Левитин-Краснов А. Э. Против дезинформации и клеветы. (В защиту Троице-Сергиевой Лавры).

ПРОТИВ ДЕЗИНФОРМАЦИИ И КЛЕВЕТЫ

(В защиту Троице-Сергиевой Лавры)

В ответ на статью Стрельцова В.. «Под звон монастырских колоколов» в газете «Труд» от 17. 04. 60 г.

...Нет, мои предки не ходили в Лавру на богомолье, не жертвовали на нее медные пятаки, не имели у себя дома ее литографированных изображений, и не было у них ни икон, ни лампад, -— церковь была для них чужой, враждебной стихией, — никакие кровные узы не связывают меня с Лаврой, ни с христианской церковью.

Тяжела была жизнь в еврейских местечках на западе России: тесные, зловонные, утлые хижины, переполненные зловонными «бебехами» (скарбом) и полуголыми, грязными, маленькими «жиденятами» — мелочные лавчонки, набитые грошевыми и никому не нужными товарами — и над всем эти черные тучи клеветы, из-за которых не видно солнца, — ни уважения, ни ласки, ни приветливого лица.. .*)

Из всех народов мира евреи больше всех знают, что такое клевета. Я впервые почувствовал ее горький привкус в восемь лет, когда услышал от своей родной матери — русской женщины, вышедшей замуж за крещенного еврея — моего отца, что «жиды пьют христианскую кровь». (После этого я слышал эту гнусную выдумку не менее сотни раз, в последний раз три месяца назад от одного из своих товарищей). Увы! это только одна из разновидностей клеветы, причем не самая худшая.

*) Один из моих друзей еврейского происхождения просил меня вычеркнуть это место, ссылаясь на то, что я сею эмоциональное отвращение к евреям и даю этим пищу антисемитам. Пусть адресуют аналогичное обвинение трем крупным еврейским писателям-реалистам: Менделю Махер Сфорим, Перетцу и Шолом Алейхему. Что касается антисемитов, то к ним применима поговорка «Свинья грязи всегда найдет».

35

Клевета, по своей сущности, всегда одинакова: ее целью является извращение истины с целью опорочить то или иное лицо, народ, слой населения. Однако, формы ее многоразличны и многогранны. И один из самых ядовитых и зловредных приемов, изобретенных клеветниками, следующий: берется какой-либо единичный факт, имевший место в действительности (это придает клевете видимость правдоподобия) и затем делается «обобщение». А. А. Фадеев в своей повести «Разгром» дает блестящий образец психологии антисемита: «Левинсон жулик», — подумал Морозка, — и тут же привычно обобщил: «Жиды все жулики».

Я внимательно прочел статью о Лавре, опубликованную в газете «Труд» от 17 апреля 1960 г., — и у меня сложилось впечатление, что ее писал человек с психологией Морозки. В самом деле, берется один, единственный факт: какой-то студент Духовной Академии оказался в прошлом растратчиком — и отсюда делается вывод, что абсолютное большинство студентов Академии — уголовники.

Или другой пример: автор статьи сообщает, что два студента Академии кончили жизнь самоубийством — и отсюда вывод: «Честные юноши, которые иногда попадают в Академию, кончают жизнь самоубийством, не вынесши тяжелой атмосферы». Как видно из этой цитаты, автор статьи — человек, лишенный элементарного чувства юмора. Прежде «сего, откуда он знает, что самоубийцы были честными юношами? Он был с ними знаком? Или располагает какими-либо о них сведениями? Тогда почему же он ничего более подробного о них не сообщает? Далее, Духовная Академия существует с 1944 года — за это время она выпустила около 2000 студентов; все они, кроме этих двух, — утверждает автор, — нечестные. Почему? Потому, видимо, что не кончили жизнь самоубийством. Это уж что-то вроде средневековых «ордалий»: хочешь доказать, что ты честный — кончай жизнь самоубийством.

Наш автор все еще, однако, не может расстаться с

36

Академией: он пышет благородным негодованием: студенты Академии, оказывается, скупают номера журнала «Наука и религия». «Куда исчезает драгоценная антирелигиозная литература?» — грозно вопрошает по этому поводу автор. Прежде всего вызывает изумление самый вопрос. Спросите Шолохова: «Куда девалось только что выпущенное издание романа «Поднятая целина»? — Он только плечами пожмет: «Раскуплено читателями — куда же еще оно могло деться?»

Впрочем, не будем притворяться непонимающими. В том то и дело, что «драгоценная антирелигиозная литература» обычно никуда «не девается», а лежит себе мирно на прилавках. Хотите это проверить? Попробуйте сейчас (в конце апреля) достать в Москве хоть один номер «Нового мира», «Октября», «Огонька» или «Крокодила», выпущенный в феврале. Не найдете.

А теперь поинтересуйтесь, как обстоит дело с «драгоценным» журналом. У любого газетчика достанете и мартовский, и февральский, и январский номер. Конечно, можно запретить покупать этот журнал церковникам— именно этого, видимо, требует автор, когда, решительно заявляет, что «с этим надо покончить». (Ну что ж, «покончим». Но только, кто же тогда будет читать «драгоценную литературу», — ведь не секрет, что кроме церковников, ее почти никто не читает).

Во всяком случае ни автору, ни редакции газеты «Труд» нельзя здесь отказать в оригинальности: в истории журналистики это первый случай, когда со страниц газеты раздается требование запретить тем или иным лицам покупать какую бы то ни было литературу (какой бы драгоценной она ни была).

Такой же убедительностью отличаются выпады автора против Лавры. Как-то раз (причем первый раз за 15 лет с тех пор, как открыта Лавра) какой-то послушник напился пьяным и наскандалил в буфете. Вывод: все монахи—пьяницы, дебоширы, скандалисты. Из того угла Лавры, где живут монахи, раздается ругань, — следовательно, монахи только и делают, что пьянствуют и дебоширят, — говорит автор.

Мы много раз бывали в Лавре — и ни разу этой ругани не слышали, не слышал ее и никто из бого-

37

мольцев, хотя есть такие, которые неделями живут вблизи Лавры, а летом даже ночуют в лаврском дворе. Стало быть, опять берется какой-то единичный факт, притом весьма сомнительный, и делается обобщение — снова «Левинсон жулик — все жиды жулики». И, наконец, сенсация: «в руки автора случайно попала переписка, в которой буквально в каждой строчке есть нецензурные слова».

Факт, конечно, ужасный и подавляющий; после него только и остается, что немедленно закрыть Лавру. (К такому выводу, видимо, и хочет подвести читателя автор). Все же нам хочется задать несколько вопросов прежде, чем бежать и разгонять монахов.

1. А как, собственно, эта переписка попала в руки автора? Ведь мы живем в стране, в которой Основной закон (конституция) гарантирует тайну переписки. Следовательно, автор сам подлежит уголовной ответственности. Что должен делать элементарно порядочный человек, если ему в руки «случайно попали» чужие письма? Вернуть их, не читая, владельцу. Автор, однако, поступил иначе — прочел чужие письма. Прочел — так уж не хвастайся!

2. Мы хотели бы знать более подробно об этой переписке: прежде всего, зачем двум лицам, живущим бок-о-бок, которые видятся друг с другом по 10 раз в день, понадобилось переписываться? Ведь это, по меньшей мере, так же странно, как если бы переписывались между собой члены семьи, живущие в одной квартире.

3. Почему же автор все-таки не хочет (раз он не находит ничего предосудительного в том, чтобы читать чужие письма) опубликовать из них ни одной строчки? Вряд ли может быть признано уважительным это объяснение. В письмах Пушкина, Лермонтова, Л. Н. Толстого также имеется очень много нецензурных слов. Однако, эти письма публикуются в их собраниях сочинений со скрупулезной точностью и лишь нецензурные слова заменяются многоточием — так лее поступает и М. А. Шолохов в романе «Тихий Дон». Почему бы автору не поступить так же? Уж не думает ли он, что его читатели институтки или старые девы и никогда не слышали нецензурных слов?

38

4. Рассказав о монашеской переписке, автор восклицает: «И подумать только, что таким подлым тварям богомольцы целуют руки!» Но автор, видимо, хочет, чтоб богомольцы и в дальнейшем продолжали целовать «подлым тварям» руки, иначе почему он не называет имена этих двух монахов. Ведь если бы были названы их имена и в статье были бы приведены серьезные доказательства того, что эти два монаха являются нравственно растленными людьми, верующие (в том числе и пишущий эти строки) потребовали бы их удаления из Лавры.

Но в том то и дело, что меньше всего этого хочет автор статьи: его цель — не выявить истину, а как можно больше «навести тень на ясный день», — внушить читателю, что все лаврские монахи (из которых чуть ли не половина дряхлые, немощные старцы) — пьяницы, хулиганы и скабрезники. Опять тот же принцип: «Левинсон жулик — все жиды жулики».

Мы еще не касались главной темы статьи: особое возмущение автора вызывает тот факт, что монахи, как он выражается, «продают» воду из «надкладезной часовни».

В центре статьи — фотография: старый дряхлый монах — Мина (который, кстати сказать, вовсе не похож на дебошира и пьяницу) несет «мешок с деньгами». Прежде всего, утверждение автора является ложным, т. к. никто за воду денег не требует: любой богомолец может зачерпнуть ее из источника и ничего за это не заплатить (большинство так и делает). Правда, многие при этом кладут деньги на тарелку, — что и приводит в возмущение автора. Насчет этих денег. Первый раз я был в Троице-Сергиевой Лавре в 1937 г., двадцатидвухлетним парнем, вместе с моим покойным отцом. Тогда в Лавре не было ни монахов, ни богослужений — Лавра считалась музеем. Но, Боже, в каком виде были тогда лаврские здания! Ценнейшие произведения русского зодчества выглядели, как руины: с осыпавшейся штукатуркой, с протекавшими крышами; некрашенные столь давно, что нельзя было даже определить, какого цвета были когда-то эти здания.

Я помню, как мой отец — человек совершенно рав-

39

нодушный к религии, но тонко понимавший и любивший искусство, был буквально потрясен всем виденным. «Какое варварство! Какое варварство!» — сокрушенно восклицал он. «Что поделаешь? Средств нет», — со вздохом сказал ему один из работников музея.

Лавра была передана в руки Церкви в тяжелые времена — в 1945 году, в дни послевоенной разрухи, — и уже через два года все лаврские постройки были тщательно реставрированы и находятся сейчас в образцовом состоянии. А ведь требовались миллионные средства, чтобы восстановить, периодически ремонтировать и поддерживать в хорошем состоянии эти огромные здания, являющиеся гордостью русского зодчества. А эти средства собрал по копеечкам и рубликам этот самый старый Мина и его товарищи. Не торопитесь смеяться над стариком — еще многие, многие поколения скажут ему спасибо за то, что он сохранил для них чарующую красоту древней Лавры.

Теперь о лаврской воде. Я хочу остановиться на том, откуда взялась традиция — брать воду из источника. Представьте себе дикое, непроходимое место в лесных дебрях Подмосковья в XIV веке. Чудесный юноша, пламенный и смиренный, который смотрит на нас с полотен Нестерова, поселяется здесь — несколько отважных людей приходят к нему. Это — выносливые и сильные духом люди: они могут жить без крова над головой и почти без еды — без одного они жить не могут — без воды.

И вот начинается рытье колодца: при помощи самых примитивных орудий путем невероятно тяжелого труда добывают они воду. Колодец вырыт, и на протяжении долгих веков берут люди эту чудесную влагу, доставшуюся таким тяжелым трудом; влагу, которая на протяжении двух первых веков питала и сохраняла жизнь первым обителям Лавры.

И сюда, к этому колодцу, стекались в XIV веке толпами русские люди к вдохновенному основателю Лавры. Живой воды — истины и справедливости — жаждали они.

40

И сейчас, через много столетий, та же жажда живет в миллионах человеческих сердец, — во имя справедливости и истины. Я, 1— потомок оклеветанных и униженных поколений, — поднимаю голос в защиту оклеветанных и униженных людей.

А. Краснов-Левитин

41