Голубинский Е. К вопросу о начале книгопечатания в Москве

Голубинский Е. Е. К вопросу о начале книгопечатания в Москве //

Богословский вестник 1895. Т. 1. ? 2. С. 229-238 (3-я пагин.).

К вопросу о начале книгопечатания в Москве ¹).

Первую мысль царя Ивана Васильевича Грозного о заведении в Москве типографии относят к 1547-му году. Существуют известия, что в этом году послан был государем в западную Европу для приглашения в Россию разных ученых, художников и ремесленников один живший в Москве немец, по имени Ганс Шлитте или Шлиттен, и что в числе набранных было Шлитте или Шлиттеном, но не приведенных в Россию, ученых, художников и ремесленников был типографщик. Целая история неудачной попытки Шлиттена есть следующая. Прибыв в Россию и выучившись русскому языку, он получил как-то доступ к царю Ивану Васильевичу. Повествуя государю о превосходстве жизни западно-европейской перед русской (наподобие того, как Лефорт повествовал Петру), он возбудил в государе желание перенести эту жизнь в Россию, вследствие чего Иван Васильевич, принявший намерение преобразовать свое государство, и отправил его в западную Европу с тем, чтобы он навербовал, для этого дела преобразования России, тамошних ученых, художников и ремесленников. Отправившись на Запад, Шлиттен явился в Аугсбург к немецкому императору Карлу V, с целью испросить у него дозволение набрать в империи потребных русскому государю людей. После совещания с сеймом император дал просимое дозволение, с тем только условием, чтобы ученые, художники и ремесленники не были выпускаемы из России в Турцию и вообще чтобы не было

___________________

1) Эта небольшая статья написана нами несколько времени тому назад по одному особому случаю.

229

употребляемо их способностей ко вреду империи ¹). Шлиттен набрал огромную толпу нужных ему людей, изъявивших желание ехать в Россию, и, прибыв с ней в Любек, готовился плыть морем в Ливонию. Но все разрушилось (будто бы) от низкой зависти Ганзы. Любчане опасались (де), что просвещенная Россия станет более могущественной и более опасной для своих соседей; они навязали свой взгляд императору и кончили тем, что Шлиттена (будто бы) беззаконно засадили в тюрьму, а навербованных им ученых, художников и ремесленников заставили рассеяться ²). Шлиттеном было (будто бы) набрано для России 123 человека, и именно: 4 теолога или богослова, 4 медика, 2 юриста, 4 аптекаря, 2 оператора, 8 цирюльников, 8 подлекарей, 1 плавильщик, 2 колодезника, 2 мельника, 3 плотника, 12 каменщиков, 8 столяров, 2 архитектора, 2 литейщика, 1 стекольщик, 1 бумажный мастер, 2 рудокопа, 1 человек искусный в водоводстве (?), 5 толмачей, 2 слесаря, 2 часовщика, 1 садовник для винограда, другой для хмеля, 1 пивовар, 1 денежник, 1 пробирщик, 2 повара, 1 пирожник, 1 солевар, 1 карточник (?), 1 ткач, 4 каретника, 1 скорняк, 1 маслобой, 1 горшечник, 1 типографщик, 2 кузнеца, 1 медник, 1 коренщик (?), 1 певец, 1 органист, 1 шерстобой, 1 сокольник, 1 штукатур, 1 мастер для варения квасцов, другой для варения серы, 4 золотаря, 1 площильник (плющильник?), 1 переплетчик, 1 портной ³).

История посыла царем Иваном Васильевичем Ганса

___________________

1) Грамота императора Шлиттену, которой дается просимое дозволение, — от 30-го января 1548-го года, см. ее у Иосифа Фидлера в статье: Ein Versuch der Vereinigung der Russischen mit der Römischen Kirche im sechzehnten Iahrhundert, Wien, 1862, S. 54 (называется в грамоте Schleitte’ном).

2) О Гансе Шлитте или Шлиттене см. у Карамз. в Ист., VIII, 70, и у Аделунга в Критико-литературном обозрении путешественников по России, русск. перев. ч. I, ? 43, стр. 133. Из договора Шлиттена с Штембергом (см. ниже), который заключен был 1-го августа 1550-го года, видно, что к этому 1-му августу 1550-го года Шлиттен был уже на свободе после почти двухгодичного сидения в тюрьме, — у Тургенева в Historica Russiac Monimenta I, ? LXX, р. 135.

3) У Карамз. т., VII, прим. 206.

230

Шлиттена в западную Европу для приглашения ученых, художников и ремесленников, о которой совершенно ничего нет в наших русских источниках и о которой мы знаем из источников западных и от самого Шлиттена, есть история темная. Думать, чтобы она была чистой выдумкой Шлиттена, который, несомненно, представлял собой весьма и чрезвычайно большого авантюриста ¹), т. е. предполагать, чтобы Шлиттен совсем самозванно выдавал себя в Германии за агента государева, как будто нельзя. Вероятно, что ему поручено было или что он сам навязался достать с родины каких-либо ремесленников и мастеров. Но что ему не было поручаемо приглашать всех тех людей, которые значатся в приведенном нами, принадлежащем ему, списке, это не может подлежать сомнению, ибо, конечно, не было же поручаемо ему приглашать теологов.

Таким образом, относительно типографщика, который значится в списке Шлиттена, можно думать (предполагая, что список не есть сочинение и что типографщик действительно был в числе приглашенных) как то, что он приглашен был по поручению государя, так и то, что он приглашен был по собственному усмотрению Шлиттена. Что необходимо думать последнее, иначе сказать — что первую мысль царя Ивана Васильевича о заведении в Москве типографии не должно относить к 1547-му

___________________

1) Быв за границей, он предпринимал соединить русскую церковь с латинской, утверждая и уверяя там всех, будто это соединение решено русским государем и будто принятие „нашей христианской (т. е. латинской) веры“ и введение ее во всех княжествах и областях страны составляет его - государя желание. О чудовищном и вместе забавном предприятии Шлиттена, осуществление которого он поручил другому лицу, принятому им в августе месяце 1550-го года на службу русского государя (само собой разумеется, что совершенно без ведома последнего) некоему Иоанну Штембергу или Штейнбергу, см. у Фидлера в указанной статье, S. 22 fin. sqq, у Пихлера в Geschichte derkirchlichen Trennung, II, 65 sqq, и кратко у преосв. Макария в Истории, VIII, 386, а относящиеся к предприятию документы кроме и ранее Фидлера напечатаны у Тургенева в Historica Russiac Monimenta, I, ? CXX, р. 134 sqq (есть в них нечто недоуменное и подозрительное). Еще некоторые документы, относящиеся ко всей истории Шлиттена, см. в 1 кн. Чтен. Общ. Ист. и Древн. 1893 г., в статье „Датский архив“, стр. 288 sqq.

231

году, это видно из деяний Стоглавого собора, бывшего в 1551-м году. В одном из своих вопросов к собору царь говорит о неисправном писании книг писцами: „божественные книги писцы пишут с неправленных переводов (списков), а написав не правят же: опись к описи прибывает и недописи и точки непрямые; и по тем книгам в церквах Божиих чтут и поют и (ученики) учатся и пишут с них: что о сем небрежении и о великом нашем нерадении от Бога будет по божественным правилам?“ (из 37-ми первых вопросов вопрос 5-й). Если бы у государя уже прежде собора была мысль о заведении в Москве типографии, то или он сам заявил бы собору о необходимости скорейшего осуществления мысли или собор просил бы его об этом, ибо заведение типографии было единственным действительным средством устранить неисправности богослужебных книг. Между тем, ни царь ни собор ничего не говорят о типографии, и второй в ответ на представление первого предписывает совсем иную (весьма недействительную) меру к устранению неисправностей в книгах (поручает дозирать книги протопопам и старейшим священникам, — Стоглава глл. 27 и 28).

В послесловии к первопечатному московскому апостолу 1564-го года говорится о заведении в Москве типографии: „повелением благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии, и благословением преосвященного Макария митрополита, начаша изыскивати мастерства печатных книг в лето 61 осмыя тысящи, в 30 лето государства его“ ¹). Основываясь на этом, документальном и как бы официальном свидетельстве уже с полной уверенностью относят первые заботы о заведении типографии в Москве к 1553-му году. Но тут странное недоразумение, не совсем понятным для нас образом до сих пор не обратившее на себя (сколько знаем) ничьего внимания. Царь Иван Васильевич начал государствовать в 1533-м году и в 1553-м году было не 30-о, а 20-е лето его государства, так что в предисловии к апостолу несомненная ошибка или в годе от С. М., —

___________________

1) В Описании старопечатных книг гр. Толстова, ? 16, стр. 27.

232

„в лето 61“ вместо „в лето 71“, или в годе государства, — „в 30 лето государства“ вместо „в 20 лето государства“. С решительной вероятностью ошибку должно видеть в годе от С. М. и вместо „в лето 61 осмыя тысячи“ читать „в лето 71 осмыя тысячи“, что будет 1563-м годом от Р. X. В том же послесловии говорится, что царь начал помышлять о заведении в Москве типографии после учреждения Казанской епархии (так как при покупке рукописных богослужебных книг для церквей новооткрытой епархии оказалась крайняя неисправность этих книг). Но Казанская епархия учреждена в феврале 1555-го года. Да и сам Иван Федоров, в устранение всяких споров, исправляя потом ошибку, допущенную им в предисловии к московскому апостолу 1564-го года, исправляет ее именно так, как мы указываем; в предисловии к Львовскому апостолу 1573-го года он говорит: „друкарня сия съставися в царствующем граде Москве, в лето 7071, в тридесятое лето государства (благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии)“ ¹).

Первые заботы об устроении в Москве типографии начались не в 1553-м году, а позднее; но и не в 1563-м году, а ранее. В последствии к апостолу 1564-го года говорится не о первых, а уже о вторых или вторичных заботах, непосредственно предшествовавших напечатанию апостола и плодом которых было это напечатание последнего. Мы сказали, что, по свидетельству послесловия к апостолу, царь начал заботиться об учреждении в Москве типографии после открытия Казанской епархии, которое имело место в феврале месяце 1555-го года. Должно думать, что к заботам этим государь обратился более или менее вскоре после открытия епархии; а во всяком случае мы находим в Москве „мастера печатных книг“ ровно через год после открытия епархии в феврале месяце 1556-го года. К сожалению, наши сведения о первом мастере печатных книг, не успевшем завести типографии и ничего не напечатавшем, ограничиваются только тем, что из двух царских указов от 9-го февраля и от 22-го марта 1556-         го года, говорящих не о книгопечатании, мы знаем

___________________

1) Ibid. ? 18, стр. 32.

233

его имя, которое есть — Маруша Нефедьев ¹). Вероятно думать, что Маруша, как-то и от кого-то выучившийся типографскому искусству, внезапно похищен был смертью во время приготовлений к печатанию книг.

Вторые или вторичные заботы о заведении в Москве типографии, окончившиеся действительным ее заведением и начатием книгопечатания, после значительного медления, в объяснение которого пока мы ничего не можем сказать, имели место в 1563-м году. По ясным речам послесловия к первопечатному апостолу, дело было так, что в этом 1563-м году (но не ранее, и с той только оговоркой, что по тогдашнему сентябрьскому счету 1563-й год начался не с 1-го своего января, а на четыре месяца ранее, с 1-го сентября 1562-го года) царь приказал построить и устроить типографию и что в скоро построенной и устроенной типографии и началось 19-го апреля этого года печатание.

Должно быть признано совсем неосновательным не совершенно еще оставленное мнение, будто книгопечатники 1563-го года, — диакон Гостунского собора Иван Федоров и Петр Тимофеев мстиславец, устроили типографию и работали под руководством датчанина Ганса Миссенгейма (Bogbinder’а, что есть тоже, что немецкое Buchbinder — переплетчик, каковым был Миссенгейм по своему ремеслу, тогда гораздо более важному, чем в настоящее время). Датский король Христиан III, присылавший в 1552-м году к царю Ивану Васильевичу Ганса Миссенгейма с предложением государю принять лютеранство, посылал ему с Миссенгеймом Библию и две книги, содержавшие лютеранское вероучение, относительно которых писал в своей к нему грамоте: „посылаем возлюбленному вашему братству искренно возлюбленного слугу и подданного нашего Иоанна Миссенгейма с Библией и двумя другими книгами, в которых содержится сущность нашей христианской веры, и это сделали мы с таким намерением: в случае, если митрополиту, патриархам (и) епископам возлюбленного вашего братства и прочим вашим клирикам угодно будет наше предложение (о при-

___________________

1) Дополн. к Акт. Ист. т. I, ? 96, стр. 148.

234

нятии русскими лютеранства) и если понравятся им сии две книги одинаково с Библией и будут ими одобрены, то этот же наш слуга постарается напечатать эти книги, переведши на ваш язык, во многих тысячах экземпляров, дабы таким образом в продолжение немногих лет мог принести великую пользу вашим церквам и прочим вашего возлюбленного братства подданным, ревнующим о славе Христовой и о своем спасении“ ¹). Слова короля о Гансе Миссенгейме: „постарается напечатать эти книги во многих тысячах экземпляров“ были поняты учеными так, что Миссенгейм устроит типографию в Москве и в ней напечатает книги во многих тысячах экземпляров. Но контекст речи в грамоте короля ясно говорит за другое понимание. После приведенных нами слов король просит царя, чтобы этот, выслушав Миссенгейма и условившись с ним относительно вознаграждения (подразумевается — за напечатание книг: после того, говорит король, как de pretio inter vos convenerit), наивозможно скорее (quam celerrime) отпустил его обратно. Из этой просьбы короля с полной ясностью следует, что по его мысли Миссенгейм должен был перевести книги на славянский язык у себя дома и напечатать их в одной из домашних типографий, чтобы потом, подразумевается, с готовыми книгами возвратиться в Россию. Но если бы и понимать слова грамоты короля так, как их понимают, то из них нисколько не будет следовать, что Миссенгейм должен быть считаем учредителем типографии в Москве. Вероятно ли предполагать, чтобы царь поручил учреждение в Москве типографии для печатания „божественных“ книг такому человеку, который являлся к нему с предложением лютеранской ереси, т. е. который был не просто еретиком, но и пропагандистом ереси? Да и ниоткуда не видно и не известно, чтобы Миссенгейм был типографщиком, а если некоторые предполагают это, то совершенно без всякого

___________________

1) Грамота Христиана в латинском подлиннике, с русским переводом, напечатана И. М. Снегиревым в IV томе Русского исторического сборника, издававшегося Обществом истории и древностей российских, в статье: „О сношениях Датского короля Христиана III с царем Иоанном Васильевичем касательно заведения типографии в Москве“.

235

основания. Заключение, очевидно, составилось таким образом, что в 1552-м году король предлагал напечатать книги, а к следующему 1553-му году, на основании ошибочно понятого послесловия к апостолу 1564-го года, относили начало забот об учреждении в Москве типографии, т. е. одно ставили в связь с другим. В действительности, как мы сказали, заботы начались не в 1553-м году, а в 1555—1556-м году.

Каким образом и у кого научились типографскому искусству диакон Иван Федоров и Петр Тимофеев мстиславец, пока остается совершенно неизвестным. Представляется вероятным думать, что почин шел от Петра Тимофеева. Он называется мстиславцевым, конечно, потому, что был уроженец города Мстиславля, в настоящее время уездного города Могилевской губернии. Мстиславль принадлежал тогда Польше, а у поляков в Кракове в половине XVI века было уже четыре или пять типографий, так что выучиться там типографскому искусству для человека, желавшего выучиться, не составляло особенного труда. Ознакомившись с типографским искусством Петр Тимофеев отправился в Москву, чтобы в этой последней сделать приложение из приобретенного им знания. Как человек чужой в Москве, он не мог действовать в ней сам собой, почему и подискал в товарищи себе природного москвича, каковым был Иван Федоров (ставший потом энтузиастом типографского дела как художества, посредством которого духовная семена во вселенной рассеваются). Считаем мы вероятным производить почин от Петра Тимофеева потому, что при таком представлении дела становится для нас понятным его товарищество с диаконом Иваном Федоровым. Напротив, если бы полагать, что последний как-то выучился типографскому искусству сам собой, то было бы для нас совсем непонятным, зачем нужен ему был в товарищи этот мстиславец Петр Тимофеев. В одном сказании об учреждении в Москве типографии диаконом Иваном Федоровым и Петром Тимофеевым читаем: „глаголют же нецыи о них, яко от самех фряг то учение прияста; повествуетжеся от неких, яко преже их нецыи, или будет и они сами, малыми некими

236

и неискусными начертании печатываху книги, последи же совершенне той Иоанн да Петр искус прияста от тех прежереченных фряг“ ¹). В деле книгопечатания важнейшее составляет не набирание слов из букв и не печатание (тискание) набором, а изготовление букв: набирать слова и печатать можно выучиться и по слуху; но другое дело — изготовление букв: здесь уже необходимо настоящее „выученное“ или приобретенное учением искусство. На основании приведенных слов сказания можно представлять себе дело так, что диакон Иван Федоров и Петр Тимофеев, обучившись искусству книгопечатания или дошедши до искусства книгопечатания в смысле набора слов и тискания, первоначально сами хотели было справиться и с изготовлением букв и что, когда это не удалось им, то правительство и выписало для них из-за границы настоящих словолитцев или вообще словоизготовителей. Если представлять дело таким образом, то неудавшиеся хлопоты диакона и его товарища над изготовлением букв нужно будет относить не к тому пространству времени, которое мы указали выше, как пространство времени, в которое заведена в Москве типография, а ко времени предшествующему, — не к 1563-му году, а или к 1562-му году или к 1562-му и 1561-му годам. ²)

___________________

1) См. Описания старопечатных книг Царского, стр. 439.

2) Известно несколько славянских печатных книг, которые должны быть относимы к первопечатным и которые были выпущены в свет без выходов, т. е. без означения места и времени издания; большинство наших библиографов считают книги за произведения типографий южных, т. е. южно-славянских или угровлахийских, но некоторые из библиографов находят за вероятнейшее видеть в них книги московской печати. Покойный А. Е. Викторов, держась последнего мнения о книгах и соображая их наличность с приведенными словами сказания об учреждении в Москве типографии: „повествуется же от неких, яко преже их нецыи“ и пр., высказывал предположение, что эти безвыходные книги представляют собой именно книги, которые напечатаны были в Москве до апостола 1564-го года малыми и неискусными начертаниями, см. его статью: „Не было ли в Москве опытов книгопечатания прежде первопечатного апостола 1564 года?“, читанную на Киевском Археологическом съезде и напечатанную во 2-м томе Трудов этого съезда. Но предположение не может быть признано за вероятное. Книги, о которых идет речь, напечатаны настоящими буквами (только иных шрифтов, чем какой в первопечатном апостоле) и совершенно годны к употреблению, тогда как

237

Итак, о начале книгопечатания в Москве должно быть сказано следующее: первая мысль о заведении в ней типографии явилась у царя Ивана Васильевича (вместе с митр. Макарием) не в 1547-м и не в 1553-м, а в 1555—56-м году; первым мастером печатных книг, который, по всей вероятности — за случившейся смертью, ничего ни сделал, был Маруша Нефедьев, упоминаемый в феврале и марте месяцах 1556-го года; вторые книгопечатники диакон Иван Федоров и Петр Тимофеев мстиславец устроили по поручению государя типографию в 1562-м году, причем, может быть, более или менее продолжительное время прежде сего хлопотали над типографским делом (изготовление букв) частным образом; если немец Ганс Шлиттен и действительно приглашал было типографщика в Россию, то не по поручению царя, а по собственному произволу, а датчанин Ганс Миссенгейм не должен быть считаем руководителем Ивана Федорова и Петра Тимофеева в устроении типографии.

Е. Голубинский.

___________________

в словах сказания: „малыми некими и неискусными начертании печатываху книги“, очевидно, говорится о попытках печатать книги такими плохими буквами, которые делали их негодными к употреблению (почему буквы и называются не буквами, а начертаниями), так что книги эти, как должно думать, быв начинаемы печатанием, не были допечатываемы до конца и не были выпускаемы в свет, а как неудачные попытки были уничтожаемы. Мнение, что книги, о которых идет речь, суть книги московские, едва ли не должно быть предпочитаемо мнению большинства библиографов. В таком случае самое вероятное будет о них думать, что они представляют собой книги потайной печати (подразумевается, конечно, — чьей-либо частной), несколько попыток которой могло быть сделано на Москве после бегства отсюда Ивана Федорова и Петра Тимофеева и вообще в продолжение времени до конца XVI столетия.

238