Карпов А. Ю. Князь Владимир. Историческая справка

Карпов А. Ю.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

КНЯЗЬ ВЛАДИМИР

В отечественной истории едва ли найдется имя более значимое, чем имя святого равноапостольного князя Владимира, Крестителя Руси. Сделанный им более тысячи лет назад выбор навсегда изменил жизнь всего народа, а правильнее сказать — жизнь многих народов, вошедших позднее в состав Российского государства. Причем речь идет не только о выборе веры — это был в полном смысле слова цивилизационный выбор, навсегда определивший место России среди европейских, христианских, государств и народов.

Между тем о жизни самого князя Владимира Святославича мы знаем совершенно недостаточно. Летописи и иные древние источники, имеющиеся в нашем распоряжении (прежде всего, различные редакции княжеского Жития), сосредоточивают внимание лишь на отдельных, ключевых, эпизодах его биографии — но даже их трактуют зачастую весьма противоречиво. Это касается и главных событий в жизни князя — его личного крещения и крещения им всей Русской земли. А потому и биография князя Владимира может быть восстановлена лишь приблизительно, в самых общих чертах.

Необычны были уже обстоятельства его появления на свет. Владимир был сыном Киевского князя Святослава Игоревича — князя-воина и завоевателя, знаменитого своими далекими походами и жестокими войнами с Хазарским каганатом, Дунайской Болгарией и Византийской империей. Святослав открыто пренебрегал Киевом и большую часть жизни провел вдали от родного дома, мало интересуясь собственными сыновьями. Сыновья же у него рождались от разных жен. Матерью Владимира была Малуша, дочь некоего Малка Любечанина — жителя (временного или постоянного) ближнего к Киеву города Любеча. Малуша была «робой»,

105

ключницей, — но не самого Святослава, а его матери, бабки Владимира, Ольги. По этой причине Малуша не могла считаться законной («водимой») женой Святослава. Как рассказывает предание, Ольга, узнав о связи своей ключницы с сыном, в гневе отослала ее в селение Будутину весь; здесь Владимир и появился на свет. Где находилось это селение, в точности не известно: одни считают, что недалеко от Киева, другие — что в Псковской земле (отождествляя Будутину весь с деревней Будник в Псковской области или с селением Выбуты, легендарной родиной княгини Ольги); высказывались на этот счет и иные предположения. Это, конечно, не значит, что Владимир был «незаконнорожденным» и якобы не имел прав на княжеский стол. Древняя, языческая, Русь совсем по-другому, чем мы, смотрела на существо брака. Владимир был сыном князя и как «семя княжеское» обладал всеми правами своего отца. Об этом свидетельствует его имя, которое в те, языческие, времена воспринималось как имя-титул, дающий его носителю право владеть людьми и землей. Да и воспитывался Владимир в Киеве, в княжеском тереме своей бабки, княгини Ольги, вместе с другими сыновьями Святослава — Ярополком и Олегом. Но вот обидное прозвище «робичич» (то есть сын рабыни) долго будет преследовать его. Презрительное отношение братьев, да и многих других как в Киеве, так и за его пределами, не могло не отразиться на характере Владимира. Среди окружавших его людей лишь один окажется по-на-стоящему предан ему — это его дядя по матери Добрыня, брат Малуши. Именно он станет воспитателем («кормильцем»), а впоследствии воеводой и советчиком юного княжича.

Точный год рождения Владимира нам, к сожалению, тоже не известен. В одной из летописей — так называемом Летописце Переяславля-Суздальского — есть указание на то, что Владимир будто бы умер в возрасте семидесяти трех лет. Если принимать это свидетельство как верное, то получится, что родился он в 942/43 году. Но это явно противоречит хронологии жизни его отца, князя Святослава, который был тогда еще ребенком. К тому же необходимо принять во внимание тот факт, что смерть Владимира ошибочно датируется в названной летописи не 1015-м, как должно быть, а 1035 годом. Но если семьдесят три года жизни князя отсчитывать от этой даты, то получится 962/63 год его рождения — что более или менее похоже на правду, но, скорее всего, является результатом собственных подсчетов автора Летописца. Если же исходить из биографии Святослава и из тех сведений, которые содержатся в «Повести временных лет» — древнейшей из сохранившихся летописей, то рождение Владимира следует отнести

106

к началу 960-х годов или, самое раннее, к концу 950-х. Во всяком случае, когда весной 969 года, воспользовавшись отсутствием на Руси князя Святослава Игоревича, печенеги осадили Киев, подвергнув смертельной опасности жизнь Ольги и трех ее внуков — Ярополка, Олега и Владимира, все трое Святославичей были еще детьми.

Вернувшись на Русь, Святослав прогнал печенегов в степи. К этому времени относится и смерть его матери, святой и благоверной княгини Ольги (11 июля 969 года). В отличие от сына, Ольга была христианкой: она приняла крещение в 957 году в Константинополе — столице Византийской империи и всего православного мира. Хоронили княгиню по христианскому обряду — в соответствии с ее завещанием. На погребении вместе с отцом и братьями присутствовал и юный Владимир. Надо полагать, то было едва ли не первое его знакомство с христианской верой и христианскими обрядами — пока еще чуждыми и во многом непонятными ему.

После смерти матери Святослав разделил Русь между сыновьями. Старшего, Ярополка, он посадил в Киеве; Олега — в Древлянской земле. Владимиру достался Новгород. Если верить преданию, записанному в «Повести временных лет», это произошло почти случайно, благодаря находчивости его дяди Добрыни. Выбор Святослава явственно продемонстрировал его пренебрежительное отношение как к далекому от Киева городу на Волхове, так и к Малушиному сыну. Новгородцы сами пришли в Киев просить себе князя. «Если не пойдете к нам, — угрожали они Святославу, — то сами, на стороне, найдем для себя князя». «А бы пошел кто к вам?» — отвечал им Святослав насмешливым вопросом. Оба его старших сына отказались ехать в Новгород. Тогда Добрыня стал уговаривать новгородцев: «Просите Владимира». «И сказали новгородцы Святославу: “Дай нам Владимира”; тот же отвечал им: “Вот он вам”. И взяли новгородцы Владимира к себе, и пошел Владимир с Добрынею, дядей своим, к Новгороду...»

Этот эпизод стал переломным в биографии Владимира и во многом определил его последующую судьбу. Именно

110

в Новгороде Владимир становится правителем, не княжичем, но князем, и — как брат братьям — равным Ярополку и Олегу. Он оказался даже в более выигрышном положении, чем братья. Киев и в меньшей степени Древлянская земля, а значит,

Ярополк и отчасти Олег будут ощущать на себе пристальное внимание Святослава; им придется жить в постоянном ожидании его скорого возвращения на Русь. Новгород же, к которому Святослав выказал столь явное равнодушие, стал

110

действительно самостоятельным. Следовательно, действительную самостоятельность и независимость от отца и братьев получил и Владимир.

Смерть Святослава от рук печенегов весной 972 года оборвала те незримые нити, которые связывали воедино отдельные части Русского государства. Вскоре между старшими братьями, Ярополком и Олегом, началась вражда, переросшая в войну. В 977 году (дата «Повести временных лет»; на самом деле, возможно, раньше), после поражения в битве и бегства, Олег погиб в давке у стен Овручской крепости. Известие об этом напугало Владимира. Притом напугало настолько, что он, опасаясь за свою жизнь и полагая, что теперь может настать его черед, бежал из Новгорода «за море» — либо в Скандинавию, либо (что кажется более вероятным) в прибалтийские или приладожские земли; может быть, в Старую Ладогу (или Альдейгьюборгу, как называли этот город скандинавы). Ярополк немедленно отправил в Новгород своих посадников и «переял» волость Малушиного сына — точно так же, как ранее он «переял» волость Олега.

Пребывание Владимира «за морем» оказалось недолгим. В том же 977 году или в начале следующего, 978-го он вернулся в Новгород с варяжской (скандинавской) дружиной и изгнал из города посадников Ярополка. «Идите к брату моему, — объявил им Владимир, — и скажите ему: “Владимир идет на тебя, пристраивайся биться”».

Ход войны 978 года может быть восстановлен лишь приблизительно, путем сравнения различных сохранившихся письменных источников. Разъяснений прежде всего требует датировка войны. «Повесть временных лет», а вслед за ней и остальные летописи относят ее к 6488 (980) году. Однако в нашем распоряжении имеется и другой источник — так называемая «Память и похвала князю Русскому Владимиру», написанная мнихом (монахом) Иаковом, вероятно, в XI веке. В ее составе читается текст, который исследователи называют

111

«древнейшим Житием» князя Владимира. Составитель «древнейшего Жития», в свою очередь, использовал какую-то не дошедшую до нашего времени летопись, более древнюю, чем «Повесть временных лет». Эта летопись еще не знала «абсолютных» дат «от Сотворения мира» и датировала события годами княжения того или иного князя. Использовались в «древнейшем Житии» Владимира и другие, также несохранившиеся источники. Из одного из них была извлечена точная дата вокняжения Владимира в Киеве — 11 июня 6486 (978) года. Учитывая относительность датировок ранних статей «Повести временных лет» и глубокую древность тех источников, которыми пользовался автор «Памяти и похвалы...», ученые признают эту дату более достоверной, нежели летописная. К тому же она находит косвенное подтверждение в расчетах так называемого «перечня княжений», помещенного в начальной части «Повести временных лет», и некоторых других хронологических выкладках той же летописи.

Итак, война между братьями началась либо в конце 977-го, либо в начале 978 года. И началась она с того, что оба брата попытались заключить союз с пришедшим «из-за моря» могущественным князем Рогволодом, правившим в Полоцке. Но здесь в летописный рассказ о войне между братьями вплетена еще одна легенда: о сватовстве Владимира к дочери Рогволода — красавице Рогнеде. И легенда эта ярко характеризует князя Владимира времен его борьбы за Киевский престол.

Раньше Владимира к Рогнеде успел посвататься Ярополк, и Рогнеда благосклонно отнеслась к его предложению. А потому, когда сваты Владимира прибыли в Полоцк, она ответила им категорическим отказом. Причем прозвучал этот отказ крайне оскорбительно для Владимира. «Не хочу розуть робичича, но Ярополка хочу» — так, по летописи, велела она передать ему. («Розуть» — то есть вступить в брак: по обычаю, невеста снимала обувь со своего будущего супруга, тем самым признавая его власть над собой.) Но назвав новгородского князя «робичичем», Рогнеда как нельзя больнее уязвила его. Это было оскорбление, смыть которое Владимир мог только кровью. Оскорбленным счел себя и его дядя Добрыня — ведь унижалась честь его сестры, матери Владимира, Малуши. Владимир «пожалился» дяде своему, читаем в летописи, и «исполнился ярости» Добрыня.

Дядя и племянник двинули на Полоцк войско и после приступа взяли город. Жестокость Владимира даже по тем временам кажется чрезмерной. Сам Рогволод, его жена и двое сыновей были убиты. Но еще до этого, по научению Добрыни, Владимир у них на глазах силой овладел Рогнедой, саму ее нарекши

112

«робичицей», то есть рабой, и дав ей еще одно имя — Горислава.

Руководство дяди в делах такого рода с несомненностью обнаруживает юность Владимира — едва ли ко времени полоцкой войны ему было больше шестнадцати-семнадцати лет. Но не простым же и безвольным исполнителем чужой воли был он! Не случайно это его злодеяние сохранилось в памяти потомков. Оно раскрывает перед нами характер Владимира той поры — человека жестокого и мстительного, не прощающего обиды или оскорбления.

Забегая вперед, скажем, что Рогнеда стала одной из многих жен Владимира. Князь, по-видимому, действительно страстно любил ее: Рогнеда родила ему четырех сыновей (в том числе будущего Ярослава Мудрого) и по меньшей мере двух дочерей. В Лаврентьевской летописи сохранилось еще одно предание — о Рогнединой мести Владимиру. После того как Владимир взял себе новых жен, княгиня вознегодовала на него и решила его погубить. Однажды, когда Владимир пришел к ней в опочивальню и остался на ночь, она взяла в руку нож и занесла его над спящим князем. Внезапно проснувшись, Владимир перехватил руку княгини и отнял нож. И сказала Рогнеда князю: «Опечалена я, ибо отца моего ты убил и землю его полонил меня ради, а ныне уже не любишь меня с младенцем моим», — и указала на спящего тут же сына Изяслава. Владимир повелел княгине нарядиться во все убранство, как в день свадьбы ее, и сесть на постели в горнице, чтобы, вернувшись, казнить ее. Сам же вышел. Сделав все так, как повелел ей Владимир, Рогнеда разбудила Изяслава, вручила ему обнаженный меч и научила, что сказать, когда вернется отец. И когда вошел Владимир в горницу, сын встал против него с мечом в руке и с такими словами обратился к нему: «Отче! или ты думаешь, что один здесь?» Владимир созвал своих бояр и рассказал о том, что случилось. И сказали бояре ему: «Не убивай жены своей, княже, ради дитя своего, но отдай ей вместе с сыном отчину ее». Владимир построил город в Полоцкой земле и назвал его Изяславлем — по имени сына. Впрочем, Рогнеда, кажется, продолжала жить близ Киева, в сельце, принадлежавшем потом ее дочери Предславе. Умерла она в 1000-м или 1001 году—уже после крещения Владимира. По свидетельству поздних летописцев, перед смертью она приняла монашество, а вместе с ним и новое имя — Анастасия.

Вернемся, однако, к событиям войны между Владимиром и его братом. После взятия Полоцка инициатива в войне окончательно перешла к Владимиру. Ярополк затворился в Киеве. Осада города грозила затянуться, но Владимир вместе со своим многоопытным дядей и здесь нашел способ ускорить ход

113

событий — способ, к которому он прибегнет и позднее, при осаде Корсуни.

Среди ближайшего окружения Ярополка отыскался предатель. Воевода Блуд с готовностью откликнулся на увещевания Владимировых лазутчиков. «Поприяй мне!» (то есть «будь мне приятелем, другом») — передали Блуду слова Владимира: «Если убью брата своего, то хочу иметь тебя вместо отца. И многую честь от меня примешь». Расчет оказался верным. «Буду тебе в сердце и в приязни», — отвечал Блуд Владимиру. Именно Блуд уговорил своего князя покинуть Киев и бежать в город Родню (или Родень), старую славянскую крепость в устье реки Рось, правого притока Днепра. Войско Владимира осадило Родню. В крепости начался жестокий голод. По совету все того же Блуда Ярополк решился сдаться на милость брату (вероятно, выговорив себе какието гарантии). Но участь его уже была решена: Владимир задумал убийство брата. И когда Ярополк, сопровождаемый дружиной, прибыл в Киев и вступил в теремной дворец своего отца (занятый теперь Владимиром), Блуд проворно затворил двери, не дав войти внутрь его

114

людям, а стоящие у дверей двое варягов подняли князя «под пазуху» на мечи. Как уже было сказано выше, «Память и похвала...» Иакова мниха называет точную дату вокняжения Владимира в Киеве — 11 июня 978 года. По предположению некоторых историков, возможно, это дата убийства князя Ярополка Святославича.

Захватив Киев и убив брата, Владимир «залежал» и его жену, некую «грекиню», бывшую когда-то монашенкой и привезенную в Киев Святославом «красоты ради лица ее». К тому времени она была «непраздной». Владимир признал своим родившегося у нее сына. Считавшийся «от двух отцов», но бывший в действительности сыном Ярополка, тот войдет в историю как Святополк Окаянный, убийца святых братьев Бориса и Глеба, родных сыновей Владимира.

Насилие, учиненное Владимиром над Рогнедой, а потом и над «грекиней», вдовой брата, — не случайные эпизоды в его биографии. Будучи Киевским князем, Владимир имел пять законных жен (в том числе двух «чехинь» и одну «болгарыню»), родивших ему двенадцать сыновей. (Дочерей же у князя было без счета.) Сверх того, Владимир имел сотни наложниц в своих загородных резиденциях: «300 в Вышгороде, да 300 в Белгороде, да 200 на Берестовом, в сельце». Но и наложницы не могли удовлетворить необузданного в своих желаниях князя.

«Ненасытен был в блуде, приводя к себе замужних жен и девиц растлевая», — с осуждением писал о Владимире летописец XI века. Эта «ненасытность» князя—отнюдь не вымысел позднейшего автора христианина, стремившегося подчеркнуть греховность язычника Владимира и противопоставить ей высоту его христианского подвига, как иногда полагают. Если летописец и преувеличивал, сравнивая Владимира с библейским царем Соломоном, имевшим, по преданию, до семисот жен и до трехсот наложниц, то преувеличивал в цифрах, а не по сути. О чрезмерном распутстве Владимира свидетельствуют и другие источники помимо «Повести временных лет», в том числе «Хроника» современника Владимира немца Титмара, епископа Мерзебургского. Впрочем, «женолюбие» князя подвергалось осуждению лишь со стороны христианской морали. В языческие же времена мужская сила Владимира должна была почитаться проявлением присущей ему княжеской силы, особой мощи.

Так, с помощью подкупа и обмана и благодаря братоубийству, Владимир стал Киевским князем. Говоря об этом периоде его жизни, до принятия им крещения, летописцы не жалеют черных красок, возможно, даже намеренно сгущая их. Можно с уверенностью сказать: погибни Владимир в начале своего киевского княжения — и в историю России

115

он вошел бы как злодей и братоубийца. Ибо никто не мог предвидеть тогда, что князю уготована совсем иная стезя и жестокий язычник вскоре превратится в ревностного христианина и просветителя Отечества.

На Киевском престоле Владимир просидит непрерывно тридцать семь лет — дольше, чем любой другой из известных нам князей. Именно здесь, в Киеве, в нем обнаружатся качества, которые ранее мы не имели возможности заметить. Жестокость и решительность и в дальнейшем будут отличать его. Но наряду с ними мы увидим его государственную мудрость, рассудительность, готовность прислушаться к чужому мнению, даже если оно идет вразрез с его собственным.

Так, Владимир не позволил приведенным им варягам разграбить Киев. «Се град наш, — объявили те после победы над Ярополком. — Хотим выкуп с горожан взять: по две гривны от человека». Такая дань с истощенных осадой жителей грозила разорением городу. И князь встал насторону киевлян, не побоявшись поссориться с наемниками, которым был обязан победой. И вновь находчивость и изворотливость выручают его. Он выговорил отсрочку — «с месяц», пока люди не соберут «куны» (то есть деньги). А через месяц предложил варягам взамен дани сомнительную перспективу обогащения в далекой Византии: пообещал им указать туда путь, снабдить проводниками и сослаться по их поводу с византийским императором. Предполагалось, что в Византии варяги либо наймутся на службу к василевсу, всегда нуждавшемуся в профессиональных воинах, либо силой добудут себе такие богатства, которых в Киеве не имелось. Владимир действительно сослался с греческим «царем», но сообщил ему совсем не то, что ждали от него скандинавские наемники: «Вот идут к тебе варяги. Не моги их держать в граде, не то сотворят тебе зло — такое же, как и здесь. Но расточи их по разным местам, сюда же не пускай ни единого». Тех же из варягов, кто заслужил его доверие («мужей добрых, смысленных и храбрых»), князь оставил у себя и раздал им грады, сделав их своими воеводами и наместниками.

В эти годы Владимиру пришлось заново восстанавливать распавшуюся после смерти Святослава державу Рюриковичей. Поход в земли волынян и дулебов (по летописи — 981 год; в действительности же, скорее, 979-й), два похода на вятичей (981 и 982 годы), поход на радимичей (984 год) привели к подчинению этих восточнославянских племен власти Киевского князя. Первый из названных походов обернулся для Владимира войной с Польшей; результатом войны стало присоединение к Руси так называемых Червенских градов (Перемышля, Червена и других), или, по-другому, Червонной Руси. Возможно, тогда же князь основал

116

на Волыни новый город, названный его именем — Владимир, или Владимир-Волынский. В 983 году Владимир совершил поход на литовское племя ятвягов, а в 985-м, в союзе с торками-огузами, — большой поход на конях и в ладьях против волжских булгар-мусульман, с которыми и заключил «вечный» мир. Вероятно, в том же 985 году Владимир воевал с хазарами; «и победил их, и дань возложил», как свидетельствует Иаков мних. К этому надо прибавить постоянные войны с извечными врагами Руси печенегами; вскоре последует война с Византией. Владимир воевал даже больше, чем его отец Святослав. Но, в отличие от отца, он заботился преимущественно об интересах родной державы. Если нанести походы Владимира на карту в виде стрелок, то окажется, что они образуют почти правильный круг, центр которого приходится на Киев.

Как и его отец Святослав, Владимир был подлинным «дружинным» князем. Он лелеял и оберегал свою «чадь», стараясь не отказывать ей ни в чем. «Серебром и златом дружины не налезти, а с дружиною добуду себе и серебра, и злата, как добыли дед мой и отец мой!»— так, по преданию, отвечал князь, услыхав ропот дружины, недовольной тем, что случилось им на трапезе есть деревянными ложками, а не серебряными. И повелел, не медля, исковать серебряные «ложицы» для своих воинов. Знаменитые пиры князя Владимира с дружиной и «нарочитыми людьми» воспеты в летописях, атакжев многочисленных былинах, действие которых обычно начинается со «столованья» и «почестна пира» у Киевского князя «Красна Солнышка» Владимира. Но при Владимире пиры превращаются еще и в своеобразный княжеский совет, прообраз будущей боярской думы. На них «думают» об «устроении земли», о войнах и мирах, вершат суд и расправу. Непременными участниками этих пиров помимо бояр и дружины становятся при Владимире «старцы градские» — представители «земли», в данном случае — городского самоуправления.

Реформаторская деятельность Владимира затронула разные сферы жизни общества, в том числе и религиозную. В первые годы своего киевского княжения он оставался ревностным язычником. Однако в том виде, в каком оно существовало, язычество перестает удовлетворять его.

Владимир попытался усовершенствовать языческий культ. Вскоре после вокняжения он установил на киевском холме, близ своего дворца, изображения шести языческих богов — своего рода пантеон, храм под открытым небом. Главным в этом пантеоне стал Перун — бог грозы и молнии, разящий, карающий бог оружия и войны. «...И поставил кумиров на холме вне двора теремного; Перуна деревянного, а глава

117

серебряна, а ус злат, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симарьгла, и Мокошь, — читаем в летописи. — И совершали жертвоприношения им, нарицая их богами, и приводили сынов своих и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю требами своими. И осквернилась кровьми земля Русская и холм тот...»

Единый культ княжеского бога Перуна Владимир попытался ввести и в других городах своей державы. Так, в Новгороде деревянный идол был поставлен Добрыней — как считается, на Перыни, в некотором отдалении от города. Однако попытка реформирования и унификации языческого культа едва ли имела шансы на успех, ибо язычество в принципе не приемлет упорядоченности и иерархичности. Реформа Владимира — это, несомненно, высшая точка в развитии русского язычества, его апогей, но одновременно — и его надлом, закат. Вместе с тем это еще и свидетельство собственных религиозных исканий князя; в какой-то степени это шаг на том пути, который в конце концов приведет его к принятию христианской веры.

Кульминацией языческого «ренессанса» при Владимире стало убийство в Киеве в 983 году двух варягов-христиан, отца и сына, — первых в русской истории мучеников за веру. (В ранних версиях их Жития имя старшего мученика не названо: речь идет о Варяге и его сыне Иоанне; в позднейших старший из варягов получает имя — Феодор.) Младенец Иоанн был предназначен для принесения в жертву языческим богам жребием, брошенным киевскими «старцами» и боярами. Отец отказался выдать сына; тогда толпа язычников разрушила его двор и убила обоих.

Нет сомнений, что это убийство произвело сильное впечатление на князя. Впервые он увидел христианство в его героической ипостаси — как религию сильных людей, готовых ради веры пойти на смерть. Слова старшего из варягов, обращенные к киевлянам: «Не боги это, но дерево: днем есть, а наутро сгниет... А Бог есть един», — должны были оставить глубокий след в его душе. А князь Владимир не был глух к слову, произнесенному другими, — это качество во многом и стало определяющим в его жизни. Не случайно всего через три года после расправы над варягами Владимир вступит в переговоры с проповедниками христианства, а еще несколькими годами позже на месте гибели первых русских мучеников в Киеве будет возведена знаменитая Десятинная церковь Пресвятой Богородицы.

Но не одна только исключительная личность князя Владимира явилась причиной тех религиозных исканий, которые охватили русское общество в середине — второй половине 80-х годов X века. Русская земля при Владимире была уже не та, что даже за полстолетия

120

до него. Прежняя организация государства на началах своеобразной «федерации» союзов племен, связанных лишь данническими отношениями, уступала место прямому подчинению всех восточнославянских земель власти Киевского князя; постепенно оформлялась более или менее четко стратифицированная структура общества, не знающего, если перефразировать евангельское выражение, «ни кривича, ни древлянина», но лишь подданных одного великого князя. Старое язычество с его многочисленными богами, являвшееся по своей сути религией родоплеменного общества, не способно было освятить новые процессы, идущие в Киевском государстве, и нуждалось в замене

121

принципиально новым — внеплеменным и внеэтническим — религиозным учением. Возрастающая роль Киева в европейской политике также требовала изменений в сфере идеологии. Крещение Руси явилось не только личным подвигом князя, но и выражением его государственной воли, его стремления к превращению Руси в цельное и сильное государство.

В «Повести временных лет» рассказ о принятии князем Владимиром христианской веры занимает три летописные статьи — под 986-м, 987-м и 988 годами. Начинается же этот рассказ с того, что в 986 году к князю явились проповедники из разных стран: мусульмане из Волжской Булгарин, немцы «от папы», хазарские евреи и, наконец, греческий «философ», развернувший перед князем грандиозную картину творения мира. Выслушав проповедников, каждый из которых хвалил свой закон, а чужие хулил, Владимир вместе с боярами и «старцами градскими»—своими всегдашними советчиками и «думцами» — избрал десять послов, «добрых и смысленных мужей», и отправил их в разные страны, чтобы те на деле сравнили, как поклоняются Богу разные народы.

Ранее к этому рассказу относились как к вымыслу, «сказке». Ныне же признаётся, что летописное сказание — пускай и в самом общем виде — верно отражает религиозную ситуацию вокруг Киевской Руси. В течение длительного времени Русь находилась в окружении стран и народов, придерживавшихся разных вероучений и молившихся разным богам. Христианство различных

122

толков, ислам и иудаизм действительно проникали сюда с запада, юга и востока. Так, летописный рассказ о посольстве Владимира «в Болгары» находит косвенное подтверждение в известии мусульманских авторов XII-XIIIвеков о посольстве «царя русов» «Буладмира» (то есть Владимира) с просьбой об обращении его страны в ислам — правда, не в Волжскую Булгарию, а в более далекий Хорезм. Известно нам и о пребывании на Руси латинских миссионеров, равно как и о русских посольствах к германским императорам в княжение предшественников Владимира на Киевском престоле — Ольги и Ярополка. С давних времен жили в Киеве и иудеи, прежде всего выходцы из Хазарского каганата, с которыми тоже мог общаться Владимир. Вполне вероятно, что князь всерьез размышлял о преимуществах различных вероучений и выбор между ними дался ему не сразу. Но то, что он избрал христианскую веру, — конечно же, не случайность.

Русь его времени была давно и хорошо знакома с христианством. Согласно византийским источникам, «первое Крещение Руси» произошло за сто лет до Владимира, в 60-е годы IX века, при Константинопольском патриархе Фотии или сменившем его Игнатии. Правда, какие именно русы были тогда крещены, в точности не известно. (Позднейшие русские летописи сообщают о крещении греками Киевского князя Аскольда, однако это известие вызывает у историков большие сомнения.) При князе Игоре, деде

123

Владимира, в Киеве существовала влиятельная христианская община; христианкой, как мы знаем, была и бабка Владимира святая Ольга. Важно и то, что русские, вслед за другими славянскими народами, получили возможность знакомиться со Словом Божием на своем родном языке. Священные и богослужебные книги были переведены на славянский язык святыми Кириллом и Мефодием, первоучителями славян, и их учениками в Болгарии еще в IX веке. И, как показали исследования археологов, восточные славяне начали использовать славянскую азбуку — кириллицу — еще до того, как приобщились к христианству.

Но ведь и христианство было в то время далеко не едино! К концу X века раскол между Православием и католичеством еще не произошел окончательно, и тем не менее Рим и Константинополь открыто противостояли друг другу. По летописи, проповедники «от папы» явились к Владимиру даже раньше греческого «философа». Владимир внимательно выслушал их, но отослал обратно, так как, по его собственным словам, «отцы наши не приняли этого» (явный намек на изгнание из Киева «латинской» миссии в 961 году, при княгине Ольге). Не понравилось латинское богослужение и посланцам Владимира, побывавшим «в Немцах». «Видели мы в храмах многие их службы, а красоты не видели никакой», — рассказывали они потом Владимиру. Можно думать, что, отказываясь от «немецкого» варианта христианства, Владимир учитывал и чисто политический аспект. Принимая новую веру извне, он должен был позаботиться о том, чтобы вместе с церковной зависимостью Русь не попала в политическую зависимость от крупнейших держав того времени. И Рим и Германская империя представлялись в этом отношении опаснее Константинополя, ибо продвижение немецких проповедников могло нести с собой не только свет веры, но и кровь и порабощение. Так произошло, например, в землях соседей Руси — прибалтийских и полабских славян, которые как раз в годы княжения Владимира, в 983 году, в очередной раз подняли восстание против немецких завоевателей-миссионеров. Все это, надо полагать, и предопределило выбор Владимира в пользу византийского Православия.

Принятие крещения — несомненно, главное событие в жизни князя. Но вместе с тем это еще и одна из наиболее запутанных и неясных страниц его биографии. Византийские историки того времени — и это кажется невероятным! — ни единым словом не упоминают о событии, сыгравшем столь важную роль в истории их Империи. Русские же источники содержат на сей счет весьма противоречивые сведения, которые к тому же по-разному

127

интерпретируются современными исследователями.

Наиболее подробный и обстоятельный рассказ о крещении князя читается в «Повести временных лет». Замечено, однако, что летописное сказание включает в себя несколько версий — объяснений причин, по которым князь решает принять христианство. Одна из них связана с проповедью упомянутого греческого «философа». Историки отмечают, что общий ход его переговоров с князем, как он передан в летописи, вполне соответствует миссионерской практике Византийской Церкви в IX-Xвеках. Речь «философа» произвела сильное впечатление на Владимира. Особенно — демонстрация «запоны», или полотнища, с изображением Страшного суда: справа были нарисованы праведники, идущие с веселием в рай, слева — грешники, идущие на мучения. «Добро тем, кто справа, горе же тем, кто слева», — передает летописец слова князя. «И сказал философ на это: “Если хочешь справа с праведниками стоять, то крестись!”» Слова эти, несомненно, запали в душу князя. И тем не менее блестящая проповедь грека не привела к ожидаемому результату. Князь «положил на сердце своем» все сказанное ему, но не стал спешить с окончательным ответом, желая «испытать о всех верах». Иными словами, с величайшей осторожностью отнесся к прямым попыткам склонить его к принятию христианства. Надо полагать, что это не просто литературный прием, но отражение действительных колебаний князя в выборе своей веры.

Под следующим, 987-м годом летопись сообщает о посольствах Владимира к разным народам, в том числе к тем же грекам. Красота и торжественность церковной службы в главном храме тогдашнего православного мира—Константинопольской Софии — изумили и восхитили посланцев Владимира. Люди своего времени, они воспринимали окружающую их действительность как нечто единое: прекрасное, несомненно, являлось для них в той же степени истинным. «Не знали — на небе или на земле мы, ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, — рассказывали они по возвращении домой князю. —...Знаем только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех странах. Не можем забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы — не можем уже здесь пребывать». Так, по признаку красоты, избирала для себя Русь христианскую веру. Владимир и его «думцы» одобрили выбор послов. Однако ожидаемого крещения вновь не последовало. Владимир задается вопросом, вызывающим недоумение у современного читателя летописи. «Где крещение примем?»— спрашивает он бояр и «старцев». «Где тебе любо», — отвечают те фразой, под-

130

водящей читателя к новому повороту летописного повествования.

Рассказ продолжается под следующим, 988-м годом. Причем действие переносится из Киева в Крым, в принадлежащий грекам город Корсунь (Херсон, или Херсонес, на территории нынешнего Севастополя). «Минуло лето, в лето 6496 (988) пошел Владимир с войском на Корсунь, город греческий...» Летописец никак не объясняет причины корсунского похода, который оказывается вырванным из реальной исторической обстановки того времени. Но именно в Корсуни и вследствие именно этого похода князь Владимир наконец принимает крещение. По этой причине весь летописный рассказ получил у историков название «Корсунского сказания», или «Корсунской легенды».

Согласно русским источникам, Владимир в течение шести месяцев осаждает Корсунь, однако не может взять город до тех пор, пока один из горожан, некий Анастас (впоследствии ближайший соратник князя Владимира), не приходит ему на помощь. С городской стены Анастас пустил стрелу в лагерь Владимира с запиской; в записке же указывалось расположение труб, по которым в осажденный город поступала вода: «перекопав» трубы, можно было лишить город питьевой воды и вынудить его защитников сдаться. «Услышав об этом, — продолжает летописец, — Владимир воззрел на небо

131

и сказал; “Если сбудется это — крещусь!”» Между прочим, летописный рассказ получил блестящее подтверждение во время археологических раскопок, проведенных в Херсонесе еще в позапрошлом веке. Археологи открыли водопровод, которым херсониты пользовались на протяжении нескольких столетий; источники воды располагались вне города, вода поступала из них по керамическим трубам и наполняла городскую цистерну.

Предательство Анастаса (в некоторых поздних источниках в этом качестве выступает другой персонаж — некий

132

варяг Ждберн, или Ижберн) решило судьбу города. Лишившись воды, Херсонес пал. Однако Владимир как будто забывает о только что данном обещании. В летописный рассказ вводится новый сюжет. Из Корсуни князь отправляет послов в Константинополь к императорам-соправителям Василию и Константину с требованием выдать за него замуж их сестру, царевну Анну. «Если не отдадите ее за меня, — угрожает он императорам, — то и вашему городу сделаю то же, что и этому». Ответ императоров гласит: «Не подобает христианам отдавать за язычников. Если крестишься, то и ее в жены получишь, и Царство Небесное обретешь, и с нами единоверцем будешь. Если же не сделаешь этого, не отдадим сестру за тебя». И Владимир наконец вспоминает о своем прежнем намерении принять христианство. «Скажите царям так, — объявляет он посланникам императоров. —Я крещусь, ибо прежде испытал закон ваш, и люба мне вера ваша и богослужение, о котором поведали мне посланные нами мужи». Однако Владимир ставит условие: он примет крещение лишь после того, как в Корсуни появится греческая принцесса. С большим трудом императорам удается уговорить Анну принять предложение русского князя. Царевна прибывает в Корсунь, где ее торжественно встречают жители.

Однако крещению Владимира предшествует еще один эпизод, содержащий новый поворот сюжета. Князя внезапно поражает тяжелый недуг, болезнь глаз. Царевна Анна посылает к нему, призывая его скорее креститься: только в этом случае он сможет избавиться от болезни и вернуть себе зрение. Владимир наконец повелевает крестить себя. После этого корсунский епископ и священники, прибывшие в Корсунь вместе с Анной, предварительно совершив обряд оглашения, крестят князя. «И когда возложил епископ руку на него, тотчас прозрел. Увидев же свое внезапное исцеление, прославил Бога Владимир, сказав: “Теперь увидел я Бога истинного!”»

При крещении Владимир получил новое имя — Василий. Впрочем, в повседневной жизни Древней Руси имя это почти не употреблялось; так, например, оно ни разу не упомянуто в «Повести временных лет».

Летописный рассказ носит сложный и, вероятно, составной характер. В нем соединены несколько агиографических мотивов: обращение Владимира вследствие проповеди греческого «философа», вследствие «испытания вер», вследствие взятия Корсуни, вследствие женитьбы на византийской царевне и, наконец, вследствие чудесного избавления от недуга. Каждый из этих мотивов, предполагают историки, может вести к отдельному, самостоятельному (изначально устному) рассказу об обращении князя в христианскую веру. Впрочем, так ли

133

это и насколько обоснованы предположения историков, сказать трудно.

Версия «Повести временных лет» о крещении Владимира в Корсуни была принята другими русскими источниками— более поздними летописями и различными редакциями Жития князя Владимира. Но в древности эта версия была не единственной. Уже в XI веке в Киеве спорили о месте и обстоятельствах крещения князя. Подробно пересказав «Корсунскую легенду», летописец с явным неодобрением замечает: «Несведущие же говорят, будто крестился Владимир в Киеве, иные же говорят — в Василеве (город недалеко от Киева, ныне Васильков. А. К.), а другие иначе скажут».

Получается, что в те времена, когда обрабатывалось летописное сказание

(а это 70-80-е годы XI века), существовали, по крайней мере, четыре различные версии этого события — «корсунская», «киевская», «Василевская» и какая-то другая (или другие!). «Корсунская» версия закреплена авторитетом «Повести временных лет»; летописец прямо называет остальные версии ошибочными. Однако до нас дошел не менее древний и не менее авторитетный памятник, иначе излагающий историю обращения Владимира в христианство. Это уже известная нам «Память и похвала князю Владимиру» Иакова мниха, включающая в свой состав так называемое «древнейшее Житие» князя. Согласно показаниям этого источника, крещение Владимира произошло за два года до взятия Корсуни, ибо Корсунь, по словам Иакова, пала на «третье

134

лето» после крещения. Ничего не знают о крещении Владимира в Корсуни и Киевский митрополит Иларион, автор «Слова о законе и благодати» (середина XI века), и печерский диакон Нестор, автор «Чтения о святых князьях Борисе и Глебе» (конец XI — начало XII века). Обоим авторам крещение Владимира представлялось вполне самостоятельным шагом, не вызванным какими-либо внешними обстоятельствами. Креститель Руси прославляется как «равный апостолам», превзошедший иных «царей», лишь «благомыслием» и «остроумием» своим постигший истинного Творца. «Как уверовал? Как воспламенился ты любовью ко Христу?.. — восклицает митрополит Иларион. —...Не видел ты, как именем Христовым бесы изгоняются, болящие исцеляются, немые говорят, жар в холод претворяется, мертвые восстают. Не видев всего этого, как же уверовал?» Принимая «корсунскую» версию в ее летописном изложении, едва ли можно было удивляться тому, что Владимир уверовал, не видя «исцеления болящих», — ведь, по летописи, он и был одним из исцеленных именем Господа Иисуса Христа!

«Память и похвала князю Владимиру» содержит также хронологические расчеты, согласно которым Владимир крестился «на десятое лето» после убийства своего брата Ярополка, а после крещения прожил двадцать восемь лет. Обе даты,

135

согласно принятому в Древней Руси счету лет, указывают как год крещения 6495-й (март 987-го — февраль 988-го). Летопись же, как сказано выше, датирует крещение князя 6496 годом (март 988-го — февраль 989-го); под 6495 годом помещен рассказ об «испытании вер» (след «киевской» версии крещения князя?). К тому же помимо летописи о взятии Корсуни «тавроскифами» (русами) сообщает современник событий — византийский хронист Лев Диакон. Содержащиеся в его «Истории» косвенные указания хронологического и астрономического характера позволяют датировать падение города весной-летом 989 года. Так цепь событий, связанных с крещением Владимира, удлиняется еще на один год.

Но и это не всё. В «Истории» Льва Диакона нет ни слова о крещении русского князя. Зато об этом рассказывают арабоязычные хронисты, весьма внимательные ко всему, что происходило в Византийской империи, с которой арабы в то время постоянно воевали. Известия восточных авторов позволяют вписать крещение Владимира в контекст тогдашней внешнеполитической ситуации.

К концу 80-х годов X века Византийская империя переживала жесточайший кризис, оказавшись на пороге настоящей катастрофы. Поражение императора Ва-

136

силия II (будущего Болгаробойцы) в войне с болгарами (986 год), а также мятежи, поднятые против законных императоров узурпаторами престола Вардой Склиром и Вардой Фокой (987 год), вынудили Василия и его брата и соправителя Константина VIII обратиться за помощью к русскому князю Владимиру. Это соответствовало условиям русско-византийского договора, заключенного отцом Владимира Святославом. Владимир пообещал предоставить помощь, но взамен потребовал от императоров руки их порфирородной сестры Анны. Помимо летописи, о браке «порфирогениты» и северного «варвара» — событии без преувеличения беспрецедентном и скандальном, невозможном с точки зрения византийских законов, — сообщает весьма осведомленный сирийский хронист XI века Яхья Антиохийский. Император Василий вынужден был «послать к царю русов — а они его враги, — чтобы просить их помочь ему в настоящем его положении, — пишет Яхья. — И заключили они между собой договор о свойстве и женитьбе царя русов на сестре царя Василия, после того, как он поставил ему условие, чтобы он крестился и весь народ его страны, а они народ великий... И когда было решено между ними дело о браке, прибыли войска русов... и соединились с войсками греков...». Известно, что шеститысячный русский корпус прибыл в Константинополь и принял самое деятельное участие в подавлении мятежа. Так, русы сыграли решающую роль в разгроме войск Варды Фоки в апреле 989 года.

Из сообщения арабского хрониста следует, что русы в то время были врагами Империи. Но что предшествовало заключению договора и когда «царь русов» крестился вместе со «всем народом» своей страны, из его сочинения остается неясным. Одни историки полагают, что, называя русов врагами Империи, Яхья имел в виду захват Корсуни, предшествовавший переговорам (как и должно следовать из летописного изложения событий). Другие предлагают более сложное объяснение: Владимир исполнил свою часть договора, в отличие от императоров, которые после появления русского корпуса в Византии отказались выполнять свое обещание относительно женитьбы Владимира на Анне. При этом историки обращают внимание еще на одно известие «Памяти и похвалы...» Иакова мниха: «на другое лето» после крещения (то есть, получается, в 988/89 году?), Владимир ходил «к порогам». Возможно, он должен был встретить у днепровских порогов свою царственную невесту, однако так и не дождался ее? Это было бы вполне в духе «льстивых» греков. Разгневанный Владимир двинул войско на Корсунь, и лишь падение города вынудило императоров отправить сестру к русскому князю.

137

Соответственно, в исторической литературе предложены две основные версии крещения Владимира. По одной оно состоялось, согласно летописи, в Херсонесе, после взятия города, в 988 или 989 году, после чего Владимир и женился на Анне. По другой Владимир принял крещение еще до похода на Корсунь, в Киеве или Василеве, в 987-м или самом начале 988 года (согласно показаниям «Памяти и похвалы...»); в Корсуни же состоялись его венчание с византийской царевной и крещение дружины. Предпринимались также попытки согласовать обе версии: в Киеве в 986-987 годах произошло лишь оглашение (или, как вариант, так называемое «неполное крещение») князя, после чего он, еще не будучи крещенным в полном смысле этого слова, был введен в лоно христианской Церкви; собственно же Крещение — через погружение в купель (по-славянски — «баню пакыбытия») — Владимир принял в Корсуни в 988 году. Ни одна из этих гипотез на сегодняшний день не может считаться доказанной, так что споры между историками относительно точного места и времени крещения русского князя продолжаются. Однако и то, и другое представляется не столь важным по сравнению с главным: самим фактом крещения Владимира и обращения всей Русской земли в христианскую веру.

Добавим еще, что в летописном изложении событий, в разных списках «Повести временных лет», совершенно по-разному названа та церковь в Корсуни, где произошло крещение Владимира. В Лаврентьевской летописи это церковь святого Василия, в Радзивиловской — Святой Богородицы, в Ипатьевской — Святой Софии, в Новгородской Первой — святого Василиска; Житие Владимира называет церковь святого Иакова, другие источники — Святого Спаса или святого Климента. Ныне же место крещения Владимира — разумеется, при принятии «корсунской» версии — также определяют по-разному: либо это то место, где находится теперешний Владимирский собор Севастополя, либо так называемая Уваровская базилика — главный и самый большой храм христианского Херсонеса, развалины которого были открыты археологами еще в XIX веке.

Бракосочетание князя Владимира и Анны положило конец русско-византийской войне. Херсонес был возвращен грекам в качестве «вена»—выкупа за невесту. Перед отъездом Владимир повелел возвести в городе церковь (ее название также по-разному приводится в источниках — святого Иоанна Предтечи или святого Василия). Как и «Владимировы» и «царицыны» палаты — следы пребывания в городе князя и его невесты, — церковь эта сохранялась в Корсуни и спустя сто лет после Владимира.

С собой в Киев князь увез «сосуды церковные и иконы на благословение

138

себе», мощи святого Климента, папы Римского (I век н.э.), и его ученика Фива, принявших мученическую смерть в этом городе, а также бронзовые античные изваяния — «двух идолов медных и четырех коней медных», которые впоследствии были поставлены рядом с Киевской Десятинной церковью. Были увезены в Киев и «корсунские священники», составившие впоследствии клир Десятинной церкви. Корсунянин Анастас (тот самый, который помог Владимиру взять город) впоследствии стал управителем (настоятелем или, возможно, экономом) Киевской Десятинной церкви; другой корсунянин, Иоаким, — новгородским епископом. Вывезенные Владимиром реликвии должны были не просто украсить Киев, но, по существу, превратить его в «новый Херсонес», перенести седую древность и святость этого знаменитого византийского города на берега Днепра. В Средние века такие абстрактные понятия, как преемственность, традиции и т. д., воспринимались очень конкретно. Киев, стольный город Владимира, не имел пока своего определенного места в границах христианского мира. Владимир раздвигал эти границы, включал в их пределы собственную державу, привносил в нее христианскую традицию — и делал это не умозрительно, а вполне осязаемо для своих подданных, перемещая сами христианские святыни.

После возвращения Владимира на Русь началось крещение народа. Но не сразу. «Придя в Киев, — рассказывает «Повесть временных лет», — повелел Владимир кумиров ниспровергнуть: одних изрубить, а других огню предать». В числе первых был свержен идол Перуна, совсем недавно поставленный самим Владимиром. «Когда тащили его к Днепру, оплакивали его неверные люди, ибо не приняли еще святого крещения. И, притащив, бросили его в Днепр. И приставил Владимир мужей, сказав: “Если где пристанет к берегу, отпихивайте его, пока не пройдет пороги, и только тогда оставьте его”». На месте же бывшего «Перунова холма» Владимир повелел выстроить деревянную церковь во имя своего небесного покровителя — святого Василия, — первую, поставленную им в Киеве. «И повелел церкви рубить и ставить по тем местам, где были кумиры», — свидетельствует летописец. Возведение храмов на месте прежних языческих капищ должно было знаменовать в глазах русичей торжество новой веры над обветшавшими идолами.

Сначала были крещены сыновья Владимира. По преданию, это произошло в «единой кринице», или источнике, получившем с того времени название Крещатик. При крещении княжичам были даны новые, христианские, имена. Правда, нам известны лишь некоторые из них: Святополк был наречен Петром, Ярослав —

139

Георгием, Борис — Романом, Глеб—Давидом. Такая традиция двойных имен: княжеских — для повседневной жизни и крестильных — для Церкви — будет существовать на Руси до XIII века, а кое-где и дольше.

За крещением членов княжеской семьи последовало крещение киевлян. Владимиру пришлось проявить твердость. Назначив единый день крещения, он, согласно летописи, посылает по всему городу глашатаев объявить: «Если кто не придет завтра на реку — богат ли, или убог, или нищий, или раб, — да будет противник мне». Открытый княжеский призыв, провозглашение христианства княжеской верой, а отказывающихся принять крещение — врагами князя и определили судьбу киевлян, а в конечном счете — и судьбу всего Русского государства. Очень точно выразил эту сторону Крещения Руси митрополит Иларион, писавший в середине XI века, что Владимир повелел креститься всей земле своей, «и не было ни одного противящегося благочестивому повелению его, даже если некоторые и крестились не по доброму расположению, но из страха к повелевшему сие, ибо благочестие его сопряжено было с властью».

В рассказе о самом крещении киевлян русские источники отчасти противоречат друг другу. Летопись называет местом крещения Днепр, а Житие князя Владимира — реку Почайну, приток

Днепра, протекавшую у самого Киева. Совершали Таинство священники «царицыны» (то есть приехавшие на Русь с царевной Анной) и «корсунские» (привезенные князем из Херсонеса). «И сошлось без числа людей; и вошли в воду и стояли там одни по шею, а другие по грудь, малые же у берега по грудь, другие же младенцев держали, а кто постарше — бродили. Священники же, стоя [у берега], молитвы творили. И была видна радость великая на небеси и на земли о стольких душах спасаемых... Крестившись же, люди разошлись по домам». Церковная традиция называет и день, в который произошло крещение жителей стольного града, — 1 августа, однако в сохранившихся письменных памятниках эта дата не значится. «Владимир же рад был, что познал Бога сам и люди его, и, воззрев на небо, сказал: “Боже великий, сотворивший небо и землю! Взгляни на новых людей Своих и дай им, Господи, познать Тебя, истинного Бога, как познали Тебя христианские страны...”»Так повествует летопись об этом великом событии, навсегда изменившем ход русской истории.

С крещения киевлян начался долгий и трудный путь христианства по русским землям. Первоначально новая вера утвердилась, вероятно, лишь в Поднепровье и некоторых княжеских городах. По-видимому, осенью 989 года произошло крещение Новгорода, куда послан был

142

епископ Иоаким Корсунянин. Вместе с дядей Владимира Добрыней он свергал идол Перуна, а затем крестил жителей города. Позднейшие летописи рассказывают о крещении тогда же Ростовской земли и о пребывании самого Владимира в 991 году в Суздальской земле с двумя епископами: «...и там крестил всех... и заложил град в свое имя на реке на Клязьме, и церковь в нем поставил деревянную Пречистой Богородицы» (Никоновская летопись, XVI век). Впрочем, в соответствии с показаниями более ранних летописей, город Владимир на Клязьме был построен не Владимиром Святым, а его правнуком Владимиром Мономахом в начале XII века. Не слишком надежным признают историки и свидетельство Никоновской летописи о крещении Владимиром всей Северо-Восточной Руси. Из других источников известно, насколько трудно утверждалось здесь христианство. С враждебностью и закоренелым неверием местных жителей пришлось столкнуться и первым ростовским епископам Феодору и Илариону, вынужденным спасаться бегством из Ростова, и святителю Леонтию Ростовскому, подлинному просветителю этого края, жившему вероятно, в середине XI века. Иноязычная же Русь оставалась почти не затронутой христианской проповедью и при Владимире, и позднее. Из Жития еще одного ростовского подвижника, преподобного Авраамия, основателя Ростовского Богоявленского монастыря, жившего, по-видимому, в конце XI или даже в XII веке, мы узнаем, что при нем в Ростове, в «Чудском конце» города, стоял каменный идол языческого бога Велеса, которому открыто поклонялись люди. До начала XII века язычниками оставались и вятичи, жившие в бассейне реки Оки. Креститель вятичей Кукша, инок Киевского Печерского монастыря, принял здесь мученическую смерть вместе со своим учеником в первой четверти XII века. Да и в остальных, «коренных», областях Русской земли еще долго сохранялись старые, языческие, традиции и обряды: большинство продолжали по-язычески хоронить умерших (только в XIII веке окончательно исчезают языческие курганы-насыпи над могилами); по-язычески заключать браки (Киевский митрополит грек Иоанн II в 80-е годы XI века сетовал на то, что в церквах венчаются одни лишь князья да бояре); верить в охранительную силу языческих амулетов-оберегов (хотя все чаще на них появлялись христианские символы); в трудных житейских ситуациях прибегать к волхованию (колдовству). Свидетельства на этот счет есть и в летописи, и в многочисленных поучениях против язычества, широко распространенных в древнерусской письменности.

Со временем Православию суждено было стать поистине родной верой для

143

русских людей, войти в плоть и душу русского народа—а по существу и сформировать сам русский народ. Но это, конечно, могло случиться не сразу и не одномоментно. А потому отказ от насильственных методов крещения надо признать великой заслугой князя Владимира. Очень значим тот факт, что Древняя Русь, в отличие от других стран,

примерно в одно время с нею принявших христианство (Венгрия, Польша), не знала массовых антихристианских восстаний, охватывавших всю страну. Языческие волнения и отдельные мятежи отмечены летописью, но уже после Владимира: например, в Новгороде в 20-е годы XI века или в Поволжье и на Белом озере в 1070-е годы. Однако это несопо-

144

ставимо с тем, что имело место в других странах Восточной и Центральной Европы.

Еще одна великая заслуга Владимира — начатое им христианское просвещение Руси в привычном для нас значении этого слова. В первые же годы после крещения в Киеве и других княжеских городах возникают школы, куда, по воле князя, начинают забирать детей «нарочитой чади» (то есть знати) для «обучения книжного». Так вырастало поколение собственно русских священников и книжных людей, способных нести свет христианской веры многим людям. К этому поколению детей Владимировой поры можно отнести первого Киевского митрополита из русских Илариона, автора «Слова о законе и благодати». По своей образованности, писательскому и публицистическому дару он, несомненно, возвышался в кругу своих современников. Но его «Слово...» обращено не к «несведущим», но «с преизбытком насытившимся книжной сладости», то есть к таким же, как он сам, образованным в христианстве людям. К этому же или следующему поколению принадлежали и преподобный Антоний, уроженец Любеча, ставший впоследствии основателем Киевского Печерского монастыря и подлинным отцом русского монашества, и его младший современник и сподвижник преподобный Феодосий Печерский, и безвестные книжники Киевского князя Ярослава Мудрого, заложившие основу книжной культуры Древней Руси. Поистине можем и мы сказать вслед за летописцем: «Так бывает: некто землю вспашет, другой засеет, иные же пожинают и едят пищу неоскудевающую. Так и здесь: Владимир землю вспахал и умягчил, то есть просветил ее крещением, сын его Ярослав засеял книжными словесами сердца людей правоверных, а мы пожинаем плоды, принимая учение книжное...»

Подлинным памятником Крещению Руси стала каменная церковь Пресвятой Богородицы, возведенная Владимиром в Киеве и получившая название Десятинной. Строили церковь греческие мастера, а украшали греческие же иконописцы — русские строители и «иконники» выступали пока что в роли помощников и подмастерьев. Храм был освящен 12 мая 996 года. Летопись приводит слова молитвы, с которой Владимир обратился к Господу в этот торжественный и праздничный день: «Господи Боже! Призри с небес и посети виноград Свой и сохрани то, что насадила десница Твоя, — новых людей, коих сердца обратил Ты в разум познать Тебя, Бога истинного. И призри на церковь Свою, которую создал я, недостойный раб Твой, во имя родившей Тебя Матери Приснодевы Богородицы. И если кто помолится в церкви сей, то услышь молитву его и отпусти грехи его молитвы ради

145

Пресвятой Богородицы». Именно в Десятинную церковь Владимир положил святыни, привезенные им из Корсуни. Со временем этому храму суждено было стать усыпальницей княжеской семьи. Около 999 года Владимир перенес сюда останки святой княгини Ольги; здесь же позднее найдут последний покой и его супруга «царица» Анна (1011 год), и он сам (1015 год).

Принятие христианства совершенно изменило князя Владимира. Он принял новую веру искренне, со всей страстностью своей натуры. Причем не только ее внешние проявления — новые обряды, пышность и торжественность церковной службы, но и новые для себя представления о добре и зле, грехе и добродетели, о ценностях видимого и невидимого мира.

Так, князь отказался от своего многочисленного гарема, оставив себе лишь одну законную супругу—гречанку Анну. Она также многое сделала для просвещения Русской земли. По свидетельству сирийца Яхъи Антиохийского, Анна построила многие церкви на своей новой родине. Ее имя сохранено в тексте Церковного устава князя Владимира, содержащего перечень «церковных судов», которых «не подобало» судить ни самому князю, ни его боярам или судьям: как сказано в дошедших до нас позднейших переделках Устава, Владимир принимал его «с княгинею Анною и с своими детьми». После кончины Анны Владимир женился еще раз. Но кем была его последняя супруга, неизвестно.

Летописи и княжеские Жития особенно подчеркивают милосердие князя. Стремление к буквальному исполнению евангельских заповедей становится после принятия крещения его отличительной чертой. Услыхав слова Писания: Блаженны милостивые; ибо они помилованы будут (Мф. 5,7), Владимир начал творить множество добрых дел. Он не просто раздавал щедрую милостыню. Князь повелел всякому нищему и убогому приходить на княжеский двор и брать всё, что ему потребно, — едой, питьем или деньгами. Более того, узнав, что больные и немощные не могут добраться до его двора, князь повелел развозить пропитание по городу. «И повелел снарядить телеги и, положив на них хлебы, мясо, рыбы, овощи различные, мед в бочках, а в других квас, развозить по городу, спрашивая: “Где больной или нищий, не могущий ходить?” И тем раздавать всё, что им нужно», — рассказывает летописец. «И не в Киеве одном, но по всей земле Русской — и в городах, и в селах — везде милостыню творил, нагих одевая, алчущих насыщая, жаждущих напояя, странников одаривая милостью, церковников почитая, и любя, и милуя, подавая требуемое, нищих, и сирот, и вдовиц, и слепых, и хромых, и больных—всех милуя, и одевая, и насыщая, и напояя. И так пребывал князь Вла-

146

димир в добрых делах...» — а это уже слова мниха Иакова, автора «Памяти и похвалы князю...». Забота о сирых и убогих, щедрая раздача милостыни отныне войдут в число обязательных христианских добродетелей для большинства русских правителей. Но никогда более благотворительность, филантропия не будут достигать таких поистине евангельских масштабов, как при князе Владимире, Крестителе Руси.

Совместные трапезы князя с дружиной и с «лучшими» людьми сохраняются и после крещения. Но и они наполняются новым содержанием — как празднования новых для Руси христианских праздников. «И еще нечто большее делал он для людей своих, — рассказывает летописец. — Каждое воскресенье на дворе своем, в гриднице, установил устраивать пир, чтобы приходить туда боярам, и гридям (дружинникам), и сотским, и десятским, и нарочитым мужам — при князе и без князя».

Особую заботу князь проявляет о Церкви. Он строит очень много храмов — и в Киеве, и в других, особенно ближних к Киеву городах — Вышгороде, Василеве, Белгороде, Переяславле. Князю подражали и его бояре и «лучшие» люди, также строившие храмы, в том числе домовые. По свидетельству немецкого хрониста Титмара, епископа Мерзебургского, вскоре после смерти Владимира в Киеве насчитывалось более четырех

сот церквей. Епископы и священники становятся еще одними советчиками князя, его «думцами», — наряду с боярами и «градскими старцами». Владимир изыскивает возможность включить Церковь в уже сложившуюся структуру государственной власти, обеспечить ее материально. В 995 или 996 году он вручает ей «десятину» от всего своего имущества. Распоряжаться «десятиной» должен был Анастас Корсунянин, которому Владимир, очевидно, полностью доверял. (Для характеристики этого человека скажем, что корсунский эпизод окажется не единственным подобным в его биографии. В 1018 году, уже после смерти Владимира, Киев будет захвачен польским князем Болеславом, и Анастас сумеет «лестью» втереться к нему в доверие. А когда Болеслав покинет Киев, уйдет вместе с ним в Польшу — все в том же качестве блюстителя княжеского добра.) Такая форма обеспечения Церкви со стороны государства — особенность Древней Руси, отличающая ее как от Византии, так и от Западной Европы. Считается, что княжеская «десятина» имела славянское происхождение. Но очевидно, что, устанавливая ее, Владимир стремился подражать библейским образцам. Рассказав об учреждении «десятины», мних Иаков объяснил ее исполнением евангельской заповеди Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6,21): «Блаженный князь Владимир сокровище свое на небесах

148

имеет, сокрытое в милостыне и добрых своих делах, — там и сердце его в Царстве Небесном».

Даже в области права Владимир поначалу стремился установить евангельские нормы всепрощения. «Жил Владимир в страхе Божием» — с этих слов начинает летопись рассказ о попытке судебной реформы князя. В годы его княжения в Русской земле умножились разбои (очевидное свидетельство социальной напряженности, также, возможно, связанной с принятием крещения). Епископы-греки стали настаивать на введении принятых в Византии правовых норм, в том числе смертной казни для разбойников. «Боюсь греха», — отвечал им князь. Епископам удалось уговорить Владимира: «Ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милость. Подобает тебе казнить разбойников, но с испытанием». Однако позднее Владимир вернулся к старой славянской практике взимания «виры» — денежного штрафа за совершенное преступление. «И жил Владимир по заветам отца и деда», — завершает свой рассказ летописец.

Последние слова очень важны. Было бы преувеличением полностью и во всем противопоставлять Владимира после крещения прежнему Владимиру-язычнику. Полного разрыва с прошлым не произошло, да и не могло произойти. Владимир исключительно высоко чтил наследие («заветы») своего отца Святослава и деда Игоря. По замечательному выражению митрополита Илариона, он помнил о том, что правит «не в худой и не в неведомой земле, но в земле Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли». И его внутренняя, и особенно внешняя политика не претерпела кардинальных изменений. Важнейшими целями Владимира и до, и после крещения оставались укрепление Киевской державы и упрочение княжеской власти.

Именно в годы его княжения государство начинает приобретать внешние, привычные для нас формы и очертания. Владимир строит новые крепости на юге Руси, зримо и четко обозначая границу с враждебной Степью. «Не добро, что мало городов около Киева», — приводит его слова летописец. Города-крепости были основаны по рекам Десне, Остру, Трубежу, Суле, Стугне и другим притокам Днепра. Самой знаменитой из них стал город Белгород на реке Ирпень, заложенный князем в 991 году. Крепости соединялись друг с другом мощными земляными валами, при возведении которых были использованы так называемые «Змиевы» валы, насыпанные еще предками славян в незапамятные времена. На пограничье, в чужом для русских «чистом поле», несли службу «заставы богатырские», воспетые позднее сказителями русских «ста́рин» —

149

былин. Укрепления Владимира описал посетивший Русь зимой 1007/08 года немецкий миссионер епископ Бруно Кверфуртский, собиравшийся проповедовать христианство среди язычников-печенегов. По его словам, «крепчайшая и длиннейшая ограда», которой Владимир «из-за кочующего врага... укрепил со всех сторон свое царство», соединяла «холмы», возвышавшиеся над местностью; в «ограде» были устроены ворота, особым образом защищенные. Владимир лично проводил Бруно до границ своих владений. Подъехав к воротам, Владимир спрыгнул с коня и взошел на холм. Но переходить рубеж, ступать на чужую, враждебную, землю он не стал.

Защита Руси от кочевников превратилась при нем в общее дело для всех населяющих Русь славянских и неславянских племен. Новые крепости на южном порубежье были заселены «лучшими людьми» из разных областей страны — земель новгородских словен, кривичей, вятичей, чуди. Помимо прочего, эта мера наносила удар по прежнему племенному строю, этнической и племенной разобщенности Руси.

Во все важнейшие центры Русского государства Владимир посадил на княжение своих сыновей. В Новгороде княжил старший Вышеслав, в Полоцке — Изяслав, в Турове на Припяти — Святополк, в Ростове — Ярослав. После смерти Вышеслава (в соответствии с поздними и не слишком надежными источниками, около 1000-го или 1010 года) Ярослав получает Новгород, а на его место, в Ростов, переведен Борис. Глеб был посажен в Муроме, Всеволод — во Владимире-на-Волыни, Святослав — в Древлянской земле, Мстислав — в Тмутаракани (город на Таманском полуострове), Станислав — в Смоленске, Судислав — в Пскове. Большинство названных городов были старыми племенными центрами славян. Теперь, благодаря нововведениям Владимира, они управлялись непосредственно сыновьями Киевского князя.

В историческую память народа князь вошел не только как Владимир Святой и Владимир Креститель, но и как Владимир Красное Солнышко — легендарный князь русских былин, которому несут службу все без исключения русские былинные богатыри. Любовь народа снискали не только христианские добродетели Владимира, но и его неустанная забота об обороне Русской земли. Именно на его долю выпала тяжелейшая задача борьбы с печенегами. Натиск степняков особенно усилился в первое десятилетие после крещения. «Была тогда рать от печенегов, и воевал Владимир с ними, и побеждал их» — этими словами завершается летописная статья 988 года, и слова эти становятся рефреном для всего летописного рассказа о княжении Владимира.

151

Войны с печенегами шли с переменным успехом, почти непрерывно. Далеко не всегда князю сопутствовал успех, не раз он терпел неудачи. Так, летом 996 года печенеги неожиданно подступили к ближнему к Киеву городу Василеву. Владимир выступил против них с небольшой дружиной, но не смог устоять и вынужден был бежать; «и стал под мостом, едва укрывшись от врагов», — свидетельствует летописец. Печенеги тогда ушли прочь, не обнаружив князя и не причинив значительного ущерба русским землям. Это чудесное избавление случилось в самый праздник Преображения Господня, 6 августа. Владимир дал обет построить в Василеве церковь, и уже в ближайшие дни церковь была возведена. Этот набег оказался далеко не единственным. «Бе бо рать велика (от печенег) бес престани», — сетует летописец в начале уже следующей статьи, под 997-м годом.

В «Повесть временных лет» включено несколько народных преданий о печенежских войнах. Они показывают, с каким огромным трудом и благодаря какому колоссальному напряжению сил русским удавалось избежать поражений. Одно из таких преданий рассказывает о нашествии на Киев 992 года. Войска стояли тогда по обе стороны реки Трубеж, у Переяславского брода, «и не смели ни наши на ту сторону перейти, ни те на эту». Исход войны решило единоборство двух богатырей — «зело превеликого и страшного» печенежина и русского юноши-кожемяки, удавившего великана голыми руками. (Поздняя Никоновская летопись называет русского богатыря по имени—Ян Усмошвец, и рассказывает о других его подвигах, совершенных совместно с другими Владимировыми богатырями; но здесь, очевидно, отразились какие-то поздние былины, едва ли имеющие отношение к реальному князю Владимиру.) По уговору печенеги после этого в течение трех лет не должны были нападать на Русь — и это было великое достижение для изнуренной войной с ними Русской земли. Юношу же кожемяку и его отца Владимир сделал своими боярами.

Другое летописное предание — о знаменитом «белгородском киселе» — рассказывает об осаде печенегами города Белгорода, близ Киева, в 997 году. По летописи, Владимир пребывал тогда в Новгороде, где набирал «воев» для будущих войн; воспользовавшись отсутствием князя, печенеги вторглись в русские пределы. И вновь летопись свидетельствует о подавляющем превосходстве степных кочевников: «...и был в городе великий голод; и не мог Владимир помочь, ибо не было у него воинов; печенегов же было великое множество». Дело шло к сдаче крепости, и только находчивость некоего белгородского старца заставила врагов снять осаду (по легенде, он сварил кисель из последних остатков пшеницы, овса

153

и отрубей, влил его в свежевырытый колодец и убедил печенежских посланцев, что земля сама кормит защитников города).

Только летом 1008 года Владимиру удалось заключить с печенегами мир. Это произошло при посредничестве упомянутого выше немецкого епископа Бруно Кверфуртского, который отправился к ним с христианской миссией. Для обеспечения мира Владимир послал к печенегам в качестве заложника одного из своих младших сыновей. Мир, однако, просуществовал всего несколько лет, до 1013 года. Поздние летописи сообщают о переходе отдельных печенежских «князей» на службу к Владимиру и об их обращении в христианство — но насколько можно доверять этим известиям, сказать трудно.

Владимир укреплял и западные границы своего государства. Еще в 992 году он совершил поход в земли восточнославянского племени хорватов (в междуречье Верхнего Днестра и Прута) и подчинил их своей власти. Из западных источников известно, что это едва не привело Русь к большой войне с Польшей (которой как раз в указанном году стал править князь Болеслав I, прозванный позднее Великим, или Храбрым). Полномасштабная война между двумя странами началась в 1013 году, когда Болеслав в союзе с печенегами и при поддержке германского короля Генриха II напал на Русь и разорил значительную часть страны. Владимиру, однако, удалось отразить это нападение. Полагают, что результатом заключенного вскоре мира стала женитьба пасынка Владимира Святополка на дочери Болеслава. Сумел Владимир заключить мир и с другими своими западными соседями — Венгрией и Чехией. Под 996-м годом — явно обобщая внешнеполитические успехи Владимира на «западном направлении» — автор «Повести временных лет» сообщает: «Жил Владимир с князьями окольними в мире — с Болеславом Лядским (Польским), и со Стефаном Угорским (Венгерским), и с Андрихом Чешским; и был мир между ними и любовь».

Заключенные договоры — несомненное свидетельство возросшего авторитета Киевского князя. Этому способствовали не только его военные успехи и принятие христианства, но и брак с византийской царицей (примечательно, что Анну на Руси называли не «царевной», а именно «царицей»). Имя Владимира оказывается известно далеко за пределами тогдашней Руси: оно упоминается и в немецком эпосе, и в скандинавских сагах, и даже в сочинениях арабских и персидских авторов. На монетах, чеканенных в последние годы его жизни, — знаменитых сребрениках и златниках, — Владимир изображен во всем подобным византийским императорам — в императорском облачении и с нимбом вокруг головы — символом императорской власти. (Обращают

154

на себя внимание черты его внешнего облика, как их передал древнерусский резчик: худое, удлиненное лицо, прямой нос, длинные усы при отсутствии бороды.) На оборотной стороне монет помещалось или изображение Спасителя, или княжеский знак Владимира — стилизованный трезубец. Арабские хронисты именуют Владимира царем — так же, как византийского императора, а западные — королем, используя титул, уступающий лишь императорскому. В Древней Руси Владимира, а потом и его сына Ярослава именовали «каганом», а этот титул в дипломатической практике того времени приравнивался к императорскому.

«Повесть временных лет» с исключительной подробностью описывает события первого десятилетия после Крещения Руси. Но совсем другая картина обнаруживается, если взглянуть на летописные записи, касающиеся следующего периода княжения Владимира. После рассказа об осаде Белгорода (997 год) в летописи — зияющий провал. За шестнадцать следующих лет — с 998-го по 1013 год — лишь несколько кратких известий, извлеченных, вероятно, из помянника Киевской Десятинной церкви. Большинство же статей оставлены пустыми. И лишь последние год-два в жизни князя освещены летописью с большей или меньшей полнотой. Что происходило в Киевском государстве в эти годы и почему прервалось ведение летописи — неизвестно. Отчасти ход событий может быть восстановлен благодаря иностранному свидетельству — «Хронике» упомянутого Титмара, епископа Мерзебургского.

Выясняется, что в последние годы жизни Владимир испытывал немалое беспокойство из-за своих сыновей, явно тяготившихся отцовской властью и стремившихся к большей независимости от него. Вскоре после заключения русскопольского мира и женитьбы на Болеславне (1013 год) Святополк устроил заговор против приемного отца. Организатором заговора немецкий хронист называет Болеслава; душой же заговора стал епископ Рейнберн, духовник жены Святополка, прибывший с княгиней на Русь. Заговор был раскрыт; Владимир посадил в темницу и Святополка, и его жену, и Рейнберна. Польский епископ умер в заточении, а Святополк и его супруга оставались под стражей до самой смерти Владимира. Когда Болеслав узнал об этом, рассказывает Титмар, он «не переставал мстить чем только мог» русскому князю. В чем конкретно проявлялась эта месть, мы не знаем. Возможно, что нападение печенегов на Русь, случившееся летом 1015 года, произошло по наущению польского князя.

В 1014 году мятеж против Владимира поднял еще один его сын—Ярослав Новгородский. Он отказался платить в Киев ежегодную дань — 2 тысячи гривен.

155

Это вызвало жестокий гнев Владимира, и он объявил о походе на Новгород. «Требите пути и мостите мосты», — передает летописец слова Владимира: «Ибо хотел на Ярослава войной идти, на сына своего, но разболелся».

Так Бог не допустил войны между отцом и сыном. В то время Владимир был уже стар, к старости приспели болезни. Одна из них и не дала ему выступить в поход против Ярослава. Думая о том, кому передать престол после своей смерти, Владимир призвал в Киев любимого сына Бориса. В это время на Русскую землю вновь напали печенеги. Владимир находился в великой печали от того, что не мог сам выйти против них; он поручил свое войско Борису, который и отправился во главе отцовской рати против печенегов. Однако до военного столкновения дело не дошло: услыхав о приближении русского войска, кочевники ушли обратно в Степь.

Но Владимиру уже не суждено было узнать об исходе последней в его жизни печенежской войны. 15 июля 1015 года он скончался в своем любимом сельце Берестовом, близ Киева Власть в Киеве в отсутствие Бориса захватил Святополк, освободившийся из-под стражи. Он попытался сохранить в тайне смерть отца. «Умер же Владимир на Берестове, и потаили смерть его, потому что был тогда Святополк в Киеве», — рассказывает летописец. Все было сделано тихо, почти тайно. «Ночью же, разобрав помост между двумя клетями, завернули тело в ковер и спустили на веревках на землю, возложили на сани, повезли и поставили в церковь Святой Богородицы, которую он сам создал».

Однако смерть великого князя, столь много сделавшего для своей страны и столь прославившего свой город, конечно же, не могла пройти незамеченной. Узнав о его смерти, продолжает летописец, «люди сошлись без числа, и плакали о нем: бояре как о заступнике земли, бедные же как о своем заступнике и кормильце. И положили его в мраморный гроб, и схоронили тело его, блаженного князя, с плачем».

Русские люди начали чтить память своего Крестителя через несколько лет после его смерти, когда отошли в прошлое ужасы междоусобицы и в Киеве утвердился сын Владимира Ярослав. В конце 40-х годов XI века будущий Киевский митрополит Иларион произнес свое знаменитое «Слово о законе и благодати», обращенное к памяти святого князя:

«Восстань, о честная глава, из гроба твоего! Восстань, отряси сон! Ибо ты не умер, но спишь до всеобщего восстания. Восстань, ты не умер! Не надлежало умереть тебе, уверовавшему во Христа, Который есть Жизнь, дарованная всему миру. Отряси сон, возведи взор и увидишь, что Господь, таких почестей сподобив тебя там, на небесах, и на земле не без памяти оставил в сыне твоем...

156

Радуйся, апостол среди владычествующих, воскресивший не мертвые тела, но нас воскресивший, мертвых душою, смерть претерпевших от недуга идолослужения! Ибо тобою мы приблизились к Богу и познали Жизнь Божественную, Христа... Радуйся, учитель наш и наставник благочестия! Ты облечен был правдою, препоясан крепостью, обут истиной, венчан добромыслием и, как гривной и золотой утварью, украшен милосердием. Ты, о честная глава, был нагим — одеяние, ты был алчущим — насыщение, ты был жаждущим — охлаждение утробы, ты был вдовам — вспомоществование, ты был странствующим — обиталище, ты был бескровным — покров, ты был обидимым — заступление, убогим — обогащение».

В этих строках, как и во всем «Слове...» митрополита Илариона, — целая программа причтения князя Владимира к лику святых как заступника и благодетеля Руси, как равного апостолам, просветившего светом веры свою страну.

Очень скоро эта программа начала воплощаться в жизнь. Во второй половине XI — XII веке были составлены первые Жития святого князя. Тогда же, вероятно, была составлена и церковная Служба князю. Автор летописной похвалы князю Владимиру, помещенной в «Повести временных лет» под 1015 годом, так писал о посмертном поминовении святого князя: «Память его чтут русские люди, поминая святое крещение, и прославляют Бога в молитвах, и в песнопениях, и в псалмах, воспевая Господу, новые люди, просвещенные Святым Духом».

Однако, по не вполне ясным причинам, официальная канонизация князя Владимира задержалась почти на два столетия. Отчасти это могло объясняться тем, что мощам князя не был дан дар чудотворения. Вот что рассказывал об этом автор «древнейшего Жития» князя Владимира: «Не удивимся, возлюбленные, что чудес не творит по смерти — многие ведь святые праведники не сотворили чудес, но святыми являются. Сказал ведь некогда об этом святой Иоанн Златоуст: “От чего узнаем и разумеем святого человека — от чудес или от дел?” И сказал: “От дел узнаем, а не от чудес”...»И только в XIII веке происходит общецерковное прославление князя Владимира. Этому, вероятно, способствовало то обстоятельство, что именно в день памяти святого Владимира была одержана одна из славных побед русского оружия — битва на Неве, в которой дружина новгородского князя Александра Ярославича (Александра Невского) разгромила шведское войско.

Ныне Русская Православная Церковь празднует память равноапостольного великого князя Владимира, во святом крещении Василия, в день его преставления 15/28 июля, а также 10 / 23 октября — в Соборе Волынских святых.

А. Ю. Карпов