Киреевский И.В. Письмо неизвестному

НЕИЗВЕСТНОМУ *).

(Год неизвестен).

Церковь развивается, т. е. она постоянно приводит к своему сознанию вечную, неисчерпаемую истину, которою она обладает.

Воплощением сына Божия совершилось примирение между человеком и Богом в лице Бого-человека. Но видимое присутствие Спасителя на земле должно было кончиться: Спаситель возносится и дает ученикам своим обетование Духа—создает Церковь. Дух Божий постоянно живет в Церкви. Церковь называет себя невестою, те* лом Христовым. Следовательно факт воплощения, совершившийся в одном лице Бого-человека, совершается невидимо в Церкви. Итак в Церкви два элемента—Божественный и человеческий. Весь вопрос лежит в том, как они взаимно относятся. Пребывают ли они равнодушно один к другому, Дух, как вечная истина в своей полноте и неподвижности, а человечество под своим определением постоянного развития. В таком случае из двух предположений bû должны будете допустить одно. Или вы оторвете человечество от Бога, примите ветхозаветное отношение и низведете Церковь на степень жреческой касты; но тогда вы отрицаете существенный факт Христианства—или же, из общего развития человечества, вы исключите одно лицо и укажете на него как на такое, в котором Дух постоянно конкретируется; тогда это лицо будет Церковь, а все остальное—стройная толпа людей. Так было в католицизме. Частные лица резко отделяются от Церкви и относятся к ней как подданные к Государю; они живут под Церковью, но не в Церкви. Они развиваются, Церковь остается неподвижною. Очевидно такое отношение возможно только в католицизме, при мысли, что Дух прикован к одному лицу, к одной кафедре.

Для того, чтобы иметь право сказать: развиваются частные лица, развиваются отрасли Церкви, а не Церковь, должно предварительно указать пальцем на Церковь. Итак, то и другое предположение ложно. Остается допустить тесное неразрывное сочетание двух элементов, частных лиц, представляющих собою Церковь, и Духа—развивающееся дознание Церкви.

Каждый догмат заключает в себе живое начало, зародыш; но этот зародыш может развиться только в почве Церкви, т. е. перейдя в сознание людей. Здесь он необходимо подвергается случайным видоизменениям, преломляется на мнения и в Церкви является

*) С подлинника.

291

раздвоение, раздвоение не самого догмата отвлеченно взятого, но Церкви исповедующей догмат. Вы скажете, что это не раздвоение, а отторжение некоторых от Церкви. Бесспорно; но по чему же вы отличите сторону правую от неправой. бессознательное, непосредственное убеждение частных лиц может удержать их в истине; но пока в этих лицах Церковь не сознала себя, их убеждение остается мнением. Церковь совокупляется во Вселенский Собор; она предлагает себе вопрос и решает его вследствие присущего в ней Духа: Изволися Духу Св. и нам. Итак Вселенский Собор имеет смысл для самой Церкви, а не для не Церкви. ее верные члены вследствие Собора стали во столько выше, во сколько разумное убеждение выше мнения. Итак Церковь развивается; но развитие ее стоит бесконечно выше всякого человеческого развития, потому что каждый момент его запечатлен Духом, каждый результат, каждое слово Церкви есть необходимо истинное. Потому самый путь, которым она достигла истины, Церковь должна признать, должна благословить развитие. Торжество над злом, победа над смертью лежит в основании Церкви. Это значит, что ей дана возможность непогрешительного развития, постижения всякой истины, обличения всякой лжи.

Теперь о ваших возражениях.

На вопрос, почему так давно не было Вселенских Соборов, я отвечал вам на словах, сколько мне кажется, удовлетворительно. Именно потому, что Церковь держит Вселенский Собор для себя, а не для тех, кто вне ее.

Что касается до того, что вы назвали жизненною стороною Церкви, т. е. совершения таинств, бесспорно Церковь, в каждую минуту своего бытия, признает себя вполне на то властною, т. е. вполне Церковью. Да кто же говорит, что она когда-нибудь была не Церковью, развивалась до Церкви. Совершение таинств составляет ее существенное определение, под которое подходит и Церковь католическая. Если отнять от нее это определение, ее жизнь, тогда не будет Церкви, не будет и развития. Но здесь еще одно противоречие тому, что мною сказано. Точно так человек живет непосредственною жизнью, кроме того он может развиваться в сфере мысли. Вопрос не в том, почему Церковь есть Церковь, а может ли, должна ли Церковь развиваться. Самая эта жизненная сторона Церкви может быть предметом ее рационального развития.

В признании и в осуществлении этого развития лежит превосходство, истина нашей Церкви, примирение двух односторонних начал. Католицизм осуществил в себе неподвижную Церковь; протестантизм, признавши начало развития, должен был отрицать Церковь, следовательно самое содержание этого развития. Он остался при отвлеченном, бесплодном движении. Мы же, т. е, пока Аксаков и я, исповедуем Церковь развивающуюся,

292

Из вашей статьи стало ясно, в чем мы согласны и в чем расходимся. Начало я принимаю безусловно; принимаю определение отношения Церкви к воплощению, чего не было в моей статье, и что составляло в ней перерыв. Церковь есть вновь созданное человечество.

С ваших слов я начинаю.

В чем заключалось это обновление? В победе над грехом. Победа совершилась через признание греха. Грех держал человека в порабощении, пока человек не сознавал в себе греха, верил в свою святость, в возмоясность спастись законом. Отказаться от этой надежды, значило признать грех как грех, т. е. как нечто человеку чуждое, хотя постоянно в нем пребывающее, как противоречие его определению. Признать—значило от него оторваться, стать выше его. Для нового человека грех не существует—грех ему не вменяется.

Вот отрицательное значение Христианства, его отношение к закону. Другой момент, положительный, тесно связан с первым. Грех лишал человека свободы, т: е. возможности проявлять в себе свое определение, жить согласно с своим назначением. Церковь признает отсутствие свободы в повреждении разума и воли. Следовательно, торжество над грехом было дарованием свободы разуму и воле.

Новый человек может осуществить Божественное в действительной жизни, может постигать его мыслью. Возможность этих двух моментов и их единство заключается в деле воплощения. Явившись в образе человека, Христос дал возможность непосредственного с ним общения в таинстве, через причащение Его телу и крови; Христос ясе, сравнивая ветхое человечество с новым, говорит: вы кланяетеся его, же не ведете, мы кланяемся его же вемы. Итак, непосредственное общение с Богом через таинства и общение в познании через догму, вот что дано новому человечеству Христианством. Церковь, в которой живет факт воплощения как совершенный, т. е. как возможность того и другого общения, является с этих двух сторон. Познание Бога, т.-е. догму осуществляем в жизни, т. е. в таинствах, и жизнь возводим в догму. Но эта жизнь есть ее жизнь, эта догма есть ее мысль—тожество их в полном самосознании Церкви.

Вот мое понятие об идеальной Церкви, которой осуществление есть уже третий фазис Церкви—ее торжество. В Церкви воинствующей, еще не отрешенной от условий исторического развития, мы видим только стремление к этому идеалу—развивающееся сознание.

Итак удержим вывод из всего сказанного. Церковь была постоянно Церковью, т. е. не развивалась до Церкви, а явилась полным, живым организмом. Условия этого организма, жизнь и сознание, были в Церкви от первой минуты ее бытия, жизнь—как совершенно готовая не развивающаяся, сознание, как возможность постоянно проявляющаяся, как развитие.

293

Непосредственная жизнь Церкви представляет полную, замкнутую сферу Церковного года, который повторяется во времени, в одинаковых формах.

Таинства, в их последовательной совокупности, обнимают всю жизнь человека и прилагаются к каждому лицу.

Церковь встречает человека при его вступлении в жизнь, Церковь кладет на все его существо знамение креста, Церковь, предвидя его падение, предлагает ему врачевание против болезней нравственных и физических, Церковь благословляет его для семейной жизни, Церковь удостаивает его непосредственного общения с самим Богом в Евхаристии, наконец она отверзает ему вход в жизнь вечную и молится за усопшего.

Итак жизнь Церкви есть постоянное повторение в отношении ко всем ее членам и к каждому из них в особенности одних м тех же явлений. Здесь нет развития, здесь Церковь является органом благодати.

Но эта жизнь, существуя в своей непосредственности, отражается в сознании Церкви *), в ее доктрине. В ней она находит свое разумное оправдание. Стремление к возведению жизни в стройную систему догматов есть развитие Церкви как школы. Эта вторая сторона ее, по времени, проявилась позднее; по значению своему стоит выше первой. Таинства от начала существовали в Церкви; но признание их за таинства, признание их седмеричного числа, оправдание их возведением в догму, вот результаты развития Церкви, совершающегося во времени, на исторической памяти параллельно с развитием мысли человечества, и условившего целый ряд Соборов. Вселенский Собор в развитии Церкви есть высшая ступень, соответствующая в этом отношении тому, что таинство есть в жизни; следовательно высшее проявление Церкви вообще. Возникает новый вопрос. Ответа Церковь ищет не вне себя, она даже не ищет его, но совокупляется в одно целое, уходит в себя, смотрит в себя, признавая в себе вечный источник откровения. Истина и она тожественны; следовательно постигая и выговаривая истину, она делает то, что было в ней для себя—сознает себя.

Отличивши в Церкви две стороны, мы признали необходимость их постоянного согласия. Там, где его нет, где жизнь и догматы ссорятся, должно признать искажение жизни и чистоту догмата, или

*) Вы говорите в своей статье, что таинство, будучи сознано рационально, перестает быть таинством. В этом случае мы разно понимаем предмет сознания в таинстве. Я разумею под этим не механическое его разложение, не истолкование таинственного сочетания благодати с тем, что мы называем материей таинства, одним словом, не отрицание его существа как таинства, а напротив того, признание его необходимости и его значения, (Прим. И. К.).

294

наоборот, или наконец искажение жизни и догмата вторжением двух разных начал.

Католицизм, в этом мы согласны, заключает в себе противоречие; иначе он был бы просто ложен и не разрешился бы в протестантизм. В чем же собственно наша Церковь признает искажение? Церковь разделилась в X веке приблизительно. С этого времени начинается католицизм. Но в X веке жизненная сторона Церкви существовала, равно как и прежде, во всей полноте. Католицизм, признав себя за продолжение Вселенского развития, удержал эту сторону, которая была не его делом. В этой сфере католицизм не был собою. Собственно католическое развитие началось с стремления возвести жизнь до разумного сознания. Но это стремление совершилось под влиянием языческих преданий древнего Рима, и плодом его была католическая доктрина—рефлекс Христианства в Латинском представлении.

В наше последнее свидание я сказал вам, как я объясняю всю католическую систему из юридического, тесного понятия о свободе, и вы со мной согласились. Здесь, т. е. в ложном понимании, вся ложность католицизма. Если бы можно было предположить на Западе обратный путь развития, т. е. от доктрины католической к жизни, тогда бы необходимо исказилась жизнь и католицизм не носил бы в себе противоречия. Но рациональное развитие, отправляясь от жизни как от данного, дошло до полного об ней понятия, исказило ее в догме, но не в явлении, не в ней самой.

Наша Церковь, строго различая в себе эти две стороны, признает действительность католического таинства в католике, обращающемся к православию, следовательно отрекающемся от ложного католического понимания. Католиков не перекрещивают *) и в этом наша Церковь совершенно верна самой себе.

Но здесь может возникнуть другого рода вопрос: вы допустите, что ложная доктрина может не искажать жизни непосредственно, но искажая органы, через которые льется эта жизнь, имеет воздействие на самую жизнь, делает ее тщетною, бессильною. Часть Церкви, не захотевши быть в духовном общении, своим отторжением нарушила догмат; вследствие этого нарушения не удалился ли от нее Дух Святой, не отвергнул ли ее посредство как недостойное орудие. В таком случае недействительность таинств будет не прямым результатом искаженного догмата, но казнью Божией, падающею на всю Церковь. Вопрос представляется в следующем виде: ложное, вследствие личного заблуждения понимание таинства, делает

*) Предвижу возражение, но умолчу об нем до времени, хотя ответ на него готов. (Прим. И. К.).

295

ли ложно понимающего неспособным совершать оное? Если предположить себе весь Запад как одно лицо, тогда католицизм в общей судьбе Церкви явится нам таким же искажением Христианства в личном понимании одного человека, какое в православной Церкви представляет каждый развратный и вовсе не понимающий или криво понимающий поп? Спрашиваю: наша Церковь подчиняет ли действительность таинств условиям нравственности и понимания в лице совершающем. Если не подчиняет, то это только потому, что различает в себе равно как и в католицизме две стороны—непосредственную жизнь как конченную и всегда действительную, и сознание постоянно развивающееся.

Католики, признавая в своей Церкви, т. е. в Папе развитие конченным, полное сознание, требовали такого же сознания от каждого лица, совершающего таинства, иначе считали его недействительным. Вы были совершенно правы, приписывая такое учение католицизму. Так думали схоластики; в этом духе формулирован Канон XI, из VII засед. Тридент. Собора.

Si quie dixerit, in ministris, dum sacramenta conficiunt et conferunt, non requiri intentionem, saltem faciendi quod facit Ecclesia, anathema sit.

Итак православное учение о таинстве вытекает из мысли о развитии. Объяснение католического догмата, высказанного в XI Каноне, кажется мне верным, впрочем я не стою за него.

Вот моя мысль. Есть еще некоторые частности в вашей статье, с которыми я не могу согласиться, но я пропускаю их, потому что они прямо не идут к делу и увлекли бы в сторону.

В последнее наше свидание, мы свели или лучше самый спор свелся на один общий вопрос о сознании. Сколько я мог понять из немногих слов, вы различаете два момента в сознании, принимая это слово еще в новом значении, против обыкновенного. Если по прочтении моей статьи вы найдете, что точно на этом вертится наш спор, я буду просить вас изложить хотя кратко вашу мысль; но отвечать на нее не буду, боясь вступить в сферу философии, почти для меня чуждую.

В заключение, мне остается повторить вами же недавно сделанное замечание о том, что высказанное противоречие сближает людей. Я с своей стороны вполне в этом убедился.

296