Киприан Карфагенский, свщмч. Книга о зрелищах

Киприан народу, неуклонно пребывающему в Евангелии, желает здравия.

Как сильно печалюсь я и возмущаюсь в душе своей в то время, когда не представляется мне никакого случая писать к вам (потому что не говорить с вами я считаю потерею для себя): так, с другой стороны, ничто не доставляет мне столько удовольствия и не возвращает мне снова благодушия, как открывающаяся для этого возможность. Мне кажется, что я нахожусь среди вас, когда беседую с вами письменно. Итак, хотя вы, как я знаю, и сознаете, что это действительно так, как я говорю, и нисколько не сомневаетесь в справедливости слов моих, однако вот вам и новое доказательство искренности сказанного. (Когда не пропускают ни малейшего случая (к писанию), то тем самым доказывают сваю расположенность.) Так, хотя я уверен, что вы столько же строги в жизни, сколько тверды в данном обете, но потому именно, что находятся льстивые защитники и поблажители пороков, которые отстаивают их

1) Книга О зрелищах и следующая за нею — Похвала мученичеству принадлежат к числу сомнительных произведений св. Киприана. Трудно доказать их подлинность, но и решительно признать их подложными нет вполне достаточных оснований.

338

и, что еще хуже, исследование божественных Писаний направляют к защите преступлений, признавая невинным наслаждение зрелищами, при которых будто имеется в виду успокоение души (ибо до того уже ослабела строгость церковного благочиния и до того доходит зло от совершенной поблажки порокам, что думают уже не об извинении пороков, но о достоинстве их), — потому именно мне заблагорассудилось в настоящий раз кратко не наставление преподать вам, но напомнить о том, чему научены вы, чтобы, по причине худой перевязки ран, не прорвались заживленные язвы. Ибо никакая болезнь не уничтожается с таким трудом, как та, которой возврат легок, когда она поддерживается сочувствием толпы и смягчается извинением.

Не стыдятся люди верные, присвояющие себе право — именоваться христианами, не стыдятся, говорю, защищать от божественных Писаний пустые, языческие, смешанные с представлениями, суеверные обряды, и усвоять божественную важность идолослужению! В самом деле, когда верные христиане участвуют на зрелище, совершаемое язычниками в честь какого-либо идола, то не защищают ли они тем языческое идолослужение и не попирают ли бесчестно истинную и божественную религию? Я стыжусь приводить извинения их по этому поводу и защищения. «Где, — говорят они, — написано об этом? Где запрещено? Ведь и Илия представляется возницею Израилевым и сам Давид скакал пред ковчегом. Также читаем о гуслях, тимпанах, свирелях, арфах и хорах. Да и Апостол, ополчая нас на брань, предлагает против духов злобы орудия, обыкновенно, употребляемые борцами; он же, когда берет пример от ристалищ, между наградами полагает венцы. Почему же человеку верующему, христианину, нельзя смотреть на то, о чем позволительно было писать в божественных Писаниях?» На

339

это я сказал бы, что подобным людям гораздо лучше вовсе не знать Писания, чем понимать его таким образом; потому что выражение и примеры, которые представлены для поощрения к евангельской добродетели, обращаются ими к защите пороков, — тогда как они изложены в Писании не для того, чтобы приохотить к зрелищам, но чтобы чрез них душа наша воспламенилась большим стремлением к предметам полезным, припоминая подобные стремления у язычников к предметам бесполезным. Итак, сущность доказательства — возбуждение к добродетели, а не позволение или свобода в созерцании языческих пороков, — сущность в том, чтобы вследствие этого возбуждения душа более пламенела к евангельской добродетели, имея в виду божественные награды, потому что из-за тяжести трудов и болезней можно достигнуть вечных выгод. А что Илия представляется возницею Израилевым, в этом нет никакой опоры для посещения цирков; потому что он не ристал ни в каком цирке. И что Давид плясал пред лицем Божиим, это нисколько не оправдывает верных христиан, присутствующих в театре: потому что он не употреблял при этом бесстыдных телодвижений и его пляска не была греческим сладострастным танцем. Гусли, трубы, свирели и арфы (у Давида) воспевали Бога, а не идола.

Итак, не предписывается смотреть на непозволенное; а в непозволенное изменено хитростью диавола святое. Пусть их научит стыд, если не может научить Священное Писание. Писание при научении дает подразумевать кое-что более; щадя стыдливость, оно потому особенно и запрещает что-либо, что совсем умалчивает о нем. Если бы истина снизошла, наконец, до выяснения всего, то она имела бы весьма худое мнение о верных своих. В заповедях для большей пользы необходимо умалчивать о некоторых пред-

340

метах; а то ведь часто увлекаются тем, что запрещается. Потому-то, когда что излагается в Писании, то умалчивается об ином, и о том, о чем умолчано, говорит, вместо заповедей, и разум и строгий взгляд на дело. Пусть только каждый поразмыслит сам с собой, пусть поговорит с единоверным своим; и — он никогда не сделает ничего неприличного, потому что собственное мнение будет иметь тогда более веса. Что запрещено в Писании? Запрещено смотреть на то, что запрещается делать. Говорю, Писание осудило все роды зрелищ, когда отвергло мать всех игрищ — идолослужение, от которого произошли все эти чудовища суеты и легкомыслия. Ибо какое зрелище без идола? Какое игрище без жертвоприношения? Какое состязание не посвящено кому-либо из умерших? Что же делает истинный христианин, присутствуя на них? Если он убегает идолопоклонства, то зачем, будучи святым, находит удовольствие в вещах запрещенных? Зачем, в противность Богу, одобряет суеверия, которые любит, когда смотрит на них? Пусть он знает, что все это изобретение демонское, а не Божие.

Тот безрассудно заклинает в церкви демонов, кто увеселения их хвалит на зрелищах; кто, отрекаясь раз навсегда от диавола и загладив все в крещении, идет от Христа на зрелище диавола, тот отвергает Христа, как отвергал диавола. Идолослужение, как я сказал уже, есть мать всех игрищ; чтобы привлечь к себе христиан, оно обольщает их наслаждениями зрения и слуха. Ромул первый, когда вознамерился похитить сабинянок, посвятил игры Конзу — как бы богу совета. Затем другие, когда настал в Риме голод, для возвращения туда народа, выдумали публичные игры, которые потом посвятили Церере, Бахусу и прочим идолам, а также и умершим. Состязания греков

341

в пении, в игре на музыкальных инструментах, в красноречии, или в силе, имеют покровителей себе в различных демонах, — и если поискать начала и повода установления того, что или привлекает взоры, или льстит слуху, то причиной окажется или идол, или демон, или умерший. Таким образом хитрец-диавол, знавши, что идолослужение само в себе может показаться отвратительным, соединил его с зрелищами, чтобы заставить полюбить его ради наслаждения.

Нужно ли продолжать еще более? Или — нужно ли еще описывать те ужасные роды жертвоприношений, на которых иногда, чрез обман жреца, и человек бывает жертвою, — на которых теплая, так сказать, кипящая кровь, принятая из горла в чашу и плеснутая идолу, как бы жаждущему, в лицо, варварски подносится для питья, — на которых, наконец, в числе удовольствий зрителей предлагается смерть некоторых, чтобы посредством кровавого зрелища научаться жестокости, как будто мало у человека своего собственного неистовства, если не учиться тому публично? Для казни человека выкармливается дикий зверь, чтобы он как можно свирепее неистовствовал пред взорами зрителей: искусник учит зверя, который, может быть, был бы гораздо смирнее, если бы хозяин не учил его свирепствовать. Умолчу о других предметах, похваляемых идолослужением. Но сколько пустоты в самых состязаниях? Спорить из-за цветов, препираться в беге на колесницах, домогаться почестей, радоваться, что конь был быстр, сокрушаться — когда был очень ленив, считать лета скотины, по временам консулов, изучать ее возрасты, обозначать поколение, припоминать самых дедов и прадедов, — какое во всем этом пустое занятие? или лучше — как, скажу, гнусно и бесчестно выслушивать перечисляющего на память все поколение лошадиной породы и без ошибки с великою скоростью пересказываю-

342

щего все это! Но спроси его сперва о предках Христовых: он их не знает, и знать было бы для него большим несчастием. Опять, если я спрошу его, каким путем он пришел на зрелище; то признается, что пришел чрез непотребный дом, чрез обнаженные тела блудниц, чрез публичное бесчестие, чрез низкую похоть, чрез всеобщее бесславие. Положим, что он так поступил случайно, но он видел, чего не нужно было делать, и все же обратил взоры свои на идольское зрелище вследствие похоти: он дерзнул, если бы это возможно было, принесть с собою в непотребный дом все, что было в нем святого; спеша на зрелище по выходе из церкви и, по обыкновению, неся еще с собою Евхаристию, этот неверный принес в среду студных тел блудниц святое Тело Христово, заслужив за путь, чрез который прошел, горшее осуждение, чем за наслаждение зрелищем.

Но когда я коснусь бесстыдных шуток сцены, то мне стыдно и передавать о том, что там говорится, стыдно и осуждать то, что там делается, — осуждать строфы из басен, хитрости прелюбодеев, бесстыдство женщин, шутовские игры гнусных скоморохов, самых даже почетных отцов семейств, то приходящих в оцепенение, то выказывающих любострастие, — во всем оглупевших, во всем бесстыдных. И несмотря на то, что негодяи, не обращая внимания ни на происхождение, ни на должность, не дают никому в своих словах пощады, несмотря на то, все спешат на зрелище. Находят удовольствие в том, чтобы видеть общее безобразие, знакомиться с праздностию и приучаться к ней. Сходятся в этот дом публичного бесстыдства, в это училище непотребства для того, чтобы и тайно совершалось только то, что изучается публично; среди самых законов научаются тому, что запрещается законами. Что же делает на этих зрелищах

343

христианин, верующий, — которому непозволительно и помышлять о пороках? Какое удовольствие находит в изображениях похоти, могущих довести его до того, что и сам, потерявши здесь стыд, сделается более отважным на преступления? Приучаясь смотреть, он приучается и делать. Даже из женщин, которых несчастие довело до рабства непотребству, — в публичном месте скрывают свое распутство и предаются наслаждению похотью только тайно: стыдятся показывать себя открыто даже те, которые продали стыд свой! А между тем, это публичное позорище совершается пред очами всех, и совершающие опереживают непотребство бесчестных женщин. Допытывались даже, как бы совершать любодеяние в глазах других!..

К вышесказанному бесстыдству принадлежит и другое одинакового достоинства. Вот человек, у которого переломаны все члены, вот муж, изнеженный и расслабленный более, чем женщина, искусник объясняться жестами; — и из-за одного его, не то мужчины, не то женщины, приходит в движение весь город; он будет разыгрывать на сцене баснословные беспутства древности. Так-то любят непозволенное, любят, чтобы снова представлено было пред взоры даже то, что скрыто уже временем! Для похоти недостаточно наслаждаться настоящим злом, — нет, она хочет чрез зрелище усвоить себе и то, чем грешили еще в давнее время.

Говорю: непозволительно верным христианам, совершенно непозволительно ни присутствовать на зрелищах, ни быть вместе с теми, которых Греция, для увеселения слуха, посылает всюду, выучив их разным пустым искусствам. Вот один из них подражает грубому воинскому шуму трубы; другой, надувая флейту, извлекает из нее печальные звуки; а тот, с усилием захватив в легкие дыхание и

344

состязаясь с хорами и звучным человеческим голосом, перебирает отверстия органа и, то сдерживая дыхание, то втягивая его внутрь и потом выпуская в воздух чрез известные щели инструмента, и затем прерывая звук на известном колене, — неблагодарный Художнику, который дал ему язык, — усиливается говорить пальцами! А что сказать о комических бесполезных усилиях, — о великих неистовствах трагической речи, — о напряжении нервов во время крика? Хотя бы все это и не было посвящено идолам, — и тогда верные христиане не должны бы ни посещать этих зрелищ, ни смотреть на них; потому что хотя бы во всем этом и не было прямого преступления, однако все же тут есть величайшая и вовсе не приличная верным пустота. Не явное ли безумие тех, которые людям праздным доставляют занятие — бить себя, и которых первая победа состоит в том, чтобы выказать несвойственную человеческому желудку алчбу, как бы в изъявление почести увенчанному обжорству распутной Нундины 1)? Несчастное лицо подставляется под удары, чтобы только насытить еще более несчастное чрево! Кроме сего — какая срамота в самих состязаниях? Мужчина лежит под мужчиной, бесстыдно обнявшись и сцепившись друг с другом. Высматривают, кто победит; но прежде всего побежден уже стыд. Вот один нагой скачет пред тобой, другой с напряженным усилием бросает вверх медный шар: не слава это, но безумие! Удали зрителя — и ты представишь одну пустоту. Потому-то верующие, христиане, как несколько уже раз говорил я, должны убегать от этих столь пустых, пагубных и нечестивых зрелищ: надобно блюсти от них и зрение наше и слух. Мы скоро привыкаем к тому, что слышим и что видим. Ум человеческий сам по себе скло-

1) Богиня у Римлян, обжорства и торгашества.

345

нен к порокам; что же он сделает сам с собою, если будет иметь скользкие образцы телесной природы, которая охотно предается пороку, — что он сделает, если она будет еще поощрена к тому? Да, нужно удалять душу от всего этого.

Христианин, если только пожелает, имеет гораздо лучшие зрелища, — он имеет истинные и вполне полезные удовольствия, если только признает сам себя. Не стану упоминать о том, что пока нельзя еще созерцать: но он имеет пред собой ту красоту мира, которую можно видеть и удивляться ей. Пусть он смотрит на восхождение и захождение солнца, которые попеременно возвращают дни и ночи; на круг луны, своим возрастанием и ущербом обозначающий течение времен; на сонмы сверкающих звезд, постоянно с высоты изливающих свет с необычайною удобоподвижностию; пусть преемственно созерцает отдельные части целого года и самые дни с ночами, распределенные по временам часов, — пусть созерцает уравновешенную толщу земли с ее горами и беспрерывно текущие реки с их источниками, — обширные моря с их волнами и берегами, — постоянный, с величайшею соразмерностью распростертый повсюду воздух, все оживляющий своим благорастворением и то изливающий дождь из сгущенных облаков, то, по разрежении облаков, снова возвращающий ясную погоду, — и во всех этих частях природы пусть созерцает обитателей, свойственных каждой части: в воздухе — птиц, в воде — рыб и на земле — человека. Эти-то, говорю, и другие дела Божии должны составлять зрелище для верных христиан. Какой театр, состроенный человеческими руками, может сравниться с этими делами? Пусть он будет построен из великих груд камней, — но гребни гор выше него; пусть потолки его сияют золотом, но блеск звезд совершенно их потемняет. Так, никогда не будет удив-

346

ляться делам человеческим, кто признает себя сыном Божиим!

Тот низвергает себя с высоты благородства своего, кто может удивляться чему-нибудь кроме Господа. Верный, говорю, христианин должен прилежать божественным Писаниям: в них найдет он зрелища, достойные веры. Он увидит там Бога, творящего мир Свой и, после сотворения всех животных, созидающего удивительным и самым лучшим образом человека. Увидит мир во грехах его и затем праведное потопление всех; награды благочестивых и наказания нечестивых. Увидит моря, иссушенные для народа, и воды, проторгшиеся из камня, для того же народа. Увидит хлеб, сходящий с неба, а не из житниц, — увидит реки, после того как остановлено течение воды, дающие сухие переходы множеству народа. Он усмотрит в некоторых веру, побеждающую пламень огненный, — животных, укрощенных верою и соделанных ручными. Он будет созерцать и души, возвращенные из уз смерти; усмотрит даже как чудесным образом возвращалась жизнь самим истлевшим телам; в заключение же всего увидит еще особенное зрелище — того самого диавола, который торжествовал во всем мире, поверженным под ноги Христовы. Сколь благоприлично, братья, это зрелище! Как приятно и как необходимо созерцать всегда надежду свою и отверзать очи во спасение свое! Подобного зрелища не представит ни претор, ни консул, но только Один Тот, Который прежде всего, Который над всем и из Которого все, — Отец Господа нашего Иисуса Христа, Которому похвала и слава во веки веков. Желаю вам, братья, всегда быть в добром здоровье. Аминь.

347