Кассиан (Безобразов), еп. Церковное предание и новозаветная наука

Разбивка страниц сделана по изданию Православного Свято-Тихоновского Богословского института, Москва 2001 г.

епископ Кассиан (Безобразов)

ЦЕРКОВНОЕ ПРЕДАНИЕИ НОВОЗАВЕТНАЯ НАУКА

1. Историческое исследование Нового Завета ставит перед ученым объективную цель. С одной стороны, историк интересуется ближайшим значением новозаветных писаний. С другой стороны, он старается воспроизвести те условия, в которых эти писания возникли. Эта вторая задача составляет предмет так называемого частного введения в Новый Завет. Научное познание предполагает определенный метод. Настоящая статья должна ответить на вопрос: существует ли особый православный метод частного введения в Новый Завет и, если существует, в чем заключается его своеобразие?

К ответу на этот вопрос нас может подвести знакомство с историей частного введения в трудах либеральных ученых ΧΙΧ-ΧΧ веков.

Ее начальная точка есть свидетельство церковного Предания о происхождении отдельных новозаветных книг. Это свидетельство чаще всего сводится к указанию имени писателя, проставляемого, в рукописях и печатных изданиях, в заголовке книги: Евангелия от Матфея Марка Луки Иоанна; три соборные послания, надписанные именем ап. Иоанна; в послании к Евреям свидетельство предания не ограничивается указанием автора: ап. Павел; оно называет и читателей: Евреи. В приведенных примерах свидетельство Предания восполняет то, чего мы тщетно искали бы в книгах. В других случаях молчаливым свидетельством Предания как бы скрепляется самосвидетельство книги. Это касается, например, тринадцати посланий ап. Павла (от Рим.до Флм. в привычном их порядке) и обоих посланий ап. Петра. Имя автора, а равным образом, и адресатов, не исключая даже очень общего по своей форме надписания 2 Петр., получающего корректив в замечании 2 Петр., 3:1, составляет, в каждом из этих писаний, часть вступительного приветствия. История апостольского века знала только одного Павла и одного Петра. Возможность смешения исключается. В известном смысле, в эту же группу писаний входит Деян. Книга Деяний не содержит указания автора.

467

468

Но составитель понимает ее (1:1-3) как вторую часть большого труда, посвященного Феофилу. Тем самым, на Деян, распространяется свидетельство Предания о Луке как авторе третьего Евангелия (ср. Лк. 1:1-4), по содержанию отвечающего указанию Деян. 1:1-3. В нескольких случаях Предание не ограничивается подтверждением указания, заключенного в книге. Оно его дополняет и раскрывает. Новозаветная эпоха знает не одного, а нескольких деятелей с именем Иаков (ср. Мф. 10:2,3; 13:55; Мк. 15:40 и парал.; Лк. 6:16 = Деян. 1:13; Иуда Иаковлев, Деян. 15:13; Гал. 1:19; 2:9; Иак. 1:1; Иуд.ст. 1). То же касается носителей имени Иуда (за исключением Иуды Искариота, остается Иуда Иаковлев: Лк. 6:16 = Деян 1:13; ср. Ин. 14:22; Иуда, брат Господень: Мф. 13:55 и парал.; Иуда Варсава: Деян. 15:22 и Иуда, писатель седьмого соборного послания: Иуд. ст. 1). Спрашивается: какому Иакову принадлежит Иак. и какому Иуде Иуд.? Предание отвечает: братьям Господним. Послания, как таковые, основания для выбора не дают¹). То же надо сказать и об отождествлении Иоанна, Тайнозрителя Апк. (1:1, 4, 9; 22:8 и в TextusReceptus 21:2), с ап. Иоанном Зеведеевым и составителем четвертого Евангелия и трех соборных посланий.

Строго говоря, к этим немногословным указаниям и столь же кратким толкованиям и сводится свидетельство Предания о происхождении отдельных книг Нового Завета. Из Нового Завета мы знаем, что Матфей до призвания к служению апостольскому был мытарь (Мф. 9:9), что Марк был близок к первоначальной общине (Деян. 12:12) и помогал в апостольском служении как Павлу (Деян. 12:25 и, после. Деян. 13:13; 15:37-39, снова: Кол. 4:10; Флм. 23; 2 Тим. 4:11), так и Петру (1 Петр. 5:13), а Лука, по профессии врач (Кол. 4:14), разделял благовестнические труды ап. Павла (ibid., ср. Флм. 23; 2 Тим. 4:10). Тексты, касающиеся ап. Иоанна Зеведеева, в одних синоптических Евангелиях настолько многочисленны, что приводить их было бы затруднительно, да и не нужно: они известны каждому. К этим новозаветным указаниям, подразумевающимся в самом свидетельстве Предания о писателях новозаветных книг, Предание прибавляет немного, а то и, большей частью, ничего. Мы узнаем, что Мф. было писано очень рано на еврейском языке для христиан из иудеев (ср. Евсевий Ц.И. III, 24, 39 и др.), что Марк в своем Евангелии записал проповедь ап. Петра (ср. Евсевий Ц.И. III, 39), а Иоанн писал позже других и имел своим заданием дать Евангелие «духовное» в восполнение Евангелий синоптических, изображавших только внешнюю, «телесную» сторону евангельской истории (ср. Евсевий Ц.И. VI, 14). Из того, что Мф. приписывается апостолу, а Мк. апостольскому

469

ученику, хотя бы и записавшему проповедь Петра, с неизбежностью вытекает, в мысли Предания, независимость Мф. от Мк. Не мог апостол из числа Двенадцати, непосредственный участник евангельской истории, переписывать Евангелие апостольского ученика, даже если этот последний писал со слов Петра. Прочее, в свидетельстве Предания, как оно дошло до нас в памятниках древней христианской письменности, остается нераскрытым. Больше того: на вопрос о времени и месте составления разных новозаветных книг древние писатели дают противоречивые ответы, иначе говоря, из области Предания мы переходим вместе с ними в область человеческих домыслов и слухов. Нельзя не признать, что старое определение церковного Предания в писаниях Викентия Лиринского, хотя и нуждается в оговорках, но сохраняет свою силу и в наше время. Значение «истинно и в собственном смысле кафолического» имеет «то, во что всюду, всегда и все верили» (Commonit. I, 2, Migne Lat. L, col. 640). Определение исходит из понятия Церкви. Признаки: всюду, всегда и все, на которых оно полагает ударение, относятся к Церкви. Неверующие это еретики вне Церкви. Но Предание мыслится как некая идеальная величина. Предание раскрывается в истории. Истины, некогда сокрытые от сознания Церкви и ставшие явными впоследствии, принадлежали к Преданию всегда. Члены Церкви потенциально их исповедовали. Существенный признак Предания в определении Викентия Лиринского передан верно. Этот признак есть consensus, общее согласие Церкви. За разногласящими указаниями древних писателей мы не улавливаем согласного свидетельства Церкви.

К вышепоименованным отрывочным данным и сводится свидетельство Предания о происхождении новозаветных книг. Истории, в собственном смысле, оно не заключает. Но, в стремлении построить историю, протестантская наука нового времени, оторвавшаяся от основы Предания, сочла для себя неизбежным, в своем либеральном течении, освободиться и от этих указаний. Наибольший успех отрицательной критики наблюдался в половине XIX века, когда в либеральной науке²) господствовало то понимание Нового Завета, которое проводил в своих многочисленных работах немецкий ученый Фердинанд-Христиан Баур (ум. 1860) и два поколения его учеников³). Баур был профессором в Тюбингене, и потому созданную им школу принято называть Тюбингенской школой. По своему мировоззрению, Баур был гегельянец, и историю первохристианства он строил по диалектическому методу. Тюбингенская школа видела в первохристианстве борьбу двух групп: «петринистов» и «павлинистов» иудео-христиан, возглавляемых старшими апостолами, и христиан из

470

язычников, группировавшихся вокруг ап. Павла. Памятники этой борьбы мы имеем в тех пяти новозаветных книгах, которые Баур соглашался признать подлинными, а именно, в четырех больших посланиях ап. Павла: к Римлянам, двух к Коринфянам и к Галатам, и, со стороны иудео-христиан, в Апокалипсисе, проникнутом, в понимании Баура, непримиримою ненавистью к ап. Павлу. Остальные новозаветные писания отражают, по мнению Баура, компромисс, к которому пришли боровшиеся партии (гегельянский синтез!). Он принадлежит уже к последующей эпохе. Их подлинность Баур решительно отрицал. Синоптические Евангелия понимаются тюбингенцами как обработка и обезличение! раннейших писаний: иудаистического в Мф; партии ап. Павла в Лк. Порождением этой же новой эпохи объявляется и книга Деяний как освещающая в духе наступившего компромисса деятельность Павла, апостола языков, и Петра, столпа иудео-христиан. В конце эволюций первохристианства ставится четвертое Евангелие, написание которого относится ко времени около 160 года. Такова теория Баура.

На его непримиримой позиции не удержались даже его ученики. Началось с того, что авторство ап. Павла было распространено на некоторые другие послания, носящие его имя (1 Фес., Флп., Флм.). Дальнейшая эволюция науки повела к общему пересмотру теории. Наука от нее отказалась. Общее направление либеральной науки являет в настоящее время отступление от крайних позиций XIX века. Либеральные критики уже воздерживаются от слишком низкой оценки исторического материала Евангелий. В недавних исследованиях Гарнака мы видим успешную попытку доказать традиционное мнение о писаниях Луки, спутника Павла⁴). Решительное отрицание подлинности и исторической достоверности четвертого Евангелия встречается в настоящее время все реже и реже. И если традиционное мнение об авторстве ап. Иоанна Зеведеева и теперь еще находит мало защитников в либеральной науке, то новые критические теории, имеющие в научных кругах серьезный успех особенно теория Иоанна Пресвитера или другая теория, усматривающая в четвертом Евангелии наличность нескольких источников, в том числе и очень древних, или нескольких последовательных редакций одного древнего текста, сходятся в признании его исторической ценности. Из посланий ап. Павла некоторые сомнения у серьезных ученых еще иногда вызывают Кол., Ефес., и 2 Фес. Эти сомнения звучат все слабее и слабее. Даже решительное отрицание пастырских посланий (1-2 Тим., Тит.)теперь принимает смягченную форму. В неподлинных посланиях стараются различить подлинное Павлово ядро. Таково, в об-

471

щих чертах, то направление, в котором, несомненно, эволюционирует либеральная наука. Оно не исключает большого разнообразия в конкретных выводах.

Каково, например, происхождение Евангелий? О Ин. мы только что видели в науке высказываются различные положения. Где и кем они были написаны? Какие источники были использованы их составителями? Новейшая теория четырех источников, сильно аргументированная в блестящей книге Стритера и выражающая, в основных чертах, господствующее в английской науке мнение⁵), не может притязать на значение последнего слова. На очередь дня в работах немецкой формально-исторической школы с М. Дибелиусом⁶) во главе поставлено изучение первичных элементов евангельского повествования, тех клеток, которые составляют его живую ткань. Эта работа далеко не закончена. С другой стороны, небезынтересно, что в новейших трудах ставится под сомнение и теория Гарнака о евангелисте Луке. На такую же пестроту научных гипотез мы натолкнемся, когда перейдем к другим посланиям ап. Павла, которые продолжают вызывать сомнения, и еще больше, к посланию к Евреям и к соборным посланиям.

В Апк. Тюбингенская школа усматривала, как было указано выше, подлинное послание иудео-христнанских противников ап. Павла. Последующее исследование пошло по пути расчленения Апк. на источники и выставило ряд теорий для объяснения его происхождения и состава. В настоящее время наиболее крупные представители либеральной науки более или менее согласно защищают единство Апк. и близость его к другим Иоанновским писаниям Нового Завета. Но по вопросу об авторе, о ближайших условиях написания Апк. и т. п., ученые между собой еще далеко не столковались. И четыре большие комментария⁷), вышедшие за 20-е годы, защищают различные точки зрения.

Однако эволюция либеральной науки не подлежит сомнению, равно как и то направление, в котором эта эволюция протекает. Представители либеральной критики все чаще и чаще возвращаются к свидетельству Предания, казалось бы, бесповоротно отвергнутому в половине XIX века. Причины эволюции, в основном, ясны. Тюбингенское отрицание было отрицание догматическое. Его предпосылки были даны в гегельянской диалектике. Но факты жизни при ближайшем их исследовании оказалось невозможным уложить в Прокрустово ложе отвлеченной теории. Выдвинутая для объяснения древнехристианской истории теория оказалась несостоятельной. Крушение теории имело значение опровержения предпосылок.

472

А новое поколение ученых и вовсе переросло гегельянские схемы. Можно сказать и больше. Из протестантского отрицания Церкви с неизбежностью вытекало отрицание обязательности Предания. Но Предание, пускай необязательное, дошло до нас в сочинениях древних писателей. Свидетельство Предания и для протестантских критиков консервативная протестантская наука это подтверждает остается свидетельством людей, его сохранивших. Человеческое свидетельство может быть ошибочным или даже намеренно ложным. Но наша первая мысль при общении с человеком есть мысль о его добросовестности. Мы начинаем с допущения, что он знает истину и хочет ее сообщить. Основной принцип морали и права, естественно, распространяется и на свидетельство древних в дошедших до нас писаниях. Только веские основания могут позволить нам заподозрить показание человека нашей или минувшей эпохи. Эволюция либеральной науки объясняется не только отказом от априорных предпосылок: она объясняется хотя бы это объяснение и не было открыто формулировано никем изменившимся отношением к Преданию как свидетельству человеческому, обязывающему и людей науки к человеческому отношению. При изменившемся отношении к Преданию, свидетельство древних снабдило новозаветных критиков основанием более твердым, чем оно казалось прежде. Возвращение к Преданию именно в нашу эпоху напрашивается на сопоставление в среде того же либерального протестантизма с экуменическим движением. Протестантизм ищет Церкви. Не есть ли возвращение к Преданию, хотя бы и по-человечески воспринятому, один из шагов на пути возвращения к Церкви? И, наконец, последнее: эволюция частного введения связана с развитием вспомогательных исторических наук. Мы имеем в виду, в первую очередь, папирологию. Большое и все возрастающее число доступных научному исследованию папирусов новозаветной эпохи, но нехристианского происхождения проливает свет, все более и более яркий, на среду, в которой произошло зарождение христианства и трудились деятели первого христианского поколения. Памятники древней литературы, до нас дошедшие, не спускаются так низко в толщу народной жизни, как папирусы. Развитие литературы - в ту эпоху, во всяком случае, - было обусловлено известным достатком писателя. Она была рассчитана и на читателей такого же материального уровня. На папирусах до нас дошли личные письма маленьких безвестных людей и другие документы частной жизни. Они дают как бы наглядный комментарий к Новому Завету. И Господь в Своем воплощении и Его апостолы проходили служение в той среде, к которой относятся слова

473

ап. Павла 1 Кор. 1:26-28. Мало того и здесь папирология дает исходную точку для лингвистического исследования, и сама получает подкрепление в филологии накопление папирологического материала позволило сопоставить язык новозаветных писателей с языком греческих папирусов этой же эпохи и привести к установлению разительных совпадений.

Поскольку эволюция науки была вызвана вышепоименованными причинами, мы можем выразить наше объяснение в более общей форме. Отказ от радикальных теорий и возвращение к Преданию объясняется построением здания науки на основании объективных данных. Это выражается отрицательно в отвержении априорных предпосылок и часто столь же произвольных домыслов о степени осведомленности и большей или меньшей тенденциозности древних писателей, хранителей Предания. Положительно, объективное основание новейшего исследования укреплено развитием вспомогательных наук.

Однако несомненная эволюция в одном определенном направлении не устраняет смущающей разноголосицы в конкретных выводах. Нужно открыто признать, что смущение законное, ибо истина едина, и один и тот же деятель первохристианства не мог быть и не быть в полном значении этого слова составителем той книги, которую ему приписывает Предание. Очевидно, дело в методе.

Знакомство с историей частного введения в Новый Завет в трудах либеральных ученых привело нас к постановке вопроса о методе. Нам будет полезен опыт либеральной науки, как в ее достижениях, так и в ее ошибках.

2. Прежде всего, эволюцией либеральной науки определяется выбор исходной точки православного введения. В истории происхождения отдельных ветхозаветных книг православное исследование должно отправляться от Предания Церкви. Наука явно стремится к Преданию как некоему последнему пределу. В тех же случаях, когда суждение того или иного ученого не совпадает со свидетельством Предания и этому суждению противополагается другое, с Преданием тоже несогласное, мы оказываемся в области предположений, более или менее вероятных и как нас учит опыт в равной мере недоказанных. В числе этих суждений, как одну из возможностей, либеральные ученые обязаны поставить и суждение Предания. Правда, теории современных ученых имеют своей целью построить историю новозаветных книг. Свидетельство Предания истории не заключает. Однако в тех немногих точках, которые допускают сопоставление, свидетельство Предания никогда не бывает хуже обосновано, чем

474

суждение либеральной науки, ему противостоящее. С точки зрения науки, суждение Предания имеет право на существование, во всяком случае, как гипотеза.

К этому надо добавить следующее. Предание Церкви нужно понимать как свидетельство Церкви. Пройти без внимания мимо свидетельства Церкви о Новом Завете было бы неправильно уже потому, что жизнь Церкви связана с Новым Заветом, распространение Нового Завета происходило в Церкви, и можно ожидать, что наилучшее понимание Нового Завета в отстоявшемся опыте Церкви сохранилось в Предании. В либеральном протестантизме возвращение к Преданию мы поставили в параллель с взысканием Церкви и полноты в Церкви. Для исследования живущего в Церкви и причащающегося Ее благодатных даров, было бы неестественно искать постижения Писания вне Церкви. Самая неустойчивость положительных выводов либеральной науки, в его глазах, объясняется тем, что она еще не до конца возвратилась к Преданию.

3. Общее определение Предания словами Викентия Лиринского было дано выше. Существенный признак Предания есть consensus. Признак consensus не позволяет понимать Предание слишком широко. Он не распространяется на целый ряд суждений, настолько привычных, что мы не задумываемся считать их Преданием. Иные получили литургическое закрепление. Сюда относятся: представление о Захарии, отце Предтечи, как первосвященнике⁸), мнение, что не названный по имени спутник Клеопы по дороге в Еммаус был евангелист Лука⁹), отождествление семидесяти учеников Христовых с семьюдесятью апостолами, память которых Церковь совершает 4 января¹⁰), и многое другое. Можно со всею решительностью сказать, что эти суждения, противоречащие прямым указаниям Нового Завета, не имеют за собой consensusa Церкви.

Приведенные примеры имеют значение отрицательное. Из них можно вывести, что несогласие с Писанием, тем самым, не имеет за собою consensusa. Можно сказать прямо: внешнего признака не существует. Священное Предание содержится в памятниках литургических, в писаниях отцов, в определениях соборов. Но присутствие того или иного суждения в каком-либо из этих источников еще недостаточно для того, чтобы оно было частью Предания. Для подтверждения этой мысли мы можем ограничиться немногими примерами. Вышеприведенные относятся к закреплению литургическому. Не является безусловным критерием истины и каждое отдельное слово почитаемого Церковью святого отца. Отцы были те же люди и имели свои человеческие мнения, иногда просто неправильные. Св. Иоанн

475

Златоуст, толкуя евангельское повествование о чуде в Кане Галилейской (Ин. гл. 2), высказал ту мысль, что Богородица, вызывая Иисуса Христа на совершение чуда, рассчитывала через Него прославиться. С православным почитанием Богоматери это мнение несовместимо. В Римской Церкви непогрешительный авторитет в вопросах веры принадлежит папе. В Православии суждение церковной власти решающего значения не имеет. В Западной России в конце XVI века весь епископат изменил Православию, и его чистоту защищал народ. Больше того. Если верно, что суждение вселенского собора выражает голос Церкви, то объективного признака, который делал бы то или иное собрание епископов, законно поставленных и представляющих весь христианский мир, вселенским собором, тоже не существует. Ефесский Разбойничий собор 449 года и Флорентийский собор 1438-1439 годов. Православная Церковь не признала вселенскими соборами. Без формального акта, невозможного по существу, только в духе соборной любви приемлет Церковь определения соборов и тем сообщает им силу исповедуемого ею учения. И это будет еще яснее, если мы вспомним, что целый ряд исповедуемых Церковью учений вовсе не имеет формального закрепления в вероопределениях вселенских соборов. Сюда относится, прежде всего, православное учение о Божией Матери. Незыблемость новозаветного канона в сознании Православной Церкви тоже не опирается на авторитетное постановление церковной власти, поскольку Пято-шестым собором были утверждены разногласящие списки, в том числе и список так называемого 85-го апостольского правила, не имеющий Апк., по включающий в состав Нового Завета 1 и 2 послания Климента.

Согласное мнение Церкви есть выражение согласия в любви. Установление этого положения составляет великую заслугу русского богословия в лице Хомякова.

Тем не менее, объем Предания, в его основных частях, не может вызывать сомнения. К Священному Преданию относится учение догматическое и нравственное, таинства Церкви и ее иерархический строй, духовный опыт святых. Потенциально, к Преданию принадлежит и то, что с Преданием согласно и может быть из него выведено. Жизнь в Церкви есть чтение Предания. Сокровище Предания далеко не исчерпано и исчерпано быть не может. Оно раскрывается в истории. Согласие с Преданием есть критерий истины. Несогласие с Преданием Церковью отвергается как ложное. В западной науке «братьев Господних» (Мф. 13:55; Мк. 6:3; Ин. 7:3 и др.) часто считают сыновьями Иосифа и Марии, якобы вступивших в супружеские отношения после рождения Иисуса. Для православного толкования

476

это мнение - экзегетически отнюдь не обязательное - неприемлемо догматически, как несогласное с учением о Приснодевстве Божией Матери.

В составе Предания находит место и суждение Церкви о Писании. Свидетельство Предания о Писании есть свидетельство о его богодухновенности. Богодухновенность нельзя понимать ни слишком широко, ни слишком узко. Неправильно видеть в богодухновенности одно только благодатное укрепление естественных сил человека, и столь же неправильно считать священного писателя пассивным орудием Святого Духа, утрачивавшим в обладании благодатного дара свою человеческую личность. Православное понимание богодухновенности состоит в том, что книги, входящие в состав Писания, признаются начертанными священными писателями по указанию Святого Духа, низведшего на них особый дар Божественной благодати, которым эти писатели были ограждены от возможных ошибок и вообще поставлены в условия, наиболее благоприятствовавшие выполнению возложенного на них служения. Но благодатный дар Святого Духа не исключает и человеческого усилия богодухновенного писателя, сознательного применения всех средств, ему по человечеству доступных, для достижения цели, указанной ему свыше и разумно им воспринятой.

Это общее свидетельство Предания допускает раскрытие в частностях. В приложении к Новому Завету оно предполагает свидетельство Предания о новозаветном каноне и тексте и об условиях написания новозаветных книг¹¹). Закрепление новозаветного канона в Православной Церкви совершилось без формального акта церковной власти, а освящение текста предполагает некую множественность форм, не исключающую, однако, стремления научного исследования к последнему пределу, апостольскому подлиннику. Что касается суждения Предания о происхождении отдельных новозаветных книг, то оно, как мы видели, чаще всего сводится к указанию имени богодухновенного писателя.

Догмат богодухновенности Писания, в изложенном понимании, сообщает Писанию характер богочеловеческий; Божественное действование Духа Святого, соединяясь с человеческим усилием писателя, вызывает к жизни священную книгу, имеющую своим содержанием домостроительство нашего спасения через вочеловечивание Бога-Слова и хранимую в Церкви, которая в своей благодатной жизни, в единении Церкви воинствующей и Церкви торжествующей, в стремлении к полноте грядущей славы Царства есть организм богочеловеческий.

477

Утверждаясь на камне Предания, исследователь Писания в лоне Православной Церкви подходит к Новому Завету иначе, чем к другим произведениям мировой литературы. Он отдает себе отчет в его богочеловеческой сущности. Своеобразие метода определяется своеобразием предмета.

4. Поскольку свидетельство Предания о происхождении новозаветных книг еще не дает истории в собственном смысле слова, православный историк Нового Завета имеет обязанность восполнить недостающее, отправляясь от свидетельства Предания как от исходной точки. За восполнением естественно обращаться к самим новозаветным Писаниям, подлежащим изучению историка. Но исчерпывающее понимание литературного памятника требует от историка достаточной осведомленности об условиях его возникновения. В области новозаветных изысканий скудость внешних данных, сводящихся к отрывочным указаниям Предания, ставит исследователя в заколдованный круг: для суждения об условиях написания новозаветных книг требуется знание этих книг, предполагающее, в свою очередь, ясное представление об условиях их написания. Тем самым, исследователь обрекается на путь, который можно было бы обозначить как путь исторической дедукции. Сочетая указания Предания с тем, что ему известно об исторической среде, в которой, по свидетельству Предания, возникло то или иное новозаветное Писание, он старается воспроизвести те требования жизни, которым оно должно было отвечать, а значит, и ту цель, которую должен был ставить перед собою писатель.

Для примера можно привести вопрос о происхождении Мф. По преданию, имеющему за собою consensus Церкви, первое Евангелие было составлено для христиан из иудеев в древнюю эпоху. Указание естественно понимать в том смысле, что первые читатели Евангелия были иерусалимские христиане до катастрофы 70 года. Значение Иерусалимской Церкви в апостольский век мы предполагаем известным. Евангелие, составленное для Иерусалимской Церкви, должно было удовлетворять религиозным потребностям этой Церкви и отвечать ее положению в христианском мире. Но очень часто и даже большею частью одной дедукции бывает недостаточно. Возьмем другой пример. Предание единогласно свидетельствует, что Марк, автор второго Евангелия, сохранил в своем Евангелии проповедь ап. Петра. Но место и время его написания древние писатели определяют по-разному. Разногласие древних писателей дает нам право прибегнуть к тому, что нам представляется возможным подвести под общее понятие интуиции. Интуиция есть творческое узрение,

478

осеняющее исследователя при соприкосновении с материалом. Интуиция еще не есть знание, хотя расширение знания обыкновенно начинается с интуиции. В нашем случае, общее впечатление, которое возникает при чтении Мк., приводит нас к мысли, что оно было писано в Риме. Этот вывод, имеющий значение предварительное, получает, вместе с указанным выше свидетельством Предания, значение посылок, из которых дедуктивно могут быть выведены условия написания Мк., те религиозные нужды, которые потребовали его составления, та цель, к которой стремился писатель.

Предание, раскрытое и восполненное, и есть то историческое объяснение новозаветных Писаний со стороны их происхождения, которого мы ищем. Но это объяснение, в указанной первой стадии, не вдет дальше гипотезы, и притом, рабочей гипотезы.

Гипотетический характер наших построений определяется тем, что они имеют в своем основании допущенное без доказательства свидетельство Предания и предварительную интуицию подлежащего объяснению литературного памятника. Выше было указано, что свидетельство Предания в тех немногих точках, в которых оно допускает сопоставление с объяснениями либеральных историков, должно быть понимаемо и принимаемо, нарядуи наравне с этими объяснениями, как гипотеза. К Преданию, получившему дедуктивное раскрытие и, тем самым, представляющему больше точек для сравнения, это замечание приложимо в полной мере. С своей стороны, и суждение, выражающее интуицию, имеет значение гипотезы. Этому учит нас опыт точных наук. Но и в области исторического знания мы постоянно имеем дело с интуицией. Как в точных науках, так и в истории, гипотеза есть суждение, выражающее интуицию.

Тем самым, определяется дальнейшая задача, или, говоря иначе, вторая стадия в работе православного историка Нового Завета. Гипотеза требует проверки. И в точных исторических наукам рост научного знания достигается через проверку научных гипотез. Этот путь проверки остается обязательным и для православного исследователя Нового Завета, стоящего на почве гипотезы Предания, раскрываемого дедуктивно и восполняемого интуицией Писания. Недостаточно построить гипотезу. Надо ее проверить и, тем самым, доказать. Только проверенная гипотеза становится положительным знанием. Таково в естественных науках происхождение законов природы. Тюбингенское понимание древней церковной истории разбилось при соприкосновении с фактами. Отправляясь в изучении Нового Завета от свидетельства Предания, мы должны спросить себя, достигается ли на этом пути удовлетворительное объяснение тех фактов лите-

479

ратурной истории первохристианства, которые стоят в центре нашего внимания.

Процесс проверки есть процесс двустепенный. Проверке подлежат, во-первых, основанные на Предании гипотезы о происхождении отдельных новозаветных Писаний. Но отдельные новозаветные Писания между собою связаны. Знание исторической среды, необходимое для дедуктивного раскрытия свидетельства Предания, почерпается не только из общих источников древней истории и, в христианской среде, не только из писаний отцов, но и из книг Нового Завета. Так, объясняя Мф., мы предполагаем известным положение Иерусалимской Церкви в христианском мире. Сведения о Иерусалимской Церкви сохранились у Евсевия, но влияние Иерусалимского Центра в еще большей мере вытекает из внимательного чтения Деян, и посланий ап. Павла. То же касается и Мк. Если суждение римских христиан как первых читателей Евангелия есть результат предварительной интуиции Евангелия, то дедуктивный вывод о религиозных потребностях римских христиан, которые объясняли бы стоявшую перед писателем цель, опирается на фактические сведения о Римской Церкви, почерпаемые из послания ап. Павла к Римлянам. В этой связи достаточно указать, что вопрос о составе Рима и о его первых читателях имеет в науке не одно, а несколько решений. Мы упомянули Мф. и Мк. потому, что о них была речь выше. Кроме того, отношение Мф. и Мк. между собою и отношение к ним Лк.составляет предмет так называемой синоптической проблемы, которая предполагает при всяком ее решении исследование первых трех Евангелий в тесной взаимной связи. Это касается не только либерального решения, утверждающего приоритет Мк., но и решения, согласного с Преданием, из которого, как было указано выше, вытекает независимость Мф. от Мк. Можно было бы привести и другие примеры. Приведенные показывают, что историческое исследование Нового Завета должно брать его как единое целое. Наши гипотезы о происхождении отдельных новозаветных Писаний могут почитаться выдержавшими проверку, а значит, и доказанными только тогда, когда этой проверке будут подвергнуты выдвигаемые нами в виде гипотез объяснения всех новозаветных Писаний.

Путь проверки для каждой новозаветной книги есть ее толкование. Толкование литературного памятника имеет самодовлеющее значение. Если оно отправляется от Предания, раскрытого и восполненного, то гипотеза Предания получает значение средства и оправдывает усвоенное ею выше наименование рабочей гипотезы. Рабочая гипотеза есть условное допущение, от которого исходит исследователь

480

при объяснении изучаемых им фактов. Рабочая гипотеза достигает своей цели, если факты, к которым она прилагается, получают удовлетворительное объяснение. Но удовлетворительное объяснение есть, в то же время, и оправдание рабочей гипотезы, возведение и ее в степень проверенного знания.

Употребляя Предание как рабочую гипотезу, исследователь полагает ударение на цели новозаветного писателя. Цель вытекает из Предания, раскрытого и восполненного, но она поддается и интуиции. Интуиция в этом случае подкрепляет дедукцию. Цель книги, установленная дедуктивно и предвосхищенная интуитивно, есть исходная точкадля анализа. Анализ может привести к двоякому результату. Первый случай; толкователь наталкивается на существенные трудности и приходит к убеждению, что книга как целое не поддается объяснению тою целью, к установлению которой привело раскрытие и интуитивное восполнение Предания. Подобный результат надо понимать как опровержение рабочей гипотезы, а значит, и Предания в той его формулировке, какую оно получило в рабочей гипотезе. Но мыслима и другая возможность: толкование новозаветной книги, отправляющееся от предполагаемой цели, приводит к удовлетворительному ее объяснению в целом и в главных частностях. Тем самым, и рабочая гипотеза получает научное подтверждение, и путь проверки, в его первой стадии, может почитаться законченным. ;

Предложенную общую схему представляется уместным иллюстрировать на нескольких конкретных примерах в приложении к тем новозаветным Писаниям, которые вызывают наибольше возражения : со стороны либеральной критики.

Первый пример: пастырские послания ап. Павла(1-2 Тим.и Тит.). Имя ап. Павла стоит в заголовке каждого из трех посланий. Как уже было указано, свидетельство о них Предания, подтверждающее самосвидетельство посланий, надо видеть в том, что Церковь приняла эти послания в состав канона. Но для того, чтобы уяснить себе условия их написания, этих данных еще недостаточно. За отсутствием других источников, мы обращаемся к предварительной интуиции посланий. Близость посланий друг к другу по форме и содержанию делает вероятным единство автора и составление всех трех посланий на протяжении непродолжительного промежутка времени. В сопоставлении с фактами жизни ап. Павла, известными из других его посланий и Деян., такие указания, как 1 Тим. 1:3; 2 Тим. 1:16-18; 4:9, 21; Тит. 1:5 и сл. (ср. ст. 12); 3:12, не находя для себя места в хронологических пределах Деян., заставляют предполагать освобождение ап. Павла из (первых) римских уз (Деян. гл. 28) и продолжение его благовестни-

481

ческого служения. Последнее предположение получает подтверждение в смутных указаниях древнейших христианских писателей, в том числе Климента Римского (ср. 1:5), о путешествии ап. Павла в Испанию. Отсюда вытекает, что послания, в случае их подлинности, - о которой свидетельствует Предание! - относятся к 60-м годам, последним в жизни апостола. О близости смерти составитель 2 Тим. ясно говорит в 4:6-8. В этих условиях цель посланий определялась бы, во-первых, общей обстановкой церковной жизни, в частности, развитием гностических течений, во-вторых, местом посланий в жизни апостола: закат приближается, его очередная и последняя задача обеспечить преемство служения в трудную пору борьбы с ересями. Интуиция посланий, при первом, поверхностном их чтении, подтверждает это понимание. Оно и есть та рабочая гипотеза, от которой исследователь отправляется при толковании посланий.

Второй пример, более сложный: послание к Евреям. Имя ап. Павла как автора послания свидетельствуется Преданием. Предание говорит и то, что первые читатели послания евреи. Последнее указание неопределенное. В сопоставлении со словоупотреблением древних христианских писателей, его естественно относить к членам Иерусалимской Церкви, христианам из иудеев. Интуиция послания делает этот вывод вероятным: послание отличается резко выраженным иудейским колоритом. Но авторство ап. Павла для Евр. имеет за собою consensus Церкви только начиная с IV века. Анализ источников Предания заставляет понимать Павлово происхождение послания иначе, чем оно понимается для других посланий, носящих имя апостола языков. Александрийские писатели говорили о Павловых мыслях и не-Павловом языке и допускали участие в составлении послания кого-либо из учеников апостола. Интуиция послания и в этом случае подтверждает свидетельство древних. Богословие и символика послания происхождения Павлова. Прекрасный греческий язык не имеет параллели в других посланиях апостола. А проходящие через все послания формы первого лица множественного числа получают в 13:24 неожиданное объяснение в привете «Италийских» (οἱἀπὸτῆςΙταλίας). Составители послания италийские христиане. Один из них есть писатель в прямом смысле слова. Италийские христиане верные ученики ап. Павла. В дни составления послания Павел пребывает в их среде. Формы первого лица единственного числа, прорывающиеся в последних стихах послания (13:19, 22, 23), естественно относить к нему. Из этих же последних стихов вытекает и дата послания. Павел в Италии и располагает свободою (ст. 236). Тимофей тоже на свободе (ст. 23а). Узы Тимофея в других источниках не

482

упоминаются. Но совокупность данных направляет мысль к тем же 60-м годам. Италийские христиане, имея Павла в своей среде, обращаются с посланием к Церкви Иерусалимской. С какой целью? В 60-е годы в Палестине собиралась гроза, которая привела к катастрофе Иудейской войны и разрушению Иерусалима. Цель послания в этой обстановке представляется ясной. Послание было голосом христиан из язычников к Иерусалимской матери-Церкви, связавшей свою судьбу с судьбами иудейства и нуждавшейся в утешении и в ободрении. Это утешение должно было продолжать основные мысли богословия ап. Павла. Обратимся к интуиции цели в самом послании. Мысль о прехождении Ветхого Завета в совершеннейшем священстве Иисуса Христа, Первосвященника Нового Завета, звучит как лейтмотив послания (гл. 7-10). С другой стороны, отправители послания знают, что на долю читателей выпали тягчайшие испытания (10:32-37; 12:4 и сл. и др.), и понимают послание как «слово утешения» (λόγος παρακλήσεων, 13:22, ср. славянский перевод). Вникая в пути домостроительства Божия, они ставят перед читателями «лучшую надежду» (7:19). Сложная гипотеза, представляющая собой раскрытие Предания, приводит к установлению цели послания посредством повторного сочетания дедукции и интуиции. Цель послания, таким образом установленная, предлагается как ключ для его толкования, и гипотеза, в значении рабочей гипотезы, может получить необходимую проверку.

Описанный нами сложный метод частичного введения в Новый Завет можно назвать церковно-богословским, поскольку за исходную точку он принимает суждение Церкви в свидетельстве Предания. Но восполнение Предания требует от исследователя проницательности историка. Историческая дедукция предполагает у того, кто ею пользуется, всеобъемлющее знакомство с эпохой, снабжающее его недостающими посылками. Что же касается творческой интуиции первоисточников, то с нее, как мы видели, часто начинается историческое исследование. Предлагаемый метод требует от историка, чтобыон был богословом, и от богослова, чтобы он был историком. С предпосылками богословскими сочетается метод общеисторический.

Этим же методом совершается и проверка гипотезы. Хотя метод проверки и есть общий метод историко-литературного исследования, но бывают случаи, когда из нескольких толкований, исторически одинаково возможных, исследователь Нового Завета делает выбор по признаку догматическому, именно, избирает то, которое не стоит в противоречии с Преданием, в общем смысле исповедуемого Церковью учения. Сюда относится - для примера - уже отмечав-

483

шийся вопрос о братьях Господних, толкование Ин. 14:28 («Отец Мой более Меня»), выдвигающий проблему субординационизма, т.е. подчинения Сына Божия Богу Отцу, и т. п. В других случаях Халкидонский догмат о соединении естеств в лице Богочеловека Иисуса не только неслиянно и неизменно, но и нераздельно и неразлучно не позволяет нам объяснять слова и деяния Христовы из общей предпосылки единообразия человеческой природы. Божественное естество для человека неисследимо. И испытующий вопрос чаще, чем в истории чисто человеческой, остается без ответа. Что имел в виду Господь, когда на Тайной Вечере подал кусок Иуде (Ин. 13:26)? Только ли указать предателя на вопрос Возлюбленного? Едва ли. Испытующая мысль толкователя неизменно искала объяснения. Судя по аналогиям человеческим, в этом знаке восточного внимания видели последнюю попытку обратить Иуду на путь добра. Но с куском в Иуду вошел сатана (ст. 27). Искупительный подвиг Сына Божия был связан с предательством Иуды. О том, что думал Богочеловек, мы не можем идти дальше робких и бессильных догадок. Наш последний ответ есть ignoramus*. Но не бывает ли и в человеческой истории смиренное исповедание своего незнания во многих и многих случаях «научнее» самодовольного и в своей самодовольности ограниченного знания? Ведь и выбор догматического толкования признается возможным только тогда, когда толкование, ему противостоящее, исторически одинаково оправдано. Доказать со всею силою исторической убедительности, что братья Иисуса были дети Иосифа и Марии, а текст Ин. 14:28 предполагает субординационизм, есть задача безнадежная. Из отношения братьев к Иисусу (Ин. 7:3-5; ср. Мк. 3:21) трудно вывести, чтобы они были моложе Его, а понимание Ин. 14:28 требует толкования текста в общем контексте четвертого Евангелия. В четвертом Евангелии субординационизм не наблюдается.

Своеобразие метода как богословско-исторического отвечает единственности предмета в его православном понимании, изложенном выше. Метод сообразуется с богочеловеческою сущностью Священного Писания Нового Завета. Действование Духа Святого в священных книгах Нового Завета обязывает исследователя к подходу богословскому. Человеческое усилие богодухновенного писателя требует от него подхода исторического. В подъеме человеческого творчества и в полноте естественных сил православный историк новозаветных Писаний осуществляет свободу в Церкви.

* Нам неизвестно (лат.).

484

ПРИМЕЧАНИЯ

¹) Конечно, за раннею смертию ап. Иакова Зеведеева (Деян. 12:2, в 44 г. нашей эры), выбор не представляет труда. Имя Иакова без дальнейшего определения (ср. Деян. 12:17; 15:13; 21:18) могло навести на мысль только о Иакове, брате Господнем (Гал. 1:19; ср. Мф. 13:55 и парал.). Со своей стороны, и Иуда называет себя братом Иакова (ст. 1). В числе братьев Господних в Евангелии, наряду с Иаковом и на последнем месте, называется Иуда (ср. Мф. 13:55 и парал.). Очень вероятно, что этим путем и пришли к определению Иакова и Иуды древние писатели, носители Предания (о Иакове, ср. Иероним. De virisillustr., 2, Migne Lat., XXIII, col. 609; о Иуде — Климент Александрийский. Adumbral. in Ер. Judae, Migne Gr. IX, col. 731, где автор послания называется fraterfiliorumJoseph). В таком случае, за бесспорностью толкования, свидетельство Предания для Иак. и Иуд.было бы сведено, как и для посланий ап. Павла и ап. Петра и Деян., к молчаливому подтверждению самосвидетельства самих писаний.

²) Последующее должно дать общую характеристику только либерального течения протестантской науки. Не говоря уже о римско-католической науке, исповедующей верность преданию, правое течение протестантской науки (ср. труды Б. Вейсса, Цана и др. в Германии, Лайтфута, Весткотта, Хорта и др. в Англии) тоже остается на почве предания.

³) О Бауре и судьбах его школы, ср.: JülicherAd. Einleitung in das Neue Testament. 5-6 Aufl., (4 Abdr.) Tübingen, 1921. C. 12 исл. (изложение, критическое, но сочувственное).

⁴) Ср.: Harnack Ad. Lukas der Arzl, der Verfasser des dritten Evangeliums und der Apostelgeschichte. Leipzig, 1906, и др. его работы по Введению в Новый i Завет. *

⁵) Streeter В.Н. The four Gospels. Первоеиздание: London, 1924. Ср.: A New Commentary on Holy Scripture, edited by Charles Gore. Первоеиздание: Lon-1 don, 1928; McNeile A.H. An Introduction to the Study of the New Testament.) Oxford, 1927. 5

⁶) Dibelius M. Die Formgeschichte des Evangelius. 1919 (2-еиздание, оченьрасширенное:Tübingen, 1933).ι

⁷) Ср. наш обзор в «Пути» (1930. № 21. С. 97-128): Безобразов С. Книга о семи печатях.

⁸) Ср. Лк. 1:5 (: некий священник), 9 (: по жребию).

⁹) Ср. Лк. 1:2-3: автор не свидетель.

¹⁰) Ср. список имен в месяцесловах и указания: Лк. 1:2-3 (то же), Флм. 10, 19; 1 Кор. 1:14 (ср. Деян. 18:8: люди, обращенные ап. Павлом) и др.

¹¹) Принципиально, свидетельство Предания о богодухновенности Писания относится к Библии в полном ее объеме, не исключая и Ветхого Завета. К Ветхому Завету и применяется термин «богодухновенный» в 2 Тим. 3:16 (ср. 2 Петр. 1:20-21). Тем не менее, в приложении к Ветхому Завету, имеющему значение приготовительное в полноте откровения новозаветного и содержащему, наряду с книгами каноническими, и книги неканонические, или девтороканонические, предлагаемая формула богодухновенности требует ограничительного толкования. Полную силу она имеет в отношении к Новому Завету.