Даниелю Ж. Христос центр истории

Париж

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Жан Даниелю

ХРИСТОС ЦЕНТР ИСТОРИИ

Тайна христианства есть тайна спасения. Такое определение, как нам кажется, наиболее подходит к нашему времени. Идет ли речь о мире физическом или о мире человеческом сегодня все это рассматривают прежде всего с исторической «точки» зрения. К тому же благодаря историческому подходу лучше всего выявляется наиболее характерное в христианском видении мира, ибо «подлежащее» христианской веры — это именно события. Христианские священные книги рассказывают о событиях и ни о чем другом. Подобное историческое видение было свойственно древнему христианству, древним Отцам Церкви от Иринея до Августина. Историческое видение всегда было присуще христианской мысли, а в наше время играет особую роль.

Решающий момент истории спасения — Посланничество Глагола. В самом лоне Марии Он уловил человеческую природу, дабы через Свое Воскресение и Вознесение привести ее, эту природу, к прославлению, к какому предназначила ее Любовь Бога. В этом сущность тайны Христа. И в соотношении с этим решающим событием — Воплощением Христовым строится вся история мира. Таким образом, все предшествующее Воплощению есть как бы подготовка, а все последующее как бы его развертывание. Сказанное верно прежде всего по отношению к тому, что мы, по сути, и называем историей спасения. Но это верно также и по отношению ко всей человеческой истории, а в конечном счете — к истории всего мироздания. Иными словами, речь здесь идет о неизглаголанном первенстве Христа; именно об этом говорит апостол Павел в Послании к Колоссянам: «Христос есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари. Ибо Им создано все, что на небесах и что на земле,

9

видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, все Им и для Него создано. И Он есть прежде всего, и все Им стоит. И Он есть глава тела Церкви; Он начатой, первенец из мертвых, дабы иметь Ему во всем первенство: ибо благоугодно было Отцу, чтобы в Нем обитала всякая полнота и чтобы посредством Его примирить с Собою все, умиротворив чрез Него, кровию Креста Его, и земное и небесное» (Кол 1.15-20).

Последние времена: пришествие Мессии

С точки зрения богословия истории, то центральное, основное, что утверждается Новым Заветом, представляет собой возвещение истины, согласно которой с приходом Христа наступили последние времена, предсказанные еще Ветхим Заветом. Это утверждение встречается во многих местах. Вот что говорится, например, в Послании к Евреям: Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне...» (1.1-2). Эти «последние дни» суть время Воплощения: «Нo, когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (единородного), который родился от жены, подчинялся закону» (Гал 4.4). Это также время Страстей и Воскресения Иисуса: «(Бог) открыл нам тайну Своей воли по Своему благоволению, которое Он прежде доложил в Нем, в устроение полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом» (Еф 1.9-10).

Далее, согласно Новому Завету, во Христе осуществилось все то, что Ветхий Завет относил к концу времен: «И начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Себе во всем Писании» (Лк 24.27). Ветхий Завет наполнен пророчествами о грядущем рае; Новый Завет, наоборот, показывает нам этот рай как нечто уже осуществившееся с приходом Христа: «Сегодня же будешь со мной в раю» (Лк 23.43). В Ветхом Завете возвещается также о служителе Божьем, который станет агнцем, принесенным в жертву за грех мира; Новый же Завет возвещает, что Христос и есть этот агнец: «Вот агнец Божий, который должен очистить мир от греха» (см. Ин 1.29). Новый Завет утверждает, что закланный агнец принес человечеству освобождение; весь Новый Завет — это возвещение о том, что отныне закланный агнец присутствует здесь, на земле, посреди людей. И упор делается именно на слова: «отныне», «сегодня же», «здесь же». В этом то новое возвещенное Евангелием, о чем хорошо говорил святой Ириней: «Он (Христос) принес нечто совершенно новое, даруя через Себя то, что было возвещено».

10

Далее, если мы рассмотрим те пророчества Ветхого Завета, которые исполнились во Христе, мы должны будем отметить, что эти пророчества можно разделить на две разные группы. С одной стороны, Ветхий Завет возвещал, что в конце времен Господь совершит изумительные деяния, по сравнению с которыми померкнет все соделанное в прошлом ради Израиля. Эти пророчества относятся к Богу. Пророк Исаия возвещает о пришествии именно самого Бога: «В пустыне приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему» (Ис 40.3). Исаия говорит здесь о Господе, который сотворит новое небо и новую землю (см. Ис 65.17). Это Он, Господь, поселится в Новом Сионе (см. Ис 4.5). Это Он воцарится над всеми народами. Все Писание — это повествование о великих делах Бога.

Писание раскрывает нам не вечную сущность Бога, но Его работу в мире. Бог Библии — это Бог Живой, вторгающийся в историю, приближающийся к людям. Это присутствие Божье, о котором уже свидетельствовал весь Ветхий Завет, раскроется с неповторимой глубиной в конце времен. Но параллельно этому в Библии есть совершенно другая тема. Бог сотворил Адама и поселил его в раю. В конце времен Бог сотворит нового человека и введет его в грядущий рай. Господь обещал Аврааму, что из его рода выйдет потомок, в котором благословятся все народы. Ягве возвестил Моисею, что из его народа выйдет пророк более великий, чем он. Пророк Нафан предсказал Давиду, что его потомство будет впоследствии возвышено: «И будет непоколебим дом твой и царство твое навеки пред лицом Моим и престол твой устоит вовеки» (2 Цар 7.16). Таким образом, ветхозаветная эсхатология по своему характеру прежде всего преобразовательная. Ибо эта эсхатология учит не о новом пришествии Бога, завершающем все проявления Божественного вмешательства в историю Израиля, но о пришествии некоего человека, который выйдет из народа Израиля. Цари и пророки Израиля лишь смутные прообразы этого человека. Так что здесь мы видим в Библии чисто мессианскую линию.

Таким образом, в Ветхом Завете есть две совершенно разные линии: первая — пришествие в конце времен Господа, который явится, чтобы судить мир, и вторая пришествие Мессии, который освободит Израиль от его врагов. С этими двумя библейскими линиями связаны две разные традиции. Одна представляет собой некий трансцендентный эсхатологизм, вершина которого — Апокалипсис. Другая традиция — это земной Мессия. Главными выразителями этой пинии были пророки.

Иудаизм пытался согласовать эти две перспективы. Однако все его усилия были направлены к рассмотрению двух последовательных этапов: земного царства Мессии, а затем, в конце времен, пришествия

11

Господа. В Новом же Завете — и это в нем самое существенное — обе эти линии соединились в Иисусе. Замечательно, что Новый Завет относит к Иисусу как пророчества о пришествии Господа, так и пророчества о пришествии Мессии. Согласно евангелистам, Он, Иисус, — тот, о ком пророчествовал Исаия: «Господь, грядущий в пустыне». С другой стороны, для евангелистов Он как бы новый Моисей, который поведет народ Божий к новому Исходу, Иисус — это новый Израиль, верность которого противопоставлена неверности ветхого Израиля.

Иисус Бог, провозгласивший в Нагорной проповеди Новый Закон. Иисус — пророк, о котором возвестил Моисей, пророк, который научит народ следовать путями Божьими. В Новом Завете Иисусу усваивается имя Кириос (в Писании «Кириос» обозначает «Божественное Господство»). Также в Новом Завете Иисуса называют Христом, указывая, что Он мессианский царь.

Таким образом, перед нами две библейские линии, соединяющиеся во Христе. Но как происходит в Нем это соединение? Взятое по отдельности, то или иное место Библии может быть понято неправильно. Например, если обращают внимание исключительно на принадлежность Иисуса к роду Адама, если видят в нем лишь одного из великих представителей Ветхого Завета, то не рискуют ли в этом случае отождествить Иисуса с человеком, в котором пребывает Бог? Некая опасная тенденция такого рода имелась в антиохийском богословии, ее развил и довел до крайности Несторий. Если же ставить акцент исключительно на сотериологии, как это было в александрийской школе, и рассматривать Воплощение в качестве некоего Божественного спасительного действия, то возникает опасность преуменьшить, недооценить целостность, универсализм человеческой природы Христа, важность Его человеческой родословной, благодаря которой в Нем, Иисусе, поистине восстанавливается, завершается род Авраама.

В свете всего вышесказанного учение Халкидонского Собора представляется нам ответом на вопрос, заданный эсхатологией христологии. Христос одновременно истинный Бог и истинный человек, поэтому в Его личности осуществились как пророчества, относящиеся к пришествию эсхатологического Господа, так и пророчества, относящиеся к пришествию Мессии. Именно благодаря соединению в Иисусе двух природ эти две линии Господь Бог и человек Мессия соединяются, взаимно дополняя друг друга. Таким образом, в тайне ипостасного единства эсхатология находит свое последнее объяснение. Именно христология как учение о двух природах во Иисусе Христе раскрывает истинное значение эсхатологии. Следовательно, христологический догмат Халкидонского Собора не есть некий вторичный аспект эсхатологии. Соединение двух природ

12

в личности Иисуса Христа — это, собственно говоря, и есть осуществление эсхатологии. Однако это не только познание завершающих событий последних времен (эсхатона), но также познание того, кто сам, Своим присутствием, образует последние времена. Стоит отметить к тому же, что этот эсхатологический аспект христологии не был упущен Отцами Церкви. В этом отношении весьма показательно творчество святого Льва. Бенедиктинский ученый Леклерк так резюмирует учение святого Льва: «Совокупность пророческих свидетельств о Мессии как бы разделяется на две группы: в одних пророчествах Мессия предстает как Бог, в других как человек. Но ипостасное единство согласует их между собой». И действительно, святой Лев старался показать, что Христос представляет собой как бы звено в цепи человеческих поколений, заключительное звено этой цепи. Потому-то святой Лев с особым вниманием рассматривает помещенные в Евангелиях родословные Иисуса. Но вместе с тем Христос — Бог Творец, присутствующий во всех временах, Бог, который сам выбрал среди всех этих зависящих от него времен то, в какое пожелал родиться на земле.

Вот что говорит святой Лев о развертывании этих двух линий — человеческой (цепь поколений, завершающаяся появлением Иисуса Мессии) и Божественной (делание Бога, осуществляющееся на земле): «Поистине от начала веков свет истины, посылаемый Богом, просвещал святых отцов и пророков; об этом именно свидетельствует Давид, говоря: «Пошлите ваш свет и вашу истину». С другой стороны, Божество Сына являло свое присутствие по-разному, через разные знамения. Все же эти образы, все эти чудеса были предвестием того посланничества, о котором говорит апостол: «По наступлении полноты времен Бог послал Сына Своего, который родился от жены, вырос под законом». Слова Льва есть как бы эхо древней патристической традиции, восходящей к Иустину и Иринею. Согласно ей, пришествие Христа в конце времен было подготовлено присутствием Глагола среди людей Он пришел, дабы утвердиться среди них, и в то же время пришествие Христа было подготовлено постепенным воспитанием людей, с тем чтобы они, так сказать, освоились с Ним.

Таким образом, святой Лев напоминает о последовательных Богоявлениях Глагола, о прообразах Мессии, чтобы обосновать догмат о двух природах в Иисусе Христе. Но верно также и другое. Без этого догмата мы не смогли бы понять, каким образом эти две линии соединяются. Личность Христа есть тот центр, в котором встречаются Божественное и человеческое. Лишь благодаря соединению в Нем двух природ мы ясно видим, как именно Иисус завершает Ветхий Завет. В Нем одном решение вопроса, который Он сам задал иудеям, признающим, что Мессия должен выйти из рода Давидова.

13

Вот этот вопрос «Как же Давид по вдохновению называет его Господом, когда говорит: «Сказал Господь Господу моему сиди одесную меня» (Мф. 22.43-44). Вот как комментирует это место святой Лев: «Иудеи не могли справиться с этим затруднением, ибо не понимали, что в единой личности Христа соединились, по пророчеству Давида, потомок Давида и Божественная природа».

Полнота времен: Воплощение

Изучение эсхатологии привело нас к изучению христологии. Мы уже отмечали, что эсхатон не только некий peras, хронологическое завершение, но подлинный télos, цель, достижением которой завершается некое развитие. И наконец, мы увидели, что конец этого развития не событие, а личность. Так что здесь переход от эсхатона к эсхатосу. Именно сама личность воплощенного Глагола есть завершение Божественного замысла. Нам остается сделать еще один шаг и признать, что здесь речь идет не о какой-то относительной цели, завершении некоего развития, но о завершении абсолютном, то есть о таком завершении, после которого уже никакого развития быть не может, ибо абсолютным завершением знаменуется окончание Божественного строительства. Таков второй аспект эсхатологии, который мы теперь и рассмотрим.

И сразу же мы сталкиваемся с парадоксальным фактом, бросающим яркий свет на саму суть христианства: хотя течение времени продолжается и хотя мы еще продолжаем ожидать хронологического эсхатона, окончательная, последняя реальность уже явлена, присутствует в личности воплощенного Глагола.

Необратимость Воплощения подчеркивается в Новом Завете, особенно в Послании к Евреям, где неотменяемость Воплощения, его вечное свершение утверждается с большой силой: «И не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию однажды вошел во святилище, приобрел вечное искупление... Иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира. Он же единожды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею» (Евр. 9.12 и 26); «ибо Он одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых» (Евр. 10.14). Как мы видим, в этих текстах настойчиво подчеркивается «окончательность» делания Христа. Это делание совершено раз и навсегда, оно вечно и приобщает к совершенству. Святой Павел, говоря о «едином приношении, дающем совершенство навсегда тем, кто суть освящен», настаивает именно на телосе, на цели достигнутой и, одновременно, на абсолютном совершенстве.

14

Следовательно, Воплощение Христа означает, что нечто начавшееся обладает полнотой будущего. Это, можно сказать, и есть наиболее парадоксальная особенность христианского восприятия времени. Таким образом, через Воплощение творческое делание Бога достигает завершения. Е. Штауффер удачно резюмирует богословие Нового Завета, когда пишет о Воплощении: «Через Воплощение творческий Логос принимает образ, форму, которая подчинена законам становления во времени, в истории, и ограниченности плоти, принимает, дабы раз и навсегда привести дело творения, в его исторической реальности, к завершению». Приведем еще свидетельство Илария Пиктавийского: «Единородный Сын Бога родился человеком от Девы Марии, дабы самому и в Себе самом в конце времен приобщить человека к Богу». Любопытно, что в этом тексте речь идет о рождении Христа от Марии, о полноте (конце) времен, которая наступит после того, как человек приобщится (продвинется) к Богу. Это и есть три главные темы нашего небольшого исследования.

Итак, Воплощение Глагола по своему характеру окончательно и совершенно, ибо выше этого ничего нет. Почему мы можем говорить так? Действительно, Воплощение представляет собой телос, но это именно потому, что выше этого ничего нет. Пользуясь словами Илария, можно сказать, что Воплощение есть «продвижение-приобщение человека к Богу». Действительно, в личности воплотившегося Глагола человеческая и Божественная природы настолько тесно соединились друг с другом, что более глубокого соединения невозможно себе и представить. Ведь охваченная Глаголом человеческая природа принята самой личностью Сына Бога. Таким образом, ипостасное единство есть выражение того совершенного соединения человеческой и Божественной природ, которое и составляет самый телос, в значении éliosis, то есть совершенство, а не только какая-то цель, какое-то завершение. Посредством такого единства человеческая природа поистине полностью осуществляет то, к чему была предназначена, то есть становится причастной к Божественной жизни. Присущая исключительно личности воплотившегося Глагола благодать ипостасного единства есть условие, самый источник обожения для всех тех, кто соединен с Ним. Именно в этом смысле, следуя учению апостола Павла, развитому затем Отцами Церкви в четвертом-пятом веках, можно сказать, что Христос есть «начаток» обоженного человечества. Это учение развил и углубил Григорий Нисский в сочинении «Против Аполлинария»: «Когда наступила полнота времен, Глагол, соединившись с худобой нашей природы, стал плотью ради любви к человеку и, соединившись с человеком, принял в Свое лоно всю нашу природу, дабы человеческая природа, смешавшись с Божеством, обожилась (приобщившись к нему); так все тесто освящено этими начатками».

15

Такое обожение есть то, к чему человек изначально призван самим Богом, и больше и выше этого ничего нет.

Все это тесно связано с учением Халкидонского Вселенского Собора. Действительно, согласно доводам, которые особенно часто любили приводить каппадокийцы (доводы эти — часть общей традиции), обожено может быть лишь то, что воспринято. Следовательно, полное, совершенное восприятие Христом человеческой природы есть необходимое условие для ее, человеческой природы, обожения.

С помощью таких именно доводов уже Григорий Нисский опровергал учение Аполлинария. По Григорию Нисскому, сущность человеческой природы — свобода. Если же во Христе нет этой человеческой свободы, то обожение человека есть нечто призрачное. Борясь с Евтихием, Феодорит Кирский пользовался той же аргументацией: «Христос не прикрывал своего Божества какой-то одеждой, как лживо утверждают еретики, но своими начатками (Воплощением, Воскресением...) Он принес победу всему своему роду: именно поэтому он воспринял человеческую природу во всей ее полноте». В следующих словах Феодорита отразилось все церковное Предание: «Он воспринял всю человеческую природу, которая согрешила, Он сделал это, дабы исцелить ее».

Через ипостасный союз творение, во всем, что касается обожения человека, достигает своей полноты, но также благодаря ипостасному единству творение наконец достигает своего изначального предназначения — прославления Бога. Такое прославление Бога есть совершенное священническое делание. Достигая ипостасного единства, Христос уже одним этим осуществляет такое совершенное священническое делание и в силу этого становится вечным священником Бога Живого. Действительно, вопреки мнению некоторых Отцов Церкви, Христос до Воплощения не был священником по Своей Божественной природе. И ни Крещение, ни Страсти, ни Вознесение не сделали Его священником (хотя некоторые богословы придерживаются противоположного мнения). Он стал священником в силу самого ипостасного союза, с первого мгновения Воплощения. Фома Аквинский придал этому учению окончательную форму. Священническое делание Христа приносит Богу совершенную и окончательную славу, упраздняет все другие жертвы, и сама жертва Христа навсегда становится центром утвержденного на Божественном Законе богопочитания, воздаваемого всей тварью. Таким образом, через Христа творение достигает своей абсолютной цели, сущность которой — прославление Бога.

Однако учение Халкидонского Собора подчеркивает не только совершенство ипостасного союза; оно выявляет также эсхатологическую сторону этого союза. Как мы уже видели, сущность эсхатологии состоит в том, что союз между Божественной природой и природой

16

человеческой установлен во Христе раз и навсегда. А это означает, что две однажды соединенные природа не могут быть отделены одна от другой, причем каждая сохраняет свою целостность. Потому-то Христос есть поистине посредник, соединивший в себе неслиянно, но нераздельно две природы. Именно это подчеркивается в Послании к Евреям, когда речь идет о посредничестве Христа, о непреходящем, необратимом характере, присущем этому посредничеству. Таким образом, то, что совершилось во Христе, не будет когда-либо и как-либо изменено, а это означает, что выше этого и больше этого ничего нет. Именно этим, собственно говоря, и определяется эсхатологическая сущность Воплощения. Хотя и преображенная, человеческая природа Христа вечно сохраняет свои, человеческие, особенности. Таким образом, Воплощение, будучи неслиянным, но нераздельным союзом двух природ, поистине эсхатологично. Оно венец замысла Божьего, продолжающий неизменно сохранять свою сущность. Этим христианское миросозерцание полностью отличается от любых форм пантеизма, согласно которому, творение в конце концов без следа растворяется в едином Божественном.

Для христиан творение вечно сохраняет ту окончательную форму, какую получило благодаря ипостасному союзу между природой человеческой и Божественной. Отныне человеческая история навсегда утвердилась в той реальности, в которой ома действительно достигла своего завершения. «Человечество» Христа — поистине человеческое по своей природе; непонимание этого упраздняет эсхатологическую сторону христианства. К тому же приводит и отрицание окончательной необратимости человеческой природы Иисуса. Именно в этих двух планах учение Халкидонского Собора защищает эсхатологию.

Конец времен: Парусия

Личность Христа в ипостасном союзе, объединяющем две природы, это абсолютное завершение истории, ее телос. Все же такое ипостасное единство не обозначает конца времен, пераса. После Воплощения остается еще время ожидания, на протяжении которого делание Христа постепенно охватывает собой все человечество. Христос — это исполнение Ветхого Завета, но Он также первенец Нового Творения. Он не только arké и télos, альфа и омега, но также телос-арке, конец одного мира и начало другого, поворотный пункт истории. Такое видение весьма характерно для христианского богословия. Прообраз такого видения мы находим в эпизоде с Ноем, где рассказывается о разрушении мира ветхого и вместе с тем о возникновении мира нового. Окончательное исполнение этого мы находим в тайне Страстей

17

и Воскресения, когда в единой личности Христа разрушается мир ветхий и рождается новое творение. Завершение нового творения есть созидание Тела Христова; наше время — время ожидания этого завершения.

Поэтому словом «эсхатология», как правило, обозначают события, которые еще должны наступить. Этими событиями завершится существование мира в его нынешней форме. Они суть пришествие, суд и воскресение. Конечно, Новый Завет нам показывает, что эти последние события уже, в сущности, исполнились во Христе. Иисус — тот, кто должен был прийти. С ним грядет свершение суда: «Ныне суд миру сему» (Ин 12.31). Но Он также тот, кто должен прийти. Апокалипсис заканчивается древним иудео-христианским призыванием: «Маран афа», то есть: «Ей, гряди. Господи!» (Откр 22.20). Князь мира сего уже выброшен вон, но все еще сохраняет остаток былой мощи, и лишь в конце времен последний враг — смерть будет побежден (см. 1 Кор 15.26). И знамением этой последней победы станет именно воскресение, то есть приобщение к добытой Христом победе — приобщение не только душ, но и всего телесно-материального мира.

Однако это ожидание, которое и есть время Церкви, что оно собой представляет? На этот счет имеются самые противоречивые мнения. Конец мира, настанет ли он после некоего развития, которое он как бы увенчает? Но тогда в чем состоит такое развитие? В возрастании Церкви, которая должна выявить всю свою полноту? Но в чем состоит это возрастание? Будет ли это сугубо численное возрастание, как думали древние Отцы, и достижение определенного числа избранных? Или, быть может, возрастание — это проникновение Евангелия в разные человеческие цивилизации, дабы все они были христианизированы? С другой стороны, имеется ли связь между таким ожиданием и развитием земной человеческой истории? Или же речь идет о созревании человечества, которое однажды достигнет некоей полноты? И в этом смысле — имеется ли связь между посюсторонними усилиями человека, прогрессом цивилизации и возвращением Христа? Или же, наоборот, возвращение Христа будет связано с тайной беззакония, с возрастанием мирового зла, которое однажды достигнет своего апогея? Всем этим разным, неравным по своей ценности, представлениям о времени ожидания можно противопоставить и другие; вполне можно утверждать, что возвращение Христа ничем не обусловлено, что оно зависит лишь от Воли Божьей.

Реальное положение человека — это простое ожидание наступления событий, от него совершенно не зависящих, событий, начало которых никак нельзя предугадать. Таким образом, единственное, что остается человеку, — это готовиться к пришествию Иисуса. А дело

18

Церкви — проповедовать о грядущем суде и призывать к покаянию. Этот суд никак не связан с развитием Церкви, поэтому невозможно ни предвидеть этапы пришествия, ни ускорить его. И тем более суд этот никак не связан с развитием земной человеческой истории. Сама же эта история никак не связана с ожиданием Парусин. История человечества лишена всякого эсхатологического значения.

Следует признать, что в Новом Завете содержатся аргументы в пользу двух мнений.

С одной стороны, в Евангелии мы находим начатки некоего богословия истории, в котором различаются этапы Парусин. В пророческой беседе на Елеонской горе (Лк 21.5-28) Иисус указал на знамения Парусин. В этой проповеди Он ничего не сказал о том, «что проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Мф 24.14). Тем не менее очень вероятно, что распространение Евангелия по всему миру есть условие возвращения Христа. С другой стороны, согласно Посланию к Римлянам, за обращением народов последует восстановление Израиля (см. Рим 11.5). Это как будто некий новый этап на пути к пришествию. Кроме того, Петр во Втором послании, отвечая тем, кто выразил удивление по поводу задержки Парусин, говорит, что «Господь не медлит исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением, но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию» (2 Петр 3.9). Очень вероятно, что наряду с распространением христианской проповеди всеобщее покаяние также есть условие возвращения Христа. Во всяком случае, отметим: все это связано исключительно с возрастанием Церкви, а не с прогрессом цивилизации.

Однако наряду с этим имеется и другое, противоположное, представление, которое можно по-разному защищать с помощью Нового Завета. В том же Втором послании Петра, где говорится о сроках покаяния, мы читаем: «Придет же день Господень как тать ночью» (2 Петр 3.10). Святой Петр лишь повторяет здесь то, о чем часто говорил в своих проповедях Христос: «Если бы ведал хозяин дома, в какую стражу придет вор, то бодрствовал бы (и не дал бы подкопать дома своего). Поэтому и вы будьте готовы; ибо, в который час не думаете, придет Сын Человеческий» (Мф 24.43-44). Согласно этому тексту, конец времен зависит от свободного и ничем не обусловленного решения самого Бога. А это и есть kairos, мгновение, выбранное Богом. Вот что говорит Кульман обо всех вообще мгновениях такого рода: «С точки зрения исторической и человеческой, выбор kairoi, которые формируют историю спасения, абсолютно произволен. По Новому Завету, такой выбор обусловливается исключительно собственной волей Бога. Ни людям, ни даже апостолам не дано

19

познать времени свершения грядущих kairoi». Отметим, что такое двойное представление свойственно Отцам Церкви, в частности их учению о времени Воплощения.

С одной стороны, некоторые Отцы пытались определить те причины, которые вызовут конец времен, пришествие Христа. Для Иринея история человечества — это некое возрастание, завершением которого станет пришествие Христа. Подобные воззрения бытовали и в четвертом веке. По Григорию Нисскому, Бог терпеливо воспитывает человечество, подготавливая его к пришествию Христа. Необходимо было укоренить монотеизм в человечестве, дабы оно смогло воспринять тринитарное Откровение. Обитание Бога в Храме подготавливало людей к Божественному обитанию еще более непосредственному, то есть к Воплощению Сына Божия. Таким образом, идет ли речь о первом или о втором пришествии, последние времена совпадают с эпохой окончательной зрелости человечества.

А иногда Отцы Церкви говорят не о последовательном воспитании, но о возрастании зла. По их мнению, последние времена суть эпоха, когда зло достигнет своей вершины. Такое представление получило особое развитие в тех трудах Григория Нисского, где он говорит о времени Воплощения: «По завершении вселенной, когда грех достиг своей полноты, Невидимый Бог явил свое милосердное промышление и смешался с нашей человеческой природой». Здесь перед нами исконная тема Оригена. Действительно, необходимо, чтобы выявились все формы порока, дабы победить все зло во всей его полноте: «В конце жизни человечества, когда наш грех достиг своей полноты, Глагол решил соединиться с нашей немощной природой, дабы всякая болезнь была уврачевана». Следовательно, эсхатологические события обусловливаются некоей полнотой зла.

Все же достаточно трудно установить те признаки, которые позволили бы сказать, что в эпоху Христа человечество достигло своей зрелости или, наоборот, что грех людей достиг своей полноты. Святой Лев предлагает другую возможность, когда говорит о «полноте времен, наступление которой определяется непостижимыми законоустановлениями Божественной мудрости». Таким образом, время Воплощения — это время откровения глубочайших тайн мудрости Бога. Время Воплощения невозможно обусловить какими бы то ни было обстоятельствами человеческого земного бытия. Воплощение не было обусловлено ни неким созреванием, по необходимости принесшим свой плод, ни падением твари, достигшей последней бездны греха. Иными словами, нет такого критерия, который позволил бы высчитать заранее время пришествия Христа. Все, что Отцы Церкви говорили о первом пришествии Христа, сохраняет свою силу и с точки зрения ожидания Его возвращения. И здесь так же ясно

20

просматриваются две эсхатологические линии. Во-первых, Парусию связывали с определенным этапом человеческой истории. Общеизвестны те интеллектуальные построения, которые возводились Отцами первых трех веков христианства. Мы имеем в виду, в частности, Ипполита, который много размышлял о семилетиях Даниила или о семи тысячелетиях, стараясь высчитать точное время конца мира. Другие пытались увязать конец мира с последовательностью мировых царств. Создавая богословие истории, Евсевий основывался на провиденциальном, по его мнению, совпадении во времени христианского монотеизма и константиновской монархии. Подобные попытки встречаются на протяжении всех столетий. Свои рассуждения о всемирной истории Боссюз строил, исходя из тех же посылок. В наши дни историческое видение, в основе которого лежит представление о цикле последовательно сменяющих друг друга цивилизаций (см., например, труды А. Тойнби), базируется на тех же основаниях.

Но уже в третьем столетии Ориген подвергал сомнению усилия Ипполита и решительно отделял земную историю от эсхатологического ожидания. Живший в более позднюю эпоху Августин долгое время находился под влиянием хилиастических толкований, столь излюбленных на латинском Западе. Но затем он полностью отказался от них. «Не должно своевольно предаваться изучению этого времени (последнего времени), высчитывая дни и годы», — писал он. К. Левит очень хорошо разъясняет позицию Августина: «Действительно, святой Августин не связывал Божественное провидение с вторичными причинами, оказывающими влияние на развитие самой истории. В христианской апологетике Августина полностью отсутствуют попытки так или иначе увязать земную историю с историей нашего спасения. Но именно это и отличает августиновскую апологетику от более разработанного богословия истории Боссюз».

Сегодня Р. Нибур, защищая историю спасения от разрушающего влияния разных так называемых прогрессивных учений, стоит на тех же позициях. Следует сказать, что вообще невозможно придерживаться исключительно какой-то одной из этих двух концепций. Подобно тому как ипостасный союз, освещая прошлое, показывает нам гармоническую сопряженность двух линий Ветхого Завета Мессии и Господа, которые восходят ко Христу и соединяются в Нем, точно так же ипостасный союз освещает будущее и указывает нам на правильное толкование истории человечества в эпоху ожидания Парусин. Прежде всего это история великих деяний Бога; через таинства, прообразующие и подготавливающие эсхатологические события конца, они эти великие деяния Бога продолжаются в Церкви. В этом смысле история спасения — от Творения до Парусин — это присутствие Бога посреди людей. Воплощение есть вершина этого присутствия,

21

а Парусил завершение. И нет иного закона для этой истории, кроме господствующей свободы и мудрости Бога.

Но, с другой стороны, эта история есть как бы продолжение Воплощения. Глагол вошел в целостную последовательность человеческих поколений, дабы привести, в Себе и через Себя, род человеческий к завершению (обожению). Но Он продолжает действовать внутри рода человеческого, чтобы Своей благодатью приобщить всякого человека к Своему Воскресению. И такое Божественное делание охватывает не только отдельные человеческие души, но и все человечество, всю вселенную, всю тварь, которая «совокупно стекает» и «с надеждою ожидает откровения сынов Божиих» (Рим 8.22 и 19).

Но если это ожидаемое освобождение соделывается исключительно мощью, силой Бога, оно все же охватывает всю реальность человеческого существования, а сама история благодаря этому наполняется смыслом постольку, поскольку в ней созидается и возрастает то, что должно быть освобождено. Более того, спасение не может достичь человека без человека. Всякий член Тела Христова содействует тому по мере своих возможностей. И таким образом тело, «составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви» (Еф 4.16). Сам человек может неким образом «приблизить наступление дня Господня».

Таким образом, в Церкви, которая есть Тело Христа, мы видим отображение союза двух природ в Иисусе, ее главе. Недооценка Божественной или человеческой стороны — источник всех ошибок, какие только были в богословии истории Церкви. Всякий, кто сводит историю Церкви лишь к истории Божественных деяний, тем самым умаляет ее, Церкви, человеческую сторону, продолжающую «человечество» Христа, умаляет тот ее человеческий элемент, необратимое соединение которого с Богом есть как бы продолжение союза двух природ во Христе. И наоборот, всякий, кто рассматривает Парусию в качестве завершения эволюции человечества, считая, будто бы она, Парусил, может быть следствием наступившей зрелости человечества, плодом человеческого прогресса, тем самым умаляет Божественный элемент делания Бога, тот элемент, который и есть созидающее начало истории. Поистине, Христос вернется в конце времен, но вместе с тем само время упразднится в силу возвращения Христа.

Христос — тот, кто раскрывает и одновременно тот, кто разрешает тайну человеческого призвания. Действительно, человек скрывает в себе некую тайну, ибо есть в нем нечто глубинное, ускользающее от него самого. С помощью науки и философии человек может, хотя бы отчасти, постичь себя, но он не может достичь последних глубин своей непостижимой сущности.

22

Лишь Христос приводит человека к совершенному познанию человеческого призвания. «Не только Бога мы познаем лишь через Иисуса Христа, но и самих себя мы познаем лишь через Иисуса Христа», говорит Паскаль.

Эта тайна человека раскрывается и полностью разрешается в Иисусе Христе. И та же тайна пронизывает всю историю человечества. Это и есть жизнетворческая иерархия любви, или, по словам Паскаля, благодать.

23