Хомяков А.С. Несколько слов о философическом письме (напечатанном в 15 книжке «Телескопа»)

PARIS

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

A. C. Хомяков

Несколько слов о философическом письме (напечатанном в 15 книжке «Телескопа»)

(Письмо к г-же Н.)

ТЕБЯ удивила, мой друг, статья «Философические письма», напечатанная в 15 № «Телескопа», тебя даже обидела она; ты невольно повторяешь: неужели мы так ничтожны по сравнению с Европой, неужели мы в самом деле похожи на приемышей в общей семье человечества? — Я понимаю, какое грустное чувство поселяет в тебе эта мысль; успокойся, мой друг, эта статья писана не для тебя; всякое преобразование твоего сердца и твоей души было бы зло: ты родилась уже истинной христианкой, практическим существом той теории, которую излагает сочинитель «Философического письма» для женщины, может быть омраченной наносными мнениями прошедшего столетия. Ты давно поняла то единство духа, которое со временем должно возобладать над всем человечеством; ты издавна уже помощница его. Я знаю, как соблазняла тебя нехристианская жизнь того общества, которое должно служить примером для прочих состояний. Ты устояла от соблазна, не увлеклась на путь, не имеющий цели жизни, и теперь сама видишь, что на избранном тобою пути нельзя ни потерять, ни расточить земного блага; ибо избранный тобою путь есть

125

стезя, на которой человек безопасен от хищничества и ласкательства и по которой, со временем, должно идти все человечество. Для тебя не новость — умеренность во всем; во всем, что касается до сердца и души, ты знала, что только неразрывный их союз составляет истинную жизнь, что сердце без разума — страсть, пламя, пожирающее существование, что разум без сердца — холод, оледеняющий жизнь. Для тебя не нужно было длинного ряда прославленных предков, чтоб понимать святые мысли.

«Диэтика души и тела есть истина, давно известная у других народов, — говорит сочинитель статьи, — а для нас она новость», — замечает он1). Но кто ж тебе открыл эту истину, мой друг, открыл просто, как будто без влияния веков и людей? Кто ж мог открыть, кроме Бога Слова. Нужно было прежде всего верить, а потом исповедовать эту истину во благо общее тела и духа.

Если ты уже постигла один раз истину и следуешь ей, то не думай, чтоб истину можно было совершенствовать; ее откровение совершилось один раз и навеки, и потому слова: «Сколько светлых лучей прорезало в это время мрак, покрывавший всю Европу!»2) относятся только к открытиям, касающимися до совершенствования вещественной жизни, а не духовной; ибо сущность религии есть неизменный во веки дух света, проникающий все формы земные. Следовательно, мы не отстали в этом отношении от других просвещенных народов; а язычество таится еще во всей Европе: сколько еще поклонников идолам, рассыпавшимся в золото и почести! Что же касается до условных форм общественной жизни, то пусть опыты совершаются не над нами; можно жить мудро чужими опытами; зачем нам вдаваться в крайности: испытывать страсти сердца, как во Франции, охлаждаться преобладанием ума, как Англия; пусть одна перегорает, а другая стынет: одна от излишних усилий может нажить аневризм, а другая от излишней полноты — паралич.

Русские же, при крепком своем сложении, умеренной жизнью могут достигнуть до маститых веков существования, предназначенного народам.

Положение наше ограничено влиянием всех четырех частей света, и мы — ничто, как говорит сочинитель «Философического письма», но мы — центр в человечестве европейского полушария, море, в которое стекаются все понятия. Когда оно переполнится истинами частными, тогда потопит свои берега истиной общей. Вот, кажется мне, то таинственное предназначение России, о котором беспокоится сочинитель статьи «Философическое письмо».

126

Вот причина разнородности понятий в нашем царстве. И пусть вливаются в наш сосуд общие понятия человечества — в этом сосуде есть древний русский элемент, который предохранит нас от порчи.

Но рассмотрим подробнее некоторые положения сочинителя статьи «Философическое письмо». «Народы живут только мощными впечатлениями времен прошедших на умы их и соприкосновением с другими народами. Таким образом каждый человек чувствует свое собственное соотношение с целым человечеством», — так пишет сочинитель; и продолжает: «Мы явились в мир, как незаконнорожденные дети, без наследства, без связи с людьми, которые нам предшествовали, не усвоили себе ни одного из поучительных уроков минувшего»3).

Сочинитель не потрудился развертывать той метрической книги, в которой записано и наше рождение в числе прочих законнорожденных народов 4), иначе он не сказал бы этого. Он, верно, не видел записи и межевого плана земли, где отмечено родовое имение славян и руссов — отмечено на своем родном языке, а не на наречии? Если б мы не жили мощными впечатлениями времен прошедших, мы не гордились бы своим именем, мы бы не смели свергнуть с себя иго монголов, поклонились бы давно власти какого-нибудь Сикста V 5) или Наполеона, признали бы между адом и раем чистилище и, наконец, давно бы обратились уже в ханжей, следующих правилу «несть зла в прегрешении тайном». Кому нужна такая индульгенция, тот не найдет ее в наших постановлениях Церкви.

Сочинитель идет от народа к человеку, а мы пойдем от человека к народу: рассмотрим сперва, что наследует от отца сын, внук, правнук и т. д. Потом — что наследуют поколения.

Первое наследие есть имя, потом — звание, потом — имущество и, наконец, некоторый отблеск доброй славы предков; но эти все наследия, кроме звания, постепенно или вдруг исчезают, если наследники не хранят и не поддерживают их: богатство проживается, лучи отцовской славы бледнее и бледнее отражаются на потомках; остаются только слова «князь», «граф», «дворянин», «купец», «крестьянин»; но без поддержки первые падают.

Нигде и никогда никто из великих людей не дал ряда великих потомков; то же сбылось и между потомками; потомки греков не сберегли ни языка, ни слова, ни нрава, ни крови предков своих. Владыки-римляне обратились в рабов; и населившийся гонимыми отовсюду париями весь север Европы возвысился и образовал

127

новую родословную книгу своей роды; сжег разрядные книги Индии, Рима и Греции.

Где же мощные впечатления прошедших времен? И нужны ли они для нравственности человека и для порядка его жизни? Чтоб распределить свое время, знать, как употребить каждый его час, каждый день, чтоб иметь цель существования, нужны ли потомки и впечатления прошедшего? 6)

Порода имеет влияние только в отношениях людей между собою: сравнение преимущества своего с ничтожеством других делает человека гордым, презрение трогает самолюбие и убивает силы; но религиозное состояние человека не требует породы. Следовательно, для человечества гордости и уважения нашего к самим себе — нам нужно родословие народа 7); а для религии России нужно только уважение ее к собственной религии, которой святость и могущество проходит так мирно чрез века.

Наше общество действительно составляет теперь разногласие понятий; и все-таки оттого, что понятия передаются нам разномысленными воспитателями, оттого-то общество наше, долженствующее подавать во всем пример прочим состояниям, настроено на разный лад. И эта расстроенность не кончится до тех пор, покуда не образуется у нас достаточное число наставников собственных, достойных уважения и доверия родителей.

Таким-то образом чужие понятия расстраивали нас с своими собственными. Мы отложили работу о совершенствовании всего своего, ибо в нас внушали любовь и уважение только к чужому, — и это стоит нам нравственного унижения. Родной язык не уважен; древний наш прямодушный нрав часто заменяется ухищрением; крепость тела изнеживается; новость стала душой нашей; переимчивость овладела нами... Не сами ли мы разрываем союз с впечатлениями нашего прошедшего. Зачем вершины нами отрываются от подножий? зачем они живут, как гости на родине, не только говорят, пишут, но и мыслят не по-русски?

Отвечай мне, мой друг, на эти вопросы, истинны ли они? Отвечай, нужны ли соколу павлиньи перья, чтоб быть так же птицей Божьей и исполнить свое предназначение в судьбе всего творения?

При разделении односемейности европейской на латинскую и тевтоническую, сочинитель несправедливо отстранил семью греко-российскую, которая так же идет в связи с прочими и, можно сказать, составляет средину между крайностями слепоты и ясновидения 8).

128

Было трое сильных владык в первых веках христианского мира: Греция, Рим и Север (мир тевтонический).

От добровольного соединения Греции и Севера родилась Русь; от насильственного соединения Рима с Севером родились западные царства. Греция и Рим отжили. Русь — одна наследница Греции; у Рима много было наследников9).

Следует решить, в ком из них истина надежнее развивает идеи долга, закона, правды и порядка10). Может быть, одежда истины также должна сообразоваться с климатом, но сущность ее повсюду одна, ибо истекает из одного родника. Для нравственности нашей жизни мы можем пользоваться правилом Конфуция, ибо заключения разума из опытов жизни повсюду одни и те же: из всей разнородной пищи вкус извлекает только два первородных начала — сладкое и горькое.

Если нравственность повсюду одна и мы подобно прочим народам можем ею пользоваться, кто же побуждает нас предаваться совершенствованию только наружной жизни? Каждому человеку дано от неба столько воли, что он может овладеть собою, остановить ложное направление, заставить себя обдумать жизнь, ввериться в вечное правило «умерь себя и словом, и делом» и соделаться лучшим без помощи предков, но с помощью опыта людей. — Потоки блага текут также с вершины.

«Массы находятся под влиянием особого рода сил, развивающихся в избранных членах общества. Массы сами не думают, посреди их есть мыслители, которые думают за них, возбуждают собирательное разумение нации и заставляют ее двигаться вперед; между тем как небольшое число мыслит, остальное существует, и общее движение проявляется. Это истинно в отношении всех народов, исключая некоторые поколения, у которых человеческого осталось только одно лицо»11).

Последние слова противоречат первым, ибо жизнь есть движение вперед, а в природе все движения — вперед; во всех движениях природы есть начало и следствие. Как ни кажется справедливо положение сочинителя, однако ж если массу сравнить с сферой, состоящей из множества постоянно до единицы дробящихся сфер, то самому последнему существу нельзя отказать в том мышлении, из которого составляется мышление общее, высшее, приводимое в исполнение. — Иначе масса была бы бездушный материал12).

Таким образом, слова господина сочинителя «где наши мудрецы, где наши мыслители? когда и кто думал за нас, кто думает в настоящее время?» 13) сказаны им против собственного в пользу

129

общую мышления. Он отрицает этим собственную свою мыслительную деятельность14).

Наши мудрецы! Кто за нас думает!

Смотрите только на запад, вы ничего не увидите на востоке, смотрите беспрестанно на небо, вы ничего не заметите в земле. Положим, что «мы отшельники в мире, ничего ему не дали», но чтоб ничего не взяли у него — это логически несправедливо:15) мы заняли у него неуважение к самим себе, если согласиться с сочинителем письма.

И, следовательно, мы могли бы прибавить к просвещению общему, если бы смотрели вокруг себя, а не вдаль; мы вес заботимся только о том, чтоб следить, догонять Европу. Мы, точна, отстали от нее всем временем монгольского владычества, ибо велика разница быть в покорности у просвещенного народа и у варваров. Покуда Русь переносила детские болезни, невольно покорствовала истукану ханскому и была, между тем, стеной защитившей христианский мир от магометанского, — Европа в это время училась у греков и наследников их наукам и искусствам. Всемирное вещественное преобладание падшего Рима оснащалось снова в Ватикане, мнимо преображаясь в формы духовного преобладания; но это преобладание было не преобладание слова, а преобладание меча, — только скрытого 16). Русь устояла во благо общее — это заслуга ее.

Сочинитель говорит: «Что делали мы в то время, как в жестокой борьбе варварства северных народов с высокой мыслию религии возникало величественное здание нового образования?»17)

Мы принимали от умирающей Греции святое наследие, символ искупления и учились слову; мы отстаивали его от нашествия Корана и не отдали во власть папы; сохраняли непорочную глубину, перелетевшую из Византии на берега Днепра и припавшую на грудь Владимира.

Вечные истины, переданные нам на славянском языке, те же, каким следует к Европа; но отчего же мы не знаем их? Наше исповедание не воспрещает постигать таинства вселенной и совершенствовать жизнь общую ко благу. Вечная истина святой религии не процветает, иначе она бы не была вечною18), но более и более преобладает миром, более и более проясняет не себя, а людей; и тот eine идолопоклонник, кто не поклоняется Долгу, Закону, Правде и Порядку, а поклоняется золоту и почестям, боится своих идолов и из угождения им готов забыть правоту.

130

Преобладание христианской религии не основывается на насилии, и потому не поверхностная философия восставала «против войн за веру и против костров» 19), а истина самого христианства. И такой мир идей можно создать в сшибке мнений. Сшибка мнений свойственна ученикам, в этих жарких спорах ложный силлогизм так же может торжествовать, как и меч в руках сильнейшего, но вместе и несправедливейшего. Истинное убеждение скромно удаляется от тех, которые его не понимают, не унижает себя раздором за мнения. И потому мне кажется, что религия в борениях Запада была только маской иных человеческих усилий; ибо религия не спрашивает человека, на каких условиях живет он в обществе: она уверена, что если образцы общественной жизни живут правдой, а не языческой себялюбивой хитростию, то из всех усилий общества один и тот же вывод: долг, закон, правда, порядок.

Религия есть одно солнце, один свет для всех; но равно благодетельные лучи его не равно разливаются по земному шару, а соответственно общему закону вселенной. Согласуясь с климатом природы, у нас холоднее и климат идей, с крепостью тела у нас могут быть прочнее и силы души. И мы не обречены к замерзанию: природа дала нам средства согревать тело; от нас зависит сберечь и душу от холода зла.

Этим я хотел кончить письмо мое, но не мог удержаться еще от нескольких слов в опровержение мнений, что будто Россия не имеет ни историй, ни преданий, — не значит ли это, что она не имеет ни корня, ни основы, ни русского духа, не имеет ни прошедшего, ни даже кладбища, которое напоминало бы ей величие предков? — Надо знать только историю салонов, чтоб быть до такой степени несправедливым.

Виновата ли летопись старого русского быта, что ее не читают?

Не ранее XII века все настоящие просвещенные царства стали образовываться из хаоса варварства. В XII веке у нас христианский мир уже процветал мирно; а в Западной Европе, что тогда делалось? Овцы западного стада, возбужденные пастырем своим, думали о преобладании; но, верно, святые земли не им были назначены под паству. Бог не требует ни крови, ни гонений за веру: мечом не доказывают истины. Бог слова покоряет словом. Гроб Господень не яблоко распри; он — достояние всего человечества.

Таким-то образом мнимо великое предприятие должно было рушиться. Мы не принимали в нем участия, и похвалимся этим. Мы в это время образовали свой ум и душу — и потому-то ни одно

131

царство, возникшее из средних времен, не представит нам памятников XII столетия, подобных Слову Игоря, Послания Даниила к Георгию Долгорукому и многим другим сочинениям на славянском языке, даже и IX и X столетий20). Есть ли у кого из народов Европы, кроме шотландцев, подобные нашим легенды и песни? 21) у кого столько своей, родной, души? откуда вьются эти звонкие, непостижимые по полноте чувств, голоса хороводов? — Прочтите сборник Кирилла Данилова древнейших народных преданий-поэм. У какого христианского народа есть Нестор? 22) у кого из народов есть столько ума в пословицах? а пословицы не есть ли плод пышной давней народной жизни?

Еще оставалось бы высчитать тебе природные свойства и прижитые недостатки наши и прочих просвещенных народов, взвесить их и по ним уже заключить, который из народов способнее соединить в себе могущество вещественное и духовное. Но это — новый обширный предмет рассуждения.

Довольно против мнения, что мы ничтожны.

ПРИМЕЧАНИЯ

1) У Чаадаева: «Для души есть диэтическое содержание, точно так же как и для тела; уменье подчинять ее этому содержанию необходимо. Знаю, что повторяю старую поговорку; но в нашем отечестве она имеет все достоинства новости» (здесь и далее письмо цитируется по русскому переводу, напечатанному в «Телескопе»; большинство исследователей считает, что автором перевода был Н. Кетчер): Сочинения и письма П. Я. Чаадаева. T. II. Москва, 1913—1914, с. 6.

2) В этом месте Письма Чаадаев говорит о европейском средневековье (Чаадаев, там же, с. 13).

3) Чаадаев, там же, с. 8.

4) Речь здесь идет о «Повести временных лет».

5) Сикст V (1521 — 1590); избран на папский престол в 1585 г.; пытался подчинить монархов Западной Европы, в частности германского императора Рудольфа II, папской власти.

6) «Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас... То, что у других народов давно вошло в жизнь, для нас до

132

сих пор есть только умствование, теория... Примеры не далеки; вы сами, созданные так счастливо, что можете совмещать в себе все, что есть в мире благого и истинного, одаренные сознанием всего, что доставляет изящнейшие и чистейшие душевные наслаждения, скажите, далеко ли ушли вы со всеми этими достоинствами? Вы ищите даже того, чем наполнить, ваш день, не то что целую жизнь» (Чаадаев, указ. соч., с. 6).

7) Это место статьи не совсем ясно; автор, очевидно, полагает, что, для того чтобы иметь чувство национальной гордости и национального самоуважения (может быть, даже национального превосходства), народу необходимо иметь свою историю. (Человечность — свойственное человеку чувство. — См.; Словарь церковнославянского и русского языка. T. IV. СПб, 1868, с. 902.)

8) «Народы Европы имеют одну общую физиономию, какой-то отблеск односемейственности», — пишет Чаадаев; далее читаем о «разделении их на ветви латинскую и тевтоническую» (Чаадаев, указ. соч., т. II, с. 9).

9) Согласно Хомякову, римская цивилизация была загрязнена кушитской примесью необходимости: «Для Рима и его законов высшее в мире было само государство — единственная неоспоримая святыня и начало всякой святыни» (А. С. Хомяков. Полное собрание сочинение сочинений в восьми томах. 4-е изд. T. VI. М., 1900-1910, с 457); Россию нельзя считать Третьим Римом: «Тупые головы искали Рима в России. Сущая нелепость. После христианства нет уже возможного Рима» (Там же, с. 79). Что касается Греции, Хомяков полагал, что ее цивилизация была также заражена кушитством, хотя и в меньшей степени, чем римская; он считал, что ее заслугой было сохранение православной веры и передача ее России.

10) Чаадаев называет «необходимыми началами» западного общества «идеи долга, закона, правды, порядка» (Чаадаев, указ. соч., т. II, с. 10)

11) Там же, с. 11.

12) Мысль, весьма напоминающая хомяковское понятие соборности.

13) Чаадаев, указ. соч., т. II, с. 12.

14) Очень тонкое замечание. В «Философических письмах» Чаадаев изложил свою философию истории, основанную на его интерпретации прошлого Западной Европы. По мере развития исторического процесса, движущей силой которого является Провидение, развивается и коллективное сознание человечества («всемирное разумение»); это коллективное сознание есть проводник между Провидением и человечеством. Цель исторического процесса — апокалиптическое единение всех человеческих душ и всех нравственных сил. Парадокс философии истории Чаадаева заключается в том, что она неприложима к его собственной стране, ибо, полагает Чаадаев, Россия — это tabula rasa, у которой нет ни своей

133

истории, ни своей цивилизации. Чаадаев был вынужден заключить, что Россия — это страна-исключение, призвание которой, может быть, в том, что ей суждено преподать миру некий великий урок.

15) У Чаадаева: «Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего не взяли у него...» (Чаадаев, указ, соч., т. II, с. J2).

16) Фраза, напоминающая высказывания Хомякова о Католичестве.

17) Чаадаев, указ. соч., т. II, с. 13.

18) Характерное для Хомякова софистическое умозаключение.

19) У Чаадаева: «Пусть поверхностная философия вопиет, что хочет, против войн за веру, против костров, зажженных нетерпимостью» (Чаадаев, указ. соч., т. II, с. 17).

20) Фраза, категоричность и патриотическое преувеличение которой напоминает многие высказывания Хомякова о русской культуре; так, у Герцена находим упоминание о том, как в 1840 году Хомяков говорил, что «во всей Европе нет лучше здания, как Успенский собор» (Герцен, указ. соч., т. XXII, с. 77).

21) Подразумеваются поэмы Оссиана, чрезвычайно популярные в конце XVIII и начале XIX вв.; в действительности их автором был шотландский поэт Джеймс Макферсон (1736—1796).

22) Еще одно характерное преувеличение: достаточно сказать, что «Церковная история английского народа» («Hisloria Ecclesiastica Gentis Anglorum») Била, входящая в число наиболее великих памятников английской литературы, была завершена в 731 г.

134