Автобиографические записки

Мой дедушка по материнской линии, Николай Кузьмич, вел семейный дневник. В нем я нашел запись и о себе: «22 сентября 1935 года в 9 часов вечера Маня родила мальчика». Ярославль, где я родился, стал для меня духовной колыбелью: все, чем я обязан в своем духовно-нравственном формировании, получил там.

С сердечной теплотой вспоминаю свою маму, Марию Николаевну, которая передала мне и веру, и народное благочестие. Она, духовная дочь архиепископа Варлаама (Ряшенцева), много рассказывала о его служении и пережитых гонениях. От нее я впервые услышал об обновленческом расколе и как в Ярославле, в единственной действующей церкви, в нижнем просторном храме, занятом раскольниками, было пусто, а на втором этаже Никольская часовня, где служил тогда отец Владимир Градусов (впоследствии архиепископ Ярославский и Ростовский Димитрий, у которого я прислуживал до поступления в семинарию), была всегда переполнена богомольцами и часто по высокой, заполненной людьми лестнице невозможно было пройти внутрь храма. Однажды, помню, стоя на этой лестнице в зимнюю стужу, я пожаловался, что у меня озябли ноги, на что мама ответила: «Не обманываешь? Ведь Бог все видит!» В ответ на эти слова решил, что мне лучше потерпеть, но не уходить домой до окончания богослужения.

Запомнилась и жертвенная любовь матери ко мне. Мы жили в крайней нищете. И вот, когда в раннем детстве я тяжело заболел и был положен в больницу, мама сняла свою единственную золотую коронку с зуба и передала в дар кому-то из медицинского персонала, чтобы улучшить за мной уход.

В нашей квартире зимой промерзали стены, и мама, чтобы согреть и как-то прокормить, водила меня в семью своих друзей Барщевских - интеллигентных людей, хранивших глубокое благочестие. Вера Ивановна, мать семьи, научила меня читать по-цер-

557

ковнославянски. Помню, как она объясняла, что надо молиться до и после обеда, а если нет такой возможности из-за окружения неверующих людей, - следует, сначала четыре раза почерпая суп из разных сторон тарелки, делать таким образом крестное знамение.

В детские годы я сделал из лампадки кадило, изобрел клобук и, подражая священнослужителям, используя эту «утварь», читал акафист святителю Николаю, а мама совмещала в одном лице и певчих и богомольцев.

Уверен, что живая вера помогала матери преодолевать многие лишения в жизни. В один из таких трудных периодов она увидела во сне коленопреклоненного монаха, молящегося перед Казанской иконой Божией Матери, который, указывая на этот образ, сказал: «Молись Ей, Она тебе поможет». Сон троекратно повторился. Мама любила рассказывать этот сон, а мне говорила, что эта семейная икона, которую она видела во сне, является чудотворной и в конце своей жизни благословила ею меня.

С десятилетнего возраста я стал постоянно прислуживать при Ярославских архиереях. И в начале этого служения встретился с испытанием, которое могло в какой-то мере изменить мой жизненный путь. За архиерейским богослужением я стоял со свечой, а подсвечник был вдвое больше меня и казался мне тогда тяжелым. Через какое-то время у меня начались боли в спине. Обеспокоенная этим мать хотела приостановить мое первое церковное послушание, и она пошла вместе со мной посоветоваться к протоиерею Николаю Апеллесову, настоятелю кафедрального собора. Батюшка был престарелым и глубоко духовным пастырем, очень популярным среди моих земляков. Внимательно выслушав опасения матери и мои размышления, отец Николай ответил коротко: «Володя уже не сможет оставить это служение и не надо ему мешать». Эти слова для меня оказались решающими.

В сентябре 1953 года я навсегда оставил родительский дом и направил свои стопы в Ленинградскую Духовную семинарию. Отец свое напутствие написал мне на обратной стороне маленькой своей фотографии: «Милый сын Вова! Избранный тобою жизненный путь нелегок и против моего желания, но как отец желаю тебе успеха, счастья, и будь всегда честным и отзывчивым. 19/IX - 1953 г. Ярославль». А мама на своей фотографии заверила меня: «Милый мой мальчик, мама всегда с тобой. 19/IX - 1953 г.». Отец не был атеистом, но не являлся и практикующим христианином, хотя происходил из старообрядческой семьи. Он мог предполагать, как тяжел путь священнослужителя. Видимо, его худшие предчувствия

558

выразились в том, что, когда летом 1954 года я приехал на каникулы, в этот день каждый час передавали по радио текст о новых антирелигиозных директивах. Он с болью сказал мне: «Вот видишь! Я ведь тебе говорил!» Но меня уже ничто не могло остановить. Я был счастлив, что учусь в семинарии. В последующие годы антирелигиозные кампании и атмосфера нетерпимости к Церкви меня только закаляли. А «уход» из Церкви и отречения некоторых священнослужителей и даже моих бывших учителей, конечно же, ранили душу, но в то же время усиливали и любовь к Матери-Церкви.

Приблизительно в 1948 году я познакомился с иеродиаконом Никодимом (Ротовым), который после матери и благочестивых мирян оказал решающее влияние на формирование моей личности и церковного призвания. В его лице я обрел и постоянного духовника, и впоследствии великого иерарха, который с доверием вел и меня к высоким должностям в служении Церкви, строго взыскивая при любых моих опрометчивых шагах.

Еще до поступления в семинарию я имел призвание к пастырскому служению, и при обучении в духовной школе очень хотел побыстрее принять сан, но это осуществилось только на третьем курсе Академии.

До сих пор вспоминаю с волнением свой разговор с инспектором Академии профессором Львом Николаевичем Парийским. «Моих родителей не будет сегодня, - сказал я ему, - к вам, как к отцу, я пришел за благословением перед постригом».

Лев Николаевич благословил меня древним складнем, сказав, что эту икону он получил в благословение от митрополита Петроградского Вениамина (сщмч., 1922), у которого он был секретарем. В своей келье я храню этот образ как живую связь с новомучениками Российскими.

Перед монашеским постригом мне пришлось реально встретиться с тем, что такое послушание. Очень желая иметь на память магнитофонную запись чина пострижения, а также фотографии, я договорился со своими однокурсниками, чтобы они помогли мне в этом. Но буквально за час до службы отец Никодим, приехавший тогда из Москвы для совершения пострига, сказал мне, что это будет такое событие в жизни, которое должно остаться только в моем сердце, а все, что я задумал, - неуместно. На мои рассуждения он мне сказал: «Выполни это как свое первое монашеское послушание».

Постриг совершался в субботу в конце всенощной в академическом храме во имя Святого Иоанна Богослова и, видимо, произвел впечатление на прихожан, потому что вскоре, как я слышал, при-

559

шло указание, чтобы в стенах Ленинградской Духовной Академии не совершались монашеские постриги. Во всяком случае, прошло несколько лет прежде, чем они там возобновились.

Летом I960 года во время каникул я получил возможность послужить в родном для меня ярославском соборе рядовым священником. Мне пришлось совершить несколько отпеваний на дому, одно из которых врезалось в мою память. Хоронили невесту, утонувшую в Волге во время катания на лодке со своим женихом...

Стояла жаркая погода, в комнате было душно, а гроб распирало от вздувшегося тела покойной, и стоял страшный смрад. И я с особым чувством прочитал стихиру, мысли которой никогда затем не оставляли меня: «Яков живот наш есть; цвет, и дым, и роса утренняя воистину. Приидите убо, узрим на гробех ясно, где доброта телесная; где юность; где суть очеса, и зрак плотский: вся увядоша яко трава, вся потребишася...» И в последующие годы и десятилетия моей жизни, когда смерть уносила Святейших Патриархов, братьев-архиереев, вождей народов, на глазах распалась великая держава, те же мысли овладевали мною: «Вся суета человеческая, елика не пребывают по смерти: не пребывает богатство, ни сшествует слава: пришедши бо смерти, сия вся потребишася». И помня, что «от всякой пирушки ладаном пахнет», я уклоняюсь от пышных празднеств своих личных дней и юбилеев, стремясь в это время к уединению.

Еще до поступления в семинарию я слышал рассказы отца Никодима о его первом деревенском приходе в селе Давыдове, который мне удалось посетить. Когда я думал о своем пастырском служении, то мечтал попасть в такой же глухой деревенский приход... И как же трудно было вместо этого после окончания Духовной Академии получать направление в Берлин, где я стал не пастырем в деревенском приходе, а редактором журнала «Голос Православия», да еще на незнакомом мне немецком языке! Опять на мои слова смущения пришлось услышать из уст духовного отца, что это мое монашеское послушание, а оно - выше поста и молитвы! С тех пор я уже не отказывался ни от каких послушаний, как бы тяжелы или необычны они ни были для меня. А Господь всегда помогал их исполнять. Неоднократно Владыка Никодим повторял мне: «Ничего не ищи и ни от чего не отказывайся». Вроде простые слова, но когда они стали принципом жизни, мне было легко осуществлять свое служение.

Находясь в Риме, будучи наблюдателем на IV Сессии Второго Ватиканского Собора, я был извещен, что 25 ноября 1965 года мне определено быть епископом Зарайским. Поскольку было соглаше-

560

ние между Православными Церквами не иметь епископов наблюдателями на Ватиканском Соборе, моя хиротония задержалась и состоялась только через месяц.

В 1965 году за плечами уже было несколько лет активного служения Церкви, и поэтому, исходя из опыта, при наречении я так сформулировал свои мысли о предстоящем архиерейском служении: «Уповая на помощь Господа нашего Иисуса Христа и Его Пречистой Матери, Заступницы усердной рода христианского, все мои силы и впредь буду безраздельно отдавать тому послушанию, которое будет указывать мне Церковь Христова. И, определяя то, чему особенно будет посвящена забота сердца моего в архиерейском служении, я хочу назвать два момента: единство и мир. Единство разобщенных и нередко отчужденных братьев, единство стада Христова, единство Церкви Божией, мир в Церкви, мир в душах человеческих, глубокий неотъемлемый мир всей вселенной - вот то, что становится отныне предметом моих сугубых забот и посильных трудов. Но, чтобы идти в этот трудный, но богоугодный и благословенный путь, надо иметь в руках жезл как опору и помощь. Этим жезлом, сильным и необходимым, являются молитвы Церкви и добрые советы братьев».

С отроческих лет, находясь во время богослужений в алтаре, я приходил в смущение от неблагоговейности некоторых священнослужителей, и, грешный, осуждал их и тогда еще дал себе слово: когда стану иереем, не буду в этом им подражать! И до сих пор там, где я совершаю богослужение, стараюсь сам не допускать праздных разговоров в алтаре и не терплю от остальных...

По-человечески преждевременно трагически погибли в 1970 году отец, а в 1975 году - мать. В скорби о потере близких я искал для себя духовный смысл происшедшего. И мой внутренний голос в ответ на мои тягостные раздумья сказал: «Господь освободил тебя от мирских попечений, чтобы ты полностью посвятил себя служению Церкви!». И действительно, назначения в 1972 году Председателем Отдела внешних церковных сношений, а через 5 лет - митрополитом Крутицким и Коломенским, можно сказать, ни часа не оставляли для иных попечений.

В этот период мне много приходилось путешествовать. Продолжая традицию своего предшественника по Отделу внешних церковных сношений митрополита Никодима, я считал необходимым участвовать в важных церковных событиях за рубежом, на различных конференциях, на интронизациях предстоятелей Православных Церквей и инославных исповеданий, а потом... и на их похоронах.

561

Не могу забыть своих эмоций, которые дважды пережил. Первый раз - это были чувства, ведомые только Богу: в бытность мою Начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме я впервые поклонился Гробу Господню и в тот момент сказал себе: «Большего счастья невозможно ощутить на земле - теперь и умереть можно!» В другой раз, много лет позже, закрывая Московскую международную конференцию 1977 года «Религиозные деятели за прочный мир, разоружение и справедливые отношения между народами», я перед более чем 650 видными представителями религий мира сказал: «Дорогие братья и сестры... это самый счастливый день в моей жизни». Так можно было публично признаться после двухлетней на-пряженной работы по подготовке и проведению первого в истории нашей страны форума, оказавшего влияние не только на международную обстановку, но и на внешнее положение Русской Православной Церкви в Советском Союзе.

В 1964 году мне пришлось возглавить первую после 1917 года паломническую делегацию Русской Православной Церкви, посетившую Святую Гору Афон, Грецию, Израиль, Иорданию, Ливан, Сирию. Никогда не забуду того духовного бодрствования, которое испытал во время длинных ночных служб в Свято-Пантелеимоновском монастыре, и исповедь у настоятеля обители схиархимандрита Илиана. Мне казалось в тот момент, что этот немощной, но святой старец одним лишь своим словом при желании мог бы изменить мою жизнь... Но он утвердил меня и в вере, и в служении. Царство ему Небесное и вечный покой!

В 1972 году митрополит Никодим после перенесенного инфаркта подал прошение Святейшему Патриарху Пимену и Священному Синоду об освобождении его от должности Председателя Отдела внешних церковных сношений и назвал своим преемником мое имя. Эта просьба Владыки была уважена. А в 1981 году и мне пришлось обратиться с подобной же просьбой. Л. В. Овчинникова, врач, которая лечила и Владыку Никодима, неоднократно говорила мне в то время о необходимости уменьшить нагрузку в работе. В противном случае она мне гарантировала инфаркт в ближайшее время. Не так легко было пойти на этот шаг. Ведь с Отделом меня связывало более двух десятилетий! Мою просьбу, как некогда и митрополита Никодима, тоже удовлетворили. Но, насколько приходилось слышать, никто не верил, что это не отстранение, ибо в советский период с таких должностей добровольно не уходили! Я же по-прежнему продолжал активно участвовать во внешней деятельности, а во внутренней - оставался Управляю-

562

щим Московской епархией и по этой должности - постоянным членом Священного Синода.

К 20-летию со дня кончины митрополита Никодима я посчитал необходимым собрать свидетельства тех, кто знал его и осуществлял в одно время служение Святой Церкви: матери, друзей детства, духовных чад, собратьев-епископов и представителей Поместных Православных Церквей. Так появилась в 1998 году книга «Человек Церкви», а в 1999 году - ее второе издание. Теперь, кто непредвзято захотел бы познакомиться с этой великой личностью, сможет услышать очевидцев и свидетелей жизни и служения Владыки, читая эту книгу.

За несколько минувших десятилетий пришлось посетить много стран на Востоке и Западе, Севере и Юге. При бесчисленных встречах всегда стоял вопрос о судьбе Русской Православной Церкви в Советском Союзе. Тогда было принято считать, что это Церковь бабушек. И когда меня спрашивали, что будет с нашей Церковью, когда умрут бабушки, я всегда отвечал: «Наши бабушки бессмертны!» Сегодня хочется низко поклонится этим мужественным «бессмертным» бабушкам, передавшим православную веру своим детям и внукам.

Известно, что детские впечатления наиболее сильны и неизгладимы. Мое участие в отроческом возрасте в службах архиепископа Ярославского и Ростовского Димитрия (Градусова), добрейшего иерарха и одаренного проповедника, привили мне любовь к литургике и гомилетике.

Я был свидетелем, как Владыка Димитрий не мог проводить своего собеседника, не одарив его чем-нибудь. Помню свои посещения его, когда он был уже на покое. Не обладая большими средствами, он всякий раз давал мне или книжку, или, как он любил выражаться, - «копеечку». Его доброта запала в мою душу. Подражать ему в этом стало для меня обычным делом, а когда не оказывается такой возможности, на душе бывает неспокойно.

Мне всю жизнь везет на встречи с добрыми людьми, которые облегчают мое служение и жизненный путь. В Отделе внешних церковных сношений у меня был заместитель, которому я мог всецело доверять,- Владыка Хризостом, ныне митрополит Виленский и Литовский.

В Тульской епархии я с таким же теплым чувством вспоминаю блаженнопочившего протоиерея Анатолия Радионова, который был там моим секретарем. А в последнюю четверть века со мной самоотверженно разделяет труды по управлению Московской епархией архиепископ Можайский Григорий.

563

Мне Господь дал непосредственно послужить трем Российским Первосвятителям, и я ни разу не имел от Святейших Патриархов ничего, что меня когда-либо огорчило. Их любовь, доверие и внимание всегда подвигали к ответственному и усердному служению им, а через это - Святой Христовой Церкви.

Посещали меня и испытания. Так, при начале прокатившейся волны убийств священнослужителей, я чуть было не открыл этот печальный счет: 27 сентября 1988 года на лестничной площадке около моей квартиры двое неизвестных при нападении сильно меня ранили, но Господь дал мне силы обратить их в бегство... А 15 марта 2001 года на одной из московских улиц меня сбил трактор МТ 8 с прицепом. Оказавшись под этой машиной, я опять чудом остался жив... Вспоминая эти происшествия, я повторяю слова Псалмопевца: «Строго наказал меня Господь, но смерти не предал меня» (Пс. 117:18).

Из всех послушаний, на которые меня благословляла Церковь, самыми трудными оказались два: возглавление Комиссии по художественному убранству Храма Христа Спасителя в Москве (1995-1998) и членство в «Правительственной Комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая II и членов его семьи» (1993 — 1998). Но, трудясь по совести, я смог с достоинством и пользой для нашей Святой Церкви совершить и это служение, теперь же могу исповедать, что это было сделано через проявление силы Божией в моем немощном естестве (2 Кор. 12: 9).

На закате дней своей жизни я с особым чувством душевного трепета думаю об одном из самых важных и святых послушаний в моем архиерейском служении, которое по Божию Промыслу вот уже более двух десятилетий несу, возглавляя труды в нашей Святой Церкви по канонизации святых. Все пройдет и забудется, но внесенные в календарь Православной Церкви имена святых, прославленных за эти годы, останутся в памяти Вселенской Церкви на века. И я смиренно испрашиваю их небесного предстательства у Престола Господа Славы о моем недостоинстве.

ЮВЕНАЛИЙ, митрополит Крутицкий и Коломенский

(2002)

564