В период домонгольский у нас было прославлено посредством житий очень небольшое количество наших святых. Настоящих житий, не считая кратких повестей, составляющих Патерик Печерский, было написано и всего пять: князей-мучеников Бориса и Глеба, преп. Феодосия Печерского, преп. Евфросинии Полоцкой, святителя Ростовского Леонтия и преп. Аврамия Смоленского. Не должно представлять себе дела таким образом, будьте число святых, которые были бы достойны прославления посредством житий, и всего состояло у нас в период домонгольский только

1) [Ср. Историю канонизации святых в Русской церкви Е. Е. Голубинского, 2 изд., М. 1903 г.].

169

из указанной пятерицы. Если в Печерском монастыре мы видим целый сонм подвижников, то, конечно, в продолжение нашего периода Бог не ограничивал свою благодать одним только местом во всей Русской земле, т. е. этим Печерским монастырем 1). Крайнюю малочисленность святых, прославленных у нас в наш период, надлежит объяснять двумя причинами. С одной стороны, предки наши заимствовали от Греков многочисленнейший сонм святых, пред которым они, будучи ослепляемы и подавляемы им, как бы смирялись, так что дерзали пополнять его своими святыми только с великою осторожностью; с другой стороны, относительно возможности писания житий они слишком мало и скудно располагали этой тростью книжника скорописца, которая бы в состоянии была начертывать жития, сколько-нибудь достойные своего имени.

По обеим сейчас указанным причинам и в рассматриваемое нами время могло бы быть написано у нас житий наших святых немного более, чем в период домонгольский. Но особые исторические обстоятельства нашего времени вызвали предков наших на то, чтобы они озаботились прославлением своих святых посредством житий с нарочитым старанием. После собора Флорентийского и вскоре за ним последовавших окончательного разрушения Турками византийской империи и взятии ими Константинополя, высокая роль представительницы православного христианства перешла, по представлениям предков наших на нашу Россию; представительница православного христианства должна была украшаться тем, что составляет венец этого украшения — сонмом святых: это и заставило предков наших не таить и не полагать под спудом славу своих святых, но с нарочитым старанием извести ее на свет общего ведения и видения. В продолжение двух сот лет от нашествия Монголов до Флорентийского собора у нас написано было житий святых только одним или двумя более, чем в период домонгольский, т. е. шесть или семь. Тотчас после собора Флорентийского—взятия Константинополя Турками, у нас началось усиленное писание житий святых, что и продолжалось до митр. Макария включительно, так что в течение ста двадцати пяти лет от собора до его смерти житий написано было [до 49, а если считать отдельно редакции одних и тех же житий,—до 52; кроме того составлены: надгробные слова 5 святым, целый патерик Волоколамского монастыря и до 7 новых редакций прежних житий]. Точнейшим образом за эти сто двадцать пять лет история писания житий святых такова: тотчас после собора Флорентийского начали писать жития с возможною поспешностью; по некотором времени это спешение улеглось и писание житий пошло ровным постепенным ходом, против прежнего времени форсированным; митр. Макарий и книжные русские люди его времени, при которых го-

1) После нашествия Монголов было прославлено некоторое количество домонгольских святых.

170

сударь наш формальным образом возложил на себя венец царей византийских и государство наше формальным образом заняло место империи византийской, по сему именно поводу, о чем мы говорили выше, показали заботливость о написании житий святых еще несравненно большую, нежели как это было тотчас после собора Флорентийского.

Жития святых должны быть историческими рассказами о жизни и подвигах людей, прославившихся тою и другими, и по-видимому писать их, как такие рассказы, очень просто. Но в действительности жития не были только историческими рассказами о святых, а представляли из себя в гораздо большей степени еще нечто иное. Всякое дело начинается с того, чем ему надлежит быть, и уклоняется с своего прямого пути лишь постепенно. В древнейшее время у Греков жития святых действительно были историческими рассказами об их жизни и подвигах, и поэтому между древнейшими греческими житиями можно находить истинно прекрасные по той назидательности, которую представляет собой исторически повествуемое в них, т. е. подробно изображенные в них эти жизнь и подвиги. Но ложное мнение, будто более назидает ораторство и риторика, чем безыскусственный рассказ, сделало то, что жития начата становиться все более и более искусственными и наконец совершенно превратились в искусственную обработку исторического материала, который давали собой жизнь и подвиги святых. Когда мы приняли христианство от Греков, жития уже совсем стали у них именно этим родом словесных произведений. Но при таком литературном превращении житий и нетрудность их писания превратилась в очень большую трудность, почти что равнявшуюся трудности слагания церковных слов.

В период киевский с писанием житий было у нас таким образом, что самый первый по времени составитель их был вместе с тем и лучшим по качеству (преп. Нестор). Подобного не могло быть в период московский. В Киеве водворение книжности началось с попытки введения настоящего образования, и хотя попытка не удалась, но по крайней мере плодом ее и остатком от нее была сравнительно высокая грамотность (точнее было бы выразиться—грамотейность). Московская Русь начала с совершенной безграмотности, чтобы потом постепенно создавать у себя грамотность. Правда, были у Москвы Новгород и Ростов, которые, по-видимому, могли быть ее руководителями в сем случае. Но на Новгород и Ростов грамотность не успела достаточным образом распространиться из Киева в период домонгольский и после нашествия Монголов они оказывались не в таком положении, чтобы быть руководителями Москвы, а в таком, чтобы вместе с нею только водворять у себя тоже, что и она. Чрезвычайно нескоро водворилась на Москве грамотность настолько, чтобы она могла справляться с задачею писания житий святых. Правда, что в первые двести лет рассматриваемого нами времени,—от нашествия Монголов до Флорентийского собора, мы находим между нашими писателями житий святых одного

171

даже выдающегося из ряда вон: но этот один (монах Епифаний Премудрый, о котором ниже) должен быть признаваем за случайность и за человека, приобретшего свое исключительное искусство писать жития не в России. А то, что видим неслучайного, свидетельствует о чрезвычайно низком уровне среди книжных людей Москвы писательской способности. В 1326 г. скончался митр. св. Петр, и решено было написать его житие; несомненно, что в следствие побуждений политических, которые указаны нами выше [стр. 150 первой половины сего тома], должны были очень желать, чтобы житие написано было по возможности удовлетворительно: и однако вовсе не нашли человека, который бы написал житие сколько-нибудь удовлетворительное и принуждены были удовольствоваться житием весьма неудовлетворительным. Через 50 лет с небольшим после смерти св. митр. Алексея (1378 г), также решено было написать его житие, и опять не нашли человека, который бы написал последнее сколько-нибудь удовлетворительно и должны были удовольствоваться житием, которое еще ниже по качеству жития св. Петра. Мы сказали, что Флорентийский собор побудил предков наших озаботиться прославлением своих святых чрез написание их житий; но если бы не помог предкам нашим счастливый случай, то заботы их могли бы оставаться бесплодными заботами более пли менее продолжительное время. Счастливый этот случай состоял в том, что тотчас после собора прибыл к нам в Россию один сербский монах, обладавший специальною способностью писания житий (по имени Пахомий,—о нем ниже, стр. 176 и след.), услугами которого у нас и воспользовались. Наконец, во второй половине XV века московские книжные люди оказываются настолько сильными в книжности, что находятся в среде их одно за другим отдельные лица, образующие в своей совокупности целый, сравнительно длинный ряд лиц, которые принимают на себя писание житий святых и которые делают наконец агиографию обычной отраслью нашей письменности, так сказать, совсем акклиматизируя и натурализуя ее у нас. А во второй четверти XVI века митр. Макарий и одними желаниями с ним проникнутое общество уже зараз находят достаточное количество рук для того, чтобы произведены были обширные агиографические работы. Это не должно представлять себе так, чтобы со второй половины XV века Русские стали (сделались способными) писать жития исключительно хорошие, а так, что они наконец нашли одолимою для себя трудность писания житий, что, тем или иным способом одолевая трудность, они начали писать их и что, подобно тому, как люди долго не имевшие какого-нибудь ремесла, наконец вводят его у себя, именно усвоили нам, как сказали мы, эту отрасль письменности.

Что касается до литературного достоинства наших житий, начиная с того времени, как они стали обычным видом нашей письменности, то достоинство это различно, а общий отзыв о нем, как уже и само собою можно предполагать по состоянию нашей книжности, далеко не положительный, а весьма отрицательный. Есть весьма немногие жития

172

очень хорошие в смысле тех безыскусственных исторических повестей, которыми были у Греков жития в древнейшее время; есть не особенно многие жития достаточно хорошие в смысле той искусственной обработки подлежавшего им исторического материала, чем вообще стали у Греков жития в позднейшее время; но значительно большая часть житий, представляя из себя эту искусственную обработку, являются таковою в различной степени неудовлетворительными. Относительно искусственной обработки житий, т. е. относительно риторического изложения исторического материала или относительно замены этого последнего, в случае его недостатка, риторикой нашим составителям житий не приходилось быть творцами или изобретателями, а только заимствователями из многочисленнейшего собрания житий греческих. Как заимствователи, большая часть наших составителей житий и являются в различной степени неудовлетворительными: одни употребляют риторику сверх меры, другие употребляют ее сверх меры и вместе с тем не кстати, третьи соединяют отдельные риторические фразы в целые речи так, что выходит риторическая нескладица; вообще, неудовлетворительность этой большей части наших житий состоит в том, что составители их обнаруживают различную степень неумелости в пользовании риторикой. Есть и такие жития, составители которых очень просто разрешают для себя задачу пользования, а именно—составляют жития посредством дословных выписок из других житий, идущих и нисколько не идущих к тем святым, жизнь которых описывают 1).

Прежде чем не водворилось у нас писание настоящих житий святых (а отчасти и после сего), существовала у нас особая, нам свойственная, агиографическая письменность. Не отваживаясь писать настоящих житий, книжные монахи некоторых монастырей заботились о том, чтобы хотя несколько и как-нибудь увековечить память основателей монастырей или (что составляет только весьма немногие исключения) бывших между ними знаменитых подвижников, и писали о них так сказать бесформенные в отношении литературном и неукрашенные житийным ораторством записки, в которых безыскусственно и вместе с тем большею частью—беспорядочно поведывалось для памяти «мало нечто» о святых и которые потом служили материалом для составителей настоящих житий.

История писания наших житий состояла не только в том, что они писались, но и в том, что довольно значительное количество их после написания исправлялись и переделывались. Некоторые жития в своем первоначальном виде оказывались неудовлетворительными в отношении к житийному ораторству, слитком скудными в отношении к истори-

1) (Жития святых писали на выхвастку,—Епифаниево Житие преп. Сергия л. 2 об. [«Не пишите новотворных канонов и жития человеческая особь по домом и в монастырех по кельям, младоумниц, без церковного благословениа»,—см. Жмакин митр. Даниил стр. 90 Приложений].

173

ческим сведениям или то и другое вместе; поэтому составлялись новые их редакции, с тем, чтобы улучшать их в одном пли другом отношении или в обоих вместе. Некоторые жития и в своем первоначальном виде были более или менее удовлетворительны, но с течением времени увеличивалась требовательность к житиям, как к произведениям ораторским, и поэтому предпринимали новые их обработки во удовлетворение этой требовательности. Жития переделыванные по одному разу довольно многочисленны, но есть и такие, что переделывались до трех раз. В позднейшее время считалась необходимой принадлежностью жития возможно риторическая и возможно пространная похвала святому, как его (жития) заключительная часть; между тем иные из житий, ранее написанных не имели этих похвал или имели их слишком мало удовлетворявшие позднейшим требованиям: и к житиям, не имевшим похвал, они приписывались, а похвалы, признававшиеся неудовлетворительными, подвергались переделке. Наконец, есть немного и таких случаев, что написано было по нескольку житии одного и того же святого независимых одно от другого.

Что жития представляют собою чрезвычайно скудный источник сведений по общей истории отечества церковной и гражданской, об этом мы говорили выше. Но о житиях рассматриваемого нами времени должно сказать, что их достоверность и в отношении к частной жизни тех святых, которым они посвящены, весьма далеко не безусловна. Некоторые жития мы имеем возможность поверить по летописям, и находим, что они допускают грубые ошибки; сравнивая несколькие редакции одних и тех же житий мы иногда находим, что в позднейших редакциях заведомо более или менее переделываются, т. е. пересочиняются, исторические факты. Немалая часть житий писана спустя много времени после смерти святых и при том так, что у их составителей не было никакого другого источника, кроме устного предания: естественно, что составители житий должны были воспроизводит при сем историю и вместе легенду. Цель житий не история, а назидание, и позднейшее время прямо предоставляло составителям житий широкую свободу относительно переделки фактов исторических сообразно с целями назидания...1). До какой степени доходила свобода составителей житий в отношении к истории, можно видеть из того, что некоторые из них просто на просто берут историю для своих святых из житий других святых. Должна быть, однако, сделана одна важная оговорка в отношении к житиям как источнику истории церковной и гражданской. Непременную часть их составляют записи о чудесах святых; в этих записях без житийной риторики, а с естественной простотой рассказываются по поводу совершавшихся чудес разные приключавшиеся с монахами и с мирскими людьми случаи (их личные истории): и между этими рассказами встречаются такие, которые представляют из себя важный источник для истории монастырей и для истории мирского общественного быта.

1) Летопись о Пахомиевом слове на перенесение мощей св. Петра.

174

В продолжение двух сот лет от нашествия Монголов до Флорентийского собора, как мы говорили, у нас написано было семь или восемь житий. Жития эти суть: Варлаама Хутыского, Кирилла Туровского, митр. Петра, епископа Ростовского Игнатия, Стефана Пермского, Сергия Радонежского, митр. Алексея и, может быть, Никиты Переяславского 1).

Мы сказали, что один из принадлежащих к составителям наших житий представляет собою человека, выдающегося из ряду вон. Это составитель или—как в данном случае подобающее выразиться— автор двух житий: св. Стефана Пермского и преп. Сергия Радонежского монах Епифаний, известный с прозванием Премудрого. После неизвестно сколь продолжительного странствования по Востоку и жизни в Константинополе, Иерусалиме и на Афоне 2), он был монахом Троицкого Сергиева монастыря, в который пришел еще при самом его основателе преп. Сергии, более или менее под конец его жизни († 25 Сентября 1391 г.) и в котором (имея сан иеромонаха и вместе будучи духовником братии) скончался в 1420—21 г. 3). Епифаний наделен был вообще незаурядными способностями, а в частности—исключительным ораторским талантом. Если бы он всю жизнь остался в России, то очень может быть, что, не чувствуя себя способным сделать употребление из своего таланта, он не стал бы и писателем житий. Но-пребывание на Востоке, куда, как с большою вероятностью надлежит думать, увлекло его не одно только благочестивое паломническое чувство, но и желание приобрести некоторое настоящее образование, имело своим следствием то, что он написал два жития не только хорошие, но так сказать и через чур хорошие. Для греческих агиографов позднейшего времени жития святых стали возможно риторическим изложением некоторого исторического материала; но все-таки греческие писатели житий не забывали в риторике совершенно всякую меру 4). Далеко оставляя за

1) [См.] о проложных житиях св. Владимира (моей истории I-й том 1-я половин. стр. 214/246), св. Ольги (Макария I, 87 и 276) и преп. Антония Печерского (Макария VIII, 31 прим. и Бычкова Описание сборников стр. 143). [Ср. в Истории канонизации святых по 2-му изд. стрр. 56—57, 59—60, 63—64].

2) Лаврское иллюстрированное житие преп. Сергия, л. 366 об. (Епифаний знал по-гречески: аркуда — житие преп. Сергия л. 78 об.; монастырь преп. Сергия—лавра. Что был на Востоке—письмо к Кириллу Белозерскому в «Православном Собеседнике»). [О нем см. Е. Е. Голубинского: преп. Сергий Радонежский и созданная им Троицкая лавра, 2-ое изд., М. 1909 г., стрр. 3—11 примечание].

3) В Ростовском Григориевом монастыре не жил, что видно из того, что не совсем хорошо знает жизнь Стефанову в монастыре. А имел с Стефаном ученые беседы и споры во время остановок и гощений последнего в Троицком монастыре в проезды в Москву из Перми. [Ср. Преп. Сергий Радонежский и Троице-Сергиева Лавра, изд. 2-ое, М. 1909 г., стрр. 3—7 примечание].

4) (Как обращались греческие патриархи с житиями, плохо написанными, (сжигали),—у Ралли и П. II, 453).

175

собой греческих писателей, сделали именно это последнее писатели сербские. Не знаем, чем объяснять это, национальным ли сербским характером,—их наклонностью красно-и-много-глаголить, или чем другим, но только это факт. Стоит только прочесть жития свв. Саввы и Стефана Сербских, написанные иеромонахом Дометианом, чтобы увидать, что такое сербская житийная риторика и как далеко оставляет она за собой таковую же риторику греческую. Во второй половине XIV века, когда Епифаний жил на Афоне, сербские риторы были в апогее своей славы, так что преклонялись перед ними и искали учиться у них риторы болгарские: и должно думать, что он попал в науку именно к ним, с тем, чтобы, развивая свой ораторский талант, вместе с тем заразиться от них, ко вреду последнего, и необыкновенной страстью к риторике. Два написанные Епифанием жития, обширные по объему, были бы очень хороши, если бы не портило их усиленнейшее и совсем потопляющее читателя своим изобилием краснословесие, представляющее из себя непрерывный ряд бесконечных и искусственнейших риторических амплификаций и такой набор синонимов с эпитетами, который был бы не под силу и нарочитому синонимическому словарю, и дозволяющее себе многие и очень большие отступления от действительного предмета речи 1). Впрочем, об ухищренной риторике Епифания должно сказать, что при своем изобилии она не страдает другим недостатком—нескладностью, что напротив большею частью она очень складна, так что должна быть принимаема за нечто в своем роде очень замечательное (за нечто сделанное по плохой и безвкусной модели, но руками хорошего мастера). За тем, должно сказать, что житие преп. Сергия страдает риторикой в значительно меньшей степени, чем житие св. Стефана: последнее, старшее первого годами 15-ю, Епифаний писал, когда находился в полном обладании своих умственных сил и ораторских способностей, а первое ораторски отделано им из черновых, без ораторства сделанных, записей, только перед самой смертью, когда при упадке сил и способностей он не мог уже быть тем блестящим (в своем роде) оратором, каким был в свое цветущее время. От последующих книжных наших людей Епифаний величаем был мудрейшим и премудрейшим, и действительно, сколько знаем, никто из позднейших составителей житии не сравнялся с ним в мастерстве ораторства. (В житии Стефана вместе с своим недосягаемым красноречием Епифаний должен был поражать последующих наших книжных людей и своею ученостью, которую, кроме некоторых ученых отступлений, особенно проявляет в своих речах об изобретении Стефаном Пермской азбуки и которая состоит в том, что, делая не совсем удачное применение к Пермянам, он воспроизводит у себя Храброву учено-апологетическую записку об изобретении Константином и Мефодием славянских письмен. А в отношении к красно-

1) Ключевский, Жития стр. 93; Макарий, V, 231.

176

речию составляют его оригинальный измысл, которому не отваживался подражать никто из позднейших, три плача по св. Стефане, которыми он оканчивает житие, именно: плач Пермских людей, плач церкви Пермские, егда овдове и плакася по епископе си (своем), и плач и похвала инока списающа).

Из остальных шести житий, написанных в продолжение наших двух сот лет, о двух—митрр. Петра и Алексея, как о житиях кратких и весьма мало удовлетворительных, мы говорили уже выше. Жития Варлаама Хутынского, Кирилла Туровского и Игнатия Ростовского (?) еще более кратки и еще более ясно свидетельствуют о том, как мало развита была у нас в наше время способность писать жития святых. Только житие Никиты Переяславского, которое лишь с вероятностью может быть относимо к нашему времени, а не к позднейшему, представляет из себя настоящее (не особенно высокое по своим качествам) житие в смысле обработки.

Житие митр. Петра было переделано, с целью его улучшения, сторонними руками болгарского книжника—митр. Киприана еще в наше время. Жития Варлаама Хутынского существует вторая редакция, представляющая попытку распространения и улучшения первой, которая должна быть относима также к нашему времени.

Написаны были в наше время три исторические сказания, которые принимаются за жития, именно: сказание о мученической кончине в Орде Михаила Всеволодовича Черниговского и его боярина Феодора 1), сказание о доблестях Александра Ярославича Невского и сказание о мученической кончине в той же Орде Михаила Ярославича Тверского. Но эти сказания по своей первоначальной цели не суть жития, а именно исторические сказания, и были более или менее переделаны в жития только уже впоследствии. Как исторические, сказания, а не жития, они и в литературном отношении не стремятся стать тем, чем долженствовали быть последние, и если не чужды стремления к красноречию, как сказание об Александре Ярославиче Невском, то красноречию не житийному

Сербский монах, явившийся на помощь Русским после собора Флорентийского, был Афонский монах Пахомий. Как попал он в Россию, остается неизвестным. Полагают, что он нарочно был вызван нашим правительством для той литературной деятельности, за которою мы находим его у нас; но это не представляется вероятным. Вызывают людей знаменитых, уже успевших прославиться; но возраст Пахомия в минуту его прибытия к нам в Россию должен быть считаем не старшим или не много старшим 30-летнего, а в такие года люди еще не успевают прославиться; при том же и литературный талант его был в сущности вовсе не такой, чтобы он мог просла-

1) (Житие Михаила Черниговского написано не епископом Иоанном, а о. Андреем,—Ключевский Жития святых; Срезневский Памятники письма и языка стр. 57. Известия Акад. Наук X, 195).

177

виться им на Афоне: наконец, если бы его нарочито вызвало правительство, то тотчас же бы и засадило за свои работы, а между тем мы вовсе этого не видим. На основании сейчас сказанного читаемое в надписании одного из составленных Пахомием житий, что он прииде из Сербския земли к великому князю Василию Васильевичу 1), вероятнее понимать не так, что он был вызван правительством, а так, что он пришел к нам по своему собственному побуждению. Побуждением этим могла быть надежда, и на самом деле оправдавшаяся, сделать у нас выгодное для себя употребление из своей писательской способности. Прибыл он в Россию около 1440 г. (во всяком случае между годами 1438 и 1443) 2). Постоянным местом его пребывания в России во всю его весьма долговременную жизнь в ней был Троицкий Сергиев монастырь, в котором, спустя то или другое время после прибытия, он удостоен был сана иеромонаха 3). Умер он неизвестно когда, но после 1484 г. и вероятно—более пли менее вскоре после него 4).

Тотчас после того, как Пахомий водворился в Троицком монастыре, ему была поручена здесь литературная работа, именно—произвести сокращение жития преп. Сергия, написанного Епифанием. Когда он сделал сокращение, дополнив его от себя сказанием об открытии мощей преп. Сергия и рассказами о 12-ти его чудесах, было найдено, что сокращение все таки обширно 5), и ему поручено было произвести новое сокращение. Одновременно с тем, как [он стал] заниматься этими сокращениями или после них, он написал службу преп. Сергию и краткое проложное его житие. По окончании второго сокращения он дополнил подлинное Епифаниево житие теми своими прибавлениями, которые сделал к первому сокращению, при чем, сообразуясь с размерами жития, дал им новое обширнейшее изложение 6). Когда было исполнено им все, чего желали от него по отношению к преп. Сергию, ему поручено было написать житие ученика и преемника Сергиева на игуменстве в монастыре преп. Никона вместе со службою ему 7). В сейчас указанном состояла литературная деятельность Пахомия в продолжение лета 10-ти или несколько более, до 1450 г. или несколько далее 8).

1) У Ключевского.стр. 119 прим.

2) У Ключевского, стрр. 118, 119 fin. (список 1448 г.).

3) В 1443 г. еще не иеромонах: Ключевский, стрр. 120 прим., 125 (из летописи, относящееся к 1472 г.).

4) (Громкий и не совсем понятный титул логофета, который носил Пахомий, может значить просто дьяка, т. е. что в том Афонском монастыре, из которого прибыл в Россию, он был дьяком или письмоводцем).

5) Ключевский,стр. 116 fin.

6) Ключевский, стрр. 120 нач., 117 fin. [Ср. Преп. Сергий Радонежский и Троице-Сергиева лавра, 2-е издание, М. 1909 г., стр. 7—11, примечание].

7) Ключевский, стр. 120 (заимствования из жития Никона в совращение; но наоборот?).

8) Ключевский, стрр. 120 fin., 136.

178

Митр. Иона в непродолжительном времени после своего вступления на кафедру (15 Декабря 1448 г.) установил общецерковное празднование памяти святителя Алексея, и Пахомию было поручено им—митрополитом с собором епископов написать сказание об открытии мощей святителя и службу ему, а также составить новое его житие вместо существовавшего, написанного епископом Питиримом. Следующими за сим по времени литературными трудами Пахомия можно с некоторою вероятностью считать переделку в житие сказания о мученической кончине в Орде князя Михаила Всеволодовича Черниговского и боярина его Феодора вместе с составлением службы им, написание похвального слова на праздник Покрова Богородицы и составление канона святым Борису и Глебу 1). Все три работы, как с вероятностью следует думать 2), были поручены ему правительством, для которого побуждениями могли быт: в первом случае—забота о том, чтобы вторую двоицу наших мучеников после Бориса и Глеба надлежащим так сказать образом ввести в сонм наших святых, ибо хотя они и прежде признавались за таковых, но не имели еще настоящего жития (каковым не было существовавшее сказание) и нарочитой службы; во втором случае—забота о том, чтобы нарочито возвеличить праздник, установленный у нас в России и собственно наш русский; в третьем случае— желание явить свое особенное усердие к первоначальникам наших святых. По совершении Пахомием сейчас указанного московская Русь в теснейшем смысле этого слова не находила у себя агиографических работ, которые бы могла возложить на него; но его перу, ставшему свободным здесь, дана была работа в Новгороде. Его вызвал к себе Новгородский архиепископ Евфимий, и при преемнике этого, вскоре вслед за вызовом скончавшегося, архиепископа (10 Марта 1458 г.) Ионе в весьма непродолжительное время он умножил свои агиографические труды тем, что переделал существовавшее житие Варлаама Хутынского (вторую существовавшую редакцию), дополнив его похвальным словом святому и рассказом об одном новейшем чуде, совершившемся при его мощах, я составив ему канон,—что написал жития равноапостольной Ольги, Саввы Вишерского 3) и сейчас помянутого архиепископа Евфимия с канонами всем троим, и что сверх того написал еще четыре канона (преп. Онуфрию, во имя которого был храм в Отней пустыне, месте пострижения архиепископа Ионы, Новгородскому празднику Знамения Божией Матери—два канона 4) и только что,—31 Марта 1461 г.,—умершему митр. Ионе). Из Новгорода Пахомий вызван был в Москву, чтобы исполнить поручение правительства: митр. Феодосий (преемник

1) Ключевский, стр. 128.

2) Кроме правительства некому было поручить, следов. полнаявероятность.

3) Житие Саввы составлено позднее? Ключевский,стрр. 156 fin., 157 нач.

4) Ключевский, стр. 126 fin.

179

Ионы с 3 Мая 1461 г.) и вел. кн. Василий Васильевич († 17 Марта 1462 г.) приказали ему съездить в Кириллов Белозерский монастырь для того, чтобы он собрал на месте сведения о св. Кирилле и составил его житие. После сего за десятилетнее пространство времени от нашего последнего жития не имеется сведений о литературной деятельности Пахомия. В 1472 г. по случаю перестройки митр. Филиппом Успенского собора было перенесете мощей св. Петра митр., в память какового события был установлен ежегодный праздник: Пахомию поручено было написать слово на перенесение и канон установленному празднику (канонов написал два). Между 1472 и 1484 годами по просьбе епископа Пермского Филофея он написал канон Стефану Пермскому. Не ранее 1484 г., неизвестно по чьей просьбе, он написал житие архиепископа Новгородского Моисея 1). Наконец, ко всему указанному одна известная рукопись усвояет ему житие Новгородского архиепископа Иоанна 2).

Таким образом, Пахомий Сербин обогатил нашу агиографическую литературу, не говоря об его многочисленных канонах и об его словах, 4-мя житиями вновь редактированными или переделанными (считая в том числе и сокращения жития Сергиева,—оба за одно житие) и 6-ю или 7-ю житиями вновь написанными, а всего 10-ю или 11-ю житиями. Т. е. он один написал житий столько, сколько не было написано их у нас в продолжение двух сот лет от нашествия Монголов и до него!

Русские пользовались услугами Пахомия потому, что их заставляла делать это нужда, неимение своих людей, способных писать. Но вместе с сим они несомненно были и очень высокого понятия об его писательской способности; биограф архиепископа Новгородского Ионы прямо отзывается о нем, как о писателе «книжным слогням искусном» 3). Между тем на самом деле Пахомий не был писателем блестящим и выдающимся, а довольно рядовым и только обладал необыкновенно быстрым пером. А недобросовестная поспешность, с которой он пек свои произведения, ища скорых заработков пли уже таков будучи по натуре, имела своим следствием даже то, что он писал хуже, нежели как мог бы писать. Его новые редакции прежних житий представляют собой самые поверхностные переделки, сработанные на самую скорую руку. Некоторые из его оригинальных житий, каково—житие Моисея Новгородского, можно сказать, ниже всякой критики. Лучшим из последних житий признается житие Кирилла Белозерского; но и его нельзя признать через чур хорошим: образ преп. Кирилла, столько же в своем роде привлекательный, как преп. Феодосия Печерского, несомненно еще был в свежей памяти у монахов Кириллова монах) Архиепископа Сергия, который жил на покое в Троицком монастыре и который хотел загладить свою вину перед оскорбленным им Моисеем?

1) Архиепископа Сергия, который жил на покое в Троицком монастыре и который хотел загладить свою вину перед оскорбленным им Моисеем?

2) Ключевский,стр. 127 fin.

3) См, еще у Ключевского, стр. 154 прим. 1 (великолепный отзыв).

180

стыря, современных Пахомию, и, однако, он мало заботится начертать этот образ в его жизненной целости и живыми красками 1). Замечательно, что Пахомий, будучи Сербом, вовсе не представляет из себя неудержимого сербского оратора; конечно, как всякий присяжный писатель житий, он ораторствует, но ораторствует сравнительным образом скромно. Может быть, это должно объяснять тем, что ораторствование,—набор и хитросоплетение фраз и слов, требует немалого времени, а он писал на спех; может быть, тем, что с самого прибытия в Россию, из данного ему троицкими монахами поручения сократить Епифаниево житие преп. Сергия, он понял, что сербское ораторство придется Русским не по вкусу и не будет иметь у них надлежащей цены. Относительно уважения к исторической правде и действительности Пахомий не дал в себе последующим нашим агиографам высокого образца: он вовсе не затруднялся, насколько можем мы поверить его, переделывать действительность с тою целью, чтобы переделкой достигалась большая, по его мнению назидательность, и вообще готов был писать так, как ему прикажут 2)...

Наша собственная настоящая агиография началась приблизительно с половины XV века, т. е. одновременно с тем, как приехал к нам Пахомий. Однако не должно при этом представлять себе дела таким образом, что его приезд к нам был напрасен и что сделанное им мы сами сделали бы своими руками. Наши агиографы начали робко и неуверенно в себе, и если бы правительство обратилось к исканию между ними людей для исполнения желавшихся им работ, то, конечно, никто не отважился бы предложить себя, как человека способного исполнить эти работы; они начали и не с того, чтобы оказаться способными писать так много, как писал Пахомий, а с того, чтобы в целую жизнь производить по одному житию. Наоборот необходимо думать, что писательская деятельность Пахомия весьма много послужила к воодушевлению наших книжных людей. Если этот Серб производил так много, то наши книжные люди, смотря на его пример, могли отважиться на попытки производить хотя не многое.

С половины XV века и до митр. Макария у нас написано было житий святых до 15-ти, а если считать отдельно редакции одних и тех же житий, до 18-ти, именно: князя Ярославского Феодора Черного (два жития), Димитрия Прилуцкого, епископа Ростовского Исаии (две редакции), Зосимы и Савватия Соловецких 3), епископа Тверского Арсения,

1) Cfr Ключевский, стр. 161.

2) (Что Пахомий Сербин писал не особенно хорошо, плоховато, этого едва ли могли не видеть и Русские. Вероятно, они удивлялись в нем не тому, что писал хорошо, а тому, что—очень скоро, тогда как для них—написать одно житие требовалась целая жизнь).

3) (В Житии Зосимы и Савватия любопытные рассказы в отношении в порче монастырских нравов,—Ключевский, стр. 203 нач;. Волоколамская ркп. № 659).

181

архиепископа Новгородского Ионы, Дионисия Глушицкого 1), Михаила Клопского (две редакции), Аврамия Ростовского, Григория Пельшемского (две редакции), Ефросина Псковского, Пафнутия Боровского, князей Ярославских Василия и Константина, Павла Обнорского 2). Между этими житиями есть очень хорошие, каковы: Дионисия Глушицкого и Димитрия Пилуцкого 3), и из рук вон плохие, каковы: одно из житий князя Феодора Черного и житие князей Василия и Константина.

При митр. Макарии наконец совершилось то, что русское государство уже формальным образом заняло место византийской империи в качестве третьего православного римского царства, вместе с чем, по представлениям предков наших, и русская церковь уже формальным образом заняла место представительницы православия среди других частных православных церквей. Следствием сего было то, что у наших предков во второй раз явилось усиленное желание, проявившее себя на этот второй раз в превосходной степени уснленнейшего, видеть свою церковь украшаемою, сообразно занятому ею положению, всею славою святых, которая была ей дана (что вместе служило бы доказательством и ее прав на занятое ею положение).

Трудно сказать, накопилось ли к нашему времени у русских книжных людей способности писать жития святых; но во всяком случае они уже приобрели теперь достаточное дерзновение на это, достаточно, так сказать, освоились с этим делом: и, не заставляя более прибегать к помощи иностранцев, они восстали целым немалочисленным сонмом, чтобы поспешить удовлетворением одушевлявшего общество желания. В 20-летнее правление митр. Макария было написано житий святых почти на одну треть более, чем во все предшествующее время от нашествия Монголов, а если считать новые редакции прежних (и отчасти при нем самом написанных) житий, то почти в два раза более. Вновь написанные жития разделяются на два класса: на жития святых, которые были канонизованы на соборах 1547 и 1549 годов, и на жития святых, которые не были канонизованы на этих соборах. Первого класса житий было написано 14-ть, именно: митр. Ионы, Александра Свирского, Макария Калязинского, Максима юродивого Московского, Прокопия и Иоанна Устюжских, Константина Муромского с чады, Петра и Февронии Муромских, канонизованных на соборе 1547 г., п: Саввы Сторожевского, Никиты Новгородского, Нифонта Новгородского, Всеволода Псковского, Ефрема Перекомского, Евфросина Псковского (другое житие) 4),

1) (В ответе собора 1504 г. вел. князю о вотчинах называются как святые Дионисий и Димитрий Вологодские).

2) Ключевский, стр. 272.

3) Григория Пельшемского, Павла Обнорского? (Житие Дионисия Глушицкого имеет важное значение в смысле исторического источника, — Ключевский, стр. 195 fin.).

4) Оно должно быть принимаемо за новое житие, а не за новую только редакцию.

182

Евфимия Суздальского, канонизованных на соборе 1549 г. 1). Житий святых, не канонизованных на соборах, было написано 20-ть, именно (в топографическом или областном порядке святых): Иосифа Волоколамского (два жития), Кассиана Босого Волоколамского, Фотия Волоколамского, Стефана Махрищского, Серапиона Новгородского, Ферапонта и Мартиниана Белозерских, Филиппа Иранского, Саввы Крыпецкого, Игнатия Прилудкого, Иоасафа Каменского, Григория и Кассиана Авнежских, Исидора Ростовского, Феодора и Павла Борисоглебских, Аврамия Чухломского, Иоанна Суздальского 2), Евфросинии Суздальской, Космы Яхромского, Даниила Переяславского и Исидора Юрьевского (Дерптского) 3).

Вместе с этими житиями святых было еще написано несколько надгробных слов им (Иосифу Волоколамскому, Никите Новгородскому, Иоанну Новгородскому, Ионе Новгородскому, Николе Качанову Новгородскому) и составлен был даже целый небольшой Патерик (Волоколамского монастыря) 4).

Новых редакций прежних житий было составлено до 7-ми, именно: жития Александра Невского три редакции (третья—в Степенной книге), жития митр. Алексея—две редакции (вторая—в той же Степенной книге), жития Никона Радонежского—одна редакция, жития Димитрия Прилуцкого—

1) (Из святых, которым установлено было на соборе 1547 г. общее празднование, не было житий: 1) Митр. Ионы (написано в 1547 г.), Макария, VII, 440. 2) Макария Калязинского (написано в 1547 г.). Переделаны прежде бывшие жития: Александра Невского, Никона Радонежского и Павла Обнорского (Макарий, VII, 439 нач.). Были и оставлены без переделки семь: Иоанна Новгородского, Зосимы и Савватия Соловецких, Дионисия Глушицкого, Михаила Клопского, Пафнутия Боровского и Александра Свирского (написано в 1545 г. Макарий VII, 436 нач.).

Из местных.Вероятно, были прежде жития Арсения Тверского и Иоанна Юродивого. Собор не заботился о житиях сих святых (Макарий, VII, 442).

Собор 1549 г. Были прежде жития девяти святых: Евфимия Новгородского, Ионы Новгородского, Стефана. Пермского, Михаила Тверского, Аврамия Смоленского, Саввы Вишерского, Григория Пельшемского, мучеников Литовских, Иоанна Сочавского (Макарий, VII, 445). Написаны вновь: Евфросина Псковского, Всеволода Псковского, Саввы Сторожевского,—ibid., 445. Написаны после 1552 г.: Евфимия Суздальского, Ефрема Перекомского, Нифонта Новгородского, Никиты Новгородского,—ibid., 447 fin. Не достает Иакова Ростовского).

2) И. Феодора?

3) Житие князя Андрея Смоленского буквально выписано из жития Даниила Переяславского.

4) Житие Владимира в Степ. книге—не житие, а только так называется (историческое повествование). Житие Ольги, усвояемое Сильвестру,— Чтен. Общ. Ист. и Древ. 1874 г., I, стр. 108. Повесть о Псково-Печерском монастыре, у Ключевского, стр. 249. См. ФиларетаОбзор стр. 207.

183

одна редакция. Житий, написанных при самом мптр. Макарии, составлены были новые редакции: митр. Ионы—одна (в Степенной книге), Никиты Новгородского—две.

Пробудителем и главным виновником необыкновенного агиографического движения был митр. Макарий. Но он не только пробудил его, но и сам непосредственно весьма много заботился о том, чтобы движение выразило себя делом: по его личному поручению и благословению написано было не менее 11-ти житий (святых, канонизованных на соборах 1547 и 1549 годов: митр. Ионы, Саввы Сторожевского, Александра Свирского, Никиты Новгородского, Нифонта Новгородского: неканонизованных: Иосифа Волоколамского одно житие, Стефана Махрищского, Даниила Переяславского, Григория и Кассиана Авнежских, Саввы Крыпецкого и Исидора Юрьевского. Двенадцатым житием с некоторой вероятностью может быть считаемо житие Макария Калязинского) 1). Новые редакции житий, помещенные в Степенной книге, должны быть усвояемы инициативе Макария, если не непосредственно, то по крайней мере в том смысле, что этой его инициативе обязана своим существованием и вся книга.

При митр. Макарии уверенное в себе дерзновение наших книжных людей дошло до того, что при нем явились у нас даже свои присяжные писатели житий святых и канонов им, способные (т. е. собственно—готовые), подобно Пахомию Сербину, поставлять тех и других, сколько угодно. Таковы были: псковский священник Василий, в монашестве Варлаам, и монах Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Григорий. Василий-Варлаам написал отчасти по поручению митр. Макария, отчасти по собственной инициативе, шесть житий новых (Нифонта и Никиты Новгородских, Всеволода Псковского, Евфросина Псковского, Саввы Крыпецкого и Исидора Юрьевского) и одну новую редакцию жития прежде существовавшего (Александра Невского) и кроме того три канона (Савве. Евфросину и Георгию Болгарскому). Григорий написал жития трех указанных выше Суздальских святых—Евфимия, Иоанна и Евфросинии и четвертое—Космы Яхромского ) и не менее пяти канонов (четверым сейчас названным и еще Феодору Суздальскому) с одной службой (новым русским чудотворцам). Жития, принадлежащие одному из этих присяжных писателей житий: Василию-Варлааму Псковскому, не могут поставлены сколько-нибудь высоко по своему качеству, а жития, принадлежащие второму—Григорию Суздальскому, должны быть поставлены и совсем низко.

Из многочисленных житий, написанных в правление митр. Макария, до 10-ти житий могут быть названы хорошими или по крайней

1) Не считаем житий, написанных по поручению Макария, когда он был архиепископом Новгородским (новая редакция жития Михаила Клопского и житие Георгия Болгарского). [Ср. ниже Приложение стр. 186].

2) Ключевский, стр. 286.

184

мере удовлетворительными; таковы в качественном их порядке, насколько мы можем быть их судией: Даниила Переяславского, Александра Свирского, два жития Иосифа Волоколамского, Кассиана и Фотия Волоколамских, Григория и Кассиана Авнежских, Федора и Павла Борисоглебских, Аврамия Пухломского. Почти такое же количество житий должны быть признаны весьма плохими, именно: Серапиона Новгородского, Исидора Ростовского, Иоасафа Каменского, Константина Муромского, Петра и Февронии Муромских и все четыре жития, принадлежащие Григорию Суздальскому.

Хронология житий святых,

а) до митр. Макария.

1.—Житие Леонтия Ростовского. Шесть редакций. Первая отчасти ко времени Боголюбского, отчасти к 1194—1204 г. Ключевский, стр. 10.— Вторая—неизвестно когда.—Третья ок. 1467 г. и до 1514 г.,—ibid., стр. 12 fin.—Постепенная прибавка сведений,—и. стр. 14.

2. Житие Исаии Ростовского. Две редакции. Первая вскоре после 1474 г.,—Ключевский, стр. 24 нач.; вторая неизвестного времени,— ib., стр. 26 нач.

3. Житие Авраамия Ростовского. УКлючевского стрр. 26—38.

4. Житие еп. Игнатия Ростовского † 1288 г. Житие царевича Петра (не житие, а записка ibid., стр. 42 fin.). Оба написаны одним автором вскоре после 1322 г., не позднее полов. XIV в.—Ключевский, стрр. 38—39, 42 sub fin.

5. Житие Никиты столпника Переяславского около начала XV в.,—Ключевский стрр. 46, 48. Фотии потому и искал мощей, что прочел житие. Характер жития,—ib., стр. 44 fin. Добавления XVI в., ibid., стр. 282 fin.

6. Житие Авраамия Смоленского,—Ключевский, стр. 52 (может быть не до нашествия Монголов, а тотчас после нашествия).

7. Жития Варлаама Хутынского: 1) первоначальное, краткое, первой половины XIII в.,—Ключевский, стрр. 58 fin., 61; 2) вторая редакция начала XV в., ib., стрр. 140 fin.—142 нач.; 3) Пахомиево—1460 г., переделка второй, ib. стрр. 121, 142 (как сочинялись ib., стр. 143); Лихудов ib., стр. 356 прим. 4.

8. Житие Аркадия епископа Новгородского († 1163 г.). Краткое, близкое к его времени,—Ключевский, стр. 64.

9. Житие Александра Невского († 1263 г.). Первоначальное принадлежит современнику, Ключевский, стр. 65 fin., житие святого, ibid., стр. 69 fin., характеристика,—стр. 68, три Макарьевские редакции—двух неизвестных и Василия Псковского,—стрр. 238, 251, 258, пятая при патр. Иове,—стр. 312 fin.

10. Повесть о Михаиле Ярославиче Тверском († 1319 г.) современника,—Ключевский, стр. 71, редакция XV в., стр. 170 (характеристика),редакция XVII в., стр. 354. [См. ниже М 25].

185

11. Житие св. Петра митр. († 1325—26 г.): Прохорово—Ключевский, стр. 74 fin., Киприаново—стр. 82.

12. Житие преп. Сергия Радонежского († 1391 г.): Епифаниево— Ключевский стрр. 88 fin. (до 1418 г.), 98 sub fin. (характеристика стр. 102), Пахомиево (сочинительство—стр. 131), 114, 129, Симона Азарьина—стр. 351. Повесть о преп. Сергии—Никоновская лет., IV, 203—239.

13. Житие Стефана Пермского († 1396 г.) Епифаниево—Ключевский, стр. 92 fin. sqq.

14. Жития митр. Алексея († 1378 г.): Питиримово. упом. с 1447 г., Ключевский стр. 134 fin., Пахомиево—ib., стр. 136.

15. Сказание о Михаиле Черниговском († 1246 г.): древнее— Ключевский, стр. 146, Пахомиево ib., стр. 147. Макарий V. 140.

16. Житие Моисея архиепископа Новгородского († 1363 г.): Пахомия—Ключевский стр. 147 fin. и неизвестного, стр. 149 fin. Краткая запись—стр. 150.

17. Житие Никона Радонежского († 1427 г.) Пахомиево—Ключевский, стр. 152.

18. Житие архиепископа Новгородского Евфимия († 1434 г. Пахомиево—Ключевский, стр. 153 fin. (современник).

19. Житие Саввы Вишерского († 1461 г.) Пахомиево—Ключевский, стр. 156 (современн.).

20. Житие Кирилла Белозерского († 1427 г.) Пахомиево—Ключевский, стр. 158.

21. Житие Иоанна архиепископа Новгородского († 1186 г.), усвояемое Пахомию—Ключевский, стр. 161 fin. (езда на бесе). Когда—стр. 164. Мощи обретены 1439 г.

22. Житие Димитрия Донского († 13S9 г.), вскоре после его смерти, Ключевский, стр. 169.

23. Житие кн. Феодора Черного Ярославского († 1298 г.): краткая запись и два жития XV в. (монаха Антония и Андрея Юрьева), Ключевский, стр. 171 (списывает, хорошая риторика).

24. Сказание о кнн. Василие († 1268 г.) и Константине († 1309 г.) Ярославских, Ключевский, стр. 175, монаха Пахомия, первой полов. XVI в. (списывает и сочиняет).

25. Сказание о Михаиле Александровиче Тверском († 1399 г.), написанное ок. половины XV в., Ключевский, стр. 177 (жизнеописание, а не житие,—стр. 179 fin.) и другое—стр. 180, краткое (также жизнеописание, а не житие). [См. выше № 10].

26. Житие Арсения епископа Тверского († 1409 г.), монаха Феодосия, в конце XV в.,—Ключевский, стр. 181 (по кратким запискам современников—стр. 182).

27. Воспоминание об архиепископе Новгор. Ионе († 1470 г.)—Ключевский, стр. 184, современника.

28. Житие Димитрия Прилуцкого († 1392 г.). игумена Прилуцкого Макария, в начале второй половины XV в. (после 1450 г.), Ключевский, стр. 188 (полная биография).

186

29. Житие Дионисия Глушицкого († 1437 г.)—Ключевский стр. 193 (на основании монастырских записок), монаха Иринарха, конца XV в., очень хорошее, стр. 195 fia..

30. Житие Григория Пельшемского († 1442 г.) конца XV—нач. XVI в., Ключевский стр. 196.

31. Житие Зосимы и Савватия Соловецких († 1478 г.) митр. Спиридона, на основании записок Досифея,—Ключевский, стр. 199. 1503 г.

32. Житие Пафнутия Боровского († 1477 г.), архиеп. Ростовского Вассиана, брата Иосифова, Ключевский, стр. 204.

33. Сказание о Михаиле Клопском († 1452 г.)—Ключевский, стр. 209. Две редакции до Тучковск. 1537 г., Тучкова 1537 г., по поручению Макария ib., стр. 232. Канон презвитера Илии,—ib., стр. 232 fin.

б) Жития, написанные по поручению Макария или в его время.

1. Житие Михаила Клопского, новая редакция 1537 г. Василия Михайловича Тучкова. Ключевский стр. 232 (Светская образованность Тучкова— стр. 233 fin.). Сочинение пророчеств—стр. 235. Макарий, VII, 434.

2. Житие муч. болгар. Георгия, написанное презвитером Илией в 1539 г. Ключевский стр. 235 fin. Противоречие с болгарским—стр. 236—237. Макарий, VII, 435.

3. Житие Александра Невского после собора 1547 г.: одна редакция, составленная в Владимире, состоит в прибавке к древнему сказанию чудес—Ключевский, стр. 238, вероятно инока Михаила Владимирского Рождественского монастыря, который написал канон Александру ibid.; другая—свящ. Василия Псковского ib., стрр. 239, 251, 258 (списывает), третья в Степенной книге—ib. стр. 239. Макарий, VII, 439.

4. Житие митр. Ионы: две редакции,—одна в Степенной книге, другая в Минеях, после собора 1547 г. Ключевский, стр. 240. Третья редакция: полный свод известий,—стр. 241. Поздн.? Макарий, VII, 440.

5. Житие митр. Алексея: редакция (третья после Питиримовой и Пахомиевой) помещ. в Минее, Ключевский, стр. 245, другая в Степенной книге,—стр. 245.

6. Житие Максима юродивого Московского—Ключевский, стр. 245 fin.

7. Житие Никона Радонежского,—вторая редакция, Ключевский, стр. 247 (распространение Пахомия—стр. 247).

8. Житие Саввы Сторожевского, инока Маркелла, написано ок. 1550 г., Ключевский, стр. 248 (247). По поручению митр. Макария, стр. 248. Макарий, VII, 447.

9. Летопись Псковского Печерского монастыря 1531 г., Ключевский, стр. 249. Пропущ.

10. Житие Евфросина Псковского свящ. Василия, 1547 г. Ключевский, стр. 250 fin. Первое житие—стр. 252, не позднее 1510 г.,—стр. 254.

187

11. Житие кн. Всеволода Псковского свящ. Василия. 1550—52 гг. Ключевский, стр. 250 fin., 257.

12. Житие Саввы Крыпецкого свящ. Василия. 1555 г., Ключевский, стрр. 251, 258.

13. Житие Никиты епископа Новгородского свящ. Василия, Ключевский, стр. 252 нач. По поручению Макария. Макарий, VII, 450. После 1558 г.—ркп. Царского, V? 133, стр. 61 fin. [Си. ниже № 18].

14. Житие Нифонта епископа Новгородского свящ. Василия, Ключевский, стр. 252 нач. По поручению Макария, стр. 260 нач. (Сказание о Нифонте Патерика—стрр. 260—261).

15. Житие Исидора Юрьевского (Дерптского) свящ. Василия, Ключевский, стр. 259.

16. Житие Александра Свирского, монаха Иродиона, современника, нап. в 1545 г. по поручению архиеп. Макария и Феодосия архиеп. Ключевский, стр. 262 (подробное и любопытное). Царского ркп. «V 78, стр. 41 fin.

17. Ефрема Перекомского, списанное с жития Александра Свирского, Ключевский, стр. 263. Не ранее 1552 г.

18. Жития Никиты епископа Новгородского: 1) инока Маркелла, Ключевский, стр. 264. 2) Игумена Иоасафа (как сочиняет), стр. 265.

3) Слово на обретение мощей Никиты (155S г.) Зиновия Отенского стр. 267 fin. (критика, стр. 268).—[Ср. выше № 13].

19. Слово на обретение мощей Ионы архиепископа Новгородского Зиновия Отенского. Ключевский, стр. 267.

20. Похвальное слово архиепископу Новгородскому Иоанну XVI в. Ключевский, стр. 268.

21. Похвальное слово Николе Кочанову Новгородскому XVI в. Ключевский, стр. 268 fin.

22. Зосиме и Савватию Соловецким два слова Льва Филолога и предисловие к житию Максима Грека. Ключевский, стр. 269.

23. Житие Димитрия Прилуцкого: игумена Макария ок. половины XV в. и другое в Макарьевских Минеях (Ключевский стр. 270), и третье, стр. 271, половины XVI в.

24. Житие князя-инока Игнатия Прилуцкого. Ключевский, стр. 271. Половины XVI в.

25. Житие Павла Обнорского: пространное не задолго до 1538 г., краткое половины XVI в. Ключевский, стрр. 271—272. (Списания от древних—источи., стр. 272).

26. Жития Ферапонта и Мартиниана Белозерек. 1547 г. Ключевский, стр. 272. Монаха Ферапонтова монастыря.

27. Житие Филиппа Иранского, старца Германа, конца первой половины XVI в. Ключевский, стр. 274.

28. Житие кн. Иоасафа Каменского не ранее 1547 г. (чудеса, списано). Ключевский, стр. 275.

29. Житие Аврамия Чухломского, Протасия, половины XVI в. Ключевский, стр. 276 (по древним запискам).

188

30. Жития Прокопия и Иоанна Устюжских юродивых, половины XVI в. Ключевский, стр. 277.

31. Житие Стефана Махрищского игум. Иоасафа, половины XVI в. Ключевский, стр. 278 fin. По поручению митр. Макария (древняя запись, стр. 280). Макарий, VII, 452.

32. Житие Григория и Кассиана Авнежских, половины XVI в. Ключевский, стр. 278. Игумена Иоасафа Данилова монастыря, стр. 279. (Есть важное, стр. 280). Макарий, VII, 451—452 и VIII, 46.

33. Житие Исидора Ростовского, иолов. XVI в. Ключевский, стр. 280 fin. (списывает).

34. Повесть об основании Ростовского Борисоглебского монастыря Феодором и Павлом, половины XVI в. Ключевский, стр. 281 (хорошая).

35. Житие Даниила Переяславского, написанное учеником в 1553 г. по поручению царя и митр. Макария (очень хорошее, лучшее). Ключевский, стр. 282. Макарий, VII, 451 нач.

36. Житие князя Смоленского Андрея, погребенного в Переяславле, выписанное из жития Даниила Переяславского. Ключевский, стр. 282.

37. Житие Евфимия Суздальского инока Григория, первой половины XVI в. Ключевский, стр. 284.

38. Житие Евфросинии Суздальской инока Григория, первой половины XVI в. Ключевский, стр. 284.

39. Житие Иоанна епископа Суздальского инока Григория, первой половины XVI в. Ключевский, стр. 284.

40. Житие Космы Яхромского инока Григория, первой половины XVI в. Ключевский, стр. 284.

41. Житие кн. Константина и детей его Феодора и Михаила Муромских. Ключевский, стр. 287 (сочинительство и вранье).

42. Житие Петра и Февронии Муромских. Ключевский, стр. 287 (легенда).

43. Житие Макария Калязинского, 1546—47 гг. Ключевский, стр. 289. (Кроме пространного краткое любопытное и третье—у Досифея Топоркова).

44. Житие Серапиона, архиепископа Новгородского. Ключевский, стр. 290 fin. (списывает. Опис. Лаврскк. ркпп. №№ 636 и 783).

45. Жития Иосифа Волоколамского: 1) Саввы Черного, еп. Крутицкого, в 1546 г., по благословению митр. Макария, Ключевский, стр. 292. Макарий, VII, 437,—2) Надгробное слово Досифея Топоркова—Ключевский, ib. 3) Неизвестного ib. (догадки об авторе, стр. 293).

46. Патерик Досифея Топоркова. Ключевский, стр. 294 (любопытн.).

47. Житие Кассиана Босого Волоколамского. Ключевский, стр. 295—296 (без риторики).

48. Житие Фотия Волоколамского, ученика Кассиана Босого, Ключевский, стр. 295 (Вассиана. Без риторики).

49. Записка о Феодосии Новгородском Евфимия Туркова, Ключевский, стр. 297 нач. Волоколамск. ркп. Je 512, л. 213.

189

в) Жития, написанные при Макарии, в алфавитном порядке святых.

* Жития канонизованных на соборах 1547 и 1549 гг.

** По поручению м. Макария.

1. Аврамия Чухломского.

** 2*. Александра Свирского. 1547 г.

* 3. Всеволода Псковского. 1549 г.

** 4. Григория и Кассиана Авнежских.

** 5. Даниила Переяславскаго.

* 6. Евфимия Суздальского. 1549 г.

* 7. Евфросина Псковского. 1549 г.

8. Евфросинии Суздальской.

* 9. Ефрема Перекомского. 1549 г.

10. Исидора Ростовского.

** 11. Исидора Юрьевского.

12. Иоанна Суздальского.

13. Иоасафа Каменского.

** 14*. Ионы митрополита. 1547 г.

** 15. Иосифа Волоколамского. Дважития.

16. Кассиана Босого Волоколамского.

*17. Константина Муромского с чады. 1547 г. Местно.

18. Космы Яхромского.

**? 19*. Макария Калязинского. 1547 г.

*20. Максима юродивого Московского. 1547 г. Местно.

** 21* Никиты Новгородского. 1549 г. два.

** 22*. Нифонта Новгородского. 1549 г.

*23. Петра и Февронии Муромских. 1547 г. Местно.

*24. Прокопия и Иоанна Устюжских. 1547 г. Местно.

** 25. Саввы Крыпецкого.

** 26*. Саввы Сторожевского. 1549 г.

27. Серапиона Новгородского.

** 28. Стефана Махрищского.

29. Филиппа Иранского.

30. Фотия Волоколамского.

31. Федора и Павла Борисоглебских.

32. Ферапонта и Мартиниана Белозерских.

Всех житий 33, потому что Иосифа Волоколамского два жития.

NB. Нет жития Иакова Ростовск., канонизованного на соборе 1549 г. Новые редакции житий при митр. Макарии: Михаила Клопского (при Иоасафе), Александра Невского две редакции, митр. Ионы две редакции, митр. Алексея три, Никона Радонежского, Никиты две кроме Васильевой, Димитрия Прилуцкого.

190

Летописи.

История наших летописей за рассматриваемое нами время остается пока недостаточно известною.

Перед нашествием Монголов ведены были в северной Руси две летописи: летопись общерусская или точнее—великого княжения, писавшаяся во Владимире и называемая по области Суздальскою, и летопись частно—Новгородская, писавшаяся в Новгороде. Вторая летопись была непрерывно продолжаема до половины XV века (после чего ее сменили частные летописные записи, сведенные в одно место, чтобы составить новую Новгородскую летопись, в конце XVI века: в печатном—вторая Новгородская летопись). Что же касается до продолжения первой или Суздальской летописи, то было оно или нет, как таковое нарочитое продолжение, сказать этого мы не в состоянии. Не имея его в подлинном виде, мы имеем его в летописном своде, сделанном в XVI веке, в правление митр. Макария, и может быть предполагаемо одно из двух: или что такого нарочитого продолжения не было ведено, а ведены были только частные летописи (в монастырях) 1) и летописные записи, которые в XVI в. и сведены были в одно место, или что продолжение было ведено, но что только оно не дошло до нас в своем подлинном виде, быв заменено летописным сводом, который сделан был в XVI в. и который был составлен таким образом, что наше продолжение было дополнено из частных одновременно с ним веденных летописей. Само по себе представляется более вероятным второе предположение, ибо, во-первых, трудно допустить, чтобы князья наши, для которых летописи, пока не утвердилось единодержавие в московском доме, представляли весьма важный документ в их родословных счетах, не позаботились о ведении такой документальной книги, а во-вторых—не совсем легко допустить и то, чтобы князья не заботились о ведении и записывании истории своей земли, оставляя это дело единственно ненадежному усердию частных людей 2).

1) Такие частные летописи см. Строева[Библиологич.] Словарь, стр. 361. (Летопись 1450 г. см. у ФиларетаЧерниговского в Обзоре стр. 148нач. В сказании о Тверском князе Михаиле Александровиче, составленном в половине XV в., упоминается русский хронограф, Владимирский полихрон, Ключевский В. О.Жития, стрр. 177fin., 178 нач. В одной из грамот, касающихся ссоры Витовта с Фотием, говорится о летописцах Киевском, Владимирском и иных).

2) Составитель Тверской летописи, написанной по поручению Тверского князя Бориса Александровича († 10 Февраля 1461 г.), в предисловии к своему труду говорит, что имена великих князей до Александра Михайловича,—удельного князя Тверского,—потерявшего великокняжеский престол

191

Как бы то ни было, но в XVI веке, при митр. Макарии и, как необходимо думать, по его вместе с царем или без царя поручению, был составлен летописный свод, который обнимает время от нашествия Монголов до 1558 г. и которому предпослана сводная летопись и периода домонгольского. Этот свод есть, так называемая Никоновская летопись, которой Шлёцер дал ее настоящее название весьма неудачным образом 1). Так как составители свода ни в предисловии к нему (которого нет) ни в нем самом вовсе не указывают, из каких летописей и вообще на основании каких источников они его составили, то и не может быть сказано об этом ничего положительного. Кроме предполагаемой нами летописи так сказать официальной 2) существовали более или менее многочисленные летописи, веденные в монастырях, что мы знаем положительно 3), могли существовать летописи, веденные непрерывно или отрывочно при епископских кафедрах, существовали отдельные сказания (летописные записи) о замечательных лицах и событиях. Много выше мы говорили, что читаемое в Никоновской летописи о митрополитах Киприане и Фотии в некоторых случаях ясно дает видеть и отчасти прямо указывает людей, писавших при них самих, в их дворе, и со всею вероятностью должно предполагать, что при кафедре митрополичьей велась летопись если не постоянно, то отрывочно, но временам. Несомненно, что составители Никоновской летописи находятся в тесной связи с составителями Степенной книги (о которой ниже стрр. 193—195), а эти последние прямо говорят, что они собирали исторический материал самым старательным образом, ища его в повестях не только писанных, но и глаголемых, т. е. устных или народных былинах. До какой степени были старательны в собирании материала составители нашего летописного свода, можем указать один

в 1327 г., берет из первого летописца: «якоже Володимерский полихрон степенен приведе (sic) яве указует» (Собр. летт. XV, 465). Слова эти можно разуметь о простом списке великих князей, который веден был во Владимире; но вероятнее разуметь их о настоящей летописи.

1) (Никон. лет. III, 155 писана еще не в Москве, ибо поимка Александра Тверского называется злою мыслью, вложенною диаволом). [Шлёцер так объясняет причину этого названия: «я назвал его Никоновым списком единственно только по той причине, что он подписан в низу по листам, от 1 стран. по 37, известным оным патриархом Никоном... собственною его рукою и следующими словами… А что он не был собиран во времена Никоновы, но что большая его часть гораздо древнее оных времен, то можно видеть» и пр. Русская летопись по Никонову списку, ч. I, Спб., 1767 г.].

2) (О том, что летопись при Грозном составляется правительством,— см. Акт. Эксп. т.I, № 289, стр. 354, col.I нач. и fin.).

3) У Строева страница, указанная выше, Лисицкого монастыря летопись.— (Летописец церковный в одном из Новгородских монастырей в XVI в., КарамзинIX, прим. стр. 87).

192

пример. В дополнениях к первоначальной летописи, под 990 г. 3), составители говорят о философе Марке Македонянине, которого Владимир посылал с проповедью христианства к Болгарам: оказывается, что этот Марк философ взят из семейных преданий боярской фамилии Философовых 2). По небрежности и невнимательности или же руководимые желанием сделать свод с беспристрастной полнотой, составители иногда помещают у себя по нескольку несогласных между собою сказаний об одних и тех же лицах. Какая бы ни была причина, но эго—на наше счастье, ибо некоторые из подобных сказаний являются для нас очень важными (напр. рассказ о Митяе, принадлежащий не прямому его врагу вместе с рассказом, принадлежащим прямому врагу).

(Наибольшая часть нашего летописного свода, известного под именем Никоновской летописи, именно—с 1114 г., с княжения Владимира Мономаха, по 1554-й год, была приготовлена еще в иллюстрированном виде, снабженная картинками, при чем и текст этого иллюстрированного издания был несколько пополнен против издания простого. Текст иллюстрированного издания, без воспроизведения картинок, напечатан в виде трех отдельных летописей, которым даны названия: Царственного летописца, Древнего летописца (две части) и Царственной книги: Поленова Обозрение летописей, стр. 58 sqq. Лихачев Е. П. Палеографическое значение бумажных водяных знаков. Спб. 1899 г.).

Кроме нашего свода мы имеем от XVI в. еще два летописные свода, из которых один с некоторою вероятностью также может быть усвояем инициативе митр. Макария. Своды эти суть: так названный Софийский Временник, составленный в Новгороде, но содержащий не одну летопись Новгородскую, а и общую русскую, начинающийся первоначальною летописью и доведенный до 1538 г. 8), и так называемая Воскресенская летопись, начинающаяся той же летописию и доведенная по одним спискам до 1541 г., по другим до 1560 г. 4). Представляется некоторая вероятность усвоять инициативе митр. Макария Софийский Временник, именно—думать, что он составлен по инициативе Макария,

1) Никон. лет. I, 95.

2) См. Родосл. книгу изд. Новикова, II, 393 fin., 394 нач.

3) В Полном собрании русских летописей напечатан под именем 1-й и 2-й Софийских летописей. [Первоначально был напечатан импер. Академией Наук под заглавием: «Российская летопись по списку Софейскому великаго Новаграда»... ч. I. Спб., 1795 г., и затем П. М. Строевым в 1820 г.: «Софийский Временник или Русская Летопись с 862—1534 гг.», М., 2 чч.].

4) Воскресенская летопись не есть второй Софийский Временник, ибо глава 3-я в ней. надписанная: «Софейский времянник, еже нарицается» и пр. (Собр. летт. VII, 266),—взята из настоящего Софийского Временника (тоже в Тверской летописи,—Собр, летт. XV, 26).

193

когда этот был архиепископом Новгородским. (Свод надписывается: «Софейскый времянник, еже нарицается летописание русьскых князь» и пр. Если бы он был составлен не по поручению Софийской власти, т. е. архиепископа Новгородского: то с какой стати назывался бы Софийским? Но в 1538 г. архиепископом Новгородским был Макарий).

(Составлен был в XVI веке и еще один летописный свод, несколько предупредивший все три указанные выше. Это так названная (от своей небольшой части) Тверская летопись, составленная в 1534 г. 1) одним Ростовским книжным человеком, начинающаяся подобно трем предыдущим сводам первоначальной летописью и доведенная до 1499-го года).

В правление митр. Макария, по его замышлению и приказанию, был составлен у нас первый опыт настоящего руководства к истории России гражданской и вместе церковной. Это так названная его Степенная книга. В летописях наших, ведущих свой рассказ погодно или год за год и не делающих никакого частнейшего разделения (разбивки) этого последнего кроме того, что выставляют годы, читателю нет возможности обозреваться и припоминаться в событиях, так что, прочитав в них погодный рассказ о правлении какого-нибудь князя, он должен для достижения сейчас указанной цели сам составлять себе таблички, росписи событий. Одною из задач своей Степенной книги Макарий и поставляет то, чтобы дать в ней историю России, в которой можно было бы обозреваться и припоминаться: повествование ведется в ней хронологически, как и в летописях, но каждое событие составляет в ней особую рубрику и книге предпосылается подробное оглавление всех этих рубрик, так что читатель получает в ней руководство к истории, возможно конспективным образом изложенное. В летописях церковная история почти что совершенно отсутствует. Степенная книга дает эту последнюю историю, насколько может и как ее понимает. Понимая ее как изображение проявившейся в церкви благодати Божией или как изображение богодарованной славы последней, наша книга, после выписок из летописей, при чем дается непрерывная роспись преемства митрополитов, помещает у себя жития тех митрополитов, которые причислены к лику святых, жития князей, причисленных к лику святых, жития знаменитейших святых из числа монашествующих, повествования о чудотворных иконах. Цель составителей Степенной книги состояла не только в том, чтобы воспроизвести летописи, что было уже сделано в своде, известном под именем Никоновской летописи, а вообще в том, чтобы написать историю; поэтому они дополняют у себя летописи из всяких других источников, из каких могут, и ведут свой рассказ не таким образом, чтобы

1) Но в ней уже выписка из Софийского Временника (предыдущ. примечание). Как попала? Внесена после?

194

он представлял дословное воспроизведение летописей, а таким образом, что он представляет более или менее свободное их изложение, при чем они—составители наклоняют его в известном направлении, именно—в том, чтобы история нашей земли возможно более оказывалась историей ее славы, как земли исключительной и избранной (не высказывается прямо, но подразумевается: предназначавшейся быть и ставшей третьим римским царством). Что касается до других источников, кроме летописей, то в предисловии к повествованию о св. Владимире неизвестный составитель книги или один из ее неизвестных составителей, говорит, что он пользовался, как мы это уже приводили, повестями пишемыми и глаголемыми, т. е. не только письменными сказаниями, но и устными народными былинами. Должно, однако, заметить и нарочито отметить, что эта хорошая сторона—величайшая тщательность в собирании материала имеет и обратную сторону: составители книги нисколько не обладали критикой и нисколько не были расположены к ней, а поэтому, старательно, но нисколько не разборчиво, собирая материал, они в весьма достаточной степени наполняют ее легендами (иногда через чур легендарными). Относительно тенденций книги к общему сейчас сказанному должно быть прибавлено частнейшее, что, хотя Россия не называется в ней прямо третьим римским царством, но измышленные в связи с сим сказания о происхождении наших государей от Августа Кесаря и о венчании Владимира Мономаха царским венцом в ней читаются 1).

Свое название Степенная книга получила от того, что изложение разделяется в ней по временам правления тех великих князей, которые были прямыми предками дома государей московских и которые представляют собою линию степеней нисходящего родства, почему и отделы книги (правления помянутых великих князей) называются в ней степенями. Так как прямые предки дома государей московских составляют только некоторую часть всего количества великих князей, то отсюда и степеней в книге должно было явиться несравненно менее, нежели сколько всего было великих князей. Но число степеней и еще уменьшается против действительного в следствие того, что они начинаются не с язычника Рюрика, а с первого христианского государя—Владимира святого. Всех степеней от св. Владимира до Ивана Васильевича Грозного, до которого доводится книга, считая со включением этого последнего,—16-т; но в книге их одною более,—17-ть: лишняя против действительного степень явилась таким образом, что непосредственному родоначальнику государей московских, удельному князю московскому Даниилу Александровичу, который не был великим князем, отводится в книге место в виде особой степени. Из сейчас сказанного видно, что порядок степеней в Степенной книге есть такой: 1) св. Владимир, 2) Ярослав Великий, 3) Всеволод Ярославич, 4) Владимир Всеволодович Мономах,

1) Легенды и басни в истории взятия Грозным Казани.

195

5) Юрий Владимирович Долгорукий, 6) Всеволод Юрьевич, 7) Ярослав Всеволодович, 8) Александр Ярославич Невский, 9) Даниил Александрович, 10) Иоанн Данилович Калита, 11) Иоанн Иоаннович, 12) Дмитрий Иванович Донской, и пр. О всех прочих великих князьях Степенная книга не упускает говорить, но говорит о них под нашими степенями (которые подразделяются на главы, с подразделением иногда последних на титла): именно—о великих князьях, предшествующих св. Владимиру, начиная с Рюрика, под его степенью, а о прочих великих князьях под степенями соответствующими.

Мы сказали, что повествование в Степенной книге доведено до Ивана Васильевича Грозного включительно (который составляет 17-ю степень). Каким именно годом правления Грозного она была окончена, этого не может быть сказано, потому что мы не имеем таких списков книги, относительно которых могло бы быть с уверенностью принято, что они содержат ее в ее подлинном виде, как она вышла из рук составителей, и не заключают в себе больших или меньших позднее сделанных приписок. Принимается за вероятное (но не особенно, кажется, вероятное само в себе), что она оканчивалась 1559 годом 1).

Что Степенная книга составлена по благословению и повелению митр. Макария, это прямо и ясно говорится в ней в предисловии к повествованию о св. Владимире. В виду очень значительной обширности книги более чем вероятно думать, что она составлена не одним кем-то, нам неизвестным, а несколькими таковыми неизвестными. Помянутый выше Псковский священник Василий, в монашестве Варлаам, дает знать в своем житии Александра Невского, что ему принадлежит составление той или другой части Степенной книги 2).

Отдельные исторические сказания.

Отдельные исторические сказания более или менее вскоре после того, как являлись, были заносимы в летописи. Очень может быть, что не все сказания после занесения в летописи продолжали писаться и в отдельном виде; очень может быть, что сказания, сохранившиеся только

1) Русскк. Достопп. 1, 166 (книга оканчивалась у составителей каким-нибудь настоящим концом, а туг нет его). [В Московск. Чудовом монастыре имеется рукопись Степенной книги с записью, что она «собрана смиренным Афанасием митрополитом всеа Русии». Об отношении митр. Афанасия к Степенной книге см. в исследовании И. Васенко «Книга Степенная царского родословия и ее значение в древнерусской историч. письменности», ч. I, Спб., 1904 г., стрр. 199 и след.].

2) У Филарета в Обзоре стр. 205, Казанская история. (В библиотеке Баузе, сгоревшей в 1812 г., были две Степенные книги, одна 1551 г., другая вообще времен Грозного,—Чтений Общ. Ист. и Др. 1862 г., кн. II, Каталог ркпп. Баузе, 286 и 287).

196

в летописях, не все сохранились так, чтобы можно было узнать их первоначальное появление в виде отдельных сказаний: а из этого следует то, что, может быть, мы в настоящее время знаем не все действительно написанные отдельные сказания. Известные в настоящее время таковые сказания ер следующие: 1) об убиении в Орде Черниговского князя Михаила Всеволодовича и боярина его Феодора, 2) об Александре Ярославиче Невском, 3) об убиении в той же Орде Тверского князя Михаила Ярославича, 4) об архимандрите Михаиле-Митяе, 5) о Куликовской битве, 6) о нашествии на Москву Тохтамыша, 7) о Димитрии Ивановиче Донском, 8) о нашествии на Россию Темир-Аксака (Тамерлана) и о перенесении из Владимира в Москву чудотворной иконы Владимирской Божией Матери, 9) о Тверском князе Михаиле Александровиче, 10) о войне литовского великого князя Витовта с ханом Темир-Кутлуем (Тимур-Кутдуком), 11) о нашествии на Москву Едигея, 12) о Флорентийском соборе 1).

Из 12-ти перечисленных сказаний пять относятся к нашим историческим лицам, т. е. о двух князьях, убитых в Орде, об Александре Ярославиче Невском, об архимандрите Михаиле-Митяе и о Димитрии Ивановиче Донском.

Сказание об убиении Михаила Всеволодовича написано по тому побуждению, что он привлек на себя гнев Батые своей исключительной ревностью о христианской вере и что таким образом история его христиански-доблестной смерти имела все право быть увековеченною в памяти русских людей, как история смерти истинно мученической. Михаил Ярославич был казнен в Орде не за веру христианскую, а по интригам своего соперника—Юрия Даниловича Московского. Но, во-первых, смерч его была также мученической смертью от руки неверных поработителей русской земли, достойною памяти потомства, а во-вторых, как прямо и справедливо говорит написанное о нем сказание, о котором у нас речь 2), была смертью за христиан: если бы Михаил не пошел в Орду, позванный на суд ханом, то могло бы пролиться от Татар много христианской крови в Тверской области. Оба сказания представляют из себя простые, не украшенные литературно, исторические повествования или рассказы о печальных событиях. Впоследствии, когда началось церковное празднование обоим князьям мученикам (первому общецерковное не позднее как с первой половины

1) Поход Ивана III на Новгород? (Походы Ивана IV на Казань не писались в виде отдельных повестей, а прямо вносились в летописи. О митр. Фотии,—в Никон. летоп. V, 98 и в Степей, кн.,—не сказание, а краткая запись). Батыева рать? (=Лаврент., Новгор. 1, Ипатск.; в Псковской 1-й числа взятых городов другие, чем в других летописях. Повесть о преп. Сергии Никон. лет. IV, 203—239. Повесть об Арсении Тверском, Ключевский, стр. 181 нач. Повесть об Исидоре митрополите — Никон. лет., V, 124 sqq).

2) Никон. лет. III, 124.

197

XV века 1), а второму до собора 1549 г. местное), сказания были более или менее переделаны, чтобы по форме и по литературному достоинству (риторической украшенности) приближаться к настоящим житиям святых 2).

Сказание об Александре Ярославиче Невском долженствовало быть по намерению его автора сказанием о мужестве и житьи князя, т. е. об его жизни и об его военных подвигах 3). Александр Ярославич был блестящий русский князь своего времени и блестящий воитель, одержавший несколько знаменитых побед над Немцами (Шведами и Ливонцами), прославивший русскую землю среди других народов (прославивший «Словенский язык»), столько грозный врагам, что будто бы даже женщины Татарские стращали им детей, говоря: «молчи, великий князь Александр едет». И вот нашелся между его современниками и даже между близкими к нему людьми книжный человек, который для славы отечества возжелал увековечить память его в потомстве и написать его историю (его рыцарскую повесть). К великому сожалению, авторские средства неизвестного возжелавшего крайне мало соответствовали его предприятию. Он уверяет нас, что Александр был необыкновенный человек, наполнивший своей славой весь мир,—что западные рыцари нарочно приезжали к нему, чтобы видеть его и потом отзывались о нем: «прошед страны и языки, не видехом такового и в цесарих цесаря ни в князих князя». Мы ждем с великим интересом, что нам будет показан (изображен) необыкновенный человек, и находим толь ковесьма скудное о нем повествование и голые уверения, что «дал бе ему Бог премудрость Соломоню» и что «храбрьство его (было) акы цесаря римьскаго Еуспасьяна, иже бе пленил всю подъиюдейскую землю». Впрочем, очень невысоко ставя наше сказание и весьма сожалея о том, что автор его не обладал большим талантом, мы все таки должны быт благодарны последнему за его усердие к памяти Александра, потому что и его скудное повествование все таки же не совершенно бесполезно. Впоследствии, с целью придать сказанию форму и литературные достоинства жития, его несколько раз переделывали, ибо позднейшие жития Александра суть именно его (сказания) переделки 4).

1) Макарий VIII, 30 прим. 35.

2) (Сказание о убиении Михаила Черниговского,—Лаврент., 447 fin.,—Кратко; Ипатск., 528,—кратко, еще 536 fin.; Никон. лет. III, 19 fin.: повесть не Пахомиева. Списки Штилевой повести см. у Ключевского, стр. 146 прим. 2.— У Макария древняя повесть, в Никоновской летописи другая, Пахомиева— третья. Никоновская у Макария, V, 409; Ключевский, 146 fin. В Воскресенской летописи—Собр. летт. VII, 152 fin. В Софийской летописи—Собр. летт. V, 182, то же, что в Воскресенской (Но не то, что в Никоновской?). В Степенной книге I, 340).

3) «Скажем же мужество и житье его», начинает автор свое повествование; Лаврент. лет. под 1263 г., стр. 453.

4) (Сказание об Александре Ярославиче Невском у Ключевского, стр. 66. В Лаврентьевской летописи стр. 453 без конца. В Софийской—Собр.

198

Краткое сказание об архимандрите Михаиле-Митяе представляет собою совершенно единственный пример нарочитого исторического повествования о духовном лице, не причисленном к лику святых, т. е. пример именно простого исторического повествования, а не жития. Как уже говорили мы выше, это необходимо объяснять необыкновенной знаменитостью в свое время чрезвычайно выдававшейся личности Митяя 1).

Дмитрий Иванович Донской есть виновникКуликовской победы над Татарами, знаменитейшей из всех побед, когда-либо одержанных Русскими. Но цель сказания о нем —не та, чтобы описать Куликовскую битву,—об этой последней существуют нарочитые сказания, а та, чтобы дать его биографию и именно—чтобы, не касаясь его государственной деятельности, изобразить его благочестивые христианские нравы и его благочестивую христианскую жизнь, т. е. дать о нем повесть, что в теснейшем смысле называется житием. Происхождение сказания подобного рода должно быть объясняемо чаянием, что Дмитрий Иванович будет причислен церковью к лику святых. Так как оно составлено для какого-то частного духовного лица, то нужно думать, что и чаянием одушевляюсь это неизвестное лицо. Сказание, стремящееся быть красноречивым и действительно до некоторой степени достигающее своей цели, а во всяком случае—не худое в отношении литературном 2), не есть произведение более или менее современное, за каковое иными принимается, а позднейшее, принадлежащее временам Ивана Васильевича III— Ивана Васильевича IV и всего вероятнее—последним 3).

Печальная знаменитость Тверского князя Михаила Александровича состояла в том, что в его княжение Тверь должна была окончательно и совершенно смириться перед Москвой. Но для Тверичей была дорога его память, как последнего, хотя и несчастного, борца за их тверскую землю, и эта его память была увековечена в особом его житии, в ко-

летт. V, 176. В Воскресенск., там же, VII, 146. В Псковск. 2-й, там же, V, 2 с пропусками. Волоколамская ркп. Моск. дух. Академии № 576, л. 1—9). Об отношении сказания к Новгородской летописи: (который-то у которого-то заимствует, но пишущий в Новгородской летописи так же современник, как и автор сказания [см. у В. Мансикка в его работе: «Житие Александра Невского. Разбор редакций и текст» (Памятники древней письменности и искусства. CLXXX. Спб., 1913 г. Cp. Н. Серебрянский Древнерусские княжеския жития. Обзор редакций и тексты. М. 1915 г.].

1) [Об обеих повестях, о Митяе-Михаиле—см. 1-ую половину тома стрр. 226—243].

2) Филарет [Черниговский] в Обзоре, стр. 115: блистательное красноречие.

3) (Повесть—в Собр. летт. IV, 349; VI, 104; VIII, 53. Никоновская лет. IV, 184. Ключевский, стр. 169). Об отношении к Никоновской летописи: было древнее сказание, из которого сокращает Никоновская летопись, и потом на основании составлено новое (наше) сказание (Или в сказании мы прямо имеем обработку древнего сказания)?

199

тором повествуется об его воинских доблестях, при чем патриотически умалчивается об его неудачах, об его христианских добродетелях и об его смерти в схиме монаха. Впоследствии, на основании нашего жития 1) написано было другое житие, которое известно только в отрывках и которое, несколько дополняя (и отчасти перевирая) 2) наше житие со стороны исторических сведений, главной своей задачей, вероятно, имело улучшение стороны литературной (в отношении к которой наше первое житие—хорошо, но недостаточно украшенно) 3).

О знаменитой Куликовской битве мы имеем сказание историческое и сказание эпическое, но первое, обработанное в трех редакциях, которые, пожалуй, могут быть принимаемы и за три отдельные сказания. Первоначальная редакция сказания исторического, читаемая в Софийском Временнике (в Собрании летт., т. VI, стрр. 90—98), в Воскресенской (—там же, VIII, 34—41) и в Новгородской 4-й летописях (—там же, IV, 75—83), представляет собою рассказ о битве с предшествовавшими ей приготовлениями к ней, замечательно складно и хорошо составленный (украшенный и риторикою, но умеренно и прилично). Вторая редакция, читаемая в Никоновской летописи (IV, 86—127), представляя собою риторически обработанное распространение первой, с одной стороны дополняет ее двумя вымыслами—будто Дмитрий Иванович пред отправлением на битву молился пред Владимирской иконой Божией Матери (которая еще была тогда во Владимире) и будто в минуту этого отправления находился в Москве митр. Киприан (прибывший в нее только спустя восемь с половиной месяцев посте Куликовской битвы), которого автор заставляет говорить великому князю многие совещательные и увещательные речи, а с другой стороны дополняет довольно многими подробностями, которые могут быть принимаемы за достоверно исторические 4). Третий редакция, читаемая только в отдельном виде и усвояемая в рукописях иерею Софоние или Софронию Рязанцу или же (что гораздо вероятнее) Софоние Рязанцу, Брянскому

1) Оно в Никонов. летописи.

2) Учился грамоте у митр. Феогноста (вместо Новгор. архиепископа Василия).

3) (Сказание об убиении Михаила Ярославича Тверского,—Ключевский. стр. 71. Подлинное в Минеи митр. Макария, Ноябрь, и Тулупова,—Лаврск. ркп. М 671, л. 129. Переделки: в Софийской летописи—Собр. летт. V, 207; в Воскресенской, там же, VII, 188. В Никоновской летописи III, 116 не в виде отдельной повести. Степенная кн., I, 425).

4) (На пиру у Николы тысяцкого—стр. 97, на усть Воронежа—88, еще на стр. 97 сторожа; еще: 98; путешествие к Сергию—98 fin. Сурожане—101, будто бы вооружил преп. Сергий—104 нач., и еще и еще (но распространение несомненное: в некоторых местах дословно повторяет), Дмитрий Боброков, приметы—107, видение Фомы Кацюгея—109 и других, (вместо двух сот тысяч ратных сочиняет четыреста тысяч), как сочиняет—119 нач. Морозов—стр. 118 убит).

200

боярину 1), отчасти распространяет, отчасти сокращает вторую редакцию, главным же образом вносит в нее некоторый лирический элемент, чрез изображение отдельных поэтических картин, составленных по подражанию Слову о полку Игоревом и большею частью чрез прямое заимствование из него.—Сказание эпическое представляет собою похвальное слово или хвалебную песнь Дмитрию Ивановичу, рабски копирующую и, насколько можно, буквально воспроизводящую, Слово о полку Игоревом. О московских лириках и эпиках с сожалением должно сказать, что чрезвычайно мало находим у них собственного поэтического вдохновения 2).

Нашествия на Россию—на Москву Тохтамыша, Темир-Аксака и Едигея представляли из себя важные исторические события по своей грозности. Так как Темир-Аксак не доходил до Москвы, поворотив назад с верховьев Дона, то его нашествие, может быть, и не было бы описано в особой повести, но нарочитый повод к составлению последней являлся в том, что Москва усвояла свое спасение от него сверхъестественному заступлению Божией Матери, Владимирская чудотворная икона которой была перенесена тогда в нее (Москву) из Владимира. В отношении литературном все три сказания суть простые исторические повествования о подлежащих событиях 3).

Сказание о войне Витовта с ханом Темир-Кутлуем содержит в себе рассказ о совершенном поражении, которое понес от хана великий князь литовский. По-видимому, русским летописателям не было дела ни до побед ни до поражений Витовта; но существовали особые поводы, которые заставили их написать сказание о нашем поражении. Идя на хана, Витовт хвалился, что, победив его, не только посадит своего подручника в Орде, но и завладеет землей Северской, Великим Новгородом и Пековом и будет брать дани и оброки со всех великих князей русских (как с подручников своего подручника). Эта-то оскорбительная для чести и гордости Русских похвальба литовского великого князя и заставила наших летописателей составить сказание о позорном поражении, которое потерпел Витовт от хана 4).

1) Софроний в Толстовск. ркп., Софония у Строева; Брянский боярин— в Тверской летописи, стр. 440. Он уже в XV веке,—Опис. Синодд. ркпп. № 217, л. 180 об., стр. 5 (Вместо Ягайла Ольгерд). Вероятнее, что не рязанец, ибо рязанец не стад бы рассказывать о позоре своего князя.

2) (Карамз. к т. 5 прим. 65. О памятниках, прославивших Куликовскую битву, реферат И. П. Хрущова напечатан в II томе Трудов 3-го Археологич. съезда, стрр. 277—283).

3) (Повесть о прихожении Тахтамышеве на Москву: Никон. лет. IV, 131— 138; Собр. летт. IV, 84—90, Новг.;VI, 98—103, Софийск.; и VIII, 41 fin.— 47, Воскрес.—Повесть о нахождении Темир-Аксака (и Владимирской): Никон. лет. IV, 258—264; Софийск. лет., Собр. летт. VI, 124; Воскрес. лет., VIII, 65; Степенная книга I, 535.—Повесть о нашествии Едигея: Никон. лет. V, 17; Воскресен. лет., Собр. VIII, 82 fin.).

4) (Сказание в Никоновской летописи, IV, 279—283; Софийской—Собр. летт. V, 251 (кратко) и Воскресенской, Собр. летт. VIII, 72 (кратко).

201

Сказание о Флорентийском соборе написано Суздальским иеромонахом 1) Симеоном, который ездил на собор с митр. Исидором в свите епископа Суздальского Аврамия. Сказание не содержит в себе сколько-нибудь обстоятельной истории собора, на что у Симеона вовсе не хватаю сведений и, по всей вероятности, не хватило бы и авторских средств, но дает некоторый общий, относительно достоверности не совсем свободный от легендарности, очерк этой истории, имеющий своею целью то нравоучение, что уния, принятая Греками на соборе, была с их стороны делом позорной измены православию. Деяния Флорентийского собора были двойные, состоявшие: подлежавшие, из богословских прений, производившихся в торжественных соборных заседаниях,— во-вторых,—из переговоров латинян с Греками и совещания последних между собою, происходивших помимо соборных заседаний. Не зная ни по-гречески ни по-латыни, Симеон мог только видеть, как происходили прения, но не понимать, в чем они состояли, и потом получат некоторые общие сведения о них из расспросов. Не принадлежав к членам собора, он не мог знать непосредственным образом и о переговорах и о совещаниях, а мог кой-что узнать о тех и о других только посредством выведываний и посредством собирания ходивших слухов. Составленный Симеоном на основании таких источников его общий очерк истории собора мог до некоторой степени выйти смешением истины с легендой и помимо его прямого намерения; но как будто он присоединяет отчасти и это прямое намерение, заставив свои глаза, смотревшие чрез очки ревности о православии, видеть то, чего на самом деле не было. Мы говорили выше, что, хотя Исидор прибыл в Феррару значительно позднее Греков, но что торжественные заседания собора в следствие причин, которые нами указаны [1-ой половины тома стрр. 439—440], начались уже только после того, как он явился. Таким образом Симеон мог начать свой очерк истории собора с самого его начала (понимая слово собор в смысле формального соборования). Он начинает вступлением, в котором уверяет, что получил благословение описать собор от Марка Ефесского с другими тремя митрополитами, поборовшими по православии, и в котором сообщает некоторые сведения о составе собора, а затем передает историю последнего следующим образом. Греки избрали для прений с латинянами трех святителей: Марка Ефесского, Виссариона Никейского и Исидора Русского. На трех первых заседаниях собора вели беседы Виссарион и Исидор «и ничтоже бысть межи ими (Греками и латинянами) или, как поясняет позднейшая редакция сказания, «не бысть между ими пря никоеяже» 2). На четвертом заседании стал

1) В лицевом житии преп. Сергия он в священнической, а не в монашеской одежде, и Пахомий называет его попом.

2) У Попова[А. Историко-литерат. обзор древнерусских полемических сочинений против латинян] стр. 365.

202

говорить Марк Ефесский, и простер свои обличения к латинянам (если не сполна, то в значительной степени сочиняемые самим Симеоном) 1) с таким дерзновением и такою сплою, что будто папа, кардиналы и все решительно латиняне с поспешностью оставили место соборных заседаний пли бежали с собора. После этого папа начал стараться, чтобы подкупить императора греческого и всех бывших с ним архиереев посредством золота и серебра; Марк усердно старался в сем случае противодействовать папе, но его старания не имели успеха; он мог только с негодованием отстранить усиленные старания папы подкупит его самого. После того, как в Ферраре имели место 17-ть совершенно бесплодных соборных заседаний и после того, как император и патриарх решили было возвратиться домой, некоторые Греки, подкупленные папой, присоветовали последнему перенести собор в другое место, далее от морского берега и за горы от него, так чтобы сделать для императора и патриарха более трудным возвращение назад и чтобы они если не ради золота, то ради нужды согласились изменить православию: это и сделал папа, перенесши собор во Флоренцию. В сей последней он не дал Грекам золота (подразумевается: на содержание), как обещал, и заставил их соборовать нуждою. После многих соборований, которые также ни к чему не могли привести в следствие непреоборимой твердости Марка, некоторые из греческих

1) У Павлова [Критич. опыты по истории древнейшей греко-русской полемики против латинян, Спб., 1878 г.] стрр. 200 sub fin. и 203: [«на четвертый збор нача Марко глаголати тихим гласом к папе, и к кардиналом, и арцибискупом, и бискупом, и к всему латинскаму языку, и рекшу ему: «слыши, честный папа римский и учителю латинского языка, како ты глаголами и осьмым сбором нарекавши, и собе в начале поминаеши, а царя, не нарекавши ни в котором слове (—зборе), и своим собором зовеши осмым (—осьмый), а седми святых собор отрекаешися, а патриархов собе братьею не зовеши, а Латыню в начале поминавши, а православие последи поминаеши?» Ему же папе сумневшуся и молчавшу им на долзе времени (велика бо бе гордость и буйство латинское, и никакоже возмогоша смиренно гласу его смирения отвещати,—возмогоша отвещати смиренному словеси его), святому же и великому Марку еще тихим гласом глаголющу» … «Марку же ко царю глаголющу: «аще злато и сребро, царю, довольно возмете, то безчестие себе получите и от всех язык поношение и укорение приемлете; аще ли, царю и патриарше, злато презрите, а пойдете во свою землю, а святых отец седми собор заповеди не погрешивше, то от Бога милость получите и от святых отец благословение приимете, еще же и честь и славу получите. Аще ли, царю, не слушаете, злата и сребра довольно возмете, то на последи безчестие получите: то про что ныне зовет их христиан!? Слыши, царю, еще папа глаголет: Латыню поминает, а христианства не поминает, а тебя царя в начале не поминает же, а вас патриархов братьею себе не зовет, седми святых соборов не поминати в начале,—то како ли христианин наречется? Осьмый собор поминати, а седми святых соборов не поминати впервых?...»].

203

архиереев обратились к усиленным стараниям склонить защитника православия к уступчивости. Когда все старания архиереев оказались напрасными, а один латинский философ, по имени Иван, за злословие Марка поражен был внезапною смертью, попытался сделать тоже сам император, но и он имел такой же малый успех и после этого Греки разделились на двое: с одной стороны, Марк с 12-ю митрополитами, с другой император, патриарх и все прочие. Император и патриарх (второй—пока не постигнут был смертью) с своими единомышленниками в продолжение почти трех с половиной месяцев через день и ежедневно совещались, как бы устроить соединение с папой и как бы преклонить к нему Марка. Наконец, папа начал с гневом посылать к императору, требуя, чтобы кончено было дело о соединении и укоряя его, что он не может привести Марка к послушанию. Император отвечал папе, что пусть он сам попытается сделать последнее. Папа действительно послал к Марку, но «не со злом, а с великою честию», приказав насыпать золотом большое блюдо и золотой ковш и при поднесении ему этих даров приказав просить его, чтобы он пришел видеться с ним—папою и взять от него великую честь: но Марк не пустил постов папы и в свою палату, а бывшему главным между ними, Флорентинскому архимандриту Амвросию, предсказал смерть через 40 дней, что и случилось. Тогда,—говорит Симеон, кончая историю как-то ex abrupto,—«соборовали» соединение церквей и без Марка, и описывает, как происходило торжество соборования и как все митрополиты приклякнули папе по фряжскому праву и как сам император припадал перед ним на колена. Свое повествование Симеон заключает, после заметки о своем собственном страдании от Исидора, рассказом о позорной неудаче, постигшей попытку митрополита ввести унию на Москве и похвалой твердому охранителю православия, вел. кн. Василию Васильевичу.

Несколько темна и загадочна личная судьба автора нашего сказания, иеромонаха Симеона. Он терпел гонение от митрополита, несколько раз был сажаем по его приказанию в темницу, на возвратном пути в Россию бежав от него из Венеции снова был захвачен им в Смоленске и привезен в Москву в железах. Следовало бы ожидать, что человек, столько пострадавший от митрополита—предателя православия, будет встречен в Москве, как мученик; и, однако, этого вовсе не случилось, а случилось то, что, освобожденный в Москве из желез, он тотчас же послан был в заключение в Троицкий Сергиев монастырь 1). Это дает основание подозревать, что он виновен был пред митрополитом не одним только тем, что не хотел быть

1) Иллюстрированное житие преп. Сергия л. 343 об. (Симеон Суздальский, бежав от Исидора из Венеции, пришел в Новгород, а не в свой Суздаль или Москву. Почему? Подозрительно). [Ср. 1-ой половины тома стрр. 444 прим. 1-ое, 451 прим. 1-ое].

204

с ним единомысленным и дерзал укорять его за его измену православию. Не без основания поэтому предполагают, что и свое сказание он написал водимый личным побуждением оправдать себя и доказать, что единственной причиной гонения на него со стороны митрополита было сейчас указанное. Симеон уверяет, что не только сказание он начал писать по благословению Марка, но что этот защищал его в Риме 1) от митрополита и отпустил в Россию с своим благословением и наказанием, «аможе пойдет, проповедати всем православным, да имут (содержат) предание святых апостол и заповеди святых отец седми собор» 2). На эти любовь и доверенность, действительно или только будто бы приобретенные от Марка, Симеон мог нарочито указывать, как на доказательство безукоризненности своего поведения 3).

Описания святых мест и путевые записки.

От рассматриваемого нами времени мы имеем шесть описаний святых мест и трои путевые записки.

Известные описания святых мест суть следующие:

1) Новгородского монаха Стефана (Стефана Новгородца) описание Константинополя, поколику этот последний представлял из себя святое место или поколику находилось в нем святыни, посещенного автором в 1353 г. 4).

2) Смоленского иеродиакона Игнатия описание Константинополя и Иерусалима с Палестиной, посещенных автором в продолжение 1889—91 годов 5).

3) Неизвестного места дьяка Александра описание Константинополя, в котором был автор между 1391 и 1397 годами 6).

1) У Павлова [Критич. опыты по истории древнейшей греко-русской полемики против латинян, Спб. 1878 г., стр.] 199 нач.

2) У Павлова стр. 199 нач., яснее в житии преп. Сергия л. 335.

3) [Ср. 1-ой половины тома стрр. 430—458]. (В Журнале Министерства Народного Просвещения 1895, Июль, статья Ф. Делекторского: «Критико-библиографический обзор древнерусских сказаний о Флорентийской унии», стрр. 131—184).

4) Стефан был в Константинополе, как он говорит в своем описании, в шестое лето правления патриарха Исидора (Бухираса); а Исидор поставлен в патриархи 17 Мая 1347 г., см. Миклошича Acta patriarcbat. Constantinop., I, 256 нач.—Свое описание Стефан назвал Странником: «Странник Стефана Новгородца». [Издано Сахаровым в Путешествиях русских людей по Св. Земле].

5) [Напечатано в XII-м выпуске Православного Палестинского Общества].

6) Дьяк Александр был в Константинополе при импер. Мануиле и патр. Антонии. Мануил занял престол и Антоний кафедру (вторично) оба в 1391 г.; Антоний умер при Мануиле в начале 1397 г., см. у Миклош. ibid. На конце своего описания дьяк делает историческое замечание, могущее служить

205

4) Троицкого Сергиева монастыря иеродиакона 1) Зосимы описание Константинополя, Афона и Иерусалима с Палестиной, посещенных автором в продолжение 1419—1421 годов.

5) Неизвестного места гостя или по нынешнему первогильдейного купца Василия описание Иерусалима—Палестины, относящееся к 1466 году 2).

6) Неизвестного по имени поклонника описание Иерусалима—Палестины, относящееся к 1531 году 3).

Четыре описания Константинополя в отношении к его святыне не выше своим достоинством уже существовавшего описания, составленного архиепископом Новгородским Антонием; а четыре описания Иерусалима с Палестиной значительно ниже Паломника, принадлежащего игумену Даниилу. Таким образом, наши описания, будучи плодом искреннего усердия или авторско-поклоннического тщеславия, не представляли собою того, что требовалось бы нуждой и чем пополнялась бы для наших предков существовавшая письменность.

Говорить о каждом описании в отдельности мы не находим нужным.

Описания Константинополя в отношении к его святыне составлены по образцу описания Антониева, именно—в них перечисляются, начиная с св. Софии, одна за другою церкви города, в которых находилась та или другая святыня,—мощи иди иконы, и которые посещены были описателями: вдохом в такую-то церковь (монастырь) и видехом и целовахом то-то, а оттуда вдохом в такую-то церковь (монастырь), и т. д. Описания Иерусалима с Палестиной, имея своим образцом и руководителем Даниила, отчасти описывают святые места, не давая ничего нового против последнего, отчасти просто перечисляют их, показывая их расстояние от Иерусалима. О наших описателях нельзя сказать того же, что об игумене Данииле, именно—чтобы они старались чужда-

к точнейшему определению времени его пребывания в Константинополе, именно говорит, что «приходил царь (царевич) Калачам (Калуян) Андроников сын (племянник Мануила) с Туркы ко Царюграду, и (что) выехал царь Мануил с Греци и с Фрязы и прогонил Туркы». [Издано Сахаровым в указ. соч.).

1) В описании Зосима иногда называет себя иеромонахом. [Издано в 24-м выпуске «Православного Палестинского Общества].

2) Описание известно по одному списку,—Синодальному № 420 (у архим. Саввы в Указателе для обозрения Патриаршей Библиотеки стр. 178; Буслаев Истор. Христомат. col. 750; Филарет архиеп. Черниговский Обзор духовной литературы стр. 149 нач. Издано архим. Леонидом в 6-ом выпуске «Православного Палестинского Общества].

3) Описание читается в Волоколамск. ркп. № 387, лл. 632—648. [Издано М А. Голубцовой в Чтениях Императорского Общества Истории и Древностей Российских 1911 г., кн. 4].

206

ться баснословия. Монах Стефан, не хотев верить собственным глазам, а хотев верить бабьим басням, утверждает, будто во святой Софии дверей 365 (по числу дней года), також и престолов (равным образом—его рассказ о пахире, который обронили русские поклонники, купаясь в Иордане, и который очутился в Константинополе, в олтарном кладязе св. Софии). Иеродиакон Зосима, бывший очень высокого мнения о самом себе и своем описании и вообще претендовавший быть вторым игуменом Даниилом 1), тем не менее уверяет, что близь дуба Мамврийского он видел врата адовы и что на острове Кипре он видел крест благоразумного разбойника, держимый воздухом.

(Странник Новгородского монаха Стефана содержит в себе описание не только Константинополя, но и Иерусалима, в котором он также был; но его описание Иерусалима есть простое сокращение Паломника Даниилова. Описание иеродиакона Игнатия читается внесенным в Никоновскую летопись, как часть его путевых записок, о которых сейчас ниже).

Описание Афона, читаемое у иеродиакона Зосимы, очень кратко и состоит только в поименовании двадцати двух афонских монастырей. Странно, что ни Зосима не распространяется сколько-нибудь об Афоне и что никто другой не составил его описания. Может быть, это должно объяснять так, что в общем Афон был более или менее известен Русским, а что описывать его частнейшим образом не находили нужным.

Не имев большего значения для своих современников описания не бесполезны для нас в научном отношении: находим в них некоторые важные для нас заметки исторические и можем также извлечь некоторую пользу из их указаний топографических.

(В «Русском Филологическом Вестнике», издаваемом в Варшаве А. И. Смирновым, 1885 г. № 1 (том XIII, год 7) напечатано: «Хождение архимандрита Грефенья [Агрефенья], обетели пресвятые Богородица» 1). [Ок. 1370 г. Издано также в XLVIII выпуске Православного Палестинского Общества].

[Хожение священноинока Варсонофия ко св. граду Иерусалиму в 1456, 1461—1462 ит. напечатано в XLV-м выпуске Православного Палестинского Общества. М. 1896 г.].

(В 1558 г. архидиакон Новгородский Геннадий послан был на Восток писать тамошние обычаи,—Новгор. 2-я лет. в Собр. лета. III, 159). [Ср. 1-ой половины тома стрр. 847—848 и 894].

[Хождение купца Василия Позднякова, 1558—1561 г., напечатано в XVIII-м выпуске Православного Палестинского Общества].

Трои путевые записки принадлежат: помянутому выше иеродиакону Игнатию, неизвестному по имени чиновнику Суздальского епископа Авра-

1) Он опасается, что между его читателями найдутся «етери воздушнии», которые будут дивиться «высоте словеси» его. Свое описание он титулует: «Книга, глаголемая ксенос, сиречь странник».

207

мия, сопровождавшего митр. Исидора на Флорентийский собор и Тверскому купцу Афанасию Никитину.

Игнатий, вместе с своим Смоленским епископом Михаилом, сопровождал митр. Пимина в его третье путешествие в Константинополь, предпринятое 13 Апреля 1389 г. Отправляясь из Москвы, митрополит поручил своим спутникам вести путевые записки: это и сделал наш иеродиакон, ведши дневник, пути (лежавшего чрез Орду на Азов) от Москвы до Константинополя. В дневнике не только перечисляются места, которыми ехал митрополит, но отчасти и описываются, каковые описания не совсем безынтересны. Весьма интересное дополнение к дневнику составляет описание коронации императора Мануила, которая имела место в бытность Игнатия в Константинополе и которую он видел своими глазами.

Неизвестный по имени чиновник Суздальского епископа Аврамия, сопровождавший вместе с последним митр. Исидора на Флорентийский собор, составил дневник пути митрополита туда и обратно вместе с дневником самого собора (с отметою дней, в которые происходили его торжественные заседания) 1). Подобно Игнатию автор нашего дневника не только отмечает места, чрез которые проезжали, но и описывает их. Тогдашние западные города, не имевшие ничего общего с нашими русскими тогдашними городами, должны были приводить в великое удивление русского человека. Между тем как наши города были те же деревянные и грязные деревни и отличались от последних только количеством домов, западные города имели отличную каменную стройку, отличную мостовую на улицах, фонтаны с проведенной во все части их водой, роскошные купеческие магазины, и украшались такими затейными вещами, как часы на городских башнях с более или менее сложными механизмами. Наши тогдашние церкви и монастыри были цо своей стройке до крайности скромны, тогда как на западе они сплошь и рядом были великолепные; у нас не было и помина о таких общественных заведениях, как богадельни и больницы, а на западе они не редко представляли из себя целые огромные дворцы. Свое удивление к невиданным чудесам западных городов и высказывает наш неизвестный автор в своих описаниях этих городов. Кроме сейчас указанного интереса, дневник, очень точно и вообще очень хорошо составленный, имеет немаловажное значение и историческое. (Странно весьма, что при своей точности автор дневника не записал у себя о смерти во Флоренции патриарха Иосифа) 2).

Тверской купец Афанасий Никитин, человек исключительно предприимчивый, стоящий хорошего нынешнего американца, решился в

1) [Древняя Российская] Вивлиофика, [2-ое изд.], VI, 27.

2) По одной рукописи дневник доведен до самого Суздаля. [См. у А. С. Павлова Критич. опыты по истории древнейшей греко-русской полемики против латинян, Спб. 1878 г., стр. 91, прим. 2-ое. Ср. первой половины тома стрр. 438—439].

208

1466 г., пользуясь одним случаем (поездкой посла от великого князя к шаху или султану Шемахинскому), пробраться в Индию, чтобы накупить там по дешевой цене дорогих в России товаров. Надежды совершенно обманули Афанасия и подвергшись несчастиям еще при самом начале пути оп употребил около шести лет на путешествие в Индию, чтобы возвратиться домой ни с чем. Но плодом этого неудачного и вместе знаменитого путешествия были его записки о виденных им странах (Персии, Индии и отчасти Турции), которые, не отличаясь слишком высоким достоинством, очень однако замечательны и интересны для своего времени 1).

1) Статья Срезневского во 2-м выпуске II книги Записок второго Отд. Академии Наук.

Страница сгенерирована за 0.32 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com