Дошед до событий самых достоверных, каково крещение Владимира, мы все-таки не избавились от так называемых народных повестей. Напротив, теперь перед нами повесть этого рода, которая может быть названа таковою по преимуществу и по превосходству (κατ’ἐξυχήν).

К великому князю Киевскому приходят послы от разных народов с предложением своих вер; князь посылает своих послов к народам для осмотра вер на местах; наконец, из всех вер Русские выбирают веру самую лучшую: вот эта, всем более или менее известная, повесть о крещении Владимира. Прискорбна обязанность посягать на то, относительно чего весьма многие так привыкли и так хотели бы не сомневаться и в чем тщеславие этих весьма многих находит такое себе удовлетворение. Но неумолимый долг историка заставляет нас сказать, что повесть эта не заключает в себе ничего истинного, что она есть позднейший вымысл и притом даже вымысл, по всей вероятности, не русский, а греческий.

Передадим сначала подробно эту, ставшую, так сказать, классическою в нашей истории, повесть. Будучи позднейшею вставкой в летописи и будучи поставлена в ней без всякой связи с предыдущим, она рассказывает следующее:

105

Под 986-м годом, который есть 8-й год княжения Владимирова 1). Пришли ко Владимиру Болгары веры Магометовой 2) и говорили: «Ты князь мудрый и смысленный, а не знаешь закона (держишься недоброй, неистинной веры); веруй в наш закон и поклонись Магомету». И спросил Владимир: «В чем состоит ваша вера»? Они сказали: «Веруем в Бога, а Магомет заповедует нам обрезывать тайные уды, не есть свинины, не пить вина; по смерти будем творить похоть блудную с женами: даст Магомет каждому по семидесяти жен прекрасных, изберет одну (из них) прекраснейшую, возложит красоту всех на (эту) одну, и она будет человеку жена». А также и здесь, говорили они, — достойно творить всяческий блуд; кто убог на этом свете, тот так же будет и там. И иную многую лесть говорили они, чего и писать нельзя срама ради. Владимир с большим удовольствием слушал их (послушаше сладко), когда говорили о женах, ибо сам любил женщин и был сильно предан блуду; но то ему не любо было, чтобы обрезывать уды и не есть свиного мяса, а о запрещении пить отнюдь не хотел слушать, сказав: «Русским питье — веселье, без того не можем быть» 3). Потом пришли Немцы, говоря: «Пришли мы, посланные (к тебе) папою». Они сказали Владимиру: «Так приказал говорить тебе папа: земля твоя как и земля наша, а вера ваша, не как наша; ибо наша вера есть свет, кланяемся Богу, который сотворил небо и землю, звезды, месяц и всякое дыхание, а ваши боги суть дерево». Владимир спросил: «Какая заповедь ваша»? Они сказали: «Пост по силе, (а затем) кто что ни ест и ни пьет, все в славу Божию, как сказал учитель наш (апостол) Павел». Владимир сказал Немцам: «Идите назад, ибо отцы наши сего не

1) Владимир занял престол не в 980-м, а в 978-м году, ибо по самой же летописи всех лет его правления 37 (в общей хронологии под 852-м годом), а у монаха Иакова находим совершенно определенное показание, что он сел в Киеве месяца Июня в 11-й день в лето 978. Когда летопись говорит, что Ярополк княжил 8 лет (под тем же 852-м г.), то годы княжения нужно разуметь не с 972-го г., в котором умер Святослав, а с 970-го, в котором он посадил Ярополка при своей жизни; когда монах Иаков говорит, что Владимир сел в Киеве в осьмое лето после смерти отца своего Святослава, то у него нужно видеть ошибку, происшедшую от забвения, что Ярополк занял великокняжеский престол не после смерти, а при жизни Святослава.

2) Т.-е. Болгары Волжско-Камские (называвшиеся у нас Серебряными, нужно думать, от закамского или уральского серебра). См. о них Бестужева-Рюмина Русскую историю, I, 74 (с указанием литературы).

3) «Русии есть веселье питье, не можем без того быти».

106

принимали). Услышав обо (всем) этом, пришли Жиды Козарские 1), говоря: «Слышали мы, что приходили Болгары и христиане, уча тебя каждый своей вере; христиане веруют в Того, Которого мы распяли, а мы веруем во единого Бога Авраамова, Исаакова, Иаковлева». И спросил Владимир: «Что есть закон ваш»? Они отвечали: «Обрезываться, не есть ни свинины ни заячины 2), хранить субботу». Владимир спросил: «А где земля ваша»? Они отвечали: «В Иерусалиме». Он спросил: «А там ли и теперь»? Они отвечали: «Разгневался Бог на отцов наших и расточил нас по разным землям за наши грехи, и предана была земля наша христианам». Владимир сказал: «Так, как же других учите, когда сами отвержены Богом и расточены? Если бы Бог любил вас и веру вашу, то вы не были бы расточены по разным землям: или вы хотите, чтобы и с нами случилось то же»? После этого Греки прислали к Владимиру философа, говоря: «Слышали мы, что приходили Болгары и учили (убеждали) тебя принять их веру; но вера их оскверняет небо и землю, они прокляты паче всех человек, ибо уподобились Содому и Гоморре, на которые пустил Господь каменья горючие, чтобы потопить их; подобным образом и сих ожидает день погибели их, когда Бог придет судить землю и погубит всех, творящих беззаконие и сквернодеющих: «си бо омывают оходы своя (и) в рот вливают и по браде мажются, наричющи Бохмита, такоже и жены их творят ту же скверну и ино пуще — от совокупленья мужьска и женска вкушают». Слышав это, Владимир плюнул и сказал: «О отвратительно»! 3). Философ продолжал: «Еще слышали мы, что приходили из Рима (Немцы) учить вас своей вере, но их вера немного (несколько) повреждена против нашей 4), ибо служат на опресноках, то есть оплатках, которых Бог не предал, повелев служить на хлебе, (ибо сказано): и преда апостолом, приим хлеб, и рече: се есть Тело Мое, ломимое за вы..., они же этого не творят, и (потому) вера их (не совсем) исправна». Владимир ска-

1) О Козарах или Хазарах, которые имели свою столицу Итиль при устье Волги и у которых с половины VIII века иудейство, принесенное из греческой империи, было верою государя и вельмож, см. у Бестуж.-Рюм.ibid. I, 78 (с указанием литературы).

2) «Заячины» прибавлено, вероятно, потому, что старые Русские очень любили есть ее.

3) «Си слышав, Володимер плюну на землю, рек: нечисто есть дело».

4) „Малом с нами развращена“.

107

зал: «Приходили ко мне Жиды и говорили, что-де Немцы и Греки веруют в Того, Которого мы распяли». Философ отвечал: «Действительно, мы в Него веруем, ибо пророки предрекли — одни, что Бог родится, другие, что Он будет распят и погребен, в третий день воскреснет и вознесется на небеса: они же тех пророков избивали, а других пилами претирали; когда же сбылись пророчества, (Бог) сошел на землю, был распят и по воскресении вознесся на небо, то (Он) ждал от них покаяния 46 лет, и поелику не покаялись, послал на них Римлян, которые города их разрушили, а самих расточили по разным странам, в которых они и до сих пор в рабстве». Владимир спросил: «Но для чего Бог сошел на землю и принял такую страсть»? Философ сказал: «Если хочешь, (князь), послушать, то скажу тебе по ряду и обстоятельно, для чего Бог сошел на землю». Владимир сказал: «Готов слушать с большим удовольствием (послушаю рад)». И начал философ говорить таким образом...

За сим следует весьма пространная речь философа к Владимиру, в которой подробно излагается вся священная история ветхого и нового завета от начала до конца, от сотворения мира до вознесения Иисуса Христа и проповеди апостолов. Показав таким образом план божественного домостроительства о спасении людей или то, для чего Бог сходил на землю, философ заключил свою речь: «Предуставил же Бог день, в который хочет судить, пришед с неба, живых и мертвых и воздать каждому по делам его — праведникам царство небесное и красоту неизреченную и веселье без конца и жизнь вечную, а грешникам бесконечную муку огненную и червя не усыпающего». Сказав это, философ показал Владимиру полотно, на котором написан был страшный суд Господень, и указал ему одесную праведников, в веселии идущих в рай, а ошуюю грешников, идущих в муку.

Владимир вздохнул и сказал: «Добро сим — одесную, горе же сим — ошуюю». Философ сказал: «Если хочешь стать с праведными одесную, то крестись». Владимир, положив на сердце своем слова его, сказал: «Подожду и еще мало», — ибо хотел испытать о всех верах. Дав философу дары многие, Владимир отпустил его с честию великою.

Под 987-м годом. Созвал Владимир бояр своих и городских старцев и сказал им: «Вот приходили ко мне Болгары, говоря: прими закон наш; потом приходили Немцы, которые также хвалили свой закон; потом приходили Жиды; после всех пришли

108

Греки, хуля все законы, а хваля (только) свой, и много говорили, повествуя от начала мира о бытии всего мира; хитры и чудны повести их, каждому любо послушать их; говорят они, что и другой свет будет и кто-де вступит в их веру, тот умерши воскреснет и больше не будет умирать во веки, а кто вступит в другую веру, тому на том свете гореть в огне. Как вы мне ума прибавите, что посоветуете», — спросил Владимир бояр и старцев. Бояре и старцы отвечали: «Знаешь, князь, что свое никто не хулит, а хвалит; если хочешь испытать хорошенько, то имеешь у себя мужей: пошли испытать службу каждого из них, как служат Богу». Эта речь была люба князю и всем людям; избрали мужей добрых и смыленных, числом 10, и сказали им: «Идите сначала к Болгарам и испытайте их веру». Пошли они и пришедши видели скверные дела их и кланянье в ропатах 1) и возвратились домой. И сказал Владимир: «Идите теперь к Немцам, посмотрите также и (у них), и оттуда идите к Грекам». Пришли они к Немцам и смотрели их церковную службу; (потом) пришли в Царьград и вошли к царю. Царь спросил, для чего пришли, и они рассказали ему бывшее. Выслушав их, царь рад был и сотворил им в тот день честь великую. На утро (на другой день) царь послал к патриарху и приказал сказать: « Пришли Русские и желают смотреть нашу веру, прикажи убрать и приготовить церковь 2), собери и приготовь (весь свой) причт 3) и сам соверши богослужение, чтобы видели они славу Бога нашего» 4). Услышав это, патриарх приказал созвать причт, и устроили праздничную службу, как это обычно в праздники, зажгли ка(н)дила и составили пения и лики. И пошли с ними (послами) в церковь и поставили их по средине

1) Мечетях.

2) Т.-о. убрать и приготовить по праздничному, каковые убранство и приготовление состояли особенно в том, что привешивали к иконам богатые пелены и что развешивали в церквах множество кандил и лампад, дабы устроить возможно блистательное освещение (φωταγωτία — иллюминация, см. ниже).

3) „Пристрой крилос“. Под крилосом, т.-е. клиросом, разумеются не певчие, а штат патриарших богослужебных „чиновников“. Клиросами называлось собственно штаты административных архиерейских чиновников (см. ниже), а потом и штаты чиновников богослужебных, так как из чиновников административных многие были вместе и чиновниками богослужебными.

4) Вообще царь дает в повести тот приказ патриарху, чтобы он совершил для Русских в св. Софии возможно торжественным образом праздничное богослужение.

109

церкви 1), показывая им красоту церковную, пение и службу архиерейскую и предстояние диаконов, толкуя им, как они служат Богу своему (толкуя им чин своего богослужения). Они же, быв в изумлении и удивлении, похвалили службу их. И призвали их цари Василий и Константин и сказали: «Идите в землю вашу», и отпустили их с дарами великими и с честью. Когда они пришли в свою землю, то Владимир созвал бояр своих и старцев и сказал: «Вот пришли посланные нами мужи; послушаем, что они видели, пусть рассказывают пред дружиною». Послы сказали: «Ходили мы к Болгарам, и смотрели, как они покланяются в храме, то есть, в своей ропате: стоят беспоясые, поклонившись сядет (на корточки) и смотрит туда и сюда, как бешеный, «несть веселья в них, но печаль и смрад велик, несть добр закон их». Потом пришли мы к Немцам и видели, что они творят в храмах своих многие службы, но красоты не видели никакой. После этого пришли мы к Грекам, и ввели они нас туда, где служат Богу своему, и не знаем мы — на небе мы были или на земле, ибо на земле нельзя видеть такого зрелища и такой красоты; не умеем вам рассказать, только то знаем, что там Бог пребывает с людьми и что служба их превосходит службу всех других стран; мы не можем забыть такой красоты; как всякий человек, если попробует сладкого, после уже не хочет горького, так и мы не хочем здесь оставаться 2). (Выслушав речи послов), бояре в ответ на них сказали (Владимиру): «Если бы был худ закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, которая была мудрейшею из всех людей» 3). Владимир сказал: «Так где же крестимся»? Бояре сказали: «Где любо тебе».

«Минувшю лету», в 988-м году, Владимир пошел с войском на Корсунь, город греческий, взял его и в нем крестился...

Кто любит занимательные и замысловатые повести, не заботясь ни о чем другом, для кого сказка предпочтительнее всякой действительной истории, лишь бы имела указанное качество, того сейчас переданная повесть о крещении Владимира должна удовлетворять вполне, ибо достоинство замысловатости ей принадлежит бесспорно. Но не-

1) «Поставиша я на пространьне месте».

2)Смысл не совсем попятных слов, вероятно, тот, что — если вы не примете христианской веры, то мы уйдем в Константинополь, чтобы там принять ее.

3) „Яже бе мудрейши всех человек“.

110

много критики, немного просто некоторой меры в вере, — и с пространною повестью тотчас же должно случиться такое чудо, что от нее останется только голый остов, а потом и от этого голого остова останется только одна половина.

Предположим, что повесть принадлежит самому летописцу. Можно ли, соблюдая некоторую серьёзность, принимать, чтобы все речи послов, которые он передает, были подлинными их речами, а не просто собственным его сочинением? Если бы летописец был непосредственным современником, если бы он даже стоял на дворе великокняжеском в то время, как послы были у Владимира, то и тогда он мог бы только до некоторой степени передать содержание речей, но никак не самые речи в· их подлинном виде. Но летописец жил и писал спустя сто слишком лет после Владимира. Правда, он еще застал в живых людей, которые помнили крещение земли Русской или которые родились вскоре после него 1): но сколько нешуточного в ссылке на эти лица, делаемой в подкрепление того, будто летописец мог передать подлинные речи послов? Вот вам остающийся до сих пор в живых какой-нибудь петербургский уроженец и житель, родившийся в год смерти Екатерины Великой, который знает прошедшее только по собственной памяти, а не по книгам; спросите его о каких угодно знаменитых беседах, когда либо в продолжение царствования веденных Екатериной, что он вам ответит, т. е. что он в состоянии будет вам ответить? Одни из упомянутых людей могли сообщить летописцу только кое-что, в детстве ими виденное, а другие — только кое-что, в детстве из первых уст ими о событии слышанное, и ни те ни другие никоим образом не могли сообщить ему подлинных речей всех тех лиц, которые представляются в повести говорящими. А таким образом чрез сто слишком лет летописцу вовсе и никак не могло быть известным, что говорили Владимиру послы, к нему приходившие, что отвечал им он сам, и вообще, что было кем бы то ни было говорено. Следовательно, повторяем, — все речи, которые влагаются в повести в уста говорящих в ней лиц, суть

1) Монах печерский Иеремия, о котором летописец, не давая впрочем ясно знать, застал л сам его в живых, говорит, что он „помняше крещенье землии Руськыя“ (Собр. летт., I, 81), и боярин киевский Ян Вышатич, который умер в 1106 году, имея около 90 лет, и о котором летописец говорит: „От него же и аз многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи сем“.

111

ни что иное, как простой позднейший вымысл самого летописца, и следовательно, за уничтожением речей, в повести остаются только те два голые факта, что, во-первых, приходили послы ко Владимиру er. Предложением вер, и что, во-вторых, он посылал своих послов для осмотра вер на местах 1).

Из этих двух голых фактов вероятен сам по себе только первый, другой же есть дело совсем невозможное, именно: могло быть, чтобы к Владимиру приходили послы или миссионеры с проповедью о верах и с предложением их, но не могло быть, чтобы Владимир сам посылал своих послов для осмотра вер на местах.

Справедливо замечают наши исследователи, что этот выбор Владимиром веры есть случай единственный во всей известной исто-

1) Совершенную очевидность того, что речи не могут быть ни чем иным, как позднейшим вымыслом, пространно доказывать мы стесняемся, потому что она так очевидна и потому что в области не церковной истории доказывать это считается уже излишним и несколько странным. Но возьмите наконец самые речи. Неужели проповедники магометанские могли приходить к Владимиру затем, чтобы держать пред ним возможно срамные речи и таким образом доказать ему, что вера их есть самая срамная в мире? Неужели проповедники еврейские приходили затем, чтобы сказать, что Евреи суть народ, Богом отверженный? Неужели проповедники папские только и могли сказать то, что влагает им в уста повесть, и не ясно ли, что не имеющий смысла ответ Владимира: „Идете опять, яко отци наши сего не прияли суть", значит то, что от одинаковых с Греками христиан составитель повести не видел возможности отделаться со смыслом? Весьма понятно для вас, как все читаемое вами в повести мог написать позднейший и несколько наивный Русский (или как все это могло сложиться у позднейших Русских); но чтобы все это могло быть так в действительности, принимать это было бы более чем странно. — (Влагая в уста послам папиным слова: „аще кто пьет или ясть, то все в славу Божию“, автор повести хочет сказать, что латиняне ели в числе всего удавленину, за что так укоряли их Греки; а заставляя присем послов ссылаться на ап. Павла,—1 Кор. гл. 10, он хочет дать знать, что латиняне ссылались на апостола неправильно, перетолковывая его слова, ибо постановление собора апостольского, — Деян. 15, 29. Заставляя философа греческого говорить Владимиру о магометанах, что „они омывают оходы своя, в рот вливают и по браде мажются“ и пр., автор повести, как это необходимо думать, повторяет басни, выдуманные Греками на счет магометан, а о самих Греках cfr Вальсамона в толковании на 70-е правило Василия Великого, у Ралли и П. IV, 229 fin.. Когда автор повести говорит, будто магометане говорили Владимиру, кто убог на этом свете, тот также будет и там, то он противоречит тому, чтó сам сказал непосредственно выше: так принимали языческие Литовцы, — Бестуж.-Рюм., I, 85, а вероятно — и сами Русские).

112

рии, но не совсем понятно, как они не замечают, что он есть случай вместе и невозможный, что он есть выдумка, с одной стороны, пожалуй, затейливая, а с другой стороны вовсе несостоятельная, чтобы не сказать более, с которою серьёзной науке пора наконец расстаться. Приходившие проповедники изложили Владимиру догматы своих вер; но этого для него недовольно, и он хочет еще испытать о них. В чем же должно состоять испытание? «Послав испытай», — говорят будто бы Владимиру бояре и старцы,— «когождо их службу, кто како служит Богу», т. е. испытание должно состоять в соглядании обрядов каждой веры. Уже историки прошлого столетия Татищев и митрополит Платон в состоянии были понять, что испытание или соглядание обрядов есть дело странное 1). Оно действительно есть дело не только странное, а просто совсем невероятное. Что такое обряды? Внешние условные действия, которые сами по себе не имеют значения, которые сами по себе ни худы ни хороши, которые для человека постороннего остаются совершенно непонятными и которые не дают и решительно не могут дать ни малейшего понятия о вере, коей они составляют внешнюю принадлежность. Какую же разумную цель имело бы со стороны Владимира отправление посольства смотреть непонятные и не имевшие ровно ничего сказать действия, и каким образом могло бы ему прийти на мысль отправить не имеющее никакого смысла посольство? Идите, посмотрите — у которого народа лучше совершается церковная служба. Но что тут может значить — лучше совершается: у кого она веселее совершается, у кого пышнее обстановлена 2)? Неужели Владимир

1) Татищев Истор. Росс. кн. II, прим. 180, стр. 406; Платон Кратк. Церк. Росс. Ист., I, 24. Желая придать посольству смысл, они предполагают, что оно отправлено было не для соглядания обрядов, а для испытания догматов. Но догматы должны были изложить приходившие послы, и какое побуждение могло бы быть для исследования их на месте?

2) Православный читатель, полагаем, не преминет сказать: у кого она совершается стройнее и чиннее, благочиннее и назидательнее. Но все это может говорить только он, православный, имея в уме готовое представление о благочинии и назидательности своего богослужения и сравнивая с ним богослужения других вер. А с какой стати пришло бы на мысль язычнику предполагать, что в богослужении одной веры более, в богослужении другой веры менее этих качеств? Разве можно предполагать а priori, само по себе, что есть веры, отличающиеся бесчинием и неназидательностью богослужения? Оставьте свою веру, оставьте все веры христианские, возьмите веры языческие: будете ли вы предполагать, что богослужение одних между ними более, а богослужение других менее чинно и назидательно? Обряды богослужебные, равно как и житейские, будучи

113

мог в чем-нибудь подобном полагать лучшую веру, и не видит ли читатель, что дело получает совсем, так сказать, тривиальный смысл? Как могло прийти на мысль заставить Владимира судить о достоинстве вер по достоинству обрядов позднейшему православному Русскому, или позднейшим таковым Русским, — это не трудно понять, когда подобной мысли не находят странною даже и в на-

внешними условными действиями, условными и принятыми обычаями, не имеют безотносительного достоинства, а мы судим об их достоинстве единственно по степени нашей к ним привычки: свои обряды, к которым мы привыкли, для нас хороши, чужие и невиданные нами — странны и нехороши. Магометане совершают внешнюю молитву таким образом, что распростирают руки и потом кланяются. На взгляд Русского (который может представить себе чью бы то ни было молитву только в своей форме) это странно; а между тем это есть древний христианский образ молитвы, заимствованный магометанами именно у христиан. Магометане при входе в мечети совершают омовения лиц и рук (у бассейнов и фонтанов, устрояемых для сей цели на дворах мечетей). Русскому странно смотреть на эти поголовные умывания идущих молиться; а между тем это также древний христианский обычай, заимствованный магометанами также у христиан. Мы садимся за стол для обеда на стулья, восточные садятся на пол, поджав ноги, древние не садились, а ложились на постели (одры, — длинные диваны): нам странно видеть сидящих на полу, а им наоборот; нам странно было бы видеть лежащих, а им тоже было бы наоборот. Всякий слыхал, что у разных народов весьма разнообразен способ для здорованья лиц встречающихся: одни друг другу кланяются, снимая шапки, другие жмут друг другу руки, третьи прижимают свои руки к сердцу, четвертые дуют друг на друга, пятые трутся носами, шестые ложатся на живот и ползут друг к другу, и т. д.: всякий находит хорошею свою форму, странными и худыми чужие. Внешний обряд и обычай есть то, к чему прилагается пословица: что город, то норов (с течением времени у одних и тех же людей меняются обряды и обычаи: если бы теперешнему Русскому человеку воспроизвести древнего Русского человека с его обрядами и обычаями, то весьма немалое показалось бы ему в высшей степени странным и, не знаючи, он пожалуй произнес бы суд такой строгий, что, узнавши дело, весьма бы смешался). Наш автор повести полагает достоинство вер и не в достоинстве обрядов (хотя этого достоинства, как мы сказали, они и не имеют), а в степени великолепия храмов (иконостасы и иконы), богослужебных принадлежностей (ризы и сосуды) и самого богослужения (множество служащих и пение: у магометан послы Владимировы не нашли в богослужении „веселья“, у Немцев „красоты“, а у Греков нашли такую „красоту“, что недоумели сказать). Для нас, Русских, великолепие составляет необходимую принадлежность храмов и богослужения, и для нас видеть храмы и богослужение, в которых отсутствует оно и господствует простота, в высшей степени странно. Но наоборот для людей, которые привыкли к простоте храмов и богослужения (каковы наприм. магометане и протестанты) совершенно в такой же степени странно видеть наше великолепие.

114

стоящее время. Как позднейший православный Русский мог написать о впечатлениях послов все то, что читается в повести, это, конечно, уже совсем для нас понятно, — устами послов говорит нам он сам 1).

1) О богослужении магометан послы Владимировы отзываются в повести: «смотрихом, како ся поклоняют в храме, рекше в ропати, стояще без пояса: поклонився сядеть и глядить семо и овамо яко бешен, и несть веселья в них, но печаль и смрад велик». Всякий, конечно, сам собою понимает, что действительного смрада в богослужении магометан нет никакого (свои мечети они содержат в строгой чистоте и ведут себя в них опрятнее, чем мы в наших храмах, — у них не принято плевать и харкать на полы мечетей, всегда покрытые безукоризненно чистыми циновками); употребляя слово «смрад», автор хочет выразить свое отвращение к богослужению магометан. Когда он говорит, что в богослужении магометан нет веселья, но печаль, то он с своей точки зрения прав: богослужение магометан отличается совершенной простотой и вовсе не имеет нашего великолепия, равно как и мечети их вовсе не имеют никаких украшений (поэтому и в великолепнейших мечетях Константинополя Русский чувствует себя как в сарае, что знаем по собственным впечатлениям). Что хочет сказать автор словами: «глядит семо и овамо, яко бешен» не знаем и не догадываемся, но вероятно, что он повторяет тут один из многочисленных старогреческих Witz’oв насчет магометан. Укоризну: «стояще без пояса» объясняют нам Responsa папы Нпколая ad consulta Bulgarorum (см. o них в нашей книге: Краткий очерк истории церквей Болгарской, Сербской и Румынской), в которых между прочим читаем: Jam vero quod asseritis, Graecos vos prohibere communionem suscipere sine cingulis, quibus sacrae scripturae hoc prohibere jure probentur, nos penitus ignoramus, nisi forte... и пр., у Миня в Патр. t. 119, p.1000, n. LV; cfr митр. Киприана в Акт. Истор. т. I, стр. 118. О богослужении латинян автор повести устами послов отзывается: «видехом в храмех многи службы творяща, а красоты не видехом никоея же». Так как у латинян богослужение отличается нисколько не меньшим великолепием, чем у Греков, а в особенно торжественных случаях и значительно превосходит последнее, вдаваясь в совершенную театральность, до которой Греки, слава Богу, не дошли, то приведенные слова автора должно понимать таким образом, что, прибегая к некоторой софистике, он говорит не об общественном богослужении их в собственном смысле, а так сказать о приватно-общественном — о пении обеден на боковых (наших теперешних придельных) престолах, которых в больших католических церквах очень помногу и на которых в праздники служится обеден (наших — ранних) очень большое количество, — эта противоположность между католиками и нами в древнее время была еще резче, чем теперь, потому что в древнее время у нас не было придельных престолов, а были придельные церкви, так что каждая церковь имела по одному престолу (на котором могла совершаться в один день только одна обедня), cfr ниже. Если бы повесть, подобную нашей, вздумал написать католик, то, поведши послов Владимировых не к Немцам, а в Рим, где, хотя не было Софии

115

Но предположим даже, что посольство имело бы смысл, хотя иметь его и не могло. Оно, по-прежнему, останется все-таки делом совершенно невозможным.

Владимир решился принять греческое или православное христианство будто бы после выбора между многими предложенными ему верами; но этот выбор, в чем бы он ни состоял, есть ли нечто мыслимое в приложении к данному случаю? Люди переменяют веру двояким образом — или машинально, потому что это им приказывают, или по внутреннему и искреннему убеждению. Владимир переменил язычество на православное христианство, конечно, не первым, а вторым образом. Если бы допускался выбор при машинальной перемене веры, то он был бы до некоторой степени возможен, именно — выбор веры более выгодной в том или другом внешнем отношении: но совместимо ли понятие выбора с переменой по убеждению? Если я переменяю одно мнение на другое по искреннему убеждению, то, очевидно, потому, что одно мнение нахожу ложным, а другое истинным: каким же образом может быть тут место выбору, т.-е. место выбору, когда у меня уже решено, какое мнение истинное вместо моего прежнего ложного? Читатель, может быть, не сразу нас понимает. Весьма простое дело состоит в том, что при перемене мнений по искреннему убеждению не бывает так, чтобы сначала я оставил мнение ложное и потом стал искать истинного, но так, что я оставляю ложное мнение только в то самое время, как принимаю истинное, что одно заменяет и так сказать вытесняет другое, и что эта смена происходит совершенно непосредственно. Точный образ выражения об этой перемене мнений по искреннему убеждению не тот, что я принял такое-то мнение (истинное) после того, как оставил такое-то (ложное), но тот, что я оставил такое-то мнение, потому что принял такое-то; если оставляется прежнее мнение, то необходимо предполагается новое, которое вместо него принимается, и это последнее есть причина, почему оставляется первое. Конечно, и при перемене мнений по искреннему убе-

Константинопольской, однако, были такие базилики, как св. Петра Ватиканская (не нынешняя Микель-Анжеловская, а бывшая перед нынешнею Константиновская) и св. Павла Extra muros, то, изобразив великолепие храма и богослужения (и между прочим пения, во вкусе относительно которого мы совершенно сходимся с Западными и столько совершенно расходимся с Греками...), имел бы полное право сказать о впечатлении, полученном послами со стороны внешности, не меньшее того, что говорит автор нашей повести.

116

ждению возможен внутренний выбор, имеющий себе место в самом человеке (и могущий быть в том случае, если человек зараз знакомится с несколькими иными мнениями, чем его собственное), ибо перемена совершается посредством внутреннего процесса мышления и обсуждения; но этот выбор составляет одно нераздельное с самым душевным актом перемены ложного мнения на истинное (предшествуя принятию нового мнения), и после того, как он совершился, не может быть места для внешнего выбора мнений, ибо такой выбор уже сделан. Ясно, что следует из сейчас сказанного по отношению к перемене веры Владимиром. Если он решился оставить свое язычество, то это могло быть только так, что вместо него он решился принять в тоже время другую известную веру, но не могло быть так, чтоб он сначала решился оставить язычество, а потом начал выбирать себе другую веру; он мог решиться оставить одну веру только вместе, тождевременно и нераздельно с тем, как решился принять другую. Ergo мнимый, произведенный будто бы им, выбор веры представляет собою вещь невозможную. Мы знаем, что Владимир принял греческое православное христианство; следовательно, необходимо думать, что решимость принять его явилась у него одновременно с тем, как явилась решимость оставить язычество или что он непосредственно, без всяких выборов, переменил одно на другое. А таким образом, если мы допустим, что приходили к Владимиру послы или миссионеры с предложением вер, то необходимо думать, что, не убежденный ни один из миссионеров других народов, он убежден был миссионером греческим, за чем без всякого выбора вер и последовало принятие веры православной 1).

1) Так как люди, занимающиеся историей, большею частью не охотники до несколько отвлеченного мышления, то меня упрекали, что вышеприведенные мои речи о невозможности выбора Владимиром вер не совсем или даже совсем не ясны; почему я печатно обещал, в случае 2-го издания книги, высказаться яснее. Но теперь я нахожу, что отвлеченного невозможно сделать наглядно ясным, так чтобы избавить читателя от всякого напряжения головы. К сказанному присоединю то, что в 1-м издании я написал еще в дополнениях: Речь идет не о положительных сведениях, а о религиозных верованиях или убеждениях. С положительными сведениями может случиться то, что повесть о крещении представляет случившимся с религиозными верованиями или убеждениями Владимира. Положим, я имею сведение о каком-нибудь происшествии; поговоривши о тремя-четырьмя человеками, которые уверяют меня, что мое сведение ложно и в то же время каждый рассказывает о происшествии по своему, я могу усом-

117

Итак, повторяем, дело невозможное, чтобы Владимир выбирал веру и для этого посылал послов к народам. Само по себе

ниться в моем сведении и в виду разноречия других показателей начать доискиваться истины. Но не может случиться этого с религиозными верованиями и всякими убеждениями. Я имею известные религиозные верования; ко мне преемственно приходят три — четыре человека, имеющие религиозные верования отличные от моих и вместе каждый свои особые, и поочередно стараются убедить меня в ложности моих мнений и в истинности каждый своего. Здесь не может случиться того, чтобы я, не быв убежден речами ни одного собеседника, поколебался в истине своих верований и решился предпринять розыскания истины; а случится или то, что я, не убежденный никем, останусь при своих верованиях, или — что, убежденный которым-нибудь одним, приму вместо своих верований его верования. Представим себе философа, имеющего известные философские убеждения. Он читает несколько книг, в которых предлагаются другие убеждения и в каждой свои: случится ли с ним, чтобы этим фактом существования многих других убеждений он был поколеблен в истинности своих и начал разыскивать между первыми истинные? Конечно, нет: он или останется при своих убеждениях или без розысканий переменит их на известные другие, которые найдет более истинными. Вообще, при перемене религиозных верований и всяких убеждений невозможен выбор из многого, а возможна только прямая и непосредственная перемена одного на другое (хотя преемственно эта перемена, разумеется, может совершиться и несколько раз). Никакого действия не бывает без причины; единственная причина, которая может заставить человека отказаться от убеждений, коль скоро он их имеет, есть та, что он видит перед собою другие известные убеждения, которые находит более истинными, и поэтому-то не выбор из многих, а только перемена одних на одни. (Человеческое мышление подчинено между прочим закону достаточного основания, — principium rationis sufficientis: как никто не примет нового убеждения без достаточного основания, так никто без того же основания не откажется и от старого. Но таким основанием в последнем случае может быть только новое убеждение, которое человек находит более истинным; следовательно, перемена убеждения на убеждение и пр.). Защитники повести могут возразить, что Владимир, как язычник, не имел никаких убеждений, что он был язычником потому только, что родился им. Но этим они не только себе не помогут, а совсем уронят дело: не имеющий никаких убеждений и только формально и наружно содержащий известные убеждения не будет доискиваться, какие между другими убеждениями суть истинные, и если найдет нужным то, чтобы из формального и наружного адепта одних стать таковым же адептом других, то сделает это по каким-либо соображениям сторонним (а если из наружного и формального адепта каких-нибудь убеждений он сделается искренним адептом других убеждений, то опять не путем выбора...). — Невозможность представлять дело таким образом, чтобы Владимир, переслушав всех проповедников и не убежденный ни одним, принял однако решение оставить язычество, сознавал и сам автор повести. Поэтому, у него дело представляется так, что его убедил в ложности язычества проповедник греческий. (Но если проповедник гре-

118

возможно только то, что к нему приходили послы от народов с предложением вер и что проповедь посла греческого имела своим следствием его обращение в православное христианство. Это последнее не только было возможно, но и совершенно возможно, было возможно не только потому, что есть дело возможное само в себе, но и потому, что мы имеем прямые исторические указания в сем смысле. Папы римские уже давно самым усердным образом старались о распространении христианства и своей власти между новыми языческими народами Европы и в числе других народов и между нашими сородичами Славянами; а что всего важнее и прямее, так это то, что — как удостоверяют нас положительные свидетельства — они вовсе не забыли и про нас (см. на конце этой главы добавочный отдел: «Уверения некоторых римско-католических писателей» и пр.). Таким образом, приход к Владимиру посла папского был возможен, так сказать, как самая возможность. Об особенном миссионерском усердии позднейших Греков мы вовсе не имеем сведений. Но Россия была страна настолько близкая к Греции (настолько территориальным образом страна восточная, назначенная быть частью Европы восточной) и настолько находившаяся в живых связях с Грецией и даже земельном соприкосновении с нею (наша Тмутаракань и греческие владения в Тавриде), что для Греков был весь интерес видеть нас своими единоверцами и людьми себе подчиненными в церковном отношении. Вследствие этого было весьма возможно то, чтобы вслед за посольством папы и они поспешили послать к Владимиру свое посольство 1). Соревнуя папе и Грекам могли прислать свои посольства к Владимиру и Болгары с Хазарами. Так, говорим, весьма возможно было то, чтобы приходили к Владимиру послы или миссионеры с предложением вер.

Но и этого возможного само по себе не было на самом деле.

Кроме повести, помещенной в летописи, мы в настоящее время имеем трех древних сказателей, которые говорят о крещении Вла-

ческий убедил Владимира в ложности язычества, то вместе с тем должен был убедить и в истинности христианства, ибо в первом мог убедить чрез то, что убедил во вmopoм;а если так, то не нужны и посольства...).

1) По известию Никоновской летописи, — I, 62 нач., к предшественнику Владимирову Ярополку в конце его правления приходило посольство от Греков. Автор летописи указывает причину посольства политическую. Но так как вслед за Греками прислал к Ярополку своих послов папа, — ibid., то не невероятно предполагать, что и со стороны Греков, как папы, дело шло о том, чтобы склонить его к принятию христианства.

119

димира. Они суть: митрополит Иларион, современник Ярославов, писавший между 1037-м и 1050-м годами, монах Иаков, современник Изяславов, писавший около 1070-го года, и Нестор Печерский, современник древнейшего нашего летописца, за которого несправедливо принимается он сам. Если бы существовали факты, во-первых — прихода к Владимиру послов от народов, во-вторых — его обращения в православное христианство проповедью посла или миссионера греческого, то эти писатели должны были бы знать и должны были бы сказать о них. Но все трое не только ничего не говорят о них, а напротив того — положительно, прямо и ясно дают знать, что дело было совершенно иначе, именно — что Владимир решился принять христианство сам собой, без всякого чьего-нибудь посредства, участия и содействия.

Митрополит Иларион говорит о крещении Владимира в своем известном Слове о законе и благодати. В повести об этом крещении, читаемой в летописи, главная мысль — та, что у Владимира и у всех Русских достало ума и смысла отличить веру Греков от всех других предлагавшихся им вер, увидеть, что она есть лучшая из всех вер. Если бы Илариону было известно что-нибудь о приходе к Владимиру послов от разных народов с предложением разных вер, то необходимо было бы предполагать, что и он, желая восхвалить великий смысл и остроумие Владимира, — что он делает, — обратил бы внимание именно на эту сторону дела, т.-е. на то, что Владимир, имев пред собою и слушав многих проповедников, не дал увлечь себя проповедникам вер ложных или исповедания неправого и умел увидеть и понять, что из всех вер должно быть отдано предпочтение вере греческой. Но что же мы у него находим? Одною из наиболее заслуживающих удивления черт в поступке Владимира, принявшего христианскую веру, Иларион находит то, что составляет совершенную и диаметральную противоположность с рассказом летописи, именно — находит заслуживающим удивления то, что Владимир решился принять эту веру, не быв никем в ней просвещен и не быв никем к ней призываем, что он, не слышав никаких проповедников, своим великим умом в состоянии был понять, что христианство лучше язычества. « Како верова! Како разгореся в любовь Христову? Како взыска ты Христа?» спрашивает он Владимира. И отвечает: «Не виде апостола, пришедша в землю твою и нищетою своею и наготою и гладом же и жаждою сердце твое клоняще на смирение. Не виде

120

бес изгоняща именем Христовым, болящии здравующа, огня на хлад прелагаема, мертвых въстающе: сих всех не виде, како убо верова? Дивное чудо! Инии царие и властеле, видяще си вся бывающа от святых муж, не вероваша, но паче на страсти и муки предаша их. Ты же, о блаженниче, без всех сих притече ко Христу, токмо от благаго смысла и остроумия разумев, яко есть Бог един, Творец невидимым и видимым, небесным и земленым, и яко посла в мир спасения ради возлюбленного Своего Сына. И си помыслив, вниде в святую купель. И еже инем юродство мнится, тебе сила Божия вменися» 1). Взвешивая эти слова без предвзятой мысли, без желания во что бы ни стало отстоять рассказ летописи, нельзя не сознаться и не согласиться, что в них говорится решительно и диаметрально противоположное тому, что повествуется в этой последней.

Монах Иаков, лет около пятидесяти тому назад открытый преосвященным Макарием, написал «Похвалу князю Русскому Володимеру», которая представляет собой совершенно первый по времени опыт исторического сказания о крестителе Руси 2). В этой похвале Иаков нарочито говорит о причинах, расположивших Владимира оставить язычество и принять христианство. Ничего не зная и ничего ни единым словом не говоря и не намекая о послах, будто бы приходивших к Владимиру убеждать его переменить веру, он объясняет его поступок, во-первых, тем, что сам Бог, «провидев доброту сердца его и призрев с небеси милостию Своею, просветил сердце его принять святое крещение», — во-вторых, тем, что «слышав о бабке своей Ольге, как шедши к Царюгороду приняла она святое крещение, и как пожила (после этого) добре пред Богом, всеми добрыми делы украсившися», — что, все это слышав о бабке своей, Владимир возгорел желанием подражать ей и что это благое, разжженное в нем Духом Святым, соревнование и сделало его христианином. Таким образом, по словам монаха Иакова, рас-

1) Прибавлл. к Творр. Свв. Отцц., ч. II. 1844 г., стр. 242 (еще Иларион напечатан в Чтениях Общ. Ист. и Древн., 1848 г. № 7).

2) В числе известных в настоящее время первоначальных наших писателей монах Иаков занимает но времени жизни, а следовательно и но авторитету, как исторический свидетель, первое место после митрополита Илариона. Когда именно написана им похвала Владимиру — неизвестно, но другое сочинение (Сказание об убиении Бориса и Глеба), старшее настоящего, писано до 1072 г.; следовательно, приблизительное время написания Похвалы может быть определено так, как мы указали выше.

121

положили Владимира к принятию христианства, во-первых, то, на что указывает Иларион — просвещение свыше или, иначе говоря, его собственный разум и его собственная воля, озаренные этим высшим просвещением, — во-вторых, пример бабки Ольги.

Преподобный Нестор Печерский, как мы сказали, несправедливо принимаемый за летописца, говорит о крещении Владимира в Сказании о Борисе и Глебе. Подобно двум предшествующим, ничего не зная и не говоря о послах, приходивших ко Владимиру, он говорит подобно им обоим, что Владимир решился принять христианство сам собою, будучи побужден к тому просвещением свыше, и отличается от двух предшествующих только тем, что как будто дает знать, что Владимиру было особенное, сверхъестественное, откровение. Вот его слова: «Был в те годы князь, владевший всею русскою землей, по имени Владимир. Он был муж праведный и милостивый к нищим и к сиротам и ко вдовицам, но язычник верой. Бог сотворил ему «некое запятие» 1), чтобы он стал христианином, как в древности Плакиде 2). Плакида был муж праведный и милостивый, только язычник верою, как пишется в его житии; но когда увидел он явившегося ему Господа нашего Иисуса Христа, то поклонился Ему и сказал: «Господи, кто Ты и что велишь рабу Твоему». Получив в ответ: «Я Иисус Христос, Которого ты не ведая почитаешь, иди и крестися», он тотчас взял жену и детей своих и крестился... Так и с сим Владимиром явление Божие сделало то, что он стал христианином» 2).

Мы предполагаем, что повесть о крещении Владимира, помещенная в летописи, принадлежит самому летописцу. Но из сейчас приведенных нами писателей авторитет одного, как современника ему (Нестора), совершенно равен его авторитету, а авторитет двоих, как старших его по времени (Илариона и Иакова), гораздо важнее. Факт прихода к Владимиру послов и его обращения в христианство проповедью посла греческого, если бы действительно имел

1) „Спону некаку сотвори“.

2) Евстафия Плакиды, римского мученика конца II века, призванного по житию от язычества в христианство, как указывается у преп. Нестора, — 20-го Сентября.

3) „Тако и сему Владимеру явление Божие быти ему крестьяну створи же“. Несторово житие Бориса и Глеба напечатано несколько раз: Православн. Собеседн. 1858 г. в ч. 1-й, Бодянским в Чтениях Общ. Ист. и Древн. 1859 г. в кн. 1-й, Срезневским отдельно по так называемому Сильвестровскому списку, С.-Пб. 1860.

122

место, представлял бы собою в истории крещения Владимира такой крупный и важный факт, что не мог бы не быть общеизвестным, и, следовательно, как таковой, никоим образом не мог бы остаться неизвестным помянутым писателям; но зная о нем, они никак не должны были бы пройти его молчанием по той же самой его величайшей важности, по которой, в случае его существования, не должны были бы остаться о нем в неизвестности. Между тем они не только ничего не говорят о нем, а напротив того, прямо и ясно представляют дело совершенно иначе и совершенно устраняют всякую мысль о посольстве. Полагаем, отсюда совершенно необходимо следует то заключение, что факт посольства вовсе не существовал и что оно есть ничто иное, как вымысел самого летописца.

Это посольство, как мы говорили выше и как снова повторяем, есть дело совершенно вероятное и совершенно возможное само по себе. Но что оно не имело места в действительности и что в области сей последней оно есть позднейший вымысел, — самого летописца или кого-нибудь другого, о чем скажем ниже, — на это, сверх сейчас сказанного, мы имеем и еще одно весьма убедительное доказательство.

Одновременно с сочинениями монаха Иакова, преосв. Макарием было открыто и напечатано «Житие блаженного Володимера», автор которого не называет себя по имени и вообще остается неизвестным. Сам издатель, а вслед за ним и некоторые другие усвояют житие тому же монаху Иакову. Но это не может быть признано справедливым: не говоря о том, что принадлежность жития Иакову вовсе немыслима совместно с принадлежащей ему «Похвалой князю Русскому Володимеру» 1), известия Жития находятся в таком решительном противоречии с известиями Иакова, что им положительно устраняется мысль об одном и том же авторе 2). Наше житие Володимера, принадлежащее неизвестному автору, состоит из трех частей: в первой части содержится повествование о крещении Владимира и о крещении им Киевлян, именно — о посылании им послов для осмотра вер к Болгарам, Немцам и к Грекам в

1) Т.-е. мы хотим сказать, что при написанной Иаковом «Похвале» написание им «Жития» представлялось бы делом неуместным и бесцельным.

2)По Житию Владимир крестился в Корсуни после ее взятия, а по Иакову он крестился за два года до похода на этот город; по Житию Владимир пожил в христианстве после крещения 33 года, а по Иакову 28 лет. Об обоих обстоятельствах ниже.

123

Константинополь, с отчетом возвратившихся послов о виденном, — о походе Владимира на Корсунь и о крещении его в последнем, — о единовременном крещении Владимиром Киевлян на реке после возвращения из Корсуни; во второй части — краткие, отрывочно приводимые, известия о построении Владимиром церкви Богородицы Десятинной, об его добродетелях, об его смерти на Берестовом и об его погребении в церкви Богородицы, им созданной; в третьей части — похвала ему, как крестителю Руси, явившему себя вторым Моисеем и вторым Константином Великим. Сравнивая житие с летописью, мы находим, что первая часть его есть та же самая повесть о крещении, которая читается в летописи, только без начала и в более сокращенном виде относительно частностей изложения, именно — что в первом случае не достает рассказа с приходе к Владимиру послов от народов (и речь прямо начинается с отправления им самим послов для осмотра вер на местах);— что краткие известия второй части читаются в летописи на ряду с другими ее известиями; — что третью часть составляет та же самая похвала Владимиру, которая в летописи (под 1015 г.), только с дополнением и некоторым распространением против этой последней.

Две повести о крещении Владимира, — составляющая первую часть Жития и читаемая в летописи, очевидным и бесспорным образом имеют то взаимное между собою отношение, что или первая сокращена из второй или наоборот вторая распространена из первой 1). Которое же из двух? Хотя сокращение повести чрез выпущение из нее подробностей и, следовательно, с нанесением ущерба ее интересу есть дело не особенно целесообразное; хотя сокращение повести чрез опущение ее целой начальной части есть дело совсем странное: однако практика наших старых составителей сборников показывает, что это было у них в обычае 2). Следовательно, возможно то, чтобы Житие было не совсем толковым сокращением из летописи (сокращением вместе с некоторым дополнением, —

1)Житие Володимера и против него соответствующую ему выписку из летописимы печатаем в приложении к этой главе, где и просим читателя сравнивать их собственными глазами.

2) В сборниках читается «Слово о том, како крестися Володимер, возьмя Корсунь», представляющее собою именно сокращение повести о крещении Владимира, находящейся в летописи, сделанное сейчас указанным нами образом, — Румянц. Муз. Восток. № 306, стр. 434.

124

в третьей части). Но составители подобных сокращений, сколько знаем, никогда не выдавали своих нехитрых переделок (обработок) за свои настоящие сочинения. В древней Руси авторская слава вовсе не составляла чего-нибудь слишком высоко ценимого, так чтобы люди имели побуждения слишком дорожить ею и слишком искать ее. А поэтому у нас не только не явилось обычая создавать себе эту славу подобным путем контрафакции и плагиата; но даже и настоящие авторы весьма нередко не выставляли своих имен под своими произведениями 1). Между тем автор Жития Володимерова говорит о нем, как о своем настоящем сочинении. В заключение Жития, обращаясь с молитвою к царям Константину и Владимиру, из коих последнего сравнил перед тем с первым, он взывает: «молюся (вама) и мило вас дею 2), писанием грамотица сея малыя, юже, похваляя ваю, нанисах недостойным умом и худым и невежественным смыслом». Очевидно, что в этих словах Житие предъявляется нам, как настоящее сочинение говорящего их, и если мы примем во внимание то, что говорящий хотел остаться неизвестным, не назвав себя по имени, следовательно—не искал себе авторской славы, то у нас не будет совершенно никакого повода подозревать обмана, т-е. того обмана, чтобы простое сокращение чужого готового труда выдавалось за настоящее сочинение. Таким образом, Житие Володимера необходимо принимать не за сокращение из летописи, а за настоящее самостоятельное сочинение 3). Но если это так, то из сего будет наоборот следовать, что повесть о крещении, читаемая в летописи, есть распространение и вторичная редакция Жития.

1) У нас по другим побуждениям был другой обычай, именно — выдавать свои и вообще неизвестных авторов сочинения за творения святых отцов (побуждение — придание сочинениям авторитета u таким образом достижение через них бóльшей пользы).

2) Или другая форма к «мил ся вам дею» или ошибочная поправка из сего последнего.

3) Жните, после предисловия о Владимире, начинает свое повествование словами: „ходиша же слуги его в Болгары и в Немцы“. Это „же“ как будто дает знать, что тут не настоящее начало. Но если мы примем предположение, что автор его был Грек, о чем несколько ниже, то неуместное по-видимому в данном случае же для нас объяснится: оно тогда будет греческим δε, которое постоянно употребляется у Греков в начале речи вместо δή или οῦν исоответствует по значению нашему итак (так вот; оборот простонародной речи: так вот было то-то).

125

Дальнейшее следствие отсюда понятно. Если старшая или первоначальная редакция повести о крещении, каковую мы имеем в Житии, не знает и не говорит о приходе к Владимиру послов от народов с предложением вер, а говорит только о посылании им самим послов для осмотра вер: то ясно, что этот приход послов к Владимиру, неизвестный автору первой редакции, сочинен (и прибавлен) только уже автором второй или вторичной редакции 1).

Итак, присыл к Владимиру послов разными народами с предложением вер, сам по себе совершенно возможный, в действительности есть не что иное, как позднейший вымысел.

После посольств к Владимиру и от него, что передано нами выше, повесть о крещении, читаемая в летописи, говорит далее, воспроизводя помянутое житие Володимера неизвестного автора, о завоевании Владимиром веры у Греков посредством взятия их города — Херсонеса Таврического или Корсуни. Выслушав возвратившихся послов, ходивших для осмотра вер на местах, Владимир решил, согласно с поданным ими мнением, принять веру от Греков. Он обратился с вопросом к боярам: «где же крещение приимем), и получив в ответ: «где ти любо», — минувшу лету, в лето 988, пошел войною на Корсунь, город греческий. После более или менее продолжительной и упорной осады он наконец взял город при помощи средства, указанного одним изменником, нашедшимся среди осажденных (Анастас) 2). Вошед в Корсунь, Владимир послал в Константинополь к тогдашним царям греческим Василию и Константину 3), приказав говорить им: «я взял

1) Вот и еще доказательство, что к Владимиру не приходили послы с предложением вер. По известию Никоновской летописи — I, 92, папа присылал к Владимиру своих послов или в Корсунь, когда он там находился, или же в Киев тотчас по возвращении его из Корсуни (что в летописи не совершенно ясно). То или другое, но целью посольства необходимо предполагать женание папы перезвать Владимира от Греков к себе. А если так, то из сего должно следовать, что перед крещением Владимира папа не присылал к нему послов (ибо тотчас после неудачной попытки убедить князя принять христианство свое римское, он не стал бы делать попытки перезвать его к себе от Греков).

2) Рассказ повести в подлиннике см. в приложении.

3) Василий и Константин, родные братья, были сыновья Романа Младшего, внуки Константина Порфирогенита, знаменитого писателя, правнуки Льва Мудрого, праправнуки Василия Македонянина. Они правили совместно с 975-го по 1025 г., когда умер первый (а второй † в 1028 г.), однако так, что действительным императором был этот первый (он есть знаменитый завоеватель Болгарии или Болгаробойца, — Βουλγαροκτόνος).

126

ваш славный город; слышу я, что вы имеете сестру девицу: если не выдадите ее за меня замуж, то и с вашей столицей сделаю то же, что с этим городом». Цари отвечали, что нельзя христианам отдавать девиц в замужество за язычников, но что если он крестится, то получит и руку царевны и царство небесное. Владимир отвечал, что он уже и пришел на Корсунь с принятым намерением креститься, «потому что — говорил он — я уже перед сим сделал дознание о вашей вере и она мне люба». Цари обрадовались, услышав это, и послали к Владимиру сестру с сановниками и пресвитерами. Владимир крестился, а после крещения обвенчался браком с царевною.

Если бы это завоевание Владимиром веры было действительною правдой, то оно представляло бы собой исторический казус весьма оригинальный и весьма недоуменный и столько же единственный в своем роде, как и выбор веры (так что и вообще наша церковная история была бы единственною в своем роде). К разрешению крайне смущающего недоумения, и это завоевание веры оказывается ничем иным, как простою фабулой. Против свидетельства повести о крещении, читаемой в летописи, которой, по вышесказанному, мы имеем все основания не верить, пред нами в настоящее время свидетельство помянутого выше монаха Иакова, которому мы не имеем никакого основания не доверять и авторитет которого, как исторического писателя из всех древнейшего, есть безусловный и бесспорный. Иаков говорит и сообщает нам, что Владимир крестился не в Корсуни, после того, как взял ее, а где-то инде и до похода на Корсунь, который он предпринял уже будучи христианином и спустя два года после крещения и в который (поход) он только женился на греческой царевне — сестре императоров.

Таким образом, после всего сказанного выше и после сейчас к тому присказанного или прибавленного, мы получим для истории крещения Владимира следующее отрицательное: во-первых, он склонён был к принятию православного христианства не проповедью приходившего к нему миссионера греческого или какого бы то ни было православного, а кем-то другим; во-вторых, он крестился не в Корсуни от Греков, а где-то и от кого-то прежде.

Покончив с тем, чего не было, обращаемся теперь к тому, что могло быть и на самом деле было, именно — что расположило Владимира к принятию христианства, от кого, когда и где он его принял?

Начнем с последнего: «от кого, когда и где».

127

В вопросе о принятии Владимиром христианской православной веры содержатся два отдельные вопроса, во-первых: кем он обращен в нее или кто был ее пред ним проповедником; во-вторых: от кого он принял крещение.

Для проповеди православного христианства к Владимиру не приходили ни посол греческий, о котором говорит повесть, ни какой бы то ни было сторонний миссионер. Следовательно, его проповедников нужно искать дома, и следовательно ясно, что таковыми были те Варяги-христиане, которые в весьма большом числе находились в Киеве со времени Игоря. Эти Варяги-христиане сделали внутренним христианином Игоря и расположили открыто принять христианство его супругу Ольгу: они же обратили в христианство и Владимира. Если эти домашние христиане в состоянии были обратить к христианству и в христианство двоих первых, то очевидно, что подобное же они могли столько же сделать и с последним, а таким образом сим самым устраняются и всякие вопросы о возможности дела. Что расположило Владимира к принятию христианства, об этом мы будем говорить ниже; а здесь для полноты мы только должны не оставить сказать, что о таком, по видимому, неожиданном обстоятельстве, как обращение Владимира в христианство домашними Варягами-христианами, мы находим записанное предание, это именно— в одной Исландской саге 1).

Что касается до крестителей Владимира в теснейшем смысле или до тех, от кого он принял самое крещение, то здесь возможно предполагать несколько случаев: во-первых, он мог быть крещен священниками тех же домашних Варягов-христиан, которыми обращен был в христианство или расположен к его принятию; во-вторых, он мог послать за крестителями в Грецию или в Болгарию; в-третьих, он сам мог пойти для крещения в ту или другую из сейчас названных стран.

Наиболее вероятным представлялось бы думать, что, решившись принять христианскую веру, Владимир тотчас же вошел в сношения с Греками, от которых он должен был получить иерархию и церковное управление и с которыми его церковная связь вообще необходимо предполагалась. Как однако, это ни вероятно само

1) Об Олаве, сыне Триггвиеве, конунге Норвежском, который, крестившись в Греции, убедил потом к принятию христианства и Владимира. См. ее в приложении к этой главе.

128

по себе и как наоборот ни мало с первого взгляда вероятно то, чтó было в действительности, однако несомненно, что Владимир принял крещение не от Греков и без всяких сношений с ними и что он не завязывал с ними этих последних в продолжение целых двух лет после крещения. Сейчас выше мы привели свидетельство монаха Иакова, что Владимир только спустя два года после крещения взял у Греков Корсунь. Но вместе с тем монах Иаков совершенно ясно дает знать, что сношения, в которые он вступил с Греками после взятия Корсуни, были первыми его сношениями с ними после принятия христианства, — что поход на Корсунь именно и предпринят был с тою целью, чтобы завязать их. Иаков говорит, что Владимир предпринял этот поход, между прочим, с тою целью, чтобы привести на свою землю христиан и священников, которые научили бы его людей закону христианскому; стоя под осажденной Корсунью, Владимир молился, по Иакову: «Господи Боже, Владыко всех! Сего у Тебе прошу, даси ми град, да прииму (и) и да приведу люди хрестьяны и попы на свою землю, да научать люди (мои) закону хрестьянскому». Если бы Владимир прежде имел сношения с Греками, то эти столь необходимые христиане и священники, очевидно, были бы и приведены в Россию прежде; если же сего не было, то необходимо следует, что не было и сношений. Действительно странный и неожиданный факт, что Владимир целые два года после крещения не вступал в сношения с Греками, основывается и не на одном только свидетельстве монаха Иакова, хотя и ему одному мы не имели бы совершенно никакого права отказать в вере. Ниже мы увидим, что Россия в продолжение значительно долгого времени после крещения Владимирова оставалась без митрополита и без надлежащего церковного управления. Но если бы Владимир крестился от Греков, то какие причины могли бы воспрепятствовать последним дать нам митрополита и ввести у нас полное церковное управление более или менее вскоре после этого крещения? Никаких причин придумать нельзя, и следовательно—единственно возможное из сего заключение есть то, Владимир крестился не от Греков и что в продолжение того или другого времени после крещения он действительно не завязывал с ними сношений. Наконец, можем прибавить и то, что летописцы греческие не говорят о крещении Владимира от них, хотя и говорят об его женитьбе на их греческой царевне.

129

Если не Греки были крестителями Владимира, то или Болгары или домашние христиане.

После принятия христианской веры Владимир имел нужду входить в сношения с Болгарами для заимствования от них славянских богослужебных книг (которые, как нужно принимать, он получил непосредственно от Болгар, а не через посредство Греков, см. ниже). Весьма вероятно думать, что он входил в эти сношения не после, а прежде приступа к крещению народа. Однако, вовсе не представляется вероятным то, чтобы он и крестился от них, то есть чтобы, вознамерившись ввести в стране христианство, он вступил в сношения с ними до своего собственного крещения и чтобы для этого последнего он или вызывал к себе крестителей от них или сам ходил к ним креститься. Для чего бы он это сделал? Для придания акту своего крещения большей торжественности? Но в таком случае он необходимо обратился бы к Грекам, ибо, что такое были для Владимира эти Болгары, чтобы крещением от них могла быть придана акту последнего большая торжественность? Притом, как мы увидим сейчас ниже, едва ли следует думать, чтобы этому акту своего крещения Владимир искал придать торжественность. Таким образом, относительно вопроса об его крестителях наиболее вероятным представляется то, что, обращенный в христианство Киевскими Варягами-христианами, он и крещен был просто руками священников этих последних.

Повесть, помещенная в летописи, относит крещение Владимира к 988-му году. Но и это оказывается не совсем точным. По свидетельству монаха Иакова (в Похвале Владимиру) и преп. Нестора Печерского (в Житии Бориса и Глеба), Владимир крестился в 987-м году; именно — первый из них говорит, что Владимир, умерший в 1015-м году, пожил после крещения 28 лет, а второй прямо говорит, что оно было в лето 6495 от сотворения мира. В пользу Иакова и Нестора говорят и летописцы греческие: Владимир взял Корсунь после крещения через два года на третий (по свидетельству Иакова), а по сейчас названным летописцам это могло быть не позднее начала 989-го года 1).

1) После взятия Корсуни Владимир оказал военную помощь императорам греческим, боровшимся с одним бунтовщиком, а эта помощь могла быть оказана не позднее апреля 989 г.,—Krug’s Chronologie der Byzantier, 319. По Иакову, Владимир «после крещения па пятое лето Переяславль заложи», а «в девятое

130

Итак, отстранив баснословие повести, мы получаем относительно обращения Владимира в христианство и относительно его крещения следующее немногое: подобно своему деду Игорю и своей бабке Ольге, Владимир расположен был к принятию христианства киевскими Варягами-христианами; он крещен был, по всей вероятности, священниками этих Варягов-христиан; год его крещения есть 987-й, который был девятым годом его правления.

Сейчас мы указали то странное обстоятельство, что Владимир вошел в сношения с Греками не при самом своем обращении в христианство, а только спустя два года после крещения. Мы снова должны возвратиться к нему. Обстоятельство, действительно, весьма странное, но в тоже время мы не имеем ни малейшего права в нем сомневаться, ибо не имеем совершенно никаких оснований заподозривать достоверность исторических показаний монаха Иакова. Как же его понимать и как же его себе толковать?

Оно может быть объяснено, если мы предположим нечто, чего обыкновенно не предполагают, но что предположить весьма возможно и естественно. Дело о крещении Владимира обыкновенно представляется так, что, решившись принять христианство и крестившись сам, он тотчас же приступил к крещению и всего своего народа. Но дело могло быть и иначе. Решившись принять христианство и крестившись сам, Владимир мог не вдруг приступить к крещению народа. Веря повести, помещенной в летописи, и забывая о всякой естественности, обыкновенно полагают, что приказание креститься всему народу стоило для Владимира так же мало, как для любого барина стоит приказание лакею переодеться из худого кафтана в хороший:

десятину вда церкви Богородицы»; снеся эти показания с годами летописи, получим год крещения 987. У Иакова читается, что Владимир крестился в десятое лето no убиении Ярополка; но тут должно видеть ошибку вместо девятое, как это и читается в Никоновской (I, 25) и Псковской (Собр. летт. IV, 175) летописях (недавно напечатанный сирский историк начала XI века Яхъя Антиохийский говорит, что императоры с помощью войск русского князя победили бунтовщика в сражении, происходившем 13 Апреля 989 г., см. «Извлечения из записок Яхъи Антиохийского», изданные, переведенные и объясненные бароном Розеном, в приложении к XLIV т. Запис. Акад. H., стр. 25. Когда издатель Яхъи полагает, что Владимир оказал помощь императорам до взятия Корсуни, то мы этого совсем не постигаем, т. е. не постигаем, чтобы Владимир мог оказать императорам помощь еще в то время, как осаждал их город и находился с ними в войне, ибо людям, с которыми воюют, не оказывают в тоже время помощи).

131

приказал, и исполнено. В действительности, конечно, это не могло быть так. Переменить веру для народа не шутка, а потому и приказать это не может быть шуткой. Игорь и Ольга не отважились на то, чтобы ввести в России христианство; Владимир отважился на это: но что удивительного, если прежде, чем приступить к делу, он довольно долгое время собирался с духом? Крестившись сам, Владимир мог находить нужным и благоразумным подготовить народ к перемене веры, и таким образом между его собственным крещением и крещением народа и могло пройти то или другое значительное время. Допустив это предположение, что Владимир не тотчас после собственного крещения приступил к крещению народа, мы поймем и то, по видимому, странное обстоятельство, что не перед собственным крещением и не тотчас после него он вступил в сношения с Греками. Крестившись сам, но еще не решаясь приступить к крещению народа, Владимир не вступал в сношения с Греками потому, что его собственное крещение было делом частным и что пока он еще не имел нужды в этих сношениях; некоторое время, пока до общего крещения народа, он мог довольствоваться только тем, что стал членом киевской христианской общины 1).

Выше мы сказали, что едва ли следует думать, чтобы действию своего крещения Владимир хотел придать торжественность. Теперь, надеемся, читатель понимает наши слова. Если Владимир приступил к крещению всего народа не тотчас после собственного крещения, т. е. если он находил нужным вести дело с осторожностью, то весьма возможно предполагать, что это крещение было совершено не только не торжественно, а совсем скрытно от народа, — что Владимир нашел благоразумным поступить так, чтобы не объявлять народу о своем намерении принять христианство, а объявиться ему уже после принятия последнего. Объявляя о намерении, Владимир мог бы опасаться более или менее сильных протестов, а совершившийся факт мог быть легче и удобнее навязан народу. Повесть, помещенная в летописи, рассказав о крещении Владимира в

1) Для убеждения тех, кому показалось бы странным и невероятным представлять дело таким образом, мы сошлемся на примеры, во-первых, не очень задолго до Владимира крестившегося польского короля Мечислава I, и во-вторых — весьма вскоре после него крестившегося венгерского короля Стефана I. Оба эти государя крестились и некоторое время были христианами именно в том скромном образе, как это мы предполагаем о Владимире.

132

Корсуни, прибавляет: «Се же, не сведуще право, глаголють, яко крестился есть (Владимир) в Киеве, ини же реша: в Василеве, друзии же инако скажють». Нам кажется, что в этом, по мнению автора повести, неправом, на самом деле и нужно искать правого, именно — нам думается, что вероятнейшим местом крещения Владимира должно считать Василев. Если он хотел креститься скрытно от народа, то естественно было сделать ему это не в Киеве, а где-нибудь в своем поместье, каковым мог быть Василев. Свое название последний, очевидно, получил от христианского имени Владимира: не весьма ли естественно предположить, что он получил его именно в память крещения в нем князя 1)?

Прежде чем обращаться к речи о том, что расположило и побудило Владимира оставить язычество и принять христианство, считаем нужным, делая небольшое отступление, возвратиться к знаменитой повести о крещении Владимира, помещенной в летописи, чтобы дать о ней некоторые возможные разъяснения.

Первоначальную редакцию повести составляет та ее редакция, которая читается в Житии Володимеровом неизвестного автора, т. е. повесть первоначально явилась, подразумевается — первоначально сочинена, в том виде, в каком она находится в Житии, или иначе сказать — Житие представляет собою первоначально сочиненную повесть о крещении Владимира. В этой первой редакции, представляемой Житием, повесть говорит о посылании Владимиром послов к народам для осмотра или досмотра вер, именно — к Болгарам, Немцам и Грекам, и потом об его походе на Корсунь и о крещении в сем городе от руки местного епископа. После первой редакции явилась вторая — та, которая читается в летописи. Во второй редакции — к посольству, посланному Владимиром к народам, прибавлено поставленное и имевшее будто бы место впереди его посольство от народов к Владимиру с предложением вер, причем к трем помянутым выше народам присоединен еще четвертый — Жиды Козарские. Давая свою прибавленную часть в пространной обработке, в виде беседы Владимира с послами, при чем в уста посла греческого влагается пространнейшая речь к князю, вторая редакция соответственно с этим обрабатывает и то готовое, что нашла в первой редакции: она значительно обстоятельнее гово-

1) Василев, в настоящее время Васильков, на р. Стугне, в 30 верстах юго-западу от Киева.

133

рит о пребывании послов Владимира в Константинополе, прибавляет точные сведения о болезни, которой внезапно подвергся и от которой чудесно исцелился Владимир в Корсуни, влагает в уста епископа Корсунского пространное наставление, обращенное к новокрещенному.

Повесть таким образом была сочинена в два приема, и начато было с того, что в действительности есть дело невозможное,— с посольства Владимирова к народам для осмотра вер.

Кто был первым творцом знаменитой повести, пока остается неизвестным. Но есть вся вероятность предполагать, что он был не Русский, а Грек, т. е. один из числа многих Греков, живших в России в период домонгольский. Сравнив Владимира с Константином Великим, автор взывает к ним обоим в своей заключительной молитве: «о святая царя Константине и Володимере! помогайта на противныя сродником ваю и люди избавляйта от всякия беды греческие и руския». Русские, так сказать, не притязали брать на себя то, чтобы молиться о Греках, считая их людьми слишком высокими, чтобы они могли нуждаться в чужих молитвах, а себя считая слишком малыми, чтобы простирать на них свои не прошенные заботы, и подчеркнутое нами слово «греческие» решительно заставляет подозревать в авторе Грека 1).

На вопрос: каким образом кому-то пришло в голову сочинить нашу повесть, общий ответ есть тот, что таким же образом,

1) На греческое происхождение автора указывают, хотя и не несомнительно, и некоторые частности текста. Речь послов о богослужении Болгар читается: „смотрихом, како поклоняются (Болгаре) в ропате, стояще без пояса“; ропата есть средневековое греческое ῥαπατίον (Дюк. Gloss. Graecit.). Вместо попы у автора в одном месте (в рассказе о крещении Владимиром Киевлян) стоит папы, что очевидно есть греческое παπᾶς (Форма: „мило вас дею‘‘ вместо „мил ся вам дею“ не может ли быть объясняема из греческого?). Наконец, есть и еще одно обстоятельство, которое укрепляют в мысли, что автор жития был Грек. На греческом языке найдена повесть о крещении Владимира, которая воспроизводя наши русские повести, присоединяет к ним то, что первоучителей Константина и Мефодия (называя последнего Афанасием) заставляет изобретать славянскую азбуку для нас — Русских (так называемая легенда Бандуриева, см. ее в приложении к этой главе). В этой греческой повести, как и в нашем Житии, не говорится о послах к Владимиру, а прямо об его послах к народам. Если мы предположим, что автор Жития был Грек, что он написал его по-славянски и по-гречески и что Житие, существовав на последнем языке, послужило источником (одним из источников) для автора греческой по вести, то мы и поймем, отчего у последнего нет о послах, приходивших к Владимиру.

134

каким тысяче других людей приходило в голову сочинить тысячу других повестей, т. е. что люди вообще одарены наклонностью сочинять. Нашелся человек, которому хотелось заставить мир верить той истине, что мы — Русские выбирали веру из всех вер и выбрали ту, которую нашли самою лучшею, и вот он и сочинил повесть. Если мы примем, что первоначальный автор повести был Грек, тогда для нас станет еще понятнее, каким образом она могла явиться. Средневековые Греки ни малейше не стеснялись измышлением, как очень хорошо знает это всякий, кто имеет с ними хотя небольшое знакомство: а между тем для какого Грека не могло быть приятным и желательным убедить Русских в том, что вера, которую они — Русские приняли от них — Греков есть вера самая лучшая? Таким образом, дело о появлении на свет нашей повести изъяснялось бы весьма просто. Но нам сильно подозревается, что оно должно быть изъясняемо и еще проще, именно — что повесть в своем первоначальном виде явилась не как прямо намеренное измышление, а как плод простого невежественного недоразумения. Если только мы согласимся принять, что автор повести в ее первоначальном виде был не Русский, а Грек, то ее происхождение легко и естественно может быть изъяснено именно этим простейшим путем. В Никоновской летописи мы читаем под 1001 годом: «Того же лета посла Володимер гостей своих, аки в послех, в Рим, а других во Иерусалим и во Египет и в Вавилон, соглядати земель их и обычаев их» (I, 111). Согласимся предположить, что это известие, верное или неверное, не есть позднейшее измышление, а читалось уже в летописях времен нашего автора, — и для нас разъяснится более, чем целая половина дела. Посольство, о котором говорит Никоновская летопись, было, по ее свидетельству, не до крещения, а после него, и не для соглядания вер, а для соглядания жизни и быта народов, т. е. было подобно посольствам и поездкам Петра Великого в западную Европу или посольствам туда же нынешних Китайцев и Японцев. Но автор-Грек мог не сам читать известие в летописи, а слышать его устно от не совсем толковых рассказчиков, или и сам читавши мог перепутать и вообразить, что посольство имело место не после, а до крещения. Если случилось у него тем или другим образом это последнее, то вот у него и готов был рассказ о послах Владимира для осмотра вер, по-видимому, основанный на русской летописи. Еще проще изъясняется остальная половина повести. Есть

135

вся вероятность предполагать, что наш автор имел у себя в руках Похвалу Владимиру монаха Иакова, потому что он несомненно имел в руках его другое сочинение 1). Но в этой похвале он читал, что Владимир, стоя под осажденною Корсунью, молился Богу: «Господи Боже, Владыко всех! Сего у тебе прошю, даси ми град, да прииму и да приведу люди крестьяны и попы на свою землю, да научат люди закону крестьянскому». У монаха Иакова совершенно ясно говорится, что Владимир молился так уже на третий год после крещения. Но предположите в авторе-Греке некоторую невнимательность чтения, извиняемую при том же тем, что о крещении и о взятии Корсуни у Иакова говорится не в одном месте, а в разных местах, возьмите приведенные слова отдельно, сами-по-себе: действительно, весьма легко было подумать, что тут говорит человек, не крестившийся уже, а только еще собирающийся креститься. А если случилось это последнее, как легко было этому случится, то вот у автора был готов рассказ и о походе Владимира под Корсунь для завоевания веры, по-видимому, также основанный на русских известиях 2). Когда известие Никоновской летописи о посольстве Владимиром гостей для соглядания земель и обычаев их автор понимает в смысле посольства для соглядания вер и когда это голое известие он комментирует так, что у Болгар и Немцев послы видели их скверные дела, а быв в храме у Греков, не знали, где стоят — на земле или на небе: то, конечно, комментирует совершенно сам от себя. Но естественно, что он так и должен был комментировать, потому что Владимир действительно принял веру от Греков.

После первой редакции явилась вторая, в том дополненном и обработанном виде, как читается повесть в летописи. Кому принадлежит эта вторая редакция, самому ли летописцу или кому-нибудь стороннему и после него вставлена в летопись? Мы того решительного мнения, что не первое, а последнее. Прибавленное во второй редакции к первой есть намеренное сочинение, которого не

1) Сказание страстей о убиении святых мучеников Бориса и Глеба.

2) С нашим объяснением дела мы предполагаем в авторе весьма большое невежество и легкомыслие: но кто не знает примеров еще бóльшего невежества и легкомыслия? Из образцов искажения Греками нашей собственной истории напомним легенду Бандуриеву (а из славянской истории вообще мы напомнили бы так называемое Феофилактово Житие Климента Белицкого, если бы только был напечатан наш критический его разбор).

136

представляется возможным объяснить никаким неумышленным недоразумением. Но изучение летописи приводит нас к высокому мнению о летописце и нам никоим образом не думается, чтобы он был сочинителем. Затем, есть вся вероятность думать, что уже и в первой своей редакции повесть явилась после летописца. Мы сказали выше, что вторую часть Жития Володимерова неизвестного автора составляют краткие известия о построении Владимиром Десятинной церкви Богородицы, об его добродетелях, об его смерти и погребении, и что эти известия суть те же самые, которые читаются в летописи наряду с ее другими известиями. Можно понимать дело так, что летописец взял эти известия из Жития Володимерова и вставил их в ряд других своих известий, из чего будет следовать, что летопись написана позднее Жития. Но гораздо вероятнее понимать дело так, что автор Жития берет известия из летописи, именно — что, сочинив повесть о крещении Владимира, он присоединил к ней несколько отрывочных исторических известий, взятых из летописи (которая следовательно была написана до него). Побуждения, по которым он мог сделать это последнее, весьма понятны: собственную его цель составляло дать измышленную им повесть о крещении Владимира; но он хотел дать повести название и вид жития; сообразно с сим, он должен был прибавить какие-нибудь сведения из дальнейшей жизни Владимира после крещения и закончить его смертью, — это он и делает, прибавляя к собственной (т. е. собственного сочинения) повести о крещении указанные нами краткие сведения, взятые у летописца. Точно также и относительно похвалы Владимиру, которая составляет третью часть Жития и которая есть одна и та же с похвалой, читаемой у летописца, вероятнейшим представляется думать не то, что летописец взял ее у автора Жития, а обратное. Похвала эта есть одна и та же в летописи и в Житии, но в последнем с некоторым пополнением против первой, именно — в летописи Владимир сравнивается с Константином Великим, в Житии же сначала сравнивается с Моисеем и потом с Константином Великим: если бы летописец брал у автора Жития, а не наоборот, то какие бы он имел побуждения выпустить первое сравнение? Наконец, мы имеем почти положительное свидетельство, что Житие писано после летописи. Автор Жития говорит, что Владимир «30 лет и 3» жил по святом крещении; эти 30 лет и 3 могут быть объяснены только тем, что автор имел под руками такой список Несторова Жития Бориса

137

и Глеба, в котором, как и в некоторых списках дошедших до нас, и между ними в одном списке XII века 1), год крещения Владимирова ошибочно стоял 6490-й вместо 6495-го 2). Но Нестор, которого имел в руках автор Жития, был современник летописца (и следовательно, если автор жил после первого, то и после второго) 3).

Если повесть в своей первой редакции, как весьма можно подозревать, не была сочинена намеренно, а сочинилась случайно и неумышленно, то и ее нравоучение, что мы Русские выбирали веру и приняли ту, которую нашли лучшею из всех, было делом более случайным, чем намеренным. Но целью нисколько не случайною, а прямо намеренною было это нравоучение для автора второй редакции. Не довольствуясь констатированием того факта, что мы Русские потому приняли веру Греков, что после произведенного выбора нашли ее самою лучшею, он задается задачею показать, что она действительно есть вера самая лучшая. По отношению к иудейству и магометанству он достигает этого таким образом, что самих послов иудейского и магометанского заставляет изображать пред Владимиром свои веры, как веры несостоятельные, именно — посла иудейского заставляя изображать иудейство, как веру отверженную Богом, а посла магометанского изображать магометанство как веру безнравственную и срамную; в уста послу папину, проповеднику того же христианства, что и посол греческий, автор не в состоянии был вложить таких речей, которые бы служили к осуждению латинства

1) Московск. Успенск. собора, над. Бодянским.

2) Как произошла ошибка в славянском письме цифр, это весьма понятно: 6495 по-славянски ; некоторые переписчики приняли последнюю цифру за букву е, означающую 90-е и отбросили; после этого и осталось .

3) Из, Греков, на которых можно гадать с некоторою вероятностью, нам известен пока только один, это — монах Феодосий, живший в Киеве, вероятно, в качестве какого-нибудь чина при митрополите, в первой половине XII века и переведший с греческого языка на славянский, по просьбе Черниговского князя Николая Святоши, подвизавшегося в Печерском монастыре (с 1106 по 1142 или 43 г., Летоп. и Патер. Печерск.), послание папы Льва Великого к Константинопольскому патриарху Флавиану об ереси Евтихия (Напечатано в Чтениях Общ. Истор. и Древн., 1848 г., № 7. Грешный Феодосий, сделавший из летописи выписку повести о крещении Владимира, читаемую в Румянцевской рукописи № 306, у Восток. стр. 434, к нам не относится, ибо, во-первых, его выписка вовсе не одно и то же с нашим житием, во-вторых — см. о нем в Чтениях о языке и словесности II Отд. Акад. Н. 1854 и 1855 гг. статью преосв. Макария: Записка о Феодосии, списателе Жития Володимерова).

138

(а что касается до догматическо-обрядовых ересей латинян, то автора хватало на столько, чтобы понимать несообразность — излагать их пред Владимиром язычником); здесь он достигает своей цели другим образом: во-первых, при помощи того наивно-искусственного средства, что послу папину — проповеднику учения неправого он связывает язык и заставляет его быть весьма малословным и «неумеюшим глаголати» перед Владимиром, тогда как наоборот в уста послу греческому, проповеднику учения правого, влагает в уста пространнейшую речь (хотя речь эта представляет апологию вообще христианства, а не в частности православия, и совершенно столько же могла быть речью посла папина, как и греческого), — во-вторых посредством поучения о латинянах к Владимиру уже крестившемуся и ставшему на христианскую точку зрения, которое он заставляет говорить ему епископа Корсунского, его крестителя, и в котором показывается отступление латинян от чистоты православия исторически, а их развращенные обычаи, предполагающие развращенное учение, обличаются от здравого христианского смысла. Наконец, эта пространнейшая речь, влагаемая в уста философа греческого и, гак сказать, господствующая над всею повестью, кроме указанной частной цели, вообще рассчитана на то, чтобы произвести на читателя впечатление, что говорить таким обильным образом, так сказать — все голоса покрывая и потопляя, что иметь такую речь, неудержимо льющуюся как река, мог только проповедник одной веры истинной 1).

Практическая цель нашей редакции повести есть та, чтобы укрепить русских людей в привязанности к своей вере и усилить в них отвращение к чужим верам. У нас в период домонгольский не было места открытой пропаганде никакой чужой веры; равным образом у нас не угрожала тогда православию опасность и тайной пропаганды какой-нибудь иной веры. Таким образом, у нас в период домонгольский вовсе не было настоятельной нужды заботиться о том, чтобы отвращать русских людей от чужих вер. Но если

1) Речь эта, как поучение к христианину уже убежденному в истине христианства, могла бы быть названа очень хорошею; но, заставляя проносить ее философа пред Владимиром язычником, неизвестный автор ее наивно забывает, что Владимир еще не христианин и что наибольшая часть того, чем он его убеждает, для него еще вовсе не убедительна (в литературном отношении наша речь представляет собою не самостоятельное произведение, а компиляцию; но, как таковая, она должна быть признана весьма не дурною и даже положительно хорошею).

139

не было настоятельной нужды, то дело имело себя и не таким образом, чтобы исключительные ревнители отеческой веры не могли находить для себя никаких поводов заботиться об ее охранении. В Киеве и других больших городах постоянно жило немалое количество людей латинской веры в качестве солдат в войсках князей (в некотором количестве Варяги после прекратившегося их наплыва и Немцы), в качестве иностранных торговцев, в качестве приходивших на время ремесленников и принявших русское подданство постоянных жителей (колонистов) 1). В Киеве и, по крайней мере, в некоторых из других больших городов преимущественно Руси заднепровской или собственной Руси домонгольской было не малое количество Жидов 2). Купцы русские, ведшие заграничную торговлю, кроме латинского Запада, ездили в магометанскую Камскую Болгарию и в разноверный или всевозможноверный Крым. Наконец, князей наших периода домонгольского вовсе не должно представлять себе в таком совершенном разобщении с Западом, в каком были государи Московские XV—XVII в., а напротив должно представлять себе почти в таком же живом и тесном общении, которое существует теперь, со времени Петра Великого. Таким образом, если не было между Русскими домонгольского периода пропаганды иных вер ни явной, ни тайной, то некоторые классы их находились в довольно большом общении с иноверцами. А это и могло воспламенить ревность какого-нибудь особенно усердного поборника своей отеческой веры, чтобы в видах укрепления в наших древних предках сознания превосходства их православной веры над всеми другими верами и в видах воспитания и укрепления в них отвращения к другим верам создать нашу повесть 3). (Можно предполагать с некоторою, впрочем — не

1) Автор Слова о латынех. которое усвояется Феодосию Печерскому, но которое на самом деле должно быть усвояемо Феодосию Греку, жившему в половине XII века, о котором мы сказали сейчас выше (см. ниже), говорит о латинянах, что «исполнилася и наша земля злыя тоя веры людей», — cfr нарочитую речь ниже.

2) О Жидах у нас в России ниже также сказано будет нарочито.

3) Весьма нам думается, что и вторая редакция повести принадлежит также Греку, а не Русскому. Решительное доказательство этого мы наклонны видеть в словах, которые автор нашей редакции повести влагает в уста Владимира: „Руси есть веселье питье, не можем без того быти“. Чтобы Русский устами Владимира хотел санкционировать русское пьянство, это представляется нам совершенно невероятным. Слова эти вложены в уста Владимира, очевидно, в на-

140

особенно большою, вероятностью, что наш неизвестный автор второй редакции был побужден к ее составлению примером подобной повести, которую он видел у одних из иноверцев, живших в Киеве, именно — у Жидов повести о принятии иудейства Хазарами. Около половины VIII века часть Хазар, — каган или государь с высшим дворянством, приняли иудейство. Как это случилось, остается неизвестным. Но в первой половине XII века испанский Еврей Егуда Галеви (Jehuda Halevi) написал повесть о семь обращении, в которой представляет дело таким образом: хазарскому государю, который ревностно предан был своему идолопоклонству и имел благочестивые чувства, несколько раз являлся во сне ангел, обращавшийся к нему с словами: «твои чувства добры, но твое служение Богу (gottesdienstliches Thun) не право»; чтобы узнать образ правого служения Богу, государь обратился к языческому философу, представителю пантеизма, к христианскому и магометанскому учителям; выслушав пространные речи всех, государь не удовольствовался ни одним и так как христианский и магометанский учители ссылались на иудейство, как на исходный пункт своих вер (bewahrheitende

смешку над Русскими и хотят сказать, что-де Русский не забывает о вине, когда говорит и о верах, и что-де при рассуждении о достоинстве вер для него первый вопрос: а позволяет ли вера пить вино? — Басни о магометанах, читаемые в нашей редакции повести, сколько знаем, не встречаются в том виде, как они в ней, в славянских, переведенных с греческого, книгах. Это дает знать, что автор нашей редакции брал их прямо из греческих книг, и следовательно — что он был Грек (Есть в вашей редакции повести одно, не совсем понятное для нас противоречие: философ греческий говорит Владимиру, что вера латинян „малом (мало) с нами развращена“, а епископ Корсунский в своем поучении к Владимиру говорит ему, что она много развращена. Не указывает ли это на целые три редакции повести, из которых вторая не до шла до нас?). — Относительно времени появления нашей редакции повести есть в ней один признак, но далеко не определенный. Владимир говорит в ней послам папы: „идете опять (назад), яко отци наши сего не прияли суть“; слова эти, не имеющие смысла в устах Владимира, значат то, что редакция явилась после более или менее многократных присылов папами к нам своих послов. Указывают еще на слова Владимиру жидов: „предана бысть земля наша хрестеяном“, при чем, если бы разуметь их о собственном времени автора нашей редакции повести, нужно было бы разуметь времена господства в Палестине крестоносцев. Но слова могут быть понимаемы и о давно прошедшем (домусульманском) времени. (В редакции повести упоминается мифический папа Петр Гугнивый. Если бы признать справедливыми наши предположения, что он явился не ранее конца XII —начала XIII века, см. 2-й половины I-го тома стрр. 693 и 789, то сим определилось бы и время появления редакции повести).

141

Voraussetzung), то он захотел выслушать и учителя иудейского: этот последний убедил государя в истине иудейства. Повесть Егуды Галеви, написанная с целью показать превосходство иудейства пред философским язычеством, магометанством и христианством и, по мнению Евреев, т. е. с их точки зрения, выполняющая свою задачу превосходно, пользовалась и пользуется у них величайшею славой, величалась и до сих пор величается «бессмертным творением» 1). Принимая во внимание, что Евреи всего света, по живому

1) Gractz'а Geschichte der Juden. VI, 162. — Повесть Егуды Галеви, написанная им на арабском языке, была им озаглавлена (в переводе с арабского на русский при посредстве немецкого): «Книга доказательства и доводов на помощь презираемой религии»; в еврейском, переводе, который сделан был вскоре после смерти автора, она названа: Сефер гаккузари (Сефер — Козри) т. о. Книга Хазарина или хазарская. Еврейский перевод напечатан был в первый раз в 1506 г. и потом печатаем много раз. В 1660-м г. она была издана Буксторфом сыном в латинском переводе под заглавием Liber Cosri; в недавнее время часть ее издана в немецком переводе под заглавием: Das Buch Kusari. Мы не имели повести под руками ни в латинском, ни в немецком переводах и передали ее содержание по указанной выше книге; Gractz'а Geschichte der Juden, — VI. 146 sqq; ее библиографию см. у Fürst’а в Bibliotheca Judaica, —II, 36 fin. sqq. Полагают. что исторической основой для повести служило письмо хазарского кагана Иосифа, написанное в половине X века (ок. 960-го г.) к испанскому Еврею Хаздаю или Хиздаю и передающее по просьбе этого последнего историю обращения Хазар в иудейство. Это письмо шло бы нам еще более, чем повесть Егуды Галеви, ибо в нем говорится о посольствах, присланных к кагану с предложением вер от царей христианского и магометанского. Но мы того мнения, что оно подложно и само составлено на основании повести Егуды Галеви: чтó сообщает Иосиф Хаздаю о современной себе Хазарии, весьма подозрительно; когда о принявшем иудейство кагане говорится, что он еще будучи язычником истребил всех идолов в своей земле и идолослужителей предал смерти, то это представляется неудачной (перехитренной) поправкой против Галеви; наконец, и то обстоятельство, что письмо открыто Евреями только во второй половпне XVI века после того, как была не один раз напечатана повесть Галеви (об открытии у Gractz’a V, 367 и 370 примм.), наводит на сомнение (в русском переводе письмо Иосифа к Хаздаю напечатано в Чтениях Общ. Ист. и Древн., 1847-го г. № 6, а извлечение из просительного письма Хаздая к Иосифу, которое открыто одновременно с первым и тоже должно быть считаемо подложным, в Сборнике исторических и статистических сведений о России, изд. Д. В., т. I. М. 1845). Cfr статью И. И. Малышевского: Евреи в южной Руси и Киеве в X—XII веках, напечатанную в Трудах Киевск. Духовн. Академии. — Кстати заметим здесь, что найденную будто бы, т. е. сочиненную, известным Фирковичем еврейскую запись о приходе в 986-м г. послов Владимира к хазарскому кагаву можно читать в сейчас помянутой статье г. Малышевского. по изд. отдельной брошюрой стр. 3 прим. (у Graetz’a о ней V, 550.

142

сознанию себя единым народом и по своему исключительному положению среди других народов, постоянно находятся во взаимном между собою общении, не невозможно предполагать, что повесть Егуды Галеви, столь дорогая для национально-религиозной гордости всех их, доходила и до наших киевских Евреев. Обращение подобной повести между Евреями могло дать мысль и усердие какому-нибудь Русскому или Греку, чтобы повесть о крещении, читавшуюся в житии Володимеровом неизвестного автора, переработать так, как она читается в летописи. — На мысль сочинить посольства в Владимиру от народов с предложением вер автор мог быть наведен летописью, в которой он читал, что к Ярополку не задолго до его смерти присылали в одном году послов сначала Греки и потом папа, Никон. лет. под 979-м годом. — Об источниках, которыми пользовался автор повести при составлении пространной речи Владимиру философа греческого и поучения ему епископа Корсунского, см. Сухомлинова О древней русской летописи, как памятнике литературном, С.-Пб. 1856, стр. 54 sqq и Павлова Критические опыты по истории древнейшей Греко-Русской полемики Против латинян, С.-Пб. 1878, стр. 8 sqq 1).

Усердный сочинитель не досмотрел в нашей повести о крещении, что по ней Владимир не считал нужным посылать своих послов к Хазарам, уже из самой беседы с послами хазарских Жидов убедившись, что иудейство есть вера, отверженная Богом. Или может быть он хотел в сем случае опровергнуть нашу повесть? Рош Мешех, что должно понимать — Руссы Московские, тоже не дурно).

1) Наша повесть о крещении Владимира (вторая редакция), написанная с целью доказать превосходство нашего православия перед всеми другими верами, в XVI веке была обращена Русско-литовскими антитринитариями на защиту антитритарианства против православия. Они сочинили письмо к Владимиру будто бы от одного из его послов, отправленных для осмотра вер, именно — от Ивана Смеры Половлянина, датированное из Александрии (Никон. лет. под 1001-м годом о посольствах в Рим, Иерусалим, во Египет,принимаемых Стрыйковским за посольства для осмотра вер), в котором сильно укоряются Греки и их вера и в котором князь настоятельно убеждается не принимать последней. О письме Смеры Карамзин I, прим. 447, митр. Евгенийв Словаре Русских светских писателей под сл. Иоанн Смера и специально — помявутый И. И. Малышевскийв статье: Подложное письмо Половца Ивана Смеры к вел. кн. Владимиру св., напечатанной в Трудах Киевек. Дух. Академии за 1876-й г. (Любопытно читать в письме, как отвечается в нем на слова повести, что послы наши, быв в храме Греков, не знали, где стоят — на земле или на небе: «из Иерусалима пришел я — пишет мнимый Смера — сюда в Александрию; здесь я повсюду увидел божницы, построенные роскошно, и людей, нравами похожих на аспидов и

143

Обращаясь к речи о том, что расположило Владимира принять христианство, сначала скажем о мнениях, с которыми мы не согласны.

Особенного расположения у Владимира к принятию христианства преосвящ. Филарет ищет в его особенном душевном настроении, представляя его как тяжкого, угрызаемого совестью, грешника, который не находит успокоения своей душе в язычестве и ищет его вне сего последнего. «Ужасное братоубийство, — говорит преосв. Филарет, — победы, купленные кровью чужих и своих, сластолюбие грубое не могли не тяготить совести даже язычника. Владимир думал облегчить душу тем, что ставил новые кумиры на берегах Днепра и Волхова, украшал их серебром и золотом, закалал тучные жертвы перед ними; мало того, — пролил даже кровь двух христиан на жертвеннике идольском. Но все это, как чувствовал он, не доставляло покоя душе, — душа искала света и мира»... Может быть, это и привлекательная идеализация человека, но, тем не менее, вовсе не состоятельная. Братоубийство, совершенное Владимиром, принадлежит к числу тех особого рода преступлений, которые вызываются и оправдываются гак называемою политическою необходимостью, и мы, к прискорбию, не знаем ни одного примера ни в древней, ни в новой истории, чтобы подобное преступление легло свинцовою тяжестью на совести того, кто его совершил. Сын Владимиров, христианин Ярослав, подобно отцу и совершенно по такому же, как он, побуждению, поднимая руку на брата, не только не считал себя преступником, а напротив с упованием призывал себе на помощь правду Божию: «И подойде на Святополка, нарек Бога, рек: не я почах избивати братью, но он; да будет отместник Бог крове братьи моея... суди ми Господи по правде». Совершенно такое же оправдание было и у Владимира, и совершенно теми же словами оправдывался и он, как это прямо говорит летопись 1). Предполагать, чтобы победы, купленные кровью чужих и своих, могли тяготить совесть даже язычника, есть не только странная, но и смешная натяжка. Кому же неизвестно, что Победы, купленные какою бы то ни было ценою, не только во времена языческие, но и

василисков (т. е. Греков, имеющих роскошные божницы); во видел я также не мало молитвенных домов христианских, в которых нет никаких идолов, а только столы и скамьи»..., у Малыш. отд. брош. стр. 2).

1) Под 980-м г.: «не аз почах братью бити, но он, аз же, того убоявся, придох нань».

144

во все времена христианские, не исключая и нынешних наших, ни малейше не беспокоят совести счастливых победителей и приносят им одно, считаемое притом величайшим, удовольствие, и более ничего? Не станем же мы считать Владимира каким-нибудь необычайным исключением из всех людей? Грубым, необыкновенным сластолюбием считают Владимира все на том основании, что об этом прямо говорит летопись. Признаемся откровенно, мы не совсем верим, или, лучше сказать, совсем не верим известию, читаемому в летописи, будто Владимир имел 800 наложниц 1), да еще, кроме того, будучи не сыт блуда, приводил к себе чужих замужних жен и растлевал девиц. Владимир был не государь восточный, не Соломон и не Сарданапал (хотя в летописи и сравнивается он с первым), а государь европейский; если бы о другом европейском государе говорилось то, что говорится о Владимире, не счел ли бы всякий подобных речей с первого слова за совершенно несообразную фабулу? Почему же вовсе несообразное в приложении к другим было бы сообразным в приложении к Владимиру? Ни про Соломонов, ни про Сарданапалов Владимир, конечно, не знал; но если бы он в отношении к многочисленности и пышности гарема хотел быть государем восточным, то перед ним был пример каганов Хазарских: однако и эти восточные государи в Европе имели только по 25 жен и 60 наложниц 2). Наконец, не превосходит ли всякий смысл то, что Владимир, имев гарем в 800 наложниц, все-таки еще приводил чужих замужних жен и растлевал девиц? Несообразное известие, очевидно, выдумано с тою целью, чтобы Владимира язычника как можно резче противопоставить Владимиру-христианину, и верить ему значило бы верить совершенно невероятному 3). Но если даже и

1) По Никоновской летоп., I, 65, наложниц у Владимира было даже и не 800, а 1100: 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде, 300 в Родне и 200 на Берестовом.

2) См. у Бестужева-Рюмина в Русск. ист. I, 81 (Карамз. I, прим. 90).

3) О рождении Владимиром Святополка от пленной Гречанки, бывшей перед тем женою его старшого брата Ярополка, летописец говорить: «Володимер залеже жену братьню Грекиню, и бе непраздна, от неяже родися Святополк; ох греховного бо корени зол плод бывает: понеже бо была мати его черницею, а второе — Владимир залеже ю не по браку, прелюбодейчич бысть убо; тем же и отец его не любяше, бе бо от двою отцю — от Ярополка и от Володимера» (под 980-м г.). Справедливо или несправедливо то, что Владимир не любил Святополка, как рожденного от прелюбодейства, но эту нелюбовь,

145

допустить что-нибудь подобное, то и в этом случае между Русскими X века Владимир вовсе не будет представлять из себя необыкновенного и выходящего из ряду вон исключения. Дело в том, что между предками нашими по норманской линии или Русскими в собственном смысле, по особенным обстоятельствам, господствовало до христианства сластолюбие, совершенно неограниченное. В древнейшее время Русские почти исключительно жили нападениями на другие народы и военными грабежами 1). Главную добычу в этих нападениях составляли пленники и пленницы, вследствие чего у них явилась нарочитая и обширная торговля невольниками и невольницами. С течением времени Русские перестали быть исключительно разбойниками, но торговля невольниками и невольницами, по сделанной привычке, продолжала составлять их специальность, и так это было, как мы положительно знаем, и в X веке 2). Но относительно этого особого рода товара ввелся обычай, что пока он находился на руках у купцов, они — купцы пользовались им сами: положительные свидетельства из X века говорят нам, что каждая продаваемая невольница была для Русского, если он только хотел того, и его наложницей, и что это считалось делом вполне естественным и обыкновенным 3). В то время князь был самым первым купцом, и наложниц в этом смысле, вероятно, иногда бывало у Владимира не по восьми сот, а не по одной тысяче. Мы не знаем, предавался ли он с своими невольницами тому необузданному сластолюбию, о котором говорится в летописи; но если бы это было даже и так, то и в этом случае его совесть должна была мучиться столько же, сколько мучится совесть каждого человека от дела со-

вследствие указанной причины, усвояет ему летописец. Из сего следует, что летописец далёк был от того, чтобы считать Владимира величайшим развратником. А если так, то из этого в свою очередь должно следовать, что читаемое в летописи о разврате Владимира не должно быть усвояемо ему самому.

1) Cfr Ибн-Дасту по изд. Хвольсона, стр. 35, § 2.

2) Ibn-Foszlan у Фрема,S. 7; Ольга обещалась прислать императору в дар: челядь, воск и скору и пр. Святослав говорит о Переяславце Дунайском, что в него из Руси идут: скора и воск, мед и челядь·, в рассказе об одном чуде Николая Чудотворца, случившемся в Константинополе в правление императора Константина Мономаха (1042—1054), говорится, что некий боярин, желая купить раба, «взем литру злата и всед на конь, доеха до торгу, идеже рустии купци приходяще челядь продают» (рукоп. Моск. Дух. Акад. № 90, л. 222, чудо 34-е).

3) Ibn-Foszl. ibid. (Весьма вероятно, что это так было и у других, занимавшихся торговлей невольниками; о кавказских Горцах cfr статью: «У подошвы Ельборуса», напеч. в Вестнике Европы 1886, Февраль, стр. 563).

146

вершенно естественного инринятого 1). Наконец, как бы ни было в действительности, преосв. Филарет забывает об одном весьма простом обстоятельстве, из которого необходимо должно следовать, что сластолюбие тут остается ни при чем: в таких молодых годах, в каких Владимир принял христианство (или невступно в 30 лет, или никак не более 30-ти), крайние сластолюбцы никогда не приходят в раскаяние.

1) Мы весьма подозреваем, что из этой торговли невольницами и возникло сказание о многочисленнейшем гареме Владимировом, т.-е. что продажные невольницы, которых он имел всегда много, прямо превращены в его наложниц. Адам Бременский, говоря о Норманнах, что они презирают золото, серебро и все, что у других считается драгоценным, in sola mulierum copula modum nesciunt, — quisque secundum facultatem suarum virium duas aut tres et amplius simul habet, divites et principes absque numero (Lib. IV, c. 21), дает знать, что пользование невольницами как наложницами было у Норманнов весьма распространено. Ибн-Фоцлан говорит, что князь Руссов имел при себе назначенных для его постели 40 служанок (vierzig Mädchen, у Френа S. 21). Прямо о самом Владимире Титмар Мерзебургский утверждает, что он был fornicator immensus et crudelis (Chronic., lib. VII, c. 52). Таким образом, весьма возможно допустить, что Владимир до христианства действительно неумеренным образом предан был пороку сластолюбия, но из этого ничего не будет следовать, так как предан был вместе со всеми другими, а не исключительно против других. Но за тем, есть основания думать, что между Норманнами нашими Русскими или Киевскими во время Владимира уже не господствовало прежнего невоздержания и что и сам Владимир уже не был до принятия христианства тем сластолюбцем, какими могли быть его предшественники (и каким, может быть, и представляет его Титмар по общим слухам об этих последних). Малушу или Малку, мать Владимирову, за то, что она позволила себе вступить в связь с Святославом, Ольга отослала во гневе в село Будутино (Никон. лет. I, 54). Митр. Иларион, монах Иаков и преп. Нестор, когда говорят, что Владимира расположила к принятию христианства благодать Св. Духа, как будто устраняют мысль о нем, как о тяжком грешнике в язычестве (Когда второй говорит, что Владимир, став христианином, каялся о прежних грехах своих: „акы зверь бях, много зла творях в поганьстве и живях якы скоти наго“, то, может быть, намекает на языческое сластолюбие, а может быть — просто разумеет нечистоту языческой жизни, как таковой). Что касается до того, чтобы Владимир приводил к себе чужих замужних жен и растлевал девиц (подразумевается, — дочерей свободных людей), то Адам Бременский говорит: Capitali pena mulctatur (у Норманнов), si quis uxorem alterius congoverit aut vi oppresserit virginem, Lib IV c. 21. Для объяснения того, что Владимиру усвояется это привожение чужих жен и растлевание девиц, может быть, должны быть приняты в соображение те известия о Норманнах, что они, делая свои разбойничьи набеги на другие народы, uxores stuprabant, puellas devirginabant,— Dudo Viromandemis De moribus et actis primorum Normanniae ducum libri tres, Lib. I нач., y Миня в Патр. t, 141 p. 622).

147

Итак, нет оснований и вероятности предполагать, чтобы Владимир должен был сознавать себя тяжким грешником. Но если бы, наконец, даже и предположить это, то из сего не будет следовать того вывода, который делает преосв. Филарет. Мы не решим вопроса, для чего Бог терпит и допускает ложные религии: но то несомненный факт, что Он терпит их и допускает. А вследствие этого и в ложных религиях, так же как и в истинной, люди находят мир и утешение своим смущаемым совестям, хотя и воображаемые.

О начале княжения Владимирова в Киеве летопись говорит: «И нача княжити Володимер в Киеве един, и постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хорса-Дажьбога и Стрибога и Симарьгла и Мокошь; и жряху им, наричуще я боги, и привожаху сыны своя и дщери и жряху бесом и оскверняху землю требами своими, и осквернися кровьми земля Руска и холм-от» (холм тот). Приводя это известие в связь с известиями так называемой Иоакимовой летописи Татищева, C. М. Соловьев все дело о крещении Владимира представляет так: старший брат Владимира Ярополк был приверженцем христианства и покровителем его последователей, вследствие чего нелюбим был киевскими язычниками. Подняв войну на брата, Владимир объявил себя на стороне язычников и вследствие того, при помощи киевских недоброжелателей Ярополка, достиг победы над ним и великокняжеского престола. Обязанный достижением последнего партии языческой, Владимир ознаменовал начало своего правления самою усердною ревностью к язычеству... Но «русское язычество было так бедно, так бесцветно, что не могло с успехом вести спора ни с одною из религий, имевших место в юго-восточных областях тогдашней Европы, тем более с христианством». Все усилия Владимира (с дядей своим Добрыней) поднять сколько-нибудь язычество привели его только к тому, что показали ничтожество и несостоятельность последнего и указали ему путь к христианству, проповедники которого и предстали пред ним в лице киевских христиан Варягов.

Прежде всего, если Соловьев думает, что Владимир убедился сначала в ничтожестве и ложности язычества, а потом в истинности христианства, то он представляет дело, как мы говорили выше, совершенно неверно и совершенно невозможным образом со стороны психологической. Владимир мог убедиться в том и дру-

148

гом только одновременно, но никак не сначала в одном, а потом в другом (Если не ошибаемся, Соловьев представляет дело, приближаясь не по букве, а по смыслу к повести, помещенной в летописи, таким образом, что в виду религий юго-восточной Европы, которые все превосходили язычество, Владимир сначала убедился в ничтожестве последнего, а потом начал решать, которая из этих религий есть самая лучшая. Если так, то это совершенно несостоятельно). Затем, эпизод усилий Владимира поднять язычество (не в виду всех религий юго-восточной Европы, а в виду именно бывшего в Киеве греческого христианства) сам по себе не представлял бы ничего невероятного; но мы не можем допустить его потому, что он не представляется нам вероятным со стороны фактической. Не на основании мнимой Иоакимовой летописи Татищева, а само по себе совершенно вероятно предполагать, что Ярополк был человек, расположенный к христианству, но совсем неудобным, представляется предполагать то, что Соловьев предполагает далее. Если Ярополк, как говорит мнимая Иоакимова летопись,— «даде христианам волю велику» вопреки людям, т.-е. если он дал волю велику христианам, несмотря на вражду к такому его поведению дружины, которую нужно было бы разуметь тут под людьми, то это значило бы, что он решился действовать слишком самостоятельно. Но он погиб от руки Владимира всего 20—23-летним юношей: вероятно ли предполагать, чтобы в такие годы он показал такую самостоятельность? Если дружина его была решительно враждебна христианству, то и он сам, при всем расположении к христианам, не мог дать им воли великой, а следовательно — не мог возбудить против себя и дружины. Не говорим далее о том, что Соловьев решается предпочесть свидетельство мнимой Иоакимовой летописи Татищева положительному свидетельству настоящей первоначальной летописи, говорящей нам совсем другое 1), но спросим его, что будет значить: «Ярополк христианам даде волю велику»? Ярополк мог дать христианам только полную свободу; но мы знаем, что та-

1) Т.-е. говорящей, что Владимир взял Киев вследствие измены воеводы Ярополкова Блуда, прельстившегося на обещания Владимира, и при этом прямо прибавляющей, что Блуд сам было хотел убить Ярополка, но не решился это сделать, боясь граждан («сам мысля убити Ярополка, гражаны же не бе лзе убити eгo»: а мнимая Иоакимова летопись: «Ярополк не любим есть у людей, зане христианом даде волю велику»). Единоличную измену, подобную Блудовой, после встречаем мы в борьбе Ярослава с Святополком (Новг. I-я летоп. под 1016-м г.).

149

кою полною свободой они пользовались и во времена Святослава: что он мог прибавить к тому? Наконец, мы допустили выше вражду дружины к христианству, как нечто вероятное: но вероятна ли она, однако на самом деле? Дружина вовсе не была враждебна христианству при Игоре, Ольге и Святославе: с какой же стати она вдруг стала бы враждебна ему при Ярополке?

Когда летопись говорит о поставлении Владимиром в начале княжения кумиров в Киеве, то неизвестно, как понимать ее, — так ли, что Владимир сделал тут нечто обыкновенное, что делали и другие предшествующие князья, или так, что Владимир показал особенное усердие к язычеству и сделал дело необыкновенное. Вероятнее последнее, как это обыкновенно все и понимают. Но если это так, то следует думать, что подобное особенное усердие к язычеству автор летописи (или неизвестный позднейший его дополнитель, какового весьма вероятно подозревать тут) приписал Владимиру сам от себя и произвольно, руководясь тем же самым побуждением, по которому он делает его человеком невероятно сластолюбивым и развратным (речи о необыкновенном разврате Владимира и его ревностном усердии к язычеству составляют в летописи одно целое, — под 980 г.): он изобличает себя своими собственными показаниями. Он говорит, что Владимир поставил Перуна и прочих богов на холме вне двора теремного. Но мы положительно знаем из его же собственных слов, что Перун стоял там при Игоре 1). Следовательно, или Владимир не имел нужды ставить там Перуна, или он только заменил обветшавшую статую новою. Правда, летопись говорит, что Владимир не только сам поставил кумиры Перуна и других богов в Киеве, но подобное же велел сделать и Добрыне в Новгороде, из чего вероятнейшее заключение, по видимому, то, что это поставление не было делом обыкновенным. Однако и в Новгороде оно могло быть только тем же, чем в Киеве — или делом обыкновенным, или делом, не имеющим смысла. «И пришед Добрыня Ноугороду», говорить летопись, — «постави кумира над рекою Волховом, и жряху ему людье Ноугородьстии аки богу». Но разве Новгородцы не были прежде язычниками и не имели прежде кумиров? Что же может значить это поставление одного кумира, как не то, что в начале каждого княжения было принято поставлять в главнейших городах по но-

1) Летоп. под 945 г., о приведении Игоря к присяге послами греческими.

150

вому кумиру, или как не простую бессмыслицу, которая сочинилась у летописца (или его дополнителя) для его особенной цели?

Нет оснований отрицать и мы не отрицаем того факта, что при Владимире один раз принесена была человеческая жертва (при чем жребий случайным образом пал на христианина 1). Но в этом обстоятельстве нет никакого основания видеть доказательство особого языческого благочестия Владимира. Мы имеем положительные свидетельства как о том вообще, что человеческие жертвы были в обычае между Норманнами язычниками, так и о том в частности, что они были в обычае между Норманно-Славянами у нас в России до Владимира 2).

Не находя вероятным думать вместе с Соловьевым, чтобы Владимир в начале своего княжения имел причины быть и действительно был усердным язычником, мы думаем и видим основания думать, что он был человеком, расположенным к христианству с самого начала и с самого своего детства. Не на основании мнимой Иоакимовой летописи Татищева, как уже мы говорили выше, а само по себе вероятно предполагать это о старшем брате Влади-

1) В 983 г. Владимир пошел на Ятвягов (литовское племя, жившее на Запад от Дреговичей, в южной половине нынешней Гродненской губернии), победил их и взял их землю. Когда он возвратился в Киев и решил принести благодарственные жертвы богам, то старцы и бояре сказали: «бросим жеребий на отрока (юношу) и на девицу, и на кого падет жеребий, тех принесем в жертву богам». Жеребий отрока пал на сына одного Варяга, который пришел из Константинополя и был христианин. Посланные от народного веча потребовали у Варяга его сына; но этот отвечал на требование укоризнами языческим богам. Тогда пошло к дому все вече и, нашед его запертым, взяло его силой, а боярина с сыном растерзало (имена мучеников, не записанные у летописца, в позднейших проложных сказаниях — Феодор и Иоанн; относительно их погребения летописец говорит: «и не свесть никто же, где положиша я», но в настоящее время мощи сына, известные, не знаем почему, под именем мощей младенца Иоанна, тогда как из летописи ясно видно, что он был не младенец, — в киевских Антониевых пещерах. Церковная память мучеников — 12 Июля).

2) О человеческих жертвоприношениях у Норманнов: Ибн-Даста по изд. Хвольсона стр. 38, § 9, Dudo Viromandensis Lib. I нач., — в Патр., Миняt. 141 р. 621 нач.; еще свидетельства см. в исследованиях, замечаниях и лекциях Погодина, т. 3 стр. 316; из новых историков имеющийся у нас под руками Вебер говорит об этих человеческих жертвоприношениях у Норманнов, как о факте положительном (Menschenopfer blieben lange Nationalsitte Норманнов, — в Немецк. подл. изд. 14, В. I, S. 574, § 336). О сих жертвоприношениях у нас до Владимира — Лев диакон Калойск., кн. IX, гл. 6. (О них у западных Славян — Срезневского исследования о языческом богослужении древних Славян, Спб., 1848, стр. 76).

151

мировом Ярополке: но совершенно такая же вероятность предполагать то же и о самом Владимире. Вместе с Ярополком он был воспитан своей бабкой Ольгой. Если он был моложе Ярополка, который остался после Ольги лет 18-ти, то необходимо принимать, что моложе весьма не на много лет — года на два, не более, а возможно даже, что и не моложе, ибо он мог быть младшим сыном не по летам, а потому, что был рожден от наложницы; следовательно, имев Ольгу своею воспитательницей лет до 10—11, а может быть и более, он имел одинаковую возможность с Ярополком получить одно и то же с ним настроение мыслей. Но, повторяем, если мы допускаем как весьма вероятное, что Ольга успела сделать человеком, расположенным к христианству, Ярополка, то таковым же могла она сделать и Владимира. Нет никакой невероятности, а напротив есть вся вероятность думать так само по себе; но кроме того нас располагают думать именно так некоторые положительные указания. Из пяти законных жен Владимира, называемых летописцем (под 980 г.), четыре были христианки: Гречанка, две Чехини и Болгарка. Если бы Владимир в начале своего княжения считал себя обязанным казаться и на самом деле был усердным язычником, то, с одной стороны, что за средство угождать язычникам — брать в жены христианок, а с другой стороны — усердный язычник и в тоже время решительное предпочтение христианкам. Далее, если о Гречанке мы знаем, что она явилась в виде рабы, взятой на войне, то мы не знаем ничего подобного и едва ли имеем право предполагать об остальных трех. Предположите, что все три они были знатного происхождения и вышли замуж за Владимира добровольно, что предполагать есть вероятнейшее. С какой стати отцы-христиане имели бы охоту выдавать дочерей своих, а дочери-христианки с какой стати имели бы охоту идти замуж за усердного язычника?

Таким образом, и само по себе и на основании положительных данных, которые мы имеем, наивероятнейшим представляется думать то, что Владимир был человек более или менее расположенный к христианству с самого начала своего княжения. В Киеве были многие Варяги-христиане, и вот они и превратили его расположение к христианству в совершенную решимость принять его. Жены христианки, о которых мы сейчас говорили, конечно, не могли явиться при этом ничем иным, как усердными помощницами людей, старавшихся склонить его к христианству. Мы знаем, что

152

польский князь Мечислав I, обратившийся в христианство не задолго до Владимира, был убежден к его принятию именно своею супругой христианкой 1): отчего же до некоторой степени подобного не могло бы быть и у нас? 2).

У Игоря и Ольги достало ума понять превосходство христианства пред язычеством, и первый из них склонился на его сторону внутренно, а вторая решилась принять его открыто. Но для Владимира это было гораздо легче, чем для них обоих, ибо, кроме собственного ума, он имел пред собою их пример. А, следовательно, и вопрос: как убедился Владимир в превосходстве христианства пред язычеством, не требует никакого особенного разъяснения.

Итак, снова повторяем, наиболее вероятным представляется думать, что Владимир решился принять христианство не после напрасных усилий поднять язычество, а имев расположение к нему с детства и за сим с самого вступления на великокняжеский престол, — шел к нему, так сказать, прямым путем. Указанные нами выше обстоятельства дают знать, что усилия киевских Варягов-христиан окончательно склонить его на сторону христианства не могли быть особенно великими. Более или менее задолго до окончательной решимости принять христианство, более или менее вскоре после вступления на престол, Владимир берет жен-христианок: если при заключении этих браков у него уже не было внутренно решено стать христианином, то есть очевидная вероятность предполагать, что он был недалеко от такого решения. Ища себе в жены христианок, Владимир, очевидно, сам шел навстречу христианству, сам искал окончательного сближения с ним 3).

1) Домбровкою или (по латинскому переводу имени) Боною, дочерью чешского государя Болеслава I.

2) Женщинам вообще усвояется весьма немаловажная роль в распространениихристианства в Европе: обращение франкского короля Хлодвига приписывается его супруге бургундийке Клотильде; обращение англо-саксского короля Едильберта — его супруге франкской княжне Берте; обращение современных Владимиру венгерских королей Гейзы и Стефана (первого на половину, второго совсем) приписывается их супругам — сестре польского короля Адельгейде и сестре императора Гизле. Чехиням, супругам Владимира, кто бы они ни были, конечно, было известно о поведении и об успехе Домбровки в Польше, а потому им естественно было и подражать ей. Но, может быть, одна из этих Чехинь была даже прямо рода княжеского и приходилась Домбровке близкою родственницей, ибо если отдана была княжна за язычника Мечислава, то могла быть отдана и за Владимира. В сем последнем случае княжне младшей естественно было видеть как бы свое призвание в том, чтó удалось сделать княжне старшей.

3) Владимир женился не на одной христианке, а на нескольких, тогда как, конечно, знал, что у христиан принято иметь по одной жене: это, по ви-

153

Так кажется нам наиболее вероятным представлять себе дело о личном обращении Владимира в христианство. Но он не только сам принял ero, а решился вместе с тем совершить и чрезвычайно важный государственный переворот — сделать христианство верою всего своего народа.

Приняв веру истинную, Владимир, естественно, должен был воодушевляться желанием дать ту же веру и своему народу. Но, думаем, необходимо предполагать, что в этом последнем его решении принимали деятельное· участие и мотивы государственные, что он тут действовал не только как равноапостольный, но и как великий государь.

Народы, предназначенные к исторической жизни, живут благоустроенными государствами. Народы, только что начинающие жить государственно, обыкновенно, примыкают к народам, которые, начав жить давнее, служат в данном месте представителями этой государственности, чтобы по преемству историческому быть их наследниками. Новая история нашей части света или Европы состоит в том, что новые, явившиеся в ней для государственной жизни, народы примкнули к состоявшим на лидо представителям этой жизни — Грекам и Римлянам, чтобы составить одно с ними и продолжить мир греко-римский. У каждого из новых европейских народов настоящая государственная жизнь начинается со времени принятия им христианства. С одной стороны, это значит, что народы заимствовали стремление к таковой жизни и самую эту жизнь от Греков и Римлян, смотря потому, от тех или других получили христианство, а с другой стороны или на оборот — это значит, что у каждого из народов христианство было вводимо такими государями, которые сознавали необходимость водворения в своих странах государственной жизни. Такой государь в лице Владимира явился и у нас на Руси.

Мы не имеем сведений о государственном характере Игоря, чтобы отвечать на вопрос: присоединялось ли у него к личному убеждению в превосходстве христианства пред язычеством и созна-

димому, не показывает, чтобы он шел навстречу христианству. Но требовать от язычника, чтобы он совсем стал христианином прежде обращения в христианство, было бы притязательно (Как отцы христиане имели охоту выдавать дочерей своих за человека многоженного, это не совсем понятно; но это не совсем понятное есть факт, а из сего следует только то, что в древних нравах не все для нас понятно).

154

ние необходимости последнего в видах государственных. Судя о нем по жене его Ольге, вероятнее отвечать да, чем нет. Но как бы то ни было, он не мог думать о том, чтобы переменить веру государства, когда не мог отважиться и на то, чтобы лично сделаться христианином открытым. Преемником Игоря был сын его Святослав. Это был, если угодно, отважный и блестящий рыцарь, а если угодно — пустой искатель приключений, во всяком же случае — всего менее настоящий государь. Он не только не мог думать о том, чтобы совершить великую государственную реформу посредством введения христианства, но напротив того его норманнские стремления, всю основу которых составляло право кулака и меча, были совершенно враждебны христианским понятиям о гражданственности. Владимир представляет решительную противоположность со своим отцом. Это ни малейше не удалый рыцарь, но государь-собиратель и строитель земли в строгом и точном смысле этого слова. Он ведет очень много войн, но война для войны не имеет для него смысла, и все войны ведутся им исключительно для целей государственных, для расширения или для охранения пределов государства. Один раз в своих завоевательных стремлениях он увлекается за пределы благоразумия, подчиняет себе народ, который он не в состоянии был держать своим данником, — он сознается в этом и спешит оставить народ в покое: предприняв в 985-м году бесполезный поход на Болгар и одержав бесполезную над ними победу, он спешит заключить с ними мир и удалиться, ибо сознает с своими советниками, что «сим дани ему недаяти». Поход на Царьград после Олега и Игоря стал для князей Киевских, так сказать, традиционным средством добыть себе славы; но мы видим, что Владимир не имеет ни малейшего и помышления об этом славном, но бесполезном, походе. После войн, предпринятых исключительно в видах пользы государственной, Владимир был занят тем, что и должно составлять занятие истинного государя, именно — строением и нарубанием или заселением городов вокруг своей столицы и советованиями с своею дружиной «о строи земленем и о уставе земленем». В немногих словах летописи: «и бе Володимер думая (с дружиной) о строи земленем и о уставе земленем» сообщается нам несомненное известие, что Владимир был истинный государь, поставлявший целью своей деятельности благоустроение государства и усердно об этом заботившийся. Наконец, приведенное нами выше известие Никоновской летописи о том, что

155

Владимир посылал послов в другие страны для осмотра быта и жизни других народов, если только мы согласимся признать это известие за истинное, невольно напоминает о Петре Великом и дает нам знать, что Владимир принадлежал не просто к числу истинных государей, но именно к числу тех истинных государей из ряду вон, к которым и этот последний. Но если все это так, то Владимир, лично приведенный и пришедший к убеждению в превосходстве христианства над язычеством, не мог не прийти к убеждению и в государственной необходимости ввести его в своей стране вместо язычества. Русь X века было бы совершенно несправедливо и неосновательно представлять себе такою отчужденною от других и самозаключенною, как это было, например, в XVI — ХVII веке: напротив, в то время Русские считали себя вполне принадлежащими и на самом деле вполне принадлежали к семейству европейских народов, составляя совершенно столько же живой его член, каким мы опять потом стали после Петра Великого и каким состоим в настоящее время. Но принадлежа и желая принадлежать к семейству европейских народов, мы оказывались в нем, так сказать, уродом. Все другие европейские народы, за исключением только нас да еще Венгров, были уже христианскими и начали жить тою новою гражданскою жизнью, которую получили вместе с христианством и которая решительно отделяла их от народов языческих, как особый нравственный мир. Чтобы войти в этот мир, чтобы стать такими же, как все, и не составлять из себя особняка, и нам ничего не оставалось более сделать, как последовать примеру других и стать христианами. В своем постепенном движении с Запада на Восток христианство дошло уже непосредственно до нас: перед тем оставались впереди нас Поляки, но в 966-м году, т. е. за 12 лет до восшествия Владимирова на престол, и они приняли христианство, и таким образом очередь передали нам. Человек с истинно государственными способностями, государь с отличающею великих людей способностью понимать требования времени, Владимир понял настоявшую России необходимость стать страною христианскою для того, чтобы сделаться страною вполне европейскою, и это политическое убеждение, соединяясь с прямым и непосредственным желанием дать народу истинную веру, и произвело то, что он не только сам принял христианство, но решился сделать это последнее верою и своего государства.

Представителями христианства, от которых Владимир мог заимствовать его, были в то время Греки и папа. Если бы прихо-

156

дили к нему миссионеры от одних или от другого, то он и принял бы христианство от той стороны, миссионеры которой убедили бы его сделать это 1). Но обратителями Владимира были киевские Варяги-христиане. Их собственное христианство было происхождения константинопольского 2); но так как в то время Греки и латиняне составляли еще две половины одной православной церкви, ибо разделение случилось несколько позднее, и так как они сами — Варяги не имели ни малейшего личного интереса в том, чтобы убеждать Владимира принять христианство именно от Греков, то необходимо предполагать, что, убедив его принять христианство, они затем оставили совершенно на его собственную волю — от кого принять. Таким образом необходимо думать, что для Владимира не был решен заранее, а долженствовал быть решен им самим вопрос: от кого принять ему христианство. Владимир решился креститься от Греков, а не от папы. Само-собою разумеется, что он решил для себя вопрос не с богословской точки зрения, ибо, намереваясь принять христианство, он еще не был богословом, да если бы и был, то самого вопроса, как такового (как богословского вопроса), еще не существовало, так как Греки и латиняне, как мы сказали, еще составляли тогда две половины одной и той же православной церкви. Ближайшею причиной, побудившей Владимира предпочесть Греков папе, конечно, было то, что последний был весьма далеко от нас и до того вре-

1) Впрочем и тут, собственно говоря, оставалась бы для Владимира полная возможность выбора. Посол греческий или папин убедил бы его в истинности христианства; но так как Греки и латиняне тогда еще составляли две половины одной и той же православной церкви, то ни тот ни другой посол, конечно, не стал бы доказывать ему, что противная сторона есть еретическая, вместе с которою невозможно спасение (хотя в повести о крещении Греки и заставляются делать это относительно латинян). Тот или другой посол, конечно, убеждал бы Владимира принять христианство именно своей стороны (ибо, как мы уже замечали, кроме общего православия, была еще разделявшая людей власть); но убеждал бы не доводами богословскими, а теми или другими соображениями сторонними; а в этих последних был компетентен и сам Владимир (Заметим здесь кстати: кто хотел бы настаивать на действительности прихода к Владимиру послов или миссионеров в тех видах, что сим приходом объясняется — почему Владимир принял православие, а не латинство; тот из сейчас сказанного может видеть, что приход тут не служит ни к чему).

2) Если иному читателю может припомниться, что варяжская вера была у нас впоследствии синонимом латинской, то на это должно сказать ему, что латинская вера стала варяжскою с начала XI века, когда Норвегия и Швеция, откуда были Варяги, обратились из язычества в латинское христианство.

157

мени мы не бывали с ним ни в каких сношениях, между тем как Греки были почти наши соседи и у нас издавна были с ними самые деятельные и живые связи и сношения, и что самое положение нашей страны на Востоке указывало нам именно на христиан восточных. Но и более глубокие политические соображения должны были заставить Владимира уклониться от святого отца. Крестившись от лапы, Владимир вступил бы в многочисленный сонм окружавших его государей, мог бы получить королевский венец — все это было очень лестно... Но, с другой стороны, вступив в сонм, он был бы в нем младшим и последним; вступив в этот сонм, он сделался бы весьма ограниченным в своей свободе его членом. Напротив, крестившись от Греков, Владимир оставался сам-по-себе, сохранял себе всю свою свободу и не подвергал себя никакой опасности быть в мальчиках и на послугах у других... Над суждениями и делами человеческими высится Божественный Промысл, невидимо управляющий ими. Принимая христианство, мы не могли выбирать между православием и неправославием (не могли не только потому, что были не в состоянии, но и потому, что неправославия еще не было): по устроению Промысла мы очутились стоящими на десной стороне первого.

(В сфере небогословской и нецерковной обыкновенно или, по крайней мере, большею частью думается, что принятие нами веры от Греков имело своим следствием наше многовековое невежество со всеми его печальными плодами. Это невежество, конечно, есть факт; но ниже мы увидим, что в суждениях об его причинах мы далеко не справедливы).

Спустя два года после собственного крещения, Владимир решился приступить к крещению всего народа. Прежде чем делать это, он решился войти в сношения с Греками, так как для будущей Русской церкви ему нужна была от последних высшая иерархия, т. е. епископы с митрополитом или каким-либо другим предстоятелем во главе. Для сей цели Владимиру, по-видимому, надлежало отправить к Грекам посольство с изъявлением своей нужды и с просьбой об ее удовлетворении. Но он поступил иначе: он отправился войной на греческий город Херсонес Таврический или Корсунь, изъявил непреклонное намерение взять его и только в качестве победителя завязал с Греками сношения. Как понимать этот странный поступок Владимира? Обыкновенно говорят, что гордость могущества и славы не позволяла Владимиру унижаться в рассуждении Греков и являться перед ними в роли просителя, что

158

явившись к ним просителем, а не победителем, он мог справедливо опасаться унижения и оскорбления от византийского высокомерия, и при этом ссылаются на пример Ольги (Карамз. и преосв. Филар.). Но когда предполагают во Владимире гордость могущества и славы и крайнюю щекотливость этой гордости, то представляют его себе каким-то Тамерланом, завоевателем полусвета, чего на самом деле вовсе не было и без чего предполагаемая в нем гордость становится совсем невероятною, заставляя воображать его человеком до последней степени смешным. Гордость Владимира, правда — одержавшего довольно много побед, но побед особенно достославных, и считавшего себя сильным брать дань только с народов, носящих лапти, а не сапоги 1), — если эта гордость действительно была в нем, долженствовала быть весьма умеренною, и при той ее степени, в какой она может быть в нем воображаема, он ничего не мог видеть для себя унизительного в том, чтобы обратиться к Грекам с просьбою. Когда говорят о византийском высокомерии и самомнении, то говорят совершенную правду. Но, во-первых, это смешное и притязательное на наш взгляд высокомерие вовсе не могло казаться таковым Владимиру и его современникам, которые видели в империи не жалкую руину и не внутреннюю пустоту под наружным блеском, а нечто совсем другое, и которые, не имея никаких притязаний равнять себя с нею, должны были питать к ней всевозможное уважение. Во-вторых, совершенная неправда, будто это высокомерие, доходя до настоящей глупости, дозволяло себе положительно оскорблять варваров, когда они появлялись к Грекам в виде просителей, и будто такое именно оскорбление потерпела Ольга в свой приезд в Константинополь. Мы уж говорили выше, что с Ольгой ничего оскорбительного в Константинополе не случилось, что она была принимаема там совершенно подобающим образом: с какой же стати опасался бы оскорблений Владимир? Притом, когда ссылаются на это небывалое оскорбление, то странным образом считают нужным представлять дело так, что как будто и Владимир должен был сам лично отправиться в Константинополь. Таким образом, ни гордость Владимира, ни опасение оскорблений со стороны Греков вовсе не могут изъяснить странный и загадочный поступок Владимира. В чем же могло быть дело? Во-первых, не невероятно думать, что Владимир опасался со

1) Поход на Болгар 985 г.

159

стороны Греков некоторых притязаний и хотел их заранее и решительно отстранить. Греки были не папа; однако и у них была весьма сильная наклонность смотреть на народы, принимавшие их веру и становившиеся в церковную от них зависимость, как на народы себе подручные и в отношении политическом, как на своих вассалов. В начале IX века Руссы Таврические приняли от Греков христианство, и патриарх Фотий спешит назвать их подданными империи, хотя они вовсе и не думали о подданстве 1). Императоры константинопольские, как это мы имеем право думать по некоторым указаниям, включали имена народов, содержавших православную веру, в свой титул, считая их как бы вассальными себе и как бы притязая быть по отношению к ним тем же, чем был император западно-римский или немецкий по отношению к своим курфюрстам и князьям 2). Не невероятно думать, что у Владимира было опасение подобных притязаний от Греков и что оно то между прочим и заставило его явиться в первый раз пред ними с мечем победителя в руках, ибо по отношению к победителю уже не могли иметь места никакие притязания. Во-вторых, необходимо думать, что дело было в том желании Владимира вступить в брак с греческою царевной, сестрой константинопольских императоров, которое он изъявил после взятия Корсуни. Для варвара и владетеля варварской страны, каков был Владимир, получить руку греческой царевны была вещь весьма нелегкая, и если Владимир хотел этого, то он действительно должен был воевать с Греками и предъявлять им свое желание только в качестве победителя. Браки с варварами, естественно, должны были чрезвычайно оскорблять гордость Греков 3); выход замуж за варварских князей, естественно,

1) См. выше выдержку из Окружного послания Фотиева.

2) В половине XIV в. султан египетский титулует императора константинопольского в своем послании к нему: rex Graecoram, rex Bulgarorum, Asaniorum, Blachorum, Rhossorum et Alanorum (Stritter, Memorr. popp. II, 1027). Следует думать, что султан повторяет титул, который император сам усвоял себе (решительное подтверждение наших предположений встретил A. С. Павлов у одного греческого писателя ХIV века, см. в его издании: Памятники древне-русского канонического права, ч. I, второго счета стр. 273 прим.).

3) См. Константина Порфирогенита De administrando imperio, с. 13, где нарочито трактуется о сем. Когда император немецкий Оттон I в 968 г. искал руки старшей сестры нашей Анны для своего сына, то даже ему отвечали: Inaudita res est, ut porphygoreniti porphyrogenita, hoc est in purpura nati filia in purpura nata, gentibus misceatur, Liutprandi Legatio, c. 15.

160

должен был представляться делом ужасным для греческих царевен; поэтому, само собою понятно, что Греки заключали подобные браки только в случае настоятельной нужды, в особенности такие из них, когда не сами женились на варварских княжнах, а своих княжон должны были выдавать за варваров. Но для чего мог быть нужен Владимиру этот брак с греческою царевной, которого он так усиленно добивался? Предположить, чтобы для удовлетворения простого тщеславия состоять в родстве с императорами, было бы очень мелко, и настоятельная энергия в достижении ничтожной цели заставляла бы предполагать во Владимире человека совсем пустого. Чтобы эта энергия получила смысл, необходимо предполагать что-нибудь большее, какую-нибудь действительную, сознававшуюся Владимиром, нужду. Необходимо, по нашему мнению, предполагать то, о чем мы говорили немного выше, именно — что при обращении в христианство всего народа у Владимира нераздельно шли с заботами религиозными заботы государственные, что, решившись крестить свой народ, он не только хотел дать ему веру истинную, но и ввести его в семью народов цивилизованных, что он хотел сделать его не только народом христианским, но и Европейским во всем смысле этого слова. При этом последнем предположении для нас будет совершенно понятно желание Владимира — во что бы то ни стало вступить в брак с греческою царевной. Греки имели стать цивилизаторами Руси, и для Владимира чрезвычайно важно было, чтоб они имели добросовестную охоту быть цивилизаторами возможно усердными, чтобы они без задних мыслей имели расположение желать Руси всего лучшего. Но как было этого достигнуть? Ясно, что брак с греческою царевной представлялся наилучшим к этому средством: вступив с императорами греческими в родство, он тем приобретал бы их неподдельное и возможно усердное доброжелательство 1).

Взяв Корсунь 2), Владимир немедленно отправил посольство в Константинополь к тогдашним императорам Василию и Констан-

1) Чтобы не показалось читателю странным предполагаемое нами опасение Владимира, что Греки не захотят стать цивилизаторами Руси, напомним ему XV—XVI век нашей истории, когда западные наши соседи обнаруживали такое нехотение.

2) Время, избранное Владимиром для похода на Корсунь, обнаруживает в нем то благоразумие, о котором говорили мы выше: он предпринял его, когда императоры константинопольские, по случаю явившихся бунтовщиков (Склира и потом Варды Фоки), находились в весьма стеснительном положении. — Рассказ летописи о взятии Владимиром Корсуни см. в приложении к этой главе.

161

тину, с одной стороны — прося для имевшей вслед за сим явиться Русской церкви того, что ей было нужно от Греков, а с другой стороны — себе прося в замужество сестру императоров, царевну Анну 1). Желание ли возвратить Корсунь, опасение ли угрозы Владимира, как говорит автор его Жития и вслед за ним повесть о крещении, явиться под Константинополем, а всего более, вероятно, как говорят летописцы греческие, желание и настоятельная нужда получить от Владимира военную помощь против явившихся тогда и грозивших сильною опасностью бунтовщиков 2), заставили императоров согласиться на желание Владимира вступить с ним в родство. Женившись в Корсуни на сестре императоров 3) и затем

1) Анна родилась 13-го Марта 963-го года (Krug’s Chronologie d. Byzantier, SS. 318 и 328), следовательно, в 989-м г., когда Владимир взял Корсунь, ей было 26 лет.

2) Варды Фоки с товарищами. Греческих летописцев см. в приложении к этой главе.

3) По житию Владимир крестился в Корсуни, то есть, венчался браком с царевной Анной, в церкви св. Иакова; по Лаврент. списку повести — в церкви св. Василия. Мы полагаем, что вместо того и другого должно быть считаемо правильным показание Ипатского списка повести, по которому он крестился в церкви св. Софии. Есть основания полагать (мы укажем их ниже), что кафедральным храмом Корсуни была церковь св. Софии; но Владимир венчался, конечно, в кафедральном храме ибо, не говоря о другом, венчание совершал, конечно, сам епископ. — Не сделав выше замечания об языческих женах Владимира, сделаем его здесь. На вопрос об этих женах, очень неважный сам по себе, но возбуждающий любопытство иных, мы не можем отвечать совершенно ничего положительного, потому что совершенно ничего положительного не знаем. Если принимать, что Владимир крестился тайно от народа, то нужно будет думать, что, пока он не объявил себя народу в качестве христианина, он не отпускал их от себя, а только перестал иметь своими настоящими женами, начав довольствоваться как таковою настоящею женой — которою-нибудь одною из них (а относительно того — венчался или не венчался с этою одной христианским браком, ничего не можем сказать). Когда он женился на греческой царевне, конечно, всех жен отослал от себя со включением и помянутой одной. Что касается до того, как он их устроил, то относительно тех из них, которые хотели идти замуж, можно думать, что он выдал их за бояр, а относительно тех, которые не хотели идти замуж, необходимо думать, что он устроил им приличное существование (Единственно известная из всех жен по имени есть Рогнеда, дочь Рогвольда Полоцкого, которая принадлежала к последней, сейчас указанной, категории, которую, по словам летописца, — под 980-м г., Владимир посадил близь Киева на Лыбеди, где после было сельцо Предславино, и которая умерла в 1000-м году (Легенду о ней, как она хотела было убить Владимира, изменившего ей в любви, см. у Карамз. I, 126 нач.). А под умершею в том же году Малфридью, как это записано в летописи

162

или на самом деле получив или — как должно думать (о чем сейчас ниже), — только обнадеженный получить немедленно вслед за сим митрополита и епископов для будущей Русской церкви, а во всяком случае получив и взяв с собою нужное количество священников, Владимир возвратился в Киев, чтобы приступить к крещению всего своего народа.

Владимир крестился (сам лично) в 987-м году, Корсунь была взята им через два лета на третье после крещения в 989-м году 1).

Общее крещение народа, к которому приступил Владимир после возвращения из Корсуни, само собою разумеется, было начато с Киевлян. Этот первый приступ к нему, как заставляют верить свидетельства, был сделан без митрополита и епископов, с одними только священниками; т.е. на основании свидетельств выходит так, что Владимир не привел сам митрополита и епископов, а что они были присланы к нему спустя только некоторое время после его возвращения, и что он крестил Киевлян с бывшими у него и привезенными им священниками, не дожидаясь их (митрополита и епископов) прибытия. Житие Володимера неизвестного автора и за ним повесть о крещении, читаемая в летописи, говорят, что Владимир взял с собою из Корсуни попов, но не говорят, чтобы взял митрополита и епископов. Потом, о крещении Киевлян они говорят, что Владимир совершил его с попами (царицыными и корсунскими), и не говорят, чтобы с митрополитом и епископами. Если бы автор жития, которое повторяет повесть, руководствовался только своими соображениями, то ему естественно было бы предположить, что Владимир сам вместе с собою привел митрополита и епископов. Если же он не говорит о последних, говоря только о попах, то заставляет предполагать, что он вос-

Лаврентьевской, вероятнее, кажется, разуметь мужчину, какого-либо знатного боярина, Малфрида, как это записано в летописи Ипатской и за нею в позднейшей Никоновской; в последней под 1002-м т. уже совершенно ясно: «преставися Малвред сильный» — т. е. один из богатырей, рыцарей Владимировых).

1) По свидетельству монаха Иакова, Владимир взял Корсунь через два года на третий после своего крещения, которое имело место в 987-м г., а по свидетельству летописцев греческих и арабских, он оказал военную помощь императорам Константинопольским, что было после взятия Корсуни, или до Апреля месяца 989-го года или в этом месяце (см. выше). Стоящий в летописи 988-й год, если принять за справедливое известие жития Владимирова, что он осаждал Корсунь шесть месяцев, будет действительным годом его отправления в поход.

163

производить в этом случае какие-то имевшиеся у него положительные свидетельства (может быть, запись, читавшуюся в летописи; может быть, запись, читавшуюся где-нибудь в другом месте). Сказание о крещении Новгородцев, читаемое в позднейших редакциях первоначальной летописи, 1) хотя и не с совершенной определенностью, однако дает знать, что митрополит и епископы прибыли в Россию только уже в 991-м году. «В лето 6499 (991), — читаем в нем, — крестився Володимер и взя у Фотия патриарха у царьградского первого митрополита Киеву Леона и Новгороду архиепискупа 2) Якима Корсунянина... и приде (в сем 991-м г.) к Новугороду архиепискуп Яким»... Летопись можно, правда, понимать таким образом, что она говорить только о приходе в 991-м г. епископа Иоакима в Новгород, оставляя неизвестным то, когда он прибыл с митрополитом из Константинополя в Киев. Но вероятнее и прямее понимать ее так, что и самый приход митрополита с епископами она относит к тому же 991-му году.

Выбор кандидатов в митрополиты и епископы (с набором чиновников или клирошан к каждому из них), который на первый раз, как это необходимо предполагать, производился с особою тщательностью, был делом нелегким. А поэтому и нет ничего удивительного, что с присылом митрополита и епископов могли значительно замедлить. Что же касается до крещения Киевлян (именно одних только их), то Владимир, имея у себя готовых священников, которых бы мог дать крещенным, не имел нужды дожидаться прихода митрополита и епископов.

В Корсуни, с переговорами о браке и с самым его совершением, с переговорами об устройстве церковного управления, с набором священников и других необходимых людей, Владимир имел весьма немало дела. Поэтому, нужно думать, что он пробыл в ней более или менее долгое время и что возвратился из нее в Киев или только в самом конце 989 г., или даже в следующем 990 г. Так как нет оснований и нельзя предполагать, чтобы по возвращении он действовал с поспешностью и тотчас же совершил крещение Киевлян, как только прибыл в Киев: то вообще представляется необходимым принимать за год этого крещения 990-й год (четвертый от собственного крещения Владимирова).

1) Собр. летт. V, 121 и VII, 313.

2) Архиепискупа — позднейшая поправка вместо епискупа; о патр. Фотии см. ниже.

164

Житие Володимера неизвестного автора и за ним повесть о крещении, помещенная в летописи, представляют дело о крещении Владимиром Киевлян таким образом, что — возвратился из Корсуни, сокрушил бывшие в городе идолы, отдал в один прекрасный после сего вечер приказ явиться всем на другой день поутру на реку для купания (что есть крещение как внешнее действие) в новую веру, — и сделал людей из язычников христианами, т.-е. представляют дело таким образом, будто вся недолгая история состояла в том, что приказал и исполнено. Вслед за Житием и повестью и новые исследователи большею частью таким же образом представляют себе крещение Владимиром как Киевлян, так и всего вообще народа: в Киеве—приказал и исполнено; в других городах — приходил, приказывал и было исполняемо. Позволяем себе с полною уверенностью думать, что это было не совсем так. Когда предстояло крестить целый народ, то, конечно, не могло быть и мысли о том, чтобы везде наставить в вере всех и каждого; в подобных случаях уже по неизбежной необходимости большая часть людей исполняет простой приказ. Но если не было возможности нигде наставить всех, то была возможность везде наставлять некоторых, которые бы своим сознательным поведением в перемене веры могли служить своего рода доказательством для других; была возможность если не вполне, то по крайней мере до некоторой степени везде вводить новую веру таким образом, чтобы ее принятие представлялось не делом принуждения, а делом свободы и убеждения. Предполагать, чтобы Владимир при обращении народа в христианство не хотел делать того возможного, что требовалось всякими доводами разума человеческого и что вместе требовалось достоинством и самой новой веры, значило бы воображать его себе одним из тех деспотов, которые, зная только одно: «приказываю и исполняй», не хотят давать ни малейшего места свободному убеждению даже и там, где от него не могло бы быть ничего, кроме пользы, и где бы оно было желательно и для них самих. Монах Иаков, влагая в уста Владимиру, стоявшему под осажденной Корсунью, молитву к Богу: «Господи Боже, Владыко всех! Сего у Тебе прошу, даси ми град, да прииму и да приведу люди крестьяны и попы на свою землю, да научат люди (моя) закону крестьянскому», дает нам прямо знать, что Владимир хотел вводить, а следовательно и вводил, христианство в своем народе не только посредством принуждения, но и посредством научения.

165

О том, что только предполагается, само собою понятно, не может быть никаких положительных речей. А следовательно, мы не можем сказать ничего положительного и о том, каким образом Киевляне были приготовляемы Владимиром к крещению. Можно предполагать, что народу приказано было собираться на сходки, — что таких сходок назначено было несколько в разных частях города, — что в продолжение того или другого времени они происходили регулярно, в определенные сроки, и что таким образом они представляли из себя как бы временные училища (огласительные школы) для взрослых. Можно и должно предполагать, что на те отдельные лица, которые по тем или другим причинам имели особенный авторитет между своими согражданами, было обращено особенное внимание, — что лица эти, имевшие влиять на других своим примером и словом, были собираемы на особенные сходки, на которых они были наставляемы в христианстве и убеждаемы к его принятию с особою старательностью и людьми особенно на это способными.

Принимая за совершенно вероятное сейчас сказанное, мы находим не невероятным сделать еще предположение. Греческие священники, приведенные Владимиром из Корсуни, были люди способные к учительству; но они не знали русского языка и могли объясняться только через переводчиков, что в приложении к делу учительства весьма неудобно. Чтобы иметь возможность надлежащим образом учить крещаемых, должны были найти священников, которые бы могли говорить с народом его собственным языком и которые бы таким образом совершили его оглашение под руководством священников греческих. Таких священников отчасти уже представляли собою священники киевских Варягов-христиан, бывшие в Киеве перед сим; но этих священников сравнительно и на все число имевших креститься было слишком мало. Если бы в помощь к ним не могло быть найдено других священников, способных быть учителями со стороны языка, то, конечно, должны были бы удовольствоваться и ими одними и тем, что они могли сделать. Но эти другие священники могли быть найдены, и именно — во-первых, у Болгар, во-вторых, прямо у Русских, — других Русских, особых от наших Киевских и ставших христианами прежде этих последних. Ранее или позднее, Владимир должен был приобрести от Болгар славянские богослужебные книги. А если так, то естественнее думать, что он позаботился о них прежде крещения народа, чтобы к сему последнему иметь уже их на лицо. Но приобретая

166

от Болгар книги, Владимир имел готовый случай, чтобы приобрести вместе с тем и священников, которые могли бы быть приготовителями его народа к христианству. Если бы кому-нибудь представилось, что Владимир не вдруг мог обратиться мыслью к Болгарам, то летопись положительно отвечает нам, что он хорошо был знаком с ними еще до крещения: в 985 г. он имел с ними или с преддунайскою частью их войну 1), затем прежде или после этой войны он женился на Болгарке. Другие Русские, особые от Киевских и ставшие христианами прежде их, у которых Владимир мог взять священников, были Венгерские или Угорские Русские, которые жили и до настоящего времени живут по ту сторону Карпат в северо-восточной Венгрии и которые были обращены в православное христианство, как мы замечали выше, за целое столетие до нас. Язык единоплеменных нам Болгар довольно близок

1) Карамзин полагает что война 985-го г. была с Болгарами Камскими. Но это совершенно неосновательно. Летопись говорит о походе: „Иде Володимер на Болгары с Добрынею с уем своим в лодьях, а Торки берегом приведе на коних“. Если бы Владимир ходил на Болгар Камских, то он бы плыл по Волге, а Торков привел бы берегом той же реки; но сказать просто „иде в лодьях“ и „берегом приведе“, когда от Киева добраться до Волги было так далеко, было бы со стороны летописца в высшей степени странно. Потом, в X веке по берегу Волги, покрытому непроходимым лесом, вовсе невозможно было проводить конницы (Никоновская летопись, точно обозначая Болгар, с которыми воевал Владимир в 985-м г., называет их Низовскими, что значит именно Дунайских, ибо они были внизу от Киева, как Киев внизу от Новгорода и Смоленска, — Ипатск. лет. 2 изд. стр. 87, 253 и 259, Дополн. к Акт. Ист. т. I, стр. 4 col. 2). Что касается до знакомства Русских с Дунайской Болгарией во времена Владимира независимо от личных отношений к ней последнего, то ежегодные торговые караваны их, отправлявшиеся из Киева в Константинополь, обыкновенно делали на пути привалы в нескольких приморских городах Болгарии (Конст. Порфирог. De administr. imper., с. 9), при чем был веден с нею по пути более или менее обширный торг [Святослав под 969-м г.: в Переяславец из Руси идут скора и воск, мед и челядь. — В 985-м г. часть Болгарского государства, находившаяся между Дунаем и Балканами (нынешняя Болгария), была во власти Греков, см. ваш Краткий очерк истории правослл. церквей Болгарской, Сербской и Румынской, стр. 8; но по сю сторону Дуная Болгарам издавна принадлежали в том или другом значительном объеме Валахия с Молдавией. Когда Греки завоевали сейчас указанную нами часть Болгарского государства, то за дунайская (а по отношению к нам — преддунайская) часть владений, — эти Валахия с Молдавией, — или осталась за Болгарскими государями или же объявила себя самостоятельной. Часть сей-то части владений, принадлежавшей ли тогда Болгарским государям или бывшей самостоятельною, и хотел, как нужно думать, подчинить своей власти Владимир в 985-м г.].

167

к нашему русскому, а в древнее время был и еще ближе, однако же, во всяком случае, не на столько, чтобы Болгарин и Русский могли понимать друг друга с первого слова. Но эти Угорские или Венгерские Русские были совсем те же Русские, что и мы, и даже говорили одним наречием с Киевлянами, — так называемым теперь малороссийским; следовательно, они как раз представляли собою то, что нужно было Владимиру. Они были непосредственными соседями нашей Червонной или Галицкой Руси, и Владимир не мог не знать о них; а потому, предполагая вероятным, что он позаботился приобрести священников из Болгарии, нельзя не предполагать столько же и даже более вероятным, что он позаботился приобрести последних и от них — Венгерских Русских.

Как совершено было Владимиром крещение Киевлян, мы не знаем. Очень может быть, что дело происходило подобно тому, как оно представляется в Житии Володимера и в повести, помещенной в летописи, а именно — что все жители города крещены были единовременно (а не по частям), что они явились на место крещения, которым была река, в назначенный день, по приказанию князя. Только при этом совсем невероятным образом представляют дело Житие Володимерово и повесть, когда говорят, будто (все) «людье (слышав приказание князя) с радостью идяху, радующеся и глаголюще: аще бы се не добро было, не бы (-ша) сего князь и боляре прияли» 1). Должно думать, что огласительная проповедь священников принесла весь свой плод и что более или менее значительное количество людей было убеждено посредством нее и приведено к сознанию в ложности язычества и истинности христианства: все такие люди, очень может — представлявшие собою не совершенное меньшинство в общей массе, нет сомнения, с величайшею радостью и сердечным ликованием шли исполнить приказание креститься. Необходимо предполагать, что было весьма немалое количество таких, которые, хотя сами сознательно и не были убеждены в превосходстве христианства пред язычеством, но предпочитали своему суждению суждение высших и покорно шли креститься, действительно говоря то, что житие и повесть влагают в уста всем. Но затем необходимо и всякое правдоподобие требует предполагать, что было некоторое, а может быть—и немалое, количество таких, которые остались глухи к проповеди и в глазах которых князь и бояре были

1) Житие и повесть противоречат сами себе, когда говорят, что при низвержении Перуна „плакахуся его невернии людье“.

168

отступниками от староотеческой веры. Одни из таких могли быть заставлены повиноваться угрозами или даже прямо силой, а другие, вероятно, не были заставлены никакими средствами и — или искали спасения в бегстве 1) или сделались, так сказать, языческими мучениками. Митрополит Иларион, молча о последнем разряде упорных, ясно говорит о первом: «да аще кто и не любовью, но страхом повелевшего, крещахуся, понеже бе благоверие его со властью сопряжено». 2).

Вслед за крещением Киевлян или непосредственно перед ним, как необходимо само собою разуметь, Владимиром были сокрушены в Киеве языческие идолы, находившиеся на местах общественных мольбищ, и тотчас же затем было срублено потребное и возможное на первый раз количество христианских церквей. Специальный вопрос составляет то, когда была построена церковь в честь ангела Владимирова св. Василия, поставленная на месте того Перуна, который находился на холму близ двора загородного терема, т. е. после собственного крещения Владимира или уже после крещения всего народа? Представлялось бы вероятным думать, что своего ангела Владимир почтил тотчас после своего крещения; но так как летописец весьма ясно дает знать, что холм, на котором стоял Перун с

1) Татищев, по своему обычаю, выдает это предположение за положительный факт (II, 75 нач.).

2) По житию Володимера неизвестного автора-Грека, о котором мы говорили выше, и по другому житию его же — проложному, общее крещение Киевлян было совершено в реке Почайне; по повести же, помещенной в летописи, — в Днепре. Проложное житие, точнее определяя на Почайне место крещения, говорит: „и оттоле наречеся место святое, идеже ныне церкы есть Петрова“ (в одном сборнике XVI века, в статье: Сказание о первых князех русских: церковь святого апостола Петра“, Опис. Синодд. рукопп. Горск. и Невостр., № 326, л. 47, стр. 684; в Степенн. кн., I, 141: святого мученика Турова (Тудора, т. е. Феодора?) что, вероятно, не совсем ошибка, а имеет отношение к Туровой (Тудоровой?) божнице, о которой упоминается в Ипатской летописи под 1146-м г.). Автор Синопсиса, нет сомнения, передавая предание, которое существовало в его время, говорит, что крещение совершено было „на реке Почайне, идеже при брезе ныне церковь святых мученик Бориса и Глеба“ (8-е изд. С.-Пб. 1798, стр. 71). Ни церквей Петровой (о которой cfr Никон. лет. под 1008-м г.) и Борисоглебской ни божницы Туровой местность в настоящее время неизвестна. Что касается до Крещатика или Хрещатика. то, по автору Синопсиса, он получил название от того, что тут крещены были сыновья Владимира (ibid.). Но не получил ли он имя просто от того, что сюда ходили на водокрещи, то есть на освящение воды?

169

другими идолами, был главным языческим мольбищем Киевлян, то на самом деле гораздо вероятнее полагать, что Владимир решился разрушить это мольбище только или непосредственно перед или непосредственно вслед за крещением Киевлян, и что таким образом он находил необходимым терпеть языческие моления подле своего собственного дворца в продолжение трех лет после собственного обращения в христианство 1).

Для крещения других городов после Киева нужно было поставление священников (которые бы могли быть даны крещенным в этих других городах). Священников могли ставить только епископы, и, следовательно — ясно, что к крещению других городов после Киева Владимир мог приступить только после прибытия митрополита и епископов. Временем прибытия митрополита и епископов, как мы сказали, должен быть полагаем 991-й год. Во всяком случае, они прибыли не позднее сего года, ибо в этом году пришел в Новгород назначенный в него епископ.

Новгородская летопись отождествляет приход в Новгород епископа и крещение Новгородцев, т. е. представляет дело таким образом, что Новгородцы были крещены епископом в том же году, в который он пришел к ним, или тотчас после прихода. Мы думаем, что это было не так и что епископ более или менее долго

1) Когда Перун сволочен был в Днепр, то Владимир „пристави (приставов) рек: аще кде пристанеть, вы отревайте его оть берега, дондеже порогы проидет, то тогда охабитеся его; они же повеленая створиша: яко пустиша и, проиде сквозе порогы, изверже и ветр на рень, и оттоле прослу Перуня рень, якоже и до сего дне словеть“. Что разумеются за пороги между Киевом и находящимся весьма не далеко от него Выдубицким монастырем (Перуня рень), сказать не можем. Вместо рень Карамзин (I, прим. 459) читает: рель, чтó, по его мнению, значит мыс и чтó в старом (ср. у него самого V, прим. 254) и в теперешнем новгородском наречии значит низменное место, поемный луг, но едва ли это основательно. Так как отревать значило и значит оттаскивать (см. выше: отревайте), то рень, может быть, значит пристань (в обратном смысле места, от которого оттаскиваются служащие для перевоза паромы), каковая и действительно была тут, ибо тут был перевоз через Днепр (в малорусском языке Галиции „рень“ будто бы значит пески). Относительно посрамительного способа сокрушения Владимиром идолов cfr у Гельмольда (Lib. II с. 12), как король Датский Вальдемар сокрушил в 1168-м году идол Святовита у покоренных им Ругиян (et fecit produci simulachrum illud antiquissimum Zvantevith, et jussit mitti funem in collo ejus et trahi per medium exercitum in oculis Sclavorum, et frustatim concisum in ignem mitti).—Самый рассказ летописи см. в приложении к этой главе.

170

жил в некрещенном городе (подобно тому как епископы Ростовские жили в некрещенном городе весьма долго). Необходимо думать, что в порядке крещения остальной Руси после Киева было наблюдаемо некоторое сообразование с обстоятельствами и условиями. А это сообразование требовало, чтобы после Киева была крещена область Киевская в теснейшем смысле и чтобы только потом было приступлено к крещению других больших, служивших центрами, городов с их округами. Тогдашняя Русь, только что соединенная из отдельных областей, еще не представляла из себя сплошного и компактного целого, как в настоящее время; она состояла еще из многих отдельных целых, каковыми были вошедшие в состав всего государства частные области: Киевская или Полянская, Черниговская или Северянская, Смоленская или Кривичская, Новгородская или Славянская в теснейшем смысле, и проч. Киев, идеально ставший столицею всего государства, названный матерью городов Русских 1), на самом деле в понятии народа еще продолжал быть таковою только для области Киевской или для области племени Полянского. Таким образом, великая перемена, которую народ позволил совершить с собою в Киеве, еще ничего не говорила другим областям русским, потому что другие области еще смотрели на свои столицы и на свои старшие города. Но для области Киевской в теснейшем смысле, для земли Полянской, пример Киева был совершенно обязателен. Не могла же область быть врознь с своей столицей, с своим старшим городом, в котором была ее голова. «На что старейшии сдумают, на том же пригороди станут»,—таково было отношение областей к их центрам: Киев сдумал на том, чтобы исполнить волю князя и переменить веру, — на чем же оставалось стать области, как не на том же, т. е. чтобы без дальних напрасных раздумываний и колебаний последовать его примеру? 2)

1) Матерь городов — греческ. μητρόπολις (как назывались у Греков главные города областей в административном отношении, — наши губернские).

2) Когда Оттон Бамбергский, креститель Балтийских (польских) Поморян прибыл с проповедью (в 1124-м году) в город Юлину (Волынь), то жители отвечали ему, что пусть он идет в старший город — Штетин и что — как поступят старшие Штетинцы, так сделают и они младшие Юлинцы (super hoc verbo se facturos, quidcumque facerent Stetinenses, hanc enim civitatem antiquissimam et nobilissimam dicebant in terra Pomeranorum matremque civitatum), Vita S. Ottonis в Acta SS. Боллавдистов, Июля t. 1 p. 400, Гилфердинга История Балтийских Славян, т. I стр. 12 (Cfr Ипатск. лет. под 1286-м годои, 2 изд. стр. 599 нач., о Краковянах).

171

Таким образом, необходимо думать, что вслед за Киевом крещена была область Киевская и что в дальнейшем, хотя вероятно и быстром, но все-таки постепенном, крещении остальной Руси был наблюдаем тот порядок, чтобы крестить сначала тех, от кого ожидалось менее сопротивления, и чтобы наоборот тем, от кого ожидалось этого сопротивления более, дать больше времени свыкнуться с мыслью о необходимости переменить веру.

Если мы примем сейчас сказанное, что Новгород был крещен не тотчас после Киева в 991-м году, а в неизвестном году спустя то или другое время после него: то мы поймем, каким образом Владимир приготовлял к принятию христианства остальную Русь. В Новгород епископ был послан тотчас, как он прибыл с митрополитом из Греции; но город был крещен не тотчас после сего, а спустя тот или другой промежуток времени: ясно, что епископ, посланный в город тотчас по своем прибытии из Греции и прежде чем решено было крестить последний, послан был за тем, чтобы приготовить жителей к крещению. Как поступил Владимир в отношении к Новгороду, так он мог поступить и в отношении ко всем городам, в которых намеревался учредить епископские кафедры или — что то же — ко всем городам важнейшим, ибо кафедры были учреждены в этих городах.

Крещение всей Руси, после того как Владимир приступил к нему, очевидно, должно было составлять главный предмет его деятельности. После 990-го года, в который преступлено было к этому крещению, Владимир княжил 25 лет: следовательно, имел совершенно достаточно времени для того, чтоб употребить в этом отношении все свои заботы. Мы не имеем положительных сведений о том, что успел Владимир сделать; но мы имеем положительные сведения о том, чего он не сделал и что было делаемо уже после него. Предполагая с совершенным правом и основанием, что все, о чем не говорится после, было уже сделано им, мы получим, что он крестил половину Руси, и именно — что он крестил всю ту часть ее, которая по населению была чисто русско-славянскою или Русью в собственном и теснейшем смысле, и что оставил некрещенною часть Руси не-русскую — инородческую (и иноплеменную). Собственную Русь составляли: Новгородские Славяне (не включая в их число подвластных им инородцев), вся часть Руси заднепровская, начиная с сидевших в верховьях Днепра Кривичей и кончая, вероятно, сидевшею на Днестре северною (некоторою) частью

172

Тиверцев, и в Руси предднепровской или сюсторонней племя Северян, которые, сидев по Десне, Семи и Суле, занимали нынешнюю губернию Черниговскую, северные части губерний Полтавской и Харьковской и западную часть губернии Курской, на востоке по г. Курск включительно. Русь инородческую (и иноплеменную) составляли: огромная область Ростовская с Белозерьем, которую населяли инородцы Меря и Весь, область Муромская, населяемая инородцами Муромой, и земля Вятичей с Радимичами. Последние — Вятичи с Радимичами были Славяне, но Славяне не нашего русского, а ляшского или польского, племени и были позднейшими к нам выходцами. Поселившись не среди настоящих Русских, так чтобы могли быть окружены ими и их влиянием со всех сторон, а с краю и примыкая с одной стороны к ним, а с другой, — к инородцам (к помянутым Мере и Муроме) 1), они весьма долгое время имели наклонности сознавать себя Русскими еще менее, чем настоящие инородцы. Если бы судить по пространству, то нужно было бы сказать, что Владимиром была крещена меньшая половина Руси, ибо Русь собственная относилась тогда к Руси инородческой приблизительно так же, как в настоящее время европейская Россия относится к Сибири.

Как было совершаемо и совершено Владимиром крещение собственной Руси, мы не имеем совершенно никаких сведений. Известие позднейшей летописи Густинской, что Владимир, разделив государство на уделы между сыновьями, «посла с ними (в их области) и священники, заповедая им, да кождо по всей области своей повелевает учити люди и крестити людей и церкви ставити, еже и бысть» 2), нисколько не могло бы быть принято, как положительное свидетельство, но как предположение оно не только было бы совершенно вероятно, но и необходимо долженствовало бы быть сделано, если бы только не было несостоятельно тем, что в 991-м году, с которого было приступлено к крещению всей Руси, сыновья Владимира были еще весьма молоды и что разве немногие из них были

1)Радимичи, сидевшие по Соже, занимали восточную половину губернии Могилевской; Вятичи, сидевшие к западу от них, в верховьях Оки, занимали северный угол губернии Черниговской (Гомель на их западной границе), восточную большую половину губернии Орловской и южную половину губернии Калужской (их города в первой: Брянск, Мценск, Карачев, Севск, во второй: Воротинеск между Калугой и Перемышлем, Козельск).

2) П. Собр. Летт., II, 259.

173

уже посажены на уделы. Что летопись Густинская предполагает (высказывая в виде положительного факта) о сыновьях Владимира, то, конечно, совершенно необходимо предполагать об его посадниках. Но мы думаем, что должно быть предполагаемо не одно это, а и гораздо большее, именно — что, во-первых, Владимир сам лично принимал деятельное участие в крещении если не всех, то большей части областей, и во-вторых — что он сам лично возможно-усердным образом производил надзор за тем, чтобы христианство в областях водворялось возможно скорее и успешнее. Владимир принял христианство не в преклонной старости, а именно в годы наибольшей способности человека к деятельности (невступно в 30 или с небольшим 30-ти лет): очевидно, есть вся вероятность предполагать самое широкое участие непосредственное. Если великие князья Киевские, по свидетельству Константина Порфирогенита (De administr. imper., с. 9), и без всякой особенной нужды имели обычай проводить целую половину года в объездах своей земли, в так называемом полюдьи, то тем более Владимир должен был предпринимать поездки по областям в виду такой нарочитой и важной нужды, как их крещение и утверждение в них христианства. Сыновья Владимира, по мере того, как вырастали и были сажаемы на уделы, должны были постепенно снимать с него бремя личных забот 1).

(В позднейших редакциях первоначальной летописи читается под 991-м годом сказание о крещении Новгородцев; но в нем о самом крещении ничего нет. Вот это сказание: «Пришел в Новгород епископ Иоаким, и требища разрушил и Перуна посек и приказал (стащить) и бросить в Волхов. Обвязав веревками, его волокли по навозу («по калу») и били палками и пихали. И в то время вошел в Перуна бес и начал он кричать: «О горе, ох мне, достался немилостивым сим рукам». Когда вринули его в Волхов, то, плывя сквозь великий мост, он бросил на него свою палицу и сказал: «этим будут поминать меня Новгородские дети», — безумные, и ныне бияся ей, утеху творят бесам ²). И наказал

1) В собственной Руси Владимиром были посажены на уделы: в Новгороде — сначала Вышеслав, а потом, после его смерти, Ярослав, в Полоцке — Изяслав, в Турове — Святополк, в земле Древлянской — Святослав, во Владимире Волынском — Всеволод.

2) Разумеется страсть Новгородцев к кулачным боям, о которой cfr Акт. Истор. I, 89.

174

(епископ), чтобы никто нигде не перенимал его. Пошел Пидблянин 1) поутру на реку, намереваясь горшки везти в город, а Перун приплыл к берегу, и оттолкнул его шестом и сказал: «Ты Перунище, досыта ел и пил, а теперь плыви прочь», — и поплыло из света «некошное» 2). — Умолчание сказания, представляющего собою как будто легендарный отрывок от целого, об участии Владимира в крещении города не должно быть понимаемо непременно в том смысле, что Владимир не принимал этого участия: сказание молчит и вообще об участии гражданской власти, которое необходимо предполагается. Если же это правда, то дело должно быть понимаемо так, что на Добрыню, который был посадником Новгорода, Владимир надеялся, как на самого себя).

Когда мы говорим, что при Владимире крещена была вся собственно русская Русь, то этого никак не должно понимать в том смысле, будто крещены были все до одного человека. Не желавших креститься, нет сомнения, было весьма много как в Киеве, так и вообще во всей Руси. В самом Киеве, т.-е. именно в самом городе Киеве, полицейский надзор, как нужно предполагать, был настолько силен и действителен, что эти не желавшие не могли укрыться u должны были — или креститься неволей, или спасаться бегством, или же, может быть, подвергнуться казням. Но в области Киевской, т. е. по ее пригородам и селам, и во всей остальной Руси как по городам, так и по селам, значительная часть не желавших креститься имели полную возможность скрываться, а следовательно и скрывались. Таким образом, это дело о крещении Руси Владимиром должно понимать так, что было крещено большее или меньшее большинство жителей, что язычество было объявлено верою запрещенною и преследуемою (religio prohibita, intolerata, illicita) и что оно, хотя далеко еще не перестало существовать, стало верою тайною, подобно расколу старообрядства во времена его сильнейших преследований.

Мы уже начинали говорить выше, что совершенная покорность Русских в деле перемены веры воле князя и так называемое мир-

1) В Новгор. III летоп. Пидбдянин, в Соф. Врем. Видблянин. Питба или Пидба, погост Пидебской, с церковью св. Николая, находился на левой стороне Волхова, при впадении в него речки Питьбы или Пидьбы, в трех, а по другим, — в четырех, старых верстах от Новгорода, см. Карамзина III, прим. 327, V, прим. 254, и IX, прим. 268, Новгородские писцовые книги, III, С.-Пб. 1868, стрр. 13 и 24, Неволина о Пятинах, стрр. 120 и 389.

2) Собр. летт. V, 121 (Софийск. Временн. Строева, I, 87) и VII, 313.

175

ное распространение христианства на Руси есть не что иное, как невозможная выдумка наших неумеренных патриотов, хотящих приносить здравый смысл в жертву своему патриотизму. Нет сомнения, что введение новой веры сопровождалось немалым волнением в народе, что были открытые сопротивления и бунты, хотя мы и не знаем о них никаких подробностей. О крещении Новгородцев сохранилась пословица, что «Путята крестил их мечем, а Добрыня огнем». Это, очевидно, значит, что в Новгороде новая вера была встречена открытым возмущением и что для подавления последнего потребовались и были употреблены самые энергические меры. Очень возможно, что подобные возмущения были и не в одном Новгороде. В то время собственная Русь, кроме разделения на многие области, разделялась еще на две большие половины, которые сделал из нее союз данничества иноплеменникам пред основанием собственного государства, именно — на половину северную, с Новгородом во главе, которая перед Рюриком платила дань Варягам, и половину южную, с Киевом во главе, которая платила перед ним дань Хазарам. Со всею вероятностью следует думать, что половина Руси, издавна до некоторой степени тянувшая к Киеву, последовала его примеру в деле перемены веры значительно с меньшим упорством, чем половина северная (состоявшая из Новгородцев, Кривичей, Полочан и Дряговичей), для которой пример Киева не мог иметь ни малейшей нравственной обязательности 1).

1) Топография Новгорода возбуждает недоумения и как будто сообщает новые данные к истории крещения его жителей. Рекою Волховом Новгород разделяется на две половины — Софийскую, получившую название от находящегося на ней Софийского кафедрального собора, и Торговую, получившую название от находящихся на ней торговых или гостиных рядов. Так как в древнее время жилище князей было не на Софийской стороне, а на Торговой (Ярославово дворище), то как будто следует, что и первоначальный Кремль города находился не на первой стороне, а на последней (вокруг жилища князей), и что Кремль Софийский (оставшийся потом единственным Кремлем Новгорода) явился только вместе с собором. Если это так, то можно предполагать, во-первых, что Новгородцы не позволили епископу поселиться с его собором в своем Кремле; во-вторых, что князья нашли нужным обнести дом епископов Кремлем или крепостью для их безопасности от их паствы (Софийский Кремль и в настоящее время не особенно велик, но он расширен против первоначального Мстиславом, — Новг. I лет. под 1116-м г., следовательно в первоначальном виде он действительно представлял крепость только около дома и кафедрального собора епископов).

176

Преимущественная защита всякой веры естественна ее нарочитым служителям, которые, с одной стороны, обязуются к тому своим призванием, а с другой — побуждаются личным интересом. Наше язычество не имело нарочитых служителей в собственном смысле или жрецов, а имело только волхвов, частное религиозно-общественное служение которых состояло в прорицании будущего в вообще практике всего сверхъестественного. Несомненно, что сословие волхвов в языческой Руси было очень многочисленно; имеем положительные данные для заключения, что волхвы имели желание противодействовать введению христианства 1); но за всем тем мы вовсе не полагаем, чтобы правительство должно было одолеть их в настоящей систематической борьбе. Сословие наших волхвов не было сословием организованным, так чтобы борьба с их стороны могла быть ведена общею массой и по одной общей команде. Они представляли борцов немалочисленных, но разрозненных и одиночных, а при таком положении дела правительству, как оно поступало после 2), не было затруднения освобождаться от них тем, что они внезапно исчезали и пропадали без вести, быв по мере их опасности или заключаемы в тюрьмы или предаваемы смертной казни.

Мы сказали, что Владимир крестил всю собственную Русь и оставил не крещенною Русь инородческую. В продолжение 25-ти лет, которые он имел в своем распоряжении, он находился в полной возможности крестить не только первую, но и вторую. Если он не сделал последнего, то, нет сомнения, не по недостатку времени. Нельзя полагать причиной сего и то, чтобы он встретил между инородцами непреодолимое сопротивление. Это сопротивление могло быть; но если бы он захотел одолеть и сокрушить его, если бы он захотел прибегнуть к крещению огнем и мечем, как это, по свидетельству пословицы, случилось с Новгородцами, то, нет сомнения, он успел бы настоять на своем и достигнуть своей дели. Необходимо думать, что он оставил инородцев до времени в покое по побуждениям государственного благоразумия. Все они давно были данниками Руси (Меря с Весью и Мурома — со времени Рюрика, Вятичи — со времени Олега); но пока оставались инородцами, они все были не крепки к Руси и все еще не составляли настоящей Руси.

1) Ибо знаем об их некоторых попытках к изгнанию христианства, уже введенного, — из летоп. под 1071-м г.; обстоятельнее скажем ниже.

2) Летоп. под 1071-м г.

177

Необходимо было позаботиться о том, чтобы обрусить их. Но чтобы успешнее и скорее достигнуть этого последнего, благоразумие требовало не раздражать их, не возбуждать искусственным образом чувства их особой национальности и не давать им повода поднимать знамя восстания за отеческую веру, чем легко создалась бы упорная вражда, имевшая надолго отчуждить их от Русских. Заботиться об их обрусении прежде, чем об их крещении, предписывала политика или государственное благоразумие, но в то же время дело имело себя таким образом, что с достижением одной цели, достигалась и другая; сделавшись Русскими, они, так сказать, eo ipso имели сделаться и христианами. Вятичи с Радимичами, как уже мы говорили, не были инородцы в собственном смысле, но они были столько строптивы, что с ними надлежало обходиться еще более осторожно, чем с настоящими инородцами, — после первого покорения Олегом, они были потом снова покоряемы Святославом и дважды самим Владимиром.

Итак, Владимир, как креститель Руси, должен быть разумеем таковым в смысле возможно обширном, полном и собственном. Он был ее крестителем не только в том смысле, что положил первое начало введению в ней христианства и замене им язычества, — что сделал первый некоторый приступ к ее крещению, но и в том смысле, что действительно крестил всю Русь и все русское государство в теснейшем смысле этого последнего, как собственной Руси. Крещение всей Руси вовсе не должно быть понимаемо так, что крещены были все до одного человека; полное водворение в ней христианства должно быть представляемо не столько как внутреннее и настоящее, сколько как наружное и просто внешнее: но дело, по самому его существу, и могло быть сделано в том и другом отношении только более или менее поверхностно, что можно было сделать Владимиру для общего крещения Руси и для полного водворения в ней христианства, то было не только им начато, но и вполне и до совершенного конца сделано.

Мы говорили выше, что Владимир не только был крестителем Руси, но хотел быть и ее просветителем, желал и имел намерение сделать ее страною не только христианскою, но и европейскою во всем смысле этого последнего слова. Вскоре после возвращения из Корсуни, или приведши сам вместе с священниками или получив немного спустя времени вместе с митрополитом и епископами ученых людей и учителей, Владимир роздал этим последним в

178

учение детей «нарочитые чади», т. е. своих бояр и, по всей вероятности, лучших граждан киевских. Весьма неудачным образом предполагая, что дети нарочитой чади набраны были для приготовления в священники, в этом распоряжении Владимира, обыкновенно, видят заботу, относившуюся к церкви. Но дети знатных людей не могли быть набраны для сейчас указанной цели, ибо, с одной стороны, они нужны были для государственной службы, а с другой — отцы их не могли иметь ни малейшей охоты отдавать их для приготовления в священники, которые должны были выбираться не из знати, а совсем из других сословий. Дети знатных людей могли быть набраны для учения только с тою целью, чтобы стать людьми более или менее просвещенными независимо ни от каких практических целей; иначе сказать, помянутое распоряжение Владимира означает, что с генерации набранных детей он хотел водворить в высшем русском обществе греческое просвещение. К обстоятельной речи об этом мы возвратимся после.

Такова история собственного крещения Владимира и крещения им Руси. К нему не приходили послы или миссионеры от разных народов с предложением вер, хотя и могли приходить; он не посылал своих послов для осмотра вер на местах и для выбора лучшей между ними, ибо подобное посольство есть вещь невозможная и немыслимая: он принял греческое православное христианство не каким-нибудь беспримерным образом в истории и не с какою-нибудь сказочною замысловатостью, а совершенно просто и естественно, как принимали христианство все европейские государи. Мы вовсе не питаем напрасной надежды, чтобы все сразу согласились с нами видеть в повести о крещении Владимира, помещенной в летописи, то, что она есть на самом деле, т. е. простое сочинение: люди, привыкшие воображать, что мы совсем особый народ и что у нас все было не по-людски, конечно, не сразу отступятся от своего мнения. Но мы имеем твердую уверенность, что при свете критики житие этого предания весьма недолгое и что, во всяком случае, его выбытие из истории есть не более как вопрос времени.

Повторим кратко действительную историю крещения Владимира со всем ей предшествующим. Тотчас или вскоре после основания нашего государства Рюриком, к великим князьям нашим начали являться на службу из Константинополя Варяги-христиане, и во вторую половину княжения третьего из них — Игоря этих Варягов-

179

христиан собралось в Киеве так много, что они составили из себя целую общину, которая позаботилась о надлежащем устройстве себя в отношении религиозном, завела церкви и священников. Община эта со времени Игоря продолжала и оставалась существовать в Киеве до самого крещения Владимира. Варягам-христианам естественно было держаться того убеждения, что христианство должно сменить в России язычество, как оно сменило его почти в других странах, а во всяком случае им естественно было одушевляться непосредственным желанием обратить к единой истинной вере страну, находившуюся во мраке языческого суеверия. Отсюда необходимо должно было случиться, чтобы находившиеся близ великих князей Варяги-христиане стали проповедниками перед ними христианства. Превосходство христианства перед язычеством так велико и так очевидно, что при некоторой способности проповедников к проповеди и при некоторой способности слушателей к ее пониманию, не заграждаемой никакими предразсуждениями, успех проповеди есть именно тот результат, которому быть надлежит. И вот, таким образом проповедь киевских Варягов христиан и имела своим результатом, что Россия через своих князей стала страною христианскою. Варяги обратили к христианству Игоря и его супругу Ольгу, и первое стало бы общею верою Руси уже со времени их, если бы они находили возможным отважиться на то, чтобы переменить веру народа. После Святослава, анти-христианина по характеру, престол великокняжеский перешел к внукам Ольги. Весьма вероятно предполагать, как то и предполагают, что Ярополк после воспитания, полученного от Ольги, также склонен был Варягами-христианами на сторону христианства, как она сама и ее муж Игорь; но если он имел намерение и решимость ввести в Россию христианство, то ему помешала в этом ранняя смерть от руки брата. Ярополку наследовал Владимир. Варяги-христиане обратились к нему с своею проповедью так же, как к его предшественникам, а следствием проповеди и было то, чему, при отсутствии особенных исключительных препятствий, и быть надлежало — его обращение в христианство. Совершенно возможное само по себе, это обращение должно было случиться тем легче, что оно было подготовлено: пример деда и бабки, воспитание, полученное от второй, и наконец, по всей вероятности, пример брата — вот что уже предварительно имел Владимир в пользу новой веры. Не видев у себя никаких послов или миссионеров, не посылав своих послов по землям,

180

Владимир расположен и убежден был к принятию греческого православного христианства киевскими Варягами-христианами, а затем, что касается до обращения всего народа, то в сем последнем случае, как необходимо думать, он действовал не только как человек, желающий дать другим истинную веру, но и как государь, сознававший настоятельную необходимость этой веры государственную. Решившись креститься сам и крестить весь свой народ, Владимир не нашел возможным сделать того и другого одновременно, но сначала крестился сам частным, и по всей вероятности — более или менее тайным образом, а к общему крещению народа приступил только после довольно продолжительного приготовления. Пред общим крещением народа Владимиру нужно было войти в сношения с Греками для иерархического устройства будущей русской церкви; так как для целей государственных он считал нужным для себя родственный союз с императорами Константинопольскими, то и вступил в эти сношения весьма оригинальным образом, именно—в качестве победителя Греков. После приступа к общему крещению народа Владимир имел в своем распоряжении много лет; вследствие того он не только начал его, но и довел до самого конца, крестив всю русско-славянскую часть Руси, которая составляла тогда собственное русское государство.

Все внутреннее выражается и олицетворяется во внешнем. Насажденная на Руси церковь христианская требовала внешнего представительства, требовала такой церкви в смысле здания, которая бы была церковью всей Руси и матерью всех церквей русских, которая, одним словом, вещественно и монументально представляла бы собою духовную церковь русскую (подобно тому, как в московской Руси представлял ее московский Успенский собор, а ныне в Руси петербургской представляет собор Исакиевский). Такую всерусскую церковь, или иначе сказать, церковь совершенно исключительную по размерам и великолепию, единственную каменную среди церквей деревянных, Владимир начал строить вскоре после того, как приступил к общему крещению народа, именно — на другой год после похода на Корсунь, и строив пять лет окончил в 996-м году 1).

1) Десятинная церковь была освящена: по одним записям — 11 Мая, по другим — 12 (см. у преосв. Макар. т. I, изд. 2, стр. 52). Мы считаем вероятнейшим первое число, ибо мы предполагаем, что Владимир и митрополит — Грек, освящавшие церковь, хотели, чтобы годовой праздник ее освящения (в древнее

181

Как бы поручая крещеную Русь покрову этой церкви, посвященной; Божией Матери (празднику Успения) и от данной ей десятины получившей название Десятинной, Владимир молился в ней за Русь в первый раз по ее совершении: «Господи Боже! призри с небесе и вижь, и посети винограда своего, и сверши, яже насади десница Твоя — новые люди си, имже обратил еси сердце в разум познати Тебе, Бога истиннаго». Церковь эта, вещественно олицетворявшая собою духовную русскую церковь, быв поставлена на том холме, на котором прежде было главное языческое мольбище и на котором прежде стоял идол главного языческого бога — Перуна, представляла собою истинный трофей христианства над язычеством 1).

время дни освящения церквей долженствовали быть для них великими годовыми праздниками, см. о сем ниже) приходился в один день, каково 11 Мая, с великим константинопольским праздником основания города («обновление» Царяграда в святцах значит основание, заложение. Выше мы принесли запись, читаемую в одних святцах начала XIV века о праздновании 11 Мая освящения св. Софии, построенной в 952-м году; так как из Титмара Мерзебургского мы узнаем, что Десятинная церковь первоначально, вероятно — до построения Софии Ярославовой, называлась также Софией, см. 2-й половины тома стр. 87, то представляется очень вероятным разуметь помянутую запись именно о Десятинной церкви. — Как разуметь десятину, данную церкви Владимиром, см. ниже),

1) Что Десятинная церковь была поставлена на том холме, на котором прежде стоял Перун, это ясно дает знать летопись. Последний стоял на холме вне двора загородного каменного терема (Летоп. под 908-м и 945-м годами, — Лаврент. изд. 2, стрр. 53, 54 и 77, Ипатск. изд. 2, стрр. 33, 35 u 52); но и Десятинная церковь была поставлена пред двором теремным («двор теремный за святою Богородицею» или иначе: св. Богородица пред двором теремным, под 945-м годом, Лавр. стр. 54, Ипатск. стр. 35). На холме этом, по ясному свидетельству летописи, была поставлена церковь св. Василия: но мы полагаем, что нет ничего невозможного в том, чтобы на одном холме были поставлены две церкви. Если летопись под 980-м годом говорит: «на том холме ныне церкы стоить, святаго Василия есть» и не упоминает о церкви Десятинной, то это, вероятно, должно понимать так, что церковь св. Василия, построенная прежде, была поставлена на самом месте Перунова идола, а Десятинная — более или менее поодаль (собственно на месте двора убитых при Владимире язычнике Варягов-христиан, лет. под 980-м годом). Нынешнее киевское предание разделяет церкви Васильевскую и Десятинную весьма значительным промежутком места; но относительно этого предания должно сказать: во-первых, вовсе не есть нечто положительно и несомненно доказанное, что сохранившаяся от древнего времени и признаваемая за Васильевскую церковь (Трехсвятительская) действительно есть Васильевская; во-вторых, в Киеве после Владимира церквей св. Василия было построено еще несколько; нынешняя Васильевская (Трехсвятительская) церковь, если она действительно есть Васильевская, может быть принимаема, например, за ту церковь св. Василия, которую в 1197-м году великий князь Рюрик Ростиславич поста-

182

Совершив великое дело крещения Руси и ее введения в семью народов, призванных к исторической жизни, быв решителем ее судьбы и нашим первым Петром Великим, Владимир, подобно этому последнему, скончался в старости далеко не преклонной, на 55 — 56 году жизни и никак не более, 15-го Июля 1015-го года 1).

Он имел некоторые частные, резко выдававшиеся, черты в своем характере, которые не могли остаться без памяти в потомстве и о которых так или иначе упоминают все сказания, говорящие о нем. Он был, во-первых, из числа тех безгранично щедрых людей, которые считают все принадлежащее им столько же собственностью своею, как и всех их окружающих; во-вторых, он был из числа тех истинно гуманных натур, которые не понимают, как можно быть довольну самому, когда не столько же довольны и все окружающие. По всему этому, смотря на жизнь, не как аскет, которым он не был, а с той, для неаскетов и в пределах меры совершенно правильной точки зрения, что «жизнь для жизни нам дана» (разумеем при сем то, что говорит ап. Павел в 1 посл. к Тимофею, IV, 3—5), Владимир хотел, чтобы жизнь его окружающих текла в полном довольстве и веселии, и чтобы этих обязанных князю довольством и веселием людей было как можно более. Когда Владимир стал христианином, то эта наклонность и потребность его натуры щедро довольствовать людей выразились в христианской добродетели безграничного милосердия к нищим и убогим. У него было заведено, чтобы во дворце великокняжеском каждую неделю был обильный пир для всех чиновников дворцовых и городских и для лучших городских граждан при нем самом и без него: «По вся недели устави на дворе в гридьнице пир творити и приходити боляром и гридем и соцькым и десятьскым и нарочитым мужем при князи и без князя; бываше множество от мяс, от скота и от зверины, бяше по изобилью от всего». В самых обширных размерах были им устраиваемы нарочитые пиры, по случаю каких-нибудь праздников (которые в древнее время вообще были празднуемы у нас не по теперешнему, о чем см. ниже). Об освящении и по поводу освящения церкви в

вил на Новом княжем дворе (Ипатск., 1197). Если не ошибаемся, относительно местности Десятинной церкви одного мнения с нами и преосв. Макарий (Ист. т. I, изд. 2 стр. 49).

1) Подлинное известие летописи о смерти Владимира см. в приложении к этой главе.

183

Василеве летопись говорит: « постави церковь и створи праздник велик, варя 300 провар 1) меду, и съзываше (т. е. каждый год в день освящения церкви) боляры своя и посадникы, старейшины по всем градом и люди многи... Праздновав князь дний 8 и възвращашеться Кыеву на Успенье святыя Богородица 2) и ту паки сотворяше праздник велик, сзывая бещисленное множество народа». О христианском милосердии Владимира к нищим и убогим летопись говорит: «Повеле всякому нищему и убогому приходити на двор княжь и взимати всяку потребу — питье и яденье и от скотьниць кунами 3). Устрои же и се, рек: «яко немощнии и больнии не могуть долести двора моего» — повеле пристроити кола 4) и вскладаше хлебы, мяса, рыбы, овощь разноличный, мед в бчелках, а в другых квас, возити по городу, впрашающим: кде больний и нищь, не могы ходити? тем раздаваху на потребу». Может показаться преувеличенным это свидетельство летописи, но оно вполне подтверждается свидетельствами митрополита Илариона и монаха Иакова. «Кто исповесть», восклицает первый, — «многие твоя нощныя милостыни и дневныя щедроты, яже к убогим творяше, к сирым же и к болящим, к должным и к вдовам и к всем требующим милости! Слышал бо глагол Господень... не до слышания стави глаголанное, но делом сконча слышанное, просящим подавая, нагия одевая, жадныя и алчныя насыщая, болящим всяко утешение посылая, должныя искупая, работныя свобождая. Твоя бо щедроты и милостыня и ныне в человецех поминаеми суть». Второй пишет: «Боле всего бяше милостыню творя князь Володимер: иже немощнии и стареи не можаху доити княжа двора и потребу взяти, то в двор им посылаше; немощным и старым всяку потребу блаженный князь Володимер даяше. И не могу сказати многие его милостыня: не токмо в дому своем милостыню творяше, но и по всему граду, не в Киеве едином, но по всей земли Руской, — и в градех и в селех, везде милостыню творяше, нагия одевая, алчныя кормя и жадныя напаяя, странныя покоя милостию; нищая и сироты и вдовицы и слепыя и хромыя и трудоватыя вся милуя и одевая и накормя и напаяя». На на-

1) Позднейшие известия определяют одну проварю меду в берковец солоду (Карамз. I, прим. 476).

2) То-есть, к храмовому празднику Десятинной церкви

3) От ключниц деньгами.

4) Телеги, возы.

184

рочитых праздниках, каковы освящения церквей, Владимир раздавал нищим огромные деньги — до 300 и более гривен.

Владимир был причислен к лику святых не тотчас после своей смерти и даже весьма не скоро. Что было этому причиной, мы не можем сказать положительно, но с вероятностью предполагаем, что она заключалась в тех его изобильных пирах, о которых мы сейчас сказали. Память о них долго жила в народе 1) и они то и могли смущать и затруднять совесть народную признать Владимира святым, ибо пиры и святость, которая — по позднейшим, впавшим в односторонность, понятиям — стала непременным синонимом аскетизма, должны были представляться вещами трудно совместимыми. Владимир мог быть признан святым, когда живая память о пированьях — почестных пирах и о столованьях — почестных столах его наконец совсем исчезла, оставшись только в былинах народных, и когда он остался для представления народного только крестителем Руси. Не знаем, когда именно и как это случилось; служба Владимиру написана по признакам в период домонгольский, но не в конце XI или в начале XII века или еще ранее, как думает преосв. Филарет и как наклонен думать преосв. Макарий, а вероятно в конце XII или в начале ХIII века, ибо для современных автору ее русских князей Владимир — не дед и не прадед, а уже праотец 2); затем, сколько имеем сведений в настоящее время, он называется в летописи святым в первый раз под 1254-м годом (Ипатск., ср. там же под 1229-м годом), а о праздновании памяти его как святого в первый раз упоминается в летописи под 1263-м годом (Лаврент.). Монах Иаков, защищая умершего Владимира от нарекания, что он не творит чудес, говорит: «Не дивимся, возлюбленнеи, аще чудес не творит по смерти: мнози бо святии праведнии не сотвориша чудес, но святи суть. Рече бо негде о том святый Златоуст 3): От чего познаем и разумеем свята человека? От чудес ли или от дел? И рече: От дел познати, а не от чудес»... и пр. Летопись, и за нею Житие Володимера, 4) жалуясь на своих современников, что они не

1) См. Илариона сейчас выше. Другое свидетельство — былины народные.

2) Преосв. Филарет в Истории, I, § 30, и в Обзоре § 22; преосв. Макарий в Истории, т. I, изд. 2 стр. 103.

3) Разумеется, кажется, место из слова Златоустого De compunctione ad Demetrium, — Montfauc. edit. Parisina altera I, 167 fin...

4) Об отношении между летописью и Житием в данном месте см. выше.

185

воздают ему по должному за его великое благодеяние крещения Русской земли, забывая молиться за него в день его памяти, вследствие чего Бог мог бы его прославить, говорят с укором: «Дивно же есть се, колико добра створил Русьстей земли, крестив ю. Мы же, хрестьяне суще, не вздаем почестья противу оного взданью... Да аще быхом имели потщанье и мольбы приносили Богу зань в день преставленья его, видя бы Бог тщанье наше к нему, прославил бы и»... Владимир похоронен был в построенной им Десятинной церкви, в приделе св. Климента, где мраморный гроб его поставлен был рядом с таковым же гробом прежде него умершей его супруги царевны Анны 1). Мощи Владимира, в нашествие Монголов погребенные под развалинами Десятинной церкви, оставались в земле до первой половины ХVII века, до митрополита Петра Могилы. Этот последний, возобновляя в 1635-м г: Десятинную церковь, нашел гроб Владимира и вынул из него останки (все находившиеся или только часть — неизвестно), из коих в настоящее время глава находится в большой церкви Печерского монастыря, ручная кость — в Киево-Софийском соборе, одна челюсть от главы — в Московском Успенском соборе (Эта последняя прислана была в дар царю Михаилу Феодоровичу Петром Могилой в 1640-м г., при чем митрополит между прочим просил государя, чтобы он «велел своим государевым мастером своею царскою казною сделать раку на мощи прародителя своего святого и равноапостольного князя Владимира, которая будет поставлена с его мощи у святой Софии, юже сооружи великий князь Ярослав сын его», —Акты Южн. и Западн. Росс., III, стрр. 29 и 44. Перенесение мощей из Десятинной церкви в Софийскую, вместе с гробом преп. Феодосия Печерского (sic), предполагалось совершить в том же году, по получении раки, — там же, стр. 29).

1) Которая умерла в 1011-м г. Что Владимир был погребен в Десятинной церкви, об этом говорит наша летопись; что гроб его был поставлен именно в приделе (придельной церкви, устроенной в одном из боковых притворов или папертей) св. Климента, рядом с гробом его супруги царевны Анны, об этом говорит Титмар Мерзебургский, — Chronic, lib. VII, сар. 52 (называющий именем придела самую Десятинную церковь. — Скилица, не знаем — на каком основании, говорит, что Анна умерла после Владимира, в 1023—26-м г., — Memorr. popp. II, 1010, а подобно Скилице о смерти Анны после Владимира говорит и наш так называемый Переяславский летописец, — Временн. кн. 9, стр., 34).

186

(Никоновская летопись и Степенная книга уверяют, будто Владимир не только хотел быть крестителем своей Руси, но помышлял о распространении христианства и между соседними народами, именно говорят, что он посылал своего миссионера (родом Грека) к Болгарам Волжско-камским (первая — I, 95, вторая — I, 147). Известие, конечно, не особенно надежное (а в подробностях баснословное), но нельзя сказать, чтобы совершенно и очевидно невероятное. Великие люди, к котором несомненно принадлежал Владимир, имеют наклонность создавать великие и широкие планы, —и кто знает, может быть, — и в самом деле он мечтал о том, чтобы в противоположность союзу новых народов западной Европы создать союз народов Европы восточной? Когда те же Никоновская летопись и Степенная книга сообщают, что к Владимиру пришло на службу и приняло у него православное христианство некоторое количество Болгарских и Печенежских князей (первая — I, 95 и 103 вторая—I, 149), то не сообщают ничего невероятного: эти приходы значат то же, что позднейшие" боярские «приезды» к князьям и отъезды от них).

187

Ярослав, довершитель дела Владимирова со стороны духовной.

После смерти Владимира в его семействе настало междоусобие. Старший сын, Святополк, опасаясь соперничества братьев или желая вместе с тем быть и единовластцем, решился избить их. После убийства троих — Бориса Ростовского, Глеба Муромского и Святослава Древлянского, он встретил отпор в Ярославе Новгородском. Продолжавшаяся между братьями в течение пяти лет междоусобная война окончилась в пользу Ярослава, который и занял престол великокняжеский, став, таким образом, преемником Владимира в деле утверждения на Руси христианства.

Заняв престол великокняжеский не по праву старшинства, а случайным образом, и имев при этом за собою такое нехорошее прошлое, как открытая вражда с отцом, Ярослав, к счастью, оказался вполне достойным преемником отца как в области государственной, так и церковной. В этой последней области он был усердным продолжателем и докончателем начатого, но не оконченного, Владимиром. Указывая сделанное Ярославом и вместе — отношение его деятельности к предшествующей деятельности Владимира, летописец говорит: «Яко же бо се некто землю разорет, другий же насеет, тако и сей (Ярослав): отец бо его Володимер взора и умягчи, рекше крещением просветив, сей же насея книжными словесы сердца верных людий».

Деятельность Ярослава или сделанное им состояло в том, что Русь, крещенную Владимиром, он сделал книжною и грамотною, или иначе сказать — что, после введения в России христианства внешнего, он дал ей средства сделаться христианскою и внутренно. Мы сказали выше, что Владимир тотчас или вскоре после возвращения из Корсуни набрал детей нарочитой чади и роздал их в ученье полученным из Греции учителям, и что это действие его нужно понимать, как приступ к осуществлению желания и заботы ввести в России просвещение. Эти заботы Владимира ввести в Рос-

188

сии просвещение несомненно поддерживал и Ярослав, как мы скажем о сем ниже. Но то, о чем мы говорим теперь, должно быть отличаемо от них и должно быть представляемо не как продолжение уже начатого Владимиром, а как нечто новое и особое. Настоящее просвещение могло быть введено только в небольшом классе избранной и нарочитой чади или высшей аристократии, ибо только у лиц, принадлежавших к ней, могли быть охота и побуждение отдавать детей своих в настоящее учение и только у них могли быть средства платить за него учителям, так как оно не имело быть даровым или казенным. После высшей аристократии оставалось несколько классов всех других людей. Здесь нельзя было думать о настоящем просвещении и в то же время невозможно было оставить людей ни с чем, ибо таким образом они оставались бы нисколько не просвещенными в христианстве; настоящее просвещение здесь должна была заменить простая грамотность — уменье читать и затем собственное более или менее усердное чтение учительных книг. Чтобы привести Русь в возможность стать грамотною и читающею, нужно было доставить ей книги, подразумевается, заимствовав последние со стороны: это и сделал Ярослав. Заботы о средствах общенародной грамотности или об этих книгах при Владимире были еще преждевременны, ибо во все его правление масса народа должна была оставаться еще холодною к христианству, а следовательно — иметь весьма мало стремления и к поучению в нем 1). Но в правление Ярослава, по истечении сорока-пятидесяти лет после крещения, христианство уж успело, если не во всей Руси, — чего предполагать вовсе невозможно, — то по крайней мере в самом Киеве более или менее укрепиться или укорениться во всех слоях общества. Таким образом, в правление Ярослава, по крайней мере, в самом Киеве уже во всех слоях общества явилась привязанность к христианству и большая или меньшая часть его граждан стала в своих чувствах уже совсем настоящими христианами. Вследствие того и заботы об общенародной грамотности, преждевре-

1) Если Нестор в Житии Бориса и Глеба говорит, что «блаженный Борис взимаше книги и чтяше,.. чтяше же жития и мучения святых», то, надеемся, читатель не увидит в этих словах возражения против всего того, что мы говорим о деятельности Ярослава по введению книжности в России. Некоторые учительные книги приобрел и для собственного употребления имел, конечно, уже и Владимир (не говоря о том, что слова Нестора более фраза, чем положительное свидетельство).

189

менные при Владимире, теперь оказались настоятельно нужными. Великая заслуга Ярослава состояла в том, что он, так сказать — не задерживая течения истории и естественного хода жизни, не оказался глухим к очередной неотменной нужде времени.

О деятельности Ярослава относительно перенесения на Русь грамотности и книжности летопись говорит: «и собра (Ярослав) писцы многы и прекладаше от Грек на словеньское письмо, и списаша книги многи,.. многа (книги) написав положи в святей Софьи — церкви, юже созда сам». Не совсем вразумительную речь летописца, как кажется, нужно понимать так, что Ярослав, во-первых, собрал многих писцов, которые переписывали уже готовые славянские переводы, и во-вторых — что он нашел переводчиков, которые переводили с греческого языка на славянский, и что таким образом тем и другим путем он и доставил Русским весьма многие четии книги. Если же не так нужно понимать летописца, то, по крайней мере, так необходимо представлять самое дело. В Болгарии прежде нас уж очень много книг переведено было с греческого языка на славянский; переводить те же книги вновь и не захотеть просто воспользоваться готовыми переводами, очевидно, было бы отсутствием всякого смысла. А потому, необходимо предполагать, что прежде чем переводить, Ярослав позаботился приобрести из Болгарии существовавшие там готовые переводы. После получения этих переводов он и сам мог, как уверяет летопись, — заставлять переводить те книги, которых не было в переводах, и которые он находил нужными, — об этом последнем мы обстоятельнее скажем ниже. Все собранные книги, как посредством простого списывания, так и посредством переводов, Ярослав положил в созданной им св. Софии.

Приобресть тем или другим способом переводы книг, собрать их в одно место и таким образом сделать из них одну публичную библиотеку, это, по-видимому, дело небольшое и, во всяком случае, слишком малое для того, чтобы водворить в стране грамотность. В действительности это было дело весьма нелегкое; в этом заключалось все, что можно было сделать, и этим вполне достигалась предположенная цель. В то время не было печатания книг, а было рукописание, письмо было тогда уставное, а материалом для книг служил кожаный пергамин, вследствие чего процесс писания должен был совершаться чрезвычайно медленно. По всему этому приготовление· книг в то время было делом такой величайшей трудно-

190

сти и важности, о которой мы не можем составить себе и понятия и которая людям, знающим представлять себе дело только в том виде, что — пошел в лавку да купил книгу, может показаться пожалуй даже смешною. В настоящее время имей только деньги и ничего не стоит составить библиотеку хоть в несколько миллионов томов. В тогдашнее время дело было не только в деньгах, которых, на одну рукопись требовалось столько же, сколько теперь чуть не на полтысячи печатных книг 1), но еще кой в чем, с чем нельзя было справиться ни с какими деньгами. Требовалось найти, во-первых, искусных писцов; а так как несомненно, что таковые писцы в то время были необыкновенно редки, то лишних писцов против того, сколько их могло найтись в наличности, очевидно, нельзя было создать никакими деньгами, и следовательно — приходилось довольствоваться теми, которые были, сколько бы их мало ни было. Во-вторых, никакими деньгами нельзя было достигнуть того, чтобы писцы писали рукописи скорее, нежели как они могли; но могли они, как уже мы сказали, писать только чрезвычайно медленно. Предположим, что Ярослав составил при св. Софии библиотеку в пятьсот рукописей средних размеров (как Остромирово евангелие). Каждый писец мог написать в год только две такие рукописи; следовательно, десять писцов могли написать пятьсот рукописей только в продолжение 25-ти лет. Летопись говорит, что Ярослав собрал писцов многих. В тогдашнем Киеве он ни под каким видом не мог найти более десяти писцов; предположим, что еще десять писцов он достал из Болгарии, и что таким образом вообще он в состоянии был собрать двадцать писцов. Для этих двадцати писцов, чтобы написать библиотеку в пятьсот рукописей, требовалось времени никак не менее двенадцати лет с половиной. Из этого ясно, что во времена Ярослава составить одну порядочную библиотеку было делом величайшего труда, и что составление подоб-

1) По существующим примерам (Остромирово евангелие), мы знаем, что на написание обыкновенных размеров рукописи, из которой в печати выйдет совсем небольшая книга, требовалось полгода. Так как в то время ремесло писания, по крайней редкости мастеров, несомненно было весьма дорогое, то за полгода писцу нужно было заплатить приблизительно никак не менее пятисот рублей серебром на нынешние деньги. Следовательно, одна обыкновенная рукопись стоила пятьсот рублей серебром только в письме, не считая пергамина, который должен был быть весьма дорог, ибо не делался в России, а провозился из-за границы.

191

ной библиотеки было событием величайшей, истинно исторической, важности 1).

Одна публичная библиотека на всю страну, это, по-видимому, было слишком мало, и этим, по-видимому, слишком недостаточно достигалась указанная нами выше цель ее учреждения. Это и на самом деле было не весьма много. Но, во-первых, по тогдашним условиям Руси, подобных публичных библиотек и в действительности могло быть заведено немного, а именно только две — в Киеве и еще в Новгороде, ибо тогда только эти два города были на столько центральными городами не для одних своих округов, а и для всей Руси, чтобы в них можно было заводить с действительным смыслом публичные библиотеки, заводить же их в каких-либо других городах значило бы затрачивать громадные труды и деньги для того, чтобы затрата принесла самую ничтожную пользу (делать почти тоже, что — строить например мост через Волгу, чтобы доставить возможность ездить по нему одной деревне). Таким образом, устроив публичную библиотеку в Киеве, Ярослав собственно сделал половину дела. Мы не знаем, в состоянии ли он был сделать все дело, т. е. устроить две библиотеки. Но, во всяком случае, во второй библиотеке пока вовсе не было нужды, и то, что сделал он, была все, что требовалось сделать, ибо Новгород, как это мы положительно знаем, во времена Ярослава еще весьма далек был от того, чтобы сознавать нужду в библиотеке христианских учительных книг 2).

Может быть, иной читатель, не сразу понимая дело, задаст вопрос: каким образом публичная библиотека, учрежденная Ярославом, должна была служить к водворению грамотности и книжности на Руси? В действительности это весьма просто и после очень небольшого размышления о деле представится совершенно противополож-

1) Для большей убедительности укажем на пример из позднейшего времени. Наша Троицкая Лавра составляла свою библиотеку рукописей, если считать концом составления конец XVII века, в продолжение трехсот лет с половиной. Не будучи богата совсем так, как владетельный государь, она, тем не менее, как известно, располагала средствами огромными. И, однако, в продолжение трех сот с половиной лет она успела составить библиотеку рукописей никак не превосходившую полутора тысяч книг или NN (800 находится до настоящего времени на лицо; около двух сот, если не гораздо менее, взято в Московскую Духовную Академию; остальные пятьсот полагаем на взятые в разное время в Москву к царю и патриарху и на утраченные во время пожаров).

2) См. летопись под 1071 г.; обстоятельно будет ниже.

192

ный вопрос: да как же бы иначе это могло и случиться? Чтобы водворилась книжность, нужно было, чтобы явились книги; чтобы явились книги, нужно было, чтобы они могли быть с чего-нибудь списываемы: но с чего стали бы их списывать, если бы правительством не заведено было для сего казенной публичной библиотеки? Книги, уже переведенные на славянский язык, нужно было доставать из Болгарии; книги, еще не переведенные, но желаемые в переводе, нужно было доставать в подлинниках из Греции и потом переводить: возможно ли это было для частных лиц? Если бы Ярослав не сделал того, что он сделал, то нет сомнения, мы все-таки не остались бы без книжности, но тогда мы не зараз получили бы совершенно достаточный для нас круг учительной письменности, а все мало-мальски необходимое приобретали бы, говоря почти без преувеличения, в течение целых веков. Летопись ничего не говорит нам, но по соображению со сведениями о позднейшем времени и по самой вероятной естественности дела необходимо предполагать, что заведенная Ярославом в Киеве публичная библиотека тотчас же породила особое сословие ремесленников — книжных писцов, что писцы эти, представлявшие собою древние типографии, начали списывать — списывать и продавать книги, и что таким образом и пошла книжность...

Не знаем, имел ли в виду Ярослав, учреждая свою библиотеку, необходимость ее еще в одном весьма важном отношении. Книги тогда были письменные, а не, печатные; если ошибки возможны и при печатании, то они в десять и в двадцать раз более возможны при письме. Чтобы, по мере списывания, от писца к писцу, ошибки совсем не переполнили книг, необходимо было, чтобы существовали возможно исправные списки, по которым новые списки могли бы, быть правимы, чтобы существовали, как называли у нас в старое время таковые списки,— «добрые переводы». Но где могли бы искать писцы книжные и вообще кто бы то ни было добрых переводов, если бы они не находились в публичном, общеизвестном и общедоступном, месте?

Итак, Владимир был крестителем Руси, а Ярослав насадителем в ней книжности, ее — если можно так выразиться — ограмотителем.

Мы уже говорили выше, что общенародную грамотность, которая предполагает только уменье читать и о которой мы говорили сейчас, должно отличать от настоящего просвещения, как вещи от нее особой.

193

После Владимира, нет сомнения, заботился о поддержании просвещения в высшем классе общества и Ярослав, хотя мы и не имеем относительно сего никаких прямых свидетельств. Необходимо предполагать это, во-первых, потому, что дело начато было слишком недавно, чтобы уже успели охладеть к нему и махнуть на него рукою; во-вторых, Ярослав был вовсе не такой человек, который способен был бросить хорошие начинания своего отца. Если от его забот о воспитании собственных детей (о чем обстоятельнее скажем ниже) можно заключать к его заботам и вообще о просвещении, то необходимо думать, что он заботился о нем никак не менее Владимира 1).

Достраивая здание русской церкви, до половины возведенное Владимиром, Ярослав продолжал заботиться об окончании и того, что оставалось не совсем конченным уже в прежде возведенной его части. Тотчас после приступа к крещению народа Владимир приказал рубить церкви по городам и ставить к ним священников. Спустя некоторое время, нет сомнения, он приказал рубить первые и ставить вторых не только по городам, но и по селам. Но все-таки для всей Руси тех и других требовалось так много, что во все время его правления одних не могло быть нарублено, а других наставлено в достаточном количестве. Ярослав, по свидетельству летописи, усердно заботился об умножении священников и церквей, хотя нет сомнения, что и его заботы все-таки еще не привели к тому, чтобы священников и церквей стало совсем достаточно. Пример Новгорода показывает, что в правление Ярослава дело о приготовлении кандидатов в священники лежало еще всецело на попечении правительства. Под 1030-м годом летописи сообщают, что Ярослав, пришед в Новгород, собрал от старост и от поповых детей 300 человек и повелел их учить книгам. Известие это, обыкновенно не совсем правильно понимаемое, хочет сказать, что Ярослав приказал набрать у старост, которые были представителями крестьянских обществ, и чрез них самих — крестьянских (но не их собственных) детей 2), и также детей священ-

1) Что сообщаемое летописями под 1030 г. известие о приказании набрать в Новгороде от старост и от поповых детей 300 сюда не идет, об этом сейчас ниже.

2) Дети могли быть набраны — или для учения наукам, в видах просто образования, иди для учения грамоте с специальною целью приготовления во священники. В первом случае были бы набраны дети нарочитой чади или высшей

194

нических, и раздать тех и других учить грамоте с целью приготовления в священники. Если еще само правительство должно было заботиться о приготовлении кандидатов в священники в Новгороде, то оно же, конечно, должно было заботиться о них и в других местах.

Всегда бывает так, что люди, делая что-нибудь, вместе с необходимым заботятся, если это бывает возможно, о красоте, приличии, достоинстве, смотря по тому, которое из этих качеств требуется, вообще о внешней видимости и представительности. Естественно, что и основатели русской церкви заботились не только о том, чтобы она была, но и о том, чтобы она имела достойную внешность.

Владимир начал эти заботы построением Десятинной церкви; Ярослав продолжил их, соединив с того же рода заботами государственными. С принятием христианства Русь стала государством европейским. Следовательно, и о представительности Киева надлежало позаботиться не только как столицы церкви, но и как столицы государства европейского. Порядочная столица непременно должна была иметь приличный «Кремль» или то, что в тогдашнее время называлось в собственном смысле городом. Кремль или город Киева первоначальный, до-олеговский, был мал и ничтожен, что дает знать летопись, когда называет его уменьшительно «градком» 1). Владимир построил свой новый город на том бывшем до него загородьи, где стоял княжеский загородный терем и где было главное мольбище Киевлян, и где потом он (Владимир) поставил церкви св. Василия и Десятинную 2). Но, вероятно, и этот второй город не соответствовал достоинству столицы государства: Ярослав построил третий город, о сравнительной обширности которого свидетельствует летопись, называя его «городом великим». Подражая Константинополю, который был и долженствовал быть для нас идеалом, Ярослав назвал главные въездные ворота в город Золотыми, — нет сомнения, устроив их до некоторой степени соот-

аристократии, к которой старосты вовсе не принадлежали; во-втором случае мальчики должны были набираться просто из низших классов и не могло быть никакой причины, чтоб их захотели набрать именно из детей старост. Что известие летописей нужно понимать именно так, как мы его понимаем, это показывает и образ их выражения. Они не говорят: старостиных и поповых детей, но от старост и поповых детей.

1) Под 862 г., в рассказе о занятии Киева Аскольдом и Диром.

2) Обстоятельную топографию Киева см. ниже.

195

ветственно первообразу и украсив соответственно имени. На воротах была поставлена церковь во имя Благовещения с тою целью, по изъяснению митрополита Илариона, «да еже целование архангел даст Девици, будет и граду сему; к оной бо: радуйся, обрадованная, Господь с тобою, к граду же: радуйся, благоверный граде_г Господь с тобою» 1). В своем новом городе Ярослав построил новый великокняжеский дворец, который служил резиденцией для последующих великих князей, и который, если не был хорош во всех отношениях, чего мы не знаем, то, по крайней мере, был сравнительно обширен, ибо в отличие от других, существовавших в Киеве и близ него княжеских дворцов, называется «великим двором» 2).

Этими гражданскими постройками сделав Киев малым Константинополем, как столицу государства, Ярослав хотел затем сделать его таковым же и относительно святыни христианской. В своем новом городе он воздвиг храм Софии — Премудрости Божией, в соответствие знаменитой Софии Константинопольской. С этою последнею Софией, которая в то время была буквально единственным храмом во всем христианском мире, воздвигнутая Ярославом София не имела ничего общего, кроме имени (вовсе не будучи и по форме уменьшенным ей подражанием, как это обыкновенно думают), но сравнительно с тем, что было тогда у других новых народов, она несомненно была храмом великолепным, храмом, которым имели полное право гордиться Русские, и о котором современники без хвастовства могли говорить, что она есть «церкви дивна и славна всем округным странам, яко же ина не обрящется во всем полунощи земленем от востока до запада» 3). Близ церкви св. Софии Ярослав построил два княжеских или — если можно так выразиться — придворных монастыря, мужской — в честь ангела своего св. Георгия, и женский — в честь ангела супруги своей св. Ирины. Сделав для гражданского и церковного украшения Киева сейчас нами указанное, Ярослав, конечно, не сделал его ни в каком отно-

1) Какую форму имели Константинопольские Золотые ворота во времена Ярослава, остается неизвестным; а в нынешнем виде эти ворота суть позднейшие, см. у Византия в Κωνσταντινούπολις’е, I, 312—313, и у Угнера в Quellen d. Byzantinisch. Kunstgeschichte, I, S. 41, n. 87.

2) Ипатск. летопись под годами 1146, 1150 три раза и 1154 (2-го изд. стрр. 229, 276, 279, 288, 326); ср. Лаврент. летоп. под 1151 г.

3) Слова митр. Илариона.

196

шении подобным одной из теперешних столиц; но все измеряется и оценивается относительно, — для своего времени и это немногое было так много, что престольный город Руси получил оттоле право называться «славным и великим градом 1).

Владимир и Ярослав были насадителями христианства на Руси: первый крестил ее внешним образом, второй просветил ее учительными книгами, дав ей средства перейти от внешнего христианства к внутреннему. Дело еще далеко не было совсем окончено, — внешним образом оставалась не крещенною еще делая половина Руси, внутренним и истинным христианство начинало становиться еще только в самом Киеве; тем не менее Русь стала уже отселе страною несомненно и вполне христианскою. В первом отношении христианство было водворено в ней еще не вполне, но уже совершенно прочно и бесповоротно, во втором отношении христианство еще только начиналось, но для него уже было сделано то, чтоб оно на этом начале не остановилось: в том и другом отношении времени оставалось продолжать и доканчивать свое.

1) Слова его же.

197

III.

Окончательное распространение христианства на Руси после Владимира.

Мы сказали выше, что Владимир крестил половину Руси, которая по своему населению была чисто русская, и оставил некрещенною другую половину, которая была по населению или инородческою, как области Ростовская и Муромская с значительною частью области Новгородской, или хотя славянскою, но не чисто русскою, как земля Вятичей. Когда мы говорим, что Владимир крестил русскую половину Руси, то, как уже замечали прежде, это нужно понимать не так, что он крестил в ней всех до одного человека, а так, что он крестил большинство жителей, что он объявил христианство верою, которая должна быть принята всеми, и что он запретил язычество. Посредством укрывательства, которое было очень возможно, нет сомнения, еще весьма многие остались язычниками, а таким образом и в этой крещенной части Руси христианство могло водвориться совершенно только со временем. С какою постепенностью оно водворялось здесь и как скоро окончательным образом водворилось, относительно этого мы не имеем совершенно никаких положительных сведений, и следовательно остается просто предполагать, что оно водворялось мало-по-малу, по мере течения времени. Подобным же образом, совсем не имея сведений об окончательном и совершенном водворении христианства и в названных нами инородческих и иноплеменных областях, мы скажем только о том, что нам известно об его в них насаждении в качестве веры, имевшей заменить собою язычество.

Если Киев не оставил нам достоверных сведений о своем обращении в христианство, то тем менее мы вправе спрашивать этого от каких-нибудь глухих инородческих областей, в которых письменность началась слишком не рано или совсем не начиналась до позднейшего времени, из которых одни слишком не скоро начали помышлять, а другие и совсем не помышляли вести

198

свои отдельные летописи 1) и в которых устное предание, как это и всегда бывает в глухих местах, имело всю свою свободу и все свое приволье.

Мы сказали выше, что Владимир, руководясь побуждениями государственного благоразумия, не хотел крестить инородческой Руси силой и принуждением. Сколько знаем и сколько можем предполагать, не было употреблено этой силы в деле их обращения и впоследствии, и у всех у них христианство первоначально водворено было нравственными усилиями не вооруженных, в собственном смысле, проповедников, а окончательно утвердилось вместе с их обрусением и вследствие сего последнего.

Первыми водворителями христианства в Ростове и его области были его епископы, кафедра которых была учреждена в нем при первом разделении России на епархии или при первом введении у нас епархиального управления, что случилось на пятый год после крещения Владимира и на третий год после его возвращения из Корсуни, именно — в 991-м году. Не предполагая крестить инородцев силой и принуждением, как это имело быть с собственною Русью (которая крещена была не только проповедью, но и принуждением), Владимир учредил в Ростове епископскую кафедру, должно думать, потому, что в этом слишком отдаленном от собственной Руси городе сознавалась необходимость епископа для бывшей в нем ко-

1) Выражаясь таким образом, что допускаем, как возможное, существование в период домонгольский других областных летописей, кроме летописи Новгородской, мы имеем в виду ссылку Симона Владимирского на „старую летопись Ростовскую“ (в Патерике). Но, собственно говоря, мы находим решительно невероятным допустить, чтобы в инородческом, безграмотном и до начала XIII века бескняжеском Ростове велась своя летопись, и думаем, что Симон называет летопись Ростовскою в несобственном смысле или что наоборот что-нибудь Ростовское он называет летописью в несобственном смысле. (Всего вероятнее разуметь у него диптих или синодик, т. е. поминальник Ростовской архиерейской кафедры, каковые синодики, весьма возможно, даже прямо назывались летописями, ибо в древнее время слово летопись употреблялось довольно в обширном смысле: запись на книге — летопись, подпись на иконе, на памятнике, на здании — летопись, и пр. Так как первые епископы Ростовские были из монахов Печерских, то и могло войти в Ростове в обычай — записывать в поминальник имена всех архиереев, бывших из монахов Печерских, т. е. бывших на каких бы то ни было кафедрах, о чем говорит Симон. Но с какой стати в настоящей летописи Ростовской велся бы обстоятельный список архиереев, поставленных из монахов Печерских?).

199

лонии Русских и для чиновников 1), и что они представлял уже удобства для учреждения кафедры (каковых, вероятно, не представлял не менее отдаленный Муром); а затем, епископы, конечно, с самого начала имели своею миссией и то, чтобы не силой и принуждением, а свободным убеждением склонять и обращать в христианство и инородцев. Первым Ростовским епископом был Феодор, Грек родом, как и все вообще первые русские епископии. При содействии гражданской власти, которая олицетворялась тогда в особе удельного князя 2), руками язычников или призванных из крещенной Руси христиан, он построил в Ростове великолепный деревянный храм. Но его усилия, большие или малые, сколько-нибудь водворить христианство между здешними инородцами были совершенно напрасны. Вторым епископом был Иларион, вероятно — также Грек, хотя позднейшее положительное свидетельство об этом не имеет ровно никакого исторического авторитета. Проповедь между инородцами и этого второго епископа также была безуспешна. Позднейшее сказание, которое говорит о напрасных усилиях Феодора и Илариона водворить христианство между Ростовцами, — баснословит, что оба епископа, один за другим, «не терпяще неверия и досажения людий, избегоша» с своей кафедры; но, не победив неверия, они совершенно ограждены были от досажений гражданскою властью 3).

1) Да припомнит читатель нынешний Туркестанский край с учрежденною в нем епископскою кафедрой. Ростов был административным центром весьма обширной области, а потому и чиновников в нем и его области должно было находиться сравнительно очень много. Равным образом и о колонии Русских следует думать, что она была здесь более многочисленна, чем в других инородческих городах: крепость Ростова к Русскому государству с самого древнего времени видна из того, что уже при Олеге в нем сидел важный пли первого разряда наместник великокняжеский, — летоп. под 907-м г.

2) При Владимире удельными князьями в Ростове были сначала Ярослав, а потом Борис.

3) Известия об епископах Феодоре и Иларионе находятся в житии (точнее — в сказании об обретении мощей) св. Леонтия Ростовского. Из многих редакций этого последнего (Ключевский, Древнерусские жития, как исторический источник, М. 1871, стр. 3 и след.) имеют некоторое историческое значение известия только первой из них или древнейшей, известия же всех остальных, позднейших, суть не что иное, как ни на чем не основанные простые вымыслы их авторов. Первая редакция напечатана в Православ. Собеседн. 1858 г., кн. 1, стр. 301 и след. Что Феодор был Грек, это, как сказали мы, необходимо предполагать потому, что и все самые первые епископы, к числу которых он принадлежал, были Греки. Что Иларион был тоже Грек, это вероятно предполагать, во-первых, потому, что в его время большинство епископов было еще из Гре-

200

Третьим Ростовским епископом был св. Леонтий. По одним не совершенно надежным известиям 1), он был рождением и воспитанием константинопольский Грек; по другим, также не вполне достоверным 2), он был постриженник Печерского монастыря, из чего вероятнейшее заключение есть то, что был Русский. Не совсем правдоподобным образом примиряя известия, хотят представлять дело так, что он был родом Грек, но что, пришедши в Россию, постригся и подвизался в Печерском монастыре, из которого и был возведен на кафедру. Если верны наши сведения о годе поставления его преемника, то он занимал кафедру неизвестно сколь долгое время, до 1077-го года 3). Св. Леонтий успел сделаться крестителем Ростова, чего напрасно добивались (если только впрочем действительно добивались) двое его предшественников. Как он достиг этого, т. е. как вел он дело проповеди, приведшее к крещению, подробности вовсе неизвестны. Писанное чрез сто лет после его смерти житие его говорит, что, оставив закоренелых в язычестве взрослых, он старался учить детей, что первые, быв раздражены его проповедью, решились было убить его, но что когда хотели они это сделать, он вышел к ним в священных ризах,

ков, что из Русских они еще только начали быть ставимы, и что еели бы он принадлежал к последним, то о сем, как об обстоятельстве замечательном, где-нибудь и как-нибудь было бы записано; во-вторых, потому, что по известиям, хотя и не совершенно достоверным, даже и преемник Илариона (св. Леонтий) был сще из Греков, а не из Русских. — Думать вместе с позднейшими Ростовскими грамотниками и патриотами, будто первые Ростовские епископы были поставляемы и присылаемы патриархами Константинопольскими, значит — иметь охоту верить совершенным нелепостям. Патриархи вообще ставили митрополитов, но не ставили епископов в митрополии, ибо не имели на это права; полагать, чтобы патриархи знали о Ростове и прилагали о нем особенное попечение, есть верх наивности, извинительный в старых Ростовских патриотах, но ни в ком более (Наши предположения о том, когда и по каким побуждениям сказанное могло быть вымышлено, см. ниже).

1) Жития или сказания об обретении мощей, о котором в предыдущем примечании и которое (первая редакция) написано не ранее, как через сто лет после смерти св. Леонтия.

2) Симона Владимирского в послании к Поликарпу, который писал еще позднее лет на 60 слишком. Если однако принять, что Симон причисляет Леонтия к постриженникам Печерским на основании отметки Ростовского кафедрального синодика, — см. прим. выше, — то его показание нужно будет принимать как достоверное.

3) Известны, нисколько не надежные впрочем, записи, которые относят его смерть к 1072—1073 г. (Ключевского Жития, стр. 13, прим. 2).

201

с собором иерейским и диаконским, что они были поражены при этом чудесным видением лица его, как лица ангела, и что вследствие этого и последовало общее желание креститься. Проповедь двух первых епископов, не имевшая прямых последствий, могла иметь своим результатом по крайней мере то, что подготовила умы язычников к принятию христианства, а церковь, построенная еще первым из них, должна была непрестанно им проповедывать, что христианства, принятого во всей русской Руси, им не избыть. Обратившись с проповедью по прибытии на кафедру и потом настоятельно обращаясь с нею к лучшим и более других уже обрусевшим гражданам, св. Леонтий и мог наконец подействовать на их подготовленные умы, а примеру их последовали и остальные, или, по крайней мере, большинство сиих последних 1).

Преемником св. Леонтия был св. Исаия 2), родом Русский, постриженник Печерского монастыря, после которого был игуменом в Киевском Изяславовом монастыре св. Димитрия. Кафедру Ростовскую, на которую возведен был с сейчас помянутого игуменства, он занимал с 1077-го по 1089-й год, следовательно в продолжение 12-ти лет 3). Св. Исаия был преемником св. Леонтия в деле

1) Что касается до крещения Чудского конца города преп. Аврамием, о чем повествуется в его житии, то во-первых, Аврамий жил не в начале XI в. при Владимире и Борисе, а несравненно позднее, как это скажем и докажем ниже, и во-вторых, под крещением, по всей вероятности, должно разуметь не крещение в собственном смысле, а отвращению от языческого суеверия людей уже крещенных. Леонтий, по его житию, совершив крещение жителей Ростова, „с миром к Господу отъиде“. Напротив того, Симон Владимирский говорит, что язычники (оставшиеся не крещенными) после многих мучений предали его смерти, почему и причисляет его к мученикам. Известие Симона представляется совершенно невероятным: что язычники могли иметь желание убить епископа, это весьма возможно, но как допустила бы их сделать это гражданская власть, про которую забывает Симон в своем повествовании? (Если Симон, называя Леонтия, будто бы потерпевшего мученическую смерть, „третьим гражданином небесным Русского мира со онема Варягома“, хочет сказать, что Леонтий пострадал ранее Бориса и Глеба, то это будет крайняя у него несообразность: Печерский монастырь, из которого был, по словам Симона, Леонтий, явился спустя много времени после мученичества Бориса и Глеба).

2) Сведения о нем в житии его, которое написано в конце XV века, после 1474-го г. (Ключевского Жития, стр. 24). Оно напечатано в Православ. Собеседн. 1858-го г., кн. I, стр. 434.

3) Так по житию, но за полную достоверность хронологии вовсе нельзя поручиться; cfr в Патерике Печерском повествование Поликарпа (которого впрочем мы тоже вовсе не относим к числу повествователей совершенно достоверных) о затворнике Никите.

202

апостольства и продолжателем его трудов. Не захотевшая креститься при первом часть жителей Ростова осталась не крещенною и при нем, но он положил начало христианству в других городах и местах области Ростовской и соединенной с нею области Суздальской. Мы уже говорили выше, что как во всем, так и в деле перемены веры, весьма важен был пример старших городов каждой области, которым во всем считали себя обязанными следовать города младшие. Пример Ростова должен был подействовать на другие города области, вслед за которыми мало-помалу должны были последовать и принадлежавшие к ним села. Сколь много успел сделать св. Исаия, т. е. до какой степени успел водворить христианство в области Ростовской, мы не знаем. Весьма поздний жизнеописатель неопределенно говорит: «и обходит убо (Исаия) прочие грады и места еже в Ростовстей и Суздальстей области и неверных увещает веровати в Святую Троиду — Отца и Сына и Святого Духа и просвещает святым крещением». Важнейшим городом в области после Ростова был Суздаль, составлявший главный город частнейшей области Суздальской: необходимо предполагать, что на него прежде всего и обратил свое внимание святой Исаия. Под 1096-м г. мы находим в летописи известие, что в сем году уцелели в Суздале от пожара «двор монастырский Печерского монастыря и церки, яже тамо (на дворе) есть св. Дмитрея, юже бе дал Ефрем и с селы». Кто именно должен быть разумеем здесь под Ефремом, остается неизвестным, — если епископ (митрополит) Переяславский, что обыкновенно предполагается, но что весьма мало вероятно 1), то дача могла иметь место еще при жизни Исаии, ибо этот Ефрем был его современником; если же его собственный преемник на Ростовской кафедре, что не только го-

1) Епископ Переяславский Ефрем, носивший по особым обстоятельствам титул митрополита, но вовсе не бывший митрополитом Русским или Киевским, как это ошибочно полагают, мог иметь только то отношение к епархии Ростовской, что она была в одном удельном княжении с его собственною. Епископ Ростовский Ефрем также, как и Исаия, бывший из монахов Печерских (в Патерике у Симона называемый Суздальным), и, вероятно, непосредственно преемствовавший ему на кафедре, построил в Суздале вместе с Владимиром Мономахом каменную церковь св. Богородицы (Лавр. лет. под Ί 222-м г.). Не знаем, когда это случилось, но во всяком случае не позднее 1125-го г., когда умер Владимир Мономах; а так как в городах только что обращенных не строили церквей каменных, то построение таковой церкви в Суздале во всяком случае свидетельствует, что он обращен был задолго до 1125-го г.

203

раздо вероятнее, но что, собственно говоря, есть и единственное вероятное, то дача могла случиться только после его смерти. Как бы то ни было, построение церкви, существовавшей в 1096-м году, со всею вероятностью может быть относимо еще к правлению Исаии, а таким образом ему же со всею вероятностью может быть усвояемо и крещение Суздаля. Представляется весьма правдоподобным думать, что монахи Печерские, получившие в дар от преемника Исаиина помянутую церковь, были и помощниками последнего в деле крещения города, ибо, как мы сказали выше, он сам был из пострижеников Печерского монастыря 1).

После смерти Ярослава Великого область Ростовская присоединена была к уделу Переяславля Русского или Киевского и досталась младшему его сыну Всеволоду. Сын этого последнего, знаменитый Владимир Мономах, в своей молодости многократно путешествовал в Ростов и, как мы имеем положительные доказательства, весьма любил его и его область 2). Так как молодость Мономаха именно падает на годы управления Ростовской кафедрой св. Исаии 3), то со всею вероятностью можно и должно предполагать, что епископ в своей апостольской деятельности находил самого усердного и ревностного помощника в истинно и усердно благочестивом князе, насколько это было в средствах последнего и насколько это от него зависело.

Много или мало успел св. Исаия распространить христианство в области Ростовской, во всяком случае, он успел положить то первое начало, которое было важнее всего и за которым, скоро или нескоро, но необходимо должен был последовать желаемый конец. Дальнейшему более или менее быстрому распространению христианства в области должна была весьма много содействовать власть гражданская, которая, с одной стороны, при положенном твердом начале

1) А что касается до церкви св. Димитрия, то представляется столько же вероятным думать, что Исаия построил ее в честь того св. Димитрия, у которого он был в Киеве игуменом.

2) О путешествии Мономаха в Ростов см. в его духовной грамоте. Об его любви к Ростову и к Ростовской области свидетельствует то, что в первом он построил весьма хорошую церковь, бывшую предметом его особенных забот (по совершенному подобию Киевской Печерской церкви, в которую он присылал из Киева иконы, Патер. Почерск.), а во второй основал новый город в свое имя (Владимир Кляземский).

3) Мономах родился в 1053-м году; сдедоватсльно, на время правления Исаии приходятся 24—36-й годы его жизни.

204

могла уже без опасения употреблять силу и понуждение, а с другой стороны — должна была споспешествовать цели умножением храмов. Область Ростовская состояла, собственно из трех областей — области Ростовской в теснейшем смысле, области Суздальской и Белозерья. После св. Бориса область Ростовская не имела своих князей в продолжение целого столетия до начала XII века 1). С этого времени в ней снова явились князья, но первенствующая роль при этом оказалась не за Ростовом, а за Суздалем. Первый удельный князь, данный области Ростовской в начале XII века, был князь не Ростовский, а Суздальский 2). Вскоре область Суздальская в новооснованном Владимире стала даже центром всей Руси, Ростов же начал иметь своих собственных удельных князей не ранее, как с 1207-го года 3). Князья области Суздальской были в тоже время князьями и области Ростовской, но так как, конечно, сначала они заботились о первой и потом уже о второй, то на сем основании необходимо предполагать, что окончательно христианство водворено было скорее не в области Ростовской, а в Суздальской. В глухом и обширном Белозерьи, которое начало иметь своих отдельных князей только уже после нашествия Монголов, христианство распространялось, нет сомнения, весьма медленно и окончательно водворено было весьма поздно 4).

1) Мономах, как сейчас мы сказали, много раз посещал область Ростовскую, но не видно, чтоб он был ее удельным князем; сын его Мстислав был посажен на стол Ростовский (1095 г.), но оставался на нем весьма недолго.

2) Младший сын Мономаха Юрий Долгорукий, посланный отцом в Суздаль около 1105-го года (в весьма молодых годах, — Симон в Патерике в рассказе о создании церкви Печерской, а он женат был в 1107-м году, — лет.).

3) В 1175-м году Ростовцы посадили было у себя Мстислава Ростиславича, племянника Боголюбского, но он сидел у них весьма недолго, и ряд постоянных князей Ростовских начинается именно с 1207-го года, с Константина Всеволодовича.

4) Ссылаясь чрез автора Историй Росс. Иерархии на летописца Устюжского, относят к XI веку существование монастыря Троицкого Гледенского, находящегося близ Устюга. Но летописец Устюжский у автора Истории Иерархии (III, (694) этого не говорит, а только сам последний предполагает это. Предполагать то же самое вместе с ним мы находим совершенно невозможным. За тем, следуя тому же автору Истории Иерархии, относят к тому же XI веку основание монастыря Челмогорского или Челменского, находившегося в 43 верстах к северо-западу от Каргополя при озере Челмогорском. Но, не говоря

205

Позднее сказание приписывает крещение Мурома князю Константину Святославичу, внуку Ярослава Великого, правнуку Владимира Святого, под которым, очевидно, должен быть разумеем Ярослав Святославич, первый князь Муромский после св. Глеба и родоначальник последующего дома князей Муромских и Рязанских, посаженный в Муроме в 1096-м году и после 33-летнего в нем княжения умерший в 1129-м году 1). Заставляя жить этого князя на целое столетие позднее против его действительного времени, сказание представляет дело следующим образом. После св. Глеба, который напрасно старался обратить Муромцев в христианство, они жили сами о себе, пребывая в поганстве и зли суще, в продолжение двух сот слишком лет. Наконец, Бог вдохнул в сердце помянутому князю Константину Святославичу желание стать просветителем Мурома, и он начал проситься у отца, чтобы тот отпустил его господствовать в Муроме. Отпущенный отцом и снабженный им для взятия города войском, Константин отправил впереди себя увещевать Муромцев сдаться и покориться сына своего Михаила. Когда Муромцы убили этого последнего, Константин подступил к городу, чтобы взять его силою. После непродолжительного сопротивления Муромцы сдались и пустили к себе князя, но решительно не хотели принимать христианства. Наконец Бог, услышав продолжительные и горячие молитвы князя, смягчил сердца упорных людей и они изъявили желание креститься.

Весь этот рассказ есть не что иное, как вымысл, не знаем — обязанный ли своим происхождением общим силам Муромцев или того одного ритора XVI века, который написал сказание. После св. Глеба. Муром не отпадал от власти Руси и не жиль сам о себе, но, оставаясь под помянутою властью, принадлежал с своею областью к уделу Черниговскому 2). Князь Ярослав Святославович, не имевший нужды брать Мурома силой, а просто получпвший его себе в удел (из удела Черниговского), не мог быть

о совершенной невероятности дела самого по себе, в житии преп. Кирилла, основателя монастыря, прямо говорится, что он пришел „на Челму гору в лето 6824-е“, т. е. в 1316-м году (Ключевский, стр. 321).

1) Житие Муромских князей Константина и чад его Михаила и Феодора, о времени написания и о редакциях которого см. у Ключевского, стр. 287; самое житие напечатано в Памятниках Кушелева-Безбородко, I, 229.

2) В 1088-м году Муром взяли Болгары, но взяли не затем, чтобы удержать его за собою, а только затем, чтобы ограбить.

206

его первым крестителем потому, что в 1096-м году, в котором он был посажен на княжение Муромское (не отцом, которого давно не было в живых, а старшим братом Олегом), в городе Муроме существовал уже монастырь 1), из чего несомненно следуеть, что в нем было уже христианство.

Каким проповедникам Муром обязан своим христианством, остается неизвестным. Так как, принадлежа к уделу Черниговскому, он вместе с тем принадлежал и к епархии Черниговской, то самое вероятное предполагать тут труды епископов Черниговских и лиц, ими посланных и от них приходивших.

Существование монастыря в Муроме в 1096-м году показывает, что христианство было водворено в нем не непосредственно перед сим годом, а по крайней мере лет за 10 — за 15, и следовательно — первое введение его в нем должно быть относимо по крайней мере к 1085-му — 1080-му году, что будет значить, что Муром крестился спустя лет 20 —15 после Ростова, и именно в то самое время, как христианство, быв распространяемо в области Ростовской, явилось в ближайшем к нему городе сей последней — Суздале. Что князь Ярослав или Константин Святославич, княживший в Муроме целые 33 года, не быв первым его крестителем, мог много содействовать распространению и утверждению в нем христианства, это совершенно вероятно, хотя положительного дока мы ничего и не знаем 2).

К области Муромской принадлежала область Рязанская. О крещении ее мы тоже не имеем совершенно никаких сведений. Так как Рязань была ближе к Чернигову, главному городу всего удела и местопребыванию областного епископа, и так как она представляла собою часть инородческой области Муромской непосредственно соседнюю с собственною Русью, крещенною с самого начала, то с совершенною вероятностью должно предполагать, что она стала христианскою раньше Мурома и во всяком случае не позднее его.

1) Спаса, Лаврент. лет., изд. 2 стр. 229.

2) С другой стороны, то обстоятельство, что Ярослав Святославич в свое долговременное правление не построил в Муроме церкви, которая при нем или после него стала бы собором, не говорить в пользу его особенного усердия об утверждении христианства в Муроме. По сказанию, он погребен был с своими сыновьями Михаилом мучеником (по сказанию) и другим Федором в построенной им церкви Благовещения, на месте которой воздвигнут был монастырь, как уверяет то же сказание, по приказанию царя Ивана Васильевича Грозного (Карамзин, II, прим. 153, col. 70).

207

Вятичи с Радимичами, быв не инородцами, а теми же Славянами, только иного племени, крещены были значительно позднее, чем помянутые выше инородцы 1). Из всех известий, которые мы имеем, видно, что с этими древними Поляками на нашей территории князьям нашим было столько же хлопот, сколько нам с современными. Быв в первый раз покорены еще Олегом и потом быв много раз снова покоряемы, они оставались только данниками Руси, весьма плохо признававшими ее власть и имевшими своих собственных князей, не менее как до конца XI века: Владимир Мономах в своей духовной грамоте в числе своих военных походов упоминает о трех походах на Вятичей и на их князей. Пока Вятичи оставались Вятичами, т. е. пока область их, находясь только в некотором подданстве Руси, управлялась своими собственными князьями, нечего было и думать о том, чтобы пытаться крестить их. Эти попытки могли начаться только тогда, когда Вятичи были совершенно покорены Русскими, и когда, лишенные своих князей, они получили правительство в лице русских чиновников, что случилось не ранее конца XI века (вероятно, после упомянутых выше походов Владимира Мономаха). Область Вятичей до совершенного ее покорения числилась принадлежащею, а после покорения действительно стала принадлежать к удельному княжеству Черниговскому. По всей вероятности, стараниями Черниговских князей и епископов христианство мало-помалу и было между ними водворено. Положительного об этих стараниях мы, однако же, совершенно ничего не знаем. Из немалого, вероятно, числа проповедников, трудившихся над обращением особенно упорных в язычестве людей, мы знаем только одного стороннего, — это монах Печерского монастыря св. Кукша, который жил около половины XII века и который, неизвестно сколько Вятичей крестив, от некрещеных потерпел мученическую смерть. История этого крестителя Вятичей дает предпола-

1) Область их мы указали выше, именно — первые занимали северный угол губернии Черниговской и губернии Орловскую и Калужскую, а вторые — восточную половину губернии Могилевской (кроме указанных нами выше нынешних городов, в земле Вятичей упоминаются неизвестные нам места и местности: Блеве, Болдыж, Воробеин, Вщиж, Вятич, Домагощь, Обловь, Подесенье (по р. Десне), Ярышев, — Ипатск. лет., Index; Корьдно — в грамоте Мономаха; в земле Радимичей — река (речка) Пищана или Песчана, впадающая в Сож в Старо Быховском уезде близь местечка Пропойска [см. Словарь Семенова под сл. Пещана], — летоп. под 984-м т.).

208

гать, что христианство тогда еще только вводилось между ними: если язычники дерзнули поднять на него руки в виду русских властей, то ясно, что он был из числа самых первых проповедников, когда язычество было еще во всей своей силе и еще ни малейше не думало уступать места христианству. Все сведения, какие мы имеем о Вятичах, заставляют предполагать, что последнее распространялось между ними весьма медленно и окончательно водворилось весьма не скоро 1).

Новгородцы с Ладожанами и Изборяно-Псковичами представляли собою на своем теперешнем месте жительства славянских колонистов, которые, пришед откуда-то, поселились в инородческой, Чудской или Финской, земле и которые, объявив себя господами инородцев и высшими собственниками всей их обширной территории, действительно или номинально подчинив их своей власти (подобно тому, как Европейцы заняли земли дикарей в Америке, Африке и Австралии), основали между ними свое промышленно-торговое (эксплуатационное) государство 2). Должно полагать, что это основание колонии имело место более или менее задолго до основания нашего государства Рюриком. Но, с другой стороны, столько же вероятным представляется думать, что в период времени, прошедший от основания колонии до введения в России христианства Владимиром, обрусение инородцев шло весьма медленно и что к минуте этого введения отношение между Славянами и инородцами было в своеобразном государстве почти такое же, какое в Киеве между Варягами и Славянами. На этом основании необходимо думать, что Владимиром крещены были в области Новгородской только самые, весьма не

1) Есть легенда о крещении Мценян, в которой утверждается, что до половины XV века „во граде Мценске мнози (оставались) неверующе в Христа Бога нашего“, и что окончательно христианство было в нем водворено в 1445-м году великим князем Василием Дмитриевичем и митрополитом Фотием с употреблением большой воинской силы, см. Русск. Вивлиоф., изд. Полевым, I, стр. 361 (в 1445-м году великим князем был Василий Васильевич Темный, а митрополита после Исидора не было; Василий Дмитриевич 1389 —1425, митрополит Фотий 1408 — 1431).

2) Новгородцы потому и удержали общее или народное имя Славян, вместо принятия какого-нибудь частного или племенного, что были Славяне поселившиеся между неславянами. Что касается до вопроса: откуда они пришли, то мы считаем вероятнейшим мнение наиболее простое и которого, если не ошибаемся, держится большинство, именно — что они пришли весьма не издалека и были ἄποικοι (выселенцы) соседних с Финнами Кривичей.

209

многие, города — Новгород, Ладога, Псков, и что затем вся остальная сельско-деревенская земля была предоставлена будущему времени. О последующем крещении обширной области Новгородской, древние пределы которой могут быть определены только неопределенным: «куда коса и топор ходили», мы также ничего не знаем, как и о крещении других областей, о которых говорили выше. Нужно вообще полагать, что христианство мало-помалу распространялось в области не столько нарочитыми стараниями Новгородцев, которые предполагать у них мы имеем весьма мало оснований, сколько само собою по мере обрусения инородцев, которые, превращаясь в Русских, вместе с тем или вслед за тем обращались и в христианство. Инородцы ближайшей к Новгороду округи должны были скоро или нескоро обрусеть сплошною массой, а, следовательно, и христианство скоро или нескоро должно было явиться здесь верою целого населения. Но в местах более отдаленных обрусение, конечно, совершалось только в виде появления бóльших или меньших отдельных и разбросанных пятен на сплошной инородческой массе, по мере того как возникали в среде инородцев города (городки), погосты и вообще селитьбы с чисто Русским населением. Подобным образом, идя вслед за обрусением, должно было распространяться в этих более отдаленных местах и христианство. Под самый конец периода домонгольского, в 1227-м году, Новгородский князь (последующий великий князь) Ярослав Всеволодович крестил принудительным образом Карелов, тогдашнюю территорию которых составляли: юго-восточная часть Финляндии, часть нынешней Петербургской губернии, соседняя с Ладожским озером, большая часть Олонецкой губернии и часть Архангельской до так называемого Карельского берега Белого моря (Слов. Семен., см. Карелы), т.-е. территория которых составляла северо-западную часть Новгородских владений. В Лаврентьевской летописи под 1227-м годом о нашем крещении читается: «тогоже лета князь Ярослав Всеволодович послав крести множество Корел, мало не все люди», каковыми словами довольно ясно дается знать, что до 1227-го года Карелы оставались язычниками в своем решительном большинстве или в своей массе. Но от Карелов едва ли должно заключать к другим инородцам Новгородской области. Карелы занимали местность, не представлявшую выгод для промысловых Поселений и привлекательности вообще для житья (покрытую болотами или же бесплодно-каменистую, как составлявшую продолжение Финляндии), вследствие чего Рус-

210

ские не занимали или не посягали на их территории земель в вотчинное владение и не селились между ними, стремясь для той и для другой цели в так называемое Заволочье (местность между Онегой и Северной Двиной до Мезени). А по этой причине, вопреки другим инородцам области, Карелы и могли оставаться язычниками в своем решительном большинстве или в своей массе до самого конца периода домонгольского 1).

Нарочитыми борцами за язычество против христианства, как мы говорили, долженствовали быть у нас волхвы, которые не были жрецами в собственном смысле, каковых у нас вообще не было, но которые были у наших язычников профессиональными служителями религии, как прорицатели будущего и как люди призванные творить чудесное, — «волшвеное» или волшебное (на помощь людям во всяких их делах), ибо прорицание и волшебство составляли необходимый элемент всякого язычества. Положительных известий об этой борьбе, которая не могла быть, как мы сказали, упорною и опасною, мы имеем весьма мало, а именно и всего два, относящиеся к одному времени и дающие тот общий вывод, что борьба, не быв упорною и опасною, была однако довольно продолжительна.

Под 1071-м годом летописец рассказывает: явился волхв, прельщенный бесом; пришед в Киев, он начал проповедывать на-

1) Если Заволочская Чудь, едва ли бывшая менее многочисленною, чем Карелы, бесследно исчезла, a последние, не смотря на христианство, в довольно значительном числе до сих пор остаются настоящими Карелами, отдельными и отличными от Русских и даже не знающими русского языка, то к объяснению этого служит сейчас сказанное нами. — На юго-восточной окраине Новгородских владений, в нынешнем уездном городе Тверской губернии Торжке, полагается основание монастыря в первой половине XI века, именно — Борисоглебского Новоторжского, основанного, как принимается, преп. Ефремом Угрином, братом Георгия Угрина, любимого слуги св. Бориса. Но чтобы основателем Новоторжского монастыря действительно был преп. Ефрем Угрин, и чтобы он действительно был основав в первой половине XI чека, это более чем сомнительно. См. ниже в главе о монастырях. Равным образом мы весьма мало расположены верить и тому, чтобы на другую окраину Новгородских владений, на место нынешней Вологды, пришел из Киева основатель бывшего Троицкого Кайсаровского монастыря преп. Герасим в 1149-м г., см. ниже там же (Вологда, собственно говоря, — не окраина Новгородских владений, а Новгородская колония на территории, принадлежавшей Ростову, — в Ростовском Белозерье). — О Вятчанах (Хлыновцах), Новгородских колонистах в земле Вотяков, которые не распространяли христианства между инородцами и напротив сами из себя представляли весьма оригинальных христиан, сделаем заметку ниже, в главе об управлении.

211

роду, что на пятое лето Днепр потечет назад и что земли будут переступать с своих мест на чужие, что греческая земля станет на месте русской, а русская на месте греческой, и что и прочие земли изменят свои места.

Летописец не говорит прямо, чтобы это был волхв, проповедовавший именно восстановление язычества, а не был просто волхв, хлопотавший только о волшебстве, с отделением и обособлением последнего от язычества, — так сказать с вынесением его из сферы религиозной (о волхвах этой второй категории читается у летописца несколько записей, — под 1024-м г. и потом под нашим 1071-м г.). Но он дает ясно знать, что в волхве должно видеть именно одного из прямых, нарочито выступавших, борцов за язычество против христианства, когда говорит, что он обратился в Киеве с открытою проповедью к народу: волхвы второй категории или волхвы единственно как волхвы (как своего рода промышленники), которыми кишела русская земля не только во времена летописца, но и до позднейшего недавнего времени, не имели нужды и вовсе не могли находить благоразумным, чтобы выступать с открытою проповедью чего-нибудь в народе, ибо последнее значило бы самим намеренно выдавать себя в руки правительства 1). Как понимать приведенною выше проповедь волхва, не совсем ясно; но, как кажется, она имеет тот смысл, что-де земли христианские будут поражены от богов языческих тяжкими бедствиями и страшными переворотами и что-де русская земля, чтобы избежать угрожающих христианам зол, снова должна возвратиться к язычеству.

О том, как встретил народ в Киеве проповедь волхва, летописец говорит: «невегласи послушаху его, вернии же смеяхуся, глаголюще: бес тобою играет на пагубу тебе». Судьба волхва, которому правительство, нет сомнения, не дало долго проповедовать, была та, что «в едину нощь (он) бысть без вести», т. е. что он был тайно схвачен и затем или навсегда засажен в тюрьму или — что гораздо вероятнее — предан смертной казни.

1) Если деятельность некоторых волхвов, о которых говорит летописец под 1024-м г. и потом под нашим 1071-м г. (волхвы Ярославские), принимала такие размеры, что о ней доходило до сведения правительства, то это не составляет возражения против сейчас нами сказанного, — в этих случаях волхвы доводили о себе до сведения правительства (своею деятельностью) без своего намерения.

212

Между 1074-м и 1078-м годами явился волхв в Новгороде 1). По словам летописца, он творился аки бог, — говорил, что провидит все (будущее), хулил веру христианскую и обещался пройти перед всеми по Волхову (как по суху) 2).

В Новгороде еще и в 1074—78-м году христианство было более номинальным, чем действительным: проповедь волхва произвела мятеж против правительства, все жители обратились на его (волхва) сторону и хотели убить епископа. Если бы это последнее случилось и Новгородцы снова стали язычниками, то само собою разумеется, что стали бы не надолго: за сим последовала бы кровавая расправа с ними со стороны центрального правительства, т. е. Киевского, и они во второй раз крещены были бы огнем и мечем. К счастью Новгородцев, их спасла от ужасной драмы находчивость и решительность их князя Глеба Святославича. Когда епископ, облекшись в богослужебные одежды и взяв крест, вышел на площадь и сказал: «кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, а кто верует (во Христа), пусть идет ко кресту», то на стороне епископа стал только князь с своей дружиной, а весь народ пошел к волхву, «производя великий мятеж», т. е. как должно понимать, решительно и бурно высказываясь против христианства. При таком положении дела, Глеб взял под полу своего платья топор, пошел к волхву и завел с ним беседу: «знаешь ли, что будет завтра поутру и во весь день до вечера?» — «все знаю» (отвечал волхв); «а знаешь ли, что будет сегодня?» — «сотворю великие чудеса» (отвечал волхв). При этих словах князь выхватил топор и рассек им волхва надвое. Неожиданный конец имел то действие, что народ тотчас же разошелся.

Близость по времени появления волхвов Киевского и Новгородского заставляет до некоторой степени подозревать, что их деятельность находилась в связи, следовательно — заставляет до некоторой степени подозревать, что представителями язычества была предпринята в данное время организованная и общая попытка восстановить свою старую веру. Весьма возможно, однако, что близость была просто

1) Волхв явился при князе Новгородском Глебе Святославиче. Глеб Святославич посажен был на Новгородское княжение после 3-го Мая 1074-го г. (летопись в рассказе о смерти Феодосия Печерского, в минуту которой Глеб в Киеве) и за то или другое время до конца 1076-го г., когда умер его отец (см. грамоту Владимира Мономаха в Лаврент. лет. под 1096-м г., 2 изд. стр. 239 нач.). Сам он убит в 1078 г.

2) Детоп. под 1071-м г., fin..

213

случайная и что оба волхва действовали единолично, представляя из себя одиноких ревнителей или фанатиков [Волхв Новгородский явился приблизительно на пятый год после пророчества волхва Киевского: не значит ли это, что волхвы нашли посредством своего волшвения, — посредством своей какой-нибудь астрологии, что пятый год от 1071-го г. будет годом великих, благоприятных для них и их дела, событий, и не в уверенности ли относительно сего и явился волхв Новгородский? В Киеве была предузнана смерть князя Глеба Святославича, убитого в 1078-м г. в Заволочье (Никита, затворник Печерский, прельщенный бесом, — в Патерике): не значит ли это, что князь был убит волхвами или по их наущению и что в замысле участвовали и волхвы Киевские?].

Есть в летописи еще третье известие о появлении волхва, в котором, по всей вероятности, разумеется волхв нашей категории, т. е. выступавший с открытою проповедью о восстановлении язычества и об изгнании христианства. Этот волхв явился в 1091-м г. в Ростове, который около 1071-го г., когда являлся волхв Киевский, только что был крещен. Летописец дает знать, что не успел волхв явиться и начать свою проповедь, как был схвачен и казнен: «в се же лето (1091-е) — пишет он 1) — волхв явися в Ростове, иже вскоре погыбе».

Само собою разумеется, что кроме попыток открытой проповеди о формальном восстановлении язычества на место христианства, волхвы вели постоянную тайную проповедь о сохранении язычества вместе с христианством. В этом последнем случае правительство было против них бессильно, и они своею проповедью, конечно, немало содействовали тому, чтобы в народе более или менее долго оставалось двоеверие, — открытое христианство в соединении с тайным язычеством. К речам об этом мы возвратимся после.

1) 1091 г. fin.

214

Уверения некоторых римско-католических писателей, будто мы — Русские обращены в христианство латинскими миссионерами, и действительные попытки пап обратит нас в христианство и восхитить нас у Греков.

Для кого из Русских не будет в высшей степени неожиданным узнать оригинальную истину, будто предки наши обращены были из язычества в христианство латинскими миссионерами, будто первое некоторое время мы принадлежали к Римской половине церкви и будто мы очутились потом на стороне Греческой только вследствие непохвальной измены святому отцу? Однако есть некоторые католические писатели, которые утверждали и до сих пор не прочь утверждать это.

Средневековая письменность, как известно, везде оставила много баснословного. В средневековой латинской письменности действительно есть сказания, баснословящие вышеуказанное. И вот некоторые латинские писатели и хватаются за эти сказания. Само собою понятно, что хватаются недаром, а ради практической цели. Таковую практическую цель составляет желание послужить осуществлению весьма смешной в существе, но никогда (даже и доныне) не покидающей Римский престол, мечты привлечь нас — Русских под свой кров и под свою власть. Если мы — Русские обращены из язычества в христианство латинскими миссионерами и если мы очутились на стороне Греков только отщепившись от латинян, то история налагает-де на нас обязанность снова возвратиться к последним.

Латинские сказания, баснословящие, будто мы обращены из язычества в христианство латинскими миссионерами, усвояют совершение этого дела немецкому миссионеру начала XI века, епископу или архиепископу in partibus infidelium Бруну или Брунону (Brun, Bruno), по монашескому имени Бонифацию 1). Происходив из весьма знатной

1) Что Брун в монашестве назывался Бонифацием, см. летопись Кведлинбургскую под 1009-м г., летопись Магдебургскую под тем же годом и анналиста Саксонского под 1009-м и 1106-м гг. Некоторые из одного Бруна-Бонифация делают двоих — Бруна и Бонифация.

215

фамилии 1), Брун с раннего детства отличался глубокой набожностью; по окончании учения он поступил в духовное звание, затем постригся в монахи и наконец, последуя примеру многих, решился посвятить себя апостольскому делу проповеди христианства между язычниками. Для своей цели он испросил себе у папы посвящение в сан епископа или архиепископа 2)in partibus infidelium и отправился на проповедь.

Плодом этой проповеди и было будто бы наше обращение из язычества в христианство. Утверждают или — что тоже — баснословят сие два древние латинские писателя. Первый из них есть итальянец Петр Дамиани или Петр Дамиан (Petrus Damiani, P. Damianus), из монахов и настоятелей монастыря Fontis Avellaniв средней Италии (близ города Губбио, находящегося недалеко на северо-запад от города Перуджио, который в свою очередь во 100 с небольшим верстах на север от Рима) епископ Остиенский и кардинал, умерший в 1072-м году, святой Римской церкви, знаменитый своим суровым подвижничеством, церковно-общественной деятельностью и сочинениями. Второй есть интерполятор хроники французского монаха Адемара, умершего около 1030-го года, неизвестно когда живший, но не позднее конца XII века.

У Петра Дамиани читается целая повесть о крещении нас — Русских епископом Бруном. Она находится в принадлежащем ему житии св. Ромуальда, основателя конгрегации Камальдулов в ордене Бенедиктинцев († 1027-м году), к ученикам которого, по его уверению, принадлежал Брун или, как он называет его по монашескому имени, Бонифаций. Повесть довольно длинна и хотя она не содержит в себе ничего исторического, действительного или мнимого, а рассказывает только о великих чудесах, при которых будто бы совершено Бруном наше обращение в христианство, но поелику касается нас — Русских, то мы приведем ее сполна.

Вот эта повесть: «(Отправившись на проповедь) и пришед к язычникам 2), (Бонифаций) начал проповедывать с таким горячим настоянием, что никто не сомневался в том, что святой муж сго-

1) См. анналиста Саксонского под указанными годами.

2) Епископа по Титмару Мерзеб., архиепископа по летт. Квсдлинб. и Магдеб. и анналисту Сакс.. Дело, полагаем, должно понимать так, что Брун поставлен был в епископы автокефальные (зависимые от самого папы), которые (вероятно и у латинян, как у Греков) назывались архиепископами.

3) Которые не называются по имени.

216

рал желанием мученичества. Но они (язычники), опасаясь, чтобы у них не случилось того же, что было после мучения блаженного Адалберта 1), когда блистающими знаками чудес обращены были многие из славянского племени, в продолжение долгого времени с хитрым коварством удерживают руки от святого мужа и, тогда как он сгорал сильным желанием умереть, они, не желая его убивать, жестоко (его) щадят. Когда же достопочтенный муж пришел к королю Руссов (ad regem Russorum) и с твердою ревностью горячо начал проповедывать, то король, видя его одетым в рубища и ходящего босыми ногами, подумал, что святой муж занимался этим (проповедью) не ради веры, а скорее для того, чтобы собрать деньги. Посему обещал ему, что если он откажется от подобного вздора, то одарит его бедность богатствами с величайшею щедростью. Тогда Бонифаций сейчас и без замедления возвращается в гостиницу, одевается подобающим образом в драгоценнейшие первосвященнические украшения и в таком виде снова является во дворец короля. Увидев его украшенным столь великолепными одеяниями, король сказал: теперь знаем, что тебя побуждает к вздорному учению не нужда бедности, а незнание истины; однако, если хочешь, чтобы было принимаемо за истинное то, в чем уверяешь, то пусть будут воздвигнуты два высокие костра из бревен, отделенные один от другого самым узким промежутком, и когда от подложенного огня разгорятся таким образом, что огонь обоих сольется в одно, ты пройди через (сквозь) промежуток: если огонь причинит тебе сколько-нибудь вреда, то мы предадим тебя совершенному сожжению, если же (чему нельзя верить) ты выйдешь здрав, то мы все без всякого колебания уверуем в твоего Бога. Этот уговор понравился не только Бонифацию, но и всем присутствовавшим язычникам: Бонифаций, одевшись таким образом, что как бы намеревался совершать торжество миссы (литургии), сначала со всех сторон очистил огонь святою водой и каждением ладана, затем вошел в клокочущие клубы пламени, и вышел невредимым до такой степени, что не сгорел ни малейший волос его головы. Тогда король и прочие, которые присутствовали при этом зрелище, толпами бросаются к ногам блаженного мужа, слёзно просят прощения и настоятельнейше умоляют крестить их. Итак, началó стекаться к крещению

1) Разумеется Адалберт или Войтех, епископ Пражский, потерпевший мученическую смерть в Пруссии, в которую он пришел для проповеди, в 997-м году.

217

такое множество язычников, что святой муж поспешил к некоторому обширному озеру и крестил народ в сем изобилии вод. Король решил, что, оставив королевство сыну, он сам, доколе будет жив, никоим образом не разлучится с Бонифацием. Брат короля, живший вместе с ним, поелику не хотел веровать, в отсутствие Бонифация был самим королем умерщвлен. Но другой брат, который жил отдельно от короля, когда пришел к нему достопочтенный муж, не хотел слушать его слов, но пылая против него крайним гневом за обращение брата, тотчас схватывает (его), а потом, опасаясь, что если будет держать его живым, то король похитит его из его рук, приказал обезглавить его на своих глазах в присутствии немалой толпы людей. Но тотчас и сам ослеп и такой поразил его со всеми, кто присутствовал, ужас (столбняк), что не могли ни говорить, ни чувствовать, ни совершать какое либо человеческое действие, но все пребывали оцепенелыми и неподвижными, как камни. Король, услышав об этом, пораженный чрезвычайною скорбью, принимает твердое решение не только предать смерти брата, но посечь мечами и всех, которые были участниками такого злодеяния. Но когда с поспешностью пришел туда и увидел тело мученика лежащим еще на месте, а брата и остальных людей с ужасом увидел стоящими без чувств и движения, то со всеми своими надумал, чтобы прежде была (совершена о них) молитва, не возвратит ли им, может быть, Божественное милосердие чувство, которого лишились, потом — если согласятся веровать, то, быв прощены в преступлении, пусть останутся жить, если же нет, то все да погибнут от отмстительных мечей. Итак, когда самим королем и прочими христианами принесена была продолжительная молитва, то не только возвращается оцепеневшим людям прежнее чувство, но сверх того и умножается домысл горячо желать истинного спасения, ибо усердно и с плачем просят прощения в своем злодеянии, принимают таинство крещения с великою поспешностью и над телом блаженного мученика строят церковь. Однако, если бы я попытался сообщить о всех дарах добродетелей сего удивительного мужа, о которых может быть сказано не ложно, то может быть не достало бы языка, но не недостало бы материи» 1)... Такова повесть. Впереди ее, начиная речь о Бонифации, Дамиани говорит, что «ныне Русская церковь хвалится иметь его как блаженнейшего мужа».

1) Vitae S. Romualdi сарр. XXVI et XXVII, у Миня в Patr. t. 144, р. 976 sqq.

218

Интерполятор хроники Адемаровой говорит, что император Оттон III много заботился о просвещении христианством окрестных народов, преданных идолам, ибо «у него были два достопочтеннейшие епископа (миссионера), т. е. святой Адалберт, архиепископ города Праги, который в провинции Богемии, и святой Брун (Brunus), епископ города Осбурга, который в провинции Баварии, родственник императора» 1). Затем повествует он о миссионерской деятельности того и другого епископа. Мы опустим его речи об Адалберте, которого он называет архиепископом, заметив только, что об его деятельности сообщается баснословный вздор, и приведем то, что он говорит о Бруне и именно в отношении к России. «Примеру (Адалберта, отравившегося на проповедь) последовал Брун епископ и просил императора, чтобы приказал вместо него посвятить в епископы на его стол, кого он избрал, по имени Одольрика 2). Когда это было сделано, он смиренно отходит в провинцию Угрию, которая называется Белой Угрией, в отличие от другой Угрии Черной 3)... Он обратил к вере Угрию провинцию (и) другую, которая называется Россия (Russia)... Но когда он простерся до Печенегов и начал проповедывать им Христа, то пострадал от них, как пострадал и святой Адалберт 4). Ибо Печенеги, свирепствуя дьявольскою яростью, извлекли все внутренности его чрева чрез малое отверстие в боку и соделали его мужественным мучеником Божиим. Тело его народ Русский выкупил за дорогую цену, и построили в России монастырь его имени, и начал (он) сиять великими чудесами. Спустя немного дней, пришел в Россию некоторый греческий епископ и обратил низший класс народа 5) этой провинции, который еще был предан идолам, и заставил их принять обычай Греческий относительно рощения бороды и прочего» (in barba crescenda et ceteris exemplis) 6).

1) Нашего Бруна автор смешивает с другим епископом Бруном, братом императора Генриха II, преемника Оттонова. Ни Осбурга, ни какого другого города наш Брун епископом не бывал.

2) Разумеется св. Удальрик или Ульрих, епископ Аугсбургский, умерший в 973-м году задолго до того, как наш Брун отправился на проповедь.

3) О деятельности Бруна в Угрии отчасти баснословится, отчасти усвояется ему то, что принадлежало Адалберту Пражскому.

4) По автору, Адалберт пострадал у Печенегов.

5) Medietatem ipsius, i. е. Russiae.

6) Ademari S. Cibardi monachi Historiarum libri tres, lib. III ad cap. 31, y Миня в Patr. t. 141, col. 48, y Пертца в Monumenta VI, 129.

219

На основании сейчас приведенных повестей некоторые Римско-католические писатели и объявляют нас за первоначальных католиков и за беглецов от св. отца. Если бы это действительно было так, то из сего не следовало бы для нас ровно никакого нравоучения или, если угодно, следовало бы нравоучение обратное тому, которое выводят помянутые писатели: предки наши, состояв под властью папы, отложились от нее; странны были бы мы, если бы, не научаясь их примером, снова захотели искать этой власти. Но само собою разумеется, что это было не так. В высшей степени было бы наивно, если бы мы отказались от своих собственных свидетельств, если бы мы согласились признать, что у нас было запамятовано или неимоверно ловким образом скрыто, от кого мы приняли христианство, и преклонились под уверениями двух латинских баснотворцев. Не имея чем опровергнуть этих баснотворцев, кроме наших собственных свидетельств, мы должны были бы оставить католических писателей верить им, сколько хотят, и разве на отместку им выдумать что-нибудь в роде того, что сам папа обращен в христианство нами — Русскими. Заграждают однако им суесловящие уста и их собственные свидетели и увы! — даже сам епископ Брун, их мнимый Русский апостол. Есть западный писатель, который был не только современником нашего Бруна, но его сверстником, товарищем по школе и родственником, — это Титмар, епископ Мерзебургский. Титмар говорит в своей хронике как о крещении Русских, так и о миссионерской деятельности Бруна. Говоря о крещении, он ни единым словом не намекает, чтобы оно было плодом проповеди Бруна и прямо утверждает, что Владимир принял веру от Греков 1). Говоря о миссионерской деятельности Бруна, он ни единым словом не намекает, чтобы она простиралась и на Россию, и ясно дает знать, что она началась уже после того, как мы приняли христианство: Брун, по его свидетельству, посвящен в епископы и выступил на эту деятельность после смерти императора Оттона III при его преемнике Генрихе II, а Оттон III умер в 1002-м году 2). ОтсамогоБруна

1) Chronic lib. VII c. 52.

2) Chronic, lib. VI c. 58. Далее Титмар говорит, что Брун умер в 1009-м г. in duodecimo conversionis ac inclitae conversationis suae anno. Под conversio и conversatio должно разуметь пострижение в монахи, cfr Дюканжа Gloss. Latinit. под первым словом. И сам Петр Дамиани говорит, что Брун выступил на миссионерскую деятельность после смерти Адалберта Пражского, следоват. после 997-го года.

220

сохранилось до настоящего времени письмо к императору Генриху, в котором он говорит о своих отношениях к России 1). Из письма оказывается, что Брун действительно был у нас в России, но не для проповеди, о которой не говорит ни единого слова, а уже после того, как мы были крещены, что он дает знать совершенно ясно и что столько же ясно и из времени, когда он у нас был и которое есть правление самого Генриха (по признакам 1006—7 год). Брун был у нас в России случайным образом, именно — по пути, идучи для проповеди от Венгров к Печенегам и возвращаясь от последних назад. Он был принят Владимиром весьма дружелюбно, гостил у него целый месяц и, с своей стороны (как уверяет), оказал ему услугу тем, что содействовал заключению мира с Печенегами. Истинная история миссионерской деятельности Бруна состоит в том, что он выступил на нее уже после того, как мы приняли христианство, что он проповедывал в Польше, т.-е. как нужно думать — в ее языческой Померании, потом в Венгрии, у Печенегов и Пруссов и что наконец в 1009 г. он потерпел мученическую смерть в стране, занимавшей средину между Пруссией и Россией, т.-е. очевидно в Литве ²).

Всякие неверные исторические показания и всякие басни происходят от двух причин, — или от ненамеренного недоразумения или от намеренного умысла. Которое из двух было причиной, что Петр Дамиани и неизвестный интерполятор Адемара делают епископа Бруна нашим крестителем, положительно сказать не можем. Так как время миссионерской деятельности Бруна почти совпадает со временем нашего крещения, так как он проповедывал в странах, соседних с нашей Россией и даже был в ней самой, то очевидно, что существовали поводы для недоразумения. Тем не менее, однако, нас как-то невольно клонит к подозрению, что причиной было не оно, а намеренный умысл, желание создать ту практическую истину, будто мы обращены в христианство латинскими миссионерами 3). Во всяком случае весьма поучительно баснословие

1) Письмо напечатано покойным Гилфердингом в Русской Беседе 1856 г. кн. 1, отд. Науки, стрр. 1—34.

2) Титмар Мерзеб., — цитата выше. По летописи Кведлинбургск. — на границах России и Литвы.

3) К повести Петра Дамиани есть вариант, принадлежащий некоему Виперту, который выдает себя за ученика Брунова, что совершенно сомнительно, но который жил однако не позднее XI в. (у Пертца в Monumenta VI, 579). Если бы было доказано, что Дамиани имел в руках сего Виперта (а что ко-

221

Петра Дамиани. Он жил очень немного спустя времени после Бруна, так что для нас отдаленных людей смотрит совсем настоящим его современником; по своему положению и по своим качествам он представляется человеком вполне авторитетным: не будь других свидетелей, и его баснословие шло бы за настоящее историческое показание. Ясно из его примера, до какой степени баснословие в истории возможно и до какой' степени основательно то, чтобы историк прежде всего был скептиком.

Если мы — Русские были обращены в христианство не латинскими миссионерами, то, как говорили мы выше, папа действительно делал было попытку обратить нас в христианство; а потом он делал было и еще другую попытку, именно — Владимира уже крестившегося отклонить от признания власти Греков и подчинить своей собственной власти.

Известия об этих попытках читаются только в одной из новейших редакций первоначальной летописи, именно — в редакции, находящейся в Никоновской летописи. Но нет никакого основания подозревать, чтобы они были позднейшим вымыслом, потому что вовсе нельзя придумать побуждений, по которым вымысл мог быть сделан (а наоборот, должно думать, что в древнейших дошедших до нас редакциях первоначальной летописи известия опущены, к чему без труда может быть указано и побуждение, каково — желание авторов редакций изгладить из памяти нашей историю о сношениях наших с папами). Под 979-м г. в Никоновской летописи читается: «того же лета придоша послы к Ярополку из Рима от папы». В годе — ошибка, потому что Ярополк убит Владимиром, как мы говорили выше, не в 980-м г. (что неправильно полагает Никоновская летопись вместе с другими), а в 978-м г.; так как известие перенесено на несоответствующий год, по всей вероятности, с ближайшего к нему соответствующего, то его должно понимать в том общем смысле, что послы приходили в самом конце правления Ярополка. Затем, в Никоновской летописи читается под 988-м г., что, когда Владимир находился во взятой им Корсуни, «придоша (к нему) послы из Рима от папы и мощи святых принесоша» 1).

торый которого-нибудь варьирует, это весьма вероятно), то его намеренность не подлежала бы сомнению, ибо у Виперта место деятельности и смерти Бруна не Россия, а Пруссия.

1) Это известие читается и в Степенной книге, I, 135 fin. (О взаимном отношении Никоновской летописи и Степенной книги см. ниже).

222

Не может быть никаких сомнений на счет того, как понимать эти два посольства папы. К Ярополку, в конце его кратковременного и неожиданно пресекшегося правления, когда на самом деле он начал было только приходить в возраст зрелой юности, папа присылал посольство за тем, чтобы убедить его принять христианство. К Владимиру, тотчас и вскоре после занятия им места Ярополкова, папа почему-то не присылал посольства 1). Но потом он узнал, что Владимир, уже крестившийся, находится в Корсуни с тем, чтобы завязать церковные сношения с Греками и подчинить им в церковном отношении Русь, которую намеревался крестить, — и он (папа) поспешил отправить к князю в Корсунь посольство, чтобы попытаться подчинить его вместо Греков себе 2).

О дальнейших попытках пап подчинить нас своей власти скажем ниже.

1) Посольство к Ярополку, по всей вероятности, присылал и папою в первые годы правления Владимира был Бенедикт VII, занимавший престол с 975-го по 984-й г. Среди тогдашних, большею частью весьма недостойных, пап он составлял исключение (по крайней мере, некоторое), так что историки отзываются об его церковной ревности с особенной похвалой (Альцог), и почему он не послал посольства к Владимиру после неудавшегося посольства к Ярополку, остается неизвестным. Два преемника Бенедиктовы, — Иоанн XIV и Бонифаций VII, занимали престол менее, чем по году, след. не имели времени заботиться о нашей России (а второй не имел и охоты, ибо был знаменитое «horrendum monstrum Bonifacius, cunctos mortales nequitia superans»). К Владимиру в Корсунь прислал посольство папа Иоанн XV, занимавший престол с 985-го по 996-й год.

2) Слова Никоновской летописи, что послы папы принесли Владимиру в Корсунь мощи святых, невольно наводят нас на подозрения относительно мощей св. Климента Римского, которые Владимир принес с собою из Корсуни в Киев. Мощи Климента, умершего в Корсуни, в ссылке от Траяна в тамошние каменоломни, неизвестно когда после древних времен перед половиной IX в. оказались сокрытыми в неизвестное место. В половине IX в. открыл их Константин философ, наш первоучитель Славянский (бывший и довольно долго проживший в Корсуни проездом к Хазарам). В житии Константина (Паннонск.) говорится, что он взял мощи Климента с собой в Константинополь, из которого потом в Моравию, и что ходив из Моравии в Рим (в котором и умер) он принес их в дар папскому престолу. Можно понимать дело так, что Константин взял не все мощи, а только часть их и что остававшуюся часть Владимир и принес из Корсуни в Киев. Но не невозможно понимать его и так, что мощи Климента прислал Владимиру папа, — прислал с тою особенною целью, чтобы показать, что-де и обретник Славянской грамоты и первый Славянский учитель признавал власть его — папы (о Константине cfr ниже).

223

ПРИЛОЖЕНИЯ.

1. Житие Владимира, принадлежащее неизвестному автору, по всей вероятности, Греку, и соответствующая ему часть повести о крещении Владимира, помещенной в летописи.

«Житие блаженаго Володимера», принадлежащее неизвестному автору, по всей вероятности, Греку, как мы говорили выше, открыто преосвящ. Макарием; напечатанное им сначала в Христианск. Чтении за 1849 г., — кн. II, оно потом перепечатано им в Истории Русской Церкви (в приложениях к т. I, изд. 2 стр. 264 sqq).

Преосвящ. Макарий принимает два вида иди две редакции жития (Истор. т. II, изд. 2 стр. 151). Но это не совсем верно. Собственно жития известна одна редакция, а затем есть позднейшие компиляции, в которых житие является в соединении с другими древними сказаниями.

У преосвящ. Макария были в распоряжении два списка жития: Сахаровский XVI в., по которому он его напечатал, и Болотовский XVII, из которого он выставил варианты. Нам известен еще третий список — в ркп. фундаментальн. библиотеки Московск. Дух. Академии № 198, л. 232 об., ХVII века 1).

Позднейших компиляции, о которых мы сейчас сказали, нам известно две: первая в Румянцевской рукописи по Описанию Востокова № 436, л. 264 fin., стр. 697 col. 1 fin., не начала XVI в., как думает

А что касается до того, что Владимир мог взять мощи от папы, то, во-первых, папа тогда был еще православный (а соревновавшие между ним и патриархом Константинопольским о власти совсем другое дело), — во-вторых, святыня не перестает быть святыней даже и в руках неверных (пусть вспомнит читатель позднейшее получение Ризы Господней от шаха Персидского).

1) Рукопись есть сборник, вторая большая половина которого состоит из статей по русской истории, именно: л. 86, Житие Ольги, тоже, что в Степ. кн. I, 5; л. 160 об., Похвала Ольге, та же что там же стр. 44; л. 188, Память и похвала Володимеру монаха Иакова, которую печатаем ниже; л. 202, Слово о законе и о благодати (митр. Илариона); л. 232 об., наше житие. Мы относим рукопись к XVII в., но ее полууставное, переходящее в скоропись, письмо как-то весьма неопределенно, и очень может быть, что она даже XVI в.

224

Востоков, a XVII и, вероятно, второй половины (вторая редакция преосв. Макария). Компиляция надписывается: «Месяца Июля в 15 день память благоверного великого князя Владимира, нареченного в крещении Василия». Она состоит: сначала 11 строк — начало проложного жития, которое печатаем ниже (Сей бысть сын Святославль от племени Варяжска... и посла по всем языком, испытая закон, како верують), потом житие с самого начала (Ходиша же слуги его), но не до конца, а в размере трех пятых 1); конец опять из Пролога (Преставися к Богу месяца...). Вторая компиляция в Милютинской Минее под 15-м Июля, Синод. ркп. № 807 л. 954. Надписание и небольшое начало из монаха Иакова, который ниже, а потом житие.

«Житие блаженого Володимера 2).

Повесть, помещенная в летописи.

Сице убо бысть малымъ прежде сихъ лѣтъ, сущу самодержцю всея Рускыя земля Володимеру, вънуку же Иолжину, а правнуку Рюрикову, хо-диша же слугы его въ Болъгары и въ Нѣмци, и видѣша скверная дѣла ихъ; и оттолѣ идоша въ Царьградъ и видѣша украшеніа церковная и чинъ божественныя службы, изрядная архіерѣйская лѣпота, пѣнья же и ликы, и предстоянія дьяконъ, и ту пребыша 8 дней. Царь же Василей и Костянтинъ отъпустиша я с дары и с честию.

„Избраша мужи добры и смыслены, числомъ 10, и рѣша имъ: „идите первое въ Болгары, и испытайте первое вѣру ихъ“. Они же идоша, и пришедше видѣша скверныя дѣла и кланянье въ ропати, (и) придоша въ землю свою. И рече имъ Володимеръ: „идѣте паки въ Нѣмци, съглядайте такоже, и оттудѣ идѣте въ Греки“. Они же придоша въ Нѣмци и съглядавше церковную службу ихъ, (и) придоша Царюгороду, и внидоша ко царю; царь же испыта, коея ради вины придожа, они же сповѣдаша ему вся бывшая. Се слышавъ царь, радъ бывъ, и честь велику створи имъ въ тойже день. Наутрія посла къ патреарху, глаголя сице: „придоша Русь, пытающе вѣры нашея, да пристрой церковь и крилосъ, и самъ причинися въ святительскія ризы, да видятъ славу Бога нашего“. Си слышавъ патреархъ, повелѣ созвати крилосъ, по обычаю створиша празд-никъ и кадила вожьгоша, пѣнья и

1) Из пяти страниц в Истории преосв. Макария три первые, — до смерти на Берестовом.

2) Так в Сахар. и Академ., в Болотовск.,: Испытаніе блаженного князя Владимира.

225

Житие.

Летопись.

Они же пріидоша въ Русь. Володимеръ же созва бояры своя и старцы, и рече имъ: „се пріидоша посланніи наши, да слышимъ отъ нихъ бывшая“. И рекоша слугы ходившая: „яко смотрихомъ, како покланяются Болгаре в ропатѣ, стояще без пояса, и поклонився сядеть и глядить сѣмо и овамо, акы бѣшенъ; и нѣсть веселья въ нихъ, но печаль и смрадъ великъ, и нѣсть добръ законъ ихъ. Въ Нѣмцехъ же многы видѣхомъ въ храмѣхъ службы творяща, а красоты никоея не видѣхомъ въ нихъ. Пріидохомъ же и во Греки, въ Царь-градъ, и ведоша ны, идѣже служать Богу своему, и не вѣмы, на небеси ли есмы были или на земли: нѣсть нигдѣже такова видѣнія, ни красоты такія не доумѣемъ сказати; токмо то вѣмы, яко тамо Богъ со человѣкы пребываетъ, и есть служба ихъ лучши всѣхъ странъ. Мы убо не чожемъ забыти красоты тоя: всякъ бо человѣкъ, аще вкусить сладка, послѣди же не приметь горести; тако и мы, княже, не можемъ здѣ быти, но идемъ тамо“. Бояре же рекоша: „аще не бы былъ добръ законъ Гре-

лики съставиша. И иде съ ними въ церковь, и поставиша я на пространьнѣ мѣстѣ, показающе красоту церковную, пѣнья и службы архіерейски, престоянье дьяконъ, сказающе имъ служенье Бога своего; они же, во изумѣньи бывше, удивившеся, похвалиша службу ихъ. И призваша я царя Василій и Костянтинъ, рѣста имъ: „идѣте въ землю вашю“, и отпустиша я съ дары велики и съ честью.

Они же придоша въ землю свою, и созва князь боляры своя и старца, (и) рече Володимеръ: „се придоша посланіи наши мужи, да слышимъ отъ нихъ бывшее“. И рече: „скажите предъ дружиною“. Они же рѣша: „яко ходихомъ въ Болгары, смотрихомъ, како ся покланяють въ храмѣ, рекше въ ропати, стояще безъ пояса; поклонився сядеть, и глядить сѣмо и онамо яко бѣшенъ, и нѣсть веселья въ нихъ, но печаль и смрадъ великъ, нѣсть добро законъ ихъ. И придохомъ въ Нѣмци и видѣхомъ въ храмѣхъ многи службы творяща, а красоты не видѣхомъ никоеяже. И придохомъ же въ Греки, и ведоша ны, идѣже служать Богу своему, и не свѣмы, на небѣ ли есмы были, ли на земли: нѣсть бо на земли такого вида, ли красоты такоя, и недоумѣемъ бо сказати; токмо то вѣмы, яко онъдѣ Богъ съ человѣки пребываеть, и есть служба ихъ паче всѣхъ странъ. Мы убо не можемъ забыти красоты тоя; всякъ бо человѣкъ, аще укусить сладка, послѣди горести не пріимаеть, тако и мы не имамы сдѣ быти“. Отвѣщавше же

226

Житие.

Летопись.

ческый, то не бы пріяла Олга, баба твоя“. Володимеръ же рече: „воля Господня да будеть!“ И умысли въ себѣ: „сице сътворю“.

Минувшю же лѣту, иде съ вои на Корсуль. Корсуняне же боряхуся крѣпко со града. Володимеръ же рече: „аще ми ся не предасте, стояти имамъ за три лѣта“. Они же не послу-шаша, и стоя шесть мѣсяць 2). Бѣ же въ Корсуни мужь именемъ Ана-стасъ;сей написавъ на стрѣлу и пусти ю къ Володимеру: „ко кладязю оть въсточныя страны града въ градѣ по трубамъ воды сведены; копавъ перейми я“ 3). Князь же, се слышавъ, рече: „Господи Боже! аще ми се сбу-дется, абіе крещюся“. И повелѣ ко-пати въпреки трубамъ, и переяша

боляре рекоша: „аще бы лихъ законъ Гречьскій, то не бы баба твоя пріяла Ольга, яже бѣ мудрѣйши всѣхъ человѣкъ“. Отвѣщавъ же Володимеръ рече: „гдѣ крещенье пріимемь?“ Они же рекоша: „гдѣ ти любо“.

И минувшю лѣту, въ лѣто 6496, иде Володимеръ съ вои на Корсунь, градъ Гречьскій, и затворишася Корсуняне въ градѣ; и ста Володимеръ объ онъ полъ града въ лимени, дали града стрѣлище едино 1), и боряхуся крѣпко изъ града, Володимеръ же объстоя градъ. Изнемогаху въ градѣ людье, и рече Володимеръ къ гражаномъ: „аще ся не вдасте, имамъ стояти и за 3 лѣта“. Они же не послушаша того, Володимеръ же изряди воѣ своѣ, и повелѣ приспу сыпати къ граду. Симъ же спущимъ, Корсуняне, подъкопавше стѣну градь-

1) Топографию Корсуни см. в Записках Одесского Общества Истории и Древностей, том 2, отд. 1 стр. 256 нач. sqq. Она находилась на мысу между двумя заливами — нынешней Карантинной бухтой с восточной стороны и нынешним Круглым заливом с западной (в двух верстах к западу от Севастополя). „Лимень об он пол града“, т. е. по ту сторону города в направлении от Киева — пристань в Круглом заливе.

2) Если принять это известие за справедливое, то, как замечали мы выше, будет следовать, что Владимир, взявший Корсунь в начале 989 г., отправился в поход на нее действительно в 988 г., который стоит в летописи.

3) Житие нужно понимать: в колодец или цистерну, которая находится в городе на восточной стороне или в восточной его части, по трубам проведены воды, подразумевается — извне. Повесть, наоборот, разумея под кододезями бассейны вне города, из которых проведена была в него вода, едва-ли делает правильную поправку: по отношению к кораблям Владимира в пристани востоком был город, а по отношению к его осадному лагерю на суше (которую Корсунь имела с южной стороны) колодцы и бассейны были с юга (о них и о водопроводе см. ibid. стрр. 258 и 262). Поляк Бровевский, описавший развалины Корсуни во второй половине XVI века, согласно с житием говорить, что хранилища проведенной воды были у восточной стены города (Записки Одесск. Общ. Ист. и Древн. т. VI, стр. 341).

227

Житие.

Летопись.

воду. Людіе же въ градѣ изнеможаху жажею водною, и предашася. Онъ же, вземъ градъ, посла къ царемъ къ Василію и къ Костянтину въ Царьградъ, глаголя има: „се градъ вашь славный взяхъ, слышахъ же, яко имѣста сестру дѣвою,—дайте ю за мя; аще ли ми ея не даста, азъ Царюграду тако сътворю, яко сему“. Она же отвѣщаста: „ намъ не досто-итъ за некрещеныя давати, но кре-щиніе (да) пріимеши; аще ли сего не сътвориши, не дадѣмъ сестры своея за тя“. Володимеръ отвѣща по-сланнымъ: „пришедше отъ васъ кре-стятъ мя“. И посласта царя 2) Анну, сестру свою, и съ нею воеводы и прозвутеры, и пріидоша в Корсунь. А Володимеръ разболѣся. Епископъ же съ попы Корсуньскими и съ попы царицины, огласивше, крестиша и въ церкви святаго Иякова в Корсунѣ градѣ, и нарекоша имя ему Василей. И бысть чюдо дивно и преславно: яко възложи руку на нь епископъ, и абіе цѣлъ бысть оть язвы 3). Възрадовася сердцемъ, и мнози отъ бояръ его въ томъ часѣ крестишася: и постави церковь въ Корсунѣ на горѣ святаго Василіа 4).

скую, крадуще сыплемую персть и ношаху къ себѣ во градъ, сыплюще по средѣ града 1); воини же присыпаху болѣ, а Володимеръ стояше. И (се) мужь Корсунянинъ стрѣли, именемъ Настасъ, напсавъ сице на стрѣлѣ: „кладязи, яже суть за тобою оть въстока, изъ того вода идетъ по трубѣ; копавъ переими“. Володимеръ же слышавъ, возрѣвъ на небо, рече: „аще се ся сбудеть, и самъ ся крещаю“. И ту абье повелѣ копати преки трубамъ и преяша воду; людье изнемогоша водною жажею и предашася. Вниде Володимеръ въ градъ и дружина его, и посла Володимеръ ко царема Василью и Костянтину, глаголя сице: „се градъ ваю славный взяхъ; слышю же се, яко сестру имата дѣвою, да аще еѣ не вдаста за мя, сътворю граду вашему, якоже и сему створихъ“. И слышаста царя, быста печальна, (и) въздаста вѣсть, сице глаголюща: „не достоитъ хрестеяномъ за поганыя дати; аще ся крестиши, то и се получишь, и царство небесное пріимеши, и съ нами единовѣрникъ будеши; аще ли сего не хощеши створити, не можемъ дати сестры своея за тя“. Си

1) Об обычае не только Русских, но и вообще древних, брать стены осаждаемых городов посредством „приспы“, см. выше стр. 51, прим. 1.

2) В Акад.: и посласта царицу Анну сестру...

3) Обращаем особенное внимание читателя на рассказ о чуде в житии и в повести. Так как последующие сказатели никогда не сокращают чудес, то, по нашему убеждению, тут решительное доказательство, что автор жития по отношению к автору повести есть предшествующий, а не последующий.

4) Относительно церкви, в которой Владимир венчался с царевной, как мы говорили выше, вероятнейшее есть думать, что она была кафедральная Корсунская — Св. Софии, как это в Ипатской летописи. Что касается до церкви, которую он поставил, то — в житии — св. Василия, в Лаврент. летоп. — без имени,

228

Житие.

Летопись.

слышавъ Володимеръ, рече посланымъ отъ царю: „глаголите царема тако: яко азъ крещюся, яко испытахъ преже сихъ дній законъ вашь, и есть ми люба вѣра ваша и служенье, еже бо ми сповѣдаша посланіи нами мужи“. И си слышавше царя, рада быста и умолиста сестру свою, имянемъ Аньну, и посласта къ Володимеру, глаголюща: „крестися, и тогда послевѣ сестру свою къ тобѣ“. Рече же Володимеръ: „да пришедъше съ сестрою вашею крестять мя“. И послушаста царя, (и) посласта сестру свою, сановники нѣкія и прозвутеры; она же не хотяше ити: „яко въ полонъ“, рече, „иду, лучи бы ми сдѣ умрети“. И рѣста ей братья: „еда како обратитъ Богъ тобою Рускую землю въ покаянье, а Гречьскую землю избавишь отъ лютыя рати; видиши ли колько зла створиша Русь Грекомъ? и нынѣ аще не идежи, тоже имутъ створити намъ“,—и одва ю принудиша. Она же сѣдъши въ кубару, цѣловавши ужики своя, съ плачемъ поиде черезъ море. И приде къ Корсуню, и изидоша Корсуняне съ поклономъ, и въведоша ю въ градъ, и посадиша ю въ полатѣ. По Божью же устрою въ се время разболѣся Во-

а по Ипатск. летоп.—св. Иоанна Предтечи. Развалины церквей Корсунских оставались до позднейшего времени, а отчасти остаются, кажется, и теперь (после осады Севастополя); если бы произведены были такие тщательные раскопки, какие умеют делать другие люди, а не мы (а как мы поступили с развалинами Корсуни, см. Карамз. I, прим. 449), то может быть и открыто было бы что-нибудь важное (Древние строители церквей имели обычаи иссекать в них записи об их построении или делать так называемые их летописи; если бы была найдена такая запись Владимира о построенной им церкви, то она могла бы быть открытием величайшей важности).

229

Житие.

Летопись.

И посемь поимъ царицю и Анастаса и попы Корсуньскія, съ мощьми святаго Климента и Фива, ученика его, поимавъ же иконы изборныя и

лодимеръ очима и не видяше ничтоже (и) си не домышляшеться что сотворити, и тужаше велми, и посла къ нему царица, рькущи: „аще хощеши избыти болѣзни сея, то въскорѣ крестися, аще ли (ни), то не имаши избыти сего“. Си слышавъ Володимеръ, рече: „да аще истина будеть, то поистинѣ великъ Богъ бу-деть хрестеянескъ“, и повѣлѣ хрестити ся. Епископъ же Корсунскій съ попы царицины, огласивъ, крести Володимира; яко възложи руку на нь, абье прозрѣ. Видивъ же се Володимеръ напрасное идѣленье и прослави Бога, рекъ: „топерво увѣдѣхъ Бога истиньнаго“. Се же видѣвше дружина его, мнози крестишася. Крести же ся въ церкви святаго Василья 1), и есть церки та стоящи въ Корсунѣ градѣ, на мѣстѣ посреди града, идѣже торгъ дѣютъ Корсуняне: полата же Володимеря съ края церкве стоить и до сего дне 2), а царицина полата за олтаремъ. По крещеньи же приведе царицю на браченье. Се же не свѣдуще право глаголють, яко крестилъ ся есть въ Кіевѣ, и ини же рѣша: Василевѣ, друзіи же инако скажють.

Володимеръ же посемъ, поемъ царицю и Настаса и попы Корсуньски, съ мощми святаго Климента и Фифа 3), ученика его, поима съсуды

1) В Ипатск. летоп.: «Крестижеся в церкви святое Софьи, и есть церкви...»

2) Броневский упоминает о каком-то царском дворце (Записки Одесск. Общ. Ист. и Древн. т. VI стр. 342): уж не должно ли это понимать так, что дом, в котором жил Владимир, со времени его пребывания получил название дворца и под этим названием слыл до позднейшего времени? Свой дворец Броневский полагает в восточной части города.

3) Никакого святого Фива нет в святцах греческих; наш Фив, вероятно, был местный херсонский святой.

230

Житие.

Летопись.

книгы. А градъ Корсунь вдасть царема за вѣно, сестры дѣля ею. А самъ въ Кіевъ вшедъ, повелѣ испроврещи и избити кумиры, овыи иссѣщи 3), а иныя ижжещи; а Волоса идола, его же именоваху скотья бога, велѣ въ ІІочайну рѣку въврещи; ІІеруна же повелѣ привязати к коневи къ хвосту 4), и влещи съ горы по Боричеву на ручей, а слугы пристави бити идолы жезліемъ. Се же не яко древу чюющу, но на поруганіе бѣсу, иже прелщаше ны симъ образомъ. ІІлакахужеся его невѣрніи людіе, еще бо бяху не пріали святаго крещенія. И привлекше кумира Перуна, въвергоша и въ Днѣпръ рѣку, и проплы порогы, извѣрже и вѣтръ на берегь, и оттолѣ прослу Перуня гора 5). И положи заповѣдь по всему граду, да утрѣ вси обрящются на рѣци, богатъ ли или убогъ или нищь или работенъ. Да се же людіе слышавше, радостно течаху, глаголюще: аще бы се не добро было, не бы ceгo князь и бояри пріяли. Наутрѣя же изыде Володимеръ, съ попы царицины и съ Корсуньскими, и снидеся 6) бещисла народа: влѣзше в воду до шія, а иніи до персій, младіи же по брегу, а жены

церковные (и) иконы на благословенье себѣ. Постави же церковь въ Корсунѣ на горѣ 1), идѣже съсыпаша средѣ града крадуще приспу, яже церки стоить и до сего дне. Взя же ида мѣдянѣ двѣ капищи и 4 кони мѣдяны 2), иже и нынѣ стоять за святою Богородицею, яко же не вѣдуще мнять я мрамаряны суща. Вдасть же за вѣно Грекомъ Корсунь опять царицѣ дѣля, а самъ приде Кіеву. Яко приде, повелѣ кумиры испроврещи, овы осѣчи, а другія огневи предати: Перуна же повелѣ привязати коневи къ хвосту, и влещи съ горы по Боричеву на ручай, 12 мужа пристави тети жезльемъ. Се же не яко древу чюющю, но на поруганье бѣсу, иже прелщаше симъ образомъ человѣкы, да възмездье пріиметь оть человѣкъ. Велій еси, Господи, чюдна дѣла твоя! вчера чтимъ оть человѣкъ, а днесь поругаемь. Влекому же ему по ручаю къ Днѣпру, плакахуся его невѣрніи людье, еще бо не бяху пріяли святаго крещенья; и привлекше вринуша и въ Днѣпръ. И пристави Володимеръ, рекъ: „аще кдѣ пристанеть, вы отрѣвайте его отъ берега, дондеже порогы проидеть; то тогда оха-

1) В Ипатск. лет.: „постави же церковь святаго Иоанна Предтечи в Корсуни на горе“...

2) „Капищи“—статуи, собственно идолы: две бронзовых статуи и четыре бронзовых коня (Не лежат ли эти статуи и кони и до сих пор в Киеве в земле?)

3) Акад.: съсѣщи.

4) Акад.: къ коневью хвосту.

5) Акад.: Перуна города.

6) Болотовск. и Академ.: и съ Корсуньскими на Почайну рѣку и снидеся...

231

Житие.

Летопись.

младенци держаще; а папы на брезѣ молитвоваху. И бысть радость велика крестившимся людемъ, и идоша кождо въ домы своя. Володимеръ же радъ бывъ, яко позна Бога самъ и вси людіе, и помолися: „Боже, сътво-ривый небо и землю и море и вся яже въ нихъ! Призри на люди твоя, и дай имъ познати Тебе (Болот. истиннаго Бога), и утверди въ нихъ вѣру неблазнену, а мнѣ помози на врагы, да побѣжу и“. И повелѣ крестьяномъ ставити церкви по тѣмъ мѣстомъ, идѣже кумиры стояли; а самъ постави церковь святаго Василья на холмѣ, идѣже стоялъ Перунъ идолъ. И повелѣ попомъ по градомъ и по селомъ люди ко крещенію приводити и дѣти учити грамотѣ 1).

битеся его“. Они же повелѣная створиша. Яко пустиша и проиде сквозѣ порогы, изверже и вѣтръ на рѣнь и оттолѣ прослу Перуня рѣнь, яко же и до сего дне словеть. Посемъ же Володимеръ посла по всему граду, глаголя: „аще не обрящеться кто заутра на рѣцѣ, богатъ ли, ли убогь, или нищь, или работникъ, противенъ мнѣ да будеть“. Се слышавше людье, съ радостыо идяху, радующеся и глаголюще: „аще бы се не добро было, не бы сего князь и боляре пріяли“. Наутрія же изиде Володиыеръ съ попы царицины и съ Корсуньскыми на Днѣпръ, и снидеся безъ числа людій: влѣзоша въ воду и стояху ови до шіе, а друзіи до персій, младіи же отъ берега, друзіи же млади держаще, свершеніи же бродяху: попове же стояще молитвы творяху. И бяше си видѣти радость на небеси и на земли, толико душь спасаемыхъ; а дьяволъ стеня глаголашо: „увы мнѣ, яко отсюда прогонимъ есмь! сдѣ бо мняхъ жилище имѣти, яко сдѣ не суть ученья апостольска, ни суть вѣдуще Бога, но веселяхъся о службѣ ихъ, еже служаху мнѣ, и се уже побѣженъ есмь отъ невѣгласа (сего), а не оть апостолъ ни отъ мученикъ, не имамъ уже царствовати въ странахъ сихъ“. Крестившимъ же ся людемъ, идоша кождо въ домы своя. Володимеръ же радъ бывъ, яко позна Бога самъ и людье его, възрѣвъ на небо рече:

1) В Румянц. компиляции № 436 вместо: „дѣти учити грамотѣ“ читается согласно с летописью: „дѣти нача поимати у нарочитыхъ и даяти на ученіе книжное“.

232

Житие.

Летопись.

Минувшу же лѣту, умысли создати церковь святыя Богородица, пославъ приведе мастера 1) отъ Грекъ. Свершенѣ же ей бывши, украси ю, и 2) иконами удививъ, и поручи ю Анастасу Корсуняниню, и попы Корсунскія пристави служити въ ней, и вдасть все имъ, еже бѣ взялъ в Корсуни, и кресты, и отда отъ всего имѣнія десятую 3) той церкви и отъ града.

„Боже створивый небо и землю! призри на новыя люди сія, и дажь имъ, Господи, увѣдѣти Тобе истиньнаго Бога, яко же увѣдѣша страны хрестьяньскыя; утверди и вѣру въ нихъ праву и несовратьну, и мнѣ помози, Господи, на супротивнаго врага, да надѣяся на Тя и на твою державу, побѣжю козни его“. И се рекъ, повелѣ рубити церкви и поставляти по мѣстомъ, идѣже стояху кумиры; и постави церковь святаго Василья на холмѣ, идѣже стояше кумиръ Перунъ и прочіи, идѣже творяху потребы князь и людье; и нача ставити по градомъ церкви и попы, и люди на крещенье приводити по всѣмъ градомъ и селомъ. Пославъ нача поимати у нарочитое чади дѣти, и даяти нача на ученье книжное; матере же чадъ сихъ плакахуся по нихъ, еще бо не бяху ся утвердили вѣрою, но аки по мертвыхъ плакахуся.

Въ лѣто 6497 (989) 4). Посемъ же Володимеръ живяше въ законѣ хрестьянстѣ, помысли создати цер-ковь пресвятыя Богородица (и) по-славъ приведе мастеры оть Грекъ. И наченшю же здати и яко сконча зижа, украси ю иконами, и поручи ю Настасу Корсунянину, и попы Корсуньскыя пристави служити въ ней, вдавъ ту все, еже бѣ взялъ въ Корсуни: иконы и съсуды и кресты.

1) Так во всех трех списках.

2) В Акад.: и нет.

3) „Часть“ нет во всех трех списках.

4) Так в Лапрентьевск. сп., в Ипатск.: в лѣто 6499 (991).

233

Житие.

Летопись.

Бѣ бо велми милостивъ, по сло-веси Господню, иже речеся: блажени милостивіи, яко ти помилованы будуть 1); бяху же нищіи приходяще на дворъ его по вся дни и пріимаху кто чего требоваше, а недужнымъ, не могущимъ ходити, повелѣ слугамъ, да въ домы приносятъ имъ 2); и многи створи добродѣтели.

Умре же на Берестовѣмъ, и потаиша й, бѣ бо Святополкъ въ Кіевѣ; и нощію же межи клѣтьми пріимавше 3) помостъ, въ коврѣ опрятавше, и ужи свѣсиша на землю и

(Под 996-м годом, после рассказа об освящении Киевской Десятинной церкви, о построении церкви Преображения в Василеве и о праздновании праздников Преображения и Успения) Бѣ бо любя словеса книжная; слыша бо единою еуангелье чтомо: блажени милостивіи, яко ти помиловани будуть, и пакы: продайте имѣнья ваша и дадите нищимъ, и пакы: не скрывайте собѣ скровищь на земли, идѣже тля тлить и татье подкапывають, но скрывайте себѣ скровище на небесѣхъ, идѣже ни тля тлить ни татье крадуть, и Давыда глаголюща: блаженъ мужь милуя и дая, Соломона же слыша глаголюща: вдаяй нищему, Богу въ заимъ даеть,—си слышавъ, повелѣ всякому нищему и убогому приходити на дворъ княжь и взимати всяку потребу,—питье и яденье и отъ скотниць кунами. Устрои же и се, рекъ: „яко немощніи и больніи не могутъ долѣсти двора моего“,—повелѣ пристроити кола (и) вскладаше хлѣбы, мяса, рыбы, овощь розноличный, медъ въ бчелкахъ, а въ другихъ квасъ, возити по городу, впрашающимъ: „кдѣ больній и нищь, не могы ходити?“ тѣмъ раздаваху на потребу.

(Подъ 1015-мъ годомъ). Умре же на Берестовѣмь. и потаиша и, бѣ бо Святополкъ Кыевѣ; ночью же межю клѣтми проимавше помостъ, обертѣвше въ коверъ и ужи свѣ-

1) Мф. 5, 7.

2) В Акад.: приносятъ имъ потребы.

3) В Академ.: проимавше.

234

Житие.

Летопись.

положиша 1) (й) на сани, везше поставиша й во святѣй Богородици, юже бѣ създалъ самъ. Се же увѣдавше людіе, снидошася безъ числа и плакашася по немъ, боляре яко заступника ихъ земли и убозѣи яко и 2) кормителя.

Оле чюдо! Яко вторый Іерусалимъ на земли явися Кіевъ и вторый Моисей Володимеръ явися. Онъ стѣнный законъ въ Іерусалимѣ, отлучающе отъ идолъ, а се чистую вѣру и крещеніе святое, вводящее въ жизнь вѣчную. Онъ ко единому Богу веляше въ законъ пріити, се вѣрою и святымъ крещеніемъ просвѣти всю Русьскую землю и приведе къ Пресвятѣй Троици—къ Отцу и Сыну и Святому Духу, и добродѣтелію получи жизнь вѣчную и люди, тому же научивъ, введе въ царство небесное. Онамо къ единѣмъ апостоломъ рече Господь: не бойся малое Мое стадо 3), здѣже ко всѣмъ тоже речено. Онамо 40 дній и 8 Моѵсѣй и 4) законъ давъ преставися и на горѣ погребенъ, се же 30 лѣтъ и 3 бывъ во святомъ крещеніи, вѣру чистую 5) съблюдъ, заповѣди съвершивъ Господня, преставися, в руцѣ Божіи душю свою предавъ. И тѣло же его честное вложиша в гробъ мраморянъ и съхраниша съ плачемъ благовѣрнаго князя.

сиша на землю; възложьше й на сани, везъше поставиша и въ святѣй Богородици, юже бѣ създалъ самъ. Се же увѣдѣвше людье, безъ числа. снидошася и плакашася по немь, боляре аки заступника ихъ земли, убозіи аки заступника и кормителя. И вложиша й въ корсту мороморяну, схраниша тѣло его съ плачемь, блаженаго князя.

1) В Акад.: и возложше.

2) В Акад.: инет.

3) Лук. 12, 33.

4) В Академ.: и нет.

5) Въ Академ.: честну.

235

Житие.

Летопись.

И бысть вторый Костянтинъ въ Руской земли Володимеръ, се есть новый Костянтинъ великаго Рима, иже, крестився самъ, и люди своя крести: тако и се сътвори подобно ему. Аще бо бѣ и преже въ поган-ствѣ на скверную похоть желая, но послѣже прилежа къ покоянію, якоже апостолъ вѣщеваетъ 1): идѣже умножися грѣхъ, ту изобилуеть 2) благодатъ 5). Аще бо въ невѣжьствѣ етера съгрѣшенія быша, послѣ-же раскаяшася 4) покаяніемъ и милостынями, якоже глаголеть: въ чемъ тя застану, въ томъ тя и 5) сужю, якоже пророкъ глаголеть: живу Азъ Аданаи Господъ, яко не хощю смерти грѣшникомъ, но обратитися имъ отъ пути вашею злаго 6), мнози бо праведніи, не 7) творяще по правдѣ, живуще погибають. Дивно же есть се, колико добра сътворилъ Рустѣй земли, крестивъ ю; мы же, крестьяне суще. не въздаемъ почестья противу оного възданію. Аще бо онъ не крестилъ бы насъ, то нынѣ былѣ быхомъ въ прельсти дьяволи, яко и прародитсли наши погинуша. Да аще быхомъ имѣли потщаніе и молбу приносили Богу зань въ день преставленія его, вида бы 8) Богъ тщаніе наше къ нему, прославилъ бы й, намъ бо достоить зань Бога молити,

(Непосредственно въ слѣдъ за предъидущимъ).

Со есть новый Костянтинъ великаго Рима, иже крестися самъ и люди своя: тако и сь створи подобно ему. Аще бо и бѣ прежо на скверньную похоть желая, но послѣже прилежа къ покаянью, якоже апостолъ вѣщаваеть: идѣже умножиться грѣхъ, ту изобильствуеть благодать. Дивно же есть се, колико добра створилъ Русьстѣй земли, крестивъ ю; мы же, хрестьяне суще, не въздаемъ почестья противу оного възданью. Аще бо онъ не крестилъ бы насъ, то нынѣ были быхомъ въ прельсти дьяволи, якоже и прародители наши погынуша. Да аще быхомъ имѣли потщанье и мольбы приносили Богу зань въ день преставленья его, и видя бы Богъ тщанье наше къ нему прославилъ бы й, намъ бо достоить зань Бога молити, понеже тѣмъ Бога познахомъ. Но даждь ти Господь по сердцу твоему и вся прошенья твоя исполни, его же (вар. еже) желаше царства небеснаго: даждь ти Господь вѣнець съ праведными, въ пищи райстѣй веселье и ликъствованье съ Авраамомь и съ прочими патріархы, якоже Соломонъ рече: умершю мужу праведну, не погыбаеть упованье. Сего бо в память

1) В Академ.: вѣщаетъ.

2) В Академ.: изобилуется.

3) Римл. 5, 20.

4) В Академ.: рассыпашася.

5) В Акадом.: и нет.

6) Иезек. 33, 11.

7) В Академ.: не нет.

8) Въ Академ.: вѣдалъ бы.

236

Житие.

Летопись.

понеже тѣмъ Бога познахомъ. Но даждь Господи 1) по сердцу твоему и вся прошенія твоя исполни, иже желаше царства небеснаго; дажь ти Господи вѣнецъ съ праведными, въ пищи райстѣй веселіе и ликъствованіе съ Аврамомъ и съ прочими патріархи, якоже Соломонъ рече: умершю мужю праведну не погибаеть упованіе. Сего бо въ память держати рустіи людіе, поминающе святое крещеніе, и прославляють Бога въ молитвахъ и въ пѣснѣхъ и въ псалмѣхъ, поюще Господеви новіи людіе, просвѣщени святымъ Духомъ, чающе надежи великаго Бога и Спаса нашего Іисуса Христа, въздати 2) комуждо противу трудомъ неизреченную радость, юже буди улучити всѣмъ крестьяномъ.

О святая царя, Костянтине и Володимере! Помогайта на противныя сродникомъ ваю и люди избавляйта отъ бѣды греческыя и рускыя, и о мнѣ грѣшнемъ помолитася къ Богу, яко имуще дерзновеніе къ Богу, да спасуся ваю молитвами. Молюся и мило васъ дѣю 3) писаніемъ грамотица сея малыя, юже, похваляю васъ 4), написахъ недостойнымъ умомъ и невѣжьственнымъ смысломъ. Вы же, святая, молящеся о насъ, о людехъ своихъ, пріимѣте на молитву къ Богу святую ваю сыну—Бориса и Глѣба, да вси вкупѣ възможете Господа умолити, съ помощью силы креста честнаго и съ

держать русьстии людье, поминающе святое крещенье, и прославляюта Бога въ молитвахъ и въ пѣснѣхъ и въ псалмѣхъ, поюще Господеви, новіи людье, просвѣщени Святымь Духомь, чающе надежи великаго Бога и Спаса нашего Іисуса Христа, въздати комуждо противу трудомъ неиздреченьную радость, юже буди улучити всѣмъ хрестьяномъ“.

(Этого заключения нет в летописи).

1) Т. е. но да дасть Господь.., да исполнитъ...

2) Должно подразумевать пропущенное: имуща?

3) В Академ.: и молитву ся дѣю.

4) В Академ.: похваляя ваю.

237

Житие.	Летопись.
молитвами пресвятыя Богородица, Госпожа нашея, и со всѣми святыми (въ Академ.: Аминь)“.

2. Память и похвала Владимиру монаха Иакова.

Этот чрезвычайно важный исторический памятник открыт и напечатан преосвящ. Макарием одновременно с сейчас приведенным житием Владимира (после Христ. Чтения также перепечатан им в Истории, в приложениях к I т., 2 изд. стр. 255 sqq).

Память и похвала читается в списках в двух видах — в полном, с заглавием, которое сейчас ниже, и в сокращенном, именно — только его вторая меньшая половина (что указано ниже) под заглавием: «Житие благоверного Владимера, нареченного во святом крещении Василиа, крестившаго Русьскую землю».

Списков Памяти в полном виде у преосв. Макария были два вышеуказанные: Сахаровский и Болотовский. У нас под руками третий список — в вышеупомянутой рукописи Моск. Дух. Академии № 198, л. 188. Из списков в сокращенном виде преосв. Макарию известен один — Румянцевский № 434, л. 486, стр. 677; у нас еще другой список — библиотеки Троицкой Лавры № 792, л. 88.

Перепечатываем преосв. Макария с указанием некоторых вариантов по Академ. сп. № 198 и с некоторыми по нему поправками, что замечаем.

„Мѣсяца Июля въ 15 день. Память и похвала князю рускому Володимеру, како крестися Володимеръ и дѣти своя крести и всю землю Рускую отъ коньца и до коньца, и како крестися баба Володимерова Олга преже Володимера. Списано Иіаковомъ мнихомъ. Господи благослови отче.

Паулъ святый Апостолъ, церковный учитель и свѣтило всего міра, посылая к Тимоѳію писаніе, глаголаше: чадо, Тимоѳію, еже слыша отъ мене многы послухы, тоже предажъ и вѣрнымъ человѣкомъ, иже довольнѣ будуть и имы научити 1). И блаженный Апостолъ Лука Евангелистъ къ Ѳеофилу писаше глаголя 2): понеже мнози начаша повѣсти дѣяти о извѣстныхъ вещехъ, бывшихъ въ насъ, изволися и мнѣ, ходившю исперва и по всѣхь, писати тебѣ, державный Ѳеофиле, да разумѣеши о нихже начатъ Іисусъ творити же и учити 3). Къ тому Ѳеофилу написа Дѣянія Апостольска и Евангеліе святый Апостолъ Лука. Потомъ многихъ святыхъ писати

1) 2 Тим. 2, 1. 2.

2) Несколько поправляем преосв. Макария по Акад. сп.

3) Лук. 1, 1—4.

238

начаша житіа и мученія. Такоже и азъ, худый мнихъ Иіаковъ, слышавъ отъ многихъ о благовѣрнемъ князѣ Володимери вся Рускыя земля, о сыну Святославлѣ, и мало събравъ оть многыхъ я 1) добродѣтели его написахъ, и о сыну его, реку же святую и славную мученика Бориса и Глѣба, — како просвѣти благодать Божіа сердце князю Володимеру, сыну Святославлю и внуку Игореву, и възлюбивый 2) человѣколюбивый Богъ, хотяй спасти всякаго человѣка и в разумъ истиный пріити, и вжада святого крещеніа. Якоже жадаетъ елень на источникы водныя 3), тако вжада благовѣрный князь Володимеръ святаго крещеніи, и Богъ сътвори хотѣніе его. Пишетъ бо: вълю боящихся его сътворитъ, и молитву ихъ услышить, и спасетъ я4); и самъ рече Господь: просите и пріимите, ищите и обрящете, толцѣте и отверзется вамъ; всякъ просяй приметъ, ищай обрящеть, толкущему отверзется5),· и пакы рече: иже вѣру имѣть, крестится и спасенъ будеть, а иже вѣры не иматъ, не крестится, уже осужденъ будеть6).

Взыска спасеніа, и прія отъ бабѣ 7) своей Олзѣ, како шедше ко Царюгороду и прияла бяше святое крещеніе, и пожи добрѣ предъ Богомъ, всѣми добрыми дѣлы украсившися, и почи с миромъ о Христѣ Іисусѣ и въ вѣрѣ блазѣ,—то слышавъ князь Владимеръ отъ бабѣ 7) своей Олзѣ, нареченнѣй въ святомъ крещеньи Елена, тоя и житіе подража,— святыя царица Елены, блаженныя княгыни Олги; то слышавъ Владимеръ, разгарашеся Святымъ Духомъ сердде его, хотя святого крещеніа. Видя же Богъ хотѣніе сердца его, провидя доброту его и призрѣ съ небесс милостію своею и щедротами и въ Троици славимый Богъ, Отецъ и Сынъ и Святый Духъ, на князя Володимера,—испытал сердца и утробы, Богь праведенъ, вся прежде вѣдый, и просвѣти сердце князю Рускыа земля Володимеру пріати святое крещеніе.

Крестижеся самъ Володимеръ, и чада своя и весь домъ свой святымъ крещеніемъ просвѣти, и свободи всяку душю, мужескъ полъ и женескъ, святого ради крещеніа. И възрадовася и възвеселися о Бозѣ давидьскы 9) князь Володимеръ, и акы святый пророкъ дивный Аввакумъ о Господѣ веселяся и радуяся о Бозѣ Спасѣ своемъ 10). О блаженое время и день добрый, исполненъ всего блага, въ онже крестися Володимеръ князь! И нареченъ бысть во святомъ крещеніи Василей и даръ Божій

1) В Академ., как и в Болот.: отъ многія добродѣтели.

2) В Болот.: возлюби й, в Академ... возлюбивый й.

3) Пс. 41, 2.

4) Пс. 144, 19;

5) Матф. 6, 7, 8, Лук. 11, 9. 10.

6) Марк. 16, 16.

7) В Акад. отъбаба, но должно быть обабѣ, как это и читается в Болот..

8) Акад. о бабѣ.

9) Несколько поправляем по Акад. сп.

10) Тоже.

239

осѣни его, благодать Святаго Духа освѣти сердце его и навыче по заповѣди Божіи ходити и жити добрѣ о Бозѣ 1), и вѣру тверду удержа неподвижиму. Крести же всю землю Рускую отъ коньца и до коньца, и поганьскыя богы, пачежъ и бѣсы, Перуна и Хорса и ины многы попра, и съкруши идолы и отверже всю безбожную лесть. И церковь созда каменну во имя пресвятыя Богородица, прибѣжище и спасеніе душамъ вѣрнымъ, и десятину ей вда, тѣмъ попы набдѣти и сироты и вдовида и нищая. И потомъ всю землю Рускую и грады вся украси святыми церквами, и отвержеся всея дьяволя льсти, и пріиде отъ тмы дьяволя на свѣтъ съ чады своими, пріиде къ Богу крещеніе пріимъ и всю землю Рускую исторже изъ устъ дьяволь и къ Богу приведе и къ свѣту истинному. Рече бо Господь пророкомъ 2): изводяй отъ нечестия нечестиваго, акы уста мои еси 3): и бысть князь Володимеръ, акы уста Божіа, и человѣкы отъ льсти дьяволя къ Богу приведе. О колика радость и веселіе бысть на земли! И ангели възвеселишася, и архангели, и святыхъ дуси взыграшася. Самъ рече Господь, колика радость бываетъ на небесѣхъ о единѣмь грѣшницѣ кающемся4). Толико безъ числа душь по всей земли Руской приведены къ Богу святымъ крещеніемъ! ІІохвалы всякыя дѣло достойно сътвори и радости духовныя полно.

О блаженный и треблаженный княже Володимере, благовѣрне и христолюбиве и страннолюбче! Мьзда твоя многа зѣло предъ Богомъ. Тоже блаженный Давыдъ глаголаше: блаженъ человѣкъ, еюже ты накажеши, Господи, отъ закона твоею научиши и да укротиши отъ дній людъ 5). Блаженный князь Володимеръ уклонився оть службы дьяволя и пріиде къ Христу Богу, Владыцѣ своему, и люди вся приведе и научи я служити Богу. Самъ бо Господь рече: иже сотворитъ и научить, сей великь наречется въ царствѣ небеснемъ6). А ты, о блаженный княже Володимерю, бысть Апостолъ въ князѣхъ, всю землю Рускую приведъ къ Богу святымъ крещеніемъ, и научи люди своя кланятися Богу, славити и пѣти Отца и Сына и Святаго Духа. И вси людіе Рускыя земля познаша Бога тобою, божественный княже Володимере! Възрадоважежеся Ангельстіи чини, агници чистіи 7), нынѣ радуються вѣрніи и воспѣша и въсхвалиша. Акы мла-денци иеврейстіи съ вѣтвьми усрѣтоша Христа, вопіюще: осана Христу Богу, побѣдителю смерти: тако и новоизбранніи людіе Рускыя земля въсхвалиша Владыку Христа съ Отцемъ и Святымъ Духомъ, и къ Богу

1) Тоже.

2) Акад.: и пророкомъ.

3) Иер. 15, 19.

4) Лук. 15, 7. 10.

5) Пс. 93, 12. Болот. и Акад.: лютъ.

6) Матф. 5, 19.

7) Акад.: и агнѣцѣ чистѣѣ.

240

приближившеся святымъ крещеніемъ, и дьявола отвергъшеся и службы его поругашася и поплеваша бѣсы и познаша Бога истиннаго, Творца и Съдѣтеля всей твари, и поють по вся дни живота и на всякъ часъ пѣснь чюдную, хвалу Архангельскую: слава въ вышнихъ Богу и на земли миръ, въ человѣцехъ благоволеніе 1). И ты, блаженный княже Володимерю, подобно Костянтину великому съгвори. Якоже онъ, вѣрою великою и любовію Божіею подвигся, утверди всю вселенную любовію и вѣрою, и святымъ крещеніемъ просвѣти весь миръ и законъ Божій по всей вселеннѣй заповѣда и раздруши храмы идольскыя со лжеименными боги, святыя же церкви по всей вселеннѣй постави на хвалу Богу, въ Троици славимому, Отцю и Сыну и Святому Духу, и крестъ обрете, всего мира спасеніе, съ божественною и богомудрою матерью своею святою Оленою, и чяды многы 2) приведе къ Богу святымъ крещеніемъ бесщисленное множество, и требища бѣсовская потреби и храмы идольскыя раздруши, и церквами украси всю вселенную и грады 3), и заповѣда въ церквахъ памяти святыхъ творити пѣніи и молитвами и праздникы праздновати на славу и на хвалу Богу. Такоже и блаженный князь Володимеръ сътвори съ бабою своею Олгою 4).

Та бо блаженная княгыни руская Олга, по смерти мужа своего Игоря, князя рускаго, освящена бывши Божіею благодатію и въ сердци пріимши Божію благодать. О како похвалю блаженную княгыню Олгу, братіе! — Не вѣдѣ. Тѣломъ жена сущи, мужеску мудрость имѣющи, просвѣщена Духомъ Святымъ, разумѣвши Бога истиннаго, Творца небу и земли, въставьши иде в землю грѣческую, въ Дарьградъ, идѣже цари крестьяны и крестьянство утвердися, и пришедше проси крещеніа, и пріимши святое крещеніе възвратися въ землю рускую, въ домъ свой, къ людемъ своимъ, съ радостию великою, освящена духомъ и тѣломъ, несущи знаменіе честнаго креста. И потомъ требища бѣсовьская съкруши и начя жити о Христѣ Іисусѣ, възлюбивши Бога всѣмъ сердцемъ и всею душею, и поиде въ слѣдъ Господа Бога, всими добрыми дѣлы освѣтившися и милостынею украшьшися, нагыя одѣвающи, жадныя напаяющи и странныя упокоющи 5), нищая и вдовица и сироты—вся милующи и потребу дающи всяку съ тихостію и любовію сердца, и моляіци Бога день и нощь о спасеніи своемъ. И тако поживши и добрѣ славящи Бога въ Троици, Отца и Сына и Святаго Духа, почи въ блазѣ вѣрѣ, скончя житіе свое съ миромъ о Христѣ Іисусѣ, Господѣ нашемъ. И Богъ прослави тѣло своея си Олены, ей же имя въ святомъ крещеніи наречено, блаженыя княгыни Олги, и есть въ

1) Лук. 2, 14.

2) Следуем чтению Болот. сп.

3) Так Болот. и Акад.

4) Перед следующим отделом в Сахар. и в Акад. надписанные киноварью: „Похвала княгинѣ Олгѣ, како крестися и добрѣ поживе по заповѣди Господи»“.

5) Акад.: покоявающи.

241

гробѣ тѣло ея честное, и неразрушимо пребываетъ и до сихъ дней. Богь бо своя рабы славить; рече бо пророкъ: славящая мя прославлю и укоряяй бесщести будеть 1). Блаженная бо княгыни Олга прослави Бога всѣми дѣлы своими добрыми, и Богъ прослави ю. Ино 2) чюдо слышите о ней: въ гробѣ, идѣже лежитъ блаженное и честное тѣло блаженныя княгынѣ Олгы, — гробъ камень малъ въ церкви святыя Богородица, ту церковь създа блажены князь Володимеръ каменую в честь святѣй Богородици, и есть гробъ блаженыя Олги,—и на верху гроба оконце сътворено, и туда видѣти тѣло блаженыя Олгы лежащи цѣло, да иже съ вѣрою придеть, отворится оконце, и видѣть честное тѣло лежаще цѣло, и дивися чюду таковому, толико лѣтъ въ гробѣ лежащу тѣлу не разрушимуся. И человѣци же вѣрніи, видѣвше чудо толико, славять Бога, дивящеся милости Божіей, юже имать на святыхъ своихъ. О дивное и страшное чюдо, братіе, и преславно! Достойно похвалы всякоя тѣло то честное: въ гробѣ цѣло, якы спя, почиваетъ! По истинѣ, дивенъ Богь во святыхъ своихъ, Богъ Израилевъ 3). То видяще 4) вѣрніи человѣце прославять Бога, прославляющаго рабы своя. А другымъ, иже не съ вѣрою приходять, не отворится оконце гробное, и не видять тѣла того честнаго, но токмо гробъ. Тако Богь прослави рабу свою Олгу, рускую княгыню, нареченую въ святомъ крещеніи Елена5)! По святомъ же крещеніи си блаженная княгыни Олга живе лѣтъ 15, и угодивъ Богу добрыми дѣлы своими и успѣ мѣсяда Июля въ 11 день въ лѣто 6477-е, душю свою честную предавши в руцѣ Владыцѣ Христу Богу.

Послушайте возлюбленніи 6)! Блаженный же князь Володимеръ 7), внукъ Олжинъ, крестився самъ, и чада своя и всю землю Рускую крести отъ конца и до конца, храмы идольскыя и требица всюду раскопа и посѣче и идолы съкруши, и всю землю Рускую и грады (пропускъ?) и честными иконами церкви украси 8) и памяти святыхъ въ церквахъ творяще пѣніемъ и молитвами; и праздноваше свѣтло праздникы Господьскыя, три трапезы по-

1) 1 Царств. 2, 30.

2) Акад.: И ино.

3) Пс. 67, 37.

4) Поправляем по Акад. сп..

5) Полагаем, что со слов: „Ино чюдо слышите“, есть позднейшая вставка, хотя сделанная еще в период домонгольский.

6) Со слов: „Блаженный же князь Володимеръ“ начинается память и похвала в списках Румявц. и Троицк.. Думаем, что „послушайте возлюбленніи“ приписано в то время, как Память начала быть читаема в церквах в день празднования кончины Владимира. Можно думать, что она только отсюда была читаема и что поэтому именно в некоторых списках она и писана не вся, а только с того, чтó отсюда.

7) Поправляем чтение по Акад. сп.

8) Так и в Акад. сп.

242

ставляше: первую митрополиту съ епископы и съ черноризьцѣ и съ попы, вторую нищимъ и убогымъ, третьюю собѣ и бояромъ своимъ и всѣмъ мужемъ своимъ. Подобяся царемъ святымъ блаженый князь Володимеръ Пророку Давиду, дарю Езекѣю и преблаженному Иосѣю и великому Ко-стянтину, иже избраша и изволиша Божій законъ боле всего и послужиша Богу всѣмъ сердцемъ и получиша милость Божію и наслѣдиша рай и пріаша царство небесное и почиша съ всѣми святыми, угожьшими Богу: такоже и 1) блаженый князь Володимеръ, послуживъ Богу всѣмъ сердцемъ и всею душею. Не дивимся, възлюбленѣи, аще чюдесъ не творить по смерти: мнозѣ бо святѣи праведнѣи не сътвориша чюдесъ, но святи суть. Рече бо нѣгдѣ о томъ святый Іоаннъ Златоустъ 2): отъ чего познаемъ и разумѣемъ свята человѣка, отъ чюдесъ ли или отъ дѣлъ? И рече: оть дѣлъ познати, а не отъ чюдесъ. Много бо и волъсви чюдесъ сътвориша бѣсовьскымъ мечтаніемъ; и бяху святѣи Апостолѣ и бяху лжіи Апостолѣ 3), бѣша святѣи прорбдЬ и бяху лжіи 4) пророцѣ, слугы дьяволя; ино чюдо, и самъ сотона преображается въ ангелъ свѣтелъ. Но отъ дѣлъ разумѣти святаго, якоже Апостолъ рече: плодъ духовный есть любы, терпѣніе, благовѣріе, благость, кротостъ и въздержаніе, на таковыхъ нѣсть закона 5). Блаженый же князь Володимеръ всѣмъ сердцемъ и всею душею Бога възлюби и заповѣди Его взыска и съхрани. И 6) вся страны бояхуся его и дары приношаху ему. И възвеселися и възрадовася о Бозѣ и о святѣмъ крещеньи, и хваляше и славяше Бога о всемъ томъ князь Володимеръ, и сице въ радости смиреніемъ сердца глаголаше: „Господи, Владыко благый! Помянулъ мя еси и привелъ мя еси на свѣтъ, и познахъ я (Тя?), всея твари Творца. Слава Ти Боже всѣхъ, Отче Господа Бога нашего Іисуса Христа! Слава Ти 7) съ Сыномъ и Святымъ Духомъ! Сице мя помиловавъ! Во тмѣ бяхъ, дьяволу служай и бѣсомъ, но Ты мя святымъ крещеніемъ просвѣти. Акы звѣрь бяхъ, много зла творяхъ въ поганьствѣ, и живяхъ якы скотина, но Ты мя укроти и наказа своего благодатью. Слава Ти, Боже, въ Троице славимый, Отце и Сыне и Святый Душе, Троице Святая! Помилуй мя, настави мя на путь твой и научи мя творити волю твою, яко Ты еси Богь мой“. Князь же Володимеръ поревьнова святыхъ мужь дѣлу и житію ихъ, и възлюби Авраамово житіе, и подража страннолюбіе

1) и из Акад. сп..

2) Акад.: Иванъ Златоустый.

3) Акад.: и бяху святѣи апостоли и бяху блаженіи апостоли, чтó можетъ быть ошибка изъ блазніи.

4) Акад.: лживіи.

5) Гал. 5, 26.

6) и в Акад. нет.

7) В Акад.: славити.

8) В Акад. опять: славити.

243

eгo, Ияковлю истину, Моисѣеву кротость, Давидово безлобіе, Костянтина царя великаго, перваго царя крестьянскаго, того подражая правовѣріе. Боле же всего бяше милостыню творя князь Володимеръ: иже немощнѣи и старѣи не можаху доити княжа двора и потребу взяти, то въ дворъ имъ посылаше: немощнымъ и старымъ всяку потребу блаженый князь Володимеръ даяше. И не могу сказати многыя его милостыня: не токмо въ дому своемъ милостыню творяше, но и по всему граду, не въ Кіевѣ единомъ, но и по всей земли руской и въ градѣхъ и въ селѣхъ. вездѣ милостыню творяше, нагыя одѣвая, алчьныя кормя и жадныя напаяя. странныя покояя милостію, церковникы чтя и любя и милуя, подавая имъ требованіе; нищія и сироты и вдовица и слѣпыя и хромыя и трудоватыя и вся милуя и одѣвая и накорьмя и напаяя. Такоже пребывающу князю Володимерю въ добрыхъ дѣлехъ, благодать Божіа просвѣщаше сердце его, и рука Господня помогаше ему, и побѣжаше вся врага своя, и бояхутся его всѣ. Идѣже идяше, одолѣваше: Радимицѣ побѣди и дань на нихъ положи, Вятичи побѣди и дань на нихъположи на обоихъ, и Ятъвягы взя, и Сребреныя Болгары 1) побѣди, и на Казары шедъ побѣди я и дань на нихъ положи. Умысли же и на грѣчьскый градъ Корсунь, и сице моляшеся князь Володимиръ Богу: „Господи Боже, Владыко всѣхъ! Сего у Тебе прошю, даси ми градъ, да пріиму и да приведу люди крестьяны и попы на свою землю, и да научать люди закону крестьяньскому“. И послуша Богь молитвы его, и прия градъ Корсунь. И взя съсуды церковные и иконы и мощи святаго священномученика Климента и иныхъ святыхъ. Въ ты дни 2) бѣяста царя два въ Цариградѣ: Костянтинъ и Василей. И посла к нимъ Володимеръ, прося у нихъ сестры оженитися, да ся бы болма на крестьяньскый законъ направилъ. И даста ему сестру свою, и дары многы присласта к нему, и мощи 3) святыхъ даста ему; положи й. Тако добрѣ 4) поживе благовѣрный князь Володимеръ, и скончя житіе свое въ правовѣрнѣй вѣрѣ о Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ, и съ благовѣрною Олгою: и та бо шедши Царюграду прияла бяше святое крещеніе, и много сотворивъ добра въ житіи семъ предъ Богомъ, и сконча житіе свое въ добрѣй вѣри, и почи съ миромъ, в руцѣ Божіи душю предавши. И еще живу сущю Володимеру князю, рать бяше отъ ІІеченѣгъ. Володимеръ же бяше болѣстію одержимъ; въ той же болѣзни предасть душю свою в руцѣ Божіи 5).

1) Так. в Сахар., Болот., Румянц. и Троицк., но в Акад.: Сербяны и Болгары. У Татищева (II, 63 fin.) и у Стрыйковского (подъ 985-м годом) также, кажется, были описки, в которых читалось как в Академ.

2) В Акад.: И в ты дни.

3) Поправляемъ по Акад.

4) Въ Акад.: даста ему, и тако положь добрѣ поживе....

5) Перед дальнѣйшим в Сахар. и Акад. надписано киноварью: „Молитва князя Володимера“.

244

Володимеръ князь, отходя свѣта сего, сице моляшеся глаголя: „Господи Боже мой! Не позналъ Тебе Бога 1), но помиловалъ мя еси и святымъ крещеніемъ просвѣтилъ мя еси: и познахъ Тя, Боже всѣхъ, святый Творче всея твари, Отче Господа нашего Іисуса Христа! Слава Ти съ Сыномъ и Святымъ Духомъ. Владыко Боже! Не помяни моей злобы: не позналъ есмь Тебе въ поганьствѣ, нынѣ же Тя знаю и видѣ 2). Господи Боже мой! ІІомилуй мя 3): аще мя хощеши казнити и мучити за грѣхы моя, казни Самъ мя, Господи, бѣсомъ не предай же мене“. И сице глаголя и моляся Богу, преда душу свою с миромъ Ангеломъ Господнимъ, и успѣ. ІІраведныхъ бо душа в руцѣ Божіи суть, и мъзда имъ отъ Бога, и строеніе имъ отъ Вышняго; того ради пріимуть вѣнець красоты отъ рукы Господня. ІІо святомъ же крещеньи поживе блаженый князь Володимеръ 28 лѣтъ. На другое лѣто по крещеніи къ порогомъ ходи, на трстье лѣто Корсунь городъ взя, на четвертое лѣто церковь камену святыя Богородица заложи, а на пятое лѣто Переяславль заложи, в девятое лѣто десятину блаженый и христолюбивый князь Володимеръ вда церкви святѣй Богородици и отъ имѣнія своего. О томъ бо и самъ Господь рече: идѣже естъ ськровище ваше, ту и сердце ваше будеть4). Блаженый князь Володимеръ имяше съкровище свое на небесѣхъ, съкрывъ милостынею и добрыми своими дѣлы: тамо и сердце его бѣ, въ царствіи небеснѣмъ. И Богъ поможе ему, и сѣде въ Кіевѣ на мѣстѣ отда своего Святослава и дѣда своего Игоря. А Святослава князя Печенѣзѣ убиша; а Ярополъкъ сѣдяше въ Кыевѣ на мѣстѣ отца своего Святослава, и Олег идый съ вои у Вручя града мостъ ся обломи съ вои и удавиша Олга въ гребли, и Ярополка убиша въ Кыевѣ мужи Володимеровѣ. И сѣде въ Кыевѣ князь Володимеръ в осмое лѣто по смерти отда своего Святослава, мѣсяца Июня въ 11-й день, въ лѣто 6486. Крестижеся князь Володимеръ въ десятое лѣто по убіеніи брата своего Ярополка. Каяшеся и плакашеся 5) блаженый князь Володимеръ всего того, елико сътвори въ поганьствѣ, не зная Бога. ІІознавъ же Бога истиннаго, Творца небеси и земли, покаявся всего и отвержеся дьявола и бѣсовъ и всея службы его и послужи Богу добрыми дѣлы своими и милостынею. Успе съ миромъ мѣсяца Июля въ 15 донь, въ лѣто 6523 о Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ, Ему же слава и держава со Отцемъ“ 6).

1) Поправляем по Акад. сп.

2) Так. и в Акад., в Болот.: вѣдѣ.

3) Акад.: Помилуй мя Боже.

4) Матф. 6. 21.

5) Исправляем по Акад. сп.

6) С „емуже“ из Акад. сп.

245

3. Проложное сказание о Владимире.

Помещаем это сказание ради его относительной древности, не столько впрочем для пользования, сколько для сведения, по древнейшей известной нам рукописи, которая есть синодальный пергаминный Пролог 1400-го года, № 240, и в котором оно под 15-м Июля, — л. 139 об..

„Вотъ день святаго князя Володимира, крестившаго всю Рускую землю 1).

Сь бысть сынъ Святъславль, отъ племени варяжьска, князь Володимеръ. Первое ко идоломъ много тщаніе творя по отцю преданію, да егда Богъ восхотѣ избрати людіи овы, вдохну въ сего благодать Святаго Духа, и возбну отъ сна, отъ лютаго идолослуженія, и посла по всимъ языкомъ, испытая законъ ихъ, како вѣрують, и увиди въ (sic) святую грѣчкую вѣру, яко свѣщю на свѣтилѣ и рече въ собѣ: сице створю, пойду въ землю ихъ и плѣню грады ихъ, и обращю учителя, — да еже умысли, то и сотвори. Шедъ взя Корсунь 2), и посла къ царю грѣчкому, глаголя: дай за меня сестру свою, аще ли не даси, створю граду твоему, яко и сему створихъ; онъ же отвѣща: нѣсть здѣ таковаго обычая, крестьяномъ даяти за поганыя, аще ли ся крестишь, то и се получиши и вяще сего царство небесное. И рече Владимиръ: тако створю, прищедше оть тебе съ царицею крестятъ мя. И въ то время впалъ бяше Володимиръ въ недугъ обѣма очима, и рече пославши царица къ нему: аще не крестишися, не избудеши болѣзни сея; онъ же рече: крестите мя, ибо на то вы есмь призвалъ. И егда крестиша й, створися чюдо веліе: вшедшю ему во святую купель и отверзостася ему очи и бысть акы николиже имѣвъ недуга; прозрѣвъ, похвали всихъ Бога, и просвѣщенъ бывъ радовашеся душею и тѣломъ. И пришедъ къ Кіеву изби вся идолы: Перуна, Хорса, Дажьбога и Мокошь и прочая вся кумиры, и посемь созва все множество людіи, задовѣда имъ креститися, нарекъ имъ день, рекъ: аще кто не обрящется

1) В некоторых позднейших сборниках сказание надписывается: „Похвала (Слово похвально) благовѣрному князю Владимеру, нареченному въ крещеніи святемъ Василію“: Лаврск. Троицк. ркп. № 792 л. 84 об., Румянц. № 434 л. 487 об., у Вост. стр. 677 fin.

2) В списке сказания, находящемся в Румянцевском Торжественнике конца XV века (у Восток. № 435, стр. 687) здесь читается замечательная вставка: „Шедъ взя Корсунь градъ, князя и княгиню уби, а дщерь ихъ за Ждьбервомъ; не роспустивъ полковъ и посла Олга воеводу своего съ Ждьберномъ въ Царьградъ къ царемь просити за себе сестры ихъ“... В этой заметке как будто говорить современник, но откуда она взята переписчиком рукописи? Если он не нашел ее где-нибудь как случайную заметку, а взял ее из целого сочинения, то, конечно, весьма желательно, чтобы открыто было это последнее.

246

утро на рѣцѣ, то будеть противникъ мнѣ. И сниде на Почайну рѣку всь воздстрасть мужъ и женъ и младенди, свершеніи же стояху въ водѣ, ови до пояса, инія до выя, а друзіи бродяху, а прозвутери по брегу стояще молитвы глаголаху яко надъ крестимыми, и оттолѣ наречеся мѣсто святое, идѣже нынѣ церкы есть Петрова, и тъ бысть первый ходатай нашему спасенію. Володимиръ же, возрѣвъ на небо, помолися за крестьяны, глаголя: призри на новопросвѣщенныя люди сія и дай же имъ Господи увидити тебе истиньнаго Бога, утверди въ нихъ правую вѣру, и мнѣ помози Господи на супротивнаго врага, да надѣяся на твою державу попру козни его. ІІовелѣ же по всимъ градомъ ставити церкви 1), а самъ созда церковь святую Богородицю. Пребывъ же нѣколико лѣтъ, нача болѣти и преставися къ Богу мѣсяца Іюля въ 15 день; тѣло же его положиша въ церкви святыя Богородица, юже самъ созда, и плакася его все множество людіи, боярѣ аки отца, люди акы заступника, сироты акы помощника, нищии и вдовици акы печалника и кормителя. Да како тя возможемъ по достоянію похвалити, сотворшаго дѣло равно апостоламъ? Хвалитъ убо Римьская земля ІІетра и Павла, Асья Богословца Іоанна, Егупетьская земля Марка, Антіохійская Лука (sic), а Грѣчкая Андрея, вся же Руская земля тебе, Володимере, яко Господня апостола, молебными пѣсньми память твою празднующе. Похвальныя вѣнца приносимъ ти, глаголюще: радуйся, Володимере, пріимый вѣнець отъ Вседержителя Бога, радуйся святая главо, вожю и учителю нашъ, имже избывше тмы свѣтъ познахомъ, радуйся честное древо самаго рая, иже возрасти намъ святѣи лѣторасли святую мученику Бориса и Глѣба, отъ неюже нынѣ сынове рустіи насыщаются, пріемлюще недугомъ исцѣленіе; радуйся дѣлателю вѣрный Христовъ, и растерзавъ лестное терьніе и раздрушивъ, взоравъ крещеніемъ всю землю, и насѣявъ святыми книгами, отъ нихже жнуть рустѣи сынови полезныя рукояти (sic) покаянію, и друзіи уже ядять нескудную нищю въ царствіи небеснѣмь, еяже трапезы сподобимся и мы недостойніи, кающеся о согрѣшеніи“.

4. Бандуриево греческое сказание о крещении Владимира.

Это сказание найдено славянским ученым первой половины XVIII века Анзельмом Бандурием (Бандуричем) в одной нового 2) письма рукописи Парижской королевской библиотеки. Оно напечатано Бандурием в греческом подлиннике с латинским переводом в его Imperium Orientale. Т. II. Animadverss. in librum Constant. Porph. De administr. imper. pp. 112 —116, ипотомперепечатановБоннскомизданииВи-

1) В указанном списке Румянцевск. Торжественника: „Ставити церкви по всему граду и по селомъ, а самъ“..., что впрочем, очевидно, есть чтение неправильное, хотя Востоков и принимает его за более правильное.

2) У Карамзина, I, 129, ошибочно сказано: „древней рукописи“.

247

зантийцев, Constant. Porphyrog. vol. III. p. 357 sqq (в тех же на туже книгу примечаниях Бандуриевых); в одном латинском переводе — у Стриттера в Memor, рор. II, 959 fin.; по-русски в сокращенной передаче у Шлецера в Несторе, II, 542 § 3, и у Карамзина, I, прим. 447. В списке Парижской библиотеки, найденном Бандурием, сказание не имеет начала; недавно наш русский ученый В. Э. Регель нашел в одной рукописи Патмосского монастыря Иоанна Богослова полный список, т. е. и с недостающим в Парижской рукописи началом сказания. Г. Регель напечатал найденный им список в своем издании: Analecta Byzantino-Russica. Petropoli, 1891.

Сказание не имеет совершенно никакого исторического значения. Но мы печатаем его в полном русском переводе — во-первых, для сведения, во-вторых — как образец повестей, на сочинение которых способны были Греки.

„Обстоятельное повѣствованіе о томъ, какъ крестился народъ Росовъ.

ІІоелику божественное и преблагое блаженное благосердіе истиннаго Бога и Спасителя нашего Іисуса Христа всегда и вездѣ во всемъ благо-дѣтельствуетъ намъ по своей благости и исполняетъ всѣ наши хотѣнія: то надлежитъ, чтобы и мы, многое ли малое ли знаемъ подлинно благое, не молчали о немъ, но наивозможно громко обнародывали и возвѣщали, дабы божественное благосердіе Бога и несравненное благоутробіе, которое не хочетъ смерти грѣшниковъ, но всегда принимаетъ обращеніе, болѣе возбуждало удивленія и было возвеличаемо. Итакъ, достойно, чтобы и мы предложили повѣствованіе и сказали отчасти, какъ безчислонный народъ Росовъ позналъ истинное благочестіе и сподобился божественной бани я крещенія.

Начальствовали надъ помянутымъ народомъ въ продолженіе немалыхъ временъ многіе и великіе начальники, прозванія которыхъ не должно намъ исчислять по причинѣ безчисленнаго множества именъ ихъ. По прошествіи же многихъ временъ начальствовалъ надъ ними и нѣкоторый начальникъ по имени Владимиръ, умомъ и смысломъ весьма много превосходившій прежнихъ. Итакъ, этотъ, сидя самь съ собою (наединѣ), часто весьма дивился и недоумѣвалъ, видя тъмочисленный и толикій народъ оный преклоняющимся туда и сюда и упорствующимъ (погрязающимъ) ради ученія и служенія ихъ чтилища (?), поелику одни лобызали и чтили (вѣру) Евреевъ какъ величайшую и древнюю, а другіе ублажали вѣру Персовъ и къ ней прилѣплялись, и другіе вѣру Сирійцевъ, и иные вѣру Агарянъ, и было во всѣхъ сихъ величайшее смѣшеніе и любопреніе объ ихъ ученіи и вѣрѣ. Итакъ, видя и слыша толикій раздоръ и великое и многообразное смѣшение онаго безчисленнаго народа, остросмыслонный и великоумный начальникъ, которому была ввѣрена власть надъ ними, поражался и недоумѣвалъ и не зналъ, какъ и быть. Въ одинъ день, выбравъ благопріятное время, призываетъ къ себѣ преимуществовавшихъ разумом и

248

опытностію и допытывается у нихъ, какъ народъ ихъ погрязаеть въ весьма многихъ вѣрахъ и ученіяхъ, и искалъ узнать обстоятельно лучшее изъ сихъ (лучшую изъ сихъ вѣръ), дабы онъ и самъ избралъ это. Когда услышали это, то нѣкоторые изъ нихъ, отвѣтивъ начальнику ихъ великому королю (πρὸςτὸν μέγανῥῆγαν), сказали: „мы, сіятельнѣйший и досточтимый начальникъ, нашъ державный господинъ! не можемъ хорошо сказать того, кто изъ всѣхъ насъ правильно мыслитъ и лучше другихъ богочтитъ, только то (знаемъ), что во всей вселенной два суть мѣста пренаилучшія, изъ которыхъ одно называется Римомь, а другое Константинополсмъ, почему и полагаемъ, что въ нихъ однихъ истинное и правое богопочтеніе“. Услышавъ это, великій оныхъ и многоразумный начальникъ опягь спрашивалъ: „Скажите вы, и какъ же можемъ мы узиать это обстоягельнымъ образомъ и удостовѣриться“. Они же сказали ему: „если хочешь узнать достовѣрное и истинное, то изъ всѣхъ насъ, которые подъ твоей рукой, избери четырехъ мужей изъ лучшихъ, которые острѣе другихъ и опытностью и разумомъ, и ихъ пошли въ Римъ, и они, все тамошнее хорошо высмотрѣвъ и испытавъ, пусть опять придутъ къ намъ, и мы, услышавъ отъ нихъ достовѣрную и чистую истину, уразумѣемъ, и тогда да будетъ то, что прикажешь“. И они сказали это начальнику ихъ.

Онъ же поспѣшно исполнилъ ихъ совѣтъ и слово и, выбравъ изъ числа своихъ четырехъ мѵжей, разумѣющихъ отличать хорошее отъ худаго, посылаеть въ древній Римъ, чтобы изслѣдовали и обозрѣли тамъ все 1) и хорошо изучили ихъ богопочтеніе. Они же, такъ сказать, на крыльяхъ достигаютъ Рима, и все тамъ изслѣдуютъ и осматривають и хорошо обозрѣваютъ благоукрашеніе божественныхъ храмовъ и видять (дозирають) тамошнихъ архіереевъ и іереевъ; и не только это, но видятъ и самого патріарха ихъ, называемаго также папой, и слышатъ отъ него весьма многія къ пользѣ (своей) рѣчи. И такимъ образомъ съ поспешностію возвращаются назадъ и достигаютъ своей страны и являются кь великому королю и тамъ обстоятельно повѣствуютъ, что видѣли и слышали. Они съ настояніемъ увѣряли, что великое и истинное (есть то, что они видѣли), и что нѣтъ нужды въ дальнѣйшемъ изслѣдованіи и изысканіи, и „если хочешь,—говорили,—свѣтлѣйшій и славнѣйшій нашъ самодержецъ и князь, принять ихъ вѣру, то дай знать имъи ты хорошо будешь посвященъ въ ихъ ученіе“. Когда же бывшіе съ нимъ князья все выслушали, особенно жетѣ, которыеуже и прежде были его совѣтниками 2), то опять и опять сказали ему: „нехорошимъ кажется всѣмъ намъ дѣломъ, чтобы они не развѣдали и не узнали обстоятельно и относительно Константинополя, поелику и этотъ городъ. какъ утвсрждають нѣ-

1) До этого недостает в Парижском списке сказания Бандуриева и читается в одном Патмосском списке г. Регеля: с следующего слова — оба списка.

2) Подразумевается —на то, чтобы послать послов для осмотра вер.

249

которые, есть великій нѣкій и превосходный; итакъ, надлежитъ, чтобы и его богопочтеніе и службу 1) они изслѣдовали и испытали, и такимъ образомъ изъ обѣихъ изберемъ лучшее“. Выслушавъ это, благоразумный и славный король согласился и благосклонно принялъ (совѣтъ). Посему многократно помянутыхъ выше четырехъ мужей еще посылаеть и въ Константинополь, дабы и тамъ все обозрѣли и извѣдали. И съ большимъ трудомъ достигаютъ и его (Константинополя) и приходятъ къ содержавшему тогда скипетръ Римскій, разумѣю—Василію изъ Македоніи, и сообщаютъ причину своего прибытія. Онъ же, любезно и прелюбезно ихъ принявъ, тотчасъ приставилъ къ нимъ нѣкоторыхъ князей изъ числа разумныхъ, чтобы показали имъ все лучшее въ городѣ, и чтобы хорошо могли уразумѣвать ихъ спросы и давать на нихъ отвѣты. (Приставленные) же мужи, взявъ (ихъ) и показавъ (имъ) въ городѣ многое достойное зрѣнія, вошли въ славный и великій божественный храмъ Премудрости Божіей (Софіи). И какъ повѣствують (какъ носится молва, ὡςὁλόγοςκρατεῖ), тогда совершался въ немъ великій праздникъ, — Златоустаго ли или Успенія пресвятыя Матери моего Бога, точно не умѣю сказать, только праздникъ совершалея удивительный и великій. И четыре оные мужа, будучи съ нашими князьями, осматривали весь храмъ и видя великое освѣщеніе совершаемаго праздника и слыша благозвучіе пѣсней, въ удивленіи недоумѣвали. Итакъ, когда они пробыли тамъ вечерній гимнъ и утренній 2), и многое сказали и слышали, настаетъ и время священной и божественной литургіи, и опять названные мужи съ царскими князьями входятъ въ достопочитаемый и величайшій храмъ, чтобы быть зрителями бескровнаго и божественнаго тайноводства. Достигнувъ въ рассказѣ моемъ доселѣ, изумляюсь человѣколюбію Бога, хотящаго всѣмъ спастися и въ познаніе истины пріити. Итакъ, когда языческіе оные и варварскіе мужи вошли, какъ сказано, въ превеликій храмъ и тамъ стоя все дѣлаемое въ храмѣ смотрѣли и тщательно замѣчали, — какъ сначала былъ такъ называемый ма-лый входъ, потомъ съ великолѣпіемъ совершился великій и иподіаконы и діаконы выходили изъ святаго алтаря съ лампадами и рипидами, а также весьма многіе ісреи и архіереи по обычаю со страшными и божественными тайнами и самъ, имѣвшій тогда святительство, патріархъ, и какъ всѣ присутствовавшіе пали на полъ и горячо изливали молитву и взывали: Господи помилуй, а одни только 3) четыре оные языческіе мужа съ открытыми глазами и не боязненно смотрѣли и все совершаемое замѣчали. Посему и милосердый и человѣколюбивый Богь нашъ открылъ очи мужей оныхъ, и видѣли они нѣчто страшное и преестественное, вопросивъ о чемъ обстоятельно, узнали истину. Ибо когда окончился оный божествен-

1) Тὸ σέβας καὶ τὴν λατρείαν.

2) Т. е. вечерню и заутреню.

3) Речь выходит несколько без смысла, но мы в этом не виноваты.

250

ный и великій входъ и отъ преклоненія всѣ встали, то мужи, видѣвшіе странное видѣніе, тотчасъ взяли за руки находившихся близъ нихъ князей императора и сказали имъ слѣдующее: „не отрицаемъ, все что мы доселѣ видѣли, страшно и велико, но сейчасъ видѣнное нами превыше естества человѣческаго, ибо видѣли мы нѣкихъ крылатыхъ юношей, одѣтыхъ въ странную (и) прекрасную одежду, — они не ходили по полу храма, но носились по воздуху, поя: святъ, святъ, святъ, что всѣхъ насъ болѣе всего другаго поразило и привело въ великое недоумѣніе“. Когда услышали это князья императора, то отвѣчали имъ: можетъ быть, вы не знаете всѣхъ таинствъ христіанъ и никогда не слыхали, что ангелы сходятъ съ небесъ и священнодѣйствуютъ съ нашими іереями. Они, услышавъ это, сказали: всеистинно и ясно есть то, что намъ говорите, и не нуждаемся въ другомъ доказательствѣ, ибо мы сами все видѣли собственными глазами; отпустите же насъ скорѣе возвратиться туда, откуда мы посланы, чтобы увѣдомить и удостовѣрить владыку нашего о томъ, что видѣли и что хорошо узнали. (Итакъ), ихъ отослали опять туда съ радостію великою и съ веселіемъ. Они же, возвратившись и прибывши въ свою страну, нашли славнаго и великаго короля и поклонившись ему сказали все, что видѣли, и разъяснили ясно, говоря и сіе: „не отрицаемъ, что велико» нѣчто и славное мы видѣли прежде въ Римѣ, все же видѣнное (нами) въ Константинополѣ поражаетъ умъ человѣческій“, и все рассказывали ему по порядку и подробно. Великій же ихъ князь, когда точно узналъ отъ нихъ истину и удостовѣрился, нисколько не медлитъ, но тотчасъ посылаетъ къ благочестивѣйшему царю Римлянъ въ Константинополь и проситъ архіерея, чтобы тьмочисленный тамъ народъ научилъ и крестилъ,— содержалъ же тогда скипетръ Римскій Василій изъ Македоніи. Принявъ съ радостію посланныхъ оттуда мужей, онъ послалъ имъ нѣкоего архіерея, славнаго благочестіемъ и добродѣтелію и съ нимъ двухъ мужей Кирилла и Афанасія 1), также добродѣтельныхъ и весьма разумныхъ и мудрыхъ, которые были исполнены не только знанія божественнаго писанія, но хорошо научены были и внѣшней мудрости, какъ достаточно свидѣтельствують объ этомъ изобрѣтенныя ими письмена. Они, отправившись туда, всѣхъ научили и крестили и привели къ благочестію христіанъ. Видя же, что народъ этоть совершенно варварскій и невѣжественный 2), названные ученые мужи не находили возможнымъ научить ихъ двадцати четыремъ письменамъ (буквамъ) эллинскимъ, посему, чтобы опять не отклонились они оть благочестія, начертали имъ и научили ихъ тридцати пяти письменамъ 3), которые называются: ἆς, μπούκη, βέτδ, γλαὼδ, δοπρῶ...

*) Разумей — Кирилла и Мефодия, Славянских просветителей.

*) βάρβαρον πάντη καὶ σόλοικον.

*) Надеемся, сам читатель замечает оригинальное остроумие автора: Кирилл и Афанасий потому начертали для Русских свои тридцать пять букв, что видели невозможным научить их двадцати четырем греческим....

251

и пр. Таковы суть тридцать пять буквъ Росовъ, которые и до сихъ поръ изучаютъ всѣ и хорошо знають благочестіе.

Нѣкоторые же говорятъ, что тамъ было и таковое чудо. Еще будучи содержимы суевѣріемъ, самъ князь и бояре его и весь народъ и размышляя о пержней своей вѣрѣ и вѣрѣ христіанъ, призываютъ къ себѣ недавно прибывшаго архіерея и спрашиваетъ князь: что онъ намѣревается имъ проповѣдывать и чему учить. Когда же онъ предложилъ священную книгу Божественнаго Евангелія и повѣствовалъ о нѣкоторыхъ чудесахъ. совершенныхъ Богомъ въ человѣческомъ образѣ 1), то толпа Росовъ сказала: если и мы не увидимъ чего-нибудь подобнаго, и въ особснности что ты говоришь о случившемся съ тремя отроками въ пещи, то совсршенно не будемъ тебѣ вѣрить. Онъ же, вѣруянеложному слову сказавшаго: аще что просите во имя Мое, получнте, и: вѣруй въ Мя, дѣла яже азъ творю, и той сотворитъ и больши сихъ сотворитъ, сказалъ имъ: хотя и не должно искушать Господа Бога, но если вы отъ всей души рѣшились приступить къ Нему, просите, чего хотите, и Богь непремѣнно сотворитъ по прошенію вашему, хотя мы малѣйшіе и недостойные. Ониже тотчасъ попросили, чтобы свитокъ Божественнаго Евангелія брошенъ былъ въ разведенный ими огонь, и (обѣщались), если онъ сохранится невредимымъ, приступить къ проповѣдуемому имъ Богу. Согласились на этомъ. И послѣ того какъ іерей поднялъ глаза и руки къ небу и воззвалъ: прослави Духа твоего Святаго. Іисусе Христе Боже нашъ — въ глазахъ всего народа брошена была въ печь книга святаго Евангелія. Печь достаточное время была разжигаема и наконецъ и совсѣм погасла, но священный свитокъ найденъ былъ не пострадавшимъ и неповрежденнымъ и не потерпѣвшимъ оть огня никакого ущерба. Видя это и будучи поражены всличіемъ чуда, варвары безъ колебанія устремились къ крещенію и очищенные умомъ прославили Спасителя Господа, которому слава и Держава нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ, аминь“.

Если находились Греки, способные сочинять повести, подобные сейчас представленной, то нет ничего удивительного. что нашелся Грек, который сочинил и наше житие Владимира.

5. Греческие и арабские писатели о женитьбе Владимира на царевне Анне.

Кедрин (ed. Paris, t. II р. 699. у Стритт. в Memor, рор. II, 1009): «(Император Василий) много убеждал (патриция Дельфину, соучастника бунтовщика Варды Фоки) отступить (с войском) от Хризополя (нынешн. Скутари), и не мог убедить. Изготовив ночью корабли и на них посадив Руссов, — ибо он успел призвать их на помощь и сделать князя их Владимира своим родственником (κηδεστήν, зятем), женив

1) Ἐν τῆ ἀνθρωπίνη ἐπιδημία, т. е. Иисусом Христом на земле.

252

(его) на сестре своей Анне, — неожиданно переправляется с ними и, напав на врагов, легко овладевает последними» (это говорит Кедрин между 15 Августа 987-го и Апрелем 989-го года, Krug’s Chronologied. Byzantier, S. 319 прим.). В другом месте, ed. Paris, t, II p. 710 fin.. Кедрин называет Владимира зятем Василия.

Зонара (ed. Paris, t. II p. 221, y Стритт. ibidd.): «Когда Дельфина стал лагерем у Хризополя, император внезапно напал на него с народом Русским, — ибо вступил в родство с князем русским Владимиром чрез выдачу (за него) сестры своей Анны, — и легко завладевает противниками».

Яхья Антиохийский, начала XI века: «И взбунтовался открыто Варда Фока и провозгласил себя царем в середу, день праздника Креста, 14 Сентября 987-го года и овладел страною Греков до Дорилеи и до берега моря и дошли войска его до Хризополя. И стало опасным дело его и был им озабочен царь Василий по причине силы его войск и победы его над ним. И истощились его богатства и побудила его нужда послать к царю Русов, — а они его враги, — чтобы просить их помочь ему в настоящем его положении. И согласился он на это. И заключили они между собою договор о свойстве и женился царь Русов на сестре царя Василия, после того как он поставил ему условие, чтобы он крестился и весь народ его страны... И выступил царь Василий и его брат Константин со своими войсками и с войсками Русов и столкнулись с Вардою Фокою в Абидосе и победили Фоку; и был он убит в субботу 13 Апреля 989-го года» (в изд. бар. Розена, указанном выше, стрр. 23 и 25) 1).

Елмакин, второй половины XIII века: «Сильно начал бояться император Василий Варды Фоки, к тому же у него не доставало и денег. Посему принужден был послать к королю Руссов, которые были его врагами, и просить у него помощи. Этот обещал ему ее, прося его вступить в родственный союз. И взял король замуж сестру императора римского Василия, после того как сей убедил его, чтобы он принял христианскую веру» (Historia Saracenica у Круга в (ChronologieS. 319; говорит между октябрем 987-го и 13 Апреля 989-го года, Кругibid.).

Из писателей греческих непосредственным современником взятия Владимиром Корсуни и его женитьбы на царевне Анне был Лев диакон Калойский. Но, к сожалению, он в своей истории, которую кончает именно 989-м годом, не повествует о них ни нарочито, ни мимо-

1) Если писавший в Антиохии Яхъя не знал, что Владимир вступал в договор с императорами о браке, уже быв крещен, в этом нет ничего удивительного. Он сам тут же показывает, что дело не было ему известно обстоятельным образом, ибо говорит, что Василий послал к Владимиру свою сестру впоследствии с митрополитом и епископами.

253

ходом, а только кратко упоминает о первом, именно говорить, что явление необычайной кометы в 986-м году и огненные столпы, являвшиеся на северной части неба, кроме других бедствий, предвещали и завоевание Херсонеса Тавро-скифами (кн. X, гл. 10 нач., в греческ. подл. у Газе р. 108,—в русск. перев. Д. Попова стр. 108).

[Титмар Мерзебургский говорит, что Владимир привел себе жену из Греции, по имени Елену, которая обручена была немецкому Оттону III, но которая у последнего была коварным образом восхищена (Chronic, lib. VII с. 52 нач.). Почтенный епископ гневается на нашего — как он величает — короля по какому-то недоразумению, вероятно считая его виновником того неудачного немецкого посольства в Константинополь за невестой, о котором говорит летопись Гильдесгеймская под 995-м годом. Наша Анна была родная тетка Оттона III, ибо супруга Оттона II, а его — Оттона III мать, Феофано или Стефана была родная старшая сестра Анны].

Анна, как мы сказали, родилась за два дня до смерти своего отца Романа Младшего, 13-го Марта 963-го года (Кедрин у Круга в Chronol. d. Byzant. S. 318).

254

6. Сагаоб Олаве, сыне Триггвиеви.

Сага эта, принадлежащая к собранию саг так называемой младшей Едды, сделанному в первой половине ХIII века Снорро Стурлюзомом (1188—1241), в исландском подлиннике с русским переводом напечатана протоиер. Сабининым в Русском Историческом Сборнике Общества Истории и Древностей Российских, т. 4, кн. I. М. 1840.

Астрида, жена конунга Норвежского Триггвия, после того как муж ее был убит соперниками, принуждена была бежать из отчества. Во время бегства она родила сына по имени Олава, что случилось в 969-м году, на 32-м году правления императора Оттона Великого. На четвертый год бегства, после укрывательства в разных местах, Астрида захотела поехать в Гардарикию к конунгу Валдамару (в Россию, к Владимиру), у которого вместе с другими Норвежцами был на службе брат ее Сигурд. На пути напали на них и захватили их морские разбойники из Эстляндии, но Олав был выкуплен из плена своим дядей Сигурдом, который был послан Валдамаром для взыскания в той стране дани. Сделавшись по одному особенному случаю известен конунгу, Олав был приближен им к себе и затем начал пользоваться от него такою любовью, как будто был его собственный сын (будучи особенно покровительствуем супругой конунговой Адлогией, умнейшею из всех жен). Совершив у Валдамара великие военные подвиги и вообще став защитой его страны от врагов, а также ознаменовав себя отвращением к идолопоклонству, Олав возбудил к себе зависть приближенных конунга, которые и начали настоятельно клеветать на него последнему. Принужденный вследствие клевет оставить Гардарикию, Олав отправился в Виннляндию (землю Славян Венедов на Балтийском море), где женился на правительнице государства Гейре, дочери конунга Бурислава, и где снова завоевал все провинции и крепости, которые отложились было от власти Гейры, и совершил другие знаменитые дела. После случившейся смерти своей супруги, Олав отправился странствовать, — сначала в Данию, а потом снова в Гардарикию, к конунгу Валдамару. Будучи опять принят последним и его супругой весьма ласково и перезимовав у него с своими воинами зиму, Олав в одну ночь видел великое и достопримечательное видение, в котором небесный глас призывал его для познания истинного Бога ехать в Грецию. Повинуясь этому гласу, Олав немедленно отправился в Гре-

255

цию, где многими славными учителями был наставлен в христианской вере и сподобился принять крещение. После сего он просил епископа, по имени Павла, чтобы этот ехал в Гардарикию проповедовать христианство язычникам. Епископ, великий друг Божий, изъявил согласие, но с тем, чтобы Олав ехал наперед и растолковал причину его — епископа посещения, дабы вожди не сопротивлялись, когда он будет насаждать там христианскую религию. Возвратившись в Гардарикию, Олав тотчас начал убеждать к принятию христианства колунга и его супругу. Сперва конунг изъявил решительное нежелание оставить отеческую веру; но потом, убежденный речами своей супруги, которая вняла истине гораздо скорее, переменил мысли. Тут прибыл помянутый епископ Павел, который и крестил конунга и его народ (В саге говорится о матери Владимира, которая была очень старая и слабая, так что непрестанно лежала на одре болезни, но которая по внушению порицательного духа предугадывала будущее и предрекла обращение Владимира в христианство чрез Олава: можно думать, что сага разумеет тут бабку Владимирову Ольгу).

Олав, сын Триггвиев, — Триггвезон, король Норвежский, был вводителем христианства в Норвегии, к каковому делу он приступил не ранее 993 — 995-го года, т. е. уже после Владимирова крещения. Но год его приступа к крещению Норвежцев был вместе годом и его возвращения в Норвегию из продолжительных странствований по чужим землям и сам он крестился где-то (по Неандеру — в Англии) и когда-то еще во время этих странствований. Если он крестился и не в Греции и позднее Владимира, все таки может быть принимаемо, что во время своего проживания у последнего, — а это признается фактом, — он действительно склонял его к принятию христианства, ибо есть основания полагать, что намерение сделать тоже самому было принято им более или менее задолго до действительного крещения (cfr НеамдераAllgemeineGeschichte derchristlichen Religionund Kirche. VI Band. 4 Aufl. S. 32) 1).

1) Но если бы, наконец, сага говорила и совершенную неправду (хотя и трудно предполагать, чтобы в Исландии стали сочинять совершенную неправду о нашем Владимире), то ущерба от этого нам не было бы решительно никакого (ибо сага, в случае, если она говорит правду, служит только к подтверждению наших предположений).

256

Страница сгенерирована за 0.08 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com