Даниелю Ж. Эсхатологические чаяния

PARIS

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Ж. ДАНИЕЛЮ

ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЕ ЧАЯНИЯ

ВНИМАНИЕ авторов различных апокалипсисов неизменно привлекали наиболее тяжкие и горькие периоды в истории того или иного народа. Так, например, для пророков Израиля падение Иерусалима — это наказание избранного народа и начало суда над миром. Позднее, около тысячного года, человечество ожидало начала наступления конца времен. Писатель девятнадцатого века Ф. Ламмене создал апокалипсис своего времени — «Глаголы верующего», ибо чувствовал приближение суда, который должен обрушиться на его современников. По слову Е. Мунье, существует и «малый страх двадцатого века», то есть уныние и страх, охватившие людей нашего века, оказавшихся перед лицом страшной опасности, которая у многих породила убеждение в том, что приблизился конец мира.

Тема эта — чрезвычайно тонкая и сложная. Действительно, с одной стороны, мы всегда испытываем некоторое недоверие к тем, кто пророчествует о суде. На чем основаны эти пророчества? И не сам ли Христос призывал апостолов не тратить понапрасну сил на высчитывание дня и часа суда?

С другой стороны, возвещение скорого и неизбежного суда столь часто опровергалось самой жизнью, что в сердцах людей укоренилось определенное недоверие по отношению к пророчествам о судном дне. Несомненно, желание проникнуть в тайну последнего суда предосудительно. Тем не менее представление о конце мира и суде над ним находится в самом центре христианского видения сущего.

49

Несмотря на некоторые различия в подходе, все согласны, что пророки возвещали последний суд. С этим согласны даже иудейские раввины. Но к какому периоду времени относится этот суд? Не означает ли пришествие Иисуса Христа начало этого возвещенного пророками суда? На этот вопрос даются самые разноречивые ответы. Конечно, расхождения имеют место прежде всего между иудеями и христианами, так как в основе их разделения лежит основополагающий выбор, связанный с вопрошанием: был ли Иисус Мессией, то есть тем, кто пришел совершить суд, покончить с веком сим и указать путь, ведущий к новому миру? Как в наши дни для Эдмонда Флега, так и в прошлом для александрийского раввина Трифона, который во втором веке вел диспут со святым Иустином, — это вопрос первостепенной важности. Однако речь здесь идет не только о споре между иудеями и христианами. И сами христиане еще до сих пор не пришли к согласию относительно смысла выражения «эсхатология Нового Завета», то есть относительно связи, какая существует между явлением Христа и наступлением конца времен. На протяжении полу столетия в связи с этим было пролито немало чернил, особенно в Германии и Англии. От ответа на этот вопрос зависит очень многое, ибо тем самым определяется наше понятие о Христе, Церкви, христианской жизни и в конечном счете сама сущность наиболее важных проблем существования.

Один из возможных ответов был дан, в частности, Альбертом Швейцером, который стал известен как экзегет еще до своего отъезда в Африку, где на протяжении многих лет нес тяжкую миссию врача. Альберт Швейцер отметил, что в Евангелии содержится несколько пророчеств Иисуса Христа о неизбежном и скором конце света. Эти слова Христа следует понимать буквально, следовательно, суд необходимо отнести к будущему, и притом ближайшему. В этом суть эсхатологии осуществляющейся, развертывающейся во времени. К несчастью, или, может быть, к счастью, конец мира не наступил; таким образом, неизбежен следующий вывод: Иисус ошибся. И Швейцер не отступил перед подобным выводом. Однако такое утверждение лишено смирения и тяжко по своим последствиям. Можно было бы задаться вопросом: не ошибался ли скорее сам Альберт Швейцер, который, вероятно, не понял того, что хотел выразить Христос? Кроме того, очевидно и другое. Возвещение конца времен не исчерпывает все благовестие Иисуса. Действительно, представители иной экзегетической школы утверждают, что Иисус учил не об ожидании

50

конца времен, но о конце времен, уже осуществившемся в нем самом. Это и есть эсхатология осуществившаяся. Одним из ее основных представителей является англиканский богослов С. Додд. Необходимо признать, что в пользу такой эсхатологии свидетельствуют многочисленные места в Новом Завете и что она, несомненно, содержит значительную долю истины, и притом наиболее важную, так как все сказанное пророками о конце осуществилось во Христе — новом Адаме нового рая, новом Моисее истиннного исхода; именно в этом — главная суть евангельского благовестил. Все же, полагает Додд, подобное истинное представление как бы заслоняет иные стороны благовестия. В результате если конец уже наступил, то совершенно непонятно, что же еще остается совершить. История, начавшаяся после Иисуса, есть нечто, лишенное какой-либо богословской ценности. Следовательно, остается сделать лишь один шаг до теории Бультмана.

По мнению Бультмана, представление о грядущем суде есть мифологический пережиток ветхозаветных апокалипсисов. Есть лишь один суд — это решимость человека в каждое мгновение своего существование соотносить себя с Богом. И единственный конец — это та окончательная судьба, которую каждый определяет собственными поступками. Здесь перед нами — эсхатология экзистенциальная. Бультман — настоящий ученик Хайдеггера. Бультмановские язык и учение коренятся в философии Хайдеггера и напоминают учение Сартра о свободе. Таким образом, мы имеем дело с неким экзегетическим экзистенциализмом. Додд совершенно справедливо отмечает, что конец уже присутствует вместе со Христом. Вместе с тем прав и Бультман, настойчиво подчеркивающий актуальность суда. Но оба они впадают в заблуждение, сводя Евангелие лишь к одному из этих аспектов. Кульман предлагает иное решение, более полно учитывающее всю совокупность евангельских текстов.

С одной стороны, вместе со Христом совершилось главное событие мировой истории — наступление конца времен. И в будущем любое другое событие навсегда останется менее значительным, чем Воскресение.

С другой стороны, ожидание продолжается, ибо необходимо, чтобы оно, Воскресение, принесло все свои плоды. Все же, принимая во внимание всю важность этого события, мы постигаем ощущение близости конца, которое было свойственно первым христианам; близость эта хронологически неопределима; она лишь указывает, что решающие события начались. Такую

51

эсхатологию можно было бы определить как эсхатологию предвосхищающую.

Подход О. Кульмана хорошо учитывает все особенности новозаветного учения. Единственное слабое место автора заключается, на наш взгляд, в том, что он ставит акцент исключительно на начало и конец этих «последних времен» и как бы забывает о «промежутке» между ними, то есть о времени, в котором мы живем.

Существует, наконец, и подход, учитывающий всю в целом традицию. В данном случае мы имеем в виду эсхатологию начала. Один из ее представителей, Д. Молла, пишет: «Вместе со Христом по-настоящему началась эра суда. Последние времена действительно начались. Необходимо понять и признать, что времена эти решающие... Они продолжаются самим присутствием Сына Человеческого в его братьях и в общине... Они завершатся Парусией, которая окончательно установит Царство Божье».

Итак, между началом суда, или первым пришествием Христа, и его завершением, или вторым пришествием, проходит вся христианская жизнь, представляющая собой как бы один непрерывный суд. Наш автор с полным правом отмечает: «Сын Человеческий таинственно присутствует в каждом человеческом существе, и это наделяет человеческие отношения — в каждое мгновение жизни и на протяжении всей истории — некой эсхатологической ценностью, о которой многие даже не подозревают. Отныне и в каждое мгновение своей жизни человек встречает Сына Человеческого, и суд его проходит уже сейчас».

Подобная концепция объединяет исторический и экзистенциальный подходы. Суд имеет место в каждое мгновение существования, определяет отношения между человеком и Богом, но именно потому, что человек находится в таком историческом периоде, который и есть суд. И этот проходящий здесь и теперь суд — лишь начало последнего суда, который, так сказать, окончательно ратифицирует его.

Как бы то ни было остаются и другие вопросы. Первый касается скорого и неизбежного завершения суда. Некоторые исследователи полагают, что Христос различал промежуток времени между Воскресением и вторым пришествием, хотя и оценивал его как очень краткий период. Однако удалось показать, что подобное воззрение несовместимо с учением апостола Павла о Церкви, которая есть осуществление мессианского царства. С. Додд пишет: «Жизненное пространство Церкви — это именно то место,

52

где совершаются чудеса апокалипсиса». Но все это имеет смысл только в том случае, если завершение суда протекает во времени. Следовательно, тексты, в которых говорится о скором и неотвратимом суде, относятся не только к заключительному событию — Парусин, но и ко всем тем эсхатологическим событиям, которые еще должны совершиться. Например, в Евангелии от Луки говорится о том, что падение Иерусалима — это уже суд, но само по себе данное событие находится в числе первых деяний всеобщего суда.

Вместе с тем некоторые исследователи считают, что в новозаветной эсхатологии есть элементы, заимствованные из ветхозаветной апокалиптики и потерявшие свою, так сказать, актуальность, или, проще сказать, устарелые.

Р. Бультман был одним из самых ярых сторонников такой точки зрения. По его мнению, когда мы говорим об эсхатологии, и речи быть не может о каком-либо историческом развитии. Следовательно, эсхатологию Нового Завета необходимо очистить от мифологических элементов. Таким образом, эсхатология сводится к представлению о неком экзистенциальном разрыве, или о «перерыве» человеческого существования. Подобное радикальное воззрение в конечном счете лишает Христово благовестие какой бы то ни было историчности, ибо образы и представления, какими пользовался Иисус, носят не исторический, а случайный и, если можно так выразиться, служебный характер. Очевидным образом позиция Бультмана совпадает с позицией тех, с кем он вел упорную борьбу, то есть с позицией протестантов либерального направления, последователей Гарнака, для которых Евангелие есть лишь моральная проповедь, а не эсхатологическая керигма.

Бесспорно, известная часть эсхатологического учения Нового Завета раскрывается с помощью образов, заимствованных из ветхозаветной апокалиптики: облака, на которых грядет Сын Человеческий, трубный зов, возвещающий его пришествие, ад, находящийся под землей, демоны, населяющие воздушную стихию. Мы сталкиваемся здесь с неким литературным жанром, который не искажает сущность новозаветных идей и представлений; все же иногда достаточно трудно понять, где кончается образное сравнение и начинается догматическое учение. Некоторые исследователи, сопоставлявшие эсхатологические пассажи в Евангелиях от Марка и от Матфея, пришли к выводу, что Евангелие от Матфея содержит значительно большее число апокалиптических ветхозаветных образов. Из этого следует, что они,

53

эти образы, не составляют сущностной части благовестил и связаны с определенной культурной средой.

Такой вывод представляется нам вполне целесообразным. В нем как бы резюмируется все богатое содержание новозаветного учения о суде и ясно раскрывается значение каждого из его аспектов. Вместе с тем все это должно определять наше понимание смысла человеческого существования. И здесь в очередной раз мы имеем в виду не эсхатологическую оценку атомной бомбы, но правильный подход к новозаветным текстам, в основе которого должны лежать разумные, обоснованные объяснения знатоков Священного Писания, которые мы должны правильно понять.

Прежде всего, эсхатологические времена уже начались. Действительно, Воскресение Иисуса есть начальный и притом решающий этап суда. Через воплощение Глагол Божий соединился с человечеством, омыл его кровью своих крестных страданий, после чего своим Вознесением ввел род человеческий в Дом Отца. Таким образом, спасение уже совершено и самое главное уже дано человеку. Именно этим характеризуется христианское видение истории, именно этим отличается оно от эволюционистского учения, согласно которому будущее принесет нам нечто столь же важное, как и Воскресение, и, следовательно, Пришествие Христа есть лишь некий промежуточный этап. Но суд этот, субстанциально свершившийся во Христе, явным образом не принес еще всех своих плодов для человечества и для вселенной. Это и составляет для многих камень преткновения. По-видимому, ничего не изменилось и кажется, что после явления Христа, как и до его Пришествия, все те же цепи сковывают человека и что в истории по-прежнему господствуют воля к власти и страсть к наживе. И мы можем лишь мечтать о том времени, когда, по слову пророка Исаии, «мечи будут перекованы на орала». По-прежнему, удел человечества — страдание и смерть. «Творение стенает в ожидании освобождения от рабства греха». Мы продолжаем жить в ожидании суда, который уничтожит разложившийся мир и установит царство святых. Наше время — время Церкви; оно характеризуется связью между воспринятым, то есть Воскресением, и ожидаемым, то есть Парусией. Это время дано человеку для того, чтобы он принял суд, уже свершившийся во Христе, и смог избежать грядущего Страшного суда. Проповедь Церкви эсхатологична. Церковь напоминает людям, всему человечеству о нависшей над ними опасности. Она предлагает им «войти во спасение», или в церковный Ковчег; только он один сможет

54

пересечь «великие воды суда». Также и крещение пронизано эсхатологическим смыслом. Оно есть тайнодейственное предвосхищение суда. Всякий крестившийся становится частью Церкви, «пребывающей вне области суда», и таким образом избегает грядущего Страшного Судилища. «Крещение, — пишет Молла, — собирает мессианскую общину спасенных накануне суда. Церковь рождается в воде и огне».

Необходимо принять во внимание оба эти аспекта, ибо без них невозможно постичь всю антиномичность христианского существования.

Бесспорно, мы воскресли со Христом. «Мы теперь дети Божьи», — пишет апостол Иоанн. В этом смысле христианская жизнь — это обладание грядущими, чаямыми благами. Христианин обладает «задатками Духа». И на смену рабскому страху приходит доверие Сына — Сына, который имеет право на наследство и ожидает того времени, когда сможет наконец вступить в полное обладание этим наследством: «А если [вы] дети, то и наследники, наследники Божьи, сонаследники же Христу...» Но так же верно и то, что обладание это еще не вполне очевидно. «То, чем вы станете однажды, еще не явлено». В силу этого христианское существование проникнуто духом ожидания. Вместе с тем такая двойственность определяет переломный, критический характер времени Церкви. И хотя период этот еще продолжается, все же он представляет собой переход из одного мира в другой и неизбежно несет на себе печать двойственности.

Сказанное справедливо не только в плане личного существования, но также и в плане общественного бытия. Если Иоанново Евангелие особо выделяет личностный аспект ныне совершающегося суда, то Апокалипсис показывает нам, что этот суд равным образом осуществляется на протяжении всей человеческой истории. Согласно Уби, «Апокалипсис обращается к нашей вере с тем, чтобы мы постигли причастность Суда Божьего любому историческому событию». В известном смысле все исторические катастрофы относятся к области суда и составляют часть тех событий, что предшествуют концу мира. Все же здесь необходимо соблюдать особую осторожность, так как слишком велик соблазн отождествлять изображенные в Апокалипсисе события с тем, что происходит в наши дни. Так, в плане библейском земные неудачи не всегда знаменуют гнев Божий, а человеческие успехи не всегда суть знамение избрания. Для любого народа нет ничего более опасного, чем самодовольство, покоющееся на

55

достигнутых победах. Политическое мессианство противоположно христианскому эсхатологизму. В реальном историческом бытии греху подвержены все народы, и суд Божий вершится над каждым из них, однако его образ от нас скрыт. Может случиться, что народ, подвергнувшийся большему наказанию, воспримет большую любовь Божью. По крайней мере это более соответствует обычному поведению Бога. И наоборот, народы, достигшие внешнего благополучия, впадают в духовное ослепление и теряют свое благосостояние; Бог попускает это, желая испытать стойкость других народов.

Однако все наши рассуждения — это лишь человеческие предположения и догадки. Одно ясно: всякая попытка исторически оправдать собственные идеи и представления опровергается самой жизнью. Единственно представление об истории как суде Божьем над миром греха позволяет снять противоречие в историческом процессе.

Бытует некий поверхностный подход к эсхатологии, который заключается в стремление определить или точную дату суда, или его приговоры. В первом случае впадают в духовную прелесть, отдаваясь разного рода апокалиптическим вычислениям скорее в духе Нострадамуса, чем апостола Иоанна. Сам Христос предостерегал своих учеников от этой опасности. Во втором случае впадают в фарисейство, ибо обвиняют во всем других, а себя оправдывают. Однако такое фарисейство — индивидуальное или коллективное — противоречит Евангелию, согласно которому все люди суть грешники.

Есть иная эсхатология, которая далека от подобных бесполезных мечтаний и соответствует глубинным реальностям человеческого духа. Такая эсхатология напоминает нам о том, что время, в которое мы живем, хотя и продолжается, все же последнее; другими словами, в духовном отношении мы приблизились к новому грядущему миру. Подобная эсхатология свидетельствует о том, что мы поистине живем в переходную эпоху, когда над людьми и народами непрерывно, в глубине человеческих сердец, свершается суд. Именно поэтому христианство несет с собой решение двух величайших проблем нашего времени — всемирной истории и человеческого существования.

56