Фотий, патр. Константинопольский Беседа первая на нашествие россов

Святейшего Фотия, архиепископа константинопольского, беседа первая на нашествие россов.

(Εις τὴν έφοδον τῶν Ρώς).

1. Что это? Что за удар и гнев столь тяжелый и поразительный? Откуда нашла на нас эта северная и страшная гроза? Какие сгущенные облака страстей и каких судеб мощные столкновения воспламенили против нас эту невыносимую молнию? Откуда нахлынуло это варварское, упорное и грозное море, не стебли пшеницы пожинающее и колосья попирающее, не лозы винограда поражающее и незрелые плоды отторгающее, не леторасли растений срывающее и ветви раздробляющее,—что для многих часто составляло крайнюю меру наказания,—но тела самих людей жалко сокрушающее и весь род (наш) горестно истребляющее? Откуда или как излилась на нас до дна, если не больше, чаша таких и стольких бедствий? Не за грехи ли наши все это постигло

— 420

нас? Не обличение ли это и торжественное свидетельство (ἀνάγραπτος θρίαμβος) наших преступлений? Не предвещает ли страшная кара в настоящем ужасного и неумолимого суда в будущем? Не должно ли всем нам ожидать, или лучше, не очевидно ли для всех вообще, что, когда появится огонь будущей кары, то уже никто не останется безопасным? Поистине, грехи уменьшают племена (Прит. Сол. XIV, 34), и они—как обоюдуострый меч (Сирах. XXI, 3) для всех, предающихся им. Мы избавлялись от бед, которым часто подвергались; надлежало бы благодарить, но мы не были благодарными; спасались, но оставались беспечными; получали защиту, но оказывались невнимательными, за что и следовало потерпеть наказание. О нрав жестокий и безрассудный, и какие страдания и бедствия потерпеть не достойный! Тех, которые должны нам нечто малое и незначительное, мы жестоко истязали, наказывали; не вспоминали о благодарности по миновании благодеяния, и за то, что сами получали прощение, не миловали ближних, но, освобождаясь от угрожавших нам ужасов и опасностей, становились от этого более жестокими; не думали о множестве и величии собственных долгов и прощении их Спасителем и не обращали внимания на маловажность и незначительность в сравнения с нашими долга одинаковых с нами рабов, но, получая себе человеколюбивое прощение многого и великого (πολλῶν καὶ μεγάλων ἐλευθερωθέντες), других за малое бесчеловечно ввергали в рабство (ὀλίγων ἄλλȣς ἐδȣλώσαμεν). Сами радовались, (других) печалили; прославлялись,—бесчестили; укреплялись и благодушествовали, — безумствовали, обижали, утучнели, отолстели, разжирели, и если не оставили Бога, как некогда Иаков, то как возлюбленный (Израиль) насытившись отверглись (Его, Второз. ΧΧΧIΙ, 15) и как упрямая телица были упорны (Осии IV, 16) против повелений Господа и презирали заповеди Его. Посему шум брани и разрушение войны на земле нашей (Иерем. L, 22); посему открыл Господь хранилище Свое и взял из него сосуды гнева

421 —

Своего (Иер. L, 25); посему народ вышел от страны северной, устремляясь как бы на другой Иерусалим, и племена поднялись от краев земли, держа лук и копье; они жестоки и немилосерды; голос их шумит как море; мы услышали весть о них, или лучше, увидели грозный вид их, и руки у нас опустились, скорбь объяла нас и муки, как женщину в родах; не выходите в поле и не ходите по дороге, ибо меч со всех сторон (Иер. VI, 22—25). Что мне сказать тебе, или, с чем сравнить тебя, — скажу сегодня словами Иеремии,—город царственный? Кто спасет тебя и утешит тебя? Ибо велика чаша сокрушения твоего; кто исцелит тебя (Плач. Иер. II, 13)? Вы теперь плачете; и меня едва не сразило это горе и не прервало моей речи. Но что вопиете ко мне? Для чего рыдаете? Послушайте меня, приостановите немного рыдание и дайте доступ словам (моим). И я плачу вместе с вами; но малые капли не угашают пламени, долго разгоравшегося,—что я говорю? Напротив еще более разжигают его!—и случайная слеза не может умилостивить гнева Божия, воспламененного нашими грехами. И я плачу вместе с вами; но слезы многих несчастных мы презирали; не говорю о том, как сами их и причиняли. И я плачу вместе с вами, если только теперь время плакать и наступившее несчастье не гораздо выше проливания слез; есть, поистине есть выше слез много несчастий, во время которых у страждущего внутренности цепенеют, или сильно стесняются и сжимаются, так что часто влага, текущая из глаз, останавливается. Не вижу я теперь и пользы от слез; ибо, когда пред нашими глазами мечи врагов обагряются кровью (наших) единоплеменников, а мы, видя это, вместо того чтобы помочь, бездействуем, не зная что делать, и проливаем слезы, какое от этого утешение несчастным? Хотя бы большие реки образовались из потоков крови от убитых тел или из проливаемых нашими очами слез, но если вытекающими оттуда потоками кровеносной влаги не смывается скверна прегрешений, то как мо-

— 422 —

гут смыть ее ручьи (слез) из очей? Не теперь надлежало плакать, возлюбленные, а ненавидеть грех от начала; не теперь— горевать, а раньше избегать тех удовольствий, которые причинили нам это горе. Как рабы, провинившиеся пред строгими господами, не хотят переносить мучений от бичей, подобно этому и мы, предаваясь порочным делам, не хотим терпеть наказаний, посылаемых на нас правосудием Божиим. Не теперь надлежало рыдать, а быть благоразумными во (всю) жизнь; не теперь—раздавать богатство, когда и сам ты не знаешь, будешь ли владеть им, а раньше воздерживаться от чужого, когда настоящая кара еще не постигла нас; не теперь — оказывать милость, когда торжество жизни готово прекратиться от наступивших бед, а не делать несправедливостей тогда, когда возможность этого была в (нашей) власти; не теперь—ходить ко всенощным службам и на литии, ударять себя в грудь и глубоко вздыхать, воздевать руки и преклонять колена, жалобно плакать и печально смотреть, когда на нас направлены изощренные жала смерти, а прежде надлежало делать это, прежде упражняться в делах добрых, прежде раскаиваться в (делах) злых. Тем самым, что мы делаем теперь, пред судом судии праведнейшего и не слишком склонного к прощению, я думаю, мы не на милость преклоняем Бога, но сами становимся строгими обличителями присущих нам грехов; ибо те, которые теперь умеют и могут жить так благоразумно и богоугодно, а прежде, нежели наступила пора бедствий, не делали ничего для добродетели и спасения, но так беспечно и нерадиво оскверняли свои души страстями, не осуждают ли сами себя? Почему ты, теперь плачущий, прежде не воздерживался от непомерного смеха, блудных песней и сценических забав? Почему ты, теперь поникший взором, (прежде) поднимал брови и воздымал ланиты, показывая вид свойственный тирану? Почему ты, (теперь) жалеющий обижаемых и отличающийся состраданием, (прежде) сам внезапно, как чума, нападал на встречающихся? Одним словом: почему ты, теперь

— 423

добрый ко всем и во всем, прежде ни к кому не оказывал себя снисходительным? Сам прежде других делая несправедливое, ты величался, а когда не успевал отмстить подозреваемому в том же, считал свою жизнь не в жизнь; бедный с презрением был выталкиваем голодным за твои ворота, а смехотворцы пресыщались твоею трапезою и богатством и тем не менее пользовались еще (твоею) благосклонностью; на угощение приятелей ты не жалел никаких издержек, а естественное родство презирал и узы помощи разрывал, представляясь каким-то неистовым и бесчеловечным человеком; и долго нужно было бы мне исчислять воровства и расхищения, блудодеяния и прелюбодеяния, и другие дела непристойные — эти великие и обильные вещества для возгоревшегося и объявшего нас пламени. Знаю, что и вы сами, представляя это, плачете и сетуете; но время не медлит, Судия неумолим, гроза ужасна, грехов великое множество и покаяние недействительно. Часто я сеял в слух ваш слова увещания и угрозы, но, кажется, они падали в терния; я предостерегал, укорял, часто указывал вам на пепел содомлян и бывший прежде того потоп, когда от наводнения, покрывшего всю землю, совершилась всемирная погибель человеческого рода; часто представлял израильский народ, избранный, возлюбленный, бывший царским священством, но за ропот, за противление, за неблагодарность и за подобные преступления наказываемый, смиряемый побежденными им врагами и унижаемый теми, над которыми сам торжествовал, падавший, погибавший; часто я внушал вам: берегитесь, исправьтесь, обратитесь,\не попускайте изощриться мечу, лук напрягается (Псал. VII, 13), не обращайте долготерпения (Божия) в повод к нерадению, не злоупотребляйте благостью (Его). Как же мне тронуть сердца ваши, уже пламенеющие? Сильнее ли укорять (вас) теперь сетующих, или без укоризн предоставить вас тамошнему наказанию, пользуясь содействием настоящего несчастья к вашему обличению, или из уважения к страданию оставить непокорных и грешных

— 424 —

без обличения? Что же? Мы внушали, угрожали, говоря о Боге: Бог, наш ревнитель, долготерпелив, но когда разгневается, то кто устоит (Наум. I, 2. 3. 6)?

2. Все это я говорил, но, кажется, бросал в огонь (εἰς πῦρ ἔξαινον); такую пословицу благовременно—о если бы не было нужно!—сказать мне теперь (νῦν παροιμιάσασθαι καίριον); ибо вы не обратились, не раскаялись, но отяготили уши свои, чтобы не слышать, по слову Господа (Захар. VII, 11). Посему излилась на нас ярость Его, и восстал Он на грехи наши, и обратил против нас лице Свое (Иез. XV, 7). Горе мне, что пресельническая жизнь моя продолжилась (Псал. СXІX, 5), и хотя не продолжительна она, но, скажу с псалмопевцем Давидом, слишком продолжилась, от того, что увещания мои не были услышаны, что я вижу, как туча варваров увлажает кровью засохший от грехов город наш. Горе мне, что я дожил до этих несчастий, что мы сделались посмешищем у соседей наших, поруганием и посрамлением у окружающих нас (Пс. LXXVIII, 4), что неожиданное нашествие варваров не дало времени молве возвестить о нем, дабы можно было придумать что-нибудь для безопасности, но в одно и тоже время > мы и увидели и услышали и пострадали (καὶ τὸ πεπονθέναι), хотя напавшие и отделены были (от нас) столькими странами и народоначальствами, судоходными реками и беспристанищными морями. Горе мне, что я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город и расхищает городские предместья, все истребляет, все губит, нивы, жилища, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех поражает мечом, никого не жалея, ничего не щадя; всеобщая гибель! Он, как саранча на жатву и как плесень на виноград, или лучше, как зной или тифон или наводнение или, не знаю что назвать, напал на нашу страну и истребил целые поколения жителей. Ублажаю тех, которые сделались жертвою убийственной и варварской руки, потому что умерши раньше они избавились от чувствования несчастий,

— 425

постигших нас неожиданно; а если бы было чувство и у самых этих отшедших, то и они вместе со мною оплакивали бы оставшихся в живых, как эти страдают во все время, каких преисполнены скорбей и не избавляются от них, как ищут смерти и не находят ее. Ибо гораздо лучше однажды умереть, нежели постоянно ожидать смерти и непрестанно скорбеть о страданиях ближних и сокрушаться душою.

3. Где теперь царь христолюбивый? Где воинства? Где оружия, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это? Царь переносит продолжительные труды за пределами (империи) вместе с ним отправилось переносить труды и войско; а нас изнуряет очевидная гибель и смерть, одних ужо постигшая, а к другим приближающаяся. Этот скифский и грубый и варварский народ, как бы выползши из самых предместий города (ἐξ αὐτῶν τῶν τῆς πόλεως ἐξερπύσαν προπυλαίων), подобно полевому зверю истребляет окрестности его (Пс. LXXIX, 14). Кто же будет поборать за нас? Кто противостанет врагам? Всего мы лишены, совсем беспомощны. Какие вопли могут соразмерно оплакать эти несчастья? Какие слезы могут соответствовать величию объявших нас бедствий? Прииди ко мне плачевнейший из пророков, и оплачь вместе со мною Иерусалим, не тот древний град—матерь (μητρόπολη) одного народа, разросшегося от одного корня в двенадцать ветвей, но (матерь городов) всей вселенной, какую только озаряет христианская вера, превосходнейший (δεσπόζȣσαν) по красоте и древности, по обширности и блистательности, по множеству жителей и великолепию, оплачь со мною этот Иерусалим, еще не взятый и не низложенный, но уже близкий к тому, чтоб быть взятым и видимо (τοῖς ὁρωμένοις) потрясаемый, оплачь со мною этот царственный город, еще не отведенный в плен, но уже отдавший в плен надежду спасения. Поищи воды для главы и источников слез для очей, и плачь вместе со мною, плачь о нем, как горько плачет он ночью, и слезы его на лани-

426 —

тах его, и нет у него утешителя, как тяжко согрешил Иерусалим, за то и пришел в смятение (Пл. Иер. I, 2. 8) и удивлявшиеся могуществу его поглумились над ним, как Господь послал огонь в кости его, и отягчил иго свое на вые нашей, и в руки наши вложил болезни, которых мы не можем перенести (Пл. Иер. I, 13. 14). Плачь со мною; ибо истощились от слез глаза мои, потряслась во мне внутренность, и сердце мое перевернулось во мне от того, что я исполнился горести, отвне обесчадил меня меч, и отверз на меня враг уста свои и заскрежетал зубами и сказал: проглочу его (Пл. Иер. II, 11; I, 20. II, 16). О царственный город, какие беды столпились вокруг тебя! И родных детей твоих и красивые предместья столицы поглощают бездны моря (λαγόνες θαλάσσης) и уста огня и меча, распределяя их между собою по обычаю варваров. О благая надежда многих, какая гроза бедствий и какое множество ужасов, обложив тебя кругом, унизили твою громкую славу! О город, царствующий почти над всею вселенною, какое войско, — необученное военному искусству и составленное из рабов, — глумится над тобою, как бы над рабом! О город, украшенный добычами многих народов, какой народ вздумал обратить тебя в свою добычу! О (город) воздвигнувший множество памятников победы (τρόπαια) над врагами Европы и Азии и Ливии, как теперь простерла на тебя копье варварская и низкая рука, поднявшись поставить памятник победы над тобою! Ибо все идет у тебя так худо, что и непреоборимая сила твоя ниспала до крайнего бессилия, и слабый, уничиженный и бесчеловечный на вид (ἀφιλάνθρωπολ ὄμμα) противник пытается на тебе показать силу руки и украситься славным именем. О царь городов царственных, многие (города) избавлявший от опасностей своим содействием и многие (города) преклонявшие колена защищавший оружием, а теперь сам обреченный на истребление и лишенный защитников! О красота и великолепие (λαμπρότης μεγάλη), о

— 427 —

изящество и убранство и блеск священных храмов, о бескровный фимиам и страшная жертва и таинственная трапеза, о жертвенник и место неприступное и святое, как ноги врагов угрожают (вам) осквернением! О святыня и непорочная вера и чистое богослужение, как раскрываются на вас уста нечестивых и надменных (2 Макк. VII, 34)! О седина и помазание и священство иереев! Увы, святый храм Бога и Премудрости Божией, недремлющее око вселенной! Плачьте девы, дочери Иерусалима, рыдайте юноши города Иерусалима; сетуйте матери; проливайте слезы, дети, проливайте; ибо величие страданий и в вас возбуждает сочувствие; проливайте слезы, ибо умножилось у нас зло (1 Макк. I, 9) и нет спасающего (Осии, V, 14), нет помощника.

4. Но доколе плач? Доколе сетование? Доколе рыдание? Кто услышит, и как прекратится поражение (Числ. XVI, 48)? Кто будет заступником, кто возопиет за нас? Если бы был Моисей, он сказал бы к Господу: если простишь им, то прости, а если нет, то изгладь и меня из книги жизни, в которую Ты вписал (Исх. XXXII, 32); и к нам: Господь будет поборать за нас, а мы будем спокойны (Исх. XIV, 14). Но нет никого; ибо не стало праведного на земле (Псал. XI, 1); нет Моисея, нет Авраама, чтобы отверсть уста и с дерзновением сказать к Богу: не погуби праведного с нечестивым, и да не будет с праведником тоже что с нечестивым (Быт. XVIII, 23). Нет никого, кто бы высказал те человеколюбивые и дивные изречения, по которым многонаселенный город, нарушавший законы естества, удостоился бы спасения ради десяти праведников, и услышал бы от Бога всех: если в городе найдется десять, не истреблю и ради десяти (Быт. XVIII, 32). Нет Моисея, нет Авраама. Но, если захотите,— скажу странное, но истинное,—то и вы можете приобрести себе Моисея, можете выставить Авраама. Конечно и Моисей, когда народ не исправлялся,—тяжкое скажу, тяжкое,—не был услы-

— 428 —

шан, хотя и ходатайствовал; а еще более страшно то, что он часто предавал смерти многих, за которых был готов делать все. И Авраам был очевидцем, как жизнь тех самых, за кого он просил и умолял, сделалась жертвою пламени, за то, что они произращали терния страстей. Однако вы можете, если захотите, сделать, чтобы и вам он сказал: Господь будет побороть за, нас, а мы будем спокойны (Исх. XIV, 14). Но, если хотите знать, я боюсь, что ваше рыдание—кратковременно, ваша милостыня—скоропреходяща, благоразумие мимолетно, братолюбие-только дотоле, пока сдружает вас опасность от окружающих врагов—это общее бедствие, смирение и благонравие—только дотоле, пока угрожает пленение, воздержание от надменности и обуздание гнева и употребление языка на духовные песнопения, а не на срамные речи, — только дотоле, пока крики неприятелей раздаются в ушах ваших, литии и всенощные бдения, посты и воздыхания—только дотоле, пока смерть от меча пред вами.

5. Вот что смущает и тревожит меня гораздо больше оружия варваров; вот чего я боюсь. Я вижу, как легко теперь все вообще делают то, чего прежде не делали даже только некоторые и притом с трудом. Меня страшит и печалит то, что мы, когда предстоит поражение, тогда и склоняемся к исправлению, и когда угрожают бедствия, тогда и принимаемся за добрые дела. Поэтому теперь и нет ни Моисея, ни Авраама. А если бы вы и по миновании постигшего нас несчастья сохранили такое же благонравие и настроение и поведение, то выставили бы многих Моисеев и Авраамов поборать за вас и ходатайствовать о вас пред Богом. Что я говорю: Моисея и Авраама? Самого, общего нам и им, Владыку вы имели бы поборником и защитником нашим, Того, кто наводит врага за грехи наши и сокрушает силу врагов, наказует и милует, прогневляется и умилостивляется; ибо велико милосердие Господа Бога нашего, и примгирение Его с обращающимися к Нему праведно (Сир. XVII, 27); исправьте же, взывает Он чрез Иеремию, пути

— 429 —

ваши и деяния ваши, и послушайтесь гласа Господа, и отменит Господь бедствие, которое изрек на вас (Иерея. XXVI, 13). Но вы не хотите... Не кричите и не шумите; лучше было бы спокойно благодарить (Бога) за то, чего мы еще не потерпели, а не кричать неистово, не ужасаться страданий, которые следует терпеть жившим неправедно тогда, когда обильными потоками текли к нам житейские блага, не пытаться бежать от великого множества бед, уже висящих над самою головою (ἐπὶ ξοροῦ βεβηκότα).

6. Но остановите ваши слезы, перестаньте плакать; будьте бодрыми стражами; с дерзновением говорю вам: я ручаюсь за ваше спасение; говорю это, полагаясь на ваши обеты, а не на свои дела,—на ваши уверения, а не на свои слова. Я ручаюсь за ваше спасение, если вы сами твердо сохраните свои обещания; я—за отвращение бедствий, если вы— за твердое исправление, я—за удаление врагов, если вы—за удаление от страстей; или лучше, не я поручитель за это, но и за меня и за вас, если вы будете неуклонными исполнителями ваших обещаний, вы сами будете порукою, сами окажетесь ходатаями. И Господь человеколюбивый и сожалеющий о бедствиях человеческих (Иоил. II, 13), скажет вам: вот изглажу беззакония твои как туман, и грехи твои как облако; обратись ко Мне и избавлю тебя (Исаии, XLIV, 22); и еще: обратитесь ко Мне, и Я обращусь к вам (Зах. I, 3); и еще: иногда Я скажу о каком-либо народе и царстве, что сокрушу и погублю его, но если народ этот обратится от своих злых дел, то и Я отлагаю все зло, которое помыслил сделать ему (Иер. XVIII, 7.8).

7. Наконец, возлюбленные, настало время прибегнуть к Матери Слова, единой нашей надежде и прибежищу. К ней воззовем с благоговением (ποτνιώμενοι): спаси город твой, как сама знаешь, Владычица! Ее поставим ходатайцей пред Сыном ее и Богом нашим, и ее сделаем свидетельницею и порукою наших обетов, чтобы она возносила наши моления и низводила (на нас) человеколюбие Рожденного ею, рассеяла тучу врагов и

— 430 —

озарила нас лучами спасения. Ее молитвами да избавимся от настоящего гнева, да избавимся и от будущего нескончаемого осуждения, во Христе Иисусе Господе нашем, которому подобает слава и благодарение и поклонение с Отцом и Святым Духом ныне и всегда и во веки веков. Аминь.