Дмитриевский А. А. Кто виноват. (К вопросу о причинах разнообразия богослужебных чинов и последований в наших старинных церковно-богослужебных книгах)

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Дмитриевский А. А.

Кто виноват?

(К вопросу о причинах разнообразия богослужебных чинов и
последований в наших старинных церковно-богослужебных книгах).

Трудно указать определенно, когда появился у нас на Руси вопрос о разнообразии «чинов церковных» и о причинах этого разнообразия. Есть основание думать, что он не был нужд сознанию книжных людей XII века. Известный Кирик с своими вопросами к Нифонту, епископу Новгородскому, представляется нам человеком вполне заинтересованным этим вопросом, человеком, для которого разнообразие церковной практики вообще, хотя бы разнообразие это касалось с нашей тонки зрения вопросов самых мелочных,—делом далеко не безразличным. Но ясно и отчетливо этот вопрос бы и поставлен на опереди только в XIV веке митрополитом Киприаном. Он первый из русских митрополитов открыто назвал наши церковные богослужебные чины, отличавшиеся уже и в его время весьма значительным разнообразием, «неправым церковным правилом» и взамен их порекомендовал русскому духовенству чипы правые и истинные, им самим списанные. «А что есмы слышали, писал митрополит Киприан в 1395 году к псковскому духовенству, чего нет у вас церковного правила правого, то есмы, списав, подавали им устав божественные службы Златоусты и Великого Василья,

409

410

такоже самая служба Златоустова, и священье в первый день августа месяца, по уставу, такоже и синодик правый, истинный, который чтут в Царигороде, в Софьи святой, в патриархии: да приложили есмы к тому, как православных царей поминати, такоже и князей великих и мертвых и живых, якоже мы зде в митропольи поминаем, такоже и крещенье детинное и всякого христианина, потом обрученье и венчанье. А чего будеть ныне не поспели списати, прибавляет он, что вам надобно, а то хочем излегка заставити писати, да и то у вас же будет; а то что списано и послано к вам с вашею братьею, то есть все право, истинно» ¹). Здесь, а равно и в других посланиях и к иным лицам митрополит Киприан не обмолвился ни единым словом о причинах этого разнообразия. В XV веке вопрос о разнообразии богослужебных чинов не подвинулся вперед, а остался в том же самом положения. «Да прислали бы есте к мне единого от священник, человека искусна, говорил митрополит Фотий в 1431 году к тому же псковскому духовенству, и аз научю его о всех о церковных правилех, и о пении церковнем, и о святых службах, и миро святое великое с тем же пошлю, и что како будет потребно вам святое писание и то все, списав, пошло к вам: потребно есть истинным православным крестианом по закону жити и славословия всылати Богу, по преданию и узаконению святых зборов» ²). Только в XVI веке в первый раз виновники разнообразия наших богослужебных чинов были названы по имени. «Дивный и изящный философ» Максим Грек, как его характеризует наша древность, явившийся на Русь в начале этого столетия для перевода богослужебных книг, отстраняя от себя несправедливые обвинения, взво-

¹) Русск. Истор. библ. 1880 г. т. VI, стр. 239.

²) Ibid. стр. 498.

411

димые на него современниками, в свое оправдание писал следующее: «А яко не порчю священные книги, якоже клевещут мя враждующий ми всуе, но прилежне и всяким вниманием и Божиим страхом и правым разумом неправдивого их, в них же растлешася—ово убо от преписующих их ненаученных сущих и неискусных в разуме и хитрости граматикийстей, ово же и от самех исперва сотворших книжный превод, приснопамятных мужей, речет бо си истина: есть негде неполно разумевших силу еллинских речей и сего ради далече истины отпадоша, еллинска бо беседа много и неудобь разсуждаемо имать различие толка речений; и аще кто недовольне и совершенне научился будет яже граматикии, и пиитики, и ритории, и самые философии, не может прямо и совершенно ниже разумети писуемая, ниже приложити я на ин язык» ¹). Таким образом русские переводчики и переписчики вот, по мнению Максима Грека, настоящие виновники разнообразия богослужебных чинов в нашей Церкви. Но Максим Грек с своими сочинениями важен для нас не столько потому, что назвал истинных виновников разнообразия богослужебных чинов по имени, сколько потому, что он первый и едва ли не единственный человек вполне понял и правильно оценил деятельность наших переводчиков и переписчиков в деле разнообразия богослужебных чинов в нашей Церкви. Этот «изящный и дивный философ» рядом блестящих примеров показал, что деятельность тех и других по отношении к разнообразию богослужебных чинов должна быть сведена до minimum-a, т. е., что если наши русские переводчики и переписчики и были причиною разнообразия богослужебных чинов, то оно касается только текста их, а не конструкции порядка их и находящихся в них молитвословий и священнодействий, как это думали митрополиты: Киприан и Фотий.

¹) Сочин. Максима Грек. изд. Казан. т. III, стр. 62.

— 412 —

К сожалению, этот прекрасный пример в дальнейшей истории богослужения в нашей Церкви не нашел себе достойных подражателей, и мнение Максима Грека осталось без поддержки. Стоглавый собор в начале своей деятельности, по-видимому, развивал ту же мысль, упрекая писцов в том, что они «пишут с исправленных переводов, а написав не правят же, опись к описи пребывает и недописи и точки непрямые» ¹), но дальнейшими своими постановлениями в роде следующих: «указ божественные службы, како достоит священнику или с диаконом служити или единому» ²), «о детинном крещении» ³), «о обручении и венчании» ⁴), «чин и указ, аще будет поняти вдовцу девица или за юношу идет вдовица» ⁵), отцы этого собора дали ясно понять, что их взгляды на деятельность русских переводчиков и переписчиков по отношению к разнообразию богослужебных чинов ничего даже не имеют общего с взглядами Максима Грека, и что они идут по той же дороге, на которой стояли митрополиты: Киприан и Фотий. Нужно сознаться, что отцы стоглавого собора и не могли, по многим весьма причинам, возвыситься до уровня понятий «дивного изящного философа». На соборе 1666—67 гг. снова открыто заговорили о растлении священных и богослужебных книг» об «осквернении чинов таинств и последований церковных».

Таким образом нет ничего удивительного, что в нашей исторической литературе и в особенности в полемической противораскольнической так прочно установилось мнение, что не малою причиною разнообразия богослужебных чинов в нашей Церкви были наши русские переписчики и переводчики. Этого

¹) Стоглав. изд. Казан. 1864 г. глав. 5, вопр. 5, стр. 52.

²) Ibid. глав. 9, стр. 88.

³) Ibid. глав. 17, стр. 108.

⁴) Ibid. глав. 19, стр. 111.

^s) Ibidem.

— 413 —

мнения держатся даже такие знатоки церковно-богослужебной письменности прошлых веков, как напр. Горский, Невоструев, Востоков, Ундольский, преосвящ. Макарий и некоторые др. ¹). Исследователи же с меньшим талантом, мало знакомые с богослужебною письменностью нашей и еще менее знакомые с письменностью греческою и земель югославянских, стали сочи-

¹) В самое недавнее время примкнул к этим исследователям и профессор Казанской духовной Академии Н. Красносельцев. Издав в свет довольно сомнительного происхождения «памятник древне русской письменности, относящейся к истории нашего богослужения (?) в XVI веке», упомянутый исследователь снабдил его довольно обширными примечаниями, в которых и высказался ясно взгляд его на затронутый нами вопрос. «Наклонность совершителей богослужения руководиться в области богослужебной практики собственными «домыслами», собственным усмотрением и рассуждением, говорит г. Красносельцев в своих замечаниях, составляет одну из весьма видных характеристических черт русской религиозности XVI века» (Прав. Собеседн. 1884 г. кн. 1, стр. 97). «В конце XV и в XVI в. стремление к облагоображению богослужения у нас весьма сильно обнаружилось не только в высших церковно-правительственных сферах, но и в более низменной среде переписчиков богослужебных книг, большею частью клириков, бывших в то же время и совершителями богослужения» (Ibid. стр. 98). «Указанное стремление, к сожалению, по мнению автора, проявилось главным образом в неосновательных и произвольных домыслах и измышлениях... Переписчики начали относиться к переписываемым ими чинам уже не так, как прежде; заклятия старых переписчиков—ничего не изменять не убавлять и не прибавлять для них по-видимому уже имели мало значения. Напр., списывая, чинопоследование литургии, наши книжники того времени не довольствовались уже точным воспроизведением одного какого-либо оригинала, а брали обыкновенно несколько оригиналов разных редакций и происхождения, дополняли их один другим, а иногда и собственными измышлениями и составляли таким образом новые более обширные, сводные редакции... В настоящее время еще нельзя определить с точностью, как далеко простирались домыслы наших книжников при составлении этих редакций, но несомненно,

414

нять целые периоды в истории богослужения в нашей Церкви, характеризуемые «непрерывным изменением богослужебного порядка, падающим большею частью на ту часть богослужения, которая, будучи совершаема тайно священником, не чувствовала влияния на себе консерватизма общего обычая и менее подлежала

что сюда вносилось нечто и не из письменных источников, а из обыденной чисто русской практики, образовавшейся постепенно на основе обыденного навыка и невежества» (Ibid. стр. 100). Чтобы хоть сколько-нибудь подкрепить это свое априорное «несомненное» заключение фактами г. Красносельцев останавливается, между прочим, на перечне праздников Богородицы и Предтечи на проскомидии при изъятии частиц из второй и третьей просфоры, перечне весьма часто встречающемся в Служебниках XVI века. «Очевидно, заключает г. Красносельцев, это есть чисто русский домысл, практиковавшийся сначала помимо богослужебного текста, а потом внесенный в текст» (Ibid. стр. 101). Но при внимательном изучении памятников богослужебной письменности церквей христианского востока, прототипов наших богослужебных книг, и «несомненность» может быть значительно поколеблена и даже сделается вопросом довольно сомнительного свойства. Так, напр., в данном случае мы не видали и не знаем пока подобного перечисления праздников Богородицы и Предтечи в чине проскомидии служебников греческих, сербских, молдо-влахийских и др., а потому и не можем сказать определенно, откуда появилась эта особенность в наши служебники, но мы с достоверностью можем утверждать, что подобное перечисление праздников вошло в практику именно из письменных источников, «богослужебного текста». Нам известны молдо-влахийские служебники, в которых имеются особенные, ныне не существующие в наших книгах, отпусты с перечислением в них праздников в честь Богородицы и даже Предтечи (ркп. Импер. публ. библ. № 8 л. 147 — 148; № 9 л. 78—79; ркп. собран. Хлудова № 113 л. 78—82). Поэтому, нет ничего удивительного если при более внимательном и тщательном изучении богослужебной письменности христианского востока мы встретим в ней и интересующую нас особенность чина проскомидии. Вот поэтому-то мы рекомендовали бы исследователям нашего богослужения по возможности быть осторожнее и не спешить своими «несомненными» умозаключениями...

— 415 —

контролю народа» ¹). (Это мнение с подробностью развито проф. Петербургской духовной Академии г. Катанским) ²).

В наше время в виду заметного оживления в изучении старинной письменности, казалось бы, должно ослабеть это мнение, но на самом деле вышло совсем на оборот. Мысль о том, что русские переводники и переписчики послужили немалою причиною разнообразия богослужебных чинов не только не оставлена, а даже усилена и развита далее. В наше время явилось убеждение, что наши переписчики и переводчики занесли в наши богослужебные чины очень многое из богослужебной практики латинской церкви. Правда, сторонники этого мнения несколько ограничивают свою мысль. Они говорят, что влияние практики церкви латинской простиралось почти исключительно на то таинство, такой или иной образ совершения которого обусловливает принадлежность человека к тому или другому исповеданию,—именно на таинство Крещения. Это влияние латинской практики, по их мнению, идет будто бы чрез всю почти историю богослужения в русской Церкви, выражаясь то в возложении повязок на миропомазанные места тела новокрещенного, то в совершении крещения чрез обливание, то в употреблении латинского мира, то в обычае иметь при крещении дитяти— двух восприемников мужчину и женщину, то в разделении вопроса об отрицании от сатаны на пять отдельных вопросов ³) и т. д. и т. д. По-видимому сторонники и этого мнения, как и первые, высказывают его не без основания. В ответах к игумену Афанасию митрополит Киприан говорит о восприемниках: «а еже многим крещати едино дитя—се по латинской пошлине есть» ⁴). Относительно формы креще-

¹) Одинцов. Поряд. общ. и части, богослуж. в древн. России до XVI в. 1881 г. Спб. стр. 297; Христ. Чтен. 1868 г. к. X, стр. 567.

²) Христ. Чтен. 1868 г. кн. X, стр. 567.

³) Одинцов. Поряд. общ. и части, богослуж. до XVI в. стр. 299.

⁴) Русск. Истор. библ. т. VI, стр. 254.

— 416 —

ния тот же митрополит и в тех же ответах писал: «крещение же святое творите сице: не обливати водою, якоже латыни творят, но погружати в реце или сосуде чистом, установленном на се» ¹). «Слышат же, писал митрополит Фотий в 1431 году. в упомянутой нами грамоте в Псков относительно миропомазания, и иное не подобное дело в вас и Богу ненавидимое, и отречено святыми и богоносными отци и непрощено есть: слышно, что хотящих креститися во имя Отца и Сына и Святого Духа, вместо святого мира великого, мажете миром латинским, и оскорби мя сие грозное слышание, смути ми сердце» ²).

Но как бы ни казались убедительными доводы сторонников того и другого мнения относительно причин разнообразия богослужебных чинов, мы позволяем себе смелость поставить на очередь снова давно уже решенный вопрос: действительно ли виноваты наши русские переводчики и переписчики в том, в чем их обвиняют, т. е. в бесконтрольном произволе, пользуясь которым, они могли вносить в наши богослужебные чины все, что им казалось хорошим, хотя бы даже это было и из практики церкви латинской?

Отвечаем: нет не виноваты.

Войдем в некоторые более частные соображения поэтому поводу. Обратим свое внимание прежде всего на то, как смотрели на свою деятельность сами наши переводчики и переписчики; какими мотивами они руководились при совершении подобных работ. Все это наши переписчики выразили в так называемых послесловиях, написанных ими самими от своего лица в книгах ими переписанных. Занимающиеся изучением древней славянской письменности знают об этих послесловиях и без сомнения читали их, но к удивлению почему-то не

¹) Русск. Истор. библ. т. VI, стр. 255.

²) Ibid. стр. 495.

417

придают этим весьма правдивым и вполне чистосердечным исповедям почти никакого значения в решении поставленного нами· вопроса. А между тем на наш взгляд эти послесловия дают первый ключ к решению его. Образцом послесловий мы должны признать послесловие, находящееся в псевдо-Киприановском Служебнике ¹) XIV века. «Елици же преписуете и поучаваетеся сими книгами, ли божественную и безкровную жертву Господеви приносящия, священници, и сими книгами молитвы молящеся, говорится в этом послесловии, поминайте наше смирение, яко да и вы тому же поминанию сподоблени будете. Аще ли кто восхощет сия книгы преписывати, прибавляется в этом послесловии, сматряй не приложити, или отложити едино некое слово, или тычку едину или крючки, иже суть под строками в рядех, ниже применити слогию некоторую, или приложити от обычных, ихже первее привык, или паки отложити: ни в дьяконствах, ниже в возглашениях, ни в молитвах, но с великым вниманием прочитати учитись, или приписывати, яко да не от небрежения в грех впадете, занеже еже от небрежения впасти в грех, горшеи есть, неже еже от невидения бываемаго» ²). В других послесловиях выражаются те же мысли, т. е. стремление со всею возможностью держаться рабски лежащего перед переписчиком оригинала и извинение за невольные ошибки в виде описок. «Описали книгы си, говорит в послесловии Марко Вечеровиць, Демидов сын, списатель Параклитика 1369 года, себе на спасение, а святым в честь... ачи где буду описался

¹) Об этом Служебнике, а равно и о его названии псевдоКиприяновским нами сделано довольно обширное замечание в статье: «Богослуж. в Русской Церкви за первые пять веков» (Прав. Собеседн. 1882 г. кн. И, стр. 155, прим. 1).

²) Служебн. ркп. М. Синод. библ. № 601 л. 72; Опис. слав. ркп. М. Синод. библ. отд. ІII, ч. I, стр. 11.

— 418 —

и вы, отцы и братья, пойте исправливающя, а мене не клините» ¹). «Молю вы, братие, взывает в послесловии писец четвероевангелия 1609 года, наипаче благоговейных иерей и освященных диаконов, егда случится вам сия книги чести, и аще ся где описал в строце или в слове, или в титле, или в точце, чтите и исправляйте, а мене грешного не клените, но молите за мя Бога, занеже есмь груб и невежа; писания книжного добре не научихся, но надеяхся в Троици единому Богу... и человеколюбию послужити и потщахся не ангельским... человекым о умом и бренною рукою, сия богодхновенныя книгы написати, ихже вашей любви вручаю и в... я руце ваша отдаю, ихже любезно приимите, а мене грешнаго благословите» ²).

Таким образом вот какими мотивами руководились наши русские переписчики это:—1) глубокою верою послужить этим делом спасению своей собственной души и души своих , присных», 2) пламенною надеждою своим посильным трудом и уменьем принести пользу Церкви и ее членам; а отсюда в 3) ясным и отчетливым сознанием важности принятой на себя добровольной задачи и тяжелой ответственности за дурное исполнение ее пред Богом и людьми.

При таких задачах остается очень мало места для бесконтрольного произвола русских переписчиков в деле разнообразия богослужебных чинов. Разнообразие. в тексте чинов или вернее непроизвольные ошибки могли быть и были, и наши русские переписчики вовсе не были так щепетильно самолюбивы, чтобы стали оправдывать себя от подобных ошибок. Напротив, они откровенно сознаются, что книги, переписанные «бренною рукою и умом тленным, а не Духом Святым», не чужды отступлений от оригиналов в виде «описей

¹) Ркп. Моск. Синод. библ. № 837 (Опис. т. III, ч. I, стр. 473).

²) Восток. Опис. ркп. Румянцев. библ.

419

и недописей в строце, или в слове, или титле, ми в точце». Наши переписчики объясняют даже причины этих отступлений, каковы: «отсутствие финейского образования» (т. е. греческого— афинского), «не на учение книжное добре и весьма искусно», умственные грубость и невежество, сильная головная боль, дремота, беседа с другом во время письма, отсутствие удобного жилого помещения и ветхость оригиналов, с которых списывались новые книги и т. д. «А писал многогрешный раб Божий Еуферей, попов сын Ондреев, читаем мы в послесловии к Триоди постной 1559 года, где, господине, буди описался, или переписал, или недописал и вы, господине, Бога ради деля не клените, ни лайте, собою исправите, а на мое худоумение неподивите, занеже есть, господине, у Финей (т. е. Афинян) небывал» ¹). «Писах с великою нуждою, говорится в одном послесловии, болех главою сильне и душею». «Господо и братие, умоляет многогрешный первый в грешницех, последний во исповедании священноинок, некий Семенище, списатель Апостола XV века, где буду описался своим неразумием, дремля, или с другом беседуючи и вы, о господо, сами исправливайте, а мене в том Бога ради не клените и простите» ²). «Помяните мене недостойного Гавриила еромоваха, читаем мы в послесловии к служебнику, в святых тайнах списавшагося сию служебную книгу и погрешения с благословением исправливайте, а не клените Бога ради, понеже писах сый зело скудоум и без места в чуждих домех из чуждих книг в оскудены телесных потребах в хитощи (скорости) ³).

В тех же послесловиях наши русские переписчики оставили свидетельства в виде точного обозначения времени, когда они начинали списывать ту или другую богослужебную книгу и когда

¹) Опис. ркп. М. Синод. библ. отд. III, ч. I, стр. 253.

²) Опис. ркп. Солов. монаст. К. 1881 г. ч. I, стр. 84.

³) Восток. Опис. ркп. Румянц. библ. стр. 606.

420

оканчивали ее, свидетельства того, сколько труда и усилий они полагали на это, по их представлению, святое дело, с каким вниманием и с какою тщательностью они исполняли свою работу, испытывая, как мы видели, множество всякого рода неудобств. Понятен поэтому тот неподдельный восторг, какой вырвался из глубины души списателя Постной триоди 1559 года Еуферия, попова сына Ондреева, выразившего его несколько грубовато так: «как рад заець ис понята ся вывалил, так и аз грешный рад сию книгу списав Богу нашему слава» ¹).

Все, что мы сказали о русских переписчиках, все то же нужно сказать и о русских переводчиках богослужебных книг, прибавив к этому, что последние разнообразили текст наших книг еще и своими переводами вследствие плохого знания «многотрудного и художного, зело скупого еллинскаго языка». В этом, как уже известно нам, обвинял русских переводчиков и «дивный и изящный философ» Максим Грек.

Итак, по сознанию самих переводчиков и переписчиков, они не виноваты в разнообразии богослужебных чинов в смысле изменения их конструкции и внесения от себя особенностей, не имевшихся в оригиналах. Тем более не могут признать себя виновными русские переписчики и переводчики в том, что они будто бы вносили в наши богослужебные чины не мало особенностей из богослужебной практики церкви латинской. Кто хорошо знает историю отношений нашей Церкви к церкви латинской; кто читал послания, написанные против латинян нашими русскими митрополитами ²): тот поймет всю неосновательность этого совершенно несправедливого обвинения. С своей стороны, чтобы рельефнее оттенить для лиц мало

¹) Опис. ркп. слав. М. Синод. библ. отд. Ш, ч. I, стр. 524.

²) См. Истор.-литер. Обзор древн.-русск. полемическ. сочинений против латинян А. Н. Попова. М. 1875 г. и Крит. опыты по истории древнейшей греко-русск. полемики против латинян А. С. Павлова. Спб. 1878 г.

— 421 —

знакомых с тем и другим—наши старинные антипатии к церкви латинской—«злейшей из ересей», как говорили тогда, и ко всему латинскому, мы позволяем себе привести следующее место из исповедного постановления для черноризцев и схимников XVI века: «согреших хожением в латынския божницы и тех пения слушах и сретаяся, или стоя или глаголя с латыни и со армени и с жиды в забвении мир и благословение рекох и руку давах правую и по отхожении прощением глаголах, в забытии от них слышах такожде» ¹). При таком брезгливом отношения русского человека ко всему латинскому, мысль о заимствовании нашими русскими переписчиками особенностей богослужебной практики церкви латинской можно назвать по меньшей мере невероятной.

Но как ни правдивы, как ни чистосердечны наши русские переписчики и переводчики в своих послесловиях, как ни очевидны их антипатии к латинянам и ко всему латинскому, тем не менее мы видим, как показывает современная нам литература, слишком немного таких лиц, которые бы верили во все это. Нам думается, что и после того, что мы сказали сейчас со слов наших переписчиков и переводчиков, в защиту их, от несправедливо взводимых на них обвинений,— далеко не всем показалось убедительным. Напротив, мы почти уверены, что на основании и того, что мы сказали об истории занимающего нас вопроса, мы уже подняли не мало вопросов, а, пожалуй, породили в умах своих читателей и некоторые недоумения.

В самом деле, если русские переписчики и переводчики не виноваты в разнообразии богослужебных чинов, как мы утверждаем, то каким образом, спросят нас, напр., митрополит Киприан решился назвать богослужебные чины, имевшие

¹) Требн. ркп. М. Синод. библ. № 310 л. 159 об.; ркп. Солов. библ. № 1085 л. 262 — 270; № 1086 л. 100—101; № 1089 л. 245 об.— 259 об. и др.

422

место в богослужебной практике до него—«неправым церковным правилом» и рекомендовал чины, списанные им самим, как «правые и истинные»? Каким образом, далее, преемник митрополита Киприана по кафедре,—митрополит Фотий всего только через 6 лет вынужден был посылать в те же области свои чины «по преданию и узаконению святых зборов»? Как потом примирить между собою деятельность этих двух великих архипастырей, преемственно один за другим восседавших на митрополичьей кафедре, по отношению к устройству всего богослужения вообще, и по отношению к одним и тем же чинопоследованиям—в частности? Откуда, наконец, явилось то разнообразие богослужебных чинов, которое замечали и раньше митрополита Киприана и которое только им в первые было высказано с такою решительною смелостью, а чины были названы «неправым церковным правилом»?

Таким образом, следовательно, от правильного и более или менее убедительного решения этих вопросов и будет зависеть теперь главным образом то, чтобы наше мнение о невинности русских переписчиков и переводчиков в разнообразии богослужебных чинов, так категорически высказанное нами, было благосклонно выслушано нашими читателями, а -если возможно, то и принято имп. Будем отвечать в порядке поставленных нами вопросов.

А. Д—ский.

(Окончание следует).

«Руководство для сельских пастырей». Киев, 1885, № 49

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Дмитриевский А. А.

Кто виноват ¹)?

(К вопросу о причинах разнообразия богослужебных чинов и
последований в наших старинных церковно-богослужебных книгах).

Митрополит Киприан, как известно, был родом серб, приходился родным племянником известному патриарху Тырновскому Евфимию, много и ревностно потрудившемуся над устройством богослужения но только в родной Болгарии, но и далеко за ее пределами. Получил образование митрополит Киприан на Афоне, который в ту пору был центром книжной деятельности и центром высшего духовного образования для всех славян без исключения. Русскую митрополичью кафедру он мог занять окончательно только в 1390 году, именно в то время, когда богослужебные чины наших книг, тяготевших почти всецело к богослужебным памятникам церкви греческой, отличались уже весьма значительным и резко бьющим в глаза разнообразием особенностей, особенно таким новичкам, каков был митрополит Киприан в первые годы своего служения в русской Церкви. Это разнообразие наших богослужебных чинов не могло не поразить достойного архипастыря и не вызвать на размышление о средствах к скорейшему его уничтожению в практике русской Церкви. Достойный пример подобной деятельности он находил в лице своего родного дяди, упомянутого нами патриарха Тырновского Евфимия. Но как славянин по крови и по воспитанию, хорошо знающий теоретически и практически богослужение в церквах юго-славянских и главным образом в монастырях афонских, он естественно должен

¹) См. № 49-й.

442

был принять и принял за образец для сравнения наших чинов и последований богослужебные книги этих церквей, которые, как потом оказалось, имели не мало особенностей, отличных от наших богослужебных книг. Невыгода такого сравнения для наших богослужебных книг очевидна для всякого; результаты его и должны были получиться именно те самые, которые он изложил в грамоте к псковскому духовенству, назвав наши чины «неправым церковным правилом» и порекомендовав вместо них чины истинные и правые, им самим списанные, очевидно, с богослужебных книг южнославянского происхождения.

Таким образом вот где кроется причина того обстоятельства, почему богослужебные чины с именем митрополита Киприана, не смотря на свою прямую надпись, что они списаны «от грецких книг» ¹), в существе дела есть ни больше, ни меньше как копии с богослужебных памятников церквей югославянских. Здесь же одна из главных причин и того весьма любопытного явления, что в конце XIV в. и в начале XV в. особенно много появляется у нас на Руси богослужебных памятников церкви сербской в оригиналах, а более того в списках с них, сделанных русскими переписчиками.

Иных совершенно воззрений' был преемник митрополита Киприана—митрополит Фотий. Будучи родом грек из Морей, плохо даже понимавший славянскую речь и явившийся к нам прямо из Константинополя, митрополит Фотий, как и его предшественник, обратил свое внимание тоже на состояние богослужения в нашей Церкви, но сравнивал его уже с памятниками богослужебной письменности церкви греческой своего времени, как для него более всего известной. Само собою разумеется, что такое сравнение никоим образом не могло быть в пользу

¹) Опис, славян. рукоп. М. Синод. библ. отд. ІII, ч. I, стр. 11, 203 и др.

443

наших богослужебных книг даже и в. том случае, если бы в них возможно было уничтожить особенности богослужения церквей югославянских, введенные митрополитом Киприаном. Кто знает состояние богослужения в греческой церкви до XIII века (напр., по ευχολογιον-у Гоара) и кому известно богослужение в той же церкви времен митрополита Фотия (напр., по сочинениям Симеона Солунского), тот, без сомнения, представляет, какой значительный шаг сделало в своем развитии богослужение в греческой церкви, и как все-таки сравнительно далеко отстало от него богослужение в нашей Церкви. Поэтому не было бы, кажется, ничего удивительного, если бы митрополит Фотий, явившись к нам на Русь и обратив свое внимание на богослужебные чины наших памятников древних редакций без особенностей южнославянского богослужения, стал бы рекомендовать своему духовенству, как самые верные и «истинные», чины, им самим одобренные и под его руководством переведенные с современных ему богослужебных памятников церкви греческой. Тем более ничего не может быть странного в том, что митрополит Фотий, как грек, не зная настоящих причин того разнообразия особенностей, какое представляло в его время богослужение в русской Церкви, рекомендовал для его уничтожения свои чины «по преданию и узаконению святых зборов».

Таким образом понятно—вот почему митрополит Фотий в 1431 году, т. е. ровно чрез 36 лет, вынужден был в ту же псковскую область, в которую митрополит Киприан (в 1395 г.) посылал свое «правое церковное правило», снова посылать свои чины «по преданию и узаконению святых зборов». Вот почему, далее, чины наших богослужебных памятников этого времени по своим особенностям стоят ближе к богослужебным памятникам церкви греческой XIV и XV вв. Вот почему, наконец, в наших богослужебных памятниках XV века мы нередко встречаем по два списка одного и того же

444

чинопоследования, из которых одно по своим особенностям примыкает к чинам сербской редакции или древнейших греческих редакций, а другое имеет поразительное сходство с богослужебными чинами церкви греческой, но уже в позднейшей редакции.

Итак, хотя оба знаменитые иерарха нашей Церкви -выходили в своей деятельности из одного и того же побуждения— это свести все разнообразие наших богослужебных чинов к должному по чину единообразию и сделать наши чины «правыми и истинными», «по преданию и узаконению святых зборов»,— но рассматривая и оценивая богослужебные чины наших книг с различных точек зрения, и митрополит Киприан и митрополит Фотий достигли результатов для них совершенно нежелательных, т. е. и тот и другой митрополиты изданием своих чинов не только не уничтожили существующего разнообразия богослужебных чинов, но напротив, по мимо своей воли, способствовали еще большему увеличению его. Росло число списков одного и того же чинопоследования, а вместе с тем естественно накоплялось все больше и больше особенностей и разнообразий в этих чинопоследованиях в частности и вообще во' всем богослужении в нашей древней Церкви. Причина всего этого, как видите, далеко не бесконтрольный произвол ни в чем неповинных писцов...

Если же теперь мы не имеем фактических данных обвинять наших писцов XIV и XV веков в разнообразии богослужебных чинов, то еще менее подлежат нашему суду писцы и переводчики XI, XII и XIII веков, когда связь нашей юной еще Церкви с матерью—Церковью константинопольскою была самая живая и тесная, когда мы во всем до самых мелочей старались следовать ее примеру, подражать ей, когда, следовательно, самая мысль о проявлении теми и другими способами самостоятельности—с целью ввести в богослужебную практику тот или иной обряд, то или другое молитвословие, которых бы не знала

445

современная практика церкви греческой, могла казаться самим нашим писцам и переводчикам положительно невероятной. Впрочем, да можно ли еще говорить о русских переписчиках и русских переводчиках XI, XII и XIII веков, были ли они у нас в это время?—вот вопрос. По крайней мере, летописи сохранили нам извествие, что великий князь Ярослав и другие наши князья ¹) выписывали писцов из Болгарии. Следовательно, русским людям этого времени нужно еще было учиться у этих писцов письму, а не сочинительством заниматься. Без сомнения были писцы (весьма немного) и из русских (до нас сохранились памятники, писанные ими), но, во первых, их знал всякий по имени, а во вторых все они жили или при дворах князей, или при епископских кафедрах, или, наконец, в монастырях, где за ними был самый строгий, самый тщательный надзор, и где, следовательно, на безнаказанность рассчитывать нельзя было никоим образом.

Что касается теперь того разнообразия богослужебных чинов, которое мы видим гораздо раньше приезда к нам на Русь митрополита Киприана, решившегося, и совершенно бессознательно, как мы видели, назвать эти чины «неправым правилом церковным», то в этом случае мы шли по следам церкви

¹) Книгам прилежа и почитая е часто в нощи и во дне, говорит наша древняя летопись о Ярославе мудром, «и собра письце многы от грек на словенское испита книгы многи» (Полн. Собран. русск. лет. т. I, стр. 65). Нечто подобное летопись передает о великом князе Константине Всеволодовиче (Ibid. стр. 187, 188), о Волынском князе Владимире Василькевиче (Ibid. т. II, стр. 222 и 223) и о других князьях. Выше всякого сомнения, что собранные писцы далеко не были людьми русскими или по крайней мере большая часть из них, так как яти последние были люди, стоящие на низкой степени культуры и не владели греческим языком на столько, чтобы свободно переводить на славянский язык богослужебные книга, а, по всей вероятности, это были иностранцы, т. е. болгары, сербы и, быть может, даже греки, познакомившиеся с славянским языком через южных славян.

— 446 —

греческой. Этим разнообразием богослужебных чинов мы обязаны почти исключительно греческим богослужебным книгам, которые далеко не отличались устойчивостью содержащихся в них чинопоследований и однообразием богослужебного порядка. Что это так—в доказательство сошлемся на упомянутый нами выше ευχολογιον Гоара. В нем приведено несколько списков одних и тех же чинопоследований греческой церкви VIII, IX и даже XII веков, но все эти списки не представляют тожества. Мы видим здесь разности между списками одного и того же чинопоследования, принадлежащими по времени своего происхождения, не только к разным столетиям, но даже и к одному и тому же веку.

(Относительно мнений, которые были высказаны на соборах стоглавом и 1666 года, мы не намерены говорить, потому что мнения эти суть отголоски тех суждений, которые были высказаны отчасти Максимом Греком, а большею частью повторением того, что было сказано митрополитом Киприаном и Фотием).

После всего того, что мы сказали о причинах разнообразия чинопоследований наших старинных богослужебных книг и о невиновности в этом разнообразии древне русских переписчиков и переводчиков ¹), нам думается было бы совершенно излишне оправдывать этих последних от другого более тяже-

^*) Справедливость, однако, требует заметить, что в конце XVI века, а особенно в XVII столетии, когда русские православные люди поделились на два друг другу враждебные лагеря: на православных, в последствии времени получивших прозвание «никониан», и раскольников, в богослужебные и другие церковные книги стали вноситься уже и «домыслы» собственного изобретения русских книжников и начетчиков с целью отстоять то или другое из своих мнений, не имевших под собою исторической или фактической основы, во все подобного рода рукописи легко узнаются людьми, знакомыми с настоящею богослужебною письменностью, а главное—едва ли кто осмелится по ним делать характеристику богослужения в нашей Церкви в то или другое время. Поэтому мы игнорируем рукописи подобного происхождения при решении настоящего вопроса.

— 447 —

лаго обвинения, взводимого на них, а именно: будто бы наши переписчики и переводчики, пользуясь бесконтрольностью своего произвола, внесли в наши богослужебные чины и по преимуществу в чинопоследования таинств крещения и миропомазания весьма немало особенностей из богослужебной практики церкви латинской. Обвинение, повторяем мы, для нашего переписчика старого времени весьма тяжелое, но оно падает само собою после того, что мы высказали в защиту их по поводу первого обвинения. В самом деле, если причиною разнообразия наших богослужебных чинов были богослужебные памятники церквей греческой и земель югославянских и наши русские писцы и переводчики здесь совершенно не причем, то, следовательно, мысль о том, что они очень многое заимствовали в наши богослужебные чины из богослужебной практики церкви латинской, не только совершенно лишняя, но даже странная.

Однако, факт некоторой зависимости богослужения в нашей Церкви од богослужебной практики церкви латинской, по крайней мере, в областях псковской и новгородской, как это можно судить на основании вышеприведенных грамот митрополитов Киприана и Фотия в эти области, не подлежит, по-видимому, сомнению и требует с нашей стороны некоторых объяснений. Прежде всего заметим, что обвинители наших переписчиков в произвольном разнообразии ими богослужебных чинов значительно преувеличивают слова этих митрополитов, потому что они говорят о влиянии латинства на самую богослужебную практику, а не на богослужебные чины, содержавшиеся в наших богослужебных книгах, как не подлежавшие никаким влияниям, кроме практики церквей греческой и земель югославянских. Потом, указанные митрополитами Киприаном и Фотием особенности нашей древне русской богослужебной практики, как свидетельства существовавшей связи ее с практикою церкви латинской, действительным положением вещей не оправдывается, потому что за исключением миропомазания латинским миром и

— 448 —

отчасти обливательного крещения ¹), все остальные особенности не были чужды богослужебным памятникам церквей греческой и земель югославянских.

Но за всем тем самое ясное, самое наглядное, самое неопровержимое доказательство невиновности древне русских переводчиков и переписчиков может дать, по нашему мнению, внимательное и всестороннее изучение богослужебной письменности христианского востока и сочинений отеческих и других писателей, так или иначе касавшихся вопросов из области православного христианского богослужения. Мы лично, ознакомившись с богослужебною славяно-русскою письменностью в различных русских библиотеках, для сличения отмеченных в ней особенностей, отличных от современного нам богослужения, сочли настоятельно нужным в интересах исторической правды изучить рукописи греческие и южнославянские в библиотеках С.-Петербургской Императорской публичной, Московской Синодальной, М. Румянцевского Музея, М. единоверческого Никольского монастыря (бывшей купца А. И. Хлудова), отчасти ватиканской римской ²) и др., проштудировать свято отеческие творения Кирилла иерусалимского, Дионисия Ареопагита, Тертуллиана, Августина, Симеона Солунского и др. и ознакомиться с ευχολογιον-ом

¹) Что касается крещения чрез обливание, то зта форма едва ли может считаться исключительной принадлежностью только практики церкви латинской. Эта форма крещения в исключительных случаях допускалась в древнехристианской Церкви (Bingh. Origin. eccles. edit. II Magdeb. 1755 an. vol. IV pag. 336) и даже едва ли не со времен апостольских (Труд. Киев. дух. Акад. 1884 г. кн. XI, стр. 377).

²) В настоящее время знакомство с рукописями этой библиотеки вполне возможно по книге проф. Η. Ф. Красносельцева, недавно появившейся в свет, под заглавием: «Сведения о некоторых литургических рукописях ватиканской библиотеки с замечаниями о составе и особенностях богослужебных чинопоследований, в них содержащихся и с приложениями. Из отчета об ученых занятиях за границей в 1882 г. Казань. 1885 г.

449

Гоара, Αρχιερατικον-ом Габерта и другими трудами ученых западных писателей, интересовавшихся богослужением восточной Православной Церкви. Результатом этого нашего знакомства изучения явилось исследование «Богослужение в Русской Церкви в XVI веке ч. I» ¹) с одной стороны, а с другой убеждение, что как ни велико число списков богослужебных чинопоследований в наших старинных богослужебных книгах, как ни разнообразны в них существующие особенности, тем не менее все эти списки можно разделить (хотя и не без некоторых затруднений) на три далеко неравные группы. Описки чинов первой группы или редакции по своим особенностям примыкают к памятникам греческой церкви, но древнейших редакций приблизительно до XIV столетия, списки чинов второй группы—к чинам памятников земель югославянских и, наконец, списки третьей группы чинов—к памятникам греческой церкви, но в новейших редакциях, начиная от XV века и далее, кончая венецианскими старопечатными изданиями. На долю же русских переводчиков и переписчиков трудно отнести какие бы то ни было особенности нашего древнерусского богослужения, хотя некоторые весьма немногие из них и остаются пока еще без объяснения. Нам кажется или, лучше сказать, мы уверены, что при большем знакомстве с богослужебною письменностью христианского востока, хранящеюся в библиотеках Афона, Синая, Палестины, Константинополя и других мест, будут объяснены и эти, особенности богослужения в нашей Церкви...

Итак, в конце концов мы должны прийти к следующим выводам:

¹) То же самое мы доказывали в своих критических статьях «Богослужение в Русской Церкви за первые пять веков» (Прав. Собесед. за 1882 и 83 гг.). Подтверждение нашей мысли можно находить в капитальных трудах профессора Московской дух. Академии И. Д. Мансветова и даже в последнем труде Η. Ф. Красносельцева, о котором мы упоминали в предыдущем примечании.

450

1) Начало вопроса о происхождении разнообразия чинов богослужебной практики в древнерусской Церкви относится приблизительно к XII веку, но виновники этого разнообразия были названы по имени только в XVI веке знаменитым ученым Максимом Греком.

2) Участие наших переводчиков и переписчиков в этом разнообразии было, так сказать, невольное и относится скорее к внешности рукописи, чем к внутреннему ее содержанию, т. е. если они и разнообразили наши чины особенностями, то это зависело или от плохого знания греческого языка или от небрежности и невнимания при их переписке, но ни в каком случае не от преднамеренности в надежде на бесконтрольность и безнаказанность со стороны высшей власти—внести в наши богослужебные чины свои измышления и «домыслы», не имеющиеся в их оригиналах.

3) Действительною виною этого разнообразия были оригиналы, с которых наши рукописи представляют дословную почти переписку, т. е. рукописи греческие и южнославянские, приходившие к нам на Русь в разное время и в разных редакциях.

4) Невольными пособниками в этом разнообразии были не только наши русские князья, дававшие для перевода своим переводникам и переписчикам богослужебные рукописи самых разнообразных редакций, щедродательные жертвователи, которые весьма нередко вместе с предметами дарили в церковь богослужебные рукописи, весьма нередко покупавшиеся у южных славян, но даже и русские первосвятители, ревностно заботившиеся о приведении к однообразию нашего богослужения, как, напр., митрополиты Киприан и Фотий, которые давали в образец своему духовенству чины разнообразных редакций и различного происхождения.

А. Д—ский.