Святость церкви

Церковь свята. Это свойство Церкви, можно сказать, самоочевидно. Разве может быть не свято Тело Христово? Святость Церк­ви есть святость Христова. Ветхозаветное сло­во: «будьте святы, ибо Я свят» (Лев. 11, 4445) исполняется в Новом Завете чрез боговоплощение, которое представляет собой освящение человеческого рода чрез Церковь: «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее» (Еф. 5, 25-26). Освящение Церкви, которое совершено Христовой кровью, осу­ществлено Духом Св., излившимся на нее в Пятидесятницу и пребывающим в Церкви. Цер­ковь есть дом Божий, как и тела наши — храм, где обитает Дух Св. Поэтому жизнь в Церкви есть святость как в активном, так и в пассив­ном смысле, т.е. и самое освящение, и приятие его. Жизнь в Церкви есть некая высшая дейст­вительность, к которой мы приобщаемся, а чрез то и освящаемся. Святость есть самое существо церковности, — можно сказать, что иного ее свойства и не существует. Святость есть основное свойство Божие, — свойство свойств, всех их в себе заключающее, как белый луч разные цвета спектра. И жизнь в Боге, обо-

215

жение, есть святость, вне которой вообще не существует в Церкви никаких духовных даров. Поэтому святость есть самоочевидный признак или синоним церковности вообще. Отсюда-по­нятно, что в апостольских писаниях христиане именуются святыми: «все святые», — таково обычное именование членов христианских об­щин (2 Кор. 1, 9; Еф. 1, 1; Фил. 1, 1; 4, 21; Кол. 1, 2 и т. д.). Означает ли это, что эти об­щины были исключительно святы? Но доста­точно вспомнить хотя общину Коринфскую. Нет, это суждение относится к самому качеству церковной жизни вообще: чрез всякое приоб­щение к ней подается святость. И так это было и есть не только в апостольские времена, но и во все дни существования Церкви, ибо един и неизменен Христос и живущий в ней Дух Св.

На этом же основании Церковь есть не только жизнь в святости, но и общение на осно­ве святости, — communio sanctorum. Известно, что вопрос о святости Церкви был поставлен и раз­решен Церковью в борьбе ее с монтанизмом и донатизмом. Смягчение покаянной дисциплины вызвало такую реакцию в монтанистических кругах, что стали проводить новый догмати­ческий взгляд на Церковь, по которому она есть общество совершенных святых. Церковь от­вергла этот взгляд, так же как и воззрение донатистов, которые ставили самую действитель­ность церковных таинств в зависимость от нрав­ственного достоинства иерархов и тем колебали

216

веру в таинства. Против монтанизма и новацианства Церковь установила, что она объемлет собою не только пшеницу, но и плевелы; иначе говоря, она состоит из грешников, спа­сающихся: «если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя, и истины нет в нас» (Ио. 1, 8). Против донатизма она установила, что сила освящения в таинстве преподается чрез всякого законно поставленного иерарха, не силою его личной святости, но действием Св. Духа, живущего в Церкви. Отсюда выте­кает различение субъективной и объективной стороны в святости Церкви. Церковь свята си­лою Божественной жизни, святости Божией, которая сообщается Церкви, святостью ангель­ского мира и прославленных святых, но она же свята и святостью ныне живущих и спасаю­щихся членов Церкви. Святость в первом, объ­ективном, смысле дана Церкви, есть ее бо­жественная сторона, и она не может быть ни заменена, ни достигнута никаким человеческим усилием, это — благодать, в точном смысле этого слова. И в отношении к этой святящей силе Церкви прежде всего она и называется святой. Действие этой силы простирается имен­но в греховную жизнь падшего человечества: «и свет во тьме светит» (Ио. 1,5). Но есте­ственно, что действие этого благодатного света в человечестве освобождает его от плена греху и дает ему силу для достижения святости пу­тем очищения от грехов, для спасения. Спасе­-

217

ние, по своему понятию, есть процесс, в котором совершается отделение света от тьмы, победа над грехом. Достигая известного коли­чественного преобладания, победа над грехом совершает и известное качественное изменение, в силу которого грешник становится праведным, святым. Церковь никогда не оскудевает святыми, хотя они и не всегда ведомы миру; «золотой пояс» святых никогда не прерывает­ся в Церкви. Допустить обратное, это значило бы думать, что оскудела в Церкви благодать. Однако даже и самая высшая человеческая святость не есть полная безгрешность. Только Богу свойственна совершенная святость, в свете которой Он и в безгрешных ангелах «усматри­вает недостатки» (Иов, 4,18). Поэтому крите­рий абсолютной святости не применим к чело­веку, и речь может идти в применении к нему лишь об относительной святости. Этот идеал относительной человеческой святости должен быть общеобязательным для членов Церкви. Поэтому-то и возникает вопрос, какова должна быть степень святости, ниже которой вообще не может опускаться состояние пребывающих в Церкви? Существует известная дисциплина в Церкви, требования которой обязательны для всех ее членов. В разные времена эти требова­ния определялись с разной строгостью, причем секты (монтанисты древние и новые) стреми­лись ограничить принадлежность к Церкви бо­лее строгими требованиями (свободной от так

218

называемых «смертных грехов»), Церковь же применяла более снисходительную дисциплину. Вопрос о большей или меньшей строгости дис­циплины имеет самостоятельное значение, но то или иное его разрешение не устраняет того основного факта, что личная греховность мо­жет и не отделять от Церкви и от ее святости 1). Здесь имеет решающее значение не достигну­тая свобода от греха, но путь к этой свободе. Один и тот же человек, грехом своим отделяясь от Церкви, находится в единении с нею, на­сколько идет путем спасения и приемлет ее спасающую и святящую благодать. Чрез это и грешник, живя жизнью Церкви, является свя­тым, и даже больше того, иных святых и не знает Церковь. Правда, здесь есть пределы и вверху и внизу: в одних случаях святые опо­знаются и почитаются уже при жизни (хотя окончательная канонизация возможна только после смерти), в других случаях омертвевшие члены Церкви отсекаются мечем отлучения, преимущественно, впрочем, в случаях догматических уклонений. Но масса спасающихся, ко­торые не белы и не черны, но серы, пребывают в Церкви, приобщаясь ее святости. И вера в реальность этой святящей жизни в Церкви именно и позволяет Церкви именовать святыми всех своих членов: «святая святым» -— воз­глашает священник, преломляя св. Агнец для

1) У Ермы мы встречаем характерное выражение: святым, согрешившим (Pastor, vis. 11, 24).

219

причащения верующих. Противопоставлять же себя самих в качестве святых всему греховному христианскому миру, как это делают сектанты, значит плодить фарисейство; и никому не ве­домы тайны суда Божия, на котором сказано будет иным, Его именем пророчествовавшим и чудеса творившим: «Я никогда не знал вас» (Мф. 7, 22-23). Когда говорится о святости Цер­кви, то разумеется прежде всего святость, по­даваемая Церковью, и затем лишь святость, достигаемая или осуществляемая ее членами. Несомненно лишь одно, что святость, истинная святость божественная, не существует вне Цер­кви и не подается помимо нее.

Отсюда, по-видимому, может быть сделан вывод, что святость вообще невидима и неве­дома, а потому невидима и неведома и истин­ная Церковь. Однако такое заключение, делае­мое в протестантизме, потому уже ошибочно, что в нем Церковь почитается лишь обще­ством святых, но не объективно данной силой святости, божественной жизни Тела Христова. Эта жизнь подается хотя и невидимая, но чрез видимые формы, т.е. видимо, и эту данную святящую силу Церкви нельзя в этом смысле считать невидимой. С другой стороны, хотя и не личному, но соборному сознанию Цер­кви дано знать святых своих, угодивших Богу и осуществивших в себе победу над грехом. Их, при жизни их, Церковь узнает предварительным ведением, а после их смерти — уже несомнен-

220

­ным (что, собственно, и есть канонизация). Ра­зумеется, многое остается неведомым человече­ству в этом веке, и в этом смысле можно гово­рить о Церкви неведомой (и эта мысль выра­жается Церковью в особом праздновании Всех Святых, т.е. как известных, так и неизвест­ных), но эта ограниченность ведения, это недоведение не есть невидимость Церкви и, стало быть, ее полная неведомость. Из святости Церк­ви следует, что она имеет святых, которые за­свидетельствованы Церковью как таковые, про­славлены ею. Наглядное выражение совершив­шегося прославления состоит в том, что Цер­ковь изменяет характер молитвы, относящейся к данному человеку. Вместо молитвы об упо­коении его души и о прощении его грехов, во­обще молитвы о нем, Церковь начинает об­ращаться к нему самому с молитвой о том, чтобы он молитвенно предстательствовал о нас Богу, сам уже не нуждаясь в нашей мо­литве. При прославлении святых, в торжестве канонизации, это есть решительный и торже­ственный момент, когда, вместо молитвы о про­славляемом святом: упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, впер­вые раздается молитвенное обращение к новому святому: святый отче, — моли Бога о нас. По верованию Церкви, общение любви со Святыми, уже прославленными Богом, не прерывается смертью. Напротив, Святые, нахо­дясь в этом общении, молятся о нас и чрез то

221

помогают нам в путях наших. При этом, ко­нечно, жизнь их в славе и любви Божией не знает разделения и обособления. Они находят­ся в таинственном общении любви и с Церковью прославленной, и Церковью земною, воинствующей. Это и есть общение свя­тых. Оно не есть сообщение «сверхдолжных» дел, которых вообще не признает православная Церковь, но это есть помощь любви чрез мо­литвенное предстательство и участие их в судь­бах мира. Последнее остается нераскрытым в учении Церкви, как тайна потустороннего мира. Церковь верит, что ангелы-хранители блюдут мир и человеческую жизнь и являются орудия­ми Провидения. Насколько можно судить по отдельным сказаниям о жизни святых (напр., святителя Николая), и святые тоже прини­мают деятельное участие в жизни людей на земле, хотя обычно незримое. В частности рус­ская Церковь и в эти дни великих страданий и гонений свято верит, что преп. Сергий и преп. Серафим, вместе с другими угодниками Божиими, предстательствуют и бдят над своими страждущими собратиями. Жизнь любви, в ко­торой состоит общение святых, конечно, не остается неподвижною и для них самих. Вели­кие пламенники любви, которые предстоят сол­нечному престолу Бога любви и имеют возмож­ность деятельной любви к собратиям своим, пребывающим на земле, и сами преуспевают в любви, восходя в ней из славы в славу.

222