О церковной иерархии

В I Кор. гл. 12-й ап. Павел развивает мысль, что Церковь есть тело Христово, состоя­щее из разных членов, причем, хотя все члены являются равноценными как члены од­ного тела, однако они имеют между собою раз­личия по своему месту в теле, потому и дары различны, при единстве Духа, различны и слу­жения. Здесь установляется общий принцип иерархического церковного строения общества, как вытекающий из высшей целесообразности строения духовного организма и изволения Божия. Иерархическое начало, не отрицающее, но осуществляющее всеобщее равенство при различии природном и духовном, свойственно всякому обществу, имеющему духовную основу и цель, и тем более оно присуще церковному обществу. Иерархична — в разных направ­лениях — была ветхозаветная церковь, и нача­ло новозаветной иерархии положено самим Господом, призвавшим 12 апостолов и сделав­шим их таинниками Его учения и свидетелями Его жизни. Каждый из апостолов был лично призван Господом к апостольскому служению и

93

чрез то приял звание апостольское, но при этом и вся двенадцатерица апостольская составляла некоторое замкнутое единство, апостольский собор, который после падения Иуды был вос­полнен до 12 новым избранием (Д. А. I, 15-26). В пределах 12-рицы Господь делал иногда раз­личия, избирая трех или четырех (Петра, Иа­кова, Иоанна, а иногда еще Андрея), для присутствия на горе Преображения, или к месту моления в саду Гефсиманском. Из них Он выделил лично двух: ап. Петра, который является как бы первостоятелем апостольского собора, ибо он отвечает от имени всех апо­столов в исповедании на пути в Кесарию Гали­лейскую и вообще является как бы старшиной апостольским, и «возлюбленного ученика», ко­торый — на основании личной близости своей — имеет наибольший доступ к Господу на Тай­ной Вечери и усыновляется Им на кресте Деве Марии 1). Конечно, этим выделением не устра­няется их равноапостольность, как это делает католическая доктрина относительно апо­стола Петра в учении о примате, но этим вносится начало организованности в пределах взаимоотношений апостольского лика, иерархи­ческое строение даже в апостольской иерархии, предобразующей иерархические взаимоотно­шения равного в себе епископата (и эту черту

1) См. мою работу: Петр и Иоанн, два первоапо­стола.

94

можно видеть в выделении «Иакова, Кифы и Иоанна, почитаемых столпами» (Гал. 2, 9) у ап. Павла). Строение апостольского лика, при всем равенстве его членов, можно уподобить вселенскому епископату, в котором, наряду с обычными епископами, есть и па­триархи, а между последними выделяются не­сколько первенствующих или один первый — конечно, по чести, а не по сану. Господь не толь­ко отметил апостолов Своим избранием, но и особо освятил их Своей первосвященнической молитвой (Ио. 17) и ниспосланием им Св. Духа чрез дуновение, сообщив им власть разрешать грехи (Ио. 20, 22-3). Нарочитым же посвяще­нием их явилось сошествие Св. Духа в виде огненных языков, которые «почили по одному на каждом из них» (Д. А. 2, 3). В лице апо­столов самим Господом положено начало цер­ковной иерархии, и противление ей есть проти­вление воле Господа. Апостолы чрез свое посвящение, конечно, не сделались равными Господу или Ему подобными, викариями Хри­ста или вице-Христами, ни в лице одного ап. Петра, как учит католическое богословие, ни в лице 12-рицы. Господь сам невидимо живет в Церкви как. ее глава и, после Своего вознесения на небо, пребывает с нами «всегда, ныне и при­сно и во веки веков»; и полномочия апостоль­ской первоиерархии совсем не в том, чтобы быть викариатом Христа, но чтобы сообщать дары, нужные для жизни Церкви. Иными словами,

95

и апостольская иерархия установлена силою Христовою и волею Христовой, но она не есть — ни в лице отдельного первоиерарха (папы), ни в своем соборе — заместительница Христа да земле. Иерархам принадлежит власть быть посредниками, служителями Христа, получив­шими от Него полномочия и приявшими Духа Св. для своего служения. Это служение состоит, прежде всего, в проповедании «очевидцев Слова», «свидетелей» (Д. А. 1, 2) боговоплощения, в низведении Св. Духа на вновь крещаемых и поставлении должностных лиц, как бы они ни назывались. Одним словом, апостолы получили власть, организующую церковную жизнь, а вместе с тем они были и харизматиками, соединявшими в себе дары тайнодействия, пророчества и учительства. Наряду с 12-рицей существовали и еще апостолы, но иного, так сказать, низшего звания: сюда относятся уже поименованные в Евангелии 70 апостолов, а также и «апостолы», которые упоминаются в апостольских посланиях, кроме 12-рицы. На первом месте стоит, конечно, сам ап. Павел, высшее апостольское достоинство которого, рав­ное 12-рице, свидетельствуется им самим и признано другими апостолами, но сюда же от­носятся и те, которые вообще видели воскрес­шего Господа (I Кор. 15, 5-8) (Варнава, Силуан и Тимофей, Аполлос, Андроник и Юний). Од­нако это апостольство (которое в Дидахе, памятнике конца I века, имеет уже значение

96

преимущественно проповедников, переходящих из места в место) существенно отличается от первоапостольства, от 12-рицы, содержащей в себе полноту даров, а главное, облеченной своими полномочиями и посланной на «свиде­тельство» самим Христом. Однако эта 12-рица апостолов, призванных Господом, к концу I века вымирает, и последний из апостолов, после всех еще остававшийся на востоке, был «старец» Иоанн. Прекращается ли в Церкви сила апостольского служения с этой смертью апостолов? В известном смысле — да, пре­кращается, осуществив свое призвание, поло­жив основание новозаветной церкви и пропо­ведав Евангелие «в концы вселенной». Апо­стольство в полноте своих даров не имеет и не может иметь своего продолжения, и римская идея о том, что ап. Петр продолжает сущест­вование в лице папы, есть произвольный дог­матический вымысел, который ничем не может быть подтвержден. Римский епископ есть преемник апостольства не в большей мере, как и все другие епископы, т.е. в точном смысле он и вовсе не является преемником. Апостольские дары и полномочия суть личные, и их Гос­подь давал поименным избранием. Притом апостольство есть соединение различных хариз­матических даров, которого, как такового, — не фактически, но в силу установления — мы не имеем ни в каком из иерархических полно­мочий, ведущих свое происхождение от апо-

97

стольского преемства. И тем не менее апостольство не ушло из мира без преемства своего служения. Апостолы передали то, что они могли передать и что могло быть воспринято. Кроме личного апостольского достоинства, которое непередаваемо, они передали те дары, которые или присущи христианам лично, или же Церкви, как обществу. Они передали всем ве­рующим благодатные дары Духа Св., которые они сводили чрез рукоположение, и тем сде­лали их «родом избранным, царственным свя­щенством, народом святым» (I Петр. 2, 9), но преподание этих даров они определили чрез посредство ими установленной иерархии, сила которой заключается в прямом и непрерывном апостольском преемстве. После апостолов сооб­щение благодатных даров Св. Духа в Церкви сделалось полномочием иерархии, т.е. еписко­пата с пресвитерами и диаконами. Уже с конца и начала II века, в творениях св. Игнатия Богоносца, Иринея, еп. Лионского, Тертуллиана, а позже, к III веку, еп. Киприана, высказывает­ся та же общая мысль, что Церковь собирается около епископа, епископ же существует преем­ством апостольского рукоположения, которое есть божественное установление. В отдельных случаях указываются примеры непрерывности этого апостольского преемства (кафедры Рим­ская, Ефесская, Иерусалимская и др.). Истори­чески нельзя указать, где, когда и как уста­новлена апостолами иерархия в том виде, как

98

она теперь существует, т.е. трех степеней епи­скопов, пресвитеров и диаконов. Первые десяти­летия I века, напротив, хранят об этом полное молчание. Или же когда мы находим упоми­нания об иерархических званиях, то ясно, что в них или имеется в виду нечто иное, чем те­перь, или же отсутствует та ясность различения и соотношения между тремя степенями священ­ства, которая теперь нам присуща (Д. А. 20, 17, 28; Тит. 1, 5-7; I Тим. 3, 2, 5, 7; I Пет. 5, 1-5). Во всяком случае, если и встречаем у апостолов упоминание об епископах и пресви­терах, то в таком виде, что не может служить прямым доказательством существования сте­пеней священства в нашем смысле.

Доказать для первого века существование трехстепенной иерархии, в нашем теперешнем смысле, едва ли возможно, да и едва ли необ­ходимо. Та картина, которую мы имеем в I Кор. 12,14, скорее соответствует состоянию еще не оформленной жизни, изобилующей вдохнове­ниями и отличающейся всеобщим развитием духовных даров, причем, однако, харизматики находят естественное возглавление и руковод­ство в апостолах. Не может быть также сомне­ния, что апостолы поставляли (хиротонисали) предстоятелей общин, которые назывались епи­скопами, пресвитерами, просто предстоятелями (προἴστάμενοί), иногда ангелами церквей (Апока­липсис), не говоря о диаконском служении. Бесспорно лишь общее наличие иерархии около

99

апостолов и при апостолах, и нельзя допустить, чтобы ее возникновение явилось плодом только «естественного» развития общинной ор­ганизации, а не было вместе с тем и исполне­нием прямой воли Господа. Но то же самое приходится думать и по поводу того факта, что к началу П века и в Малой Азии (послания еп. Игнатия), и в Риме (послание папы Кли­мента, творения св. Иринея) оказывается на лицо «монархический» епископат, т.е. возглавление поместных церквей епископами, как единственно бесспорными харизматиками, а око­ло них собирается пресвитериум и диаконат. Догматическое выражение этого порядка дается еще неустойчиво и сбивчиво, иногда односто­ронне преувеличенно (как у св. Игнатия Бого­носца), но уже на лицо и самый факт, и созна­ние этого факта. Этот переход от неупорядочен­ного, всеобщего харизматизма к замкнутому клиру с епископатом во главе остается истори­чески неуловимым и представляет загадку для историков. В религиозном смысле он также понимается иногда в протестантизме как род духовной катастрофы или всеобщего грехопа­дения, вследствие которого аморфные экстати­ческие общины повсеместно заражаются «ин­ституционализмом», усвояют формы государст­венной организации и возникает «церковное право» (Проф. Зом). Здесь проявляется харак­терное для протестантизма нечувствие единства Церкви и церковного предания, благодаря чему

100

и возникает и мнимая загадочность, и мнимая трудность. Вследствие этого нечувствия делает­ся вывод о том, что здесь имеется внутренний разрыв между I и II вв. А это мнение ведет к религиозному абсурду, именно будто суще­ствование Церкви в подлинном, свободном от иерархической организации виде только и могло продержаться всего несколько десятилетий, после чего Церковь внезапно покрылась иерар­хической проказой и перестала быть уже сама собой на протяжении полуторатысячелетия, до тех пор пока, наконец, столь же внезапно Цер­ковь не освободилась от этой проказы и не вос­становилась в подлинном виде в антииерархическом протестантизме. Не может быть более окказионалистического и просто абсурдного пред­ставления об истории Церкви, и только реакцией борьбы с католическим империализмом может объясняться такая странная аберрация истори­ческого зрения.

Иерархия с естественной необходимостью возникает в Церкви — как епископат с зави­симым от него пресвитериумом и диаконатом, — и ничего не может быть понятнее необходи­мости ее возникновения. Благодать Св. Духа, сообщаемая Церкви, не есть субъективное вдох­новение того или иного лица, которое может быть или не быть, но есть объективный факт жизни Церкви, есть всегда и непрерывно и неотъемлемо действующая сила всемирной Пятидесятницы. Огненные языки ее, сошедшие

101

на апостолов, пребывают в мире и всегда пре­подаются преемственно от апостолов, их прияв­ших. Апостольский лик явился иерархическим приятелищем и посредством для передачи сион­ских языков, этих благодатных даров Церкви, и для этой цели необходимо и неустранимо после смерти апостолов их преемство в харизматиках, но определенным, для всех бесспорным, и не­случайным путем, т.е. чрез правильное преем­ство иерархии, которая, если выразить терми­нами сакраментального богословия, действова­ла бы не opere operantis (хотя и не без него), но opere operato. Для такого посредства была уже готовая и богоустановленная форма в ветхозаветном священстве, которое, по толко­ванию послания к Евреям, явилось прообразом новозаветного. Однако последнее отнюдь не является простым продолжением ветхозавет­ного священства, но вновь возникает от Вели­кого Архиерея, — не по чину Аарона, но по чину Мельхиседекову. Этим первосвященником является Господь И. Христос, приносящий От­цу в жертву не кровь овчую, но самого Себя, «кровь Нового Завета», Сам жертва и жрец, «приносяй и приносимый». И Он есть глава и начало новозаветного священства. Он руко­положил Своих апостолов еще до Вознесения, вдунув в них Духа Св., со словами: «приимите Дух Свят», причем рукоположение это получило свою полную силу лишь по Вознесении, при сошествии Св. Духа. Присутствие самого

102

Христа на земле, естественно, делало излишним и невозможным существование иерархии кроме Него, но столь же невозможно было и воз­никновение ее помимо Него и без Его по­веления. Апостолы же, как первоиерархи, пере­давали эти свои иерархические полно­мочия, насколько они имели не личный, но общий характер, своим преемникам. Это преем­ство, очевидно, в силу апостольского же уста­новления, которого мы хотя и не можем непо­средственно констатировать, но не можем и не признать, после некоторой неопределенности и колебания, ко П веку, оформилось уже по типу ветхозаветного священства, хотя и уже отлич­ного от него. Для Церкви, которая живет един­ством предания, это установление апостольского преемства иерархии имеет аксиоматическую очевидность. Предание остается единым и имеет одинаковую силу, но проявляется в известные формы или установления уже с первого века, или же со второго, или с пятого, или с XX века, если только это новое содержит в себе не отри­цание, но раскрытие уже предзаложенного в предании и ему во всяком случае не противо­речит. И напротив, разрушение или отверже­ние имеющегося в общецерковном предании есть разрыв и духовная катастрофа, которая обедняет, искажает церковную жизнь, лишая ее присущей ей полноты. Такое значение имеет упразднение иерархии апостольского преемства в протестантизме. Оно лишило чрез это про-

103

тестантский мир тех даров Пятидесятницы, которые преподаются в церковных таинствах и священнодействиях чрез иерархию, получив­шую свои полномочия чрез посредство апосто­лов и их преемников. Протестантский мир чрез это уподобляется тем христианам, которые хотя и крестились «во Имя Иисусово», но не приня­ли Св. Духа, низводимого чрез руки апостолов (Д. А. 19, 5-6). Конечно, «не мерою дает Бог духа», и те, которые крещены крещением Хри­стовым во Имя Св. Троицы, уже имеют в себе залог Св. Духа, ибо Он «дышит, где хочет», и нельзя совершенно исключать прямого и не­посредственного действия Св. Духа на человека как бы силою новой или, вернее, продолжаю­щейся Пятидесятницы. Однако об этом можно прибавить еще и то, что «никто не знает, когда приходит Дух и когда Он уходит». Христос же установил по воле Своей, что существуют в Церкви и определенные, ведомые пути прия­тия даров Св. Духа (как в описанном случае низведения Св. Духа чрез руки апостолов), и таким путем являются церковные таинства, совершаемые священством апостольского преем­ства. Факт этой преемственности и непрерывности рукоположений, который не подлежит оспариванию, по крайней мере с начала II века, сам по себе уже достаточно свидетельствует об его богоустановленности. И он одинаково не может быть оспариваем ни для восточной, ни для западной церкви, и непрерывность

104

иерархического преемства очень рано (со II в.) начинает приводиться в доказательство подлин­ности епископата (св. Ириней), в борьбе с иллюминатами, монтанистами и гностиками, выдвигавшими силу самочинного пророчества против регулярного священства. Эта не­прерывность апостольского преемства есть объективный факт, который ничем не мо­жет быть заменен или восполнен там, где он отсутствует или даже только покалечен. Конеч­но, силу этого рукоположения нельзя понимать в магическом смысле. И священство имеет силу только в единении с Церковью и, притом, в Церкви, а не над Церковью и не в отрыве от нее, где оно свою действительность утрачивает. Тем не менее, объективность этого фак­та, которую не может заменить никакая личная духовная одаренность, не может быть воспол­нена в случае отсутствия иначе, как только чрез законное рукоположение.

Отрицание преемственной иерархии в про­тестантизме основывается на идее всеобщего священства и на общинном избрании. Но пер­вая идея сама по себе вовсе не имеет прямого отношения к рассматриваемому вопросу: факт всеобщей облагодатствованности христиан и, в этом смысле, всеобщего священства совер­шенно не противоречит существованию нарочи­того священства или иерархии. Оно не только с последним совместимо, но даже составляет условие его существования. Ибо, конечно, ие­-

105

рархия не может возникнуть и существовать в обществе без благодатном (напротив, в нем она теряет свою силу, как в случаях отпадения целых общин в ересь или раскол). Но дары различны, и служения различны, и как могут существовать разные степени священства в пределах иерархии, так же может и должно существовать различие между иерархией и на­родом и при наличии всеобщего священства. Также неправильно противопоставлять избра­ние общины рукоположению, как нечто его заменяющее или его исключающее. Совсем наоборот, избрание общины, в качестве предва­рительного условия, вполне совместимо с при­знанием решающего значения за рукоположе­нием. Человеческое же избрание или желание, одно само по себе, не может возместить боже­ственного акта рукоположения. И выборный чиновник общины от этого избрания не делает­ся иерархом, не приобретает власти иерархи­ческой, не становится харизматиком. Иерархия есть единственное харизматическое служение в Церкви, которое имеет пребывающее значение и наличием своим восполняет отсутствие чрез­вычайного харизматизма, хотя его и не исклю­чает.

Таков общий смысл исторического факта замены неупорядоченного харизматизма пер­венствующей церкви в век апостольский преем­ственным, регулярным харизматизмом апостоль­ского предания. Иерархию в Церкви нужно

106

понять именно как закономерный, регулярный харизматизм определенного назначения, в част­ности для таинственного сообщения благодат­ных даров, преемственности благодатной жизни. Вследствие этой урегулированности, связанной с внешним фактом преемственности иерархии, последняя, не теряя своего харизматизма, ста­новится и учреждением, ив жизнь Цер­кви, постольку, внедряется институционализм («церковное право»). Однако этот институцио­нализм имеет совершенно особую природу, ко­торую и необходимо точно обозначить.

Что такое иерархия в христианской цер­кви? Прежде всего и существеннее всего она есть власть совершения тайнодействия, а по­стольку и сама в себе она является носитель­ницей этой таинственной сверхчеловеческой и сверхприродной силы. По свидетельству ранней письменности (напр., у св. Игнатия Богоносца, у мужей апостольских), епископ является имен­но совершителем Евхаристии, и только та Евха­ристия является действительной, которая совер­шается Епископом. Таинство преломления хле­ба сразу заняло первенствующее место в хри­стианской жизни и сделалось организующей силой в Церкви, в частности и для иерархии. После Пятидесятницы верующие пребывают «в учении Апостола, в общении и преломлении хлебов и в молитвах» (Д. А. 2, 42), и централь­ное значение Евхаристии в жизни Церкви сви­детельствуется в разных памятниках письмен-

107

ноcти I и II веков. Естественно, что первыми совершителями Евхаристии являются апостолы, а также харизматики, предстоящие (προϊστάμενοιи пророки «Дидахе»), ими поставленные, но в после-апостольский век совершение таинства Тела и Крови становится делом епископов, а постепенно сюда присоединяются и другие таин­ства, вошедшие в употребление в Церкви.

Итак, иерархия в виде епископов и завися­щего от них клира возникает, прежде всего, в качестве носителей власти тайнодействия, в силу сакраментального харизматизма. Послед­ний, образуя основу таинственной, благодатной жизни-Церкви, должен был получить для себя постоянных носителей. В современном богосло­вии это назначение иерархии определяется как производное от первосвященнического служе­ния Христова: Христос есть Архиерей, воз­главляющий небесные иерархии и все земное священство. Но власть тайнодействия, как сосредоточивающаяся в личности иерархов, естественно и неизбежно становится вообще ор­ганизующим началом церковной власти и, в конечном счете, основанием «церковного пра­ва». Епископ, как носитель полноты харизма­тической власти, естественно и неизбежно ста­новится средоточием, к которому тяготеет вся жизнь церковной общины, ибо от него она зависит в самом существенном отношении. Из этого становится понятной логика церковной мысли первых веков от св. Игнатия Богоносца

108

до св. Киприана, что episcopum in ecclesia esse et ecclesiam in epbcopa. Из этого общего хариз­матического основания в истории Церкви развивается дальнейшее каноническое право, определяющее права епископа в Церкви, а далее и взаимоотношение различных еписко­пов. Епископ, по установившимся правилам церковным (Ц. прав. I всел. соб., I апост. прав.), рукополагается или всеми епископами области, или по крайней мере двумя — тремя. По мере распространения Церкви естественно возникает вопрос о взаимоотношениях епископов разных церквей в пределах одной страны, или что то же, в пределах национальной церкви. Появ­ляется различие между епископами на осно­вании их канонических полномочий, возникает различие в авторитетности отдельных кафедр и в отношении канонических полномочий, кото­рые в римской церкви сосредоточиваются всеце­ло в папском примате. На протяжении веков вселенскими и поместными соборами регули­руются эти взаимоотношения, в настоящее время отражающие в своей сложности это многовековое различие. Оно, однако, не изме­няет того основного факта, что, будучи канони­чески различны в силу исторических и факти­ческих взаимоотношений, епископы харизматически совершенно равны, и между ними нет сверх-епископа episcopus epi­scoporum, каковым римская церковь почитает папу.

109

Для того чтобы оценить по существу при­роду церковной, т. е. епископской, власти, все время нужно иметь в виду ее особенности, проистекающие из природы церковного об­щения. Хотя и часто говорится о «монархиче­ском» епископстве, причем это государственное определение порою и находит оправдание в личном властолюбии отдельных епископов, од­нако надо помнить, что церковная власть имеет иную природу, чем государственная, как власть духовная: она и больше и выше всякой светской власти, как простирающаяся на душу человека, но в силу этого духовного своего характера она есть, прежде всего, служение, по слову Господа: «цари господствуют над на­родами, и владеющие ими благодетелями назы­ваются. А вы не так: но кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий — как слу­жащий» (Лк. 22, 25). Епископ в осущест­влении своей власти действует с церковью, но не над церковью, которая есть духовный ор­ган любви: согласие с Церковью и единение с нею составляет самое условие бытия епископа. Это единение не может быть выражено в таких терминах государственного конституционного права, как, напр., народоправство или ограни­ченная власть конституционного монарха, за неприменимостью здесь правовых категорий. (Церковное право, если и есть право, то, во всяком случае, sui generis). Епископская власть может быть и абсолютнее власти абсолютного

110

монарха, но может и совершенно растворяться в единении с народом. Руководящей нормой является здесь пример иерусалимской церкви в ее отношении к апостолам, как первоепи­скопам. Несмотря на всю полноту своей дейст­вительно сверхепископской власти (поскольку она, включая в себя всю полноту епископства, имеет еще и личные апостольские полномочия), апостолы все существенные вопросы решают с народом: ап. Петр обращается ко всему Иеру­салимскому братству (ἄνδρες ἀδελφοί Д. А. 1, 15-16) для избрания 12-го апостола вместо Иуды. «И поставили двоих и помолились, и сказали... и бросили о них жребий» (1, 23, 24, 26), — во всех моментах этого избрания апостолы пребывают в единении с народом. То же самое и при избрании семи диаконов: апостолы созывают «множество учеников», к которому и обращаются об избрании семи диаконов. «И угодно было это предложение всему собранию... и избрали... их поставили...»; апостолы же рукоположили — «помолившись, возложили на них руки» (Д. А. 6, 3-6). Община («обрезан­ные») обратилась с упреком к ап. Петру о принятии необрезанных дома Корнилия, и он успокоил ее своим рассказом об особом откро­вении, ему бывшем. «Церковь Иерусалимская» посылает Варнаву в Антиохию (11,22). Нако­нец, апостольский собор, на котором Павел и Варнава были приняты в Иерусалиме «Церковью, апостолами и пресвитерами» и возвести-

111

ли им о своей проповеди среди язычников, то «апостолы и пресвитеры» (οἱ ἀπόστολοι καὶ oἱ πρεσβύτεροι), здесь в общем смысле старейшин, со­брались на соборе (15,6). Тогда апостолы и пре­свитеры вместе со всею Церковью рассудили, избрав из своей среды двух мужей, послать их в Антиохию вместе с Павлом и Варнавой, написав и вручив им следующее: «апостолы и пресвитеры и братия... мы услы­шали... собравшись, единодушно рассудили...» «угодно Духу Св. и нам не возлагать на вас бремени» (15, 25, 28). Образ первого вселенско­го апостольского собора дает норму епископ­ской власти в церковном народе и с церковным народом. И если исторически нам известно, что вселенские и многие поместные соборы обычно состояли преимущественно из епископов, то в этом не следует видеть новую каноническую норму, отменяющую апостольский собор и дающую власть епископскому сословию, как таковому, над церковным народом и без народа. Этот факт надо понимать не столько как проявление власти епископа над цер­ковью, сколько как представительство чрез епископов возглавляемых ими церквей, с ко­торыми они пребывают в единении. И при этом является скорее вопросом факта и, так сказать, технического удобства, нежели принципа, что на соборах фактически не присутствуют «прес­витеры и братия», бывшие на Иерусалимском соборе. Впрочем, они и фактически присутст-

112

­вовали, напр., на Московском Всероссийском Соборе 1917-18 г., который состоял из епархи­альных, т.е. имеющих единение с паствой, епи­скопов, священников и мирян и в этом своем составе точнее отображал каноническую норму Иерусалимского собора, нежели даже соборы вселенские. Трудность прибытия на последние — по тогдашним средствам сообщения — доста­точно объясняет их односторонне иерархиче­ский состав, если, впрочем, не считать, что и на­род церковный там был представлен царем или его чиновниками. Разумеется, в римском като­личестве присутствие одних епископов на соборе составляет уже норму, п. ч. там иерархия пони­мается в гораздо большей степени как власть над церковью, возглавляемая монархом-папой. Мы не знаем в истории апостольских времен ни одного факта, когда бы апостолы поступали как единоличная власть над церковью и без церкви. Напротив, если мы имеем проявление личной силы апостольской, — в чудотворении, то она не связана с их преимуществами как носителей церковной власти, но принад­лежит им как дар апостольского служения. Поэтому же и теперь церковному народу при­надлежит своя доля участия в избрании епи­скопов, в чем и выражается духовное единение клира и мирян: народ принимает участие даже в рукоположении, хотя и совершаемом епи­скопом, ибо в соответственный момент провоз­глашает свое ἄξιος. «Никто да не поставляется

113

— пишет папа Лев Великий — против воли и желания народа, чтобы народ, пережив при­нуждение, не возненавидел и не стал презирать нежелаемого епископа» (Epist, ad Anast. 84).

Для того чтобы правильно понять иерар­хическое начало в Церкви, необходимо иметь в виду не только неотъемлемые преимущества иерархии, но и столь же неотъемлемые преи­мущества мирян. Миряне отнюдь не пред­ставляют собой лишь пассивный объект управ­ления, с единственной обязанностью повинове­ния иерархии, харизматически пустое место, ко­торое всецело заполняется иерархией. Мирянство можно рассматривать также как некий священный сан, облекающий его носителей достоинством христианского звания: «народ Божий, царственное священство». Эта идея хотя и утрируется в протестантизме вплоть до полного отрицания иерархии, однако не может и не должна быть умалена в своем значении. В качестве христиан, приявших крещение и дар Св. Духа в миропомазании (которое можно рассматривать и как род рукоположения в христианское звание), и миряне являются харизматиками, хотя и в ограниченном смысле, в частности, даже и в области священно- и тайнодействия. Они могут, в случае нужды, со­вершить крещение чрез троекратное погружение во имя Св. Троицы, которое является дейст­вительным 1). На этом основании Церковью

1) Напрасно распоряжениями отдельных пап в ка-

114

крещение почитается действительным и в об­ществах, утерявших священство и отвергающих иерархии. Но и помимо этого, ведь и всякая частная молитва, которая составляет право и обязанность каждого христианина, есть также священнодействие, в котором он является священнослужителем в храме своей души, а также для своих собратий в том случае, если молитва является не единоличной, но коллек­тивной. По крайней мере, в этом смысле можно расценивать общественное богослужение об­ществ, упразднивших священство. Это есть хотя и не тайнодействие, но все же общая молитва. Наконец, и при совершении таинств, совершаемых только священством, в частности даже Евхаристии, миряне имеют свою долю участия, которая внешне выражается в их от­ветах на молитвы и возглашения священника, внутренно же она столь значительна, что свя­щенник, строго говоря, не должен совершать таинства один без народа. Иными словами, он совершает их вместе с народом, и миря­не являются со-совершителями и таинства на своем месте. В духовном организме Церкви все совершается в единстве любви, и ни один ор-

толичестве действительность крещения, совершенного по установленной форме, распространяется и на нехристиан; чрез это совершительная сила связывается только с формой, которой придается магическая сила. Власть крещения Церковью дается только христианам, и именно как харизматикам, хотя бы даже и в мирянском звании.

115

ган не может существовать вне зависимости от другого. Nonne et laici sacerdotes sumus— в извест­ной степени, можно применить сюда эти слова Тертуллиана. Нельзя только отсюда делать того вывода, что на основании всеобщего христиан­ского харизматизма не существует харизматизма особенного, принадлежащего только иерархии. Напротив, именно в силу этого харизматизма существует и иерархия, которая имеет свои степени, и есть грани, которые непереходимы для мирян. Таково есть совершение таинств и, прежде всего, божественной Евхари­стии. И хотя в Новом Завете мы и не можем найти прямого установления нашего те­перешнего трехстепенного священства в точ­ности, т.е. в том виде, как оно установилось еще с древнейших времен, но мы видим и здесь по­всеместно начало иерархизма прежде всего в апостольстве, затем — епископстве и пресвитерстве и в диаконстве. С другой стороны, нигде мы не найдем такого беспорядочного харизматизма, в силу которого все и каждый совершали бы «преломление хлеба» и другие таинства. На­против, это явным образом составляет преиму­щество или самих апостолов или, во всяком случае, нарочито поставленных лиц (и пример Коринфской общины, в I Кор., представляет собой, как раз, отрицательную инстанцию). Идея иерархического равенства, равносильная отри­цанию принципа иерархии, в качестве начала ветхозаветного, нигде не выражена

116

в Слове Божием и совершенно отсутствует в церковном предании уже с I - II вв. Но послед­нее есть, во всяком случае, лучший свидетель об апостольском учении, передающем заповеди Христовы, нежели проблематические рекон­струкции современных историков, оторвав­шихся от живого предания. Иерархия, ведущая свое происхождение прямо от Христа, перво­священника по чину Мельхиседекову, чрез апо­стольское преемство, есть сам Христос, тайно­действующий в Церкви Своей. Она любима Им и полна любовью к Нему, она есть радость и утешение Церкви от Утешителя Святого Духа, который низводится на рукоположенного, она есть средоточие церковной жизни, установлен­ное самим Богом, и через нее действует сам Бог на земле. Лишить себя иерархии значит обеднить, опустошить церковную жизнь, значит, в известном смысле, изгнать апостолов и само­го Пославшего их из Церкви, и не может быть большего церковного бедствия и большего за­блуждения, нежели то, вследствие которого в начале XVI века целые церковные общества, охватывающие целые народы, лишили себя священства и поныне остаются без таинств, без благодатных даров, в них подаваемых. Конечно, Дух дышит, где хочет, и мы не можем сказать, что они совсем лишены Св. Духа, которым во­зрождаются при крещении. Но это есть величай­шая церковная скорбь наших дней, и любовь наша к братьям протестантам и молитва наша

117

да будет о том, чтобы они вновь взыскали иерар­хии апостольского преемства, и она возвраще­на была бы им.

Со стороны протестантской иногда выдви­гается противопоставление профетизма и инсти­туционализма. Думают, что иерархическое на­чало противоположно дару пророческому, ко­торый благодаря устранению во имя всеобщего священства и перерождается в псевдо-пророческое возбуждение. Последнее Церковь однажды уже победила и ниспровергла в монтанизме и продолжает ниспровергать во всех его бес­численных повторениях и разновидностях. Или же оно приводит к безблагодатному ритуализму выбранных, однако не рукопо­ложенных пасторов, которые фактически заступают место богоустановленной иерархии. Они же сосредоточивают в себе одних и всеоб­щее «пророчество» и, тем самым, оставляют без него паству. И разве это не есть институцио­нализм, только не иерархический, а чиновни­ческий, где иерархия заменяется бюрократией? Священство не поглощает собой харизматизма, принадлежащего христианскому народу, на­сколько он является его уделом на основании христианской жизни. Но и для него существен­ное значение имеет принятие благодатных да­ров в таинствах чрез священство. Господь посылает эти дары Своими собственными путями, Ему одному ведомыми, но это не проти­воречит наличию богоустановленных путей их

118

преподания в таинствах. После первого века христианства, пророчествование как специаль­ный дар исчезает (и, конечно, он не восстановляется чрез одну претензию на него), но место пророков занимают духоносные мужи, которых Церковь прославляет как святых после смерти, а почитает уже и при жизни. Но и даже в тех, кто не удостаивается канонизации — в тех или иных областях деятельности или в отдельные времена жизни — проявляется сила христиан­ского вдохновения и творчества, которая соот­ветствует пророчествованию. Последнее, так или иначе, всегда живет в Церкви не вопреки ее иерархизму, но в союзе с ним, даже на него опираясь. И этот личный, а не иерархичес­кий харизматизм отличается от преемственно­иерархического в такой мере, что один отнюдь не предполагается другим, хотя и может со­вмещаться с ним. (Так и Ветхий Завет знает священников, которые были вместе с тем и пророками: Самуил, Иезекииль, Иеремия и др.) С другой стороны, не все «святители» и «священники» являются лично святыми и ду­хоносными: имея силы подавать дары Духа Св. другим, они сами не приемлют Его силы 1).

1) В В. З. есть некоторые черты соединения свя­щенства и пророчества, как провозвещения будущего, так сказать, ex opero operato: это священнодейственное вопрошание урим и туммим, которое находит отголоски и в Евангелии от Иоанна: «сие же сказал Каиафа не от себя, но, будучи на тот год первосвященником, пред­сказал, что Иисус умрет за народ» (Ио. 11, 51).

119

Итак, нет противоположения между иерархизмом и профетизмом в Церкви, но прямая связь и обусловленность.

Служение священства в качестве хариз­матического посредства не может быть лишь механическим или магическим, но оно предпо­лагает и духовное участие того, кто является этим живым посредником. Священник, посред­ствуя между Богом и человеком в таинстве, низводя в нем Духа Св., делает самого себя орудием этого низведения, он совлекается сам, себя, жертвенно умирает, есть жертва и жрец, «приносящий и приносимый», по образу Пер­восвященника Христа. Но это жертвенное умирание есть самоотвергающаяся любовь, и служение иерархическое есть служение любви. Сила иерархизма есть любовь. Связь иерархии с мирянами есть не властвование, но взаимная любовь, со стороны иерархии попечительно­отеческая, со стороны паствы признательно­сыновняя. «Пастырь добрый душу свою пола­гает за овцы своя», и «овцы знают его и слу­шаются гласа его» (Ио. 10). С тайнодействием непосредственно связано и пастырство (которое сохраняется и в протестантском пасторстве), т.е. душепопечение, а из него вытекает и учитель­ство. Иерархическое строение Церкви, имеющее основание в самом существе благодатной жизни и любви церковной, в соответствии вновь возникающим нуждам, развертывается в целую систему канонического законодательства, имею-

120

щего для себя основу в прямом повелении Господа, избравшего апостолов, — in jure divino, но развивающегося в систему в церковной истории, in jure ecclesiastico.В настоящее время эта система определяется совокупностью по­становлений, содержащихся в так называемых апостольских правилах и вселенских и помест­ных соборов, а в подробностях — в постановле­ниях поместных церквей.

Полномочия иерархии касаются: а) свя­щеннодействия, б) пастырства, в) учительства. Священнодействие и тайнодействие составляют нарочитое и преимущественное служение свя­щенства и, прежде всего, совершение таинства Тела и Крови Христовых. Приближение к алтарю есть вхождение в сферу огня, который попаляет непосвященных, как некогда Озу — прикосновение к ковчегу Завета. Священнодей­ствующий, для того чтобы войти в святилище, должен облечься в священные одежды, чтобы быть чрез это как бы изъятым от мира. Слу­жение священника в тайнодействии есть слу­жение ангела, предстоящего престолу Божиему. И как священные предметы, напр., сосуды, уже не могут быть взяты для обычного употреб­ления, так и совершители таинства чрез по­священие выделяются из числа людей. Они, хотя и сохраняют свои человеческие немощи и грехи, получают особую равноангельскую при­роду; священники становятся святы Богу, ибо чрез них совершается священие. Эта святость

121

не есть их личная святость, — напротив, священ­ники могут быть — и нередко бывают — и гре­ховнее мирян. Это есть святость Церкви, которая через них святит Духом Св. чад своих, это есть святость Христа, в которого они облекаются, не только наравне со всеми христианами в крещении, но и сугубо — в посвящении. Только это посвящение позволяет преодолевать тот страх и трепет, который охватывает человека при приближении к святыне, — без него не­возможно само это приближение. Когда же постигнут это, наконец, наши братья — протес­танты?

Полнота власти тайнодействия принад­лежит только епископу. Пресвитер получает эту власть лишь в ограниченном размере при посвящении своем. Притом, и ее он осущест­вляет в каноническом единении с епископом, в котором и сосредоточивается харизматическая полнота; диакон же получает силу лишь приближаться к святыне и служить при тайнодействии. Этим распределением харизмати­ческой власти установляются взаимоотношения клира, который, хотя находится в канонической зависимости от епископа, однако в пределах полномочий своих тайнодействует самостоя­тельно.

В связи с тайнодействием, которое связано с воздействием на души верующих, находится и пастырское служение иерархии, как служение попечительной любви. Пастыри получают

122

особый дар сострадательной любви, — чужие горести и падения они делают как бы своими собственными. Они пекутся о душах, воздей­ствуя на них как мерами протеста и прощения, так и мерами строгости и карательной дис­циплины. На этой почве в истории Церкви установляется, по началам «икономии», jure ecclesiastico, каноническая практика относительно применения церковных кар и, в связи с этим, церковного суда, одинаково как в применении к пастырям, так и пасомым, ибо и сами пастыри, в свою очередь, являются пасомыми чрез своих со-пастырей (и только римский папа у католи­ков оказывается пастырем, всех пасущим, но никем на земле не пасомым, хотя, впрочем, даже и он имеет своего духовника). Пастыр­ство связано с особой ответственностью за па­ству, не существующей для мирян, которые платят пастырям за это особой любовью и по­читанием. И таким образом, паства, естественно, собирается около пастырей, и Церковь, есте­ственно, слагается из общин, иерархически ор­ганизованных. Иерархия есть как бы скелет в теле церковном. Разумеется, если в Церкви возникает явление духа и силы в лице какого-нибудь духоносного мужа, к этому пророческо­му служению устремляется все церковное об­щество, и пастыри, и пасомые, без различия своего иерархического положения: личный авторитет преп. Серафима Саровского или о. Иоанна Кронштадтского, или оптинских

123

старцев (о. Амвросия и др.) был больше всех иерархических личных авторитетов. Однако он никогда и не вторгался в область чисто иерар­хических полномочий, не нарушал и не раз­рушал их. Это лишний раз подтверждает пол­ную совместимость профетизма и иерархизма.

В состав пастырского служения входит и церковное учительство. Оно столь есте­ственно соединяется со священнослужением, что было бы странно, если бы это было иначе. Не только чтение, но и проповедание Слова Божия, прямое учительство, входит в состав священнослужения (а у протестантов, составля­ет даже главную часть в нем). И не только существует фактическая нераздельность священнослужения и проповедания, но и харизматически дар тайнодействия облекает своего носителя также и силою учительства. Пропо­ведь в храме, с церковного амвона, принадле­жит, как правило, совершителю таинства и может быть им лишь передоверена другому лицу, однако обычно также принадлежащему к клиру. Слово пастыря, независимо даже от своей большей или меньшей значительности, получает свой вес от места произнесения, входя в состав богослужения. И в этом церковном учительстве пастырь не может быть заменен или вытеснен. (Это право ограждается 64-м прави­лом VI вселенского собора.) В первенствующей церкви «учительство» (I Кор. 12,28) соста­вляло удел особых лиц, имевших этот дар и

124

переходивших из общины в общину, как «апо­столы» или «евангелисты» (миссионеры), но это, во-первых, не исключает церковного учи­тельства пастырей в храме, а во-вторых, с течением времени оно, видимо, слилось с общим пастырством.

Но учительство, конечно, не исчерпывается церковной проповедью, а распространяется и за пределы храма. Из него возникает право и обязанность иерархии блюсти переданное Цер­ковью учение в не поврежденности, ограждая его от искажения и возвещая верующим норму церковного учения, причем блюдение этой нор­мы ограждается и соответствующими мерами церковной власти, вплоть до отсечения. Епископ в пределах своей епархии блюдет за чистотой преподаваемого и провозглашаемого учения, собор епископов поместной церкви или же, в случаях более общего значения, собор еписко­пов церкви вселенской установляет церковную истину, затемнившуюся или не проявленную в сознании.

В связи с признанием не только церковно-­храмового проповедания, но и общего учитель­ства за иерархией, возникает общий вопрос о природе этого учительства иерархии, как в от­ношении его исключительности и принадлеж­ности ей, так и непогрешительности.

В Церкви есть пастырство и паства, сле­довательно, есть две части: учащая и учимая. Авторитет церковного учительства не может

125

быть умаляем безнаказанно. Однако его нали­чие совсем не означает, что пастырству при­надлежит вся сила учительства, а миряне вовсе лишены ее, имея только одну обязанность — пассивного приятия учения. Такое пони­мание, резко разделяющее церковное общество на две части — активную и пассивную, не соот­ветствует христианству, и нужно, вместе с проте­стантизмом, противопоставить ему идею всеоб­щего священства и помазанности народа Божь­его. К нему, к этому народу, ко всем верующим, ко всему христианскому люду, а не к одной только иерархии (как это обычно понимается чрезмерными иерархистами) обращены слова Господа: «шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Св. Духа, учаще их блюсти вся, елика заповедах вам» (Мф. 28, 19-20), или: «идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» (Мр. 16, 15). Насколько тайнодействие, которое выражалось, в частно­сти, в низведении даров Духа Св. чрез рукопо­ложение, составляло достояние апостолов (а после них, ими поставленной иерархии), настолько проповедание Евангелия считалось де­лом всякого верующего, который призывается самим Господом исповедовать (а чрез то и проповедовать) Его перед людьми; «всякого, кто исповедует Меня перед людьми, исповедую и Я пред Отцом Моим небесным» (Мф. 10, 32-33); «и Сын Человеческий исповедает пред ангелами Божиими» (Лк. 12, 8), «а кто отре-

126

чется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я пред Отцом Моим небесным» (Мф. 10) (Лк. 12: «пред ангелами Божиими»). И мы, дей­ствительно, видим, что проповедание Христа изначала совершается не только апосто­лами, но и вообще верующими, притом, не только мужчинами, но и женщинами, из которых иных Церковь ублажает как равно­апостольных именно за проповедь Евангелия (как св. Нина, просветительница Грузии, далее св. равноапостольная Мария Магдалина, св. первомученица Фекла и др.). В Д. Ап. первыми называются (как проповедники Евангелия) св. архидиакон первомученик Стефан «исполнен­ный веры и Духа Св.» (6, 5) и диакон Филипп, который, пришедши в город Самарийский, «проповедовал им Христа» (8, 5). (Диаконство в теперешней иерархии не дает права самостоя­тельного церковного проповедания и, в этом отношении, приближается к мирянству.) При этом, «когда поверили Филиппу, благовествующему о Царствии Божием и о имени Господа Иисуса Христа, то крестились и мужчины и женщины» (Д. А. 8, 12). Здесь и крещение совер­шается без участия апостолов, т.е. иерархии (в отношении самостоятельного совершения таинства, диаконство и ныне не отличается от мирян), иными словами, оно совершается миря­нами, что соответствует и теперешней практике, по которой в случае отсутствия священника миряне могут и крестить, и, наоборот, само

127

апостольство не соединялось необходимо с со­вершением крещения, по крайней мере, по сви­детельству ап. Павла: «Господь послал меня не крестить, а благовествовать» (I Кор. 1, 17). Напротив, низведение Духа Св., соответствую­щее уже тайнодействию, не могло быть совер­шено Филиппом, но потребовало прибытия апо­столов Петра и Иоанна (8, 14-17). Далее идет рассказ о том, как Филипп же вразумил и затем крестил евнуха царицы Кандакии (8, 26-38), причем, сошел на него и Дух Св., однако помимо (возложения рук Филиппа); и после этого Филипп, «благовествовал всем городам» (8, 40). Далее говорится в Д. Ап. о том, как «рассеявшиеся от гонения, бывшего после Сте­фана, прошли до Финикии и Кипра и Антиохии, никому не проповедуя слова, кроме иудеев. Бы­ли же некоторые из них Кипряне и Киринейцы, которые, пришедши в Антиохию, говорили Эллинам, благовествуя Господа» (11, 19-20). Уже на основании этих примеров видно, что даже во время пребывания на земле св. апосто­лов, проповедь христианства совершалась ве­рующими независимо от того, являлись ли они носителями церковного сана. Но этот же факт проходит решительно чрез всю церковную ис­торию до наших дней. Миссия христианская не только не связана с иерархическими преиму­ществами, но составляет долг и достояние каж­дого христианина, который говорит о себе: «верую и исповедую», а тем самым, и пропо-

128

­ведует. Подвиги мучеников, исповедовавших свою веру, являются и самою сильною пропо­ведью.

Далее, если мы обратимся к проповеди не только среди неверующих, но и среди христиан, то и здесь мы найдем многочисленные свиде­тельства в Слове Божием о том, что и миряне (впрочем, этого слова вовсе не знает Слово Божие, которое называет христиан просто: ве­рующие, ученики, братия и т.п.) принимают участие в учительстве, так что существует даже особый дар учительства. Ап. Иаков делает следующее обращение ко всем верующим: «Братия! если кто из вас уклонится от истины, и обратит кто его, пусть тот знает, что обратив­ший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов» (Иак. 5,19-20), — здесь на всю братию возла­гается обязанность учительства, связанного да­же с душепопечительством (ср. также I Фесс, 5, 11; Евр. 3, 13; I Петр. 4, 10-11; Гал. 6, 1 сл. Известно, что в Коринфской общине (как, по-видимому, и вообще в первенствующей Церкви) миряне учили не только в частных, но и в церковных собраниях (I Кор. 14, 26; Кол. 3, 16), хотя в конце апостольского времени, в виду сильного распространения лже­учений, обязанность церковного учительства сосредоточивается на предстоятелях Церкви (I Тим. 1, 7; 3, 2; 5,17), и в конце II века (Ириней) это становится господствующей практи­-

129

кой, а вместе с этим исчезает и сословие само­стоятельных церковных учителей, которые за­нимают еще такое высокое место в Дидахе (начало I века). Лишение мирян права церков­ного проповедания настолько утверждается в Церкви, что позднее оно узаконяется отцами VI всел. собора (прав. 64, которое запрещает мирянам публичное (διδάσκαν) т.е. церковное проповедание), хотя и оно допустимо, как мы знаем, с разрешения и благословения церков­ной власти. Но если миряне не имеют власти церковного, т.е. богослужебного, проповедания, как и активного участия в совершении священ­нодействия, во время которого слово пропове­дуется, то от них этим не отнимается права прицерковного, вне богослужебного, а уже тем более внецерковного проповедания. И во всяком случае, кроме богослужебного пропо­ведания, известные ограничения в учительстве мирян вводились по соображениям дисципли­нарно-практическим, но отнюдь не харизмати­ческим, не в силу несовместимости его со зва­нием мирянина. В Церкви нет места немоте, безгласию и слепому послушанию, ибо говорит апостол: «стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь игу рабства» (Гал. 5).

Но если так обстоит дело даже в от­ношении к церковному учительству, то тем бо­лее у мирян не может быть отнято право богословствования и научного исследования вопро­-

130

сов христианства, а таковое в наши дни есть, силою вещей, и учительство. Свобода его может быть введена в известные границы, блюдомые иерархией, однако она не может и не должна быть отнята. Богословская мысль есть само­сознание Церкви, она есть ее дыхание, которое не может быть остановлено. Помимо общего помазания христиан Духом Божиим, не надо забывать, может быть и нарочитое избранни­чество, которое древле называлось пророческим служением, а ныне, если и не называется так — по известной робости, а также и трудности его распознавания и вытекающей отсюда в отдель­ных случаях спорности, — но, конечно, не оску­девает в Церкви. (Теперь выражение «пророки» и «пророчество» стали больше литературным эпитетом, нежели выражением религиозного убеждения о том, что пророчество не иссякло и не должно иссякнуть в Церкви.) Апостол прямо возбраняет уничижать пророчество и угашать дух (Фесс. 5,19-20). Но дух дышит, где хочет, и пророческий дар духа не связан с иерархическим служением (хотя может и с ним соединяться). Конечно, различение духов и опо­знание истинного пророчествования является труднейшим делом для Церкви, при котором всегда угрожает возможная ошибка (почему и извещает апостол: «все испытывайте, добро­го держитесь» (I Фесс. 5, 21). Однако он же предостерегает и от угашения духа, которое является последствием формального запреще-

131

­ния для мирян свободного богословствования. Последнее не может быть несвободным, оставаясь искренним: свобода здесь означает не свободомыслие, в котором просто игнорируется учение церковного предания и, вообще, воцаря­ется своеволие, но искреннее, личное вдохно­вение и вживание в то, что кристаллизовано в учении церкви, стремление осуществить цер­ковный опыт и опыт личной мысли и чувства. Так это есть и по существу, ибо церковное предание есть вместе с тем и личный опыт, ко­торый осуществляется в личностях. И эта об­ласть свободного церковного вдохновения, так же как и научного изучения, есть преимущест­венно область «пророчества» в современном смысле этого слова. И она, конечно, не может быть ограничена только иерархией (хотя она в священстве имеет и свои особые источники ведения и вдохновения, как и особый опыт, не­доступный мирянам). Эта область принадлежит всему христианскому миру, и о нем сохраняет силу слово пророка Моисея: «о если бы все были пророками в народе Божием» (Числ. 11, 29). Но это и значит, чтобы все учительство­вали, друг друга назидая, по слову апостола (I Фесс. 5,11). Таким образом, разделение Церкви на учащую и учимую не имеет такого смысла, чтобы им отменялось всеобщее учительство хри­стиан в меру духовного возраста каждого. Оно должно быть понято в смысле лишь извечных преимуществ, принадлежащих иерархии как та-

132

ковой, во-первых, в церковном проповедании, а во-вторых, в особой авторитетности ее церков­ного учительства и блюдения над общим учительством церкви. Как же определяется это последнее? Ответ на этот вопрос может быть дан лишь в связи с учением об органе цер­ковной непогрешительности.