Православие и инославие

На основании всего вышесказаного мож­но установить, как определяется отношение Православия к другим христианским исповеда­ниям. Прежде всего, Православие сознает себя истинною Церковью, находящейся в обладании полноты и чистоты церковной истины в Духе Святом. Отсюда вытекает основное его отно­шение ко всем другим исповеданиям, как от­коловшимся — непосредственно или посред­ственно — от церковного единства: оно может стремиться лишь к одному — оправославить весь христианский мир так, чтобы все испове­дания влились в единое русло вселенского пра­вославия. Это не есть дух прозелитизма или империализма, это есть сама логика вещей, ибо истина едина, и она не может мерить себя полуистинами. И это не означает и горделивого надмения, потому что хранение истины вверя­ется не по заслугам, но по избранию, и история избранного народа, так же как и Православия, достаточно показывает, как мало достойны его могут быть эти хранители. Но истина неумо­лима и непреклонна, и она не терпит компро­-

391

миссов. Однако, как же понимается это оправославление всего христианского мира? Есть ли это, прежде всего, вступление в определенную церковную организацию, завоевание церковного империализма, как это с неизбежностью оказы­вается для Церкви римско-католической? Но в Православии даже и нет такой единой церков­ной организации, к которой можно было бы присоединиться, ибо оно представляет систему автокефальных поместных церквей, находящих­ся в связи между собою. Разумеется, единич­ные присоединения к православию чрез вступ­ление в одну из поместных церквей всегда бы­вали и бывают, но этим не решается вопрос о взаимоотношении церковных общин или испо­веданий. Последний мог бы быть разрешен лишь через то, что эти общины, сохраняя свои исторические, национальные и местные черты, чрез приближение к Православию в учении и жизни, оказывались бы способны вступить в единство вселенской Церкви в качестве одной из автономных или автокефальных церквей. Это внешнее присоединение к Православию предполагает, конечно, и наличие внутреннего к тому движения. Основанием же для такого движения является то, что все церковные об­щины, как бы далеко они не разошлись на своем церковном пути, сохраняют в себе зна­чительную часть вселенского предания и, сле­довательно, причастности к Православию. Все они имеют зерно Православия. И этот дух Пра­-

392

вославия, живущий во вселенской Церкви, в очах Божиих более явен, чем в очах человече­ских, прежде всего уже потому, что все христи­ане, прошедшие св. крещение, суть христиане, следовательно, православные, ибо Православие содержит в себе и широкий внешний круг, как бы двор церковный, и узкий круг, — храм и святая святых. И Православие стремится не подчинить, но вразумить, вразумляет же, поми­мо прямых человеческих усилий, Дух Божий, живущий в Церкви. В этом пункте существует коренное различие между римским католичест­вом и вселенским Православием. Для первого присоединение есть, прежде всего, подчинение власти папы, простирающейся на весь хрис­тианский мир («omnis creatura»). Для Правосла­вия же совсем не существует вопроса о внешнем подчинении, а если и возникает, то либо при разрешении вопроса о каноническом устройст­ве вновь вступающей во вселенское единство общины, либо вследствие властолюбивых при­тязаний какой-либо поместной Церкви, чему не мало было примеров в истории. Поэтому идеал «соединения церквей», как он предносится современному человечеству, вполне осущест­вляется этим вступлением их в Православие, в том именно случае, когда оно совершается не на minimum’е но на maximum’e общего достояния. Выделение абстрактного минимума, относитель­но которого согласны все церковные общества, конечно не способно привести к единению,

393

хотя и может составить первый шаг на этом пути. И только взаимное сближение их между собою в вероучении и жизни в максимальной степени способно привести христианский мир к действительному единению. Но этот максимум и есть Православие. Он не может быть какой-то компромиссной амальгамой, своего рода рели­гиозным эсперанто. Еще менее он может быть безразличием ко всем догматическим вопросам. Он не может быть и чем-то новым в истории Церкви хотя бы уже потому, что в таком случае вся предыдущая жизнь Церкви оказалась бы ошибкой, недоразумением, небытием. Пра­вославие есть внутренний путь и внутрен­няя необходимость для вселенской Церкви на пути к единению, ибо только в нем как в ис­тине, находят для себя ответ, удовлетворение и завершение отдельные вопрошания и недора­зумения всех христианских исповеданий. Пра­вославие вовсе не есть вероисповедание, как одно из вероисповеданий, — таковым де­лает его история, вследствие разделения, — оно есть сама Церковь в истине своей; даже можно прибавить, что, становясь лишь вероис­поведанием, оно не проявляет себя во всей вселенской силе и славе своей, скрывается как бы в катакомбах. И этот процесс восстановле­ния вселенского православия сам собою совер­шается неудержимо в мире на наших глазах, по мере того как прекращается стремление к сектантскому обособлению, и в меру того как

394

вселенский дух торжествует над сектантским фарисеизмом. Это делается совсем не в силу прозелитизма Православия, которого в нем вооб­ще нет и для которого в современном историче­ском православии, может быть, и не нашлось бы достаточных сил. Не люди, а Дух Божий — мо­жет быть, даже вопреки человеческой немощи и ограниченности — ведет народы к Православию. В самом деле, что является основным явлением духовной жизни современного христианского мира? Стремление к вселенской Церкви, к всеобщему единению. Но это единение может быть осуществляемо лишь на двух путях: пра­вославной соборности и авторитарной властно­сти католической церковной монархии. Однако можно уверенно сказать, что каковы бы ни были отдельные успехи и завоевания католицизма в настоящем и в ближайшем будущем (кото­рые, к тому же, среди малокультурных народов востока объясняются не только религиозными мотивами, но и культурным превосходством католичества), однако можно сказать, что по­корение христианского мира папизму есть за­дача в наше время совершенно безнадежная, она могла бы стать осуществимой только как явление духовной реакции и упадка. Мир не станет католическим, и наоборот, можно наблю­дать, что католичество как папизм, ока­зывается все более изолированным в христиан­ском мире (это стало особенно наглядным после Лозаннской конференции и энциклики

395

папы Пия XI Mortalium animos). Однако даже само католичество вовсе не есть только папизм, и вообще им не исчерпывается. Скорее можно сказать наоборот, что Ватиканская монархия есть как бы раковина или внешняя оболочка, под которой живет церковное тело. И как ни глубоко проникли в это тело яды этатизма, юридизма, вообще папизма, особенно в новей­шее время, но живой организм Церкви неиз­менно вырабатывает и противоядия. И в са­мом католичестве, наряду с торжествующим папизмом (пока, конечно, это торжество не сме­нится в истории новыми поражениями) подпочвенно живет иное соборное сознание вселен­ской Церкви, которое естественно стремится к иному внутреннему единству. Об этом свидетель­ствует, прежде всего, вся живая святость, при­сутствующая в католичестве, конечно, не в силу папизма, но, несмотря на него, а иногда и вопреки ему. Об этом свидетельствуют чисто религиозные движения в католичестве, как ли­тургическое среди бенедиктинцев и униональное, получившее выражение в Priore d’Amay. Вообще многое из духа древней Церкви, здесь живущее, не может здесь проявиться во вне вследствие сковывающей дисциплины. Гораздо очевиднее это же можно видеть в протестант­ском мире. Стокгольм и Лозанна — эти два имени достаточно символизируют движение к объединению, начавшееся в христианском мире, и оно уже дает свои плоды. Но это движение су-

396

­щественного пересмотра и проверки христианскими общинами своего церковного до­стояния влечет неудержимо, силою вещей, к углублению в церковное предание и, тем самым, к неприметному вначале возвращению к Право­славию. Но оно становится уже приметным в передовых движениях протестантского мира, ко­торые называют себя «Hochkirchliche Bewegung». Здесь, чрез стремление к восстановлению полноты церковного предания, с освобож­дением от уклонов средневекового католициз­ма, связанных с системою папизма, получается уже теперь значительное приближение к пра­вославию, хотя, конечно, решительным шагом, быть может, еще не близким, было бы дейст­вительное восстановление благодатного священ­ства апостольского преемства чрез рукополо­жение от православной иерархии. Особое место в этом движении занимает епископаль­ная церковь — англиканская, американская и других стран. Не касаясь вопроса о действитель­ности англиканских ординаций, который имеет не догматическое, а только каноническое зна­чение, и в этом смысле может быть разрешен для Православия лишь достаточно авторитет­ным органом церковной власти, епископальная церковь во всем протестантском мире ближе всего стоит к Православию и непрестанно раз­вивается в эту сторону, от протестантизма к православию. При наличии различных тен­денций в англиканстве, все большее значение

397

получает движение так называемых англо-католиков, которые непрерывно идут к восстановлению древнего предания и чрез то вливаются в русло Православия (передовым отрядом этого сближения являются англо-рус­ские студенческие конференции, устрояемые в последние годы английским и русским хри­стианским студенческим движением). Можно надеяться, что воссоединение Православия и англо-американских епископальных церквей есть дело не столь уже далекого будущего и что это будет поворотным пунктом в истории восстановления утерянного церковного единст­ва, «мира востока и запада».

Православная Церковь принимает участие в современном интер-конфессиональном «эку­меническом» движении, в отличие от католи­ческой. Почему такое различие в отношении к нему между обеими частями разделившейся Церкви? Участие Православия в этом движении, конечно, отнюдь не может означать, чтобы оно могло в чем-либо отказаться от своего преда­ния или пойти на компромисс, даже его пере­смотр (хотя общение с инославием способно и для самого Православия помогать полноте и широте его уразумения). Православие присутст­вует здесь для свидетельства истины. Хотя кон­ференции не являются соборами, но они суть предварительная ступень к нему, соборование, и нет причин, почему бы Православию укло­няться от этого. Напротив, любовь церковная

398

повелевает свидетельствовать о своей вере, по слову апостола «для всех быть всеми» (I Кор. 9, 22), дабы некоторых спасти. Православие не отгорожено от всего христианского мира стеною папизма. Для католиков возможность соборо­вания определяется предварительным призна­нием (или же хотя бы допущением возмож­ности признания) папской власти, но это препятствие совершенно отсутствует для Пра­вославия, которое может, поэтому, свободно и искренно общаться со всем христианским миром, оставаясь самим собою. Однако оно уповает не на эти человеческие усилия и не на миссионер­скую ревность отдельных деятелей Правосла­вия, но на силу Духа Божия, живущего в Церк­ви и ведущего народы к церковному единству. Но это единство может быть найдено лишь в Православии. Народы ныне ищут правосла­вия, часто того не ведая, и — обретут его, ибо сказано: ищите и обрящете.

399