Предварительныя разсужденія о каѳолической вѣрѣ. Что такое грѣхъ? Что такое наказаніе за грѣхъ? Грѣхи естественные. Почему церковь называется каѳолическою.

О томъ, что въ естественныхъ предметахъ для насъ не ясно,—а это, какъ мы думаемъ, произведено всемогущимъ Художникомъ Богомъ,—говорить надобно не утвердительно, а съ разслѣдованіемъ, особенно въ тѣхъ книгахъ, которыя рекомендуетъ намъ Божественный авторитетъ, гдѣ человѣку, необдуманно утверждающему нетвердое и сомнительное мнѣніе, трудно избѣжать обвиненія въ святотатствѣ; но, съ другой стороны, и пытливость въ изслѣдованіи не должна заходить за предѣлы, указываемые каѳолическою вѣрою. А такъ какъ многіе еретики имѣютъ обыкновеніе изъяснять Божественное писаніе по собственному разумѣнію, съ ученіемъ каѳолической вѣры несогласному, то, прежде изъясненія самой книги [Бытія], считаемъ нужнымъ изложить вкратцѣ каѳолическую вѣру.

Она заключается въ слѣдующемъ. Всемогущій Богъ Отецъ создалъ и устроилъ всю тварь чрезъ Своего единороднаго Сына, т. е. Свою, единосущную и совѣчную Себѣ, Премудрость и Силу вмѣстѣ съ Духомъ Святымъ, также единосущнымъ и совѣчнымъ Себѣ. Такимъ образомъ, каѳолическое ученіе внушаетъ намъ именовать сію Троицу единымъ Богомъ и вѣровать, что Онъ создалъ и сотворилъ все существующее, насколько оно существуетъ; такъ что всякая тварь, какъ разумная, такъ и тѣлесная, или, выражаясь короче согласно со словами Божественныхъ писаній, какъ видимая, такъ и невидимая, создана не изъ Божественной природы, а Богомъ изъ ничего, и что въ ней нѣтъ ничего, относящагося къ Троицѣ, кромѣ того развѣ, что ее создала Троица,—что она сотворена. Поэтому говорить или вѣровать надлежитъ такъ, что вся тварь ни единосущна, ни совѣчна Богу.

Съ другой стороны, все созданное Богомъ добро зѣло, зло же не есть нѣчто натуральное, а все, называемое зломъ, есть или грѣхъ или наказаніе за грѣхъ. Да и самый грѣхъ естъ не что иное, какъ только порочная наклонность нашей свободной воли, когда мы склоняемся къ тому, чтò воспрещаетъ праведность и воздержаться отъ чего—дѣло нашей свободы, т. е. грѣхъ заключается не въ самыхъ этихъ вещахъ, а въ незаконномъ пользованіи ими. Законное же пользованіе вещами состоитъ въ томъ, чтобы душа пребывала въ законѣ Божіемъ и подчинена была съ полнѣйшею любовію одному Богу, и чтобы остальнымъ всѣмъ, ей подчиненнымъ, управляла безъ страсти и похоти, т. е. по заповѣди Божіей: ибо въ такомъ случаѣ она управлять будетъ безъ затрудненія и злололучія, а, напротивъ, съ величайшею легкостію и блаженствомъ.

Это именно состояніе, когда душа терзается тварями, ей не покоряющимися, когда она и сама не покоряется Богу, и составляетъ наказаніе за грѣхъ: когда она была покорна Богу, покорялась ей и тварь. Такимъ образомъ, огонь не есть зло, потому что представляетъ собою твореніе Божіе, но онъ жжетъ

наше немощное существо вслѣдствіе грѣха. Грѣхи, которые совершаются нами предъ Божественнымъ милосердіемъ необходимо, послѣ того, какъ вслѣдствіе грѣха своей свободной воли мы впали въ настоящее состояніе, называются естественными грѣхами.

Но человѣкъ обновленъ чрезъ Іисуса Христа, Господа нашего, когда Сама неизреченная и непреложная Премудрость Божія благоволила воспринять полнаго и совершеннаго человѣка и родиться отъ Духа Святаго и Маріи Дѣвы, быть распятымъ, погребеннымъ, воскреснуть и вознестись на небо; что уже совершилось,—вновь придти въ концѣ вѣковъ, чтобы судить живыхъ и мертвыхъ и воскресить во плоти; чтò проповѣдуется какъ еще имѣющее совершиться. Вѣрующимъ во Христа данъ Духъ Святый. Имъ основана матерь-церковь, называемая каѳолическою потому, что она совершенна въ цѣлой общности своихъ членовъ (universaliter) и не заключена ни въ комъ изъ нихъ (in nullo) и что распространена по всему міру. Кающимся отпускаются всѣ прежніе грѣхи и обѣщается вѣчная жизнь и царство небесное.

Глава II.

Способы изъясненія Закона. Исторія. Аллегорія. Аналогія. Этимологія.

Согласно съ этою вѣрою и нужно смотрѣть на то, чтò къ книгѣ [Бытія] можетъ подлежать испытанію и изслѣдованію.—Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю (Быт. I, 1). Нѣкоторыми толкователями Писаній рекомендуются четыре способа изъясненія Закона, названія которыхъ могутъ быть приведены по-гречески, а опредѣлены и разъяснены по-латыни, именно—историческій, аллегорическій, аналогическій и этіологическій,—историческій, когда припоминается какое-либо божественное или человѣческое дѣйствіе, аллегорическій, когда изреченія понимаются иносказательно, аналогическій, когда указывается согласіе

ветхаго и новаго завѣтовъ, этіологическій, когда приводятся причины словъ и дѣйствій.

Глава III.

Объясняется 1 стихъ Бытія.

Итакъ, слова: въ началѣ сотвори Богъ небо и землю могутъ быть предметомъ изслѣдованія съ слѣдующихъ сторонъ: надобно ли понимать ихъ только въ смыслѣ историческомъ, или же они означаютъ что-либо и иносказательно, какъ они согласны съ Евангеліемъ и по какой причинѣ книга [Бытія] такъ начинается. Въ историческомъ, далѣе, смыслѣ возможенъ вопросъ, чтó значитъ въ началѣ, т. е. въ началѣ-ли времени, или въ Началѣ—въ самой Премудрости Божіей, потому что и Самъ Сынъ Божій назвалъ Себя началомъ, когда ему было сказано: Ты кто еси? и рече имъ: Начатокъ, яко и глаголю вамъ (Іоан. VIII, 25). Ибо есть Начало безначальное и Начало отъ другаго Начала. Начало безначальное—одинъ только Отецъ, почему мы и вѣруемъ, что все [произошло] отъ одного начала. Сынъ же есть начало въ томъ смыслѣ, что Онъ отъ Отца. Даже и первая разумная тварь можетъ быть названа началомъ того, чему въ твореніи Божіемъ она служитъ главою. Въ самомъ дѣлѣ, такъ какъ начало правильно называется главою, то въ своемъ постепенно восходящемъ исчисленіи апостолъ не назвалъ жены главою кого-нибудь; ибо мужа онъ назвалъ главою жены, Христа—главою мужа и, наконецъ, Бога—главою Христа (1 Коринѳ. XI, 3): такимъ образомъ тварь подчинена Творцу.

Или не потому-ли сказано: въ началѣ, что то было первое твореніе? Но развѣ въ ряду твореній небо и земля могли быть созданными во-первыхъ, если первоначально созданы Ангелы и всѣ разумныя Силы? Ибо и Ангеловъ мы должны считать сотворенными Богомъ, такъ какъ въ 148 псалмѣ пророкъ перечисляетъ и Ангеловъ, когда говоритъ: Той рече, и быша,

100

Той повелѣ, и создашася (Пс. CXLVIII, 5). Но если первоначально сотворены Ангелы, то можно спросить, созданы-ли они во времени, или прежде всякаго времени, или въ началѣ времени? Если они созданы во времени, то, значитъ, было уже время, прежде чѣмъ Ангелы сотворены; а такъ какъ и самое время есть тварь, то является необходимость допустить нѣчто раньше, чѣмъ созданы Ангелы. Если же мы скажемъ, что они созданы въ началѣ времени, такъ что вмѣстѣ съ ними началось и самое время, то должны будемъ назвать ложнымъ мнѣніе нѣкоторыхъ, что время началось вмѣстѣ съ небомъ и землею.

Если же Ангелы созданы раньше времени, то надобно спросить, какъ это мирится съ дальнѣйшими словами: И рече Богъ: да будутъ свѣтила на тверди небеснѣй, освѣщати землю и разлучати между днемъ и между нощію, и да будутъ во знаменія, и во времена, и во дни, и въ лѣта? Изъ этихъ словъ, повидимому, явствуетъ, что время началось тогда, когда небо и небесныя свѣтила начали двигаться по опредѣленному для нихъ пути; а если такъ, то какъ же могли быть дни раньше, чѣмъ началось время, если время получило начало отъ движенія свѣтилъ, которыя, сказано, созданы въ четвертый день? Или, быть можетъ, распорядокъ тѣхъ дней введенъ примѣнительно къ человѣческой слабости, по закону повѣствованія, чтобы простою рѣчью дать людямъ понятіе о возвышенныхъ предметахъ, потому что и самая рѣчь повѣствователя не возможна безъ чего-либо перваго, средняго и послѣдняго? Или же, чтобы были свѣтила, не сказано-ли о тѣхъ временахъ, которыя люди измѣряютъ преемственностію въ тѣлесномъ движеніи? Ибо если бы не было никакого тѣлеснаго движенія, то не было бы никакого и времени; что, впрочемъ, и само по себѣ для людей очень понятно. Но если мы съ этимъ согласимся, то должны будемъ спросить, можетъ-ли быть время помимо движенія тѣлъ, въ движеніи безтѣлесной твари, какова душа или даже и умъ, который, безъ всякаго сомнѣнія, при

101

мышленіи движется, и въ этомъ движеніи одно имѣетъ раньше, а другое позже, чтò не мыслимо безъ протяженія времени? А если мы это допустимъ, то вмѣстѣ съ тѣмъ допустимъ и мысль, что было время и раньше неба и земли, если раньше неба и земли были созданы Ангелы. Ибо тогда была уже тварь, которая проводила время въ безтѣлесныхъ движеніяхъ. И ошибки не будетъ, если мы допустимъ, что рядомъ съ этою тварью существуетъ время, какъ существуетъ оно въ нашей душѣ, которая привыкла къ тѣлеснымъ движеніямъ, благодаря тѣлеснымъ чувствамъ. А можетъ быть, въ главенствующихъ и наивысшихъ тваряхъ и нѣтъ его. Но какъ бы то ни было (это предметъ весьма таинственный и для человѣческой мысли недоступный), а мы должны вѣрою принимать, хотя это и превышаетъ мѣру нашего мышленія, что всякая тварь имѣетъ начало и что и самое время есть твореніе, а потому и оно имѣетъ начало и отнюдь не совѣчно Творцу.

Можно даже думать, что небо и земля поставлены здѣсь вмѣсто всей вообще твари, такъ что небомъ названы и эта видимая эѳирная твердь и та невидимая тварь высшихъ Силъ, а землею—низшая часть міра, съ населяющими ее одушевленными существами. Или же небомъ не названа-ли вся высшая и невидимая тварь, а землею все видимое, такъ что и въ этомъ значеніи слова: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю можно понимать о всей твари? И быть можетъ, не непристойно, въ сравненіи съ невидимою тварью, все видимое называется землею, чтобы и та, въ свою очередь, называлась именемъ неба. Поэтому и невидимая душа, когда она отягощается любовью къ видимымъ предметамъ и надмевается пріобрѣтеніемъ ихъ, называется также землею, какъ написано: Почто гордится земля и пепелъ (Сирах. X, 9)?

Но можно спросить, въ опредѣленномъ-ли и стройномъ видѣ все названо небомъ и землею, или же именемъ неба и земли названа самая, на первыхъ порахъ безформенная, міровая матерія, которая неизреченнымъ образомъ, по повелѣнію Божію,

102

размѣщена потомъ въ настоящія, съ опредѣленнымъ видомъ и формой, природы? Ибо хотя мы и читаемъ въ Писаніи: Ты сотворилъ міръ отъ безобразнаго вещества (Премудр. XI, 18), однако не можемъ сказать, что и самая матерія, какого бы рода она ни была, создана не Тѣмъ, отъ Кого, какъ мы признаемъ и вѣруемъ, произошло все; такъ что устроеніе и приведеніе каждой отдѣльной вещи въ опредѣленный и стройный видъ называется міромъ; самая же матерія названа небомъ и землею, какъ бы сѣменемъ неба и земли: то были небо и земля въ безпорядочномъ и смѣшанномъ видѣ, въ состояніи удобномъ къ воспринятію формъ отъ Художника Бога.—Доселѣ мы должны были вести изслѣдованіе по поводу словъ: въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, ибо ничего о нихъ не слѣдовало утверждать необдуманно.

Глава IV.

Объясняется 2 и 3 стихи Бытія. Бездна. Четыре элемента. Подобія о Духѣ надъ водами.

Земля же бѣ невидима и неустроена, и тьма верху бездны, и Духъ Божій ношашеся верху воды.—Еретики (манихеи), возстающіе противъ В. Завѣта, по поводу этого мѣста пускаютъ въ ходъ, обыкновенно, клевету, говоря: „Какимъ образомъ въ началѣ Богъ создалъ небо и землю, если земля уже была“? Такъ говорятъ они, не понимая, что слова эти прибавлены для объясненія того, какова была земля, о которой уже сказано, что Богъ сотвори небо и землю? Такимъ образомъ, понимать это слѣдуетъ такъ: Богъ въ началѣ создалъ небо и землю; но эта земля, Богомъ созданная, была невидима и неустроена, пока Имъ же Самимъ не была разграничена и приведена изъ смѣшенія въ опредѣленный порядокъ вещей. Или же не лучше-ли понимать такъ, что въ этомъ стихѣ снова упоминается та же матерія, которая выше названа небомъ и землею, такъ что смыслъ будетъ такой: въ началѣ сотворилъ Богъ небо и

103

землю, но то, что названо небомъ и землею, была земля невидимая и неустроенная, и тьма [была] вверху бездны; т. е. то, что названо небомъ и землею, было нѣкоторою смѣшанною матеріей, изъ которой, по выдѣленіи изъ нея элементовъ и принятіи ими формы, образовался міръ, состоящій изъ двухъ самыхъ большихъ частей, неба и земли? Это смѣшеніе матеріи могло быть приближено къ простому пониманію подъ такими только чертами, когда земля названа невидимой, неустроенной, т. е. не приведенной еще въ порядокъ, или не приготовленной, и [когда сказано, что] была тьма вверху бездны, т. е. надъ этою безпредѣльною глубиной. А эта глубина, въ свою очередь, быть можетъ, поименована потому, что ничья мысль не можетъ понять ея, по причинѣ самой ея безформенности.

И тьма верху бездны.—Была-ли бездна внизу, а тьма вверху, какъ будто бы уже существовала раздѣльность пространства? Или же, такъ какъ еще продолжается описаніе смѣшенія матеріи, что и по-гречески называется χάος, то не потому-ли сказано: И тьма верху бездны, что не было свѣта, который если бы былъ, то, конечно, былъ бы вверху, потому что онъ тоньше, и освѣщалъ бы, что находилось ниже его? И въ самомъ дѣлѣ, кто разсудитъ внимательно, что такое тьма, тотъ найдетъ ее ничѣмъ инымъ, какъ отсутствіемъ свѣта. Такимъ образомъ слова: И тьма бысть верху бездны равносильны словамъ: „Надъ бездною не было свѣта“. По этой причинѣ та матерія, которая дальнѣйшимъ дѣйствіемъ Божіимъ распредѣляется въ опредѣленныя формы вещей, названа невидимою и неустроенною землею и лишенною свѣта глубиною, будучи раньше названа именемъ неба и земли, какъ бы сѣменемъ неба и земли, какъ уже сказано выше; если только, впрочемъ, подъ именемъ неба и земли писатель не хотѣлъ сначала обозначить вселенную, чтобы потомъ, когда уже разъяснена матерія, перейти къ изслѣдованію частей міра.

И Духъ Божій ношашеся верху воды.—Писатель не говорилъ раньше, что воду Богъ создалъ, и однакожъ ни въ

104

какомъ случаѣ не слѣдуетъ думать, что Богъ не сотворилъ воды и что она уже существовала прежде, чѣмъ Онъ создалъ что-либо. Ибо, какъ говоритъ Апостолъ, Онъ Тотъ, отъ Кого все, чрезъ Кого все и въ Комъ все (Римл. XI, 36). Слѣдовательно, и воду Богъ сотворилъ, и думать иначе—великое заблужденіе. Но почему же не сказано, что Богъ сотворилъ воду? Не захотѣлъ-ли [здѣсь] писатель назвать еще и водою ту самую матерію, которую онъ раньше называлъ то небомъ и землею, то невидимою и неустроенною землею, то бездною? Въ самомъ дѣлѣ, почему бы не назваться ей и водою, если она могла быть названа землею, когда [въ сущности] она не была еще не разграниченной и сформированной водою, ни землей, ни чѣмъ-либо другимъ? И, можетъ быть, сперва она названа небомъ и землею, затѣмъ невидимою и неустроенною землею и лишенною свѣта бездною, а наконецъ и водою съ тою цѣлію, чтобы сначала именемъ неба и земли обозначить матерію всей вселенной, для которой она создана совершенно изъ ничего; затѣмъ, именемъ невидимой и неустроенной земли и бездны дать понятіе о безформенности, потому что въ ряду всѣхъ элементовъ земля наиболѣе безформенна и наименѣе свѣтла, чѣмъ остальные; наконецъ, именемъ воды обозначить матерію, подлежащую дѣйствію Творца, ибо вода подвижнѣе земли, и потому подлежащая дѣйствію Творца матерія, въ виду легкости обработки и большей подвижности, должна быть названа скорѣе водою, чѣмъ землею.

И хотя воздухъ подвижнѣе воды, а эѳиръ не безъ основанія считается и ощущается еще подвижнѣе, чѣмъ даже воздухъ; однако назвать матерію именемъ воздуха или эѳира было бы менѣе удобно. Ибо воздухъ и эѳиръ считаются болѣе элементами, имѣющими способность производить дѣйствіе, земля же и вода только имѣющими способность принимать дѣйствіе. Если это не ясно,—полагаю, что совершенно очевидно то по крайней мѣрѣ, что вѣтеръ приводитъ въ движеніе воду и нѣкоторые земные предметы, а вѣтеръ есть движущійся и какъ бы волнующійся воздухъ. Отсюда, такъ какъ очевидно, что воздухъ дви-

105

жетъ воду, но не ясно, отъ какой причины онъ движется самъ, чтобы быть вѣтромъ: то кто же станетъ сомнѣваться, что матеріи приличнѣе называться именемъ воды, потому что вода приводится въ движеніе, чѣмъ—именемъ воздуха, который приводитъ ее въ движеніе? Но двигаться значитъ претерпѣвать дѣйствіе, а двигать—производить дѣйствіе. Къ этому присоединить надобно и то еще, что все, раждаемое землею, орошаютъ водою, чтобы оно могло взойти и вырости; такъ что и въ самыхъ этихъ порожденіяхъ, повидимому, движется собственно та же вода. Отсюда, матерію приличнѣе назвать именемъ воды, такъ какъ, покорная дѣйствію Творца, она въ этомъ случаѣ обозначалась бы этимъ именемъ за свою подвижность и круговращеніе въ каждомъ раждающемся тѣлѣ, чѣмъ—именемъ воздуха, въ которомъ можетъ примѣчаться одна только подвижность, но отсутствуютъ другія (свойства), сильнѣе отличающія матерію; такъ что смыслъ всѣхъ словъ будетъ такой: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, т. е. матерію, которая могла бы получить форму неба и земли; эта матерія—земля бѣ невидима и неустроена, то есть была безформенною и лишенною свѣта бездною, которая, въ виду того, что должна была подлежать дѣйствію Творца, за эту свою послушность творческому дѣйствію названа также водою.

Итакъ, въ такомъ значеніи матеріи указаны, прежде всего, ея назначеніе, т. е. для чего она создана, во-вторыхъ, ея безформенность, въ-третьихъ, ея служебность и подчиненность Творцу. Поэтому на первомъ мѣстѣ [поставляются] небо и земля, ибо ради нихъ и создана матерія; на второмъ невидимая и неустроенная земля и тьма вверху бездны, т. е. лишенная свѣта безформенность, почему земля и названа невидимою; на третьемъ вода, покорная духу въ воспринятіи извѣстнаго вида и формъ, почему надъ водою и носился Духъ Божій, чтобы подъ духомъ мы разумѣли творящаго, а подъ водою—то, изъ чего надлежало творить, т. е. способную къ образованію матерію. Ибо когда мы называемъ эти три имени одного предмета, міровую матерію,

106

безформенную матерію и матерію, способную къ образованію, то къ первому совершенно приложимы небо и земля, ко второму—смѣшеніе, бездна, тьма, къ третьему—удобопокорность (cedendi facilitas), надъ которою уже носится духъ Творца, чтобы начать дѣло творенія.

И Духъ Божій ношашеся верху воды.—Носился не такъ, какъ масло по водѣ или вода по землѣ, т. е. какъ бы содержался (въ водѣ), но,—если ужъ надобно брать для этого примѣры изъ видимой природы,—такъ, какъ носится свѣтъ солнца или луны надъ тѣми предметами, которые онъ освѣщаетъ на землѣ: онъ не содержится въ этихъ предметахъ, а носится надъ ними, самъ заключаясь въ небѣ. Съ другой стороны, не слѣдуетъ думать, что Духъ Божій носился надъ матеріей какъ бы въ предѣлахъ пространства; но [носился Онъ] нѣкоею дѣйствующею и образующею силою, чтобы то, надъ чѣмъ Онъ носился, получало жизнь и образованіе, подобно тому, какъ носится воля художника надъ деревомъ, или надъ всякимъ другимъ предметомъ, подлежащимъ обработкѣ, или даже надъ тѣлесными его органами, которые онъ направляетъ къ работѣ. И это подобіе, хотя оно возвышеннѣе всякаго тѣла, однако не достаточно и почти ничтожно для пониманія ношенія Духа Божія надъ подлежавшею Его дѣйствію міровою матеріею; но въ ряду предметовъ, которые доступны пониманію людей, мы не находимъ болѣе яснаго и близкаго подобія тому, о чемъ говоримъ. Поэтому въ разсужденіяхъ подобнаго рода всего лучше держаться заповѣди Писанія: Славяще Господа, возносите Его, елико аще можете, превзыдетъ бо и еще (Сирах. XLIII, 33). Такъ слѣдуетъ и намъ сказать, если въ этомъ мѣстѣ разумѣется Духъ Божій, Духъ Святый, Котораго мы чтимъ въ неизреченной и непреложной Троицѣ.

Но [слова: И Духъ Божій ношашеся верху воды] можно понимать и иначе, разумѣя подъ Духомъ Божіимъ тварное жизненное начало (vitalem cruaturam), которымъ держится и движется весь настоящій видимый міръ и все тѣлесное,—на-

107

чало, которому всемогущій Богъ сообщилъ нѣкую силу—быть Ему орудіемъ въ произведеніи всего, что рождается. Такъ какъ этотъ духъ лучше всякаго эѳирнаго тѣла, потому что всякая невидимая тварь превосходитъ тварь видимую: то не будетъ несообразности, если мы назовемъ его духомъ Божіимъ. Ибо что не Божье въ ряду созданнаго Богомъ, когда даже о самой землѣ сказано: Господня земля и исполненіе ея (Пс. XXIII, 1), и обо всемъ вообще написано: Яко твоя суть вся, Владыко душелюбче (Прем. XI, 27)? Но такъ Духъ Божій можетъ быть понимаемъ въ такомъ только случаѣ, если слова: въ началѣ сотвори Богъ небо и землю будемъ разумѣть, какъ слова, сказанныя только о видимой твари, именно такъ, что надъ матеріею видимыхъ предметовъ въ началѣ ихъ образованія носился невидимый духъ, который однако самъ былъ тварью, т. е. не Богомъ, а созданною и поставленною отъ Бога природою. Но если всѣ твари, т. е. и разумную, и душевную, и тѣлесную считать матеріею, обозначаемою словомъ вода, то въ данномъ мѣстѣ подъ Духомъ Божіимъ никоимъ образомъ нельзя понимать чего-либо другого, кромѣ того непреложнаго и Святаго Духа, который носился надъ матеріею всѣхъ, созданныхъ Богомъ, вещей.

Можетъ объ этомъ духѣ возникнуть еще и третье мнѣніе, именно, что подъ именемъ духа сдѣлано указаніе на элементъ воздуха, и что, такимъ образомъ, обозначены четыре элемента, изъ которыхъ возникъ настоящій видимый міръ, т. е. небо, земля, вода и воздухъ,—обозначены, впрочемъ, не потому, что они уже были разграничены и опредѣлены, а потому, что они въ безформенномъ смѣшеніи матеріи предъуказывалось только ихъ возникновеніе, а само это безформенное смѣшеніе матеріи обозначено именемъ тьмы и бездны.—Но какое бы изъ этихъ мнѣній ни было вѣрнымъ, должно вѣрить, что Богъ есть создатель и Творецъ всего, что произошло, что видимо или невидимо, поскольку это касается самой природы, а не пороковъ, которые противны природѣ, и что нѣтъ рѣшительно ни одной

108

твари, которая бы не отъ Него получила начало и совершенствовалось въ своемъ родѣ и своей сущности.

Глава V.

О стихахъ 3 и 4 Бытія. Троякій свѣтъ—эѳирный, чувственный и разумный. Что такое свѣтъ.

И рече Богъ: да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ.

Не слѣдуетъ думать, что Богъ сказалъ: Да будетъ свѣтъ голосомъ, выпущеннымъ изъ легкихъ, языкомъ или зубами. Такія представленія свойственны плотскимъ людямъ, а мудрствовать по плоти смерть есть (Римл. VIII, 6). Слова сіи: Да будетъ свѣтъ сказаны неизреченнымъ образомъ. Но возможенъ вопросъ, сказано-ли это изреченіе единороднымъ Сыномъ, или же само оно есть Сынъ единородный:… потому что изреченіе это называется Словомъ Божіимъ, которымъ создано все (Іоан. I 1, 3), лишь бы только при этомъ мы далеки были отъ нечестивой мысли, что Слово Божіе—единородный Сынъ есть слово, какъ бы произнесенное голосомъ, подобно тому, какъ это бываетъ у насъ. Слово Божіе, которымъ создано все, не имѣетъ ни начала, ни конца; рожденное безначально, Оно совѣчно Отцу. Поэтому изреченіе: Да будетъ свѣтъ, если оно было начато и прекращено, скорѣе есть слово, сказанное Сыномъ, чѣмъ само есть Сынъ. Впрочемъ, и это непостижимо, и никакой плотскій образъ пусть не проскользаетъ [при этомъ] въ душу и не возмущаетъ благочестиво-духовнаго разума; такъ какъ мнѣніе, что въ природѣ Божіей, взятой въ собственномъ смыслѣ, что-либо имѣетъ начало и конецъ, есть мнѣніе дерзкое и опасное, которое, впрочемъ, по снисхожденію простительно плотскимъ людямъ и малымъ дѣтямъ, да и то не какъ мнѣніе, съ которымъ бы они оставались на будущее время, а какъ мнѣніе, которое со временемъ они оставятъ. Ибо если и говорится, что Богъ что-либо начинаетъ и оканчиваетъ, это нужно понимать такъ, что все такое начинается и оканчивается не въ самой Его природѣ,

109

а въ Его твари, которая удивительнымъ образомъ Ему повинуется.

И рече Богъ: да будетъ свѣтъ.

Тотъ-ли это свѣтъ, который мы видимъ своими тѣлесными глазами, или какой либо сокровенный, который не дано намъ видѣть посредствомъ тѣла? И если онъ свѣтъ сокровенный, то тѣлесный-ли, который, можетъ быть, распространенъ по пространству въ высшихъ частяхъ міра, или же безтѣлесный, такой, какой существуетъ въ нашей душѣ, къ которому относится также и изслѣдованіе, чего должны мы избѣгать и желать своими тѣлесными чувствами, и котораго не лишены даже и души животныхъ, или такой, который—выше разума и отъ котораго начинается все, чтò сотворено? Но какой бы свѣтъ онъ не означалъ, мы, однако, должны думать, что онъ—свѣтъ сотворенный, а не тотъ, которымъ сіяетъ Сама рожденная, но не сотворенная Премудрость Божія, чтобы не подумать, что Богъ былъ безъ Свѣта, прежде чѣмъ создалъ тотъ, о коемъ идетъ теперь рѣчь. Объ этомъ послѣднемъ, какъ достаточно показываютъ и самыя слова, замѣчается, что онъ сотворенъ: И рече, говоритъ, да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ. Иное дѣло Свѣтъ, рожденный отъ Бога, а иное—свѣтъ, который Богъ сотворилъ: рожденный отъ Бога Свѣтъ есть сама Божественная Премудрость, свѣтъ же сотворенный есть свѣтъ измѣняемый, какой бы онъ ни былъ, тѣлесный или безтѣлесный.

Но недоумѣваютъ обыкновенно, какимъ образомъ тѣлесный свѣтъ могъ существовать раньше, чѣмъ созданы были небо и небесныя свѣтила, о которыхъ говорится послѣ свѣта: какъ будто легко или же совершенно возможно для человѣка понять, существуетъ ли какой-нибудь свѣтъ кромѣ неба, который однако распространенъ и разлитъ по пространству и обнимаетъ собою міръ! И хотя подъ свѣтомъ мы можемъ здѣсь разумѣть свѣтъ и безтѣлесный, если скажемъ, что въ книгѣ Бытія говорится не объ одной только видимой твари, а о всей твари вообще, но какая нужда останавливаться на подобномъ спорѣ?! И мо-

110

жетъ быть, что разъ сотворены были Ангелы, то подъ тѣмъ свѣтомъ, о которомъ люди совопросничаютъ, хотя весьма кратко, но вполнѣ прилично и соотвѣтственно обозначены именно Ангелы.

И видѣ Богъ свѣтъ, яко добро. Эти слова нужно понимать не какъ выраженіе какъ бы радости отъ необычайнаго добра, а какъ одобреніе творенія. Ибо,—насколько это можетъ быть выражено на человѣческомъ языкѣ,—что приличнѣе сказать отъ лица Бога, какъ не слова: рече, бысть, угодно: такъ что въ рече дается разумѣть Его власть, въ бысть—Его могущество, а въ угодно—Его благоволеніе: такъ эти неизреченныя [дѣйствія] должны были быть выражены людямъ человѣкомъ, чтобы послужить всѣмъ на пользу!

И разлучи Богъ между свѣтомъ и между тьмою. Отсюда можно понять, съ какою вѣрностію описываются дѣйствія Божественнаго творенія. Ибо никто, конечно, не станетъ думать, что свѣтъ сотворенъ для того, чтобы быть смѣшаннымъ со тьмою, а потому онъ нуждался въ отдѣленіи отъ нея; но это раздѣленіе свѣта отъ тьмы произошло именно вслѣдствіе того, что свѣтъ былъ созданъ. Ибо кое общеніе свѣту ко тьмѣ (2 Корнѳ. VI, 14.)? Такимъ образомъ, Богъ раздѣлилъ свѣтъ отъ тьмы тѣмъ, что создалъ свѣтъ, отсутствіе котораго называется тьмою. А различіе между свѣтомъ и тьмою такое же, какъ между одеждою и наготою, или полнымъ и пустымъ, и под.

Выше сказано, въ какихъ значеніяхъ можно понимать свѣтъ: противоположныя имъ отрицанія могутъ быть названы тьмою. Въ самомъ дѣлѣ, есть свѣтъ, который мы видимъ своими тѣлесными глазами и самъ—тѣлесный, какъ напр. свѣтъ солнца, луны, звѣздъ и другихъ подобныхъ [тѣлъ], буде есть они; этому свѣту противоположна тьма, когда какое-нибудь мѣсто лишено бываетъ видимаго свѣта. Есть, затѣмъ, другой свѣтъ: это—жизнь чувствующая и имѣющая способность различать то, что при посредствѣ тѣла переносится на обсужденіе души, т. е. бѣ-

111

лое и черное, звонкое и хриплое, благовонное и зловонное, сладкое и горькое, горячее и холодное и проч. въ этомъ родѣ. Ибо иное дѣло свѣтъ, ощущаемый глазами, и иное—свѣтъ, который возбуждается при посредствѣ глазъ, чтобы быть ощущаемымъ: первый находится въ тѣлѣ, а второй хотя и при посредствѣ тѣла воспринимаетъ ощущенія, находится однако въ душѣ. Противоположная такому свѣту тьма есть, такъ сказать, нечувствительность, или лучше—безчувственность, т. е. отсутствіе способности ощущать, хотя бы и было на лицо то, что могло бы быть ощущаемо, если бы въ этой жизни былъ свѣтъ, посредствомъ котораго ощущеніе происходитъ. Это—не то, какъ когда отсутствуютъ тѣлесные органы, напр. у слѣпыхъ или глухихъ, ибо въ ихъ душѣ есть тотъ свѣтъ, о которомъ у насъ теперь идетъ рѣчь, но недостаетъ только тѣлесныхъ органовъ; и не то, какъ во время молчанія не слышно бываетъ голоса, когда есть и этотъ свѣтъ въ душѣ, и органы тѣлесные имѣются, но не получается ничего, что ощущалось бы. Отсюда, не тотъ лишенъ бываетъ этого свѣта, кто не ощущаетъ по указаннымъ причинамъ, а тотъ, кто вовсе не имѣетъ самой этой способности въ душѣ своей, которая обыкновенно не называется уже и душею, а просто жизнію, какая, какъ думаютъ, свойственна виноградной лозѣ, дереву, и всякому растенію, если только, впрочемъ, можно какимъ-либо образомъ убѣдиться, что они имѣютъ жизнь, какъ думаютъ нѣкоторые, крайне заблуждающіеся, еретики [[Манихеи.]], допуская, что [деревья] не только ощущаютъ тѣломъ, т. е. видятъ, слышатъ, и различаютъ жаръ и огонь, а даже понимаютъ наше размышленіе и знаютъ наши мысли; но это, впрочемъ, другой уже вопросъ. Итакъ, противоположная тому свѣту, при помощи котораго что-нибудь ощущается, тьма есть безчувственность, когда извѣстная жизнь лишена самой способности къ ощущенію. А между тѣмъ, всякій, кто согласится, что [эта способность] прилично называется свѣтомъ, согласится въ то же время называть его такимъ свѣтомъ, посредствомъ котораго каждая вещь становится очевидною. А

112

когда мы говоримъ: „Очевидно, что это громко“, „очевидно, что это сладко“, „очевидно, что это холодно“, и все другое подобнаго рода, чтò ощущаемъ мы своими тѣлесными чувствами, то этотъ свѣтъ, при помощи котораго все это становится очевиднымъ, безъ сомнѣнія, находится внутри, въ душѣ, хотя ощущенія получаются посредствомъ тѣла. Наконецъ, въ тваряхъ можно усматривать и третій еще родъ свѣта, посредствомъ котораго мы мыслимъ. Противоположная ему тьма есть неразумность, каковы души животныхъ.

Итакъ, изреченіе это даетъ понять, что въ природѣ вещей Богомъ созданъ свѣтъ или эѳирный, или чувственный, присущій и животнымъ, или же разумный, принадлежащій ангеламъ и людямъ; а что Онъ самымъ актомъ сотворенія свѣта отдѣлилъ свѣтъ отъ тьмы, это даетъ видѣть, что иное дѣло—свѣтъ и иное—отсутствіе свѣта, которое Богъ расположилъ (ordinavit) въ противоположной тьмѣ. Ибо не сказано, что Богъ сотворилъ тьму: Онъ сотворилъ только формы (species), а не отсутствія ихъ, которыя относятся къ тому ничто, изъ коего сотворено Имъ все; однако, когда говорится: И разлучи Богъ между свѣтомъ и тьмою, мы должны думать, что Богомъ установлены и отсутствія [формъ], чтобы и они занимали свое мѣсто, такъ какъ Богъ господствуетъ надъ всѣмъ и всѣмъ управляетъ. Такъ, паузы въ пѣніи, чередующіяся черезъ извѣстные правильные промежутки, хотя и представляютъ собою отсутствіе звуковъ, однако искусными пѣвцами располагаются кстати и въ цѣломъ пьесѣ придаютъ болѣе пріятности. Равнымъ образомъ и тѣни въ живописи отмѣчаютъ каждую наиболѣе выдающуюся черту на картинѣ и производятъ пріятное впечатлѣніе не видомъ своимъ, а расположеніемъ. Богъ не творецъ и пороковъ нашихъ; но Онъ, однако, управляетъ (ordinator est) и ими, поставляя грѣшниковъ на томъ мѣстѣ и заставляя ихъ терпѣть тѣ наказанія, какихъ они заслуживаютъ: это и означаетъ, что овцы поставляются одесную, а козлища ошуюю (Мѳ. XXV, 33). Такимъ образомъ, одно Богъ и творитъ и имъ управляетъ, а

113

другимъ только управляетъ. Праведниковъ Онъ и творитъ, и управляетъ ими; грѣшниковъ же, поскольку они грѣшники, Онъ не творитъ, а только ими управляетъ. Поэтому, когда праведниковъ поставляетъ одесную, а грѣшниковъ ошуюю и повелѣваетъ послѣднимъ идти въ огонь вѣчный, это и означаетъ управленіе ими по заслугамъ. Итакъ, самыя формы и природы Богъ и творитъ и распоряжается ими; отсутствій же формъ и недостатковъ природы Онъ не творитъ, а только распоряжается ими. Поэтому Онъ и сказалъ: да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ, а не сказалъ: „да будетъ тьма, и бысть тьма“. Слѣдовательно, одно изъ нихъ Онъ сотворилъ, а другого не сотворилъ; однако то и другое Онъ расположилъ въ порядкѣ, когда раздѣлилъ свѣтъ отъ тьмы. Такимъ образомъ, прекрасно все въ отдѣльности, потому что оно сотворено Богомъ, но прекрасно и все въ цѣломъ, потому что оно Имъ управляется.

Глава VI.

Объясняется первая половина 5 стиха книги Бытія.
Отъ чего имя называется именемъ.

И нарече Богъ свѣтъ день, а тьму нарече нощь.—Такъ какъ и свѣтъ, а въ свою очередь и день, суть имя извѣстной вещи, съ другой стороны тьма и ночь суть также имена: то какъ относительно свѣта, такъ и относительно тьмы нужно было сказать, что этимъ предметамъ [въ настоящемъ случаѣ] даны имена; такъ что тотъ предметъ, которому дано имя, могъ быть обозначенъ всякимъ и другимъ именемъ, но не иначе. И сказано: нарече Богъ свѣтъ день такъ, что безразлично могло быть сказано и наоборотъ: „и назвалъ Богъ день свѣтомъ, а ночь тьмою“. Что-же отвѣтить намъ, если кто-нибудь спроситъ у насъ: „Свѣту-ли дано имя день, или же дню дано имя свѣтъ“, потому что оба эти [слова], конечно, суть имена, поскольку они произносятся членораздѣльнымъ голосомъ для обозначенія предметовъ? Точно также и относительно другихъ двухъ [словъ]

114

возможенъ вопросъ: „Тьмѣ-ли дано имя ночь, или же ночи—имя тьма“? Но, судя по тому, какъ представляетъ дѣло Писаніе, очевидно, что именемъ свѣта названъ день, а именемъ тьмы названа ночь, потому что когда говорилось, что Богъ сотворилъ свѣтъ и отдѣлилъ свѣтъ отъ тьмы, объ именахъ еще не было рѣчи; а послѣ того присоединены имена день и ночь, хотя какъ свѣтъ, такъ и тьма безъ сомнѣнія суть также имена, обозначающія собою извѣстные предметы, какъ и день и ночь. Отсюда понимать это надобно такъ, что предметъ, получившій имя, могъ быть обозначенъ не иначе, какъ только какимъ-нибудь именемъ. Или не слѣдуетъ-ли это наименованіе признавать за разграниченіе самыхъ предметовъ? Ибо не всякій же свѣтъ есть день, и не всякая тьма есть ночь; но свѣтъ и тьма называются именами дня и ночи въ томъ случаѣ, когда они чередуются и разграничиваются между собою извѣстными смѣнами. И дѣйствительно, всякое имя служитъ къ различенію [предметовъ]. Отъ того имя и называется именемъ, что оно обозначаетъ собою предметъ, служитъ какъ бы его значкомъ [[Игра словъ, основанная на созвучіи латинскихъ словъ: nomen, имя, noto, обозначать, и notamen, значекъ, мѣтка.]]; а обозначаетъ—то же, что отличаетъ, служитъ къ разграниченію [одного предмета отъ другого]. Отсюда, то, что Богъ отдѣлилъ свѣтъ отъ тьмы, означаетъ, быть можетъ, то же, что назвалъ свѣтъ днемъ, а тьму ночью, а что назвалъ ихъ, означаетъ, въ свою очередь, то же, что установилъ ихъ. Или же, быть можетъ, эти названія даютъ намъ понять, какой свѣтъ и какую тьму назвалъ [въ этомъ случаѣ писатель], какъ бы говоря такъ: „Богъ создалъ свѣтъ и раздѣлилъ свѣтъ отъ тьмы; свѣтомъ же я называю день, а тьмою—ночь, чтобы ты не разумѣлъ другого какого-либо свѣта, который не—день, и другой никакой либо тьмы, которая не—ночь“. Ибо если бы всякій свѣтъ можно было понимать какъ день, а всякую тьму отличать именемъ ночи, въ такомъ случаѣ, можетъ быть, не было бы

115

нужды и говорить: И нарече Богъ свѣтъ день, а тьму нарече нощь.

Возможенъ еще и такой вопросъ, какой тутъ называется день и какая ночь? Если [писатель] даетъ намъ разумѣть тотъ день, который начинается съ восходомъ, а оканчивается съ закатомъ солнца, и ту ночь, которая продолжается отъ заката до восхода солнца: то я не понимаю, какъ было это возможно, прежде чѣмъ были созданы небесныя свѣтила. Развѣ не могла-ли быть названа такъ самая продолжительность часовъ и временъ, помимо различія свѣта и тьмы? Съ другой стороны, какимъ образомъ согласить ту преемственность, которая обозначается именемъ дня и ночи, съ вышеупомянутымъ разумнымъ свѣтомъ, если только онъ разумѣется тутъ, или съ свѣтомъ въ смыслѣ ощущеній? Или быть можетъ въ этомъ случаѣ сдѣлано указаніе [на день и ночь] сообразно не съ тѣмъ, что бываетъ, а съ тѣмъ, что можетъ быть, потому что возможно и въ разумѣ заблужденіе, и въ чувствѣ своего рода глупость?

Глава VII.

О второй половинѣ 5 стиха Бытія.

И бысть вечеръ, и бысть утро: день единъ.—Въ настоящемъ случаѣ день называется не такъ, какъ назывался онъ, когда говорилось: И нарече Богъ свѣтъ день, а такъ, какъ, напр., мы говоримъ: „30 дней составляютъ мѣсяцъ“; въ этотъ случаѣ въ число дней мы включаемъ и ночи, между тѣмъ выше день названъ отдѣльно отъ ночи. Итакъ, послѣ того, какъ сказано уже о произведеніи дня посредствомъ свѣта, благовременно было сказать и о томъ, что явился вечеръ и утро, т. е. одинъ день; такъ что одинъ день [считается] отъ начала дня до начала [другого] дня, т. е. отъ утра до утра, каковые дни, какъ я сказалъ, мы называемъ со включеніемъ ночей. Но какимъ образомъ явились вечеръ и утро? Развѣ не создалъ ли Богъ свѣтъ и не раздѣлилъ-ли свѣтъ отъ тьмы въ

116

такое пространство времени, какое продолжается свѣтлая часть дня, т. е. безъ включенія ночи? Съ другой стороны, какъ будетъ вѣрнымъ написанное: Съ тобою бо есть егда хощеши еже мощи (Премудр. XII, 18), если Богъ нуждался въ протяженіи времени, чтобы совершить что-нибудь? Развѣ не совершено-ли Богомъ все какъ бы въ идеѣ (in arte) и въ разумѣ, т. е. не въ протяженіи времени, а въ самой силѣ, которою Онъ разомъ (stabiliter) производилъ даже и такіе предметы, которые мы считаемъ не постоянными, а преходящими? Ибо хотя и въ нашей рѣчи одни слова уходятъ, а на мѣсто ихъ являются другія, однако не вѣроятно, чтобы то же самое происходило и въ теоріи (in arte), въ которой сразу же (stabiliter) является художественная рѣчь? Отсюда, хотя Богъ творитъ и внѣ протяженія времени, потому что съ Нимъ есть егда хощетъ еже мощи, однако временныя природы переживаютъ свои перемѣны во времени. Поэтому: И бысть вечеръ и бысть утро, день единъ, сказано, можетъ быть, какъ умосозерцаемое, т. е. такъ, какъ это должно или можетъ быть, а не какъ бываетъ въ преемственныхъ моментахъ времени. Ибо сказавшій: Живый во вѣки созда вся обще (Сирах. XVIII, 1) созерцалъ своимъ разумомъ твореніе во Святомъ Духѣ; но въ книгѣ Бытія повѣствованіе вполнѣ прилично ведется такъ, какъ будто бы вещи сотворены были Богомъ въ преемственныхъ періодахъ времени, дабы самый порядокъ [творенія], который не могъ быть представляемъ немощными умами въ одновременномъ (stabili) созерцаніи, предносился, благодаря такому образу рѣчи, какъ бы предъ чувственными очами.

Глава VIII и IX.

Объясняется 6 стихъ Бытія. Планета Сатурнъ. Объясненіе 8 стиха Бытія.

И рече Богъ: да будетъ твердь посредѣ воды, и да будетъ разлучающи посредѣ воды и воды, и бысть тако. И сотвори Богъ твердь, и разлучи Богъ между водою,

117

яже бѣ подъ твердію и между водою, яже бѣ надъ твердію.—Такія же-ли это воды надъ твердію, какъ и наши настоящія воды подъ твердію, или же, такъ какъ [писатель], повидимому, разумѣетъ здѣсь ту самую воду, надъ которою носился Духъ Святый (а эту воду выше мы признали самою міровою матеріею), то не эта-ли вода разумѣется и въ настоящемъ мѣстѣ, раздѣленная сотворенною твердію такъ, что низшая представляетъ собою тѣлесную матерію, а верхняя—матерію одушевленную? Въ самомъ дѣлѣ, твердію называется здѣсь то, что послѣ называется небомъ. А среди тѣлъ нѣтъ ничего лучше небеснаго тѣла. Ибо одни тѣла суть тѣла небесныя, а другія земныя, и лучшія изъ нихъ, конечно, небесныя; все, что ихъ природу превышаетъ, я не знаю, можно ли называть и тѣломъ: это, быть можетъ, скорѣе нѣкая сила, подлежащая уже разуму, которымъ познается Богъ и истина; эта природа, какъ доступная образованію со стороны добродѣтели и благоразумія, силою которыхъ сдерживаются и ограничиваются ея движенія, почему она и является какъ бы матеріальною, правильно названа по божественному вдохновенію водою, превышающею область тѣлеснаго неба не пространственнымъ разстояніемъ, а достоинствомъ безтѣлесной природы. Именно—такъ какъ небо названо твердію, то не будетъ несообразностію думать, что все находящееся ниже эѳирнаго неба, на которомъ все остается въ спокойномъ и твердомъ видѣ, болѣе подвижно и текуче.—Что касается рода матеріи тѣлесной, образованнаго прежде полученія вида и разграниченія (отъ чего твердь и названа твердію), то нѣкоторые считали эти видимыя и холодныя воды поверхностью распростертаго надъ нами неба. Въ доказательство этого мнѣнія они ссылались на медлительность одной изъ семи блуждающихъ звѣздъ, которая выше остальныхъ и у грековъ называется Φαίνων, и которая проходитъ звѣздный кругъ въ теченіе 30 лѣтъ; такъ что потому она и медленна, что ближе другихъ расположена къ холоднымъ водамъ, находящимся надъ небомъ. Не знаю, какъ это мнѣніе можетъ быть защищаемо предъ людьми, которые до

118

тонкости изслѣдовали подобные предметы. Но ни о чемъ такомъ не слѣдуетъ утверждать безразсудно, а надобно говорить съ осторожностію и умѣренностію.

И рече Богъ: да будетъ твердь посредѣ воды, и да будетъ разлучающи посредѣ воды и воды. И бысть тако.—Послѣ того, какъ уже сказано: И бысть тако, какая нужда была прибавлять еще: И сотвори Богъ твердь, и разлучи Богъ между водою, яже бѣ подъ твердію, и между водою, яже бѣ надъ твердію? Ибо когда [писатель] выше сказалъ: И рече Богъ: да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ, онъ не прибавилъ же: „И сотвори Богъ свѣтъ“; между тѣмъ, въ настоящемъ случаѣ, сказавъ: И рече Богъ: да будетъ… и бысть, онъ прибавляетъ: И сотвори Богъ… Не явствуетъ-ли отсюда, что свѣтъ тотъ не слѣдуетъ понимать, какъ свѣтъ тѣлесный, дабы не показалось, что Богъ сотворилъ его чрезъ нѣкую посредствующую тварь (а Богомъ я называю Троицу); напротивъ, твердь небесная, какъ матеріальная, свой видъ и форму получила отъ безтѣлесной твари, такъ что сначала духовно на безтѣлесной природѣ отпечатлѣно Истиною то, что отпечатлѣлось потомъ тѣлесно на сотвореніи небесной тверди, почему и сказано: И рече Богъ да будетъ… и бысть тако, т. е. въ самой разумной природѣ, быть можетъ, раньше создано было то, отъ чего отпечатлѣлся видъ на тѣлѣ; когда же прибавлено: И сотвори Богъ твердь и разлучи между водою, яже бѣ подъ твердію и между водою, яже бѣ надъ твердію, то въ самой уже матеріи обозначалось этими словами содѣйствіе къ тому, чтобы произошло тѣло неба. Или же, быть можетъ, въ первомъ случаѣ не прибавлено то, что прибавлено во второмъ, ради только разнообразія, съ цѣлію, чтобы текстъ рѣчи не оказался монотоннымъ, [а потому] и нѣтъ надобности подвергать все пунктуальному разсмотрѣнію? Пусть каждый выбираетъ то объясненіе, какое можетъ; но пусть только не утверждаетъ безразсудно неизвѣстное, какъ извѣстное, и пусть

119

помнитъ, что входить въ изслѣдованіе о дѣлахъ божественныхъ человѣку подобаетъ настолько, насколько это позволительно.

И нарече Богъ твердь небо.—Что выше было сказано относительно названія, то можетъ быть принято въ соображеніе и здѣсь, ибо не всякая твердь—небо. И видѣ Богъ яко добро.—И относительно этого предмета надобно сказать то же, что сказано выше, кромѣ того только, что въ настоящемъ случаѣ я усматриваю не тотъ порядокъ: выше сказано сначала: И видѣ Богъ свѣтъ, яко добро, а затѣмъ прибавлено: И раздѣли Богъ между свѣтомъ и тьмою: и нарече Богъ свѣтъ день и тьму нарече нощь; въ настоящемъ же случаѣ сначала повѣствуется о сотвореніи тверди и твердь называется небомъ, а потомъ уже говорится: И видѣ Богъ, яко добро. Если это разнообразіе введено не ради избѣжанія монотонности, то въ этомъ случаѣ мы безъ сомнѣнія должны имѣть въ виду сказанное; Богъ созда вся обще. Ибо почему Онъ въ первомъ случаѣ сначала увидѣлъ, яко добро, а затѣмъ нарекъ имя, въ настоящемъ же случаѣ сперва нарекъ имя, а затѣмъ увидѣлъ, яко добро, если не потому, что это различіе обозначаетъ собою, что въ Божественной дѣятельности нѣтъ никакихъ преемственныхъ моментовъ, хотя самыя дѣла эти открываются во временной послѣдовательности? Согласно съ этою-то послѣдовательностію одно творится прежде, а другое послѣ, (безъ чего не можетъ быть и разсказа о сотворенномъ, хотя Богъ могъ произвести все это и помимо временной преемственности. И бысть вечеръ и бысть утро, день вторый. Объ этомъ сказано уже выше; тѣ же разсужденія, полагаю, имѣютъ силу и здѣсь.

Глава X.

Объясняются 9 и 10 стихи Бытія. Что значитъ получить форму.

И рече Богъ: да соберется вода, яже подъ небесемъ въ собраніе едино и да явится суша. И бысть тако.—

120

Отсюда еще съ большею вѣроятностью можно заключить, что упомянутая выше вода представляетъ собою, какъ мы и полагали, міровую матерію. Ибо если бы [именно] вода наполняла всю вселенную, то откуда или куда она могла собраться? Если же именемъ воды [писатель] назвалъ раньше нѣкое матеріальное смѣшеніе, то собраніе ея должно быть принимаемо за самое образованіе ея; такъ что теперь является тотъ самый видъ воды, какой мы видимъ въ настоящее время. Съ другой стороны, изреченіе: и да явится суша можетъ быть принимаемо за образованіе земли, такъ что и земля получила теперь тотъ свой видъ, какой мы видимъ въ настоящее время. Ибо раньше она названа была невидимою и неустроенною, такъ какъ не имѣла еще матеріальнаго вида. Итакъ, Богъ сказалъ: да соберется вода, яже подъ небесемъ, т. е. пусть эта тѣлесная матерія получитъ такую форму, чтобы явилась та самая вода, какую мы видимъ теперь. Въ собраніе едино: именемъ этого единства указывается значеніе формы; ибо получить форму значитъ то-же, что быть приведену въ нѣчто единое, такъ какъ высшее единство—начало всякой формы. И да явится суша т. е. пусть приметъ [суша] видимый и отличный отъ смѣшенія образъ. И дѣйствительно, вода собирается такъ, что является суша, т. е. то, чтò носилось [по пространству], какъ море, теперь сокращается и сжимается; такъ что бывшее прежде темнымъ становится свѣтлымъ. И бысть тако: можетъ быть, что и это совершено было раньше въ умахъ разумной природы, такъ что сказанное затѣмъ: и собрася вода въ собраніе едино и явися суша не должно казаться намъ излишнею прибавкою, когда уже сказано: и бысть тако, а въ изреченіи этомъ мы должны видѣть указаніе на послѣдовавшее за разумнымъ и безтѣлеснымъ дѣйствіемъ дѣйствіе тѣлесное.

И нарече Богъ сушу землю, и собранія водъ нарече моря. И здѣсь мы имѣемъ дѣло опять съ названіями, ибо не всякая вода—море и не всякая суша—земля. Отсюда названія эти должны были служить обозначеніями, какая это вода и

121

какая суша. Съ другой стороны, не будетъ несообразностію понимать это нареченіе Божіе и въ смыслѣ самаго разграниченія и образованія [этихъ предметовъ]. И видѣ Богъ, яко добро. И въ настоящемъ случаѣ [писателемъ] удержанъ тотъ же порядокъ; поэтому чтò было сказано выше, должно быть примѣнено и къ данному случаю.

Глава XI.

Объясняются 11, 12 и 13 стихи Бытія.

И рече Богъ: да произраститъ земля быліе травное, сѣющее сѣмя по роду своему и по подобію, и древо плодовитое творящее плодъ, емуже сѣмя его въ немъ по подобію его. Послѣ того, какъ созданы, наречены и одобрены земля и море,—чего, какъ мы не разъ уже говорили, не слѣдуетъ считать [дѣйствіями, раздѣленными одно отъ другого] промежутками времени, дабы съ неизреченною легкостью творческаго дѣйствія Божія не связывалось какой-либо медлительности,—не прибавляется сейчасъ же, какъ въ два предшествующіе дня: И бысть вечеръ и бысть утро, день третій, а присоединяется новое творческое дѣйствіе: Да произраститъ земля быліе травное, сѣющее, сѣмя по роду его и по подобію, и древо плодовитое, творящее плодъ, емуже сѣмя его въ немъ по подобію его. Этого не было сказано ни о тверди, ни о водахъ, ни о сушѣ: ибо свѣтъ не имѣетъ отъ себя преемственнаго поколѣнія (propaginem), равно и небо не рождается отъ другого неба, а также земля или море не производятъ отъ себя другихъ, слѣдующихъ за ними, морей или земель. Поэтому слова: сѣющее сѣмя по роду его и по подобію и: емуже сѣмя его въ немъ по подобію должны были быть сказаны о землѣ, гдѣ сходство рождающагося сохраняетъ подобіе предшествующему. А на землѣ все существуетъ такъ, что оно сначала заключено бываетъ съ корнями въ нѣдрѣ земли и содержится въ ней, а потомъ извѣстнымъ образомъ

122

отдѣляется изъ нея: это именно свойство его, полагаю, и обозначено въ настоящемъ повѣствованіи, потому что все это было создано въ тотъ же самый день, въ который явилась земля, и однако Богъ снова говоритъ: Да произраститъ земля потомъ сказано: И бысть тако, а затѣмъ, согласно съ выше указаннымъ правиломъ, послѣ словъ: И бысть тако, слѣдуетъ самое исполненіе: И изведе земля быліе травное, сѣющее сѣмя по роду его и древо плодовитое, творящее плодъ, емуже сѣмя его въ немъ по подобію своему. И наконецъ [писатель] говоритъ: И видѣ Богъ, яко добро. Такимъ образомъ, все это, съ одной стороны, объединяется подъ однимъ и тѣмъ же днемъ, но съ другой и различается повторительными словами Божіими. Полагаю, что дѣло идетъ тутъ не о землѣ и морѣ, а скорѣе о различіи именно природы предметовъ, которые, рождаясь и умирая, распространяются путемъ преемственнаго происхожденія изъ сѣмени. Или же, такъ какъ море и земля могли произойти за одинъ разъ не только въ умахъ духовной природы, гдѣ все сотворено разомъ, но даже и въ тѣлесномъ движеніи; между тѣмъ какъ деревья и всякія растенія могли возникнуть только тогда, когда появилась уже земля, изъ которой они выростаютъ: то не потому-ли должно было повторяться повелѣніе Божіе, что имъ обозначались различныя, но въ одинъ и тотъ же день долженствовавшія произойти, творенія, такъ какъ своими корнями они привязаны къ землѣ и содержатся въ ней? Но тутъ возможенъ вопросъ, почему Богъ не нарекъ имъ имена? Не опущено-ли это потому, что помѣшало ихъ множество? Впрочемъ, этотъ вопросъ мы лучше обсудимъ послѣ, когда встрѣтимъ и другіе предметы, которыхъ Богъ не назвалъ, какъ назвалъ Онъ свѣтъ, небо, землю и море. И бысть вечеръ и бысть утро, день третій.

Глава XII.

Объясняется первая половина 14 стиха Бытія.

И рече Богъ: да будутъ свѣтила на тверди небесной, освѣщати землю и разлучати между днемъ и меж-

123

ду нощію, и да будутъ въ знаменія, во времена и во дни и въ лѣта, и да будутъ въ просвѣщеніе на тверди небеснѣй, яко свѣтити по земли.—Свѣтила, о которыхъ говорится: и да будутъ во дни, сотворены въ четвертый день: что-же такое три дня, протекшія безъ свѣтилъ? или для чего нужны будутъ днямъ свѣтила, если дни могли быть и безъ нихъ? Развѣ не для того-ли, чтобы по движенію этихъ свѣтилъ люди могли съ бóльшею очевидностію различать теченіе времени и преемственность его моментовъ? Или же это исчисленіе дней и ночей не имѣетъ-ли значенія различія между природою, которая еще не была создана, и тѣми, которыя уже были созданы, такъ что утро свое имя получало ради формы тварей, а вечеръ—ради отсутствія [формы]? Ибо видъ и форму твари имѣютъ настолько, насколько дѣло касается Того, Кѣмъ онѣ созданы; сами же по себѣ онѣ не могутъ имѣть ни того, ни другого, потому что созданы изъ ничего, и насколько ихъ имѣютъ, это зависитъ не отъ матеріи ихъ, которая создана изъ ничего, а отъ Того, Кто выше всего и отъ воли Кого онѣ существуютъ въ своемъ родѣ и порядкѣ.

И рече Богъ: да будутъ свѣтила на тверди, освѣщати… Сказано-ли это о неподвижныхъ только звѣздахъ, или же и о блуждающихъ? Но два свѣтила, большее и меньшее принадлежатъ къ числу блуждающихъ: какимъ же образомъ всѣ свѣтила созданы быть на тверди, когда каждое изъ блуждающихъ свѣтилъ имѣетъ свою собственную окружность, или круговращеніе? Развѣ, въ виду того, что въ Писаніи мы читаемъ и о многихъ небесахъ, и о небѣ, какъ напр. и въ настоящемъ мѣстѣ, когда небомъ называется твердь, не слѣдуетъ-ли [подъ небомъ] понимать всей этой эѳирной машины, которая заключаетъ въ себѣ всѣ звѣзды и ниже которой расположенъ слой яснаго, чистаго и спокойнаго воздуха, а еще ниже этотъ уже мутный и бурный воздухъ? Освѣщати землю и разлучати между днемъ и нощію. Но развѣ Богъ уже не раздѣлилъ свѣтъ отъ тьмы и не назвалъ свѣта днемъ, а тьмы—ночью,

124

откуда видно и то, что Онъ раздѣлилъ и день отъ ночи? Что же теперь имѣется въ виду, когда говорится: и разлучати между днемъ и нощію? Развѣ не устанавливается-ли теперь такое раздѣленіе дня отъ ночи при помощи свѣтилъ, чтобы оно было замѣтнымъ даже и для людей посредствомъ тѣлесныхъ глазъ, которыми они пользуются для созерцанія видимыхъ предметовъ; между тѣмъ какъ раньше свѣтилъ Богъ произвелъ это раздѣленіе такъ, что оно могло быть видимо только для не многихъ [тварей] чистымъ духомъ и яснымъ разумомъ! Или же не установилъ-ли тогда Богъ раздѣленія между днемъ и ночью другого рода, т. е. между формою, которую Онъ напечатлѣвалъ на безформенной матеріи, и между безформенною матеріей, которая еще подлежала образованію и формѣ; между тѣмъ, иное дѣло тотъ день и та ночь, смѣна которыхъ замѣчается нами вслѣдствіе вращенія неба и не можетъ происходить иначе, какъ только съ восходомъ и закатомъ солнца?

Глава XIII.

О второй половинѣ 14 стиха и о стихахъ 15, 16, 17, 18 и 19. Великій, такъ называемый въ просторѣчіи Платоновъ, годъ.

И да будутъ въ знаменія и во времена и во дни и въ лѣта. Выраженіе въ знаменія, мнѣ кажется, равносильно выраженію во времена, такъ что подъ знаменіями не слѣдуетъ понимать одно, а подъ временами другое. Ибо въ настоящемъ мѣстѣ [писатель] говоритъ о тѣхъ временахъ, которыя различіемъ моментовъ обозначаютъ, что выше ихъ стоитъ неизмѣнная вѣчность, такъ что время является знакомъ, какъ бы слѣдомъ вѣчности. О какихъ временахъ говоритъ онъ, на это онъ указываетъ также и прибавленіемъ выраженія: и во дни, и въ лѣта, такъ что дни происходятъ вслѣдствіе вращенія неподвижныхъ звѣздъ, а годы—извѣстные намъ тогда, когда солнце проходитъ свой звѣздный кругъ, менѣе же извѣстные—

125

когда каждое изъ движущихся свѣтилъ проходитъ путь по своимъ окружностямъ. Онъ не говоритъ: „и въ мѣсяцы“, можетъ быть потому, что мѣсячный годъ есть годъ лунный, какъ 12 лунныхъ годовъ составляютъ годъ того свѣтила, которое греки называютъ Φαέθων, а 80 годовъ солнечныхъ составляютъ годъ того свѣтила, которое у нихъ называется Φαίνων. И можетъ быть, что когда всѣ свѣтила проходятъ свои пути, протекаетъ тотъ великій годъ, о которомъ многіе и много говорили. Или же въ словахъ: въ знаменія не говоритъ-ли онъ о тѣхъ знакахъ, которыми обозначается извѣстный путь мореплаванія, а въ словахъ во времена—о временахъ года: веснѣ, осени и зимѣ, потому что и они наступаютъ и сохраняютъ свою преемственность и порядокъ вслѣдствіе круговращенія свѣтилъ; слова же: во дни слѣдуетъ понимать такъ, какъ объяснено нами выше?

И да будутъ (sint) въ просвѣщеніе на тверди небеснѣй, яко свѣтити по земли.—Выше уже сказано: Да будут (fiant) свѣтила на тверди небеснѣй освѣщати землю: къ чему же сдѣлано это повтореніе? Развѣ въ соотвѣтствіе съ тѣмъ, что сказано о растеніяхъ, чтобы они производили сѣмя и чтобы въ нихъ было сѣмя по роду своему и по подобію, не сказано-ли здѣсь по противоположности и о свѣтилахъ: да будутъ (fiant) и пусть будутъ (sint), т. е. пусть будутъ только сами, но не рождаютъ? И бысть тако. Порядокъ [изреченій] сохраняется тотъ же, что и выше.

И сотвори Богъ два свѣтила: свѣтило большее въ начало дне, и свѣтило меньшее, въ начало нощи, и звѣзды.—Что называетъ онъ началомъ дня и началомъ ночи, это будетъ послѣ видно. Но относятся-ли къ началу ночи и звѣзды, о которыхъ прибавлено здѣсь, или же не относятся, это возбуждаетъ недоумѣніе. По мнѣнію нѣкоторыхъ, здѣсь дается понять, что луна первоначально сотворена полною, потому что [только] полная луна восходитъ при началѣ ночи, т. е. непосредственно послѣ солнечнаго заката. Но нелѣпо начинать счетъ

126

не съ перваго, а съ шестнадцатаго или съ пятнадцатаго [числа]. Къ принятію этого мнѣнія ни въ какомъ случаѣ не можетъ побуждать насъ то, что это свѣтило, только-что сотворенное, должно было быть полнымъ. Полно оно каждый день, но его полнота видна бываетъ людямъ только тогда, когда оно находится противъ солнца. Ибо, когда луна находится вмѣстѣ съ солнцемъ, то, занимая положеніе подъ солнцемъ, она кажется исчезающею; но она бываетъ полною и тогда, потому что освѣщается съ другой своей половины и только лишь не можетъ быть видима тѣми, которые находятся внизу, т. е. населяютъ землю. Предметъ этотъ не можетъ быть выясненъ въ немногихъ словахъ, а требуетъ основательныхъ изслѣдованій и доказательствъ при посредствѣ нѣкоторыхъ наглядныхъ фигуръ.

И положи я Богъ на тверди небеснѣй, яко свѣтити на землю. Какимъ образомъ, сказавши раньше: да будутъ на тверди, опять теперь говоритъ: сотвори Богъ свѣтила и положи на тверди, какъ будто они созданы были внѣ [тверди] а потомъ поставлены на ней, когда и раньше сказано, что они были на ней? Или не дается ли и отсюда видѣть, что Богъ произвелъ это не такъ, какъ дѣлаютъ обыкновенно люди, но разсказано объ этомъ такъ, какъ оно могло быть у людей; именно: у людей одно значитъ сдѣлалъ, а другое—положилъ; у Бога же, который творя полагаетъ, и пологая творитъ, то и другое составляетъ одно и то же дѣйствіе.

И владѣти днемъ и нощію и разлучати между днемъ и нощію.—Раньше было сказано: въ начало дне и въ начало нощи, что здѣсь [писатель] поясняетъ, говоря: владѣти днемъ и нощію. Отсюда начало то мы должны понимать въ смыслѣ первенства, потому что какъ днемъ изъ всего, что мы видимъ, нѣтъ ничего превосходнѣе солнца, такъ и ночью—ничего превосходнѣе луны или звѣздъ. Поэтому указанное нами выше недоумѣніе не должно больше смущать насъ, и мы должны думать, что звѣзды поставлены [на тверди] такъ, что они относятся къ началу ночи, т. е. къ первенствующему положенію

127

въ ней. И видѣ Богъ яко добро. Порядокъ тотъ же, что и выше. Припомнимъ кстати, что и этого [творенія] Богъ не назвалъ по имени, хотя и могло бы быть сказано: „И назвалъ Богъ свѣтила звѣздами“, потому что не всякое свѣтило—звѣзда.

И бысть вечеръ, и бысть утро, день четвертый.—Если при этомъ имѣть въ виду дни такіе, которые ограничиваются восходомъ и закатомъ солнца, то этотъ день будетъ не четвертый, а, можетъ быть, первый; такъ что, можно думать, солнце взошло въ то время, когда оно было сотворено, и зашло пока были созданы остальныя свѣтила. Но кто знаетъ, что, когда у насъ бываетъ ночь, въ другомъ мѣстѣ свѣтитъ солнце, а когда у насъ свѣтитъ солнце, въ другомъ мѣстѣ бываетъ ночь, тотъ будетъ доискиваться болѣе возвышеннаго значенія для исчисленія этихъ дней.

Глава XIV.

Объясняется 20 стихъ Бытія?

И рече Богъ: да изведутъ воды гады душъ живыхъ и птицы, летающія по земли, по тверди небеснѣй. И бысть тако.—Животныя плавающія названы пресмыкающимися потому, что они не ходятъ на ногахъ. А можетъ быть—потому, что есть еще другія, которыя пресмыкаются на землѣ подъ водою. Или же не существуютъ-ли и въ водахъ пернатыя, какъ напр. рыбы, имѣющія чешую, или же иныя, которыя чешуи не имѣютъ, а держатся при посредствѣ перьевъ? Какія животныя должны быть въ данномъ мѣстѣ отнесены къ числу летающихъ относительно этого возможно недоумѣніе. Ибо вопросъ еще и въ томъ, почему летающихъ животныхъ [писатель] отнесъ къ водѣ, а не къ воздуху. Въ самомъ дѣлѣ, мы не можемъ въ настоящемъ мѣстѣ разумѣть только тѣхъ птицъ, которыя любятъ воды, каковы, напр., нырки, утки и другія подобнаго же рода. Ибо если бы писатель сказалъ здѣсь только о нихъ, то въ другомъ мѣстѣ онъ не преминулъ бы сказать и о другихъ птицахъ,

128

въ числѣ которыхъ нѣкоторыя до такой степени имѣютъ отвращеніе къ водѣ, что даже не пьютъ ея. Развѣ, можетъ быть, водою въ настоящемъ случаѣ онъ назвалъ этотъ смежный съ землею воздухъ, потому что влажность его даже въ самыя ясныя ночи доказывается рогою, а также и потому, что онъ сгущается въ облако. А облако—та же вода, какъ это чувствуютъ всѣ, кому приходится ходить по горамъ среди облаковъ, или даже по полямъ во время тумановъ. Въ этомъ именно воздухѣ, какъ говорятъ, и летаютъ птицы. Въ томъ же болѣе высокомъ и чистомъ воздухѣ, который всѣми называется настоящимъ воздухомъ, онѣ летать не могутъ, потому что вслѣдствіе своей тонкости онъ не выдерживаетъ ихъ тяжести. Въ немъ, какъ утверждаютъ, не собирается облаковъ и не бываетъ никакихъ бурь; тамъ нѣтъ вѣтра и до такой степени тихо, что будто бы на вершинѣ горы Олимпа, которая, какъ говорятъ, поднимается за предѣлы этого влажнаго воздуха, нѣкоторыя письмена, начертываемыя обыкновенно на пыли, по истеченіи года были находимы въ цѣлости и неповрежденности тѣми, кто всходилъ на эту пресловутую гору.

Поэтому не безъ основанія можно полагать, что въ Божественныхъ писаніяхъ небесною твердію называются даже и эти пространства, такъ что, можно думать, и тотъ спокойнѣйшій и чистѣйшій воздухъ относится къ тверди. Въ самомъ дѣлѣ, именемъ тверди можетъ быть обозначено даже спокойствіе и великая тишина [[Magna pars rerum, вм., по всей вѣроятности, pax rerum.]] предметовъ. Отсюда, полагаю, во многихъ мѣстахъ псалмовъ и говорится: и истина твоя до облакъ (Пс. XXCXV, 6; и LVI, 11). Ибо ничего нѣтъ тверже и чище истины. И хотя облака собираются въ пространствѣ, лежащемъ ниже области чистѣйшаго воздуха, а потому приведенныя слова [псалма] надобно понимать иносказательно, однако они взяты съ такихъ предметовъ, которые въ данномъ случаѣ служатъ нѣкоторымъ подобіемъ; такъ что болѣе устойчивая и

129

чистая тварь, наполняющая пространство отъ высшаго неба до самыхъ облаковъ, т. е. до этого туманнаго, бурнаго и влажнаго воздуха, представляетъ собою по справедливости образъ истины. Такимъ образомъ, птицы, летающія надъ землею, подъ небесною твердію, правильно приписаны водамъ, потому что воздухъ не безъ основанія называется водою. Отсюда же дастся понять и то, что о воздухѣ вовсе не сказано, какъ или когда онъ созданъ, потому что низшій воздухъ заключается въ имени водъ, а высшій въ имени тверди, и, такимъ образомъ, не опущенъ ни одинъ изъ [четырехъ] элементовъ.

Но, можетъ быть, кто-нибудь скажетъ: „если слова: да соберется вода даютъ намъ понять, что вода создана изъ первоначальнаго матеріальнаго смѣшенія, а это собраніе Богъ назвалъ моремъ; то какъ можемъ мы здѣсь разумѣть сотвореніе этого воздуха, который не называется моремъ, хотя и можетъ называться водою“? Въ виду этого мнѣ кажется, что въ словахъ: да явится суша сдѣлано указаніе не только на видъ земли, но и на видъ этого плотнѣйшаго воздуха. Ибо при посредствѣ него освѣщается земля, такъ что становится для насъ видимою. Отсюда, въ одномъ этомъ изреченіи: да явится сдѣлано указаніе на все, безъ чего не могло явиться суши, т. е. и ея внѣшній видъ, и ея обнаженность отъ воды, и распространеніе по ней воздуха, при посредствѣ котораго доходитъ до нея свѣтъ изъ высшихъ міровыхъ частей. Или же скорѣе видъ этого воздуха не указывается-ли въ изреченіи: да соберется вода, потому что, когда воздухъ сгущается, то кажется, что онъ производитъ воду? Отсюда, можетъ быть, собраніемъ воды [писатель] назвалъ такое сгущеніе [воздуха], что явилось море; такъ что то, чтó носится не собраннымъ, т. е. не сгущеннымъ, есть та вода, которая можетъ поддерживать летающихъ птицъ и называться тѣмъ и другимъ именемъ, т. е. и болѣе тонкою водою и болѣе плотнымъ воздухомъ. Но когда спрашивается, отъ чего онъ произошелъ самъ, объ этомъ не говорится. Или [наконецъ], можетъ быть, не справедливо-ли мнѣніе нѣкоторыхъ,

130

что слои этого воздуха образуются изъ влажныхъ испареній моря и земли,—слои воздуха, съ одной стороны, настолько болѣе плотнаго по сравненію съ высшимъ и яснымъ воздухомъ, что онъ является удобною средою для летанія птицъ, а съ другой настолько болѣе тонкаго по сравненію съ тою водою, которою омывается наше тѣло, что онъ въ сравненіи съ нею является нашему ощущенію сухимъ и воздушнымъ. Но такъ какъ о землѣ и морѣ сказано выше, то и не было надобности говорить объ ихъ испареніяхъ, т. е. о водахъ, какъ стихіи для птицъ, разъ ты уже знаешь, что самый чистый и спокойный воздухъ отнесенъ къ тверди.

Ибо вѣдь и объ источникахъ и рѣкахъ не сказано, какъ они явились. Но люди которые входятъ въ подробнѣйшее изслѣдованіе и обсужденіе этого предмета, говорятъ такъ, что изъ моря незамѣтно въ видѣ эѳирнаго тока, т. е. такихъ испареній, которыхъ мы не можемъ примѣчать, выдѣляются прѣсные пары, изъ коихъ составляется облако; и отсюда, земля, смоченная дождями, напояется и пропитывается въ своихъ сокровеннѣйшихъ полостяхъ въ такой степени, что эта, скопляющаяся и разными путями стекающаяся, вода пробивается въ источники то малые, а то и достаточные для образованія рѣкъ. Доказательство этого указываютъ въ томъ, что паръ отъ вскипяченной морской воды, полученный при помощи изогнутой крышки (cooperculo), даетъ прѣсную на вкусъ влагу. Равнымъ образомъ, для всѣхъ почти очевидно, что обмелѣвшіе источники чувствуютъ недостатокъ дождей. Свидѣтельствуетъ объ этомъ и священная исторія, когда, во время засухи, Илія молился о дождѣ: самъ молясь, онъ приказалъ своему отроку устремить взоръ къ морю, и, когда тотъ замѣтилъ поднимающееся съ моря маленькое облачко, Илія возвѣстилъ взволнованному царю о наступленія дождя, которымъ царь едва не былъ измоченъ на пути домой (III Царств. XVIII, 43, 44). И Давидъ говоритъ: Господи…, призываяй воду морскую и проливаяй ю на

131

лице земли [[Слова Амоса, V, 8; IX, 6.]]. Поэтому, назвавъ море, о другихъ водахъ, какъ о тѣхъ росоносныхъ водахъ, которыя по своей тонкости представляютъ воздушную среду для летающихъ птицъ, такъ и о водахъ источниковъ и рѣкъ, [писатель] счелъ излишнимъ говорить, если первыя происходятъ отъ испареній, а послѣднія отъ повторяющихся дождей, которыми напояется земля.

Глава XV.

О томъ же 20 стихѣ, а также и 21, 22, 23 и 24 стихахъ Бытія.

Да изведутъ воды гады душъ живыхъ.—Почему прибавлено: живыхъ? Развѣ могутъ быть души иными, а не живыми? Или не хотѣлъ-ли [писатель] указать этимъ на ту болѣе замѣтную жизнь, которая присуща животнымъ чувствующимъ, такъ какъ растенія лишены ея? И птицы летающія по земли, по тверди небеснѣй.—Если птицы не летаютъ въ томъ чистѣйшемъ воздухѣ, гдѣ не бываетъ никакихъ облаковъ, то отсюда очевидно, что этотъ воздухъ относится къ тверди, потому что, какъ сказано, птицы летаютъ по землѣ подъ твердію небесною. И бысть тако. Порядокъ сохраняется тотъ же: слова эти присоединяются и здѣсь, какъ и въ прочихъ случаяхъ, за исключеніемъ свѣта, сотвореннаго первымъ.

И сотвори Богъ киты великія и всяку душу животныхъ гадовъ, яже изведоша воды по родомъ ихъ, и всякое летающее пернато по роду.—Припомнимъ здѣсь кстати, что слова: по роду своему говорятся о тѣхъ тваряхъ, которыя размножаются чрезъ сѣмя: такъ уже сказано было о травахъ и о деревьяхъ. „И всякое летающее пернатое“. Почему прибавлено: „пернатое“? Развѣ можетъ быть летающее, которое бы не имѣло перьевъ? А если можетъ, то создалъ-ли Богъ подобное летающее, потому что мы его нигдѣ не нахо

132

димъ? Во всякомъ случаѣ, можетъ-ли что-нибудь летать безъ перьевъ? Ибо и летучія мыши, и саранча, и мухи, и другія подобнаго рода существа, не имѣющія пуха, перья однакоже имѣютъ. Но слово „пернатое“ прибавлено для того, чтобы мы разумѣли не однѣхъ только птицъ, потому что и рыбы пернаты и летаютъ подъ водою надъ землею же. Поэтому и не сказано: „птицъ“, а вообще летающихъ: „И летающее пернатое“. И видѣ Богъ, яко добро. И здѣсь это слѣдуетъ понимать такъ, какъ и въ предыдущихъ мѣстахъ.

И благослови я, глаголя: раститеся и множитеся и наполните воды, яже въ моряхъ и птицы да умножатся на земли. Богу угодно было отнести это благословеніе къ производительности, которая обнаруживается въ преемствѣ потомства, такъ что, будучи сотворены слабыми и смертными, [животныя] сохраняютъ свою родъ путемъ рожденія въ силу именно этого благословенія. Но такъ какъ и растенія удерживаютъ сходство съ предшествующимъ чрезъ рожденіе, то почему же Онъ не благословилъ и ихъ? Развѣ не потому-ли, что они лишены чувства, которое близко къ разуму? Ибо не напрасно, можетъ быть, Богъ пользуется въ благословеніи вторымъ лицемъ, обращаясь къ одушевленнымъ тварямъ, какъ бы въ извѣстной мѣрѣ слышащимъ, съ словами: Раститеся и множитеся и наполните воды морскія; впрочемъ, благословеніе это не доводится до конца въ томъ же (второмъ) лицѣ, потому что далѣе слѣдуютъ слова: И птицы да умножатся на земли, а не сказано: „множитесь на земли“. Можетъ быть, этимъ дается понять, что чувство не настолько близко къ разуму, чтобы могло понимать обращенныя къ нему слова настолько совершенно, какъ [твари], которыя мыслятъ и могутъ пользоваться разумомъ.

И бысть тако. Здѣсь всякій даже непонятливый [человѣкъ] долженъ догадаться, какъ исчисляются тѣ дни. Въ самомъ дѣлѣ, если Богъ даровалъ животнымъ извѣстныя числа сѣмянъ, сохраняющія въ своемъ родѣ такое удивительное по-

133

стоянство, что [животныя], въ опредѣленное число дней, каждое по роду своему, зачавши во чревѣ, рождаютъ, а снесши яйца, согрѣваютъ ихъ (каковой порядокъ природы сохраняется Божественною Премудростію, которая досязаетъ отъ конца даже до конца крѣпко и управляетъ вся благо (Прем. Сол., VIII, 1); то какимъ же образомъ могли они въ одинъ день и зачать во чревѣ, и пройти періодъ чревоношенія, и родить, и вскормить рожденное, и наполнить воды морскія, и умножиться на землѣ? Ибо еще до наступленія вечера уже говорится: И бысть тако. А между тѣмъ, когда [писатель] говоритъ: И бысть вечеръ, то безъ сомнѣнія напоминаетъ о безформенной матеріи; когда же говоритъ: И бысть утро, имѣетъ въ виду внѣшнюю форму, которая отпечатлѣвалась [творческимъ] дѣйствіемъ на матеріи, потому что утро заканчиваетъ собою прошедшій послѣ дѣйствія день. Однако, Богъ не говоритъ: „Да будетъ вечеръ“, или: „Да будетъ утро“; ибо, какъ скоро подъ названіями вечера и утра [писателемъ] обозначаются матерія и форма, которыя, какъ уже сказано, и сотворилъ только Богъ, въ такомъ случаѣ получается очень краткое указаніе на предметы сотворенные, такъ какъ отсутствія ихъ, т. е. промежуточнаго состоянія отъ формы до матеріи или ничто,—если только на это именно, какъ мы думаемъ, намекается названіемъ ночи,—[писатель] не назвалъ бы сотвореннымъ, а только установленнымъ отъ Бога, подобно тому, какъ говоритъ онъ выше: И разлучи Богъ между свѣтомъ и тьмою, такъ что именемъ вечера обозначается безформенная матерія, которая хотя и сотворена изъ ничего, однако существуетъ и имѣетъ способность къ воспринятію формъ и внѣшняго вида. Да и подъ именемъ тьмы можно во всякомъ случаѣ разумѣть то ничто, котораго Богъ не сотворилъ, но изъ котораго Онъ сотворилъ все, что только по своей неизреченной благости благоволилъ сотворить, ибо тотъ всемогущъ, кто и изъ ничего сотворилъ столь многое.

134

И бысть вечеръ, и бысть утро, день пятый. Здѣсь послѣ того, какъ сказано: И бысть тако, [писатель] не прибавилъ, по обыкновенію, самаго исполненія [повелѣннаго], какъ будто бы оно вновь было создано; ибо объ этомъ уже сказано выше. Да и благословеніемъ, которое имѣетъ отношеніе къ произведенію потомства, не новое какое нибудь твореніе образовалось, а только сохранялось путемъ преемственнаго воспроизведенія уже сотворенное. А потому и не сказано: И видѣ Богъ, яко добро, ибо самая вещь была уже Ему угодна, и только должна была сохраняться въ своемъ потомствѣ. Итакъ, ничего здѣсь не повторено, кромѣ развѣ словъ: И бысть тако; и тотчасъ же сдѣлано прибавленіе о вечерѣ и утрѣ, названіями которыхъ, какъ уже сказано, обозначается происхожденіе [тварей] изъ безформенной матеріи и внѣшней формы, которую онѣ получали, если только, впрочемъ, при изслѣдованіи не откроется что-нибудь лучшее и возвышеннѣйшее.

И рече Богъ: да изведетъ земля душу живу по роду своему, четвероногая и гады, и звѣри земли по роду, и сыны по роду. И бысть тако.—Такъ какъ нами уже сказано, почему къ слову душу прибавлено живу, а такъ же—что значитъ по роду, и наконецъ—объ обычномъ заключеніи: И бысть тако, то все это надобно понимать такъ, какъ сказано о томъ выше. Но такъ какъ на латинскомъ языкѣ именемъ звѣрей обозначается всякое вообще неразумное животное, то въ настоящемъ мѣстѣ должно различать ихъ виды, разумѣя подъ именемъ четвероногихъ всякій рабочій скотъ, подъ гадами—всѣхъ пресмыкающихся, подъ звѣрями или дикими животными—всѣхъ не прирученныхъ животныхъ; а подъ скотами—четвероногихъ, которыя не помогаютъ работою, а доставляютъ такую или иную выгоду для тѣхъ, которые ихъ держатъ и кормятъ.

135

Глава XVI.

Объясняются 25 и 26 стихи Бытія.—Что такое образъ.—Подобіе въ собственномъ смыслѣ слова.—Откуда красота?—Вселенная.—Умъ.

И созда Богъ звѣри земли по роду, и скоты по роду и вся гады земли по роду.—Это повтореніе въ словахъ: И созда Богъ, послѣ того, какъ уже сказано: И бысть тако, должно быть разсматриваемо по выше указанному правилу. Именемъ скотовъ обозначены здѣсь, какъ думаю, всѣ четвероногія, которыя живутъ подъ присмотромъ человѣка. И видѣ Богъ яко добро: слова эти надобно понимать въ обычномъ смыслѣ.

И рече Богъ: сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію.—Здѣсь достойны замѣчанія, съ одной стороны, нѣкоторая связь, а съ другой и нѣкоторое различіе между одушевленными существами. Въ самомъ дѣлѣ, [писатель] говоритъ, что человѣкъ созданъ въ тотъ же день, въ который и животныя. Земныя одушевленныя существа являются всѣ вмѣстѣ, но о человѣкѣ, по причинѣ превосходства разума, со стороны котораго онъ творится по образу и подобію Божію, говорится, однакоже, отдѣльно, послѣ того уже, какъ объ остальныхъ земныхъ одушевленныхъ существахъ сдѣлано обычное заключеніе въ словахъ: И видѣ Богъ, яко добро.

Достойно замѣчанія и то, что о прочихъ тваряхъ Богъ не говоритъ: Сотворимъ. Этимъ Духъ Святый во всякомъ случаѣ хотѣлъ внушить намъ мысль о превосходствѣ человѣческой природы. Между тѣмъ, кому говорится теперь: сотворимъ, какъ не тому, кому и относительно прочихъ тварей говорилось: да будетъ? Ибо вся Тѣмъ быша и безъ Него ничто же бысть (Іоан. 1, 3). Но думается намъ, почему иному было сказано: да будетъ, какъ не потому, что Онъ творилъ по повелѣнію Отца, и почему сказано теперь: сотворимъ, какъ не потому, что Они творили оба вмѣстѣ? Въ самомъ дѣлѣ, все, что творитъ Отецъ, не творитъ ли Онъ чрезъ Сына, а потому

136

и сказано теперь: сотворимъ, чтобы показать человѣку, для котораго явилось и самое Писаніе, что тò, чтò творитъ Сынъ по слову Отца, творитъ и Самъ Отецъ; такъ что сказанное о прочихъ тваряхъ: да будетъ, и бысть, въ настоящемъ случаѣ выражается однимъ словомъ: сотворимъ, т. е. не отдѣльно реченіе, и отдѣльно дѣйствіе, а то и другое вмѣстѣ.

И рече Богъ: сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію. Всякій образъ подобенъ тому, образомъ чего онъ служитъ (хотя не все, подобное чему-нибудь, есть в его образъ), какъ напр. [образы] въ зеркалѣ и живописи суть образы подобные; однако, если одинъ не рожденъ отъ другого, то никто изъ нихъ не можетъ быть названъ образомъ одинъ другого. Ибо образъ получается тогда, когда онъ бываетъ точнымъ выраженіемъ чего-нибудь (exprimitur). Почему же, когда сказано уже: по образу, прибавлено еще: и по подобію, какъ будто можетъ быть образъ и не подобный? Отсюда, достаточно бы только сказать: по образу. Развѣ, можетъ быть, иное дѣло—подобное и иное—подобіе, какъ иное—чистый и иное—чистота, иное—крѣпкій и иное крѣпость; такъ что какъ все крѣпкое—крѣпко вслѣдствіе крѣпости, а все чистое—чисто вслѣдствіе чистоты, такъ и все подобное—подобно вслѣдствіе подобія? Но нашъ образъ не вполнѣ точно называется нашимъ подобіемъ, хотя онъ и точно называется подобнымъ намъ; такъ что то подобіе, вслѣдствіе котораго подобно все, чтò только есть подобнаго, заключается тамъ же, гдѣ находится и чистота, вслѣдствіе которой чисто все, что только есть чистаго. Чистота же бываетъ чистою не отъ соединенія съ чѣмъ-нибудь; напротивъ, отъ общенія съ нею дѣлается чистымъ все, что только есть чистаго. Такая чистота заключается, конечно, только въ Богѣ, въ которомъ находится и та Премудрость, которая премудра не вслѣдствіе соединенія съ чѣмъ-нибудь, но отъ общенія съ которою становится премудрою всякая душа, какая только бываетъ премудра. Поэтому и подобіемъ въ собственномъ смыслѣ называется только Подобіе Божіе, по которому все сотворено: потому

137

что Оно подобно не отъ общенія съ какимъ-нибудь подобіемъ, а само есть первоначальное подобіе, отъ общенія съ которымъ становится подобнымъ все, чтò чрезъ Него создалъ Богъ.

Такимъ образомъ, въ прибавленіи: по подобію, послѣ того какъ уже сказано: по образу, заключается, быть можетъ, поясненіе, показывающее, что образъ, о которомъ здѣсь говорится, подобенъ Богу не такъ, чтобы раздѣлялъ участіе въ какомъ-нибудь подобіи, а такъ, что представляетъ собою само подобіе, въ которомъ участвуетъ все, что только называется подобнымъ. Равнымъ образомъ, онъ представляетъ собою саму чистоту, отъ общенія съ которою души чисты, саму мудрость, отъ общенія съ которою онѣ мудры, и, наконецъ, саму красоту, отъ общенія съ которою прекрасно все, что только есть прекраснаго. Ибо если бы [Богъ] сказалъ только о подобіи, то не далъ бы тѣмъ понять, что это подобіе отъ Него рождено, а если бы сказалъ только объ образѣ, то хотя и далъ бы понять что этотъ образъ рожденъ отъ Него, но не показалъ бы, что онъ—образъ подобный, и не только подобный, а и само подобіе. Между тѣмъ, какъ нѣтъ ничего чище самой чистоты, премудрѣе самой премудрости и прекраснѣе самой красоты, такъ точно не можетъ быть ни названо, ни мыслимо, да и нѣтъ ничего подобнѣе самого подобія. Отсюда понятно, что Отцу Подобіе Его настолько подобно, что полнѣйшимъ и совершеннѣйшимъ образомъ выражаетъ (impleat) Его природу.

А насколько Подобіе Божіе, чрезъ которое создано все, имѣетъ значеніе въ отпечатлѣніи внѣшней формы на предметахъ,—это хотя и чрезвычайно превышаетъ человѣческія понятія, однако можетъ быть до нѣкоторой степени опредѣлено нами, если мы обратимъ вниманіе на то, что вся природа какъ чувствующихъ, такъ и разумныхъ тварей, сохраняетъ слѣды единства въ сходныхъ между собою частяхъ. Въ самомъ дѣлѣ, отъ премудрости Божіей разумныя души называются премудрыми, но дальше это имя уже не прилагается; ибо ни скотовъ, ни тѣмъ болѣе деревья, огонь, воду, воздухъ или землю мы не

138

можемъ назвать мудрыми, хотя все это, посколько оно существуетъ, существуетъ чрезъ Божественную премудрость. Между тѣмъ, подобными между собою мы называемъ и камни, и животныхъ, и людей и Ангеловъ. Даже и относительно отдѣльныхъ предметовъ мы говоримъ такъ, что [напр.] земля потому и можетъ быть землей, что она имѣетъ сходныя между собою части,—что точно такъ же и вода въ каждой своей части подобна остальнымъ, безъ чего она не могла бы быть и водою,—что, въ свою очередь, какая бы то ни была часть воздуха ни въ какомъ случаѣ не могла бы быть воздухомъ, если бы не была подобна остальнымъ, каждая частичка огня или свѣта является тѣмъ, что есть, потому, что она подобна остальнымъ частямъ. Такимъ же образомъ мы можемъ смотрѣть и на каждый изъ камней, на каждое дерево и на каждое тѣло всякаго одушевленнаго существа, т. е. что они могутъ существовать не только вмѣстѣ съ другими предметами своего рода, но и въ своей отдѣльности отъ нихъ подъ тѣмъ только условіемъ, если имѣютъ сходныя между собою части. И тѣмъ тѣло красивѣе, чѣмъ болѣе сходныя между собою части входятъ въ составъ его. Наконецъ, даже и въ области душевной не только дружба однѣхъ душъ съ другими закрѣпляется въ силу сходныхъ нравовъ, но въ каждой душѣ отдѣльно показателями блаженной жизни служатъ сходныя дѣйствія и силы, безъ которыхъ не можетъ быть постоянства. Но все это подобное мы не можемъ назвать самимъ подобіемъ. Отсюда, если вселенная состоитъ изъ подобныхъ между собою вещей, такъ что каждая отдѣльная вещь является тѣмъ, чтó она есть, а всѣ онѣ наполняютъ вселенную, созданную и управляемую Богомъ: то все это создано, конечно, чрезъ высшее неизмѣнное и нетлѣнное подобіе Творца всяческихъ такъ, чтобы было прекраснымъ вслѣдствіе сходныхъ между собою частей, но по самому Подобію создано не все, а одна только разумная сущность; почему все—чрезъ подобіе, а по подобію одна только душа.

139

И такъ, разумная сущность создана и чрезъ подобіе и по подобію, ибо между Имъ и ею нѣтъ никакой посредствующей природы,—нѣтъ потому, что человѣческій умъ (какъ, впрочемъ, чувствуетъ онъ это, когда бываетъ только чистѣйшимъ и блаженнѣйшимъ) ни къ кому не стремится, какъ только къ самой Истинѣ, которая называется Подобіемъ, Образомъ и Премудростію Отца. Отсюда слова: Сотворимъ человѣка по образу Нашему и по подобію правильно понимаются по отношенію къ тому, чтò составляетъ внутреннѣйшую и главную часть человѣка, т. е. по отношенію къ уму. Ибо человѣкъ долженъ быть цѣнимъ съ той стороны, которая занимаетъ въ немъ первое мѣсто и которая отличаетъ его отъ дикихъ животныхъ. Остальное же въ немъ все, хотя въ своемъ родѣ и прекрасно, однако представляетъ собою черты общія съ животными и потому не должно быть цѣнимо высоко; если только, впрочемъ, то обстоятельство, что фигура человѣческаго тѣла имѣетъ вертикальное положеніе для созерцанія неба не указываетъ на то, быть можетъ, что даже и тѣло человѣческое, какъ думаютъ, создано по Подобію Божію; такъ что какъ Подобіе то не отвращается отъ Отца, такъ и тѣло человѣка не отвращено [лицемъ] отъ неба, подобно тѣламъ другихъ животныхъ, которыя имѣютъ наклонное, брюхомъ внизъ, положеніе. Но, впрочемъ, не слѣдуетъ принимать это въ безусловномъ смыслѣ, ибо тѣло наше весьма во многомъ отличается отъ неба; напротивъ, въ томъ Подобіи, которое есть Сынъ, не можетъ быть ничего несходнаго съ Тѣмъ, Кому Оно подобно: все другое подобное отчасти и не сходно между собою; само же Подобіе не заключаетъ въ себѣ ничего неподобнаго. И однако Отецъ есть Отецъ, а Сынъ не иное чтó, какъ—Сынъ: потому что какъ скоро говорится о Подобіи Отца, хотя бы Подобіе это и не имѣло ничего неподобнаго съ Отцемъ, Отецъ уже не одинъ, если имѣетъ Подобіе.

И [[Этотъ конецъ прибавленъ Августиномъ спустя много лѣтъ послѣ того, какъ написана была имъ эта книга.]] рече Богъ: сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію. Того, что сказано доселѣ, было бы и

140

достаточно. Сообразно съ нимъ слова Писанія, въ которыхъ, какъ читаемъ, Богъ сказалъ: Сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію выражаютъ ту мысль, что подобіе Божіе, по которому сотворенъ человѣкъ, можетъ быть принимаемо за само Слово Божіе, т. е. единороднаго Сына Божія, хотя съ другой стороны, человѣкъ, конечно, не представляетъ собою самаго этого образа и подобія равнаго Отцу: правда, и человѣкъ есть образъ Божій, какъ это весьма ясно показываетъ Апостолъ, говоря: мужъ убо не долженъ есть покрывати главу, образъ и слава Божія сый (1 Корнѳ. XI, 7); только этотъ, сотворенный по образу Божію, образъ не равенъ и не совѣченъ Тому, образомъ Кого онъ служитъ, да и не былъ равенъ, если бы даже и не согрѣшилъ никогда.—Но Божественныя слова: сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію скорѣе должны быть принимаемы въ томъ смыслѣ, въ которомъ бы изреченіе это понималось не въ единственномъ, а во множественномъ числѣ,—именно такъ, что человѣкъ сотворенъ по образу не одного Отца, или одного Сына, или одного Святаго Духа, а всей Троицы. А Троица такова, что Она есть единъ Богъ; съ другой стороны, и Богъ единъ такъ, что Онъ есть Троица. Въ самомъ дѣлѣ, Онъ не говоритъ Сыну: „Сотворимъ человѣка по образу Твоему“, или „по образу Моему“, но говоритъ во множественномъ числѣ: по образу нашему и по подобію, а кто же осмѣлится отъ этой множественности отдѣлять и Святаго Духа? Но такъ какъ эта множественность—не три Бога, а единъ Богъ, то поэтому именно, надобно думать, Писаніе выражается дальше въ единственномъ числѣ и говоритъ: И сотвори Богъ человѣка, по образу Божію, такъ что [слова эти] не слѣдуетъ понимать такъ, какъ будто бы Богъ Отецъ [сотворилъ человѣка] по образу Бога, т. е. Сына Своего: въ противномъ случаѣ какъ будетъ вѣрнымъ сказанное: по образу нашему, если человѣкъ созданъ по образу одного Сына? А такъ какъ сказанное Богомъ: по образу нашему вѣрно, то слова: сотвори Богъ человѣка по образу

141

Божію значатъ то же, какъ если бы было сказано: „по образу Своему"; чтò и есть Сама Троица.

Между тѣмъ, нѣкоторые полагаютъ, что о подобіи [въ послѣднихъ словахъ] не упомянуто и не сказано: и сотвори Богъ человѣка по образу своему и по подобію потому, что человѣкъ сотворенъ былъ только по образу; а подобіе получитъ онъ потомъ въ воскресеніи мертвыхъ: какъ будто можетъ быть какой-нибудь образъ, въ которомъ нѣтъ подобія?! Ибо если образъ не совершенно подобенъ, то безъ сомнѣнія онъ не есть и образъ. Впрочемъ, чтобы не показалось, будто въ этомъ случаѣ мы руководимся только разумомъ, считаемъ необходимымъ привести авторитетъ Апостола Іакова, который, говоря о языкѣ человѣка, замѣчаетъ: тѣмъ [т. е. языкомъ] благословляемъ Бога и тѣмъ кленемъ человѣки бывшія по подобію Божію (Іак. III, 9).

142

О книгѣ Бытія, буквально.

Двѣнадцать книгъ.

Книга первая.

Объясняется начало книги Бытія [съ 1 стиха]: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю до стиха 5: И нарече Богъ свѣтъ день, и проч.

Глава I.

На что въ св. писаніи надобно обращать вниманіе и что собственно означаютъ 1 и 2 ст. Бытія.

Все Божественное писаніе дѣлится на двѣ части сообразно съ тѣмъ, какъ это обозначилъ Господь, говоря, что книжникъ, наученный царству небесному, подобенъ хозяину, который выноситъ изъ сокровищницы своей новое и старое; части эти называются двумя завѣтами. Но во всѣхъ свящ. книгахъ нужно обращать вниманіе на то, что открывается въ нихъ, какъ [нѣчто] вѣчное, о чемъ повѣствуется, какъ о прошедшемъ, что предвѣщается, какъ будущее, и что заповѣдуется или внушается, какъ таковое, что мы должны дѣлать. Спрашивается теперь, принимать ли въ повѣствованіи о прошедшемъ все въ смыслѣ только иносказательномъ, или же оно должно быть утверждаемо и защищаемо въ то же время и какъ дѣйствительно совершившееся. Ибо ни одинъ христіанинъ не скажетъ, что не слѣдуетъ пони-

143

мать въ иносказательномъ смыслѣ слова Апостола, когда онъ говоритъ: Сія же вся образи прилучахуся онѣмъ (1 Корнѳ. X, 11), а также когда и изреченіе книги Бытія: И будета два въ плоть едину (II, 24) онъ изъясняетъ какъ тайну великую во Христа и во церковь (Ефес. V, 32).

Итакъ, если Писаніе должно быть изслѣдуемо двоякимъ образомъ, спросимъ, въ какомъ значеніи, помимо аллегорическаго, сказано: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю—въ началѣ-ли времени, или въ томъ смыслѣ, что они созданы прежде всего, или же въ томъ Началѣ, которое есть Слово, единородный Сынъ Божій? И какъ можно представить себѣ, что Богъ безъ всякой перемѣны въ Себѣ творитъ измѣняемое и временное? Что обозначается именемъ неба и земли—разумѣется-ли подъ словомъ небо и земля духовная и тѣлесная тварь, или же только тѣлесная, такъ что, надобно думать, писатель въ книгѣ [Бытія] совсѣмъ умолчалъ о духовной твари, и слова небо и земля употребилъ съ тою цѣлью, что хотѣлъ обозначить ими всю высшую и низшую тѣлесную тварь? Или же небомъ и землею названа безформенная матерія той и другой [твари], именно, съ одной стороны, духовная жизнь, насколько она можетъ быть сама въ себѣ, не будучи обращена къ Творцу, потому что обращеніе къ Творцу сообщаетъ ей форму и совершенство, а если не бываетъ она обращена къ Нему, остается безформенною; съ другой—жизнь тѣлесная, если только можно представлять ее въ отвлеченіи отъ всякаго тѣлеснаго качества, которое является во всякой, получившей форму, матеріи, т. е., когда существуютъ уже формы тѣлъ, удобовоспріемлемыя для зрѣнія, или для другого какого-либо тѣлеснаго чувства?

Или, быть можетъ, подъ небомъ надобно разумѣть духовную тварь, совершенную съ самаго начала, какъ сотворена она, и всегда блаженную, а подъ землею—тѣлесную матерію, пока еще несовершенную; потому что земля, говоритъ, была невидима и неустроена, и тьма верху бездны, каковыми словами, повидимому, обозначается безформенность тѣлесной субстан-

144

ціи. Или же и этими послѣдними словами обозначается безформенность той и другой [твари]—тѣлесной словами: земля бѣ невидима и неустроена, а духовной—словами; тьма верху бездны; такъ что, переставивъ слово, мы подъ темною бездною будемъ разумѣть безформенную природу жизни, если она не обращается къ Творцу, отъ котораго только одного она можетъ получить форму, чтобы не быть бездною, и просвѣщаться, чтобы не быть темною? И какимъ образомъ сказано: тьма, бысть верху бездны, развѣ что не было тогда свѣта, который, если бы былъ, безъ сомнѣнія былъ бы вверху и какъ бы разливался по поверхности, чтó и бываетъ въ духовной твари, когда она обращена бываетъ къ неизмѣнному и безтѣлесному свѣту, Богу?

Глава II.

О стихѣ 3. Какъ сказалъ Богъ: Да будетъ свѣтъ, чрезъ тварь-ли, или чрезъ вѣчное Слово?

И какъ сказалъ Богъ: Да будетъ свѣтъ, во времени-ли или въ вѣчности Слова? Если во времени, то конечно и измѣняемымъ образомъ: какъ же въ такомъ случаѣ мы можемъ представлять себѣ говорящимъ Бога, если не чрезъ тварь, потому что Самъ Онъ неизмѣняемъ? А если чрезъ тварь сказалъ Богъ: Да будетъ свѣтъ, то какимъ образомъ свѣтъ будетъ первымъ твореніемъ, если была уже тварь, чрезъ которую Богъ сказалъ: Да будетъ свѣтъ? Да и первое-ли твореніе свѣтъ, когда уже сказано было: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, и при посредствѣ небесной твари могъ тѣлеснымъ и измѣняемымъ образомъ раздаться голосъ, которымъ сказано: Да будетъ свѣтъ? А если такъ, то созданъ былъ тѣлесный свѣтъ, который мы видимъ тѣлесными глазами, когда Богъ чрезъ духовную тварь, уже созданную Имъ въ то время, какъ Онъ въ началѣ сотворилъ небо и землю, сказалъ: Да будетъ свѣтъ такъ, какъ

145

слова эти могли быть сказаны по дѣйствію свыше чрезъ внутреннее и сокровенное движеніе духовной твари.

Или быть можетъ голосъ говорящаго Бога: Да будетъ свѣтъ звучалъ тѣлесно, равно какъ тѣлесно же звучалъ и голосъ Бога, говорящаго: Ты еси Сынъ Мой возлюбленный (Мѳ. III, 17), т. е., чрезъ тѣлесную тварь, которую Богъ сотворилъ въ то время, когда въ началѣ Онъ сотворилъ небо и землю, прежде чѣмъ явился свѣтъ, созданный звукомъ этого голоса? А если такъ, то на какомъ языкѣ звучалъ голосъ, когда Богъ говорилъ: Да будетъ свѣтъ, потому что тогда еще не было различія языковъ, которое явилось впослѣдствіи при постройкѣ башни послѣ потопа (Быт. XI, 7)? Какой же это былъ единый и нераздѣльный языкъ, на которомъ Богъ сказалъ: Да будетъ свѣтъ, и кто былъ тотъ, кто долженъ былъ слышать и разумѣть его и для кого предназначался подобный голосъ? Не будетъ-ли такое разсужденіе и гаданіе нелѣпымъ и плотскимъ?

Что же мы скажемъ? Развѣ не принять-ли за голосъ Божій то, что дается понять звукомъ голоса, когда говорится: Да будетъ свѣтъ, а не самый тѣлесный звукъ? Но примѣнимо-ли это къ природѣ того Слова, о Которомъ сказано: въ началѣ бѣ Слово и Слово бѣ къ Богу и Богъ бѣ Слово (Іоан. I, 1, 3)? Ибо когда о Немъ говорится: Вся тѣмъ быша (Іоан. I, 1, 3), то тѣмъ достаточно указывается и на сотвореніе Имъ свѣта, когда Богъ сказалъ: Да будетъ свѣтъ. А если такъ, то изреченіе Бога: Да будетъ свѣтъ вѣчно, потому что Слово Божіе—Богъ у Бога, единственный Сынъ Божій, совѣчный Отцу, хотя Богомъ, говорящимъ въ семъ вѣчномъ Словѣ, и создана временная тварь. Ибо когда мы говоримъ: когда, нѣкогда, хотя слова эти и служатъ терминами времени, однако, разъ что нибудь должно быть, оно вѣчно въ Словѣ Божіемъ и бываетъ тогда, когда причина того, что оно должно быть, заключается въ Словѣ Божіемъ, въ которомъ нѣтъ ни когда, ни нѣкогда, потому что все это Слово вѣчно.

146

Глава III.

О томъ же 3 стихѣ. Что такое свѣтъ. Почему не сказано: Да будетъ небо и т. д., подобно тому какъ сказано: Да будетъ свѣтъ. Отвѣтъ первый.

И что такое самый этотъ свѣтъ, который былъ созданъ,—нѣчто-ли духовное, или тѣлесное? Ибо если онъ нѣчто духовное, то и самъ можетъ быть первою, въ самомъ уже этомъ изреченіи совершенною, тварію, которая первоначально названа была небомъ, когда было сказано: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю; такъ что слова Бога: Да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ, надобно понимать въ смыслѣ созданнаго и просвѣщеннаго обращенія ея къ призывающему ее къ себѣ Творцу.

И почему сказано: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, а не сказано: „Въ началѣ рече Богъ: да будутъ небо и земля, и создались небо и земля“, подобно тому какъ повѣствуется о свѣтѣ: Рече Богъ: да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ? Не было надобности сначала подъ именемъ неба и земли выразить и передать вообще то, что создалъ Богъ, а потомъ уже войти въ частности, какъ, именно, Онъ создалъ, такъ какъ при каждомъ [твореніи] въ отдѣльности говорится: Рече Богъ, т. е., все, чтò Онъ ни создалъ, создалъ чрезъ Свое Слово?

Глава IV.

Второй отвѣтъ на вышепоставленный вопросъ.

Или быть можетъ, когда сначала создавалась безформенность какъ духовной, такъ и тѣлесной матеріи, не было надобности говорить: Рече Богъ: да будетъ потому, что несовершенство, какъ несходное съ тѣмъ, чтò выше и прежде всего, и по нѣкоторой безформенности своей граничащее съ ничтожествомъ, не согласно съ формою всегда присущаго Отцу Слова, Которымъ Богъ вѣчно все нарицаетъ и при томъ не звукомъ голоса и не мыслію, обнимающею время звуковъ, а со-

147

вѣчнымъ Себѣ свѣтомъ рожденной Имъ Премудрости; согласнымъ же съ формою Слова, всегда и неизмѣнно присущею Отцу, оно становится тогда, когда и само, по мѣрѣ своего обращенія къ тому, что истинно и всегда существуетъ, т. е. къ Творцу своей сущности, получаетъ форму и дѣлается совершеннымъ твореніемъ, такъ что въ словахъ Писанія: Рече Богъ: да будетъ мы должны разумѣть безтѣлесное реченіе Бога въ природѣ совѣчнаго Ему Слова, призывающаго въ Себѣ несовершенство твари, чтобы она была не безформенною, а получала форму по тѣмъ своимъ отдѣльнымъ видамъ, о которыхъ затѣмъ подробно говорится по порядку. Въ этомъ обращеніи и формированіи она, становясь согласно въ своемъ родѣ съ Богомъ Словомъ, т. е. всегда присущимъ Отцу Сыномъ Божіимъ, исполняется подобія и сущности равной той, по которой Онъ и Отецъ едино суть (Іоан. X, 30): напротивъ, бываетъ не согласною съ этой формой Слова, если, отвращаясь отъ Творца, остается безформенною и несовершенною. По этой причинѣ и упоминаніе о Сынѣ дѣлается не потому, что Онъ—Слово, а только потому, что Онъ—Начало, когда говорится: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, потому что въ этихъ словахъ указывается происхохожденіе твари еще въ безформенности несовершенства: а что Онъ и—Слово, упоминаніе о Немъ дѣлается въ словахъ: Рече Богъ: да будетъ, такъ что тѣмъ, что Онъ—Начало, внушается мысль о происхожденіи существующей отъ Него, еще несовершенной твари, и тѣмъ, что Онъ—Слово, дается мысль о совершенствѣ твари, къ Нему призванной, чтобы она получала форму, прилѣпляясь къ Творцу и въ своемъ родѣ уподобляясь формѣ, вѣчно и неизмѣнно присущей Отцу, отъ Котораго и она становится тѣмъ, чтò Онъ.

Глава V.

Разумная природа становится безформенною, если она не совершенствуется, обращаясь къ Божественному Слову. Почему сказано, что Духъ Святый носился надъ водою,

148

прежде чѣмъ сказано, что Богъ изрекъ слова: Да будетъ свѣтъ.

Ибо Слово-Сынъ не имѣетъ безформенной жизни: для Него не только быть то же, что жить, но и жить то же, что жить премудро и блаженно. Напротивъ, тварь, хотя бы даже и духовная, мыслящая или разумная, которая, по видимому, болѣе близка къ Слову, можетъ имѣть жизнь безформенную; потому что для нея какъ быть не то же, что жить, такъ и жить не тоже, что жить мудро и блаженно. Ибо, отвращаясь отъ неизмѣнной Премудрости, она живетъ неразумно и злополучно, чтò и составляетъ ея безформенность; напротивъ, форму она получаетъ тогда, когда обращена бываетъ къ неизмѣнному свѣту Премудрости, Слову Божію. Она отъ Него получаетъ бытіе, чтобы быть и жить такъ или иначе,—къ Нему обращается, чтобы жить мудро и блаженно. Ибо начало разумной твари есть вѣчная Премудрость; каковое начало, пребывая неизмѣннымъ само въ себѣ, никогда не перестаетъ сокровеннымъ вдохновеніемъ призыванія говорить съ той тварію, для которой оно служитъ началомъ, чтобы она обращалась къ Тому, отъ Кого происходитъ, потому что въ противномъ случаѣ она не можетъ быть образованною и совершенною. Поэтому-то на вопросъ, кто Онъ, Онъ и отвѣчаетъ: Начатокъ, яко и глаголю вамъ (Іоан. VIII, 25).

Но что говоритъ Сынъ, то говоритъ Отецъ, потому что, когда говоритъ Отецъ, изрекается Слово, Которое и есть Сынъ,—Сынъ вѣчнымъ образомъ (если только нужно дать это добавленіе, такъ какъ Богъ изрекаетъ совѣчное Слово). Ибо Богу присуща высочайшая Благость и святая и праведная Любовь къ своимъ тварямъ, проистекающая не вслѣдствіе того, что Онъ въ нихъ нуждается, а вслѣдствіе Своего къ нимъ благоволенія. По этой-то причинѣ, прежде чѣмъ написано: Рече Богъ: да будетъ свѣтъ, Писаніе говоритъ: И духъ Божій ношашеся верху воды. Хотѣлъ-ли здѣсь [писатель] именемъ воды назвать всю тѣлесную матерію, чтобы такимъ образомъ

149

дать понять намъ, откуда произошло и образовалось все, чтò можемъ мы распознавать теперь въ его родахъ, назвавъ [эту матерію] водою потому, что на землѣ, какъ это мы видимъ, все въ своихъ разнообразныхъ видахъ образуется и возрастаетъ изъ влажной природы; или же—нѣкоторую духовную жизнь, какъ-бы расплывающуюся до [полученія] формы своего послѣдующаго бытія (ante formam conversionis): во всякомъ случаѣ носился тогда Духъ Божій, потому что именно отъ благого изволенія Творца зависѣло все, что только должно было получить форму и совершенство, такъ что когда Богъ въ Своемъ Словѣ говоритъ: Да будетъ свѣтъ, создаваемое, смотря по степени своего рода, оставалось въ Его благой волѣ, т. е. благоволеніи, потому конечно оно было и угодно Богу, какъ говоритъ Писаніе: И бысть свѣтъ,—и видѣ Богъ свѣтъ, яко добро.

Глава VI.

О стихѣ 4. Троица, указываемая какъ въ началѣ, такъ и въ продолженіи творенія.

Такимъ образомъ, какъ въ самомъ началѣ творенія, названнаго именемъ неба и земли ради того, чтò должно было изъ него совершиться, указывается творческая Троица (ибо въ словахъ Писанія: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю подъ именемъ Бога мы разумѣемъ Отца, подъ именемъ начала—Сына, Который есть начало не для Отца, а для созданной чрезъ Него первоначальной и наилучшей духовной, а потомъ и всей вообще твари; наконецъ, въ словахъ Писанія: И Духъ Божій ношашеся верху воды мы видимъ восполненіе Троицы), такъ точно и въ дальнѣйшемъ теченіи и совершенствованіи творенія, при появленіи отдѣльныхъ видовъ вещей, мы должны имѣть указаніе на ту же Троицу, именно—на Слово Божіе и Родителя Слова, когда говорится: Рече Богъ, и на святую Благость, въ которой Богу угодно все, чтò только угодно Ему, какъ совершенное по степени своей природы, когда говорится: И бысть свѣтъ, и видѣ Богъ свѣтъ яко добро.

150

Глава VII.

Почему о Духѣ Святомъ сказано, что Онъ носился верху воды.

Но почему сперва упомянута тварь, даже еще и несовершенная, а послѣ уже упоминается Духъ Божій, такъ какъ въ Писаніи сперва говорится: Земля же бѣ невидима и неустроена, и тьма верху бездны, а потомъ уже: И Духъ Божій ношашеся верху воды? Развѣ не потому-ли, что ограниченная и недостаточная любовь любитъ такъ, что подчиняется тѣмъ вещамъ, которыя она любитъ; почему, когда упоминается Духъ Божій, подъ Которымъ разумѣется святое благоволеніе и любовь Божія, говорится, что Онъ носился вверху воды, дабы мы не подумали, что Богъ долженствовавшія произойти творенія Свои любитъ больше вслѣдствіе нужды въ нихъ, чѣмъ вслѣдствіе полноты благоволенія къ нимъ? Памятуя объ этомъ, Апостолъ, начиная рѣчь о любви, говоритъ, что онъ покажетъ путь превосходнѣйшій (1 Коринѳ. XII, 31): и въ другомъ мѣстѣ: Преспѣющую разумъ любовь Христову (Еф. III, 19). Отсюда, когда нужно было внушить такую мысль о Духѣ Божіемъ, какая дается словами, что Онъ носился вверху, было удобнѣе указать сначала нѣчто уже начавшее [существовать], надъ чѣмъ бы Онъ носился,—носился, конечно, не пространственнымъ образомъ, а все превышающимъ и превосходящимъ могуществомъ.

Глава VIII.

Любовь Божія къ тварямъ обусловливаетъ какъ ихъ бытіе, такъ и послѣдующее существованіе.

Вотъ почему еще тогда, когда вещи получали въ этомъ началѣ свое совершенство и свою форму, видѣ Богъ, яко добро, ибо создаваемое было угодно Ему вслѣдствіе того благоволенія, по которому Ему угодно было, чтобы оно получило бытіе. Въ

151

самомъ дѣлѣ, побужденіе, по которому Богъ любитъ Свое твореніе, двоякое—съ одной стороны, чтобы оно получило бытіе, съ другой—чтобы существовало. Отсюда, для того, чтобы получило бытіе то, что должно существовать, Духъ Божій ношашеся верху воды, а чтобы оно существовало, видѣ Богъ, яко добро. И чтó сказано о свѣтѣ, то сказано потомъ и обо всѣхъ [родахъ творенія]. Ибо одни изъ нихъ, превосходя всякое непостоянство времени, пребываютъ въ полнѣйшей святости съ Богомъ; другія же [достигаютъ того] по мѣрѣ опредѣленнаго имъ времени, пока путемъ смѣны и преемственности вещей соплетается красота вѣковъ.

Глава IX.

Опятъ о стихѣ 3. Во времени-ли сказано: Да будетъ свѣтъ, или внѣ времени?

Но слова: Да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ, сказаны-ли Богомъ въ какой-нибудь день, или раньше всякаго дня? Ибо если Онъ изрекъ ихъ въ совѣчномъ Себѣ Словѣ, то изрекъ, конечно, внѣ времени (intempolariter); если же Онъ изрекъ ихъ во времени, то уже не въ совѣчномъ Себѣ Словѣ, а чрезъ какую-нибудь временную тварь, и потому свѣтъ уже не будетъ первымъ твореніемъ, разъ была тварь, чрезъ которую во времени было сказано: Да будетъ свѣтъ. Да и сказанное Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, надобно думать, произошло раньше всякаго дня; такъ что подъ именемъ неба разумѣется духовная, уже созданная и получившая форму, тварь, какъ бы небо этого, видимаго нами, неба, среди тѣлъ занимающаго высшее мѣсто. Ибо твердь, которая въ свою очередь тоже названа небомъ, сотворена уже во второй день. Именемъ же земли невидимой и неустроенной и темною бездною обозначено несовершенство той тѣлесной сущности, изъ коей произошли временныя творенія, первымъ между которыми былъ свѣтъ.

152

А какимъ образомъ чрезъ тварь, созданную раньше времени, могло быть сказано во времени: Да будетъ свѣтъ, разгадать это трудно. Мы понимаемъ, что это сказано было не звукомъ голоса, потому что все, сказанное голосомъ, тѣлесно. Развѣ, быть можетъ, изъ несовершенства тѣлесной той сущности не создалъ-ли Богъ нѣкотораго тѣлеснаго звука, которымъ и произнесъ: Да будетъ свѣтъ? Но въ такомъ случаѣ, значитъ, нѣкое звучащее тѣло создано и образовано было раньше свѣта. А если такъ, то существовало уже и время, въ теченіе котораго долженъ былъ распространяться звукъ и преемственные моменты звуковъ смѣнять одни другіе. А если далѣе было время, прежде чѣмъ явился свѣтъ,—время, въ которое долженъ былъ происходить звукъ, изрекшіи: Да будетъ свѣтъ, то какому дню принадлежало это время? Ибо то былъ одинъ день и притомъ по счету день первый, въ который созданъ свѣтъ. Развѣ не къ этому ли же самому дню относится и весь тотъ моментъ времени, въ который созданы были какъ звучавшее тѣло, произнесшее слова: Да будетъ свѣтъ, такъ и самый свѣтъ? Но всякій подобный звукъ произносится говорящимъ для тѣлеснаго чувства слушающаго; ибо оно такъ устроено, что ощущаетъ [звукъ] при сотрясеніи воздуха. А развѣ жъ то нѣчто невидимое и неустроенное, къ чему Богъ тогда обращался съ словами: Да будетъ свѣтъ, имѣло такой слухъ? Подобная нелѣпость пусть далека будетъ отъ ума человѣка мыслящаго!

Итакъ, духовное-ли, хотя и временное, то было движеніе, которымъ сказано: Да будетъ свѣтъ,—движеніе, отпечатлѣнное вѣчнымъ Отцомъ чрезъ совѣчнаго Сына на духовной твари, которую Онъ сотворилъ, когда было сказано: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, т. е. на упомянутомъ выше небѣ небесе, или же изреченіе это не только безъ звука, но даже и безъ всякаго временнаго движенія духовной твари, нѣкоторымъ образомъ напечатлѣно и такъ сказать начертано было совѣчнымъ Отцу Словомъ въ ея мысли и разумѣ, и по этому изрече-

153

нію низшее и темное несовершенство тѣлесной природы пришло въ движеніе и получило форму, и—явился свѣтъ? Но весьма трудно понять, какъ возможно, чтобы,—тогда какъ Богъ изрекаетъ повелѣніе внѣ времени и это повелѣніе тварь, созерцаніемъ истины превышающая всякое время, выслушиваетъ не временнымъ образомъ, а мысленно напечатлѣнныя въ ней непреложною Премудростію Божіею идеи, какъ бы доступныя ея пониманію изреченія, сообщаетъ тому, что ниже ея,—являлись временныя движенія во временныхъ предметахъ, подлежащихъ или образованію, или управленію. Если же свѣтъ, о которомъ раньше всего сказано: да будетъ, и бысть, надобно понимать такъ, что ему принадлежитъ первенствующее мѣсто среди твари, то онъ самъ представляетъ собою разумную жизнь,—жизнь, которая расплывалась бы безформенною массою, если бы не была обращена къ Творцу для просвѣщенія; когда же она была обращена къ Нему и просвѣщена Имъ, произошло тó, чтó сказано въ Словѣ Божіемъ: Да будетъ свѣтъ.

Глава X.

О стихѣ 5. Какъ прошелъ первый день—въ твореніи ли, или послѣ творенія свѣта? Принимается первый способъ изъясненія. Второй способъ пониманія соединяется съ затрудненіями.

И однакожъ кто-нибудь, пожалуй, спроситъ, такъ-ли оно и произошло внѣ времени, какъ внѣ времени было сказано, потому что къ Слову, совѣчному Отцу, время не приложимо? Но какъ возможно такое пониманіе, когда Писаніе по сотвореніи свѣта и отдѣленіи его отъ тьмы и по нареченіи именъ дня и ночи, говоритъ: И бысть вечеръ и бысть утро, день единъ? Отсюда видно, что это дѣйствіе Божіе было совершено въ продолженіе дня, по истеченіи котораго около вечера наступило то, что служитъ началомъ ночи, а по истеченіи ночного періода исполнился цѣлый день, такъ что наступило утро

154

другого уже дня, въ теченіе котораго Богъ произвелъ слѣдующее новое [твореніе].

Но если слова: Да будетъ свѣтъ Богъ изрекъ безъ всякаго промежутка времени, требуемаго слогами, въ вѣчномъ разумѣ Своего Слова, то крайне удивительно, почему же свѣтъ сотворенъ съ такою медленностію, что прошелъ день и наступилъ вечеръ? Развѣ, можетъ быть, свѣтъ сотворенъ былъ скоро, но продолжительность дневного періода потребовалась на то, чтобы онъ отдѣленъ былъ отъ тьмы и чтобы свѣтъ и тьма, отдѣленные другъ отъ друга, были обозначены своими именами? Въ свою очередь удивительно и то, если это отдѣленіе и нареченіе могло быть совершено Богомъ даже съ такою медленностію, съ какою объ этомъ разсказали бы мы. Ибо отдѣленіе свѣта отъ тьмы послѣдовало, безъ сомнѣнія, въ томъ самомъ дѣйствіи, когда былъ сотворенъ свѣтъ, потому что не могло быть и свѣта, если бы онъ не былъ отдѣленъ отъ тьмы.

А съ какою продолжительностію могло совершиться дѣйствіе, которымъ Богъ нарече свѣтъ день и тьму нарече нощь, если бы это сказано было по слогамъ, при помощи голоса, то, спрашивается, съ какою иною, какъ не съ такою, съ какою сказали бы и мы: „Пусть свѣтъ называется днемъ, а тьма—ночью“,—лишь бы только не явилось у кого-либо такой безумной мысли, что такъ какъ-де Богъ великъ превыше всего, то произнесенные Его устали, хотя и немногіе, слоги могли наполнить собою весь дневной періодъ [времени]. Притомъ, Богъ нарече свѣтъ день и тьму нарече нощь не тѣлеснымъ голосомъ, а совѣчнымъ Себѣ Словомъ, т. е. внутренними и вѣчными идеями непреложной Премудрости. Ибо, въ противномъ случаѣ, опять возможенъ вопросъ: если Богъ нарекъ [ихъ] словами, какими пользуемся и мы, то на какомъ языкѣ? И къ чему нужны были преходящіе звуки, когда для нихъ еще не было никакого тѣлеснаго слушателя?

Или не слѣдуетъ-ли такъ сказать, что хотя это дѣйствіе Божіе совершилось и быстро, но свѣтъ оставался дотолѣ не смѣ-

155

няясь ночью, пока не окончился дневной періодъ времени; въ свою очередь и ночь, смѣнившая свѣтъ, длилась до тѣхъ поръ, пока не миновалъ періодъ ночного времени, и по истеченіи единаго и перваго дня, не наступило утро слѣдующаго дня? Но если я скажу такъ, опасаясь, какъ бы мнѣ не быть осмѣяннымъ и со стороны людей, которые уже до подлинности знаютъ, и со стороны тѣхъ, которые весьма легко могутъ узнать, что въ то время, когда у насъ бываетъ ночь, присутствіе свѣта освѣщаетъ тѣ части міра, чрезъ которыя солнце возвращается съ запада на востокъ, а потому въ продолженіе всѣхъ 24 часовъ, т. е., въ теченіе полнаго круговращенія солнца, въ однихъ мѣстахъ бываетъ день, а въ другихъ ночь. А развѣ жъ мы помѣстимъ Бога въ какой нибудь части (міра), гдѣ бы для Него былъ вечеръ, когда изъ этой части свѣтъ отступаетъ въ другую? Ибо и въ книгѣ, называемой Екклисіастъ, написано: и восходитъ солнце и заходитъ солнце, и въ мѣсто свое влечется, т. е., въ то мѣсто, откуда оно восходитъ; а продолжая дальше, [писатель] говоритъ: сіе возсіявая тамо, идетъ къ югу и обходитъ къ сѣверу (Еккл. I, 5. 6). Такимъ образомъ, когда солнце находится въ южной части, у насъ бываетъ день, а когда, совершая свое круговращеніе, оно переходитъ въ сѣверную часть, у насъ наступаетъ ночь, хотя въ другой части, гдѣ свѣтитъ солнце, бываетъ день,—если только мы далеки будемъ отъ поэтическихъ вымысловъ, будто бы солнце погружается въ море, а утромъ выходитъ изъ него съ другой стороны омытымъ. Впрочемъ, если бы даже было и такъ, въ такомъ случаѣ солнцемъ освѣщалась бы пучина морская и въ ней былъ бы тогда день. Солнце могло бы освѣщать воды, если бы только не было погашено ими. Но подобное предположеніе нелѣпо. Да и къ чему оно, когда и самаго солнца еще не было?

По этой причинѣ, если въ первый день созданъ былъ свѣтъ духовный, то развѣ такой свѣтъ заходитъ, чтобы за нимъ наступала ночь? Если же онъ—свѣтъ матеріальный, то что же это за свѣтъ, котораго нельзя видѣть по закатѣ солнца, такъ

156

какъ не было еще луны, ни какихъ-либо звѣздъ? Или если онъ постоянно остается въ той части неба, въ которой находится и солнце, такъ что представляетъ собою не свѣтъ солнца, а какъ бы спутникъ его, и соединенъ съ нимъ такъ, что не можетъ быть отъ него отличаемъ, въ такомъ случаѣ мы снова встрѣчаемся съ прежнимъ затрудненіемъ при разрѣшеніи этого вопроса, именно—такъ какъ подобно солнцу и свѣтъ, какъ его спутникъ, совершая круговращеніе, возвращается на востокъ съ запада, и въ то время, когда та часть [земли], въ которой находимся мы, покрыта бываетъ мракомъ ночи, онъ находится въ другой части міра: то обстоятельство это заставляетъ насъ (чего, впрочемъ, не дай Богъ!) думать, будто и Богъ былъ въ той части, которую оставлялъ свѣтъ, такъ что и для Него могъ быть вечеръ. Или, быть можетъ, не создалъ-ли Богъ свѣтъ въ той части, въ которой Онъ намѣренъ былъ создать человѣка, и поэтому, когда свѣтъ изъ этой части отступилъ, бысть, сказано, вечеръ, хотя этотъ свѣтъ, который отступилъ отсюда, находился въ другой части, имѣя, по совершеніи круговращенія, поутру взойти снова.

Глава XI.

Новое затрудненіе въ вышеприведенномъ способѣ изъясненія касательно назначенія солнца.

Къ чему же создано было солнце, которое бы свѣтило на землѣ во область дне (Пс. 135, 8), если для того, чтобы производить день, достаточно было и того свѣта, который названъ былъ днемъ? Развѣ этотъ первоначальный свѣтъ, быть можетъ, освѣщалъ высшія, удаленныя отъ земли, страны, такъ что не могъ быть видимъ на землѣ, и потому необходимо было создать солнце, при посредствѣ котораго бы въ низшихъ странахъ міра получился день? Можно и такъ сказать, что съ сотвореніемъ солнца увеличился свѣтъ дневной, такъ что, можно думать, при первоначальномъ свѣтѣ день былъ менѣе свѣтлымъ, чѣмъ теперь. А нѣкто, какъ я знаю, говорилъ даже такъ, что словами: да бу-

157

детъ свѣтъ, и бысть свѣтъ въ созданіи Творца была введена [самая] природа свѣта, а потомъ, когда рѣчь идетъ о свѣтилахъ, сдѣлано частное указаніе, что изъ этого свѣта сотворено было въ порядкѣ дней, въ какомъ Творцу угодно было все совершить; но какова природа этого свѣта, куда скрывался онъ съ наступленіемъ вечера, такъ что послѣ него наступала ночь, этого онъ не сказалъ, да и не легко, по моему мнѣнію, найти тому объясненіе. Ибо не слѣдуетъ же думать, что свѣтъ угасалъ, дабы послѣ него наступалъ ночной мракъ, и опять возжигался, чтобы наступало утро, прежде чѣмъ это стало обязанностію солнца; чтò, по свидѣтельству того же Писанія, началось съ четвертаго дня.

Глава XII.

Еще затрудненіе касательно послѣдовательности трехъ дней и ночей до сотворенія солнца.—Какъ произошло собраніе водъ.

И какимъ круговращеніемъ до сотворенія солнца могла производиться смѣна трехъ [первыхъ] дней и ночей, когда природа первосозданнаго свѣта,—если только подъ этимъ свѣтомъ надобно разумѣть свѣтъ тѣлесный,—оставалась неподвижною, открыть и объяснить это трудно. Развѣ, быть можетъ, кто-нибудь скажетъ такъ, что тьмою Богъ назвалъ земную и водную массу, прежде чѣмъ произведено было ея раздѣленіе, совершенное, какъ написано, въ третій день,—назвалъ по причинѣ ея очень плотной тѣлесности, сквозь которую свѣтъ не могъ проникнуть, или же по причинѣ глубочайшей тѣни, которую неизбѣжно должна имѣть эта масса съ одной стороны своей, если свѣтъ находился съ другой. Ибо къ какому пункту масса даннаго тѣла мѣшаетъ подходить свѣту, въ этомъ пунктѣ бываетъ тѣнь, потому что мѣсто, лишенное свѣта, который бы освѣщалъ его, если бы тому не мѣшало противопоставленное тѣло, и есть то, что называется тѣнью. Если же эта тѣнь соотвѣт-

158

ственно массѣ тѣла была такъ велика, что занимала столько пространства земли, сколько съ другой стороны занималъ день, то называлась ночью. Ибо не всякая же тьма есть ночь. Тьма бываетъ и въ огромныхъ пещерахъ, въ тайники которыхъ проникать свѣту мѣшаетъ противопоставленная масса,—въ нихъ нѣтъ свѣта и все это пространство представляетъ собою мѣсто, лишенное свѣта, и однако подобная тьма не называется именемъ ночи, а [называется такъ] только тьма, которая покрываетъ ту часть земли, откуда удаляется день. Точно также не всякій и свѣтъ называется днемъ: ибо существуетъ свѣтъ луны, звѣздъ, лампъ, молній и вообще всѣхъ свѣтящихъ предметовъ; но днемъ называется тотъ лишь свѣтъ, которому предшествуетъ и преемствуетъ ночь.

Но если первобытный свѣтъ со всѣхъ сторонъ окружалъ массу земли, оставаясь ли въ спокойномъ состояніи, или совершая круговое движеніе, въ такомъ случаѣ не оставалось пункта, съ котораго бы онъ допускалъ смѣнять себя ночью, потому что никогда не разступался бы, чтобы дать ей мѣсто. Или, быть можетъ, свѣтъ былъ созданъ только съ одной стороны, такъ что, совершая круговое движеніе, онъ оставлялъ возможность и ночи совершать соотвѣтственное движеніе на другой сторонѣ? Ибо когда всю землю покрывала еще вода, ничто не препятствовало этой водянистой и шарообразной массѣ съ одной стороны производить присутствіемъ свѣта день, а съ другой стороны отсутствіемъ свѣта—ночь, которая съ вечерняго времени и наступала въ той ея части, изъ коей свѣтъ переходилъ въ другую.

Но если воды первоначально занимали всю землю, то куда же онѣ были собраны, т. е. въ какую часть собраны были тѣ воды, которыя были отвлечены, чтобы обнажиться землѣ? Въ самомъ дѣлѣ, если было на землѣ какое-нибудь обнаженное [отъ воды] мѣсто, куда бы онѣ могли собраться, то, очевидно, была уже суша и бездна занимала не всю [землю]. Если же они покрывали всю землю, то что же это было за мѣсто, куда собрались онѣ, чтобы явилась на землѣ суша? Развѣ не собра-

159

ны-ли онѣ были въ высоту, подобно тому, какъ это бываетъ тогда, когда обмолоченное на гумнѣ зерно подбрасывается вверхъ для провѣиванія и, собранное тамъ въ кучу, обнажаетъ мѣсто, которое прежде было имъ покрыто? Но кто же такъ скажетъ, если онъ видалъ равномѣрно разстилающіяся во всѣ стороны равнины моря, которыя, хотя и поднимаются на нихъ своего рода горы волнующейся воды, по прекращеніи бури снова выравниваются? И если при этомъ нѣкоторые берега обнажаются больше, то необходимо заключить, что есть, значитъ, на землѣ пространства, куда бы прибывало то, что убываетъ въ другомъ мѣстѣ, и откуда бы оно снова приходило въ прежнее свое мѣсто. Но разъ волнующаяся стихія покрывала совершенно всю землю, куда же отступила она, чтобы обнажить нѣкоторыя части? Или, можетъ быть, вода тогда была разрѣженнѣе и окружала землю подобно облакамъ, а потомъ чрезъ собраніе сгустилась такъ, что изъ многихъ частей обнажила тѣ, въ которыхъ могла явиться суша? Впрочемъ, и земля, долго и сильно осѣдая, могла дать въ нѣкоторыхъ мѣстахъ углубленія, въ которыя стекались и собирались воды, и изъ частей, откуда вода убывала, образовалась суша.

Глава XIII.

Когда были сотворены вода и земля.

Но матерія во всякомъ случаѣ не была безформенною, имѣя облакообразный видъ, а потому можетъ явиться еще вопросъ, когда же именно Богъ создалъ эти, наблюдаемые нами, виды и качества воды и земли, такъ какъ этого мы не встрѣчаемъ ни въ одинъ изъ шести дней [творенія]? Поэтому, если Онъ воду и землю сотворилъ раньше всякаго дня,

160

какъ раньше упоминанія объ этихъ первыхъ дняхъ написано: въ началѣ сотвори Богъ небо и землю: то подъ именемъ этой земли мы можемъ разумѣть уже получившій форму земной видъ съ покрывавшими его поверхность водами, имѣвшими въ свою очередь видимую своего рода форму; такъ точно въ дальнѣйшихъ словахъ Писанія: земля же бѣ невидима и неустроена и тьма верху бездны, и Духъ Божій ношашеся верху воды, мы можемъ разумѣть не какую-нибудь безформенность матеріи, а землю и воду хотя безъ свѣта, который еще не былъ сотворенъ, но уже съ своими общеизвѣстными свойствами; такъ что невидимою земля названа, можно думать, потому, что она, будучи покрыта водами, не могла быть видима, хотя бы и былъ на лицо кто-нибудь, кто могъ бы ее видѣть, а неустроенною потому, что не была отдѣлена отъ моря, не окружена берегами и не украшена растеніями и животными. Если же такъ, то почему же эти виды, безъ сомнѣнія, тѣлесные, созданы раньше всякаго дня? Почему не написано: „рече Богъ: да будетъ земля, и бысть земля“, или: „рече Богъ: да будетъ вода, и бысть вода“, или же о землѣ и водѣ вмѣстѣ, если онѣ связываются однимъ своего рода закономъ низшаго положенія „рече Богъ: да будетъ земля и вода, и бысть тако"? Съ другой стороны, если было такъ, почему не сказано: „видѣ Богъ, яко добро“?

Глава XIV.

Основаніе, почему въ первомъ стихѣ Бытія подразумѣвается безформенная матерія.

[Но] извѣстно, что все измѣняемое образуется изъ чего-либо безформеннаго; вмѣстѣ съ тѣмъ и каѳолическая вѣра внушаетъ, да и здравый разумъ говоритъ, что матеріи ни для одной изъ природъ не могло быть иначе, какъ только отъ Бога, виновника и творца всѣхъ, и образованныхъ и способныхъ къ образованію, вещей,—каковую матерію нѣкое писаніе и приписы-

161

ваетъ Богу, говоря: „Ты сотворилъ міръ отъ безобразнаго вещества“ (Прем., XI, 18). Это соображеніе убѣждаетъ насъ, что на такую [безформенную] матерію и сдѣлано указаніе въ словахъ, которыя соотвѣтствуютъ читателямъ и слушателямъ наименѣе проницательнымъ въ духовной мудрости,—именно въ тѣхъ, которыми говорится: въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, и проч., до словъ и рече Богъ, составляющихъ переходъ къ послѣдовательному разсказу о порядкѣ образованія вещей.

Глава XV.

Матерія предшествуетъ формѣ по происхожденію, а не по времени.

[Такое указаніе сдѣлано] не потому, чтобы безформенная матерія по времени существовала раньше предметовъ, получившихъ форму, такъ какъ сотворено одновременно и то и другое, т. е., какъ то, что произошло, такъ и то, изъ чего оно произошло. Ибо какъ звукъ составляетъ матерію словъ, а слова указываютъ на сформированный уже звукъ, и говорящій не безформенный сперва испускаетъ звукъ, а потомъ [снова] вбираетъ его и формируетъ въ слова: такъ и Творецъ Богъ не безформенную прежде создалъ матерію, а потомъ, какъ бы послѣ вторичнаго размышленія, оформилъ ее въ рядѣ такихъ или иныхъ природъ, но создалъ матерію именно сформированную. Но поелику то, изъ чего что-нибудь происходитъ, если не по времени, такъ по нѣкоторому своему началу, существуетъ раньше того, чтó изъ него происходитъ: то Писаніе могло раздѣлить по времени повѣствованія то, чего Богъ не раздѣлялъ по времени творенія. Вѣдь если мы спросимъ, звуки-ли изъ словъ мы производимъ, или же слова изъ звуковъ, то едва ли найдемъ кого-либо настолько недогадливаго, кто не отвѣтилъ бы, что скорѣе слова происходятъ изъ звуковъ; отсюда, хотя говорящій производитъ то и другое одновременно, тѣмъ не менѣе уже изъ простого наблюденія достаточно ясно видно, чтó изъ чего онъ

162

производитъ. По этой причинѣ, если Богъ сотворилъ одновременно и то и другое, т. е. и матерію, которую Онъ оформилъ, и вещи, въ которыя онъ облекъ ее, какъ въ формы, и если въ Писаніи надлежало говорить, и томъ и о другомъ, но не одновременно о томъ и другомъ: то кто же будетъ сомнѣваться, что прежде надлежало сказать о томъ, изъ чего что-либо создано, а послѣ уже о томъ, что изъ него создано? Ибо, когда мы даже говоримъ о матеріи и формѣ, то хотя и разумѣемъ, что та и другая существуютъ одновременно, однако, не можемъ одновременно выразить той и другой. А какъ въ тотъ короткій моментъ времени, когда мы произносимъ эти два слова, мы произносимъ одно изъ нихъ раньше другого; такъ точно и въ пространномъ разсказѣ необходимо было сказать объ одномъ изъ нихъ раньше другого, хотя, какъ уже замѣчено, то и другое сотворено Богомъ одновременно; отсюда, то, чтó только по началу является въ твореніи первымъ, въ повѣствованіи является первымъ и по времени, ибо двухъ предметовъ, изъ коихъ ни одинъ не имѣетъ первенства предъ другимъ ни въ какомъ отношеніи, нельзя выговорить одновременно, а тѣмъ болѣе нельзя вести повѣствованіе о нихъ одновременно. Итакъ, не подлежитъ сомнѣнію, что безформенная матерія есть ничто въ томъ собственно смыслѣ, что она явилась не иначе, какъ только отъ Бога и создана Имъ одновременно съ тѣми вещами, которыя сотворены изъ нея.

Но если можно сказать съ вѣроятностью, что [безформенная] матерія указывается въ словахъ: земля же бѣ невидима и неустроена, и тьма верху бездны, и Духъ Божій ношашеся верху воды; такъ что, за исключеніемъ сказаннаго здѣсь о Святомъ Духѣ, остальныя слова суть названія хотя вещей и видимыхъ, но сказанныя, можно думать, съ тою цѣлію, чтобы дать понятіе о безформенной матеріи, насколько можно было сдѣлать это для людей менѣе понятливыхъ, потому что эти два элемента, т. е. земля и вода, для произведенія изъ нихъ чего-нибудь, легче другихъ поддаются рукамъ рабо-

164

тающихъ, а потому именами ихъ удобнѣе дается понять о безформенности матеріи,—если, говорю, можно сказать такъ съ вѣроятностію, то [значитъ] не было какой-нибудь оформленной массы, освѣщая которую съ одной стороны, свѣтъ съ другой ея стороны производилъ бы тьму, отъ чего, по отступленіи дня, могла бы наступить ночь.

Глава XVI.

Другое основаніе для объясненія того, какъ происходили день и ночь, именно—чрезъ расширеніе и сокращеніе свѣта, отвергается.

Если же подъ днемъ и ночью мы захотѣли бы разумѣть расширеніе и сокращеніе свѣта, то не видимъ причины, почему бы могло быть такъ. Ибо тогда еще не было животныхъ, для которыхъ бы подобныя смѣны [свѣта] были полезны и для которыхъ, появившихся позднѣе, эти смѣны, какъ мы знаемъ, начали производиться чрезъ круговращеніе солнца. Да и примѣра не представляется, которымъ мы могли бы оправдать мысль, что подобное расширеніе и сокращеніе свѣта могло бы производить смѣну дня и ночи. Въ самомъ дѣлѣ, истеченіе лучей изъ нашихъ глазъ представляетъ собою также истеченіе своего рода свѣта; оно можетъ и сокращаться, когда мы смотримъ на ближайшій къ нашимъ глазамъ воздухъ, и расширяться, когда мы устремляемъ взоръ въ одномъ и томъ же направленіи на предметы, вдали отъ насъ находящіеся. Нѣтъ сомнѣнія, что и тогда, когда происходитъ сокращеніе, оно не вовсе мѣшаетъ намъ видѣть отдаленные предметы, только, конечно, не такъ ясно, какъ тогда, когда глазъ нашъ упирается въ нихъ. А между тѣмъ, свѣтъ, который заключается въ органѣ видящаго, настолько, говорятъ, малъ, что, если бы не получалъ помощи отъ внѣшняго свѣта, мы не могли бы ничего видѣть, и такъ какъ отъ того свѣта онъ не можетъ быть отличаемъ, то и трудно, какъ я уже сказалъ, подыскать примѣръ,

164

которымъ бы можно было доказать, что расширеніе свѣта [служитъ причиною] дня, а сокращеніе—ночи.

Глава XVII.

Затрудненіе касательно духовнаго свѣта—какимъ образомъ въ этомъ свѣтѣ можетъ быть вечеръ и утро, а также раздѣленіе отъ тьмы?

Если же словами Бога: да будетъ свѣтъ былъ созданъ свѣтъ духовный, то подъ нимъ должно разумѣть не тотъ истинный совѣчный Отцу свѣтъ, которымъ создано все и который просвѣщаетъ всякаго человѣка, а тотъ, о которомъ могло быть сказано: прежде всѣхъ создася премудрость (Сирах. 1. 4). Ибо когда эта вѣчная и неизмѣнная, не созданная, а рожденная Премудрость переносится въ духовныя и разумныя твари, а также и въ души преподобныхъ (Прем. VII, 27), чтобы онѣ, просвѣщаемыя [Ею], могли сіять, тогда въ нихъ открывается нѣкое свѣтлое настроеніе духа, которое и можно принять за созданіе того свѣта, когда Богъ изрекъ: да будетъ свѣтъ, если только уже была духовная тварь, которая обозначена именемъ неба въ словахъ Писанія: въ началѣ сотвори Богъ небо и землю,—небо не тѣлесное, а безтѣлесное небо тѣлеснаго неба, стоящее выше всякаго тѣла не пространственнымъ разстояніемъ, а возвышенностію природы. А какъ въ одно и то же время эта тварь могла быть и тѣмъ, что просвѣщалось, и самымъ просвѣщеніемъ и какъ можно было говорить о ней въ различное время, объ этомъ сказали мы нѣсколько раньше, когда вели рѣчь о матеріи.

Но въ такомъ случаѣ какъ будемъ мы понимать наступившую за этимъ свѣтомъ ночь, такъ что былъ и вечеръ? И отъ какой тьмы могъ быть отдѣленъ такой свѣтъ, по словамъ Писанія: и разлучи Богъ между свѣтомъ и между тьмою? Развѣ не были-ли уже тогда грѣшники и неразумные, отпадавшіе отъ свѣта истины, между которыми съ одной стороны и

165

между оставшимися въ томъ свѣтѣ [съ другой] Богъ и произвелъ раздѣленіе, какъ между свѣтомъ и между тьмою, и, назвавъ свѣтъ днемъ, а тьму—ночью, показалъ тѣмъ, что Онъ не творецъ грѣшниковъ, а ихъ промыслитель (ordinator), распредѣляющій по заслугамъ? Или, быть можетъ, день тотъ есть названіе для всего времени и обнимаетъ собою весь свитокъ вѣковъ, а потому и названъ не первымъ днемъ, а днемъ единымъ: и бысть, говоритъ, вечеръ, и бысть утро: день единъ; такъ что словами: бысть вечеръ обозначенъ, повидимому, грѣхъ разумной твари, а словами: бысть утро—ея обновленіе?

Но это будетъ уже разсужденіе въ смыслѣ пророческой аллегоріи, которой мы не имѣли въ виду въ настоящемъ сочиненіи. Мы предположили себѣ говорить здѣсь о Писаніи по прямому смыслу совершавшихся событій, а не иносказательной таинственности. Итакъ, какимъ же образомъ съ точки зрѣнія сотворенныхъ природъ найдемъ мы въ духовномъ свѣтѣ вечеръ и утро? Развѣ отдѣленіе свѣта отъ тьмы не означаетъ-ли различія предмета, получившаго уже форму, отъ предмета еще безформеннаго, а названіе дня и ночи—указанія на равномѣрность, показывающую, что Богъ ничего не оставилъ не приведеннымъ въ порядокъ, что самая безформенность, выходя изъ которой вещи измѣняются путемъ извѣстнаго перехода изъ вида въ видъ, безпорядочна, и что даже недостатки и совершенства твари, которыми все временное взаимно чередуется, служатъ дополненіемъ красоты вселенной? Ибо и ночь представляетъ собою упорядоченную тьму.

По этой причинѣ, когда былъ созданъ свѣтъ, сказано: видѣ Богъ свѣтъ, яко добро, хотя сказать это [авторъ] могъ бы послѣ уже всѣхъ [событій] этого дня, т. е. сказавъ сначала: рече Богъ: да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ. И разлучи Богъ между свѣтомъ и между тьмою. И нарече Богъ свѣтъ день и тьму нарече нощь, онъ могъ бы сказать потомъ: и видѣ Богъ свѣтъ, яко добро, и затѣмъ прибавить: и бысть вечеръ и бысть утро, какъ дѣлаетъ онъ это въ

166

отношеніи къ другимъ дѣламъ [творенія], которымъ даетъ имена? Здѣсь же онъ не сдѣлалъ такъ по той причинѣ, что отъ предмета, уже получившаго форму, отличалась при этомъ безформенность, такъ что ей пока не полагалось конца, а оставалась еще она для образованія изъ нея другихъ, уже тѣлесныхъ, тварей. Итакъ если бы слова: видѣ Богъ, яко добро сказаны были послѣ разграниченія [свѣта и тьмы] раздѣленіемъ и названіями, то мы должны были бы думать, что [этими словами] обозначаются такія дѣйствія, къ которымъ въ своемъ родѣ ничего уже не должно быть прибавлено. Но поелику одинъ только свѣтъ являлся совершеннымъ, то видѣ, говоритъ, Богъ свѣтъ, яко добро, и разграничилъ его отъ тьмы отдѣленіемъ и названіемъ. А не сказалъ теперь [авторъ]: видѣ Богъ, яко добро потому, что при этомъ предполагалась безформенность, изъ которой еще должны были образоваться другія (творенія). Между тѣмъ, когда распредѣленіемъ свѣтилъ отдѣлялась отъ дня та ночь, которая намъ теперь извѣстна (ночь, производимая круговращеніемъ солнца надъ землею), послѣ этого раздѣленія дня и ночи говорится: видѣ Богъ, яко добро. Ибо эта ночь не есть какая нибудь безформенная сущность, изъ которой бы должны были образоваться другія, а часть пространства, наполненная воздухомъ, но лишенная дневного свѣта; къ этой ночи нечего уже было прибавлять такого, что имѣло бы болѣе опредѣленную и отличную отъ нея форму. Что же касается вечера и утра, то подъ вечеромъ во всѣ первые три дня, до сотворенія свѣтилъ, не будетъ, кажется, нелѣпымъ разумѣть конецъ совершоннаго дѣйствія [творческаго], а подъ утромъ—обозначеніе будущаго, такъ сказать, дѣйствія.

Глава XVIII.

Какъ производитъ Богъ дѣйствіе.

Но прежде всего мы должны помнить,—о чемъ уже мы не разъ говорили,—что Богъ дѣйствуетъ при посредствѣ не временныхъ движеній, если такъ можно выразиться, своего ду-

167

ха или тѣла, какъ дѣйствуетъ человѣкъ или ангелъ, а вѣчныхъ и неизмѣнныхъ и постоянныхъ идей совѣчнаго Своего Слова и нѣкоего, выразился бы я, согрѣванія Своего, также совѣчнаго Себѣ, Святаго Духа. Ибо сказанное на греческомъ и латинскомъ языкѣ о Духѣ Святомъ, что Онъ „носился надъ водами“, согласно съ значеніемъ близкаго къ еврейскому сирійскаго языка, надобно, утверждаютъ [говорятъ, это разъяснено однимъ ученымъ христіаниномъ—сирійцемъ], понимать не въ значеніи носился вверху, а въ значеніи согрѣвалъ. И согрѣвалъ не такъ, какъ согрѣваются опухоли или раны на тѣлѣ холодною или доведенною до соотвѣтственной теплоты водою, а такъ, какъ согрѣваются птицами яйца, когда теплота материнскаго тѣла при посредствѣ чувства любви своего рода содѣйствуетъ до нѣкоторой степени образованію птенцовъ. Итакъ, не слѣдуетъ понимать плотскимъ образомъ, какъ временныя, изреченія Божіи въ теченіе каждаго дня оныхъ Божественныхъ дѣйствій. Ибо сама Премудрость Божія, принявъ на Себя нашу немощность, явилась собрать подъ свои крылья чадъ Іерусалима, якоже кокошъ собираетъ птенцы своя (Мѳ. XXIII, 37), не для того, чтобы мы оставались всегда младенцами, а чтобы, оставаясь дѣтьми на злое, перестали быть дѣтьми по уму (1 Корнѳ. XIV, 20).

Но при этомъ, въ области предметовъ таинственныхъ и весьма удаленныхъ отъ нашего взора,—если бы мы прочитали что нибудь написанное относительно такихъ предметовъ даже в Божественное, могущее въ силу одушевляющей насъ спасительной вѣры порождать новыя и новыя мнѣнія,—мы не должны набрасываться ни на одно изъ нихъ съ такою твердостью, чтобы могли повалиться, если болѣе тщательное изслѣдованіе истины ниспровергнетъ его, ратуя [въ такомъ случаѣ] за свое собственное мнѣніе, а не за мнѣніе Божественныхъ писаній, и желая при этомъ, чтобы оно, будучи нашимъ мнѣніемъ было мнѣніемъ Писанія, тогда какъ, наоборотъ, мы должны желать, чтобы мнѣніе Писанія было нашимъ мнѣніемъ.

168

Глава XIX.

Въ темныхъ мѣстахъ Писанія ничего не слѣдуетъ утверждать безъ разсужденія.

Въ самомъ дѣлѣ, предположимъ себѣ, что въ словахъ Писанія: рече Богъ: да будетъ свѣтъ: и бысть свѣтъ одинъ разумѣетъ сотвореніе тѣлеснаго свѣта, а другой духовнаго. Что есть духовный свѣтъ въ духовной твари, въ этомъ наша вѣра не сомнѣвается, а что есть тѣлесный свѣтъ небесный или даже вышенебесный или же прежденебесный, которому могла бы преемствовать ночь, это не противно вѣрѣ до тѣхъ поръ, пока не будетъ опровергнуто несомнѣннѣйшею истиною. Если бы такъ случилось, значитъ—подобное мнѣніе не въ Божественномъ писаніи заключалось, а выдумано человѣческимъ невѣжествомъ. Если же на основаніи несомнѣннаго довода будетъ доказано, что это мнѣніе вѣрно, то будетъ еще неизвѣстнымъ, хотѣлъ-ли писатель въ приведенныхъ словахъ св. книгъ высказать это именно мнѣніе, или же какое-нибудь другое не менѣе истинное. Если остальной контекстъ рѣчи не подтвердитъ, что Онъ имѣлъ въ виду именно это мнѣніе, отъ того не будетъ ложнымъ другое, которое онъ дѣйствительно разумѣлъ самъ, а истиннымъ и полезнѣйшимъ для познанія. Если же контекстъ Писанія не отвергнетъ того, что писатель имѣлъ въ виду именно это мнѣніе, то остается еще мѣсто для вопроса, не могъ-ли онъ имѣть въ виду другого какого-нибудь мнѣнія? А если мы найдемъ, что онъ могъ имѣть въ виду и другое, то будетъ неизвѣстно, какое именно изъ этихъ двухъ мнѣній онъ хотѣлъ разумѣть; можно даже предположить, что онъ имѣлъ въ виду оба эти мнѣнія, если только извѣстныя обстоятельства благопріятствуютъ тому и другому изъ нихъ.

Ибо весьма часто случается, что даже и не-христіанинъ знаетъ кое-что о землѣ, небѣ и остальныхъ элементахъ видимаго

169

міра, о движеніи и обращеніи, даже величинѣ и разстояніяхъ звѣздъ, объ извѣстныхъ затменіяхъ солнца и луны, круговращеніи годовъ и временъ, о природѣ животныхъ, растеній, камней и тому подобномъ,—знаетъ притомъ такъ, что защищаетъ это знаніе и очевиднѣйшими доводами и опытомъ. Между тѣмъ, крайне позорно, даже гибельно и въ высшей степени опасно, что какой-нибудь невѣрный едва-едва удерживается отъ смѣха, слыша, какъ христіанинъ, говоря о подобныхъ предметахъ яко бы на основаніи христіанскихъ писаній, несетъ такой вздоръ, что, какъ говорится, блуждаетъ глазами по всему небу. И тяжело не то, что человѣкъ заблуждающійся подвергается осмѣянію, а то, что и наши писатели, по мнѣнію внѣшнихъ, имѣютъ такія же понятія и къ великой погибели для тѣхъ, о спасеніи которыхъ мы заботимся, считаются людьми невѣжественными и презираются. Въ самомъ дѣлѣ, когда они замѣчаютъ, что кто-либо изъ числа христіанъ заблуждается относительно предмета, хорошо имъ извѣстнаго, и свое нелѣпое мнѣніе утверждаетъ на нашихъ писаніяхъ: то какъ же они будутъ вѣрить этимъ писаніямъ относительно воскресенія мертвыхъ, надежды на вѣчную жизнь, царства небеснаго, думая, что писанія эти сообщаютъ ложныя понятія даже и о такихъ предметахъ, которые сами они могли узнать путемъ опыта и при помощи несомнѣнныхъ цифръ? И дѣйствительно, не возможно достаточно исчислить, сколько горести и печали причиняютъ благоразумнымъ братьямъ эти дерзкіе невѣжды, когда они, застигнутые и уличенные въ нелѣпомъ и ложномъ мнѣніи со стороны тѣхъ, которые не признаютъ авторитета нашихъ писаній, въ защиту того, чтò сказали по легкомысленному безразсудству и съ очевиднѣйшею ложью, стараются ссылаться на эти свящ. книги, оправдывая ими свое мнѣніе, или же на память приводятъ изъ нихъ многія изреченія, которыя считаютъ свидѣтельствомъ въ свою пользу, не понимая ни того, о чемъ говорятъ, ни того, что утверждаютъ (1 Тимоѳ. I, 7).

171

Глава XX.

Почему при изъясненіи книги Бытія приводятся разныя мнѣнія, а не утверждается какое-нибудь одно.

Во вниманіе къ такого рода явленіямъ и въ предохраненіе отъ нихъ я, насколько было возможно, многосторонне изъяснилъ книгу Бытія и относительно словъ, для упражненія нашей мысли поставленныхъ въ неясномъ значеніи, привелъ различныя мнѣнія, не утверждая безразсудно чего-нибудь одного съ предубѣжденіемъ къ другому, можетъ быть, лучшему объясненію, чтобы каждый по собственной мѣркѣ выбиралъ то, что можетъ взять, а тамъ, гдѣ понять не можетъ, пусть оставляетъ честь за Писаніемъ Божіимъ, а за собою страхъ. Но разъ слова Писанія, о которыхъ мы говоримъ, изъясняются съ столь многихъ сторонъ, пусть же умѣрятъ себя тѣ, которые, надмеваясь свѣтскими науками, на эти слова, предназначенныя для всѣхъ благочестивыхъ сердецъ, смотрятъ какъ на нѣчто неискусное и грубое,—которые, не имѣя перьевъ, пресмыкаются по землѣ и, обладая полетомъ лягушекъ, смѣются надъ гнѣздами птицъ. Еще опаснѣе заблуждаются нѣкоторые нетвердые наши братья, которые, слыша, какъ эти нечестивцы тонко и пространно толкуютъ о числѣ небесныхъ тѣлъ и о какихъ угодно вопросахъ, касающихся элементовъ видимаго міра, превращаются въ нуль и, предпочитая ихъ со вздохомъ себѣ и находя великими, брезгливо обращаются къ писаніямъ спасительнѣйшаго благочестія, и едва-едва касаются того, чѣмъ должны бы были питаться со сладостію, гнушаясь жесткости хлѣбнаго колоса (segetis) и вожделѣя цвѣтовъ шиповника. Они не имѣютъ досуга видѣть, яко благъ Господь (Псал. XXXIII, 9), и не принимаютъ пищи даже въ субботу: они слишкомъ лѣнивы, чтобы срывать колосья уже по полученіи дозволенія отъ Господа субботы, чтобы затѣмъ растирать ихъ руками, а растертые очищать, пока они не будутъ годными для употребленія въ пищу (Мѳ. XII, 1).

172

Глава XXI.

Какой результатъ такого изъясненія, при которомъ безъ разсужденія ничто не утверждается?

Но, можетъ быть, кто-нибудь скажетъ: „какія-же зерна ты очистилъ этимъ толченіемъ своего разсужденія, какія провѣялъ? Почему едва не все у тебя оставлено только въ вопросахъ? Дай же какой-нибудь положительный отвѣтъ на то, чтò, какъ показываютъ твои разсужденія, можетъ быть понимаемо во многихъ значеніяхъ“. Такому я отвѣту, что я съ удовольствіемъ достигъ того самаго хлѣба, отъ котораго научился не обращаться въ человѣку за отвѣтомъ согласно съ вѣрою о томъ, что отвѣчать людямъ, которые стремятся клеветать на наши спасительныя писанія; такъ что все, чтó только могли бы они сказать о природѣ вещей на основаніи вѣрныхъ доводовъ, все это, какъ можемъ мы показать, не противно нашимъ писаніямъ,—съ другой стороны все, что изъ какихъ-либо своихъ книгъ они привели бы противнаго нашимъ писаніямъ, т. е. каѳолической вѣрѣ, все это, какъ можемъ мы или показать съ нѣкоторою силою, или же съ несомнѣнностію вѣрить, совершенно ложно. При этомъ мы такъ преданы Ходатаю нашему, въ немъ же суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Колосс. II, 3), что не обольщаемся болтовнею ложной философіи и не пугаемся суевѣрій ложной религіи. А когда читаемъ Божественныя писанія, заключающія въ себѣ такое многообразіе истинныхъ значеній, которыя вытекаютъ изъ немногихъ словъ и подтверждаются святостію каѳолической вѣры, мы избираемъ преимущественно то, чтó представляется несомнѣнною мыслію того [писателя], котораго читаемъ; если же это остается неизвѣстнымъ, избираемъ то по крайней мѣрѣ, что не противорѣчитъ составу Писанія и согласно съ правою вѣрою, а если нельзя бываетъ разобрать и опредѣлить и состава Писанія, избираемъ то, что предписываетъ правая вѣра. Ибо иное дѣло не разпознать того, что именно разумѣлъ авторъ, и иное—уклониться отъ правила благочестія. Если то и другое избѣгается, читающій достигаетъ полнаго результата, если же нельзя избѣжать ни того, ни другого, то хотя бы намѣреніе автора оставалось и неизвѣстнымъ, не безполезно по крайней мѣрѣ отыскивать мнѣніе, согласное съ здравою вѣрою.

Блаженнаго Августина,
епископа иппонійскаго,
О книгѣ Бытія, буквально.

Книга вторая.

Отъ словъ: И рече Богъ: да будетъ твердь и проч. до стиха 19: И бысть вечеръ. Въ концѣ книги приводятся нѣкоторыя замѣчанія противъ звѣздочетовъ.

Глава I.

Что такое твердь, посредѣ воды? Нѣкоторые отрицаютъ, что выше звѣзднаго неба могутъ быть воды.

И рече Богъ: да будетъ твердь посредѣ воды и да будетъ разлучающи посредѣ воды и воды, и бысть тако. И сотвори Богъ твердь и разлучи Богъ между водою, яже бѣ подъ твердію, и между водою, яже бѣ надъ твердію. И видѣ Богъ, яко добро. И бысть вечеръ и бысть утро, день вторый.—О словѣ Божіемъ, которымъ изречено: да будетъ твердь и проч., о благоволеніи, по которому Богъ видѣ, яко добро, о вечерѣ и утрѣ нѣтъ надобности повторять здѣсь то, что сказано объ этомъ раньше (предупреждаю, что сколько бы разъ послѣ рѣчь ни возвращалась къ этимъ предметамъ, она должна быть понимаема сообразно съ вышеизложеннымъ изслѣдованіемъ). На очереди теперь у насъ вопросъ о томъ, небо-ли, которое возвышается надъ всѣми воздушными пространствами и надъ всею воздушною высотою, гдѣ въ четвертый день поставляются свѣтила и звѣзды, создается теперь, или же твердію называется самый воздухъ?

174

Многіе утверждаютъ, что нашихъ водъ не можетъ быть выше звѣзднаго неба, потому что ихъ тяжесть имѣетъ такое свойство, что онѣ или разливаются по поверхности земли, или же въ видѣ паровъ носятся по близости отъ земли. И никто не долженъ въ опроверженіе ихъ говорить такъ, что по дѣйствію всемогущества Божія, для котораго все возможно, даже и такія тяжелыя воды, какими мы ихъ знаемъ и ощущаемъ, могли разливаться выше того небеснаго тѣла, на которомъ находятся звѣзды. Ибо въ настоящемъ случаѣ нашему изслѣдованію подлежитъ вопросъ о томъ, какъ, по указанію Божественныхъ писаній, Богъ установилъ природы вещей, а не о томъ, чтò было угодно Ему произвести въ нихъ или чрезъ нихъ, какъ чудо Своего могущества. Въ самомъ дѣлѣ, если Богу не угодно было, чтобы масло когда-нибудь оставалось подъ водою, то оно такимъ и явилось, и однако природа его для насъ не неизвѣстна отъ того, что оно сотворено такъ, что, стремясь къ своему мѣсту, даже если бываетъ налито ниже воды, поднимается сквозь воду и помѣщается выше нея. Итакъ, вопросъ теперь въ томъ, указалъ-ли Творецъ вещей, расположившій все мѣрою, числомъ и вѣсомъ (Прем. XI, 21), водамъ не одно, свойственное ихъ тяжести, мѣсто возлѣ земли, а и выше неба, которое распростерто и утверждено за предѣлами воздуха?

Тѣ, которые не допускаютъ этого, свои доказательства почерпаютъ изъ тяжести элементовъ, говоря, что небо ни въ какомъ случаѣ не утрамбовано сверху на подобіе мостовой, чтобы могло выдерживать тяжесть водъ, потому что такая плотность можетъ принадлежать только землѣ и все, что есть плотнаго, будетъ уже не небо, а земля. Вѣдь элементы различаются не мѣстами только, но и особенными свойствами, благодаря которымъ занимаютъ уже и свои мѣста. Такъ, вода помѣщается на поверхности земли; и если даже она стоитъ или течетъ подъ землю, какъ напр. въ гротахъ и пещерахъ, то все же поддерживается тою частію земли, которая находится не надъ нею, а подъ нею. И если какая-нибудь часть земли падаетъ сверху,

175

то не остается на поверхности воды, а, разсѣкая воду, погружается въ нее и подвигается въ землѣ, достигши которой, останавливается какъ на своемъ мѣстѣ; такъ что вода остается вверху, а земля внизу. Отсюда ясно, что хотя это часть земли и находилась поверхъ воды, но поддерживалась не самою водою; а связью съ землею, какъ держатся своды пещеръ.

Считаемъ нужнымъ здѣсь снова предостеречь противъ того заблужденія, противъ котораго мы предостерегали въ первой книгѣ, чтобы кто-нибудь изъ нашихъ, въ виду словъ псалма: Основа землю на водахъ (Пс. CXXXIV, 6), не вздумалъ ссылаться на это свидѣтельство Писаній въ опроверженіе людей, столь тонко разсуждающихъ о тяжести элементовъ; потому что не сдерживаемые авторитетомъ нашихъ Писаній и не зная, въ какомъ смыслѣ сказаны слова псалма, они скорѣе станутъ смѣяться надъ свящ. книгами, чѣмъ отвергнутъ то, что или восприняли на несомнѣнныхъ основаніяхъ, или изслѣдовали путемъ очевиднѣйшихъ опытовъ. А между тѣмъ, приведенныя слова псалмовъ могутъ быть принимаемы или какъ прямо фигуральное изреченіе, показывающее, что такъ какъ въ церкви подъ именемъ неба и земли часто обозначаются духовные и плотскіе [люди], то небеса имѣютъ отношеніе къ чистому разумѣнію истины, какъ сказаны: Сотворшій небеса разумомъ (Пс. CXXXV, 5), а земля—къ простой вѣрѣ простыхъ людей, основывающейся не на баснословныхъ мнѣніяхъ и вслѣдствіе того нетвердой и ошибочной, а на пророческой и евангельской проповѣди и вслѣдствіе того весьма крѣпкой, получающей подтвержденіе въ крещеніи, почему прибавлено: Основа землю на водахъ; или же если кто-нибудь побуждаетъ понимать это изреченіе буквально, то не будетъ натяжкой разумѣть въ такомъ случаѣ или возвышенныя какъ на материкахъ, такъ и на островахъ части земли, которыя выдаются надъ поверхностію воды, или только своды пещеръ, которые держатся висячею надъ водою массою. Отсюда даже и въ буквальномъ смыслѣ изреченіе: Основа землю на водахъ никто не можетъ понимать такъ, чтобы тяжесть

176

воды считать какъ бы естественною поддержкою для тяжести земной.

Глава II.

Воздухъ выше воды.

А что воздухъ выше и воды, хотя, благодаря обширности своего объема, онъ покрываетъ и сушу, это видно изъ того, что ни одинъ сосудъ, погружаемый горлышкомъ въ воду, не можетъ быть наполненъ водою. Ясно, что природа воздуха требуетъ себѣ болѣе высокаго мѣста. Въ самомъ дѣлѣ, сосудъ кажется пустымъ, но что онъ полонъ воздуха, въ этомъ убѣдимся мы, когда будемъ погружать его въ воду горлышкомъ внизъ: въ такомъ случаѣ воздухъ, не находя себѣ выхода чрезъ верхнюю часть [сосуда], а съ другой стороны, по природѣ своей, не имѣя возможности выйти [изъ сосуда] сверху внизъ вслѣдствіе напора воды снизу, плотностію своею отталкиваетъ воду и не позволяетъ ей входить въ сосудъ. Когда же сосудъ помѣщается такъ, что горлышко его приходится не внизу, а на боку, то нижнею половиной горлышка въ сосудъ входитъ вода, между тѣмъ какъ верхнею выходитъ изъ него воздухъ. Равнымъ образомъ, когда сосудъ поставленъ горлышкомъ вверхъ, то какъ скоро ты вливаешь въ него воду, воздухъ поднимается снизу вверхъ тѣми частями [горлышка], которыя остаются свободными при вливаніи воды, и даетъ мѣсто входить водѣ сверху внизъ. Если же сосудъ погружается въ воду съ бòльшею силою, такъ что съ бòку-ли или сверху вода вдругъ врывается въ него и окружаетъ его горлышко со всѣхъ сторонъ, то воздухъ, стремясь кверху, прорываетъ воду, чтобы дать ей мѣсто въ нижнихъ частяхъ; это-то прорываніе и производитъ бульканье сосудовъ, когда [воздухъ] выходитъ по частямъ, не имѣя возможности выйти разомъ весь по причинѣ узкости горлышка въ сосудѣ. Такимъ образомъ, если воздуху приходится выходить [изъ сосуда] поверхъ воды, то онъ приливающую [къ горлышку сосуда] воду прорываетъ; встрѣчая его сопротивленіе, отскаки-

177

ваетъ приподнимающимися пузырьками и въ этихъ лопающихся пузырькахъ выпускаетъ воздухъ, который, устремляясь вверху, даетъ въ свою очередь водѣ доступъ проникать на дно сосуда. Если же воздухъ заставляютъ выходить изъ сосуда подъ воду, желая, съ удаленіемъ его, наполнить сосудъ, погруженный горлышкомъ внизъ, то легче самъ сосудъ, перевернувшись, зальется со всѣхъ сторонъ водою, чѣмъ чрезъ его горлышко попадетъ снизу хотя одна капля.

Глава III.

Огонь выше воздуха.

А кто не знаетъ, что огонь стремится стать выше даже и воздуха, потому что, если даже держать горящій факелъ верхнимъ концемъ внизъ, голова пламени все же будетъ поднята вверхъ? Но такъ какъ огонь скоро потомъ гаснетъ вслѣдствіе преодолѣвающей его плотности окружающаго сверху и со всѣхъ сторонъ воздуха и, поглощаемый этимъ избыткомъ воздуха, тотчасъ же претворяется и измѣняется въ его качество, то и не можетъ имѣть силы, чтобы проникнуть сквозь всю высоту его.—Итакъ, говорятъ, выше воздуха находится чистый огонь, небо, изъ котораго, какъ полагаютъ, созданы звѣзды и свѣтила, т. е. та же природа этого огненнаго свѣта, только шарообразно размѣщенная и расчлененная въ тѣ формы, которыя мы видимъ на небѣ; но какъ воздухъ и вода уступаютъ тяжести земли, такъ что соприкасаются съ землею; такъ съ своей стороны воздухъ уступаетъ тяжести воды, такъ что соприкасается или съ землею, или съ водою. Отсюда, говорятъ, необходимо допустить, что воздухъ, если бы кто-нибудь захотѣлъ допустить какую-либо часть его въ возвышенныхъ небесныхъ пространствахъ, не можетъ, очевидно, держаться тамъ по своей тяжести, какъ скоро онъ соприкасается съ ниже лежащими воздушными пространствами. А отсюда дѣлаютъ такое заключеніе, что для воды еще меньше можетъ быть мѣста выше этого огненнаго неба,

178

если тамъ не можетъ оставаться и воздухъ, который гораздо легче воды.

Глава IV.

Воды надъ воздушнымъ небомъ, которое, какъ нѣкто замѣтилъ, называется твердію. Что такое дожди.

Соглашаясь съ подобнаго рода соображеніями, нѣкто сдѣлалъ похвальную попытку доказать, что есть воды выше неба, подтверждая несомнѣнность словъ Писанія изъ самыхъ очевидныхъ и наглядныхъ предметовъ природы. И прежде всего,—что было весьма легко,—онъ ссылается на то, что и воздухъ называется небомъ не только въ обычномъ словоупотребленіи, согласно съ которымъ мы называемъ небо яснымъ или облачнымъ, но даже и въ выраженіяхъ самыхъ нашихъ Писаній, когда въ нихъ говорится о птицахъ небесныхъ (Мѳ. VI, 26), хотя очевидно, что птицы летаютъ въ этомъ воздухѣ; точно также и Господь, говоря объ облакахъ, сказалъ: Лице небесе умѣете разсуждати (Мѳ. XVI, 3). Между тѣмъ, облака мы часто видимъ скопляющимися въ ближайшемъ къ землѣ воздухѣ, когда они лежатъ по склонамъ холмовъ такъ, что за предѣлы ихъ весьма часто выходятъ вершины горъ. А доказавъ, что и воздухъ называется небомъ, онъ хотѣлъ тѣмъ дать понять, что небо названо твердію потому именно, что его промежутокъ служитъ раздѣленіемъ между нѣкоторыми водяными парами и тѣми водами, которыя въ болѣе сгущенномъ видѣ разливаются по землѣ. Ибо и облака, какъ это наблюдали тѣ, кому приходилось гулять среди нихъ по горамъ, получаютъ свою форму вслѣдствіе собранія и сгущенія мельчайшихъ капель; когда эти капли становятся болѣе плотными, такъ что многія маленькія капли соединяются въ одну большую, воздухъ не въ силахъ бываетъ держать такой капли въ себѣ, а даетъ ея тяжести мѣсто внизу; отъ чего происходитъ дождь. Такимъ образомъ, изъ понятія о воздухѣ, который находится между влажными испареніями, образующими въ болѣе высокой средѣ облака,

179

и разстилающимися по землѣ морями, онъ хотѣлъ показать, что небо находится между водою и водою. Съ своей стороны я считаю такое тщаніе и соображеніе его вполнѣ достойными похвалы. Ибо высказанное имъ мнѣніе и вѣрѣ не противно, и легко можетъ быть доказано наглядными примѣрами.

[Такимъ это мнѣніе представляется намъ] не смотря на то, что [согласно съ нимъ] свойственная элементамъ тяжесть, повидимому, не препятствуетъ, чтобы даже и надъ высшимъ небомъ могли быть воды въ формѣ мельчайшихъ частицъ, въ видѣ которыхъ онѣ могутъ находиться выше воздушнаго пространства. Воздухъ тяжелѣе высшаго неба и расположенъ ниже его, но онъ несомнѣнно легче воды; и однако упомянутымъ испареніямъ никакая тяжесть не препятствуетъ быть выше его. Точно такъ же еще болѣе тонкое испареніе влаги въ видѣ еще болѣе мелкихъ капель можетъ проникать и выше того неба, не вынуждаемое къ паденію вслѣдствіе своей тяжести. Вѣдь сами же они путемъ утонченнѣйшей аргументаціи доказываютъ, что нѣтъ ни одного настолько малаго тѣльца, въ которомъ оканчивалась бы дѣлимость, но все дѣлится до безконечности, такъ какъ часть каждаго тѣла въ свою очередь есть тѣло, а каждое тѣло необходимо имѣетъ половину своего количества. Отсюда, если вода, какъ мы видимъ, можетъ достигать такой дробноты капель, чтобы въ видѣ пара подниматься выше воздуха, по природѣ своей болѣе легкаго, чѣмъ вода; то почему же въ видѣ еще болѣе мелкихъ капель и болѣе легкихъ испареній не можетъ она быть и выше того легчайшаго неба?

Глава X.

Воды надъ звѣзднымъ небомъ.

Нѣкоторые изъ нашихъ пытаются опровергнуть людей, отрицающихъ на основаніи тяжести элементовъ возможность бытія воды выше звѣзднаго неба, выходя при этомъ изъ понятія о свойствахъ и движеніи звѣздъ. Они именно утверждаютъ, что такъ называемая звѣзда Сатурна—самая холодная звѣзда, и что

180

звѣздный свой путь она проходитъ въ продолженіе тридцати лѣтъ, потому что движется по кругу болѣе высокому и вслѣдствіе того болѣе обширному [[По астрономическому воззрѣнію древнихъ, земля занимаетъ неподвижный центръ вселенной; около нея въ концентрическихъ, постепенно отъ нея удаляющихся и приближающихся къ небу, кругахъ движутся семь планетъ: Луна, Меркурій, Венера, Солнце, Марсъ, Юпитеръ и Сатурнъ. Внѣ и вокругъ вселенной занимаетъ мѣсто небо, которое въ свою очередь совершаетъ круговое движеніе, но противоположное движенію планетъ.]]. Ибо солнце проходитъ свой кругъ въ теченіе года, а луна—въ теченіе мѣсяца, т. е. настолько, говорятъ, скорѣе, насколько они находятся ниже, такъ что мѣсту ихъ въ пространствѣ соотвѣтствуетъ продолжительность времени [круговращенія ихъ]. Отъ чего же, спрашивается, звѣзда Сатурна такъ холодна, когда она должна бы быть тѣмъ болѣе горячею, чѣмъ въ болѣе высокомъ небѣ носится? Несомнѣнно, что, когда шарообразная масса совершаетъ круговое движеніе, то внутреннія его части движутся медленнѣе, а наружныя скорѣе, такъ что въ одномъ и томъ же круговомъ движеніи одновременно бóльшія пространства встрѣчаются съ кратчайшими. Но чтó болѣе быстро, то, конечно, болѣе и горячо. Отсюда упомянутая звѣзда скорѣе должна-бы быть горячею, чѣмъ холодною: потому что хотя вслѣдствіе своего движенія, описывающаго огромное пространство, она проходитъ полное свое круговращеніе въ теченіе тридцати лѣтъ, однако, вращаемая движеніемъ неба въ противоположную сторону сильнѣе (чтó необходимо испытываетъ она ежедневно, такъ какъ, говорятъ, отдѣльныя вращенія неба соотвѣтствуютъ отдѣльнымъ днямъ), она должна получать бóльшій жаръ отъ быстрѣе вращающагося неба. Холодною эту звѣзду дѣлаетъ безъ сомнѣнія близость ея къ расположеннымъ поверхъ неба водамъ, которой однако не хотятъ допустить люди, разсуждающіе о движеніи неба и звѣздъ такъ же, какъ это мною вкратцѣ представлено.—Вотъ соображенія, какія нѣкоторые изъ нашихъ приводятъ противъ тѣхъ, кото-

181

рые не хотятъ вѣрить въ бытіе воды выше неба, а между тѣмъ эту, вращающуюся около высшаго неба, звѣзду признаютъ холодною, и тѣмъ самымъ необходимо приводятся къ мысли, что природа воды находится тамъ уже не въ видѣ тонкихъ испареній, а въ формѣ плотнаго льда. Но въ какомъ бы видѣ и какія бы тамъ воды ни существовали, несомнѣнно, что онѣ тамъ существуютъ, потому что авторитетъ Писаній гораздо выше всякихъ широковѣщательныхъ человѣческихъ измышленій.

Глава VI.

О добавленныхъ словахъ. И сотвори Богъ и проч.: дѣлается ли въ нихъ указаніе на Лице Сына Божія.

Но нѣкоторые дѣлаютъ такое, по моему мнѣнію заслуживающее нашего вниманія, замѣчаніе, что, послѣ словъ Бога: Да будетъ твердь посредѣ воды и да будетъ разлучающи посредѣ воды и воды, [писателю] не даромъ-де показалось, что недостаточно будетъ прибавить: И бысть тако, если не сдѣлать еще добавленія: И созда Богъ твердь, и разлучи Богъ между водою, яже бѣ подъ твердію и между водою, яже бѣ надъ твердію. Они именно понимаютъ такъ, что въ словахъ: И рече Богъ: да будетъ твердь посредѣ воды и да будетъ разлучающи посредѣ воды и воды, и бысть тако, сдѣлано, говорятъ, указаніе на Лице Отца; затѣмъ, для указанія, что сказанное Отцемъ: да будетъ исполнилъ Сынъ, сдѣлано, думается имъ, добавленіе: И сотвори Богъ твердь и раздѣли Богъ, и проч.

Но когда мы выше читаемъ: И бысть тако, то кого должны мы разумѣть подъ тѣмъ, отъ Кого это бысть? Если—Сына; въ такомъ случаѣ не зачѣмъ уже было говорить: И сотвори Богъ, и т. д. Если же это и бысть тако мы признаемъ дѣломъ Отца: въ такомъ случаѣ говоритъ уже не Отецъ, и творитъ не Сынъ,—въ такомъ случаѣ Отецъ можетъ творить нѣчто безъ Сына, чтобы и Сынъ затѣмъ творилъ что-нибудь

182

безъ Отца; чтó противно каѳолической вѣрѣ. Если же то дѣйствіе, о которомъ говорится: и бысть тако, есть то же самое дѣйствіе, о которомъ говорится и дальше въ словахъ: И сотвори Богъ, то чтó мѣшаетъ намъ подъ Творцемъ этого дѣйствія разумѣть Того же, Кто и сказалъ, чтобы дѣйствіе это совершилось? Или, быть можетъ, минуя слова: и бысть тако, Лице Отца и Сына хотятъ видѣть только въ тѣхъ словахъ, въ которыхъ говорится: И рече Богъ: да будетъ, а затѣмъ: И сотвори Богъ?

Но при этомъ возможенъ такой вопросъ, не должны-ли мы въ словахъ: И рече Богъ: да будетъ видѣть какъ бы приказаніе Отца Сыну? Въ такомъ случаѣ почему же Писаніе не постаралось показать также и Лице Духа Святого? Развѣ не разумѣется-ли Троица такимъ образомъ: И рече Богъ: да будетъ,—И сотвори Богъ,—И видѣ Богъ яко добро? Но съ единствомъ Троицы несогласно представленіе, что Сынъ творилъ какъ бы по приказанію, Духъ же Святый находилъ сотворенное добрымъ свободно и безъ всякаго приказанія. Да и какими бы словами Отецъ сталъ приказывать Сыну творить, какъ Сынъ есть первоначальное Слово Отца, чрезъ Которое создано все? Развѣ въ словахъ: да будетъ твердь самое изреченіе это не есть-ли Слово Отца, Его единородный Сынъ, въ Которомъ имѣетъ бытіе все, что творится и даже раньше, чѣмъ оно творится, а все, чтò только имѣетъ въ Немъ бытіе, есть жизнь, такъ какъ все, чтó только Имъ сотворено, въ немъ Самомъ представляетъ собою жизнь и жизнь, конечно, творческую, внѣ же Его (sub illo)—тварь? Поэтому иначе существуетъ въ Немъ то, чтó Имъ создано, потому что Онъ имъ управляетъ и содержитъ его, и иначе—тó, чтó—Онъ Самъ. Ибо Самъ Онъ есть жизнь, которая въ Немъ существуетъ такимъ образомъ, что она—Самъ Онъ, потому что Онъ, какъ жизнь, есть свѣтъ человѣковъ (Іоан. I, 8, 4). Вотъ почему Писаніе,—такъ какъ ничто не могло быть сотворено ни раньше времени, что не было бы совѣчно Творцу, ни въ началѣ или въ теченіе вре-

183

мени, идея (ratio) о созданіи чего (если только здѣсь приложимо названіе идеи) не жила бы совѣчною совѣчному Слову Отца жизнію,—раньше указанія на ту или другую тварь въ порядкѣ ихъ творенія, и обращаетъ взоръ свой въ Слову Бога, поставляя слова: И рече Богъ: да будетъ. Оно не находитъ никакой другой причины къ созданію вещи, кромѣ той, что она должна быть сотворена въ Словѣ Бога.

Такимъ образомъ, Богъ не столько разъ изрекъ: „да будетъ та или другая тварь“, сколько разъ въ этой книгѣ повторяется: и рече Богъ. Ибо Онъ однажды родилъ Слово, въ Которомъ изрекъ все, прежде чѣмъ все создано въ отдѣльности; но повѣствованіе пишущаго, примѣняясь къ пониманію малыхъ, при указаніи каждаго рода тварей въ частности, вѣчную причину того или другого рода тварей въ отдѣльности относитъ къ Слову Бога: самая причина эта не повторялась, хотя авторъ и повторяетъ: и рече Богъ. И въ самомъ дѣлѣ, если бы онъ раньше всего хотѣлъ сказать: „была сотворена тварь среди водъ, чтобы служить раздѣленіемъ между водою и водою“, то въ случаѣ, если бы кто-нибудь спросилъ его, какъ она сотворена, онъ, конечно, отвѣтилъ бы такъ: рече Богъ: да будетъ, т. е. въ вѣчномъ Словѣ Божіемъ была причина того, чтобы твердь явилась. Отсюда, повѣствованіе свое о каждомъ видѣ творенія онъ начинаетъ съ того, чтó долженъ былъ бы послѣ разсказа о сотвореніи, отвѣтить спрашивающему, какъ оно произошло, т. е. съ указанія причины.

Итакъ, когда мы слышимъ слова: и рече Богъ: да будетъ, то должны понимать ихъ такъ, что причина этого да будетъ заключалась въ Словѣ Бога. Когда же слышимъ: и бысть тако, должны разумѣть, что сотворенная тварь не выступила за предѣлы своего рода, предписанные ей въ Словѣ Бога. Когда, наконецъ, слышимъ: и видѣ Богъ, яко добро, должны разумѣть не такъ, что въ благоволеніи Его Духа угодно было подвергнуть [сотворенное] какъ бы изслѣдованію послѣ того, какъ оно было сотворено, скорѣе такъ, что этой бла-

184

гости, которой было угодно вызвать сотворенное къ бытію, угодно было, чтобы оно и продолжало существовать.

Глава VII.

О томъ же предметѣ.

И все же остается еще поводъ спросить, почему послѣ словъ: и бысть тако, которыми уже указывается на совершеніе дѣйствія, [писатель] прибавилъ: и сотвори Богъ; такъ какъ уже словами: и рече Богъ: да будетъ… и бысть тако дается понять, что Богъ изрекъ это въ Словѣ Своемъ и что оно сотворено Его Словомъ, и такимъ образомъ въ словахъ тѣхъ могло указываться не только Лице Отца, но и Лице Сына? Ибо если для указанія Лица Сына повторяется и говорится: и сотвори Богъ; то развѣ въ третій день собралъ Онъ воду, чтобы явилась суша, не чрезъ Сына, потому что тамъ не сказано: „и сотворилъ Богъ, что вода собралась“, или: „и собралъ Богъ воду“, хотя, впрочемъ, и тамъ, послѣ словъ: и бысть тако, повторяется: и собрася вода, яже подъ небесемъ? Развѣ и свѣтъ созданъ также не чрезъ Сына, такъ какъ и тамъ не сдѣлано же такого повторенія? Писатель могъ и тамъ сказать: „и сказалъ Богъ: да будетъ свѣтъ, и было такъ; создалъ Богъ свѣтъ, и видѣлъ, что онъ хорошъ“, или же, какъ и при собраніи водъ, не говоря: „и создалъ Богъ“, по крайней мѣрѣ повторить только: „и сказалъ Богъ: да будетъ свѣтъ, и было такъ; и былъ свѣтъ, и видѣлъ Богъ свѣтъ, что онъ хорошъ“. Но сказавъ: и рече Богъ: да будетъ свѣтъ, онъ не дѣлаетъ никакого прибавленія и не вноситъ ничего, кромѣ словъ: и бысть свѣтъ; и затѣмъ безъ всякаго повторенія говоритъ о благоугодности свѣта Богу, объ отдѣленія его отъ тьмы и о нареченіи имъ именъ.

185

Глава VIII.

Почему относительно свѣта не сдѣлано добавленія: И созда Богъ, какъ это дѣлается обыкновенно относительно другихъ твореній.

Что же значитъ это повтореніе относительно другихъ [твореній]? Развѣ не указывается-ли тѣмъ на то, что въ первый день, когда созданъ свѣтъ, названіемъ этого свѣта внушается намъ о созданіи духовной и разумной твари, въ природѣ которой разумѣются всѣ святые Ангелы и Силы, и писатель, сказавши: бысть свѣтъ, не сдѣлалъ потомъ повторенія о его сотвореніи потому, что разумная тварь не познала сперва о своемъ образованіи, а потомъ уже образована, но имѣла познаніе о томъ въ самомъ образованіи своемъ, т. е. чрезъ просвѣщеніе Истины, стремясь къ которой получила свою форму; тогда какъ остальныя низшія твари создаются такъ, что сначала являются въ познаніи разумной твари, затѣмъ уже и въ своемъ родѣ? Отсюда, созданіе свѣта сначала существуетъ въ Словѣ Бога—въ идеѣ (secundum rationem), по которой онъ потомъ созданъ, т. е. въ совѣчной Отцу Премудрости, а затѣмъ уже—въ самомъ созданіи въ той природѣ, въ которой онъ сотворенъ: тамъ онъ не созданъ, а рожденъ, здѣсь же онъ уже созданъ, потому что изъ безформенности получилъ форму; почему Богъ и сказалъ: да будетъ свѣтъ и бысть свѣтъ, дабы то, что тамъ было въ Словѣ, теперь явилось въ дѣйствіи. Между тѣмъ, устроеніе неба сначала существовало въ Словѣ Бога сообразно съ рожденною Премудростію, затѣмъ устроялось въ духовной твари, т. е. въ познаніи ангеловъ, согласно съ сотворенною въ нихъ мудростію, и наконецъ создано самое небо, дабы явилось уже самое сотвореніе неба въ его собственномъ родѣ. Точно такъ же являлись и различеніе или виды воды и земли, природа деревъ и травъ, свѣтила небесныя, живыя твари, произведенныя изъ воды и земли.

186

И въ самомъ дѣлѣ, ангелы видятъ чувственные предметы не тѣлесными только чувствами, какъ животныя: если даже они и пользуются какимъ либо подобнымъ органомъ, то скорѣе познаютъ имъ то, что внутренно знаютъ уже гораздо лучше въ самомъ Словѣ Бога, которымъ просвѣщаются, чтобы жить мудро, такъ какъ они-то и суть тотъ свѣтъ, который созданъ прежде всего, если только подъ сотвореннымъ въ первый день свѣтомъ разумѣть свѣтъ духовный. Поэтому, какъ идея (ratio), по которой создается тварь, существуетъ въ Словѣ Бога раньше созданія самой твари: такъ точно сначала является познаніе этой идеи въ разумной твари, которая не помрачена грѣхомъ, а потомъ уже—созданіе и самой твари. Ибо ангелы не усовершались, подобно намъ, въ пріобрѣтеніи мудрости, постигая невидимое Божіе чрезъ разсмотрѣніе сотвореннаго (Римл. 1, 20), а съ самого сотворенія своего наслаждаются святою вѣчностію и благоговѣйнымъ созерцаніемъ Слова, и отселѣ, взирая на сотворенное съ точки зрѣнія того, что видятъ внутренно, они или одобряютъ дѣйствія справедливыя, или же осуждаютъ грѣхи.

И не удивительно, что своимъ святымъ Ангеламъ, получившимъ образованіе въ первомъ созданіи свѣта, Богъ показывалъ то, что намѣренъ былъ сотворить потомъ. Ибо они не знали бы разума Божія, если бы не открылъ имъ Богъ. Кто бо разумѣ умъ Господень; или кто совѣтникъ Ему бысть; или кто прежде даде Ему и воздастся ему, яко изъ того и тѣмъ и въ немъ всяческая (Римл. XI, 84—86). Поэтому ихъ наставлялъ Самъ Богъ, когда въ нихъ являлось познаніе о твари, которая должна была быть сотворена потомъ и которая наконецъ являлась въ своемъ родѣ.

Отсюда, когда, по созданіи свѣта, подъ которымъ разумѣется получившая образованіе отъ вѣчнаго Свѣта разумная тварь, мы слышимъ о созданіи прочихъ тварей слова: и рече Богъ: да будетъ, то должны разумѣть подъ симъ намѣреніе Писанія обратить нашъ взоръ къ вѣчности Слова Бога. А когда мы слышимъ слова: и бысть тако, то должны разумѣть

187

подъ симъ возникавшее въ разумной твари познаніе существующей въ Словѣ Бога идеи (ratio) о созданіи твари; такъ что эта послѣдняя нѣкоторымъ образомъ творится сначала въ той твари, которая вслѣдствіе нѣкотораго предварительнаго движенія въ самомъ Словѣ Бога первая узнавала о созданіи твари. Когда, затѣмъ, мы слышимъ повтореніе словъ: сотвори Богъ, то подъ симъ должны разумѣть уже появленіе самой твари въ своемъ родѣ. Наконецъ, когда слышимъ слова: и видѣ Богъ, яко добро, должны разумѣть ихъ такъ, что Благости Божіей угодно сотворенное,—угодно, чтобы продолжало существовать по роду своему то, что угодно Ей было вызвать къ бытію, когда Духъ Божій носился вверху воды.

Глава IX.

О фигурѣ неба.

Спрашиваютъ, обыкновенно, и о томъ, какую по нашимъ Писаніямъ форму надобно приписывать небу.—Многіе входятъ въ длинныя разсужденія о подобныхъ предметахъ, которые нашими авторами съ гораздо большимъ благоразуміемъ опущены, какъ безполезные для блаженной жизни и,—что еще хуже,—теряютъ при этомъ драгоцѣнное время, которое должно быть посвящаемо спасительнымъ предметамъ. Какое, въ самомъ дѣлѣ, мнѣ дѣло, со всѣхъ-ли сторонъ небо, какъ шаръ, окружаетъ землю, занимающую центральное мѣсто въ системѣ міра, или же покрываетъ ее съ одной верхней стороны, какъ кругъ? Но такъ какъ дѣло тутъ касается достовѣрности Писаній, то чтобы кто-нибудь (какъ я не разъ уже на это указывалъ), не разумѣя божественныхъ словесъ, но или встрѣчая въ нашихъ книгахъ, или же слыша изъ нихъ о подобныхъ предметахъ что-нибудь такое что, повидимому, противорѣчитъ сложившимся у него воззрѣніямъ, не сталъ считать совершенно безполезнымъ и все остальное въ ихъ увѣщаніяхъ, или повѣствованіяхъ, или пророчествахъ, надобно сказать вообще, что авторы наши имѣли правильное познаніе о фигурѣ неба, но Духу Божію, который говорилъ

188

черезъ нихъ, не угодно было, чтобы они учили людей о подобныхъ, безполезныхъ для спасенія, предметахъ.

Но, скажутъ, какъ же, въ самомъ дѣлѣ, не будетъ воззрѣнію людей, приписывающихъ небу фигуру шара, противорѣчіемъ написанное въ нашихъ книгахъ: простираяй небо яко кожу (Псал. 103, 2)? Пусть и будетъ противорѣчіемъ, если то, что говорятъ они, ложно, ибо изреченное божественнымъ авторитетомъ—скорѣе истинно, чѣмъ догадки, которыя строитъ человѣческая немощность. Но если бы неожиданно это свое воззрѣніе они оказались въ состояніи оправдать такими объясненіями, которыя бы на его счетъ не оставляли уже никакого сомнѣнія, въ такомъ случаѣ мы должны показать, что наше изреченіе о кожѣ ихъ воззрѣнію не противорѣчитъ, иначе оно станетъ въ противорѣчіе съ самыми же нашими Писаніями, которыя въ другомъ мѣстѣ говорятъ, что небо простерто какъ шатеръ (Иса. XL, 22). И въ самомъ дѣлѣ, что въ такой степени несходно и одно другому противоположно, какъ плоско протянутая кожа и дугообразно-закругленный шатеръ? Но разъ эти два (мѣста), какъ тому и слѣдуетъ быть, необходимо понимать такъ, чтобы они одно другому не противорѣчили: въ такомъ случаѣ и каждое изъ нихъ не должно быть въ противорѣчіи съ упомянутыми воззрѣніями (если бы неожиданно они оказались вѣрными, опираясь на несомнѣнное основаніе), по которымъ небо является со всѣхъ сторонъ закругленнымъ на подобіе шара, если только, впрочемъ, можно доказать это.

И дѣйствительно, наше сравненіе [неба] съ шатромъ, принимаемое даже и буквально, не представляетъ затрудненія для тѣхъ, которые называютъ небо шаромъ. Весьма вѣроятно, что о фигурѣ неба Писаніе говоритъ сообразно съ тою его стороною, которая находится надъ нами. Отсюда, если небо не шаръ, то оно—шатеръ съ одной только стороны, которою покрываетъ землю, а если—шаръ, то—шатеръ со всѣхъ сторонъ. Но о кожѣ сказанное примирить не только съ шаромъ, чтó, можетъ быть составляетъ только человѣческое измышленіе, но даже и съ на-

189

шимъ шатромъ, труднѣе. Какъ настоящее изреченіе я понимаю аллегорически, это содержится въ тринадцатой книгѣ моей Исповѣди [[Lib. XIII, cap. 13.]]. Такъ-ли, какъ я тамъ изъяснилъ, или какъ-нибудь иначе надобно понимать небо простертое, какъ кожа,—въ настоящемъ случаѣ, въ виду строгихъ и крайнихъ почитателей буквальнаго изъясненія, я говорю о томъ, чтò, полагаю, доступно чувствамъ всякаго: можетъ быть, можно понимать то и другое, т. е. и кожу и шатеръ, и иносказательно, но вопросъ въ томъ, какъ можно понимать то и другое буквально. Но если шатеръ называется правильно не только изогнутымъ [по своей поверхности], а и плоскимъ, то въ свою очередь и кожа бываетъ простерта не только ровною поверхностью, но и закругленнымъ изгибомъ. Ибо и мѣхъ, и пузырь суть тоже кожа.

Глава X.

О движеніи неба.

Нѣкоторые изъ братій предлагаютъ вопросъ даже о движеніи неба, допытываясь, стоитъ-ли оно неподвижно, или движется. Если, говорятъ, оно движется; то какъ будетъ твердію? А если стоитъ неподвижно, то какимъ образомъ звѣзды, на немъ, какъ думаютъ, утвержденныя, совершаютъ круговое движеніе съ востока на западъ, при чемъ септентріоны [[Семь звѣздъ Большой Медвѣдицы, расположенныя, по астрономическимъ представленіямъ древнихъ, на небѣ у сѣвернаго полюса.]] описываютъ кратчайшіе круги около полюса; такъ что небо, если существуетъ другой, скрытый отъ насъ по другую его сторону, полюсъ, вращается, очевидно, на подобіе шара, а если нѣтъ другого полюса, на подобіе круга?—На это я отвѣчу, что для правильнаго пониманія, такъ-ли все это, или не такъ, произведено множество изслѣдованій людьми трудолюбивыми и съ тонкимъ умомъ; входить въ разсмотрѣніе подобныхъ вопросовъ у меня теперь нѣтъ времени, да не должно его быть и у тѣхъ, которыхъ мы хо-

190

тимъ наставить въ видахъ собственнаго ихъ спасенія и потребной пользы нашей святой церкви. Пусть только знаютъ они, что какъ названіе тверди не ведетъ насъ необходимо къ мысли, что небо стоитъ неподвижно (ибо твердь называется твердью, можно думать, не по причинѣ неподвижности, а по причинѣ твердости, въ виду-ли своей собственной твердости или же потому, что служитъ предѣломъ, разграничивающимъ высшія воды отъ низшихъ), такъ, съ другой стороны, и движеніе свѣтилъ не мѣшаетъ намъ признать неподвижность неба, если только истина убѣдитъ насъ, что оно стоитъ неподвижно. Ибо и тѣ сами, которые весьма тщательно и безраздѣльно занимались изслѣдованіемъ этого вопроса, пришли къ заключенію, что если бы даже небо оставалось неподвижнымъ, а вращались одни только свѣтила, то и тогда могло бы происходитъ все, что наблюдается и открывается въ обращеніи свѣтилъ.

Глава XI.

О 9 и 10 стихахъ Бытія.

И рече Богъ: да соберется вода, яже подъ небесемъ, въ собраніе едино и да явится суша: и бысть тако. И собрася вода, яже подъ небесемъ, въ собраніе едино, и явися суша. И нарече Богъ сушу землю и собранія водъ нарече моря. И видѣ Богъ, яко добро.—Объ этомъ дѣйствіи Божіемъ, по поводу, впрочемъ, изслѣдованія другого предмета, мы достаточно сказали въ первой книгѣ [[См. выше, кн. I, гл. XII; и XIII.]]. Поэтому здѣсь замѣтимъ только вкратцѣ, что кого не занимаетъ вопросъ, когда именно сотворенъ самый видъ воды и земли, тотъ пусть думаетъ такъ, что въ этотъ день произведено только раздѣленіе этихъ двухъ низшихъ стихій. Кого же занимаютъ вопросы, почему свѣтъ и небо сотворены во дни, тогда какъ земля и вода созданы внѣ и раньше всякихъ дней, и почему первые по слову Божію: да будетъ сотворены, а послѣднія, по слову Божію,

191

только раздѣлены, а не сотворены, тотъ пусть при помощи здравой вѣры разумѣетъ то, чтó говоритъ Писаніе еще до начала дней: земля же бѣ невидима и неустроена, внушая тѣмъ, какого рода сотворена была Богомъ земля, о которой раньше сказано: въ началѣ Богъ сотворилъ небо и землю. Это именно безобразіе тѣлесной матеріи Писаніе и имѣетъ въ виду обозначить вышеприведенными словами, давая ему [теперь], вмѣсто болѣе темнаго, болѣе употребительное названіе. Пусть, однако, человѣкъ несообразительный не подумаетъ, что Писаніе, раздѣляя матерію и форму словами, раздѣляетъ ихъ и по времени, какъ бы такъ, что раньше сотворена матерія, а потомъ уже, чрезъ нѣкоторый промежутокъ времени, придана ей форма. Ту и другую Богъ сотворилъ одновременно и произвелъ матерію уже сформированную, и только безобразіе этой матеріи, какъ я сказалъ, Писаніе обозначаетъ [теперь] употребительнымъ названіемъ земли или воды. Ибо земля и вода даже и съ своими свойствами, какъ мы ихъ наблюдаемъ, гораздо ближе, по своей повреждаемости, къ безобразію, чѣмъ небесныя тѣла. И такъ какъ все, что въ матеріи имѣло форму, исчисленіемъ дней отчисляется отъ безобразнаго и изъ этой [отчисленной] тѣлесной матеріи, какъ разсказано выше [бытописателемъ], сотворено небо, видъ котораго сильно отличенъ отъ земного: то оставшееся, послѣ того, въ матеріи для образованія въ низшей области вещей [Писаніе] не захотѣло уже включать въ порядокъ сотворенныхъ вещей словами: да будетъ, потому что, при оставшемся безобразіи, оно не могло уже получить такого вида, какой получило небо, а низшій, непрочный и близкій къ безобразію. Отсюда, при произнесеніи словъ: да соберется вода… и да явится суша, эти двѣ стихіи получили свои, намъ хорошо извѣстные и наблюдаемые нами, виды, вода—подвижный, а земля—неподвижный; поэтому и сказано о первой да соберется, а о послѣдней да явится, такъ какъ вода—быстро текущая, а земля—твердо неподвижная стихія.

192

Глава XII.

Объ 11, 12 и 13 стихахъ Бытія.

И рече Богъ: да прораститъ земля быліе травное, сѣющее сѣмя по роду и по подобію, и древо плодовитое, творящее плодъ, ему же сѣмя его въ немъ по роду на земли: и бысть тако. И изнесе земля быліе травное сѣющее сѣмя по роду и по подобію, и древо плодовитое, творящее плодъ, ему же сѣмя его въ немъ по роду на земли. И видѣ Богъ, яко добро. И бысть вечеръ и бысть утро день третій.—Здѣсь примѣчанія заслуживаетъ это ограниченіе бытописателя: травы и деревья суть творенія отличныя отъ вида воды и земли, такъ что не могли уже считаться въ этихъ стихіяхъ, поэтому о нихъ особо изречено Богомъ, чтобы они вышли изъ земли, и особо же сказано о нихъ обычное: и бысть тако,—повторено потомъ, что они такъ и произошли, и особо сдѣлано о нихъ указаніе, что видѣ Богъ, яко добро, однако, бытописатель отнесъ и ихъ къ тому же дню, потому что своими корнями они соединены и связаны съ землею.

Глава XIII.

О 14 и 15 стихахъ Бытія.—Почему свѣтила сотворены въ четвертый день.

И рече Богъ: да будутъ свѣтила на тверди небеснѣй освѣщати землю, въ начало дня и ночи, и разлучати между днемъ и между нощію и да будутъ въ знаменія, и во времена, и во дни, и въ лѣта. И да будутъ въ просвѣщеніе на тверди небеснѣй, яко свѣтити по земли: и бысть тако. И сотвори Богъ два свѣтила великая: свѣтило великое въ начала дне и свѣтило меншее въ начала нощи, и звѣзды. И положи я Богъ на тверди небеснѣй, яко свѣтити на землю и владѣти днемъ и нощію и разлучати между свѣтомъ и между тьмою: и видѣ Богъ, яко

193

добро. И бысть вечеръ и бысть утро день четвертый.—Въ этомъ четвертомъ днѣ изслѣдованія заслуживаетъ вопросъ, почему избранъ такой распорядокъ, что земля и вода сотворены и раздѣлены между собою, а земля произрастила быліе травное раньше, чѣмъ явились на небѣ свѣтила. Не можемъ сказать, чтобы [свѣтила] въ этомъ случаѣ избраны были, какъ нѣчто такое, чѣмъ вносилось бы въ рядъ дней такое разнообразіе, чтобы конецъ и середина ихъ являлись въ наибольшей красотѣ (а въ семи дняхъ четвертый день—средній),—не можемъ потому, что въ седьмой день не создано никакой твари. Развѣ, можетъ быть, покою седьмого дня всего болѣе соотвѣтствуетъ свѣтъ перваго, такъ что при соотвѣтствіи крайнихъ предѣловъ, и получается упомянутая гармонія, когда въ серединѣ выступаютъ небесныя свѣтила? Но если первый день соотвѣтствуетъ седьмому, въ такомъ случаѣ второй долженъ соотвѣтствовать шестому. А что же сходнаго твердь небесная имѣетъ съ человѣкомъ, созданнымъ по образу Божію? Развѣ то, что небо занимаетъ всю высшую часть міра, а человѣку предоставлена власть господствовать надъ всею низшею? Но чтó, же сказать о животныхъ и звѣряхъ, которыхъ, въ нѣкоторомъ родѣ, произвела земля въ шестой день,—какое у нихъ возможно сходство съ небомъ?

А можетъ быть, [тутъ возможно скорѣе такое объясненіе:] такъ какъ подъ именемъ свѣта разумѣется впервые сотворенное образованіе духовной твари, то слѣдовало, чтобы создана была и тѣлесная тварь, т. е. нашъ видимый міръ, который и сотворенъ въ два [слѣдующіе] дня по причинѣ двухъ наибольшихъ половинъ, изъ коихъ состоитъ вселенная (почему и сама духовная и тѣлесная тварь, вмѣстѣ взятая, часто называется небомъ и землею); такъ что область воздуха своимъ наиболѣе бурнымъ слоемъ относится къ земной половинѣ, потому что вслѣдствіе влажныхъ испареній воздухъ здѣсь становится плотнымъ тѣломъ, тогда какъ болѣе спокойнымъ слоемъ, гдѣ не можетъ быть уже движенія вѣтровъ и бурь, онъ принадлежитъ небесной половинѣ. А разъ образована была такая совокупность тѣлесной массы, вся

194

находящаяся въ томъ одномъ мѣстѣ, гдѣ помѣщенъ міръ, послѣдовало, чтобы внутри она наполнилась частями, которыя бы свойственными каждой движеніями перемѣщались съ одного мѣста на другое. Къ этому порядку не могутъ относиться травы и деревья, потому что своими корнями они прикрѣплены къ землѣ, и хотя при своемъ ростѣ испытываютъ движеніе соковъ, однако сами не обладаютъ способностью передвиженія съ мѣста на мѣсто, а гдѣ прикрѣплены, тамъ и питаются и вырастаютъ, вслѣдствіе чего принадлежатъ больше къ самой землѣ, чѣмъ къ разряду существъ, которыя движутся въ водѣ и на землѣ. А такъ какъ образованію видимаго міра, т. е. неба и земли, посвящены два [первые] дня, то для тѣхъ движущихся и видимыхъ частей, которыя, потомъ, творятся внутри міра, отведены остальные три дня. И такъ какъ, при этомъ, небо и сотворено раньше, и раньше украшено этого рода частями, то въ четвертый день и являются свѣтила, которыя бы, сіяя надъ землею, вмѣстѣ съ тѣмъ освѣщали и низшую область, чтобы ея обитатели не оставались въ темнотѣ. Отсюда, въ виду того, что слабыя тѣла обитателей низшей области возстановляются смѣняющимъ движеніе покоемъ, и устроено такъ, чтобы при круговращеніяхъ солнца, они пользовались смѣною дня и ночи, въ видахъ смѣны бодрствованія сномъ, и чтобы, при этомъ, и самая ночь не оставалась безъ украшенія, а свѣтомъ луны и звѣздъ поддерживала бодрость въ людяхъ, которымъ весьма часто приходится работать ночью, и служила къ благобытію нѣкоторыхъ животныхъ, которыя не выносятъ солнечнаго свѣта.

Глава XIV.

Какимъ образомъ свѣтила служатъ въ знаменія, и во времена, и во дни и въ лѣта.

Что касается словъ: и да будутъ въ знаменія, и во времена, и во дни и въ лѣта, то для кого не очевидно, какъ темно для пониманія, что время началось съ четвертаго дня, какъ будто три предыдущіе дня могли проходить безъ времени?

195

Кто въ состояніи представить себѣ, какимъ образомъ проходили эти три дня раньше, чѣмъ наступило время, которое, какъ говорится здѣсь, началось съ четвертаго дня, да и проходили-ли? Развѣ не прилагается-ли въ этомъ случаѣ названіе дня къ виду сотворенной вещи, а названіе ночи—къ отсутствію вида; такъ что ночью названа еще не получившая образованія и вида матерія, изъ которой должны были получить образованіе дальнѣйшіе предметы, какъ дѣйствительно и можно въ вещахъ, получившихъ образованіе, усматривать безобразіе матеріи въ самой ихъ измѣняемости, ибо матерія не можетъ различаться ни по пространству, какъ нѣчто болѣе отдаленное, ни по времени, какъ нѣчто предшествующее? А можетъ быть, ночью названа самая измѣняемость въ самыхъ уже предметахъ сотворенныхъ и получившихъ образованіе, т. е., какъ выразился бы я, возможность измѣняться, такъ какъ сотвореннымъ предметамъ свойственно измѣняться, хотя бы они и не измѣнялись? Вечеръ же и утро [названы такъ] не въ смыслѣ прошедшаго и наступающаго времени, а въ смыслѣ предѣла, которымъ указывается, до коихъ поръ простираются свойственныя такой или иной природѣ границы и откуда начинаются границы другой слѣдующей природы: а можетъ быть, надобно искать какого-нибудь другого еще смысла этихъ словъ.

Кто опять проникнетъ въ смыслъ словъ: и да будутъ въ знаменія, и пойметъ, какія тутъ разумѣются знаменія? Во всякомъ случаѣ, рѣчь здѣсь не о тѣхъ знаменіяхъ, наблюдать которыя—дѣло пустое, а, безъ сомнѣнія, о знаменіяхъ, которыя полезны и необходимы въ бытѣ настоящей жизни,—которыя наблюдаются или моряками при кораблеплаваніи, или же всѣми вообще людьми съ цѣлію предугадать состояніе температуры весною и зимою, лѣтомъ и осенью. Съ другой стороны, и подъ временами, которыя тутъ поставляются въ зависимости отъ звѣздъ, разумѣется не продолжительность времени, а перемѣна состояній температуры. Ибо если и раньше созданія свѣтилъ существовало

196

какое-нибудь тѣлесное-ли или духовное движеніе, такъ что изъ области ожидаемаго будущаго нѣчто чрезъ настоящее переходило въ прошедшее, движеніе это не могло быть безъ времени. А кто можетъ отрицать, что подобное движеніе началось только съ появленіемъ свѣтилъ? Но часы, дни и годы въ томъ опредѣленномъ смыслѣ, въ какомъ мы ихъ знаемъ, получили свое начало отъ движенія свѣтилъ. Отсюда, если времена мы будемъ понимать въ этомъ именно смыслѣ, т. е. какъ извѣстные моменты [времени], опредѣляемые нами по часамъ, или же хорошо намъ извѣстные по небу, когда солнце поднимается съ востока до полуденнаго зенита, а отсюда спускается, потомъ, къ западу, чтобы вслѣдъ за закатомъ солнца могла съ востока же взойти или луна или какая-нибудь другая планета, которая, достигая срединной высоты неба, указываетъ середину ночи, а когда, съ восходомъ солнца, готова закатиться, наступаетъ утро: то днями будутъ полныя круговращенія солнца съ востока на востокъ, а годами—или обыкновенныя круговращенія солнца, которыя оно совершаетъ возвращаясь не на востокъ, что оно дѣлаетъ ежедневно, а къ тѣмъ же самымъ мѣстамъ созвѣздій [[Разумѣются знаки зодіака, которые у древнихъ назывались домами планетъ. См. I. Дамаскина „Точное изложеніе православныя вѣры“. Москва, 1844, стр. 74.]], что совершается только по истеченіи трехъ сотъ шестидесяти пяти дней и шести часовъ (т. е. четверти полнаго дня; эта часть, взятая четыре раза, поставляютъ въ необходимость [чрезъ три года къ четвертому] прибавлять полный день, чтó у римлянъ называется bissextum [[По греч., βίσσεξτος, у насъ високосъ.]], или же болѣе продолжительные и болѣе скрытые отъ насъ годы, такъ какъ отъ круговращенія другихъ планетъ являются, говорятъ, болѣе продолжительные годы. Итакъ, если времена, дни и годы понимать такимъ именно образомъ, то всякій, безъ сомнѣнія, согласится, что они опредѣляются планетами и свѣтилами. Ибо слова: да будутъ въ знаменія, и во времена, и во дни и въ лѣта поставлены такъ, что неизвѣстно,

197

ко всѣмъ-ли планетамъ они относятся, или же знаменія и времена относятся къ другимъ планетамъ, а дни и годы—только къ одному солнцу.

Глава XV.

Какою сотворена луна.

Многіе входятъ въ пространныя словопренія и о томъ, какою сотворена луна; и если бы только оставались при этихъ словопреніяхъ, а не стремились учить! Луна, говорятъ, сотворена полною, потому что не прилично было Богу создать что-нибудь въ звѣздахъ несовершеннымъ въ тотъ день, въ который, какъ написано, были сотворены звѣзды. Но если такъ, возражаютъ другіе, стало быть—луна создана въ фазѣ перваго, а не четырнадцатаго дня, потому что кто же начинаетъ считать подобнымъ образомъ?—Я, съ своей стороны, стою на срединѣ, не утверждая ни того, ни другого, и прямо говорю, что въ начальной-ли фазѣ, или же полною сотворена Богомъ луна, она сотворена Имъ совершенною. Богъ есть творецъ и зиждитель природъ. А все, что только каждая природа, въ силу естественнаго развитія, въ соотвѣтственное время изъ себя производитъ и выявляетъ, все это въ скрытомъ видѣ она содержитъ въ себѣ и раньше, конечно, не по фигурѣ и массѣ, а по идеѣ природы. Развѣ назовемъ мы дерево, не имѣющее яблоковъ и обнаженное отъ листьевъ зимою, несовершеннымъ, или развѣ несовершенна была его природа въ то свое раннее время, когда еще не приносила плодовъ? То же самое надобно сказать не только о деревѣ, но и о сѣмени, которое въ скрытомъ видѣ заключаетъ въ себѣ все, что съ теченіемъ времени производитъ. Да если бы даже и сказать, что Богъ сотворилъ нѣчто несовершеннымъ и, потомъ, усовершенствовалъ, какого порицанія, заслуживаетъ подобное мнѣніе? Справедливаго порицанія заслуживало бы только такое мнѣніе, если бы сказать, что начатое Богомъ приведено въ совершенство другимъ.

198

Зачѣмъ же люди забиваютъ себѣ голову темными вопросами на счетъ луны, не допытываясь, однако, какою создалъ Богъ землю, когда въ началѣ сотворилъ небо и землю, хотя земля была невидима и не устроена и только въ третій день получила свой видъ и устройство? Или, если сказанное о землѣ они понимаютъ за сказанное не въ смыслѣ преемственности времени, такъ какъ Богъ матерію сотворилъ одновременно съ вещами, а въ смыслѣ преемственности повѣствованія, то почему же здѣсь, хотя этотъ предметъ мы можемъ видѣть своими глазами, они опускаютъ изъ виду, что луна имѣетъ цѣльное и совершенно круглое тѣло даже и тогда, когда, или только-что начиная, или переставая свѣтить для земли, она свѣтятся въ видѣ роговъ? Если же свѣтъ ея возрастаетъ, достигаетъ-ли полноты или умаляется, то измѣняется не само свѣтило, а то, что отъ него возжигается; съ другой стороны, если луна свѣтитъ всегда одною стороною своего сфероида, но, поворачивая эту сторону къ землѣ, пока не обратить ея всей (чтò происходитъ съ перваго по четырнадцатое число), повидимому возрастаетъ, то она—полная всегда, но для обитателей земли не всегда кажется такою. То же самое происходитъ съ нею, если она освѣщается и лучами солнца. Именно, когда луна находится въ самомъ близкомъ разстояніи отъ солнца, она является только въ видѣ роговъ, такъ какъ остальная ея часть, освѣщаемая въ видѣ полнаго круга, можетъ быть видна для земли только тогда, когда луна стоитъ противъ солнца, т. е. такъ, чтобы для земли видно было все, что въ ней освѣщается.

Есть, впрочемъ, и такіе, которые говорятъ, что, по ихъ мнѣнію, луна сотворена четырнадцатидневною не потому, что должна быть названа полною при сотвореніи, но потому, что въ божественномъ Писаніи мы читаемъ: луну (Богъ) сотворилъ въ начала нощи, а въ началѣ ночи луна бываетъ видна тогда, когда бываетъ полною; въ другое же время—до полнолунія она начинаетъ быть видна даже и днемъ, а въ теченіе ночи—тѣмъ продолжительнѣе, чѣмъ болѣе умаляется. Но тотъ, кто подъ

199

началомъ ночи разумѣетъ начальствованіе (на такое значеніе скорѣе указываетъ и греческое слово ἀρχὴν, а въ псалмахъ и еще яснѣе сказано: солнце во область дне, луну и звѣзды во область нощи, Пс. 135, 8. 9), не имѣетъ надобности считать съ четырнадцатаго числа и думать, что луна сотворена не въ начальной фазѣ.

Глава XVI.

Одинаковымъ-ли свѣтомъ свѣтятъ свѣтила.

Допытываются, обыкновенно, и на счетъ того, одинаковымъ-ли свѣтомъ свѣтятъ видимыя нами небесныя свѣтила, т. е. солнце, луна и звѣзды, или же въ нашихъ глазахъ являются болѣе или менѣе съ различною степенью свѣта, потому что находятся въ различныхъ отъ земли разстояніяхъ? притомъ на счетъ луны эти совопросники не сомнѣваются, что она свѣтитъ меньшимъ свѣтомъ, чѣмъ солнце, которымъ, какъ они утверждаютъ, она и освѣщается. О звѣздахъ же отваживаются говорить такъ, что многія изъ нихъ или равны солнцу, или даже больше него, хотя находясь дальше солнца, онѣ кажутся меньше него.—Что касается насъ, то намъ, можетъ быть, можно ограничиться тѣмъ, что, какъ бы тамъ ни было дѣло, свѣтила созданы Художникомъ-Богомъ, хотя, впрочемъ, мы должны держаться сказаннаго апостольскимъ авторитетомъ: ина слава солнцу, и ина слава лунѣ, и ина слава звѣздамъ: звѣзда бо отъ звѣзды разнствуетъ во славѣ (1 Корин. XV, 41). Но такъ какъ, не прекословя Апостолу, намъ могутъ сказать на это, что звѣзды, дѣйствительно, различаются между собою въ славѣ, но только для глазъ жителей земли, или что такъ какъ Апостолъ эти слова сказалъ для сравненія съ воскресшими, которые, безъ сомнѣнія, не будутъ для глазъ иными и иными сами въ себѣ, а звѣзды хотя и различаются между собою въ славѣ, но при этомъ нѣкоторыя изъ нихъ еще и больше солнца: то пусть смотрятъ сами, какимъ образомъ приписываютъ они солнцу такое

200

огромное преимущество, что своими лучами оно, по ихъ словамъ, привлекаетъ и отталкиваетъ нѣкоторыя звѣзды, и при томъ звѣзды главныя, которымъ они поклоняются предпочтительно предъ остальными? Неправдоподобно, чтобы сила его лучей могла преодолѣвать звѣзды бòльшія и даже равныя. Или если, какъ они утверждаютъ, существуютъ звѣзды выше знаковъ [зодіака] и больше септентріоновъ,—такія звѣзды, которыя не испытываютъ уже подобнаго вліянія со стороны солнца, то почему же большее почитаніе они воздаютъ звѣздамъ, проходящимъ чрезъ эти знаки? Почему называютъ ихъ госпожами знаковъ? И хотя каждый изъ нихъ увѣряетъ, что упомянутыя отступленія или, пожалуй, замедленія звѣздъ зависятъ не отъ солнца, а отъ другихъ болѣе скрытыхъ причинъ, однако изъ ихъ книгъ съ несомнѣнностью видно, что въ своихъ бѣснованіяхъ, которымъ совратившіеся съ пути истины приписываютъ силу судебъ, они отводятъ солнцу преимущественное значеніе.

Но пусть говорятъ о небѣ, чтò хотятъ, отчуждившіеся отъ Отца, иже есть на небесѣхъ,—намъ пускаться въ утонченченныя изслѣдованія о разстояніяхъ и величинѣ звѣздъ и тратить на подобныя изысканія время, необходимое на болѣе важные и лучшіе предметы, и безполезно и непристойно. Лучше будемъ думать такъ, что есть свѣтила бóльшія остальныхъ, о которыхъ говоритъ свящ. Писаніе въ словахъ: и сотвори Богъ два свѣтила великія, но которыя, впрочемъ, не равны между собою, такъ какъ, поставивъ ихъ выше остальныхъ, Писаніе говоритъ затѣмъ, что они между собою различаются: свѣтило большее, говоритъ оно, въ начала дне, и свѣтило меньшее въ начала нощи. Да и для собственныхъ нашихъ глазъ очевидно, что они свѣтятъ сильнѣе остальныхъ свѣтилъ, такъ что какъ день бываетъ свѣтлымъ только отъ солнца, такъ и ночь, хотя бы украшена была звѣздами, безъ луны не бываетъ такою свѣтлою, какою бываетъ она, когда освѣщается луною.

201

Глава XVII.

О звѣздочетахъ.

Что касается ихъ всевозможныхъ разглагольствій о вліяніи звѣздъ и ихъ мнимыхъ опытовъ астрологической науки, которые у нихъ называются ἀποτελέσματα, то мы всемѣрно должны охранять отъ нихъ чистоту своей вѣры: подобными словопреніями они стараются устранить въ насъ побужденіе молиться, и въ худыхъ, заслуживающихъ справедливѣйшаго порицанія, дѣлахъ съ нечестивою извращенностью располагаютъ обвинять скорѣе Бога, творца звѣздъ, чѣмъ человѣка—преступника. Но пусть послушаютъ они своихъ философовъ, что наши души, по своей природѣ, не только не подчинены небеснымъ тѣламъ, а въ томъ отношеніи, въ какомъ они говорятъ о нихъ, не могущественнѣе земныхъ тѣлъ, или же пусть сами узнаютъ, что хотя многоразличныя тѣла животныхъ-ли или травъ и растеній зачинаются въ одно и то же время и въ одно и то же время въ безчисленномъ множествѣ рождаются не только въ различныхъ, но даже въ однихъ и тѣхъ же мѣстахъ, однако въ своемъ развитіи, дѣйствіяхъ и страданіяхъ представляютъ столько разнообразія, что у нихъ по истинѣ не хватило бы (какъ говорится) звѣздъ, если бы они обратили на это явленіе свое вниманіе.

А что можетъ быть нелѣпѣе и безсмысленнѣе, если, убѣдившись этими примѣрами, они намъ скажутъ, что роковое значеніе звѣздъ имѣетъ отношеніе къ судьбѣ однихъ только людей? Да въ этомъ они и сами убѣдятся на примѣрѣ близнецовъ, которые весьма часто [при рожденіи] получаютъ одни и тѣ же созвѣздія, однако живутъ различно, различно бываютъ счастливы или несчастны и различно умираютъ. Ибо хотя уже при самомъ появленіи изъ утробы матери между ними существуетъ нѣкоторое различіе, однако различіе [по дальнѣйшей жизни] между иными изъ нихъ бываетъ настолько велико, что не можетъ быть выведено изъ астрологическихъ вычисленій. Рука младшаго Іакова, при рожденіи, оказалась держащею за пяту

202

старшаго, такъ что они родились какъ бы одинъ, на-двое простершійся, младенецъ. Такъ называемыя созвѣздія ихъ не могли быть, конечно, различными. Что же можетъ быть нелѣпѣе мысли, будто астрологъ (mathematicus), разсматривая эти созвѣздія, могъ бы по одному и тому же гороскопу, по одной и той же лунѣ сказать, что одинъ изъ нихъ будетъ любимъ, а другой не любимъ матерью? Ибо если бы онъ сказалъ что-нибудь иное, то сказалъ бы очевидно ложь, а если бы сказалъ именно это, то хотя сказалъ бы правду, но не согласно съ нелѣпыми предсказаніями (cantiuncula) своихъ книгъ. Если же этой исторіи они не захотятъ повѣрить, въ виду того, что она заимствуется изъ нашихъ книгъ то развѣ могутъ они вычеркнуть и самую природу вещей? А такъ какъ они говорятъ, что нисколько не ошибаются, если только находятъ часъ зачатія, то пусть по крайней мѣрѣ какъ люди [ошибающіеся] не сочтутъ для себя дѣломъ недостойнымъ обратить вниманіе на зачатіе близнецовъ.

Надобно сознаться, что иногда они говорятъ и нѣчто истинное, но говорятъ по нѣкоему сокровеннѣйшему внушенію, которое испытываетъ несвѣдущій умъ человѣческій. Такъ какъ это служитъ къ уловленію людей, то оно бываетъ дѣйствіемъ совратившихся духовъ, которымъ попускается знать кое-что истинное изъ области временныхъ предметовъ отчасти потому, что они обладаютъ болѣе тонкимъ чувствомъ, или болѣе тонкими тѣлами, или болѣе богатымъ, благодаря своей продолжительной жизни, опытомъ, отчасти потому, что святые ангелы, по повелѣнію Божію, открываютъ имъ то, о чемъ узнаютъ отъ всемогущаго Бога, распредѣляющаго человѣческія заслуги по Своему нелицепріятному сокровеннѣйшему правосудію. Иногда эти презрѣнные духи въ видѣ своего рода пророчествъ предсказываютъ и о томъ, что они намѣрены дѣлать. Поэтому истинный христіанинъ долженъ остерегаться какъ астрологовъ, такъ и всякихъ прорицателей, особенно тѣхъ, которые говорятъ правду, чтобы, уловивъ при содѣйствіи демоновъ его душу, они не запутали его въ свое сообщество.

203

Глава XVIII.

Затрудненіе касательно того, управляются-ли и одушевляются-ли звѣзды духами.

Спрашиваютъ еще и о томъ, суть-ли видимыя нами небесныя свѣтила только тѣла, или же имѣютъ какихъ-нибудь духовъ—правителей, и если имѣютъ, то одушевляются-ли ими жизненнымъ образомъ, подобно тому, какъ животныя одушевляются душами, или же однимъ только присутствіемъ, безъ всякаго соединенія съ ними.—Въ настоящемъ случаѣ намъ трудно понять это, но, при дальнѣйшемъ изъясненіи Писаній, полагаю, намъ могутъ встрѣтиться мѣста болѣе удобныя, при посредствѣ которыхъ, согласно съ правилами священнаго авторитета, можно будетъ если не высказать что-нибудь несомнѣнное, то думать вѣроятное относительно этого предмета. А пока, соблюдая всегдашнюю умѣренность благоговѣйнаго тона, мы ничего не должны говорить необдуманно касательно этого темнаго предмета изъ опасенія, чтобы, по своей любви къ заблужденію, не оказать какого-нибудь пренебреженія къ тому, чтó впослѣдствіи откроетъ намъ истина и чтó ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть противнымъ какъ ветхозавѣтнымъ, такъ и новозавѣтнымъ священнымъ книгамъ. Теперь еще перейдемъ къ третьей книгѣ нашего труда.

204

Книга третья.

Со стиха 20: и рече Богъ: да изведутъ воды… и пр. до конца первой главы.

Глава 1.

О происхожденіи животныхъ изъ воды говорится раньше, чѣмъ о происхожденіи ихъ изъ земли, потому, что вода ближе къ воздуху, а воздухъ—къ небу.

И рече Богъ да изведутъ воды гады душъ живыхъ, и птицы летающія по земли, по тверди небеснѣй: и бысть тако. И сотвори Богъ киты великія и всяку душу животныхъ гадовъ, яже изведоша воды по родомъ ихъ, и всяку птицу пернату по роду: и видѣ Богъ, яко добра. И благослови я Богъ, глаголя: раститеся, и множитеся, и наполните воды, яже въ моряхъ: и птицы да умножатся на земли. И бысть вечеръ и бысть утро, день пятый.—Теперь являются твари, движимыя духомъ жизни, и въ низшей области міра и, прежде всего, въ водахъ, потому что вода—элементъ ближайшій къ качеству воздуха, а воздухъ настолько сопредѣленъ съ небомъ, на которомъ находятся свѣтила, что и самъ называется небомъ; не знаю только, можно ли назвать его и твердью. Между тѣмъ, одинъ и тотъ же предметъ, который мы называемъ небомъ въ единственномъ числѣ, называется и во множественномъ—небесами. Ибо хотя въ настоящей книгѣ о небѣ, раздѣляющемъ верхнія и нижнія воды, говорится въ единственномъ числѣ, однако въ псалмѣ сказано: и вода, яже превыше небесъ, да восхвалитъ имя Господне (Пс. 148, 4). А если подъ небесами небесъ правильно разумѣть звѣздныя и какъ бы верхнія небеса небесъ воздушныхъ и какъ

205

бы нижнихъ, то въ томъ же самомъ псалмѣ мы встрѣчаемъ и такія небеса, въ словахъ: хвалите Его небеса небесъ. Отсюда достаточно видно, что воздухъ называется не только небомъ, но и небесами; подобно тому, какъ мы говоримъ „земли“, обозначая не что иное, какъ тотъ самый предметъ, который называется землею въ единственномъ числѣ, когда [земной шаръ] называемъ „шаромъ земель“ и „шаромъ земли“.

Глава II.

Погибель небесъ отъ потопа означаетъ, что воздухъ перешелъ въ природу водъ.

Воздушныя небеса, какъ читаемъ мы въ одномъ изъ тѣхъ посланій, которыя называются каноническими, нѣкогда погибли отъ потопа (2 Петр. III, 6). Конечно, жидкая стихія, которая настолько тогда увеличилась, что поднялась на пятьдесятъ локтей выше самыхъ высокихъ горъ, не могла достигнуть звѣздъ. Но такъ какъ она заполнила все или почти все пространство воздуха, въ которомъ летаютъ птицы, то въ упомянутомъ посланіи и пишется, что тогдашнія небеса погибли. Не знаю, какъ можно понимать это иначе, если не такъ, что качество болѣе плотнаго воздуха превратилось въ природу водъ; въ противномъ случаѣ, небеса тогда не погибли, а только поднялись выше, когда вода заняла ихъ мѣсто. Лучше, поэтому, согласно съ авторитетомъ упомянутаго посланія, думать, что тогдашнія небеса погибли и вмѣсто нихъ, съ умаленіемъ испареній, поставлены, какъ тамъ пишется, новыя, чѣмъ такъ, что они поднялись выше и что имъ уступила свое мѣсто природа верхняго неба.

Итакъ, при созданіи обитателей низшей части міра, которая обозначается общимъ именемъ земли, необходимо было явиться животнымъ сперва изъ воды, а потомъ изъ земли, потому что вода настолько подобна воздуху, что отъ ея испареній, какъ доказано, воздухъ становится плотнымъ, производитъ духъ буренъ, т. е. вѣтеръ, сгущаетъ облака и можетъ поддерживать полетъ

206

птицъ. Поэтому, хотя нѣкто изъ свѣтскихъ поэтовъ [[Lucanus, lib. II.]] сказалъ и правильно, что Олимпъ выходитъ за облака и „на вершинѣ его царствуетъ тишина“ (такъ какъ утверждаютъ, что на вершинѣ Олимпа воздухъ до такой степени тонкій, что его ни облака не омрачаютъ, ни вѣтеръ не волнуетъ, что онъ не можетъ выдерживать птицъ и поддерживать случайно поднимающихся туда людей движеніемъ того болѣе плотнаго вѣтра, къ которому они привыкли въ обыкновенномъ воздухѣ), однако есть и тамъ воздухъ, изъ котораго изливается сродная съ нимъ по своему качеству вода и потому, можно думать, во время потопа онъ превратился въ эту жидкую стихію. Ибо никакъ не слѣдуетъ думать, чтобы было какое-нибудь пространство выше звѣзднаго неба, когда воды поднимались выше самыхъ высокихъ горъ.

Глава III.

Мнѣнія о превращеніи элементовъ. Воздухъ въ исторіи книги Бытія не пропущенъ.

Впрочемъ, превращеніе элементовъ служитъ открытымъ вопросомъ даже и между людьми, которые посвящали свой досугъ весьма тщательному изслѣдованію этого предмета. Именно—одни говорятъ, что всякій элементъ можетъ измѣняться и превращаться во всякій другой; другіе утверждаютъ, что каждому элементу принадлежитъ нѣчто особенное, чтò никоимъ образомъ не превращается въ качество другого элемента.—Въ своемъ мѣстѣ, можетъ быть, мы войдемъ, если Господь благоволитъ, въ болѣе обстоятельное разсмотрѣніе этого предмета; теперь же, по ходу настоящей рѣчи, достаточно, полагаю, коснуться его настолько, чтобы понятенъ былъ удержанный бытописателемъ порядокъ, по которому о твореніи животныхъ водныхъ надобно было сказать раньше, чѣмъ о животныхъ земныхъ.

Не слѣдуетъ думать ни въ какомъ случаѣ, что въ настоящемъ Писаніи опущена какая-либо стихія міра, состоящаго изъ

207

четырехъ извѣстнѣйшихъ элементовъ,—не слѣдуетъ по той причинѣ, что, повидимому, небо, вода и земля здѣсь упомянуты, а о воздухѣ умолчано. Нашимъ Писаніямъ обычно или называть міръ именемъ неба и земли, или прибавлять еще море. Поэтому воздухъ въ нихъ относится или къ небу, если только въ высшихъ пространствахъ существуютъ слои спокойнѣйшіе и совершенно тихіе, или къ землѣ, въ виду того бурнаго и туманнаго слоя, который вслѣдствіе влажныхъ испареній становится плотнымъ, хотя и самъ чаще называется небомъ; поэтому и не сказано: „да произведутъ воды душъ живыхъ, а воздухъ пернатыхъ, летающихъ надъ землей“, а говорится, что тотъ и другой родъ животныхъ произведенъ изъ воды. Такимъ образомъ, все, чтó только въ водахъ есть ползуче ли—волнующагося и текучаго, или парообразно-разрѣженнаго и висящаго [въ воздухѣ], такъ что первое является распредѣленнымъ между гадами душъ живыхъ, а послѣднее—между летающими,—то и другое отнесено [бытописателемъ] къ влажной стихіи.

Глава IV.

Пять чувствъ имѣютъ отношеніе къ четыремъ стихіямъ.

Есть и такіе, которые пять извѣстнѣйшихъ тѣлесныхъ чувствъ пріурочиваютъ къ принятымъ четыремъ элементамъ съ такимъ весьма тонкимъ разсчетомъ, что глаза, говорятъ, имѣютъ отношеніе къ огню, а уши къ воздуху; обоняніе и вкусъ приписываютъ влажной стихіи, причемъ обоняніе относятъ къ влажнымъ испареніямъ, которыми насыщается то пространство, гдѣ летаютъ птицы, а вкусъ—къ текучимъ и плотнымъ жидкостямъ. Ибо все, что только мы ощущаемъ во рту, для того, чтобы получилось вкусовое ощущеніе, должно соединиться съ влагою рта, хотя и казалось сухимъ, когда мы его принимали. Впрочемъ, огонь проникаетъ всюду, обусловливая во всемъ движеніе. Съ потерею теплоты, и жидкость замерзаетъ, и между тѣмъ какъ остальные элементы могутъ дѣлаться горячими, огонь не можетъ

208

охлаждаться: онъ скорѣе потухаетъ совсѣмъ, чѣмъ становится холоднымъ или менѣе горячимъ отъ соприкосновенія съ чѣмъ-либо холоднымъ. Наконецъ, пятое чувство, осязаніе, соотвѣтствуетъ всего болѣе земной стихіи; поэтому, чувство осязанія въ живомъ существѣ принадлежитъ всему тѣлу, которое состоитъ главнымъ образомъ изъ земли. Говорятъ даже, что нельзя ни видѣть безъ огня, ни имѣть осязанія безъ земли; отсюда, всѣ элементы взаимно присущи одинъ другому, но каждый получилъ свое названіе отъ того, чего содержитъ въ себѣ больше. Вотъ почему съ потерею теплоты, когда тѣло охлаждается, притупляется и чувство, такъ какъ присущее тѣлу вслѣдствіе теплоты движеніе становится медленнымъ въ то время, какъ огонь дѣйствуетъ на воздухъ, воздухъ на влажную [стихію], а влага на все земное, т. е. элементы болѣе тонкіе проникаютъ болѣе грубые.

Глава V.

Какъ сила ощущенія въ пяти чувствахъ обнаруживается по отношенію къ четыремъ элементамъ различно.

А чѣмъ что-либо въ тѣлесной природѣ тоньше, тѣмъ оно ближе къ духовной природѣ, хотя между тою и другою природами существуетъ огромное разстояніе, потому что первая—тѣло, а послѣдняя не тѣло. Отсюда, такъ какъ способность ощущенія принадлежитъ не тѣлу, а чрезъ тѣло душѣ, то не смотря на остроумныя соображенія, пріурочивающія тѣлесныя чувства къ различнымъ тѣлеснымъ элементамъ, сила ощущенія возбуждается чрезъ болѣе тонкое тѣло душею, которой и принадлежитъ сила ощущенія, хотя сама душа безтѣлесна. Такимъ образомъ, движеніе душа начинаетъ во всѣхъ чувствахъ съ тонкаго [элемента] огня, но не во всѣхъ въ нихъ достигаетъ одного и того же. Такъ, въ зрѣніи, при сжатой теплотѣ, она достигаетъ ея свѣта. Въ слухѣ отъ теплоты огня она спускается до прозрачнѣйшаго воздуха. Въ обоняніи она переступаетъ слой чистаго воздуха и достигаетъ среди влажныхъ испареній, изъ коихъ состоитъ на-

209

стоящій, болѣе грубый, воздухъ. Во вкусѣ она переходитъ и эту среду и достигаетъ области болѣе плотной влаги, а проникши и переступивъ и эту среду, когда достигаетъ уже земной массы, возбуждаетъ послѣднее чувство осязанія.

Глава VI.

Элементъ воздуха писателемъ Бытія не пропущенъ.

Итакъ, природа и порядокъ элементовъ не были неизвѣстны тому, кто, повѣствуя о твореніи видимыхъ [предметовъ], по своей природѣ обладающихъ внутри міра способностью движенія въ элементахъ, говоритъ сначала о небесныхъ тѣлахъ, затѣмъ, о водныхъ и, наконецъ, о земныхъ животныхъ,—говоритъ такъ не потому, что воздухъ имъ опущенъ, а потому, что если только существуетъ слой чистѣйшаго и совершенно спокойнаго воздуха, гдѣ, какъ говорятъ, не могутъ летать птицы, то слой этотъ примыкаетъ къ высшему небу и подъ именемъ неба въ Писаніи относится къ высшей части міра, подобно тому какъ именемъ земли обозначается вообще все то, изъ чего въ нисходящей постепенности берутъ свое начало огонь, градъ, снѣгъ, туманъ, бурный вѣтеръ и всѣ бездны [[Псал. 148, 8.]], пока [эта постепенность] достигаетъ суши, которая называется уже землею въ собственномъ смыслѣ. Такимъ образомъ, верхній воздухъ, съ одной стороны, не опущенъ, разъ названо небо, съ другой, при твореніи животныхъ, не упомянутъ или потому, что относится къ небесной части міра, или потому, что не имѣетъ обитателей, о коихъ теперь идетъ рѣчь у бытописателя; нижній же воздухъ, который поглощаетъ поднимающіяся съ моря и земли испаренія и становится плотнымъ настолько, что выдерживаетъ [тяжесть] птицъ, получаетъ живыя существа не иначе, какъ изъ воды. Ибо тѣла птицъ носитъ на себѣ имѣющаяся въ воздухѣ влага, къ которой птицы при летаніи держатся на крыльяхъ такъ-же, какъ рыбы держатся на своего рода крыльяхъ при плаваніи.

210

Глава VII.

Летающія не безъ основанія названы сотворенными изъ воды.

Поэтому Духъ Божій, Который былъ присущъ писателю, какъ бы съ намѣреніемъ говоритъ, что летающія произведены изъ воды. Ихъ природа занимаетъ мѣсто въ двухъ областяхъ, именно—низшее въ зыбучей волнѣ, а высшее—въ твердомъ слоѣ вѣтровъ. Первое усвоено плавающимъ, а второе—летающимъ. Такъ мы и видимъ, что животнымъ даны два соотвѣтствующихъ этому элементу чувства—обонянія для ощущенія паровъ и вкусъ для ощущенія жидкостей. И если воды и вѣтры мы ощущаемъ еще и при посредствѣ осязанія, то это означаетъ, что плотное [начало] земли входитъ въ составъ всѣхъ элементовъ, но въ водѣ и вѣтрахъ его присутствіе чувствуется ощутительнѣе, такъ что они могутъ быть доступны и нашему осязанію. Вотъ почему въ двухъ частяхъ міра вода и вѣтры по большей части подразумѣваются подъ общимъ именемъ земли, какъ это показываетъ вышеприведенный псаломъ, перечисляя все высшее съ одного начала Хвалите Господа съ небесъ, а все низшее съ другого: хвалите Его отъ земли, при чемъ упоминаются и духъ буренъ, и всѣ бездны, и огонь, который жжетъ прикасающагося къ нему, такъ какъ огонь въ такой степени состоитъ изъ земныхъ и влажныхъ движеній, что тотчасъ же разрѣшается въ другой элементъ. И хотя по свойству своей природы онъ стремится кверху, однако не можетъ подняться до тишины и безвѣтрія высшей небесной области, потому что превозмогаемый воздухомъ и въ него разрѣшаясь, онъ потухаетъ; въ нашей же, болѣе подверженной порчѣ и болѣе косной, области предметовъ онъ раздувается движеніями вѣтра для смягченія стужи, а также для пользы и устрашенія смертныхъ.

А такъ какъ теченіе и волнъ и вѣтровъ можетъ быть ощущаемо и посредствомъ осязанія, которое относится собственно

211

къ землѣ, то тѣла водныхъ животныхъ, въ особенности же птицы, питаются земнымъ, на землѣ отдыхаютъ и плодятся, потому что та часть влаги, которая поднимается въ видѣ наровъ, разстилается надъ землею. Поэтому, Писаніе, сказавъ: да изведутъ воды гады душъ живыхъ и птицы летающія по земли, прибавляетъ: по тверди небеснѣй, изъ чего можно представлять себѣ нѣсколько яснѣе то, что раньше казалось темнымъ. Ибо Писаніе не говоритъ: „на тверди небесной“, какъ говоритъ оно о свѣтилахъ, но: летающія по земли по тверди небеснѣй, т. е. вблизи небесной тверди, такъ какъ та темная и влажная среда, гдѣ летаютъ птицы, сопредѣльна съ тою средою, въ которой птицы летать не могутъ и которая по причинѣ спокойствія и тишины относится уже къ небу. Итакъ, птицы летаютъ въ небѣ, но въ томъ небѣ, которое вышеприведенный псаломъ включаетъ въ понятіе земли (почему птицы во многихъ мѣстахъ и называются небесными), однако не въ тверди, а по тверди.

Глава VIII.

Почему рыбы названы гадами душъ живыхъ.

Нѣкоторые полагаютъ, что пресмыкающіяся названы не живою душою, а „гадами душъ живыхъ“ за тупость своего чувства.—Но если бы они были такъ названы именно по этой причинѣ, то птицамъ дано было бы имя живой души. Между тѣмъ, подобно пресмыкающимся, поименованы и летающія, такъ что выраженіе „душъ живыхъ“ подразумѣвается въ приложеніи и къ нимъ; поэтому, думается мнѣ, надобно признать, что слова гады душъ живыхъ употреблены въ томъ же смыслѣ, какъ если бы было сказано, что въ числѣ живыхъ душъ есть и пресмыкающіяся и летающія, подобно тому, какъ можно сказать и о людяхъ, что среди нихъ есть незнатные, разумѣя подъ симъ всякаго, кто только между людьми незнатенъ. Ибо хотя и есть такія земныя животныя, которыя пресмыкаются по землѣ,

212

однако гораздо большее число земныхъ животныхъ движется при помощи ногъ, и пресмыкающихся по землѣ, можетъ быть, такъ же мало, какъ мало ходящихъ въ водѣ.

Нѣкоторые же полагали, что не живою душою, а гадами душъ живыхъ названы собственно рыбы, потому что у нихъ нѣтъ ни памяти, ни какой-либо жизни, такъ сказать, сродной разуму.—Но такихъ ввела въ заблужденіе ихъ малая опытность. Напротивъ, многіе писатели сообщаютъ намъ, какія удивительныя вещи наблюдали они въ рыбныхъ садкахъ. Допустимъ, что они сдѣлали ложное сообщеніе; тѣмъ не менѣе несомнѣнно, что рыбы памятью обладаютъ. Это я самъ испыталъ, да можетъ испытать и всякій, кто захочетъ. Одинъ большой ключъ изъ числа Булленскихъ-царскихъ ключей полонъ рыбъ. Люди, смотря на нихъ сверху, бросаютъ обыкновенно имъ что-нибудь, а онѣ или хватаютъ подачку, подплывая къ ней кучами, или рвутъ на части, вступая между собою въ борьбу. Привыкши къ этому корму, рыбы во время прогулки людей по берегу ключа, кучами плаваютъ вслѣдъ за ними въ надеждѣ, не бросятъ-ли имъ оттуда что-нибудь тѣ, присутствіе которыхъ онѣ чувствуютъ. Такимъ образомъ, какъ водныя животныя пресмыкающимися, такъ и птицы летающими названы, мнѣ думается, не напрасно: если бы отсутствіе-ли памяти, или тупость чувства лишали рыбъ права на имя живой души, то этого права, безъ сомнѣнія, нельзя было бы отнять у летающихъ, жизнь которыхъ, какъ это мы видимъ, говоритъ намъ и о памяти, и о пѣніи, и о большомъ искусствѣ въ устройствѣ гнѣздъ и воспитаніи дѣтенышей.

Глава IX.

О томъ, что нѣкоторые философы каждому элементу приписывали своихъ животныхъ.

Не безызвѣстно мнѣ и то, что нѣкоторые философы каждому элементу приписывали своихъ животныхъ, называя земными

213

не только тѣхъ животныхъ, которыя пресмыкаются или ходятъ по землѣ, но и птицъ, за то, что онѣ, уставши летать, отдыхаютъ на землѣ; затѣмъ, воздушными—демоновъ и, наконецъ, небесными—боговъ (небесными существами, впрочемъ, и мы называемъ отчасти свѣтила, отчасти Ангеловъ).—Но тѣ же самые философы, чтобы ни одного элемента не оставить безъ своихъ животныхъ, водамъ приписываютъ рыбъ и своего рода звѣрей, какъ будто подъ водою нѣтъ земли, или какъ будто можно доказать, что рыбы отдыхаютъ и запасаются силами для плаванія, какъ птицы—для летанія, не на землѣ (если только онѣ не дѣлаютъ этого рѣже потому, что волна болѣе, чѣмъ вѣтеръ, пригодна для ношенія тѣлъ, такъ что по ней плаваютъ даже земноводныя животныя, которыя научаются тому или при посредствѣ практики, какъ люди, или при посредствѣ инстинкта, какъ четвероногія и змѣи)! А если они такъ не думаютъ собственно потому, что рыбы не имѣютъ ногъ, то, стало быть, нѣтъ ни тюленей въ водѣ, ни ужей и улитокъ на землѣ, такъ какъ первые имѣютъ ноги, а послѣдніе, не имѣя ногъ, не скажу, отдыхаютъ на землѣ, а почти или совсѣмъ никогда съ нея не сходятъ. Драконы же, какъ утверждаютъ, не имѣя ногъ, и отдыхаютъ въ пещерахъ и поднимаются на воздухъ; хотя не легко знать о нихъ, однако сочиненія не только нашихъ, но и языческихъ писателей отнюдь не обходятъ молчаніемъ этого рода животныхъ.

Глава X.

Съ допущенія мысли, что демоны суть существа воздушныя, нисколько не страдаетъ ученіе Писанія, что летающія произведены изъ воды.—Вѣтры.—Громы.—Облака.—Дождь.—Градъ.—Ясная погода.

Вотъ почему, если даже демоны и суть существа воздушныя, такъ какъ живутъ и дѣйствуютъ въ природѣ воздушныхъ тѣлъ и не разрушаются смертію потому, что ниже ихъ находятся два элемента, вода и земля, а выше одинъ, именно—

214

звѣздный огонь, вслѣдствіе чего преобладающимъ элементомъ въ нихъ является элементъ способный болѣе къ дѣйствію, чѣмъ къ страданію, такъ какъ два первые элемента, земля и вода, приписываются страданію, а другіе два, огонь и воздухъ, дѣйствію: однако, если это и такъ, подобное различіе [элементовъ] нисколько не опасно для нашего Писанія, которое производитъ летающихъ не изъ воздуха, а изъ воды,—не опасно потому, что средою для нихъ оно назначаетъ влагу, правда, тонкую, испаряющуюся въ воздухъ и въ немъ расширяющуюся, но всеже влагу. Воздухъ наполняетъ собою пространство отъ свѣтозарнаго неба до предѣловъ жидкой воды и сухой земли. Между тѣмъ, влажныя испаренія застилаютъ не все это пространство, а доходятъ до того только предѣла, откуда воздухъ начинаетъ называться землею, согласно съ словами вышеприведеннаго псалма: хвалите Господа отъ земли (148, 7). Верхній же слой воздуха, по причинѣ совершеннаго безвѣтрія, соединяется, по царствующей здѣсь тишинѣ, съ небомъ, съ которымъ онъ сопредѣленъ и именемъ котораго называется. Если, раньше своего грѣхопаденія, падшіе ангелы находились съ своимъ княземъ, теперь діаволомъ, а тогда архангеломъ, въ этой области (нѣкоторые изъ нашихъ полагаютъ, что они не были небесными или пренебесными ангелами), то нѣтъ ничего удивительнаго, что, послѣ своего паденія, они низринуты въ ту туманную среду, гдѣ воздухъ насыщенъ парами, которые, по повелѣнію и дѣйствію Бога, всѣмъ сотвореннымъ отъ высшаго до низшаго управляющаго, производятъ вѣтры, когда приходятъ въ движеніе,—молнію (ignes) и громъ, когда приводятся въ сильнѣйшее движеніе,—облака, когда сгущаются,—дождь, когда плотнѣе сгущаются,—снѣгъ, когда облака замерзаютъ,—градъ, когда при вѣтрѣ замерзаютъ болѣе плотныя облака и, наконецъ, ясную погоду, когда пары разрѣжены. Отсюда, вышеприведенный псаломъ, перечисливъ огонь, градъ, снѣгъ, туманъ, бурный вѣтеръ, дальше, дабы не подумалъ кто, что всѣ эти явленія происходятъ помимо божественнаго промышленія, прибавляетъ: творящая слово Его.

215

Если же падшіе ангелы, прежде своего паденія, облечены были небесными тѣлами, то и съ этой стороны нѣтъ ничего удивительнаго, если тѣла ихъ въ наказаніе получили воздушное свойство, чтобы могли претерпѣвать нѣкоторое страданіе отъ огня, т. е. элемента высшей природы; по крайней мѣрѣ, имъ дозволено занимать не верхній слой воздуха, а слой туманный, который служитъ для нихъ какъ бы нѣкоторою своего рода темницей, до самаго времени суда. И если что-нибудь относительно падшихъ ангеловъ подлежитъ еще болѣе тщательному изслѣдованію, то это будетъ уже другое, болѣе сообразное съ Писаніемъ, для нихъ мѣсто. Поэтому (чего пока достаточно), если эта туманная и бурная область, благодаря природѣ воздуха, простирающейся до самыхъ волнъ и сухой земли, можетъ выдерживать воздушныя тѣла, то можетъ она выдерживать и произведенныя изъ воды тѣла птицъ, благодаря тонкимъ испареніямъ, которыя поднимаются въ тотъ же, разлитый надъ волнами и землей и, потому относимый къ низшей земной области, воздухъ и наполняютъ его парами; эти послѣдніе, становясь отъ ночныхъ холодовъ тяжелѣе, осаждаются въ видѣ свѣтлой росы, а если холодъ сильнѣе, въ видѣ бѣлаго инея (gelu).

Глава XI.

Объясняются 23 и 24 стихи. О различныхъ родахъ животныхъ, сотворенныхъ изъ земли.

И рече Богъ: да изведетъ земля душу живу по роду, четвероногая, и гады, и звѣри земли по роду, и скоты по роду, и, бысть тако. И сотвори Богъ звѣри земли по роду, и вся гады земли по роду: и видѣ Богъ, яко добра.—Теперь уже благовременно было украсить своими животными и другую половину той низшей области, которая вся со всѣми пропастями и туманнымъ воздухомъ, обозначается иногда въ Писаніи общимъ именемъ земли,—ту именно половину, которая называется землею въ собственномъ смыслѣ. Роды животныхъ,

216

которыхъ по слову Божію произвела земля, извѣстны. Но такъ какъ подъ именемъ скотовъ или звѣрей часто разумѣются всѣ вообще животныя, лишенныя разума, то справедливо спросить, о какихъ именно звѣряхъ [бытописатель] говоритъ теперь и о какихъ скотахъ. И въ самомъ дѣлѣ, подъ пресмыкающимися или гадами земли онъ несомнѣнно разумѣетъ и всѣхъ змѣй; между тѣмъ, хотя змѣи и могутъ быть названы звѣрями, но имя скотовъ по отношенію къ нимъ неупотребительно. Названіе звѣрей употребительно по отношенію къ львамъ, барсамъ, тиграмъ, волкамъ, лисицамъ, даже собакамъ, обезьянамъ и другимъ того же рода животнымъ. Имя же скотовъ, обыкновенно, прилагается къ тѣмъ животнымъ, которыя находятся въ употребленіи человѣка или для работъ, какъ напр. волы, лошади и т. под., или для шерсти, либо для нищи, какъ напр. овцы и свиньи.

А что такое четвероногія? Хотя, за исключеніемъ нѣкоторыхъ змѣй, всѣ животныя ходятъ на четырехъ ногахъ, однако, если бы [бытописатель] подъ этимъ именемъ не хотѣлъ разумѣть нѣкоторыхъ [животныхъ] въ собственномъ смыслъ, то, конечно, не поименовалъ бы при этомъ и четвероногихъ (хотя, впрочемъ, въ повтореніи о четвероногихъ онъ умалчиваетъ). Развѣ не названы-ли четвероногими въ собственномъ смыслѣ олени, лани, дикіе ослы и кабаны (такъ какъ они не принадлежатъ къ тѣмъ животнымъ, къ числу коихъ относятся львы, а подобны указаннымъ выше скотамъ, но только находятся внѣ попеченія человѣка); тогда какъ, остальнымъ животнымъ хотя это общее названіе, ради числа ногъ, вмѣстѣ съ другими и приписывается, но приписывается въ [нѣкоторомъ] особенномъ значеніи? Или, можетъ быть, употребивъ три раза выраженіе по роду, бытописатель тѣмъ самымъ обращаетъ наше вниманіе на три извѣстные рода животныхъ. Прежде всего, выраженіе по роду [прилагается у него] къ четвероногимъ и гадамъ, чѣмъ, думается мнѣ, сдѣлано указаніе, какого рода четвероногія здѣсь названы, именно—четвероногія, принадлежащія къ классу

217

гадовъ, какъ напр. ящерицы, гардуны и т. под. Отъ того въ повтореніи имя четвероногихъ здѣсь и опушено, что оно, можетъ быть, подразумѣвается уже подъ названіемъ гадовъ; поэтому, бытописатель говоритъ здѣсь не просто: гады, по съ прибавленіемъ: вся гады земли,—„земли“, потому что есть гады и водные, а „вся“—съ тою цѣлью, чтобы здѣсь разумѣлись и тѣ гады, которые ползаютъ на четырехъ ногахъ и которые выше обозначены собственно именемъ четвероногихъ. Что касается, затѣмъ, звѣрей, о которыхъ во второй разъ сказано по роду, то въ этомъ случаѣ разумѣются всѣ тѣ животныя, которыя, за исключеніемъ змѣй, обнаруживаютъ свою свирѣпсть зубами (ore), или когтями. Наконецъ, что касается скотовъ, о коихъ въ третій разъ сказано по роду, то [подъ ними разумѣются животныя], которыя наносятъ пораженіе ни тою, ни другою силою, а или рогами, или чѣмъ-либо другимъ.—Выше я сказалъ, что имя четвероногихъ, взятое въ широкомъ смыслѣ, само собою указывается уже числомъ ногъ, и что подъ именемъ скотовъ или звѣрей иногда разумѣется всякое неразумное животное. Но на латинскомъ языкѣ такое же значеніе имѣетъ и слово fera: не лишне было, поэтому, сдѣлать разъясненіе, какимъ образомъ эти, въ настоящемъ мѣстѣ Писаній не даромъ поставленныя, названія могутъ, какъ это легко можно видѣть и изъ обыденной рѣчи, разграничиваться между собою по своему особенному значенію.

Глава XII.

Что значить выраженіе „по роду“, употребленное о нѣкоторыхъ твореніяхъ, но не употребленное о человѣкѣ.

Не напрасно занимаетъ читателя вопросъ и о томъ, мимоходомъ-ли и какъ бы случайно поставлено выраженіе по роду, или же съ извѣстною цѣлію, какъ бы такъ, что [вещи, къ коимъ это выраженіе прилагается] существовали раньше, хотя въ повѣствованіи онѣ представляются только-что сотворенными,

218

или же подъ родомъ ихъ надобно разумѣть тѣ высшія, и, конечно, духовныя, идеи (rationes), сообразно съ которыми онѣ потомъ сотворены? Но если бы было такъ, то то же сказано было бы и о свѣтѣ, небѣ и землѣ и, наконецъ, свѣтилахъ. Ибо чтó между ними есть такого, вѣчная и неизмѣнная идея чего не обитала бы въ самой Премудрости Божіей, которая досязаетъ отъ конца даже до конца крѣпко и управляетъ вся благо (Прем. VIII, 1)? Между тѣмъ, выраженіе по роду прилагается начиная съ травъ и деревъ и оканчивая земными животными. Даже о тѣхъ животныхъ, которыя сотворены изъ воды, хотя въ первомъ перечисленіи ихъ выраженіе это не употребляется, въ повтореніи сказано: и сотвори Богъ киты великія и всяку душу животныхъ гадовъ, яже изведоша воды по родамъ ихъ, и всяку птицу пернату по роду.

А можетъ быть, не потому-ли о животныхъ сказано по роду, что они явились для того, дабы отъ нихъ рождались и преемственно удерживали первоначальную форму другія, т. е.—для размноженія потомства, для сохраненія котораго они и созданы? Но почему же о травахъ и деревьяхъ сказано не только по роду, но и по подобію, хотя и животныя какъ земныя, такъ и водныя рождаются по своему подобію? Развѣ, быть можетъ, [бытописатель] не захотѣлъ повторять о подобіи потому, что оно уже связано съ родомъ? Вѣдь не вездѣ онъ повторяетъ и о сѣмени, хотя сѣмя присуще какъ травамъ и деревьямъ, такъ и животнымъ, впрочемъ, не всѣмъ. Ибо наблюденіемъ дознано, что нѣкоторыя изъ нихъ рождаются изъ воды и земли такъ, что у нихъ нѣтъ пола, а потому сѣмя ихъ заключается не въ нихъ самихъ, а въ тѣхъ стихіяхъ, изъ коихъ они происходятъ. Отсюда, по роду будетъ то, въ чемъ мыслятся и сила сѣмянъ и подобіе преемниковъ предшественникамъ, такъ какъ ничто не сотворено такимъ образомъ, чтобы существовало за одинъ разъ или какъ имѣющее продолжаться, или какъ имѣющее исчезнуть, не оставивъ послѣ себя потомства.

219

Почему же не сказано и о человѣкѣ: „сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію, по роду“, хотя размноженіе и человѣка—фактъ очевидный. Развѣ—не потому-ли, что Богъ создалъ человѣка такъ, чтобы онъ, если-бъ захотѣлъ соблюсти заповѣдь, не умиралъ, вслѣдствіе чего и не было надобности въ преемникѣ предшественнику; но послѣ грѣха онъ приложился скотамъ несмысленнымъ и уподобился имъ, такъ что сыны вѣка сего уже и рождаются и рождаютъ, вслѣдствіе чего родъ человѣческій и можетъ существовать, сохраняясь путемъ преемства? Но что же, въ такомъ случаѣ, означаетъ данное по сотвореніи человѣка благословеніе: раститеся и множитеся и наполните землю,—что можетъ быть достигаемо, конечно, только путемъ рожденія? Но можетъ быть, въ настоящемъ случаѣ не слѣдуетъ говорить ничего необдуманно, пока мы не дойдемъ до того мѣста Писаній, гдѣ эти вопросы должны быть изслѣдованы и разсмотрѣны съ большею подробностью? Теперь же, быть можетъ, достаточно замѣтить только, что о человѣкѣ не сказано по роду потому, что онъ созданъ былъ сначала одинъ, и уже отъ него сотворена потомъ жена. Ибо родовъ людей не много, какъ [родовъ] травъ, деревьевъ, рыбъ, птицъ, змѣй, скотовъ, звѣрей, чтобы [въ приложеніи къ человѣку] выраженіе по роду разумѣть такъ, какъ бы оно сказано о цѣлыхъ классахъ, для различенія [существъ] сходныхъ между собою и принадлежащихъ къ одному началу сѣмени отъ остальныхъ.

Глава XIII.

Почему благословеніе дано, подобно человѣку, однимъ только воднымъ животнымъ. Обязанность рождать.

Спрашивается также, почему только одни животныя водныя заслужили, подобно человѣку, благословеніе. Ибо благословилъ Богъ и ихъ, говоря: раститеся и множитеся и наполните воды, яже въ моряхъ, и птицы да умножатся на земли. Развѣ [благословеніе его] достаточно было изречь

220

объ одномъ лишь классѣ тварей, чтобы оно, потомъ, разумѣлось уже и объ остальныхъ, которые размножаются путемъ рожденій? Поэтому въ первый разъ оно и изрекается о томъ, чтó, какъ такое, сотворено раньше всего, т. е. о травахъ и деревьяхъ. Или, можетъ быть, то, что не заключаетъ въ себѣ никакого стремленія (affectus) въ размноженію потомства и рождаетъ безъ всякаго ощущенія (sensus), Богъ почелъ недостойнымъ словъ благословенія: раститеся и множитеся, гдѣ же такое стремленіе заключается, о томъ они сказаны были впервые, чтобы, не будучи и сказаны, разумѣлись и относительно земныхъ животныхъ? Но относительно человѣка необходимо было повторить ихъ, дабы не сказалъ кто-нибудь, что въ обязанности дѣторожденія заключается какой-либо грѣхъ, какъ заключается онъ въ похоти блудодѣянія или злоупотребленія самымъ брачнымъ союзомъ.

Глава XIV.

О сотвореніи насѣкомыхъ.

Возникаетъ вопросъ и относительно нѣкоторыхъ самомалѣйшихъ животныхъ, созданы ли они при первоначальномъ твореніи, или при послѣдовавшемъ затѣмъ поврежденіи смертныхъ вещей? Ибо весьма многія изъ нихъ являются или отъ поврежденія живыхъ тѣлъ, или отъ нечистоты, испареній и разрушенія труповъ, иныя—отъ гніенія деревьевъ, а другія—отъ порчи плодовъ; о всѣхъ о нихъ нельзя сказать, чтобы творцомъ ихъ не былъ Богъ. Всѣмъ имъ присуща нѣкоторая своего рода естественная красота, чтобы возбуждалось больше удивленія въ созерцающемъ ихъ [человѣкѣ] и воздавалось больше славы ихъ всемогущему, вся премудростію сотворившему, Художнику. А эта премудрость Его, досязая отъ конца даже до конца крѣпко и управляя вся благо, не оставляетъ безформенными даже и самыя послѣднія изъ вещей, которыя разрушаются сообразно съ порядкомъ своего рода и разрушеніе кото-

221

рыхъ ужасаетъ насъ по винѣ нашей смертности, но творитъ животныхъ съ крохотнымъ тѣломъ и острымъ чувствомъ, дабы мы съ бóльшимъ изумленіемъ смотрѣли на быстроту летающей мухи, чѣмъ на величину ходящаго вьючнаго животнаго, и удивлялись больше работѣ муравья, чѣмъ тяжелой ношѣ верблюда.

Но вопросъ въ томъ, при первоначальномъ-ли, какъ я сказалъ, созданіи вещей, о постепенномъ твореніи коихъ въ теченіе шести дней повѣствуетъ бытописатель, получили начало эти крохотныя твари, или же при послѣдовавшемъ разрушеніи подверженныхъ поврежденію тѣлъ?—Можно сказать, что самомалѣйшія [твари], возникающія изъ воды и земли, сотворены вначалѣ; въ числѣ ихъ не будетъ несообразностью подразумѣвать и существа, рождающіяся уже отъ тѣхъ, которыя произошли, когда земля начала пускать ростки, съ одной стороны потому, что они предшествовали созданію не только животныхъ, но и свѣтилъ, а съ другой потому, что принадлежатъ скорѣе къ дополненію обитаемой среды, чѣмъ къ числу самихъ обитателей. Но сказать, что тогда же сотворены и остальныя, которыя рождаются изъ тѣлъ животныхъ и преимущественно тѣлъ мертвыхъ, крайне нелѣпо, развѣ при этомъ будемъ имѣть въ виду, что всѣмъ одушевленнымъ тѣламъ была уже присуща нѣкоторая естественная сила и какъ бы напередъ вложенныя въ нихъ и, такъ сказать, основныя начала, которыя имѣли возникнуть отъ поврежденія упомянутыхъ тѣлъ, соотвѣтственно роду и различіямъ каждаго, по непреложной волѣ Творца, дающаго всему движеніе Своимъ неизреченнымъ управленіемъ.

Глава XV.

О твореніи ядовитыхъ животныхъ.

Спрашиваютъ, обыкновенно, и относительно нѣкоторыхъ ядовитыхъ и зловредныхъ животныхъ, сотворены-ли они послѣ грѣхопаденія человѣка для его каранія, или же скорѣе сотворены безвредными и только впослѣдствіи начали причинять

222

вредъ грѣшникамъ.—Если бы даже дѣло было и такъ, ничего нѣтъ удивительнаго, съ одной стороны потому, что въ настоящей многотрудной и бѣдственной жизни никто еще настолько не праведенъ, чтобы осмѣлился назвать себя совершеннымъ, по справедливому свидѣтельству и слову Апостола: не зане уже достигохъ, или уже совершихся (Филип. III, 12), а съ другой и потому, что для упражненія нашей немощности и усовершенствованія добродѣтели потребны испытанія и тѣлесныя бѣдствія, по свидѣтельству того же Апостола, который говоритъ, что ему, дабы не превозносился онъ величіемъ откровеній, данъ пакостникъ плоти, ангелъ сатанинъ, да пакости дѣетъ, а когда онъ трижды просилъ Господа, чтобы [этотъ пакостникъ] отступилъ отъ него, Господь отвѣтилъ ему: довлѣетъ ти благодать моя: сила бо моя въ немощи совершается (2 Кор. XII, 9). Впрочемъ, святый Даніилъ, который въ своей молитвѣ къ Богу, конечно, не обманно исповѣдуетъ не только грѣхи народа, но и свои собственные, остался и среди львовъ живъ и невредимъ (Дан. VI, 22); точно также смертоносная эхидна, повиснувъ на рукѣ Апостола, не причинила ему никакого вреда (Дѣян. XXVIII, 5). Такимъ образомъ, будучи даже и сотворены, они не могли причинять никакого вреда, еслибы для этого не существовало причины, въ цѣляхъ или устрашенія и наказанія пороковъ, или испытанія и укрѣпленія добродѣтели, потому что и примѣры терпѣнія необходимы для совершенствованія другихъ, и самъ человѣкъ въ испытаніяхъ познаетъ себя вѣрнѣе, да, наконецъ, и вѣчное блаженство (salus), которое постыдно утрачено чрезъ удовольствіе, прочно, достигается только путемъ скорби.

Глава XVI.

Для чего сотворены звѣри, причиняющіе вредъ другъ другу.

Почему же, возразятъ, причиняютъ вредъ другъ другу звѣри, которые и грѣховъ не имѣютъ, чтобы терпѣть за нихъ

223

кару, и добродѣтели не достигаютъ путемъ подобнаго испытанія?—Безъ сомнѣнія потому, что одни изъ нихъ служатъ пищей для другихъ. И мы не можемъ сказать, чтобы одни изъ нихъ не питались другими. Ибо все, пока существуетъ, имѣетъ свою величину, свои части и свои разряды; взятое въ своей совокупности, оно вызываетъ въ насъ чувство справедливой похвалы и даже при переходѣ изъ одного въ другое не измѣняется безъ сокрытаго для насъ, соотвѣтственно своему роду, соразмѣренія (moderatio) тѣлесной красоты. Для глупыхъ это не понятно, но для людей, стремящихся къ совершенству, оно до нѣкоторой степени доступно, а для совершенныхъ ясно. И нѣтъ сомнѣнія, что всѣми подобным движеніями въ низшей твари человѣку дѣлаются спасительные уроки, дабы онъ видѣлъ, какъ много онъ долженъ дѣлать для духовнаго и вѣчнаго спасенія (salus), которое превосходитъ всѣхъ неразумныхъ животныхъ, замѣчая, что они, отъ величайшихъ слоновъ до самыхъ маленькихъ червяковъ, обороняясь или остерегаясь дѣлаютъ все, что только могутъ, для своего тѣлеснаго и временнаго благополучія, даннаго имъ въ удѣлъ, сообразно съ ихъ низшимъ назначеніемъ; чтó мы и видимъ, когда одни изъ нихъ ищутъ возстановленія своего тѣла тѣлами другихъ, а другія защищаютъ себя или силами сопротивленія, или при помощи бѣгства, или укрываясь въ безопасное мѣсто. Да и самая тѣлесная боль въ томъ или другомъ животномъ является могущественною и удивительною душевною силою, которая непостижимыми нитями связываетъ ихъ въ живой союзъ и приводитъ въ нѣкоторое своего рода единство, не безучастно, а, какъ выразился бы я, съ негодованіемъ допуская его разстроить или уничтожить.

Глава XVII.

Недоразумѣніе относительно мертвыхъ тѣлъ.

А можетъ быть, кого-нибудь интересуетъ и такой вопросъ: если нападенія вредныхъ животныхъ на живыхъ людей

224

служатъ для послѣднихъ или наказаніемъ, или спасительнымъ упражненіемъ, или полезнымъ испытаніемъ, или же безсознательнымъ наученіемъ, то почему эти животныя пожираютъ тѣла и умершихъ людей?—Какъ будто для нашей пользы не все равно, какими путями наша уже бездушная, плоть отходитъ въ глубокіе тайники природы, откуда въ возстановленномъ видѣ она извлечена будетъ дивнымъ всемогуществомъ Творца! Впрочемъ, благоразумные люди пусть и отсюда почерпаютъ для себя урокъ—полагаться на непреложную волю Творца, по таинственному мановенію всѣмъ, великимъ и малымъ, управляющаго, предъ Которымъ и наши власи главніи изочтены (Лук. XII, 7),—полагаться въ такой степени, чтобы не страшиться такого или иного рода смерти, а съ благочестивымъ мужествомъ безъ колебанія быть готовыми ко всевозможнымъ ея родамъ.

Глава XVIII.

Для чего и когда сотворены тернія и волчцы и безплодныя дерева.

Даже о терніяхъ и волчцахъ и о нѣкоторыхъ безплодныхъ деревьяхъ поднимаютъ, обыкновенно, подобный же вопросъ, для чего или когда сотворены они, такъ какъ Богъ сказалъ: да прораститъ земля быліе травное, сѣющее сѣмя…, и древо плодовитое, творящее плодъ.—И тѣ, которые задаются подобными вопросами, не знакомы съ употребительными терминами человѣческаго права, по крайней мѣрѣ съ тѣмъ, чтò такое ususfructus. Этою формулою обозначается извѣстнаго рода польза отъ того, что приноситъ прибыль своими плодами. А какая явная или скрытая польза бываетъ отъ всего того, что съ корнями питаетъ собою производительная земля, объ этомъ кое-что они пусть узнаютъ сами путемъ наблюденія, а объ остальномъ пусть разспросятъ людей свѣдущихъ.

Относительно же терній и волчцовъ возможенъ болѣе простой отвѣтъ, потому что слова: тернія и волчцы возраститъ

225

тебѣ изречены человѣку о землѣ послѣ грѣхопаденія. Однако, трудно сказать, чтобы они тогда только и начали появляться изъ земли. Такъ какъ въ самыхъ уже сѣменахъ ихъ заключается многоразличная польза, то возможно, что они могли существовать и независимо отъ наказанія человѣка. Но что они начали произрастать именно на поляхъ, трудъ воздѣлыванія которыхъ поставленъ человѣку въ наказаніе, это можно думать, имѣло значеніе, какъ увеличеніе этого наказанія, такъ какъ въ другихъ мѣстахъ они могли произрастать или для питанія птицъ и скотовъ, или для какихъ-нибудь нуждъ самого же человѣка. Впрочемъ, не неумѣстно и такое пониманіе словъ: тернія и волчцы возраститъ тебѣ, что земля и раньше рождала волчцы и тернія, но не для труда человѣка, а для соотвѣтственной пищи такимъ или инымъ животнымъ, такъ какъ есть животныя, которыя съ удобствомъ и не безъ удовольствія питаются этого рода растеніями; для человѣка же, въ тягостный трудъ ему, она начала рождать ихъ съ того времени, какъ послѣ грѣха онъ сталъ обработывать землю. И притомъ, раньше они рождались не на другихъ мѣстахъ, а послѣ на поляхъ, которыя человѣкъ долженъ сталъ обработывать для собиранія съ нихъ плодовъ, но какъ прежде, такъ и послѣ—на однихъ и тѣхъ же мѣстахъ, только прежде рождались они не для человѣка, а послѣ уже для человѣка, что и обозначается прибавленіемъ слова тебѣ, такъ какъ сказано не: тернія и волчцы возраститъ, но: возраститъ тебѣ, т. е—для тебя, для твоего труда [отселѣ] начнетъ рождаться то, что прежде рождалось только для питанія животныхъ.

Глава XIX.

О стихахъ 26, 27 и дал. Почему при твореніи одного только человѣка сказано: сотворимъ, и проч.

И рече Богъ: сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію: и да обладаетъ рыбами морскими и пти-

226

цами небесными и всѣми скотами, и всею землею, и всѣми гады пресмыкающимися по земли. И сотвори Богъ человѣка, по образу Божію сотвори: мужа и жену сотвори ихъ. И благослови ихъ Богъ глаголя: раститеся и множитеся и наполните землю, и господствуйте ею, и обладайте рыбами морскими и птицами небесными и всѣми скотами и всею землею и всѣми гадами пресмыкающимися по земли. И рече Богъ: се дахъ вамъ всякую траву сѣменную сѣющую сѣмя, еже есть верху земли всея, и всякое древо, еже имать въ себѣ плодъ сѣмене сѣменнаго, вамъ будетъ въ снѣдь: и всѣмъ звѣремъ земнымъ, и всѣмъ птицамъ небеснымъ, и всякому гаду пресмыкающемуся по земли, иже имать въ себѣ душу живота, и всяку траву зеленую въ снѣдь: и бысть тако. И видѣ Богъ вся елика сотвори: и се добра зѣло. И бысть вечеръ и бысть утро, день шестый.—Ниже мы будемъ имѣть не одинъ случай подвергнуть разсмотрѣнію и изслѣдованію вопросъ о природѣ человѣка съ большею подробностью. Теперь же, въ заключеніе своего обозрѣнія шестидневнаго творенія, сдѣлаемъ общее замѣчаніе, что не слѣдуетъ смотрѣть, какъ на дѣло безразличное, на то, что о другихъ дѣлахъ [творенія] говорится: рече Богъ: да будетъ, а теперь: рече Богъ: сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію. Этими словами внушается намъ мысль, какъ выразился бы я, о множественности лицъ, ради Отца, Сына и Святаго Духа. Но вслѣдъ затѣмъ [бытописатель] внушаетъ намъ мысль и о единствѣ Божества, говоря: и сотвори Богъ человѣка по образу Божію. Слова эти имѣютъ не тотъ смыслъ, будто бы Отецъ [сотворилъ человѣка] по образу Сына, или Сынъ—по образу Отца (въ такомъ случаѣ изреченіе по образу нашему было бы не вѣрно, если бы человѣкъ сотворенъ былъ по образу одного только Отца, или одного Сына), а будто бы, вмѣсто словъ: сотвори Богъ по образу Божію, сказано было: по образу своему. А разъ теперь говорится: по образу Божію, между

227

тѣмъ какъ выше было сказано: по образу нашему, этимъ означается, что упомянутая множественность лицъ должна быть представляема не такъ, чтобы мы или называли, или вѣрою содержали, или разумѣли многихъ боговъ, а такъ, чтобы Отца, Сына и Святаго Духа, ради каковой Троицы сказано: по образу нашему, мы принимали за одного Бога, для чего и сказано: по образу Божію.

Глава XX.

Въ какомъ отношеніи человѣкъ сотворенъ по образу Божію и почему о сотвореніи человѣка не сказано: и бысть тако.

Не слѣдуетъ обходить здѣсь вниманіемъ и того, что, сказавъ: по образу нашему, [бытописатель] вслѣдъ затѣмъ прибавляетъ: и да обладаетъ рыбами морскими и птицами небесными, и остальными, лишенными разума, животными, давая тѣмъ понять, что образъ Божій, по которому человѣкъ сотворенъ, заключается въ томъ, чѣмъ человѣкъ превосходитъ неразумныхъ животныхъ. А это называется разумомъ, или умомъ, или пониманіемъ, или другимъ какимъ-либо болѣе подходящимъ именемъ. Отсюда, Апостолъ говоритъ: обновлятися духомъ ума вашего (Еф. IV, 23) и: облещися въ новаго человѣка, обновляемаго въ разумъ, по образу создавшаго его (Кол. III, 10), достаточно показывая своими словами, въ какомъ отношеніи человѣкъ сотворенъ по образу Божію, такъ какъ [образъ Божій онъ полагаетъ] не въ тѣлесныхъ чертахъ, а въ нѣкоторой, доступной нашимъ чувствамъ, формѣ просвѣщеннаго ума.

Вотъ почему, какъ о первоначальномъ свѣтѣ, если только правильно разумѣть подъ нимъ сотворенный разумный свѣтъ, причастный вѣчной и непреложной Премудрости Божіей, не сказано: и бысть тако, а также не сдѣлано, потомъ, повторенія: и сотвори Богъ, потому что (какъ объ этомъ, сколько

228

могли, мы уже сказали) въ первомъ твореніи еще не имѣло мѣста какое-либо познаніе Слова Бога, чтобы, послѣ этого познанія, постепенно творилось то, что создавалось въ этомъ Словѣ, но самъ тотъ свѣтъ сотворенъ былъ первымъ, въ чемъ должно было явиться познаніе Слова Бога, которымъ совершалось твореніе, а познаніе это было обращеніемъ свѣта отъ своей безобразности къ образующему Богу, т. е. и твореніемъ и образованіемъ; между тѣмъ, объ остальныхъ тваряхъ говорится: и бысть тако, чѣмъ указывается на познаніе Слова, отражавшееся въ свѣтѣ, т. е. въ разумной, первоначально созданной, твари, а когда, затѣмъ, говорится: и сотвори Богъ, обозначается происхожденіе самаго уже того рода твари, который нарекался къ бытію въ Словѣ Бога: такъ видимъ мы то же самое и при сотвореніи человѣка. Богъ сказалъ: сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію и проч. Но затѣмъ не говорится: и бысть тако, а прибавляется: и сотвори Богъ человѣка по образу Божію, потому что человѣкъ, по самой природѣ своей, разуменъ, какъ и тотъ свѣтъ, а потому быть сотвореннымъ для него значило то же, что познавать Слово Бога, которымъ онъ созданъ.

И въ самомъ дѣлѣ, если бы сказано было: и бысть тако, а послѣ того прибавлено: и сотвори Богъ, въ такомъ случаѣ можно бы было подумать, что человѣкъ сначала сотворенъ въ познаніи разумной твари, а потомъ [явился] какою-то неразумною тварію; но такъ какъ онъ самъ—разумная тварь, то и образованъ (perfecta) въ разумномъ познаніи. Ибо какъ послѣ грѣха человѣкъ обновляется въ познаніи Бога по образу создавшаго его, такъ въ познаніи онъ и сотворенъ былъ, прежде чѣмъ началъ вслѣдствіе грѣха ветшать, почему и долженъ сталъ въ своемъ познаніи обновляться. Что же касается всего того, что не творилось въ познаніи, будучи творимо или какъ тѣла, или какъ неразумныя души, то сначала творилось о немъ познаніе въ разумной твари Словомъ, которымъ оно нарекалось къ бытію, въ виду какого познанія и говорится: и бысть та-

229

ко, дабы слова эти служили указаніемъ на познаніе, творимое въ той природѣ, которая могла имѣть объ этомъ познаніе въ Словѣ Бога, а потомъ являлись уже и самыя тѣлесныя и неразумныя твари, въ виду чего, наконецъ, прибавляется: и сотвори Богъ.

Глава XXI.

Затрудненіе относительно безсмертія человѣка, вытекающее изъ предоставленія ему пищи.

А какимъ образомъ человѣкъ сотворенъ безсмертнымъ и въ то же время, наравнѣ съ другими животными, въ питаніе получилъ быліе травное, сѣющее сѣмя, и древо плодовитое и всякую зеленую траву,—объяснить это не легко. Въ самомъ дѣлѣ, если смертнымъ человѣкъ сдѣлался послѣ грѣха, то раньше грѣха въ подобной пищѣ, конечно, онъ не нуждался. Да и самое тогдашнее тѣло его могло не подвергаться поврежденію отъ голода. Ибо хотя сказаннаго: раститеся и множитеся и наполните землю, повидимому, и нельзя выполнить иначе, какъ путемъ соитія мужчины и женщины, въ чемъ лежитъ уже признакъ смертныхъ тѣлъ; однако, можно сказать, что въ безсмертныхъ тѣлахъ могъ быть другой способъ, чтобы дѣти рождались отъ одного дѣйствія благочестивой любви, помимо всякой поврежденной похоти, не преемствуя умирающимъ родителямъ, и сами не умирая; и этотъ способъ дѣторожденія могъ продолжаться дотолѣ, пока земля наполнилась бы безсмертными тѣлами, а отсюда праведнымъ и святымъ народомъ, какого мы вѣрою чаемъ послѣ воскресенія мертвыхъ. Но хотя сказать это и можно (а какъ сказать, это уже другое дѣло); однако, никто не осмѣлился прибавить къ тому, что нужда въ пищѣ, какою бы они себя возстановляли, возможна только для смертныхъ тѣлъ.

230

Глава XXII.

Мнѣніе нѣкоторыхъ, что словами: и сотвори Богъ, и проч. обозначается сотвореніе души, а словами: и созда Богъ, и проч. сотвореніе тѣла.

А нѣкоторые высказываютъ и такое предположеніе, что теперь сотворенъ внутренній человѣкъ, тѣло же человѣка создано позднѣе, когда Писаніе говоритъ: и созда Богъ человѣка, персть вземъ отъ земли такъ что слово сотвори имѣетъ отношеніе къ духу, а слово созда—къ тѣлу. Но при этомъ они не принимаютъ во вниманіе, что человѣкъ могъ явиться только по тѣлу мужчиной и женщиной. Ибо хотя и высказывается весьма утонченное соображеніе, что самый уже умъ, въ разсужденіи котораго человѣкъ сотворенъ по образу Божію, т. е. нѣкая разумная жизнь, пріурочивается, съ одной стороны, къ истинѣ вѣчнаго созерцанія, а съ другой—къ управленію временными предметами и, такимъ образомъ, человѣкъ является какъ бы мужчиной и женщиной, потому что въ первомъ отношеніи умъ является силою совѣщательною (consulente), а въ послѣднемъ—исполнительною (o temperante): однако, и при этомъ разграниченіи, образомъ Божіимъ называется строго говоря, та только сторона ума; которая имѣетъ отношеніе къ созерцанію непреложной истины. Съ точки зрѣнія этого образа Апостолъ Павелъ называетъ образомъ и славою Божіею одного только мужа: жена же, говоритъ онъ, есть слава мужа (1 Кор. XI, 7). Итакъ, хотя внѣшнимъ образомъ, по тѣлу, двумя лицами (hominibus) разнаго пола изображается то, чтò внутренно разумѣется объ одномъ умѣ человѣка, однако и женщина, будучи женщиной по тѣлу, обновляется также въ духѣ ума своего въ познаніе Бога, по образу создавшаго ее; въ чемъ нѣтъ ни мужескаго, ни женскаго пола. А какъ отъ благодати обновленія и возстановленія образа Божія не устраняются и женщины, хотя ихъ поломъ изображается нѣчто иное, почему образомъ и славою Божіею называется одинъ только мужчина;

231

такъ точно и при сотвореніи человѣка, въ виду того, что и женщина сотворена человѣкомъ же, она, конечно, имѣла тотъ же самый разумный умъ, со стороны котораго сотворена и она по образу Божію. Но въ виду единства союза Богъ, говоритъ [бытописатель], сотвори человѣка по образу Божію. А чтобы кто-нибудь не подумалъ, что сотворенъ одинъ только духъ человѣка, хотя [человѣкъ] созданъ по образу Божію только по духу, [бытописатель] говоритъ дальше: мужа и жену сотвори ихъ, давая понять, что при этомъ сотворено и тѣло. А чтобы, съ другой стороны, кто-нибудь не подумалъ, что въ единично-сотворенномъ человѣкѣ заключались оба пола, подобно тому, какъ рождаются гермафродиты (androgynos), [бытописатель] показываетъ, что единственное число онъ поставилъ ради единства союза; а такъ какъ жена произошла отъ мужа (какъ передаетъ объ этомъ бытописатель ниже, когда подробнѣе разсказываетъ о томъ, о чемъ говоритъ теперь вкратцѣ), то дальше ставитъ множественное число, говоря: сотвори ихъ… и благослови ихъ.—Но, какъ уже сказалъ я, этотъ предметъ подробнѣе мы изслѣдуемъ при дальнѣйшемъ повѣствованіи Писанія о сотвореніи человѣка.

Глава XXIII.

Къ чему относится выраженіе 30 стиха: и бысть тако.

Теперь надобно намъ обратить вниманіе на то, что, сказавъ: и бысть тако, [бытописатель] вслѣдъ за тѣмъ прибавляетъ: и видѣ Богъ вся, елика сотвори, и се добра зѣло. Въ этомъ случаѣ разумѣются власть и данная человѣческой природѣ способность брать для пищи полевую траву и древесные плоды. Слова: и бысть тако онъ ставитъ въ связь съ тѣмъ, рѣчь о чемъ начата имъ съ того пункта, откуда онъ говоритъ: и рече Богъ: се дахъ вамъ всякую траву сѣменную, и проч. Ибо если слова: и бысть тако мы отнесемъ ко всему сказанному выше, въ такомъ случаѣ должны будемъ признать, что [люди] возрасли и, умножившись, наполнили землю въ самый же шестой день; между тѣмъ по свидѣ-

234

тельству Писанія это совершилось по истеченіи многихъ лѣтъ. Вотъ почему слова: и бысть тако говорятся тогда, когда дана была человѣку способность къ яденію и человѣкъ, по слову Божію, узналъ объ этомъ, и говорятся, очевидно, о томъ, о чемъ узналъ человѣкъ отъ Бога. Ибо если бы онъ тогда же началъ и ѣсть, т. е. сталъ принимать въ пищу то, что ему давалось для питанія, Писаніе сохранило бы [и въ этомъ случаѣ] обычный свой способъ слововыраженія, т. е. употребивъ слова: и бысть тако, имѣющія значеніе предувѣдомленія, присоединило бы, затѣмъ, и самое дѣйствіе, сказавъ: „и они взяли и ѣли“. А такъ могло быть сказано, при чемъ имя Бога могло быть и не поставлено. Подобнымъ образомъ послѣ словъ: да соберется вода, яже подъ небесемъ, въ собраніе едино и да явится суша, прибавляется: и бысть тако, а затѣмъ не говорится: и сотвори Богъ…, а только повторяется: и собрася вода въ собранія своя, и проч.

Глава XXIV.

Почему о человѣкѣ не сказано особо, какъ объ остальныхъ животныхъ: видѣ Богъ, яко добро.

Изслѣдованія заслуживаетъ и то, что о твореніи человѣка [бытописатель] не говоритъ особо, какъ объ остальномъ: и видѣ Богъ, яко добро, а сказавъ о его сотвореніи и дарованіи ему власти или господствовать или вкушать въ пищу, онъ прибавляетъ обо всемъ вообще: и видѣ Богъ вся, елика сотвори, и се добра зѣло. Въ самомъ дѣлѣ, можно вѣдь было сначала сказать отдѣльно и о человѣкѣ то же, что порознь говорилось обо всемъ, созданномъ раньше, а потомъ уже сказать обо всемъ, что сотворилъ Богъ, въ связи съ сотвореннымъ въ шестой день: се добра зѣло? Почему же о скотахъ, звѣряхъ и гадахъ земныхъ сказано то, что принадлежитъ шестому дню? Неужели—потому, что все это заслуживало названія добрымъ и каждое порознь, въ своемъ родѣ, и вмѣстѣ съ остальнымъ, а человѣкъ, сотворенный по образу Божію, заслужилъ это названіе только

233

вмѣстѣ съ остальнымъ? Или, можетъ быть,—потому, что онъ еще былъ несовершенъ, такъ какъ еще не былъ помѣщенъ въ раю, какъ если бы пропущенное здѣсь сказано было послѣ, когда онъ былъ помѣщенъ въ раю?

Что же сказать намъ? Развѣ не потому-ли Богъ захотѣлъ назвать человѣка не особо, а вмѣстѣ съ остальными [тварями], добрымъ, что предвидѣлъ, что человѣкъ согрѣшитъ и не устоитъ въ совершенствѣ образа Божія, т. е. какъ бы внушая, чѣмъ онъ будетъ? Ибо когда сотворенное остается такимъ, какимъ оно сотворено, какъ напр. то, что или не подвергалось грѣху или не можетъ грѣшить, оно въ отдѣльности хорошо, а въ общемъ весьма хорошо. Вѣдь не напрасно же прибавлено: зѣло. И члены тѣла, хотя они въ отдѣльности хороши, однако въ цѣломъ составѣ гораздо лучше. Если бы напр. красивый глазъ мы увидали отдѣленнымъ отъ тѣла, то, конечно, не нашли бы его уже такимъ красивымъ, какимъ находили его въ составѣ членовъ, когда онъ занималъ свое мѣсто въ тѣлесномъ организмѣ. Впрочемъ, и то, что вслѣдствіе грѣха теряетъ свою красоту, ни въ какомъ случаѣ не доходитъ до того, чтобы даже и при помощи промысла не быть добрымъ въ связи въ цѣлымъ и въ общемъ составѣ. Человѣкъ до грѣха былъ, безъ сомнѣнія, добрымъ, по Писаніе объ этомъ умалчиваетъ, а говоритъ напротивъ о томъ, что будетъ, нѣчто предуказуетъ. И такъ сказано о немъ вѣрно. Ибо разъ онъ хорошъ въ отдѣльности, то, конечно, еще болѣе хорошъ и въ общемъ (cum omnibus). А разъ не хорошъ въ общемъ, надобно, чтобы хорошъ былъ и въ отдѣльности. Такимъ образомъ, сохраняется равномѣрность—говорится то, что уже въ настоящемъ вѣрно, и служитъ предуказаніемъ будущаго. Богъ есть преблагій создатель всѣхъ природъ и правосуднѣйшій промыслитель грѣшниковъ; такъ что хотя что-нибудь въ отдѣльности, вслѣдствіе грѣха, и становится безобразнымъ, однако вселенная прекрасна и съ нимъ. Но о дальнѣйшемъ поведемъ рѣчь уже въ слѣдующей книгѣ.

234

Книга четвертая.

Объясняется начало второй главы Бытія, и, послѣ нѣкоторыхъ [замѣчаній] о совершенствѣ шестеричнаго числа, снова возбуждается вопросъ о 5 стихѣ 1 главы,—вопросъ именно о томъ, какъ, съ сотвореніемъ свѣта, происходили вечеръ и утро и, такимъ образомъ, исчислялись дни до шестого и седьмого.

Глава I.

Какъ должны быть понимаемы шесть дней.

И совершишася небо и земля, и все украшеніе ихъ. И соверши Богъ въ день шестый дѣла своя, яже сотвори: и почи въ день седьмый отъ всѣхъ дѣлъ своихъ, яже сотвори. И благослови Богъ день седьмый, и освяти его: яко въ той почи отъ всѣхъ дѣлъ своихъ, яже начатъ Богъ творити.—Надобно много усиленнаго напряженія, чтобы постигнуть съ ясностію значеніе, какое писатель придавалъ шести этимъ днямъ—прошли-ли они и, съ прибавленіемъ къ нимъ седьмого, повторяются въ круговращеніи временъ не самымъ дѣломъ, а только по имени, ибо во времени, взятомъ въ своей совокупности, бываетъ много дней, похожихъ на минувшіе, но одинъ и тотъ же никогда не повторяется,—итакъ трудно дознать, прошли-ли тѣ дни, или же, между тѣмъ какъ въ порядкѣ временъ наши дни, къ которымъ мы прилагаемъ названіе и число тѣхъ дней, ежедневно минуютъ, тѣ дни продолжаютъ оставаться [доселѣ] въ самыхъ основахъ (conditionibus) вещей; такъ что не только въ первыхъ трехъ дняхъ, до появленія свѣтилъ, но и въ остальныхъ трехъ подъ именемъ дня разумѣются виды (species) творимой вещи, а подъ ночью—отсутствіе вида или недостатокъ его, или буде другимъ какимъ-либо словомъ можно лучше обозначить [моментъ], когда что-нибудь, при переходѣ отъ формы къ безформенности, лишается вида (а такой переходъ или присущъ въ возможности всей твари, хотя въ дѣйствительности его [иногда] и не бываетъ, какъ

235

напр. въ высшихъ небесныхъ тваряхъ, или же, въ цѣляхъ восполненія временной красоты въ низшихъ предметахъ, совершается чрезъ чередующіяся смѣны всего преходящаго путемъ исчезанія стараго и замѣны его новымъ, какъ это мы видимъ въ области земныхъ и смертныхъ предметовъ); затѣмъ, вечеръ—это какъ бы окончаніе совершившагося творенія, а утро—начало вновь начинающагося, ибо всякая сотворенная природа имѣетъ свое опредѣленное начало и свой конецъ. Но первое-ли, или второе, или какое-нибудь третье болѣе вѣроятное (которое можетъ быть представится намъ при дальнѣйшемъ изслѣдованіи) мы примемъ объясненіе того, какъ въ тѣхъ дняхъ понимать ночь, вечеръ и утро,—это не мѣшаетъ намъ войти въ разсмотрѣніе совершенства шестеричнаго числа съ точки зрѣнія самой внутренней природы чиселъ, умственно созерцая которую мы исчисляемъ и выражаемъ въ числахъ все, что подлежитъ нашимъ тѣлеснымъ чувствамъ.

Глава II.

О совершенствѣ шестеричнаго числа.

Итакъ, въ шестеричномъ числѣ мы встрѣчаемъ первое совершенное число,—совершенное въ томъ отношеніи, что оно составляется изъ своихъ частей. Въ другихъ отношеніяхъ бываютъ и другія совершенныя числа. Шестеричное же число, какъ мы замѣтили, совершенно въ томъ отношеніи, что составляется изъ своихъ частей, но только такихъ частей, которыя, будучи сложены, въ своей суммѣ могутъ дать то именно число, частями коего онѣ служатъ. О такой части можно сказать, какая (quanta) она часть [даннаго] числа. Можно и число три назвать частью не только шестеричнаго числа, котораго оно составляетъ половину, но и всѣхъ большихъ, чѣмъ оно само, чиселъ. Такъ три составляютъ большую часть четырехъ и пяти: четыре можно раздѣлить на три и одинъ, а пять на три и два. Три составляютъ часть и семи, восьми, девяти и т. д., но

236

часть уже не большую или половинную, а меньшую. Такъ семь можно раздѣлить на три и четыре, восемь на три и пять, девять на три и шесть. Но ни объ одномъ изъ этихъ чиселъ нельзя сказать, какую часть каждаго изъ нихъ составляетъ число три за исключеніемъ только числа девять, котораго оно служитъ третьей частью, какъ—половиной шести. Такимъ образомъ, ни одно изъ всѣхъ приведенныхъ нами, чиселъ не составляется изъ нѣсколькихъ трехъ, за исключеніемъ только шести и девяти: первое состоитъ изъ двухъ, а послѣднее изъ трехъ третичныхъ числъ.

Итакъ, число шесть, какъ уже сказалъ я, составляется изъ своихъ, сложенныхъ вмѣстѣ и взятыхъ въ суммѣ, частей. Есть числа, части которыхъ, вмѣстѣ сложенныя, составляютъ меньшую, а другія—большую сумму. Но въ извѣстныхъ между ними промежуткахъ встрѣчаются очень немногія числа, состоящія изъ такихъ частей, сумма которыхъ ни ниже, ни выше, а равна тому числу, частями коего онѣ служатъ. Первое изъ нихъ шестеричное число. Такъ, единица не имѣетъ никакихъ частей. Въ порядкѣ чиселъ, при помощи которыхъ мы ведемъ счисленіе, единицей мы называемъ такое число, которое не имѣетъ половины или какой-либо части, а есть настоящая, голая и простая единица. Частью двухъ служитъ единица, и притомъ частью половинной; другой части это число не имѣетъ. Но число три имѣетъ двѣ части—одну, о которой можно сказать, какая она часть этого числа, т. е. единицу, ибо это будетъ третья его часть, и другую большую, о которой уже нельзя сказать, какая она его часть, т. е. два: очевидно, части эти не могутъ быть названы частями, которыя мы имѣемъ въ виду, т. е. такими, о которыхъ можно сказать, какія онѣ части числа трехъ. Затѣмъ число четыре имѣетъ такъ же двѣ части, именно—единицу, четвертую часть, и два, половину; но обѣ эти части, т. е. единица и два, въ суммѣ составляютъ три, а не четыре; слѣд., не составляютъ числа четыре, потому что въ сложности даютъ меньшую сумму. Число пять имѣетъ одну только часть, т. е.

237

единицу, которая составляетъ пятую его часть, ибо хотя два—часть меньшая, а три—большая въ сравненіи съ пятью, однако ни о той, ни о другой изъ нихъ нельзя сказать, какая она часть пяти. Но шестеричное число имѣетъ уже подобныя части—шестую, третью и половинную: шестая его часть—единица, третья—два, половинная—три. А эти части, т. е. одинъ, два и три, сложенныя въ сумму, составляютъ число шесть.

Число семь имѣетъ уже одну только подобную часть, единицу. Восемь—три: восьмую, четвертую и половинную, т. е. единицу, два и четыре, но, сложенныя вмѣстѣ, онѣ въ суммѣ даютъ семь; слѣд., восьми не составляютъ. Число девять имѣетъ двѣ части; девятую, т. е. единицу, и третью, т. е. три, но сложенныя въ сумму, онѣ составляютъ число гораздо меньшее девяти, именно—четыре. Число девять имѣетъ три части: десятую—единицу, пятую—два и половинную—пять, которыя, будучи сложены вмѣстѣ, равняются восьми, а не десяти. Число одиннадцать имѣетъ одну только часть—одиннадцатую, какъ семь—седьмую, пять—пятую и три—третью. Но число двѣнадцать, если сложить подобныя его части въ одну сумму, не остается тѣмъ же числомъ, а возрастаетъ: части въ своей суммѣ составляютъ число большее двѣнадцати, достигая до шестнадцати. Именно—число двѣнадцать имѣетъ пять частей: двѣнадцатую, шестую, четвертую, третью и половинную; двѣнадцатая его часть—единица, шестая—два, четвертая—три, третья—четыре и половинная—шесть, а одинъ, два, три, четыре и шесть въ суммѣ составляютъ шестнадцать.

Словомъ сказать, въ безконечномъ ряду чиселъ встрѣчается много такихъ, которыя имѣютъ или одну только подобную часть, какъ напр. три, пять и т. п., или много, но притомъ такъ, что эти части, будучи сложены въ одну сумму, составляютъ число меньшее, какъ напр. восемь, девять и многія др., или большее, какъ напр. двѣнадцать, восемнадцать и многія др. И такихъ чиселъ встрѣчается гораздо больше въ сравненіи съ тѣми, которыя называются совершенными въ виду того, что они

238

составляются изъ своихъ, сложенныхъ въ одну сумму, частей. Такъ, послѣ шести, мы встрѣчаемъ еще число двадцать восемь, которое состоитъ изъ подобныхъ же частей; именно—оно имѣетъ пять частей: двадцать-восьмую, четырнадцатую, седмую, четвертую и половинную, т. е. единицу, два, четыре, семь и четырнадцать, которыя, сложенныя въ сумму, даютъ двадцать восемь. И чѣмъ дальше впередъ идетъ порядокъ чиселъ, тѣмъ чрезъ большіе промежутки встрѣчаются числа, которыя, если сложить ихъ части въ одну сумму, равны самимъ себѣ и называются совершенными. Тѣ же числа, части которыхъ, сложенныя въ сумму, не даютъ того числа, частями коего онѣ служатъ, называются несовершенными, а числа, части которыхъ превышаютъ [свое число], называются болѣе, чѣмъ совершенными.

Такимъ образомъ, Богъ произвелъ дѣла творенія въ совершенное число дней, т. е. шестеричное: и соверши, написано, Богъ въ день шестый дѣла своя, яже сотвори (Быт. II, 2). Но это число заслуживаетъ большаго нашего вниманія, если мы всмотримся въ порядокъ самыхъ этихъ дѣлъ. Именно, какъ это число по своимъ частямъ возростаетъ постепенно въ трехчленное (in trigonum), ибо числа—одинъ, два и три слѣдуютъ одно за другимъ такъ, что между ними нельзя вставить никакого другого, и представляютъ каждое части шестеричнаго числа, изъ коихъ состоитъ оно, одинъ—шестую, два—третью и три—половинную: такъ въ одинъ день сотворенъ свѣтъ, а въ слѣдующіе два—нашъ настоящій міръ, въ одинъ день—высшая его часть, т. е. твердь, а въ другой—низшая, земля и море; но высшую часть [Богъ] не наполнилъ никакими родами тѣлесной пищи, такъ какъ Онъ не намѣренъ былъ тамъ помѣщать тѣла, нуждающіяся въ подобнаго рода возстановленіи, низшую же часть, которую Онъ намѣренъ былъ украсить соотвѣтствующими ей животными, напередъ богато снабдилъ необходимыми для нихъ родами пищи. Въ остальные три дня созданы тѣ видимыя [твари], которыя внутри міра, т. е. внутри видимой, устроенной изъ всѣхъ элементовъ, вселенной обладаютъ соотвѣт-

239

ствующими имъ движеніями, именно—сначала свѣтила на тверди, такъ какъ твердь сотворена раньше, а затѣмъ въ низшей области—животныя, какъ требовалъ того ихъ порядокъ, т. е. въ одинъ день—водныя, а въ другой—земныя. Впрочемъ никто не будетъ настолько безуменъ, чтобы осмѣлиться сказать, будто Богъ не могъ создать, если бы захотѣлъ, все и въ одинъ день, или, если бы захотѣлъ въ два дня—въ одинъ духовную тварь, а въ другой тѣлесную, или—въ одинъ день небо со всѣмъ, что принадлежитъ ему, а въ другой—землю со всѣмъ, что на ней находится, да и вообще—когда бы захотѣлъ, во сколько бы времени захотѣлъ и какимъ бы образомъ захотѣлъ: кто скажетъ, что Его волѣ могло что-нибудь противодѣйствовать?

Глава III.

О написанномъ въ XI, 21 Премудрости: вся мѣрою, и числомъ, и проч.

По этой причинѣ, когда мы читаемъ, что Богъ совершилъ все въ шесть дней и, входя въ разсмотрѣніе шестеричнаго числа, находимъ, что оно—число совершенное и что твари получаютъ свое бытіе въ такомъ порядкѣ, который является какъ бы постепеннымъ расчлененіемъ самыхъ тѣхъ частей, изъ коихъ это число состоитъ,—на память намъ можетъ придти сказанное въ другомъ мѣстѣ Писаній: вся мѣрою, и числомъ, и вѣсомъ расположилъ еси (Премудр. XI, 21), и умъ мыслящій, призвавъ на помощь Бога, дарующаго и вдохновляющаго его силы, можетъ спросить, существовали-ли мѣра, число и вѣсъ, по которымъ Богъ, какъ написано, расположилъ все, гдѣ-нибудь раньше, чѣмъ сотворены всѣ твари, или же сотворены и сами, и если существовали раньше, то гдѣ существовали?—Раньше тварей ничего и не было, кромѣ Творца; слѣд., въ Немъ существовали и они. Но какъ же существовали, когда и то, что сотворено, существуетъ, какъ читаемъ (Рим. IX, 36), въ Немъ же? Развѣ, можетъ быть, мѣра, число и вѣсъ существовали,

240

какъ Онъ Самъ, а все сотворенное существуетъ въ Немъ, какъ въ Томъ, Кто всѣмъ управляетъ? Но какимъ образомъ тѣ [существовали], какъ Онъ? Богъ вѣдь не есть ни мѣра, ни число, ни вѣсъ, ни все подобное. Развѣ, можетъ быть, съ той точки зрѣнія, какъ знаемъ мы мѣру, число и вѣсъ въ вещахъ, которыя измѣряемъ, исчисляемъ и взвѣшиваемъ, они не Богъ; съ той же точки зрѣнія, что мѣра сообщаетъ всякой вещи опредѣленность (modum), число—форму (speciem), а вѣсъ—покой и устойчивость, они въ своемъ первоначальномъ, истинномъ и единственномъ видѣ суть Онъ,—Тотъ, Кто всему даетъ опредѣленность, форму и порядокъ; отсюда, изреченіе: вся мѣрою, и числомъ, и вѣсомъ расположилъ еси (какъ только оно и могло быть выражено для человѣческаго сердца и на человѣческомъ языкѣ) имѣетъ не другой какой-нибудь смыслъ, какъ тотъ, что „все расположилъ Ты въ Себѣ“.

Глава IV.

О томъ, что Богъ есть мѣра безъ мѣры, число безъ числа, вѣсъ безъ вѣса—Троица.

Дѣло великое и для немногихъ посильное—надъ всѣмъ, что можетъ быть измѣряемо, исчисляемо и взвѣшиваемо, подняться настолько, чтобы видѣть Мѣру безъ мѣры, Число безъ числа и Вѣсъ безъ вѣса. Ибо мѣру, число и вѣсъ можно видѣть и мыслить не въ однихъ только камняхъ, деревахъ и подобнаго рода тѣлесныхъ массахъ, какія бы онѣ ни были, небесныя-ли, или земныя. Есть еще мѣра для дѣйствованія, чтобы оно не переходило въ безостановочное и неумѣренное движеніе впередъ; есть число для состояній и силъ духа, которымъ онъ опредѣляется, переходя отъ безобразія глупости къ формѣ и красотѣ мудрости; есть вѣсъ для воли и любви, который служитъ показателемъ, насколько и что именно взвѣшивается нами, когда мы чего-либо желаемъ или избѣгаемъ, что нибудь предполагаемъ или отмѣняемъ. Но эта духовно-мысленная мѣра содер-

241

жится въ другой мѣрѣ; это духовно-мысленное число образуется другимъ числомъ; этотъ духовно-мысленный вѣсъ отвлекается отъ другаго вѣса. Между тѣмъ, есть Мѣра безъ мѣры, съ которою сообразуется то, что отъ Нея [происходитъ], Сама же Она не происходитъ ниоткуда; есть Число безъ числа, по которому все образуется, Само же Оно не образуется; есть Вѣсъ безъ вѣса, къ Которому, дабы обрѣсти успокоеніе, тяготѣетъ все, покой чего состоитъ въ чистой радости, Самъ же Онъ ни къ чему другому уже не тяготѣетъ.

Но кто знаетъ имена мѣры, числа и вѣса въ ихъ только внѣшнемъ значеніи (visibiliter), тотъ знаетъ ихъ низменнымъ образомъ (serviliter). Пусть же поднимается онъ выше всего того, что знаетъ подобнымъ образомъ, или, если [этого сдѣлать] еще не можетъ, пусть не пристращается къ именамъ, о которыхъ можно мыслить только низменно. Ибо тѣмъ они для каждаго дороже въ приложеніи къ высшимъ предметамъ, чѣмъ меньше самъ онъ—плоть въ области низшихъ. Если же кто-нибудь этихъ названій, которыми привыкъ обозначать низменные предметы, не хочетъ относить въ высшимъ предметамъ, для созерцанія которыхъ старается очистить свой умъ, въ такомъ случаѣ не слѣдуетъ заставлять его это и дѣлать. Ибо какъ скоро имѣется понятіе о томъ, что [подъ этими именами] разумѣть должно, не слѣдуетъ особенно стараться о томъ, какъ оно называется. Впрочемъ, необходимо знать, какое существуетъ сходство низшаго съ высшимъ: въ такомъ только случаѣ разумъ движется и направляется правильно отъ низшаго къ высшему.

Если и теперь еще кто-нибудь скажетъ, что мѣра, число и вѣсъ, по которымъ Богъ, по свидѣтельству Писанія, расположилъ все, сотворены, въ такомъ случаѣ [мы спросимъ его]: если Богъ расположилъ по нимъ все, гдѣ же расположилъ ихъ самихъ? если въ [чемъ-либо] другомъ, какимъ образомъ будетъ въ нихъ все, когда сами они въ другомъ? Несомнѣнно, такимъ образомъ, что мѣра, число и вѣсъ, по которымъ Богъ расположилъ все, существуютъ внѣ того, чтó по нимъ расположено.

242

Глава V.

Идея мѣры, числа и вѣса, по которымъ расположено все, существуетъ въ Самомъ Богѣ.

Развѣ, можетъ быть, мы сдѣлаемъ предположеніе, что изреченіе: вся мѣрою, и числомъ и вѣсомъ расположилъ еси имѣетъ такой же смыслъ, какъ если бы было сказано: „все Ты расположилъ такъ, чтобы оно имѣло мѣру, число и вѣсъ?“ Въ самомъ дѣлѣ, если бы было сказано: „всѣ тѣла Ты расположилъ по цвѣтамъ“ (in caloribus), еще конечно не слѣдовало бы отсюда, что сама Премудрость Божія, которою сотворено все, раньше имѣла въ Себѣ цвѣта, по которымъ потомъ сотворены тѣла; но выраженіе: „всѣ тѣла Ты расположилъ по цвѣтамъ“ было бы нами понято такъ, какъ если бы было сказано: „всѣ тѣла Ты расположилъ такъ, чтобы они имѣли цвѣта“.—Какъ будто, если бы было сказано, что Творецъ-Богъ расположилъ тѣла по цвѣтамъ, т. е. такъ, чтобы они имѣли цвѣта, возможно это понимать иначе, а не такъ, что въ самой Премудрости Располагающаго существовала нѣкоторая идея (ratio) цвѣтовъ, которые должны были потомъ распредѣлиться соотвѣтственно каждому роду тѣлъ, хотя бы самаго названія цвѣта въ этомъ случаѣ мы и не встрѣчали! Ибо, какъ уже сказалъ я, разъ мы вещь знаемъ, о названіяхъ ея заботиться нѣтъ надобности.

Глава VI.

Гдѣ созерцалъ Богъ, располагая все.

Итакъ, допустимъ, что изреченіе: вся мѣрою, и числомъ а вѣсомъ расположилъ еси имѣетъ такой же смыслъ, какъ если бы было сказано: „все расположено такъ, чтобы имѣло свою собственную мѣру, свое собственное число и свой собственный вѣсъ“ и, согласно съ даннымъ ему отъ Бога расположеніемъ, измѣнялось, являясь крупнѣе и мельче, больше и мень-

243

шіе, легче и тяжелѣе, сообразно съ измѣняемостью своего рода. Неужели, подобно тому, какъ измѣняется все, мы назовемъ измѣняемымъ и самый совѣтъ Божій, по которому расположено все? Избави, Боже, отъ такого безумія!

Итакъ, если все располагалось такъ, чтобы оно имѣло свои мѣры, свои числа и свой вѣсъ, гдѣ [спрашивается] созерцалъ все самъ Располагающій? Безъ сомнѣнія, не внѣ Самого Себя, подобно тому, какъ мы глазами созерцаемъ тѣла: всего этого еще не было, какъ скоро оно располагалось къ бытію. Не созерцалъ Онъ того и внутри Самого Себя, подобно тому, какъ мысленно (animo) мы созерцаемъ тѣлесные образы, которые не взорамъ нашимъ предстоятъ, а мы мыслимъ ихъ, представляя [въ своемъ умѣ] то, что видимъ или на основаніи того, что видимъ. Какъ же созерцалъ Онъ все это? А какъ иначе, нежели какъ одинъ только Онъ можетъ?

Глава VII.

Какъ созерцаемъ мы совершенство шестеричнаго числа.

Впрочемъ, даже и мы, существа смертныя и грѣховныя, въ которыхъ тѣло тлѣнное отягощаетъ душу и земное житіе обременяетъ умъ многопопечителенъ (Прем. IX, 15),—даже и мы, хотя намъ и неизвѣстна божественная субстанція, какъ [извѣстна] она самой себѣ (если бы даже мы обладали чистѣйшимъ сердцемъ и совершеннѣйшимъ умомъ и были уже подобны святымъ Ангеламъ), вышеуказанное совершенство шестеричнаго числа созерцаемъ не внѣ самихъ себя, какъ—тѣла глазами, и не внутри себя, какъ—тѣлесные образы и формы видимыхъ предметовъ, а другимъ, совершенно особеннымъ, образомъ. Правда, когда мы мыслимъ составъ, или порядокъ, или дѣлимость шестеричнаго числа, предъ нашимъ умственнымъ взоромъ предносятся какъ бы нѣкоторыя подобія тѣлецъ (corpusculorum); однако, умъ болѣе сильный и мощный не останавливается на нихъ, а созерцаетъ внутреннѣйшую сущность числа и, съ этой точки

244

зрѣнія, говоритъ съ увѣренностію (какъ говорится это о единицѣ), что оно не можетъ быть дѣлимо ни на какія части, тогда какъ всѣ тѣла дѣлятся на безчисленныя части; и что скорѣе минуютъ небо и земля, которыя устроены по шестеричному числу, чѣмъ можетъ случиться, чтобы шестеричное число не составлялось изъ своихъ частей. Такимъ образомъ, умъ человѣческій долженъ благодарить Создателя, которымъ сотворенъ онъ такъ, что можетъ видѣть то, чего [не могутъ видѣть] ни одна птица, ни одно животное, хотя, впрочемъ, вмѣстѣ съ нами они видятъ и небо, и землю, и свѣтила, и море, и сушу и все, что на нихъ находится.

По этой причинѣ мы можемъ сказать, что не потому шестеричное число совершенно, что Богъ создалъ всѣ дѣла Свои въ шесть дней, а потому Онъ и создалъ Свои дѣла въ шесть дней, что шестеричное число совершенно. Отсюда, хотя бы они и не были совершенны, оно было бы, совершенно; а если бы не было совершенно оно, вслѣдъ за нимъ не были бы совершенны и они.

Глава VIII.

Какъ понимать покой Божій въ седьмой день.

Пытаясь теперь, насколько при помощи Божіей для насъ возможно, понять написанное, что Богъ почилъ въ седьмой день отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, которыя сотворилъ, благословилъ его и освятилъ, потому что въ этотъ день почилъ, мы прежде должны очистить свой умъ отъ плотскихъ, человѣческихъ на этотъ предметъ воззрѣній. Прилично-ли, въ самомъ дѣлѣ, говорить или думать, что Богъ, при твореніи всего вышеписаннаго, трудился, когда говорилъ и [слово Его] исполнялось? Мы не назвали бы и человѣка трудящимся, если бы онъ сказалъ, чтобы что-нибудь сдѣлалось, и его слово тотчасъ же исполнилось. Правда, человѣческое слово, выражающееся въ звукахъ, произносится такъ, что продолжительная рѣчь бываетъ утоми-

245

тельна; однако, если эти слова настолько же кратки, насколько кратки и слова, которыя, какъ мы читаемъ, Богъ изрекалъ, когда говорилъ: да будетъ свѣтъ! да будетъ твердь! и другія до самаго конца дѣлъ, которыя Онъ завершилъ въ седьмой день, то было бы крайнею нелѣпостью считать ихъ трудомъ не только для Бога, но даже и для человѣка.

Глава IX.

Въ какомъ смыслѣ говорится, что Богъ почиваетъ.—Скорбь, заслуживающая похвалы.

Развѣ, можетъ быть, кто-нибудь скажетъ, что Богъ трудился не тогда, какъ изрекалъ слово, дабы явилось къ бытію то, что потомъ сотворено, а тогда, когда мыслилъ, что должно явиться къ бытію, и освободившись, по сотвореніи вещей, отъ этой заботы, Онъ справедливо захотѣлъ благословить и освятить день, въ который впервые сталъ свободнымъ отъ этого напряженія духа? Но разсуждать подобнымъ образомъ значитъ рѣшительно безумствовать (ибо Богъ обладаетъ какъ способностью, такъ и неизреченною и ни съ чѣмъ не сравнимою легкостью въ созданію вещей); поэтому, намъ ничего не остается, какъ думать, что для разумной твари, въ ряду которой сотворенъ и человѣкъ, Богъ, послѣ ея сотворенія, указалъ покой въ Самомъ Себѣ, даровавъ намъ Духа Святаго, которымъ изливается любовь въ сердца наши, дабы мы стремились туда, куда достигши, обрѣтали бы покой, т. е. ничего уже больше не искали. Ибо какъ правильно сказать, что все, что только мы, по дѣйствію Божію, дѣлаемъ, дѣлаетъ Богъ, такъ правильно же будетъ сказать, что когда мы по дару Божію обрѣтаемъ покой, успокоивается Богъ.

И такое пониманіе будетъ правильно, такъ какъ справедливо и большого напряженія не требуется видѣть, что, когда мы говоримъ о Богѣ, что Онъ успокоивается, дѣлая насъ покойными, говоримъ такъ же, какъ и то, что Богъ познаетъ, дѣ-

246

лая насъ познающими. Богъ, конечно, не познаетъ временнымъ образомъ ничего такого, чего не зналъ раньше; и однако, къ Аврааму Онъ обращается съ словами: нынѣ познахъ, яко боишися Бога (Быт. XXII, 12), которыя означаютъ не что иное, какъ слѣдующее: „нынѣ Я сдѣлалъ такъ, чтобы узнано было“ [что ты боишься Бога]. Подобными слововыраженіями, когда о чемъ-либо, не принадлежащемъ Богу, мы говоримъ какъ бы о принадлежащемъ Ему, мы обозначаемъ, что Богъ обращаетъ это въ принадлежащее намъ; но только то, что похвально и насколько оно допускается Писаніемъ. Ибо о Богѣ мы не должны говорить необдуманно ничего такого, чего не читаемъ въ Его Писаніяхъ.

Къ числу такихъ слововыраженій принадлежитъ, по моему мнѣнію, и изреченіе Апостола: не оскорбляйте Духа Святаго Божія, имже знаменастеся въ день избавленія (Еф. IV, 30). По самой субстанціи Своей, поскольку существуетъ самъ въ Себѣ, Духъ Святый не можетъ оскорбляться: Онъ обладаетъ вѣчнымъ и неимѣннымъ блаженствомъ и есть даже само вѣчное и неизмѣнное блаженство. Но такъ какъ Онъ обитаетъ въ святыхъ, исполняя ихъ любовію, по которой они, какъ люди, смотря по обстоятельствамъ, необходимо радуются преуспѣянію и добрымъ дѣламъ вѣрныхъ, и столь же необходимо скорбятъ о паденіяхъ или грѣхахъ тѣхъ, чьей вѣрѣ и благочестію радовались (а такая скорбь заслуживаетъ похвалы, потому что она проистекаетъ отъ любви, изливаемой въ нихъ Духомъ Святымъ): то и говорится, чтó самъ Духъ Святый оскорбляется тѣми, которые живутъ такъ, что ихъ дѣлами оскорбляются святые,—оскорбляются не почему-либо иному, какъ потому, что имѣютъ Духа Святого и, по дару Его, настолько добры, что злые печалятъ ихъ, особенно же тѣ, которыхъ они или знали, или считали добрыми. Само собою понятно, что подобная скорбь не только не заслуживаетъ порицанія, но достойна похвалы и славы.

247

Такимъ же слововыраженіемъ пользуется удивительнымъ образомъ тотъ же Апостолъ и въ другой разъ, говоря: нынѣ же познавше Бога, паче же познани бывше отъ Бога (Гал. IV, 9). Богъ, безъ сомнѣнія, не теперь только позналъ тѣхъ, которыхъ зналъ отъ сложенія міра (1 Петр. 1, 10); но такъ какъ теперь сами они познали Бога по дару Его, а не по своимъ заслугамъ или способностямъ, то [Апостолъ] предпочелъ лучше употребить переносный способъ слововыраженія, называя ихъ познанными отъ Бога тогда, когда уже Онъ самъ явилъ имъ Себя для познанія, и внести въ свои слова поправку, какъ будто сказанное имъ сначала въ собственномъ смыслѣ не столь вѣрно, чѣмъ попустить, чтобы они усвояли себѣ то, что даровалъ имъ Богъ.

Глава X.

Вопросъ, могъ-ли Богъ почить въ собственномъ смыслѣ.

Для нѣкоторыхъ, можетъ быть, будетъ и достаточнымъ—изреченіемъ, что Богъ почилъ отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, которыя сотворилъ добра зѣло, разумѣть въ томъ смыслѣ, что Онъ даруетъ покой намъ, если мы будемъ творить добрыя дѣла. Но, продолжая разсмотрѣніе этого изреченія Писанія, спросимъ, какимъ образомъ могъ почить самъ Богъ, хотя бы Своимъ покоемъ и внушалъ намъ надежду на будущій покой нашъ въ Себѣ. Въ самомъ дѣлѣ, небо и землю со всѣмъ, что на нихъ находится, Богъ сотворилъ одинъ, закончивъ все это въ седьмой день, и нельзя сказать, чтобы при этомъ, по Его дару, сотворили что-нибудь и мы и чтобы изреченіе: и сотвори Богъ въ день седмый дѣла Своя, яже сотвори, сказано было въ томъ смыслѣ, что по Его дару они совершены нами. Такъ точно и изреченіе: и почи Богъ въ день седмый отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ мы должны понимать не въ смыслѣ, очевидно, собственнаго нашего покоя, который, по соизволенію Божію, мы получимъ, а прежде всего—въ смыслѣ покоя само-

248

го Бога, какимъ, по совершеніи Своихъ дѣлъ, Онъ почилъ въ седьмой день; такъ что этимъ изреченіемъ сначала указывается на всѣ описанныя выше дѣла, а потомъ уже, если нужно, внушается намъ мысль, что дѣла эти собою и нѣчто обозначаютъ. Ибо правильно будетъ сказать, что какъ Богъ, послѣ Своихъ добрыхъ дѣлъ, почилъ, такъ послѣ своихъ добрыхъ дѣлъ почіемъ и мы. Но отсюда столь же правильно вытекаетъ и такое требованіе, что какъ о дѣлахъ Божіихъ сказано, что они, какъ это достаточно видно, суть дѣла самого Бога, такъ достаточно уже сказано и о покоѣ Божіемъ, что онъ, какъ показано, есть покой самого Бога.

Глава XI.

Какъ примиряются двѣ мысли, что Богъ и почилъ въ седьмой день и доселѣ дѣлаетъ.

Поэтому, на вполнѣ справедливомъ основаніи, мы переходимъ къ посильному изслѣдованію и раскрытію вопроса, какимъ образомъ будетъ истиннымъ и здѣсь сказанное, что Богъ въ седьмой день почилъ отъ всѣхъ, какія сотворилъ, дѣлъ Своихъ, и сказанное въ Евангеліи Тѣмъ, Имже вся бысть: Отецъ Мой доселѣ дѣлаетъ и Азъ дѣлаю (Іоан. V, 17).—Слова эти сказаны Имъ въ отвѣтъ на жалобы, что онъ не чтитъ субботы, установленной въ древности авторитетомъ Писанія, ради покоя Божія. И съ вѣроятностію можно сказать, что храненіе субботы заповѣдано было іудеямъ, какъ сѣнь грядущаго, знаменующая духовный покой, который примѣромъ Своего покоя Богъ таинственно обѣщалъ вѣрнымъ, творящимъ добрыя дѣла. Таинство этого покоя подтвердилъ Своимъ погребеніемъ и самъ Господь Христосъ, предавшій Себя вольному страданію. Онъ почилъ во гробѣ въ самый день субботы и весь этотъ день провелъ въ нѣкоемъ священномъ покоѣ, послѣ того, какъ въ шестый день, т. е. пятокъ (называемый шестымъ отъ субботы), совершилъ всѣ дѣла Свои, когда все, что о Немъ написано, закончилось дре-

249

вомъ крестнымъ. Онъ употребилъ и самое это слово, сказавъ: Совершишася, и преклонь главу, предаде духъ (Іоан. XIX, 3). Что же удивительнаго, если Богъ, желая предуказать день, въ который Христосъ имѣлъ почить во гробѣ, почилъ на одинъ день отъ дѣлъ Своихъ, намѣреваясь потомъ дѣйствовать въ теченіе вѣковъ; такъ что истиннымъ является и изреченіе: Отецъ Мой доселѣ дѣлаетъ?

Глава XII.

Другое основаніе для примиренія Писанія о покоѣ и продолжающемся дѣйствіи Божіемъ.

Возможно и такое пониманіе, что Богъ почилъ отъ созданія новыхъ родовъ творенія, переставъ больше творить какіе-либо новые роды, но Онъ непрерывно доселѣ (и дальше потомъ) дѣлаетъ, промышляя о тѣхъ родахъ, которые тогда были установлены, такъ что даже и въ самый седьмой день всемогущество Его не оставляло управленія небомъ и землею и всѣмъ сотвореннымъ; иначе все это мгновенно бы разрушилось. Ибо могущество Творца и сила Всемощнаго и Вседержащаго служатъ причиною существованія всей твари; если бы эта сила перестала когда-нибудь управлять, вмѣстѣ съ тѣмъ перестали бы существовать и его виды, и вся бы природа погибла. Когда архитекторъ, окончивъ зданіе, оставляетъ его, произведенная имъ постройка продолжаетъ существовать и безъ него; не то съ міромъ: онъ не могъ бы остаться и на мгновеніе ока, если бы Богъ лишилъ его Своего промышленія.

Поэтому, и сказанное Господомъ: Отецъ мой доселѣ дѣлаетъ указываетъ на нѣкоторую продолжающуюся дѣятельность Отца, которою поддерживается и управляется вся тварь. Иначе бы можно было понять Его, если бы Онъ сказалъ: „и нынѣ дѣлаетъ“,—въ такомъ случаѣ не было бы необходимости въ словахъ Его разумѣть продолжающейся дѣятельности; но иначе должны мы понимать Его, когда Онъ говоритъ: доселѣ

250

дѣлаетъ, т. е. дѣлаетъ съ того времени какъ создалъ все. Равнымъ образомъ, если правильно понять написанное о Его Премудрости: досязаетъ же отъ конца до конца крѣпко и управляетъ вся благо (Прем. VIII, 1), а такъ же, что движенія Ея всякаго движенія подвижнѣйша (Прем. VII, 24), то будетъ достаточно видно, что это Свое ни съ чѣмъ несравнимое, неизреченное и, если такъ можно выразиться, неизмѣнное (stabilem) движеніе Она проявляетъ въ благомъ управленіи вещами, съ отнятіемъ котораго, если бы Она прекратила эту Свою дѣятельность, онѣ тотчасъ же погибнутъ. Точно такъ же и то, что говоритъ Апостолъ, проповѣдуя о Богѣ аѳинянамъ: о Немже живемъ, движемся и есмы (Дѣян. XVII, 28), будучи понято вѣрно, насколько это для человѣческаго ума возможно, благопріятствуетъ тому мнѣнію, на основаніи котораго мы и вѣруемъ и говоримъ, что Богъ дѣйствуетъ непрерывно, въ сотворенномъ Имъ мірѣ. Впрочемъ, мы существуемъ въ Немъ не какъ Его субстанція, въ томъ смыслѣ, какъ сказано о Немъ, что Онъ животъ имать въ Себѣ (Іоан. V, 26); но такъ какъ мы, безъ сомнѣнія, иное, чѣмъ Самъ Онъ, то въ Немъ существуемъ мы въ томъ только смыслѣ, что Онъ такъ дѣлаетъ, Его это—дѣло; Онъ все содержитъ и Премудрость Его досязаетъ отъ конца до конца крѣпко и управляетъ благо, и вотъ въ силу этого-то управленія мы и живемъ, движемся и есмы. Отсюда слѣдуетъ, что если Онъ это Свое дѣло отъ вещей отниметъ, не будемъ и мы жить, двигаться и существовать. Итакъ, ясно, что Богъ ни на одинъ день не прекращалъ Своего промыслительнаго дѣйствія о мірѣ; въ противномъ случаѣ, міръ мгновенно бы утратилъ свои естественныя движенія, которыми онъ управляется и такъ оживляется, что всѣ существа его сохраняютъ свое бытіе и каждое изъ нихъ, сообразно своему роду, остается тѣмъ, чѣмъ оно есть, и все мгновенно бы перестало существовать, если бы отъ міра отнято было то движеніе Премудрости Божіей, которымъ Она управляетъ вся благо. Поэтому выраженіе, что Богъ почилъ

251

отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, которыя сотворилъ, ни понимаемъ такъ, что Онъ не сталъ создавать больше ни одной новой твари, а не такъ, что пересталъ сохранять уже созданныя и управлять ими. Отсюда истинно какъ то, что Онъ въ седьмой день почилъ, такъ и то, что Онъ доселѣ дѣлаетъ.

Глава XIII.

О празднованіи субботы.—Христіанская суббота.

Благія дѣла Его мы видимъ, а Его покой увидимъ послѣ своихъ добрыхъ дѣлъ. Для обозначенія этого покоя, Онъ заповѣдывалъ евреямъ чтить одинъ день (Исх. XX, 8). Евреи понимали это почитаніе въ такомъ плотскомъ смыслѣ, что, видя Господа, обвиняли Его въ томъ, что Онъ въ этотъ день дѣлаетъ дѣло нашего спасенія, но Онъ вполнѣ справедливо отвѣчалъ имъ указаніемъ на дѣло Отца, одинаково съ которымъ Онъ занятъ дѣломъ не только управленія тварями, но и нашего спасенія. Во время явившейся благодати почитаніе субботы, которое выражалось въ празднованіи одного дня, снято съ вѣрныхъ. Въ этой благодати празднуетъ уже постоянную субботу тотъ, кто, что ни дѣлаетъ добраго, дѣлаетъ въ надеждѣ на будущій покой, и своими добрыми дѣлами не хвалится, какъ будто бы обладая благомъ, котораго бы не получилъ. Понимая и разумѣя таинство крещенія, какъ день субботы, т. е. Господня покоя во гробѣ, онъ вкушаетъ покой отъ прежнихъ дѣлъ своихъ и, начавъ ходити въ обновленіи жизни (Рим. I, 4), познаетъ, что въ немъ дѣйствуетъ Богъ, который въ одно и то же время и дѣйствуетъ и почиваетъ, съ одной стороны проявляя Себя въ соотвѣтствующемъ управленіи тварью, съ другой—въ Себѣ Самомъ оставаясь вѣчно покойнымъ.

Глава XIV.

Почему Богъ освятилъ день Своего покоя.

Такимъ образомъ, Богъ не испытывалъ ни утомленія, когда творилъ, ни отдохновенія, когда пересталъ творить; но только

252

посредствомъ Своего Писанія хотѣлъ возбудить въ насъ желаніе покоя, объявляя намъ, что Онъ освятилъ день, въ который почилъ отъ всѣхъ дѣлъ своихъ. Изъ всѣхъ шести дней, въ теченіе которыхъ Богъ сотворилъ все, мы ни объ одномъ не читаемъ, чтобы Онъ освятилъ что-нибудь; съ другой стороны, прибавленіе: и освяти сдѣлано и не предъ шестью этими днями, къ словамъ: въ началѣ Богъ сотвори небо и землю. Но Онъ благоволилъ освятить тотъ день, въ который почилъ отъ всѣхъ, какія сотворилъ, дѣлъ Своихъ, какъ будто бы и для Него, не испытывающаго въ Своемъ дѣланіи никакого утомленія, покой имѣетъ больше значенія, чѣмъ дѣйствіе. Въ приложеніи къ людямъ эту мысль внушаетъ намъ Евангеліе, въ томъ мѣстѣ, гдѣ Спаситель нашъ называетъ часть Маріи, которая, сидя у ногъ Его, вкушала покой въ словѣ Его, лучшею, чѣмъ часть Марѳы, хотя она занята была заботой о многомъ съ цѣлію услужить Ему и хотя занятіе ея было дѣло доброе (Лук. X, 30—42). Но какимъ образомъ можетъ это быть или мыслиться въ приложеніи къ Богу, сказать трудно, хотя мы и можемъ приблизиться до нѣкоторой степени къ мысли, почему Богъ освятилъ день Своего покоя, не освятивъ ни одного Своего дѣла, даже и шестого дня, въ который сотворилъ человѣка и закончивъ всѣ дѣла творенія. Да и самаго главнаго [вопроса], въ чемъ заключается покой Божій, чей проницательный человѣческій умъ разрѣшить въ состояніи? Однако, если бы этого покоя не было, Писаніе, конечно, не упоминало бы о немъ. Скажу просто, что думаю, предпославъ двѣ слѣдующія несомнѣнныя [истины]—съ одной стороны, что Богъ не услаждался какимъ-либо временнымъ покоемъ, какъ бы послѣ труда и достигнутаго конца работы, съ другой—что и Писаніе, справедливо облеченное такимъ авторитетомъ, не напрасно и не ложно говоритъ, что Богъ почилъ въ седьмой день отъ всѣхъ, какія сотворилъ, дѣлъ Своихъ и по этой причинѣ освятилъ его.

253

Глава XV.

Разрѣшеніе вопроса, поставленнаго выше.

Безспорно, то уже—порокъ и слабость души услаждаться своими дѣлами такъ, чтобы находить успокоеніе скорѣе въ нихъ, чѣмъ отъ нихъ въ себѣ самой (ибо, безъ сомнѣнія, лучше совершеніе дѣлъ, чѣмъ самыя совершенныя дѣла). Поэтому Богъ посредствомъ Писанія, которое говоритъ, что Онъ почилъ отъ всѣхъ, какія сотворилъ, дѣлъ Своихъ, внушаетъ намъ, что Онъ никакимъ дѣломъ Своимъ не услаждается такъ, какъ будто бы имѣлъ нужду въ его совершеніи,—что былъ бы блаженъ или меньше, если бы его не совершилъ, или больше, если бы совершилъ. А такъ какъ все отъ Него и при томъ въ такой степени, что обязано Ему всѣмъ, чѣмъ есть оно, самъ же Онъ ничему не обязанъ тѣмъ, что блаженъ: то и предпочелъ Себя Самого вещамъ, которыя сотворилъ по любви, отличая не день,—въ который завершилъ твореніе, чтобы не показалось, будто бы дѣла, какія Онъ намѣренъ былъ совершить, или уже совершилъ увеличиваютъ Его радость, но день, въ который почилъ отъ нихъ въ Самомъ Себѣ, самъ Онъ никогда и не выходилъ изъ покоя, но намъ показалъ его седьмымъ днемъ, давая тѣмъ знать, что покой Его обрѣтается только совершенными, такъ какъ для внушенія мысли о немъ назначилъ день, который слѣдовалъ за совершеніемъ всего творенія. Ибо, будучи самъ всегда покоренъ, Онъ, показавъ, что почилъ, почилъ тогда въ насъ.

Глава XVI.

Покой Бога въ седьмой день отъ дѣлъ Своихъ.

Надобно обратить вниманіе и на то, что покой, которымъ Богъ блаженъ въ Самомъ Себѣ, надлежало сообщить и намъ, дабы мы могли понять, какимъ образомъ говорится о Богѣ, что Онъ въ насъ успокоивается, а говорится это по той только причинѣ, что Онъ въ Себѣ Самомъ сообщаетъ покой и намъ. Для

254

правильно понимающихъ покой Бога—такой покой, который не имѣетъ нужды ни въ чьемъ благѣ; отсюда, несомнѣненъ покой въ Немъ и нашъ, потому что мы дѣлаемся блаженными отъ того блага, какое представляетъ Собою Онъ, а не Онъ—отъ блага, какое представляемъ собою мы. Ибо и мы заключаемъ въ себѣ нѣкоторое благо, получивъ его отъ Него, сотворившаго все добро зѣло, въ ряду чего сотворены Имъ и мы. Вотъ почему, кромѣ Него, нѣтъ ничего добраго, чего бы не сотворилъ Онъ, а потому, кромѣ Себя Самого, Онъ не нуждается ни въ какомъ благѣ, не имѣя нужды въ благѣ, Имъ Самимъ сотворенномъ. Таковъ покой Его отъ всѣхъ дѣлъ, которыя Онъ сотворилъ. Между тѣмъ, въ какихъ бы благахъ Онъ столь славно не нуждался, если бы не сотворилъ ничего? Конечно, и въ такомъ случаѣ Онъ могъ бы быть названъ ни въ чемъ не нуждающимся, не потому, что въ Себѣ Самомъ наслаждается покоемъ отъ дѣлъ, а просто потому, что не творитъ ничего. Но если бы Онъ не могъ сотворить добраго, то не обладалъ бы никакимъ могуществомъ, а если бы могъ, но не сотворилъ, то было бы это великою завистью. Отсюда, такъ какъ Онъ всемогущъ и благъ, то сотворилъ вся добро зѣло, а такъ какъ совершенно блаженъ благомъ въ Себѣ Самомъ, то отъ дѣлъ, которыя сотворилъ, Онъ почилъ въ Себѣ Самомъ, т. е. такимъ покоемъ, изъ коего никогда не выходилъ. Но если бы было сказано, что Онъ почилъ отъ дѣланія (a faciendis), тогда возможно бы было такое только пониманіе, что Онъ не творилъ. А если бы не сказано было, что Онъ почилъ отъ дѣлъ (a factis), въ такомъ случаѣ не съ такою бы силою выступала мысль, что Онъ не нуждается въ томъ, чтó сотворилъ.

Къ какому же дню, какъ не къ седьмому, надлежало пріурочить воспоминаніе объ этомъ покоѣ Божіемъ? Это пойметъ всякій, кто припомнитъ, что совершенство шестеричнаго числа, о коемъ мы выше сказали, вполнѣ приложимо къ совершенству творенія. Въ самомъ дѣлѣ, если твореніе должно было завершиться, какъ дѣйствительно и завершилось, въ шестеричное

255

число и если надлежало внушить намъ мысль о покоѣ Божіемъ, какимъ, какъ доказано, Богъ блаженъ и помимо сотворенія твари: то надобно было, безъ сомнѣнія, освятить воспоминаніемъ день, слѣдующій за шестымъ,—день, въ который бы мы возбуждались желаніемъ сего покоя, дабы обрѣсти его въ Богѣ и намъ.

Глава XVII.

Нашъ покой въ Богѣ.

Но не благочестиво было бы подобіе, если бы мы захотѣли быть подобными Богу въ такой степени, чтобы въ себѣ самихъ почивать отъ своихъ дѣлъ, какъ Онъ почилъ въ Себѣ отъ Своихъ. Безъ сомнѣнія, мы должны искать покоя въ нѣкоемъ непреложномъ благѣ, а такимъ благомъ служитъ для насъ Онъ, сотворившій насъ. Отсюда, высшій, не горделивый и истинно благочестивый покой нашъ будетъ заключаться въ томъ, чтобы какъ Онъ почилъ отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ потому, что благомъ, какимъ Онъ блаженъ, служатъ для Него не дѣла, а Самъ Онъ, такъ и мы должны надѣяться, что въ Немъ только обрѣтемъ отъ всѣхъ не только своихъ, но и Его дѣлъ покой послѣ дѣлъ своихъ, которыя въ насъ скорѣе—Его дѣла, чѣмъ наши; такъ что даже и въ этомъ случаѣ почіетъ собственно Онъ послѣ Своихъ добрыхъ дѣлъ, представляя въ Себѣ для насъ покой послѣ добрыхъ дѣлъ, какія мы сотворимъ, Имъ оправданные. Для насъ великое [благо], что мы произошли отъ Него, но большее будетъ [благо], что въ Немъ успокоимся. Въ свою очередь и Онъ блаженъ не потому, что сотворилъ насъ, а потому, что, не нуждаясь въ сотворенномъ, почилъ скорѣе въ Себѣ Самомъ, чѣмъ въ сотворенныхъ дѣлахъ.

Что же въ такой степени просто и легко для выраженія словомъ и въ то же время высоко и трудно для уразумѣнія мыслію, какъ Богъ, почивающій отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, которыя Онъ сотворилъ? И гдѣ почивающій, если не въ Самомъ Себѣ? И когда почивающій, если не всегда, въ ряду же дней,

256

въ теченіе которыхъ повѣствуется о совершеніи вещей, Имъ сотворенныхъ, и отъ которыхъ отличается порядокъ покоя Божія, [почивающій] когда, если не въ седьмой день, слѣдующій за совершеніемъ ихъ! Ибо Онъ почиваетъ отъ дѣлъ совершенныхъ, нисколько не нуждаясь въ ихъ совершеніи, чтобы быть болѣе блаженнымъ.

Глава XVIII.

Почему седьмой день имѣлъ утро, а вечера не имѣлъ.

И что касается Самого Бога, то для Его покоя нѣтъ ни утра, ни вечера, потому что покой этотъ ни началомъ не открывается, ни заключается концемъ; въ разсужденіи же совершенныхъ дѣлъ Его утро имѣетъ, а вечера не имѣетъ: ибо совершенная тварь имѣетъ нѣкоторое начало своего обращенія къ покою своего Творца; но она не имѣетъ конца, какъ бы предѣла, своего совершенства, какъ тварь. Отсюда, покой Божій имѣетъ начало не для самого Бога, а для совершенства созданныхъ имъ вещей, чтобы все, что Имъ совершается, въ Немъ обрѣтало покой и имѣло утро; ибо въ своемъ собственномъ родѣ оно ограничено какъ бы вечеромъ, въ Богѣ же не можетъ имѣть вечера, ибо ничего уже не будетъ совершеннѣе того совершенства.

Въ самомъ дѣлѣ, въ тѣхъ дняхъ, въ теченіе которыхъ творилось все, мы приняли [выше] вечеръ въ смыслѣ окончанія созданія одной твари, а утро—начала новой. Отсюда, вечеръ пятаго дня былъ предѣломъ твари, созданной въ пятый день, а наступившее послѣ этого дня утро—началомъ созданія твари въ шестой день, послѣ котораго, когда она создана была, наступилъ вечеръ, какъ бы предѣлъ ея. И такъ какъ создавать ничего больше уже не оставалось, то послѣ этого наступило такое утро, которое было уже не началомъ созданія новой твари, а началомъ покоя всей твари въ покоѣ Творца. Ибо небо и земля со всѣмъ, что на нихъ находится, т. е. вся духовная и тѣлесная тварь, пребываютъ не въ себѣ самихъ, а въ Томъ, о

257

Комъ сказано: о Немъ живемъ, и движемся и есмы (Дѣян. XVII, 28). И хотя каждая часть можетъ существовать въ цѣломъ, частью котораго она служитъ, однако само это цѣлое можетъ существовать только въ Томъ, Кѣмъ оно создано. Такимъ образомъ, наступившее послѣ вечера шестого дня утро не будетъ страннымъ разумѣть такъ, что имъ обозначалось не начало новой твари, какъ въ прочихъ [дняхъ], а начало пребыванія и успокоенія всего созданнаго въ покоѣ Создавшаго. А этотъ покой не имѣетъ ни начала, покой же твари начало имѣетъ, но предѣла не имѣетъ, и потому седьмой день для твари начался утромъ, но вечеромъ уже не заканчивается.

Ибо, если въ прочихъ дняхъ вечеръ и утро означаютъ такія же смѣны, какія время проходитъ ежедневно и теперь, то я не знаю, почему [бытописатель] не закончилъ и седьмого дня вечеромъ, а его ночь—днемъ, сказавъ и въ настоящемъ случаѣ: „и бысть вечеръ и бысть утро день седьмый“, ибо и этотъ день—одинъ изъ тѣхъ семи дней, изъ повторенія коихъ составляются мѣсяцы, годы и вѣка; такъ что утро, которое слѣдовало за вечеромъ седьмого дня, должно было быть началомъ восьмого дня, на коемъ уже и слѣдовало, наконецъ, остановиться, потому что восьмой день—первый, къ которому возвращается и съ котораго опять начинается седьмица. Отсюда вѣроятнѣе, что нынѣшніе семь дней, съ именами и числомъ тѣхъ дней, смѣняясь въ своемъ теченіи новыми и новыми, составляютъ періоды времени; первые же шесть дней чередовались при самомъ твореніи вещей неизвѣстнымъ и необычнымъ для насъ образомъ и ихъ вечеръ и утро, какъ и самый свѣтъ и тьма, т. е. день и ночь, не представляли той смѣны, какую представляютъ нынѣшніе дни, благодаря движенію солнца; по крайней мѣрѣ, такъ должны мы сказать относительно первыхъ трехъ дней, упоминаемыхъ и перечисляемыхъ раньше созданія свѣтилъ.

258

Отсюда, каковы бы въ тѣхъ дняхъ ни были вечеръ и утро, ни въ какомъ случаѣ однако не слѣдуетъ думать, что въ наступившее послѣ вечера шестого дня утро получилъ начало покой Божій, дабы не явилось у насъ пустой и дерзкой мысли, что къ вѣчности и неизмѣняемости Бога прибавилось нѣкое временное благо; напротивъ, покой, какимъ Богъ почиваетъ въ Самомъ Себѣ и блаженъ благомъ, какое представляетъ Самъ для Себя, не имѣетъ ни начала, ни конца; по отношенію же къ произведенной Имъ твари этотъ же самый покой Божій имѣетъ уже начало. Ибо совершенство каждой вещи утверждается не столько на цѣломъ, частью котораго она служитъ, сколько на Томъ, отъ Кого она существуетъ и въ Комъ существуетъ и само цѣлое,—утверждается въ мѣру своего рода, чтобы быть спокойною, т. е. сохранять свойственное ей мѣсто. Отсюда, и вся, совершенная въ теченіе шести дней, совокупность твари иное имѣетъ въ себѣ самой и иное въ томъ порядкѣ, въ какомъ она существуетъ въ Богѣ,—существуетъ не какъ Богъ, однако же такъ, что покой собственной ея устойчивости заключается только въ покоѣ Того, Кто, кромѣ Самого Себя, не желаетъ ничего, съ полученіемъ бы чего могъ быть покойнымъ. И въ то время, какъ Онъ пребываетъ въ Самомъ Себѣ, все, что отъ Него [происходитъ], возвращается къ Нему; такъ что всякая тварь въ себѣ самой имѣетъ предѣлъ своей природы по которому она не то, что Онъ, а въ Немъ—мѣсто покоя, въ коемъ Онъ сохраняетъ ее, чѣмъ она есть. Знаю, что слово мѣсто употребилъ я не въ собственномъ смыслѣ: ибо въ собственномъ смыслѣ оно прилагается къ пространствамъ, которыя занимаются тѣлами; но такъ какъ и тѣла остаются только на томъ мѣстѣ, до котораго они достигаютъ какъ бы стремленіемъ своей тяжести, чтобы на немъ оставаться уже въ спокойномъ состояніи, то не будетъ несообразностью перенести это слово съ тѣлеснаго на духовное, хотя духовное весьма отлично отъ тѣлеснаго.

259

Итакъ, тѣмъ утромъ, которое слѣдовало послѣ вечера шестого дня, обозначается, по моему мнѣнію, начало твари въ покоѣ Творца; ибо обрѣсти покой въ немъ она могла только тогда, когда была совершена, почему когда въ шестой день было совершено все, то послѣ вечера наступило такое уже утро, въ которомъ законченная тварь начала свой покой въ своемъ Творцѣ. А вмѣстѣ съ этимъ началомъ она обрѣла въ Себѣ Самомъ почивающаго Бога, въ Коемъ могла почить и сама,—почить тѣмъ тверже и крѣпче, чѣмъ болѣе она въ Немъ, а не Онъ въ ней, нуждалась для своего покоя. Но такъ какъ чѣмъ вся тварь ни будетъ послѣ всевозможныхъ своихъ измѣненій, безъ сомнѣнія ничѣмъ она уже не будетъ, то вся тварь будетъ вѣчно пребывать въ своемъ Творцѣ; а потому послѣ того утра и не было вечера.

Глава XIX.

Другое основаніе для объясненія, что седьмой день не имѣлъ вечера.

Мы сказали, почему седьмой день, въ который Богъ почилъ отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, послѣ вечера шестого дня утро вмѣлъ, а вечера не имѣлъ. Но относительно этого предмета возможно и другое, по моему мнѣнію, болѣе прямое и лучшее, но нѣсколько болѣе трудное для уясненія, пониманіе, именно—что покой Божій въ седьмой день имѣлъ не для твари, а для самого Бога утро безъ вечера, т. е. начало безъ конца. Въ самомъ дѣлѣ, если бы было сказано: почи Богъ въ день седмый, но не прибавлено: отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, яже сотвори, въ такомъ случаѣ мы напрасно бы стали искать начала этого покоя. Богъ почивать не начинаетъ: Его покой безъ начала и конца, вѣченъ. Но такъ какъ Онъ почилъ отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, которыя Онъ сотворилъ, не нуждаясь въ нихъ, то хотя покой Его, дѣйствительно, не начинается, однако покой отъ всѣхъ дѣлъ, которыя Богъ сотворилъ, начался послѣ

261

того времени, когда Онъ совершилъ [эти дѣла]. Ибо даже и не нуждаясь въ Своихъ дѣлахъ, Онъ могъ почить не раньше, чѣмъ они явились (хотя и въ совершенныхъ дѣлахъ Онъ не нуждался); а такъ какъ въ Своихъ дѣлахъ Онъ никогда нисколько не нуждался и Его блаженство, не нуждаясь въ нихъ, не будетъ, какъ бы возрастая, болѣе совершеннымъ, то за седьмымъ днемъ не послѣдовало вечера.

Глава XX.

Сотворенъ ли седьмой день.

Но, безъ сомнѣнія, возможенъ и заслуживаетъ разсмотрѣнія вопросъ, какъ понимать, что Богъ почилъ въ Самомъ Себѣ отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, которыя сотворилъ, когда написано: и почи Богъ въ день седмый? Ибо не написано: „въ Себѣ Самомъ“, а: въ день седмый. Что же такое этотъ седьмой день—тварь-ли какая-нибудь, или же только пространство времени? Но и пространство времени сотворено вмѣстѣ съ временною тварью, почему и само оно безъ сомнѣнія—тварь. Ибо нѣтъ, не могло и не можетъ быть никакихъ временъ, творцомъ которыхъ бы не былъ Богъ; отсюда кто же сотворилъ седьмой день, если онъ—время, какъ не Творецъ всѣхъ временъ? Но съ какими тварями или въ какихъ тваряхъ сотворены шесть первыхъ дней, это показываетъ предыдущая рѣчь священнаго Писанія. Посему въ порядкѣ нынѣшнихъ семи дней, видъ которыхъ намъ извѣстенъ и которые хотя и проходятъ, но передаютъ нѣкоторымъ образомъ свои имена другимъ, смѣняющимъ ихъ, днямъ, такъ что удерживаютъ имена шести [творческихъ] дней, мы знаемъ, когда были сотворены первые изъ нихъ, но когда сотворенъ Богомъ седьмой, называемый субботою, день, этого мы не видимъ. Въ самомъ дѣлѣ, въ этотъ день Богъ не сотворилъ ничего, а отъ дѣлъ, которыя сотворилъ въ теченіе шести дней, почилъ въ седьмой день. Какимъ же образомъ почилъ Онъ въ день, котораго не сотворилъ? Или какимъ образомъ

261

сотворилъ его послѣ шести дней, когда въ шестой день Онъ закончилъ всѣ дѣла творенія, и въ седьмой не сотворилъ уже ничего, а почилъ отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ? Развѣ, можетъ быть, Богъ сотворилъ одинъ только день, такъ что чрезъ повтореніе его проходили многіе, такъ называемые, дни, и творить седьмой день не было уже надобности, потому что этотъ день образовался отъ седьмого повторенія того дня; который былъ сотворенъ? И дѣйствительно, свѣтъ, о которомъ написано: и рече Богъ: да будетъ свѣтъ, и бысть свѣтъ,—этотъ свѣтъ Богъ отдѣлилъ отъ тьмы и назвалъ его днемъ, а тьму назвалъ ночью (Быт. I, 5). Тогда именно Богъ и сотворилъ тотъ день, повтореніе котораго Писаніе называетъ вторымъ днемъ, третьимъ и такъ до шестого, въ который Богъ закончилъ дѣла Свои; седьмое повтореніе этого, первоначально сотвореннаго, свѣта и получило названіе седьмого дня, въ который Богъ почилъ. Отсюда, седьмой день не [новое] какое-либо твореніе, а то самое, въ седьмой разъ повторяющееся, твореніе которое создано было, когда Богъ назвалъ свѣтъ днемъ, а тьму назвалъ ночью.

Глава XXI.

О свѣтѣ, который до свѣтилъ служилъ причиною перемѣнъ дня и ночи.

Такимъ образомъ, мы снова возвращаемся къ тому вопросу, съ которымъ выступали уже въ первой книгѣ, именно—какимъ образомъ свѣтъ могъ круговращаться для произведенія дневной и ночной перемѣнъ не только раньше свѣтилъ небесныхъ, но раньше, чѣмъ создано было самое небо, названное твердью, раньше даже какого-либо вида земли или моря, который бы обусловливалъ обращеніе свѣта и откуда бы этотъ свѣтъ отходилъ, когда наступала ночь. Въ виду трудности этого вопроса, мы осмѣлились [тогда] свести разсмотрѣніе его къ такому какъ бы мнѣнію, что этотъ, первоначально сотворенный, свѣтъ представ-

261

ляетъ собою стройность духовной природы, а ночь—матерію, еще долженствовавшую получить образованіе въ слѣдующемъ затѣмъ твореніи вещей,—матерію, которая основоположена была, когда Богъ въ началѣ сотворилъ небо и землю, прежде чѣмъ по Его слову созданъ былъ день. Но теперь, по поводу разсмотрѣнія седьмого дня, мы легче можемъ сознаться, что не знаемъ, какимъ образомъ названный днемъ свѣтъ обусловливалъ дневныя и ночныя перемѣны—своимъ-ли обращеніемъ, или сжиманіемъ, или разсѣяніемъ, если онъ—свѣтъ тѣлесный, или, если онъ—свѣтъ духовный, присутствовалъ при созданіи всѣхъ тварей и своимъ присутствіемъ производилъ день, а отсутствіемъ—ночь, началомъ присутствія—утро, а началомъ отсутствія—вечеръ,—легче можемъ сознаться въ незнаніи этого, не подлежащаго нашимъ чувствамъ, предмета, нежели идти въ очевидномъ предметѣ противъ словъ божественнаго Писанія, говоря, что седьмой день есть нѣчто иное, чѣмъ седьмое повтореніе того дня, который сотворилъ Богъ. Въ противномъ случаѣ или Богъ не сотворилъ седьмого дня, или же и послѣ шести дней сотворилъ нѣчто, т. е. седьмой день, и, такимъ образомъ, ложно будетъ написанное, что Онъ въ шестой день совершилъ всѣ дѣла Свои и въ седьмой почилъ отъ нихъ. Но такъ какъ ложнымъ это, конечно, быть не можетъ, то остается [думать такъ], что при всѣхъ дѣлахъ творенія повторялось присутствіе того свѣта, который Богъ назвалъ днемъ,—повтореніе столько разъ, сколько насчитано дней, со включеніемъ сюда и седьмого дня, въ который Богъ почилъ отъ дѣлъ Своихъ.

Глава XXII.

Какъ понимать, что духовный свѣтъ производилъ смѣну дня и ночи.

Но такъ какъ мы не доискались, какимъ своимъ обращеніемъ, или приближеніемъ или же удаленіемъ тѣлесный свѣтъ раньше, чѣмъ создано было небо, называемое твердью, на которой устроены и свѣтила, могъ производить перемѣны дня и

263

ночи: то не должны оставлять этого вопроса безъ разъясненія своего мнѣнія, что этотъ, первоначально сотворенный, свѣтъ—не тѣлесный, а духовный. Именно, какъ послѣ тьмы явился свѣтъ, при чемъ разумѣется свѣтъ, сдѣлавшій оборотъ отъ нѣкоторой своей безформенности къ Творцу и уже образовавшійся, такъ и послѣ вечера должно наступить утро, когда этотъ свѣтъ послѣ познанія своей собственной природы, поскольку онъ не то, что Богъ, возвращается къ прославленію того свѣта, который есть самъ Богъ и отъ созерцанія котораго онъ образуется. И такъ какъ прочія, послѣ него являющіяся, твари не являются помимо его познанія, то чрезъ все твореніе повторяется одинъ и тотъ же день; такъ что отъ повторенія его является столько дней, сколько въ сотворенныхъ вещахъ различается родовъ, число которыхъ должно было опредѣляться совершенствомъ шестеричнаго числа. Такъ, вечеръ перваго дня представляетъ собою познаніе [свѣта] что онъ—не то, чтó Богъ, а наступившее послѣ вечера, заканчивающаго собою первый день и начинающаго второй, утро—его возвращеніе къ прославленію Творца за свое созданіе и воспріятію отъ Слова Бога познанія являющейся послѣ него твари, т. е. тверди, которая является сначала въ его познаніи, когда говорится: и бысть тако, а потомъ въ природѣ самой тверди, которая создается, когда къ уже сказанному прибавляется: И бысть тако. И сотвори Богъ твердь. Затѣмъ, наступаетъ вечеръ этого свѣта, когда онъ познаетъ твердь не въ Словѣ Бога, какъ прежде, а въ ея собственной природѣ; это познаніе, будучи меньшимъ, справедливо будетъ назвать вечеромъ. Послѣ сего наступаетъ утро, которымъ заканчивается второй день и начинается третій: и это утро точно также представляетъ собою возвращеніе свѣта, т. е. сотвореннаго Богомъ дня, къ прославленію Бога за сотвореніе Имъ тверди, и воспріятіе отъ Слова Бога познанія твари, которая должна быть сотворена послѣ тверди. Поэтому, когда Богъ говоритъ: да соберется вода, яже подъ небесемъ, въ собраніе едино и да явится суша, [дѣйствіе] это свѣтъ познаетъ

264

въ Словѣ Бога, которымъ эти слова изрекаются, почему дальше и слѣдуетъ и бысть тако, т. е. [бысть] въ его познаніи отъ Слова Бога; затѣмъ, когда, не смотря на то, что уже было сказано: и бысть тако, прибавляется: и собрася вода и проч., твореніе это является уже въ своемъ собственномъ родѣ, и когда оно свѣтомъ, который раньше зналъ о немъ въ Словѣ Бога, познается въ собственномъ своемъ родѣ, является вечеръ въ третій разъ, и такъ далѣе, до наступившаго послѣ вечера шестого дня утра.

Глава XXIII.

Познаніе вещей въ Словѣ Бога и въ самихъ себѣ.

По этой причинѣ существуетъ большое различіе между познаніемъ вещи въ Словѣ Бога и познаніемъ ея въ собственной ея природѣ, такъ что первое по справедливости будетъ относиться ко дню, а послѣднее къ вечеру. И дѣйствительно, по сравненію съ тѣмъ свѣтомъ, который созерцается въ Словѣ Бога, всякое познаніе, коимъ мы познаемъ ту или другую тварь въ себѣ самой, не несправедливо можно назвать ночью; а это познаніе, въ свою очередь, настолько отлично отъ заблужденія или невѣжества тѣхъ, кто не знаетъ и самой твари, что въ сравненіи съ нимъ заслуженно называется днемъ. Подобнымъ образомъ жизнь вѣрныхъ, которая проводится ими въ сей плоти и въ семъ вѣкѣ, въ сравненіи съ жизнью невѣрныхъ и нечестивыхъ не безъ основанія называется свѣтомъ и днемъ, по слову Апостола: бѣсте иногда тма, нынѣ же свѣтъ о Господѣ (Еф. V, 8), и другому: отложимъ убо дѣла темная, и облечемся въ оружіе свѣта, яко во дни благообразно да ходимъ (Рим. XIII, 12). Въ свою очередь и этотъ день въ сравненіи съ тѣмъ днемъ, въ который, сдѣлавшись равными Ангелами, мы увидимъ Бога, якоже есть, былъ бы ночью, если бы у насъ не было пророческаго свѣточа: почему Апостолъ Петръ говоритъ: имамы извѣстнѣйшее пророческое слово,

265

емуже внимающе якоже свѣтилу сіяющу въ темномъ мѣстѣ добрѣ творите, дондеже день озаритъ и денница возсіяетъ въ сердцахъ вашихъ (2 Петр. I, 19).

Глава XXIV.

Знаніе Ангеловъ.

Вотъ почему святые Ангелы, которымъ послѣ воскресенія будемъ подобны и мы (Мѳ. XXII, 30), если до конца удержимся на пути, какимъ служитъ для насъ Христосъ, постоянно видя лице Бога, а также наслаждаясь Словомъ, Его единороднымъ Сыномъ, равнымъ Отцу, и представляя первую сотворенную премудрость всего, знаютъ безъ сомнѣнія всю тварь, въ ряду коей первоначально созданы и сами, прежде всего въ Словѣ Бога, въ которомъ, какъ все создавшемъ, заключаются вѣчныя идеи (rationes) всего, даже и созданнаго временнымъ образомъ, а затѣмъ—въ самой ея природѣ, взирая на нее какъ бы долу и возводя ее къ прославленію Того, въ непреложной истинѣ котораго первоначально созерцаютъ идеи, сообразно съ коими создана она. Тамъ [знаютъ они тварь] какъ бы днемъ, почему согласнѣйшее вслѣдствіе участія въ одной и той же Истинѣ единство ихъ и представляетъ собою первоначально сотворенный день, а здѣсь—какъ бы вечеромъ; но за этимъ вечеромъ (какъ это можно примѣчать во всѣхъ шести дняхъ) наступаетъ сейчасъ же утро, такъ какъ ангельское познаніе не остается въ твари такъ, чтобы вслѣдъ затѣмъ не восходить къ прославленію и любви Того, въ Комъ познается не то, что уже сотворено, а то, что должно было создаваться; пребываніе въ этой Истинѣ и составляетъ день. Ибо если бы даже и ангельская природа, обратившись къ себѣ самой, услаждалась больше собою, нежели Тѣмъ, участіемъ въ Комъ она блаженна, то, надмеваясь гордостью, она бы пала, какъ и діаволъ, о которомъ рѣчь будетъ въ своемъ мѣстѣ, когда надобно будетъ говорить о зміѣ, обольстившемъ человѣка.

266

Глава XXV.

Почему въ теченіе шести дней не упоминается ночь?

Такимъ образомъ, Ангелы знаютъ тварь въ собственной ея природѣ, но такъ, что по избранію и любви предпочитаютъ этому знанію знаніе твари въ Истинѣ, которою сотворено все, содѣлавшись причастными Ей. Поэтому въ теченіе всѣхъ шести дней поименовывается не ночь, а, послѣ вечера и утра, день первый, затѣмъ послѣ опять вечера и утра день второй, далѣе, послѣ вечера и утра, день третій, и такъ до утра шестого дня, съ котораго начинается седьмой день покоя Божія, въ повѣствованіи упоминаются хотя и съ своими ночами, однако дни, а не ночи. Ибо ночь принадлежитъ дню, а не день—ночи въ томъ случаѣ, когда высшіе и святые Ангелы познаніе твари въ ея собственной природѣ относятъ къ славѣ и любви Того, въ Комъ созерцаютъ вѣчныя идеи (rationes), по которымъ сотворена она, и своимъ согласнѣйшимъ созерцаніемъ составляютъ единый, сотворенный Господомъ, день, къ которому присоединится и Церковь, освободившись отъ своего странствованія, такъ что и мы возрадуемся и возвеселимся въ онь (Псал. 117, 24).

Глава XXVI.

Какъ понимать число дней.

Итакъ вся тварь совершена чрезъ шестикратное повтореніе того дня, вечеръ и утро котораго можно понимать въ вышеприведенномъ смыслѣ, и наступило утро, которымъ закончился шестой и начался седьмой день, не имѣвшій вечера. А вечера онъ не имѣлъ потому, что покой Божій не относится къ той твари, которая будучи въ теченіе предыдущихъ дней создаваема, познавалась въ себѣ самой иначе, нежели въ Томъ, въ истинѣ Кого она должна была создаваться, и какъ бы блѣдный видъ познанія которой составлялъ вечеръ. Отсюда, въ повѣствованіи о твореніи вещей подъ днемъ надобно разумѣть форму самаго

267

творческаго дѣйствія, подъ вечеромъ—конецъ его, а подъ утромъ—начало новаго, чтобы не сказать вопреки Писанію, что вродѣ шести дней создана была тварь седьмого дня; или что самъ седьмой день—не тварь; но чрезъ всѣ дѣла творенія повторяется одинъ и тотъ же, сотворенный Богомъ, день,—повторяется не тѣлеснымъ обращеніемъ, а духовнымъ познаніемъ, когда блаженный сонмъ Ангеловъ первоначально созерцаетъ тварь въ Словѣ Бога, которымъ Богъ изрекаетъ: да будетъ, почему сначала она является въ познаніи Ангеловъ, когда говорится: и бысть тако, а затѣмъ Ангелы познаютъ ее въ ея собственной природѣ, чтó обозначается наступившимъ вечеромъ, и, наконецъ, познаніе ея, уже сотворенной, относятъ къ прославленію Истины, въ которой раньше созерцали идею ея творенія, чтó обозначается наступавшимъ утромъ. Такимъ образомъ, чрезъ всѣ эти дни проходитъ одинъ день, который надобно понимать не въ смыслѣ обыкновенныхъ дней, которые, какъ мы видимъ, опредѣляются и исчисляются обращеніемъ солнца, а нѣкоторымъ инымъ образомъ, какого не могутъ быть чужды три первые дня, исчисляемые до созданія свѣтилъ. И такой порядокъ продолжался не до четвертаго дня, съ котораго мы могли бы мыслить обыкновенные уже дни, а до шестого и седьмого; такъ что гораздо иначе надобно понимать день и ночь, которые Богъ раздѣлилъ другъ отъ друга (Быт. I, 5), и иначе—день и ночь, которые должны раздѣляться другъ отъ друга уже свѣтилами, когда Богъ сотворилъ ихъ, говоря: и да разлучаютъ между днемъ и между нощію (Быт. I, 14). Этотъ день сотворилъ Онъ тогда, когда сотворилъ солнце, присутствіе котораго и производитъ его, а тотъ первоначально сотворенный, день продолжался уже три дня, когда четвертымъ его повтореніемъ сотворены были свѣтила.

Глава XXVII.

Обыкновенные дни недѣли весьма не похожи на семь дней Бытія.

По этой причинѣ въ виду того, что не можемъ въ земной нашей смертности опытно знать тотъ день или тѣ дни, ко-

268

торые исчислялись его повтореніемъ, а если и можетъ достигнуть нѣкотораго ихъ пониманія, не должны оставаться при дерзкомъ мнѣніи, что уже нельзя имѣть о нихъ другого, болѣе соотвѣтственнаго и вѣроятнаго, представленія,—мы должны думать такъ, что настоящіе семь дней, составляя по примѣру тѣхъ дней недѣлю, изъ повторенія которой слагаются времена и каждый день которой продолжается отъ восхода до захода солнца, представляютъ собою нѣкую смѣну творческихъ дней, но такъ что не подобны имъ, а несомнѣнно во многомъ отъ нихъ отличны.

Глава XXVIII.

Объясненіе, данное свѣту и духовному дню, не слѣдуетъ считать несобственнымъ и фигуральнымъ.

И пусть никто не думаетъ, что сказанное мною о духовномъ свѣтѣ, о днѣ сотворенномъ и ангельской твари, о созерцаніи, какое имѣетъ она въ Словѣ Бога, о познаніи, какимъ познается тварь въ себѣ самой и возведеніи ея къ славѣ непреложной Истины, въ коей созерцалась идея творенія вещи, которая потомъ познавалась, какъ уже сотворенная, совпадаетъ съ пониманіемъ дня, вечера и ночи не въ собственномъ, а какъ бы въ фигуральномъ и аллегорическомъ смыслѣ. То правда, что въ сравненіи съ обыкновеннымъ ежедневнымъ и тѣлеснымъ свѣтомъ тотъ свѣтъ надобно понимать иначе, однако-жъ и не такъ, чтобы первый былъ свѣтомъ въ собственномъ, а послѣдній—въ фигуральномъ смыслѣ. Въ самомъ дѣлѣ, гдѣ свѣтъ лучше и вѣрнѣе, тамъ истиннѣе и день: почему же не будетъ тамъ болѣе истинными и вечеръ и утро? Ибо если въ нынѣшнихъ дняхъ свѣтъ склоняется къ западу, что мы называемъ именемъ вечера, и снова возвращается на востокъ, что называемъ мы утромъ: почему же не назвать и тамъ вечеромъ того, когда [тотъ свѣтъ] отъ созерцанія Творца обращается къ разсматриванію твари, а утромъ—того, когда отъ познанія твари онъ восходитъ къ прославленію Творца? Вѣдь и Христосъ на-

269

зывается свѣтомъ (Іоан. VIII, 12) не въ томъ значеніи, въ какомъ называется камнемъ (Дѣян. IV, 11), во свѣтомъ—въ собственномъ, а камнемъ, очевидно, въ фигуральномъ смыслѣ. Но кто относительно исчисленія тѣхъ дней не удовлетворится тѣмъ мнѣніемъ, какое мы по своимъ силамъ могли себѣ составить и измыслить, и станетъ искать другого, которое бы могло быть понимаемо не фигурально, въ пророчествѣ, а въ собственномъ и лучшемъ смыслѣ настоящаго порядка вещей, тотъ пусть ищетъ и съ помощью свыше находитъ. Можетъ статься, что и я самъ найду, можетъ быть, иное, болѣе соотвѣтствующее словамъ божественнаго Писанія, мнѣніе. Ибо я не настаиваю на своемъ мнѣніи въ такой степени, чтобы не допускалъ возможности найти другое, заслуживающее предпочтенія, мнѣніе, какъ настаиваю на томъ, что священное Писаніе не хотѣло внушать намъ мысли, чтобы покой Божій послѣдовалъ за утомленіемъ или тягостями работы.

Глава XXIX.

День, вечеръ и утро въ Ангельскомъ познаніи.

Отсюда кто-нибудь, оспаривая меня, можетъ, пожалуй, сказать, что Ангелы высшихъ небесъ не постепенно созерцаютъ сначала идеи (rationes) въ непреложной истинѣ Слова Бога, затѣмъ—самыя твари и, наконецъ, познаніе ихъ въ самихъ себѣ относятъ къ прославленію Творца, а умъ ихъ съ удивительною легкостью можетъ обнимать все это однимъ разомъ. Но неужели кто-нибудь скажетъ, или, если скажетъ, мы должны его слушать, что небесный градъ, [состоящій] изъ тысячей Ангеловъ, или не созерцаетъ вѣчности Творца, или не знаетъ измѣняемости твари, или же послѣ нѣкотораго низшаго познанія ея не прославляетъ Творца? Пусть все это они могутъ дѣлать и дѣлаютъ однимъ разомъ, но все же таки могутъ и дѣлаютъ. Отсюда, и день, вечеръ и утро они имѣютъ однимъ разомъ.

270

Глава XXX.

Познаніе ангельское нисколько не становится ниже, хотя въ немъ естъ и вечеръ и утро.

И мы не должны опасаться, чтобы кто-нибудь, способный повыситься своею мыслію до подобнаго предмета, подумать могъ, будто такого порядка не можетъ быть тамъ потому, что его не бываетъ въ нашихъ дняхъ, которые происходятъ вслѣдствіе обращенія нашего солнца. Правда, его не можетъ быть въ однѣхъ и тѣхъ же частяхъ земли, но кто-жъ не знаетъ, что міръ, взятый въ своемъ цѣломъ объемѣ, имѣетъ въ одно и то же время и день, гдѣ есть солнце, и ночь, гдѣ нѣтъ солнца, и вечеръ, откуда оно уходитъ, и утро, куда оно восходитъ? Заразъ всего этого на землѣ мы, конечно, не можемъ имѣть, однако на этомъ основаніи не должны еще приравнивать земной порядокъ вещей и временно-пространственное обращеніе матеріальнаго свѣта къ тому духовному отечеству, гдѣ существуетъ постоянный день въ созерцаніи непреложной Истины, всегдашній вечеръ—въ познаніи твари въ ея собственной природѣ, всегдашнее утро—въ возвращеніи отъ этого познанія къ славѣ Творца. Ибо вечеръ происходитъ тамъ не отъ удаленія высшаго свѣта, а различенія [отъ него] низшаго познанія; въ свою очередь, и утро не должно тамъ смѣнять какъ бы ночь незнанія утреннимъ знаніемъ, а [состоитъ въ томъ], что даже и вечернее познаніе оно возноситъ въ похвалу Создателя. Такъ и оный, не упоминая ночи, говоритъ: вечеръ и заутра и полудне повѣмъ, и возвѣщу, и услышитъ гласъ мой (Псал. 54, 18), обозначая этою хотя и смѣною временъ, какъ мнѣ думается, то, что безъ смѣны временъ происходитъ въ томъ отечествѣ, котораго жаждало его странствованіе.

Глава XXXI.

Какимъ образомъ въ началѣ творенія вещей въ ангельскомъ познаніи не разомъ были день, вечеръ и утро.

Но если ангельское общество и единство сотвореннаго Богомъ дня проводитъ и имѣетъ день, вечеръ и утро однимъ ра-

271

зомъ теперь, то неужели оно имѣло ихъ однимъ же разомъ и тогда, когда творилось все? Не воспринималось-ли въ теченіи всѣхъ шести дней, когда создавалось то, что было угодно Богу сотворить порознь,—не воспринималось-ли оно Ангелами сначала въ Словѣ Бога, такъ что возникло прежде всего въ ихъ познаніи, когда изрекалось: и бысть тако, затѣмъ, когда являлось оно, какъ уже сотворенное, въ той своей природѣ, по которой существуетъ и было угодно Богу, какъ добро зѣло, оно подобнымъ же образомъ познавалось другимъ низшимъ нѣкоторымъ познаніемъ ихъ, которое обозначается [у бытописателя] именемъ вечера, и, наконецъ, послѣ вечера наступало утро, когда Ангелы прославляли Бога за это Его дѣло и получили отъ Слова Бога познаніе другой, слѣдующей по порядку своего явленія въ бытію, твари? Отсюда, день, вечеръ и утро тогда явились не разомъ, а порознь, въ томъ порядкѣ, въ какомъ повѣствуетъ Писаніе.

Глава XXXII.

Хотя въ познаніи Ангеловъ было тогда все однимъ разомъ, однако не безъ нѣкотораго порядка.

Но не было-ли все это разомъ уже и тогда не въ смыслѣ моментовъ времени, какъ происходятъ наши дни, когда восходитъ солнце и заходитъ и въ мѣсто свое возвращается, а въ смыслѣ духовной силы ангельскаго ума, съ величайшею легкостью обнимающаго все, что онъ [познать] захочетъ?—Однако-жъ, и не безъ порядка, который является связью предыдущихъ и послѣдующихъ причинъ. Въ самомъ дѣлѣ, не можетъ быть и познанія, если ему не предшествуетъ то, что должно быть познаваемо; а это познаваемое существуетъ раньше въ Словѣ, которымъ все сотворено, нежели во всемъ, что Имъ сотворено. Поэтому, человѣческій умъ сначала изслѣдуетъ сущее при помощи тѣлесныхъ чувствъ и составляетъ о немъ познаніе сообразно съ своею слабостью, а потомъ отыскиваетъ его причины, если только въ состояніи доходить до причинъ, первоначально

272

и неизмѣнно пребывающихъ въ Словѣ и такимъ образомъ, видѣть невидимое Его, творенми помышляемо (Рим. 1. 20). И кто не знаетъ, съ какою медленностью и трудностью и въ какое продолжительное время человѣческій умъ пріобрѣтаетъ это познаніе, по причинѣ немощнаго тѣла, отягощающаго душу (Прем. IX, 15), даже и такую, которая проникнута пламеннѣйшимъ стремленіемъ настойчиво и упорно пріобрѣсти его? Между тѣмъ, соединенный съ Словомъ Бога чистѣйшею любовью, ангельскій умъ, будучи сотворенъ раньше остальныхъ тварей, созерцалъ ихъ прежде, чѣмъ онѣ получили бытіе, въ Словѣ Бога, и, такимъ образомъ, все, что должно было получить бытіе, сначала возникало въ познаніи Ангеловъ, когда Богъ нарекалъ его къ бытію, а потомъ являлось въ своей собственной природѣ, дѣлаясь и въ этомъ случаѣ предметомъ познанія уже меньшаго, которое называется [у бытописателя] вечеромъ. Это познаніе предшествовалось тою тварью, которая получила бытіе, такъ какъ все, что можетъ быть познаваемо, предшествуетъ познанію. Ибо если познаваемое раньше не существуетъ, оно и не можетъ бытъ познаваемо. Если [ангельскій умъ] послѣ этого [познанія] оставался бы довольнымъ собою въ такой степени, что услаждался бы больше самимъ собою, чѣмъ Творцомъ, то не было бы утра, т. е. умъ ангельскій не восходилъ бы отъ этого своего познанія къ прославленію Творца. Между тѣмъ, съ наступленіемъ утра должна была создаваться и познаваться новая тварь, когда изрекалось Богомъ: да будетъ, такъ что эта тварь сначала опять являлась въ ангельскомъ познаніи, когда говорилось: и бысть тако, а затѣмъ—въ собственной своей природѣ, когда наступалъ вечеръ.

Такимъ образомъ, хотя при этомъ не было никакихъ промежутковъ времени, однако всему предшествовала идея созданія твари въ Словѣ Бога, когда Онъ изрекъ: да будетъ свѣтъ! И вслѣдъ за этими словами явился тотъ свѣтъ, изъ котораго образовался ангельскій умъ,—явился въ своей собственной природѣ, а не возникъ откуда-нибудь со стороны, чтобы получить

273

бытіе. Поэтому не сказано раньше: и бысть тако, а потомъ: „и сотвори Богъ свѣтъ“, но вслѣдъ же за Словомъ Бога явился и свѣтъ и [этотъ] сотворенный свѣтъ пріобщился къ творческому Свѣту, созерцая Его и въ Немъ себя, т. е. ту идею, по которой сотворенъ. Но онъ созерцалъ себя и въ себѣ, т. е. въ отличіи себя, какъ твари, отъ Творца. Отсюда, когда видѣ Богъ свѣтъ, яко добро, и когда свѣтъ отдѣленъ былъ отъ тьмы и названъ днемъ, а тьма—ночью, явился и вечеръ, потому что необходимо было и такое познаніе, которымъ бы тварь отличалась отъ Творца, познавая себя въ самой себѣ иначе, нежели въ Немъ; а за вечеромъ наступило утро, дабы то, что должно было чрезъ Слово Бога явиться послѣ свѣта къ бытію, сначала явилось въ познаніи ангельскаго ума, а затѣмъ—въ природѣ самой тверди. Поэтому Богъ сказалъ; да будетъ твердь и—бысть тако въ познаніи духовной твари, знавшей о томъ раньше, чѣмъ твердь явилась въ себѣ самой. Затѣмъ сотвори Богъ твердь, т. е. самую уже природу тверди, познаніе которой было низшимъ, какъ бы вечернимъ; и такъ до конца всѣхъ дѣлъ [творенія], до самаго покоя Божія, который не имѣетъ конца, потому что онъ не сотворенъ, какъ тварь, чтобы о немъ могло быть двоякое познаніе—болѣе раннее и какъ бы большее, въ Словѣ Бога, какъ во дни, и позднѣйшее и меньшее, въ себѣ самомъ, какъ въ вечеру.

Глава XXXIII.

Заразъ-ли сотворено все, или въ промежутки дней.

Но если ангельскій умъ разомъ можетъ обнимать все, что въ рѣчи передается по-одиночкѣ въ порядкѣ связныхъ причинъ, то неужели и то, чтó являлось къ бытію, именно—твердь, собраніе водъ, обнаженный видъ земли, произрастаніе кустарниковъ и деревъ, образованіе свѣтилъ и звѣздъ, водныя и земныя животныя,—все это явилось однимъ разомъ, или же въ промежутки времени, въ теченіе предназначенныхъ дней? Развѣ,

274

можетъ быть, все это, когда оно учреждалось первоначально, мы должны мыслить не съ точки зрѣнія его естественныхъ движеній, какъ наблюдаемъ это теперь, а согласно удивительной и неизреченной силѣ Премудрости Божіей, которая досязаетъ отъ конца даже до конца крѣпко и управляетъ вся благо (Прем., VIII, 1)? Премудрость же досязаетъ [отъ конца до конца], конечно, не шагами, или доходитъ какъ бы ногами. Поэтому насколько для нея легко и въ высшей степени успѣшно движеніе, настолько же легко создалъ все и Богъ, создавъ все при посредствѣ Ея: почему и то, что, какъ мы видимъ теперь, движется въ промежуткахъ времени къ достиженію сойственнаго каждому роду предѣла, возникаетъ изъ тѣхъ присущихъ ему идей, которыя Богъ разсѣялъ какъ сѣмена, въмоментъ созданія, когда онъ рече и быша, повелѣ и создашеся (Псал. 148, 5).

Такимъ образомъ, чтò медленна [теперь], сотворено безъ медленности, съ какою они проходятъ [теперь]. Въ самомъ дѣлѣ, времена проходятъ тѣ числа, которыя они получили не временнымъ образомъ, когда создавались. Въ противномъ случаѣ, если бы въ отношеніи къ тому [моменту], когда первоначально было создано все Словомъ Бога, мы стали прилагать естественныя движенія вещей, и обыкновенныя пространства дней, которые мы видимъ [теперь], то потребовался бы не одинъ, а многіе дни, чтобы все, чтò при помощи корней произрастаетъ изъ земли и покрываетъ землю, сперва пускало ростокъ подъ землею, а затѣмъ въ извѣстное число дней, сообразно своему роду, выходило наружу, хотя бы даже стать тѣмъ, что, какъ совершившееся въ одинъ, т. е. третій, день, передаетъ намъ Писаніе о сотворенной природѣ [растеній]. Затѣмъ, сколько дней надобно было, чтобы полетѣли птицы, если только, начавъ съ своихъ зародышей, онѣ достигали до пуха и перьевъ въ теченіе свойственнаго ихъ природѣ числового срока (numeros)? Развѣ, можетъ быть, сотворены были только лишь яйца, когда въ пятый день сказано, чтобы воды изведи всякое летающее перна-

275

тое по роду своему? А если ложно и правильно сказать такъ потому, что во влагѣ яицъ заключалось уже все, чтó въ извѣстное число дней изъ нихъ выростаетъ и развивается,—что имъ присущи были самыя числовыя идеи (rationes), безтѣлесно соединенныя съ тѣлесными вещами: то почему же нельзя сказать того же и еще раньше яицъ, когда тѣ же самыя идеи заключались уже во влажной стихіи,—идеи, сообразно съ которыми летающія могли произойти и развиться въ теченіе свойственныхъ каждому ихъ роду числовыхъ сроковъ (numeros)? Ибо о Творцѣ, о Которомъ Писаніе передаетъ намъ, что Онъ совершилъ всѣ дѣла Свои въ шесть дней, въ другомъ мѣстѣ и конечно не въ разладъ съ этимъ, написано, что Онъ созда вся обще (Сир. XVIII, 1). Отсюда, Кто создалъ все разомъ, Тотъ разомъ же сотворилъ и тѣ шесть или семь дней, или лучше—одинъ, шесть или семь разъ повторившійся, день. Почему же нужно было говорить съ такою раздѣльностью и такимъ порядкомъ о шести дняхъ? А потому, что тѣ, которые не въ состояніи понять написаннаго: созда вся обще, не могутъ, если рѣчь не идетъ нѣсколько медленнѣе, доходить, до того, куда она ведетъ ихъ.

Глава XXXIV.

Все создано разомъ и тѣмъ не менѣе въ шесть дней.

Какимъ же образомъ говоримъ мы о повторявшемся шесть разъ чрезъ ангельское познаніе присутствіи того свѣта съ вечера до утра, когда для него достаточно было и однажды имѣть разомъ и день, и вечеръ, и утро: день, когда онъ созерцалъ всю тварь разомъ, какъ разомъ же и сотворена она, въ тѣхъ ея первыхъ и неизмѣнныхъ идеяхъ, сообразно съ коими она создавалась потомъ,—вечеръ, когда онъ познавалъ тварь въ ея собственной природѣ и, наконецъ, утро, когда отъ этого низшаго познанія онъ восходилъ къ прославленію Творца? Или какимъ образомъ предшествовало въ немъ утро, такъ что онъ въ Словѣ позна-

276

валъ имѣвшее потомъ явиться къ бытію а затѣмъ то же самое познавалъ вечеромъ, какъ скоро ничто не сотворено раньше и позже, будучи все сотворено разомъ?—Напротивъ что разсказывается на протяженіи шести дней, сотворено одно раньше, другое позже, но, съ другой стороны, все создано и разомъ: потому что какъ то Писаніе, которое повѣствуетъ о дѣлахъ Бога на протяженіи шести дней, такъ и то, которое говоритъ, что Богъ все создалъ разомъ, истинно и оба они едино, потому что написаны по внушенію единаго Духа истины.

Но по отношенію къ предметамъ, въ области которыхъ промежутками времени не указывается, что въ нихъ раньше или позже, хотя и можно сказать и то и другое, т. е. и разомъ и прежде или позже, однако намъ легче понять первое, нежели послѣднее. Такъ, когда мы наблюдаемъ восходящее солнце, взоръ нашъ, очевидно, можетъ дойти до него не иначе, какъ протекши все, лежащее между нами и солнцемъ, пространство воздуха и неба; но кто въ состояніи опредѣлить это разстояніе? Во всякомъ случаѣ до воздуха, который простертъ надъ моремъ, зрѣніе или лучъ нашихъ глазъ можетъ дойти не иначе, какъ напередъ проникши до воздуха, простертаго надъ землей отъ того пункта, гдѣ въ такой или иной сторонѣ твердой земли мы находимся, до береговъ моря. Затѣмъ, если по той же линіи нашего зрѣнія за моремъ лежатъ еще земли, то и до того воздуха, который простертъ надъ этими, за моремъ лежащими, землями взоръ нашъ можетъ проникнуть не иначе, какъ пробѣжавъ напередъ пространство воздуха, простертаго надъ моремъ. Допустимъ, что за этими по ту сторону моря лежащими, землями нѣтъ уже ничего, кромѣ океана: неужели нашъ взоръ можетъ проникнуть и въ простертый надъ океаномъ воздухъ иначе, а не пробѣжавъ сначала части воздуха, простертаго надъ землей по эту сторону океана? Величина океана, какъ говорятъ, безмѣрна, но какова бы она ни была, лучи нашихъ глазъ необходимо должны сначала проникнуть тотъ воздухъ, который простертъ надъ океаномъ, а потомъ—воздухъ, простер-

277

тый по другую его сторону, и тогда, наконецъ, они достигнутъ уже до солнца, которое мы наблюдаемъ. Неужели весь этотъ путь наше зрѣніе проходитъ не разомъ, въ одно мгновеніе, хотя мы въ этомъ случаѣ и употребили нѣсколько разъ выраженіе раньше и послѣ. Въ самомъ дѣлѣ, если бы, закрывъ глаза, мы поставили свое лицо противъ солнца, съ цѣлію посмотрѣть на него, и потомъ сейчасъ глаза открыли, не подумаемъ-ли мы скорѣе такъ, что застали уже свое зрѣніе тамъ, нежели такъ, что провели его туда; такъ что самые глаза наши, повидимому, открылись не раньше, чѣмъ зрѣніе наше достигло солнца, къ которому было направлено? А этотъ, выходящій изъ нашихъ глазъ и столь отдаленнаго предмета достигающій съ такою скоростью, что ея нельзя опредѣлить и съ чѣмъ-нибудь сравнить, лучъ—лучъ тѣлеснаго свѣта. Онъ же проходитъ и всѣ вышеупомянутыя безмѣрныя пространства разомъ и въ одно мгновеніе, хотя несомнѣнно, что проходитъ ихъ, одни прежде, другія послѣ.

Апостолъ, желая выразить скорость нашего воскресенія, сказалъ справедливо, что оно будетъ во мгновеніе ока (1 Кор. XV, 52). Ибо въ движеніяхъ или мгновеніяхъ тѣлесныхъ вещей нельзя указать ничего болѣе скораго. Но если зрѣніе тѣлесныхъ глазъ обладаетъ такою быстротою, то какою же быстротою, обладаетъ зрѣніе ума человѣческаго, а тѣмъ болѣе ангельскаго? А что же сказать о быстротѣ Премудрости самого всевышняго Бога, которая проницаетъ сквозѣ всяческая ради своея чистоты… и ничтоже осквернено на ню нападаетъ (Прем. VII, 24. 25)? Отсюда, въ томъ, чтò сотворено разомъ, никто не можетъ видѣть, чтó должно было явиться прежде, а что послѣ, иначе какъ въ той Премудрости, которою все создано въ порядкѣ, разомъ.

Глава XXXV.

Заключеніе о дняхъ Бытія.

Итакъ, первоначально сотворенный Богомъ день, если онъ—ангельская тварь, т. е. тварь пренебесныхъ Ангеловъ и

278

Силъ, присутствовалъ при всѣхъ дѣлахъ Божіихъ, а присутствовалъ онъ при нихъ своимъ знаніемъ, какимъ онъ познавалъ, съ одной стороны, напередъ въ Словѣ Бога то, что должно было создаваться, съ другой—въ самой, потомъ, твари уже сотворенное,—познавалъ не въ порядкѣ промежутковъ времени, а имѣя въ связи тварей одно раньше, другое позже, въ дѣйствіи же Творца все—разомъ. Ибо что Богъ намѣренъ былъ сотворить, Онъ сотворилъ такъ, что не временнымъ образомъ создавалъ временное, а созданное Имъ начало проходитъ времена. Поэтому нынѣшніе семь дней, которые производитъ своимъ кругообращеніемъ свѣтъ небеснаго тѣла, сообразно съ этою своего рода тѣнью [своего] значенія, понуждаетъ насъ искать тѣхъ дней, когда сотворенный духовный свѣтъ могъ присутствовать при всѣхъ дѣлахъ Божіихъ согласно совершенству шестеричнаго числа. Отсюда, седьмой день покоя Божія утро имѣлъ, а вечера не имѣлъ. Это значитъ и то, что Богъ почилъ въ седьмой день, какъ бы нуждаясь въ этомъ днѣ для Своего покоя, а то, что Онъ почилъ отъ всѣхъ, какія сотворилъ, дѣлъ Своихъ и, конечно, не въ чемъ-либо иномъ, какъ въ самомъ Себѣ не сотворенномъ, предъ очами Своихъ Ангеловъ, т. е. такъ, что ангельская Его тварь, которая присутствовала, какъ бы день съ вечеромъ, при всѣхъ дѣлахъ Его, познавая ихъ въ Немъ и въ нихъ самихъ, послѣ этихъ добрыхъ зѣло дѣлъ Его ничего уже больше не познавала, кромѣ самого Его, почившаго въ самомъ Себѣ отъ всѣхъ дѣлъ и ни въ одномъ изъ нихъ не нуждающагося, чтобы быть болѣе блаженнымъ.

Творенія

Блаженнаго Августина

Епископа Иппонійскаго.

Часть 8.

Кіевъ.

Типографія Г. Т. Корчакъ-Новицкаго, Михайловская ул., д. № 4.

1895.

Изъ журнала „Труды Кіевской духовной Академіи“ за
1893—95 гг.

Блаженнаго Августина,

епископа Иппонійскаго

О книгѣ Бытія, буквально

Книга 5.

Отъ словъ 2 главы Бытія: Сія книга бытія небесе и земли и проч. до словъ: Источникъ же исхождаше изъ земли и проч. включительно.

Глава I.

О томъ, что шесть или семь дней Бытія можно считать повтореніемъ одного дня.

Сія книга бытія небесе и земли, егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю, и всякій злакъ селный, прежде даже быти на земли, и всякую траву селную, прежде даже прозябнути: не бо одожди Богъ на землю, и человѣкъ не бяше дѣлати ю. Источникъ же исхождаше изъ земли и орошаше все лице земли (Быт. II, 4—6).—Безъ сомнѣнія, теперь получаетъ большую устойчивость то мнѣніе, что Богъ сотворилъ только одинъ день и что тѣ шесть или семь дней можно считать повтореніемъ одного этого дня; такъ какъ священное Писаніе говоритъ теперь яснѣе, подводя нѣкоторымъ образомъ итогъ всему сказанному съ начала до настоящаго мѣста и заканчивая: Сія книга бытія

или сотворенія небесе и земли, егда бысть день. Никто, въ самомъ дѣлѣ, не скажетъ, что небо и земля въ настоящемъ случаѣ поставлены въ томъ же смыслѣ, какъ было сказано о нихъ прежде, чѣмъ сдѣлано указаніе на сотворенный день, т. е. въ словахъ: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю (Быт. I, 1). Ибо если эти послѣднія слова понимать такъ, что Богъ сотворилъ нѣчто безъ дня, т. е. раньше, чѣмъ явился день, то въ какомъ именно смыслѣ они могутъ быть принимаемы, объ этомъ я, чтó считалъ нужнымъ сказать, сказалъ къ своемъ мѣстѣ, не отнимая ни у кого возможности понимать ихъ лучше. Теперь же [бытописатель] говоритъ: Сія книга бытія небесе и земли, егда бысть день достаточно, мнѣ кажется, показывая, что о небѣ и землѣ онъ упоминаетъ здѣсь не въ томъ смыслѣ, какъ въ началѣ, до появленія дня, когда тьма еще была надъ бездною, а въ томъ, какъ сотворены небо и земля, когда явился уже день, т. е. по образованіи и разграниченіи частей и классовъ вещей, изъ коихъ составилась вселенная и получила тотъ свой видъ, который называется міромъ.

Такимъ образомъ, въ настоящемъ случаѣ разумѣются то небо, которое Богъ, сотворивъ, назвалъ твердью, со всѣмъ, что на немъ находится, и та земля, которая вмѣстѣ съ бездною заняла низшее мѣсто, со всѣмъ, чтó на ней находится. Въ самомъ дѣлѣ, [бытописатель] присовокупляетъ дальше: сотвори Богъ небо и землю, чтобы названіемъ неба и земли прежде упоминанія о появившемся днѣ и прежде этого вторичнаго упоминанія [того же названія] устранить предположеніе, что теперь онъ называетъ небо и землю въ томъ же смыслѣ, какъ и въ началѣ, т. е. раньше, чѣмъ сотворенъ былъ день. Ибо слова свои онъ ставитъ въ такомъ контекстѣ: Сія книга бытія небесе и земли, егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю; такъ что, если бы кто захотѣлъ первую половину ихъ: Сія книга бытія небесе и земли понимать такъ, какъ и изреченіе: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю,

т. е. раньше, чѣмъ сотворенъ день, на томъ основаніи, что и въ нихъ сначала упоминаются небо и земля, а потомъ—появившійся день, тотъ долженъ исправить [свое пониманіе] сообразно съ словами второй ихъ половины, такъ какъ и послѣ упоминанія о явившемся днѣ названіе неба и земли повторяется снова.

Впрочемъ, уже и выраженіе егда, а также прибавленіе: бысть день всякому придирчивому [человѣку] показываетъ, что иное пониманіе и невозможно. Ибо если бы сказано было такъ: „сія книга бытія небесе и земли… бысть день, сотвори Богъ небо и землю“, то кто-нибудь могъ бы еще подумать, что въ выраженіи: книга небесе и земли небо и земля названы такъ же, какъ и въ началѣ, до сотворенія дня; затѣмъ, выраженіе бысть день прибавлено подобно тому, какъ и тамъ потомъ сказано, что Богъ сотворилъ день, почему вслѣдъ за тѣмъ сказано: сотвори Богъ небо и землю въ томъ уже смыслѣ, какъ явились они послѣ сотвореннаго дня. Но такъ какъ [бытописатель] вставляетъ выраженіе: егда бысть день, которое надобно относить или къ словамъ предыдущимъ, такъ чтобы выходило одно изреченіе: Сія книга бытія небесе и земли, егда бысть день или къ словамъ послѣдующимъ, чтобы опять получалось одно цѣлостное изреченіе: егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю, то упоминаемыя въ этомъ случаѣ небо и землю, безъ сомнѣнія, необходимо понимать такъ, какъ явились они съ появленіемъ уже дня. Наконецъ, послѣ словъ: сотвори Богъ небо и землю прибавлено: и всякій злакъ селный, что, какъ извѣстно, произведено въ третій день. Изъ всего сказаннаго яснѣе становится, что Богъ сотворилъ одинъ только день, отъ повторенія котораго явились второй, третій и остальные до седьмаго дня включительно.

Глава II.

Почему прибавленъ полевой злакъ.

Но такъ какъ подъ именемъ неба и земли въ настоящемъ мѣстѣ [бытописатель], по принятому въ Писаніи словоупотребленію, хотѣлъ обозначить все вообще твореніе, то можно спросить, почему сдѣлано прибавленіе: и всякій злакъ селньный?—Мнѣ думается, что прибавленіе это сдѣлано имъ для того, чтобы яснѣе показать, какой именно день имѣетъ онъ въ виду, когда говоритъ: егда бысть день. Легко подумать, что [въ настоящемъ случаѣ] имѣется въ виду день того тѣлеснаго свѣта, отъ обращенія котораго происходитъ смѣна дневнаго и ночнаго времени. Но, принимая себѣ порядокъ творенія природъ и находя полевой злакъ сотвореннымъ въ третій день, прежде чѣмъ появилось солнце, присутствіе котораго производитъ обыкновенный ежедневный день, мы, въ виду изреченія: егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю и всякій злакъ селный, убѣждаемся, что въ настоящемъ случаѣ рѣчь идетъ о днѣ, подъ которымъ мы должны разумѣть день или тѣлесный, [происходившій] отъ неизвѣстнаго намъ свѣта, или духовный, [имѣвшій мѣсто] въ обществѣ ангельскаго союза, но во всякомъ случаѣ не такой, какой извѣстенъ намъ теперь.

Глава III.

Порядокъ повѣствованія даетъ намъ понять, что все сотворено разомъ.

Не лишне обратить вниманіе и на то, что хотя [бытописатель] и могъ сказать: „сія книга бытія небесе и земли, егда… сотвори Богъ небо и землю“, такъ чтобы подъ небомъ и землей мы разумѣли все, чтò въ нихъ находится, какъ божественное Писаніе и имѣетъ обычай выражаться,

обозначая весьма часто именемъ неба и земли, съ прибавленіемъ иногда моря, вообще все твореніе, а иногда прибавляя еще выраженіе: и вся яже въ нихъ (Псал. 105, 6), подъ чѣмъ мы можемъ разумѣть и день или первоначально сотворенный, или же тотъ, который явился съ сотвореніемъ солнца; но онъ выразился не такъ, а вставилъ день, говоря: егда, бысть день. Не выразился онъ и такъ: „вотъ происхожденіе дня, неба и земли“, какъ бы [слѣдуя] тому порядку, въ какомъ разсказывается о совершившихся дѣлахъ. И не такъ: „вотъ происхожденіе неба и земли, когда появились день, небо и земля, когда сотворилъ Богъ небо, землю и всякій полевой злакъ“; наконецъ, и не такъ: „вотъ происхожденіе неба и земли, когда Богъ сотворилъ день, небо и землю и всякій полевой злакъ“, хотя свойство языка требовало скорѣе именно такого способа выраженія. А говоритъ такъ: Сія книга бытія небесе и земли, егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю, какъ бы давая понять, что Богъ сотворилъ небо и землю и всякій полевой злакъ, когда появился день.

Но предыдущее повѣствованіе [[Т. е. повѣствованіе, представляемое 1 главою Бытія.]] указываетъ день, первоначально сотворенный, и принимаетъ его за первый день, а за нимъ ставить второй день, въ который сотворена твердь, и третій, въ который разграничены виды земли и моря и земля произвела деревья и травы. Развѣ, можетъ быть, повѣствованіе это, какъ мы старались показать въ предыдущей книгѣ, имѣетъ то значеніе, что Богъ сотворилъ все разомъ; такъ какъ хотя тамъ и разсказывалось о совершеніи всего сотвореннаго въ порядкѣ шести дней, но теперь подъ именемъ неба и земли, съ прибавленіемъ къ нимъ еще рода кустарниковъ, сводится все къ одному дню? Поэтому именно я и сказалъ выше, что если бы читатель понялъ день въ смыслѣ нынѣшняго дня, онъ долженъ исправить свое пони-

маніе, когда припомнитъ себѣ, что Богъ повелѣлъ землѣ произвести злакъ сельный раньше солнечнаго дня. Такимъ образомъ, свидѣтельство о томъ, что Богъ сотворилъ все разомъ, открывается уже не изъ другой книги священнаго Писанія (Еккл. VIII, 1), а убѣждаетъ насъ въ этомъ свидѣтельство ближайшее, находящееся на слѣдующей же страницѣ, въ словахъ: егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю, и всякій злакъ селный. Отсюда, принимай этотъ [одинъ] день за семь разъ повторенный, отъ чего и явились семь дней, и, слыша, что все сотворено тогда, когда явился день, понимай, если можешь, это шестикратное или семикратное повтореніе такъ, что оно происходило помимо промежутковъ и разстояній времени, а если еще не можешь, предоставь такое разумѣніе могущимъ, самъ же преуспѣвай въ Писаніи, которое не оставляетъ тебя въ твоей слабости, а съ материнскою предупредительностью замедляетъ для тебя шаги свои, и говоритъ подобнымъ языкомъ для того, чтобы гордыхъ пристыдить высотою, внимательныхъ устрашить глубиною, взрослыхъ питать истиной, а малыхъ—лаской.

Глава IV.

Почему сказано, что явилась трава, которая еще не росла.

А что значатъ слѣдующія за тѣмъ слова, ибо рѣчь [бытописателя] имѣетъ такую связь: егда бысть день,… сотвори Богъ небо и землю, и всякій злакъ селный, прежде даже быти на земли, и всякую траву селную, прежде даже прозябнути (Быт. II, 4)? Что это значитъ? Не заслуживаетъ-ли изслѣдованія вопросъ, гдѣ Богъ сотворилъ [злакъ сельный и траву] прежде, чѣмъ они явились и выросли на землѣ? Ибо кто не подумаетъ скорѣе такъ, что Богъ сотворилъ ихъ тогда, когда они уже выросли, а не раньше, чѣмъ вышли изъ земли, если только это божественное слово не убѣждаетъ его, что Богъ сотворилъ ихъ раньше, чѣмъ они

вышли [изъ земли], такъ что благочестиво вѣрующій Писанію, хотя и не можетъ указать, гдѣ они были сотворены, однако вѣритъ, что они сотворены раньше, чѣмъвышли [изъ земли], не вѣрующій же, конечно, не повѣритъ.

Итакъ, что же сказать намъ? Развѣ то, что все, прежде чѣмъ оно явилось на землѣ, сотворено, какъ думали нѣкоторые, въ самомъ Словѣ Бога? Но если оно сотворено такимъ образомъ, то сотворено уже не тогда, когда явился день, а раньше появленія дня; между тѣмъ, Писаніе ясно говоритъ: егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю, и всякій злакъ селный, прежде даже быти на земли, и всякую траву селную, прежде даже прозябнути. А если [все это сотворено] егда бысть день, значитъ не раньше появленія дня, а слѣдовательно и не въ Словѣ, которое совѣчно Отцу раньше, чѣмъ явился день, раньше чѣмъ явилось что-нибудь, а тогда, когда явился уже день. Ибо то, что существуетъ въ Словѣ Бога раньше всякой твари, конечно, не сотворено, а [злакъ и трава] сотворены тогда, когда явился день, какъ показываютъ это слова Писанія; но, впрочемъ, раньше чѣмъ явились и произошли на землѣ, какъ это говорится о полевыхъ злакахъ и травѣ.

Гдѣ же [сотворены]? Не въ самой-ли землѣ причинно (causaliter), и идеально (rationaliter), подобно тому, какъ все заключается уже въ сѣменахъ, прежде чѣмъ они въ числовые сроки (per numeros temporum) раскрываютъ и вынаруживаютъ свои зародыши и виды? Но тѣ сѣмена, которыя мы видимъ теперь, существуютъ уже на землѣ, уже выросли; а не были-ли они [раньше] не на землѣ, но внутри земли, а потому и сотворены раньше, чѣмъ вышли изъ земли, потому что изъ земли они вышли уже тогда, когда сѣмена пустили ростки и пробились наружу, что, какъ мы это видимъ, совершается въ свойственные каждому роду сроки времени? А сотворены сѣмена не тогда-ли, когда явился день, и не заключались-ли въ нихъ полевой злакъ и поле

вая трава не въ томъ своемъ видѣ, въ которомъ существуютъ они на землѣ уже вышедши изъ нея, а по той своей силѣ, по которой они существуютъ въ идеяхъ (rationes) сѣмянъ? Въ такомъ случаѣ, значитъ, сѣмена произвела первоначально земля? Но Писаніе передаетъ намъ не такъ, когда говоритъ: и изнесе земля быліе травное, сѣющее сѣмя по роду и по подобію, и древо плодовитое, творящее плодъ, емуже сѣмя его въ немъ по роду на земли. Изъ этихъ словъ явствуетъ, что сѣмена произошли изъ травъ и деревьевъ, травы же и деревья [произошли] не изъ сѣмянъ, а изъ земли; да и слова самого Бога имѣютъ тотъ же смыслъ. Ибо Онъ не говоритъ: „да произрастятъ въ землѣ сѣмена быліе травное, и древо плодовитое“, но: да прораститъ земля быліе травное, сѣющее сѣмя, указывая тѣмъ, что сѣмя [явилось] изъ травы, а не трава изъ сѣмени. И бысть тако, и изведе земля, т. е. сначала явилось такъ въ познаніи того дня, а потомъ уже произвела все это земля, такъ что оно произошло и въ самой той твари, которая была создана.

Но какимъ образомъ [травы и деревья сотворены] раньше, чѣмъ они явились и произошли изъ земли, какъ будто иное было для нихъ—явиться вмѣстѣ съ небомъ и землей, когда явился и тотъ необыкновенный и неизвѣстный для насъ день, который сотворенъ былъ Богомъ первоначально, и иное—выдти изъ земли, что могло случиться только въ тѣ дни, которые происходятъ вслѣдствіе обращенія солнца, въ опредѣленные каждому роду промежутки времени? А если такъ и если день тотъ есть общество и союзъ пренебесныхъ Ангеловъ и Силъ, то тварь Божія, безъ сомнѣнія, извѣстна имъ гораздо иначе, нежели намъ: не говоря уже о томъ, что Ангелы знаютъ ее въ Словѣ Бога, которымъ сотворено все, они и въ самой себѣ знаютъ ее гораздо иначе, нежели мы. Ибо имъ она извѣстна, какъ выразился бы я, первоначально или въ самомъ происхожденіи (originaliter), въ томъ видѣ, какъ впервые создалъ ее Богъ и послѣ этого созданія почилъ отъ

дѣлъ Своихъ, переставъ творить что-либо больше, а намъ—такъ, какъ управляются Имъ раньше сотворенныя вещи, въ порядкѣ уже временъ, согласно съ которымъ Богъ дѣйствуетъ и доселѣ, закончивъ твореніе вещей по шестеричному совершенству.

Такимъ образомъ, земля произвела тогда траву и деревья причинно (causaliter), т. е. получила производительную силу. Ибо въ ней произведено было какъ бы въ своихъ, такъ сказать, корняхъ все временное, что долженствовало явиться во времени. Рай на востокѣ Богъ, безъ сомнѣнія, насадилъ уже послѣ, и произрастилъ въ немъ всякое дерево пріятное на видъ и хорошее для пищи, однако нельзя сказать, что Онъ прибавилъ теперь къ творенію что-нибудь такое, чего не сотворилъ раньше и чтó захотѣлъ прибавить послѣ къ тому совершенству, по которому въ шестой день нашелъ все добро зѣло но такъ какъ всѣ природы кустарниковъ и деревьевъ произведены были въ первомъ твореніи, отъ котораго Богъ почилъ, приводя потомъ въ движеніе и управляя въ теченіе временъ всѣмъ, чтó сотворилъ и отъ сотворенія чего почилъ, то тогда Онъ насадилъ не только рай, но и все то, чтò рождается теперь. Ибо кто другой творитъ все это и нынѣ, какъ не Тотъ, кто доселѣ дѣлаетъ? Но теперь Онъ творитъ изъ того, чтò уже существуетъ; тогда же еще ничего не было и все сотворено въ то время, когда явился день, который не существовалъ и самъ, т. е. духовная или разумная тварь.

Глава V.

Порядокъ творенія вещей в теченіе шести дней не по промежуткамъ времени, а по связи причинъ.

Итакъ, сотворенныя вещи начали проходить время своими движеніями; отсюда, напрасно искать времени раньше твари: какъ будто можно находить время раньше времени?

Ибо если бы не было никакого движенія духовной-ли или тѣлесной твари, благодаря которому будущее чрезъ настоящее слѣдуетъ за прошедшимъ, то не было бы никакого и времени. А само собою понятно, что тварь не могла двигаться, когда ея еще не было. Отсюда, скорѣе время началось отъ твари, чѣмъ—тварь отъ времени, а то и другая—отъ Бога. Ибо изъ Того, и Тѣмъ и въ Немъ всяческая (Рим. XI, 36). Сказанное нами, что время началось отъ твари, не слѣдуетъ понимать такъ, будто само время не тварь, разъ твари принадлежитъ движеніе отъ одного къ другому, а вещи, въ свою очередь, слѣдуютъ одна за другою по распоряженію Бога, управляющаго всѣмъ, что сотворено Имъ. Вотъ почему, обращаясь своею мыслью къ первому творенію, отъ котораго Богъ почилъ въ седьмой день, мы должны представлять себѣ тѣ дни не какъ нынѣшніе солнечные дни, а самое [творческое] дѣйствіе—не въ томъ смыслѣ, какъ дѣйствуетъ Богъ теперь, во времени, а въ томъ, какъ дѣйствовалъ Онъ въ тотъ моментъ, съ котораго началось время, какъ сотворилъ Онъ все разомъ, сообщивъ ему и самый порядокъ въ смыслѣ не промежутковъ времени, а связи причинъ, такъ чтобы все, сотворенное Имъ разомъ, совершалось и втеченіе шестеричнаго числа того дня.

Такимъ образомъ, безóбразная, но способная къ образованію матерія сотворена не во временномъ, а причинномъ порядкѣ,—та духовная и тѣлесная матерія, изъ которой сотворено все, что надлежало сотворить, хотя сама она не существовала раньше, чѣмъ основоположена,—основоположена не кѣмъ инымъ, какъ высочайшимъ и истиннымъ Богомъ, отъ котораго произошло все. Эта матерія называется или именемъ неба и земли, которыя сотворены Богомъ въ началѣ, раньше первоначально созданнаго дня (а названа она такъ потому, что изъ нея сотворены небо и земля), или именемъ невидимой и неустроенной земли и темной бездны, какъ нами уже сказано объ этомъ въ первой книгѣ.

Въ ряду же того, чтó произошло изъ этой безформенной матеріи и яснѣе называется сотвореннымъ, или совершоннымъ, или созданнымъ, прежде всего сотворенъ день. Ибо надобно было, чтобы первенство получила та природа, которая могла бы познавать тварь чрезъ Творца, а не Творца чрезъ тварь. Во-вторыхъ—твердь, съ которой начинается матеріальный міръ. Въ-третьихъ—виды моря и земли, и въ землѣ въ возможности (какъ сказано)—природа деревьевъ и травъ. Ибо такъ именно земля по слову Божію произвела ихъ прежде, чѣмъ они вышли изъ нея, принявъ на себя всѣ ихъ числа, которыя она в теченіе времени приводитъ въ движеніе по роду ихъ. Затѣмъ, послѣ того, какъ создано было это, такъ сказать, вещественное обиталище, въ четвертый день сотворены свѣтила и звѣзды, чтобы высшая часть міра раньше украсилась такими видимыми предметами, которые внутри міра обладаютъ движеніемъ. Въ-пятыхъ природа водъ произвела, по слову Божію, своихъ обитателей, т. е. всѣхъ плавающихъ и летающихъ (такъ какъ природа водъ родственна съ небомъ и воздухомъ), и опять—въ возможности, т. е въ тѣхъ числахъ, которыя въ соотвѣтственное время приводятся въ движеніе. Въ-шестыхъ [произведены] какъ бы изъ послѣдняго элемента міра и тоже опять въ возможности земныя животныя, числа которыхъ въ свое время приводятся видимымъ образомъ въ движеніе.

Этотъ-то рядъ упорядочиваемой твари и познаетъ тотъ день и, нѣкоторымъ образомъ присутствуя при ней этимъ познаніемъ шесть разъ, далъ мѣсто какъ бы шести днямъ (хотя это былъ одинъ день), познавая ее первоначально въ Творцѣ, а потомъ постепенно въ твари, и не оставаясь въ ней, а отъ позднѣйшаго познанія ея возвращаясь къ любви къ Богу, полагалъ въ ней вечеръ, утро и полдень, въ смыслѣ не моментовъ времени, а порядка создаваемыхъ вещей. Наконецъ, представляя познаніе покоя, которымъ Творецъ почилъ отъ

всѣхъ дѣлъ Своихъ,—познаніе, въ коемъ уже нѣтъ вечера, онъ удостоенъ за это благословенія и освященія. Отсюда и самое седьмеричное число нѣкоторымъ образомъ посвящено Духу Святому—мысль, которая одобряется Писаніемъ и извѣстна Церкви.

Таково происхожденіе неба и земли, потому что въ началѣ Богъ сотворилъ небо и землю по нѣкоторой, какъ назвалъ бы я, способной къ образованію матеріи, которая по слову Его должна была получить образованіе, предшествуя своему образованію не временемъ, а порядкомъ. И вотъ когда она начала получать образованіе, прежде всего явился день, а когда явился день, Богъ сотворилъ небо и землю и всякій полевой злакъ, прежде чѣмъ явился онъ на землѣ, и всякую полевую траву, прежде чѣмъ она выросла изъ земли, въ томъ уже смыслѣ, какъ мы объяснили, или, можетъ быть, можно было объяснить какимъ-нибудь другимъ, болѣе соотвѣтствующимъ, образомъ.

Глава VI.

О 5 стихѣ 2 главы Бытія, гдѣ читается: не бо одожди и проч. Не понятно-ли и отсюда, что все сотворено разомъ.

А къ чему относятся и что означаютъ слѣдующія за тѣмъ слова: не бо одожди Богъ на землю и человѣкъ не бяше дѣлати ю, не легко доискаться. [Выходитъ] какъ будто, что Богъ сотворилъ траву полевую прежде, чѣмъ она выросла изъ земли, потому, что не было дождя на землѣ, ибо если бы Онъ сотворилъ ее послѣ дождя, то казалось бы, что она скорѣе выросла благодаря дождю, чѣмъ сотворена Богомъ. Но что же и изъ выростающаго послѣ дождя происходитъ отъ чего либо другаго, какъ не отъ Бога?—А почему не было человѣка, который бы воздѣлывалъ землю? Не сотворилъ-ли Богъ человѣка еще въ шестой день, а въ седьмой почилъ отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ? Развѣ, можетъ быть,

[бытописатель] говоритъ теперь объ этомъ въ видѣ краткаго повторенія, такъ какъ въ то время, когда Богъ сотворилъ всякій полевой злакъ и траву, дѣйствительно не было еще на землѣ ни дождя, ни человѣка. Ибо злакъ и траву Онъ сотворилъ въ третій день, а человѣка въ шестой. Но когда Богъ сотворилъ всякій полевой злакъ и всякую полевую траву, прежде чѣмъ они выросли на землѣ, то не было не только человѣка, который бы обработывалъ землю, но не было даже на землѣ и самой травы, которая сотворена раньше, чѣмъ произросла. Развѣ, можетъ быть, въ третій день Богъ сотворилъ [траву и злакъ] потому, что не было еще человѣка, который бы произвелъ ихъ путемъ обработыванія земли? А будто очень многія дерева и роды травъ не рождаются безъ всякаго старанія человѣка?

Развѣ не сказано-ли такъ по обѣимъ этимъ причинамъ, т. е. съ одной стороны потому, что еще не было дождя на землѣ, а съ другой потому, что не было и человѣка, который бы воздѣлывалъ землю? Ибо гдѣ нѣтъ труда человѣка, тамъ [злакъ и трава] рождаются благодаря дождю. Съ другой стороны, есть и такіе изъ нихъ, которые не рождаются отъ дождя, если при этомъ не прилагается и старанія со стороны человѣка. Въ настоящее время, поэтому, необходимы оба эти [условія], чтобы рождалось все; тогда же они оба отсутствовали, почему Богъ и сотворилъ [траву и злакъ] силою Своего Слова, помимо дождя и труда человѣка. Онъ же производитъ ихъ и нынѣ, но при посредствѣ дождя и рукъ человѣка: тѣмже ни насаждаяй есть что, ни напаяй, но возращаяй Богъ (1 Кор. II, 7).

Что же значитъ прибавленіе: Источникъ же исхождаше изъ земли и орошаше все лице земли (Быт. II, 6)? Ибо источникъ, изливавшійся съ такимъ изобиліемъ, какъ Нилъ въ Египтѣ, могъ бы служить для всей земли вмѣсто дождя. Зачѣмъ же нужно было говорить, что Богъ произвелъ тѣ растенія раньше дождя, когда источникъ, орошающій землю,

могъ оказать столько же помощи, сколько и дождь? Пусть что-нибудь меньшее, можетъ быть—меньшіе [злаки и травы], но все же могли рождаться. Развѣ и здѣсь, по своему обыкновенію, Писаніе говоритъ какъ бы языкомъ слабымъ для слабыхъ, дѣлая въ тоже время указаніе на нѣчто такое, что долженъ разумѣть, кто можетъ? Именно, какъ нѣсколько выше упомянутымъ днемъ оно обозначило, что Богъ сотворилъ одинъ день и что небо и землю Онъ создалъ тогда, когда явился день, дабы мы, по мѣрѣ возможности, поняли, что Богъ создалъ все разомъ, хотя сдѣланное раньше исчисленіе дней, по видимому, указываетъ на промежутки времени; такъ точно, сказавъ, что вмѣстѣ съ небомъ и землей Богъ сотворилъ всякій полевой злакъ, прежде чѣмъ онъ явился на землѣ, и всякую полевую траву, прежде чѣмъ она выросла, оно прибавляетъ: не бо одожди Богъ на землю и человѣкъ не бяше дѣлати ю, какъ бы такъ говоря: „все это Богъ сотворилъ не такъ, какъ дѣлаетъ теперь, когда бываетъ дождь и когда дѣйствуетъ человѣкъ“. Все это теперь происходитъ въ теченіе времени, котораго тогда еще не было, когда Онъ сотворилъ все разомъ, съ чего началось и самое время.

Глава VII.

Объ источникѣ, который орошалъ землю.—Сѣмена вещей.

Что касается словъ: Источникъ же исхождаше изъ земли и орошаше все лице земли, то въ нихъ, думаю, указывается на то, что, на протяженіи временъ, происходитъ уже изъ того перваго творенія, когда было все создано разомъ. И [бытописатель] правильно начинаетъ съ той стихіи, изъ которой рождаются всѣ роды какъ животныхъ, такъ травъ и деревьевъ, проходя при этомъ назначенные имъ числовые сроки. Ибо всѣ основаныя начала (primordia) сѣмянъ, изъ коихъ рождаются какъ животное, такъ и растенія, влажны и развиваются изъ влаги. А этимъ началамъ, въ

свою очередь, присущи весьма сильныя (efficacissimi) числа, заключающія въ себѣ потенціи, полученныя ими отъ тѣхъ совершонныхъ Богомъ дѣлъ, отъ которыхъ Онъ почилъ въ седьмой день.

Но стоитъ спросить, что это за источникъ, который могъ орошать лицо всей земли? Если онъ существовалъ, но изчезъ или высохъ, то спрашивается, какая тому причина? Въ настоящее время мы не видимъ такого источника, которымъ бы орошалось лицо всей земли. Можетъ быть, поэтому, что грѣхъ людей повлекъ за собою и такое наказаніе, что съ ограниченіемъ прежняго изобилія этого источника, превратилось и прежнее плодородіе земли, чтобы чрезъ то увеличился трудъ ея обитателей. Хотя Писаніе не говоритъ объ этомъ нигдѣ, но человѣческая догадка могла бы утверждать такую мысль, если бы тутъ не встрѣчалось возраженіе, что грѣхъ людей, въ наказаніе за который наложенъ на нихъ трудъ, открылся послѣ утѣхъ рая; въ раю же былъ свой великій источникъ, отъ котораго, какъ повѣствуется, текутъ четыре большихъ и извѣстныхъ народамъ рѣки (о немъ въ своемъ мѣстѣ мы скажемъ подробнѣе). Гдѣ же былъ этотъ источникъ или эти рѣки, когда тотъ величайшій [источникъ] одинъ исходилъ изъ земли и орошалъ все лицо земли? Само собою понятно, что не Геонъ же, называемый Ниломъ и представляющій собою одну изъ этихъ четырехъ рѣкъ, орошалъ Египетъ въ то время, когда источникъ выходилъ изъ земли и напоялъ не только Египетъ, но и все лицо земли.

Развѣ, можетъ быть, надобно думать такъ, что Богу было угодно орошать всю землю сначала однимъ величайшимъ источникомъ, чтобы первоначально сотворенныя Имъ на ней созданія рождались потомъ при помощи влаги, чрезъ временные промежутки, сообразно съ различіемъ своихъ родовъ и различнымъ числомъ дней; затѣмъ, насадивъ рай, Онъ ограничилъ этотъ источникъ и наполнилъ землю уже многими источниками, какъ это видимъ мы теперь, райскій же одинъ источникъ раздѣлилъ на четыре великихъ рѣки; такъ что

какъ остальная земля, наполненная родами своихъ тварей, приводившими въ дѣйствіе соотвѣтственныя числа своихъ сроковъ, имѣла свои источники и рѣки, такъ въ свою очередь и рай, насажденный на болѣе высокомъ мѣстѣ, изливалъ изъ русла своего источника четыре тѣ рѣки? или же сначала Онъ орошалъ всю землю изъ одного райскаго, гораздо болѣе обиловавшаго водою, источника и оплодотворялъ ее для произведенія въ числовые сроки тѣхъ родовъ, которые были сотворены на ней помимо промежутковъ времени; затѣмъ ограничилъ здѣсь чрезмѣрное изліяніе водъ, чтобы онѣ истекали уже по всей землѣ изъ различныхъ началъ источниковъ и рѣкъ; а наконецъ, въ странѣ этого источника, омывавшаго уже не всю землю, а изливавшаго только извѣстныя тѣ четыре рѣки, насадилъ рай, гдѣ и помѣстилъ человѣка, котораго сотворилъ?

Глава VIII.

О томъ, о чемъ Писаніе умалчиваетъ, помогая намъ открывать путемъ догадокъ.

Ибо какъ проходили времена послѣ перваго созданія вещей и какъ происходило управленіе тварями, созданными первоначально и законченными въ шестой день, описано не все, а лишь настолько, насколько считалъ это достаточнымъ Духъ, который былъ присущъ описывавшему то, чтó имѣло значеніе не только для познанія существующихъ вещей, но и для предъизображенія вещей будущихъ. Отсюда, не зная этого, мы должны только догадываться о томъ, что могло быть и что писатель опустилъ, впрочемъ не по незнанію, стараясь только дѣлать эти догадки сообразно съ своимъ состояніемъ, поскольку для насъ это полезно, дабы не подумать, что въ священныхъ Писаніяхъ есть нѣкая несообразность или противорѣчіе, которое оскорбляетъ мнѣніе читателя и, показывая, будто того не могло быть, о чемъ упоминаетъ Писаніе, или отклоняетъ отъ вѣры, или несогласно съ вѣрою.

Глава IX.

Затрудненія касательно источника, орошавшаго всю землю.

Поэтому, если соображенія, высказанныя нами при рѣшеніи вопроса, какимъ образомъ сказанное: Источникъ же исхождаше изъ земли и напаяше все лице земли можетъ быть возможнымъ,—если эти соображенія кому-либо покажутся несостоятельными, тотъ пусть ищетъ другого объясненія, которое бы, однако, не шло въ разрѣзъ съ этимъ истиннымъ Писаніемъ (а оно, безспорно, истинно, хотя бы [такимъ] и не казалось). Ибо если онъ станетъ доказывать, что оно ложно, то или самъ не скажетъ ничего истиннаго о созданіи тварей и управленіи ими, или если скажетъ что-нибудь истинное, будетъ считать Писаніе ложнымъ по непониманію, если напр. станетъ настаивать на мысли, что одинъ какой-либо источникъ не могъ орошать всего лица земли потому, что если онъ не покрывалъ и горъ, то не орошалъ всего лица земли, а если покрывалъ и горы, то былъ, уже не сообщеніемъ землѣ тучности, но наводненіемъ потопа; а если земля тогда была въ такомъ видѣ, то на ней было сплошное море и суши еще не было.

Глава X.

Какъ понимать этотъ, орошавшій всю землю, источникъ.

Такому надобно сказать въ отвѣтъ, что это могло быть временами подобно тому, какъ въ извѣстное время Нилъ разливается по всей равнинѣ Египта, а въ другое входитъ въ свои берега; или, если Нилъ дѣлается полноводнымъ благодаря водамъ и зимнимъ снѣгамъ какой-то невѣдомой и отдаленной части свѣта, то чтó же можно сказать о періодическихъ приливахъ океана, о нѣкоторыхъ морскихъ берегахъ, которые то широко обнажаются отъ волнъ, то снова ими

покрываются? Опускаю при этомъ разсказы объ удивительной періодичности нѣкоторыхъ источниковъ, что они чрезъ извѣстный промежутокъ лѣтъ такъ переполняются водою, что заливаютъ всю страну, въ которой въ другое время едва даютъ, и то изъ глубокихъ колодцевъ, достаточное для питья количество воды. Что же невѣроятнаго, если благодаря періодическимъ, то прибывавшимъ, то убывавшимъ, наводненіямъ изъ одного русла бездны орошалась тогда вся земля? А если эту великую бездну, за исключеніемъ той ея части, которая называется моремъ и видимою массою [воды] съ солеными волнами окружаетъ землю, Писаніе, имѣя въ виду только ту ея часть, которую содержитъ земля въ своихъ сокровенныхъ нѣдрахъ, откуда разными теченіями и жилами берутъ свое начало всѣ источники и рѣки и въ своихъ мѣстахъ выходятъ наружу, называетъ, ради единства природы, источникомъ, а не источниками,—источникомъ, который безчисленными пустотами и трещинами выходилъ изъ земли и подобно расходящимся лучамъ (crinibus) орошалъ все лице земли, не въ видѣ постояннаго моря или озера, а въ томъ видѣ, какъ текутъ воды по русламъ рѣкъ и изгибамъ ручьевъ и выступаютъ изъ нихъ періодическими разливами: то кто же не пойметъ этого, кромѣ развѣ человѣка, одержимаго духомъ противорѣчія? Ибо сказаніе, что орошалось все лице земли, можно понимать и такъ, какъ говоримъ мы о платьѣ, что оно все цвѣтное, хотя бы цвѣтнымъ было не сплошь, а только пятнами; тѣмъ болѣе, что въ то время, при молодости земли, если не вся она, то наибольшая часть ея была, вѣроятно, равниной, отъ чего выходящія наружу воды тѣмъ шире могли распространяться и разливаться.

Поэтому мы прекращаемъ рѣчь о величинѣ или множественности этого источника, который или одно имѣлъ для себя начало, или же однимъ источникомъ, всѣми своими развѣтвленіями выходившимъ изъ земли, названъ ради нѣ-

котораго единства въ сокровенныхъ нѣдрахъ земли, откуда выходятъ на поверхность земли воды всѣхъ большихъ и малыхъ источниковъ; или, наконецъ, чтó вѣроятнѣе, [бытописатель], сказавъ не: „одинъ источникъ выходилъ“, а: источникъ же исхождаше изъ земли, поставилъ единственное число вмѣсто множественнаго, такъ чтобы мы разумѣли многіе источники, орошавшіе каждый свое мѣсто или свою страну на земномъ шарѣ подобно тому какъ мы говоримъ солдатъ, а разумѣемъ многихъ солдатъ, или какъ въ числѣ язвъ, которыми поражены были египтяне, названы саранча и жаба, хотя этой саранчѣ и жабамъ не было числа (Псал. 104, 34).

Глава XI.

О томъ, что первое твореніе совершено безъ промедленія времени; управленіе же [происходитъ] не такъ.

Но посмотримъ еще разъ, можетъ ли быть во всѣхъ отношеніяхъ вѣрнымъ то наше мнѣніе, съ точки зрѣнія коего мы сказали, что Богъ иначе произвелъ всѣ твари въ первомъ Твореніи, отъ котораго почилъ въ седьмой день, и иначе производитъ управленіе ими, по которому доселѣ дѣлаетъ, т. е. тогда—разомъ, безъ всякихъ промежутковъ времени, а теперь—во времени, въ теченіе котораго, капъ мы видимъ, движутся свѣтила съ востока на западъ; температура (coelum) измѣняется съ весны на зиму, растенія (germina) чрезъ извѣстные сроки времени пускаютъ ростки, увеличиваются, зеленѣютъ, засыхаютъ. Равнымъ образомъ и животныя, а также и остальное этого рода временное, зачинаются, развиваются, рождаются и движутся отъ молодости къ старости и смерти въ предѣлахъ установленныхъ для нихъ сроковъ времени. А все это кто другой производитъ, какъ не Богъ, самъ не испытывая никакого движенія, ибо для Него не существуетъ времени? Такимъ образомъ, Писаніе,

проводя между дѣлами, отъ коихъ Богъ почилъ въ седьмой день, и дѣлами, которыя Онъ доселѣ дѣлаетъ, нѣкоторую черту въ своемъ о нихъ повѣствованіи, даетъ понять, что оно покончило съ первыми и начинаетъ разсказъ о послѣднихъ. Предувѣдомленіе объ оконченныхъ [дѣлахъ] дѣлается такъ: Сія книга бытія небесе и земли, егда бысть день, сотвори Господь Богъ небо и землю и всякій злакъ селный, прежде даже не быти на земли и всякую траву селную, прежде даже прозябнути: не бо одожди Господь Богъ на землю и человѣкъ не бяше дѣлати ю. Разсказъ же о послѣднихъ [дѣлахъ] начинается такъ: Источникъ же исхождаше изъ земли и напаяше все лице земли. Все, о чемъ повѣствуется, начиная съ упоминанія объ этомъ источникѣ, производилось уже въ теченіе времени, а не однимъ разомъ.

Глава XII.

Дѣла Божіи подъ троякой точкой зрѣнія.

А такъ какъ иначе существуютъ непреложныя идеи всѣхъ тварей въ Словѣ Бога, иначе—дѣла, отъ коихъ Богъ почилъ въ седьмой день, и иначе—тѣ дѣла, которыя Онъ съ того времени доселѣ дѣлаетъ, то поставленное мною въ ряду этихъ трехъ на послѣднемъ мѣстѣ извѣстно намъ такъ или иначе при помощи тѣлесныхъ чувствъ и изъ опыта (cousvetudo) настоящей жизни. Первыя же два, недоступныя для нашихъ чувствъ и обыкновеннаго человѣческаго мышленія, должны быть сначала предметомъ вѣры на основаніи божественнаго авторитета, а затѣмъ познаваемы изъ того, что намъ такъ или иначе извѣстно, насколько каждый, въ мѣру своей способности, свыше вспомоществуемый внутренними и вѣчными идеями, болѣе или менѣе можетъ познавать ихъ.

Глава XIII.

Все, раньше чѣмъ сотворено, было въ Премудрости Божіей.

О первыхъ божественныхъ, непреложныхъ и вѣчныхъ идеяхъ, по той причинѣ, что Премудрость Божія, чрезъ которую все сотворено, знала все это раньше, чѣмъ оно сотворено, Писаніе свидѣтельствуетъ такъ: Въ началѣ бѣ Слово и Слово бѣ къ Богу и Богъ бѣ Слово. Сей бѣ искони къ Богу. Вся Тѣмъ быша и безъ Него ничтоже бысть (Іоан. I, 1). Кто же будетъ настолько безуменъ, дабы сказать, что Богъ сотворилъ не то, что зналъ? А если Онъ зналъ, то гдѣ [зналъ], какъ не въ Себѣ самомъ, у Кого было Слово, которымъ все сотворено? Ибо если Онъ зналъ внѣ Себя, то кто же научилъ Его? Кто бо разумѣ умъ Господень? или кто совѣтникъ Ему бысть? или кто прежде даде Ему и воздастся ему? Яко изъ Того, и Тѣмъ, и въ Немъ всяческая (Филип. XI, 34—36).

Впрочемъ, эту мысль достаточно подтверждаютъ и слѣдующія затѣмъ слова Евангелія, ибо оно дальше говоритъ: еже бысть. Въ Томъ животъ есть и животъ бѣ всѣмъ человѣкомъ (Іоан. I, 4), потому, конечно, что разумные умы, съ какими люди созданы по образу Божію, не имѣютъ свѣта, если [не имѣютъ] Слова Бога, которымъ сотворено все, а причастными Его они могутъ быть только очистившись отъ всякой неправды и заблужденія.

Глава XIV.

Какую разстановку надобно дѣлать словамъ Іоанна: еже бысть, и пр.

Такимъ образомъ, слова: еже бысть… въ Томъ животъ есть не слѣдуетъ произносить съ такою разстановкой; еже

бысть въ Томъ, а затѣмъ; животъ есть. Ибо что же создано не въ Немъ, когда, перечисливъ многія даже и земныя твари, псаломъ говоритъ: вся премудростію сотворилъ еси (Псал. 103, 24); подобнымъ образомъ говоритъ и Апостолъ: яко Тѣмъ создана быша всяческая, на небеси и на земли, видимая и невидимая (Кол. I, 16)? Отсюда, если мы сдѣлаемъ указанную разстановку, будетъ слѣдовать, что и сама земля со всѣмъ, что на ней находится, есть жизнь. Но если нелѣпо сказать, что все живетъ, то во сколько же разъ будетъ нелѣпѣе сказать, что оно есть и жизнь, тѣмъ болѣе потому, что самъ [Евангелистъ] различаетъ, о какой жизни говоритъ онъ, прибавляя: и животъ бѣ свѣтъ человѣкомъ? Отсюда, разстановку надобно дѣлать такъ, чтобы, сказавъ: еже бысть, прибавить потомъ: въ Томъ животъ есть, т. е. не въ самой твари, въ ея собственной природѣ, по которой она сотворена, чтобы быть созданіемъ и тварію, а въ Немъ—животъ, такъ какъ все, что сотворено, Оно знало, раньше чѣмъ все это сотворено, а потому и этотъ животъ—не тварь, которую Оно создало, а жизнь и свѣтъ людей, что и есть сама Премудрость, само Слово, единородный Сынъ Божій. Поэтому въ Немъ заключается жизнь всего, чтó сотворено, какъ сказано: Якоже Отецъ имать животъ въ Себѣ, тако даде и Сынови животъ имѣти въ Себѣ.

Не слѣдуетъ забывать, что въ лучшихъ кодексахъ стоитъ: еже бысть, въ Томъ животъ бѣ, такъ что выраженіе: животъ бѣ надобно понимать такъ же, какъ и выраженія: въ началѣ бѣ Слово и, Слово бѣ къ Богу, и Богъ бѣ Слово. Итакъ, все, что создано, было въ Немъ уже жизнію, и жизнію не какою нибудь, ибо и о скотахъ мы говоримъ, что они живутъ, хотя и не могутъ пользоваться участіемъ въ премудрости, но—жизнію, которая была свѣтомъ для людей. Ибо разумные умы, очищенные Его благодатью, мо-

гутъ достигать до такого вѣдѣнія, выше и блаженнѣе котораго нѣтъ ничего.

Глава XV.

Какую жизнь имѣетъ все въ Богѣ.

Но хотя мы читаемъ и понимаемъ слова: еже бысть, въ Томъ животъ есть [указаннымъ образомъ], однако остается и такое мнѣніе, съ точки зрѣнія котораго все, сотворенное Словомъ, есть въ Немъ жизнь; въ этой жизни Оно созерцало все, когда творило, а какъ созерцало, такъ все и сотворило, видяй все сотворенное не внѣ самого Себя, а въ самомъ Себѣ тако сочте. И это созерцаніе не было однимъ у Него, и другимъ у Отца, но однимъ и тѣмъ же у обоихъ, какъ одна у Нихъ сущность. Такъ именно о Премудрости, которою все сотворено, и говорится въ книгѣ Іова: Премудрость же откуду обрѣтеся и кое мѣсто есть разуму? Не вѣсть человѣкъ пути ея, ниже обрѣтеся въ человѣцѣхъ (XXVIII, 12, 13). И нѣсколько ниже: Слышахомъ ея славу, Богъ благо позна ея путь: самъ бо вѣсть мѣсто ея. Ибо самъ поднебесную всю назираетъ, вѣдый, яже на земли, вся, яже сотвори. Вѣтромъ вѣсъ и водѣ мѣру егда сотвори. Тако видяй сочте (22—27). Этими и подобными свидѣтельствами доказывается, что все, прежде чѣмъ было сотворено, находилось въ познаніи Творящаго. И конечно тамъ оно было лучше, гдѣ было болѣе истиннымъ, вѣчнымъ и неизмѣннымъ. Впрочемъ, достаточно сказать, чтобы каждый зналъ или вѣровалъ, что все это сотворилъ Богъ; не думаю, чтобы нашелся настолько безумный человѣкъ, который бы помыслилъ, что Богъ сотворилъ то, чего не зналъ. А если Онъ зналъ все это раньше, чѣмъ оно сотворено, то раньше своего сотворенія оно, конечно, было Ему вѣдомо въ томъ видѣ, какъ оно живетъ вѣчно и неизмѣнно и составляетъ жизнь, по сотвореніи же—въ томъ, какъ каждая тварь существуетъ въ своемъ родѣ.

Глава XVI.

Мы легче постигаемъ своимъ умомъ Бога, нежели тварь.

Итакъ, хотя эта вѣчная и неизмѣнная Природа, которая есть Богъ, имѣющій въ Себѣ самомъ причину бытія, какъ и сказано Моисею: Азъ есмь сый (Исх. III, 14), т. е. [существующій] совершенно иначе, чѣмъ какъ существуетъ все, Имъ сотворенное; ибо существуетъ истинно и первоначально, потому что всегда таковъ же, не только не измѣняется, но и совершенно не можетъ измѣняться, не переходитъ ни во что, Имъ сотворенное, и все имѣетъ въ Себѣ первоначально, какъ самосущій; Онъ не сотворилъ бы ничего, если бы не созерцалъ, ни созерцалъ бы, если бы не имѣлъ, ни имѣлъ бы всего этого, когда оно еще не было сотворено, если [не имѣлъ] такъ, какъ существуетъ Онъ самъ не сотворенный,—хотя, говорю, эта вѣчная и неизмѣнная природа есть субстанція неизреченная и не можетъ быть выражена человѣкомъ человѣку иначе, какъ при помощи нѣкоторыхъ словъ, обозначающихъ время и пространство (хотя она и существуетъ раньше всякаго времени и пространства): однако [Богъ], сотворившій все, къ намъ ближе, чѣмъ многое сотворенное. О Немъ бо живемъ, и движемся, и есмы (Дѣян. XVII, 28), тогда какъ весьма многое изъ сотвореннаго, будучи тѣлеснымъ, удалено отъ нашего ума по причинѣ своего рода несходства съ нимъ; съ другой стороны, и самый умъ нашъ не способенъ созерцать [многое сотворенное] у Бога въ тѣхъ идеяхъ, по которымъ оно сотворено, чтобы, и не видя тѣлесными чувствами, знать его число (quot), величину (quanta) и качество (qualia). Удалено оно бываетъ и отъ нашихъ тѣлесныхъ чувствъ, потому что или находится вдали отъ насъ, или же отдѣлено отъ нашего воззрѣнія и ощущенія стоящею между нами и имъ, либо заграждающею, средою. Отсюда происходитъ то, что познаніе

твари труднѣе, чѣмъ познаніе Творца, хотя чувствовать Его благоговѣйнымъ умомъ даже и въ самомалѣйшей степени безконечно блаженнѣе, чѣмъ знать всю вселенную. Поэтому изслѣдователи вѣка сего справедливо обвиняются въ книгѣ Премудрости: Аще бо толико возмогоша видѣти, да возмогутъ уразумѣти вѣкъ, сихъ же Владыку како скорѣе не обрѣтоша (Прем. XIII, 9)? Ибо основанія земли неизвѣстны для нашихъ глазъ, а Основавшій землю близокъ уму нашему.

Глава XVII.

До вѣка, отъ вѣка, въ вѣкѣ.

Перейдемъ теперь къ разсмотрѣнію тѣхъ дѣлъ, которыя Богъ сотворилъ разомъ и, закончивъ ихъ въ шестой день, почилъ отъ нихъ въ седьмой, а затѣмъ разсмотримъ тѣ дѣла, которыя Онъ доселѣ дѣлаетъ. Ибо самъ Богъ [существуетъ] до вѣка; то же, съ чего начался вѣкъ, какъ нашъ настоящій міръ, мы называемъ сущимъ отъ вѣка, а то, что рождается въ мірѣ, называемъ существующимъ въ вѣкѣ. Отсюда Писаніе, сказавъ: вся Тѣмъ быша и безъ Него ничтоже бысть, нѣсколько ниже говоритъ: Въ мірѣ бѣ и міръ Тѣмъ бысть (Іоан. 1, 3). Объ этомъ дѣлѣ Бога въ другомъ мѣстѣ написано такъ: „Ты сотворилъ міръ отъ безобразнаго вещества“ (Прем. XI, 18). Міръ этотъ, какъ уже нами было упомянуто, весьма часто называется именемъ неба и земли, которыя, какъ говоритъ Писаніе, Богъ сотворилъ тогда, егда бысть день о словахъ небо и земля мы сказали, мнѣ кажется, такъ, какъ соотвѣтствуетъ это сотворенію сего міра, именно—что онъ со всѣмъ, въ немъ находящимся, съ одной стороны сотворенъ въ шесть дней, а съ другой—тогда, егда бысть день, въ соотвѣтствіе словамъ [Писанія], что Богъ созда вся обще (Сир. XVIII, 1).

Глава XVIII.

Многія твари неизвѣстны.—Въ какомъ смыслѣ онѣ познаются Богомъ и Ангелами.—Познаніе утреннее и вечернее.

Многихъ тварей настоящаго міра мы не знаемъ,—тѣхъ тварей, которыя находятся или на небѣ, т. е. выше, чѣмъ наше чувство можетъ простираться до нихъ, или на землѣ въ странахъ, можетъ быть, необитаемыхъ, или скрыты внизу, въ глубокой ли пропасти или же въ сокровенныхъ земныхъ нѣдрахъ. Прежде чѣмъ были сотворены, онѣ, конечно, не существовали. Какимъ же образомъ было извѣстно Богу то, что еще не существовало? Съ другой стороны, какимъ бы образомъ Онъ сотворилъ то, чтó Ему было не извѣстно? Ибо Онъ не сотворилъ ничего, чего не зналъ. Слѣдовательно, Онъ сотворилъ то, что зналъ, и зналъ то, что еще не было сотворено. Отсюда, раньше своего сотворенія, все и существовало, и не существовало,—существовало въ познаніи Бога, не существовало въ своей природѣ. Вотъ для чего и сотворенъ былъ тотъ день, которому оно было извѣстно обоими этими способами, т. е. и въ Богѣ и въ собственной природѣ: въ Богѣ—посредствомъ познанія какъ бы утренняго или дневнаго, а въ собственной природѣ—посредствомъ познанія какъ бы вечерняго. Что же касается самого Бога, то я осмѣлюсь сказать, что, когда творилъ, Онъ зналъ [творимое] не иначе, а именно такъ, какъ вѣдалъ его сотворить Тотъ, у Него же нѣсть премѣненіе или преложенія стѣнь (Іак. I, 17).

Глава XIX.

Ангелы, вѣстники Божіи, знаютъ царство небесное отъ вѣка.

Само собою понятно, что для знанія низшихъ предметовъ Богъ не нуждается въ вѣстникахъ, какъ бы становит-

ся чрезъ нихъ болѣе знающимъ; но простымъ и удивительнымъ образомъ Онъ знаетъ все твердо и непреложно. Вѣстниковъ Онъ имѣетъ для насъ и для нихъ самихъ, ибо служить и предстоять Ему, дабы получить отъ Него наставленія о низшихъ [преметахъ] и повиноваться Его высшимъ заповѣдямъ и велѣніямъ составляетъ для нихъ благо въ порядкѣ собственной ихъ природы и субстанціи. По-гречески эти вѣстники называются ἄγγελοι, этимъ общимъ именемъ обозначается все то горнее общество, подъ которымъ мы разумѣемъ первоначально сотворенный день.

Отъ нихъ не сокрыта и тайна царства небеснаго, которая въ потребное время открылась ради вашего спасенія; такъ какъ, освобождаясь отъ настоящаго странствованія, мы соединяемся съ ихъ обществомъ. Они объ этомъ знали потому, что самое Сѣмя, которое явилось въ потребное время, было ими вчинено рукою Ходатая (Гал. III, 19), т. е. властью Того, Кто для нихъ Господь какъ въ образѣ Божіемъ, такъ и въ образѣ раба. И Апостолъ говоритъ: Мнѣ меньшему всѣхъ святыхъ дана бысть благодать сія во языцѣхъ благовѣстити неизслѣдованное богатство Христово и просвѣтити всѣхъ, что есть смотрѣніе тайны сокровенныя отъ вѣковъ въ Бозѣ создавшемъ всяческая Іисусъ Христомъ, да скажется нынѣ началомъ, и властемъ на небесныхъ церковію многоразличная премудрость Божія, по предложенію вѣкъ, еже сотвори о Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ (Еф. III, 8—10). Отсюда [эта тайна] была сокрыта въ Богѣ такъ, что многоразличная премудрость Божія извѣстна была чрезъ Церковь начальствамъ и властямъ на небесахъ, потому что тамъ именно первоначально [существовала] Церковь, гдѣ по воскресеніи должна собраться и нынѣшняя Церковь, такъ что и мы будемъ подобны Ангеламъ (Мѳ. XXII, 30). Такимъ образомъ [тайна эта была извѣстна имъ отъ вѣка; потому что всякая тварь [существуетъ] не до вѣка, а отъ вѣка. Ибо отъ нея уже произошли вѣка а не она отъ вѣка, такъ какъ начало ея было и началомъ вѣковъ; до вѣка же

[существовалъ] одинъ Единородный, которымъ и вѣка сотворены (Евр. 1, 5). Посему отъ лица Премудрости говорится: прежде вѣкъ основа Мя (Прем. VIII, 27), такъ что въ Ней сотворилъ все Тотъ, о Комъ сказано: вся премудростію сотворилъ еси (Псал. 103, 24).

А что Ангеламъ не только извѣстна была сокровенная тайна въ Богѣ, но и сама Она является имъ, когда Она открывается и проповѣдуется, объ этомъ свидѣтельствуетъ тотъ же Апостолъ: „И исповѣдуемо, говоритъ онъ, велія благочестія тайна, которая явилась во плоти, оправдана въ Духѣ, показалась Ангеламъ, проповѣдана въ языкахъ, вѣровася въ мірѣ, вознесеся въ славѣ“ (1 Тим. III, 16). И если не ошибаюсь, представляется удивительнымъ, что Богъ не все знаетъ, чтó говорится о Немъ какъ бы въ настоящемъ времени,—говорится потому, что Онъ дастъ познавать Себя Ангеламъ или людямъ. Ибо въ свящ. Писаніи не рѣдко встрѣчается такой способъ слововыраженія, когда лицемъ совершающимъ обозначается то, чтó совершается [имъ], въ особенности въ тѣхъ случаяхъ, когда говорится о Богѣ нѣчто такое, о несоотвѣтствіи чего съ Нимъ въ буквальномъ смыслѣ громко говоритъ сама, присущая нашему уму, истина.

Глава XX.

О томъ, что Богъ доселѣ дѣлаетъ.

Отдѣлимъ теперь дѣла, которыя Богъ доселѣ дѣлаетъ, отъ тѣхъ дѣлъ Его, отъ коихъ Онъ почилъ въ седьмой день. Ибо есть люди, которые думаютъ, что только міръ сотворенъ Богомъ, а все остальное совершается уже самимъ міромъ, какъ учредилъ и повелѣлъ Богъ; самъ же Богъ не дѣлаетъ ничего.—Противъ такихъ говоритъ слѣдующее изреченіе Господа: Отецъ мой доселѣ дѣлаетъ. И чтобы кто-нибудь не подумалъ, что Богъ дѣлаетъ нѣчто въ Себѣ самомъ, а не въ мірѣ, [Спаситель] говоритъ: Отецъ, во Мнѣ

пребывающій, творитъ дѣла Свои, и якоже Отецъ воскрешаетъ мертвыя и живитъ, тако и Сынъ ихже хощетъ живитъ (Іоан. V, 17). А что, наконецъ, Богъ совершаетъ дѣла не только великія и чрезвычайныя, но и настоящія земныя и внѣшнія, объ этомъ говоритъ Апостолъ: безумне, ты еже сѣеши, не оживетъ, аще не умретъ. И еже сѣеши, не тѣло будущее сѣеши, но голо зерно, аще случится пшеницы или иного отъ прочихъ: Богъ же даетъ ему тѣло, якоже восхощетъ и коемуждо сѣмени себе тѣло (1 Кор. XV, 37, 38). Поэтому, въ виду изреченія, что Богъ доселѣ дѣлаетъ, мы должны думать, или, если можемъ, и понимать такъ, что если Онъ это дѣйствіе отъ созданныхъ Имъ вещей отниметъ, онѣ погибнутъ.

Но если мы будемъ думать, что Богъ создаетъ нынѣ какую-нибудь тварь такую, родъ которой не заключается въ первомъ твореніи, то станемъ въ явное противорѣчіе съ словами Писанія, что Богъ всѣ дѣла Свои закончилъ въ шестой день (Быт. II, 2). Поэтому если Онъ теперь и производитъ много новаго, чего тогда не сотворилъ, то—сообразно съ тѣми родами вещей, которыя созданы первоначально. Но чтобы Онъ вводилъ новые роды, нельзя этого думать, потому что тогда были закончены всѣ дѣла. Итакъ, сокровенною силою Богъ движетъ всю тварь и, претерпѣвая это движеніе, когда и Ангелы исполняютъ данныя имъ повелѣнія, и свѣтила совершаютъ свои круговращенія, и вѣтры чередуются, и бездна клокочетъ водопадами и воздушными тучами, и зелень пускаетъ ростки и разбрасываетъ свои сѣмена, и животныя рождаются и проводятъ свою жизнь сообразно своимъ инстинктамъ, и праведники подвергаются испытанію со стороны порочныхъ,—она протекаетъ вѣка, которые опредѣлены ей при первоначальномъ твореніи, но которые она не могла бы проходить, если бы Творецъ превратилъ Свое промыслительное о ней управленіе.

Глава XXI.

О томъ, что все управляется божественнымъ промысломъ.

Но надобно намъ остановиться своею мыслью на томъ, что образуется и рождается во времени: какъ должны мы смотрѣть на все это? Ибо не даромъ сказано о Премудрости, что она любителямъ своимъ на стезяхъ показуется благопріятно, и во всемъ провидѣніе срѣтаетъ ихъ (Прем. VI, 16). И тѣхъ рѣшительно не слѣдуетъ слушать, которые думаютъ, что промысломъ управляются только высшія области міра, т. е. примыкающія къ слою нашего болѣе плотнаго воздуха и выше лежащіи; низшая же, земная и влажная, область, а также слой ближайшаго къ намъ воздуха, который насыщенъ испареніями земли и воды и въ которомъ носятся вѣтры и туманы, предоставлены скорѣе случаю и случайнымъ движеніямъ. Противъ нихъ говоритъ псаломъ, который, выразивъ хвалу со стороны небесныхъ [предметовъ], обращается къ низшимъ и говоритъ: Хвалите Господа отъ земли, зміеве и вси бездны, отъ, градъ, снѣгъ, голоть, духъ буренъ, творящая слово Его (148, 7, 8). Повидимому, ничто не предоставлено въ такой степени случаю, какъ эти безпокойныя и бурныя явленія, которыми измѣняется и нарушается видъ видимаго нами неба, называемаго не несправедливо и именемъ земли. Но прибавивъ: творящая слово Его, [псалмопѣвецъ] достаточно ясно показалъ, что зависящій отъ божественной власти порядокъ и этихъ предметовъ скорѣе скрытъ отъ насъ, нежели отсутствуетъ изъ вселенной. А самъ Спаситель, говоря, что ни одинъ воробей не падаетъ на землю безъ воли Божіей (Мѳ. X, 29) и что траву полевую, чрезъ короткое время бросаемую въ печь, Богъ одѣваетъ (Мѳ. VI, 30), не утверждаетъ ли насъ собственными устами въ томъ, что божественнымъ промысломъ управляется не только вся эта область міра, предна-

значенная смертнымъ и тлѣннымъ предметамъ, но и самые ничтожные и послѣдніе ея предметы?

Глава XXII.

Доказательства божественнаго промысла.

И если бы люди, это отрицающіе и не признающіе никакого авторитета за свящ. Писаніями, въ обитаемой ими части міра, которую они считаютъ скорѣе предоставленною случайнымъ движеніямъ, чѣмъ управляемой божественною премудростью, и для подтвержденія своей мысли приводятъ двоякое доказательство, или, какъ мы упоминали, изъ непостоянства атмосферическихъ явленій, или же изъ незаслуженнаго счастья и несчастья людей,—если бы въ этой области они обратили вниманіе на тотъ порядокъ, какой въ тѣлесныхъ членахъ любаго животнаго открывается, не скажу для медиковъ, которые по необходимости своей профессіи занимаются тщательными розысканіями и вычисленіями, а даже и для людей съ посредственнымъ смысломъ и соображеніемъ, то не заговорили-ли бы они о томъ, чтобы Богъ, отъ котораго происходитъ всякій масштабъ мѣры, всякое равенство числъ, всякій порядокъ вѣса, не прекращалъ Своего управленія даже и на мгновеніе? Что же можетъ быть нелѣпѣе и безсмысленнѣе представленія, что лишена промыслительнаго мановенія и управленія вся эта область, ничтожный и послѣдній предметъ которой мы видимъ столь планосообразно устроеннымъ, что внимательнѣйшее разсмотрѣніе его внушаетъ иногда невыразимое чувство удивленія? И если природа души превосходитъ природу тѣла, то что можетъ быть безумнѣе мысли, что не существуетъ никакого божественнаго промыслительнаго суда надъ нравственностью людей, если уже и тѣло ихъ представляетъ такія указанія на премудрый промыслъ? Но такъ какъ тѣла доступны на-

шимъ чувствамъ и легко ихъ изслѣдовать, то въ нихъ порядокъ вещей ясенъ; между тѣмъ, нравственныя явленія, порядка коихъ мы видѣть не можемъ, являются безпорядочными на взглядъ тѣхъ, которые не считаютъ ихъ упорядоченными именно потому, что не могутъ ихъ видѣть, а если и считаютъ, то считаютъ за нѣчто такое, чтó привыкли видѣть.

Глава XXIII.

Какимъ образомъ Богъ и сотворилъ все разомъ, и доселѣ дѣлаетъ.

Мы же, путемъ которыхъ управляетъ чрезъ свящ. Писаніе божественный промыслъ, дабы мы не впали въ подобную же превратность [мыслей], постараемся, при помощи Божіей, по самымъ дѣламъ Божіимъ подняться туда, гдѣ сотворилъ ихъ Богъ разомъ, когда почилъ отъ совершонныхъ дѣлъ Своихъ, виды которыхъ въ порядкѣ времени Онъ производитъ и доселѣ. Возьмемъ въ разсмотрѣніе красоту любаго дерева, съ его стволомъ, вѣтвями, листьями и плодами. Въ этомъ своемъ видѣ дерево возникло, конечно, не вдругъ, но мы знаемъ, въ какомъ порядкѣ [оно возникло]. Именно, оно поднялось изъ корня, ростокъ котораго прикрѣпляется первоначально къ землѣ, и отсюда уже выростаетъ дерево въ полномъ своемъ образованіи и разнообразіи. Самый ростокъ является изъ сѣмени: слѣдовательно, все это первоначально заключается въ сѣмени, не по матеріальной величинѣ, а по силѣ и причинной возможности. Величина дерева есть слѣдствіе совмѣстнаго дѣйствія земли и влаги. Но въ маленькомъ зернѣ заключается болѣе удивительная и превосходная сила, которою прилегающая влага въ соединеніи съ землей, эта какъ бы матерія [дерева], превращается въ качество древесины, развѣсистость вѣтвей, зелень и фигуру листьевъ, форму и обиліе плодовъ, словомъ—въ весьма стройное разнообразіе цѣлаго дерева.

Что же выростаетъ на этомъ деревѣ или обременяетъ его такое, чтò ее возникало бы изъ нѣкоей невидимой сокровищницы сѣмени? А само сѣмя является отъ дерева, не этого, а другого, которое, въ свою очередь, выростаетъ изъ другого сѣмени. Иногда же [является] дерево и отъ дерева, когда отнимаютъ и садятъ побѣгъ. Такимъ образомъ, и сѣмя—отъ дерева, и дерево—отъ сѣмени, и дерево—отъ дерева. Но сѣмя [не явится] отъ сѣмени ни въ какомъ случаѣ, если не посредствуетъ при этомъ дерево. Дерево же [является] отъ дерева, хотя бы сѣмя и не посредствовало. Итакъ, путемъ преемственныхъ чередованій одно [является] отъ другого, но оба они—изъ земли, а не земля—отъ нихъ: слѣдовательно, раньше нихъ—земля рождающая. Точно также и относительно животныхъ еще можетъ быть неизвѣстнымъ, отъ нихъ-ли сѣмя, или они изъ сѣмени, но они-ли или сѣмя раньше, несомнѣнно, что какъ они, такъ и сѣмя—изъ земли.

Но какъ въ зернѣ невидимо заключается разомъ все, что съ теченіемъ времени выростаетъ въ дерево, такъ точно и о самомъ мірѣ, когда Богъ сотворилъ все разомъ, мы должны мыслить, что онъ имѣлъ все, чтò въ немъ и съ нимъ было сотворено, когда явился день, не только небо съ солнцемъ, луною и свѣтилами, видъ которыхъ остается при круговомъ движеніи, землю и бездны, которыя претерпѣваютъ какъ бы непостоянныя движенія и представляютъ другую, низшую, часть міра, но и все то, что въ возможности и причинно производятъ изъ себя вода и земля, раньше чѣмъ оно съ теченіемъ времени выходитъ наружу, какъ это намъ извѣстно уже изъ тѣхъ дѣлъ, которыя Богъ доселѣ дѣлаетъ.

А если это такъ, то слова: Сія книга бытія небесе и земли, егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю и всякій злакъ селный, прежде даже быти на земли, и всякую траву селную, прежде даже прозябнути (Быт. II, 4) [надобно понимать] не въ томъ смыслѣ, какъ Богъ творитъ дѣла, которыя Онъ совершаетъ и теперь при посредствѣ

дождя и земледѣлія людей, ибо прибавлено: не бо одожди Богъ на землю и человѣкъ не бяше дѣлати ю (Быт. II, 5), но въ томъ, какъ все Богъ сотворилъ разомъ и завершилъ въ седмеричное число дней, когда сотворенный день шесть разъ присутствовалъ при дѣлахъ творенія но временнымъ образомъ, въ преемственно смѣнявшихся моментахъ, а причинно, своимъ познаніемъ. Отъ этихъ дѣлъ Богъ почилъ въ седьмой день, предоставивъ познанію и радости этого дня и покой Свой, и потому благословилъ и освятилъ его не въ какомъ-либо Своемъ творческомъ дѣйствіи, а въ Своемъ покоѣ. Отсюда, не вводя уже никакой новой твари, но разомъ сотворенное направляя и приводя въ движеніе своимъ промыслительнымъ дѣйствіемъ, Онъ дѣйствуетъ непрестанно, въ одно и тоже время и почивая и дѣйствуя, какъ объ этомъ уже сказано. И вотъ, какъ бы начиная разсказъ о дѣлахъ, которыя Богъ въ теченіе временъ доселѣ дѣлаетъ, Писаніе говоритъ: Источникъ же исхождаше изъ земли и напаяше все лице земли (Быт. II, 6).—Такъ какъ объ этомъ источникѣ, чтó считали нужнымъ сказать, мы уже сказали, то обозрѣніе дальнѣйшихъ дѣлъ Божіихъ мы начнемъ съ другаго пункта.

Книга шестая.

О словахъ 7 стиха 2 главы Бытія: И созда Богъ человѣка, персть [вземъ] отъ земли, и проч. Изслѣдуется, какъ или когда образованъ человѣкъ изъ земли оставляя пока рѣчь о душѣ, говорится о тѣлѣ Адама.

Глава I.

Надобно-ли слова: И созда Богъ, и проч. разумѣть о первичномъ образованіи человѣка, произведенномъ въ шестой день, или же о вторичномъ, произведенномъ позднѣе и уже въ теченіи временъ.

И созда Богъ человѣка, персть [вземъ] отъ земли, и вдуну въ лице его дыханіе жизни: и бысть человѣкъ въ душу живу.—Здѣсь, прежде всего, надобно рѣшить, имѣемъ-ли мы тутъ дѣло съ краткимъ повтореніемъ [прежде сказаннаго], такъ что въ настоящемъ случаѣ говорится о томъ, какъ былъ сотворенъ человѣкъ, созданный, какъ читаемъ, въ шестой день; или же, въ то время, когда Богъ сотворилъ все разомъ, Онъ сокровеннымъ образомъ сотворилъ и человѣка, подобно тому, какъ [сотворилъ] полевой злакъ, прежде чѣмъ этотъ злакъ вышелъ изъ земли, такъ что хотя человѣкъ и былъ уже созданъ въ иномъ видѣ гдѣ-либо въ сокровенномъ мѣстѣ природы такъ же, какъ и все, чтó Богъ, егда бысть день, сотворилъ разомъ, но съ теченіемъ време-

ни онъ явился въ томъ уже видѣ, въ какомъ хорошо или дурно проводитъ жизнь въ своемъ настоящемъ видѣ, подобно тому, какъ и злакъ, сотворенный раньше, чѣмъ явился на землѣ, съ теченіемъ времени и съ разлитіемъ упомянутаго выше источника, вышедъ наружу и явился уже на поверхности земли.

Попытаемся сначала принять [эти слова] въ смыслѣ краткаго повторенія. Ибо можетъ быть, что человѣкъ сотворенъ въ шестой день такъ же, какъ сотворенъ первоначально и самый день, какъ сотворены твердь, земля и море. А нельзя сказать, чтобы все это, уже сотворенное въ нѣкоторыхъ первоосновахъ, сначала было сокрыто, а потомъ съ теченіемъ времени, какъ бы вновь возникнувъ, явилось въ томъ видѣ, въ какомъ устроенъ міръ; но міръ сотворенъ съ начала вѣка, егда бысть день, и въ его элементахъ создано разомъ все то, что потомъ происходитъ въ немъ съ теченіемъ времени по роду своему какъ въ растительномъ, такъ и животномъ царствѣ. Нельзя думать, чтобы и самыя свѣтила сначала сотворены были въ элементахъ міра, а потомъ съ теченіемъ времени появились и начали блистать въ тѣхъ своихъ формахъ, въ какихъ они свѣтятъ съ неба; но всѣ они сотворены въ шестеричное совершенное число разомъ, егда бысть день. Итакъ, такъ же ли [сотворенъ] и человѣкъ, т. е. въ томъ уже своемъ видѣ, въ какомъ онъ живетъ по своей природѣ и поступаетъ хорошо или дурно, или же и онъ [сотворенъ сначала] сокровенно (подобно тому, какъ [сотворенъ] злакъ полевой, прежде чѣмъ явился на землѣ), чтобы, съ теченіемъ времени, стать видимымъ; чтò и было сотвореніемъ его изъ земли.

Глава II.

Объясненіе этого предмета изъ контекста Писанія, именно 28 стиха 1 главы Бытія.

Допустимъ, что человѣкъ сотворенъ изъ земли въ своей настоящей, видимой вами, формѣ въ шестой день, только

тогда ее упомянуто было о томъ, чтó дается видѣть теперь при повтореніи, и посмотримъ, согласно-ли съ нами само Писаніе. Здѣсь, еще при повѣствованіи о дѣлахъ шестаго дня, пишется: И рече Богъ: сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію: и да обладаетъ рыбами морскими, и птицами небесными, и (звѣрми) и скотами, и всею землею, и всѣми гады пресмыкающимися по земли. И сотвори Богъ человѣка по образу Божію сотвори его: мужа и жену сотвори ихъ. И благослови ихъ Богъ, глаголя: раститеся и множитеся, и наполните землю, и господствуйте ею, и обладайте рыбами морскими и звѣрми, и птицами небесными, и всѣми скотами, и всею землею, и всѣми гады пресмыкающимися по земли (Быт. I, 26—28). Итакъ, человѣкъ былъ образованъ изъ земли и изъ ребра его была создана жена уже въ шестой день; но тогда не упомянуто было объ этомъ, что упоминается теперь при повтореніи. А въ шестой день не мужчина только сначала былъ сотворенъ, а потомъ, съ теченіемъ времени, создана женщина, но, говоритъ Писаніе, сотвори его, мужа и жену сотвори ихъ, и благослови ихъ. Какимъ же образомъ женщина была сотворена въ то время, когда человѣкъ уже былъ введенъ въ рай? Развѣ, можетъ быть, Писаніе восполнило теперь пропущенное тогда? Ибо въ самый же шестой день и рай былъ насажденъ, и человѣкъ былъ введенъ туда, и былъ онъ усыпленъ, чтобы создана была Ева, и пробудился, когда была образована Ева, и нарекъ ей имя. Но все это могло совершиться не иначе, какъ втеченіе промежутковъ времени. Отсюда, все это произошло не такъ, какъ сотворено было все разомъ.

Глава III.

Тотъ же самый вопросъ разрѣшается изъ другихъ мѣстъ Писанія.

Ибо какого бы возвышеннаго представленія человѣкъ ни былъ о той легкости, съ какою Богъ могъ совершить разомъ

вмѣстѣ съ остальнымъ и это; по крайней мѣрѣ, о человѣческихъ словахъ намъ извѣстно, что они не могутъ быть произносимы голосомъ иначе, какъ втеченіе промежутковъ времени. Отсюда, когда мы слышимъ слова человѣка, или когда онъ нарекалъ имена животнымъ, или когда давалъ имя женѣ, или когда вслѣдъ затѣмъ говорилъ: сего ради оставитъ человѣкъ отца своего и матерь, и прилѣпится къ женѣ своей: и будета два въ плоть едину (Быт. II, 24), то изъ сколькихъ бы слоговъ его слова ни состояли, разомъ не могли быть произнесены два слога, тѣмъ менѣе могли разомъ совершиться всѣ эти событія, вмѣстѣ съ тѣмъ, что было сотворено разомъ. Отсюда, или все это не разомъ явилось, а втеченіе промежутковъ времени, и день тотъ, первоначально сотворенный субстанціей не духовною, а тѣлесною, производилъ утро и вечеръ или какимъ-то, не знаю, круговращеніемъ свѣта, или его сокращеніемъ и расширеніемъ. Или же, буде приведенные нами при разсмотрѣніи всего, чего мы касались въ предыдущей рѣчи, вѣроятные доводы оказались убѣдительными, что днемъ названъ нѣкоторый, въ высшей области и первоначально созданный, разумный свѣтъ, т. е. день духовный, присутствіе котораго имѣло мѣсто при созданіи вещей въ шестеричное число подъ формою упорядоченнаго познанія; а съ такимъ воззрѣніемъ согласны и слова Писанія, которое говоритъ: егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю, и всякій злакъ селный, прежде даже быти на земли, и всякую траву селную, прежде даже прозябнути (Быт. II, 5), и въ другомъ мѣстѣ: Живый во вѣки созда вся обще (Сир. XVIII, 1): то несомнѣнно, что сказанное о сотвореніи человѣка изъ земной персти и образованіи жены изъ его ребра относится не къ творческому дѣйствію, которымъ сотворено все разомъ и по совершеніи котораго Богъ почилъ, а къ тому дѣйствію, которое совершается уже въ теченіе вѣковъ и которое Богъ производитъ доселѣ.

Къ тому же, и самыя слова, въ которыхъ повѣствуется, какъ Богъ насадилъ рай, какъ помѣстилъ въ немъ человѣка, котораго создалъ, какъ привелъ къ нему животныхъ, чтобы онъ нарекъ имъ имена, и, когда среди нихъ не нашлось помощника, подобнаго ему, изъ вынутаго у него ребра образовалъ ему жену, достаточно убѣждаютъ насъ, что все это относится не къ тому дѣйствію, отъ котораго Богъ почилъ въ седьмой день, а скорѣе къ тому, которое втеченіе времени Онъ совершаетъ доселѣ. Въ самомъ дѣлѣ, когда насаждался рай, объ этомъ повѣствуется такъ: И насади Господь Богъ рай во Едемѣ на востоцѣхъ и введе тамо человѣка, егоже созда. И прозябе Богъ еще отъ земли всякое древо красное въ видѣніе и доброе въ снѣдь (Быт. II, 8). Итакъ, разъ говорится: прозябе еще отъ земли древо красное въ видѣніе и доброе въ снѣдь, ясно, что Богъ иначе произвелъ изъ земли дерево теперь, и иначе тогда, когда земля въ третій день произвела быліе травное, сѣющее сѣмя породу своему, и древо плодовитое по роду. Выраженіе: прозябе еще означаетъ: „сверхъ того, чтò уже Онъ произвелъ“, тогда—въ возможности и причинно, въ дѣйствіи, имѣющемъ отношеніе къ сотворенію разомъ всего, по совершеніи чего Богъ почилъ въ седьмой день, теперь—же видимымъ образомъ, въ дѣйствіи, имѣющемъ отношеніе къ теченію временъ, въ тому, какъ Онъ доселѣ дѣлаетъ.

Глава IV.

Развивается тотъ же самый аргументъ.

Но, можетъ быть, кто-нибудь скажетъ, что не всякаго рода дерева сотворены въ третій день, а нѣкоторыя отложены до шестаго, когда сотворенъ и введенъ въ рай человѣкъ. Но Писаніе весьма ясно говоритъ, что сотворено въ шестой день: это—живая душа по роду каждой изъ тварей, т. е. душа четвероногихъ, пресмыкающихся и звѣрей, и наконецъ—самъ человѣкъ по образу Божію, мужчиной и женщи-

ной. Поэтому, оно могло не коснуться вопроса, какъ былъ сотворенъ человѣкъ, хотя и повѣствуетъ, что онъ былъ созданъ въ этотъ день, дабы потомъ, при повтореніи, вставить и то, какъ именно былъ онъ сотворенъ, т. е. изъ персти земной, а жена изъ ребра его; но не могло оно пропустить какого-либо рода твари [подразумѣвая его] либо въ словахъ: да будетъ! или: сотворимъ, либо въ словахъ: и бысть тако, или: сотвори Богъ. Въ противномъ случаѣ напрасно все распредѣлено по отдѣльнымъ днямъ съ такою тщательстію, если возможно какое-либо опасеніе смѣшенія дней и остается мѣсто для мысли, что хотя трава и деревья приписаны третьему дню, однако нѣкоторыя дерева сотворены и въ шестой день, только Писаніе въ шестой день о нихъ умалчиваетъ.

Глава V.

О томъ же самомъ.

Что же теперь отвѣтить намъ на счетъ полевыхъ звѣрей и птицъ небесныхъ, которыхъ Богъ привелъ къ Адаму, чтобы видѣть, какъ онъ назоветъ ихъ? Объ этомъ пишется такъ: И рече Господь Богъ: не добро быти человѣку единому: сотворимъ ему помощника по нему. И созда Богъ еще отъ земли вся звѣри селныя, и вся птицы небесныя, и приведе я ко Адаму, видѣти, что наречетъ я: и всяко еже аще нарече Адамъ душу живу, сіе имя ему. И нарече Адамъ имена всѣмъ скотомъ, и всѣмъ птицамъ небеснымъ, и всѣмъ звѣремъ земнымъ: Адаму же не обрѣтеся помощникъ подобный ему. И наложи Богъ изступленіе на Адама, и успе: и взя едино отъ ребръ его, и исполни плотію вмѣсто его. И созда Господь Богъ ребро, еже взя отъ Адама, въ жену (Быт. II, 18—22). Итакъ, если Богъ между полевыми скотами и звѣрями и птицами небесными не нашелъ для человѣка подобнаго ему помощника, и потому

сотворилъ подобнаго ему помощника изъ ребра его, а это произошло тогда, когда Богъ созда еще отъ земли вся звѣри селныя и вся птицы небесныя и приведе я ко Адаму, видѣти, что наречетъ я, то какимъ же образомъ можно думать, что случилось это въ шестой день, такъ какъ въ шестой день земля, по слову Божію, произвела живую душу, птицъ же небесныхъ произвели воды, и также по слову Божію, въ пятый день? Отсюда, слова: И созда Богъ еще отъ земли вся звѣри селныя и вся птицы небесныя сказаны здѣсь, надобно думать, не почему-либо иному, какъ потому, что земля произвела уже полевыхъ звѣрей въ шестой день, а воды птицъ небесныхъ—въ пятый; слѣдовательно, иначе тогда, и иначе теперь: тогда—въ возможности и причинно, какъ приличествовало тому дѣйствію, которымъ сотворено все разомъ и отъ котораго Богъ почилъ въ седьмой день; а теперь—такъ, какъ видимъ мы то, чтò Онъ творитъ въ теченіе времени, т. е. какъ доселѣ дѣлаетъ. Поэтому, Ева сотворена изъ ребра своего мужа въ тѣ извѣстнѣйшіе намъ дни матеріальнаго свѣта, которые происходятъ отъ обращенія солнца. Ибо тогда именно созда Богъ еще отъ земли вся звѣри и птицы небесныя, и, когда между ними не нашлось для Адама подобнаго ему помощника, сотворилъ Еву. Въ эти же дни, слѣдовательно, Онъ создалъ изъ земли и самого Адама.

Ибо нельзя сказать, что въ шестой день созданъ былъ только мужчина, а женщина въ послѣдующее время, такъ какъ о шестомъ днѣ весьма ясно сказано: мужа и жену сотвори ихъ и благослови ихъ и проч.; а это говорится о нихъ обоихъ. Отсюда, оба они иначе [сотворены] тогда, и иначе теперь: тогда—въ возможности, вложенной въ міръ по слову Божію какъ бы въ сѣмени, еще тогда, когда Богъ разомъ сотворилъ все, отъ чего почилъ въ седьмой день и изъ чего въ порядкѣ вѣковъ возникаетъ все въ свойственное каждому время; а теперь—въ дѣйствіи, приличествую-

щемъ времени,—въ томъ дѣйствіи, которое Богъ совершаетъ доселѣ, когда въ свое время надлежало произойти Адаму изъ персти земной, а женѣ—изъ ребра мужа.

Глава VI.

Раскрываетъ свое мнѣніе яснѣе, чтобы не быть худо понятымъ.

Если въ этомъ раздѣленіи дѣлъ Божіихъ, относящихся, съ одной стороны, къ тѣмъ невидимымъ днямъ, въ которые Богъ сотворилъ все разомъ, съ другой стороны, къ нашимъ обыкновеннымъ днямъ, въ которые Онъ ежедневно совершаетъ все, чтó только изъ этого всего, какъ изъ первоосновъ, развивается во времени, мы не совсѣмъ не кстати и не къ дѣлу слѣдовали словамъ Писанія, которыя привели насъ къ такому различію; тѣмъ не менѣе надобно опасаться, чтобы въ виду довольно труднаго умопредставленія самыхъ этихъ предметовъ, котораго не способны усвоить люди менѣе сообразительные, не подумали о насъ, что мы думаемъ и говоримъ о чемъ-то такомъ, о чемъ ее можемъ ни думать, ни говорить. Ибо хотя я въ предыдущей рѣчи, насколько могъ, и предварялъ читателя, однако, думается мнѣ, очень многіе въ области подобныхъ предметовъ остаются въ потемкахъ и полагаютъ, что въ томъ дѣйствіи Божіемъ, которымъ сотворено все разомъ, человѣкъ явился въ такомъ видѣ, что имѣлъ уже нѣкоторую жизнь; такъ что могъ различать и понимать обращенную къ нему рѣчь Бога: се дахъ вамъ всякую траву сѣменную. Пусть же, кто такъ думаетъ, знаетъ, что этого я ни думалъ, ни говорилъ.

Но такой, если, съ другой стороны, я скажу ему, что въ первомъ созданіи вещей, въ которомъ Богъ сотворилъ все разомъ, человѣкъ былъ не такимъ, какъ онъ является не только человѣкомъ совершеннолѣтнимъ, а даже и ребенкомъ, и не только ребенкомъ, а даже и младенцемъ во чревѣ ма-

тери, да и не только имъ, а даже и видимымъ сѣменемъ человѣка, подумаетъ, что человѣка тогда совсѣмъ не было. Пусть же обратится къ Писанію: тамъ онъ найдетъ, что въ шестой день человѣкъ сотворенъ по образу Божію (Быт. I, 27), и что сотворены мужъ и жена. Равнымъ образомъ, если онъ спроситъ, когда сотворена жена, найдетъ, что она сотворена послѣ шести дней; ибо она сотворена тогда, когда Богъ созда еще отъ земли вся звѣри селныя и вся птицы небесныя, а не тогда, когда воды произвели птицъ, а земля живую душу, какая есть и у звѣрей. Но и теперь сотворены мужъ и жена. Слѣдовательно, они [сотворены] и тогда, и теперь, но не тогда только, а и не теперь, или же не теперь только, а и не тогда: ибо и теперь [сотворены] не другіе, а тѣже самые, но только иначе тогда, и иначе теперь. Если онъ спроситъ у меня, какимъ это образомъ, я отвѣчу: теперь—видимо, въ той формѣ, въ какой извѣстенъ намъ составъ человѣка, впрочемъ—не по происхожденію отъ родителей, а мужъ изъ земли, а жена отъ кости его. Если спроситъ, какъ же тогда, отвѣчу—невидимо, въ возможности, причинно, какъ возникаетъ будущее, но еще не совершившееся.

Но онъ не пойметъ, пожалуй, и этого. Ибо въ данномъ случаѣ онъ отвлекается отъ всего, что ему извѣстно, даже отъ тѣлесности сѣмянъ; потому что человѣкъ не былъ даже и чѣмъ-либо подобнымъ, когда созданъ былъ въ первомъ, шестидневномъ твореніи. Правда, сѣмена даютъ нѣкоторое сходство съ этимъ предметомъ, въ виду того, чтó въ нихъ содержится какъ нѣчто будущее, однако раньше всѣхъ видимыхъ сѣмянъ существуютъ тѣ [творческія] причины; но онъ этого не понимаетъ. Что же мнѣ дѣлать съ нимъ, какъ не убѣждать его, насколько возможно, вѣровать божественному Писанію, что человѣкъ созданъ, съ одной стороны, тогда, когда Богъ, егда бысть день, сотворилъ небо и землю, о чемъ Писаніе въ другомъ мѣстѣ говоритъ: Живый во вѣки созда вся обще, а съ другой тогда, когда творилъ

Онъ не разомъ все, а каждый видъ бытія въ свойственное ему время, при чемъ человѣка создалъ изъ земли и изъ его ребра жену, ибо Писаніе не дозволяетъ намъ ни такого пониманія, что мужъ и жена въ такомъ видѣ сотворены уже въ шестой день, ни такого, что въ шестой день они не сотворены вовсе.

Глава VII.

О томъ, что Богъ не могъ сотворить души раньше тѣла.

Но, быть можетъ, въ шестой день сотворены были ихъ души, въ разумномъ умѣ которыхъ справедливо мыслится и самый образъ Божій, такъ что тѣло образовалось послѣ? Писаніе не дозволяетъ намъ думать такимъ образомъ, во-первыхъ, по причинѣ окончанія [творческихъ] дѣлъ, которое не знаю, какъ можетъ быть понимаемо, если тогда причинно не создано было что-нибудь такое, чтó создано потомъ видимымъ образомъ; затѣмъ потому, что самый мужескій и женскій полъ можетъ состоять не въ чемъ иномъ, какъ въ тѣлахъ. Если же кто-нибудь подумаетъ, что тотъ и другой полъ надобно понимать въ смыслѣ разумѣнія и дѣйствія въ одной душѣ, въ такомъ случаѣ какъ же онъ будетъ понимать то, чтò сказано въ этотъ день относительно вкушенія отъ плодовъ древесныхъ (Быт. I, 29) и чтò, конечно, приличествуетъ только человѣку, имѣющему тѣло? Ибо если и это вкушеніе онъ захочетъ понимать иносказательно, въ такомъ случаѣ отступитъ отъ собственнаго смысла совершавшихся событій, который въ повѣствованіяхъ подобнаго рода долженъ быть прежде всего выдерживаемъ со всею тщательностью.

Глава VIII.

Затрудненіе со стороны голоса Божія къ человѣку въ шестой день.

А какимъ образомъ, возразитъ онъ, говорилъ Богъ тѣмъ, которые еще не слышали и не понимали, такъ какъ еще не были въ состояніи воспринимать слова? Я отвѣтилъ бы на это такъ, что Богъ говорилъ имъ такимъ же образомъ, какъ говорилъ Христосъ намъ, еще не родившимся и чрезъ долгое время имѣвшимъ явиться на свѣтъ, да и не намъ только, а и всѣмъ, которые имѣютъ быть послѣ насъ, ибо всѣмъ, которые, какъ Онъ предвидѣлъ, будутъ Его послѣдователями, Онъ сказалъ: се азъ съ вами есмь до скончанія вѣка (Мѳ. XXVIII, 20),—какъ вѣдомъ былъ Богу пророкъ, которому Онъ сказалъ: прежде неже мнѣ создати тя во чревѣ, познахъ тя (Іер. I, 5), или какъ Левій былъ пріемляй десятины, находясь еще въ чреслахъ Авраама (Евр. II, 9). Почему же не могло быть того же и съ самимъ Авраамомъ въ Адамѣ, а съ Адамомъ въ первыхъ дѣлахъ міра, которыя Богъ сотворилъ всѣ разомъ? Но слова Господа были произнесены плотскими Его устами, а слова Бога—временнымъ тѣлеснымъ голосомъ чрезъ уста пророковъ и для своихъ слоговъ требовали соотвѣтствующихъ промежутковъ времени; между тѣмъ, когда Богъ говорилъ: Сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію: и да обладаетъ рыбами морскими и птицами небесными и звѣрми, и скотами и всею землею, и всѣми гады пресмыкающимися по земли…, и раститеся и множитеся, и наполните землю, и господствуйте ею, и обладайте рыбами морскими, и звѣрми, и птицами небесными, и всѣми скотами и всею землею, и всѣми гады пресмыкающимися по земли, и: се дахъ вамъ всякую траву сѣющую сѣмя, еже есть верху земли всея, и всякое древо, еже имать въ себѣ плодъ сѣмене сѣмен-

наго, вамъ будетъ въ снѣдь (Быт. I, 27—29), то эта рѣчь Его, раньше всякаго воздушнаго звука, раньше всякаго плотскаго и облачнаго голоса, какъ бы звучала въ Его высочайшей Премудрости, которою сотворено все,—звучала не для слуха человѣческаго, а въ вещахъ уже сотворенныхъ полагала причины вещей, долженствовавшихъ быть сотворенными, и всемогущею силою производила будущее и какъ бы въ сѣмени или корнѣ времени создавала человѣка, долженствовавшаго въ свое время получить образованіе,—создавала тогда, когда еще полагалось начало вѣковъ, сотворенныхъ Тѣмъ, Кто самъ существуетъ раньше вѣковъ. Ибо однѣ твари предшествуютъ другимъ—нѣкоторыя по времени, а нѣкоторыя по причинамъ; Онъ же, все сотворившій, предшествуетъ всему не только тѣмъ Своимъ совершенствомъ, по которому Онъ есть производитель и самыхъ причинъ, но и вѣчностью. Объ этомъ предметѣ, впрочемъ, по поводу болѣе подходящихъ мѣстъ Писанія намъ, можетъ быть, придется сказать подробнѣе.

Глава IX.

Какимъ образомъ Іеремія былъ извѣстенъ Богу раньше своего образованія [во чревѣ матери]. Заслуги еще не родившихся.

Теперь же поведемъ до конца начатую о человѣкѣ рѣчь, сохраняя при этомъ умѣренность и предпочитая тщательность изысканія глубокаго смысла Писанія дерзости утвержденія. Ибо нельзя сомнѣваться, что Богъ зналъ Іеремію раньше, чѣмъ образовалъ его въ утробѣ [матери]; объ этомъ Онъ говоритъ весьма ясно: прежде неже мнѣ создати тя во чревѣ, познахъ тя. Гдѣ же Онъ позналъ его, прежде чѣмъ образовалъ въ утробѣ матери (хотя постиженіе этого для нашей слабости или трудно, или невозможно)—въ нѣко-

торыхъ-ли ближайшихъ причинахъ, подобно тому, какъ Левій въ чреслахъ Авраама былъ пріемляй десятины, или же въ самомъ Адамѣ, въ которомъ родъ человѣческій заключался, какъ въ корнѣ, и притомъ въ самомъ Адамѣ—тогда-ли, когда онъ уже образованъ былъ изъ земли, или тогда, когда онъ причинно сотворенъ былъ въ дѣлахъ, которыя Богъ сотворилъ всѣ разомъ, или же скорѣе—раньше всякаго творенія, подобно тому, какъ Богъ избралъ и предопредѣлилъ святыхъ своихъ до сложенія міра (Еф. 1, 4), или, наконецъ, во всѣхъ этихъ причинахъ: во всякомъ случаѣ, будутъ-ли это—причины, которыя я перечислилъ, или же тѣ, о которыхъ я не упомянулъ, Богъ зналъ его раньше, чѣмъ образованъ онъ былъ въ утробѣ матери; не думаю, чтобы надобно было доискиваться этого съ большею тщательностью, лишь бы было извѣстно, что Іеремія только съ того времени, какъ явился на свѣтъ отъ родителей, получилъ жизнь въ собственномъ смыслѣ и, возростая съ теченіемъ времени, могъ жить хорошо или худо, а ни въ какомъ случаѣ не раньше, не только прежде чѣмъ образованъ былъ въ утробѣ матери, но даже и тогда, когда уже получилъ образованіе, но еще не родился. Ибо не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію апостольское изреченіе о близнецахъ, въ утробѣ Ревекки еще не сдѣлавшихъ чего-либо добраго или худаго (Рим. X, 11).

Однако, не напрасно написано, что „не чистъ отъ грѣха и младенецъ, хотя бы одинъ только день жилъ на землѣ“ (Іов. XI, 4), и въ псалмѣ: „се бо въ беззаконіихъ зачатъ есмь и во грѣсѣхъ вскормила меня мать во чревѣ“ (50, 7), а также и то, что въ Адамѣ всѣ умираютъ, въ которомъ всѣ согрѣшили (Рим. 12). Но, съ другой стороны, какія бы заслуги (merita) родителей ни переходили на потомство и какая бы благодать Божія ни освящала каждаго, прежде чѣмъ онъ рождается, будемъ твердо держаться, что нѣтъ лицепріятія у Бога и никто, прежде чѣмъ рождается, не дѣ-

лаетъ ни худаго ни добраго, что относилось бы къ его собственному лицу. И то мнѣніе, съ точки зрѣнія котораго нѣкоторые полагаютъ, что нѣкогда души болѣе или менѣе согрѣшили и по мѣрѣ своихъ грѣховъ ниспосылаются въ разныя тѣла, не согласно съ изреченіемъ Апостола, такъ какъ онъ весьма ясно говоритъ, что еще не родившіеся но дѣлаютъ ничего ни добраго, ни худаго.

Отсюда, мы снова въ своемъ мѣстѣ возвратимся къ вопросу, чѣмъ грѣхъ прародителей отразился на всемъ родѣ человѣческомъ; но относительно того, что человѣкъ, прежде чѣмъ сотворенъ былъ изъ земли, т. е. прежде чѣмъ явился въ свое время въ жизни, не могъ наслѣдовать никакой подобной вины (merita), никакого вопроса быть не можетъ. Ибо какъ объ Исавѣ и Іаковѣ, которые, по словамъ Апостола, еще не родившись, не сдѣлали ничего ни худаго, ни добраго, мы не могли бы сказать, что они наслѣдовали какую-нибудь заслугу своихъ родителей, если бы сами родители не сдѣлали ничего ни худаго, ни добраго, и—о всемъ родѣ человѣческомъ, что онъ согрѣшилъ въ Адамѣ, если бы не согрѣшилъ самъ Адамъ, а Адамъ могъ согрѣшить не иначе, какъ явившись уже къ жизни, когда только и могъ сдѣлать что-нибудь худое или доброе: такъ точно напрасно поднимать вопросъ о грѣхѣ или точнѣе дѣяніи Адама, когда онъ, будучи созданъ вмѣстѣ съ прочими вещами разомъ, не жилъ ни собственною жизнью, ни въ своихъ, жившихъ такой жизнью, родителяхъ. Ибо въ томъ первомъ твореніи міра, когда Богъ сотворилъ все разомъ, человѣкъ созданъ былъ такимъ, какимъ онъ имѣлъ быть, т. е. въ идеѣ (ratio) творенія, а не въ самомъ дѣйствіи сотворенія.

Глава X.

Предметы, существующіе разными способами.

Но [идеи] существуютъ иначе въ Словѣ Бога, въ которомъ онѣ не сотворены, а вѣчны, иначе—въ элементахъ міра, гдѣ все, имѣвшее явиться къ бытію, сотворено разомъ, иначе—въ вещахъ, которыя, будучи причинно (secundum causas) сотворены разомъ, творятся уже не разомъ, но каждая въ свое время, а въ томъ числѣ и Адамъ, уже образованный изъ земли и одушевленный дыханіемъ Божіимъ, какъ и полевой злакъ, вышедшій на поверхность земли, наконецъ—иначе въ сѣменахъ, въ коихъ первоосновныя причины снова какъ бы повторяются, происшедши отъ тѣхъ вещей, которыя уже существуютъ сообразно съ сотворенными первоначально причинами, какъ напр. трава—изъ земли, сѣмя—изъ травы. Во всѣхъ этихъ [случаяхъ] получаетъ свои временныя обнаруженія и дѣйствія то сотворенное, которое изъ скрытыхъ и невидимыхъ началъ (rationibus), причинно заключенныхъ въ твари, является уже въ видимыхъ формахъ и природахъ, какъ напр. трава, выходящая на поверхность земли, человѣкъ, созданный въ душу живу, и все прочее какъ въ растительномъ, такъ и въ животномъ царствѣ, относящееся къ тому дѣйствію, которое Богъ совершаетъ и доселѣ. Но и эти формы и природы какъ бы снова содержатъ самихъ себя въ нѣкоторой скрытой производительной силѣ, которую онѣ заимствуютъ изъ тѣхъ первоосновныхъ своихъ причинъ, въ которыхъ онѣ заключены были при созданіи міра, егда бысть день, прежде чѣмъ получили обнаруженіе въ видимой своего рода формѣ.

Глава XI.

Какимъ образомъ дѣла творенія и уже окончены въ шестой день и доселѣ начинаются.

Ибо если бы [первоначальныя] дѣла, которыя Богъ сотворилъ всѣ разомъ, были въ своемъ родѣ несовершенными,

то къ нимъ должны бы быть впослѣдствіи прибавлены и тѣ, коихъ недоставало для ихъ совершенства; такъ что совершенство вселенной должно бы было состоять изъ тѣхъ и другихъ, взятыхъ по половинѣ, точно бы это были части одного цѣлого, изъ соединенія коихъ и составилось бы цѣлое, частями котораго онѣ служили. Съ другой стороны, если бы они были совершенными, какъ становятся совершенными, когда каждое изъ нихъ является отъ времени до времени въ своихъ видимыхъ для насъ формахъ и дѣйствіяхъ; въ такомъ случаѣ, очевидно, отъ нихъ или ничего бы потомъ не происходило, или же происходило такое, что Богъ не перестаетъ производить отъ вещей, уже происшедшихъ въ свое время. Между тѣмъ, такъ какъ [дѣла], которыя при твореніи міра сотворены Богомъ всѣ разомъ и должны были въ послѣдующее время раскрыться, съ одной стороны, въ нѣкоторомъ родѣ уже закончены, а съ другой въ нѣкоторомъ родѣ начинаются,—закончены въ томъ отношеніи, что въ своихъ природахъ, которыми [вещи] проходятъ соотвѣтствующее имъ теченіе времени, не заключаютъ ничего такого, чего не было дано въ нихъ при [первоначальномъ] твореніи, а начинаются въ томъ, что [дѣла первоначальнаго творенія] были какъ бы нѣкоторыми сѣменами будущихъ вещей, долженствовавшими въ теченіе вѣковъ изъ скрытаго состоянія достигнуть своего въ соотвѣтствующихъ мѣстахъ обнаруженія, то для убѣжденія насъ въ этомъ вполнѣ достаточны слова самого Писанія, если только мы въ нихъ вникнемъ. А Писаніе называетъ ихъ и законченными и начинающимися: ибо если бы они не были закончены, то не было бы написано: И совершишася небо и земля и все украшеніе ихъ. И соверши Богъ въ день шестый дѣла своя, яже сотвори: и почи въ день седмый отъ всѣхъ дѣлъ своихъ, яже сотвори. И благослови Богъ день седмый и освяти его. Съ другой стороны, если бы они не начинались, не стояло бы дальнѣйшихъ словъ, такъ какъ въ тотъ день Богъ почи отъ всѣхъ дѣлъ своихъ, яже начатъ творити.

Если теперь спроситъ кто-нибудь, какимъ образомъ Богъ ихъ и закончилъ, и начинаетъ (а Онъ не иныя закончилъ и иныя начинаетъ, а тѣ самыя, отъ коихъ почилъ въ седьмой день), то вопросъ этотъ разрѣшается ясно изъ сказаннаго выше. Именно—закончилъ Онъ ихъ, по нашему представленію, тогда, когда сотворилъ все разомъ и съ такимъ совершенствомъ, что ничего уже не надобно творить такого, чего не было бы сотворено тогда причинно; а начинаетъ такъ, что положенное въ этихъ причинахъ производитъ въ дѣйствіи. Ибо созда Богъ человѣка, персть или грязь вземъ отъ земли, т. е. изъ персти или грязи земной, и вдуну или вдохнулъ въ лице его дыханіе жизни, и бысть человѣкъ въ душу живу. Не предназначенъ только теперь человѣкъ [къ бытію], ибо къ бытію онъ предназначенъ въ предвѣдѣніи Создателя до вѣка, ни причинно начатъ въ совершительномъ смыслѣ (consumate), или начинательно (inchoate) законченъ, ибо въ такомъ видѣ онъ [существовалъ] отъ вѣка въ первоосновныхъ началахъ (rationibus), когда все творилось разомъ; а сотворенъ въ свое время—видимо по тѣлу, невидимо по душѣ, состоя изъ души и тѣла.

Глава XII.

Особеннымъ-ли образомъ устроено Богомъ тѣло человѣка.

Посмотримъ же теперь, какъ сотворилъ Богъ сначала изъ земли тѣло человѣка, а потомъ, насколько будемъ въ состояніи, скажемъ и о душѣ его.—Было бы представленіемъ совершенно дѣтскимъ, что Богъ образовалъ человѣка изъ земной персти тѣлесными руками; если бы даже Писаніе подобнымъ образомъ и выразилось, мы должны бы думать, что скорѣе писатель въ этомъ случаѣ употребилъ переносное выраженіе, нежели Богъ ограниченъ такими же членами, какіе мы видимъ въ своихъ тѣлахъ. Правда, оно говоритъ: Рука твоя языки потреби (Псал. 43, 3) и: „Ты извелъ народъ твой рукою крѣпкою и мышцею высо-

кою (Пс. 135, 11), но кто же настолько безуменъ, чтобы не понять, что названіе этого члена поставлено здѣсь въ смыслѣ власти и силы Бога?

Не слѣдуетъ придавать значенія и той, высказываемой нѣкоторыми, мысли, что человѣкъ представляетъ собою особенное твореніе Божіе потому, что обо всемъ прочемъ Богъ рече и быша, а его Онъ самъ сотворилъ; скорѣе человѣкъ [особенное твореніе] потому, что Богъ сотворилъ его по образу Своему. Ибо слова: рече и быша (Пс. 148, 5) сказаны потому, что все сотворено Словомъ Бога, какъ только это и могло быть выражено людямъ чрезъ человѣка словами, которыя мыслятся временнымъ образомъ и произносятся голосомъ. А такъ говоритъ Богъ въ томъ только случаѣ, когда Онъ говоритъ чрезъ посредство тѣлесной твари, какъ напр. съ Авраамомъ, Моисеемъ, или чрезъ облако о Сынѣ Своемъ. Но раньше всякой твари, чтобы она явилась къ бытію, Онъ говорилъ тѣмъ Словомъ, которое въ началѣ бѣ къ Богу, а такъ какъ вся Тѣмъ быша и безъ Него ничтоже бысть (Іоан. I, 3), то чрезъ Него, конечно, созданъ и человѣкъ. Безъ сомнѣнія, словомъ сотворилъ Богъ и небо, потому что рече и—оно бысть; однако написано: и дѣла руку твоею суть небеса (Пс. 101, 26). Даже и о самомъ, такъ сказать, исподѣ нашего міра написано: яко того есть море, и Той сотвори е, и сушу руцѣ Его создастѣ (Пс. 94, 5). Итакъ, не то должны мы ставить въ честь человѣку, что обо всемъ прочемъ Богъ рече и быша, а его сотворилъ, или—все прочее [сотворилъ] словомъ, а его руками. Но превосходство человѣка состоитъ въ томъ, что Богъ сотворилъ его по образу Своему, даровавъ ему разумный умъ, которымъ онъ превосходитъ скотовъ; о чемъ выше мы уже вели рѣчь. Поставленный въ такой чести, онъ, буде не разумѣетъ, что долженъ вести себя хорошо, уподобится тѣмъ самымъ скотамъ, надъ которыми превознесенъ. А такъ и написано: человѣкъ, въ чести сый, не разумѣ, приложися скотомъ несмыслен-

нымъ и уподобися имъ (Пс. 48, 13. 21). Ибо Богъ сотворилъ и скотовъ, но не по образу Своему.

Не слѣдуетъ говорить и такъ, что человѣка Богъ сотворилъ, а скотамъ повелѣлъ [быть], и они явились; но какъ его, такъ и ихъ Онъ сотворилъ Словомъ Своимъ, имже вся бысть (Іоан. I, 3). Но такъ какъ это Слово есть Его премудрость и сила, то оно называется и Его рукою, но не членомъ видимымъ, а силою созидающею. Ибо то самое Писаніе, которое говоритъ, что Богъ создалъ человѣка изъ персти земной (Быт. II, 7), говоритъ въ то же время, что Онъ создалъ изъ земли и полевыхъ звѣрей, когда вмѣстѣ съ птицами небесными привелъ ихъ къ Адаму видѣти, что наречетъ я. Объ этомъ написано такъ: И созда Богъ еще отъ земли вся звѣри селныя (Быт. II, 19). А если Онъ образовалъ изъ земли и человѣка и звѣрей, то какое же человѣкъ имѣетъ превосходство, какъ не то, что сотворенъ по образу Божію? Но такимъ онъ сотворенъ не по тѣлу, а по разумному уму, о чемъ скажемъ мы послѣ. Впрочемъ, и въ самомъ тѣлѣ своемъ онъ имѣетъ нѣкоторую, указывающую на это, особенность, ту именно, что сотворенъ съ поднятымъ кверху станомъ, а это должно внушать ему, что онъ не долженъ тяготѣть къ земному, подобно животнымъ, все удовольствіе которыхъ получается отъ земли, почему всѣ они наклонены и распростерты на брюхо. Такимъ образомъ, и тѣло человѣка соотвѣтствуетъ его разумной душѣ, но не чертами и фигурой членовъ, а тѣмъ, что оно поднято прямо къ небу, для созерцанія тѣхъ предметовъ, которые въ системѣ видимаго міра занимаютъ высшее мѣсто, какъ и разумная душа должна направляться въ тому, чтó въ области духовныхъ предметовъ наиболѣе превосходитъ своею природою, дабы услаждаться горнимъ, а не тѣмъ, чтó на землѣ.

Глава XIII.

Въ какомъ возрастѣ, или съ какимъ ростомъ созданъ Адамъ.

Но какъ Богъ создалъ человѣка изъ земной персти, вдругъ-ли въ совершенномъ, т. е. мужескомъ или юношескомъ, возрастѣ, или не такъ, какъ и теперь образуетъ [насъ] въ утробѣ матери? Ибо не другой кто дѣлаетъ и это, а Онъ же, который сказалъ: прежде неже Мнѣ образовати тя во чревѣ, познахъ тя (Іерем. I, 5), такъ что Адамъ имѣлъ только ту особенность, что не отъ родителей рожденъ, а сотворенъ изъ земли; причемъ, однако, тѣ числовые сроки, которые, какъ мы видимъ, усвоены человѣческой природѣ, восполнялись и въ немъ путемъ совершенствованія и восхожденія по возростамъ. Но, можетъ быть, и совсѣмъ не слѣдуетъ входить въ изслѣдованіе этого предмета? Ибо подъ какимъ бы изъ этихъ двухъ видовъ Богъ ни сотворилъ человѣка, во всякомъ случаѣ Онъ сотворилъ его такъ, какъ прилично было сотворить его всемогущему и премудрому Богу. Правда, родамъ и качествамъ вещей, которыя должны изъ скрытаго состоянія стать видимыми, Онъ сообщилъ извѣстные временные законы, но такъ, что воля Его остается выше этихъ законовъ. Своимъ всемогуществомъ Онъ доровалъ твари числовые сроки, но не соединилъ съ этими сроками самаго всемогущества. Ибо если Духъ его носился надъ міромъ при сотвореніи (Быт. I, 2), то носится Онъ и надъ міромъ, уже сотвореннымъ,—носится не пространственно, а превосходствомъ власти.

Въ самомъ дѣлѣ, кто же не знаетъ, что вода, сотворенная вмѣстѣ съ землей, подходя къ корнямъ винограда, поступаетъ въ питаніе этого дерева и получаетъ въ немъ такое качество, которое обращается въ постепенно развивающійся гроздъ, становится, при увеличеніи грозда, виномъ, при созрѣваніи получаетъ сладкій вкусъ, выжатое [изъ

ягодъ] подвергается броженію (fervescat) и, наконецъ, выдержанное до извѣстной старости дѣлается болѣе полезнымъ и пріятнымъ для питья? Но развѣ Господь имѣлъ нужду въ землѣ, или въ водѣ, или въ подобныхъ промежуткахъ времени, когда съ такою удивительною быстротою претворилъ воду въ вино, и притомъ вино такое, которое похвалилъ даже и пьяный гость? Развѣ Создатель времени нуждался въ помощи времени? Не въ опредѣленное-ли, каждому роду предназначенное, число дней зачинается, образуется, рождается и достигаетъ силы каждая порода змѣй? Но развѣ не было такихъ дней, когда въ рукѣ Моисея и Аарона превращенъ былъ посохъ въ змія? А разъ подобныя [явленія] происходятъ, они происходятъ вопреки природѣ только для насъ, для которыхъ порядокъ естества извѣстенъ въ иномъ видѣ, но не для Бога, для котораго естество [вещи] состоитъ въ томъ, что Онъ творитъ.

Глава XIV.

Какого рода были причинныя начала, первоначально сообщенныя міру.

Спрашивается теперь, въ какомъ же видѣ были учреждены самыя тѣ причинныя начала, которыя Богъ первоначально сообщилъ міру, когда сотворилъ все разомъ: такъ-ли, что, смотря по различію своихъ видовъ, они подлежали различнымъ періодамъ времени, подобно тому, какъ все, возникающее въ растительномъ и животномъ царствѣ, мы видимъ въ свойственномъ ему образованіи и возростаніи, или же такъ, что они образовались разомъ, подобно тому, какъ и Адамъ, можно думать, сотворенъ прямо въ мужескомъ возрастѣ, помимо постепенности возростанія?—Но почему же не думать намъ, что въ этихъ началахъ заключалось разомъ и то и другое, дабы получило осуществленіе то, чтó будетъ угодно Создателю? Ибо если мы скажемъ, что они установ-

лены въ первомъ видѣ, то будетъ очевиднымъ, что не только вино изъ воды, но и всѣ, совершающіяся противъ обычнаго порядка природы, чудеса совершены вопреки имъ. А если—въ послѣднемъ видѣ, то выводъ будетъ еще нелѣпѣе, именно—что всѣ обыденные формы и виды природы проходятъ свойственные имъ періоды времени вопреки первичнымъ началамъ всего рождающагося. Остается, такимъ образомъ, предположить, что эти начала сотворены способными къ тому и другому виду, т. е. и къ тому, въ какомъ наиболѣе обыкновенно проходитъ свое существованіе все временное, и къ тому, въ какомъ совершается все рѣдкое и чудесное, какъ угодно бываетъ Богу производить то, что свойственно времени.

Глава XV.

Первый человѣкъ образованъ не иначе, а такъ, какъ это заключалось въ первичныхъ причинахъ.

И однако, человѣкъ созданъ такъ именно, какъ заключалось въ первичныхъ причинахъ сотвореніе перваго человѣка, которому надлежало не родиться отъ родителей, какихъ у него не было, а быть образовану изъ персти земной, согласно съ тѣмъ причиннымъ началомъ, въ какомъ онъ былъ первоначально созданъ. Ибо, если онъ созданъ иначе, то Богъ [очевидно] сотворилъ его не въ ряду дѣлъ шести дней; если же мы говоримъ, что онъ сотворенъ въ ряду дѣлъ шести дней, очевидно—Богъ сотворилъ [тогда] самую причину, по которой человѣкъ въ свое время имѣлъ быть и согласно съ которою долженъ былъ быть сотворенъ Тѣмъ, Кто въ одно и тоже время и начатое совершилъ въ разсужденіи совершенства причинныхъ началъ, и долженствовавшее быть совершеннымъ закончилъ въ разсужденіи временнаго порядка. Отсюда, если въ тѣхъ первичныхъ причинахъ, которыя сообщилъ Создатель міру, Богъ положилъ не только

создать человѣка изъ персти земной, во и—какъ создать, т. е. такъ-ли, какъ въ утробѣ матери, или же въ юношеской формѣ, то, несомнѣнно, Онъ сотворилъ его такъ, какъ предначерталъ тогда, ибо сотворилъ его, конечно, не вопреки Своему намѣренію. Если же въ этихъ причинахъ Богъ положилъ только силу возможности, чтобы человѣкъ явился какимъ бы тамъ ни было образомъ, могъ быть и такъ и эдакъ, т. е. если въ первичныхъ причинахъ заключалась лишь причина, чтобы человѣкъ могъ быть такъ и эдакъ, тотъ же опредѣленный образъ, въ какомъ онъ имѣлъ [дѣйствительно] явиться, Богъ сохранилъ въ Своей волѣ, но не сочеталъ съ созданіемъ міра, то ясно, что даже и въ настоящемъ своемъ видѣ человѣкъ созданъ не вопреки тому, какъ заключался онъ въ первичномъ созданіи причинъ; ибо тамъ заключалась причина и того, чтобы онъ могъ быть въ этомъ своемъ видѣ, хотя и не было тамъ причины, чтобы онъ явился въ такомъ видѣ необходимо; послѣднее заключалось уже не въ созданіи твари, а въ волѣ Творца, которая представляетъ собою необходимость для вещей.

Глава XVI.

Что вещь чѣмъ-либо можетъ быть, это заключается въ ея природѣ, но что тѣмъ она и будетъ, это зависит только отъ воли Бога.

Ибо и мы, сообразно съ свойственнымъ человѣческой слабости пониманіемъ, можемъ еще въ области предметовъ, являющихся во времени, знать на основаніи опыта, что принадлежитъ природѣ каждаго изъ нихъ; но будетъ-ли оно и принадлежать ему, этого мы не знаемъ. Природѣ вотъ этого, напр., юноши свойственно, безъ сомнѣнія, достигнуть старости, но положено-ли въ волѣ Божіей, чтобы онъ и достигъ старости, этого мы не знаемъ. Да и природѣ его не было бы это свойственно, если бы раньше не положено

было въ волѣ Того, Кто сотворилъ все. И дѣйствительно, есть скрытая причина старости въ юношескомъ тѣлѣ, или юности—въ дѣтскомъ тѣлѣ; но мы не глазами это видимъ, какъ самое дѣтство въ дитяти, или юность въ юношѣ, а доходимъ нѣкоторымъ уже другимъ познаніемъ до заключенія, что есть въ природѣ [того и другого] нѣчто сокровенное, изъ чего въ наличности возникаютъ скрытыя числа юности-ли изъ дѣтства, или старости изъ юности. Такимъ образомъ, существуетъ скрытая, впрочемъ для глазъ, а не для ума, причина, вслѣдствіе которой это можетъ быть; но необходимо-ли оно и должно быть, этого рѣшительно мы не знаемъ. Мы знаемъ, что причина, вслѣдствіе которой это можетъ быть, существуетъ въ природѣ самаго тѣла, но причина, вслѣдствіе которой оно необходимо и должно быть, заключается, очевидно, не тамъ.

Глава XVII.

Что именно изъ будущаго дѣйствительно будущее.

Но, можетъ быть, причина, чтобы человѣкъ могъ достигнуть старости необходимо, заключается въ мірѣ; а если не въ мірѣ, то въ Богѣ. Ибо то только необходимо сбудется, чего хочетъ Богъ, и истинно будущее только то, чтó Онъ предвидѣлъ. Многое можетъ быть будущимъ по низшимъ причинамъ; но истинно будущимъ оно становится въ томъ только случаѣ, если существуетъ какъ будущее и въ предвѣдѣніи Божіемъ, и если [по низшимъ причинамъ] сбывается иначе, то скорѣе сбывается именно такъ, какъ положено ему быть тамъ, гдѣ не можетъ ошибаться Предвидящій. Такъ, будущимъ называемъ мы и старость въ юношѣ, но, однако, этого можетъ и не быть, если юноша умретъ раньше; а это послѣднее будетъ такъ, какъ требуютъ того другія причины, или вложенныя въ міръ, или остающіися въ предвѣдѣніи Божіемъ. Согласно съ нѣкоторыми причинами

будущихъ [событій], Езекіи надлежало умереть; но Богъ прибавилъ ему еще пятнадцать лѣтъ къ жизни (Иса. XXXVIII, 5), сдѣлавъ въ этомъ случаѣ, безъ сомнѣнія, то, чтò сдѣлать предвидѣлъ до сложенія міра, но оставлялъ въ Своей волѣ. Поэтому, въ настоящемъ случаѣ не то Онъ сдѣлалъ, чему не слѣдовало быть, а скорѣе тому надлежало сбыться, чтó Онъ предвидѣлъ. И эти [пятнадцать] лѣтъ не могли бы въ сущности и называться прибавленными, если бы не прибавлялось нѣчто такое, что по другимъ причинамъ сбывалось иначе. Отсюда, по нѣкоторымъ низшимъ причинамъ жизнь [Езекіи] уже оканчивалась, но по причинамъ, заключающимся въ волѣ и предвѣдѣніи Бога, который отъ вѣчности звалъ, что имѣло случиться въ это время, Езекіи надлежало окончить жизнь тогда, когда онъ [дѣйствительно] ее и окончилъ. Ибо хотя, въ этомъ случаѣ, было сдѣлано снисхожденіе Езекіи ради его молитвы, но даже и то, что онъ будетъ молиться и притомъ такъ молиться, чтобы оказано было снисхожденіе къ этой его молитвѣ, зналъ, безъ сомнѣнія, Тотъ, Чье предвѣдѣніе не можетъ ошибаться; а потому что Онъ предвидѣлъ, тому и надлежало быть необходимо.

Глава XVIII.

Выводится заключеніе, что Адамъ былъ образованъ не вопреки тому, какъ установленъ былъ въ первичныхъ причинахъ.

Поэтому, если причины всего будущаго заложены въ мірѣ въ то время, егда бысть день, въ который Богъ сотворилъ все разомъ, то, при своемъ образованіи изъ персти земной, вѣроятнѣе всего—уже въ совершенно-мужескомъ возрастѣ, Адамъ былъ сотворенъ не иначе, а именно такъ, какъ заключалось это въ тѣхъ причинахъ, въ какихъ Богъ создалъ человѣка въ ряду дѣлъ шести дней. Въ этихъ

причинахъ заключалось не только то, чтобы онъ могъ быть такимъ, но и то, чтобы онъ былъ такимъ необходимо. Ибо Богъ сотворилъ [его] настолько же не вопреки той причинѣ, которую, безъ сомнѣнія, предуставилъ по Своему хотѣнію, насколько и не вопреки Своей волѣ. Если же въ первоначально созданную тварь Онъ вложилъ не всѣ причины, а нѣкоторыя изъ нихъ оставилъ въ Своей волѣ, то хотя причины, которыя Онъ оставилъ въ Своей волѣ, и не зависятъ отъ необходимости тѣхъ, которыя Онъ сотворилъ, однако [причины], сохраненныя Имъ въ Своей волѣ, не могутъ быть противоположны причинамъ, установленнымъ Его же волею, потому что воля Бога не можетъ быть сама себѣ противоположна. Отсюда, эти послѣднія причины Онъ сотворилъ такъ, чтобы отъ нихъ могло происходить, но не необходимо, то причинами чего онѣ служатъ; первыя же сокрылъ такъ, чтобы это могущее быть происходило отъ нихъ необходимо.

Глава XIX.

О томъ, что Адаму Богъ образовалъ тѣло не духовное, а душевное.

Спрашиваютъ обыкновенно и о томъ, душевное-ли сначала образовано изъ земли для человѣка тѣло, какое мы имѣемъ теперь, или же духовное, какое мы будемъ имѣть въ воскресеніи.—Хотя душевное тѣло измѣнится въ духовное, ибо сѣется тѣло душевное, возстаетъ тѣло духовное, однако вопросъ, съ какимъ раньше тѣломъ сотворенъ человѣкъ, заслуживаетъ разсмотрѣнія потому, что если онъ былъ созданъ съ тѣломъ душевнымъ, то мы получимъ не то тѣло, которое потеряли въ Адамѣ, а настолько лучшее, насколько духовное тѣло выше душевнаго, когда будемъ подобны Ангеламъ Божіимъ (Мѳ. XXII, 30). Но развѣ Ангелы могутъ быть поставлены выше и Господа правосудіемъ и другими [свойствами]? Между тѣмъ, о Немъ сказано:

умалилъ еси Его малымъ чимъ отъ Ангелъ (Пс. 8, 6). Чѣмъ же [умаленъ Онъ], какъ не слабостью плоти, которую Онъ получилъ отъ Дѣвы, принявъ зракъ раба (Фил. II, 7), и, въ немъ умерши, искупилъ насъ отъ рабства? Но къ чему, впрочемъ разсуждать здѣсь долго? Есть относительно этого предмета ясное изреченіе Апостола, который, желая привести свидѣтельство въ подтвержденіе, что есть душевное тѣло, не столько имѣетъ въ виду свое тѣло, или тѣло какого-бы то ни было, находившагося тогда на лицо, человѣка, сколько принимаетъ и имѣетъ въ виду слова самого Писанія, говоря: есть тѣло душевное и есть тѣло духовное. Тако и писано есть: бысть первый человѣкъ Адамъ въ душу живу, послѣдній Адамъ въ духъ животворящъ. Но не прежде духовное, но душевное, потомъ же духовное. Первый человѣкъ отъ земли, перстенъ, вторый человѣкъ, Господь съ небесе. Яковъ перстный, такови и перстніи, и яковъ небесный, тацы же и небесніи (1 Кор. XV, 44—48). Чтò можно прибавить къ этому? Образъ небеснаго человѣка мы носимъ вѣрою, уповая облечься въ него въ воскресеніи, котораго чаемъ, а въ образъ земнаго человѣка облекаемся по самому началу человѣческаго рожденія.

Глава XX.

Затрудненія въ виду вышеприведеннаго изреченія.—Мнѣніе, что тѣло Адама сначала создано было душевнымъ, а потомъ, въ раю, духовнымъ.

Здѣсь мы встрѣчаемся съ другимъ вопросомъ, именно: какимъ образомъ мы можемъ обновиться, если не будемъ призваны чрезъ Христа къ тому, чѣмъ были прежде въ Адамѣ? Ибо хотя многое обновляется не въ прежнее, а въ лучшее, однако обновляется изъ состоянія низшаго, чѣмъ въ какомъ оно было раньше. Почему бы сынъ оный мертвъ бѣ и оживе, изгиблъ бѣ и обрѣтеся (Лук. XV, 32), по-

чему бы предлагалась ему первая одежда, разъ онъ не получаетъ безсмертія, которое потерялъ въ Адамѣ? А какимъ образомъ Адамъ потерялъ безсмертіе, если имѣлъ душевное тѣло? Ибо не душевнымъ, а духовнымъ будетъ тѣло, когда тлѣнное сіе облечется въ нетлѣніе и мертвенное сіе облечется въ безсмертіе (1 Кор. XV, 53)? Поставленные въ затрудненіе, чтобы, съ одной стороны, сохранялось вышеприведенное изреченіе, которымъ дается примѣръ душевнаго тѣла, т. е. слова: первый человѣкъ въ душу живу, послѣдній Адамъ въ духъ животворящъ, а съ другой стороны, упомянутое обновленіе и полученіе безсмертія называлось не безъ основанія обновленіемъ въ прежнее, т. е. въ то, чтó потерялъ Адамъ, нѣкоторые полагали, что человѣкъ, дѣйствительно, сначала былъ созданъ съ душевнымъ тѣломъ, но когда былъ помѣщенъ въ раю, былъ измѣненъ, подобно тому, какъ и мы измѣнимся въ воскресеніи. Правда, говорятъ они, книга Бытія объ этомъ умалчиваетъ, но какъ бы уже само собою слѣдуетъ, чтобы оба эти свидѣтельства Писаній могли быть между собою въ согласіи, т. е. какъ изреченіе о душевномъ тѣлѣ, такъ и то весьма многое, что находится въ свящ. книгахъ о нашемъ обновленіи.

Глава XXI.

Опроверженіе предыдущаго мнѣнія.

Но если такъ, то напрасны будутъ наши старанія принимать рай и его дерева съ плодами, сверхъ иносказательнаго, прежде всего въ собственномъ смыслѣ. Ибо кто же будетъ думать, что пища изъ древесныхъ яблоковъ могла быть необходима для безсмертныхъ и духовныхъ тѣлъ? И однако, если ужъ иначе не можетъ быть, будемъ лучше понимать рай въ духовномъ смыслѣ, чѣмъ думать, что человѣкъ не обновляется, какъ скоро объ этомъ столько разъ свидѣтельствуетъ Писаніе, или думать, что онъ полу-

чаетъ то, чего не потерялъ. Къ тому же, и самая смерть человѣка, которую, какъ говорятъ многія божественныя свидѣтельства, онъ навлекъ на себя своимъ грѣхомъ, указываетъ на то, что онъ имѣлъ быть свободенъ отъ смерти, если бы не согрѣшилъ. Какимъ же образомъ смертный былъ свободенъ отъ смерти, или какимъ образомъ онъ былъ безсмертенъ, если имѣлъ тѣло душевное?

Глава XXII.

Неправильное мнѣніе нѣкоторыхъ, что Адамъ своимъ грѣхомъ навлекъ на себя не тѣлесную смерть, а смерть души.

Отсюда, нѣкоторые думаютъ, что своимъ грѣхомъ Адамъ навлекъ на себя не тѣлесную смерть, а смерть души, которую составила порочность (iniquitas). По ихъ мнѣнію, вслѣдствіе именно душевнаго тѣла, Адамъ имѣлъ перейти изъ этого тѣла въ тому покою, какой имѣютъ теперь святые, уже почившіе, и въ концѣ вѣковъ получить тѣже самые члены безсмертно; такъ что тѣлесная смерть явилась, по видимому, не вслѣдствіе грѣха, а естественно, какъ и смерть остальныхъ животныхъ.—Но тутъ мы снова встрѣчаемся съ Апостоломъ, который говоритъ: плотъ убо мертва грѣха ради, духъ же живетъ правды ради. Аще ли же Духъ воскресившаго Іисуса отъ мертвыхъ живетъ въ васъ, воздвигій Христа изъ мертвыхъ оживотворитъ и мертвенная тѣлеса ваша живущимъ Духомъ его въ васъ (Рим. VIII, 10, 11). Такимъ образомъ, смерть и тѣлесная—отъ грѣха. Отсюда, если бы Адамъ не согрѣшилъ, то не умеръ бы и тѣломъ, а потому имѣлъ бы и тѣло безсмертное. Какимъ же образомъ безсмертное, если душевное?

Глава XXIII.

О тѣхъ, которые говорятъ, что тѣло Адама въ раю измѣнено было изъ душевнаго въ духовное.

Съ другой стороны, тѣ, по мнѣнію которыхъ тѣло Адама въ раю было измѣнено, чтобы изъ душевнаго стать духовнымъ, опускаютъ изъ вида, что если бы онъ не согрѣшилъ, ничто не препятствовало бы ему, послѣ райской жизни, которую въ такомъ случаѣ онъ провелъ бы праведно и послушно, получить это измѣненіе тѣла въ вѣчной жизни, гдѣ оно уже не нуждалось бы въ тѣлесной пищѣ. Какая же необходимость понимать рай въ иносказательномъ, а не собственномъ смыслѣ изъ-за того, что тѣло могло умереть только вслѣдствіе грѣха? То правда, что Адамъ не умеръ бы и тѣломъ, если бы не согрѣшилъ, ибо Апостолъ ясно говоритъ, что тѣло мертво грѣха ради; но раньше грѣха оно могло бы быть душевнымъ, а послѣ праведной жизни, по волѣ Божіей, могло бы стать духовнымъ.

Глава XXIV.

Какимъ образомъ въ обновленіи мы получаемъ то, что Адамъ потерялъ.

Какимъ же образомъ, говорятъ, мы обновляемся, если не получаемъ того, что потерялъ первый человѣкъ, въ которомъ всѣ согрѣшаютъ? Нѣкоторымъ образомъ, конечно, мы это получаемъ, а нѣкоторымъ не получаемъ. Именно, безсмертія духовнаго тѣла, котораго первый человѣкъ еще не имѣлъ, мы не получаемъ, но праведность, отъ которой онъ вслѣдствіе грѣха отпалъ, получаемъ. Поэтому отъ ветхости грѣха мы обновимся не въ прежнее душевное тѣло, въ какомъ находился Адамъ, а въ лучшее, т. е. духовное тѣло, когда будемъ подобными Ангеламъ Божіимъ, способными къ небесному жилищу, гдѣ уже не будемъ нуждаться въ тлѣнной пищѣ.

Отсюда, мы обновляемся духомъ ума нашего по образу Создавшаго насъ (Еф. IV, 23),—образу, который Адамъ вслѣдствіе грѣха потерялъ. Но мы обновимся и плотію, когда тлѣнное [тѣло] сіе облечется въ нетлѣніе, чтобы стать духовнымъ тѣломъ, въ которое тѣло Адама еще не было, но должно было быть измѣнено, если бы вслѣдствіе грѣха онъ не заслужилъ смерти и душевнаго тѣла.

Глава XXV.

Тѣло Адама было заразъ смертнымъ и безсмертнымъ.

Наконецъ, Апостолъ говоритъ не: „тѣло смертно грѣха ради“, а тѣло мертво грѣха ради. Раньше грѣха тѣло могло быть названо въ одномъ отношеніи смертнымъ, а въ другомъ безсмертнымъ,—смертнымъ потому, что оно могло умереть, а безсмертнымъ потому, что могло и не умереть. Ибо иное дѣло имѣть возможность умереть, какъ создалъ Богъ нѣкоторыя безсмертныя природы, и иное—имѣть возможность не умереть, какъ безсмертнымъ созданъ первый человѣкъ; его безсмертіе проистекало не отъ устройства природы, а отъ древа жизни, отъ коего послѣ грѣха онъ былъ отлученъ, дабы могъ умереть,—онъ, который, еслибъ не согрѣшилъ, могъ бы и не умереть. Такимъ образомъ, по устройству душевнаго тѣла онъ былъ смертенъ, а по милости Создателя безсмертенъ. Ибо разъ тѣло его было душевное, оно непремѣнно было и смертно, такъ какъ могло умереть, хотя, съ другой стороны, оно было и безсмертно, потому что могло и не умереть. Безсмертнымъ, т. е. такимъ, которое ни въ какомъ уже случаѣ не можетъ умереть, тѣло будетъ только духовное, какимъ, по обѣтованію, будетъ наше тѣло въ воскресеніи. Отсюда, душевное, а потому и смертное, тѣло, которое по правосудію было бы духовнымъ, а потому и безсмертнымъ, сдѣлалось вслѣдствіе грѣха не смертнымъ, какимъ было и раньше, а мертвымъ, какимъ оно могло бы не быть, если бы человѣкъ не согрѣшилъ.

Глава XXVI.

Тѣло Адамово и наше различны.

Какимъ же образомъ Апостолъ, говоря о насъ, какъ еще о живыхъ, называетъ наше тѣло мертвымъ, если [не имѣетъ при этомъ въ виду], что самое состояніе смертности отъ грѣха прародителей переходитъ на потомство? Ибо и наше тѣло душевно, какимъ было и тѣло перваго человѣка, но, даже и какъ душевное, оно гораздо ниже Адамова, потому что подвержено необходимости умереть, какой не имѣло тѣло Адама. Хотя Адамово тѣло оставалось еще душевнымъ, чтобы измѣниться и, ставши духовнымъ, получить полное безсмертіе, при которомъ уже не нуждалось бы въ тѣлесной пищѣ; однако, если бы человѣкъ жилъ праведно и его тѣло превратилось въ духовное, онъ не подвергся бы смерти. Между тѣмъ, если даже мы живемъ и праведно, тѣло наше будетъ мертво; вслѣдствіе этой, проистекающей отъ грѣха перваго человѣка, необходимости Апостолъ называетъ наше тѣло не смертнымъ, а мертвымъ, потому что мы всѣ въ Адамѣ умираемъ. Есть, говоритъ онъ еще, истина о Іисусѣ отложити вамъ, по первому житію, ветхаго человѣка, тлѣющаго въ похотѣхъ прелестныхъ; а такимъ Адамъ и сталъ вслѣдствіе грѣха. Смотри же, чтó слѣдуетъ дальше: обновляйтеся духомъ ума вашего и облевайтеся въ новаго, созданнаго по Богу въ правдѣ и преподобіи истины (Еф. IV, 22—24): вотъ что вслѣдствіе грѣха потерялъ Адамъ! Отсюда, мы обновляемся по тому, что потерялъ Адамъ, т. е. по духу ума нашего, по тѣлу же, которое сѣется душевнымъ, а возстаетъ духовнымъ, мы обновимся въ лучшее, какого Адамъ еще не имѣлъ.

Глава XXVII.

Какъ обновляемся мы умомъ и тѣломъ по тому, чтó Адамъ потерялъ.

Апостолъ говоритъ еще: совлешеся ветхаго человѣка съ дѣянми его и облекитеся въ новаго, обновляемаго въ раз-

умъ по образу Создавшаго его (Кол. III, 9). Этотъ, начертанный въ разумѣ ума, образъ Адамъ вслѣдствіе грѣха потерялъ, и его—то именно мы получаемъ снова по благодати оправданія, а не духовное тѣло, котораго Адамъ еще не имѣлъ, но которое будутъ имѣть всѣ святые, возставшіе изъ мертвыхъ. Это составитъ уже награду за то благо, котораго Адамъ лишился. Отсюда, оная первая одежда (Лук. XV, 22) или означаетъ ту праведность, отъ которой Адамъ отпалъ, или же если она означаетъ одежду тѣленнаго безсмертія, то онъ лишился и безсмертія въ томъ смыслѣ, что вслѣдствіе грѣха не могъ уже достигнуть его. Ибо и мы говоримъ, что лишается жены или чести человѣкъ, который не получаетъ желаемаго, разъ имъ оскорбленъ тотъ, отъ кого онъ желалъ [получить то или другое].

Глава XXVIII.

Хотя въ раю Адамъ по уму былъ духовнымъ, но по тѣлу душевнымъ.

Итакъ, согласно съ этимъ мнѣніемъ, Адамъ имѣлъ душевное тѣло не только раньше, но и во время жизни въ раю, хотя во внутреннемъ человѣкѣ былъ духовнымъ, по образу Создавшаго его, чтó вслѣдствіе грѣха онъ утратилъ и заслужилъ тѣлесную смерть; не согрѣшивъ же, заслужилъ бы измѣненіе въ духовное тѣло. А если онъ и внутренно жилъ душевнымъ образомъ, то мы не можемъ уже быть названы обновляющимися по нему. Ибо кому сказано: обновляйтеся духомъ ума вашего, тѣмъ сказано это для того, чтобы они стали духовными; но разъ въ своемъ умѣ онъ такимъ не былъ, то какъ можемъ мы обновиться по тому, чѣмъ человѣкъ никогда не былъ? Между тѣмъ, Апостолы и всѣ святые праведники хотя имѣли тѣло душевное, но внутренно жили духовнымъ образомъ, обновляясь въ познаніе Бога, по образу Создавшаго ихъ; однако, они не были еще въ состояніи не грѣшить, если

сочувствовали неправдѣ. А что и духовные могутъ впадать въ искушеніе грѣха, объ этомъ свидѣтельствуетъ Апостолъ, говоря: Братіе, аще впадетъ человѣкъ въ нѣкое прегрѣшеніе, вы духовніи исправляйте таковаго духомъ кротости, блюдый себе, да не и ты искушенъ будеши (Гал. VI, 1). Я говорю это къ тому, чтобы кому нибудь не показалось невозможнымъ, какъ согрѣшилъ Адамъ, разъ онъ по уму былъ духовнымъ, хотя по тѣлу и душевнымъ, человѣкомъ. Но если все это и такъ, не будемъ, однако, ничего утверждать съ поспѣшностью, а лучше подождемъ, не встрѣтитъ-ли такое пониманіе препятствія со стороны остальнаго Писанія.

Глава XXIX.

Въ слѣдующей книгѣ предстоитъ рѣчь о душѣ.

На очереди теперь стоитъ весьма трудный вопросъ о душѣ,—вопросъ, надъ которымъ трудились многіе, оставивъ довольно мѣста потрудиться и намъ. Потому-ли, что я не могъ перечитать всего и у всѣхъ, которые относительно этого предмета могли, согласно съ истиною нашихъ Писаній, достигнуть яснаго и совершенно несомнѣннаго, или же самый вопросъ этотъ таковъ, что людямъ, подобнымъ мнѣ, не легко понимать тѣхъ, которые рѣшаютъ его вѣрно, но признаюсь, что доселѣ никто еще не убѣдилъ меня, что въ вопросѣ о душѣ ее предстоитъ для меня надобности ни въ какихъ дальнѣйшихъ изслѣдованіяхъ. Достигну-ли я и теперь чего-либо несомнѣннаго, не знаю. Но что могу, то, если Господь поможетъ моему усилію, постараюсь изложить въ слѣдующей книгѣ.

Книга 7,

въ которой путемъ подробнѣйшаго разсужденія о душѣ изъясняются слова 7 стиха 2 главы Бытія: И вдуну въ лице его дыханіе жизни, и проч.

Глава I.

Начинается разсужденіе о душѣ.

И созда Богъ человѣка, персть [вземъ] отъ земли и вдуну въ лице его дыханіе жизни, и бысть человѣкъ въ душу живу (Быт. II, 1).—Разсмотрѣніемъ этихъ словъ Писанія мы начали предыдущую книгу и о самомъ сотворенномъ человѣкѣ, преимущественно же о тѣлѣ его, сказали, чтò представлялось намъ сообразнымъ съ Писаніями, столько, сколько считали это достаточнымъ. Но такъ какъ вопросъ о душѣ человѣческой—вопросъ сложный, то мы предпочли отложить его до настоящей книги, не зная, насколько Господь поможетъ нашему желанію говорить о немъ правильно, но зная, что правильно будемъ говорить настолько лишь, насколько Онъ поможетъ. А правильно значитъ правдиво и соотвѣтствующимъ образомъ, ничего дерзко не отвергая и ничего безразсудно не утверждая, пока остается для вѣры или христіанской науки сомнѣніе, истинно-ли оно или ложно, тò же, чтó можно знать или изъ очевиднѣйшаго порядка вещей или на основаніи несомнѣннѣйшаго авторитета Писаній, безъ отлагательства принимая

Но, прежде всего, обратимъ вниманіе на самое изреченіе: вдуну или вдунулъ въ лице его дыханіе жизни. Ибо

въ нѣкоторыхъ кодексахъ стоитъ: „дохнулъ“ или „испустилъ дыханіе на лице его“. Но такъ какъ у грековъ имѣется ἐνεφύσησεν, то несомнѣнно надобно сказать „дунулъ“ или „вдунулъ“. Въ предыдущей рѣчи мы уже имѣли дѣло съ вопросомъ о рукахъ Божіихъ, когда обсуждали образованіе человѣка изъ персти [земной]: чтó же надобно сказать и относительно изреченія „вдунулъ Богъ“, если не то, что какъ человѣка Онъ создалъ не руками, такъ и дунулъ не гортанью и губами?

Глава II.

Доказывается, что душа не одной и той же природы съ Богомъ.

При всемъ томъ, этимъ выраженіемъ Писаніе, по моему мнѣнію, весьма много помогаетъ намъ въ настоящемъ чрезвычайно трудномъ вопросѣ. Нѣкоторые на основаніи этого выраженія полагали, что душа—нѣкая часть самой субстанціи божественной или—одной природы съ Богомъ, думая такъ потому, что, когда дышетъ человѣкъ, онъ испускаетъ нѣчто изъ самого себя. Напротивъ, это-то именно и должно побуждать насъ отвергать подобное, враждебное каѳолической вѣрѣ, мнѣніе. Мы вѣруемъ, что природа или субстанція Божія, которую многіе признаютъ въ Троицѣ, но немногіе разумѣютъ, совершенно неизмѣняема. А кто же сомнѣвается, что душа можетъ измѣняться въ лучшему или худшему? Поэтому, мнѣніе, что душа и Богъ одной субстанціи, мнѣніе нечестивое. Ибо чѣмъ другимъ будетъ оно, какъ не воззрѣніемъ, что и Богъ измѣняемъ? Отсюда, надобно вѣровать и мыслить такъ и нисколько не сомнѣваться въ томъ, какъ и что содержитъ правая вѣра, именно—что душа [имѣетъ бытіе] отъ Бога, какъ нѣчто Имъ сотворенное, а не какъ нѣчто рожденное или какимъ бы то ни было образомъ происшедшее отъ самой Его природы.

Глава III.

Продолжается тоже доказательство.

Но, возражаютъ, какимъ образомъ написано: вдуну въ лице его дыханіе жизни и бысть человѣкъ въ душу живу, если душа—не часть или даже не субстанція Бога? Напротивъ, изъ этого изреченія явствуетъ, что она—не то. Ибо всегда дышетъ человѣкъ, то, несомнѣнно, его душа движетъ подчиненную ей природу тѣла и производитъ дыханіе изъ ней, а не изъ себя самой; если ужъ этого рода возражатели настолько тупы, что не знаютъ, что дыханіе, когда мы дышемъ добровольно, происходитъ отъ того періодическаго вдыханія и выдыханія, которое мы то вбираемъ изъ окружающаго насъ воздуха, то въ него выпускаемъ. Да если [дыханіе наше происходитъ] и не отъ внѣ насъ находящагося воздуха, вдыхаемаго и выдыхаемаго, а при дыханіи мы испускаемъ нѣчто изъ самой природы нашего тѣла, всеже природа тѣла и души не одна и таже, въ чемъ, конечно, и они согласны. Поэтому, даже и въ такомъ случаѣ, иное—субстанція души, которая управляетъ и движетъ тѣломъ, и иное—дыханіе, которое управляющая и движущая душа производитъ изъ подчиненнаго ей тѣла, а не изъ самой себя, которой тѣло подчинено. Отсюда, если—хотя и не одинаковымъ образомъ—душа управляетъ подчиненнымъ ей тѣломъ, а Богъ подчиненною Ему тварью, то почему же не принимать выраженія вдуну скорѣе такъ, что Богъ создалъ душу изъ подчиненной Ему твари, потому что хотя душа господствуетъ надъ своимъ тѣломъ и не такъ, какъ Богъ надъ вселенной, которую Онъ сотворилъ, однако и она производитъ дыханіе движеніемъ тѣла, а не изъ своей субстанціи?

Но хотя и можно сказать, что душа человѣка не самое дыханіе Божіе, а что Богъ сотворилъ душу въ человѣкѣ дыханіемъ, однако не слѣдуетъ считать сотвореннаго Имъ при посредствѣ слова лучше сотвореннаго при посредствѣ дыханія на томъ основаніи, что и въ насъ слово луч-

ше дыханія. Впрочемъ, на вышесказанномъ основаніи нѣтъ причины, почему бы мы стали сомнѣваться называть душу и дыханіемъ Божіимъ, разумѣя при этомъ не то, что душа—самая природа и субстанція Бога, а то, что дунуть [у Бога] значитъ тоже, что сотворить дыханіе, а сотворить дыханіе тоже, что сотворитъ душу. Такому мнѣнію соотвѣтствуетъ и то, что говоритъ Богъ чрезъ Исаію: духъ бо отъ Мене изыдетъ, и всякое дыханіе Азъ сотворихъ (LVII, 16). А что Онъ говоритъ не о какомъ-либо тѣлесномъ дыханіи, показываютъ дальнѣйшія слова. Ибо, сказавъ: и всякое дыханіе Азъ сотворихъ, говоритъ за тѣмъ: за грѣхъ мало что опечалихъ его, и поразихъ его. Чтó же называетъ Онъ дыханіемъ, какъ не душу, которая опечалена и поражена по причинѣ грѣха? Въ такомъ случаѣ чтó значатъ слова: всякое дыханіе Азъ сотворихъ, какъ не „всякую душу Я сотворилъ“?

Глава IV.

Дуновеніемъ Богъ сотворилъ душу не изъ Себя самого и не изъ элементовъ.

Если бы, поэтому, мы назвали Бога какъ бы душею нашего міра, для которой самый міръ служитъ какъ бы тѣломъ одного живаго существа, то тѣмъ самымъ сказали бы, что Богъ дыханіемъ сотворилъ душу человѣка не иную, какъ тѣлесную, изъ подчиненнаго Ему воздуха, т. е. изъ Своего тѣла; однако, то, чтó Онъ въ такомъ случаѣ сотворилъ и далъ бы Своимъ дыханіемъ, мы должны бы были считать даннымъ не изъ Него самого, а изъ подчиненнаго Ему воздуха тѣла Его, такимъ же образомъ, какъ и наша душа производитъ дыханіе изъ подчиненнаго же ей предмета, т. е. изъ своего тѣла, а не изъ самой себя. Но такъ какъ Богу не только подчинено тѣло міра, но Онъ превыше всякой, какъ тѣлесной, такъ и духовной твари, то мы должны

думать, что Онъ дыханіемъ Своимъ сотворилъ душу ни изъ Себя самого, ни изъ тѣлесныхъ элементовъ.

Глава V.

Изъ ничего-ли душа.

Но спрашивается, изъ того-ли, чего совсѣмъ не было, или же изъ чего-либо такого, чтò уже было сотворено Имъ духовно, но еще не было душею?—Если мы не думаемъ, что Богъ продолжаетъ еще творить что-нибудь изъ ничего послѣ того, какъ сотворилъ все разомъ, а вѣруемъ, что Онъ почилъ отъ всѣхъ дѣлъ, яже начатъ творити, такъ что все, чтó потомъ творитъ, творитъ уже изъ тѣхъ [дѣлъ], то я не знаю, какимъ образомъ возможна мысль, что Онъ творитъ души изъ ничего. Развѣ, можетъ быть, не слѣдуетъ-ли думать такъ, что въ дѣлахъ первыхъ шести дней Богъ сотворилъ оный сокровенный день, или лучше сказать—духовно-разумную природу, т. е, природу ангельскаго союза, и міръ, т. е. небо и землю, и въ этихъ уже существовавшихъ природахъ Онъ сотворилъ начала другихъ, будущихъ [природъ], но не самыя эти природы; въ противномъ случаѣ, т. е. если бы онѣ уже тогда были сотворены такъ, какъ имѣли быть [въ дѣйствительности], онѣ не были бы будущими? А если такъ, то въ созданныхъ вещахъ еще не существовало никакой природы человѣческой души, а начала она свое бытіе тогда, когда Богъ ее сотворилъ Своимъ дыханіемъ и вложилъ въ человѣка.

Но этимъ еще не разрѣшается вопросъ, сотворилъ-ли Богъ природу, которая называется душею и которой раньше ее было, изъ ничего, какъ если бы дыханіе Его явилось не изъ какой-нибудь подчиненной Ему субстанціи, какъ это говорили мы о дыханіи, производимомъ душею изъ своего тѣла, а совершено изъ ничего, въ то время, когда благоволилъ дохнутъ и это дыханіе стало душею человѣка? Или же было

уже нѣчто духовное, хотя оно, чѣмъ бы тамъ ни было природою души не было, но изъ него явилось дыханіе Божіе, которое стало природою души, какъ и природы человѣческаго тѣла еще не было прежде, чѣмъ Богъ образовалъ ее изъ пыли или персти земной, ибо пыль или персть эта не была плотью человѣка, однако была нѣчто такое, изъ чего явилась плоть, которой еще не было?

Глава VI.

Была-ли напередъ какая—нибудь матерія для души, какъ—для тѣла.

Но вѣроятное-ли дѣло, чтобы въ первыхъ дѣлахъ шести дней Богъ создалъ не только причинное начало будущаго человѣческаго тѣла, но и самую матерію, изъ коей оно явилось, т. е. землю, изъ пыли или персти которой оно образовано; между тѣмъ, создалъ тогда только начало души, а и не нѣкую своего рода матерію, изъ которой бы она явилась? Ибо если бы душа была нѣчто неизмѣняемое, въ такомъ случаѣ мы не должны бы были поднимать и вопроса о ея какъ бы матеріи; между тѣмъ, измѣняемость души достаточно ясно показываетъ, что иногда пороками и ложью она обезображивается, а добродѣтелью и наставленіемъ въ истинѣ образуется. Но [такою она является] уже въ своей природѣ, по которой она есть душа, какъ, въ свою очередь, и плоть въ той своей природѣ, по которой она—уже плоть, и здоровьемъ украшается и обезображивается болѣзнями и ранами. А какъ эта послѣдняя, кромѣ того, что она есть плоть и въ этой природѣ или усовершается, являясь красивою, или же приходитъ въ упадокъ и становится безобразною, имѣетъ еще и матерію, т. е. землю, изъ которой она должна была явиться, чтобы стать вполнѣ плотью, такъ, можетъ быть, и душа, прежде чѣмъ стать природою, которая называется уже душею или прекрасною отъ добродѣтели, или безобразною отъ поро-

ка, могла имѣть вѣкую сообразно своему роду духовную матерію, которая не была еще душею, подобно тому, какъ и земля, изъ которой сотворена плоть, была уже нѣчто, хотя еще и не плоть.

Глава VII.

Нельзя сказать, какого рода была эта матерія души.

Но земля, прежде чѣмъ явилось изъ нея тѣло человѣка, уже наполняла собою низшую часть міра, сообщая вселенной цѣлостность, такъ что, если бы даже изъ нея и не явилось плоти какого нибудь животнаго, всеже своимъ видомъ она восполняла бы тотъ міровой строй и ту міровую массу, по которымъ міръ называется небомъ и землей; но если была или существуетъ какая-нибудь духовная матерія, изъ которой явилась душа, или являются души, то что она такое? Какое имя, какой видъ, накую пользу имѣетъ она въ ряду сотворенныхъ вещей? Живая-ли она или нѣтъ? Если живая, чѣмъ занимается и чтó привноситъ въ жизнь вселенной? Блаженною-ли жизнью живетъ или бѣдственною, или же ни тою, ни другою? Оживляетъ-ли что-нибудь, или же свободна даже и отъ такого дѣла и остается праздною въ какомъ—нибудь сокровенномъ мѣстѣ вселенной, лишенная бодрствующаго чувства и жизненнаго движенія? Если она совершенно лишена жизни, какимъ образомъ матеріей будущей жизни могла быть нѣкая безтѣлесная, но не живая матерія? Это или ложно, или въ высшей степени сокровенно. Съ другой стороны, если она жила ни блаженно, ни бѣдственно, какимъ образомъ была разумна? А если разумною стала тогда, когда изъ этой матеріи сотворена природа человѣка, значитъ матеріей разумной, т. е. человѣческой, души была неразумная жизнь. Какое же, въ такомъ случаѣ, различіе между ею и [душею] животнаго? Или, можетъ быть, она была уже разумною, но въ возможности, а еще не самою

способностью? Ибо если мы видимъ, что дѣтская, конечно уже человѣческая, душа еще не начала пользоваться разумомъ, и однако называемъ ее разумною, то почему же не думать, что и въ той матеріи, изъ которой сотворена душа, способность (motus) мыслить была въ спокойномъ состояніи также, какъ и въ дѣтской душѣ, которая конечно есть душа уже человѣческая, способность (motus) разсуждать остается еще въ спокойномъ состояніи?

Глава VIII.

Нельзя допустить, чтобы эта матерія была блаженна.

Въ самомъ дѣлѣ, если существовала уже блаженная жизнь, изъ которой создана человѣческая душа, то, очевидно, она стала хуже и потому она уже не матерія души, а душа ея вытеченіе (defluxio). Ибо когда какая-либо матерія обработывается, въ особенности Богомъ, то обработывается безъ сомнѣнія въ лучшее. Но если бы даже человѣческая душа и могла быть принимаема за вытеченіе какой-нибудь жизни, сотворенной Богомъ въ нѣкоемъ блаженномъ состояніи, во всякомъ случаѣ мы должны представлять себѣ, что она начала проявлять себя въ какомъ-либо актѣ своихъ заслугъ только съ того момента, съ какого начала свою собственную жизнь, т. е. стала душею, оживляющею плоть, пользующеюся ея органами, какъ своими вѣстниками, и сознающею, что она живетъ въ себѣ самой, своею волею, разумомъ и памятью. Ибо если существуетъ нѣчто такое, изъ чего Богъ вдунулъ въ образованную Имъ плоть это вытеченіе, какъ бы дуновеніемъ сотворивъ душу, и если это нѣчто было блаженно, оно ни въ какомъ случаѣ не движется, не измѣняется и не теряетъ ничего, когда изъ него вытекаетъ то, изъ чего является душа. Оно вѣдь не тѣло, чтобы могло измѣняться, какъ бы испаряясь.

Глава IX.

Не есть также эта матерія и какая—нибудь неразумная душа.

Еслиже своего рода матеріей, изъ которой является разумная, т. е. человѣческая, душа служитъ душа неразумная, то спрашивается, откуда является сама эта неразумная душа, такъ какъ и сотворитъ не другой кто, какъ Творецъ всѣхъ природъ? Можетъ быть, изъ тѣлесной матеріи? Почему же, въ такомъ случаѣ, не изъ ней и разумная душа? Вѣдь никто же не станетъ отрицать, что Богъ можетъ творить сокращеннымъ образомъ (compendio) то, чтó мы представляемъ себѣ присходящимъ какъ бы постепенно. Да и какіе бы промежутки мы тутъ ни допускали, но разъ тѣло—матерія неразумной души, а неразумная душа—матерія души разумной, ясно, что тѣло—матерія разумной души. А такъ мыслить не знаю, кто осмѣлится, кромѣ развѣ человѣка, который и самую душу ставитъ уже въ разрядъ какого-нибудь тѣла.

Надобно, затѣмъ, опасаться и того, какъ бы не подумалъ кто-нибудь, что возможно перемѣщеніе души изъ животнаго въ человѣка (чтó каѳолической вѣрѣ и истинѣ совершенно противно), если мы допустимъ, что неразумная душа служитъ какъ бы матеріей, изъ которой является разумная душа; при чемъ, измѣнившись къ лучшему, она будетъ душею человѣка, а измѣнившись къ худшему, становится душею животнаго. Этой, измышленной нѣкоторыми философами, басни стыдятся даже ихъ потомки и говорятъ, что-де они не думали такъ, а были не вѣрно поняты. И мнѣ кажется, это похоже на то, какъ если бы кто-нибудь сталъ выводить подобную мысль и изъ нашихъ Писаній, въ которыхъ говорится: человѣкъ въ чести сый не разумѣ, приложися скотомъ несмысленнымъ и уподобися имъ (Псал. 48, 12 и 21), или читается: не предаждь звѣремъ душу исповѣдающуюся тебѣ (Псал. 73, 19). Вѣдь и всѣ еретики читаютъ

каѳолическія Писанія и еретиками являются только потому, что, не правильно понимая Писанія, утверждаютъ вопреки ихъ истинѣ свои ложныя мнѣнія. Но каково бы ни было мнѣніе философовъ о превращеніяхъ душъ, во всякомъ случаѣ каѳолической вѣрѣ противно думать, что души животныхъ переселяются въ людей, или души людей въ животныхъ.

Глава X.

Изъ сходства нравовъ не вытекаетъ, что душа человѣка переходитъ въ животное.

Нѣтъ сомнѣнія, что люди по образу своей жизни бываютъ подобны животнымъ; объ этомъ и опытъ человѣческой жизни громко говоритъ, и свидѣтельствуетъ Писаніе. Сюда относится упомянутое мною мѣсто: человѣкъ въ чести сый не разумѣ, приложися скотомъ несмысленнымъ и уподобися имъ; но, конечно, въ настоящей жизни, а не послѣ смерти. Потому, говорившій: не предаждь звѣремъ душу исповѣдающуюся тебѣ не хотѣлъ предавать свою душу во власть или такимъ звѣрямъ, отъ которыхъ предостерегаетъ Господь, говоря, что они одѣты въ овечью шкуру, а внутри суть хищные волки (Мѳ. VII, 15), или самому діаволу и аггеламъ его, ибо и онъ называется львомъ и зміемъ (Пс. 90, 13).

Въ самомъ дѣлѣ, какой аргументъ приводятъ философы, когда полагаютъ, что души людей переселяются по смерти въ скотовъ, или души скотовъ въ людей?—тотъ, безъ сомнѣнія, что къ такому переселенію влечетъ ихъ сходство нравовъ, напр. скупыхъ—въ муравьевъ, хищниковъ—въ коршуновъ, жестокихъ и гордыхъ—въ львовъ, поклонниковъ нечистаго удовольствія—въ свиней, и т. под. Это именно основаніе они и приводятъ, но не замѣчаютъ, что подобнымъ аргументомъ ни въ какомъ случаѣ нельзя доказать возмож-

ность посмертнаго перехода души животнаго въ человѣка. Ибо боровъ никогда не будетъ больше похожъ на человѣка, чѣмъ на борова, и когда приручаютъ львовъ, они являются больше похожими на собакъ или даже на овецъ, чѣмъ на человѣка. Отсюда, если животныя не отстаютъ отъ нравовъ животныхъ, и даже тѣ изъ нихъ, которыя иногда бываютъ не похожи на остальныхъ, всеже больше похожи на свой родъ, чѣмъ на человѣческій, и гораздо дальше отстоятъ отъ людей, чѣмъ отъ животныхъ: то человѣческія души никогда не будутъ душами животныхъ, хотя и усвояютъ нравы, дѣлающія ихъ больше похожими на животныхъ. А если этотъ аргументъ ложный, какимъ образомъ будетъ истиннымъ самое мнѣніе, разъ не приводится ничего другого, что дѣлало бы это мнѣніе если не истиннымъ, то, по крайней мѣрѣ, правдоподобнымъ? Поэтому, съ своей стороны и я самъ скорѣе готовъ думать такъ, что люди, которые впервые высказались подобнымъ образомъ въ своихъ сочиненіяхъ, были, какъ хотятъ понимать ихъ позднѣйшіе ихъ послѣдователи, того мнѣнія, что подобными животнымъ люди становятся въ настоящей жизни нѣкоторою извращенностью и постыдностью своихъ нравовъ и до извѣстной степени превращаются въ скотовъ, но такъ, что, сбросивъ съ себя этотъ позоръ, они могутъ отстать отъ своихъ превратныхъ пожеланій.

Глава XI.

Вымышленныя переселенія нѣкоторыхъ душъ.—Мнѣніе маніхеевъ хуже мнѣнія философовъ.

Въ самомъ дѣлѣ, если, какъ разсказываютъ, случается, что нѣкоторые будто бы припоминаютъ, въ тѣлахъ какихъ животныхъ они были, то или подобные разсказы ложны, или это припоминаніе въ ихъ душахъ—плодъ издѣвательства демоновъ. Ибо если случается во снѣ, что человѣкъ припоминаетъ себѣ, будто бы онъ былъ тѣмъ, чѣмъ не былъ, сдѣлалъ то, чего не дѣлалъ: что же удивительнаго,

если, по справедливому суду Божію, демоны могутъ производить нѣчто подобное въ сердцахъ и бодрствующихъ?

Но манихеи, мнящіе или желающіе мнить себя христіанами, въ своемъ мнѣніи о переселеніи или превращеніи душъ гораздо хуже и возмутительнѣе языческихъ философовъ и другихъ, думающихъ подобнымъ образомъ, людей: послѣдніе отличаютъ природу души отъ природы Бога, а Они, проповѣдуя, что душа—не что иное, какъ сама субстанція Бога и совершенно тоже, что и Богъ, вмѣстѣ съ тѣмъ не боятся называть ее столь постыдно измѣняемою, что нѣтъ такого рода травы или червя, къ которому она, по ихъ мнѣнію, не была бы примѣшана или въ который не могла бы по непостижимому неразумію превратиться. Однако, если бы, отвлекшись своимъ умомъ отъ вопросовъ о предметахъ таинственныхъ, предаваясь которымъ плотскимъ сердцемъ, манихеи неизбѣжно впадаютъ въ ложныя, вредныя и нелѣпыя мнѣнія, они крѣпко держались той одной, всякой разумной душѣ естественно и истинно присущей, мысли, что Богъ совершенно неизмѣняемъ и безтѣлесенъ: въ такомъ случаѣ мгновенно рушилась бы вся эта, на тысячу ладовъ повторяемая, ихъ сказка, которую они измыслили не о чемъ другомъ, какъ о недостойной измѣняемости Бога.

Глава XII.

Душа не изъ тѣлеснаго элемента.

Итакъ, неразумная душа не служитъ матеріей человѣческой души. Что же оно такое, изъ чего сотворена душа дыханіемъ Божіимъ? Можетъ быть, это было какое-нибудь земное и влажное тѣло? Никоимъ образомъ; напротивъ, отсюда сотворена плоть. Ибо чтó другое—грязь, какъ не влажная земля? Не слѣдуетъ также думать, что душа сотворена изъ одной только влаги, какъ бы такъ, что плоть изъ земли, а душа изъ воды. Ибо крайне нелѣпо думать, что душа че-

ловѣка сотворена изъ того же, изъ чего и плоть рыбы и птицы.

Такъ, можетъ быть, изъ воздуха? Правда, къ этому элементу близко подходитъ и дыханіе; но наше, а не Божіе. Отсюда, выше мы и сказали, что можно бы такъ думать, если бы мы представляли себѣ Бога міровою душею, какъ бы душею одного величайшаго живаго существа: въ такомъ случаѣ Онъ произвелъ бы душу дыханіемъ изъ воздуха тѣла Своего, какъ наша [душа] производитъ дыханіе изъ своего тѣла. Но разъ рѣшено, что Богъ выше всякаго тѣла въ мірѣ и всякаго, сотвореннаго Имъ, духа на несравнимое разстояніе, то какъ возможно сказать такимъ образомъ? Развѣ, можетъ быть, чѣмъ болѣе непостижимымъ вездѣсущіемъ Онъ присутствуетъ во всей твари, тѣмъ больше Онъ могъ произвести изъ воздуха дыханіе, которое бы стало душею человѣка? Но такъ какъ душа безтѣлесна, а между тѣмъ все, что происходитъ изъ тѣлесныхъ элементовъ міра, необходимо тѣлесно, а къ числу элементовъ міра относится и воздухъ, то ее слѣдуетъ вѣрить, если бы даже стали говорить намъ, что душа сотворена изъ элемента чистаго и небеснаго огня. Правда, не мало было такихъ, которые утверждали, что всякое тѣло можетъ превращаться во всякое тѣло. Но я не знаю никого, кто думалъ бы, что какое нибудь, земное или небесное, тѣло превращается въ душу и становится безтѣлеснымъ; да и вѣра не содержитъ того.

Глава XIII и XIV.

Мнѣніе врачей о человѣческомъ тѣлѣ.—Души не изъ элементовъ.

Не слѣдуетъ, наконецъ, опускать изъ виду и того, чтó говорятъ врачи, и не только говорятъ, но и считаютъ доказаннымъ. По ихъ словамъ, хотя всякая плоть представляетъ собою массу земли, однако она имѣетъ въ себѣ и нѣкоторую часть, съ одной стороны, воздуха, который содержится въ

легкихъ и расходится отъ сердца чрезъ вены, называемыя артеріями, съ другой—огня, и не только тепловое его свойство, сѣдалище котораго находится въ печени, но и свойство свѣтовое, которое, говорятъ, поднимается въ верхнюю часть мозга, какъ бы къ небу нашего тѣла, откуда выходятъ лучи зрѣнія. Отъ этого мозга, какъ изъ своего рода центра, идутъ тонкія трубочки не только къ глазамъ, но и къ остальнымъ органамъ, т. е. ушамъ, ноздрямъ, небу, для слуха, обонянія и вкуса; самый органъ ощущенія, который принадлежитъ всему тѣлу, управляется, говорятъ, тѣмъ же мозгомъ при помощи шейнаго мозга и мозга, содержимаго костями, переплетающими спинной хребетъ, такъ что отсюда по всѣмъ членамъ расходятся тончайшіе канальцы, которые и составляютъ органы ощущенія.—Такимъ образомъ, при посредствѣ этихъ какъ бы своихъ вѣстниковъ душа воспринимаетъ все, что только становится ей извѣстнымъ изъ области тѣлесныхъ предметовъ, а между тѣмъ сама—нѣчто въ такой степени иное, что когда хочетъ имѣть познаніе о божественномъ, или о Богѣ, или о самой себѣ и сосредоточить свои силы на постиженіи чего-либо истиннаго и несомнѣннаго, она отвлекается даже отъ свѣта глазъ и, чувствуя, что онъ въ этомъ случаѣ не только для нея не представляетъ никакой помощи, но служить даже помѣхой, устремляется къ умственному созерцанію. А если такъ, то какимъ же образомъ она—что-либо принадлежащее къ тому же разряду, когда самымъ высшимъ въ этомъ кругѣ является свѣтъ, который исходитъ изъ глазъ и которымъ она пользуется для воспріятія только тѣлесныхъ формъ и цвѣтовъ, сама же она безконечно отлична отъ всякаго рода тѣлъ, которыя ею созерцаются исключительно при помощи разума и до которыхъ не достигаетъ ни одно тѣлесное чувство?

Глава XV.

Душа безтѣлесна.

Поэтому, хотя природа человѣческой души не состоитъ ни изъ земли, ни изъ воды, ни изъ воздуха, ни изъ огня, однако матеріей своего грубаго тѣла, т. е. нѣкоей влажной земли, которая обращена въ свойство плоти, она управляетъ при помощи природы болѣе тонкаго тѣла, т. е. свѣта и воздуха. Ибо безъ этихъ двухъ [элементовъ] не бываетъ со стороны души ни ощущенія, ни произвольнаго движенія въ тѣлѣ. А какъ знаніе должно быть раньше дѣйствія, такъ ощущеніе—раньше движенія. Отсюда, душа, будучи безтѣлесна, дѣйствуетъ сначала на тѣло, близкое къ безтѣлесному, т. е. на огонь, или лучше—на свѣтъ и воздухъ, а чрезъ нихъ уже и на другіе болѣе грубые [элементы] тѣла, т. е. влагу и землю, изъ которыхъ состоитъ плотная масса нашей тѣлесности и которыя подвержены болѣе страданію, какъ первые—дѣйствію.

Глава XVI.

Почему сказано: и бысть человѣкъ въ душу живу.

Такимъ образомъ, слова: и бысть человѣкъ въ душу живу (Быт. I, 7) сказаны, мнѣ кажется, не въ другомъ какомъ смыслѣ, а въ томъ, что онъ началъ въ своемъ тѣлѣ ощущать; чтó служитъ несомнѣннѣйшимъ признакомъ живой и одушевленной плоти. Ибо движутся и деревья, и движутся не только силою, извнѣ дѣйствующею, напр., когда качаются отъ вѣтра, но и движеніемъ внутреннимъ, которымъ совершается все, что только относится въ произростанію и формѣ дерева, и благодаря которому къ корню направляется влага и превращается въ то, изъ чего состоитъ природа травы или дерева: все это не можетъ быть безъ внутренняго движенія. Но это движеніе—не движеніе произвольное, каково движеніе, которое соединяется съ ощущені-

емъ для управленія тѣломъ, какъ это бываетъ въ классѣ всѣхъ животныхъ, и которое въ Писаніи называется живою душею (Быт. I, 21). Ибо если бы и намъ не было присуще движеніе перваго рода, то не увеличивались бы въ ростѣ наши тѣла и не отростали бы ногти и волосы. Но если бы вамъ свойственно было одно только это движеніе, безъ ощущенія и произвольнаго движенія, то о человѣкѣ не было бы сказано, что онъ бысть въ душу живу.

Глава XVII.

Почему сказано, что Богъ дунулъ въ лице человѣка.

Вотъ почему,—такъ какъ передняя часть мозга, откуда распредѣляются всѣ чувства, помѣщается во лбу и самые какъ бы органы чувствъ находятся въ лицѣ, за исключеніемъ чувства осязанія, которое, будучи распространено по всему тѣлу, свой путь однако начинаетъ съ той же передней части мозга и идетъ чрезъ макушку и шею назадъ къ мозгу становаго хребта (о чемъ сказано нами нѣсколько выше), вслѣдствіе чего чувствомъ осязанія владѣетъ и лицо, какъ владѣетъ имъ все тѣло за исключеніемъ чувствъ зрѣнія, слуха, обонянія и вкуса, помѣщающихся только въ лицѣ,—вотъ почему, думаю, и написано, что Богъ вдунулъ въ лице человѣка дыханіе жизни, когда онъ бысть въ душу живу. Поэтому передняя часть справедливо предпочитается задней: она идетъ впереди, а эта уже слѣдуетъ за ней, отъ той ощущеніе, а отъ этой—движеніе, какъ равно и обдумываніе предшествуетъ дѣйствію.

Глава XVIII.

Три полости мозга.

А такъ какъ тѣлеснаго движенія, которое слѣдуетъ за ощущеніемъ, не бываетъ безъ промежутковъ времени, проходить же промежутки времени произвольнымъ движеніемъ

мы можемъ только при помощи памяти, то различаются три какъ бы полости мозга: передняя у лица, отъ которой происходитъ всякое ощущеніе, задняя у шеи, отъ которой происходитъ всякое движеніе, и третья промежуточная, въ которой, говорятъ, дѣйствуетъ память, чтобы, когда за ощущеніемъ слѣдуетъ движеніе, человѣкъ не перепуталъ того, что онъ сдѣлалъ, если бы забылъ уже сдѣланное. Все это, говорятъ, доказывается несомнѣнными признаками, когда самыя эти части тѣла, пораженныя какою-нибудь болѣзнью или поврежденіемъ, вслѣдствіе чего приходятъ въ разстройство или дѣятельность ощущенія, или органы движенія, или движеніе тѣла въ припоминанію, ясно указываютъ на то, какое значеніе имѣетъ каждая изъ нихъ, и уже дознано, какое лѣченіе исправленію каждой изъ нихъ помогаетъ. Но душа, хотя и дѣйствуетъ въ нихъ какъ бы въ органахъ, сама однако не принадлежитъ къ числу ихъ: она оживляетъ все и всѣмъ управляетъ, а чрезъ то заботится о тѣлѣ и о той жизни, въ которой человѣкъ явился въ душу живу.

Глава XIX.

Превосходство души предъ тѣлесными предметами.

Итакъ, когда спрашивается, откуда душа, т. е. изъ какой своего рода матеріи Богъ произвелъ дыханіе, которое называется душею, не должно при этомъ представлять себѣ ничего тѣлеснаго. Ибо какъ Богъ превосходитъ всю тварь, такъ и душа достоинствомъ своей природы превосходитъ всю тѣлесную тварь. Однакожъ, она управляетъ тѣломъ, но управляетъ чрезъ посредство свѣта и воздуха, которые, въ свою очередь, суть наилучшія тѣла въ нашемъ мірѣ и отличаются болѣе преимуществомъ дѣйствія, чѣмъ страдательной массою, какъ влага и земля, т. е.—какъ чрезъ такія [тѣла], которыя болѣе подобны духу. Тѣлесный свѣтъ служитъ для нея въ нѣкоторомъ отношеніи вѣстникомъ, но она, которой

онъ служитъ вѣстникомъ, не то, чтò онъ: она именно—душа, которой служитъ онъ вѣстникомъ, а не онъ, вѣстникъ. И когда она чувствуетъ страданія тѣла, то безпокоится тѣмъ, что, съ разстройствомъ равновѣсія въ тѣлѣ, затрудняется ея дѣятельность, которою она присутствуетъ въ тѣлѣ, управляя имъ, и это безпокойство называется скорбію. Равнымъ образомъ и воздухъ, разлитый въ нервахъ, служитъ къ тому, чтобы воля двигала членами [тѣла], но самъ онъ—не воля. Точно также и средняя часть даетъ знать о движеніи членовъ, чтобы оно содержалось памятью, но сама она—не память. Наконецъ, когда эти, такъ сказать, ея служители отъ какого либо поврежденія или разстройства приходятъ въ совершенный упадокъ, то съ остановкою вѣстниковъ ощущенія и служителей движенія, какъ бы не имѣя уже причины присутствовать дольше [въ тѣлѣ], она оставляетъ его. Если же они приходитъ не въ такой упадокъ, какъ это бываетъ въ смерти; въ такомъ случаѣ разстраивается только ея напряженіе: она какъ бы старается, но не можетъ исправить пришедшаго въ упадокъ. И въ какой области предметовъ является это разстройство, судя по тому догадываются, какая часть тому причиной, чтобы, если можетъ, на помощь явилась уже медицина.

Глава XX.

Иное—душа и иное—органы тѣла.

А что иное—душа, и иное—ея тѣлесные служители, или сосуды, или органы, или буде можно назвать ихъ какъ-нибудь иначе, это ясно видно изъ того, что весьма часто при сильномъ напряженіи мысли она отвлекается отъ всего, такъ что не знаетъ многаго, находящагося предъ открытыми и совершенно здоровыми глазами. Если же напряженіе бываетъ еще сильнѣе, то гуляя [человѣкъ] вдругъ останавливается, безъ сомнѣнія, потому, что душа его перестаетъ заправлять

органами движенія, которымъ заняты его ноги; а если напряженіе мысли не настолько сильно, чтобы приковать гуляющаго къ одному мѣсту, однако таково, что онъ не свободенъ прислуживаться къ средней части мозга, служащей вѣстникомъ движенія тѣла, то онъ иногда забываетъ, откуда и куда идетъ, и машинально проходитъ мимо дачи, къ которой направлялся, хотя по природѣ своего тѣла здоровъ, но только отвлеченъ отъ нея къ другому. Поэтому, безполезно и спрашивать, изъ неба-ли, распростертаго надъ нами, примѣшалъ или присоединилъ Богъ къ тѣлу уже живаго [человѣка] нѣкоторыя матеріальныя частицы нашего тѣлеснаго неба, т. е. [частицы] свѣта и воздуха, которыя, будучи къ безтѣлесной природѣ ближе, чѣмъ влага и земля, раньше поэтому воспринимаютъ внушенія оживляющей тѣло души, такъ что подъ ихъ ближайшимъ воздѣйствіемъ управляется вся масса нашего тѣла, или же и ихъ Богъ сотворилъ, какъ и тѣло, изъ персти земной. Ибо, что всякое тѣло можетъ измѣняться во всякое тѣло, это еще вѣроятно, но нелѣпо думать, что какое-либо тѣло можетъ превратиться въ душу.

Глава XXI.

Душа ни изъ тѣла какого-либо, ни сама тѣло.

По этой причинѣ не слѣдуетъ обращать вниманія и на то мнѣніе нѣкоторыхъ [[Цицер., lib. I. Tusc., g. ἐντελέχεια.]], что есть нѣкое пятое тѣло, изъ котораго происходитъ душа и которое не есть ни земля, ни вода, ни воздухъ, ни огонь, какъ нашъ болѣе мутный, такъ и небесный чистый и свѣтлый, а не знаю что-то иное, не имѣющее употребительнаго названія, но во всякомъ случаѣ тѣло.—Если такъ думающіе тѣломъ называютъ то же, что и мы, т. е. всякую природу, долготою, широтою и высотою занимающую мѣсто въ пространствѣ, это уже не

будетъ ни душа, ни то, изъ чего, нужно бы думать, она сотворена. Ибо все, что есть такого, все это, не говоря много, можетъ въ каждой своей части быть дѣлимо и ограничено предѣлами; а если бы этому была подвержена и душа, она никоимъ образомъ не знала бы такихъ границъ, которыя не могутъ долго пресѣкаться; однако она знаетъ, что такихъ границъ къ тѣлѣ не можетъ быть.

Въ себѣ самой душа не встрѣчаетъ ничего подобнаго даже и тогда, когда въ цѣляхъ самопознанія она наслѣдуетъ саму себя. Въ самомъ дѣлѣ, когда она изслѣдуетъ саму себя, она знаетъ, что себя изслѣдуетъ; а этого она не могла бы знать, если бы не знала самой себя. Ибо она изслѣдуетъ себя не откуда-либо со стороны, а отъ [лица] самой себя. Отсюда, разъ она знаетъ себя какъ изслѣдующую себя, она знаетъ себя несомнѣнно; а все, чтó она знаетъ, она знаетъ вся: слѣдовательно, разъ она знаетъ себя какъ изслѣдующую себя, она знаетъ себя вся и, слѣдовательно, всю себя, ибо она знаетъ не что-нибудь иное, а саму себя. Къ чему же она еще изслѣдуетъ себя, если уже знаетъ себя какъ изслѣдующую себя? Конечно, если бы она не знала себя, то не могла бы знать себя и какъ изслѣдующую себя. Но она знаетъ себя въ настоящемъ изслѣдуетъ же себя со стороны того, чѣмъ она была прежде, или чѣмъ будетъ впередъ. Пусть же она и не считаетъ себя тѣломъ, потому что если бы она была чѣмъ-либо подобнымъ, то такимъ бы и знала себя, а она себя знаетъ больше, чѣмъ небо и землю, которыя знаетъ при помощи глазъ своего тѣла.

Я не говорю уже о томъ, что та [способность] ея, которою, какъ думаютъ, обладаютъ и животныя или птицы небесныя, снова возвращаясь въ свои жилища или гнѣзда, и которою воспринимаются образы всѣхъ тѣлесныхъ вещей, ни въ какомъ случаѣ не похожа на какое либо тѣло; а само собою понятно, что способность, въ которой сохраняются образы тѣлесныхъ вещей, всего скорѣе должна бы быть

похожею на тѣло. Но если и она не тѣло, такъ какъ извѣстно, что тѣлесные образы въ душѣ не только удерживаются памятью, но безчисленное множество ихъ возникаетъ по произволу: то во сколько же разъ менѣе душа похожа на тѣло какою-либо другою своею способностью?

Если же по какому-либо иному понятію тѣломъ назовутъ все существующее, т. е. всякую природу и субстанцію, то хотя подобнаго слововыраженія и не слѣдуетъ допускать, чтобы не утратить способа выраженія, которымъ бы мы могли отличать отъ тѣлъ все то, чтó не тѣло, однако не слѣдуетъ слишкомъ и хлопотать изъ-за названія. Ибо и мы: говоримъ, что душа не принадлежитъ къ числу четырехъ общеизвѣстныхъ элементовъ, которые суть несомнѣнныя тѣла но, съ другой стороны, она и не то, чтó Богъ. А что она такое, нельзя лучше назвать ее, какъ душею, или дыханіемъ (spiritus) жизни. Прибавляю жизни потому, что и воздухъ называютъ дыханіемъ. Впрочемъ, воздухъ называли и душею, такъ что нельзя и подобрать имени, какимъ можно бы было обозначить ту природу, которая не есть ни тѣло, ни Богъ, ни жизнь безъ ощущенія, какую можно предполагать въ деревьяхъ, ни жизнь безъ разумнаго ума, какая имѣется въ животныхъ, но жизнь въ настоящее время низшая, чѣмъ жизнь Ангеловъ, а въ будущемъ такая же, какъ и ихъ, если только мы будемъ жить на землѣ по заповѣди Творца Своего.

Но хотя и остается дѣломъ еще сомнительнымъ и открытымъ вопросомъ, откуда, т. е. изъ какой своего рода матеріи сотворена душа—изъ совершенной-ли и блаженной какой-нибудь природы, или же изъ ничего, однако не должно быть ни малѣйшаго сомнѣнія, что такъ Богомъ она сотворена, если была чѣмъ-либо раньше, такъ Богомъ же сотворена она и теперь, чтобы быть живою душею, ибо она или была ничѣмъ, или не была тѣмъ, чѣмъ стала теперь. Впрочемъ, о той сторонѣ [вопроса], съ которой мы изслѣдовали своего

рода матерію, изъ коей душа сотворена, сказано нами уже достаточно.

Глава XXII.

Было-ли причинное начало души создано втеченіе дней Бытія.

Спрашивается теперь: если души не было совсѣмъ, то какъ понимать высказанную нами выше мысль, что причинное начало ея существовало уже въ первыхъ шестидневныхъ дѣлахъ Божіихъ, когда Богъ сотворилъ человѣка по образу Своему, а такимъ Онъ сотворилъ его только по душѣ? Не слѣдуетъ-ли опасаться, какъ бы, высказывая мысль, что Богъ, когда создалъ все разомъ, сотворилъ тогда не самыя природы и субстанціи, которыя имѣли потомъ явиться, а нѣкоторыя причинныя ихъ начала, мы не показались кому-нибудь высказывающими нѣчто безсодержательное? Ибо какія это были причинныя начала, по коимъ, можно бы сказать, Богъ сотворилъ человѣка по образу Своему, когда еще не было создано изъ земной персти тѣло его и не была сотворена дуновеніемъ его душа? И если существовала матерія, изъ которой должно было образоваться тѣло, т. е. земля, въ коей, какъ въ сѣмени, могло быть сокрыто его начало, то какое первоначально существовало причинное начало созданія души, т. е. созданія того дыханія, которое бы потомъ стало душею человѣка, въ то время, когда Богъ сказалъ: сотворимъ человѣка по образу Нашему и по подобію (а это правильно разумѣется только о душѣ), если тогда не было никакой природы, въ которой бы это начало было заложено?

Ибо если это начало было въ Богѣ, а не въ твари, то, стало быть, оно еще не было создано: какъ же сказано, что Богъ сотворилъ человѣка по образу Божію? А если оно было въ твари, т. е. въ томъ, чтó Богъ сотворилъ разомъ, то въ какой твари—духовной или тѣлесной? Если въ духовной, то

принимало-ли оно какое-нибудь дѣятельное участіе въ тѣлахъ міра небесныхъ или земныхъ, или же прежде чѣмъ человѣкъ созданъ былъ въ своей собственной природѣ, оно оставалось празднымъ, подобно тому, какъ и въ самомъ человѣкѣ, живущемъ уже своею собственной жизнью, остается скрытою и праздною сила дѣторожденія, которая дѣйствуетъ только при посредствѣ сожитія или соитія? Или, можетъ быть, и самая та природа духовной твари, въ которой скрыто существовало это начало, не была занята никакимъ своимъ дѣломъ? Въ такомъ случаѣ, для чего же она была сотворена? Развѣ, можетъ быть, для того, чтобы содержала въ себѣ начало будущей души, или будущихъ душъ человѣческихъ, какъ если бы онѣ не могли существовать въ самихъ себѣ, а въ какой-либо, уже живущей своею собственною жизнью, твари, подобно тому, какъ сила рожденія можетъ быть только въ какихъ нибудь, уже существующихъ и совершенныхъ, природахъ? Отсюда, родоначальницей (parens) души назначена нѣкая духовная тварь, въ коей заключалось начало (ratio) будущей души, но душа получаетъ свое бытіе отъ этого начала только тогда, когда производитъ ее въ человѣкѣ Богъ Своимъ дыханіемъ. Ибо и произведеніе изъ человѣка сѣмени или и самаго уже потомства творитъ и образуетъ не кто другой, какъ Богъ же Своею Премудростію, которая досязаетъ сквозѣ всяческая ради своея чистоты (Прем. VII, 24), такъ что къ Ней не пристаетъ ничего нечистаго въ то время, какъ Она досязаетъ отъ конца даже до конца крѣпко и управляетъ вся благо (Прем. VIII, I). Но я не знаю, какъ можно объяснить теперь, что съ этою именно цѣлью создана была какая-то, не знаю, духовная тварь, которая однако въ ряду созданій, произведенныхъ втеченіе шести дней, не упоминается, между тѣмъ какъ говорится, что Богъ въ шестой день сотворилъ человѣка, но сотворилъ не въ собственной его природѣ, а только еще причинно въ нѣкоей, еще не упомянутой, твари. Скорѣе должна была быть упомянута

именно эта тварь, которая была уже совершена, а не должна была еще твориться по предшествовавшему причинному началу.

Глава XXIII.

Не вложено-ли причинное начало души въ природѣ ангельской.

Развѣ, можетъ быть, причинное начало сотворенія души Богъ заложилъ въ природѣ того дня, который онъ сотворилъ первоначально (буде подъ именемъ этого дня мы правильно разумѣемъ разумный духъ),—заложилъ тогда, когда въ шестой день сотворилъ человѣка по образу Своему, т. е. по той природѣ и тому началу, по коимъ создалъ его, потомъ, послѣ шести дней; такъ что, можно думать, причинное начало его тѣла Богъ сотворилъ тогда въ природѣ земли, а причинное начало души—въ природѣ этого дня? А такъ сказать чтó другое значитъ, какъ не то, что ангельскій духъ есть какъ бы родоначальникъ (parens) человѣческой души, разъ въ немъ заложена была причина созданія человѣческой души, подобно тому, какъ въ человѣкѣ заложена причина его будущаго потомства? Отсюда, люди суть родоначальники (parentes) человѣческихъ тѣлъ, а ангелы—родоначальники душъ, творецъ же и душъ и тѣлъ—Богъ, но—тѣлъ отъ людей, а душъ отъ Ангеловъ, или—перваго тѣла изъ земли, а первой души отъ ангельской природы, гдѣ предсуществовали ихъ причинныя начала, когда Богъ первоначально сотворилъ человѣка въ томъ, чтó создалъ разомъ; впослѣдствіи же люди [происходятъ] уже отъ людей, тѣло—отъ тѣла, а душа—отъ душъ. Конечно, называть душу дочерью Ангела или Ангеловъ грубо, но болѣе грубо называть ее дочерью небеснаго тѣла; во сколько же разъ болѣе грубо называть ее дочерью моря и земли? Поэтому, если нелѣпо думать, что Богъ создалъ души причинно изъ ангельской

природы, то гораздо большею нелѣпостью будетъ думать, что причинное начало души заложено было въ какой-нибудь тѣлесной природѣ, когда Богъ сотворилъ человѣка по образу Своему, прежде чѣмъ, образовавъ его въ свое время изъ персти земной, Онъ одушевилъ его Своимъ дыханіемъ.

Глава XXIV.

Раньше-ли создана душа, чѣмъ вложена въ тѣло.

Посмотримъ же теперь, можетъ-ли быть истиннымъ такое воззрѣніе (а оно на человѣческій взглядъ болѣе терпимо), что въ первыхъ, разомъ сотворенныхъ, дѣлахъ Богъ сотворилъ и человѣческую душу, которую въ свое время вдохнулъ въ члены образованнаго изъ земной персти тѣла, для котораго въ ряду разомъ созданныхъ предметовъ Онъ создалъ начало, по коему, когда надлежало, образовалъ человѣческое тѣло. Ибо слова: по образу Своему правильно можно разумѣть не иначе, какъ въ приложеніи къ душѣ, слова же: мужа и жену—въ приложеніи къ тѣлу. Отсюда, если только этому не будетъ противорѣчить авторитетъ Писаній, или показаніе истины, можно думать, что человѣкъ въ шестой день сотворенъ такъ, что причинное начало его тѣла было сотворено въ міровыхъ элементахъ, душа же его сотворена также, какъ созданъ первоначально и день, и, сотворенная, скрыто находилась въ дѣлахъ Божіихъ, доколѣ въ свое время Богъ не вложилъ ее Своимъ дыханіемъ, т. е. вдуновеніемъ, въ образованное изъ персти земной тѣло.

Глава XXV.

Если душа существовала внѣ тѣла, то по собственному ли желанію вошла она въ тѣло.

Но здѣсь возникаетъ вопросъ, котораго нельзя обойти, именно: если душа была уже сотворена и оставалась сокрытою,

то гдѣ же ей можно было быть лучше, какъ не тамъ? Какая же была причина, что живя невинно, она введена въ жизнь этой плоти, въ которой согрѣшивъ, она оскорбила Творца, вслѣдствіе чего ее постигли тягости труда и казни осужденія? Развѣ, можетъ быть, надобно думать такъ, что она склонилась къ управленію тѣломъ по собственной волѣ, и въ этой жизни тѣла, при возможности жить праведно и неправедно, снискиваетъ то, чего заслуживаетъ, т. е. или награду за праведность, или наказаніе за неправедность, такъ что это не будетъ противорѣчіемъ апостольскому изреченію, что еще не родившіеся не совершаютъ ничего худаго или добраго (Рим. IX, 11)? И дѣйствительно, склонность къ тѣлу не есть еще дѣйствіе праведное или неправедное, отчетъ за которое долженъ быть отданъ на судѣ Божіемъ, когда кійждо пріиметъ, яже съ тѣломъ содѣла или блага или зла (2 Кор. V, 10). Почему же не думать уже и такъ, что душа вошла въ тѣло по мановенію Бога, и если живетъ здѣсь по заповѣди Его, заслуживаетъ награду вѣчной жизни, или ангельскаго союза, а если сею заповѣдью пренебрегаетъ, претерпѣваетъ правосуднѣйшія наказанія продолжительнаго труда, или огня вѣчнаго? Развѣ, можетъ быть, подобное предположеніе будетъ противорѣчіемъ [апостольскому изреченію], что еще не родившіеся не совершаютъ ничего добраго или худаго, такъ какъ самое уже повиновеніе [души] волѣ Божіей есть, конечно, дѣйствіе доброе?

Глава XXVI.

Если душа вступила въ тѣло по собственному желанію, то она не предвидѣла будущаго.—Свободная воля.

А если это такъ, то мы должны будемъ признать, что душа первоначально сотворена не въ такомъ порядкѣ предметовъ, чтобы предвидѣла свое будущее, праведное или неправедное, дѣяніе. Ибо крайне невѣроятно, чтобы она по собственной волѣ могла склониться въ жизни въ тѣлѣ, если

бы предвидѣла, что въ нѣкоторыхъ она будетъ такою грѣшницею, что подвергнется заслуженно вѣчному наказанію. Творецъ справедливо прославляется за то, что сотворилъ вся добра зѣло. И Онъ долженъ быть прославляемъ не за тѣхъ только, кому даровалъ предвѣдѣніе, а и за то, что сотворилъ скотовъ, надъ которыми человѣческая природа имѣетъ превосходство даже и въ согрѣшающихъ. Правда, отъ Бога природа человѣка, а не порочность, въ которую онъ впалъ, сдѣлавъ худое употребленіе изъ своей свободы; однако, если бы онъ свободы не имѣлъ, то былъ бы менѣе въ мірѣ превосходенъ. Вѣдь и праведно живущаго человѣка слѣдуетъ мыслить такимъ, что онъ не обладаетъ предвѣдѣніемъ будущаго, и превосходство доброй воли надобно видѣть въ томъ, насколько она не препятствуетъ жить праведно и благоугождать Богу, потому что, не зная будущаго, онъ живетъ вѣрою. Отсюда, всякій, кому не хотѣлось бы, чтобы въ мірѣ существовало подобное созданіе, противорѣчитъ благости Божіей. А кто не хочетъ, чтобы оно терпѣло наказанія за грѣхи, является противникомъ правосудія.

Глава XXVII.

Душа стремится къ тѣлу силою собственнаго влеченія.

Но если душа творится для того, чтобы быть посланною въ тѣло, то можно спросить, влечется-ли она сюда силою въ случаѣ, если бы того не хотѣла?—Лучше будемъ думать такъ, что она желаетъ того естественно, т. е. творится уже съ такою природою, что желаетъ того, подобно тому, какъ для насъ естественно хотѣть жить; а жить худо—это уже дѣло не природы, а извращенной воли, которую заслуженно ожидаетъ наказаніе.

Поэтому, напрасно и спрашивать, изъ какой своего рода матеріи сотворена душа, разъ мы будемъ представлять себѣ, что она сотворена въ первыхъ дѣлахъ, когда созданъ

первоначальный день. Ибо какъ произведены эти дѣла, которыхъ не было, такъ въ ряду ихъ произведена и она. Если же существовала нѣкая способная къ образованію матерія, тѣлесная-ли или духовная, но во всякомъ случаѣ произведенная не кѣмъ другимъ, а Богомъ, отъ коего произошло все,—матерія, которая предшествовала своему образованію ее по времени, а по происхожденію, какъ голосъ [предшествуетъ] пѣнію: то ее сообразнѣе-ли думать, что душа сотворена изъ матеріи духовной?

Глава XXVIII.

Затрудненія, возникающія при предположеніи, что душа Адама сотворена не раньше, чѣмъ какъ введена была въ его тѣло.

А если кому-либо угодно думать, что душа сотворена только тогда, когда была вдунута въ образованное уже тѣло, тотъ пусть подумаетъ, какъ отвѣтить на вопросъ, изъ чего же она сотворена. Въ самомъ дѣлѣ, онъ скажетъ или такъ, что Богъ нѣчто сотворилъ или творитъ изъ ничего по завершеніи уже [творческихъ] дѣлъ Своихъ, и долженъ будетъ, въ такомъ случаѣ, подумать, какъ объяснить [сказанное], что въ шестой день сотворенъ человѣкъ по образу Божію (а это можно правильно понимать только въ приложеніи къ душѣ), т. е. въ той природѣ, въ которой сотворено было причинное начало того предмета, котораго еще не существовало; или же такъ, что душа сотворена изъ чего-либо, уже существовавшаго, и въ такомъ случаѣ принужденъ будетъ трудиться надъ изслѣдованіемъ вопроса, чтò это была за природа—тѣлесная или духовная, т. е. вопроса, который изслѣдывали и мы выше, такъ какъ и ему будетъ предстоять трудная задача разрѣшить, въ какой субстанціи созданныхъ втеченіе шести дней тварей Богъ сотворилъ причинное начало души, которой Онъ еще не сотворилъ самой ни изъ ничего, ни изъ чего-либо.

Если онъ захочетъ обойти этотъ вопросъ, сказавъ, что и изъ персти земной человѣкъ сотворенъ уже въ шестой день, но объ этомъ упоминается потомъ снова въ видѣ повторенія, то пусть обратитъ вниманіе на то, чтó сказано о женѣ: мужа и жену, говоритъ, сотвори ихъ и благослови ихъ. Если же онъ отвѣтитъ такъ, что и жена сотворена изъ кости мужа въ тотъ же день, то пусть подумаетъ о томъ, какимъ образомъ [бытописатель] утверждаетъ, что въ шестой день сотворены птицы, которыя приведены были къ Адаму, тогда какъ, по сообщенію Писанія, весь родъ пернатыхъ сотворенъ изъ воды въ пятый день, а также—что въ шестой же день [сотворены] и деревья, насажденныя даже въ раю, тогда какъ тоже самое Писаніе этотъ родъ твореній приписываетъ третьему дню. Пусть подумаетъ онъ и о томъ, что значатъ самыя слова: И прозябе Богъ еще отъ земли всякое древо красное въ видѣніе и доброе въ снѣдь какъ будто тѣ дерева, которыя произрастилъ Онъ въ третій день, не были красными въ видѣніе и добрыми въ снѣдь, хотя и находились въ ряду дѣлъ, которыя Богъ сотворилъ вся добра зѣло! Чтò значатъ и слова: И созда Богъ еще отъ земли вся звѣри селныя и вся птицы небесныя: какъ будто раньше произведены они не всѣ или лучше—не были произведены совсѣмъ! Да и сказано не: „созда Богъ еще отъ земли остальныхъ полевыхъ звѣрей и остальныхъ птицъ небесныхъ“, т. е. какъ бы тѣхъ, которыхъ Онъ еще не произвелъ въ шестой день, или изъ воды въ пятый, но: вся, говоритъ, звѣри селныя и вся птицы небесныя. Пусть подумаетъ и о томъ, какимъ образомъ, съ одной стороны, все Богъ создалъ втеченіе шести дней, именно: въ первый день—самый этотъ день, во второй—твердь, въ третій—видъ земли и моря и изъ земли—траву и деревья, въ четвертый—свѣтила и звѣзды, въ пятый—водныхъ животныхъ, въ шестой—животныхъ земныхъ, а съ другой, потомъ, говорится: Егда бысть день, сотвори Богъ небо и землю, и всякій злакъ селный, когда

Онъ въ то время, егда бысть день, сотворилъ не чтò иное, какъ самый этотъ день. Какимъ образомъ Богъ сотворилъ и самый этотъ злакъ полевой раньше, чѣмъ онъ вышелъ на поверхность земли, а также всякую полевую траву раньше, чѣмъ произросла она, ибо, если бы Писанія не говорили намъ того, кто не сказалъ бы, что трава сотворена тогда, когда она выросла? Пусть припомнитъ и написанное: Живый во вѣки созда вся обще (Сир. XVIII, 1), и подумаетъ о томъ, какимъ образомъ можно назвать то сотвореннымъ заразъ, твореніе чего раздѣляется разстояніями времени не только часовъ, но и дней. Пусть покажетъ намъ, какимъ образомъ истинно одно и другое, другъ другу по видимому противорѣчащее, т. е. и то, что въ седьмой день Богъ почилъ отъ всѣхъ дѣлъ Своихъ, какъ говоритъ книга Бытія (II, 2), и то, что Онъ доселѣ дѣлаетъ, какъ говоритъ Господь (Іоан. V, 17). Пусть обратитъ вниманіе и на то, какимъ образомъ названное совершившимся называется и начавшимся.

Всѣ эти свидѣтельства божественнаго Писанія, въ истинности котораго можетъ сомнѣваться развѣ только человѣкъ не вѣрующій или нечестивый, привели насъ къ тому, высказанному нами, мнѣнію, что Богъ отъ начала вѣка сотворилъ все разомъ, одни предметы въ ихъ собственной, уже законченной, природѣ, а другіе—въ ихъ предуготовительныхъ причинахъ, т. е. сотворилъ Онъ, всемогущій, не только какъ настоящее, но и какъ будущее, и отъ совершонныхъ дѣлъ почилъ, устрояя потомъ Своимъ управленіемъ и промышленіемъ уже самые порядки временъ и всего временнаго, а потому, съ одной стороны, закончилъ [твореніе], положивъ предѣлъ всѣмъ его родамъ, а съ другой началъ его, открывъ рядъ вѣковъ; такъ что со стороны законченнаго почилъ, а со стороны начатаго доселѣ дѣлаетъ. Но если все это можно понимать лучше, я тому не только не препятствую, а напротивъ благопріятствую.

О душѣ же, которую Богъ вдунулъ въ человѣка дыханіемъ въ лице его, я утверждаю только, что она отъ Бога, но не субстанція Его,—что она безтѣлесна, т. е. не тѣло, а духъ, не изъ субстанціи Его происходящій, а сотворенный Богомъ, во сотворенный не такъ, чтобы въ его природу превратилась какая-либо природа тѣла или неразумной души, и, отсюда, сотворенный изъ ничего,—что она безсмертна по нѣкоторому образу своей жизни, которой не можетъ потерять ни въ какомъ случаѣ, по нѣкоторой же измѣняемости, по которой можетъ быть и лучше и хуже, она справедливо можетъ быть названа и смертной, такъ какъ истинное безсмертіе имѣетъ только Тотъ, о комъ сказано: единъ имѣяй безсмертіе (1 Тим. 1, 16). Остальное, о чемъ я разсуждалъ въ настоящей книгѣ, пусть будетъ пригодно читателю или для того, чтобы онъ зналъ, какъ надобно безъ дерзкаго утвержденія изслѣдовать предметы, о которыхъ ясно не говоритъ Писаніе, или же, буде подобный способъ изслѣдованія ему не понравится, для того, чтобы онъ зналъ, какъ я самъ изслѣдовалъ ихъ, дабы онъ, если можетъ, не отказался научить меня, а если не можетъ, поискалъ человѣка, который бы научилъ насъ обоихъ.

Книга 8

Отъ словъ 8 стиха 2 главы Бытія: И насади Богъ рай во едемѣ, и проч., и до словъ: Отъ древа же, еже разумѣти доброе и лукавое, не снѣсте отъ него, и проч.

Глава I.

Рай, насажденный во едемѣ, надобно понимать въ собственномъ и иносказательномъ смыслѣ.

И насади Богъ рай во едемѣ на востоцѣхъ и введе тамо человѣка, егоже созда.—Мнѣ не безызвѣстно, что о раѣ говорилось многими и многое, но существуетъ относительно этого предмета три, такъ сказать, общихъ мнѣнія. Одно изъ нихъ принадлежитъ тѣмъ, которые рай хотятъ понимать только въ тѣлесномъ смыслѣ, другое—тѣмъ, которые разумѣютъ его исключительно въ духовномъ значеніи третье—тѣмъ, которые понимаютъ рай въ томъ и другомъ смыслѣ—иногда тѣлесномъ, а иногда духовномъ. Чтоб быть краткимъ, признаюсь, что мнѣ представляется лучшимъ послѣднее мнѣніе. Въ смыслѣ этого мнѣнія я, насколько удостоитъ меня Господь, и намѣренъ теперь говорить о раѣ, полагая, что человѣкъ, созданный изъ персти земной (что, безъ сомнѣнія, означаетъ человѣческое тѣло), былъ помѣщенъ въ раю тѣлесномъ,—что какъ самъ Адамъ хотя онъ и знаменуетъ собою нѣчто другое согласно съ словами Апостола, названнаго его образомъ будущаго (Рим. V, 14) былъ однако человѣкомъ, который былъ видимъ въ сво-

101

ей собственной природѣ, который жилъ извѣстное число лѣтъ и, оставивъ многочисленное потомство, умеръ точно такъ же, какъ умираютъ и остальные люди, хотя и не былъ, какъ другіе, рожденъ отъ родителей, а былъ сотворенъ изъ земли, какъ это и должно было быть первоначально: такъ и рай, въ которомъ помѣстилъ его Богъ, былъ не что иное, какъ извѣстная мѣстность, т. е. страна, гдѣ могъ бы обитать земной человѣкъ.

Въ самомъ дѣлѣ, повѣствованіе въ сихъ книгахъ ведется въ формѣ рѣчи о предметахъ не иносказательныхъ, какъ въ Пѣсни Пѣсней, а совершенно историческихъ, какъ въ книгахъ Царствъ и другіхъ подобныхъ книгахъ. А такъ какъ здѣсь разсказывается о такихъ вещахъ, которыя вполнѣ извѣстны изъ опыта человѣческой жизни, то не трудно, а напротивъ весьма легко принимать ихъ сначала въ буквальномъ смыслѣ, чтобы потомъ выводить изъ нихъ и то, что могутъ онѣ знаменовать въ будущемъ. Но такъ какъ, съ другой стороны, здѣсь же говорится и о томъ, чего наблюдающіе обычный ходъ природы не встрѣчаютъ, то нѣкоторые хотѣли бы принимать разсказъ объ этомъ не въ буквальномъ, а иносказательномъ смыслѣ, и исторію, т. е. повѣствованіе о предметахъ историческихъ, начинать съ того пункта, когда Адамъ и Евва, изгнанные изъ рая, вступили въ соитіе и начали рождать. Какъ будто для насъ обычное дѣло, что они столько лѣтъ прожили, или что Энохъ взятъ на небо, или что престарѣлая и безплодная стала рождающею, и проч. т. под.!

Но, говорятъ, иное дѣло—повѣствованіе о чудесныхъ событіяхъ, и иное—о тваряхъ обыкновенныхъ: тамъ самая эта необычность указываетъ на то, что есть способы [существованія] вещей—одни, такъ сказать, естественные, а другіе чудесные, называемые чрезвычайными; здѣсь же имѣется въ виду обыкновенный порядокъ природъ. На это надобно отвѣтить такъ, что вѣдь и необычныя событія необычны пото-

102

му, что они первыя. Въ самомъ дѣлѣ, что въ составѣ міровыхъ вещей можетъ быть въ такой степени безпримѣрнымъ и не имѣющимъ для себя аналогія, какъ не самъ міръ? А развѣ можно думать, что Богъ не сотворилъ міра, потому что Онъ не творитъ больше міровъ, или—не сотворилъ солнца, потому что не творитъ больше солнцъ? Такъ надобно отвѣтить и тѣмъ, которыхъ безпокоятъ вопросы не только о раѣ, но и о самомъ человѣкѣ: разъ они вѣрятъ, что человѣкъ былъ созданъ такъ, какъ никто уже другой, почему же не хотятъ вѣрить, что рай сотворенъ такъ, какъ происходятъ на ихъ глазахъ лѣса?

Само собою понятно, что это говорю я для тѣхъ, которые признаютъ авторитетъ Писаній, ибо нѣкоторые и изъ нашихъ хотятъ понимать рай не въ буквальномъ, а иносказательномъ значеніи. Что же касается тѣхъ, которые совершенно враждебны Писаніямъ, то съ ними мы вели рѣчь въ иное время и иначе; хотя и въ настоящемъ своемъ произведеніи мы, насколько можно, намѣрены защищать буквальное значеніе рая въ тѣхъ видахъ, чтобы эти люди, по причинѣ умственной извращенности или тупости отказывающіеся вѣрить подобнымъ предметамъ, не находили основанія къ убѣжденію другихъ въ ложности ихъ. Впрочемъ, я удивляюсь и тѣмъ изъ нашихъ, которые вѣрятъ божественнымъ Писаніямъ и не хотятъ принимать рай въ буквальномъ смыслѣ, т. е. какъ прекраснѣйшее мѣсто, покрытое плодоносными деревами и орошаемое великимъ источникомъ, на томъ основаніи, что ни одно-де человѣческое землеводство не покрывается, по сокровенному дѣйствію Божію, столькою и такою зеленью,—удивляюсь, какимъ образомъ вѣрятъ они и въ самого человѣка, сотвореннаго такъ, какъ они того никогда не видали. А если и онъ долженъ быть понимаемъ иносказательно, кто же въ такомъ случаѣ родилъ Каина и Сиѳа? Или, можетъ быть, и они существовали только ино-

103

сказательно, а не были людьми, рожденными отъ людей? Пусть подобныя возраженія продолжатъ они до того пункта, до котораго можно простирать ихъ, и пусть вмѣстѣ съ нами попытаются все повѣствованіе принять сначала въ буквальномъ значеніи. Ибо кто же станетъ имъ мѣшать, если потомъ они будутъ понимать повѣствуемое еще и въ иносказательномъ смыслѣ, въ значеніи ли духовныхъ природъ и дѣйствій, или будущихъ предметовъ? Само собою понятно, что если называемое здѣсь тѣлесно ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть здравою вѣрою принято въ тѣлесномъ значеніи, то что другое можетъ оставаться намъ, какъ не разумѣть скорѣе все за сказанное въ иносказательномъ смыслѣ, нежели нечестиво порицать священное Писаніе? Если же все это, понимаемое и тѣлесно, не только не затрудняетъ, а напротивъ подкрѣпляетъ повѣствованіе божественнаго слова, то, думаю, никто не будетъ настолько упоренъ, что, видя все это какъ изъясняемое по правилу вѣры въ собственномъ смыслѣ, предпочтетъ оставаться при прежнемъ мнѣніи, буде раньше ему казалось, что оно можетъ быть понимаемо только въ иносказательномъ значеніи.

Глава II.

Почему книгу Бытія изъяснялъ противъ манихеевъ иносказательно.

Я и самъ, вскорѣ по своемъ обращеніи, написалъ двѣ книги противъ манихеевъ, которые не только заблуждаются, принимая эти ветхозавѣтныя книги не такъ, какъ должно, но богохульствуютъ, совсѣмъ ихъ не принимая и отвращаясь,—написалъ въ желаніи поскорѣй или опровергнуть ихъ болтовню, или возбудить вниманіе къ исканію въ сихъ, ими презираемыхъ, Писаніяхъ христіанской и евангельской вѣры. И такъ какъ въ то время мнѣ не представлялось,

104

какъ все въ нихъ можетъ быть принимаемо въ собственномъ смыслѣ, а скорѣе казалось, что оно въ такомъ смыслѣ не можетъ, или едва либо съ трудомъ можетъ быть принимаемо, то я безъ отлагательства, съ возможною краткостью и ясностью, изъяснилъ въ иносказательномъ смыслѣ то, чего не могъ принять въ буквальномъ значеніи, въ опасеніи, что напуганные пространностью-ли изложенія, или темнотою изслѣдованія, они пожалуй не захотятъ и въ руки взять [мое произведеніе]. Впрочемъ, не забывая, чего я особенно желалъ, но не могъ сдѣлать, именно—понимать все сначала въ буквальномъ, а не иносказательномъ смыслѣ, и не отчаиваясь окончательно, что оно можетъ быть принимаемо и въ такомъ смыслѣ, я въ первой части второй книги выразилъ эту мысль слѣдующимъ образомъ: „Само собою понятно, говорилъ я, всякій, кто хочетъ все сказанное принимать въ буквальномъ значеніи, т. е. такъ, какъ звучитъ буква, и при этомъ можетъ избѣжать богохульства и говорить все согласно съ каѳолическою вѣрою, не только не долженъ возбуждать наше неблаговоленіе, а долженъ считаться нами за славнаго и заслуживающаго особенной похвалы толкователя. Если же не представляется никакой возможности благочестивымъ и достойнымъ Бога образомъ понимать написанное иначе, нежели какъ сказанное иносказательно и въ загадкахъ, то, слѣдуя авторитету Апостоловъ, которые разрѣшаютъ столь многія загадки въ ветхозавѣтныхъ книгахъ, мы будемъ держаться способа, который себѣ намѣтили, при помощи Того, кто заповѣдуетъ намъ просить, искать и толкать (Мѳ. VII, 7), изъясняя всѣ эти образы вещей согласно съ каѳолическою вѣрою, какъ относящіяся или къ исторіи, или къ пророчеству, но при этомъ не предрѣшая лучшаго и болѣе достойнаго толкованія съ нашей-ли стороны, или со стороны тѣхъ, кому Господь открыть удостоитъ“. Такъ я писалъ тогда. Въ настоящее время Господь благоизволилъ, чтобы, всмотрѣвшись въ дѣло

105

болѣе тщательно, я не напрасно, насколько мнѣ думается, былъ того мнѣнія, что могу и я написанное изъяснять въ собственномъ, а не иносказательномъ слововыраженіи; [въ такомъ смыслѣ] мы и ведемъ изслѣдованіе какъ о томъ, что хотѣли показать выше, такъ и о томъ, что слѣдуетъ дальше о раѣ.

Глава III.

Объясняются 8 и 9 стихи 2 гл. Бытія.

Итакъ, насади Богъ рай сладости (ибо это самое и означаетъ во едемѣ на востоцѣхъ) и введе тамо человѣка, егоже созда. Такъ написано потому, что такъ оно и было. Затѣмъ [бытописатель] останавливается на этомъ предметѣ снова, желая показать, какъ именно произошло то, о чемъ онъ сказалъ кратко, т. е. какъ именно Богъ насадилъ рай и ввелъ сюда человѣка, котораго создалъ. Ибо свою рѣчь онъ такъ продолжаетъ: И прозябе Богъ еще отъ земли всякое древо красное въ видѣніе и доброе въ снѣдь. Не говоритъ: „И прозябе Богъ отъ земли другія дерева или прочіи дерева“, но: прозябе еще, говоритъ, отъ земли всякое древо красное въ видѣніе и доброе въ снѣдь. Слѣдовательно, тогда еще, т. е. въ третій день, земля произвела всякое дерево и на видъ прекрасное, и на вкусъ хорошее; ибо въ шестой день Богъ говоритъ: Се дахъ вамъ всякую траву сѣменную, сѣющую сѣмя, еже есть верху Земли всея, и всякое древо плодовитое, еже имать въ себѣ плодъ сѣмене сѣменнаго, вамъ будетъ въ снѣдь (Быт. I, 29). Итакъ, не даль-ли Онъ тогда одно, а теперь захотѣлъ дать другое? Не думаю. Но такъ какъ въ раю введены были деревья тѣхъ же породъ, которыя земля произвела раньше, еще въ третій день, то теперь она породила ихъ еще въ свое время, такъ какъ написанное [въ третій день], что земля произвела [растенія], тогда произведено бы-

106

ло въ землѣ причинно, т. е. тогда земля получила сокровенную силу производить [растенія], а отъ этой силы происходитъ уже и то, что она теперь рождаетъ ихъ видимымъ образомъ и въ свое время.

Отсюда видно, что слова Бога, нареченныя въ шестой день: Се дахъ вамъ всяку траву сѣменную, сѣющую сѣмя, еже есть верху земли всея, и проч. произнесены были не чувственнымъ или временнымъ образомъ, а какъ творческая сила въ Его Словѣ. А что изрекаетъ Онъ безъ временныхъ звуковъ, людямъ Онъ могъ сказать не иначе, какъ при помощи именно временныхъ звуковъ. Ибо то было еще будущимъ событіемъ, чтобы человѣкъ, образованный изъ персти земной и одушевленный Его дыханіемъ, а затѣмъ и весь, происшедшій отъ него, человѣческій родъ употребляли въ пищу то, чтó выходитъ изъ земли, благодаря той производительной силѣ, которую она уже получила. О причинныхъ основахъ этого будущаго событія въ твари Создатель и говорилъ тогда, какъ бы уже о дѣлѣ существующемъ,—говорилъ съ тою внутреннею и присною Ему истиною, которой ни око не видѣло, ни ухо не слышало, но о которой писателю открылъ Духъ Его.

Глава IV.

О второй части 9 стиха. Древо жизни и дѣйствительно существовало, и изображало собою премудрость.

Само собою понятно, что слѣдующія затѣмъ слова: И древо жизни посреди рая и древо еже видѣти разумѣтельное добраго и лукаваго, надобно разсмотрѣть съ большею тщательностью, чтобы не впасть въ аллегорію, будто это были не деревья, а подъ именемъ дерева означается нѣчто другое. Правда, о премудрости написано: Древо живота есть всѣмъ держащимся ея (Пртч. III, 18), однако хотя и существуетъ вѣчный Іерусалимъ на небѣ, тѣмъ не менѣе

105

устроенъ былъ и на землѣ городъ, знаменовавшій собою тотъ; хотя Сарра и Агарь знаменовали собою два завѣта (Гал. IV, 24), однако это были и двѣ извѣстныя женщины; наконецъ, хотя Христосъ чрезъ Свои страданія напояетъ насъ духовною водою, однако Онъ былъ и камнемъ, который отъ удара деревомъ источилъ жаждущему народу воду, какъ сказано: камень же бѣ Христосъ (1 Кор. X, 4). Всѣ эти предметы имѣли иное значеніе, нежели чѣмъ были сами по себѣ; и тѣмъ не менѣе, они существовали и тѣлесно. И въ то время, когда о нихъ разсказывалось бытописателемъ, это было не иносказательною только рѣчью, а точнымъ повѣствованіемъ о предметахъ, которые стояли впереди, какъ прообразовательные. Такимъ образомъ, существовало и древо жизни, какъ существовалъ и камень Христосъ; Богу угодно было, чтобы человѣкъ жилъ въ раю не безъ духовныхъ таинствъ, имѣвшихъ тѣлесную наружность. Поэтому прочія деревья служили для него питаніемъ, а древо жизни—таинствомъ, означавшимъ не что иное, какъ премудрость, какъ сказано: Древо живота есть всѣмъ держащимся ея, подобно тому, какъ можно бы сказать и о Христѣ: „Онъ есть камень, напаяющій всѣхъ піющихъ отъ Него“. Онъ справедливо называется тѣмъ, что раньше служило Его прообразомъ. Онъ—агнецъ, который закалался въ Пасхѣ; и однако, это было прообразомъ не въ рѣчи только, а въ дѣйствіи: ибо существовалъ дѣйствительно агнецъ, былъ закалаемъ и съѣдаемъ (Исх. XII, 5), и тѣмъ не менѣе этимъ истиннымъ происшествіемъ предызображалось нѣчто другое. Это не то, что телецъ упитанный, который заколотъ былъ для пира возратившемуся младшему сыну (Лук. XV, 23). Тутъ самый разсказъ—иносказаніе, а не прообразовательное обозначеніе дѣйствйтельныхъ предметовъ. Объ этомъ разсказываетъ не Евангелистъ, а самъ Господь; Евангелистъ же передалъ только, что такъ разсказывалъ Господь. Поэтому, какъ Евангелистъ разсказываетъ, такъ оно и было, т. е. такъ гово-

108

рилъ Господь; разсказъ же самого Господа былъ приточнымъ, в къ нему ни въ какомъ случаѣ нельзя прилагать буквальнаго пониманія тѣхъ событій, которыя служили предметомъ рѣчи Господа. Христосъ есть и камень, помазанный Іаковомъ (XVIII, 18), и камень, егоже небрегоша зиждущіи, сей бысть во главу угла (Псал. 158, 22); но первое было дѣйствительнымъ событіемъ, а послѣднее только образнымъ предсказаніемъ; о первомъ пишетъ повѣствователь прошедшаго, а о послѣднемъ предсказатель только будущаго.

Глава V.

О томъ же древѣ жизни, что оно было и образомъ, и въ то же время дѣйствительнымъ предметомъ.

Точно также и Премудрость, т. е. Христосъ, представляетъ собою древо живота въ раю духовномъ, куда былъ посланъ разбойникъ (Лук. XXIII, 43), но для обозначенія ея было сотворено древо жизни и въ раю тѣлесномъ: объ этомъ говоритъ то самое Писаніе, которое, повѣствуя о событіяхъ, въ свое время совершающихся, повѣствуетъ и о томъ, что въ раю былъ человѣкъ, тѣлесно сотворенный и въ тѣлѣ жившій. А буде кто станетъ на этомъ основаніи думать, что души, по разлученіи съ тѣломъ, содержатся въ тѣлесно видимомъ мѣстѣ, хотя и находятся безъ тѣла, тотъ пусть отстаиваетъ свое мнѣніе; найдутся такіе, которые къ этому мнѣнію отнесутся съ одобреніемъ, утверждая, что оный жаждущій богачъ (Лук. XVI, 24) находился несомнѣнно въ тѣлесномъ мѣстѣ, и даже не усумнятся провозгласить и самую душу совершенно тѣлесною, къ виду запекшагося языка богача и капли коды, которой онъ желалъ съ пальца Лазаря: о такомъ важномъ вопросѣ я не хочу вступать съ ними въ необдуманное пререканіе. Лучше сомнѣваться въ сокровенномъ, нежели спорить о неизвѣстномъ. Я не сомнѣваюсь, что богачъ долженъ быть представленъ въ мучи-

109

тельномъ, а бѣднякъ въ прохладно радостномъ мѣстѣ. Но какъ надобно представлять себѣ это адское пламя и это лоно Авраамово, этотъ языкъ богатаго и этотъ палецъ бѣдняка, эту палящую жажду и эту прохладительную каплю,—все это едва ли можетъ быть открыто и путемъ спокойнаго изслѣдованія, путемъ же запальчиваго спора—никогда. Чтобы не останавливаться на этомъ глубокомъ и требующемъ продолжительной рѣчи вопросѣ, пока надобно отвѣтить на него такъ, что если души, по разлученіи отъ тѣла, находятся въ тѣлесномъ мѣстѣ, то оный разбойникъ могъ быть помѣщенъ въ раю, въ которомъ находилось тѣло перваго человѣка; при болѣе ясномъ мѣстѣ Писаній, если того потребуетъ какая-нибудь надобность, мы такъ или иначе покажемъ, чтó должны мы знать или думать относительно этого предмета.

Въ настоящее же время я не сомнѣваюсь, да и не думаю, чтобы кто-нибудь сталъ сомнѣваться, что премудрость—не тѣло, а потому и не дерево, а что въ тѣлесномъ раю премудрость могла быть обозначаема чрезъ дерево, т. е. тѣлесную тварь, какъ нѣкоторое таинство,—это пусть считаетъ невѣроятнымъ тотъ, кто или не видитъ въ Писаніи столь многихъ тѣлесныхъ таинствъ духовныхъ предметовъ, или утверждаетъ, что первый человѣкъ не долженъ былъ жить съ нѣкоторымъ подобнаго рода таинствомъ, хотя Апостолъ слова Писанія и о женѣ (которая, какъ мы вѣримъ, создана была изъ ребра мужа): сего ради оставитъ человѣкъ отца и матерь и прилѣпится къ женѣ своей и будутъ два въ плоть едину, называетъ великою тайною во Христѣ и Церкви (Еф. V 31). Удивительно и съ трудомъ допустимо, какимъ образомъ люди хотятъ принимать рай за иносказательное повѣствованіе, и въ тоже время не хотятъ принимать его и за иносказательное дѣйствіе. Если же они, какъ напр. объ Агари и Саррѣ, объ Измаилѣ и Исаакѣ, согласны, что это были дѣйствительныя лица и въ то же

110

время прообразы, то я не понимаю, почему же они не допускаютъ, что и древо жизни и дѣйствительно было нѣкоторымъ деревомъ, и изображало премудрость.

Прибавлю и то еще, что хотя это дерево и представляло тѣлесную пищу, но пищу такую, которая дѣлала тѣло человѣка постоянно здоровымъ не какъ отъ всякой другой пищи, а въ силу нѣкотораго сокровеннаго вдохновенія здоровья. Ибо и обыкновенный хлѣбъ заключалъ въ себѣ нѣчто большее, когда однимъ опрѣснокомъ Богъ защищалъ человѣка отъ голода въ теченіе сорока дней (3 Цар. XIX, 8). Или, можетъ быть, мы усумнимся повѣрить, что Богъ посредствомъ пищи отъ нѣкоего дерева, благодаря его особенному значенію, давалъ человѣку возможность, чтобы его тѣло не испытывало какъ въ здоровьи, такъ и въ возрастѣ измѣненія въ худшую сторону, или чтобы даже и не умирало,—Онъ, который и самой человѣческой пищѣ могъ даровать такую чудесную устойчивость, что мука и масло, убывавшія въ глиняныхъ сосудахъ, снова восполнялось и не оскудѣвали (3 Цар. XVII, 61)? Но пожалуй и здѣсь окажется кто-нибудь изъ породы спорщиковъ и скажетъ, что Богъ долженъ былъ творить подобныя чудеса въ нашихъ странахъ, въ раю же не долженъ былъ: какъ будто, создавъ человѣка изъ персти земной и жену изъ ребра мужа, Онъ сотворилъ тамъ большее чудо, нежели здѣсь воскрешая мертвыхъ!

Глава VI.

Древо познанія добра и зла—истинное и безвредное дерево.—Послушаніе.—Непослушаніе.

Перейдемъ теперь къ древу познанія добра и зла. Безъ сомнѣнія, и это дерево было видимымъ и тѣлеснымъ, какъ и прочія деревья. Итакъ, что оно было дерево, несомнѣнно; надобно только изслѣдовать, почему оно получило такое на-

111

званіе. Всматриваясь въ дѣло глубже, я не могу и выразить, до какой степени мнѣ пріятно мнѣніе, что это дерево не было вредно для пищи; ибо Создавшій все добро зѣло (Быт. I, 31) не ввелъ въ рай ничего злого, но зломъ для человѣка было преслушаніе заповѣди. А между тѣмъ, для человѣка, стоявшаго подъ властью Господа Бога, необходимо было какое нибудь ограниченіе, чтобы послушаніе было для него добродѣтелью, которая бы вела его къ Господу; и могу сказать съ увѣренностью, что послушаніе—единственная добродѣтель для всякой разумной твари, дѣйствующей подъ властью Бога, первый же и величайшій порокъ гордости заключается въ желаніи пользоваться къ погибели своею властью; имя этому пороку непослушаніе. Такимъ образомъ, человѣку не откуда было бы знать и чувствовать, что онъ имѣетъ Господа, если бы ему не было ничего приказано. Итакъ, дерево это не было дурное, но названо древомъ добра и зла потому, что въ немъ въ случаѣ, если человѣкъ вкуситъ отъ него послѣ запрещенія, заключалось будущее преступленіе заповѣди, а въ этомъ преступленіи, путемъ испытываемаго наказанія, человѣкъ могъ научиться, какое существуетъ различіе между благомъ послушанія и зломъ непослушанія. Вотъ почему и это дерево надобно принимать не за иносказаніе, а за нѣкоторое дѣйствительное дерево, которому дано названіе не отъ плода или яблока, на немъ рождавшагося, а отъ того, чтò имѣло случиться съ вкусившимъ это яблоко вопреки запрещенію.

Глава VII.

О 10, 11, 13 и 14 стихахъ 2 главы Бытія. Должны быть принимаемы за дѣйствительныя рѣки Тибръ, прежде Алъбула,—Нилъ, раньше Геонъ,—Гангъ, раньше Физонъ.

Рѣка же исходитъ изъ Едема напаяти рай: оттуду разлучается въ четыри начала, Имя единой Фи-

112

сонъ: сія окружающая всю землю Евилатскую: тамо убо есть злато. Злато же оныя земли доброе: и тамо естъ анѳраксъ и камень зеленый. И имя рѣцѣ второй Геонъ: сія окружающая всю землю Еѳіопскую. И рѣка третія Тигръ: сія проходящая прямо Ассиріомъ. Рѣка же четвертая Евфратъ.—Объ этихъ рѣкахъ что больше могу и утверждать, какъ не то, что это—дѣйствительныя рѣки, а не иносказанія, которыхъ не существуетъ и которыя означаютъ какъ бы одни только имена, такъ какъ рѣки эти весьма извѣстны и странамъ, по которымъ протекаютъ, и почти всѣмъ народамъ? А уже изъ того, что онѣ, какъ извѣстно, несомнѣнно существуютъ (ибо двумъ изъ нихъ древность перемѣнила названія, подобно тому, какъ Тибромъ называется теперь та рѣка, которая раньше называлась Альбулой, именно: Геонъ нынѣ называется Ниломъ, а Физонъ—Гангомъ; двѣ же другія—Тигръ и Евфратъ сохранили свои старинныя названія), мы побуждаемся и все остальное принимать прежде всего въ буквальномъ значеніи, думать, что оно не иносказаніе, а то самое, о чемъ повѣствуется и чтó существуетъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ означаетъ и нѣчто другое. И это не потому, чтобы и приточная рѣчь не могла заимствовать чего-либо изъ того, чтó, какъ извѣстно, существуетъ и въ собственномъ смыслѣ; такъ напр., поступаетъ Господь, говоря о томъ, кто слѣдовалъ изъ Іерусалима въ Іерихонъ и впалъ въ разбойники (Лук. X, 30). Кому не видно, что это—притча, рѣчь совершенно иносказательная, а между тѣмъ два города, о которыхъ здѣсь упоминается, существуютъ на своихъ мѣстахъ и по настоящее время? Подобнымъ образомъ мы приняли бы и четыре [райскія] рѣки, если бы все остальное, что повѣствуется о раѣ, какая-нибудь необходимость заставила насъ принимать не въ собственномъ, а иносказательномъ значеніи; но такъ какъ ничто не препятствуетъ намъ принимать эти рѣки въ собственномъ значеніи, то почему не

113

можемъ мы скорѣе прямо слѣдовать авторитету Писанія въ повѣствованіи о совершившихся событіяхъ, сначала понимая эти событіи, какъ дѣйствительныя, а потомъ изслѣдуя, что означаютъ они собою еще и другое?

Но, можетъ быть, возбудитъ въ насъ сомнѣніе то, чтó говорятъ объ этихъ рѣкахъ, именно—что источники-де однѣхъ изъ нихъ [теперь] извѣстны, а другихъ совершенно неизвѣстны, с потому и нельзя-де принимать въ буквальномъ значеніи сказаніе, что онѣ раздѣлялись отъ одной райской рѣки?—Скорѣе этому надобно вѣрить, потому что отъ человѣческаго познанія весьма удалено самое мѣсто рая, гдѣ раздѣлялись эти части водъ, какъ свидѣтельствуетъ несомнѣннѣйшее Писаніе; но тѣ рѣки, источники которыхъ, какъ говорятъ, извѣстны, пошли гдѣ-нибудь подъ землею и, протекши отдаленнѣйшія страны, вышли наружу въ другихъ мѣстахъ, гдѣ, какъ говоритъ, онѣ стали въ своихъ источникахъ теперь и извѣстны. Ибо кто не знаетъ, что нѣкоторыя воды обыкновенно дѣлаютъ такъ? Только объ этомъ знаютъ тамъ, гдѣ онѣ текутъ подъ землею недолго. Итакъ, изъ эдема, т. е. изъ мѣста сладости, выходила рѣка и орошала рай, т. е. всѣ тѣ прекрасныя и плодоносныя дерева, которыя покрывали всю землю этой страны.

Глава VIII.

О 15 стихѣ 2 главы Бытія. Введенъ-ли человѣкъ въ рай, чтобы заниматься земледѣліемъ.

И взя Господь Богъ человѣка, егоже созда, и поставилъ его въ раю, чтобы дѣлать и хранить. И заповѣда Господь Богъ Адаму, глаголя: отъ всякаго древа, еже въ раи, снѣдію снѣси: отъ древа же, еже разумѣти доброе и лукавое, не снѣсте отъ него: а въ оньже день снѣсте отъ него, смертію умрете.—Хотя выше кратко уже сказано, что Богъ насадилъ рай и ввелъ туда человѣка, ко-

114

тораго создалъ, однако [бытописатель] повторилъ это снова, чтобы разсказать, какъ устроенъ былъ рай. Теперь онъ снова упоминаетъ о томъ, какъ помѣстилъ Богъ въ раю человѣка, котораго Онъ создалъ. Разсмотримъ же, что значитъ изреченіе: „чтобы дѣлать и хранить“. Что именно дѣлать и что хранить? Неужели Господу угодно было, чтобы первый человѣкъ занимался земледѣліемъ? Развѣ можно думать, что Онъ осудилъ его на трудъ раньше грѣха? Такъ конечно мы думали бы, если бы не видѣли, что нѣкоторые занимаются земледѣліемъ съ такимъ душевнымъ удовольствіемъ, что отвлеченіе ихъ отъ этого занятія является для нихъ великимъ наказаніемъ. А какъ бы много удовольствія ни доставляло земледѣліе теперь, тогда было его гораздо больше, когда ни отъ земли, ни съ неба это занятіе не встрѣчало ничего противнаго. Тогда оно было не мучительнымъ трудомъ, а отраднымъ наслажденіемъ, такъ какъ все, сотворенное Богомъ, произрастало тогда при посредствѣ человѣческой обработки гораздо обильнѣе и плодоноснѣе, отъ чего въ большой степени прославлялся и самъ Создатель, даровавшій душѣ, соединенной съ животнымъ тѣломъ, идею труда и способность къ нему настолько, насколько это служило удовлетвореніемъ духовнаго желанія, а не насколько требовали того нужды тѣла.

И въ самомъ дѣлѣ, какое можетъ быть еще болѣе удивительное зрѣлище, или гдѣ человѣческій разумъ можетъ еще, такъ сказать, бесѣдовать съ натурою, какъ не тамъ, когда, при посѣвѣ сѣмянъ, при выращиваніи отводковъ, при пересадкѣ молодыхъ деревъ, при прививкѣ виноградныхъ черенковъ, онъ какъ бы вопрошаетъ каждую силу сѣмени или корня, чтó она можетъ и чего не можетъ, отъ чего можетъ и отъ чего не можетъ, чтó значитъ при этомъ невидимая и внутренняя сила числъ и что—совнѣ прилагаемый трудъ [человѣка], и въ этомъ разсмотрѣніи приходитъ къ заключенію, что ни насаждаяй естъ что, ни

115

напаяяй, но возращаяй Богъ (1 Кор. III, 7), такъ какъ и то, что при этомъ привходитъ со стороны, привходитъ чрезъ того, кого сотворилъ и кѣмъ невидимо управляетъ и распоряжается Богъ?

Глава IX.

Занятіе земледѣліемъ въ аллегорическомъ смыслѣ.

Если отсюда мы переведемъ мысленное око на самый міръ, какъ на нѣкоторое огромное вещественное дерево, то и въ немъ также откроемъ двоякое дѣйствіе Промысла—естественное и произвольное: естественное, совершающееся чрезъ сокровенное управленіе, коимъ Богъ даетъ ростъ деревамъ и травамъ, а произвольное—чрезъ дѣйствіе Ангеловъ и людей. Согласно съ первымъ упорядочиваются вверху небесныя, а внизу земныя [явленія], сіяютъ свѣтила и звѣзды, плотная масса земли напаяется и омывается водами, а выше разливается воздухъ, зачинаются и рождаются, выростаютъ, старѣютъ и умираютъ растенія и животныя и происходитъ все, что только совершается въ вещахъ въ силу внутренняго и естественнаго движенія. Во второмъ даются, объясняются и заучиваются примѣты (signa), воздѣлываются поля, управляются общества, развиваются науки и совершается все другое и въ высшемъ обществѣ, и въ обществѣ земномъ и смертномъ, такъ что попеченіемъ этого дѣйствія Промысла обнимаются и добродѣтельные и порочные. Та же двоякая сила Промысла обнаруживается и въ человѣкѣ, и прежде всего по отношенію къ его тѣлу: естественная—въ томъ движеніи, какимъ оно происходитъ, выростаетъ, старѣетъ, а произвольное—въ томъ, какимъ оно поддерживается пищею, одеждою, леченіемъ. Затѣмъ, по отношенію къ душѣ человѣкъ управляется—естественно, чтобы жить и существовать, а произвольно, чтобы учиться и быть отзывчивымъ.

116

А какъ въ деревѣ тому, чтобы оно росло и чтò совершается внутренно, внѣшнимъ образомъ содѣйствуетъ земледѣліе, такъ въ человѣкѣ, по отношенію въ тѣлу, тому, чтò внутренно совершаетъ въ немъ натура, помогаетъ внѣшнимъ образомъ медицина, а по отношенію къ душѣ тому, чтобы она по природѣ внутренно была счастлива, внѣшнимъ образомъ содѣйствуетъ наука. Далѣе, чтò для дерева значитъ нерадѣніе объ уходѣ за нимъ, то же значить для тѣла нерадѣніе о его леченіи, а для души—небреженіе о ея образованіи. Наконецъ, что для дерева значитъ вредная влага, то же значитъ для тѣла гибельная пища, а для души—непотребное наставленіе. Такимъ образомъ, выше всего Богъ, который создалъ все и всѣмъ управляетъ, творитъ всѣ природы какъ благій, управляетъ всѣми волями какъ правосудный. Къ чему же намъ отклоняться отъ истины, если мы вѣримъ, что человѣкъ въ раю находился въ такомъ состояніи, что занимался земледѣліемъ не съ рабскимъ трудомъ, а съ благородно-духовнымъ удовольствіемъ? Ибо чтò невиннѣе этой работы для занимающихся ею и чтó полнѣе всесторонняго обсужденія для благоразумныхъ?

Глава X.

Что значитъ: „чтобы дѣлать и хранить“.

А хранить что? Неужели самый рай? Отъ кого же? Ему не угрожалъ ни враждебный сосѣдъ, ни нарушитель границъ, ни воръ, ни грабитель. Какъ же понимать, что тѣлесный рай могъ быть охраняемъ человѣкомъ тѣлесно? Но Писаніе и не говоритъ вѣдь: „чтобы дѣлать и хранить рай“, а: „чтобы дѣлать и хранить“. Хотя, впрочемъ, если перевести съ греческаго ближе къ буквѣ, то въ немъ сказано такъ: И взя Господь Богъ человѣка, егоже созда, и поставилъ его въ раю дѣлати его и хранити. Но „поставилъ… дѣлати“ самого-ли человѣка (а такъ именно и по-

117

нималъ переводчикъ, поставивъ: „чтобы дѣлать“), или же рай, т. е. чтобы человѣкъ рай воздѣлывалъ,—получается неясность, и согласно слововыраженію скорѣе, кажется, надобно было сказать: дѣлати не рай, а въ раю.

Но допустимъ, сказано: „чтобы дѣлать рай, подобно тому, какъ выше сказано: не бяше человѣкъ дѣлати землю (а воздѣлывать землю—то же слововыраженіе, что воздѣлывать рай),—въ такомъ случаѣ получается неясная мысль по отношенію къ обоимъ выраженіямъ. Ибо если надобно принять не: „рай хранить“, а: „въ раю хранить“, то что же хранить въ раю? Мы уже видѣли, чтó означаетъ выраженіе—„дѣлати въ раю“. Развѣ, можетъ быть, то, чтó человѣкъ производилъ въ землѣ при помощи земледѣлія, онъ долженъ былъ хранить въ себѣ самомъ при помощи науки, чтобы какъ поле повиновалось ему воздѣлывающему, такъ и самъ онъ повиновался своему заповѣдующему Господу, чтобы, вкушая плодъ повиновенія заповѣди, онъ не получилъ терній неповиновенія? Вотъ почему, не захотѣвъ сохранить въ себѣ подобіе воздѣлыванія рая, онъ послѣ осужденія и получилъ себѣ такое поле: тернія, говоритъ, и волчцы возраститъ тебѣ (Быт. III, 18).

Если же мы поймемъ такъ, что человѣкъ долженъ былъ дѣлать именно рай и рай хранить, то воздѣлывать рай онъ могъ бы, какъ сказано выше, при помощи земледѣлія, а хранить его—не отъ дурныхъ и враждебныхъ людей, какихъ тогда и не было, а развѣ отъ звѣрей. Но какимъ образомъ, или зачѣмъ? Развѣ звѣри были уже свирѣпыми къ человѣку, чтó произошло только вслѣдствіе грѣха? Ибо, человѣкъ, какъ потомъ упоминается, всѣмъ звѣрямъ, къ нему приведеннымъ, нарекъ имена, а въ шестой день, по закону слова Божія, получилъ со всѣми ими и общую пищу (Быт. I, 30). Или, если уже было чего бояться со стороны звѣрей, какимъ образомъ одинъ чело-

118

вѣкъ могъ защитить рай? Ибо то было мѣсто не малое, какъ скоро его орошала такая огромная рѣка. Конечно, ему слѣдовало бы, если бы было можно, оградить рай такою стѣною, чтобы туда не могъ проникнуть змій, но было бы удивительно, если бы раньше, чѣмъ человѣкъ оградилъ бы рай, онъ могъ выгнать оттуда всѣхъ змѣй.

Почему же, послѣ того, не воспользоваться намъ разумомъ раньше глазъ? Человѣкъ дѣйствительно былъ помѣщенъ въ раю для того, чтобы онъ воздѣлывалъ его. Какъ выше выяснено, при посредствѣ не тягостнаго, а пріятнаго земледѣлія и предусмотрительнаго ума, изыскивающаго многое и полезное, и хранилъ тотъ же рай для самого себя, чтобы не допустить чего-либо такого, за чтó заслужилъ бы изъ него изгнанія. Для того онъ получилъ и заповѣдь, чтобы имѣть въ ней средство, при помощи котораго онъ сохранялъ бы для себя рай и съ удержаніемъ котораго не былъ бы изъ него изгнанъ. Ибо правильно говорятъ, что тотъ не сохранилъ извѣстной вещи, кто ею распоряжался такъ, что ее утратилъ, хотя она была бы спасительна другому, кто или нашелъ бы ее, или заслужилъ получить.

Есть въ этихъ словахъ и другой еще смыслъ, который я считаю неизлишнимъ предложить, именно—что дѣлалъ и хранилъ Богъ самого человѣка. Ибо какъ человѣкъ дѣлалъ землю не такъ, чтобы она стала землею, а чтобы была обработанною и плодоносною, такъ Богъ и человѣка, созданнаго для того, чтобы онъ былъ человѣкомъ, дѣлаетъ такимъ, чтобы онъ былъ праведнымъ, если самъ человѣкъ не отступаетъ отъ Бога по гордости; ибо отпаденіе отъ Бога и есть то, чтó Писаніе называетъ началомъ гордости: начало, говоритъ, гордыни человѣку отступленіе отъ Господа (Сир. XI, 4). А такъ какъ Богъ есть неизмѣняемое благо, а человѣкъ и по тѣлу и по душѣ—нѣчто измѣняемое, то онъ можетъ образоваться въ праведнаго и блаженнаго не иначе, какъ обратившись къ неизмѣнному благу, Богу. По-

119

этому Богъ, создавши человѣка, чтобы онъ былъ человѣкомъ, самъ и дѣлаетъ и хранитъ его, чтобы онъ былъ праведнымъ и блаженнымъ. Отсюда изреченіе, что человѣкъ дѣлалъ землю такою, чтобы она, уже будучи землею, стала обработанною и плодородною, равносильно изреченію, что Богъ дѣлалъ человѣка, чтобы онъ, уже будучи человѣкомъ, сталъ благочестивымъ и мудрымъ, и хранилъ его, потому что своею собственною властью человѣкъ, занятый ею сверхъ мѣры и пренебрегая владычествомъ Бога, не можетъ быть цѣлымъ.

Глава XI.

Почему здѣсь прибавлено слово Господь.—Истинный Господь.

Поэтому, думается мнѣ, то—дѣло не безразличное, а указывающее на нѣчто важное, что съ самаго начала этой божественной книги, съ самыхъ первыхъ ея словъ: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, и до настоящаго мѣста, нигдѣ не употреблено выраженіе Господь Богъ, а только лишь Богъ. Теперь же, когда рѣчь зашла о томъ, что Богъ ввелъ человѣка въ рай и при посредствѣ заповѣди воздѣлывалъ его и хранилъ, Писаніе говоритъ такъ: И взя Господь Богъ человѣка, егоже созда, и введе его въ рай дѣлати его и хранити (Быт. II, 15) не потому, чтобы Богъ не былъ Господомъ и вышепоименованныхъ тварей, а потому, что писано это не для Ангеловъ и не для другихъ тварей, а именно для человѣка, для напоминанія ему, насколько для него полезно имѣть Бога Господомъ, т. е. жить послушно подъ Его владычествомъ, а не пользоваться самовольно своею властью: съ этою цѣлью нигдѣ раньше оно и не захотѣло поставить этого выраженія, а только тамъ, гдѣ рѣчь дошла до разсказа, что Богъ помѣстилъ человѣка въ раю, воздѣлывалъ его и хранилъ. Вотъ почему

120

не сказано, какъ выше о всемъ прочемъ: И взя Богъ человѣка, егоже созда, а: И взя Господь Богъ человѣка, егоже созда и введе его въ рай дѣлати его, чтобы онъ былъ праведенъ, и хранити, чтобы онъ былъ безопасенъ, находясь именно подъ Его владычествомъ, которое полезно не для него, а для насъ. Не онъ нуждается въ нашемъ рабствѣ, а мы—въ Его владычествѣ, чтобы Онъ воздѣлывалъ и хранилъ насъ; потому именно только Онъ одинъ—истинный Господь, что мы являемся Его рабами не для Его, а для нашей собственной пользы и спасенія. Ибо если бы Онъ нуждался въ насъ, то не былъ бы и истиннымъ Господомъ, потому что, благодаря намъ, увеличивалась бы Его неволя, рабомъ которой Онъ былъ бы: рѣхъ, справедливо говоритъ псалмопѣвецъ, Господеви: Богъ мой еси Ты, яко благихъ моихъ не требуеши (Пс. 15, 2).—Не слѣдуетъ нашихъ словъ понимать такъ, что мы служимъ Богу въ видахъ нашей пользы и нашего спасенія, какъ бы надѣясь получить отъ Него что нибудь другое, кромѣ Его самого, который представляетъ собою для насъ высшую пользу и спасеніе. Ибо мы любимъ Его даромъ, по словамъ псалмопѣвца: мнѣ же прилѣплятися Богови благо есть (Пс. 72, 28).

Глава XII.

Человѣкъ не можетъ дѣлать безъ Бога ничего добраго.
Отступленіе отъ Бога.

И въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ отнюдь не нѣчто такое, чтобы, отступивъ отъ своего Творца, могъ дѣлать что-нибудь доброе, какъ бы самъ отъ себя: вся добродѣтель его состоитъ въ обращеніи къ Богу, который его сотворилъ и отъ котораго онъ постоянно дѣлается праведнымъ, благочестивымъ и мудрымъ, а не дѣлается и потомъ оставляется, какъ, излечивается и потомъ оставляется врачемъ тѣлеснымъ; потому что тѣлесный врачъ дѣйствуетъ внѣшнимъ образомъ,

121

помогая натурѣ, внутренно дѣйствующей подъ властью Бога, устроящаго наше здравіе двоякимъ дѣйствіемъ Промысла, о которомъ мы выше говорили. Отсюда, человѣкъ долженъ обращаться къ Господу не такъ, чтобы, ставши праведнымъ, могъ отступить отъ Него, а такъ, чтобы Богъ постоянно дѣлалъ его [праведнымъ]. Поэтому, доколѣ человѣкъ не отступаетъ отъ Бога, Богъ своимъ присутствіемъ оправдываетъ его, освящаетъ и дѣлаетъ блаженнымъ, т. е. воздѣлываетъ его и охраняетъ, господствуя надъ нимъ, какъ послушнымъ и покорнымъ.

Это похоже не на то, что какъ человѣкъ обработываетъ землю, дабы, какъ мы сказали, она стала воздѣланною и плодородною, при чемъ земля, когда человѣкъ обработавъ уходитъ отъ нея, остается или вспаханною, или засѣянною, или орошенною, или еще какою-нибудь иною, сохраняя на себѣ ту работу, которая произведена надъ ней, хотя самъ работникъ уже отошелъ отъ ней, такъ дѣлаетъ человѣка праведнымъ и Богъ, т. е. такъ оправдываетъ его, что человѣкъ, если бы Богъ оставилъ его, можетъ и въ Его отсутствіе быть тѣмъ, чѣмъ сдѣлалъ его Богъ: а скорѣе на то, что какъ воздухъ не раньше свѣта уже свѣтелъ, а дѣлается свѣтлымъ отъ присутствія свѣта, потому что если бы онъ былъ уже свѣтлымъ до свѣта, а не дѣлался свѣтлымъ отъ присутствія свѣта, то оставался бы свѣтлымъ и при отсутствіи свѣта, такъ точно и человѣкъ въ присутствіи Бога освящается, а въ отсутствіи Его остается въ постоянномъ мракѣ, ибо отступаетъ отъ Бога не пространственнымъ разстояніемъ, а отвращеніемъ своей воли.

Итакъ, дѣлаетъ человѣка добрымъ и сохраняетъ его Тотъ, кто непреложно благъ. Мы должны постоянно быть [добрыми] и постоянно совершенствоваться, прилѣпляясь и пребывая обращенными къ Нему, о комъ говорится: мнѣ же прилѣплятися Богови благо есть (Пс. 72, 18) икому сказано: державу мою къ тебѣ сохраню (Пс. 57, 10).

122

Ибо мы—Его твореніе не только потому, что мы—люди, а и потому, что ставовимся добрыми. Такъ и Апостолъ, напоминая обратившимся отъ нечестія вѣрнымъ о благодати, которою мы спасаемся, говоритъ: благодатію бо есте спасени чрезъ вѣру, и сіе не отъ васъ, Божій даръ, не отъ дѣлъ, да никто же похвалится. Того бо есмы твореніе, создани во Христѣ Іисусѣ на дѣла благая, яже прежде уготова Богъ, да въ нихъ ходимъ (Еф. II, 8—10). И въ другомъ мѣстѣ, сказавъ: со страхомъ и трепетомъ свое спасеніе содѣвайте (Фил. II, 12), онъ, чтобы мы не стали приписывать этого себѣ, какъ будто бы сами дѣлая себя праведными и добрыми, непосредственно прибавляетъ: Богъ бо есть дѣйствуяй въ васъ, и еже хотѣти и еже дѣяти о благоволеніи (Фил. II, 13). Итакъ, взя Господь Богъ человѣка, егоже созда, и введе его въ рай дѣлати его, т. е. дѣйствовать въ немъ, и хранити его.

Глава XIII.

Почему запрещено было [вкушать] отъ древа познанія добра и зла.—Непослушаніе.

И заповѣда Господь Богъ Адаму, глаголя: отъ всякаго древа райскаго снѣдію снѣси, отъ древа же познанія добра и зла не снѣсте отъ него: а въ оньже день снѣсте отъ него смертію умрете (Быт. II, 16).—Если бы это дерево было что-либо злое, почему Богъ и воспретилъ его человѣку, то выходило бы, что человѣкъ отравленъ на смерть самою злою природою этого дерева. Но такъ какъ Создавшій все добро зѣло насадилъ въ раю дерева только добрыя и не было тамъ ни единой злой природы, такъ какъ и вообще въ мірѣ нѣтъ злой природы (объ этомъ, если Господь благоволитъ, мы скажемъ обстоятельнѣе, когда будемъ говорить о зміѣ), то съ этого дерева, не бывшаго злымъ, воспрещено было [ѣсть] съ тою цѣлію, чтобы самое

123

уже соблюденіе заповѣди было для человѣка добромъ, а ея преступленіе—зломъ.

Лучше и точнѣе и нельзя было показать человѣку, до какой степени составляетъ зло самое уже непослушаніе, какъ скоро онъ сдѣлался повиннымъ пороку, потому что вопреки запрещенію дотронулся до предмета, прикоснувшись къ которому безъ запрещенія, онъ конечно бы не согрѣшилъ. Допустимъ, напр., кто нибудь скажетъ: „не касайся этой травы“, буде она ядовита и предвѣщаетъ смерть,—въ такомъ случаѣ хотя ослушникъ приказанія и подвергается смерти, если бы къ такой травѣ прикоснулся, но если бы даже и не запрещалъ никто, а онъ бы прикоснулся, то и въ такомъ случаѣ конечно бы умеръ. Эта трава была бы противна его здоровью и жизни, все равно, ограждена-ли она или не ограждена запрещеніемъ. Равнымъ образомъ, если кто-нибудь воспрещаетъ прикасаться къ предмету, который убыточенъ не касающемуся, а воспрещающему, какъ напр. если бы кто нибудь протянулъ руку къ чужому имуществу, вопреки запрещенію того, кому принадлежитъ это имущество, то [нарушеніе] подобнаго воспрещенія было бы грѣхомъ, потому что могло бы быть убыточнымъ для воспретившаго. Но разъ прикасаются въ чему-либо такому, чтó не вредно ни касающемуся (если оно не ограждено запрещеніемъ), ни кому-либо другому, когда-нибудь касавшемуся, то для чего другого оно ограждается запрещеніемъ, какъ не для указанія, что повиновеніе само по себѣ есть благо, а неповиновеніе—зло?

Наконецъ, грѣшникъ желаетъ только того, чтобы не быть подъ владычествомъ Бога, разъ дозволяетъ себѣ нѣчто такое, въ недозволенности чего онъ долженъ руководствоваться единственно повелѣніемъ Господа. А если онъ долженъ руководствоваться только этимъ, то что другое это значитъ, какъ не руководствоваться волею Божіею? Что другое, какъ не любить воли Божіей? Что другое, какъ не предпочитать

124

человѣческой волѣ волю Божію? Господь, конечно, знаетъ, почему Онъ приказываетъ; слуга Его долженъ дѣлать то, чтò Онъ повелѣваетъ, а слуга выдающійся, можетъ быть, и видѣть, почему Онъ повелѣваетъ. Не станемъ, впрочемъ, долго останавливаться на изслѣдованіи причины этого повелѣнія, если для человѣка великая польза заключается уже въ томъ одномъ, чтобы онъ служилъ Богу; повелѣвая Богъ дѣлаетъ полезнымъ все, чтó ни повелѣваетъ, и ни въ какомъ случаѣ не слѣдуетъ бояться, чтобы Онъ могъ повелѣть что-нибудь неполезное.

Глава XIV.

Испытаніе зла—отъ преслушанія божественной заповѣди.

Да и не можетъ быть, чтобы собственная воля [наша] не обрушивалась на человѣка великою тяжестью паденія, если онъ высокомѣрно предпочитаетъ ее волѣ высшей. Это человѣкъ и испыталъ, преслушавъ заповѣдь Божію и путемъ этого опыта узналъ, какое существуетъ различіе между добромъ и зломъ, добромъ послушанія и зломъ непослушанія, т. е. гордости и упорства, превратнаго подражанія Богу и преступной свободы. А въ какомъ деревѣ могло это приключиться, отъ этого обстоятельства, какъ выше сказано, дерево и получило себѣ имя. Ибо оно не было бы злымъ, если бы мы не узнали этого по опыту, такъ какъ не было бы и зла, если бы мы его не совершили. Да и вообще какой-либо природы зла не существуетъ, а имя зла получила утрата добра. Безъ сомнѣнія, Богъ есть непреложное благо, человѣкъ же, по той своей природѣ въ какой его сотворилъ Богъ, хотя и есть благо, но благо не непреложное, какъ Богъ. Но преходящее благо, которое слѣдуетъ послѣ блага непреложнаго, дѣлается лучшимъ, какъ скоро оно предано непреложному благу, любя Его и служа Ему ра-

125

зумною и собственною волею. Отсюда, и такая природа представляетъ собою уже великое благо, потому что она одарена способностью быть преданною высшему благу. Если же она не хочетъ быть такою, то лишается блага, и это для нея составляетъ зло, влекущее за собою, по правосудію Божію, страданіе. Ибо чтó могло бы быть въ такой мѣрѣ несправедливымъ, какъ если бы измѣнникъ благу оставался въ благополучіи? Этого ли въ какомъ случаѣ и не можетъ быть; но только иногда не чувствуютъ зла отъ потери высшаго блага, любя благо низшее. Но по божественному правосудію кто потерялъ по своей волѣ благо, которое онъ долженъ былъ любить, тотъ, что любилъ, теряетъ со скорбію, лишь бы только прославлялся во всемъ Творецъ природъ. Хорошо и то, что онъ скорбитъ объ утраченномъ благѣ: если бы въ его природѣ не оставалось уже никакого блага, то не было бы никакой и скорби объ утраченномъ благѣ.

Но кому добро угодно помимо испытанія зла, т. е. кто раньше, чѣмъ восчувствуетъ потерю добра, уже рѣшился не терять его, того надлежитъ поставить выше всѣхъ людей. Ибо если бы это не ставилось никому въ особенную похвалу, то не приписывалось бы похвалы и тому Отроку, который, ставши изъ рода Израилева Эммануиломъ, т. е. съ нами Богомъ (Мѳ. 1, 23), примирилъ насъ съ Богомъ, явился посредникомъ между людьми и Богомъ (1 Тим. II, 5), Словомъ у Бога, плотію у насъ, Словомъ—плотію между Богомъ и нами. Ибо о Немъ именно пророкъ говоритъ: прежде неже разумѣти отрочати благое или злое, отринетъ лукавое, еже избрати благое (Иса. VII, 53). А какимъ образомъ оно могло пренебречь или избрать то, чего не знало, если не такъ, что добро и зло познаются иначе чрезъ предвѣдѣніе добра и иначе чрезъ испытаніе зла? Чрезъ предвѣдѣніе добра зло познается, но не ощущается; въ такомъ случаѣ добра держатся, чтобы вслѣдствіе его потери не ощущать зла. Въ свою очередь, чрезъ испытаніе

126

зла познается добро; такъ какъ тотъ, кому бываетъ худо отъ утраты добра, чувствуетъ, чего онъ лишился. Отсюда, Отрокъ тотъ прежде, чѣмъ по опыту узналъ или добро, котораго бы могъ лишиться, или зло, которое бы могъ ощущать съ потерею добра, пренебрегъ зло, дабы избрать добро, т. е. не захотѣлъ терять добра, которое имѣлъ, дабы не ощущать потери того, чего не долженъ былъ терять. Поэтому единственный примѣръ повиновенія представляетъ собою Тотъ, кто пришелъ творить не свою волю, а полю Пославшаго Его (Іоан. VI, 38), въ противоположность тому, кто предпочелъ творить волю свою, а не волю Создавшаго его. Отсюда, какъ чрезъ непослушаніе одного многіе стали грѣшниками, такъ чрезъ послушаніе одного многіе становятся праведниками (Рим. V, 19): якоже бо о Адамѣ вси умираютъ, такожде и о Христѣ вси оживутъ (1 Кор. XV, 22).

Глава XV.

Почему древо познанія добра и зла такъ названо.

Между тѣмъ, нѣкоторые напрасно пускаются въ тонкія изслѣдованія вопроса, какимъ образомъ дерево могло называться древомъ познанія добра и зла, прежде чѣмъ человѣкъ преступилъ въ немъ заповѣдь и путемъ этого опыта узналъ, какое существуетъ различіе между благомъ, которое онъ потерялъ, и зломъ, которое снискалъ. Такое имя дано этому дереву съ тою цѣлію, чтобы, согласно запрещенію, остерегались касаться того, ощущеніе чего должно было явиться отъ прикосновенія къ нему вопреки запрещенію. Ибо древомъ, познанія добра и зла оно стало отнюдъ не потому, что съ него вкусили вопреки запрещенію; напротивъ, если бы [прародители] оказались даже и послушными и съ него вопреки запрещенію не вкусили, то и въ такомъ случаѣ оно конечно правильно бы называлось тѣмъ, чтó съ ними приключилось бы, если бы они съ него вкусили. Подобно

127

тому, если бы дерево называлось древомъ здравія отъ того, что люди, благодаря ему, могли бы быть здоровыми, то было-ли бы это имя для него несоотвѣтствующимъ, если бы къ нему никто не прикоснулся? [Конечно, нѣтъ]; потому что если бы къ нему прикоснулись и стали здоровы, въ такомъ случаѣ и убѣдились бы, насколько правильно это дерево называется.

Глава XVI.

Человѣкъ до испытанія зла могъ понимать, чтò такое зло.

Но, говорятъ, какимъ образомъ человѣкъ могъ понять, чтó называлось ему древомъ познанія добра и зла, когда онъ совершенно не зналъ, что такое—само зло?—Такъ разсуждающіе мало обращаютъ вниманія на то, что весьма часто мы понимаемъ неизвѣстное изъ противоположнаго ему извѣстнаго,—что даже названія не существующаго, разъ они вставляются въ рѣчь, не остаются темными для слушателя. Ибо то, чего совсѣмъ нѣтъ (non est), никакъ не называется; а между тѣмъ, эти два слога понимаетъ всякій, кто слышитъ и говоритъ по-латини. Откуда же, какъ не изъ воззрѣнія на то, чтó есть, и изъ его отрицанія наши чувства узнаютъ то, чего нѣтъ? Такъ, когда называютъ слово пустота, то, при воззрѣніи на полноту тѣлъ, изъ ея отрицанія, какъ бы чего-то ей противоположнаго, мы понимаемъ, чтó называется пустотою; такъ, при помощи чувства слуха мы судимъ не только о звукахъ, но и о молчаніи; такъ равнымъ образомъ, въ силу присущей намъ жизни человѣкъ можетъ остерегаться всего ей противнаго, т. е. лишенія жизни, называемаго смертью, и какими бы слогами ни называлась та причина, вслѣдствіе которой онъ можетъ потерять то, что любитъ, т. е. всякое дѣйствіе, отъ коего могла бы приключиться потеря жизни (какъ напр., когда по латини эта причина

128

называется грѣхомъ или зломъ), онъ будетъ понимать, какъ уморазличаемое обозначеніе этой потери. Какимъ, въ самомъ дѣлѣ, образомъ понимаемъ мы слово воскресеніе, котораго никогда не видѣли на опытѣ? Не чувствуя-ли, чтó значитъ жить, и лишеніе жизни называя смертью, а возвращеніе отъ нея къ тому, чтó чувствуемъ, именуя воскресеніемъ? И какимъ бы другимъ именемъ и на какомъ бы языкѣ мы то самое ни называли, уму нашему въ звукахъ говорящаго дается знакъ, подъ которымъ онъ познаетъ то, чтó мыслитъ помимо знака. И надобно удивляться, какъ природа избѣгаетъ даже и неизвѣданной на опытѣ потери того, чѣмъ она обладаетъ. Кто научилъ скотовъ избѣгать смерти, какъ не инстинктъ жизни? Кто научилъ маленькое дитя прижиматься въ своему носильщику, если ему угрожаютъ сбросить съ высоты? Правда, [такъ дѣлать] оно начинаетъ съ извѣстнаго времени, однако раньше, чѣмъ испытаетъ что-либо подобное.

Такъ точно и первымъ людямъ мила была жизнь; они, безъ сомнѣнія, избѣгали потерять ее, и какимъ бы способомъ, какими бы словами ни обозначилъ имъ того Богъ, они могли разумѣть Его. Они не могли бы склониться и ко грѣху, если бы не были раньше убѣждены, что отъ этого дѣянія не умрутъ, т. е. не потеряютъ того, чтó имѣли и обладаніе чѣмъ исполняло ихъ радостью; о чемъ, впрочемъ, рѣчь будетъ въ своемъ мѣстѣ. Пусть же тѣ, кого безпокоитъ вопросъ, какимъ образомъ [прародители] могли понимать Бога, угрожавшаго имъ чѣмъ то, ими неиспытаннымъ, обратятъ свое вниманіе на то, что мы безъ малѣйшаго колебанія и сомнѣнія понимаемъ названія всего, нами не испытаннаго, или путемъ противоположенія тому, чтó уже знаемъ, если это—названія отрицательныя, или путемъ сравненія, если это—названія видовыя. Но, можетъ быть, кого-нибудь тревожитъ вопросъ о томъ, какъ могли говорить или понимать говорящаго люди, которые не научились говорить,

129

выросши-ли среди говорящихъ, или же отъ какого-нибудь учителя?—Какъ будто для Бога было трудно научить говорить тѣхъ, которыхъ Онъ такъ сотворилъ, что они могли бы научиться тому даже и отъ людей, если бы только было отъ кого!

Глава XVII.

Обоимъ-ли вмѣстѣ Адаму и Евѣ дана заповѣдь.

Совершенно основательно поднимаютъ вопросъ, мужу-ли только далъ Богъ эту заповѣдь, или и женѣ?—Но пока еще не разсказано, какъ сотворена жена. Развѣ, можетъ быть, она была уже сотворена, но какъ произошло то, чтó произведено было раньше, объ этомъ въ видѣ краткаго повторенія разсказано послѣ? Ибо слова Писанія располагаются такъ: И заповѣда Господь Богъ Адаму, а не сказано: „заповѣдано имъ“. Затѣмъ слѣдуетъ: Отъ всякаго древа, еже въ раи, снѣдію снѣси, а не сказано: „снѣсте“. Далѣе прибавлено: Отъ древа же познанія добра и зла, не снѣсте отъ него (Быт. II, 16). Здѣсь уже рѣчь обращена какъ бы къ обоимъ, во множественномъ числѣ, и самое окончаніе заповѣди выражено во множественномъ же числѣ, словами: въ оньже день снѣсте отъ него, смертію умрете. Развѣ, можетъ быть, Богъ, зная, что сотворитъ жену, заповѣдалъ ради порядка такъ, чтобы заповѣдь Господня до жены дошла чрезъ мужа? Такую дисциплину въ Церкви поддерживаетъ Апостолъ, говоря: Аще ли чесому научитися хотятъ, въ дому своихъ мужей да вопрошаютъ (1 Кор. XIV, 35).

Глава XVIII.

Какимъ образомъ Богъ говорилъ съ человѣкомъ.

Возможенъ вопросъ и о томъ, какъ говорилъ Богъ съ человѣкомъ, котораго Онъ создалъ, безъ сомнѣнія, уже ода-

130

реннымъ чувствами и умомъ, такъ что человѣкъ могъ слышать и понимать говорящаго? Ибо онъ не могъ бы получить и заповѣди, преступленіе которой дѣлало его виновнымъ, если бы не одаренъ былъ пониманіемъ. Какимъ же образомъ Богъ говорилъ съ нимъ? Внутренно ли, въ умѣ его, мысленно, т. е. такъ, чтобы человѣкъ умнымъ образомъ разумѣлъ волю и заповѣдь Божію безъ всякихъ тѣлесныхъ звуковъ, или же при помощи матеріальныхъ подобій? Но, думаю, не такъ говорилъ Богъ съ первымъ человѣкомъ. Ибо Писаніе повѣствуетъ о такихъ предметахъ, что скорѣе, должны мы думать, Богъ говорилъ съ человѣкомъ въ раю такъ, какъ говорилъ Онъ потомъ съ праотцами, напр. съ Авраамомъ и Моисеемъ, т. е. въ нѣкоторомъ тѣлесномъ видѣ. Въ этомъ именно заключается причина, что они услышали гласъ Бога, ходящаго въ раю предъ вечеромъ, и скрылись (Быт. III, 8).

Глава XIX.

Какъ мы должны мыслить о Богѣ, чтобы понять дѣйствіе Его въ тваряхъ.

Здѣсь представляется намъ важный и такой, какого не должно пропускать, случай—обратить, насколько мы можемъ и насколько удостоитъ помочь и даровать намъ Богъ, свой взоръ на двоякое дѣйствіе божественнаго Промысла, котораго выше, говоря о земледѣліи, по нѣкоторому мимоходному поводу мы слегка коснулись, дабы умъ читателя уже съ того момента началъ пріучаться къ разсмотрѣнію того, чтó наиболѣе всего служитъ для насъ поддержкою не мыслить чего-нибудь недостойнаго о самой субстанціи Бога. Итакъ, мы говоримъ, что высшій, истинный, единый и единственный Богъ, Отецъ, Сынъ и Святый Духъ, т. е. Богъ, Его Слово и Духъ Обоихъ, несліянная и нераздѣльная Троица, Богъ, который одинъ имѣетъ безсмертіе и живетъ

131

во свѣтѣ неприступномъ, котораго никто изъ людей не видѣлъ и видѣть не можетъ (1 Тим. VI, 16),—сей Богъ ни пространствомъ конечнымъ-ли или безконечнымъ не содержится, ни въ теченіе временъ конечное-ли или безконечное не измѣняется. Ибо въ Его субстанціи нѣтъ ничего такого, чтó было бы короче въ части, чѣмъ въ цѣломъ, какъ это необходимо бываетъ во всемъ, чтó находится въ пространствѣ, или же было въ Его субстанціи то, чего уже нѣтъ, или будетъ, чего еще нѣть, какъ это бываетъ въ тѣхъ природахъ, которыя могутъ претерпѣвать временныя измѣненія.

Глава XX.

Тѣлесная тварь измѣняется по мѣсту и времени, духовная только по времени, а Творецъ ни тѣмъ ни другимъ образомъ.

Сей Живущій въ неизмѣнной вѣчности сотворилъ разомъ все, отъ чего текутъ времена, наполняются пространства и временными и пространственными движеніями вещей вращаются вѣка. Изъ этихъ вещей однѣ Онъ сотворилъ духовныя, а другія тѣлесныя, образовавъ матерію, которую не кто-либо другой, а самъ Онъ создалъ безформенною, но способною къ формѣ, такъ что своему образованію она предшествуетъ не по времени, а по началу. Духовную тварь Онъ поставилъ выше тѣлесной, такъ какъ духовная тварь можетъ измѣняться только по времени, а тѣлесная во времени и пространствѣ. Такъ напр. нашъ духъ приводится въ движеніе благодатію, или воспоминая, чтò забылъ, или научаясь, чего не зналъ, или желая того, чего не хотѣлъ; тѣло же движется въ пространствѣ, съ земли ли къ небу, или съ неба къ землѣ, или съ востока на западъ, или другимъ какимъ-нибудь образомъ. А все, чтó движется въ пространствѣ, можетъ двигаться и во времени; все же, чтó движется во времени, не движется непремѣнно и въ пространствѣ. Отсю-

132

да, какъ субстанцію, которая движется въ пространствѣ, превосходитъ субстанція, которая движется только во времени, такъ эту послѣднюю превосходитъ субстанція, которая не движется ни во времени, ни въ пространствѣ. Отсюда, въ свою очередь, какъ тѣломъ во времени и пространствѣ движетъ сотворенный духъ, самъ движущійся только во времени, такъ созданнымъ духомъ движетъ во времени Духъ-Создатель, самъ не движущійся ни во времени, ни въ пространствѣ. Духъ сотворенный движетъ самого себя во времени, тѣломъ—во времени и пространствѣ; Духъ же Создатель Себя самого движетъ помимо времени и пространства, сотвореннымъ духомъ—во времени помимо пространства, а тѣломъ—во времени и пространствѣ.

Глава XXI.

Какъ Богъ, не двигаясь самъ, движетъ тварями, объ этомъ мы должны составлять себѣ понятіе по аналогіи съ душею.

Вотъ почему кто силится понять, какимъ образомъ вѣчно истинный и вѣчно безсмертный и непреложный Богъ, самъ не двигаясь ни во времени, ни въ пространствѣ, движетъ во времени и пространствѣ Свою тварь, тотъ, думаю, не можетъ составить себѣ понятіе объ этомъ, не понявши прежде, какъ душа, т. е. сотворенный духъ, движущійся не въ пространствѣ, а только во времени, движетъ тѣломъ во времени и пространствѣ. Ибо если такой не въ состояніи понять того, чтó происходитъ въ немъ самомъ, не тѣмъ-ли менѣе онъ будетъ въ состояніи понять то, чтó выше него?

Ибо душа, связанная привычкою тѣлесныхъ чувствъ, думаетъ, что и сама она движется вмѣстѣ съ тѣломъ въ пространствѣ, какъ скоро движется тѣло. Но если она въ состояніи присмотрѣться съ тщательностію, какъ посуставно

133

расположены своего рода центры членовъ ея тѣла, служащіе точкой опоры движеній, то откроетъ, что тѣ изъ членовъ, которые движутся въ извѣстномъ промежуткѣ пространства, движутся только отъ тѣхъ, которые сами неподвижны. Такъ, ни одинъ палецъ не можетъ двигаться, если не неподвижна рука, отъ которой, какъ отъ неподвижнаго центра, онъ можетъ двигаться; точно также, когда движется ладонь отъ всего локтеваго члена, локоть—отъ плечеваго члена, плечо—отъ спины, то при неподвижности самыхъ центровъ, на которые опирается движеніе, движущійся членъ проходитъ извѣстный промежутокъ пространства. Равнымъ образомъ, въ пяткѣ заключается членъ ступни, при неподвижности котораго ступня движется, въ колѣнѣ—членъ голени, въ бедреной кости—членъ всей ноги; да и вообще каждый членъ, которымъ движетъ воля, движется не иначе, какъ отъ какого-нибудь центра члена, коимъ первоначально управляетъ мановеніе воли, дабы отъ того, чтó не движется въ извѣстномъ промежуткѣ пространства, могло приходить въ дѣйствіе то, что движется. Кратко сказать, нога при ходьбѣ не двигалась бы, если бы другая неподвижная нога не поддерживала всего тѣла, пока та, которая движется съ мѣста, откуда она движется, до пункта, куда опускается, опирается на этотъ неподвижный членъ своего центра.

Если уже въ тѣлѣ каждымъ членомъ воля движетъ не иначе, какъ отъ такого органа, которымъ онъ не движетъ, хотя какъ та часть тѣла, которая движется, такъ и та, отъ которой первая движется, имѣютъ свои тѣлесныя количества, коими онѣ занимаютъ извѣстные промежутки пространства; то тѣмъ болѣе само мановеніе души, которому повинуются члены, такъ что какой ей изъ нихъ угодно остается неподвижнымъ, служа опорою для того, который долженъ двигаться, хотя душа—безтѣлесная природа и не наполняетъ тѣла пространственно, какъ вода наполняетъ мѣхъ или губку, а удивительнымъ образомъ соприкасается съ тѣломъ, оживо-

134

творяя его бестѣлеснымъ мановеніемъ, коимъ она, какъ цѣлію, а не тяжестью, и господствуетъ надъ тѣломъ,—тѣмъ болѣе, говорю, мановеніе воли для того, чтобы двигать въ пространствѣ тѣломъ, само въ пространствѣ не движется, когда цѣлымъ тѣломъ движетъ чрезъ его части, а извѣстными частями не иначе движетъ, какъ чрезъ такія, которыми въ пространствѣ не движетъ.

Глава XXII.

Какъ движетъ Богъ и какъ движетъ душа.

Если понять это трудно, пусть вѣрятъ тому и другому, т. е. и тому, что духовная тварь, не двигаясь въ пространствѣ, движетъ въ пространствѣ тѣломъ, и тому, что Богъ, не двигаясь во времени, движетъ во времени духовную тварь. А если кто-нибудь не хочетъ этому вѣрить относительно души,—чему впрочемъ онъ долженъ не только вѣрить, но и понимать это, если только мыслитъ душу безтѣлесною, какова она есть. Ибо кому же можетъ представляться труднымъ, что то не можетъ двигаться въ пространствѣ, что не занимаетъ пространства? А все, что занимаетъ пространство, все это—тѣло. Отсюда слѣдуетъ, что душа не можетъ двигаться въ пространствѣ, если она не тѣло. Но если, какъ началъ-было говорить я, кто нибудь не хочетъ этому вѣрить относительно души, нападать на него не слѣдуетъ слишкомъ строго. Если же онъ не вѣритъ и тому, что субстанція Божія не движется ни во времени, ни въ пространствѣ, то не вполнѣ еще вѣритъ и въ Ея неизмѣняемость.

Глава XXIII.

Богъ—существо всегда покоющееся и однако вседѣйствующее.

Но такъ какъ природа Троицы совершенно неизмѣняема и потому такъ вѣчна, что ей не можетъ быть ничего со-

135

вѣчнаго, то она у себя и въ себѣ самой движетъ подчиненную ей тварь во времени и пространствѣ, творя природы благостью и промышляя о воляхъ могуществомъ; такъ что въ ряду природъ нѣтъ ни одной, которая бы была не отъ нея, а между волями нѣтъ ни одной доброй, которой бы она не вспомоществовала, ни одной злой, которой бы она не могла употребить во благо. А такъ какъ не всѣмъ природамъ она дала свободную волю, тѣ же, коимъ дала, выше и могущественнѣе, то природы, которыя воли не имѣютъ, необходимо должны быть подчинены тѣмъ, которыя ее имѣютъ, и это—по распоряженію Творца, который никогда не наказываетъ злой воли до отнятія у нея естественнаго достоинства. Отсюда, всякое тѣло и всякая неразумная душа, разъ они не имѣютъ свободной воли, подчинены тѣмъ природамъ, которыя одарены свободною волею,—подчинены не всѣ и всѣмъ, а какъ распредѣлило это правосудіе Творца. Такимъ образомъ, провидѣніе Божіе, управляя и распоряжаясь всею тварію, природами и волями,—природами, чтобы онѣ существовали, а волями, чтобы онѣ не оставались безплодно-добрыми и безнаказанно злыми, подчиняетъ сначала все себѣ, затѣмъ тѣлесную тварь—духовной, неразумную—разумной, земную—небесной, женскую—мужской, менѣе сильную—болѣе сильной, несовершенную—болѣе совершенной. Въ ряду же волей добрыя воли оно подчиняетъ себѣ, а остальныя—добрымъ, Ему служащимъ, такъ чтобы злая воля претерпѣвала то, чтó по повелѣнію Божію сдѣлала бы добрая, чрезъ себя-ли саму, или чрезъ злую волю, но [въ послѣднемъ случаѣ] только въ кругу такихъ предметовъ, которые естественно подчинены злымъ волямъ, т. е. въ тѣлахъ. Ибо злыя воли въ себѣ самихъ носятъ свое внутреннее наказаніе и такую же свою порочность.

136

Глава XXIV.

Какія природы подчинены блаженнымъ Ангеламъ.

А отсюда высшимъ Ангеламъ, услаждающимся смиренно Богомъ и блаженно Ему служащимъ, подчинена всякая природа, всякая неразумная жизнь, всякая, слабая ли или развращенная воля, такъ что они дѣлаютъ изъ подчиненныхъ и съ подчиненными имъ то, чего требуетъ порядокъ природы, по повелѣнію Того, кому подчинено все. Въ Немъ они видятъ непреложную истину и сообразно съ нею направляютъ свою волю. Поэтому они всегда бываютъ участниками Его вѣчности, истины и воли, помимо времени и пространства. Двигаются же по Его повелѣнію и временно, хотя самъ Онъ временно не движется,—двигаются не такъ, что отступаютъ и удаляются отъ Его созерцанія, но вмѣстѣ съ тѣмъ созерцаютъ и Его помимо времени и пространства и исполняютъ Его повелѣнія въ кругу визшихъ предметовъ, двигая себя во времени, а тѣла во времени и пространствѣ, насколько это соотвѣтствуетъ ихъ дѣятельности. И потому Богъ своимъ двучастнымъ Промысломъ присутствуетъ при всей твари,—при природахъ, чтобы онѣ были, а при водахъ, чтобы онѣ ничего не дѣлали безъ Его повелѣнія или дозволенія.

Глава XXV.

Какъ Богъ управляетъ вселенною и ея частями.

Итакъ, тѣлесная природа вселенной поддерживается не совнѣ, тѣлеснымъ образомъ. Ибо внѣ ея нѣтъ никакого тѣла; иначе она уже не вселенная. Но она поддерживается внутренно, безтѣлеснымъ образомъ, такъ какъ то—дѣло Бога, что природа, (взятая) вообще, существуетъ, ибо изъ Того, и Тѣмъ и въ Кемъ всяческая (Рим. IX, 36). Части же вселенной поддерживаются (или лучше сказать, проис-

137

ходятъ), съ одной стороны, внутренно-безтѣлеснымъ образомъ, чтобы быть природами, а съ другой—внѣшне-тѣлеснымъ образомъ, чтобы стать лучше, какъ напр. отъ питанія, земледѣлія, медицины и всего, что только дѣлается къ украшенію, чтобы онѣ были не только здоровѣе и плодороднѣе, но и красивѣе.

Духовная же природа, если она совершенна и блаженна, какъ природа святыхъ Ангеловъ,—насколько это касается самой ея въ себѣ, т. е. чтобы она была и была мудрою,—поддерживается не иначе, какъ внутренно-безтѣлеснымъ образомъ. Ибо Богъ говоритъ съ нею удивительнымъ и неизреченнымъ образомъ внутренно, а не при помощи ни Писанія, переданнаго намъ посредствомъ тѣлесныхъ знаковъ, ни тѣлесныхъ звуковъ, доступныхъ чувству слуха, ни наконецъ тѣлесныхъ подобій, какія образно происходятъ въ духѣ, напр. во снѣ, или въ нѣкоемъ изступленіи духа, которое по-гречески называется ἔκστασις; этимъ словомъ воспользуемся и мы вмѣсто латинскаго, потому что хотя этотъ родъ видѣній и происходитъ болѣе внутреннимъ образомъ, чѣмъ тѣ, которыя сообщаются душѣ посредствомъ тѣлесныхъ органовъ, однако,—будучи настолько имъ подобенъ, что, когда онъ происходить, то или совершенно не можетъ, или съ трудомъ и весьма рѣдко можетъ быть отличенъ отъ нихъ, а съ другой стороны, будучи болѣе внѣшнимъ, нежели видѣнія, которыя разумный умъ созерцаетъ въ самой непреложной и вѣчной истинѣ и при ея свѣтѣ судитъ о всѣхъ нихъ,—этотъ родъ видѣній, полагаю, долженъ быть поставленъ въ число тѣхъ, которыя происходитъ внѣшнимъ образомъ. Итакъ, говорю, духовная, разумная, совершенная и блаженная природа, какова природа Ангеловъ, насколько дѣло касается ея въ себѣ самой, чтобы она была и была мудрою и блаженною, поддерживается не иначе, какъ внутренно—вѣчностью, истиною и любовію Творца. Если же надобно сказать и о томъ, что она поддерживается внѣшнимъ

138

образомъ, то поддерживается, можетъ быть, тѣмъ, что Ангелы видятъ взаимно другъ друга и всѣмъ своимъ обществомъ радуются въ Богѣ, а также и тѣмъ, что, созерцая всѣ твари, они благодарятъ и славословятъ Творца. Что же касается дѣятельности ангельской природы, при посредствѣ которой провидѣніе Божіе наблюдаетъ за родами всѣхъ вещей, въ особенности за родомъ человѣческимъ, то она сама является внѣшне поддерживающею при помощи, съ одной стороны, видѣній, подобныхъ тѣлеснымъ, а съ другой—тѣлъ, подлежащихъ ангельской власти.

Глава XXVI.

Богъ всегда тотъ же и управляетъ всѣмъ, будучи самъ неподвиженъ.

А если это такъ, если всемогущій, вседержащій и всегда тотъ-же непреложною вѣчностью, истиной и волею Богъ, не двигаясь ни во времени, ни въ пространствѣ, движетъ во времени духовную тварь, а тѣлесную во времени и пространствѣ, такъ что этимъ движеніемъ внутренно поддерживая природы, управляетъ ими и внѣшнимъ образомъ, съ одной стороны, при посредствѣ подчиненныхъ Ему волей, которыми движетъ Онъ только во времени, а съ другой—при посредствѣ подчиненныхъ Ему и упомянутымъ волямъ тѣлъ, которыми Онъ движетъ во времени и пространствѣ (а причину этого времени и пространства въ самомъ Богѣ составляетъ жизнь безъ времени и пространства),—если, говорю, Богъ дѣлаетъ нѣчто такое, то мы не должны думать, что субстанція Бога измѣняема во времени и пространствѣ, или движима во времени и пространствѣ, а должны относить это къ дѣйствію божественнаго Промысла, не къ тому дѣйствію, коимъ Богъ творитъ природы, а къ тому, коимъ Онъ управляетъ сотворенными природами внѣшнимъ образомъ, Самъ будучи не пространственнымъ разстояніемъ

139

или промежуткомъ, а непреложнымъ и превосходнымъ могуществомъ для всякой вещи и внутреннимъ, такъ какъ все въ Немъ содержится, и внѣшнимъ, такъ какъ Онъ превыше всего. Равнымъ образомъ, не временнымъ протяженіемъ, а непреложною вѣчностью Онъ и древнѣе всего, потому что существуетъ раньше всего, и новѣе всего, такъ какъ остается послѣ всего тѣмъ же самымъ.

Глава XXVII.

Изъ сказаннаго выводится, какъ Богъ говорилъ съ Адамомъ.

Поэтому, когда мы читаемъ слова Писанія: И заповѣда Господь Богъ Адаму, глаголя: отъ всякаго древа, еже въ раи, снѣдію снѣси, отъ древа же еже разумѣти доброе и лукавое не снѣсте отъ него, а въ оньже день снѣсте отъ него, смертію умрете (Быт. II, 16), то, останавливаясь на вопросѣ о способѣ, какъ Богъ говорилъ приведенныя слова, мы хотя и не можемъ постигнуть самаго этого способа, однако должны признать за несомнѣннѣйшую истину, что Богъ говоритъ или чрезъ Свою субстанцію, или чрезъ подчиненную Себѣ тварь. Но чрезъ Свою субстанцію Онъ говоритъ только для творенія всѣхъ природъ, къ духовнымъ же и разумнымъ природамъ—не только для ихъ творенія, но и для ихъ просвѣщенія, когда онѣ могутъ понимать Его рѣчь, какова она въ томъ Его Словѣ, которое въ началѣ бѣ къ Богу и Богъ бѣ Слово, чрезъ которое вся быша (Іоан. I, 1). Съ тѣми же, которыя не могутъ понимать этой рѣчи, Онъ говоритъ не иначе, какъ чрезъ тварь или только духовную, въ сновидѣніяхъ-ли, или при экстазѣ—въ подобіяхъ тѣлеснымъ предметамъ, или же и чрезъ тѣлесную, когда нашимъ тѣлеснымъ чувствамъ представляется какой нибудь образъ, или слышатся звуки.

Отсюда, если Адамъ былъ такимъ, что былъ въ состояніи понять ту рѣчь Бога, которую Онъ сообщаетъ

140

ангельскимъ умамъ Своею субстанціей, то не слѣдуетъ сомнѣваться, что Богъ удивительнымъ и неизреченнымъ образомъ приводилъ въ движеніе умъ его и начерталъ въ немъ полезную и спасительную заповѣдь истины, показавъ неизреченно этою истиной, какое должно быть наказаніе преступнику, подобно тому, какъ слышны и видимы бываютъ всѣ благія заповѣди въ самой непреложной Премудрости, которая въ извѣстное время переходитъ въ святыя души (Прем. VII, 27), хотя въ Ней самой нѣть никакого движенія во времени. Если же онъ не былъ настолько праведенъ, что для него необходимъ еще былъ авторитетъ другой болѣе святой и мудрой твари, при помощи которой онъ могъ бы познавать волю и повелѣніе Божіе, какъ намъ необходимъ авторитетъ пророка, а пророкамъ—авторитетъ Ангела, то почему же мы станемъ сомнѣваться, что Богъ говорилъ съ нимъ при посредствѣ какой-либо подобной твари, такими голосовыми знаками, какіе онъ могъ понять? Ибо кто разумѣетъ каѳолическую вѣру, тотъ ни въ какомъ случаѣ не долженъ сомнѣваться, что написанное дальше, именно—что согрѣшивъ [прародители] услышали голосъ Господа Бога, ходящаго въ раю (Быт. III, 2), было произведено не самою Его субстанціей, а при посредствѣ подчиненной Ей твари. Объ этомъ предметѣ я хотѣлъ поговорить нѣсколько подробнѣе, потому что нѣкоторые еретики полагаютъ, что субстанція Сына Божія, даже и безъ принятія тѣла, сама по себѣ видима (1 Тим. VI, 16) и потому, раньше принятія тѣла отъ Дѣвы, Онъ, думаютъ они, былъ видимъ отцами, какъ если бы объ одномъ только Отцѣ сказано, что Его никто не видѣлъ естъ отъ человѣкъ, ниже видѣти можетъ, такъ какъ Сынъ былъ видимъ до принятія зрака раба даже и по Своей субстанціи,—каковое нечестіе каѳолическими умами должно быть отметаемо. Но о семъ, если будетъ благоугодно Господу, полнѣе скажемъ въ другое время; теперь же, закончивъ настоящую книгу, перейдемъ къ дальнѣйшему, какъ изъ ребра мужа сотворена была жена.

Книга 9.

Отъ словъ 18 ст. 2 гл. Бытія: И рече Господь Богъ: не добро человѣку быти единому, и проч. до словъ: И будутъ два въ плоть едину.

Глава I.

Почему сказано: И созда Богъ еще отъ земли, и проч.

И рече Господь Богъ: не добро человѣку быти единому, сотворимъ ему помощника по нему. И созда Богъ еще отъ земли вся звѣри селныя и вся птицы небесныя, и приведе я ко Адаму, видѣти, что наречетъ я: и всяко еже аще нарече Адамъ душу живу, сіе имя ему. И нарече Адамъ имена всѣмъ скотомъ и всѣмъ птицамъ небеснымъ и всѣмъ звѣремъ земнымъ: Адаму же не обрѣтеся помощникъ подобный ему. И наложи Богъ изступленіе на Адама, и успе: и взя едино отъ ребръ его, и исполни плотію вмѣсто его. И созда Господь Богъ ребро, еже взя отъ Адама, въ жену и приведе ю ко Адаму. И рече Адамъ: се нынѣ кость отъ костей моихъ и плоть отъ плоти моея: сія наречется жена, яко отъ мужа своего взята бысть сія. Сего ради оставитъ человѣкъ отца своего и матерь и прилѣпится къ женѣ своей, и будета два въ плоть едину (Быт. II, 18—24).

Если чтó разсмотрѣно и написано нами въ предыдущихъ книгахъ, служитъ нѣкоторымъ для читателя пособіемъ, то нѣтъ надобности долго останавливаться на словахъ: И созда Богъ еще отъ земли вся звѣри селныя и вся пти-

142

цы небесныя, потому что въ предыдущихъ книгахъ, насколько было можно, мы объяснили, по какой причинѣ сказано еще, т. е,—по причинѣ совершоннаго въ шесть дней созданія тварей, въ которомъ причинно все было разомъ и закончено и начато, дабы эти причины обнаруживались потомъ уже въ своихъ дѣйствіяхъ. А если кто-нибудь найдетъ, что этотъ предметъ надобно изъяснить иначе, тотъ пусть только обратитъ тщательное вниманіе на все то, чтó мы имѣли въ виду, составляя свое мнѣніе, и буде при этомъ онъ въ состояніи будетъ составить болѣе вѣроятное мнѣніе, мы съ своей стороны не только не станемъ ему препятствовать, но скажемъ еще спасибо.

Если же кого-нибудь будетъ тревожить то обстоятельство, что [Писаніе| говоритъ не: „создалъ еще Богъ изъ земли всѣхъ звѣрей полевыхъ, а изъ водъ всѣхъ птицъ небесныхъ“, но такъ, какъ бы оба эти рода Онъ сотворилъ изъ земли: И созда, говоритъ, еще Богъ отъ земли вся звѣри селныя и вся птицы небесныя, тотъ пусть знаетъ, что въ этомъ случаѣ надобно понимать дѣло двояко—или такъ, что Писаніе умолчало здѣсь, изъ чего Богъ создалъ птицъ небесныхъ, такъ какъ и при молчаніи его для насъ можетъ быть яснымъ, что изъ земли Богъ создалъ не то и другое, а только звѣрей полевыхъ,—что и безъ указанія Писанія мы понимаемъ, изъ чего Онъ создалъ птицъ небесныхъ, зная уже, что онѣ произведены изъ водъ при первомъ твореніи причинъ; или такъ, что земля въ настоящемъ случаѣ названа въ общемъ смыслѣ вмѣстѣ съ водами, подобно тому, какъ названа она въ томъ псалмѣ, въ которомъ, окончивъ похвалы со стороны небесныхъ предметовъ, [писатель] обращаетъ свою рѣчь къ землѣ и говоритъ: Хвалите Господа отъ земли зміеве и вся бездны (Пс. 148, 7), а не говоритъ: „хвалите Господа отъ воды“. Само собою понятно, что всѣ бездны находятся въ водахъ, и однако онѣ хвалятъ Господа отъ земли; въ водахъ же находятся и пресмыка-

143

ющіяся и летающія пернатыя, и тѣмъ не менѣе они хвалятъ Господа отъ земли. Согласно съ такимъ общимъ наименованіемъ земли, примѣнительно къ которому и о цѣломъ мірѣ говорится, что Богъ создалъ небо и землю, все, чтó сотворено изъ суши-ли или изъ воды, все это правильно мы будемъ понимать какъ сотворенное изъ земли.

Глава II.

Какъ Богъ говорилъ: Не добро быти человѣку единому, и проч.

Обратимъ теперь вниманіе на то, какъ надобно понимать слова Бога: не добро быти человѣку единому, сотворимъ ему помощника но нему—временнымъ-ли образомъ изрекъ Онъ эти слова, издавъ голосъ и слоги, или указывается здѣсь самая, существовавшая первоначально въ Словѣ Бога, идея, по которой должна была произойти жена; каковую идею Писаніе подразумѣвало и тогда, когда говорило: „И рече Богъ: да будетъ то и то“, т. е. при первоначальномъ созданіи всего? Развѣ, можетъ быть, не изрекъ-ли Богъ эти слова къ умѣ самого человѣка, подобно тому, какъ говоритъ Онъ нѣкоторымъ рабамъ Своимъ въ самыхъ рабахъ Своихъ? Изъ числа такихъ рабовъ Его былъ и тотъ, который сказалъ о себѣ въ псалмѣ: Услышу, что речетъ о мнѣ Господь Богъ (Пс. 84, 9). Или, можетъ быть, откровеніе о сотвореніи жены сдѣлано человѣку чрезъ Ангела въ подобіяхъ тѣлесныхъ звуковъ, хотя Писаніе и умолчало, во снѣ-ли оно было сдѣлано или въ экстазѣ (ибо такъ именно это происходитъ), или другимъ какимъ-нибудь образомъ, подобно тому, напр., какъ дѣлаются откровенія пророкамъ, къ числу коихъ относится и слѣдующее: „И сказалъ мнѣ Ангелъ, глаголяй во мнѣ“ (Зах. II, 3), или же Онъ издалъ и голосъ чрезъ какую-нибудь тѣлесную тварь, какъ издалъ Онъ голосъ изъ облака: Сей естъ Сынъ Мой (Мѳ. III, 17).

144

Какой изъ всѣхъ этихъ способовъ имѣлъ тутъ мѣсто, этого ясно представить себѣ мы не можемъ; будемъ, однако, считать за несомнѣннѣйшую истину, что Богъ изрекъ эти слова, и если изрекъ ихъ тѣлеснымъ голосомъ или временно выраженнымъ подобіемъ, то говорилъ очевидно не субстанціей Своей, а при посредствѣ какой-либо твари, подчиненной Его власти, какъ объ этомъ сказано въ предыдущей книгѣ.

Ибо Богъ былъ видимъ и послѣ святыми мужами то съ убѣленною, какъ волна, главою, то съ нижнею половиною тѣла, какъ мѣдь, то еще иначе; однако, для тѣхъ, которые блаженно вѣруютъ, или лучше другихъ понимаютъ, что непреложно вѣчная субстанція Троицы сама не движется ни во времени, ни въ пространствѣ, но другія субстанціи движетъ во времени и пространствѣ, совершенно несомнѣнно, что эти видѣнія Богъ сообщалъ не субстанціей Своей, а при посредствѣ подчиненныхъ ей сотворенныхъ субстанцій. Поэтому не будемъ уже доискиваться, какъ Богъ говорилъ вышеприведенныя слова, а лучше постараемся понять смыслъ ихъ. Ибо что надобно было сотворить для человѣка подобную ему помощницу, это содержитъ въ Себѣ сама вѣчная Истина, и въ Ней слышитъ объ этомъ тотъ, кто можетъ познавать въ Ней, чтó сотворено и для чего.

Глава III.

Жена сотворена въ помощницу ради потомства.

Если же мы спросимъ, для чего должна была явиться эта помощница, то какой еще другой вѣроятный отвѣтъ можетъ намъ представляться, какъ не тотъ, что [она явилась] ради рожденія дѣтей, подобно тому напр. какъ земля служитъ помощницей сѣмени, чтобы отъ обоихъ ихъ вмѣстѣ рождался кустарникъ? Объ этомъ сказано и при первоначальномъ сотвореніи вещей, въ словахъ: Мужа и жену сотвори ихъ и благослови я Богъ, глаголя: раститеся и множитеся и наполните землю и обладайте ею (Быт. I, 27).

145

Эта идея сотворенія и соединенія мужчины и женщины, а также и благословеніе остались и послѣ грѣха человѣка и наказанія. Благодаря имъ земля въ настоящее время полна людьми, обладающими ею.

Ибо хотя и дѣлается замѣчаніе, что они вступили въ соитіе и начали рождать уже по изгнаніи изъ рая, однако я не вижу основанія, которое бы могло удерживать насъ отъ мысли, что еще въ раю у нихъ была честна женитьба и ложе нескверно (Еф. XIII, 4). Если бы они жили вѣрно и праведно и послушно и свято служили Богу, отъ сѣмени ихъ, по изволенію Божію, могло бы рождаться потомство безъ всякаго страстнаго волненія похоти и безъ всякой трудности и болѣзни чадорожденія; при чемъ дѣти не смѣняли бы умирающихъ родителей, а въ то время, какъ рождающіе оставались бы еще въ такомъ или иномъ состояніи формы, вкушая съ произроставшаго тамъ древа жизни тѣлесную силу, приходили бы въ то же самое состояніе и рождающіеся, доколѣ, по исполненіи извѣстнаго числа, не совершилась бы съ ними, если бы всѣ они жили праведно и послушно, такая перемѣна, что животныя тѣла ихъ, обратившись помимо смерти въ другое качество, стали бы называться духовными, благодаря тому, что служили бы духу и жили духомъ, который оживлялъ бы ихъ безъ всякой поддержки тѣлеснаго питанія. Все это могло быть, если бы преступленіемъ заповѣди они не заслужили наказанія смерти.

А кто не вѣритъ, что такъ могло быть, тотъ имѣетъ въ виду только обычный ходъ природы, въ который она вступила уже послѣ грѣха и наказанія человѣка; но мы не должны примыкать въ числу людей, которые вѣрятъ только тому, чтò привыкли видѣть. Ибо кто же станетъ сомнѣваться, что все это, о чемъ мы сейчасъ говорили, могло быть сообщено человѣку, живущему послушно и благочестиво, разъ не сомнѣвается, что одеждамъ израильтянъ сообщено

146

было такое въ своемъ родѣ состояніе, что онѣ въ теченіе сорока лѣтъ не испытывали никакого ущерба отъ ветхости?

Глава IV.

Почему прародители не вступали въ соитіе въ раю.

Почему же они вступили въ соитіе только по изгнаніи изъ рая? Кратко можно отвѣтить на этотъ вопросъ такъ: „потому, что сейчасъ же по сотвореніи жены, прежде чѣмъ они вступили въ соитіе, послѣдовало то преступленіе, за которое они, будучи осуждены на смерть, выведены были изъ этого блаженнаго мѣста“. Ибо Писаніе не опредѣляетъ, сколько прошло времени отъ этого ихъ дѣянія до рожденія отъ нихъ Каина. Можно сказать и такъ, что и Богъ еще не разрѣшалъ имъ соитія. Ибо почему бы не ждать имъ божественнаго авторитета на такое дѣло, въ которомъ не было никакой похоти, этого, такъ сказать, стимула неповиновенія плоти? А Богъ не разрѣшалъ этого потому, что Онъ располагалъ все по Своему предвѣдѣнію, коимъ безъ сомнѣнія напередъ зналъ ихъ паденіе, послѣ уже котораго долженъ былъ распространяться смертный родъ человѣческій.

Глава V.

Жена сотворена не по иной какой причинѣ, какъ по причинѣ потомства.

А если не для вспомоществованія при рожденіи дѣтей сотворена жена, то для чего же она сотворена? Если для того, чтобы вмѣстѣ обработывать землю, то обработываніе земли не было еще такимъ трудомъ, чтобы нуждалось въ работникѣ (adjumento), а если бы это было нужно, то помощникомъ скорѣе бы данъ былъ мужчина; то же можно сказать и объ утѣшеніи, если допустить, что мужъ скучалъ отъ одиночества. Ибо въ интересахъ сожительства и собесѣдованія гораздо сообразнѣе было жить вмѣстѣ двумъ друзьямъ, чѣмъ муж-

147

чинѣ и женщинѣ. А если имъ надобно было жить вмѣстѣ такъ, чтобы одинъ приказывалъ, а другой повиновался, дабы враждебныя воли не нарушали мира сожителей, то для поддержанія этого мира достаточно было бы такого порядка, чтобы одинъ былъ сотворенъ раньше, а другой позже, въ особенности если бы младшій былъ сотворенъ отъ старшаго, какъ сотворена женщина. Развѣ только кто-нибудь скажетъ, что изъ ребра мужчины Богъ могъ сотворить только женщину, а и не мужчину, если бы даже и хотѣлъ того? Поэтому я не нахожу, для какой помощи жена сотворена мужу, если устранить причину дѣторожденія.

Глава VI.

Какое было бы преемство дѣтей, если бы Адамъ не согрѣшилъ.

Ибо если нужно было, чтобы родители отходили изъ этой жизни, давая мѣсто дѣтямъ, дабы человѣческій родъ путемъ этой преемственности достигъ своей извѣстной численности, то люди, по рожденіи дѣтей и по исполненіи правды человѣческаго долга, могли переходить изъ настоящей жизни къ лучшей не путемъ смерти, а путемъ нѣкотораго измѣненія—высшаго-ли, въ которомъ, соединившись съ тѣлами, они будутъ святыми какъ Ангелы, или, если таковое должно быть дано всѣмъ вмѣстѣ только при концѣ вѣка, какого нибудь низшаго, чѣмъ какимъ будетъ то, но однако же такого, которое могло имѣть лучшее состояніе, чѣмъ какое имѣетъ настоящее-ли наше тѣло, или даже и тѣла, созданныя первоначально—тѣло мужа изъ персти земной, а жены—изъ плоти мужа.

Ибо нельзя думать, что Илія или находится уже въ томъ состояніи, въ какомъ будутъ святые, когда по совершеніи дневнаго труда получатъ по динарію (Мѳ. XX, 10), или въ томъ, въ какомъ находятся люди, которые еще

148

не отошли изъ настоящей жизни, изъ коей однако онъ уже перешелъ, но не путемъ смерти, а путемъ перенесенія [на небо] (4 Цар. II, 11). Такимъ образомъ, онъ занимаетъ уже лучшее положеніе, чѣмъ какое могъ бы имѣть въ настоящей жизни, хотя еще и не имѣетъ того, чтó изъ настоящей жизни, праведно проведенной, получитъ при концѣ, потому что [Богъ] предусмотрѣлъ о насъ нѣчто лучшее, дабы они не безъ насъ достигли совершенства (Евр. XI, 40). А если станетъ кто-нибудь думать, что Илія не могъ бы того заслужить, если бы былъ женатъ и имѣлъ дѣтей (думаютъ, что онъ не имѣлъ жены, такъ какъ Писаніе не говоритъ намъ объ этомъ, хотя, въ другой стороны, оно не говоритъ ничего и о его безбрачіи), то чтó онъ отвѣтитъ намъ на счетъ Эноха, который, имѣя дѣтей, угодилъ Богу такъ, что не умеръ, а взятъ на небо (Быт. V, 24)? Почему же Адамъ и Ева не могли бы дать мѣсто своимъ преемникамъ не путемъ смерти, а путемъ перенесенія [на небо], если бы они, живя праведно, безгрѣшно рождали дѣтей? Ибо если Энохъ и Илія, будучи въ Адамѣ смертны и нося въ своей плоти отрасль смерти (Малах. IV, 5; Апок. XI, 3),—а чтобы отъ этого долга разрѣшиться, они, какъ полагаютъ, возвратятся въ настоящей жизни и послѣ опредѣленнаго срока умрутъ,—теперь находятся въ другой жизни, гдѣ до воскресенія плоти, прежде чѣмъ душевное тѣло ихъ измѣнится въ духовное, они не терпятъ недостатка ни отъ болѣзни, ни отъ старости; то во сколько же разъ справедливѣе и вѣроятнѣе предположеніе, что первымъ, жившимъ безъ всякаго собственнаго и наслѣдственнаго грѣха, людямъ былъ возможенъ переходъ, по рожденіи дѣтей, въ лучшее состояніе, изъ котораго бы они, по исполненіи вѣка, вмѣстѣ со всѣмъ сонмомъ святыхъ могли быть измѣнены въ ангельскій образъ не путемъ плотской смерти, а силою Божіею?

149

Глава VII.

Жена сотворена чадородія ради.—Откуда достохвальное дѣвство и бракъ.—Троякое благо брака.—Книга о супружескомъ благѣ.

Итакъ, я не вижу, для какой другой помощи сотворена жена, если устранить причину дѣторожденія; а тѣмъ не менѣе, не знаю почему, причина эта устраняется. Ибо почему предъ Богомъ имѣетъ великую и великой чести достойную заслугу вѣрное и благочестивое дѣвство, если не потому, что воздерживаться отъ брака (amplexu) должны въ такое уже время, когда изъ среды всѣхъ народовъ имѣется величайшее множество для восполненія святыхъ, т. е. когда желаніе получить нечистое удовольствіе отказываетъ себѣ въ томъ, чего не требуетъ уже нужда размноженія потомства? Затѣмъ, слабость того и другого пола, склонная къ постыдному паденію, поддерживается честнымъ бракомъ, такъ что то, чтó служитъ обязанностію для здоровыхъ, является врачевствомъ для больныхъ. Даже самая невоздержность не потому представляетъ собою нѣчто злое, что бракъ, которымъ связываются хотя бы и невоздержные, не есть нѣчто доброе; напротивъ, не отъ зла невоздержности становится предосудительнымъ добро брака, а наоборотъ отъ добра брака становится простительнымъ и зло невоздержности, а потому то, чтó имѣетъ бракъ добраго и отъ чего онъ—добро, ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть грѣхомъ. А добро это троякое: вѣра, поколѣніе и таинство. Въ вѣрѣ наблюдается то, чтобы не вступали помимо брака въ соитіе съ иною или съ инымъ; въ поколѣніи—чтобы [дѣти] съ любовію зачинались, благодушно кормились и религіозно воспитывались; въ таинствѣ—чтобы бракъ не расторгался и чтобы разведенный или разведенная не вступали въ союзъ съ другимъ лицемъ ради поколѣнія. Таково какъ бы брачное правило, которымъ или украшается естественная плодовитость, или сдерживается невоздерж-

150

ная порочность.—Объ этомъ предметѣ мы достаточно сказали въ недавно изданной нами книгѣ о брачномъ благѣ, въ которой мы указали различіе между воздержностью вдовства и превосходствомъ дѣвства по степени ихъ достоинства; останавливаться долго на этомъ предметѣ въ настоящемъ мѣстѣ нѣтъ надобности.

Глава VIII.

Переходъ пороковъ въ противоположные.

Перейдемъ теперь къ вопросу, для какой помощи сотворена мужу жена, если имъ для рожденія дѣтей не дозволено было въ раю вступать между собою въ соитіе? Тѣ, которые такъ думаютъ, считаютъ, можетъ быть, грѣхомъ всякое сожитіе. Дѣйствительно, трудно, чтобы люди, превратно избѣгая пороковъ, не впадали быстро въ противоположные пороки. Такъ, напр., тотъ, кто боится скупости, становится расточительнымъ,—кто боится роскоши, дѣлается скупымъ,—кого упрекаешь въ лѣни, становится безпокойнымъ,—кого укоряете въ безпокойствіи, дѣлается лѣнивымъ,—кто, будучи упрекаемъ, начинаетъ ненавидѣть свою смѣлость, переходитъ къ трусости,—кто старается не быть робкимъ, какъ бы сбросивъ цѣпи дѣлается дерзкимъ, какъ скоро всѣ они смотритъ на свои преступленія съ точки зрѣнія не разума, а мнѣнія. Подобнымъ образомъ, какъ скоро люди не знаютъ, что именно божественнымъ судомъ осуждается въ прелюбодѣяніи и блудодѣяніи, гнушаются брачнаго сожитія даже и чадорожденія ради.

Глава IX.

Жена сотворена для рожденія дѣтей, хотя бы отъ грѣха и не явилось необходимости смерти.

Тѣ же, которые этого не дѣлаютъ, но полагаютъ однако, что плодовитость плоти дана свыше для возмѣщенія

151

смертности, съ одной стороны не думаютъ, чтобы первые люди могли сожительствовать, если бы, подлежа по причинѣ совершеннаго ими грѣха смерти, не нуждались въ преемникахъ путемъ рожденія, съ другой не обращаютъ вниманія на то, что если могла быть справедливою нужда въ преемникахъ для тѣхъ, которымъ предстояло умереть, то еще болѣе справедливою могла быть нужда съ сообщникахъ для тѣхъ, которымъ предстояло жить. Ибо если и теперь, когда земля полна человѣческимъ родомъ, является справедливою нужда въ потомствѣ, которое могло бы возмѣщать умирающихъ, то чтобы земля наполнилась отъ двухъ людей, какимъ образомъ они могли исполнить этотъ общественный долгъ, если не путемъ рожденія? А будетъ-ли кто-нибудь настолько умственно слѣпъ, чтобы не разсудить, какимъ украшеніемъ для земли служитъ родъ человѣческій; даже въ томъ случаѣ, если на землѣ не многіе живутъ хорошо и похвально, и насколько бываетъ силенъ государственный порядокъ, превращающій въ своего рода стройный земной союзъ и грѣшниковъ? Ибо люди не настолько развращены, чтобы, будучи даже грѣшными, не превосходили скотовъ и птицъ, породами которыхъ наша низшая часть міра украшена въ такой мѣрѣ, что созерцаніе ея способно привести каждаго въ восхищеніе. А кто же настолько безразсуденъ, чтобы сталъ думать, что она могла быть менѣе украшена, если бы была наполнена неумирающими праведниками?

А такъ какъ высшее общество Ангеловъ весьма многочисленно, то они и не должны соединяться бракомъ, если не должны умирать. Предвидя, что такая же полная многочисленность должна соединиться съ Ангелами и въ воскресеніи святыхъ, Господь говоритъ: „въ воскресеніе ни женятся, ни посягаютъ (ибо уже не будутъ умирать), но будутъ равными Ангеламъ Божіимъ“ (Мѳ. XXII, 30); но въ настоящей жизни, когда земля должна наполниться людьми и, въ видахъ напоминанія о тѣснѣйшей необходимости род-

152

ства и особенно о союзѣ единства, она должна была наполниться отъ одного человѣка,—для чего другого нуженъ былъ женскій полъ какъ помощникъ, если не для того, чтобы женская природа помогала насаждающему человѣческій родъ, какъ [помогаетъ] плодородіе землѣ?

Глава X.

Болѣзнь похоти—отъ грѣха.

Впрочемъ, гораздо приличнѣе и лучше думать, что душевное тѣло первыхъ, обитавшихъ въ раю, людей, еще не повинное смерти, было таково, что они не имѣли стремленія къ плотскому удовольствію, какое имѣютъ теперь наши тѣла, происшедшія уже отъ отрасли смерти. Ибо въ нихъ произошло уже нѣчто, лишь только вкусили они отъ запрещеннаго дерева, такъ какъ Богъ сказалъ не: „аще снѣсте, смертію умрете“, но: въ оньже день снѣсте отъ него, смертію умрете (Быт. II, 17); такъ что въ самый же этотъ день произошло въ нихъ все то, о чемъ воздыхая говоритъ Апостолъ: соуслаждаюся бо закону Божію по внутреннему человѣку: вижду же инъ законъ во удѣхъ моихъ. Окаяненъ азъ человѣкъ: кто мя избавитъ отъ тѣла смерти сея. Благодарю Бога моего Іисусъ Христомъ Господомъ нашимъ (Рим. VII, 22—25). Ему недостаточнымъ казалось сказать: „кто мя избавитъ отъ сего смертнаго тѣла“, но, говоритъ, отъ тѣла смерти сея. Подобнымъ образомъ онъ говоритъ и слѣдующее: плоть убо мертва грѣха ради (Рим. VIII, 10),—не смертна, а мертва, хотя конечно и смертна, такъ какъ подлежитъ смерти. Не таковы, надобно думать, были тѣ тѣла: хотя они были тѣла душевныя, а не духовныя, однако и не мертвыя, т. е, такія, которыя необходимо должны умереть, чтó уже произошло въ тотъ день, когда [прародители] прикоснулись въ запрещенному дереву.

И наши тѣла называются въ своемъ родѣ здоровы-

153

ми. Но если это здоровье бываетъ нарушено въ такой степени, что наши внутренности, пожираетъ смертельная болѣзнь, усмотрѣвъ которую врачи объявляютъ о наступленіи смерти, то тѣло наше называется смертнымъ, но въ иномъ смыслѣ, нежели когда было здорово, хотя и тогда оно рано или поздно имѣло умереть, такъ и въ тѣлесныхъ членахъ первыхъ людей, облеченныхъ тѣлами хотя и душевными, но такими, которыя, если бы [прародители] не согрѣшили, не подлежали смерти, а имѣли получить ангельскую форму и небесное качество, явилась, лишь только была нарушена заповѣдь, смерть, какъ нѣкая смертельная болѣзнь, и измѣнила то качество, благодаря которому они господствовали надъ тѣломъ такъ, что не могли бы сказать: вижду инъ законъ во удѣхъ моихъ противовоюющъ закону ума; потому что хотя тѣло ихъ еще не было духовнымъ, а только душевнымъ, однако и не тѣломъ смерти сея, отъ которой и съ которой мы рождаемся. Ибо мы, не скажу рождаясь, но даже еще зачинаясь, чему другому полагаемъ начало, какъ не нѣкоторой болѣзни, отъ которой необходимо намъ умереть,—не столько необходимо тому, кто заболѣваетъ водянкой или дизентеріей или слоновою болѣзнью, сколько тому, кто получаетъ это тѣло, въ которомъ всѣ мы становимся чадами гнѣва, потому что такимъ его сдѣлало не что другое, какъ наказаніе за грѣхъ (Еф. II, 8).

А если такъ, почему же намъ не думать, что первые люди до грѣха могли управлять своими дѣтородными членами для рожденія дѣтей такъ же, какъ душа является въ какомъ-либо дѣйствіи движущею силою безъ всякаго затрудненія и производитъ какъ бы зудъ удовольствія? Ибо если всемогущій и неизреченно достохвальный Богъ, великій и въ самомалѣйшихъ дѣлахъ, далъ пчеламъ способность, чтобы онѣ производили дѣтей такъ же, какъ форму и жидкость меда, то почему же можетъ казаться невѣроятнымъ, что онъ устроилъ первымъ людямъ такія тѣла, чтобы они, если бы

154

не согрѣшили и не получили тотчасъ же нѣкоей болѣзни, отъ коей должны стали умирать, повелѣвали своими членами, которыми зачинается плодъ, силою того мановенія, какимъ повелѣваемъ мы своимъ ногамъ, когда ходимъ, такъ чтобы этотъ плодъ и засѣменялся безъ страстнаго жара и—рождался безъ болѣзни? Но преступивъ заповѣдь, они получили въ своихъ членахъ начавшейся смерти дѣйствіе того закона, который противовоюетъ закону ума,—который упорядочивается бракомъ, ограничивается и обуздывается воздержаніемъ, такъ чтобы какъ отъ грѣха произошло наказаніе, такъ отъ наказанія происходила заслуга.

Глава XI.

Женскій полъ образованъ для воспроизведенія потомства, однако безъ похоти, если бы человѣкъ не согрѣшилъ.

Итакъ, всякій, кто только сомнѣвается, что женщина сотворена мужу отъ мужа, въ томъ своемъ полѣ, въ той формѣ и съ такимъ отличіемъ членовъ, съ какими женщины извѣстны,—та женщина, которая родила Каина и Авеля и всѣхъ братьевъ ихъ, отъ коихъ произошли всѣ люди, а въ ряду ихъ—и Сиѳа, чрезъ котораго мы доходимъ до Авраама и до вполнѣ извѣстнаго всѣмъ народамъ народа израильскаго, а чрезъ сыновъ Ноя—ко всѣмъ народамъ—всякій такой неизбѣжно колеблетъ все то, чему мы вѣримъ, и долженъ быть отвергнутъ прочь умами вѣрныхъ. Поэтому, когда поднимается вопросъ, для чего сотворенъ мужу женскій полъ, для меня, тщательно, насколько можно, все пересмотрѣвшаго, не представляется другой причины, кромѣ потомства, такъ чтобы отъ ихъ ствола земля наполнялась людьми,—ствола рожденнаго не такъ, какъ рождаются люди теперь, когда ихъ членамъ присущъ грѣховный законъ, противовоюющій закону ума, хотя благодатію Божіей и превозмогаемый; а это, надоб-

155

но думать, могло произойти только въ тѣлѣ смерти сея, ибо плоть мертва грѣха ради (Рим. VIII, 10). Да и что можетъ быть справедливѣе такого наказанія, чтобы тѣло не служило уже всякому мановенію души, т. е. не было ея рабою, какъ сама душа отказалась служить Своему Богу? Однако, творитъ-ли Богъ то и другое отъ родителей, тѣло отъ тѣла, а душу отъ души, или творитъ души какимъ-либо другимъ образомъ, во всякомъ случаѣ Онъ творитъ ихъ не для дѣла невозможнаго и не для малой награды, такъ что когда душа, съ благоговѣніемъ покорная Богу, побѣждаетъ по благодати Божіей грѣховный законъ, находящійся въ членахъ тѣла смерти сея и полученный первымъ человѣкомъ въ наказаніе, она получитъ для большей своей славы небесную награду, показывая тѣмъ, какой похвалы заслуживаетъ послушаніе, которое могло своею силою превозмочь наказаніе за чужое неповиновеніе.

Глава XII.

Животныя дѣйствительно приведены были къ Адаму, чтобы онъ нарекъ имъ имена, но этимъ дѣйствительнымъ событіемъ обозначается и нѣчто другое.

Но такъ какъ достаточно, мнѣ думается, изслѣдованъ вопросъ, для чего сотворена была мужу жена, то подвергнемъ теперь разсмотрѣнію вопросъ о томъ, почему приведены были къ Адаму всѣ звѣри полевые и всѣ птицы небесныя, чтобы онъ далъ имъ имена, но при этомъ такъ, какъ будто отсюда возникла необходимость сотворенія ему жены изъ ребра его, потому что среди этихъ животныхъ не нашлось для него подобной ему помощницы. Мнѣ кажется, что это было сдѣлано въ видахъ нѣкотораго пророческаго знаменованія, но впрочемъ сдѣлано такъ, что, при несомнѣнности совержившагося событія, истолкованіе его остается открытымъ. Въ самомъ дѣлѣ, что значитъ прежде всего, что

156

Адамъ нарекъ имена птицамъ и земноводнымъ животнымъ, за исключеніемъ рыбъ и всѣхъ вообще плавающихъ? Ибо если мы обратимся къ языку человѣческому, то все это называется такъ, какъ люди дали ему въ своей рѣчи имя. Не только то, что существуетъ въ водахъ и на землѣ, но и сама земля, вода, небо и все, что мы на небѣ видимъ, чего ее видимъ и чему вѣримъ, все это, смотря по различію человѣческихъ языковъ, называется различными именами. Мы знаемъ, что первоначально, прежде чѣмъ гордость [строителей] воздвигнутой послѣ потопа башни раздѣлила человѣческое общество на различные языки, существовалъ одинъ языкъ. Какой бы ни былъ этотъ языкъ, это къ нашему вопросу не относится. Несомнѣнно только, что на немъ говорилъ и Адамъ, и если этотъ языкъ существуетъ еще доселѣ, то въ немъ находятся и тѣ членораздѣльные звуки, при помощи которыхъ первый человѣкъ далъ имена земноводнымъ животнымъ и птицамъ. Вѣроятное-ли теперь дѣло, чтобы имена рыбъ на этомъ языкѣ установлены были не человѣкомъ, а свыше, и имъ научился потомъ человѣкъ отъ самого Бога? Если даже допустимъ, что такъ дѣло и было, то почему оно такъ было, въ этомъ безъ сомнѣнія скрывается таинственный смыслъ. Между тѣмъ, надобно думать, что имена рыбамъ даны постепенно, послѣ знакомства съ породами ихъ. Но если это сдѣлано не тогда, когда звѣри, скоты и птицы приведены были къ человѣку, чтобы онъ всѣмъ имъ, къ нему собраннымъ и раздѣленнымъ по породамъ, далъ имена, и притомъ далъ имена постепенно и раньше, чѣмъ рыбамъ, то какая тому была причина, кромѣ намѣренія обозначить что-нибудь такое, что имѣло бы значеніе, какъ предуказаніе будущаго?—На этомъ пунктѣ порядокъ повѣствованія останавливаетъ наше вниманіе главнымъ образомъ.

Затѣмъ, неужели Богъ не зналъ, что въ породахъ животныхъ Онъ не сотворилъ ничего такого, что могло бы

157

быть помощницей подобною человѣку? Развѣ не нужно-ли было, чтобы и самъ человѣкъ это созвалъ и считалъ жену тѣмъ болѣе дорогою, что во всей, сотворенной подъ солнцемъ плоти, онъ не нашелъ ничего ей подобнаго? И удивительно, если онъ могъ узнать это тогда только, когда къ нему приведены были животныя и онъ пересмотрѣлъ ихъ. Ибо если онъ вѣровалъ Богу, то Богъ могъ сообщить ему объ этомъ такимъ же образомъ, какъ далъ ему заповѣдь, какъ вопрошалъ и судилъ его согрѣшившаго. А если не вѣровалъ, то конечно не могъ и знать, всѣхъ-ли животныхъ привелъ къ нему Тотъ, кому онъ не вѣровалъ, или же, можетъ быть, скрылъ въ какихъ-нибудь отдаленнѣйшихъ странахъ земли животныхъ ему подобныхъ, которыхъ не показалъ ему.—Итакъ, думаю, не слѣдуетъ сомнѣваться, что такъ происходило дѣло ради какого-нибудь пророческаго знаменованія, но однако происходило именно такъ.

Въ своемъ настоящемъ произведеніи мы задались намѣреніемъ не загадки пророческія разрѣшать, а дать оправданіе достовѣрности совершившихся событій въ ихъ историческомъ смыслѣ, такъ чтобы то, чтò можетъ казаться для пустыхъ и невѣрующихъ людей невозможнымъ или, въ качествѣ противнаго свидѣтельства, противорѣчащимъ самому авторитету священнаго Писанія, обсудивъ по мѣрѣ силъ и при помощи Божіей, показать и не невозможнымъ и не противнымъ; я чтó представляется возможнымъ и не имѣющимъ ни тѣни противорѣчія, но можетъ однако нѣкоторымъ казаться какъ бы излишнимъ или даже глупымъ, относительно всего такого доказать, что оно происходило какъ бы не въ естественномъ или обыкновенномъ порядкѣ совершающихся событій и, на основаніи несомнѣннѣйшаго, для нашихъ сердецъ предпочтительнаго, авторитета священнаго Писанія, должно быть считаемо таинственнымъ, а потому и не глупымъ. Изъясненіе или изслѣдованіе этого послѣдняго предмета мы или уже представили въ другомъ мѣстѣ, или отлагаемъ до другого времени.

158

Глава XIII.

Образованіе жены, какъ о твореніи ея разсказывается, предызображало собою нѣчто другое.

А что значитъ, что жена сотворена мужу изъ ребра его? Допустимъ, что такъ сдѣлать необходимо было въ видахъ одобренія силы самаго брачнаго союза; но таже самая необходимость требовала-ли и того, чтобы это сдѣлано было у спящаго и чтобы, затѣмъ, мѣсто вынутой кости заполнено было плотью? Въ самомъ дѣлѣ, развѣ нельзя было взять часть самой плоти, чтобы образовать изъ нея жену еще болѣе соотвѣтствующимъ образомъ, такъ какъ это—полъ низшій? Или, сотворивъ столь многое, Богъ могъ образовать въ жену только ребро, а не плоть или прахъ, создавъ изъ праха мужчину? А если уже нужно было взять именно ребро, почему вмѣсто этого ребра не вставлено другое ребро? Почему также не сказано: „сотворилъ“ или „образовалъ“, какъ во всѣхъ предыдущихъ дѣлахъ, а созда, говоритъ, Господь Богъ ребро, точно бы домъ, а не человѣческое тѣло? Несомнѣнно такимъ образомъ, что разъ все это такъ и было и глупымъ не можетъ быть, то было оно ради знаменованія чего-либо другого. И дѣйствительно, предвидящій Богъ съ самаго уже начала человѣческаго рода милосердно предрекаетъ въ Своихъ дѣлахъ плодъ будущаго вѣка; такъ что открытое и въ писаніи начертанное Имъ рабамъ Своимъ въ такое или иное время чрезъ преемство-ли людей, или чрезъ Духа Своего, или чрезъ служеніе Ангеловъ представляетъ собою свидѣтельство какъ объ обѣтованіи будущаго, такъ и о признаніи уже исполнившагося. Въ дальнѣйшемъ этотъ предметъ будетъ раскрываться предъ нами яснѣй и яснѣй.

159

Глава XIV.

Какъ приведены были къ Адаму животныя.

Обратимся, поэтому, къ тому, что мы поставили задачею своего настоящаго произведенія, именно—какъ согласно не съ предзнаменованіемъ будущаго, а съ буквальнымъ, не аллегорическимъ значеніемъ совершившихся событій, могутъ быть понимаемы дальнѣйшія слова. И созда, говоритъ, еще Богъ отъ земли вся звѣри селныя и вся птицы небесныя; чтó изъ этихъ словъ казалось намъ нужнымъ и настолько казалось, мы уже объяснили. И приведе я ко Адаму видѣти, что наречетъ я. Чтобы не мыслить плотскимъ образомъ о томъ, какъ Богъ привелъ звѣрей и птицъ къ Адаму, должно въ этомъ случаѣ помочь намъ разсужденіе о двоякомъ дѣйствіи божественнаго промышленія, о которомъ мы вели рѣчь въ предыдущей книгѣ. Не слѣдуетъ, въ самомъ дѣлѣ, думать, что это происходило такъ, какъ охотники или птицеловы наслѣживаютъ и подгоняютъ насъ тенетамъ животныхъ, которыхъ они ловятъ; не слѣдуетъ думать и такъ, что данъ былъ какой-нибудь повелѣвающій голосъ въ словахъ, слыша которыя разумныя души понимаютъ и повинуются. Звѣри и птицы такой способности не получили; впрочемъ, и они въ своемъ родѣ повинуются Богу не разумнымъ произволеніемъ воли, а такъ, какъ Богъ, не двигаясь самъ во времени, въ благопотребное время движетъ всѣмъ чрезъ ангельскія служенія, которыя въ Его словѣ получаютъ вѣдѣніе, что и въ какое время должно быть, и Имъ, во времени не движущимся, движутся во времени, исполняя Его повелѣнія въ кругу подчиненныхъ имъ тварей.

Ибо всякая живая душа, не только разумная, какъ въ людяхъ, но и не разумная, какъ въ скотахъ и птицахъ, движется впечатлѣніями. Но разумная душа или сочувствуетъ или не сочувствуетъ впечатлѣніямъ произволеніемъ воли; не-

160

разумная же душа не имѣетъ этого сужденія, хотя и природа въ своемъ родѣ движется подъ вліяніемъ извѣстнаго впечатлѣнія. Душа не властна надъ тѣми впечатлѣніями, которыя ею воспринимаются или въ тѣлесное чувство, или глубже, въ самый духъ, и которыми движутся желанія каждаго одушевленнаго существа. Отсюда, когда впечатлѣнія внушаются при посредствѣ ангельскаго послушанія, повелѣніе Божіе достигаетъ не только до людей, не только до птицъ и звѣрей, но и до всего, что скрывается подъ водами, какъ напр. до кита, проглотившаго Іону (Іон. II, 1); да и не только до такихъ крупныхъ животныхъ, но даже и до червяка, ибо и ему, какъ читаемъ, повелѣно было свыше подгрызть корень тыквы, подъ тѣнью которой покоился пророкъ (Іон. IV, 7). И если человѣка Богъ устроилъ такъ, что онъ, будучи облеченъ даже и грѣховною плотью, можетъ при посредствѣ могущества своего разума, а не тѣла, ловить, приручать и держать удивительнымъ образомъ въ своей власти не только скотовъ и вьючныхъ животныхъ, покорно служащихъ его домашнимъ надобностямъ, не только домашнихъ, но и свободно летающихъ, птицъ и даже дикихъ звѣрей, когда, подмѣчая ихъ желанія и горести, приманивая, запирая въ клѣтку и выпуская на свободу и, такимъ образомъ, мало по малу ихъ усмиряя, онъ отучаетъ ихъ отъ дикихъ инстинктовъ и, такъ сказать, облекаетъ человѣческими правами: то не тѣмъ-ли болѣе обладаютъ могуществомъ Ангелы, которые по повелѣнію Бога, познаваемому ими въ самой непреложной, постоянно ими созерцаемой, Его истинѣ, двигая сами себя во времени, а подчиненныя имъ тѣла во времени и пространствѣ, могутъ внушать всякой живой душѣ и впечатлѣнія, которыми она движется, и желаніе, вытекающее изъ ея тѣлесной недостаточности, такъ чтобы она сама не зная, влеклась туда, куда должно ей идти.

161

Глава XV.

Образованіе женщины произведено не кѣмъ другимъ, какъ Богомъ.

Посмотримъ теперь, какъ произошло самое образованіе жены, которое съ таинственномъ смыслѣ названо созданіемъ.—Несомнѣнно, природа женщины сотворена хотя отъ мужеской, уже существовавшей, природы, но не какимъ-нибудь движеніемъ существовавшихъ природъ. Ангелы же не могутъ творить никакой природы; одинъ только есть творецъ всякой, великой и самомалѣйшей, природы—Богъ, т. е. сама Троица, Отецъ, и Сынъ, и Духъ Святый. Поэтому, поставимъ вопросъ иначе, именно: какимъ образомъ былъ усыпленъ Адамъ и изъ состава его тѣла вынуто ребро безъ всякаго болѣзненнаго ощущенія? Ибо могутъ, пожалуй, сказать, что это въ состояніи были сдѣлать Ангелы. Но даже образовать и кость, чтобы изъ нея явилась женщина, могъ только лишь Богъ, отъ котораго существуетъ вся природа. Не думаю даже, чтобы Ангелы могли произвести и ту прибавку въ тѣлѣ мужа, которая состояла въ заполненіи мѣста изъятой кости, точно такъ же, какъ не могли они образовать изъ персти земной и самого человѣка, не потому, что не дѣло Ангеловъ—творитъ что-нибудь, а потому, что они не творцы, такъ какъ не называемъ же мы земледѣльцевъ творцами жатвъ и деревьевъ. Ни насаждаяй есть что, ни напаяй, но возращаяй Богъ (1 Кор. III, 7). Къ этому возращенію принадлежитъ и то, что въ человѣческомъ тѣлѣ, когда изъ него была вынута кость, мѣсто ея заполнено плотью, т. е. это было дѣломъ Бога, которымъ Онъ поддерживаетъ природы, чтобы онѣ существовали, и которымъ сотворихъ Онъ и самихъ Ангеловъ.

Такимъ образомъ, дѣло земледѣльца приносить при поливкѣ воду; но чтобы вода протекала чрезъ покатыя мѣста, это уже дѣло не земледѣльца, а Того, кто все расположилъ

162

мѣрою, числомъ и вѣсомъ (Прем. XI, 21). Точно также дѣло земледѣльца подчищать сучки съ дерева и засѣвать землю; но чтобы земля всасывала влагу, выпускала ростокъ, одно, чѣмъ укрѣпляется его корень, отлагала въ почвѣ, а другое, чѣмъ питается стволъ и развиваются вѣтви, гнала вверхъ, все это дѣло Того, кто возращаетъ. Равнымъ образомъ, когда врачъ приписываетъ больному тѣлу питаніе, а раненному лекарство, то [приписываетъ], прежде всего, не изъ тѣхъ веществъ, которыя самъ сотворилъ, а которыя находитъ сотворенными дѣйствіемъ Творца; затѣмъ, если онъ можетъ приготовить пищу и питье, составить пластырь и приложить его, то развѣ можетъ онъ изъ веществъ, которыя приписываетъ, произвести и создать и силы или плоть? Это совершаетъ внутреннимъ, для насъ сокровеннѣйшимъ, движеніемъ сама природа. И однако, если бы Богъ лишилъ природу того внутренняго дѣйствія, которымъ Онъ ее поддерживаетъ и производитъ, то она, какъ бы мгновенно загаснувъ, перестала бы существовать.

Вотъ почему въ виду того, что Богъ управляетъ всею тварью двоякимъ въ своемъ родѣ дѣйствіемъ провидѣнія, о коемъ мы говорили въ предыдущей книгѣ, проявляя это дѣйствіе какъ въ естественныхъ, такъ и въ произвольныхъ движеніяхъ, ни одинъ Ангелъ не можетъ создать природы столько же, сколько и самого себя. Но ангельская воля, будучи предана Богу и исполняя Его повелѣнія, въ кругу подчиненныхъ предметовъ можетъ въ своемъ родѣ, при посредствѣ естественныхъ движеній, подобно тому, какъ это бываетъ въ земледѣліи или леченіи, управлять матеріей, такъ чтобы творилось нѣчто во времени согласно съ первоначальными, несотворенными въ словѣ Бога, или съ первыми, причинно заложенными въ шестидневныхъ дѣлахъ, идеями. Итакъ, кто же осмѣлится сказать на-вѣрное, какое служеніе Ангелы могли оказать Богу при образованіи жены? Съ полною, впрочемъ, увѣренностью могу сказать, что восполненіе [взя-

163

той у мужа] плоти на мѣсто кости, тѣло и душа жены, сочетаніе членовъ, всѣ внутренности, всѣ чувства и вообще все, чѣмъ стали тварь, человѣкъ и женщина, все это совершено исключительно въ томъ дѣйствіи, которое Богъ не чрезъ Ангеловъ, а единственно самъ не совершилъ и потомъ оставилъ, а непрестанно такъ совершаетъ, что природа какъ другихъ какихъ-либо предметовъ, такъ и самихъ Ангеловъ не могла бы и существовать, если бы Онъ не дѣйствовалъ.

Глава XVI.

Тупость человѣческаго разумѣнія не въ состояніи постигнуть дѣйствіе Бога.

Но такъ какъ, насколько по мѣрѣ человѣческаго разумѣнія можно было для насъ изслѣдовать природу вещей, мы знаемъ, что одушевленная и чувствующая плоть рождается не иначе, какъ или изъ матеріальныхъ элементовъ, т. е. воды и земли, или изъ листвы и плодовъ древесныхъ, или даже изъ плоти животныхъ (какъ напр. безчисленные роды червей и пресмыкающихся), или же отъ совокупленія родителей, а между тѣмъ не знаемъ ни одной рождающейся отъ какого-либо животнаго, плоти, которая бы настолько была подобна ей, чтобы отличалась отъ нея только поломъ: то мы ищемъ, но въ природѣ не можетъ найдти подобія того творенія, коимъ сотворена жена изъ ребра мужа. Причина этого заключается не въ чемъ иномъ, а именно въ томъ, что какъ дѣйствуютъ на этой землѣ люди, мы знаемъ, а какъ въ настоящемъ мірѣ занимаются въ своемъ родѣ земледѣліемъ Ангелы, этого конечно не знаемъ. Въ самомъ дѣлѣ, если бы извѣстный родъ деревъ совершалъ свое естественное движеніе помимо человѣческаго ухода, то мы конечно ничего бы больше не знали, кромѣ того, что деревья и травы рождаются изъ земли и изъ своихъ сѣмянъ, падающихъ съ

164

нихъ на землю, но было-ли бы намъ извѣстно, какую силу имѣетъ прививка, чтобы дерево другой породы, имѣющее свой собственный корень, начало рождать чужіе плоды, ставшіе для него, въ силу образовавшагося единства, его собственными? Съ этимъ явленіемъ мы познакомились изъ садоводства, хотя сами садовники ни въ какомъ случаѣ не были творцами деревъ, а представляли собою въ нѣкоторомъ родѣ работниковъ и служителей Творца-Бога. Ибо отъ ихъ дѣйствія ничто бы не могло существовать, если бы оно не имѣло внутренней причины своей природы въ дѣйствіи Бога. Что же удивительнаго, что мы ее знаемъ созданія жены изъ ребра мужа, если не знаемъ, какъ Ангелы служатъ Творцу-Богу,—мы, которые не могли бы знать и того, что дерево отъ древеснаго сучка пріобрѣтаетъ чужую силу, если бы не знали, какъ въ произведеніи этого явленія служатъ Богу садовники?

Однако, ни въ какомъ случаѣ мы не должны сомнѣваться, что Творецъ и людей и деревьевъ не кто другой, какъ Богъ, и твердо будемъ вѣровать, что жена сотворена изъ мужа помимо всякаго посредства соитія, хотя при этомъ дѣйствіи Творца, можетъ быть, и служили Ангелы, какъ твердо вѣруемъ, что отъ жены помимо посредства соитія произошелъ мужъ, когда Сѣмя Авраама вчиненъ Ангелы рукою Ходатая (Гал. III, 19). Для невѣрующихъ то и другое невѣроятно; но для вѣрующихъ почему можетъ казаться вѣроятнымъ, что одно, въ приложеніи ко Христу, совершилось въ собственномъ смыслѣ, другое же, о Еввѣ, написано въ иносказательномъ только значеніи? Развѣ, можетъ быть, безъ соитія могъ произойти только мужъ отъ жены, а не жена отъ мужа, и дѣвственная утроба могла произвести мужа, а мужескій бокъ не могъ произвести жены, хотя въ первомъ случаѣ родился отъ рабы Господь, а въ послѣднемъ образовалась отъ раба рабыня? Могъ, конечно, и Господь создать Свою плоть изъ кости или изъ какого-нибудь члена Дѣвы, но Тотъ, кто могъ бы показать, что въ Своемъ тѣлѣ Онъ

165

въ другой разъ совершилъ то, что уже было совершено, съ большею пользою показалъ, что въ тѣлѣ матери не слѣдуетъ стыдиться ничего такого, что чисто.

Глава XVII.

Идея образованія жены существовала раньше, чѣмъ причиннымъ созданіемъ человѣческаго духа относится къ шестому дню.

Если мы спросимъ, въ какомъ отношеніи [къ созданію жены] находится причинное твореніе, въ коемъ Богъ создалъ перваго человѣка по образу и по подобію Своему (когда, безъ сомнѣнія, сказаны и слова: мужа и жену сотвори ихъ), именно—самая та идея, которую сотворилъ и осуществилъ Богъ въ первыхъ дѣлахъ міра, заключала-ли въ себѣ уже и то, что согласно съ нею необходимо должна была произойдти жена изъ ребра мужа, или же лишь то, что она могла произойдти, но чтобы такъ и должна была произойдти необходимо, этого еще не было въ той идеѣ заложено, а было скрыто въ Богѣ,—итакъ если, говорю, мы спросимъ объ этомъ, то я буду говорить, какъ представляется мнѣ дѣло, безъ дерзкаго утвержденія; быть можетъ, впрочемъ, что когда я выскажу свое мнѣніе, люди съ благоразумною судительностью, которыхъ воспитала уже христіанская вѣра, если даже они въ настоящее время познакомятся съ этимъ предметомъ впервые, не сочтутъ моего мнѣнія сомнительнымъ.

Всякое самое обычное движеніе природы имѣетъ свои извѣстные естественные законы, сообразно съ которыми и духъ жизни, представляющій собою тварь, имѣетъ свои извѣстныя, нѣкоторымъ образомъ опредѣленныя, стремленія, отъ коихъ не можетъ отступить даже и злая воля. Съ другой стороны, элементы настоящаго тѣлеснаго міра имѣютъ опредѣленную силу и свое качество, чтó каждый изъ нихъ можетъ [произвести] и что отъ каждаго изъ нихъ можетъ

166

произойдти. Все, чтó рождается отъ этихъ какъ бы первоосновъ вещей, получаетъ въ свое время начало и развитіе, конецъ и своего рода уничтоженіе. Отсюда происходитъ то, что отъ зерна пшеницы не рождается бобъ, отъ боба—пшеница, отъ скота—человѣкъ, или, наоборотъ, отъ человѣка—скотъ. Но власть Творца имѣетъ могущество, сверхъ этого естественнаго движенія и хода вещей, производить отъ всѣхъ этихъ предметовъ нѣчто иное, нежели чтó заключаютъ въ себѣ ихъ какъ бы сѣменныя причины, однако не такое нѣчто, чего самъ Онъ не заложилъ въ нихъ, чтобы оно могло происходить отъ нихъ или отъ Него самого. Ибо Его могущество не безразсудное; но Онъ всемогущъ премудрою силою и въ каждой вещи производитъ въ свое время то, что сотворилъ въ ней въ возможности раньше. Поэтому существуютъ разные способы, какими одна трава растетъ такъ, другая иначе, одинъ возрастъ рождаетъ, а другой не рождаетъ, человѣкъ говоритъ, а скотъ говорить не можетъ. Причины этихъ и подобныхъ способовъ не только существуютъ въ Богѣ, но заложены Имъ въ вещахъ вмѣстѣ съ ихъ сотвореніемъ. Но хотя Онъ и далъ сотвореннымъ природамъ возможность, чтобы вырубленное изъ земли, высушенное и отполированное, дерево безъ корня, земли и воды вдругъ зазеленѣло и принесло плодъ, чтобы женщина, съ юности до старости безплодная, начала рождать, чтобы ослица заговорила и т. под. (ибо даже и самъ Онъ не можетъ произвести отъ нихъ того, что, какъ раньше Онъ предназначилъ, не можетъ отъ нихъ происходить, такъ какъ Онъ не могущественнѣе самого Себя), но далъ другимъ способомъ, чтобы онѣ заключали въ себѣ эту возможность не въ естественномъ движеніи, а въ томъ движеніи, коимъ Онъ сотворилъ ихъ такъ, чтобы ихъ природа была покорна болѣе могущественной власти.

167

Глава XVIII.

Идея образованія жены существовала раньше такъ, какъ это соотвѣтствуетъ таинству.

Такимъ образомъ, причины нѣкоторыхъ сотворенныхъ предметовъ Богъ содержитъ сокровенно въ Себѣ самомъ, не заложивъ ихъ въ сотворенныя вещи и осуществляя ихъ не въ томъ дѣйствіи промышленіи, коимъ Онъ поддерживаетъ бытіе природъ, а въ томъ, посредствомъ коего управляетъ, какъ хочетъ, тѣми изъ нихъ, которыя сотворилъ, какъ восхотѣлъ. Сюда принадлежитъ и благодать, которою спасаются грѣшники. Ибо что касается поврежденной благодаря развращенной волѣ природы, то свое возрожденіе она совершаетъ не сама чрезъ себя, а чрезъ благодать Божію, которою она вспомоществуется и исправляется. И люди отнюдь не должны отчаяваться въ виду изреченія: вси бо ходящіи къ ней [чужой женѣ] не возвратятся (Притч. II, 19). Ибо такъ сказано о нихъ сообразно съ глубиною ихъ развращенности, дабы тотъ, кто возвращается, свое возвращеніе приписывалъ не себѣ самому, а благодати Божіей, не отъ дѣлъ, да никтоже похвалится (Еф. II, 9).

Посему, тайну этой благодати Апостолъ назвалъ сокровенною, не въ мірѣ, въ которомъ скрыты причинныя идеи всѣхъ вещей, имѣющихъ возникнуть естественнымъ образомъ (Еф. III, 9), какъ напр. скрытъ былъ въ чреслахъ Авраама Левій, пріемляй десятины (Евр. VII, 10), но въ Богѣ, который сотворилъ все. Вотъ почему причины даже и всего того, чтó для обозначенія этой благодати совершено было не путемъ естественнаго движенія вещей, а чудеснымъ образомъ, сокрыты были въ Богѣ; къ числу подобныхъ дѣлъ относится и то, что изъ ребра мужа, и притомъ спящаго, сотворена жена, которая чрезъ мужа стала крѣпкою, какъ бы утвердившись его костью, а онъ чрезъ жену сталъ немощнымъ, потому что мѣсто кости заполнилось у него не костью, а

168

плотью; первое твореніе, когда въ шестой день сказано: мужа и жену сотвори ихъ (Быт. 1, 27), не заключало въ себѣ того, что жена должна произойти именно такъ, а лишь то, что она можетъ произойдти и такимъ образомъ, такъ что ничего не произошло вопреки тѣмъ причинамъ, которыя Богъ установилъ Своею непреложною волею. А что это должно было произойдти такъ и иначе оно не будетъ, это скрыто было въ Богѣ, который сотворилъ все.

Но поелику [эту тайну Апостолъ] назвалъ сокровенною настолько, чтобы сдѣлалась извѣстною чрезъ Церковь начальствамъ и властямъ на небесахъ многоразличная премудрость Божія (Еф. III, 9, 10), то представляется вѣроятнымъ, что какъ Сѣмя, Емуже обѣтовася, вчиненъ Ангелы рукою Ходатая (Гал. III, 19), такъ и все, что въ природѣ вещей, сверхъ обыкновеннаго естественнаго теченія, совершено было чудеснаго относительно пришествія этого Сѣмени, т. е. предвозвѣщенія или возвѣщенія о Немъ, все это совершено было при помощи служенія Ангеловъ, но такъ однако, что нѣтъ иного творца и возстановителя природъ, кромѣ Бога, который чрезъ всякаго насаждающаго и поливающаго одинъ есть возращаяй (1 Кор. III, 7).

Глава XIX.

Экстазъ Адама.

Отсюда и тотъ экстазъ, который Богъ навелъ на Адама, чтобы онъ заснулъ, приведенный въ усыпленіе (Быт. II, 21), правильно будетъ разумѣть какъ наведенный съ тою цѣлію, чтобы при помощи этого экстаза умъ Адама сдѣлался какъ бы участникомъ ангельскаго воздѣйствія и, вступивъ въ святилище Бога, получилъ разумѣніе будущаго. Вслѣдствіе того, проснувшись и какъ бы исполненный пророчества, онъ, лишь только увидѣлъ приведенную къ нему кость, т. е. жену свою, тотчасъ же сказалъ (Апостолъ слова эти пред-

169

ставляетъ великою тайною): се нынѣ кость отъ костей моихъ и плоть отъ плоти моея. Сія наречется жена, яко отъ мужа своего взята бысть сія. Сего ради оставитъ человѣкъ отца своего и матерь и прилѣпится къ женѣ своей и будутъ два въ плоть едину (Быт. II, 28). Хотя по свидѣтельству Писанія эти слова были словами перваго человѣка, однако Господь въ Евангеліи объявилъ, что ихъ изрекъ Богъ. Нѣсте ли, говоритъ Онъ, чли, яко сотворивый искони мужескій полъ и женскій сотворилъ я есть. И рече: сего ради оставитъ человѣкъ отца своего и матерь и прилѣпится къ женѣ своей и будета два въ плоть едину (Мѳ. XIX, 5). Отсюда мы можемъ думать, что вслѣдствіе экстаза, который наведенъ былъ на Адама, онъ могъ сказать эти слова по вдохновенію свыше, какъ пророкъ.—Но положимъ уже конецъ настоящей книгѣ, чтобы съ новой книги предложить вниманію читателей дальнѣйшее.

Книга 10,
въ которой идетъ рѣчь о происхожденіи душъ.

Глава I.

Мнѣніе нѣкоторыхъ, что душа жены сотворена отъ души мужа.

Уже самый порядокъ [повѣствованія], по видимому, требуетъ, чтобы мы приступили въ разсужденію о грѣхѣ перваго человѣка. Но разсказавъ, какъ образована была плоть жены и умолчавъ о ея душѣ, Писаніе возбудило въ васъ гораздо болѣе вниманія въ тщательнѣйшему изслѣдованію вопроса, можно-ли и какъ можно опровергнуть тѣхъ, которые полагаютъ, что душа жены произошла отъ души мужа, какъ ея тѣло—отъ его тѣла, на томъ основаніи, что сѣмена тѣла и души въ дѣтей переходятъ отъ родителей. Въ этомъ случаѣ они ссылаются на то, что Богъ Своимъ дыханіемъ въ лицо образованнаго раньше изъ земли мужа создалъ одну душу, такъ что отъ ней уже творятся всѣ прочія человѣческія души, какъ отъ плоти его—всякая человѣческая плоть. Такъ какъ сначала сотворенъ Адамъ, а потомъ Евва, то и сказано только о томъ, откуда Адамъ получилъ тѣло и откуда—душу, именно—тѣло изъ земли, а душу отъ дыханія Божія; но сказавъ, что жена сотворена изъ ребра мужа, Пи-

171

саніе не говоритъ, что и она получила душу такъ же отъ дыханіа Божія, какъ бы и то и другое произведено въ ней отъ раньше уже одушевленнаго мужа. Ибо, говорятъ, Писаніе или должно было умолчать и о душѣ мужа, дабы мы могли думать или вѣрить, что душа его дана свыше; или если оно не умолчало объ этомъ потому, чтобы мы не пришли къ мысли, будто и душа, какъ тѣло, произошла изъ земли, то не должно было умолчать и о душѣ жены, чтобы, буде это мнѣніе не вѣрно, мы не считали ее происшедшею путемъ перехода (ex traduce). Поэтому, говорятъ, и не сказано, что Богъ дунулъ въ лицо жены,—не сказано въ виду того, что душа ея произошла отъ мужа.

Предположеніе это легко опровергается. Если, въ самомъ дѣлѣ, считать душу жены произшедшею отъ души мужа, въ виду умолчанія Писанія, что Богъ дунулъ въ лицо жены, то почему же думать, что жена одушевлена отъ мужа, когда не написано и объ этомъ? Отсюда, если всѣ души рождающихся людей Богъ творитъ такъ же, какъ сотворилъ первую душу, то Писаніе умолчало о прочихъ потому, что разсказанное объ одной благоразумно понимать въ приложеніи и ко всѣмъ остальнымъ. Поэтому, если бы надобно было Писанію сообщить намъ что-нибудь относительно этого предмета, то скорѣе всего оно сдѣлало бы такъ въ томъ случаѣ, если бы въ женѣ совершенно было нѣчто такое, чего не было совершенно въ мужѣ, т. е. если бы душа ея выведена была изъ одушевленной плоти, а не какъ у мужа—плоть изъ одного источника, а душа изъ другого; объ этомъ именно, чтó совершено было бы въ ней иначе, Писаніе и не должно было бы молчать, дабы мы не пришли къ мысли, что совершено снова то же, о чемъ уже мы знаемъ. Отсюда, разъ въ Писаніи не говорится, что душа жены произведена отъ души мужа, тѣмъ самимъ, не безъ основанія можно полагать, оно хотѣло намъ дать понять, что въ этомъ случаѣ мы должны думать то же самое, чтó намъ уже

172

извѣстно о душѣ мужа, т. е. что такъ же дана и душа жены; а между тѣмъ, сказать объ этомъ представлялся очевиднѣйшій поводъ если не тогда, когда жена получила образованіе, то позже, когда Адамъ говоритъ: се нынѣ кость отъ костей моихъ и плотъ отъ плоти моея (Быт. II, 23). Ибо не тѣмъ-ли съ большею ясностью и любовью онъ прибавилъ бы: „и душа отъ души моей“.—Впрочемъ, этотъ весьма важный вопросъ не разрѣшается здѣсь настолько, чтобы мы держались одного чего-либо яснаго и опредѣленнаго.

Глава II.

Что въ предыдущихъ книгахъ найдено относительно происхожденія душъ.

Поэтому, прежде всего, надобно обратить вниманіе на то, оставляетъ-ли намъ настоящая книга священнаго Писанія, изъясняемая нами съ самаго ея начала, съ этой стороны мѣсто для сомнѣнія; въ такомъ случаѣ мы въ правѣ будемъ задаться вопросомъ, какое мнѣніе лучше намъ избрать или чего намъ держаться относительно этого неопредѣленнаго предмета.—Несомнѣнно, что Богъ сотворилъ человѣка по образу Своему въ шестой день; тогда же сказано и слѣдующее: мужа и жену сотвори ихъ. Изъ этихъ изреченій первое, въ которомъ упоминается объ образѣ Божіемъ, мы приняли въ приложеніи къ душѣ, а второе, въ которомъ указывается различіе пола, въ приложеніи къ тѣлу [[См. выше, кн. 6 и 7.]]. И такъ какъ при этомъ столькія и такія, разсмотрѣнныя и изъясненныя нами, свидѣтельства не дозволяли намъ принять, что мужъ изъ земли, а жена изъ ребра мужа образованы въ шестой день, а совершено это было потомъ, послѣ уже тѣхъ дѣлъ, въ которыхъ Богъ сотворилъ все разомъ, то мы по-

173

ставили тогда вопросъ, что должны мы думать о душѣ человѣка, и, послѣ всесторонняго обсужденія этого спорнаго вопроса, пришли къ наиболѣе вѣроятному и допустимому заключенію, что душа человѣка сотворена въ ряду упомянутыхъ дѣлъ, основа же его тѣла, какъ бы въ сѣмени, сотворена въ тѣлесномъ мірѣ. На этомъ заключеніи мы остановились, съ одной стороны, изъ опасенія сказать вопреки словамъ Писанія, что какъ мужъ изъ земли, такъ и жена изъ его ребра сотворены въ шестой день, или—что человѣкъ совсѣмъ не сотворенъ въ ряду шестидневныхъ дѣлъ, или—что тогда сотворена причинная основа только человѣческаго тѣла, но не души, хотя по образу Божію человѣкъ созданъ по душѣ; съ другой стороны, въ томъ соображеніи, что хотя и не было бы прямымъ противорѣчіемъ словамъ Писанія, но было бы грубо и не допустимо сказать, что основа человѣческой души сотворена въ такой духовной твари, которая для этой цѣли только и была сотворена, хотя о самой такой твари въ дѣлахъ Божіихъ и не упоминается, или—что основа души создана въ какой-нибудь, среди дѣлъ Божіихъ упоминаемой, твари, подобно тому, какъ въ людяхъ уже существующихъ сокрыта основа долженствующихъ произойдти отъ нихъ дѣтей: въ такомъ случаѣ мы должны бы были считать человѣческую душу или дочерью Ангела, или же (что еще недопустимѣе) порожденіемъ какого-нибудь тѣлеснаго элемента.

Глава III.

Троякій способъ происхожденія душъ.

Но если утверждать, что жена получила душу не отъ мужа, а, какъ и онъ, отъ Бога, на томъ основаніи, что Богъ творитъ душу для каждаго человѣка особо, то душа жены очевидно не была сотворена въ первыхъ упомянутыхъ

174

выше дѣлахъ; или если была сотворена общая основа всѣхъ душъ, подобно тому, какъ въ людяхъ—причина дѣторожденія, въ такомъ случаѣ дѣло сводится къ той грубой и труднодопустимой мысли, что человѣческія души суть порожденія или Ангеловъ, или (что еще недостойнѣе) тѣлеснаго неба, или даже какого-нибудь низшаго элемента. Отсюда, надобно разсмотрѣть (хотя это и сокровенно), чтó вѣрнѣе или по крайней мѣрѣ допустимѣе сказать—то-ли, что я сейчасъ сказалъ, или то, что въ ряду первыхъ дѣлъ Божіихъ сотворена только душа перваго человѣка, отъ которой творятся всѣ человѣческія души, или же наконецъ то, что творятся каждый разъ новыя души, никакой основы которыхъ въ первыхъ шестидневныхъ дѣлахъ Божіихъ не было. Изъ этихъ трехъ [предположеній] два первыя не стоятъ въ противорѣчіи съ тѣми первыми творческими дѣлами, въ коихъ создано все разомъ. Согласно съ этими предположеніями или основа души сотворена въ какой-нибудь твари, какъ бы въ родоначальникѣ, такъ что всѣ души уже отъ нея рождаются, а Богомъ творятся, когда даются каждому въ отдѣльности человѣку, какъ—тѣла отъ родителей; или же сотворена не основа души, какъ въ родителяхъ—основа потомства, а сама душа тогда, егда бысть день,—сотворена такъ же, какъ самый этотъ день, какъ небо и земля и небесныя свѣтила, сообразно съ чѣмъ и сказано, что Богъ сотворилъ человѣка по образу Своему.

Не такъ легко видѣть, какъ согласуется третье предположеніе съ тѣмъ мнѣніемъ, съ точки зрѣнія котораго человѣкъ сотворенъ по образу Божію въ шестой день, а видимо—послѣ седьмого дня. Ибо если мы скажемъ, что творятся новыя души, которыя не сотворены въ шестой день ни сами, ни основа ихъ, какъ въ родителяхъ основа потомства, въ ряду тѣхъ дѣлъ, отъ коихъ совершонныхъ и вмѣстѣ начатыхъ Богъ почилъ въ седьмой день, въ такомъ случаѣ священное Писаніе, надобно опасаться, напрасно съ та-

175

кою настойчивостью напоминаетъ намъ, что Богъ совершилъ въ шестой день всѣ дѣла Свои, сотворенныя добро зѣло, если Ему предстояло еще творить новыя природы, которыя не были созданы тогда ни сами, ни причинно ихъ основы. Такое опасеніе, впрочемъ, возможно въ томъ только случаѣ, если мы при этомъ будемъ разумѣть, что причина сотворенія души для каждаго изъ рождающихся заключается не въ самомъ Богѣ, а создана Имъ въ какой-нибудь твари; но такъ какъ душа представляетъ собою твореніе, по которому человѣкъ въ шестой день созданъ по образу Божію, то не вѣрно сказать о Богѣ, что Онъ творитъ теперь нѣчто такое, чего не сотворилъ тогда. Ибо Онъ еще тогда сотворилъ душу такою, какія творитъ и теперь, а потому не творитъ теперь ничего новаго, чего не сотворилъ бы тогда въ ряду совершонныхъ дѣлъ Своихъ. И это Его дѣйствіе совершается не вопреки тѣмъ причиннымъ основамъ будущихъ вещей, которыя Онъ заложилъ тогда во вселенной, а напротивъ—согласно съ ними; такъ какъ въ человѣческія тѣла, распространеніе которыхъ отъ первыхъ [творческихъ] дѣлъ преемственно продолжается доселѣ, Онъ рѣшилъ помѣщать такія именно души, которыя теперь въ нихъ творитъ и помѣщаетъ.

Потому, какое бы изъ этихъ трехъ мнѣній ни оказалось вѣроятнѣйшимъ, не опасаясь нисколько стать въ противорѣчіе съ словами настоящей книги о первомъ шестидневномъ твореніи, войдемъ, насколько поможетъ Богъ, въ тщательнѣйшее разсмотрѣніе этого вопроса. Можетъ статься, что мы придемъ если не къ твердому мнѣнію, относительно котораго нельзя уже и сомнѣваться, то по крайней мѣрѣ къ правдоподобному настолько, что держаться его, доколѣ не откроется что-нибудь несомнѣнное, не будетъ нелѣпымъ. А если не придемъ, опираясь всюду и равномѣрно на документальныхъ показаніяхъ, то по крайней мѣрѣ видно будетъ, что сомнѣніе наше чуждо не труда изслѣдованія, а дерзости

176

утвержденія; такъ что буде кто въ себѣ увѣренъ, пусть научитъ и меня, если же увѣренность его коренится не на авторитетѣ божественныхъ изреченій, или очевидныхъ доводовъ, а на предубѣжденіи, то пусть не погнушается и онъ вмѣстѣ со мною остаться при сомнѣніи.

Глава IV.

Что вѣрно относительно природы и происхожденія душъ.

И прежде всего, будемъ твердо держаться мысли, что природа души не превращается ни въ природу тѣла, такъ чтобы, бывши уже душею, она дѣлалась тѣломъ, ни въ природу неразумной души, такъ чтобы, бывши душею человѣка, она становилась душею животнаго, ни въ природу Бога, такъ чтобы, бывши душею, она становилась Богомъ, и такимъ образомъ человѣческая душа не обращается и не становится поперемѣнно ни тѣломъ, ни не разумною душею, ни субстанціей Бога. Не менѣе несомнѣннымъ должно быть и то, что душа—не что иное, какъ твореніе Божіе. Отсюда, если человѣческую душу Богъ не сотворилъ ни изъ тѣла, ни изъ не разумной души, ни изъ Себя самого, остается заключить, что Онъ сотворилъ ее или изъ ничего, или изъ какой-нибудь духовной, но разумной твари. Но самое уже желаніе доказывать, что нѣчто сотворено изъ ничего по совершеніи тѣхъ дѣлъ, въ коихъ Богъ совершилъ все разомъ, слишкомъ грубо, и я не знаю, можно ли доказать это на основаніи ясныхъ документовъ. Да отъ насъ и не слѣдуетъ требовать того, чего человѣкъ понять не можетъ, а если и можетъ, едва ли будетъ въ состояніи убѣдить кого-нибудь, кромѣ развѣ того, кто самъ по себѣ, хотя бы и никто не старался учить его, въ состояніи разумѣть подобныя вещи. Поэтому безопаснѣе вести разсужденіе о предметахъ подобнаго рода не на основаніи человѣческихъ догадовъ, а на основаніи божественныхъ свидѣтельствъ.

177

Глава V.

Душа ни изъ Ангеловъ, ни изъ элементовъ, ни изъ субстанціи Бога.

Итакъ, что Богъ творитъ души отъ Ангеловъ, какъ бы отъ родителей, на это каноническія книги не представляютъ мнѣ никакого авторитета. Еще меньше, конечно, творитъ Онъ ихъ изъ міровыхъ тѣлесныхъ элементовъ, если только при этомъ насъ не смущаетъ то обстоятельство, что у пророка Іезекіиля, когда онъ дѣлаетъ намекъ на воскресеніе мертвыхъ, въ возстановленныя тѣла призывается духъ, дыханіемъ котораго бы они оживились и встали, отъ четырехъ небесныхъ вѣтровъ. Ибо тутъ написано: И рече ко мнѣ Господь: прорцы, сыне человѣчь, и рцы духови, сія глаголетъ Господь: отъ четырехъ вѣтровъ небесныхъ пріиди душе, и вдуни на мертвыя сія, и да оживутъ. И прорекохъ, тоже повелѣ ми Господь, и вниде въ ня духъ жизни, и ожиша, и сташа на ногахъ своихъ, соборъ многъ зѣло (XXXVII, 9, 10). Здѣсь, мнѣ кажется, пророчески обозначено, что люди воскреснутъ не только на полѣ, на которомъ указывается самое это происшествіе, но на всемъ лицѣ земли, что и представлено у пророка подъ образомъ дыханія вѣтра съ четырехъ странъ свѣта. Ибо не было субстанціей Духа Святаго и то дуновеніе изъ тѣла Господа, когда Онъ дунулъ и сказалъ: пріимите Духъ Святъ (Іоан. XX, 22), а этимъ дѣйствіемъ Господь показалъ, что такъ отъ Него происходитъ и Духъ Святый, какъ отъ Его тѣла происходитъ это дуновеніе. Но поелику міръ не принимается Богомъ въ личное съ Собою единство такъ, какъ принята была плоть Его Словомъ, Сыномъ единороднымъ, то мы не можемъ сказать, что душа происходитъ отъ субстанціи Бога такъ же, какъ произведено было дуновеніе четырехъ вѣтровъ изъ природы міра; думаю, впрочемъ, что само это дуновеніе было одно, а

178

означало собою другое, какъ это можно заключать изъ примѣра дуновенія, изшедшаго изъ тѣла Господа, хотя пророкъ Іезекіиль въ настоящемъ случаѣ подъ образомъ откровенія созерцалъ не воскресеніе плоти, какимъ оно будетъ, а неожиданное возстановленіе отчаявшагося народа духомъ Господнимъ, который исполни вселенную (Прем. I, 7).

Глава VI.

Два мнѣнія о душѣ, взвѣшиваемыя на основаніи свидѣтельствъ Писанія.

Посмотримъ же теперь, какому мнѣнію благопріятствуютъ больше божественныя свидѣтельства—тому-ли, съ точки зрѣнія котораго говорится, что Богъ сотворилъ одну душу, далъ ее первому человѣку и отъ нея началъ творить остальныя, какъ изъ его тѣла—всѣ остальныя тѣла, или же тому, съ точки зрѣнія котораго говорится, что Онъ творить для каждаго человѣка свою особую душу, какъ одну изъ нихъ сотворилъ Онъ и для перваго человѣка, а не отъ нея всѣ прочія.—Въ самомъ дѣлѣ, сказанное Богомъ чрезъ пророка Исаію (LVII, 16): всякое дыханіе азъ сотворихъ (а что это сказано о душѣ, достаточно ясно показываютъ дальнѣйшія слова) можетъ быть принимаемо въ смыслѣ того и другого мнѣнія. Ибо несомнѣнно, что всѣ души творитъ Богъ или отъ одной души перваго человѣка, или же изъ какихъ-либо, ему только вѣдомыхъ, тайниковъ.

Равнымъ образомъ, и написанное: создавый на единѣ сердца ихъ (Пс. 82, 15), если подъ сердцами мы будемъ разумѣть души, не противорѣчитъ ни тому, ни другому изъ тѣхъ мнѣній, которыя мы въ настоящемъ случаѣ имѣемъ въ виду. Ибо Богъ или отъ одной души, которую вдунулъ въ лице перваго человѣка, образуетъ отдѣльныя души, какъ и тѣла, или же образуетъ и посылаетъ каждую отдѣльную душу, либо образуетъ ее въ томъ, въ кого надобно послать,

179

хотя, по моему мнѣнію, слова эти имѣютъ отношеніе въ тому обновленію по образу Божію, которое сообщается нашимъ душамъ благодатію. Отсюда, Апостолъ говоритъ: благодатію бо есте спасени чрезъ вѣру, и сіе не отъ васъ, Божій даръ, не отъ дѣлъ, да никтоже похвалится. Того бо есмы твореніе, создани во Христѣ Іисусѣ на дѣла благая (Еф. II, 8—10). Ибо не можемъ же мы думать, что благодатію творятся или образуются наши тѣла, но какъ написано въ псалмѣ: сердце чисто созижди во мнѣ Боже (Пс. 50, 12).

Сюда же, полагаю, относится и изреченіе: созидаяй духъ человѣка въ немъ (Зах. XII, 1), какъ бы одно значитъ—послать созданную душу, а другое—создать ее въ самомъ человѣкѣ, т. е. возстановить и обновить. Но если даже понимать это изреченіе не о благодати, которою мы обновляемся, а о природѣ, въ которой рождаемся, его можно разумѣть въ смыслѣ того и другого мнѣнія: такъ какъ Богъ или изъ одной души перваго человѣка творитъ въ человѣкѣ какъ бы сѣмя души, чтобы оно оживляло тѣло, или же не изъ этого начала, а откуда-нибудь иначе, но Онъ же вливаетъ въ тѣло духъ жизни чрезъ смертные органы, чтобы человѣкъ сталъ въ душу живу.

Глава VII.

Какому изъ двухъ мнѣній благопріятствуетъ изреченіе: душу же получихъ благу.

Болѣе тщательнаго разсмотрѣнія требуетъ мѣсто изъ книги Премудрости, гдѣ она говоритъ: душу же получихъ благу, паче же благъ сый пріидохъ въ тѣло нескверно (VIII, 19). По видимому, это мѣсто говоритъ больше въ пользу того мнѣнія, съ точки зрѣнія котораго души происходятъ не отъ одной души, а являются въ тѣла свыше. Но что же значатъ слова: душу же получихъ благу? Выходитъ какъ будто бы, что или въ источникѣ душъ, буде есть та-

180

ковой, однѣ души добры, а другія не добры и что онѣ выходятъ оттуда по нѣкоему жребію такими, какія и кому изъ людей рождаются, или же Богъ во время зачатія и рожденія дѣлаетъ однѣ души добрыми, а другія недобрыми, и такимъ образомъ онѣ каждымъ получаются по случайному жребію. По крайней мѣрѣ, удивительно, если это мѣсто благопріятствуетъ тѣмъ, которые полагаютъ, что души, сотворенныя гдѣ-то, посылаются Богомъ каждая въ каждое отдѣльное человѣчесное тѣло, а не тѣмъ скорѣе, которые утверждаютъ, что души посылаются въ тѣла сообразно съ заслугами своихъ дѣлъ, которыя онѣ совершили раньше тѣла. Ибо по чему иному однѣ изъ нихъ входятъ въ тѣла добрыми, а другія недобрыми, если не по своимъ дѣламъ? Во всякомъ случаѣ—не по природѣ, въ которой онѣ создаются Тѣмъ, кто всѣ природы творитъ добрыми. Но не будемъ противорѣчить Апостолу, который, ведя рѣчь о близнецахъ, находившихся еще во чревѣ Ревекки, говоритъ, что они, еще не будучи рождены, не могли сдѣлать ничего добраго или худаго, почему и утверждаетъ, что не отъ дѣлъ ихъ, но отъ призывающаго речеся ей, яко болій поработаетъ меншему (Рим. IX, 13). Поэтому оставимъ пока это свидѣтельство книги Премудрости; ибо нельзя не обратить вниманія и на тѣхъ, которые заблуждаются-ли или говорятъ правду, но полагаютъ, что это изреченіе собственно и исключительно сказано о душѣ Ходатая Бога и человѣкъ, человѣка Христа Іисуса. Если будетъ нужно, разсмотримъ послѣ, чтó оно означаетъ, и если окажется, что это изреченіе нельзя прилагать ко Христу, въ такомъ случаѣ изслѣдуемъ, какъ мы должны разумѣть его, чтобы не стать въ противорѣчіе съ апостольскою вѣрою, оставаясь при мысли, что души имѣютъ нѣкоторыя заслуги за свои дѣла раньше, чѣмъ начинаютъ жить въ тѣлахъ.

181

Глава VIII.

Ни тому, ни другому мнѣнію не противорѣчитъ изреченіе 29 стиха 103 псалма: отымеши духъ ихъ, и проч.

Обратимъ теперь вниманіе на то, въ какомъ смыслѣ сказано: Отымеши духъ ихъ и исчезнутъ и въ персть свою возвратятся. Послеши духа твоего и созиждутся и обновиши лице земли. По видимому, изреченіе это говоритъ въ пользу тѣхъ, по мнѣнію которыхъ души, какъ и тѣла, творятся отъ родителей, если понимать его въ томъ смыслѣ, что духъ называется здѣсь ихъ духомъ по той причинѣ, что они получаютъ его отъ людей; когда же умираютъ, духъ уже не можетъ быть возвращенъ имъ людьми, чтобы они воскресли, ибо онъ не отъ родителей опять изводится, какъ при рожденіи, а возвращается Богомъ, воскрешающимъ мертвыхъ. Поэтому, одинъ и тотъ же духъ названъ и ихъ духомъ, когда они умираютъ, и Божіимъ, когда воскресаютъ (2 Мак. VII, 23). Но такъ какъ и тѣ, по мнѣнію которыхъ души посылаются не отъ родителей, а отъ Бога, могутъ понимать это изреченіе въ смыслѣ своего мнѣнія такимъ образомъ, что духъ называется ихъ духомъ, когда они умираютъ, ибо онъ въ нихъ былъ и изъ нихъ вышелъ, а Божіимъ, когда они воскресаютъ, ибо онъ отъ Бога посылается и отъ Него же возвращается: то ясно, что и это свидѣтельство не противно ни тѣмъ, ни другимъ.

Съ своей стороны я, впрочемъ, думаю, что лучше понимать это изреченіе о благодати, которою мы внутренно обновляемся. Въ самомъ дѣлѣ, собственный духъ всѣхъ гордецовъ, живущихъ по земному человѣку и превозносящихся своею тщетностью, нѣкоторымъ образомъ отнимается, когда они совлекаются ветхаго человѣка и, отогнавъ гордость, укрѣпляются на пути совершенствованія, говоря Господу: помяну, яко персть есмы (Пс. 102, 14), ибо именно имъ

182

было нѣкогда сказано: почто гордится земля и пепелъ (Сир. X, 9)? Взирая очами вѣры на правду Божію, чтобы не желать свою правду поставити (Рим. X, 3), они, какъ говоритъ Іовъ, переводятъ свой взоръ на себя самихъ, уничижаются и считаютъ себя землей и пепломъ, а это и значитъ—и въ персть свою возвратятся. Получивъ же Духа Божія, говорятъ: живу же не ктому азъ, но живетъ во мнѣ Христосъ (Гал. II, 20). Такъ чрезъ благодать новаго завѣта обновляется лице земли, благодаря многочисленности святыхъ!

Глава IX.

Точно также и изреченіе: и возвратится, и проч. мирится и съ тѣмъ и другимъ мнѣніемъ.

Даже написанное у Екклисіаста: и возвратится персть въ землю, якоже бѣ, и духъ возвратится къ Богу, иже и даде его (XII, 7) не благопріятствуетъ одному изъ этихъ мнѣній вопреки другому, а мирится съ обоими. Ибо когда одни говорятъ: „этимъ изреченіемъ оправдывается мысль, что душа дается не отъ родителей, а отъ Бога, такъ какъ по обращеніи персти, т. е. плоти, созданной изъ персти, въ свою землю, духъ возвращается къ Богу, который сообщилъ его“, другіе отвѣчаютъ: „безъ сомнѣнія, такъ. Духъ возвращается дѣйствительно къ Богу, который даровалъ его первому человѣку, когда вдунулъ въ лице его (Быт. II, 7),—возвращается послѣ того, какъ персть, т. е. человѣческое тѣло, обращается въ землю, изъ которой и сотворена первоначально. Не къ родителямъ же духъ долженъ возвратиться, хотя онъ и отъ нихъ творится изъ того духа, который былъ данъ первому человѣку, какъ и плоть послѣ смерти не возвращается вѣдь къ родителямъ, отъ коихъ, какъ это несомнѣнно извѣстно, она происходитъ (Быт. III, 19). Отсюда, какъ плоть возвращается не къ людямъ, отъ коихъ она со-

183

творена, а въ землю, изъ которой образована первому человѣку, такъ и духъ возвращается не къ людямъ, отъ коихъ онъ былъ перелитъ, а къ Богу, отъ котораго былъ данъ первой плоти“.

Этимъ свидѣтельствомъ мы достаточно ясно убѣждаемся, что Богъ сотворилъ душу изъ ничего и далъ ее первому человѣку, а не изъ какой-нибудь, уже созданной, твари, какъ тѣло—изъ земли; а потому, когда она возвращается, то не имѣетъ куда возвратиться, кромѣ какъ къ Творцу, который и далъ ее, а не къ твари, изъ которой она создана, такъ какъ создана она изъ ничего; потому-то когда она возвращается, то возвращается къ Творцу, коимъ сотворена изъ ничего. Ибо не всѣ и возвращаются; есть такія, о коихъ говорится: духъ ходяй и не обращаяйся (Пс. 77, 39).

Глава X.

Вопросъ о душѣ не легко разрѣшается изъ Писанія.

А потому собирать всѣ относительно этого предмета свидѣтельства священнаго Писанія трудно, а если бы можно было не только припомнить ихъ, но и обслѣдовать, они крайне затянули бы нашу рѣчь; при чемъ, если бы они не представляли чего-нибудь настолько несомнѣннаго, насколько несомнѣнными представляются показанія, что душу сотворилъ Богъ, или что Онъ далъ ее первому человѣку, я все же таки не зналъ бы, какимъ образомъ долженъ быть разрѣшенъ этотъ вопросъ на основаніи свидѣтельства божественныхъ изреченій. Ибо если бы было написано, что Богъ вдунулъ дыханіе и въ лице жены и она стала въ душу живу, то это, безъ сомнѣнія, пролило бы весьма много свѣта для нашей вѣры, что душа каждой образуемой человѣческой плоти дается не отъ родителей; но и въ такомъ случаѣ намъ все еще желательно было бы знать, чего мы должны держаться относительно потомства, которое представляетъ для насъ обыч-

184

ный способъ происхожденія человѣка между тѣмъ какъ жена сотворена иначе, и можно еще сказать, что душа дана Еввѣ свыше, а не отъ Адама потому, что она не произошла отъ него какъ потомство. Но если бы Писаніе упомянуло, что тотъ человѣкъ, который отъ нихъ былъ рожденъ первымъ, свою душу получилъ не отъ родителей, а свыше, это необходимо было бы разумѣть уже относительно всѣхъ прочихъ, хотя бы Писаніе на этотъ счетъ и молчало.

Глава XI.

Можетъ-ли мириться съ тѣмъ и другимъ мнѣніемъ изреченіе: единѣмъ человѣкомъ и проч.—Крещеніе младенцевъ.

Разсмотримъ теперь, подтверждаетъ-ли то и другое мнѣніе, хотя конечно и можетъ быть приспособляемо къ нимъ, изреченіе: единѣмъ человѣкомъ грѣхъ въ міръ вниде, и тако [смерть] во вся человѣки вниде, въ немже вси согрѣшиша. И нѣсколько дальше: Якоже единаго прегрѣшеніемъ во вся человѣки вниде осужденіе, такожде и единаго оправданіемъ во вся человѣки вниде оправданіе жизни. Якоже бо ослушаніемъ единаго человѣка грѣшни быша мнози, сице и послушаніемъ единаго праведни будутъ мнози (Рим. V, 12—19). Защитники происхожденія душъ [отъ родителей] стараются вывести свое мнѣніе изъ этихъ словъ Апостола такимъ образомъ: „Если, говорятъ, въ понятіе о грѣхѣ или грѣшникѣ можетъ быть вводима одна только сторона плоти, то нѣтъ необходимости видѣть въ этихъ словахъ мысль, что душа происходитъ отъ родителей, но если, хотя и по подстрекательству плоти, грѣшитъ не кто иной, какъ душа, то какой смыслъ должны имѣть слова: въ немже вси согрѣшиша, если и душа не происходитъ, какъ плоть, отъ Адама? Или какимъ образомъ чрезъ ослушаніе Адама сдѣлались многіе грѣшниками, если они въ немъ были только по плоти, а не по душѣ?“

185

И въ самомъ дѣлѣ, надобно опасаться, какъ бы не показалось, что или Богъ—виновникъ грѣха, если Онъ даетъ душу такой плоти, въ которой она становится въ необходимость грѣшить, или, кромѣ души Христа, существуетъ другая, для освобожденія которой отъ грѣха не необходима христіанская благодать, такъ какъ она не согрѣшила въ Адамѣ, если сказано, что въ немъ всѣ согрѣшили только по плоти, отъ него сотворенной, а не по душѣ; а это уже противно той церковной вѣрѣ, что родители стремятся въ полученію благодати святаго крещенія даже съ своими малыми дѣтьми и младенцами. Но если въ дѣтяхъ иго грѣха разрѣшается въ плотской, а не въ духовной сторонѣ, то естественно спросить, какой будетъ вредъ, если они оставятъ тѣло въ этомъ возрастѣ, не получивъ крещенія? Если этимъ таинствомъ доставляется польза ихъ тѣлу, а и не душѣ, то слѣдовало бы крестить и мертвыхъ; но видя всеобщій въ Церкви обычай притекать [въ сему таинству] съ живыми и [съ симъ таинствомъ] къ живымъ, въ опасеніи, что для умершихъ отъ него не можетъ быть никакой пользы, мы можемъ объяснить себѣ этотъ обычай лишь такъ, что каждый младенецъ—не что иное, какъ Адамъ тѣломъ и душой, а потому и необходима для него благодать Христа. Ибо самъ по себѣ этотъ возрастъ не дѣлаетъ ничего добраго или худаго; слѣдовательно, въ немъ душа самая невинная, разъ она не происходитъ отъ Адама. Поэтому достоинъ удивленія всякій, придерживающійся подобнаго мнѣнія о душѣ, кто могъ бы намъ объяснить, какимъ образомъ младенецъ можетъ заслуживать осужденія, если онъ оставляетъ тѣло, не получивъ крещенія.

Глава XII.

Причина плотской похоти заключается не въ одной плоти, но и въ душѣ.

Конечно, совершенно вѣрно и совершенно истинно написано: плоть похотствуетъ на духа, духъ же на плоть

186

(Гал. V, 17), но, думаю, всякій ученый и неученый согласится, что плоть безъ души похотствовать рѣшительно не можетъ. Отсюда, причина похоти заключается не въ одной душѣ, еще меньше—въ одной плоти. Она происходитъ отъ нихъ обѣихъ, именно—отъ души потому, что безъ души нѣтъ чувства удовольствія, отъ плоти потому, что безъ плоти нѣтъ ощущенія плотскаго удовольствія. Такимъ образомъ, плотью, похотствующею противъ духа, Апостолъ, безъ сомнѣнія, называетъ плотское удовольствіе, которое духъ имѣетъ отъ плоти и съ плотію вопреки удовольствію, которое онъ имѣетъ одинъ. Одинъ онъ, если не ошибаюсь, имѣетъ то, чуждое плотскаго удовольствія или не соединенное съ плотскимъ пожеланіемъ, желаніе, которымъ желаетъ и скончавается душа во дворы Господни (Пс. 83, 3). Одинъ онъ имѣетъ и то, о чемъ ему говорится: возжелѣвъ премудрости, соблюди заповѣди и Господь подастъ ю тебѣ (Сир. I, 26). Ибо когда духъ повелѣваетъ членами тѣла, такъ что они служатъ тому желанію, коимъ проникнутъ онъ одинъ, когда напр. берется кодексъ, что-нибудь пишется, читается, слушается, когда преломляется хлѣбъ голодному и совершаются другія дѣла человѣколюбія и милосердія, то плоть оказываетъ повиновеніе духу, а не возбуждаетъ похоть. Когда этимъ и подобнымъ добрымъ желаніямъ, которыми проникнута одна душа, противоборствуетъ что-нибудь такое, чѣмъ услаждается душа плотскимъ образомъ, тогда говорится, что плоть похотствуетъ на духа, а духъ на плоть.

И дѣйствительно, когда Апостолъ говоритъ: плоть похотствуетъ, то плоть принимается у него въ смыслѣ того, что дѣлаетъ сама душа по плоти, подобно тому, какъ мы говоримъ: „ухо слышитъ“, „глазъ видитъ“. Ибо кто же не знаетъ, что и чрезъ ухо слышитъ, и чрезъ глазъ видитъ скорѣе сама душа? Въ такомъ же родѣ выражаемся мы и въ томъ случаѣ, когда говоримъ: „рука твоя помогаетъ человѣку“, когда простертою рукою дается что-нибудь

187

такое, что служитъ кому-либо помощью. А если даже и объ очахъ вѣры, которымъ усвояется способность вѣровать тому, что плотью невидимо, сказано: узритъ всяка плоть спасеніе Божіе (Лук. III, 6),—узритъ конечно душею, которою плоть оживляется, такъ какъ благоговѣйно созерцать Христа чрезъ нашу плоть, т. е. чрезъ ту форму, которою Онъ ради насъ облеченъ былъ, относится не къ похоти, а къ служенію, оказываемому плотью душѣ (а развѣ кто-нибудь не захочетъ такъ понимать изреченіе: узритъ всяка плоть спасеніе Божіе?), то гораздо умѣстнѣе сказать, что плоть похотствуетъ, когда душа не только сообщаетъ плоти животную жизнь, но и желаетъ чего-либо сообразно съ плотью; потому что не въ ея власти—ее желать такимъ образомъ, пока живетъ во удѣхъ грѣхъ, т. е. нѣкая неотразимая прелесть плоти въ тѣлѣ смерти сея, проистекающая изъ наказанія за этотъ грѣхъ, откуда и ведемъ мы свое начало, по которому всѣ мы до благодати—чада гнѣва (Еф. II, 3). Состоящіе подъ благодатію воинствуютъ противъ этого грѣха, не съ тѣмъ, чтобы его не было въ ихъ тѣлѣ, доколѣ оно настолько смертно, что справедливо называется даже и мертвымъ, а съ тѣмъ, чтобы онъ не царствовалъ надъ ними. А онъ уже не царствуетъ надъ ними, когда ихъ тѣло не повинуется его желаніямъ, т. е. тѣмъ желаніямъ, которыя похотствуютъ по плоти на духъ. Поэтому Апостолъ не говоритъ: „да ее будетъ грѣха въ вашемъ смертномъ тѣлѣ“ (ибо онъ зналъ, что природѣ, поврежденной первымъ преступленіемъ, присуще грѣховное услажденіе, что собственно онъ и называетъ грѣхомъ), но: да не царствуетъ, говоритъ, грѣхъ въ мертвеннѣмъ вашемъ тѣлѣ, во еже послушати его въ похотѣхъ его: ниже представляйте уды ваша оружія неправды грѣху (Рим. VI, 12).

Глава XIII и XIV.

Разъясненіе этого мнѣнія о похоти плоти.—Грѣхи дѣтей.—Раскрывается аргументъ въ пользу мнѣнія о происхожденіи душъ путемъ перехода, извлекаемый изъ виновности и крещенія младенца.

Оставаясь при этомъ мнѣніи, мы, съ одной стороны, не высказываемъ такой крайне нелѣпой мысли, что плоть похотствуетъ безъ души, съ другой не соглашаемся съ манихеями, которые, видя, что плоть не можетъ похотствовать безъ души, пришли къ мысли, что плоть имѣетъ какую-то другую, свою, душу изъ иной, противной Богу, природы, почему она и похотствуетъ на духа. Не вынуждены мы высказывать и такую мысль, будто нѣкоей душѣ ее необходима благодать Христа, когда говоримъ—чтò сдѣлала душа младенца, за что ей, не получивъ христіанскаго крещенія, опасно было бы выходить изъ тѣла, если она не совершила никакого собственнаго грѣха и не происходитъ отъ той души, которая первая согрѣшила въ Адамѣ?

Въ самомъ дѣлѣ, мы говоримъ не о большихъ дѣтяхъ, которымъ не хотятъ приписывать собственнаго грѣха раньше четырнадцатилѣтняго возраста, когда губы ихъ начинаютъ покрываться пухомъ. Такое воззрѣніе было бы правильнымъ, если бы не существовало грѣховъ, кромѣ грѣховъ, совершаемыхъ дѣтородными членами; но кто же осмѣлится утверждать, что воровство, ложь, клятвопреступленіе—не грѣхи, кромѣ развѣ того, кто хочетъ совершать ихъ безнаказанно? А между тѣмъ, дѣтскій возрастъ переполненъ подобными грѣхами, только въ дѣтяхъ они не считаются настолько заслуживающими наказанія, какъ въ большихъ, такъ какъ есть надежда, что съ теченіемъ лѣтъ, когда станетъ у нихъ разумъ зрѣлѣе, они могутъ лучше понимать спасительныя наставленія и охотнѣе имъ повиноваться. Но мы ведемъ рѣчь не объ отрокахъ, которые въ случаѣ, если бы правда

189

и справедливость стѣсняли ихъ плотское и ребяческое удовольствіе тѣла или души, начинаютъ противиться имъ всѣми возможными силами слова и дѣйствія, такъ какъ только ложью и неправдой, на ихъ взглядъ, они могутъ обезпечить себѣ или достиженіе тогó, чего желаютъ, или устраненіе того, что имъ не нравится. Мы говоримъ о младенцахъ, не потому, что весьма часто они рождаются отъ блуда (ибо и среди испорченныхъ нравовъ не должны быть порицаемы дары природы: развѣ не должны всходить зерна потому, что они посажены рукою вора, или развѣ повредитъ родителямъ распутство, если они, обратившись къ Богу, исправятся, а тѣмъ болѣе—дѣтямъ, если они живутъ честно?), но потому, что этотъ возрастъ возбуждаетъ жгучій вопросъ, именно: если душа младенца не имѣетъ никакого грѣха по собственному своему произволенію, то какимъ образомъ можетъ онъ оправдаться послушаніемъ одного человѣка, если не виновенъ въ непослушаніи другаго одного? Такъ говорятъ тѣ, по мнѣнію которыхъ души людей творятся отъ родителей-людей, а не однимъ Творцомъ-Богомъ, какъ и тѣла. Ибо и тѣла творятъ не родители, но и не Онъ одинъ, который говоритъ: прежде неже мнѣ создати тя во чревѣ, познахъ тя (Іер. I, 5).

На это надобно отвѣтить такъ, что Богъ даетъ тѣламъ людей каждый разъ новыя души для того, чтобы въ грѣховной плоти, происходящей отъ первороднаго грѣха, онѣ доброю жизнью и покореніемъ плотскихъ похотей подъ иго благодати Божіей снискали награду, дабы вмѣстѣ съ тѣмъ наслѣдовать въ день воскресенія лучшую участь и жить вѣчно во Христѣ съ Ангелами. Съ земными и смертными, отъ грѣховной плоти происходящими, членами онѣ должны быть удивительнымъ образомъ соединены для того, чтобы могли сначала оживлять ихъ, а затѣмъ, съ теченіемъ возраста, управлять ими: это для душъ какъ бы состояніе забытья. Если бы это состояніе было для нихъ безысход-

190

нымъ, оно должно бы быть приписано Творцу. Но такъ какъ, приходя во время этого забытья по-немногу въ себя, душа можетъ обратиться къ Своему Богу и заслужить Его милосердіе и истину сначала самымъ благочестіемъ своего обращенія, а затѣмъ постоянствомъ въ исполненіи Его заповѣдей, то чѣмъ можетъ повредить ей временное погруженіе въ этотъ какъ бы сонъ, отъ котораго по-немногу пробуждаясь въ свѣту разумѣнія, для чего и создана разумная душа, она можетъ по доброй волѣ избрать добродѣтельную жизнь, впрочемъ не иначе, какъ при помощи благодати Ходатая? Если человѣкъ этого не дѣлаетъ, онъ будетъ не только по плоти, но и по духу Адамомъ; живя же правильно по духу, онъ и то, чтò досталось ему предосудительнаго отъ Адама, очистивъ отъ грѣховной скверны, заслужитъ получить въ томъ измѣненіи, которое обѣщаетъ святымъ воскресеніе.

Но прежде чѣмъ съ возрастомъ онъ можетъ жить по духу, для него необходимо таинство Ходатая, дабы то, чего онъ не можетъ еще [сдѣлать] по своей вѣрѣ, совершалось вѣрою тѣхъ, которые его любятъ. Этимъ Его таинствомъ разрѣшается уже въ младенческомъ возрастѣ кара первороднаго грѣха; не будучи этимъ таинствомъ подкрѣпленъ еще въ младенчествѣ человѣкъ не въ состояніи будетъ обуздывать плотскую похоть; да и покоривъ ее, можетъ получить награду вѣчной жизни не иначе, какъ только въ домѣ Того, кого онъ старается снискать. Поэтому-то онъ и долженъ креститься, будучи еще младенцемъ, чтобы душѣ не вредно было сообщество съ грѣховной плотью, раздѣляя которое душа не можетъ разумѣть ничего по духу. Эта-то именно привязанность и тяготитъ душу, разлучающуюся съ тѣломъ, если только, живя въ тѣлѣ, душа не будетъ искуплена единымъ жертвоприношеніемъ Священника-Ходатая.

191

Глава XV.

Изслѣдуется тотъ же аргументъ глубже.

А если бы, возразитъ кто-нибудь, родные не позаботились объ этомъ или по невѣрію или по небрежности, тогда что?—Такое возраженіе возможно и относительно взрослыхъ. И они могутъ или внезапно умереть, или заболѣть у такихъ людей, гдѣ некому позаботиться объ ихъ крещеніи. Но, скажутъ, взрослые имѣютъ и свои собственные грѣхи, въ отпущеніи которыхъ нуждаются, и если таковые разрѣшены не будутъ, всякій согласится, что они будутъ заслуженно мучиться за грѣхи, содѣянные въ теченіе жизни по своей собственной волѣ; между тѣмъ, душа, которой ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть вмѣняема нѣкая, проистекающая отъ грѣховной плоти, зараза, если только душа сотворена не отъ первой души—грѣшницы (слѣдовательно, безъ всякаго грѣха, а съ такою природою, которая создана и дарована Богомъ), почему же такая душа будетъ отчуждена отъ вѣчной жизни, если никто не позаботится окрестить младенца? Или, можетъ быть, ему въ такомъ случаѣ не будетъ никакого вреда? Какая же польза тому, которому помогутъ креститься, если нѣтъ вреда тому, которому не помогутъ?

Чтò въ этомъ случаѣ могли бы отвѣтить въ свою пользу тѣ, которые согласно съ священнымъ Писаніемъ, на основаніи-ли того, что въ немъ находится, или же того, что ему непротивно, стараются утверждать, что тѣламъ даются новыя души не отъ родителей, этого, признаюсь, я еще не слышалъ или не читалъ нигдѣ. За этимъ недостаткомъ не слѣдуетъ, конечно, бросать самое дѣло, если бы мнѣ представилось что-нибудь такое, чѣмъ на мой взглядъ можно помочь ему. Пока они могутъ сказать такъ, что Богъ, напередъ зная, какъ будетъ жить каждая душа, если будетъ оставаться въ тѣлѣ дольше, заботится о совершеніи спасительной бани надъ тою, о которой предвидитъ, что она будетъ

192

благочестивою, когда достигнетъ лѣтъ, способныхъ къ вѣрѣ, если только по какой-либо сокровенной причинѣ не предваритъ ихъ смертью. Отсюда, сокрыта и человѣческому, моему по крайней мѣрѣ, разумѣнію совершенно недоступна причина, для чего рождается младенецъ, сейчасъ или вскорѣ имѣющій умереть, но сокрыта такъ, что это обстоятельство не даетъ перевѣса ни тому, ни другому изъ тѣхъ мнѣній, разборомъ которыхъ мы въ настоящемъ случаѣ заняты. Ибо если отвергнуть мнѣніе, по которому души посылаются въ тѣла за заслуги предшедствовавшей жизни, такъ что скорѣйшаго разрѣшенія, казалось бы, заслуживаетъ душа мало согрѣшившая,—отвергнуть изъ опасенія стать въ противорѣчіе съ Апостоломъ, по свидѣтельству всего еще не родившіеся не совершили ничего добраго или худаго (Рим. IX, 2), то не могутъ объяснить, почему смерть однихъ ускоряется, а другихъ замедляется, ни тѣ, которые утверждаютъ переходъ души [отъ родителей], ни тѣ, по мнѣнію которыхъ въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ даются новыя души. Такимъ образомъ, причина эта, по моему мнѣнію, одинаково и тѣмъ и другимъ ни благопріятствуетъ, ни противоборствуетъ.

Глава XVI.

О томъ же аргументѣ.

Поэтому, если тѣ, которые по поводу смерти младенцевъ задавались вопросомъ, почему таинство крещенія необходимо для всѣхъ, души коихъ происходятъ не отъ той души, преступленіемъ которой многіе стали грѣшниками (Рим. V, 19), на этотъ вопросъ отвѣтятъ такъ, что всѣ содѣлались грѣшниками по плоти, а по душѣ только тѣ, которые жили худо въ то время, когда могли бы жить хорошо, всѣ же души, т. е. души и младенцевъ, необходимость въ таинствѣ крещенія, безъ котораго [человѣку] приходится оставлять настоящую жизнь даже и въ этомъ возрастѣ, имѣютъ потому,

193

что грѣховная зараза отъ грѣховной плоти, облекающей душу, внѣдряясь въ нее чрезъ тѣлесные органы, будетъ ей вредить и по смерти, если еще при жизни въ ней плоти не очищена будетъ таинствомъ Ходатая; а эта помощь свыше даруется той душѣ, о которой Богъ напередъ знаетъ, что, достигши лѣтъ, способныхъ въ вѣрѣ, она будетъ жить благочестиво, для чего собственно Онъ и родиться ей соизволилъ въ тѣлѣ и вскорѣ вывелъ ее изъ тѣла,—если, говорю, они отвѣтятъ на этотъ вопросъ такимъ образомъ, то что же можно сказать противъ нихъ, вродѣ того развѣ, что мы остаемся въ неизвѣстности на счетъ спасенія и тѣхъ, которые, проведши настоящую жизнь добродѣтельно, почили въ мирѣ Церкви, разъ каждый подлежитъ суду не только за то, какъ жилъ, но и за то, какъ жилъ бы, если бы прожилъ дольше? Въ очахъ Божіихъ имѣютъ значеніе не только прошлыя, но и будущія преступленія, отъ отвѣтственности въ коихъ не освобождаетъ и смерть, если она наступаетъ раньше, чѣмъ они совершены; нѣтъ пользы и тому, кто восхищается [изъ этой жизни], да не злоба измѣнитъ разумъ его (Прем. IV, 2). Ибо Богъ, напередъ зная его будущую злобу, почему не будетъ судить его за эту злобу, разъ благоволилъ чрезъ крещеніе доставить пользу близкой въ смерти душѣ младенца, дабы не повредила ей полученная отъ грѣховной плоти скверна, потому, что напередъ зналъ, что она, если проживетъ дольше, будетъ жить благочестиво и вѣрно?

Но, можетъ быть, это соображеніе будетъ отвергнуто скорѣе всего потому, что оно мое, тѣ же, которые утверждаютъ, что они въ этомъ мнѣніи увѣрены, приводятъ, быть можетъ, или свидѣтельства Писанія, или разумныя основанія, которыми устраняется его сомнительность, или по крайней мѣрѣ показываетъ, что оно не противно Апостолу, который, останавливая вниманіе на благодати, спасающей насъ, говоритъ: Якоже о Адамѣ вси умираютъ, такожде

194

и о Христѣ вси оживутъ (1 Кор. XV, 22), и: Якоже прегрѣшеніемъ единаго человѣка грѣшни быша мнози, сице послушаніемъ единаго человѣка праведницы быша мнози (Рим. V, 19)? Желая показать, что подъ этими грѣшниками разумѣются люди не за исключеніемъ нѣкоторыхъ, а всѣ, Апостолъ говоритъ: въ немже вси согрѣшиша (Римл. V, 12), откуда нельзя, очевидно, исключать и душъ младенцевъ, въ виду, съ одной стороны, того, что сказано вси, а съ другой—того, что надъ младенцами совершается крещеніе, какъ не безъ основанія и полагаютъ тѣ, которые думаютъ, что души происходятъ отъ одной, если только это ихъ мнѣніе не опровергается или какими-нибудь ясными и согласными съ священнымъ Писаніемъ данными, или же авторитетомъ самыхъ этихъ Писаній.

Глава XVII.

Свидѣтельство изъ словъ Премудрости: Отрокъ же бѣхъ остроуменъ, и проч. можно толковать въ ту и другую сторону.

Посмотримъ же теперь (насколько это дозволяютъ намъ нужды настоящаго сочиненія), чтó означаетъ изреченіе, которое мы нѣсколько выше отложили на время. Именно, въ книгѣ Премудрости написано: Отрокъ же бѣхъ остроуменъ, душу же получихъ благу, паче же благъ сый пріидохъ въ тѣло нескверно (VIII, 19. 20). По видимому, это свидѣтельство благопріятствуетъ тѣмъ, которые говорятъ, что души творятся не отъ родителей, а посылаются въ тѣло Богомъ; но, съ другой стороны, этому мнѣнію ихъ мѣшаютъ слова: душу же получихъ благу, такъ какъ съ ихъ точки зрѣнія души, посылаемыя Богомъ, или выходятъ изъ одного источника какъ въ своемъ родѣ ручейки, или творятся одинаковой природы, а не однѣ добрыми или болѣе добрыми, а другія недобрыми или менѣе добрыми. Откуда же являются онѣ добрыми или болѣе добрыми, недобрыми или менѣе добрыми, если не вслѣдствіе своихъ нравовъ согласно съ сво-

боднымъ произволеніемъ воли, или различія въ сложеніи тѣлъ, отягощаясь однѣ больше, а другія меньше тѣломъ, которое повреждается и бременитъ душу? Но раньше, чѣмъ души входятъ въ тѣла, не существовало никакого дѣйствія отдѣльныхъ душъ, которымъ бы различались ихъ нравы; съ другой стороны, и не въ виду тѣла, менѣе бременящаго, могъ свою душу назвать доброю тотъ, кто говоритъ: душу же получихъ благу, паче же пріидохъ въ тѣло нескверно. Ибо говоритъ, что соединился съ благостью, по которой былъ добръ, т. е. получилъ добрую душу, чтобы уже и войдти въ тѣло нескверное; слѣдовательно, сталъ добръ раньше, чѣмъ вошелъ въ тѣло, а не вслѣдствіе различія въ нравахъ, такъ какъ не имѣлъ еще никакой заслуги раньше настоящей жизни, а также и не вслѣдствіе различія тѣла, такъ какъ былъ добръ раньше, чѣмъ явился въ тѣло. Откуда же?

Съ другой стороны, хотя слова: пріидохъ въ тѣло, по видимому, не говорятъ въ пользу тѣхъ, которые утверждаютъ, что души творятся путемъ перехода отъ первой души—ослушницы, но съ остальными словами мнѣніе ихъ не стоитъ въ разладѣ; такъ что сказавъ: Отрокъ же бѣхъ остроуменъ, онъ въ объясненіе того, по какой причинѣ былъ остроуменъ, непосредственно прибавляетъ: душу же получихъ благу, т. е. отъ душевныхъ способностей родителей или отъ тѣлеснаго сложенія. Затѣмъ, говоритъ: паче же благъ сый пріидохъ въ тѣло нескверно: если подъ этимъ тѣломъ разумѣть тѣло матери, то и слова: пріидохъ въ тѣло не будутъ препятствовать ихъ мнѣнію, если понимать дѣло такъ, что онъ пришелъ въ чистое тѣло матери,—чистое или отъ мѣсячныхъ кровей, такъ какъ, говорятъ, онѣ отягощаютъ душевныя способности, или отъ прелюбодѣйной скверны. Такимъ образомъ, приведенныя слова книги Премудрости или благопріятствуютъ больше тѣмъ, которые говорятъ о переходѣ душъ, или же если могутъ толковать ихъ въ свою пользу и первые, то не вредятъ ни тѣмъ, ни другимъ.

196

Глава XVIII.

Слова Премудрости. Отрокъ же бѣхъ остроуменъ и проч. могутъ-ли быть прилагаемы къ душѣ Христа.

Если бы мы захотѣли это изреченіе примѣнить къ Господу по человѣческой, принятой Словомъ, твари, то хотя въ составѣ самаго изреченія и есть черты, которыя не соотвѣтствуютъ Его превосходству, въ особенности то, что само лицо, отъ коего въ этой книгѣ ведется рѣчь, нѣсколько выше словъ, на которыхъ мы теперь останавливаемъ свое вниманіе, говоритъ о себѣ, что онъ отъ сѣмени мужа въ крови сгустился (VII, 2); а такого способа рожденія чуждъ родившійся отъ Дѣвы, которая зачала плоть Христа не отъ сѣмени мужа, какъ не сомнѣвается въ этомъ ни одинъ христіанинъ. Но такъ какъ и въ псалмахъ, въ которыхъ Онъ говоритъ о Себѣ: ископаша руцѣ мои и нозѣ, исчетоша вся кости моя, тіи же смотриша и презрѣша мя, раздѣлиша ризы моя по себѣ и о одежди моей меташа жребій (Пс. 21, 18. 19), что въ собственномъ смыслѣ приличествуетъ Ему одному, Онъ говоритъ и такъ: Боже мой, Боже мой, вскую мя оставилъ еси? далече отъ спасенія моего словеса грѣхопаденій моихъ (Пс. 21, 2), чтò уже приличествуетъ Ему въ томъ только смыслѣ, что Онъ преобразуетъ тѣло смиренія нашего, ибо мы—члены Его тѣла; и такъ какъ въ самомъ Евангеліи [говорится]: Отрокъ преуспѣваше премудростію и возрастомъ (Лук. II, 52): то, если и слова, читаемыя въ книгѣ Премудрости, могутъ быть прилагаемы къ Господу ради уничиженнаго зрака раба и единства тѣла Церкви съ Его главою, чтò, дѣйствительно, можетъ быть остроумнѣе того Отрока, премудрость котораго еще въ двѣнадцать лѣтъ приводила въ удивленіе старцевъ? что лучше той души, относительно которой, хотя бы утверждающіе переходъ душъ оказались побѣдителями не въ спорѣ только, но и въ своихъ доказательствахъ, непослѣдовательно будетъ думать, что и она произошла отъ первой души-ослушницы, ибо въ такомъ случаѣ чрезъ непослушаніе одного

197

оказался бы грѣшникомъ и самъ Тотъ, послушаніемъ котораго одного многіе, очистившись отъ этой виновности, став праведниками? что чище утробы той Дѣвы, плоть которой хотя и происходитъ отъ грѣховнаго источника, зачала однако не отъ грѣховнаго источника, ибо въ такомъ случаѣ и тѣло Христа въ утробѣ Маріи порождено тѣмъ закономъ, который, будучи заложенъ въ членахъ смертнаго тѣла, противовоюетъ закону ума и, обуздывая который, святые отцы, состоявшіе въ супружескомъ союзѣ, хотя и разрѣшали его, наскольно это дозводительно, въ сожитіе, но и въ этихъ, только дозволенныхъ, границахъ не терпѣли его страстнаго возбужденія? Поэтому тѣло Христа, хотя и получено отъ плоти жены, зачатой отъ грѣховнаго источника, однако какъ зачатое не такъ, какъ зачата была та, само было не плотью грѣха, а подобіемъ плоти грѣха. Ибо Онъ получилъ отъ нея не подсудность смерти, которая обнаруживается въ невольномъ, хотя волею и превозногаемомъ, плотскомъ движеніи, противъ котораго похотствуетъ духъ, но получилъ то, что не заразѣ ослушанія подлежало, а довлѣло къ разрушенію недолжной смерти и показанію безсмертія, а это имѣетъ значеніе для насъ въ томъ отношеніи, что мы не должны бояться смерти и чаять воскресенія.

Наконецъ, если бы спросили у меня, откуда Іисусъ Христосъ получилъ душу, то я предпочелъ бы послушать въ этомъ случаѣ людей получше и поученѣе меня; по своему же разумѣнію отвѣтилъ бы охотнѣе „откуда и Адамъ“, чѣмъ „отъ Адама“. Ибо если взятая отъ земли персть, изъ которой раньше никто изъ людей не былъ образованъ, заслужила быть одушевленною свыше, то не тѣмъ-ли болѣе тѣло, взятое отъ плоти, изъ которой вторично никто изъ людей не былъ образованъ, получило душу благу, такъ какъ тамъ воздвигнутъ былъ тотъ, кто имѣлъ пасть, а тутъ низшелъ Тотъ, кто имѣдъ возстановить? И можетъ быть, слова: получихъ (sortitus sum) душу благу Онъ (если только эти слова надобно понимать въ приложеніи къ Нему) гово-

198

ритъ потому, что то, чтò дается по жребію (sorte), дается обыкновенно свыше; а можетъ быть, такъ надобно было сказать для того, чтобы даже и эту душу не считать поставленною нѣкоторыми предшествовавшими дѣлами на такую высоту, что съ нею именно Слово стало плотію и обитало среди насъ (Іоан. I, 14), т. е. имя жребія прибавлено съ цѣлію устранить предположеніе о предшествовавшихъ заслугахъ.

Глава XIX.

Душа Христа не была въ чреслахъ Авраама, и потому явилась не путемъ перехода.

Въ посланіи, надписываемомъ къ Евреямъ, есть одно мѣсто, въ высшей степени заслуживающее тщательнаго разсмотрѣнія. Это—когда по поводу Мельхиседека, который представлялъ въ себѣ образъ будущаго, [писатель] различаетъ священство Христа отъ священства левитскаго. Видите же, говоритъ, еликъ сей, емуже и десятину далъ есть Авраамъ патріархъ отъ избранныхъ. И пріемлющіи убо священство отъ сыновъ Левіинъ, заповѣдь имутъ одесятствовати люди по закону, сирѣчь братію свою, аще и отъ чреслъ Авраамовыхъ изшедшую. Не причитаемый же родомъ къ нимъ, одесятствова Авраама, и имущаго обѣтованія благослови. Безъ всякаго же прекословія меншее отъ болшаго благословляется. И здѣ убо десятины человѣцы умирающіи пріемлютъ: тамо же свидѣтельствуемый, яко живъ есть. И да сице реку, Авраамомъ и Левій пріемляй десятины, десятины далъ есть: еще бо въ чреслахъ отчіихъ бяше, егда срѣте его Мельхиседекъ (VII, 4—10). Итакъ, если для опредѣленія, насколько священство Христа превосходитъ священство левитское, имѣетъ значеніе и то, что священникъ Христосъ предызображался тѣмъ, кто получилъ десятину отъ Авраама, въ которомъ далъ десятину и Левій, то очевидно Христосъ не далъ десятины въ лицѣ Авраама. Но если Левій далъ десятину потому, что находился въ чреслахъ Авраама, то Христосъ не далъ десятины потому, что не былъ въ чреслахъ Авраама. Между тѣмъ, если Левій былъ въ Авраамѣ не по душѣ, а только по плоти, то тамъ же былъ и Христосъ, такъ какъ и Христосъ по плоти—отъ сѣмени Авраама; слѣдовательно, и Онъ далъ десятину. Почему же въ пользу великаго разлнчія священства Христа отъ левитскаго священства приводится то обстоятельство, что Левій далъ десятину Мельхиседеку, такъ какъ

199

находился въ чреслахъ Авраама, гдѣ былъ и Христосъ, слѣдовательно оба они одинаково дали десятину,—почему, если не потому, что Христосъ, необходимо думать, въ нѣкоторомъ отношеніи въ Авраамѣ не былъ? А кто же станетъ отрицать, что по плоти Онъ былъ въ немъ? Значить, Онъ не былъ въ немъ по душѣ. Итакъ, душа Христа явилась не путемъ перехода отъ непослушанія Адама, иначе и она была бы въ Авраамѣ.

Глава XX.

Что надобно отвѣчать на этотъ аргументъ, обращаемый защитниками перехода душъ въ свою пользу.

Здѣсь выступаютъ защитники перехода душъ и говорятъ, что ихъ мнѣніе получаетъ подтвержденіе, разъ Левій и по душѣ былъ въ чреслахъ Авраама, въ которомъ онъ далъ десятину Мельхиседеку, такъ что въ этомъ обстоятельствѣ дачи десятины можно проводить различіе между нимъ и Христомъ, именно: такъ какъ Хртстосъ не далъ десятины, и однако по плоти былъ въ чреслахъ Авраама, то остается заключить, что по душѣ Онъ тамъ не былъ, а отсюда слѣдуетъ, что Левій былъ въ чреслахъ Авраама по душѣ. Меня это мало касается: я скорѣе готовъ слушать преніе обѣихъ сторонъ, чѣмъ защищать мнѣніе какой-либо одной изъ нихъ. Между тѣмъ, посредствомъ этого свидѣтельства я хочу устранить душу Христа отъ этого перехода. Найдутся такіе, которые, можетъ быть, за всѣхъ остальныхъ изъ нихъ отвѣтятъ и скажутъ такъ, что для меня

200

немаловажное затрудненіе заключается въ томъ, что хотя душа ни единаго человѣка не находится въ чреслахъ своего отца, однако Левій находился въ чреслахъ Авраама по сѣменному началу, по которому онъ имѣль явиться въ матери отъ соитія [родителей]; но Христосъ по нему тамъ не былъ, хотя плоть Маріи и находилась по этому началу въ чреслахъ Авраама. Поэтому ни Левій, ни Христосъ по душѣ не были въ чреслахъ Авраама, по плоти же были какъ Левій, такъ и Христосъ, но Левій—по плотской похоти, а Христосъ—по тѣлесной субстанціи. Ибо если въ сѣмени заключаются и видимая тѣлесность, и невидимое начало, въ такомъ случаѣ какъ то, такъ и другое отъ Авраама и даже отъ самаго Адама доходятъ до тѣла Маріи, потому что и оно зачато такимъ же образомъ; но Христосъ видимую субстанцію тѣла заимствовалъ отъ плоти Маріи, между тѣмъ какъ причина Его зачатія получена не отъ мужескаго сѣмени, а совершенно иначе и свыше. Отсюда, Онъ находился въ чреслахъ Авраама по тому, что получилъ отъ матери.

Итакъ, далъ въ Авраамѣ десятину тотъ, кто хотя только по плоти, но находился въ его чреслахъ такъ же, какъ самъ Авраамъ находился въ чреслахъ своего отца, т. е. кто родился отъ отца Авраама точно такъ же, какъ родился и самъ Авраамъ, т. е. по дѣйствію закона, противовоюющаго въ членахъ закону ума, и невидимой похоти, хотя чистыя и добрыя права брака не мѣшаютъ этому закону имѣть свое значеніе, насколько при его посредствѣ [люди] могутъ достигать возмѣщенія рода; но не далъ десятины тотъ, плоть котораго заимствовала отъ Авраама не язву воспаленной раны, а матерію для врачеванія. Ибо если дачу десятины мы отнесемъ къ предъизображенію врачеванія, то въ плоти Авраама давалось то, что требовало лѣченія, а не то, что служило лѣченіемъ. А такова плоть не только Авраама, но и самого перваго земнаго человѣка: она въ одно и тоже время заключаетъ въ себѣ и язву неповиновенія и врачевство этой язвы: язву неповиновенія—въ законѣ, противовоюющемъ въ членахъ закону ума,—

201

законѣ, который какъ бы переписывается на всю, происходящую отъ него, плоть, врачеванія же язвы—въ томъ, чтò безъ дѣйствія похоти въ одной тѣлесной матеріи, дѣйствіемъ божественнаго зачатія и образованія, заимствовано отъ Дѣвы для безвиннаго понесенія смерти и неложнаго примѣра воскресенія. Поэтому, думаю, даже и сами защитники перехода душъ согласятся, что душа Христа явилась не путемъ перехода отъ первой души-ослушницы, ибо, по ихъ мнѣнію, отъ сѣмени отца въ соитіи изливается и сѣмя души (а такого рода зачатія чуждъ Христосъ),—согласятся и съ тѣмъ, что если бы Онъ былъ въ Авраамѣ по душѣ, то и Онъ далъ бы десятину, но Писаніе свидѣтельствуетъ, что Онъ не далъ десятины, полагая въ этомъ различіе Его священства отъ священства левитскаго (Евр. VII, 6).

Глава XXI.

Христосъ не могъ бы не дать десятины, если бы по душѣ находился въ Авраамѣ.

Но, можетъ быть, возразятъ, почему же Онъ не могъ быть въ чреслахъ Авраама по душѣ безъ дачи десятины подобно тому, какъ могъ быть тамъ по тѣлу и не дать десятины?—Потому, отвѣтимъ, что и тѣ сами, которые считаютъ душу тѣломъ (а изъ ихъ числа преимущественно и выступаютъ тѣ, по мнѣнію которыхъ душа творится отъ родителей), не допускаютъ мысли, чтобы простая субстанція души увеличивалась съ тѣлеснымъ ростомъ. Въ тѣлесномъ сѣмени можетъ быть невидимая сила, которая безтѣлеснымъ образомъ приводитъ въ движеніе числа и которая должна быть отличаема не глазами, а умомъ отъ тѣлесности, доступной нашему зрѣнію и осязанію; самая уже величина человѣческаго тѣла, несравненно превышающая мѣру сѣмени, достаточно показываетъ, что изъ всего можетъ быть заимствуемо нѣчто такое, что содержитъ въ себѣ не сѣменную силу, а только тѣлесную субстанцію, которая свыше, а не отъ вступающихъ въ соитіе, и была получена и образована въ плоть

202

Христову. Но кто же можетъ утверждать о душѣ, что она имѣетъ и то и другое, т. е. и видимую матерію сѣмени, и скрытое начало сѣмени? Впрочемъ, къ чему трудиться надъ предметомъ, въ которомъ словами едва ли кого можно убѣдить, кромѣ, развѣ человѣка съ такимъ острымъ умомъ, у который бы могъ напередъ схватывать мысль говорящаго, не ожидая полнаго ея выраженія словами? Скажу поэтому кратко, что если и съ душею можетъ происходить то, что мы сказали о плоти (буде сказанное нами понято), то душа Христа явилась путемъ перехода такъ, что не принесла съ собою пятна непослушанія; а если путемъ перехода она не могла явиться безъ этой подсудности, значитъ—явилась не путемъ перехода. Что же касается происхожденія остальныхъ душъ, то пусть, кто можетъ, оспариваетъ, отъ родителейли онѣ или свыше; я остаюсь пока въ сомнѣніи между тѣмъ и другимъ мнѣніемъ и направляюсь, иногда такъ, иногда иначе, къ той единственно несомнѣнной идеѣ, что не вѣрю и, не смотря ни на какую болтовню, надѣюсь, при помощи Божіей и не повѣрю, что душа—или тѣло, или какое-нибудь тѣлесное свойство, либо сосласіе, если только такъ должно быть названо то, что греки называютъ ἁρμονία.

Глава XXII.

Мѣсто, согласующеся съ тѣмъ и другимъ мнѣніемъ о происхожденіи душъ.

Не слѣдуетъ опускать изъ вниманія другое свидѣтельство, которое могутъ приводить въ свою пользу тѣ, которые полагаютъ, что души являются свыше, именно—слова самого Господа: рожденное отъ плоти плоть есть, рожденное же отъ духа духъ есть (Іоан. III, 6). Чтò, скажутъ, еще яснѣе этого изреченія, что душа не можетъ рождаться отъ плоти? Ибо что такое душа, какъ не духъ жизни, конечно сотворенный, а не творческій?—А что же, возразятъ имъ другіе, думаемъ и мы иное, говоря, что плоть происходитъ отъ плоти, а душа—отъ души? Ибо человѣкъ состоитъ изъ

203

того и другого; такъ мы и думаемъ, что отъ него происходитъ и то и другое, плоть—отъ плоти производящаго, а духъ—отъ духа похотствующаго; не надобно при этомъ опускать изъ вида и то, что Господь говорилъ эти слова не о плотскомъ рожденіи, а о духовномъ возрожденіи.

Глава XXIII.

Какое изъ этихъ двухъ мнѣній о душѣ имѣетъ преимущество.—Обычай Церкви—крестить дѣтей.

Итакъ, изслѣдовавъ вышеприведенныя мѣста священнаго Писанія, насколько по обстоятельствамъ можно было это сдѣлать, я назвалъ бы всѣ частные пункты доводовъ и свидѣтельствъ равными или почти равными съ той и другой стороны, если бы мнѣніе тѣхъ, которые полагаютъ, что души творятся отъ родителей, не имѣло преимущества со стороны крещенія младенцевъ. Пока мнѣ не представляется ничего, чтò можно бы отвѣтить имъ въ этомъ пунктѣ; но я не сочту для себя трудомъ [это сдѣлать], если что-нибудь откроетъ Богъ впослѣдствіи, если даже предоставитъ какой-либо случай написать объ этомъ для людей, интересующвхся подобнаго рода предметами. Въ настоящемъ случаѣ я, однако, напередъ заявляю, что нельзя считать свидѣтельства младенцевъ настолько малозначительнымъ, что не стоитъ, такъ сказать, и опровергать его, разъ противъ [защитниковъ самаго этого мнѣнія] говоритъ истина. Объ этомъ предметѣ или совсѣмъ не нужно поднимать вопроса, считая для нашей вѣры достаточнымъ знать, куда мы пойдемъ послѣ благочестивой жизни, если даже и не будемъ знать, откуда явились; или же если разумная душа стремится знать о себѣ и это, пусть отброситъ дерзость утвержденія, запасется тщаніемъ изслѣдованія, смиреніемъ прошенія и постоянствомъ стучанія, такъ что если она умѣетъ объяснять намъ это, то это умѣнье даетъ ей Тотъ, кто лучше насъ знаетъ, чтò требуетъ для насъ объясненія, т. е.

204

Тотъ, кто даетъ даянія блага чадомъ Своимъ (Мѳ. VII, 7. II). Однако, обычай матери-Церквя крестить младенцевъ ни въ какомъ случаѣ не слѣдуетъ изъ-за этого ни отметать, ни мыслить излишнимъ, а надобно считать его не иначе, какъ апостольскимъ преданіемъ. Ибо и этотъ малый возрастъ имѣетъ великое значеніе свидѣтельства, такъ какъ онъ первый удостоился пролить за Христа свою кровь.

Глава XXIV.

Чего надобно опасаться тѣмъ, по мнѣнію коихъ души происходятъ путемъ перехода.

Насколько могу, я совѣтовалъ бы тѣмъ, которые держатся мнѣнія, что души происходятъ отъ родителей, обратить, насколько для нихъ возможно, вниманіе на самихъ себя и думать на время такъ, что ихъ души—не тѣла. Ибо нѣтъ болѣе близкой природы, внимательно всматриваясь въ которую можно бы и Бога, неподвижно пребывающаго превыше всей Своей твари, мыслить безтѣлеснымъ образомъ, какъ природа, сотворенная по Его образу, и, наоборотъ, нѣтъ ничего настолько послѣдовательнаго, какъ мысль, что душа—тѣло, мыслить, что и Богъ—тѣло. Поэтому, люди, привыкшіе и привязанные къ тѣлеснымъ чувствамъ, не хотятъ считать душу чѣмъ-либо инымъ, какъ тѣломъ, въ опасеніи, чте если она не тѣло, то и ничто; отсюда, они насколько боятся считать и Бога не тѣломъ, настолько боятся считать Его ничѣмъ. Они до такой степени погружены въ призраки или фантастическіе образы, которые ихъ мышленіе почерпаетъ изъ тѣлъ, что, отрѣшившись отъ нихъ, страшатся исчезнуть какъ бы въ пустотѣ. Отсюда, необходимо, они рисуютъ въ своихъ сердцахъ и правду и мудрость съ своего рода формами и окраской, такъ какъ не могутъ ихъ мыслить безтѣлесными, хотя, будучи одушевлены правдой и мудростью настолько, что или хвалятъ ихъ, или дѣлаютъ что-нибудь согласно съ ними, они и не говорятъ, подъ какимъ цвѣтомъ, съ какимъ ростомъ, подъ какими чертами или

205

формами ихъ себѣ представляютъ. Но объ этомъ мы говорили уже въ другомъ мѣстѣ и много, и, если угодно будетъ Богу, скажемъ еще, когда потребуютъ того обстоятельства. Теперь же мы начали объ этомъ говорить на тотъ конецъ, что увѣрены-ли нѣкоторые относительно перехода душъ, или не увѣрены, пусть они не отваживаются ни думать, ни говорить, что душа—тѣло, въ особенности въ виду мною сказаннаго, чтобы и самого Бога не счесть тѣломъ, правда, превосходеѣйшимъ, особой, стоящей выше всего остальнаго, природы, но все же тѣломъ.

Глава XXV.

Заблужденіе Тертулліана о душѣ.

Наконецъ, Тертулліанъ, считая душу тѣломъ единственно потому, что онъ не могъ ее мыслить безтѣлесною, а потому боялся, чтобы она, если не тѣло, не была ничто, не могъ мыслить иначе и о Богѣ; но обладая проницательностью мысли, онъ по временамъ возвышался надъ своимъ мнѣніемъ, приближаясь къ истинѣ, что, напр., могъ сказать онъ вѣрнѣе слѣдующихъ, высказываемыхъ имъ въ одномъ мѣстѣ, словъ: „Все тѣлесное подвержено страданію“? [[Тертулліан., въ кн. de Anima, cap. VII.]]. Отсюда, онъ долженъ былъ измѣнить свое, нѣсколько выше высказанное, мнѣніе, что и Богъ—тѣло. Ибо, думаю, не настолько же онъ былъ глупъ, чтобы представлялъ и природу Бога подверженною страданію, чтобы считалъ и Христа не только во плоти, и притомъ по плоти и душѣ, но и въ самомъ Словѣ, которымъ сотворено все, подверженнымъ страданію, и измѣияемымъ: мысль, которая да будетъ далека отъ христіанскаго сердца! Равнымъ образомъ, какъ скоро онъ приписываетъ душѣ воздушный и прозрачный цвѣтъ, дѣло доходитъ и до чувствъ, которыми онъ старается по-членно снабдить душу, какъ тѣло: „Это, говоритъ, будетъ внутренній человѣкъ, а другой—внѣшній, одинъ двояко, имѣя и первый свои глаза и уши, которыми народъ долженъ былъ

206

слушать и видѣть Господа, и прочіе члены, которыми онъ пользуется при мышленіи и въ сновидѣніяхъ [[Тамъ же, cap. IX.]].

Вотъ какими ушами и глазами долженъ былъ слушать и видѣть Господа народъ, вотъ какими душа пользуется во снѣ, хотя если бы кто-нибудь увидѣлъ во снѣ самого Теріулліана, ни въ какомъ случаѣ не сказалъ бы, что и Тертулліанъ видѣлъ его, разговаривалъ съ нимъ, кого самъ не видѣлъ! Затѣмъ, если душа видитъ себя во снѣ, хотя въ то время, какъ члены ея тѣла находятся въ одномъ мѣстѣ, сама она уносится въ различные образы, которые видитъ, кто же когда-нибудь видѣлъ ее во снѣ облеченною воздушнымъ и прозрачнымъ цвѣтомъ, кромѣ развѣ человѣка, который видитъ и все остальное точно такъ же ложно? Можетъ онъ, конечно, видѣть ее и такою, но пусть не считаетъ такою пробудившись: въ противномъ случаѣ, т. е. если онъ будетъ видѣть себя иначе, въ большинствѣ случаевъ или измѣняется уже его душа, или же имъ видима бываетъ тогда не субстанція души, а безтѣлесный образъ тѣла, который какъ бы слагается удивительнымъ образомъ въ его мышленіи. Ибо какой же эѳіопъ не видитъ себя во снѣ почти всегда чернымъ, или, если бы увидалъ себя окрашеннымъ въ другой цвѣтъ, не былъ тѣмъ больше изумленъ, если бы находялся въ памяти? Впрочемъ, я не знаю, видѣлъ-ли бы кто-нибудь себя окрашеннымъ въ воздушный и прозрачвый цвѣтъ, если бы никогда не читалъ и не слыхалъ о такомъ цвѣтѣ…

Что же значитъ, что люди привязываются къ подобнымъ видѣніямъ и въ свое оправданіе ссылаются на Писанія, что нѣчто подобное представляетъ собою не душа, но самъ Богъ, какимъ Онъ образно являлся духу святыхъ и какимъ представляется даже въ аллегорической рѣчи? Дѣйствительно, видѣнія ихъ имѣютъ сходство съ подобною рѣчью. Но они ошибаются, составляя въ своемъ сердцѣ призраки пустаго мнѣнія и не понимая, что святые судили о своихъ

207

видѣніяхъ такъ же, какъ стали бы судить о нихъ, если бы читали или слышали о нихъ какъ объ изреченныхъ свыше, напр. о томъ, что семь колосьевъ и семь коровъ означаютъ семь годовъ (Быт. XLI, 26), полотно, привязанное за четыре угла, или плащаница, полная разныхъ животвыхъ, означаетъ всю землю со всѣми народами (Дѣян. X, 11), да и все прочее, въ особенности то, чтò относительно безтѣлесныхъ предметовъ обозначается тѣлесными не вещами, а образами.

Глава XXVI.

Что представлялось Тертулліану о возрастаніи души.

Впрочемъ, Тертулліанъ не хотѣлъ [допускать], что душа по своей субстанціи возрастаетъ, какъ тѣло, приводя даже и причину своего страха: „чтобы, замѣчаетъ онъ, не сказали, что она возрастаетъ по субстанціи и, такимъ образомъ, не считали ее могущею умереть“. Однако, растягивая ее по тѣлу мѣстнымъ образомъ, онъ хотя и не полагаетъ конца ея возростанію, но думаетъ, что изъ малаго сѣмени она становится равною величинѣ тѣла: „Сила ея, говоритъ, въ человѣкѣ, въ которомъ сохраняются естественные дары, при здравомъ состояніи субстанціи, дѣйствіемъ Того, кѣмъ она въ началѣ была вдунута, возрастаетъ постепенно вмѣстѣ съ плотью“ [[Тертул., de Anima, cap. XXXVII.]]. Этого мы не поняли бы, если бы онъ самъ не пояснилъ намъ своихъ словъ при помощи сравненія изъ области видимыхъ предметовъ: „Возьми, говоритъ, извѣстной тяжести кусокъ золота или серебра въ необработанной массѣ: въ немъ сосредоточено свойство [металла] и хотя въ меньшемъ сравнительно съ будущимъ видѣ, но содержится все, что принадлежитъ природѣ золота или серебра; затѣмъ, когда масса растягивается въ листъ, она становится больше, чѣмъ въ началѣ, но чрезъ расширеніе, а не прибавленіе извѣстной тяжести, растягиваясь, а не увеличиваясь, хотя растягиваясь она въ то же время и увеличивается. Ибо она можетъ увеличиваться не объему, а по качеству. Такъ, возвышается

208

самый блескъ золота или серебра, который существовалъ и раньше, но былъ темнѣе, хотя и не совсѣмъ отсутствовалъ, прибавляются и другія новыя свойства по мѣрѣ обработки матеріи, до которой доводитъ ее мастеръ, сообщая ея объему только наружный видъ. Такъ надобно понимать и возростаніе души, т. е. въ смыслѣ не субтанціи, а проявленія“ [[Тамъ же, cap. XXXVII.]].

Кто бы повѣрилъ, что съ такимъ [легкимъ] сердцемъ онъ могъ быть въ такой степени краснорѣчивымъ? Но надобно ужасаться, а не смѣяться этому. Въ самомъ дѣлѣ, пришелъ-ли бы онъ къ подобнаго рода воззрѣніямъ, если бы могъ мыслить, что есть нѣчто такое, что и существуетъ и не есть тѣло? Между тѣмъ, что можетъ быть нелѣпѣе мысли, будто масса какого-нибудь металла можетъ возрастать съ одной стороны не иначе, какъ убывая съ другой, или увеличиваться въ длину не иначе, какъ умаляясь въ толщину, или—что существуетъ такое тѣло, которое, сохраняя качества своей природы, со всѣхъ сторонъ возростаетъ не иначе, какъ дѣлаясь болѣе и болѣе разрѣженнымъ? Какимъ же образомъ, спрашивается, изъ капли сѣмени душа наполнитъ величину одушевляемаго ею тѣла, если она и сама тѣло, субтанція котораго не увеличивается никакими приростами? Какимъ образомъ, говорю, наполнитъ она плоть, которую одушевляетъ, если не будетъ тѣмъ все рѣже и рѣже, чѣмъ больше и больше становится то, что она оживляетъ? Тертулліанъ боялся, какъ бы не допустить въ душѣ недостатка со стороны уменьшаемости, допустивъ, что она возростаетъ, и въ то же время не побоялся допустить въ ней недостатокъ со стороны разрѣжаемости, разъ она возрастастъ. Но къ чему мнѣ долго останавливаться на этомъ пунктѣ, когда и рѣчь моя затянулась настолько, что надобно уже ее окончить, и мнѣніе мое, чего мнѣ держаться, или съ какой стороны сомнѣваться и почему сомнѣваться, достаточно уже выяснилось? Поэтому закончимъ и эту книгу чтобы перейдти къ разсмотрѣнію дальнѣйшаго.

Книга 11

На слова 2 гл. 25 ст.: И бѣста оба нага, и проч. и на всю 3 главу, для освѣщенія которой говорится о со твореніи и паденіи діавола.

Глава I.

По прочтеніи текста книги Бытія, объясняется 25 ст. 2 гл.; читается и объясняется 3 глава.

И бѣста оба нага, Адамъ же и жена его, и не стыдястася. Змій же бѣ благоразумнѣйшій изъ всѣхъ звѣрей, сущихъ на земли, ихже сотвори Господь Богъ. И рече змій женѣ: что яко рече Богъ: да не ясте отъ всякаго древа райскаго? И рече жена змію: отъ плода древа, которое въ раю, ясти будемъ, отъ плода же древа, еже есть посредѣ рая, рече Богъ, да не ясте отъ него, ниже прикоснетеся ему, да не умрете. И рече змій женѣ: не смертію умрете. Вѣдяше бо Богъ, яко въ оньже… день снѣсте отъ него, отверзутся очи ваша, и будете яко бози, вѣдуще доброе и лукавое. И видѣ жена, яко добро древо въ снѣдь, и яко угодно очима видѣти, и красно есть еже разумѣти: и вземши отъ плода его, яде: и даде мужу своему съ собою и ядоша. И отверзошася очи обѣма и разумѣша, яко нази бѣша: и сшиста листвіе смоковное, и сотвориста себѣ препоясанія. И услышаста гласъ Господа Бога, ходяща въ раи къ вечеру: и скрыстася Адамъ же и жена его отъ лица Господа Бога посредѣ древа райскаго. И призва Господь Богъ Адама и рече ему: гдѣ еси? И рече Ему: гласъ слышахъ тебе ходяща въ раи, и убояхся, яко нагъ есмь и скрыхся. И рече ему: кто возвѣсти тебѣ, яко нагъ еси, аще не бы отъ древа, егоже заповѣдахъ тебѣ сего единаго не ясти, отъ него ялъ еси? И рече Адамъ: жена, юже далъ еси со мною, та ми даде отъ древа, и ядохъ. И рече

210

Господь Богъ женѣ: что сотворила еси? и рече жена: змій прельсти мя и ядохъ. И рече Господь Богъ змію: яко сотворилъ еси сіе, проклятъ ты отъ всѣхъ скотовъ и отъ всѣхъ звѣрей, сущихъ на землѣ. На персѣхъ твоихъ и чревѣ твоемъ ходити будеши и землю снѣси вся дни живота твоего. И вражду положу между тобою и между женою и между сѣменемъ твоимъ и сѣменемъ тоя: она твою блюсти будетъ главу, и ты будеши блюсти его пяту. И женѣ рече: умножая умножу печали твоя и воздыханія твоя: въ болѣзнѣхъ родиши чада: и къ мужу твоему обращеніе твое, и той тобою обладати будетъ. Адаму же рече: яко послушалъ еси гласа жены твоея, и ялъ еси отъ древа, егоже заповѣдахъ тебѣ сего единаго не ясти, отъ него ялъ еси: проклята земля въ дѣлѣхъ твоихъ, въ печалѣхъ снѣси тую вся дни живота твоего: тернія и волчцы возраститъ тебѣ, и снѣси траву селную. Въ потѣ лица твоего снѣси хлѣбъ твой, дондеже возвратишися въ землю, отъ неяже взятъ еси, яко земля еси и въ землю отыдеши. И нарече Адамъ имя женѣ своей Жизнь, яко та мати всѣхъ живущихъ. И сотвори Господь Богъ Адаму и женѣ его ризы кожаны, и облече ихъ. И рече Богъ: се Адамъ бысть яко единъ отъ Насъ, еже разумѣти доброе и лукавое. И нынѣ да не когда простретъ руку свою и возьметъ отъ древа жизни и снѣсть и живъ будетъ во вѣки. И изгна его Господь Богъ изъ рая удовольствія дѣлати землю, отъ неяже взятъ бысть. И изрине Адама и всели его прямо рая удовольстія: и пристави Херувима и пламенное оружіе обращаемое хранити путъ древа жизни.

Прежде чѣмъ приступимъ къ разсмотрѣнію текста приведеннаго Писанія по порядку, мы, думается мнѣ, должны (какъ уже, помнится, раньше я и говорилъ объ этомъ въ настоящемъ произведеніи) напомнить о томъ, что для нась обязательно защищать событія, о которыхъ повѣствуетъ самъ

211

писатель, въ буквальномъ смыслѣ. Если же въ словахъ Бога или какого-либо, облеченнаго пророческимъ служеніемъ, лица выражается нѣчто такое, что при буквальномъ пониманіи было бы нелѣпо, тогда конечно надобно признать ихъ за сказанное въ переносномъ смыслѣ ради какого-нибудь прообразованія; во что оно сказано, въ томъ во всякомъ случаѣ нельзя сомнѣваться: за это ручаются и добросовѣстность писателя и обѣщаніе изъяснителя.

Итакъ, бѣста оба нага (а несомнѣнно, что тѣла обоихъ, обитавшихъ въ раю, людей были наги) и не стыдястася. Ибо чего имъ было стыдиться, когда въ своихъ членахъ они не ощущали никакого закона, противовоюющаго закону ума ихъ (Рим. VII, 23)? Это наказаніе за грѣхъ явилось въ нихъ уже послѣ совершенія преступленія какъ нѣчто возбраненное своевольнымъ непослушаніемъ и попущенное наказующею правдою. Прежде же чѣмъ это случилось, они, какъ сказано, были наги, и не стыдились: въ ихъ тѣлѣ не было ни одного движенія, котораго имъ слѣдовало бы стыдиться; они не считали нужнымъ покрываться, потому что не чувствовали ничего, что надобно было обуздывать. Вопросъ, какъ они рождали бы дѣтей, уже разсмотрѣнъ раньше; во всякомъ случаѣ, надобно думать, не такъ, какъ они начали рождать послѣ, когда за учиненнымъ преступленіемъ послѣдовало предъизреченное отмщеніе, хотя впрочемъ еще раньше, чѣмъ они начали умирать, зародышъ смерти по справедливѣйшему [закону] отраженія уже началъ производить въ тѣлѣ ослушавшихся людей возмущеніе непослушныхъ членовъ. Но Адамъ и Ева не были еще такими, когда оба были наги и не стыдились.

Глава II.

Какова была мудрость змія и откуда она.

Змій же бѣ тамъ благоразумнѣйшій, но изъ всѣхъ звѣрей, сущихъ на земли, ихже сотвори Господь Богъ.—

212

Благоразумнѣйшимъ или, какъ стоитъ во многихъ латинскихъ кодексахъ, мудрѣйшимъ онъ названъ въ переносномъ смыслѣ слова (а не въ собственномъ, въ какомъ принимается обыкновенно въ добрую сторону мудрость Бога-ли, или Ангеловъ, или разумной души), подобно тому, какъ мы называемъ мудрыми пчелъ и даже муравьевъ за ихъ дѣйствія, представляющія подобіе мудрости. Впрочемъ, змій тотъ можетъ быть названъ мудрѣйшимъ изъ всѣхъ звѣрей не по своей неразумной душѣ, а по чужому, т. е. діавольскому, духу. Ибо хотя ангелы-отступники и свергнуты съ горнихъ сѣдалищъ за свою извращенность и гордость, однако по превосходству своего разума они гораздо выше всѣхъ звѣрей. А что же удивительнаго, если діаволъ, исполнивъ змія своимъ инстинктомъ и сообщивъ ему свой духъ, какъ обыкновенно исполняетъ онъ демонскихъ пророковъ, сдѣлалъ его мудрѣйшимъ изъ всѣхъ звѣрей, живущихъ сообразно съ живой и неразумной душею? Ибо метафообразно съ живой и неразумной душею? Ибо метафорически мудрость именуется въ дурномъ смыслѣ такъ же, какъ хитрость—въ добромъ; хотя въ собственномъ и наиболѣе употребительномъ въ латинскомъ языкѣ значеніи мудрыми называются въ похвальномъ смыслѣ, а подъ хитрыми разумѣются умные въ дурномъ. Отсюда, какъ мы встрѣчаемъ во многихъ кодексахъ, нѣкоторые, употребляя по обычаю латинской рѣчи въ переносномъ смыслѣ не слово, а скорѣе значеніе, предпочитаютъ называть этого змія хитрѣйшимъ, нежели мудрѣйшимъ изъ всѣхъ звѣрей. А чтò означаетъ въ буквальномъ смыслѣ еврейское слово и могутъ-ли быть названы по-еврейски мудрые въ дурномъ, не иносказательномъ, а собственномъ смыслѣ, пусть смотрять тѣ, которые хорошо знаютъ еврейскій языкъ. Впрочемъ въ другомъ священномъ Писаніи мы ясно читаемъ о мудрыхъ и въ дурномъ, а не въ хорошемъ смыслѣ (Іер. IV, 22), и Господь называетъ сыновъ вѣка сего болѣе мудрыми, чѣмъ сыновъ свѣта (Лук. XVI, 8), въ смыслѣ заботъ о самихъ себѣ, впрочемъ обманнымъ, а не законнымъ образомъ.

213

Глава III.

Діаволу попущено было искусить только при посредствѣ змія.

Само собою понятно, мы не должны думать, что діаволъ самъ избралъ змія, при посредствѣ котораго онъ могъ искусить и склонить ко грѣху. Хотя, по причинѣ извращенной и завистливой воли, въ немъ и было желаніе обольстить, однако онъ могъ это [сдѣлать] только при посредствѣ того животнаго, чрезъ которое ему попущено было совершить обольщеніе. Ибо во всякомъ духѣ можетъ быть извращенная воля вредить, но власть [вредить] только отъ Бога и потому отъ сокровеннаго и высшаго правосудія, какъ какъ у Бога нѣтъ несправедливости.

Глава IV.

Почему попущено искушеніе человѣка.

Поэтому, если спросятъ, почему Богъ попустилъ подвергнуть человѣка искушенію, хотя и предвидѣлъ, что онъ уступитъ искусителю, то я не могу проникнуть въ глубину этого совѣта и признаюсь, что онъ превышаетъ мои силы. Есть, мотетъ быть, нѣкая сокровеннѣйшая тому причина, которая блюдется для людей лучшихъ и болѣе святыхъ и скорѣе по благодати Божіей, нежели по ихъ заслугамъ. Насколько, однако, мнѣ Богомъ предоставлено имѣть разумѣніе или дозволено говоритъ, человѣкъ, мнѣ кажется, не заслуживалъ бы большей похвалы, если бы могъ жить добродѣтельно потому только, что никто бы не склонялъ его жить порочно, разъ онъ имѣлъ и въ природѣ возможность и въ волѣ желаніе не слѣдовать внушенію, при помощи впрочемъ Того, кто гордымъ противится, смиреннымъ же подаетъ благодать (Іак. IV, 6). Итакъ, почему же бы Богъ не попустилъ подвергнуть человѣка искушенію, хотя и предвидѣлъ, что онъ уступитъ [искусителю], разъ человѣкъ добровольно

214

имѣлъ это сдѣлать по своей винѣ и долженъ былъ стать предметомъ правосуднаго промышленія чрезъ наказаніе, дабы Богъ и такимъ образомъ могъ показать гордой душѣ, къ назиданію будущихъ святыхъ, насколько Онъ правильно пользуется даже и злою волею душъ, тогда какъ онѣ превратно пользуются добрыми природами?

Глава V.

Человѣкъ совращенъ искусителемъ при помощи гордости.

Не должны мы думать и такъ, что искуситель совратилъ бы человѣка, если бы въ душѣ этого послѣдняго не было нѣкотораго превозношенія, которое необходимо было обуздать, чтобы путемъ униженія чрезъ грѣхъ онъ научился, какъ ошибочно превозносился. Ибо весьма истинно сказано: „прежде паденія сердце превозносится и прежде славы смиряется“ (Притч. XVI, 18). Можетъ быть, голосъ этотъ именно человѣка и слышится въ псалмѣ: Азъ рѣхъ во обиліи моемъ: не подвижуся во вѣкъ (Пс. 29, 7). Затѣмъ, наученный уже опытомъ, сколько зла въ гордомъ превозношеніи собственною силою и сколько блага въ помощи со стороны благодати Божіей, онъ говоритъ: Господи, волею твоею подаждь добротѣ моей силу, отвратилъ же лице твое и быхъ смущенъ (ст. 8). Но о немъ-ли или иномъ человѣкѣ такъ сказано, во всякомъ случаѣ душѣ превозносящейся и слишкомъ, такъ сказать, полагающейся на свою собственную силу надобно было путемъ испытанія наказанія дать почувствовать, какъ не хорошо бываетъ для сотворенной природы, если она отвращается отъ Своего Творца. Этимъ-то преимущественно путемъ и внушается, какое благо представляетъ Собою Богъ, какъ скоро никому, отъ Него отвращающемуся, не бываетъ хорошо; потому что и тѣ, которые услаждаются смертоносными удовольствіями, не могутъ быть свободными отъ страха скорбей, и тѣ, которые вслѣдствіе

215

большей оцѣпенѣлости гордости рѣшительно не чувствуютъ зла своего отпаденія, на взглядъ другихъ, могущихъ замѣчать подобное состояніе, представляются совершенно несчастнѣйшими; такъ что если сами не хотятъ принять лѣкарства для избѣжанія такого состоянія, то пусть служатъ примѣромъ для избѣжанія его другими. Ибо, какъ говоритъ Апостолъ Іаковъ, кійждо же искушается отъ своея похоти влекомъ и прельщаемъ. Таже похоть заченши рождаетъ грѣхъ, грѣхъ же содѣянъ рождаетъ смерть (1, 14, 15). Исцѣлившись этимъ примѣромъ отъ язвы гордости, человѣкъ возстановляется, если его воля, которая прежде была слаба пребывать съ Богомъ, стала послѣ испытанія сильна по крайней мѣрѣ возвратиться къ Богу.

Глава VI.

Почему Богъ попустилъ искушеніе человѣка.

Между тѣмъ, вопросъ объ искушеніи перваго человѣка съ той стороны, что Богъ попустилъ ему совершиться, смущаетъ нѣкоторыхъ въ такой мѣрѣ, какъ будто они и теперь не видятъ, что весь родъ человѣческій постоянно искушается коварствомъ діавола. Почему же Богъ допускаетъ и это? Не потому-ли, что такимъ образомъ укрѣпляется и упражняется добродѣтель и что награда за нее бываетъ гораздо славнѣе въ томъ случаѣ, если она не поддалась искушенію, нежели въ томъ, если не могла быть подвергнута искушенію, такъ какъ тѣ, которые, оставивъ Творца, идутъ за искусителемъ, въ свою очередь и сами болѣе и болѣе искушаютъ остающихся вѣрными слову Божію, представляютъ имъ примѣръ для уклоненія отъ пожеланія и внушаютъ благочестивый страхъ предъ гордостью. Отсюда Апостолъ говоритъ: блюдый себе, да не и ты искушенъ будеши (Гал. VI, 1). Ибо удивленія достойно, съ какою постоянною заботою всѣми божественными Писаніями внушается намъ это смиреніе,

216

которое дѣлаетъ насъ покорными Творцу, дабы мы не полагались на собственныя силы, какъ бы не нуждаясь въ Его помощи. Итакъ, если чрезъ неправедныхъ усовершаются даже и праведные и чрезъ нечестивыхъ благочестивые, то напрасно говорятъ: „Пусть бы Богъ не творилъ тѣхъ, которые, какъ Онъ предвидѣлъ, будутъ злыми“. Ибо почему же Ему не творить тѣхъ, которые, какъ Онъ предвидѣлъ, будутъ полезны добрымъ, рождаясь для полезной цѣли упражненія и вразумленія добрыхъ волей и правосудно наказываясь за свою злую волю?

Глава VII.

Почему человѣкъ не сотворенъ такимъ, чтобы никогда не хотѣлъ грѣшить.

„Пусть бы, говорятъ, Онъ сотворилъ человѣка такимъ, который бы совершенно не хотѣлъ грѣшить“.—Да, мы согласны, что та природа лучше, которая совершенно не хочетъ грѣшить: пусть же согласятся и они, что не зла и та природа, которая сотворена такъ, что могла бы, если захотѣла, не грѣшить, и что правосуденъ приговоръ, которымъ она наказана, согрѣшивъ по волѣ, а не по необходимости. Отсюда, какъ здравый разумъ насъ учитъ, что та природа лучше, которую не прельщаетъ уже ничто недозволительное, такъ здравый же разумъ учитъ, что добра и та природа, которая можетъ обуздывать недозволительное увлеченіе, буде оно въ ней появляется, услаждаясь не только всѣмъ дозволительнымъ и правильно содѣяннымъ, но даже и обузданіемъ самаго этого порочнаго увлеченія. Итакъ, если эта природа добра, а та лучше, то почему бы Богъ сотворилъ ту только одну, а на обѣ? Поэтому тѣ, которые готовы прославлять Бога за ту одну, тѣмъ болѣе должны прославлять Его за обѣ. Первая принадлежитъ святымъ Ангеламъ, а послѣдняя—святымъ людямъ. Что же касается тѣхъ, которые предпочли порочность

217

и по собственной предосудительной волѣ извратили достохвальную природу, то они должны были быть сотворены отнюдь не потому, что такими ихъ Богъ предвидѣлъ. Они имѣютъ свое мѣсто, которое занимаютъ въ мірѣ къ пользѣ святыхъ. Ибо самъ Богъ не нуждается ни въ праведности добродѣтельнаго человѣка, ни тѣмъ менѣе въ неправедности порочнаго.

Глава VIII.

Почему сотворены, тѣ, которые, какъ предвидѣлъ Богъ, будутъ злыми.

Кто же, руководствуясь здравымъ смысломъ, скажетъ: „Лучше бы Богъ не творилъ уже того, кто, какъ Онъ предвидѣлъ, можетъ исправиться при посредствѣ порочности другого, нежели творить еще и того, кто, какъ Онъ предвидѣлъ, долженъ быть за свою порочность наказанъ“.—это значило бы сказать, что лучше уже не быть тому, кто, пользуясь хорошо зломъ другого, получитъ по милосердію вѣнецъ, нежели быть еще и тому, кто по заслугѣ будетъ правосудно наказанъ. Ибо если здравый разумъ указываетъ два извѣстныя блага не равныя, а одно высшее, другое же низшее, то, говоря: „Пусть то и другое изъ нихъ будетъ такимъ-то“, не понимаютъ по тупости сердца, что это значило бы сказать: „Пусть будетъ одно только это“. Но разъ хотятъ подобнымъ образомъ уравнять два рода благъ, уменьшаютъ число ихъ и, увеличивая безъ мѣры одинъ родъ, вычеркиваютъ другой. А кто же станетъ слушать ихъ, если они скажутъ: „Такъ какъ чувство зрѣнія превосходнѣе чувства слуха, то пусть будетъ четыре глаза и ни одного уха“? Точно такъ же если превосходнѣе та разумная природа, которая покорна Богу помимо всякаго примѣра наказаній, помимо гордости; напротивъ, въ людяхъ она сотворена такъ, что можетъ познавать благодѣяніе Божіе къ себѣ не иначе, какъ видя только наказаніе другого, не высокомудрствуя, но боя-

218

ся (Рим. XI, 20), т. е., не на себя полагаясь, а возлагая упованіе на Бога: то кто же съ здравымъ смысломъ скажетъ: „Пусть будетъ и эта такою же, какъ та“, и не пойметъ, что это значило бы сказать: „Пусть этой не будетъ, а будетъ только одна та“? Если же такъ сказать невѣжественно и глупо, то почему же не можетъ Богъ творить и тѣхъ, которые, какъ Онъ предвидѣлъ, будутъ злыми, желая показать гнѣвъ и явить могущество Свое и потому съ великимъ долготерпѣніемъ щадя сосуды гнѣва, готовые къ погибели, дабы явить богатство славы своей надъ сосудами милосердія, которые Онъ приготовилъ къ славѣ (Рим. IX, 22, 23)? Такимъ образомъ, хваляйся о Господѣ да хвалится (2 Кор. X, 17), сознавая, что не только бытіе его не отъ него самого, а отъ Бога, но и благобытіе его отъ Того же, отъ Кого и бытіе.

Итакъ, крайне неумѣстно говорятъ: „Пусть не будетъ тѣхъ, которымъ бы Богъ сообщалъ такое благодѣяніе Своего милосердія, если они могутъ быть только при бытіи тѣхъ, на которыхъ бы проявлялось правосудіе отмщенія“. Ибо почему же не могутъ быть и тѣ и другіе, когда въ тѣхъ и другихъ обнаруживаются и благость и правосудіе Божіе?

Глава IX.

О томъ же затрудненіи.

Съ другой стороны, если бы Богъ хотѣлъ, то были бы добрыми и злые. Тѣмъ лучше восхотѣлъ Онъ, чтобы они были такими, какими хотятъ быть сами, но чтобы при этомъ добрые не оставались безплодными, а злые безнаказанными и тѣмъ безполезными для другихъ. Но Онъ предвидѣлъ, что воля ихъ будетъ злою?—Конечно, предвидѣлъ, и такъ какъ Его предвѣдѣніе погрѣшать не можетъ, то зла не Его, а ихъ воля. Почему же Онъ сотворилъ ихъ, хотя и предвидѣлъ, что они будутъ такими?—Потому, что предвидитъ и то, сколько они сдѣлаютъ зла, и то, сколько изъ ихъ дѣяній извлечетъ Онъ добра. Ибо Онъ сотворилъ ихъ

219

такъ, что у нихъ остается нѣчто такое, благодаря чему они могутъ дѣлать кое-что и сами и чтó бы предосудительнаго ни избрали, могутъ однако находить Его дѣйствующимъ въ нихъ похвально. Злую волю они имѣютъ отъ себя, отъ Него же—добрую природу и правосудное наказаніе, [занимая] должное имъ мѣсто и [служа] другимъ опорой для упражненія и примѣромъ для страха.

Глава X.

Богъ можетъ обращать волю злыхъ во благо: почему же не дѣлаетъ такъ.

Но, говорятъ, Онъ могъ обратить и волю ихъ на добро, потому что всемогущъ.—Конечно, могъ. Почему же не сдѣлалъ такъ?—Потому, что не хотѣлъ. А почему не хотѣлъ, это Его дѣло. Мы должны не мудрствовати паче, еже подобаетъ мудрствовати (Рим. XVI, 3). Но нѣсколько выше мы, полагаю, достаточно показали, что не малое благо представляетъ собою даже и та разумная природа, которая избѣгаетъ зла путемъ сравненія золъ; а этого рода доброй природы, конечно, не было бы, если бы Богъ обратилъ всѣ злыя воли во благо и не каралъ порочности заслуженнымъ наказаніемъ: въ такомъ случаѣ оставался бы тотъ только одинъ родъ [доброй природы], который остается совершеннымъ безъ всякаго сравненія грѣха и наказанія за зло. Такимъ образомъ, съ уничтоженіемъ такъ сказать численности превосходнѣйшаго рода умалилось бы число самыхъ родовъ [доброй природы].

Глава XI.

Богъ не нуждается въ наказаніяхъ злыхъ, но споспѣшествуетъ спасенію добрыхъ.

Значитъ, говорятъ, въ дѣлахъ Божіихъ есть нѣчто такое, что нуждается во злѣ другого, которымъ Богъ пользуется ко благу?—Можно-ли людямъ настолько быть глухими и ослѣпленными какою то, не знаю, страстью къ спору, чтобы не слышать и не видѣть того, какъ многіе исправляются

220

при видѣ наказаній другихъ? Какой язычникъ, какой іудей, какой еретикъ не испытываетъ этого ежедневно въ своемъ домѣ? Между тѣмъ, когда дѣло доходитъ до разсмотрѣнія и изслѣдованія этой истины, люди не хотятъ и знать, отъ какого дѣйствія божественнаго промышленія происходитъ въ нихъ это возбужденіе въ воспріятію дисциплины, [забывая], что если даже наказываемые и не исправляются, всеже примѣромъ ихъ держатся въ страхѣ остальные и правосудная гибель другихъ споспѣшествуетъ ихъ спасенію. Ужели же Богъ—виновникъ злобы и непотребства тѣхъ, правосудное наказаніе которыхъ Онъ направляетъ къ пользѣ другихъ, о коихъ рѣшилъ пещись именно такимъ образомъ? Хотя Онъ и предвидѣлъ, что они по собственной порочной волѣ будутъ злыми, однако не отказался сотворить ихъ, имѣя въ виду пользу тѣхъ, которыхъ Онъ сотворилъ такими, что они могутъ преуспѣвать въ добрѣ не иначе, какъ имѣя предъ собою примѣръ злыхъ. Обо если бы не было этихъ, то тѣ, конечно, были бы совершенно безполезны. А развѣ маловажное дѣло, чтобы существовали тѣ, которые несомнѣнно полезны этому роду, и всякій, кто не хочетъ, чтобы существовалъ этотъ родъ, чего другого хочетъ, какъ не того, чтобы и самому не быть въ немъ?

Велія дѣла Господня, изыскана во всѣхъ воляхъ Его (Пс. 110, 2): предвидитъ, что будутъ добрыми, и творитъ; предвидитъ, что будутъ злыми, и творитъ, добрымъ предоставляя самого Себя для наслажденія, а злыхъ ущедряя многими своими милостями, милосердо прощая и правосудно карая, а также милосердо карая и правосудно прощая, нисколько не боясь ничьей злобы и нисколько не нуждаясь ни въ чьей праведности, ничего не извлекая для Себя даже изъ дѣлъ добрыхъ и обращая самыя наказанія во благу добрыхъ. Почему же бы Онъ не попустилъ искусить человѣка, котораго путемъ этого искушенія надобно было испытать, побѣдить и наказать, разъ высокомѣрнымъ вожделѣніемъ собственной власти онъ достигъ того,

221

чтó раньше задумалъ, своимъ дѣяніемъ привелъ себя въ разстройство, а правосуднымъ наказаніемъ внушалъ во злу гордости и неповиновенія страхъ въ своихъ потомкахъ, которымъ эта исторія должна была быть описана и поставлена въ извѣстность?

Глава XII.

Почему искушеніе попущено при посредствѣ змія.

Если же спросятъ, почему діаволу попущено было совершить искушеніе именно чрезъ змія, то кого же не убѣдитъ Писаніе, что сдѣлано такъ не безъ значенія,—Писаніе столь высокаго авторитета, пользующееся въ пророческихъ цѣляхъ столькими же доказательствами божества, сколькими наполненъ дѣйствіями міръ? Не то [мы хотимъ сказать], что діаволъ желалъ показать намъ что-нибудь для нашего назиданія; но такъ какъ онъ не могъ приступить къ искушенію иначе, какъ по попущенію, то и сдѣлать это могъ только при томъ посредствѣ, которое ему было дозволено. Отсюда, чтò бы ни значилъ змій, все это надобно приписывать тому промышленію, находясь подъ властью котораго діаволъ хотя и имѣетъ желаніе вредить, но способность вредить получаетъ только ту, которая дается ему или для совращенія и погибели сосудовъ гнѣва, или для смиренія и утвержденія сосудовъ милосердія. Мы знаемъ, откуда происходитъ природа змія: по слову Божію, земля произвела всѣхъ скотовъ, звѣрей и пресмыкающихся (Вит. 1, 25); и вся эта тварь, имѣя въ себѣ живую неразумную душу, по закону божественнаго промышленія подчинена разумной, доброй или злой, природѣ. Что же удивительнаго, если діаволу попущено было совершить нѣчто при посредствѣ змія, когда и самъ Христосъ попустилъ демонамъ войти въ свиней?

Глава XIII.

Противъ манихеевъ, которые не хотятъ мыслить діавола въ ряду тварей Божіихъ.

Еще болѣе тонкіе вопросы поднимаются обыкновенно о самой природѣ діавола, которую нѣкоторые еретики, пора-

222

жаясь безконечно—злою волею его, стараются совсѣмъ вывести изъ ряда тварей всевышняго а истиннаго Бога и дать ему другое, противное Богу, начало. Они не могутъ понять, что все существующее, по скольку оно есть какая-нибудь субстанція, представляетъ собою нѣчто доброе и можетъ быть только отъ того истиннаго Бога, отъ котораго происходитъ все доброе, но злая воля движется безпорядочно, предпочитая низшія блага высшимъ; такъ и произошло, что духъ разумной природы, увлекшись по превозношенію своею властію, надмился гордостію, вслѣдствіе которой и лишился блаженства духовнаго рая и началъ мучиться завистью. Однако, и въ немъ есть нѣчто доброе и именно то, что онъ живетъ и оживляетъ тѣло—воздушное-ли, какъ духъ самого діавола или демоновъ, или же земное, какъ душа какого-нибудь злаго и извращеннаго человѣка. Такимъ образомъ не допуская, чтобы что-нибудь сотворенное Богомъ грѣшило, они называютъ субстанцію самого Бога поврежденною и извращенною, сначала по необходимости, а потомъ и упорно по волѣ.—Но объ этомъ безумнѣйшемъ заблужденіи ихъ мы уже сказали многое въ другомъ мѣстѣ.

Глава XIV.

Причина ангельскаго паденія.—Гордость, зависть.

Въ настоящемъ же произведеніи мы должны вести рѣчь о діаволѣ на основаніи свящ. Писанія. И прежде всего, съ самаго-ли начала міра, увлеченный своею властью, онъ отпалъ отъ того общества и той любви, какими блаженны Ангелы, услаждающіеся Богомъ, или же онъ находился нѣкоторое время въ сонмѣ Ангеловъ, будучи и самъ также праведнымъ и блаженнымъ? Нѣкоторые говорятъ такъ, что онъ ниспалъ съ высшихъ степеней, позавидовавъ человѣку, сотворенному по образу Божію. Но вѣдь зависть слѣдуетъ изъ гордости, а не предшествуетъ ей: такъ какъ не зависть—причина гордости, а гордость—зависти. Отсюда, такъ какъ гордость есть любовь къ собственному превосходству, а зависть—

223

отвращеніе въ чужому благополучію, то ясно, чтó отъ чего рождается. Ибо вслѣдствіе любви въ собственному превосходству каждый завидуетъ или равнымъ себѣ за то, что они ему равны, или низшихъ, чтобы они не были ему равными, или высшимъ, что самъ имъ не равенъ. Итакъ, отъ гордости каждый бываетъ завистливъ, а не отъ зависти—гордъ.

Глава XV.

Гордость и частная любовь—источникъ зла.—Два рода любви.—Два града.—Обѣщается сочиненіе о Градѣ Божіемъ.

Отсюда, Писаніе опредѣляетъ гордость какъ начало всякаго грѣха, говоря: Начало всякаго грѣха гордыня (Сир. X, 15). Съ этимъ свидѣтельствомъ согласуется и то, что говоритъ Апостолъ: Корень всѣмъ злымъ сребролюбіе есть (1 Тим. VI, 10), если въ этомъ случаѣ понимать вообще жадность, вслѣдствіе которой каждый желаетъ чего-либо больше, чѣмъ слѣдуетъ, во имя своего превосходства и по причинѣ нѣкоторой любви въ собственности,—любви, которой латинскій языкъ мудро далъ имя, назвавъ ее частною (privatus), такъ какъ, очевидно, свое имя она получила скорѣе отъ потери, чѣмъ прибытка. Ибо всякая потеря части (privatio) дѣлаетъ меньшимъ. Отсюда, чѣмъ гордость хочетъ возвыситься, то повергаетъ ее въ тѣсноту и недостаточность, какъ скоро предосудительною любовью въ себѣ она направляется отъ общаго въ своему собственному. Но есть жадность особенная, которая называется сребролюбіемъ. Обозначая этимъ названіемъ частный видъ, Апостолъ хотѣлъ дать понять, что говоря: Корень всѣмъ злымъ сребролюбіе есть, онъ разумѣетъ вообще жадность. Ибо вслѣдствіе жадности палъ и діаволъ, который любилъ конечно не деньги, а собственную власть. Посему превратная любовь въ себѣ лишаетъ возгордившійся духъ святаго общества и, когда онъ желаетъ уже пресытиться отъ неправды, повергаетъ его въ злополучіе. Отсюда въ другомъ мѣстѣ сказавъ: будутъ бо

224

человѣцы самолюбцы (2 Тим. III, 2), Апостолъ вслѣдъ затѣмъ прибавляетъ: сребролюбцы, переходя отъ жадности въ общемъ смыслѣ, глава которой—гордость, къ жадности въ частномъ смыслѣ, которая свойственна людямъ. Ибо люди не были бы и сребролюбцами, если бы не считали себя превосходнѣе богатыхъ. Противоположная этому недугу любовь не ищетъ своихъ си (1 Кор. XIII, 5), т. е. не услаждается частнымъ превосходствомъ, а потому и не превозносится.

Эти два рода любви, изъ коихъ одна святая, а другая нечистая, одна общественная, а другая частная, одна пекущаяся объ общей пользѣ во имя высшаго общества, а другая даже и общее благо направляющая къ собственной власти во имя самолюбиваго господствованія, одна покорная Богу, а другая съ Нимъ соперничающая, одна спокойная, а другая страстная, одна мирная, а другая мятежная, одна предпочитающая истину похваламъ заблуждающихся, а другая жадная ко всевозможнымъ похваламъ, одна дружелюбная, а другая завистливая, одна желающая ближнему того же, чего и себѣ, а другая желающая подчиненія ближняго себѣ самой, одна управляющая ближнимъ во имя пользы ближняго, а другая—во имя своей пользы,—эти два рода любви существовали еще въ Ангелахъ, одинъ въ добрыхъ, а другой въ злыхъ, и положили различіе между двумя градами, образовавшимися въ человѣческомъ родѣ подъ дивною и неизреченною властью управляющаго всею тварью промысла Божія,—градъ праведныхъ и грядъ нечестивыхъ. Изъ ихъ временнаго смѣшенія проходитъ [настоящій] вѣкъ, пока на послѣднемъ судѣ они будутъ раздѣлены и одинъ, соединившись съ добрыми Ангелами, наслѣдуетъ съ своимъ Царемъ вѣчную жизнь, а другой, соединившись съ злыми ангелами, будетъ отосланъ съ своимъ царемъ въ огнь вѣчный.—Объ этихъ двухъ градахъ, если благоволитъ Господь, мы, можетъ быть, скажемъ подробнѣе въ другомъ мѣстѣ.

225

Глава XVI.

Когда палъ діаволъ.

Когда же именно гордость склонила діавола извратить порочною волею свою добрую природу, объ этомъ Писаніе не говоритъ намъ; впрочемъ, очевидное соображеніе показываетъ, что это случилось раньше, а потомъ уже онъ позавидовалъ человѣку. Ибо для всѣхъ, останавливающихъ на этомъ предметѣ свое вниманіе, очевидно, что не отъ зависти рождается гордость, а отъ гордости зависть. А не безъ основанія можно думать, что въ гордость діаволъ впалъ искони временъ и что не было раньше времени, когда бы онъ жилъ мирно и блаженно съ Ангелами, но что онъ отпалъ отъ своего Творца съ самаго начала; такъ что въ словахъ Господа: онъ человѣкоубійца бѣ искони и во истинѣ не стоитъ (Іоан. VII, 44) „искони“ надобно понимать въ приложеніи къ тому и другому, не только къ тому, что онъ былъ человѣкоубійцею, но и къ тому, что не устоялъ въ истинѣ. Впрочемъ, человѣкоубійцею онъ сталъ съ того времени, съ какого могъ быть убитъ человѣкъ, а человѣкъ не могъ быть убитъ раньше, чѣмъ явился тотъ, кого можно было убить. Такимъ образомъ, діаволъ—„человѣкоубійца искони“ потому, что убилъ перваго человѣка, раньше котораго не было никого изъ людей. Въ истинѣ же онъ не устоялъ съ самаго того времени, съ котораго былъ сотворенъ самъ онъ, который могъ бы, если бы захотѣлъ, устоять въ ней.

Глава XVII.

Былъ-ли діаволъ до грѣха блаженъ.

А какъ возможна мысль, что тотъ наслаждался блаженною жизнью среди блаженныхъ Ангеловъ, кто напередъ не зналъ о будущемъ своемъ грѣхѣ и наказаніи за него, т. е. отпаденіи и вѣчномъ огнѣ? Если же онъ напередъ объ этомъ

226

не зналъ, то естественно спросить, почему не зналъ? Святые Ангелы знаютъ же о своей вѣчной жизни и о своемъ блаженствѣ. Ибо какъ бы они были блаженны, если бы не имѣли этого знанія? Развѣ, можетъ быть, скажемъ, что Богъ не хотѣлъ ему открыть, когда онъ былъ еще добрымъ Ангеломъ, ни того, чѣмъ онъ будетъ, ни того, что ему предстоитъ терпѣть; тогда какъ остальнымъ открылъ, что они вѣчно пребудутъ въ Его истинѣ? А если такъ, значитъ—онъ не былъ блаженъ въ равной съ нимъ степени, даже совсѣмъ не былъ блаженъ, потому что вполнѣ блаженные увѣрены въ своемъ блаженствѣ; такъ что не смущаются уже никакимъ страхомъ. Какимъ же зломъ онъ отличался отъ остальныхъ такъ, что Богъ не открылъ ему того будущаго, которое его касалось? Неужели Богъ былъ мстителемъ раньше, чѣмъ діаволъ сталъ грѣшникомъ? Да не будетъ! Богъ не наказываетъ невинныхъ. Развѣ, можетъ быть, діаволъ принадлежалъ къ другому роду ангеловъ, которымъ Богъ не сообщилъ предвѣдѣнія ихъ будущаго? Но я не понимаю, какъ могли бы они быть блаженными, если бы имъ не извѣстно было ихъ собственное блаженство. Думали нѣкоторые, что діаволъ принадлежалъ не къ той высшей природѣ Ангеловъ, которые превыше небесъ, а къ природѣ тѣхъ, которые были сотворены и облечены служеніемъ въ нѣсколько низшей части міра. Допустимъ, что такіе ангелы могли увлечься чѣмъ-нибудь и недозволительнымъ; однако подобное увлеченіе они, если бы не захотѣли грѣшить, могли бы обуздать при помощи свободной воли, какъ и—человѣкъ, въ особенности первый человѣкъ, еще не имѣвшій въ членахъ наказанія за грѣхъ, такъ какъ, при помощи благодати Божіей, даже и это наказаніе превозмогается благочестіемъ святыхъ, преданныхъ Богу, людей.

227

Глава XVIII.

Какимъ образомъ былъ человѣкъ блаженъ до грѣха.

Затѣмъ, вопросъ, можетъ-ли быть названъ кто либо блаженнымъ, кому неизвѣстно, будетъ-ли онъ постоянно проводить блаженную жизнь, или же когда-нибудь она смѣнится для него злополучіемъ,—вопросъ этотъ можетъ возникнуть и относительно блаженной жизни самого перваго человѣка. Въ самомъ дѣлѣ, если онъ зналъ напередъ о своемъ будущемъ грѣхѣ и божественномъ наказаніи, то какъ же онъ могъ быть блаженнымъ? Стало быть, въ раю онъ не былъ блаженнымъ. Но, можетъ быть, онъ не зналъ о будущемъ грѣхѣ своемъ? Стало быть, вслѣдствіе этого незнанія онъ или не увѣренъ былъ въ своемъ блаженствѣ, и въ такомъ случаѣ какимъ образомъ былъ истинно блаженнымъ? или увѣренъ ложною надеждой, и въ такомъ случаѣ какимъ образомъ не былъ глупымъ?

Но мы можемъ однако имѣть представленіе о блаженной въ своемъ родѣ жизни человѣка, который находится еще въ душевномъ тѣлѣ и которому за послушную жизнь должны быть даны сообщество Ангеловъ и измѣненіе душевнаго тѣла въ духовное, хотя бы онъ и не зналъ о будущемъ грѣхѣ своемъ. Ибо не знали этого и тѣ, которымъ Апостолъ говоритъ: Вы духовніи исправляйте таковаго духомъ кротости, блюдый себе, да не и ты искушенъ будеши (Гал. VI, 1), и тѣмъ не менѣе нисколько не будетъ страннымъ и нелѣпымъ, если мы скажемъ, что они были блаженными потому уже, что были духовными, не тѣломъ, а праведностію вѣры, упованіемъ радующеся, скорби терпяще (Рим. XII, 12). Тѣмъ больше и полнѣе былъ блаженъ въ раю первый человѣкъ, хотя и не зналъ о своемъ будущемъ паденіи, такъ какъ награда будущаго измѣненія наполняла его такою радостью, что въ немъ не было никакой скорби, для перенесенія которой ему нужно было бы терпѣніе. Ибо его увѣ-

228

ренность была не тщетнымъ упованіемъ на неизвѣстное, какъ у глупаго, но вѣрующею надеждою; прежде чѣмъ достигнуть той жизни, когда ему надлежало бы быть вполнѣ увѣреннымъ въ своей вѣчной жизни, онъ могъ радоваться, какъ написано, съ трепетомъ (Псал. 2, ст. 12), и этою радостью быть въ раю гораздо больше блаженнымъ, чѣмъ блаженны святые въ настоящей жизни, нѣкоторымъ, конечно, низшимъ образомъ, чѣмъ будутъ блаженны святые въ вѣчной жизни святыхъ и пренебесныхъ Ангеловъ, но во всякомъ случаѣ—своимъ образомъ.

Глава XIX.

Состояніе Ангеловъ.

Сказать же о нѣкоторыхъ Ангелахъ, что они могли быть въ своемъ извѣстномъ родѣ блаженными, не будучи увѣрены въ своей будущей неправедности и въ осужденіи, или, по крайней мѣрѣ, въ постоянномъ благополучіи, такъ какъ для нихъ въ такомъ случаѣ не существовало бы надежды, что и они нѣкогда вслѣдствіе извѣстнаго измѣненія на лучшее будутъ въ этомъ увѣрены,—сказать такъ едва ли допустимо; развѣ уже мы скажемъ, что эти Ангелы такъ были сотворены а въ своемъ міровомъ служеніи подчинены другимъ болѣе высшимъ и блаженнымъ Ангеламъ, чтобы за правильное прохожденіе возложенныхъ на нихъ обязанностей могли получить ту блаженную и высшую жизнь, относительно которой могли бы быть вполнѣ увѣрены и радуясь надеждой на которую могли бы быть уже названы блаженными. Если изъ числа ихъ ниспалъ діаволъ съ сообщниками своей неправды, то это подобно тому, какъ отпадаютъ отъ праведности вѣры и люди, которые уклоняются съ праваго пути вслѣдствіе подобной же гордости, или обольщая самихъ себя, или же послушно слѣдуя за тѣмъ же обольстителемъ.

229

Но пусть, кто можетъ, утверждаетъ эти два класса Ангеловъ—пренебесныхъ, въ числѣ которыхъ никогда не былъ тотъ, кто вслѣдствіе паденія сталъ діаволомъ, и мірскихъ, въ числѣ которыхъ онъ находился,—я съ своей стороны признаюсь, что пока не встрѣтилъ данныхъ утверждать эти два класса на основаніи Писаній, во въ виду вопроса, звалъ-ли діаволъ прежде, чѣмъ палъ, о своемъ паденіи, я, чтобы не сказать, будто Ангелы теперь не увѣрены или были когда-нибудь не увѣрены въ своемъ блаженствѣ, высказался такъ, что есть основаніе думать, что діаволъ палъ и не устоялъ въ истинѣ съ самаго начала творенія, т. е. или съ самаго начала времени, или съ начала своего созданія.

Глава XX.

Мнѣніе, что діаволъ сотворенъ злымъ.

Отсюда, нѣкоторые полагаютъ, что онъ впалъ въ эту злобу не по своей свободной волѣ, а былъ и сотворенъ съ нею, хотя сотворенъ всевышнимъ и истиннымъ Господомъ Богомъ, творцемъ всѣхъ природъ, и приводятъ свидѣтельство изъ книги Іова, въ которой, когда рѣчь идетъ о діаволѣ, написано (XL, 14): Си есть начало созданія Господня: сотворенъ поруганъ быти Ангелы Его (а этому изреченію соотвѣтствуетъ написанное въ псалмѣ: Змій сей, егоже создалъ еси ругатися ему [Пс. 103, 26], если только выраженіе: егоже создалъ еси тождественно съ выраженіемъ: Си есть начало созданія Господня), т. е. какъ бы такъ, что Богомъ въ началѣ онъ созданъ злымъ, завистливымъ, обольстителемъ, совершенно діаволомъ, не своею волею развратился, а такимъ и сотворенъ.

230

Глава XXI.

Опровергается это мнѣніе.

Но какъ согласить это мнѣніе съ написаннымъ, что Богъ сотворилъ все добро зѣло (Быт. 1, 31)? Правда, они стараются оправдать себя и съ нѣкоторой нескладицей и ненаучностью утверждаютъ, что не только въ первомъ своемъ твореніи, но даже и въ настоящее время, при существованіи столькихъ развращеныхъ волей, въ общемъ все сотворенное, т. е. вся рѣшительно тварь, добро зѣло не потому, что злые въ ней добры, а потому, что они не проявляютъ своей злости настолько, чтобы красота и порядокъ вселенной подъ властью, премудростію и силой Бога—Промыслителя, безобразились и нарушались въ какой-либо части, ибо каждой изъ волей, даже и злой, опредѣлены извѣстныя и соотвѣтственныя границы власти и извѣстное количество заслугъ, такъ что и при существованіи этого рода волей, соотвѣтствующимъ и справедливымъ образомъ упорядочиваемыхъ, вселенная остается прекрасною. Но такъ какъ каждому представляется истиннымъ и очевиднымъ, что было бы противорѣчіемъ справедливости, если бы Богъ безъ всякой предшествующей заслуги осуждалъ въ комъ-либо то, что самъ Онъ сотворилъ, и такъ какъ объ осужденіи діавола и ангеловъ его мы встрѣчаемъ несомнѣнный и ясный разсказъ въ Евангеліи, въ которомъ Господь предвозвѣстилъ, что Онъ скажетъ сущимъ ошуюю Его: Идите въ огнь вѣчный, уготованный діаволу и аггеломъ его (Мѳ. XXV, 41): то во всякомъ случаѣ надобно думать, что осужденія на вѣчный огонь должна ожидать съ діаволомъ не природа, которую сотворилъ Богъ, а собственная его злая воля.

Глава XXII.

Ниспровергается самая основа этого мнѣнія.

И словами: Си есть начало созданія Господня, сотворенъ поруганъ быти Ангелы Его указывается вовсе не

231

на природу его, а или на воздушное тѣло, которымъ Богъ приличнымъ образомъ снабдилъ подобную волю, или на тотъ порядокъ, по которому Онъ сотворилъ его невольнымъ орудіемъ пользы для добрыхъ, или на то, что хотя Богъ и предвидѣлъ, что онъ будетъ злымъ по собственной своей волѣ, однако сотворилъ его, не щадя Своей благости для жизни и субстанціи, которая должна будетъ обнаружить себя вредною волею, и въ то же время предвидя, сколько добра Онъ сдѣлаетъ изъ нея по Своей удивительной благости. Началомъ же созданія Господня, которое Богъ сотворилъ быть поруганнымъ Ангелами Его, онъ названъ не потому, что Богъ первоначально или въ началѣ создалъ его злымъ, а потому, что хотя Богъ и зналъ, что діаволъ по своей волѣ будетъ злымъ, дабы вредить добрымъ, однако сотворилъ его, дабы онъ тѣмъ самымъ былъ полезенъ добрымъ. Ибо это и значитъ для діавола быть поруганнымъ Ангелами Его, что, когда приносятъ святымъ пользу его искушенія, которыми онъ старается совратить ихъ, онъ остается поруганнымъ такъ, что злоба, въ которой захотѣлъ онъ самъ быть, противъ его воли является полезною для рабовъ Божіихъ: предвидя это, Богъ и сотворилъ его. А началомъ для поруганія онъ [названъ] потому, что и злые люди, сосуды діавола и какъ бы тѣло головы его, о которыхъ хотя Богъ и предвидѣлъ, что они будутъ злыми, однако сотворилъ ихъ для пользы святыхъ, точно такимъ же образомъ бываютъ поруганы, когда, не смотря на ихъ желаніе вредить, примѣромъ ихъ внушается святымъ предостереженіе, благоговѣйная покорность Богу, разумѣніе благодати, упражненіе въ терпимости по отношенію къ злымъ и въ любви ко врагамъ. Но началомъ созданія, которое подвергается такому поруганію, онъ является потому, что превосходитъ ихъ и древностью времени, и первенствомъ злобы. Это поруганіе устрояетъ ему Богъ чрезъ святыхъ Ангеловъ, по дѣйствію Своего промышленія, по которому Онъ упра-

232

вляетъ сотворенными природами, подчиняя злыхъ ангеловъ добрымъ такъ, чтобы нечестіе злыхъ, и притомъ злыхъ не только ангеловъ, но и людей, имѣло силу не настолько, насколько оно стремится имѣть ее, а насколько попускается, доколѣ та самая правда, которою бываютъ живы отъ вѣры (Рим. 1, 17) и которая въ настоящее время съ долготерпѣніемъ обнаруживается на людяхъ, обратится на судъ (Пс. 93, 15), дабы и они могли судить не только двѣнадцать колѣнъ Израиля (Мѳ. XIX, 28), но и самихъ Ангеловъ (1 Кор. VI, 3).

Глава XXIII.

Какъ надобно понимать, что діаволъ не устоялъ въ истинѣ.

Такимъ образомъ, мысль, что діаволъ никогда не стоялъ въ истинѣ и что онъ никогда не проводилъ блаженной жизни съ Ангелами, а палъ съ самаго начала своего сотворенія, надобно понимать такъ, что онъ развратился по собственной волѣ, а не сотворенъ Богомъ злымъ; въ противномъ случаѣ не слѣдовало бы и говорить, что онъ искони палъ (Іоан. VIII, 44), ибо онъ не палъ, разъ такимъ и сотворенъ. Но будучи сотворенъ, онъ постоянно отвращается отъ свѣта истины, надмеваясь гордостью и развращаясь вожделѣніемъ собственной власти; почему онъ не вкусилъ сладости блаженной и ангельской жизни, которой онъ не возгнушался, уже получивъ ее, а оставилъ и обошелъ ее, не пожелавъ принять. Отсюда, онъ не могъ напередъ звать о своемъ паденіи, такъ какъ мудрость есть плодъ благочестія. Онъ же, будучи постоянно нечестивымъ и слѣдовательно по уму слѣпымъ, отпалъ не отъ того, что уже получилъ, но отъ того, что получилъ бы, если бы пожелалъ быть покорнымъ Богу; а такъ какъ онъ этого не пожелалъ, то и отъ того отпалъ, что имѣлъ получить, и отъ Того не укрылся, Кому не захотѣлъ покориться. Поэтому совершенно заслуженно случи-

233

лось съ нимъ, что онъ не можетъ ни услаждаться свѣтомъ правды, ни освободиться отъ ея приговора.

Глава XXIV.

Слова: Како спаде съ небесе Денница, и проч. надобно понимать о таинственномъ тѣлѣ діавола.—Тѣло Христа.—Тѣло діавола.

Отсюда, слова пророка Исаіи: Како спаде съ небесе Денница, восходящая заутра? сокрушися на земли посылаяй ко всѣмъ языкомъ. Ты же реклъ еси въ умѣ твоемъ: на небо взыду, выше звѣздъ небесныхъ поставлю престолъ мой, сяду на горѣ высоцѣ, на горахъ высокихъ, яже къ сѣверу. Взыду выше облакъ, буду подобенъ Вышнему. Нынѣ же во адъ снидеши, и проч. (Иса. XIV, 12—15),—слова, которыя подъ образомъ Вавилонскаго царя разумѣютъ діавола, весьма во многомъ относятся къ его тѣлу, которое онъ набираетъ и изъ человѣческаго рода, и въ особенности къ тѣмъ, кои, по отпаденіи отъ заповѣдей Божіихъ, соединяются съ нимъ гордостью. Ибо какъ человѣкомъ называется въ Евангеліи тотъ, кто былъ діаволомъ, напр. въ словахъ: врагъ человѣкъ сотвори сіе (Мѳ. XII, 28), такъ въ Евангеліи же называется діаволомъ тотъ, кто былъ человѣкомъ, напр. въ словахъ: не азъ ли васъ дванадесяте избрахъ, и единъ отъ васъ діаволъ есть (Іоан. VI, 70)? И какъ тѣло Христово, т. е. Церковь, называется Христомъ, напр. въ словахъ: убо Авраамле сѣмя есте (Гал. III, 29), такъ какъ нѣсколько выше [Апостолъ] сказалъ: Аврааму речени быша обѣты, и сѣмени его. Не глаголетъ же: и сѣменемъ, яко о мнозѣхъ, но яко о единомъ: и сѣмени твоему, иже есть Христосъ (Гал. III, 16). И еще якоже бо тѣло едино есть, и уды многи имать, вси же уди, единаго тѣла мнози суще, едино тѣло суть: тако и Христосъ (1 Кор. XII, 12). Такъ точно и діаволово тѣло, глава коему

234

діаволъ, т. е. все множество нечестивыхъ, въ особенности тѣхъ, которые отпадаютъ отъ Христа или Церкви, какъ бы спадая съ неба, называется діаволомъ, и многое, что приличествуетъ не столько головѣ, сколько тѣлу и членамъ, въ иносказательномъ смыслѣ относится къ этому тѣлу. Такимъ образомъ, подъ Денницей, которая восходила утромъ и пала, можно разумѣть родъ отступниковъ или отъ Христа, или отъ Церкви; ибо онъ точно такъ же обращается во тьмѣ, лишившись свѣта, носителемъ котораго былъ, какъ тѣ, которые обращаются къ Богу, переходитъ отъ тьмы къ свѣту, т. е. бывши тьмою, остановятся свѣтомъ.

Глава XXV.

О томъ же самомъ тѣлѣ сказано и слѣдующее: Ты еси печать уподобленія, и проч. Рай.—Церковь.

Точно также подъ образомъ князя Тирскаго разумѣютъ діавола и слова пророка Іезекіиля: Ты еси печать уподобленія… и вѣнецъ доброты, въ сладости рая Божія былъ еси, всякимъ каменіемъ драгимъ украсился еси (Іез. XXVIII, 12), и проч., которыя приличествуютъ не столько самому духу—князю лувавства, сколько тѣлу его. Ибо раемъ называется Церковь, какъ читаемъ въ Пѣсни Пѣсней: вертоградъ заключенъ,… источникъ запечатлѣнъ, кладезь, воды живой, рай съ плодомъ яблочнымъ (IV, 12). Отъ нея отпали или видимо и тѣлеснымъ образомъ всѣ еретики, или скрыто и духовнымъ образомъ, хотя повидимому въ ней оставаясь, всѣ возвратившіеся на блевотину свою (Прит. XXVI, 11; 2 Петр. II, 22), если они послѣ отпущенія всѣхъ грѣховъ очень не долго слѣдовали по пути правды,—въ которыхъ послѣдующее стало хуже прежняго и которымъ нужно было не столько познать путь правды, сколько познавши его опять отвратиться отъ преданной имъ святой заповѣди. Этотъ непотребнѣйшій родъ описываетъ Господь,

235

когда говоритъ, что нечистый духъ выходитъ изъ человѣка, потомъ возвращается съ другими семью и водворяется въ домѣ, который нашелъ уже вычищеннымъ; такъ что послѣдняя человѣку тому будутъ горша первыхъ (Мѳ. XII, 44). Къ такому роду людей, который уже становится тѣломъ діавола, могутъ быть приложимы слѣдующія слова: Отъ негоже дне созданъ еси, ты съ Херувимомъ (т. е. съ престоломъ Божіимъ, который въ переводѣ означаетъ „многоразличное знаніе“), вчинихъ тя въ горѣ святѣй Божіи (т. е. въ Церкви, откуда: И услыша мя отъ горы святыя своея, Пс. 3, 5), былъ еси среди каменей огненныхъ (т. е. святыхъ, духомъ служащихъ живыхъ камней), былъ еси ты непороченъ во днѣхъ твоихъ, отъ негоже дне созданъ еси, дондеже обрѣтошася неправды въ тебѣ (Іез. XXIII, 14 и сл.).—эти мѣста могутъ быть подвергнуты болѣе тщательному разсмотрѣнію, которое, быть можетъ, показало бы, что не только такое пониманіе ихъ возможно, но иное пониманіе къ нимъ рѣшительно и не приложимо.

Глава XXVI.

Заключеніе о сотвореніи и паденіи діавола.

Но такъ какъ это завело бы насъ слишкомъ далеко, а между тѣмъ вопросъ нашъ требуетъ отъ насъ другой рѣчи, то въ настоящемъ случаѣ достаточно будетъ сказать вкратцѣ, что или діаволъ, по нечестивой гордости, съ самаго начала отнялъ отъ блаженства, которое онъ имѣлъ получить, если бы захотѣлъ, или существуютъ въ настоящемъ мірѣ другіе Ангелы низшаго служенія, среди которыхъ онъ жилъ, наслаждаясь, самъ того не зная, нѣкоторымъ блаженствомъ и отъ сообщества съ которыми отпалъ по гордому нечестію вмѣстѣ съ своими ангелами, какъ архангелъ. Если это какимъ-нибудь образомъ возможно утверждать (а удивительно, если возможно), то нужно найти объясненіе или тому, ка-

236

кимъ образомъ всѣ святые Ангелы. если нѣкогда діаволъ жилъ среди нихъ вмѣстѣ съ своими ангелами такою же блаженною жизнію, еще не знали навѣрное о своемъ постоянномъ блаженствѣ, а получили это знаніе уже послѣ его паденія, или тому, за какое преступленіе отлученъ онъ съ своими сообщниками отъ остальныхъ Ангеловъ раньше своего грѣха, разъ онъ не зналъ о своемъ будущемъ паденіи, а они были увѣрены въ своей твердости, если только мы нисколько не сомнѣваемся, съ одной стороны, что согрѣшившіе ангелы свергнуты какъ бы въ темницу сего воздушнаго, лежащаго поверхъ земли, мрака, согласно съ апостольскою вѣрою, что они сохраняются для наказанія на судѣ (2 Петр. II, 4), съ другой—что въ высшемъ блаженствѣ Ангеловъ нѣтъ неизвѣстности касательно вѣчной жизни, да и намъ, по милосердію и благодати Божіей и по неложнѣйшему обѣтованію, не невѣдома будущая жизнь, когда мы, по воскресеніи и измѣненіи настоящихъ тѣлъ, соединены будемъ съ святыми Ангелами. Для этой надежды мы живемъ и ради этого обѣтованія возсозидаемся. А что можно еще сказать о діаволѣ, именно—почему сотворилъ его Богъ, когда предвидѣлъ, что онъ будетъ такимъ, и почему, будучи всемогущимъ, не обратилъ его воли на добро,—все это или объяснится или станетъ вѣроятнымъ или откроется, если можетъ быть открыто что-нибудь лучшее, на основаніи предыдущихъ разсужденій, когда мы будемъ говорить о злыхъ людяхъ.

Глава XXVII.

Объ искушеніи, совершонномъ діаволомъ при посредствѣ змія.

Итакъ, Тѣмъ, Кто имѣетъ высшую власть надъ всею тварью чрезъ святыхъ Ангеловъ, которыми діаволъ бываетъ поруганъ, когда даже и самая непріязнь его обращается къ

237

пользѣ Церкви Божіей, попущено было ему искусить жену не иначе, какъ при посредствѣ змія, а мужа—не иначе, какъ чрезъ жену; но въ зміѣ онъ говорилъ, пользуясь имъ какъ органомъ и двигая его природу такъ, какъ можетъ онъ ее двигать, а она двигаться, для выраженія словесныхъ звуковъ и тѣлесныхъ знаковъ, при помощи коихъ жена могла бы понять волю обольстителя. Въ женѣ же, природѣ разумной, которая можетъ пользоваться своимъ собственнымъ движеніемъ для произведенія словъ, говорилъ уже не діаволъ, а его дѣйствіе и убѣжденіе, хотя при помощи сокровеннаго инстинкта онъ болѣе внутренно способствовалъ тому, чтò при помощи змія раньше произвелъ внѣшнимъ образомъ. Въ душѣ, охваченной гордою любовью въ собственной власти, онъ могъ бы произвести это и при помощи одного только инстинкта внутренно, какъ дѣйствовалъ онъ въ Іудѣ, чтобы тотъ предалъ Христа (Іоан. XII, 2); но, какъ уже сказалъ я, діаволъ имѣетъ волю искушать, но не въ его власти—ни чтобы совершить искушеніе, ни какъ его совершить. Отсюда, онъ совершилъ искушеніе потому, что ему было попущено, и совершилъ такъ, какъ было попущено; но онъ не зналъ и не хотѣлъ, чтобы какому-нибудь роду людей было полезно то, что онъ сдѣлалъ, и вотъ этимъ-то самымъ онъ и былъ поруганъ Ангелами.

Глава XXVIII.

Понималъ-ли змій произносимыя имъ слова.

Такимъ образомъ, змій не понималъ тѣхъ словесныхъ звуковъ, которые слышала отъ него жена. Ибо немыслимо, чтобы его душа была превращена въ разумную природу, такъ какъ и сами люди, хотя природа ихъ и разумна, не знаютъ, что говорятъ, когда въ нихъ говоритъ демонъ въ болѣзненномъ ихъ состояніи, при которомъ бываютъ нужны заклинатели; тѣмъ меньше змій понималъ словесные звуки,

238

которые чрезъ него и изъ него производилъ діаволъ, такъ какъ онъ не понялъ бы и говорящаго человѣка, если бы слышалъ его въ состояніи свободномъ отъ діавольскаго вліянія. Даже и въ томъ случаѣ, когда, какъ думаютъ, змѣи слышатъ и понимаютъ слова марсовъ [[Марсы—народъ въ Лаціи, при фуцинскомъ озерѣ, извѣстный ворожбою и заговариваніемъ змѣй.]], выползая при ихъ заклинаніяхъ изъ своихъ логовищъ,—даже и въ этомъ случаѣ дѣйствуетъ діавольская сила, къ показанію, что и чему всеобщее промышленіе подчиняетъ по естественному порядку и что оно съ премудрою властью дозволяетъ даже злымъ волямъ; вслѣдствіе чего змѣи чаще повинуются заклинаніямъ людей, чѣмъ какой-либо другой родъ животныхъ. Послѣднее обстоятельство служитъ даже немалымъ свидѣтельствомъ, что человѣческая природа первоначально была прельщена рѣчью змія. Демоны радуются такой, данной имъ, власти, что по заклинанію людей, они могутъ употреблять змѣй для обмана тѣхъ, кого хотятъ они обмануть. Людямъ же дозволяется это въ цѣляхъ увѣковѣчить въ нихъ воспоминаніе объ изначальномъ событіи, которое устанавливаетъ нѣкоторое ихъ содружество съ этимъ родомъ животныхъ. А самое это событіе попущено было для того, чтобы человѣческому роду, для назиданія котораго надобно было описать это происшествіе, при посредствѣ змія дать образецъ и всякаго діавольскаго искушенія, что станетъ яснѣе, когда мы будемъ говорить о божественномъ приговорѣ на змія.

Глава XXIX.

Почему змій названъ благоразумнѣйшимъ.

Поэтому благоразумнѣйшимъ изъ всѣхъ звѣрей, т. е. хитрѣйшимъ, змій названъ по причинѣ діавольской хитрости, которая въ немъ и отъ него производила коварство, подобно тому, какъ благоразумнымъ или хитрымъ назы-

239

вается языкъ, которымъ движется благоразумный или хитрый человѣкъ, чтобы благоразумно или хитро убѣдить въ чемъ-нибудь. Ибо языкомъ называется не сила тѣлеснаго органа, а безъ сомнѣнія сила ума, которая языкомъ пользуется. Подобнымъ образомъ называется стиль писцевъ лживымъ, хотя быть лживымъ составляетъ свойство только [существа] живаго и чувствующаго; но стиль называется лживымъ потому, что при его посредствѣ дѣйствуетъ лживо лживый, подобно тому, какъ если бы и тотъ змій былъ названъ лживымъ потому, что имъ, какъ стилемъ, лживо пользовался діаволъ.

Объ этомъ я счелъ необходимымъ напомнить потому, чтобы кто-нибудь, выходя изъ представленія, что животныя, лишенныя человѣческаго разума, имѣютъ разумѣніе, или вдругъ превращаются въ животное разумное, не увлекся страннымъ и вреднымъ мнѣніемъ о превращеніи душъ или людей въ звѣрей, или звѣрей въ людей. Если же змій говорилъ съ человѣкомъ, какъ говорила же съ человѣкомъ и ослица, на которой сидѣлъ Валаамъ (Числ. XXII, 28), то первое было дѣйствіемъ діавольскимъ, а послѣднее—ангельскимъ. Ибо добрые и злые ангелы имѣютъ нѣкоторыя сходныя дѣйствія, какъ—Моисей и волхвы фараона (Исход. VII, 2). Но въ этихъ дѣйствіяхъ добрые Ангелы гораздо могущественнѣе, и если злые ангелы могутъ производить что-нибудь подобное, то потому только, что имъ дозволяетъ это Богъ черезъ добрыхъ Ангеловъ, дабы каждому было воздано по сердцу его, или по благодати Божіей, но въ томъ и другомъ случаѣ правосудно и милостиво, чрезъ глубину богатства премудрости Божіей (Рим. XI, 33).

Глава XXX.

Разговоръ змія съ женой.—Забвеніе заповѣди Божіей.

И рече змій женѣ: что яко рече Богъ: да не ясте отъ всякаго древа райскаго? И рече жена змію: отъ плода

240

древа, которое въ раю, ясте будемъ, отъ плода же древа, еже есть посредѣ рая, рече Богъ, да не ясте отъ него, ниже прикоснетеся ему, да не смертію умрете (Быт. III, 1—4).—Сначала спрашиваетъ змій, а потомъ отвѣчаетъ жена для того, чтобы преступленіе было неизвинительнымъ и чтобы никакъ уже нельзя было сказать, будто жена забыла заповѣдь Божію. Хотя уже и забвеніе заповѣди, въ особенности одной и столь необходимой, дѣлало бы ее виновною въ предосудительномъ небреженіи; но преступленіе этой заповѣди является очевиднѣе, когда она удерживается памятью и когда оскорбляется какъ бы присутствующій въ памяти Богъ. Отсюда, въ псалмѣ къ словамъ: и помнящихъ заповѣди Его необходимо было прибавить: творити я (120, 18). Ибо многіе помнятъ ихъ, чтобы нарушать, впадая въ большій грѣхъ преступленія, когда нѣтъ никакого извиненія забвенію.

И рече змій женѣ: не смертію умрете. Вѣдяше бо Богъ, яко въ оньже… день снѣсте отъ нею, отверзутся очи ваша и будете яко бози, вѣдяще доброе и лукавое. Если на основаніи этихъ словъ она повѣрила, что имъ воспрещено отъ Бога нѣчто доброе и полезное, то не существовало-ли уже въ душѣ ея любви къ собственной власти и гордаго самопревозношенія, которыя нужно было этимъ искушеніемъ побѣдить и уничижить? Затѣмъ, не удовольствовавшись словами змія, она взглянула на дерево: и видѣ, яко добро древо въ снѣдь и яко угодно очима видѣти и, не вѣря, чтобы можно было отъ него умереть (вѣроятно, она подумала, что слова: воньже аще день снѣсте отъ него смертію умрете изречены Богомъ для какого-нибудь знаменованія), взяла отъ плода его, ѣла и дала мужу своему, съ какимъ-нибудь, можетъ быть, словомъ убѣжденія, о чемъ Писаніе умолчало и оставило догадываться. А можетъ быть, впрочемъ, мужъ не имѣлъ уже и надобности въ убѣжденіи, разъ видѣлъ, что жена не умерла отъ этого вкушенія.

241

Глава XXXI.

На что открылись очи Адама и Евы.

И ядоша и отверзошася очи обѣма. На что? Не на что иное, какъ на взаимное похотствованіе—это, порожденное смертью, наказаніе самой плоти за грѣхъ; такъ что ихъ тѣло было уже не душевнымъ (1 Кор. XV, 44), которое, если бы они сохранили послушаніе, могло и безъ смерти измѣниться въ лучшее и духовное свойство, а тѣломъ смерти, въ которомъ законъ, сущій въ членахъ, противовоюетъ закону ума (Рим. VII, 23). Вѣдь не были же они сотворены съ закрытыми глазами, и въ раю сладостей не оставались же слѣпыми и не ощупывали дороги, чтобы дойти, не зная пути, до запрещеннаго дерева и ощупью сорвать запрещенный плодъ. Какъ же бы приведены были къ Адаму животныя и птицы видѣти, что наречетъ я (Быт. II, 19), если онъ не видѣлъ? И какъ бы приведена была къ мужу жена, когда была сотворена, чтобы онъ, не видя ея, сказалъ о ней: се нынѣ кость отъ костей моихъ и плоть отъ плоти моея (Быт. II, 22), и пр.? Наконецъ, какъ бы разглядѣла жена, яко добро есть древо въ снѣдь и яко угодно видѣти очима и красно есть еже разумѣти (Быт. 111, 6), если очи ихъ были закрыты?

Однако, изъ-за переноснаго значенія одного слова ни въ какомъ случаѣ не слѣдуетъ принимать въ иносказательномъ смыслѣ все. Не мое дѣло, въ какомъ смыслѣ сказалъ змій: отверзутся очи ваша; что онъ сказалъ такъ, объ этомъ разсказываетъ писатель книги, а въ какомъ значеніи сказалъ, это предоставлено обсужденію читателя. Но написанное: и отверзошася очи обѣма и видѣша, яко нази бѣша написано въ томъ же смыслѣ, въ какомъ повѣствуется о всѣхъ совершившихся тогда событіяхъ и не должно вести насъ къ аллегорическому повѣствованію. Ибо и евангелистъ - повѣствователь не чьи-нибудь иносказательныя из-

242

реченія приводитъ отъ чужаго лица, а разсказываетъ отъ своего лица о томъ, что случилось, когда говоритъ о двухъ ученикахъ, изъ коихъ одинъ былъ Клеопа, что въ то время, какъ Господь преломлялъ имъ хлѣбъ, у нихъ отверзошася очи и познаста Его, Кого не узнали впродолженіе пути (Лук. XXIV, 31): безъ сомнѣнія, они шли съ глазами не закрытыми, а такими, которые не могли узнать Его. Такимъ образомъ, какъ тамъ, такъ и въ этомъ мѣстѣ повѣствованіе иносказательное, хотя Писаніе въ настоящемъ случаѣ пользуется переноснымъ выраженіемъ для того, чтобы назвать отверзтыми глаза, которые и раньше были открыты,—отверзтыми конечно для созерцанія и познанія чего-нибудь такого, чего они дотолѣ не замѣчали. Ибо тамъ возникло жадное любопытство въ преступленію заповѣди, страстно желавшее испытать неизвѣстное, именно—что послѣдуетъ за запрещеннымъ вкушеніемъ, и услаждавшееся вредною свободою сбросить узы запрещенія, въ вѣроятномъ предположеніи, что не послѣдуетъ смерти, которой они боялпсь. Дѣйствительно, яблоко на запрещенномъ деревѣ, надобно думать, было такимъ же, какое на другихъ деревахъ они по опыту знали какъ безвредное; отсюда, они скорѣе думали, что Богъ легко проститъ ихъ, когда они согрѣшатъ, нежели терпѣливо могли сносить незнаніе чего-нибудь, даже и того, почему Богъ запретилъ имъ брать съ этого дерева плодъ. Поэтому сейчасъ же вслѣдъ за преступленіемъ заповѣди, они, лишившись внутренно оставившей ихъ благодати, которую они оскорбили надменіемъ и гордою любовью къ собственной власти, остановили взоры на своихъ членахъ и почувствовали въ нихъ похоть, какой раньше не знали. Итакъ, ихъ глаза открылись на то, на что раньше они не были открыты, хотя на все другое и были открыты.

243

Глава XXXII.

Начало смертности и похоти.—Фиговые передники.

Въ тотъ же самый день, въ который совершилось то, чтò Богъ воспретилъ, явилась смерть. Ибо съ утратой дивнаго состоянія, ихъ тѣло, которое поддерживалось таинственною силою и отъ древа жизни, благодаря которой они не могли ни подвергаться болѣзни, ни измѣняться въ возрастѣ, такъ что вкушеніемъ съ древа жизни въ ихъ плоти, хотя еще душевной и долженствовавшей измѣниться потомъ къ лучшему, обозначалось то, что въ Ангелахъ, вслѣдствіе участія ихъ въ вѣчности, происходитъ отъ духовнаго питанія мудростью (символомъ чего служило древо жизни), такъ что они не могутъ измѣняться къ худшему,—итакъ, говорю, съ утратой дивнаго состоянія, ихъ тѣло получило болѣзненное и смертное свойство, присущее и плоти скотовъ, а отсюда и—самое то движеніе, вслѣдствіе котораго въ скотахъ возникаетъ стремленіе къ соитію, дабы рождающіяся преемствовали умирающимъ; но, будучи и въ самомъ этомъ наказаніи показательницей своего благородства, разумная душа почувствовала стыдъ предъ этимъ скотскимъ движеніемъ,—стыдъ, который проникъ въ нее не только потому, что она почувствовала постыдное движеніе тамъ, гдѣ раньше не чувствовала ничего подобнаго, но и потому, что это движеніе явилось слѣдствіемъ преступленія заповѣди. Ибо она почувствовала теперь, какою раньше облечена была благодатью, когда въ наготѣ своей не испытывала ничего непристойнаго. Въ этомъ случаѣ исполнились слова: Господи, волею твоею подаждь добротѣ моей силу, отвратилъ же еси лице твое и быхъ смущенъ (Пс. 29, 8). Въ состояніи этого смущенія они прибѣгли къ фиговымъ листьямъ, сшили передники и, утративъ достославное, прикрыли ими срамное. Не думаю,

244

чтобы въ этихъ листьяхъ они видѣли что-нибудь такое, чѣмъ считали приличнымъ прикрыть свои уже зудѣвшіе члены; но въ своемъ тогдашнемъ смущеніи они, сами того не зная, тайнымъ инстинктомъ расположилось устроить такое обозначеніе своего наказанія, которое бы обличало дѣяніе грѣшниковъ и, будучи описано, назидало читателя.

Глава XXXIII.

Голосъ Бога ходящаго въ раю.

И услышаста гласъ Господа Бога, ходяща въ раи къ вечеру (Быт. III, 8). Въ этотъ именно часъ прилично было посѣтить тѣхъ, которые отпали отъ свѣта истины. Можетъ быть, прежде Богъ говорилъ съ ними другими удобоизъяснимыми или не удобоизъяснимыми способами, внутренно, какъ говоритъ Онъ съ Ангелами, непреложною истиной просвѣщая умы ихъ, которымъ дано знать разомъ все, что происходитъ во времени даже и не разомъ. Можетъ быть, говорю, Онъ говорилъ съ ними хотя и не съ такимъ удѣленіемъ божественной премудрости, которую получаютъ Ангелы, но, по человѣческой мѣркѣ, съ гораздо меньшимъ, однако подъ тѣмъ же самымъ образомъ посѣщенія и бесѣдованія, а можетъ быть и такимъ, который совершается при посредствѣ твари или въ состояніи экстаза чрезъ тѣлесные образы, или же чрезъ тѣлесные органы, когда является какой-нибудь образъ или зрѣнію, или слуху, какъ Богъ обыкновенно бываетъ видимъ въ образѣ своихъ Ангеловъ, или звучитъ изъ облака. Но въ настоящемъ случаѣ они услышали голосъ Бога, ходящаго въ раю предъ вечеромъ, не иначе, какъ видимо, при посредствѣ твари, дабы не возникло въ нихъ мысли, что ихъ тѣлеснымъ чувствамъ явилась мѣстнымъ и временнымъ движеніемъ самая невидимая и всюду цѣлая субстанція Отца, и Сына, и Святаго Духа.

245

И скрыстася Адамъ и жена его отъ лица Господа Бога посредѣ древа райскаго (Быт. III, 8). Если человѣвъ, когда Богъ отвращаетъ отъ него лицо свое, бываетъ смущенъ, то мы не должны удивляться, что тутъ происходитъ нѣчто похожее на безуміе, вслѣдствіе крайняго стыда и страха, а также и по безпокойному тайному инстинкту, подъ вліяніемъ котораго они безсознательно дѣлали то, что имѣло значеніе для потомковъ, ради которыхъ эти событія и описаны.

Глава XXXIV.

Адамъ, скрывающійся по причинѣ наготы, вопрошается Богомъ.—Плотская нагота.

И призва Богъ Адама и рече ему: гдѣ еси (Быт. III, 9)? Это голосъ упрекающаго, а не незнающаго, и безъ сомнѣнія имѣетъ нѣкоторое знаменованіе, потому что какъ заповѣдь была дана мужу, чрезъ котораго она дошла до жены, такъ и спрашивается впередъ мужъ. Ибо заповѣдь отъ Господа доходитъ чрезъ мужа до жены, а заповѣдь отъ діавола доходитъ чрезъ жену до мужа. Все это полно таинственныхъ знаменованій не со стороны самихъ дѣйствующихъ лицъ, съ которыми это случилось, а со стороны дѣйствовавшей въ нихъ всемощной премудрости Божіей. Но въ настоящемъ случаѣ мы не таинственныя значенія раскрываемъ, а защищаемъ совершившіяся событія.

Адамъ отвѣчаетъ: Гласъ слышахъ тебе ходяща въ раи, яко нагъ есмь, и скрыхся (Быт. III, 10). Достаточно вѣроятно, что Богъ являлся первымъ людямъ обыкновенно въ человѣческой формѣ чрезъ приличную для этого дѣйствія тварь; но, направляя ихъ вниманіе къ высшему, Онъ дозволилъ имъ замѣтить наготу свою только тогда, когда они послѣ грѣха почувствовали постыдное движеніе въ членахъ. Поэтому они оказались въ такомъ со-

246

стояніи, въ какое обыкновенно приходятъ люди, когда на нихъ бываютъ устремлены взоры людей, и это состояніе, какъ слѣдствіе наказанія за грѣхъ, было такимъ, что они хотѣли утаиться отъ Того, отъ Кого нельзя ничего утаить, и Кто видитъ сердце, отъ Того хотѣли скрыть свою плоть. Но что же удивительнаго, если гордецы, желавшіе стать яко бози, осуетишася помышленіи своими и омрачися неразумное ихъ сердце (Рим. 1, 21)? Они называли себя во обиліи своемъ мудрыми, а когда Онъ отвратилъ отъ нихъ лице свое, стали глупы. Въ самомъ дѣлѣ, имъ стыдно было уже и самихъ себя, почему они и сдѣлали себѣ опоясанія; тѣмъ сильнѣе они боялись показаться даже въ этихъ своихъ опоясаніяхъ предъ Тѣмъ, Кто при посредствѣ видимой твари какъ бы съ дружескимъ щаденіемъ возводилъ на нихъ какъ бы человѣческіе взоры. Ибо если Онъ являлся для того, что-бы люди говорили съ Нимъ какъ съ человѣкомъ, подобно тому, какъ говорилъ съ Нимъ Авраамъ при дубѣ Мамврійскомъ (Быт. XVIII, 1), то эта дружественность, служившая до грѣха для нихъ источникомъ дерзноненія, послѣ грѣха была подавлена стыдомъ, и они уже не смѣли показать Его очамъ наготы своей, которая оскорбляла и ихъ собственные взоры.

Глава XXXV.

Извиненіе Адама и Евы.

Господь, желая допрашиваемыхъ по обычаю, принятому въ судопроизводствѣ, наказать большимъ наказаніемъ, нежели какимъ было то, отъ котораго они уже принуждены были придти въ стыдъ, говоритъ: Кто возвѣсти тебѣ, яко нагъ еси, аще не ялъ бы отъ древа, егоже заповѣда единаго не ясти, отъ него ялъ еси (Быт. III, 11)? Начавшаяся уже съ этого мгновенія по грозному приговору Божію смерть заставила ихъ обратить похотливое вниманіе на члены, отъ чего

246

ихъ глаза названы открытыми и послѣдовало то, что привело ихъ въ стыдъ. И рече Адамъ: жена, юже далъ еси со мною, та ми даде отъ древа и ядохъ (Быт. III, 12). Вотъ какова гордость! Сказалъ-ли: „Согрѣшилъ я“. Нѣтъ,—чувствуетъ все безобразіе смущенія и не обнаруживаетъ смиреннаго сознанія. Все это описано потому, что и самые вопросы были сдѣланы съ тою безъ сомнѣнія цѣлію, чтобы описаніе было правдивымъ и полезнымъ (ибо разъ оно лживо, то и безполезно), дабы мы видѣли, въ какую болѣзнь гордости впали теперь люди, стараясь сложить на Творца то, что сдѣлали худаго, и желая приписать себѣ то, что сдѣлали бы добраго. Жена, говоритъ, юже ми даде со мною, т. е. которую Ты далъ, чтобы она была со мною, та ми даде отъ древа и ядохъ: какъ будто она для того была дана, чтобы не повиновалась мужу, а оба они—Богу!

И рече Господь Богъ женѣ: что сотворила еси? и рече жена: змій прельсти мя и ядохъ (Быт. III, 13). Не сознается въ грѣхѣ и она, а сваливаетъ на другого, по полу отличнаго, но равнаго по лживости. Однако жъ, отъ нихъ родился, имъ не подражалъ, а былъ, очевидно, удрученъ множествомъ зла тотъ, кто сказалъ и будетъ говорить до скончанія вѣка: Азъ рѣхъ: Господи, помилуй мя и исцѣли душу мою, яко согрѣшихъ къ тебѣ (Пс. 40, 5). Не тѣмъ ли болѣе должны были такъ поступить и они? Но Господь не посѣкъ еще выи грѣшниковъ (Пс. 108, 4). Остались труды, скорби смертныя, всякое сокрушеніе вѣка и наконецъ благодать Божія, въ благопотребное время помогающая людямъ, которыхъ она удручая научаетъ, что они не должны превозноситься самими собою. Змій, говоритъ, прельсти мя и ядохъ: какъ будто чье либо убѣжденіе она должна была предпочесть заповѣди Божіей!

248

Глава XXXVI.

Проклятіе змія.

И рече Господь Богъ змію: зане сотворилъ еси сіе, проклятъ ты отъ всѣхъ скотовъ и отъ всѣхъ звѣрей, сущихъ на земли. На персѣхъ твоихъ и чревѣ твоемъ ходити будеши и землю снѣси вся дни живота твоего. И вражду положу между тобою и женою и между сѣменемъ твоимъ и сѣменемъ тоя. Она твою блюсти будетъ главу и ты будеши блюсти его пяту (Быт. III, 14, 15). Все это изреченіе иносказательное, и если добросовѣстность писателя и истинность повѣствованіи могутъ чѣмъ-либо служить для него, то развѣ тѣмъ только, что мы не должны сомнѣваться, что оно было сказано. Ибо только слова: И рече Богъ змію суть слова писателя и должны быть принимаемы въ собственномъ ихъ значеніи. Несомнѣнно, отсюда, что это изреченіе обращено къ змію. Дальнѣйшія слова суть уже слова Бога, которыя предоставляются свободному пониманію читателя, въ собственномъ ли или переносномъ смыслѣ надобно понимать ихъ, какъ и говорили мы въ началѣ настоящей книги. Изъ того, что змій не спрашивается, почему онъ такъ сдѣлалъ, можно заключать, что онъ сдѣлалъ это не по своей природѣ и своей волѣ, но отъ него, чрезъ него и въ немъ дѣйствовалъ діаволъ, который по причинѣ грѣха нечестіи и гордости уже предназначенъ былъ вѣчному огню. Отсюда, что въ настоящемъ случаѣ говорится змію и, конечно, относится къ тому, кто дѣйствовалъ чрезъ змія, безъ сомнѣнія, иносказательно; ибо въ этихъ словахъ искуситель описывается такимъ, какимъ онъ будетъ для человѣческаго рода, который началъ распространяться тогда, когда эти слова, въ лицѣ змія, обращены были къ діаволу. Но какъ, послѣ объясненія иносказанія, надобно понимать эти слова, объ этомъ, насколько

249

могли, мы сказали въ двухъ, изданныхъ противъ манихеевъ, книгахъ о книгѣ Бытія и, если бы мы могли сказать о семъ что-нибудь болѣе тщательнымъ и болѣе соотвѣтственнымъ образомъ въ другомъ мѣстѣ, готовы сдѣлать это при помощи Божіей; теперь же наше вниманіе должно быть обращено на другое.

Глава XXXVII.

Наказаніе жены.—Господствованіе мужа.

И женѣ рече: умножая умножу печали твоя и воздыханія твоя, въ болѣзнѣхъ родиши чада и къ мужу твоему обращеніе твое, и той тобою обладати будетъ (Быт. III, 16). И эти, обращенныя къ женѣ, слова гораздо удобнѣе принимать иносказательно и пророчески. Но такъ какъ жена еще не рождала и болѣзнь и стоны рождающей происходятъ только отъ тѣла смерти, которая началась со времени преступленія заповѣди, хотя и тогда члены тѣла были душевными, но не подлежавшими, если бы человѣкъ не согрѣшилъ, смерти и имѣвшими жить въ другомъ болѣе счастливомъ состояніи, доколѣ послѣ хорошо проведенной жизни, не заслужили бы измѣненія къ лучшему (какъ мы выше не одинъ разъ уже на это указывали), то [изрекаемое женѣ] наказаніе можно понимать и буквально, за исключеніемъ словъ: и къ мужу твоему обращеніе твое, и той тобою обладати будетъ, которыя требуютъ разсмотрѣнія, какъ понимать ихъ въ собственномъ смыслѣ. Ибо жена, надобно думать, и до грѣха была сотворена не иначе, а такъ, что мужъ господствовалъ надъ ней, а она имѣла къ нему служебное отношеніе. Но настоящая зависимость по справедливости можетъ быть понимаема какъ зависимость прообразовательная, которая представляется скорѣе дѣломъ извѣстнаго состоянія, нежели любви, такъ что и самое рабство, вслѣдствіе котораго люди потомъ начали быть рабами людей,

250

возникло отъ наказанія за грѣхъ. Апостолъ сказалъ: любовію работайте другъ другу (Гал. V, 13), но ни въ какомъ случаѣ не сказалъ бы: „господствуйте другъ надъ другомъ“. Такимъ образомъ, супруги могутъ служить другъ другу любовію, но женѣ Апостолъ не дозволяетъ владѣти мужемъ (1 Тим. II, 12). Это обладаніе по приговору Божію предоставляется мужу, и мужъ удостоился получить господство надъ женой, отъ несохраненія имъ котораго будетъ больше развращаться природа и увеличиваться вина.

Глава XXXVIII.

Наказаніе Адама и имя, данное женѣ.

Сказалъ Богъ Адаму: Яко послушалъ еси гласа жены твоея и ялъ еси отъ древа, егоже заповѣдахъ тебѣ сего единаго не ясти, отъ него ялъ еси, проклята земля въ дѣлѣхъ твоихъ, въ печалѣхъ снѣси тую вся дни живота твоего: тернія и волчцы возраститъ тебѣ, и снѣси траву селную. Въ потѣ лица твоего снѣси хлѣбъ твой, дондеже возвратишися въ землю, отъ неяже взятъ еси, яко земля еси въ землю отыдеши (Быт. III, 17—19). Кто не знаетъ, что труды человѣческаго рода имѣютъ отношеніе въ землѣ? И такъ какъ ихъ не было бы, если бы человѣкъ сохранилъ блаженство, которымъ наслаждался въ раю, то несомнѣнно, что слова эти должно принимать въ собственномъ значеніи. Впрочемъ, нужно сохранить за ними и значеніе пророчества, которое особенно имѣется здѣсь въ виду вниманіемъ говорящаго Бога. Не напрасно же и самъ Адамъ по какому-то удивительному инстинкту далъ теперь своей женѣ имя „Жизнь“, присовокупивъ, яко та мати всѣхъ живущихъ (Быт. III, 20). Ибо и эти слова надобно понимать какъ слова не повѣствующаго или утверждающаго писатели, а самого перваго человѣка; сказавъ: яко та мати

251

всѣхъ живущихъ, онъ какъ бы приводитъ причину, почему онъ назвалъ ее Жизнью.

Глава XXXIX.

Кожаныя одежды.—Упрекъ въ гордости.

И сотвори Господь Богъ Адаму и женѣ его ризы кожаны и облече ихъ (Быт. III, 21). И это хотя сдѣлано было ради знаменованія, но всеже сдѣлано, какъ и то, чтò было сказано хотя ради знаменованія, но всеже сказано. Ибо, какъ часто я говорилъ и не перестану говорить, отъ повѣствователя о совершившихся событіяхъ требуется, чтобы онъ разсказывалъ о томъ, что совершилось, какъ о совершившемся, и о томъ, что сказано, какъ о сказанномъ. Но какъ въ дѣйствіяхъ различается, чтò сдѣлано и что оно означаетъ, такъ различается и въ словахъ, чтò сказано и чтò оно значитъ. Ибо въ иносказательномъ или въ собственномъ значеніи сказано то, о чемъ повѣствуется какъ о сказанномъ, однако не слѣдуетъ считать его сказаннымъ иносказательно.

И рече Богъ: се Адамъ бысть яко единъ отъ Насъ, еже разумѣти доброе и лукавое (Быт. III, 22). Такъ какъ эти слова, какъ бы они ни были сказаны, изречены Богомъ, то выраженіе: единъ отъ Насъ надобно понимать не иначе, какъ такъ, что множественное число поставлено здѣсь по причинѣ Троицы, подобно тому, какъ раньше сказано: сотворимъ человѣка (Быт. I, 28), и какъ Господь говоритъ о Себѣ и Отцѣ: пріидемъ къ Нему и обитель у Него сотворимъ (Іоан. XIV, 23). Итакъ, напоминается гордецу; по какому поводу онъ возжелалъ внушеннаго зміемъ: будете яко бози. Се, говоритъ, Адамъ бысть яко единъ отъ Насъ. Это—слова Бога не столько посмѣевающагося надъ нимъ, сколько устрашающаго другихъ, чтобы они не были такими же гордецами. ради нихъ все это и описано. Бысть, гово-

252

ритъ, яко единъ отъ Насъ, еже разумѣти доброе и лукавое. Что другое надобно разумѣть здѣсь, какъ не примѣръ, представленный для возбужденія страха, потому что онъ не только не сталъ такимъ, какимъ хотѣлъ быть, но не сохранилъ даже и того, чѣмъ сотворенъ былъ?

Глава XI.

Изгнаніе изъ рая. Отлученіе.

И нынѣ, говоритъ Богъ, да не когда простретъ руку свою и возьметъ отъ древа жизни и снѣстъ и живъ будетъ во вѣкъ. И изгна его Господь Богъ изъ рая сладости, дѣлати землю, отъ неяже взятъ бысть (Быт. III, 22, 23). Первая половина содержитъ въ себѣ слова Бога, а вторая—дѣйствіе, послѣдовавшее за этими словами. Само собою понятно, что отчуждившись отъ жизни не только той, которую имѣлъ получить наравнѣ съ Ангелами, если бы сохранилъ заповѣдь, но даже и той, которую въ нѣкоторомъ блаженномъ состояніи тѣла проводилъ въ раю, Адамъ подлежалъ удаленію и отъ древа жизни. И это или потому, что древо жизни поддерживало бы въ немъ прежнее блаженное состояніе тѣла, или же потому, что въ этомъ деревѣ заключалось и видимое таинство невидимой мудрости, почему и надлежало удалить отъ него Адама, или какъ подлежавшаго уже смерти, или какъ бы отлученнаго, подобно тому, какъ и въ настоящемъ раю, т. е. въ Церкви, обыкновенно люди отлучаются церковною дисциплиною отъ видимыхъ таинствъ алтаря.

И изрине Адама и всели его прямо рая сладости (Быт. III, 24). И это сдѣлано хотя ради знаменованія, по всеже сдѣлано, чтобы грѣшникъ и въ злополучіи жилъ противъ рая, которымъ знаменовалась блаженная жизнь и духовно. И пристави Херувима и пламенное оружіе обращаемое хранити путь древа жизни (Быт. III, 24). Нѣтъ

253

сомнѣнія, по устроенію небесныхъ Властей и въ видимомъ раю была нѣкоторая огненная стража при посредствѣ ангельскаго служенія; однако не слѣдуетъ сомнѣваться, что такъ сдѣлано было, за исключеніемъ извѣстнаго знаменованія, и по отношенію въ духовному раю.

Глава XLI.

Мнѣнія о грѣхѣ человѣка, въ чемъ онъ заключался.—Брачныя церемоніи.

Нѣкоторые, какъ мнѣ небезызвѣстно, думаютъ, что первые люди слишкомъ рано поддались желанію знать добро и зло и преждевременно захотѣли получить то, что было отсрочено для нихъ до болѣе благопріятнаго времени; овладѣвъ подъ вліяніемъ искусителя раньше времени тѣмъ, что имъ было еще несвойственно, они оскорбили Бога и, будучи изгнаны и наказаны, лишились такой полезной вещи, которою, если бы они соотвѣтственно водѣ Божіей обратились къ ней своевременно, могли бы пользоваться спасительно.—Мнѣніе это съ точки зрѣнія правой вѣры и истины имѣло бы нѣкоторую вѣроятность въ томъ случаѣ, если бы мы хотѣли понимать древо познанія добра и зла не въ собственномъ значеніи, какъ дерево истинное съ истинными плодами, а иносказательно.

Нѣкоторые думаютъ и такъ, что первые люди тайкомъ совершили свой бракъ и имѣли совокупленіе раньше, чѣмъ соединилъ ихъ Творецъ; что и означено было именемъ древа, которое было воспрещено имъ до своевременнаго союза. Какъ будто, должны мы думать, они сотворены были въ такомъ возрастѣ, что нужно было ждать имъ половой зрѣлости,—какъ будто не было это законнымъ тогда, когда оно могло совершиться, а если не могло, то конечно и не совершилось бы! Или, можетъ быть, нужно было выдать невѣсту изъ

254

рукъ отца, ожидать торжественности обѣтовъ, совершенія брачнаго пиршества, счета приданаго и описи реестровъ?! Странное мнѣніе, и кромѣ того оно отступаетъ отъ буквальнаго смысла событій, который мы предприняли защищать и защищали, насколько это благоволилъ намъ даровать Богъ.

Глава XLII.

Повѣрилъ-ли Адамъ змію и силою какого довода онъ доведенъ былъ до грѣха.—Идолопоклонство Соломона.

Гораздо болѣе интереса представляетъ вопросъ, какимъ образомъ Адамъ, если бы онъ былъ духовнымъ хотя только по духу, а в не по тѣлу, могъ повѣрить словамъ змія, будто Богъ воспретилъ имъ вкушать плоды съ того древа, зная, что если они это сдѣлаютъ, то будутъ какъ боги по способности различенія добра и зла: Творецъ какъ бы завидовалъ своей твари въ этомъ благѣ. Удивительно было бы, если бы человѣкъ, одаренный духовнымъ умомъ, могъ этому повѣрить. Развѣ не потому-ли, что онъ самъ не могъ этому повѣрить, ему и дана была жена, которая одарена была меньшимъ разумѣніемъ и жила, можетъ быть, еще по чувству плоти, а по духу ума, почему Апостолъ и не приписываетъ ей образа Божія? Мужъ убо, говоритъ онъ, не долженъ есть покрывати главу, образъ и слава Божія сый: жена же слава мужу есть (1 Кор. XI, 7). И такъ было не потому, чтобы женскій умъ не могъ воспринять того же самаго образа, такъ какъ по слову Апостола въ благодати нѣтъ ни мужескаго, ни женскаго пола, а потому, что жена, быть можетъ, еще не получила того, что создается въ познаніи Бога, и должна была получать это постепенно подъ управленіемъ и распоряженіемъ мужа. Не напрасно Апостолъ говоритъ: Адамъ бо прежде созданъ

255

бысть, потомъ Ева. И Адамъ не прельстися, жена же прельстившися въ преступленіе впаде (1 Тим. II, 13), т. е, чрезъ жену впалъ въ преступленіе и мужъ. Ибо Апостолъ называетъ и его преступникомъ, когда говоритъ: по подобію преступленія Адама, иже есть образъ будущаго (Рим. V, 14). Но не называетъ его прельстившимся. Ибо и будучи спрошенъ, Адамъ не говоритъ: жена, юже далъ еси со мною, прельстила меня и ядохъ, а: Та ми даде отъ древа и ядохъ. Между тѣмъ, жена говоритъ: Змій мя прельсти.

Развѣ вѣроятное дѣло, что Соломонъ, этотъ мужъ великой мудрости, признавалъ какую-нибудь пользу идоловъ? И однако онъ не могъ устоять предъ любовью къ женамъ (3 Цар. XI, 4), которая влекла его въ этому злу, дѣлая то, чего, какъ онъ зналъ, не слѣдуетъ дѣлать, чтобы не омрачить своихъ смертоносныхъ удовольствій, въ которыхъ онъ утопалъ и погибалъ. Такъ точно и Адамъ послѣ того, какъ жена прельстившись ѣла отъ запрещеннаго древа и ему дала, чтобы ѣли оба, не захотѣлъ опечалить ее, полагая, что она можетъ затосковать безъ его утѣшенія, разъ онъ будетъ чуждъ ея душѣ, и совершенно погибнетъ вслѣдствіе этого разъединенія. Онъ побѣжденъ былъ не похотью плоти, которой еще не чувствовалъ въ законѣ членовъ, противовоюющемъ закону ума, а нѣкоторымъ дружескимъ благоволеніемъ, вслѣдствіе котораго [человѣкъ] весьма часто оскорбляетъ Бога, опасаясь, какъ бы изъ друга не стать врагомъ; а что Адамъ не долженъ былъ такъ дѣлать, это показало правосудное совершеніе божественнаго приговора.

Отсюда, онъ обманутъ былъ нѣкоторымъ инымъ способомъ; но коварствомъ змія, которымъ была прельщена жена, онъ, по моему мнѣнію, не могъ быть прельщенъ такъ, какъ могла она. Между тѣмъ, Апостолъ имѣлъ въ виду въ собственномъ смыслѣ прельщеніе, вслѣдствіе котораго то, чѣмъ жена была убѣждаема, сочтено было ею истиннымъ, хотя

256

оно было ложно, т. е. будто Богъ воспретилъ имъ прикасаться въ древу познанія добра и зла, зная, что, если они къ нему прикоснутся, будутъ какъ боги, и такимъ образомъ какъ бы завидуя божеству тѣхъ, коихъ сотворилъ людьми. Но если даже мужемъ овладѣло нѣкоторое желаніе сдѣлать опытъ вслѣдствіе своего рода умственнаго превозношенія, которое не могло укрыться отъ Бога, такъ какъ мужъ видѣлъ, что жена не умерла, вкусивъ отъ запрещеннаго древа, какъ уже выше мы о томъ сказали, то всеже, по моему мнѣнію, онъ, разъ одаренъ былъ умомъ духовнымъ, ни въ какомъ случаѣ не могъ повѣрить тому, будто Богъ воспретилъ имъ плоды этого дерева по зависти. Что же больше? Склоненіе ко грѣху произошло такъ, какъ и могло оно произойдти въ нихъ, а описано такъ, какъ оно должно читаться всѣми, хотя бы и не многими понималось такъ, какъ должно.

Книга 12,
въ которой идетъ рѣчь о раѣ и третьемъ небѣ, куда былъ восхищенъ Павелъ.

Глава I.

Подлежатъ разсмотрѣнію слова Апостола о раѣ.

Въ одиннадцати предыдущихъ книгахъ мы разсмотрѣли текстъ свящ. Писанія, надписываемаго Бытіе, съ самаго его начала до того пункта, какъ первый человѣкъ былъ изгнанъ изъ рая, и внесли изъ него въ свое сочиненіе то, что могли, а такъ, какъ могли, или утверждая и защищая извѣстное для насъ, или же изслѣдуя и разбирая неизвѣстное,—не столько предписывая, чтò каждый долженъ мыслить о темныхъ предметахъ, сколько показывая необходимость изученія того, относительно чего мы остались въ сомнѣніи, и не позволяя себѣ предъ читателемъ дерзости утвержденія тамъ, гдѣ не въ состояніи были дать ему утвердительное сужденіе. Настоящая же двѣнадцатая книга, обработанная съ такимъ же тщаніемъ, какого требовалъ отъ насъ подлежащій разсмотрѣнію текстъ свящ. Писаній, будетъ посвящена подробнѣйшему раскрытію вопроса о раѣ, дабы не показалось, будто мы уклонились отъ разъясненія словъ Апостола, въ которыхъ онъ разумѣетъ, повидимому, рай подъ третьимъ небомъ, говоря: Вѣмъ человѣка о Христѣ, прежде лѣтъ четыренадесяти: аще въ тѣлѣ, не вѣмъ, аще ли кромѣ тѣла, не вѣмъ: Богъ вѣсть, восхищена бывша таковаго до третіяго небесе. И вѣмъ такова человѣка: аще въ тѣлѣ,

258

или кромѣ тѣла, не вѣмъ: Богъ вѣсть: яко восхищенъ бысть въ рай и слыша неизреченны глаголы, ихже нелѣтъ есть человѣку глаголати (2 Кор. XII, 2—4).

Спрашиваютъ обыкновенно, прежде всего, чтò въ этихъ словахъ Апостолъ называетъ третьимъ небомъ, а затѣмъ—хотѣлъ-ли онъ, чтобы въ нихъ разумѣлся рай, или же послѣ того, какъ былъ восхищенъ на третье небо, онъ восхищенъ былъ и въ рай, гдѣ бы этотъ рай ни находился, такъ что если онъ былъ восхищенъ на третье небо, это не значитъ то же, что былъ восхищенъ и въ рай, но сначала—на третье небо, а потомъ—въ рай. Этотъ вопросъ настолько обоюденъ, что, мнѣ кажется, можетъ быть разрѣшенъ въ томъ только случаѣ, если кто-нибудь на основаніи не настоящихъ словъ Апостола, а другихъ мѣстъ свящ. Писаній или очевидныхъ данныхъ найдетъ что-нибудь такое, чѣмъ докажетъ, находится-ли рай на третьемъ небѣ или не находится, такъ какъ представляется неяснымъ, чтò такое и само третье небо и какъ понимать его—относительно-ли тѣлесныхъ или духовныхъ вещей. Можно бы, конечно, сказать, что человѣкъ тѣломъ можетъ быть восхищенъ только въ какое-нибудь тѣлесное мѣсто, но такъ какъ Апостолъ выражается такимъ образомъ, что онъ не знаетъ, въ тѣлѣ-ли, или внѣ тѣла былъ онъ восхищенъ, кто же осмѣлится сказать о себѣ, что знаетъ то, чего не зналъ Апостолъ? При всемъ томъ, если не могутъ быть восхищены ни духъ безъ тѣла въ тѣлесныя мѣста, ни тѣло—въ духовныя, то самое уже сомнѣніе его (если только допустить, что Апостолъ пишетъ о самомъ себѣ) какъ бы вынуждаетъ насъ разумѣть такимъ же образомъ и мѣсто, куда онъ былъ восхищенъ, т. е. такъ, что нельзя опредѣлить и распознать, тѣлесное-ли оно или духовное.

259

Глава II.

Апостолъ могъ не знать, внѣ-ли тѣла видѣлъ онъ рай, если онъ видѣлъ его въ экстазѣ.

Ибо когда представляются самъ во снѣ или въ экстазѣ тѣлесные образы, то мы совершенно не отличаемъ ихъ отъ самыхъ тѣлъ, пока, возвратившись къ тѣлеснымъ чувствамъ, не приходимъ къ сознанію, что имѣли дѣло съ образами, которые воспринимали не при помощи тѣлесныхъ чувствъ. Кто, въ самомъ дѣлѣ, пробудившись отъ сна, не чувствуетъ сейчасъ же, что видѣлъ грезы, хотя, когда видѣлъ ихъ спящій, онъ не могъ отличить ихъ отъ тѣлесныхъ воззрѣній бодрствующихъ? Со мною, впрочемъ, знаю, случалось, (а потому, не сомнѣваюсь, могло или можетъ случаться и съ другими), что, видя [что-нибудь] во снѣ, я чувствовалъ, что вижу именно во снѣ, и даже сонный я чувствовалъ и былъ твердо убѣжденъ, что образы, которые во снѣ обыкновенно поражаютъ насъ своею несообразностью, не истинныя тѣла, а представляются мнѣ во снѣ. Но иногда, однако, я и ошибался: видя, напр., своего друга во снѣ, я старался убѣдить его, что видимыя нами тѣла не истинныя тѣла, а образы спящихъ во снѣ, хотя и самъ онъ представлялся мнѣ во снѣ же, какъ и они,—даже и то самое, что мы говоримъ съ нимъ вмѣстѣ, не истинно, а онъ видитъ теперь, сонный, что-нибудь иное, и не знаетъ, вижу-ли то же самое и я; впрочемъ, когда я усиливался убѣдить его, что это не самъ онъ, я отчасти склонялся думать и такъ, что это именно онъ, съ которымъ я, конечно, не говорилъ бы, если бы былъ убѣжденъ, что это не онъ. Такимъ образомъ, душа соннаго, хотя удивительно и бодрствующая, можетъ обманываться образами тѣлъ, какъ если бы это были самыя тѣла.

Въ экстазѣ же я имѣлъ случай слышать только одного человѣка, и притомъ простолюдина, который едва могъ выражать свои ощущенія, но зналъ, что онъ и бодрствуетъ,

260

и видитъ нѣчто не глазами: „видѣла его, говорилъ онъ (пользуюсь, насколько могу припомнить, его собственными словами), душа моя, а не глаза“. Но онъ не зналъ, тѣло ли то было или же тѣлесный образъ. Ибо не былъ такимъ, чтобы могъ различать подобныя вещи, но въ то же время былъ настолько простодушно искреннимъ, что я слушалъ его съ такимъ довѣріемъ, какъ если бы самъ видѣлъ то, чтò, по его словамъ, видѣлъ онъ.

Вотъ почему, если Павелъ видѣлъ рай такъ, какъ Петру видѣлась спускающаяся съ неба корзина (Дѣян. X, 11), или Іоанну все то, чтò онъ описываетъ въ Апокалипсисѣ (Апок. I, 12), или Іезекіилю поле съ костями мертвыхъ и ихъ воскресеніе (Іез. XXXVII, 1) или Исаіи сѣдящій Богъ, окрестъ Его серафимы и жертвенникъ, взятый съ котораго уголь очистилъ уста пророка (Иса. VI, 2), то ясно, что онъ могъ и не знать, въ тѣлѣ-ли онъ видѣлъ, или внѣ тѣла.

Глава III.

Апостолъ, будучи увѣренъ, что видѣлъ третье небо, не былъ увѣренъ, какъ видѣлъ.

Но если онъ видѣлъ внѣ тѣла и не тѣла, то возможенъ вопросъ, были-ли это тѣлесные образы, или же субстанція, которая не представляетъ никакого подобія тѣла, какъ напр. Богъ, какъ умъ, или пониманіе или разумъ человѣка, какъ добродѣтели—благоразуміе, справедливость, чистота, любовь, благочестіе и все то, что только мы мысленно исчисляемъ, расчленяемъ, опредѣляемъ, не видя ни ихъ очертанія, ни цвѣта, ни того, какъ они звучатъ, чѣмъ пахнутъ, какой имѣютъ вкусъ во рту, чѣмъ оказываются для осязанія со стороны тепла или холода, мягкости или твердости, тонкости или жесткости; а [созерцая ихъ] при помощи зрѣнія, свѣта и представленія другого рода, и притомъ такого, который гораздо превосходнѣе и несомнѣннѣе остальныхъ.

261

Возвратимся же опять къ словамъ Апостола и разсмотримъ ихъ съ большею тщательностью, признавъ сначала за несомнѣнное, что Апостолъ гораздо больше и несравненно полнѣе насъ зналъ то, что мы стараемся знать такъ или иначе о безтѣлесной и тѣлесной природѣ. Итакъ, если онъ зналъ, что ни въ какомъ случаѣ нельзя видѣть ни духовныхъ предметовъ посредствомъ тѣла, ни тѣлесныхъ помимо тѣла, то почему же изъ того, что видѣлъ, онъ не распозналъ и того, какъ это могъ онъ видѣть? Ибо если онъ былъ увѣренъ, что то были духовные предметы, то почему не былъ въ то же время и увѣренъ, что видѣлъ ихъ внѣ тѣла? Если же зналъ, что то были предметы тѣлесные, то почему не зналъ, что могъ видѣть ихъ только посредствомъ тѣла? Откуда же въ немъ возникаетъ сомнѣніе, въ тѣлѣ-ли или внѣ тѣла онъ ихъ видѣлъ, развѣ ужъ не сомнѣвался-ли и въ томъ, были-ли то тѣла, или тѣлесные образы? Итакъ посмотримъ, прежде всего, что въ составѣ его словъ есть такого, относительно чего онъ не сомнѣвается, и если потомъ останется въ нихъ что-нибудь такое, относительно чего онъ сомнѣвается, то, можетъ быть, изъ того, относительно чего онъ не сомнѣвается, разрѣшится и вопросъ, какимъ образомъ сомнѣвается онъ и въ этомъ.

Вѣмъ, говоритъ, человѣка о Христѣ, прежде лѣтъ четыренадесяти: аще въ тѣлѣ, не вѣмъ, аще кромѣ тѣла, не вѣмъ: Богъ вѣсть: восхищена бывша таковаго до третіяго небесе. Итакъ, онъ знаетъ человѣка о Христѣ, четырнадцать лѣтъ тому назадъ восхищеннаго до третьяго неба: въ этомъ онъ нисколько не сомнѣвается; не должны, слѣдовательно, сомнѣваться и мы. Но въ тѣлѣ-ли или внѣ тѣла человѣкъ тотъ былъ восхищенъ, въ этомъ онъ сомнѣвается, а отсюда, разъ сомнѣвается онъ, кто же, изъ насъ осмѣлится быть въ томъ увѣренъ? Развѣ не будетъ-ли въ этомъ случаѣ послѣдовательнымъ съ нашей стороны сомнѣніе относительно третьяго неба, куда, какъ онъ говоритъ,

262

былъ человѣкъ тотъ восхищенъ? Ибо если [въ словахъ Апостола] указывается нѣчто дѣйствительное, то указывается въ нихъ и третье небо; если же въ нихъ данъ только нѣкоторый образъ тѣлесныхъ предметовъ, не было и третьяго неба, а указаніе на него сдѣлано въ томъ смыслѣ, что Апостолъ, какъ ему казалось, достигъ до перваго неба, выше котораго видѣлъ опять небо, достигши котораго видѣлъ новое небо, и уже достигши послѣдняго, онъ могъ сказать, что былъ восхищенъ до третьяго неба. Но что существовало третье небо, куда онъ былъ восхищенъ, въ этомъ онъ не сомнѣвается, и не хочетъ, чтобы сомнѣвались и мы, ибо говоритъ въ началѣ: вѣмъ, и затѣмъ ведетъ дальнѣйшую рѣчь; такъ что то, что, какъ говоритъ Апостолъ, онъ знаетъ, можетъ не считать истиннымъ развѣ лишь тотъ, кто не вѣритъ Апостолу.

Глава IV.

Небо, куда былъ восхищенъ Апостолъ, дѣйствительно было третье небо.—Затрудненіе, какимъ образомъ Апостолъ былъ увѣренъ относительно видѣннаго неба и неувѣренъ относительно того, какъ онъ его видѣлъ.

Итакъ, Апостолъ знаетъ человѣка, восхищеннаго до третьяго неба; слѣд., небо, куда [человѣкъ тотъ] былъ восхищенъ, было дѣйствительно третье небо, а не какой-нибудь тѣлесный знакъ, который Моисей отличалъ и отъ самой субстанціи Бога, и отъ видимой твари, въ какой Богъ являлся человѣческимъ и тѣлеснымъ чувствамъ, настолько, чтобы сказать: покажи мнѣ Тебе Самого (Исх. XXXIII, 13), а также и не какой-нибудь образъ тѣлесной вещи, который видя въ духѣ, Іоаннъ спрашивалъ, что онъ собою означаетъ, и получалъ въ отвѣтъ, что это или городъ, или люди, или что-нибудь другое, когда видѣлъ звѣря, или жену, или воды, или что-нибудь другое подобное (Апок. XIII, 1

263

и XVII, 3); но, говоритъ, вѣмъ человѣка восхищена бывша до третіяго небесе.

Если же небомъ онъ хотѣлъ назвать духовный образъ, подобный тѣлесному [небу], въ такомъ случаѣ и его тѣло было также только образомъ тѣла, въ которомъ онъ былъ туда восхищенъ; слѣд., и своимъ тѣломъ онъ называлъ образъ тѣла, какъ небомъ—образъ неба. Въ такомъ случаѣ онъ не старался бы и различать, чтò онъ знаетъ и чего не знаетъ,—знаетъ человѣка, восхищеннаго до третьяго неба, не знаетъ же, въ тѣлѣ-ли восхищеннаго, или внѣ тѣла, а просто разсказывалъ бы о видѣніи, называя, чтó видѣлъ, именами тѣхъ предметовъ, которые видѣлъ. И мы, когда разсказываемъ о своихъ снахъ или о какихъ-нибудь откровеніяхъ въ нихъ, говоримъ: „Я видѣлъ гору, видѣлъ рѣку, видѣлъ трехъ человѣкъ“ и т. п., приписывая этимъ образамъ тѣ имена, которыя имѣютъ самые предметы, подобіе коихъ мы видѣли; Апостолъ же говоритъ: „то знаю, а этого не знаю“.

А если и то и другое представлялось ему образно, въ такомъ случаѣ то и другое онъ одинаково зналъ или не зналъ; если же небо представлялось ему въ своемъ собственномъ видѣ и потому онъ зналъ о немъ, то какимъ образомъ тѣло того человѣка могло представляться ему образнымъ?

Въ самомъ дѣлѣ, если видѣлось ему тѣлесное небо, почему же онъ скрылъ, видѣлось-ли оно ему тѣлесными глазами? Если же онъ не увѣренъ былъ, тѣлесными-ли глазами или въ духѣ оно ему видѣлось, а потому и сказалъ: въ тѣлѣ или кромѣ тѣла, не вѣмъ, то какимъ образомъ не увѣренъ былъ и въ томъ, дѣйствительно-ли тѣлесное небо видѣлось ему, или же оно представлялось ему образно? Съ другой стороны, если видѣлась ему безтѣлесная субстанція не въ образѣ какого-нибудь тѣла, а такъ, какъ созерцаются нами правосудіе, мудрость и т. п., и такимъ было и небо, то, ясно, ничего подобнаго нельзя видѣть тѣ-

264

лесными глазами, а потому, если онъ зналъ, что видѣлъ что-нибудь подобное, то не могъ сомнѣваться, что видѣлъ не при помощи тѣла. Вѣмъ, говоритъ, человѣка… кромѣ тѣла, не вѣмъ, Богъ вѣсть.

Глава V.

Разрѣшается то же самое затрудненіе.

Что же ты знаешь и, изъ опасенія ввести вѣрующихъ въ заблужденіе, отличаешь отъ того, чего не знаешь?—Человѣка, говоритъ, восхищеннаго до третьяго неба. Но это небо было или тѣло, или духъ. Если оно было тѣломъ и было видимо тѣлесными глазами, почему же онъ знаетъ, что оно существуетъ, и не знаетъ, что было имъ видимо въ тѣлѣ? А если оно было духомъ, въ такомъ случаѣ или представляло собою тѣлесный образъ, и тогда одинаково неизвѣстно какъ то, было-ли оно тѣломъ, такъ и то, было-ли видимо имъ въ тѣлѣ, или же было видимо такъ, какъ умомъ созерцается мудрость, т. е. безъ всякихъ тѣлесныхъ образовъ, и въ такомъ случаѣ извѣстно, что не могло быть видимо при посредствѣ тѣла; слѣд. или извѣстно и то и другое, или то и другое неизвѣстно, или же извѣстно то, что видимо было, а неизвѣстно то, при посредствѣ чего было видимо. Ибо безтѣлесная природа, очевидно, не могла быть видима при посредствѣ тѣла. Тѣла же хотя и могутъ быть видимы внѣ тѣла, но конечно не такъ, какъ при помощи тѣла, а совершенно отличнымъ способомъ (если такой существуетъ), почему было бы удивительно, если бы этотъ способъ могъ ввести Апостола въ такое заблужденіе или сомнѣніе, чтобы, видя тѣлесное небо не тѣлесными глазами, онъ могъ сказать, что не знаетъ, въ тѣлѣ-ли или внѣ тѣла его видѣлъ.

Остается поэтому допустить, что такъ какъ Апостолъ, съ такою тщательностью различающій, чтò онъ знаетъ, отъ

265

того, чего не знаетъ, не могъ ошибаться, то, когда былъ восхищенъ на небо, онъ не зналъ и самъ, въ тѣлѣ-ли онъ былъ, какъ существуетъ душа въ живомъ тѣлѣ соннаго-ли или бодрствующаго человѣка, или въ отрѣшеніи отъ тѣлесныхъ чувствъ въ экстазѣ; или же совершенно вышелъ изъ тѣла, оставивъ его мертвымъ до тѣхъ поръ, пока его душа, по окончаніи видѣнія, возвратилась въ мертвые члены и онъ не то, чтобы пробудился, будучи раньше соннымъ, или пришелъ въ чувства, будучи раньше погруженнымъ въ экстазъ, а ожилъ, какъ бы совершенно мертвый. Поэтому, чтò, будучи восхищенъ на небо, онъ тамъ видѣлъ, и чтò, какъ утверждаетъ, знаетъ, то онъ видѣлъ въ собственномъ смыслѣ, а не мечтательно. Но такъ какъ душа его, отрѣшенная отъ тѣла, совершенно ли мертвымъ его оставляла, или же сама находилась въ немъ какимъ-нибудь свойственнымъ живому тѣлу способомъ, а умъ ея былъ восхищенъ для созерцанія и слышанія неизреченныхъ [таинъ] видѣнія, то онъ и не зналъ этого, а потому, можетъ быть, и сказалъ: аще въ тѣлѣ или кромѣ тѣла, не вѣмъ: Богъ вѣстъ.

Глава VI.

Три рода зрѣнія.

А что бываетъ видимо не образно, а въ собственномъ смыслѣ, и въ то же время не при посредствѣ тѣла, то видимо бываетъ въ зрѣніи, которое превосходитъ всѣ прочія. Постараюсь, при помощи Господа, выяснить виды и различія этого зрѣнія. Въ одной заповѣди: возлюбиши ближняго твоего яко самъ себе (Мѳ. XXII, 39), когда мы ее читаемъ, встрѣчаются три рода зрѣнія: во-первыхъ—посредствомъ глазъ, которыми мы видимъ самыя буквы, затѣмъ—посредствомъ человѣческаго духа, которымъ мысленно представляется ближній и отсутствующій, наконецъ—посредствомъ умственнаго созерцанія, которымъ зрится самая мыслимая (intellecta)

266

любовь. Въ ряду этихъ трехъ родовъ первый самый очевидный: къ нему принадлежитъ созерцаніе неба и земли и вообще всего, чтò видятъ на нихъ наши глаза. Нетрудно подойти и ко второму роду, которымъ мыслятся отсутствующіе тѣлесные предметы, ибо и небо, и землю со всѣмъ, чтò на нихъ можемъ видѣть, мы представляемъ себѣ и въ темнотѣ, когда, не видя ничего тѣлесными глазами, духомъ созерцаемъ образы тѣлъ истинные-ли, какъ видимъ мы и самыя тѣла и удерживаемъ ихъ памятью, или вымышленные, какъ можетъ составлять ихъ наше мышленіе. Ибо иначе мы представляемъ себѣ мысленно Карѳагенъ, который знаемъ, и иначе—Александрію, которой не знаемъ. Третій же родъ, коимъ созерцается мысленная любовь, обнимаетъ собою предметы, которые не имѣютъ подобныхъ себѣ образовъ. Ибо человѣка, дерево, солнце и вообще всѣ небесныя-ли или земныя тѣла, когда они присутствуютъ предъ нами на лицо, мы видимъ въ ихъ собственныхъ формахъ, а когда отсутствуютъ, мысленно представляемъ себѣ въ ихъ, отпечатлѣвшихся въ нашемъ духѣ, образахъ: всѣ эти предметы образуютъ два рода зрѣнія—одинъ при посредствѣ тѣлесныхъ чувствъ, а другой при посредствѣ духа, въ которомъ содержатся ихъ образы. Но видимъ-ли мы любовь иначе какъ присутствующую, въ ея собственномъ видѣ, и иначе какъ отсутствующую, въ какомъ-нибудь подобномъ ей образѣ? Конечно, нѣтъ; но насколько можетъ быть созерцаема умомъ, она можетъ быть созерцаема однимъ больше, а другимъ меньше, а если мыслится какъ нѣкоторый тѣлесный образъ, то ее созерцается вовсе.

Глава VII.

Роды зрѣнія—тѣлесный, духовный, разумный.—Тѣлеснее въ собственномъ и переносномъ смыслѣ.—Духовное въ многоразличномъ смыслѣ.

Объ этихъ трехъ родахъ зрѣнія, насколько, по нашему мнѣнію, требовало дѣло, мы кое-что сказали уже въ

267

предыдущихъ книгахъ, но не указали числа ихъ. Въ настоящемъ же случаѣ въ виду того, что затронутый вопросъ требуетъ съ нашей стороны нѣсколько болѣе подробнаго раскрытія, мы послѣ краткаго указанія на роды этого зрѣнія должны обозначить ихъ точными и соотвѣтственными именами, чтобы потомъ уже не возвращаться къ ихъ описанію.—Итакъ, первый родъ мы называемъ тѣлеснымъ (corporale), потому что онъ созерцается при помощи тѣла и воспринимается тѣлесными чувствами. Второй—духовнымъ (spirituale), такъ какъ все, что не тѣло и однако существуетъ, справедливо назвать духомъ; а образъ отсутствующаго тѣла, хотя и подобенъ тѣлу, не есть конечно ни тѣло, ни зрѣніе, которымъ тѣло различается. Третій же—разумнымъ (intellectuale), потому что назвать его mentale (умственнымъ), отъ слова mens (умъ), крайне нелѣпо въ виду новизны этого названія.

Если бы я обратился теперь къ болѣе тонкому объясненію этихъ названій, то рѣчь моя и затянулась бы, и была бы отъ того непонятнѣе; да въ этомъ нѣтъ и никакой, по крайней мѣрѣ настоятельной, надобности. Достаточно знать, что тѣлеснымъ что-нибудь называется или въ собственномъ смыслѣ, когда рѣчь идетъ о тѣлахъ, или въ переносномъ, какъ напр. сказано: яко въ Томъ живетъ всяко исполненіе божества тѣлесно (Кол. II, 9). Божество не тѣло, но называя-таинства ветхаго завѣта тѣнью будущаго (Кол. I, 17), Апостолъ, въ виду этого сравненія съ тѣнями, сказалъ, что во Христѣ обитаетъ полнота божества тѣлесно, такъ какъ въ Немъ исполнилось все то, чтò прообразовано было въ тѣхъ тѣняхъ и, такимъ образомъ, Онъ представляетъ Собою въ нѣкоторомъ родѣ тѣло этихъ тѣней, т. е. истину образовъ и прообразованій. Отсюда, какъ самые образы названы имъ тѣнями иносказательно и въ переносномъ смыслѣ, такъ и въ словахъ, что во Христѣ обитаетъ полнота божества тѣлесно, онъ пользуется переноснымъ же слововыраженіемъ.

268

Названіе же „духовный“ употребляется многоразличнымъ образомъ. Такъ, тѣло, которое будетъ въ воскресеніи святыхъ, Апостолъ называетъ духовнымъ, говоря: сѣется тѣло душевное, возстаетъ тѣло духовное (1 Кор. XV, 44),—духовное въ томъ смыслѣ, что удивительнымъ образомъ прилажено будетъ къ духу для полнаго блаженства и нетлѣнія и будетъ оживляться однимъ духомъ помимо всякой потребности въ тѣлесной пищѣ, а не въ томъ, что будетъ имѣть безтѣлесную субстанцію, ибо и тѣло, которымъ мы облечены теперь, не имѣетъ душевной субстанціи, и называется душевнымъ потому, что въ немъ обитаетъ душа. Точно также духомъ называется воздухъ самъ-ли или его дуновеніе, т. е. движеніе, какъ сказано: огнь, градъ, снѣгъ голоть, духъ буренъ (Пс. 148, 8). Называется духомъ и душа скотовъ или человѣка, какъ написано: И кто вѣсть духъ сыновъ человѣческихъ, аще той восходитъ горѣ, и духъ скотскій, аще той нисходитъ долу въ землю (Еккл. III, 21). Называется духомъ и самый разумный умъ, въ которомъ заключается нѣкоторое какъ бы око души и которому принадлежатъ образъ и подобіе Бога. Отсюда, Апостолъ говоритъ: „обновляйтесь духомъ ума вашего и облекайтесь въ новаго человѣка, созданнаго по Богу“ [Еф. IV, 23], и въ другомъ мѣстѣ о внутреннемъ человѣкѣ: облекшись въ новаго, который обновляется въ познаніи по образу Создавшаго его“ (Кол. III, 10). Точно также говоря: тѣмже убо самъ азъ умомъ моимъ работаю закону Божію, плотію же закону грѣховному (Рим. II, 25) и въ другомъ мѣстѣ припоминая то же изреченіе въ словахъ: плоть бо похотствуетъ на духа, духъ же на плоть, да не яже хощете, сія творите [Гал. V, 17], Апостолъ то, чтò раньше назвалъ умомъ, назвалъ потомъ и духомъ. Наконецъ, духомъ называется и Богъ, какъ говоритъ Господь въ Евангеліи: духъ естъ Богъ и иже кланяется Ему духомъ и истиною достоитъ кланятися (Іоан. IV, 24).

269

Глава VIII.

Откуда для втораго рода зрѣнія взято названіе духовнаго.

Но не изъ этихъ, приведенныхъ мною, случаевъ, гдѣ встрѣчается названіе духа, мы заимствовали слово, отъ котораго назвали духовнымъ второй родъ зрѣнія, о воемъ теперь идетъ у насъ рѣчь, а изъ одного мѣста въ посланіи къ Коринѳянамъ, гдѣ очевиднѣйшимъ образомъ духъ отличается отъ ума: Аще бо, говоритъ Апостолъ, молюся языкомъ, духъ мой молится, а умъ мой безъ плода есть (1 Кор. XIV, 14). Если этимъ мѣстомъ дается такая мысль, что языкъ изрекаетъ сокровенныя и таинственныя знаменованія, которыми, если они непонятны уму, никто не назидается, слыша то, чего не понимаетъ, почему раньше и сказано: глаголяй языки не человѣкомъ глаголетъ, но Богу, никто же бо слышетъ, духомъ бо глаголетъ тайны (1 Кор. XIV, 2): то достаточно видно, что въ этомъ мѣстѣ Апостолъ имѣетъ въ виду такой языкъ, на которомъ изрекаются значенія, какъ бы образы и подобія тѣлесныхъ вещей, для уразумѣнія коихъ требуется зрѣніе (obtuitum) ума. А разъ они не понимаются, въ такомъ случаѣ, по словамъ Апостола, они суть въ духѣ, а не въ умѣ, почему онъ съ большею ясностью говоритъ: Аще благословиши духомъ, исполняяй мѣсто невѣжды како речетъ: аминь по твоему благодаренію, понеже не вѣсть, что глаголеши (1 Кор. XIV, 16)? Отсюда, такъ какъ языкомъ, т. е. членомъ тѣла, который мы движемъ во рту, когда говоримъ, даются конечно знаки вещей, а не самыя вещи произносятся, то Апостолъ въ переносномъ смыслѣ назвалъ языкомъ такое или иное произнесеніе знаковъ прежде, чѣмъ они бываютъ поняты; когда же соединяется съ ними разумѣніе, составляющее уже принадлежность ума, является откровеніе, или познаніе, или пророчество, или наученіе. Поэтому Апостолъ говоритъ: Аще пріиду къ вамъ языки глаголя, кую вамъ

270

пользу сотворю, аще вамъ не глаголю или въ откровеніи, или въ разумѣ, или въ пророчествіи, или въ наученіи (1 Кор. XIV, 6)? Или въ разумѣ или въ пророчествіи, т. е. когда съ знаками, т. е. съ языкомъ, соединяется пониманіе, такъ, чтобы это было дѣломъ не только духа, но и ума.

Глава IX.

Пророчество принадлежитъ уму.

Поэтому тѣ еще не обладаютъ пророчествомъ, которые при посредствѣ какихъ-либо подобій тѣлесныхъ предметовъ изрекаютъ знаменія въ духѣ, если при этомъ не присоединяется еще и разумѣнія (obtuitum) ума для ихъ пониманія; и тотъ, кто истолковываетъ видѣніе другого, больше пророкъ, чѣмъ тотъ, кто самъ видитъ видѣніе. Отсюда ясно, что пророчество принадлежитъ больше уму, чѣмъ духу въ особенномъ его смыслѣ, какъ нѣкоторой низшей въ сравненіи съ умомъ душевной силѣ, въ которой отпечатлѣваются представленія о тѣлесныхъ предметахъ. такимъ образомъ, Іосифъ, истолковавшій, чтò означали собою семь колосьевъ и семь коровъ, былъ больше пророкъ, чѣмъ фараонъ, который видѣлъ ихъ во снѣ (Быт. XLI, 26). Фараонъ имѣлъ духъ, настроенный къ видѣнію, а Іосифъ—умъ, просвѣщенный къ уразумѣнію. У фараона былъ языкъ, а у Іосифа—пророчество, потому что у перваго было представленіе только предметовъ, а у послѣдняго—истолкованіе представленій. Отсюда, меньше пророкъ тотъ, кто въ духѣ при посредствѣ образовъ тѣлесныхъ предметовъ видитъ только лишь знаки означаемыхъ ими вещей, и гораздо больше пророкъ тотъ, кто одаренъ только лишь пониманіемъ этихъ образовъ, но пророкъ собственно тотъ, кто превосходитъ и тѣмъ и другимъ, т. е. и видитъ въ духѣ знаменующія подобія тѣлесныхъ предметовъ, и живо понимаетъ ихъ умомъ, какъ напр. испытано и доказано было превосходство Даніила, который и

271

разсказалъ царю видѣнный имъ сонъ, и объяснилъ, чтò этотъ сонъ значилъ (Дан. II, 31, IV, 17). Ибо и тѣлесные образы отпечатлѣны были въ его духѣ, и уму его открыто было ихъ пониманіе. На основаніи именно этого различіи духа, въ виду котораго Апостолъ сказалъ: помолюся духомъ, помолюся же и умомъ (1 Кор. XIV, 15), дабы и знаки предметовъ отображались въ духѣ, и пониманіе ихъ отражалось въ умѣ,—на основаніи этого, говорю, различія мы теперь и назвали духовнымъ такой родъ зрѣнія, какимъ мы мысленно представляемъ образы предметовъ даже и отсутствующихъ.

Глава X.

Разумный родъ зрѣнія.

Разумный же тотъ превосходнѣйшій родъ, который принадлежитъ собственно уму. Мнѣ вовсе не встрѣчалось случаевъ, чтобы разумъ могъ называться такимъ же многоразличнымъ образомъ, какъ духъ. А употребляемъ-ли мы слово разумный (intellectuale) или разумопостижимый (intelligibile), мы обозначаемъ одно и тоже. Нѣкоторые, правда, допускаютъ между этими словами такое различіе, что разумопостижимое это предметъ, который можетъ быть воспринимаемъ однимъ только разумомъ, а разумное это самый разумъ, который постигаетъ; но то—еще вопросъ и вопросъ важный и трудный, чтобы существовалъ какой-либо предметъ, который бы могъ быть созерцаемъ разумомъ и въ то же время самъ не понималъ. Я не думаю, чтобы кто-нибудь сталъ мыслить и говорить такъ, что существуетъ предметъ, который бы воспринималъ разумомъ, а самъ не могъ быть воспринимаемъ разумомъ. Умъ созерцается не иначе, какъ умомъ. Отсюда, такъ какъ умъ можетъ быть созерцаемъ, то онъ разумопостижимъ, а такъ какъ, согласно съ вышеуказаннымъ различеніемъ, онъ и созерцаемъ, то и разуменъ. Поэтому, оставивъ въ сторонѣ весьма трудный вопросъ, существуетъ-ли

272

что-нибудь такое, чтò только постигалось бы, а и не постигало, мы въ настоящее время разумное и разумопостижимое соединяемъ подъ однимъ и тѣмъ же названіемъ и значеніемъ.

Глава XI.

Отношеніе тѣлеснаго зрѣнія къ духовному, а духовнаго къ разумному.

Разсмотримъ теперь эти три рода зрѣнія, тѣлесный, духовный и разумный, порознь, восходя отъ низшаго къ высшему. Раньше мы привели примѣръ, какъ въ одномъ изреченіи усматриваются всѣ три рода зрѣнія. Ибо когда мы читаемъ: возлюбиши ближняго твоего яко самъ себе, то тѣлесно видимъ буквы, духовно мыслимъ ближняго, а разумомъ созерцаемъ самую любовь. Но могутъ быть духовно мыслимы и отсутствующія буквы, можетъ быть тѣлесно видимъ и присутствующій ближній; любовь же по своей субстанціи не можетъ быть ни видима тѣлесными глазами, ни представляема духомъ въ подобномъ тѣлу образѣ, а можетъ быть познаваема и воспринимаема только умомъ, т. е. разумомъ. Тѣлесное зрѣніе не управляетъ ни однимъ изъ этихъ родовъ, но получаемое при его помощи ощущеніе передается духовному [роду], какъ управляющему. Ибо когда мы видимъ что-нибудь глазами, то образъ видимаго тотчасъ же отпечатлѣвается въ духѣ, но разпознается нами какъ такой только тогда, когда, отнявши глаза отъ видимаго глазами предмета, мы находимъ въ духѣ образъ видѣннаго. И если это—духъ неразумный, какъ духъ скотовъ, то образъ видимаго такъ и остается въ духѣ. А если—разумная душа, то онъ передается разуму, который управляетъ и духомъ; такъ что то, что видѣли глаза и передали духу, чтобы въ немъ составился образъ видѣннаго, представляетъ собою знакъ такой или иной вещи, тотчасъ-ли его значеніе понимается или же только отыскивается, ибо оно можетъ быть понято и найдено только при помощи дѣятельности ума.

273

Царь Валтассаръ видѣлъ пальцы пишущей на стѣнѣ руки (Дан. V, 5), и тотчасъ же при посредствѣ тѣлеснаго чувства въ его духѣ отпечатлѣлся образъ этого, тѣлесно представившагося ему, предмета, и остался въ его мысли послѣ того, какъ самое видѣніе уже совершилось и прошло. Этотъ образъ онъ созерцалъ въ духѣ, но еще не понималъ его,—не понималъ и тогда, когда этотъ знакъ представлялся ему тѣлесно и видимъ былъ его глазами; однако, при помощи ума онъ уже догадывался, что это—знакъ. И такъ какъ онъ доискивался, что этотъ знакъ означаетъ, то и самое это исканіе было дѣломъ ума же. Ничего объ этомъ видѣніи не зная, явился Даніилъ и, имѣя просвѣщенный въ пророческомъ духѣ умъ, открылъ смущенному царю значеніе этого знака (Дан. V, 25, 26), будучи по тому роду зрѣнія, которое составляетъ принадлежность ума, больше пророкомъ, нежели тотъ, кто и знакъ, тѣлесно ему представлявшійся, тѣлесно видѣлъ и мысленно созерцалъ его образъ въ духѣ, но разумомъ могъ только знать, что это—знакъ и только доискиваться, что онъ означаетъ.

Петръ видѣлъ въ изступленіи ума, что съ неба спускается сосудъ, за четыре угла привязанный и наполненный различными животными, и услышалъ голосъ: заколи и яждь (Дѣян. X, 11 и слѣд.). Когда, пришедши въ чувства, онъ размышлялъ о видѣніи, Духъ возвѣстилъ ему о мужахъ, присланныхъ Корниліемъ, говоря: се мужіе тріе ищутъ тебе, но воставъ сниди, и иди съ ними…, зане азъ послахъ ихъ. Какъ понятъ былъ слышанный имъ въ видѣніи голосъ: яже Богъ очистилъ есть, ты не скверни (Дѣян. X, 15), онъ показалъ это, пришедши въ Корнилію, въ словахъ: и мнѣ Богъ показа ни единаго скверна или нечиста глаголати человѣка (Дѣян. X, 28). Такимъ образомъ, когда, отрѣшившись отъ тѣлесныхъ чувствъ, онъ видѣлъ сосудъ, то въ духѣ слышалъ и слова: заколи и яждь, а также: яже Богъ очистилъ есть, ты не скверни. Пришедши же

274

въ чувства, онъ началъ размышлять въ духѣ о томъ, чтò изъ слышаннаго и видѣннаго имъ въ видѣніи удержала память: все это были не тѣлесные предметы, а образы тѣлесныхъ предметовъ какъ тогда, когда онъ видѣлъ и слышалъ ихъ въ изступленіи, такъ и теперь, когда сталъ примоминать ихъ и мысленно представлять. Но когда онъ недоумѣвалъ и доискивался, стараясь понять ихъ значеніе, это было уже дѣломъ пытливаго ума, хотя рѣшеніе и не было еще найдено, пока не явились пришедшіе отъ Корнилія; и когда къ тѣлесному присоединилось еще видѣніе, въ которомъ Духъ Святый, и опять въ духѣ, сказалъ ему: иди съ ними, то свыше озареннымъ умомъ онъ понялъ, наконецъ, значеніе всѣхъ, бывшихъ ему, знаковъ.—Послѣ тщательнаго разсмотрѣнія этихъ и подобныхъ имъ примѣровъ явствуетъ, что тѣлесное зрѣніе имѣетъ отношеніе къ духовному, а это послѣднее къ разумному.

Глава XII.

Тѣлесное и духовное зрѣніе.

Но когда въ бодрственномъ состояніи, въ то время, какъ умъ нашъ не бываетъ отрѣшенъ отъ тѣлесныхъ чувствъ, мы остаемся при тѣлесномъ зрѣніи, то отъ этого зрѣнія отличаемъ зрѣніе духовное, при помощи коего мысленно представляемъ себѣ отсутствующія тѣла, вспоминая-ли такія, какія знали, или какимъ-нибудь образомъ составляя въ духѣ представленіе о такихъ, какихъ не знали, но какія, однако, существуютъ, или, наконецъ, выдумывая произвольно или по догадкѣ такія, какихъ никогда не существовало. Отъ всего этого мы отличаемъ тѣлесные, видимые нами и подлежащіе нашимъ тѣлеснымъ чувствамъ, предметы такъ, что въ насъ не возникаетъ никакого сомнѣнія, что это—тѣла, а то—образы тѣлъ. Когда же вслѣдствіе-ли крайняго напряженія мысли, или въ силу какой-ни-

275

будь болѣзни, какъ напр. это случается обыкновенно съ френетиками [[Phrenetici, отъ phrenesis, собственно—воспаленіе мозговой оболочки, отсюда—безуміе, бѣшенство.]] при лихорадкѣ, или, наконецъ, вслѣдствіе привмѣшенія какого-нибудь, добраго или злаго, духа образы тѣлесныхъ предметовъ отражаются въ духѣ такъ, какъ будто бы тѣла подлежатъ самымъ тѣлеснымъ чувствамъ, при чемъ и въ тѣлесныхъ чувствахъ сохраняется напряженіе: въ такомъ случаѣ являющіеся въ духѣ тѣлесные образы созерцаются такъ же, какъ созерцаются тѣла при посредствѣ тѣла такъ что въ одно и то же время бываютъ видимы глазами какой-нибудь присутствующій человѣкъ, а другой отсутствующій—духомъ, но какъ бы глазами. Мы знали людей, находившихся въ подобномъ состояніи и разговаривавшихъ и съ присутствующими на-лицо и съ другими отсутствующими, но какъ бы съ присутствующими. Пришедши въ себя, одни сообщаютъ, чтò они видѣли, а другіе не могутъ этого сдѣлать. Такъ и сны одними вспоминаются, а другими забываются. Когда же вниманіе духа совершенно отрѣшается отъ тѣлесныхъ чувствъ, такое состояніе обыкновенно называется экстазомъ. Въ этомъ состояніи человѣкъ ни присутствующихъ тѣлъ не видитъ, даже и съ открытыми глазами, ни звуковъ не слышитъ: все вниманіе его души устремлено или на тѣлесные образы при помощи тѣлеснаго зрѣнія, или на безтѣлесные, не представляемые ни въ какомъ тѣлесномъ образѣ, предметы при помощи зрѣнія духовнаго.

Но когда духовное зрѣніе, при совершенномъ отрѣшеніи души отъ тѣлесныхъ чувствъ въ сновидѣніяхъ-ли или въ экстазѣ, останавливается на образахъ тѣлесныхъ предметовъ, то созерцаемое, если оно ничего собою не означаетъ, составляетъ воображеніе самой души, какъ и бодрствующіе, здоровые и не находящіеся въ состояніи отрѣшенія, при помощи мышленія создаютъ образы многихъ тѣлъ, которыя не подлежатъ ихъ чувствамъ; разница только та, что они твердо

276

отличаютъ эти образы отъ присутствующихъ на-лицо и истинныхъ тѣлъ. Если же оно что-нибудь собою означаетъ, представляется-ли соннымъ или бодрствующимъ, когда они и глазами видятъ присутствующія тѣла, и духомъ созерцаютъ образы отсутствующихъ тѣлъ, но такъ, какъ бы эти послѣднія находились предъ ихъ глазами, или же, наконецъ, въ такъ называемомъ экстазѣ, при совершенномъ отрѣшеніи души отъ тѣлесныхъ чувствъ: въ такомъ случаѣ это чрезвычайный способъ [зрѣнія]; но вслѣдствіе привмѣшенія другого духа возможны случаи, что то, что знаетъ самъ духъ, онъ посредствомъ подобнаго рода образовъ внушаетъ и тому, съ кѣмъ соединяется, понимаетъ ли его этотъ послѣдній, или же получаетъ разъясненіе отъ другого. Ибо разъ подобныя откровенія получаются и, конечно, отъ тѣла получаться не могутъ, то что же остается, какъ не предположить, что они получаются отъ какого-нибудь духа?

Глава XIII.

Присуща-ли душѣ сила прорицанія.

Нѣкоторые полагаютъ, что человѣческая душа въ самой себѣ имѣетъ нѣкоторую силу прорицанія. Но если такъ, почему же она не всегда можетъ, хотя и всегда хочетъ? Можетъ быть, потому, что не всегда получаетъ помощь, чтобы могла? А когда получаетъ, возможно-ли, чтобы эта помощь никому не принадлежала, или принадлежала тѣлу? Остается, поэтому, думать, что она принадлежитъ духу. Затѣмъ, какъ получается эта помощь? Въ тѣлѣ-ли происходитъ что-нибудь такое, что вниманіе души какъ бы отвлекается и отступаетъ отъ тѣла, вслѣдствіе чего она приходитъ въ состояніе, когда въ самой себѣ созерцаетъ знаменующіе образы, которые въ ней существовали и раньше, но не замѣчались ею, подобно тому, какъ въ памяти мы имѣемъ много такого, чего не замѣчаемъ, или въ этомъ случаѣ возникаетъ что-нибудь такое, чего раньше въ самой душѣ не было, а существовало

277

оно въ какомъ-нибудь духѣ, въ которомъ, отрѣшаясь и освобождаясь отъ тѣла, она эти образы и видитъ? Но если они въ душѣ уже были, какъ нѣчто ей принадлежащее, почему же она ихъ, какъ слѣдуетъ, и не понимаетъ? Ибо иногда, и даже въ большинствѣ случаевъ, она не понимаетъ ихъ. Развѣ сдѣлать такое предположеніе, что какъ духъ ея получаетъ помощь, чтобы видѣть ихъ, такъ, въ свою очередь, и умъ ея не можетъ ихъ понимать, если не получаетъ помощи? Или же, можетъ быть, устраняются и какъ бы развязываются не тѣлесныя препятствія, мѣшающія душѣ въ ея стремленіи къ видѣніямъ, а она непосредственно уносится въ эти видѣнія, или только духовно ихъ созерцая, или же понимая и разумно? Или, наконецъ, иногда она видитъ эти образы въ себѣ самой, иногда же чрезъ привмѣшеніе какого-либо другого духа. Какое бы изъ этихъ предположеній мы ни приняли, во всякомъ случаѣ оно не должно быть дерзко утверждаемо. Одно только не подлежитъ сомнѣнію, что тѣлесные образы, созерцаемые духомъ у бодрствующихъ-ли, или сонныхъ, или больныхъ, не всегда служатъ знаками другихъ предметовъ; между тѣмъ, было бы удивительно, если бы экстазъ могъ когда-нибудь имѣть мѣсто такъ, чтобы образы тѣлесныхъ предметовъ при этомъ чего либо не означали.

Не удивительно, что и одержимые демономъ говорятъ иногда истину относительно того, чтó не подлежитъ чувствамъ присутствующихъ; потому что вслѣдствіе какого-то, навѣрно не знаю, сокровеннаго привмѣшенія этого духа происходитъ то, что онъ становится какъ бы одно съ духомъ страждущаго и одержимаго. Когда же въ эти видѣніи человѣческій духъ восхищается духомъ добрымъ, то ни въ какомъ уже случаѣ не слѣдуетъ сомнѣваться, что созерцаемые имъ образы служатъ знаками другихъ предметовъ, и притомъ такихъ, которые полезно знать, ибо это уже—дѣло Божіе. Различіе [между этими состояніями] весьма трудно

278

въ томъ случаѣ, когда духъ злобы дѣйствуетъ спокойно и говоритъ, чтò можетъ, не причиняя никакого тѣлеснаго страданія, а обдержа только духъ человѣка,—когда говоритъ даже истину и предсказываетъ полезныя вещи, преобразуясь, какъ написано, въ ангела свѣтла (2 Кор. XI, 14), съ цѣлью уловить въ свои сѣти, снискавъ довѣріе въ очевидно добромъ. Думаю, что это различіе возможно только при помощи того дара, о которомъ ведетъ рѣчь Апостолъ, когда говоритъ о дарахъ Божіихъ: другому же разсужденіе духовомъ (1 Кор. XII, 10). Ибо не трудно распознать его, когда онъ доводитъ до чего-либо такого, что противно добрымъ нравамъ и правилу вѣры: въ такомъ случаѣ онъ распознается многими. При помощи же упомянутаго дара онъ въ самомъ уже началѣ, когда многимъ кажется еще добрымъ, тотчасъ же распознается какъ злой.

Глава XIV.

Разумное зрѣніе не обманываетъ. Не всегда опасно ошибаться, принимая одно за другое.

Однако, и посредствомъ тѣлеснаго зрѣнія, и при помощи открывающихся въ духѣ образовъ тѣлесныхъ предметовъ какъ добрые научаютъ, такъ и злые обманываютъ. Разумное же зрѣніе не ошибается. Ибо или тотъ не понимаетъ, кто принимаетъ что-нибудь за иное, чѣмъ оно есть, или же если понимаетъ, оно непремѣнно истинно. Глаза не знали бы, что имъ дѣлать, если бы видѣли тѣло, котораго не могли бы отличить отъ другого, или чтó стало бы дѣлать вниманіе души, если бы въ духѣ получилось такое представленіе тѣла, котораго она не могла бы отличить отъ самаго тѣла? Но является на помощь разумъ, отыскивая, что все это означаетъ и чему полезному оно учитъ, и или, нашедши, достигаетъ своей цѣли, или, не нашедши, оставляетъ спорнымъ вопросомъ, чтобы какая-нибудь опасная крайность не завела его въ пагубное заблужденіе.

279

Трезвый же, свыше вспомоществуемый, разумъ судитъ о томъ, чтó или сколько есть такого, относительно чего думать даже и иначе, чѣмъ оно есть, для души не опасно. Ибо если со стороны добрыхъ считается кто-нибудь добрымъ, хотя бы скрытно былъ и дурнымъ, то тутъ нѣтъ ничего ни пагубнаго для него самого, ни опаснаго для думающихъ такъ о немъ, если только онъ не погрѣшаетъ относительно самыхъ предметовъ, т. е. самаго добра, отъ котораго каждый бываетъ добръ. Въ противномъ случаѣ, въ какомъ-нибудь отношеніи было бы вредно для всѣхъ людей, что они во время сна считаютъ истинными тѣла, подобія коихъ во снѣ видятъ, или было бы вредно въ какомъ-нибудь отношеніи Петру, что, когда по неожиданному чуду онъ былъ освобожденъ отъ оковъ и веденъ Ангеломъ, мняше видѣніе зрѣти (Дѣян. XII, 6) или когда онъ въ экстазѣ отвѣчалъ: никакоже Господи, яко николиже ядохъ всяко скверно или нечисто (Дѣян. X, 14), считая все, что находилось въ сосудѣ, за истинныхъ животныхъ, Все это, разъ оно оказывается иначе, чѣмъ какъ принималось во время видѣнія, не должно вызывать въ насъ чувство раскаянія, что было такъ видимо, если только въ этомъ не обнаруживается грубое невѣріе, или суетное и даже безбожное настроеніе. Поэтому, когда и діаволъ вводитъ въ обманъ тѣлесными видѣніями, нѣтъ ничего вреднаго въ томъ, что въ обманъ вводятся глаза, если только при этомъ [человѣкъ] не погрѣшаетъ противъ истины вѣры и здраваго разумѣнія, которымъ Богъ научаетъ покорныхъ Ему. Если онъ вводитъ въ обманъ тѣлесными образами даже и душу въ духовномъ зрѣніи въ такой степени, что она представляетъ себѣ существующимъ тѣло не существующее, то и это нисколько не вредно душѣ, если она не соизволяетъ на такое опасное склоненіе.

Глава XV.

Любодѣйныя сновидѣнья случаются безгрѣшно.

Отсюда поднимается иногда вопросъ о соизволеніяхъ сонныхъ, когда они видятъ во снѣ, будто вступаютъ въ

280

совокупленіе или противъ своего намѣренія, или даже и противъ дозволенныхъ нравовъ.—Случается это только тогда, когда предметы, о которыхъ мы думаемъ въ бодрственномъ состояніи не по желанію воли, а какъ говоримъ почему-либо и о подобныхъ вещахъ (какъ напр., и я въ настоящемъ случаѣ не могъ бы, конечно, говорить объ этомъ, если бы о томъ не думалъ), во снѣ представляются намъ и отпечатлѣваются въ насъ настолько, что ими естественно возбуждается и плоть и чтò она въ себѣ естественнымъ образомъ собираетъ, испускаетъ дѣтородными каналами. Допустимъ теперь, что образы тѣлесныхъ вещей, о которыхъ и помыслилъ по необходимости, чтобы говорить о нихъ, представляются во снѣ съ такою силою, съ какою представляются бодрствующимъ самыя тѣла: въ такомъ случаѣ и происходитъ то, чего у бодрствующаго не можетъ происходить безгрѣшно. Кто, въ самомъ дѣлѣ, ведя рѣчь и по необходимому теченію рѣчи говоря что-нибудь о своемъ совокупленіи, можемъ не мыслить о томъ, о чемъ говоритъ? Но разъ фантазіи, дѣйствующая и въ мышленіи разговаривающаго, выступаетъ въ сновидѣніи настолько, что исчезаетъ различіе между нею и дѣйствительнымъ тѣлеснымъ смѣшеніемъ, въ такомъ случаѣ немедлено же возбуждается и плоть и слѣдуетъ то, чтó обыкновенно за тѣмъ слѣдуетъ, хотя совершается это безъ грѣха настолько же, насколько безъ грѣха служитъ предметомъ рѣчи бодрствующаго то, чтó, безъ сомнѣнія, имъ мыслится, чтобы быть предметомъ его рѣчи. При всемъ томъ, благодаря доброму настроенію души, когда она, очищенная лучшимъ желаніемъ, умерщвляетъ многія пожеланія, не относящіяся къ естественному движенію плоти, которую бодрствующіе люди, чистые духомъ, обуздываютъ, а сонные не могутъ этого сдѣлать, потому что не имѣютъ власти надъ тѣмъ, чтó представляется имъ какъ отпечатлѣніе тѣлеснаго, ничѣмъ не отличнаго отъ самаго тѣла, образа,—благодаря такому доброму настроенію души, нѣкоторыя ея заслуги отображаются

281

и во снѣ. Такъ, Соломонъ и сонный предпочелъ всему мудрость и, оставивъ безъ вниманія все прочее, испросилъ ея у Господа и тѣмъ, какъ свидѣтельствуетъ Писаніе, угодилъ Богу и за свое доброе желаніе получилъ вознагражденіе (3 Цар. III, 9, 10).

Глава XVI.

Представленія о тѣлесныхъ предметахъ духъ составляетъ въ себѣ самъ.

Если все это такъ, то къ тѣлесному зрѣнію имѣетъ отношеніе тѣлесное, раздѣляющееся какъ бы на пять, отдѣльно дѣйствующихъ, каналовъ, чувство. Такъ какъ самый тонкій и потому наиболѣе, чѣмъ другіе, близкій въ душѣ элементъ въ тѣлѣ, т. е. свѣтъ распространяется сперва одинъ посредствомъ глазъ и въ зрительныхъ нервахъ свѣтитъ для созерцанія видимыхъ предметовъ, а потомъ—въ нѣкоторомъ смѣшеніи, во-первыхъ съ чистымъ воздухомъ, во-вторыхъ съ воздухомъ бурнымъ и туманнымъ, въ-третьихъ съ болѣе плотною влажностью, въ-четвертыхъ съ земною массою, то съ чувствомъ зрѣнія, въ которомъ свѣтъ дѣйствуетъ по преимуществу, онъ образуетъ пять чувствъ; какъ объ этомъ я сказалъ въ четвертой и седьмой книгѣ. Между тѣмъ, надъ всѣми тѣлесными элементами первенствуетъ видимое небо, съ котораго блещутъ свѣтила и звѣзды, какъ чувство зрѣнія первенствуетъ въ тѣлѣ. А такъ какъ всякій духъ, безъ сомнѣнія, превосходнѣе всякаго тѣла, то слѣдуетъ, что духовная природа, даже и та, въ которой отпечатлѣваются образы тѣлесныхъ предметовъ, превосходнѣе и самаго тѣлеснаго неба, ее мѣстоположеніемъ конечно, а достоинствомъ природы.

Здѣсь мы встрѣчаемся съ нѣкоторымъ удивительнымъ явленіемъ, именно: хотя духъ существуетъ раньше тѣла, а тѣлесный образъ является позже самаго тѣла, однако возникая по времени позже, но являясь въ существующемъ по

282

природѣ раньше, тѣлесный образъ въ духѣ превосходнѣе, чѣмъ само тѣло въ своей субстанціи. И отнюдь не слѣдуетъ думать такъ, что въ духѣ производитъ что-нибудь тѣло, какъ будто бы духъ былъ подчиненъ производящему тѣлу, какъ матеріи. Безспорно, то, что производитъ, превосходнѣе того, изъ чего оно что-нибудь производитъ, и ни въ какомъ случаѣ тѣло не превосходнѣе духа, а напротивъ духъ несомнѣнно превосходнѣе тѣла. Отсюда, хотя какое-нибудь тѣло, котораго мы раньше не видали, мы видимъ прежде, а потомъ уже его образъ является въ нашемъ духѣ, при помощи котораго вспоминается нами то, чтó было прежде отсутствующимъ; однако, этотъ образъ производитъ не тѣло въ духѣ, а самъ въ себѣ духъ съ удивительною быстротою, далеко опережающею медлительность тѣла, которое чуть глазъ завидитъ, какъ образъ его уже возникаетъ въ духѣ видящаго безъ всякаго промежуточнаго момента времени. То же самое надобно сказать и относительно слуха: если бы духъ не воспринималъ въ себѣ тотчасъ же образа воспринятаго ухомъ звука и не удерживалъ его памятью, то уже о второмъ слогѣ нельзя было бы сказать, второй-ли онъ, такъ какъ первый, коснувшись уха, уже исчезъ и его не существуетъ; а въ такомъ случаѣ пропадали бы всякая фраза, всякое пріятное впечатлѣніе отъ пѣнія, всякое, наконецъ, тѣлесное движеніе въ нашихъ дѣйствіяхъ, и не было бы никакого усовершенствованія, если бы совершаемыя тѣломъ движенія не задерживались въ духѣ при помощи памяти. А они не удерживались бы въ духѣ, если бы совершаемыя тѣломъ движенія не задерживались въ духѣ, если бы онъ образно не воспроизводилъ ихъ въ себѣ. Въ насъ составляются образы даже будущихъ нашихъ движеній еще раньше окончанія нашихъ дѣйствій. Ибо чтó дѣлаемъ мы при посредствѣ тѣла такого, чего не предварялъ бы мысленно духъ, не созерцалъ бы раньше въ себѣ и нѣкоторымъ образомъ не предустроялъ подобій всѣхъ нашихъ видимыхъ дѣйствій?

283

Глава XVII.

Откуда подобія, отпечатлѣвающіяся въ духѣ, становятся извѣстными демонамъ.—Нѣкоторыя удивительныя видѣнія.—Френетики.—Больной мальчикъ.

Но, съ другой стороны, трудно обьяснить, какимъ образомъ мысленныя подобія тѣлесныхъ предметовъ становятся извѣстными духамъ даже нечистымъ и чтò служитъ для вашей души въ ея земномъ тѣлѣ препятствіемъ, что мы, наоборотъ, не можемъ ихъ видѣть въ своемъ духѣ. Тѣмъ не менѣе, однако, на основаніи несомнѣннѣйшихъ показаній у насъ извѣстны случаи обнаруженія помысловъ людей демонами, которые, впрочемъ, если бы могли видѣть въ людяхъ внутренній видъ добродѣтелей, то не искушали бы ихъ, какъ напр. если бы діаволъ могъ видѣть въ Іовѣ благородное и удивительное терпѣніе, то не захотѣлъ бы, конечно, быть побѣжденнымъ со стороны искушаемаго (Іов. I, 10). Не слѣдуетъ, однако, удивляться, что они открываютъ то тамъ, то здѣсь о такихъ событіяхъ, которыя чрезъ нѣсколько дней дѣйствительно подтверждаются. Это они могутъ дѣлать благодаря не только способности видѣть тѣлесные предметы съ остротою, несравненно болѣе превосходною, чѣмъ наша, но и удивительной быстротѣ самыхъ тѣлъ своихъ, гораздо болѣе тонкихъ, чѣмъ наши.

Намъ извѣстно, что одержимый нечистымъ духомъ, находясь у себя въ домѣ, указывалъ время, когда собирается выдти къ нему изъ своего, отстоящаго на разстояніи двѣнадцати миль, дома пресвитеръ, гдѣ онъ въ данную минуту находится въ своемъ пути, какъ приближается и когда входитъ во дворъ, въ домъ и спальню, пока не является къ нему на глаза. Все это больной видитъ не глазами; однако, если бы онъ этого какимъ-нибудь образомъ не видѣлъ, то не давалъ бы такихъ вѣрныхъ показаній; а былъ онъ боленъ лихорадкой и говорилъ какъ бы въ френетическомъ бреду. Мо-

284

жетъ быть, онъ и дѣйствительно былъ френетикъ, но его по этой причинѣ считали за одержимаго демономъ. Отъ своихъ домашнихъ онъ ее принималъ никакой пищи, а только отъ пресвитера. Домашнимъ своимъ, насколько могъ, оказывалъ жестокое сопротивленіе и только, съ приходомъ пресвитера, успокоивался, ему только былъ послушенъ и отвѣчалъ съ покорностью. Однако, и самому пресвитеру умоизступленіе и бѣшенство больнаго уступили только тогда, когда онъ выздоровѣлъ отъ лихорадки, какъ обыкновенно выздоравливаютъ френетики, и никогда уже потомъ не испытывалъ ничего подобнаго.

Знаемъ мы и такой случай, что несомнѣнный уже френетикъ предсказалъ будущую смерть одной женщины, и предсказалъ не въ видѣ прорицанія, а въ видѣ разсказа о совершившемся и прошломъ событіи. „Умерла, говорилъ онъ, ведя свой разсказъ,—я видѣлъ, какъ ее вынесли и съ тѣломъ пронесли вотъ тутъ“, хотя она была жива; чрезъ нѣсколько дней она вдругъ умерла и ее пронесли по тому мѣсту, какъ онъ предсказалъ.

Былъ также у насъ мальчикъ, который, при вступленіи въ юношескій возрастъ, жестоко страдалъ болѣзнью половыхъ органовъ; при чемъ, врачи никакъ не могли догадаться, что съ нимъ такое,—видѣли только, что самый членъ скрытъ внутри, такъ что, не обрѣзавъ крайней, чрезвычайно длинно отвислой, плоти, нельзя было его видѣть, да и послѣ едва онъ былъ найденъ. Между тѣмъ, паха и шулята жгла вытекавшая клейкая и вонючая жидкость. Но острую боль испытывалъ онъ не постоянно, а когда испытывалъ ея приступы, страшно вылъ, трясясь всѣми членами, хотя и сохраняя полное сознаніе, какъ обыкновенно бываетъ это при физическихъ страданіяхъ. Затѣмъ, среди своихъ воплей онъ лишался чувствъ и падалъ съ закрытыми глазами, нечувствительный ни въ какимъ щипаніямъ. Чрезъ нѣсколько времени какъ бы пробудившись и уже не чувствуя боли,

285

онъ разсказывалъ, чтò видѣлъ. Потомъ, чрезъ нѣсколько дней, снова подвергался тѣмъ же страданіямъ. Во всѣхъ, или почти во всѣхъ своихъ видѣніяхъ онъ, какъ разсказывалъ, видѣлъ кого-то двухъ, одного пожилаго, другого мальчика, которые ему и говорили или показывали то, чтó, по его словамъ, онъ видѣлъ и слышалъ.

Однажды видѣлъ онъ сонмъ поющихъ и ликующихъ въ дивномъ свѣтѣ праведниковъ и различныя жесточайшія муки нечестивыхъ; при чемъ, тѣ двое вели его и показывали ему блаженство однихъ и мученіе другихъ. Видѣлъ онъ это въ день Пасхи Господней, когда втеченіе всей Четыредесятницы онъ не испытывалъ страданій, отъ которыхъ раньше едва освобождался и на три дня. Наканунѣ Четыредесятницы онъ видѣлъ тѣхъ двоихъ, обѣщавшихъ ему, что чрезъ сорокъ дней онъ не будетъ чувствовать никакой болѣзни, и затѣмъ они дали ему врачебный совѣтъ—обрѣзать крайнюю плоть; послѣ чего онъ долгое время не болѣлъ. Когда же опять заболѣлъ и началъ видѣть подобныя видѣнія, то получилъ отъ нихъ снова совѣтъ—войдти въ море до бороды и чрезъ нѣсколько времени оттуда выдти, при чемъ обѣщали, что, наконецъ, онъ не будетъ уже подверженъ сильной болѣзни, а только лишь непріятному истеченію клейкой жидкости. Такъ и случилось; послѣ онъ не подвергался уже никогда прежнимъ умоизступленіямъ и не видѣлъ ничего такого, что видѣлъ раньше, когда, вдругъ среди страданій и ужасныхъ криковъ утихнувъ, онъ уносился въ видѣніи. Впослѣдствіи, впрочемъ, когда врачи выпользовали и излечили его и отъ остальнаго, онъ не устоялъ въ святыхъ расположеніяхъ.

Глава XVIII.

О причинахъ видѣній.

Если бы кто-нибудь могъ изслѣдовать и вѣрно понять причины и способы подобныхъ видѣній и прорицаній, то

286

мнѣ хотѣлось бы скорѣе послушать его, чѣмъ самому разсуждать. Однако, не буду скрывать и того, чтò самъ я думаю объ этомъ предметѣ; пусть только ни ученые не поднимаютъ меня на смѣхъ, какъ человѣка утверждающаго, ни неученые не принимаютъ за человѣка поучающаго, а тѣ и другіе пусть считаютъ меня скорѣе изслѣдующимъ, чѣмъ знающимъ. Всѣ эти видѣнія я приравниваю къ видѣніямъ сонныхъ. Какъ эти послѣднія бываютъ иногда ложны, а иногда истинны, иногда совершенно подобны будущему, или ясно разсказаны, иногда тревожны, а иногда спокойны, а когда истинны, предуказываются въ темныхъ намекахъ и какъ бы иносказательно: таковы точно и тѣ. Но люди любятъ распытывать неизвѣданное и изслѣдовать причины необычныхъ явленій, оставляя безъ вниманія явленія ежедневныя, хотя весьма часто эти имѣютъ болѣе сокровенное происхожденіе. Какъ въ области звуковъ, т. е. знаковъ, коими мы пользуемся въ своей рѣчи, они, слыша неупотребительное слово, спрашиваютъ, чтó оно означаетъ, а познакомившись съ его значеніемъ, спрашиваютъ дальше, откуда взялось такое слово, хотя относительно многихъ, имѣющихся въ словоупотребленіи, выраженій не стараются знать, откуда они взялись: такъ точно старательно ищутъ причинъ и основаній и требуютъ разъясненія у людей ученыхъ, когда встрѣчаютъ что-нибудь необычное и въ области вещей тѣлесныхъ-ли или духовныхъ.

Когда кто-нибудь спрашиваетъ меня, чтó значитъ, напр., слово catus (умный), а я отвѣчаю—prudens (благоразумный), или acutus (острый), но онъ этимъ не удовлетворяется, а продолжаетъ спрашивать, откуда взялось слово catus, то я обыкновенно спрашиваю его въ свою очередь, откуда взялось слово acutus, чего, конечно, онъ не знаетъ, но такъ какъ это слово употребительное, то онъ терпѣливо остается при незнаніи его происхожденія, полагая въ то же время, что будетъ знать значеніе новаго, поражающаго его

287

ухо, слова, если доищется, откуда оно происходитъ. Отсюда, всякаго, кто только меня спрашиваетъ, откуда въ рѣдко случающемся съ душею экстазѣ происходятъ видѣнія подобныя тѣлеснымъ предметамъ, я спрашиваю въ свою очередь у него, откуда происходятъ у спящихъ видѣнія, которыя душа испытываетъ ежедневно и, однако, никто вовсе не старается или мало старается входить въ изслѣдованіе этого предмета. Какъ будто природа этихъ видѣній меньше удивительна потому, что ежедневна, или меньше заслуживаетъ вниманія потому, что свойственна всѣмъ, или если правильно поступаютъ тѣ, которые не входятъ въ изслѣдованіе этихъ явленій, то менѣе бы правильно поступили они, если бы не интересовались тѣми! А я гораздо больше удивляюсь и изумляюсь тому, съ какою быстротою и легкостью душа составляетъ въ себѣ образы тѣлъ, которыя она видитъ при помощи глазъ, нежели видѣніямъ сонныхъ и даже находящихся въ экстазѣ. Впрочемъ, какова бы ни была природа видѣній, несомнѣнно, что они не тѣло. А для кого этого недостаточно, тотъ пусть отъ другихъ распытываетъ, откуда они происходятъ; я съ своей стороны признаюсь, что этого не знаю.

Глава XIX.

Откуда рождаются видѣнія.

Говорятъ, что это выводится прямо изъ примѣровъ, взятыхъ изъ опыта; такъ напр., блѣдность, краснота, дрожаніе, даже болѣзнь тѣла имѣютъ причину иногда въ тѣлѣ, а иногда въ душѣ,—въ тѣлѣ, когда или разливается по нему влага, или же совнѣ входитъ въ него пища или что-нибудь другое,—въ душѣ, когда она или волнуется страхомъ, или смущается стыдомъ, или гнѣвается, или любитъ, или испытываетъ что-нибудь подобное, и совершенно естествен-

288

но: сильнѣе волнуясь сама, она естественно сильнѣе потрясаетъ и то, что любитъ и чѣмъ управляетъ. Такъ точно, если и душа погружается въ видѣнія, которыя открываются ей не тѣлесными чувствами, а безтѣлесною субстанціей, и погружается такъ, что не различаетъ, тѣла-ли это, или подобія тѣлъ, то причина этого происходитъ иногда со стороны тѣла, а иногда со стороны духа,—со стороны тѣла или вслѣдствіе происходящихъ въ немъ естественныхъ перемѣнъ, какъ напр. происходятъ видѣнія сонныхъ (потому что спать свойственно человѣку по тѣлу), или вслѣдствіе какого-либо болѣзненнаго его состоянія, когда тѣлесныя чувства или приходятъ въ разстройство, напр. когда френетики видятъ разомъ и тѣла и видѣнія настолько подобныя тѣламъ, какъ будто предъ глазами у нихъ находятся самыя тѣла, или же бываютъ совершенно закрыты, напр. когда крайне изможденные какою-нибудь постепенно усиливающеюся болѣзнію, долго отсутствуя изъ находящагося тутъ же тѣла и, затѣмъ въ него возвращаясь, часто разсказываютъ, что видѣли многое,—въ духѣ, когда при совершенно здоровомъ тѣлѣ [люди] или впадаютъ въ такое изступленіе, что видятъ при посредствѣ тѣлесныхъ чувствъ тѣла и въ духѣ—нѣкоторыя подобія, коихъ не отличаютъ отъ тѣлъ, или же совершенно отрѣшаются отъ тѣлесныхъ чувствъ и, ничего рѣшительно не ощущая, остаются втеченіе этого духовнаго видѣнія въ области тѣлесныхъ подобій. Но когда въ подобныя состоянія ставитъ человѣка нечистый духъ, то являются или бѣсноватые или же ложные пророки, а когда—духъ добрый, то являются вѣрные, глаголющіе тайны, пророки-ли истинные, когда при этомъ присоединяется еще и разумѣніе, или же мужи, видящіе видѣнія и повѣствующіе о нихъ въ приложеніи къ тому времени, которое ими должно быть указываемо.

289

Глава XX.

Видѣнія, происходящія въ тѣлѣ, происходятъ не отъ тѣла.

Но если причина подобныхъ видѣній происходитъ со стороны тѣла, то производитъ ихъ не само тѣло, потому что тѣло не имѣетъ силы образовать что-нибудь духовное; но, при усыпленіи, или разстройствѣ, или даже закрытіи пути вниманія [души] отъ стороны мозга, откуда направляется движеніе ощущенія, сама душа (которая по собственному побужденію прекратить своей дѣятельности не можетъ), будучи поставлена или почти поставлена въ невозможность получать ощущенія отъ тѣлесныхъ предметовъ или направлять къ симъ силу своего вниманія при посредствѣ тѣла, создаетъ подобія тѣлесныхъ предметовъ при помощи духа, или созерцаетъ тѣ, которыя сообщаются ей духомъ; при чемъ, если сама создаетъ ихъ, это будутъ только фантазіи, а если созерцаетъ сообщаемыя духомъ, это будутъ знаки [тѣлесныхъ предметовъ]. Такъ, когда болятъ или совершенно слѣпнутъ глаза, то хотя въ этомъ случаѣ препятствіе къ созерцанію тѣлесныхъ предметовъ существуетъ въ тѣлѣ, однако зрѣнія этого рода не бываетъ отнюдъ не потому, что причина заключается въ сѣдалищѣ мозга, откуда направляется само чувствующее вниманіе души. Дѣйствительно, слѣпые видятъ больше во снѣ, нежели въ бодрственномъ состояніи. У сонныхъ у нихъ путь ощущенія, ведущій вниманіе [души] къ глазамъ, въ мозгу усыпленъ, а потому это вниманіе, будучи отвлечено на нѣчто другое, созерцаетъ сновидѣнія, какъ будто тѣлесныя формы существуютъ у нихъ на лицо, такъ что сонный видитъ себя бодрствующимъ и думаетъ, будто онъ видитъ не подобія тѣлъ, а самыя тѣла; когда же слѣпые находятся въ бодрственномъ состояніи, то зрительное вниманіе идетъ по своему пути, но, доходя до глазъ, не выходитъ наружу, а здѣсь и остается, такъ что

290

они чувствуютъ, что бодрствуютъ, и въ бодрственномъ состояніи остаются больше въ темнотѣ даже и днемъ, чѣмъ въ сонномъ, днемъ-ли, или ночью. И неслѣпые весьма часто спятъ съ открытыми глазами, ничего ими не видя, и всеже ихъ нельзя назвать ничего не видящими, потому что они духомъ видятъ сновидѣнія; а если бы они въ бодрственномъ состояніи захотѣли быть съ закрытыми глазами, то остались бы не способными къ зрѣнію ни сонныхъ, ни бодрствующихъ. Впрочемъ, тутъ имѣетъ значеніе только то обстоятельство, что у нихъ отъ мозга до самыхъ глазъ идетъ нервъ не усыпленный, не разстроенный и не закрытый и приводитъ вниманіе души до самыхъ, хотя и закрытыхъ, дверей тѣла, такъ что они мысленно представляютъ себѣ образы тѣлъ, но ни въ какомъ случаѣ не принимаютъ ихъ за тѣла, которыя видятъ глазами.

Важно только, гдѣ происходитъ препятствіе къ созерцанію тѣлесныхъ предметовъ, когда оно имѣетъ мѣсто въ тѣлѣ. Если оно происходитъ при самомъ входѣ, такъ сказать при дверяхъ чувствъ, напр. въ глазахъ, ушахъ и другихъ тѣлесныхъ чувствахъ, то затрудняется только лишь воспріятіе тѣлесныхъ предметовъ, вниманіе же души не отвлекается на что-нибудь другое, чтобы могло принимать тѣлесные образы за тѣла; а если причина находится внутри въ мозгу, откуда направляются пути къ ощущенію того, чтó находится вовнѣ, то ослаблены, разстроены и закрыты бываютъ орудія самаго вниманія души, при помощи которыхъ она стремится въ созерцанію и ощущенію того, чтó находится вовнѣ. А такъ какъ этого стремленія душа не теряетъ, то она образуетъ подобія съ такою ясностью, что, не въ состояніи будучи отличить образовъ тѣлесныхъ предметовъ отъ самыхъ тѣлъ, не знаетъ, въ области-ли образовъ находится она, или тѣлъ, а когда знаетъ, то знаетъ совершенно другимъ способомъ, чѣмъ когда имѣетъ дѣло съ подобіями тѣлъ при мышленіи. Этотъ способъ можетъ быть понятенъ до извѣстной степени только людямъ опытнымъ. Ибо со мною бывало, что

291

я сонный зналъ, что вижу во снѣ, и однако тѣ подобія тѣлесныхъ вещей, которыя видѣлъ, я не отличалъ отъ самыхъ тѣлъ такъ, какъ обыкновенно мы отличаемъ ихъ, мысля даже съ закрытыми глазами, или находясь въ темнотѣ. Здѣсь имѣетъ значеніе только то обстоятельство, доводится-ли вниманіе души до самыхъ, хотя бы и закрытыхъ, чувствъ, или же въ самомъ уже мозгу, откуда оно къ нимъ направляется, оно по какой-либо причинѣ отвлекается на что-нибудь другое, такъ что хотя иногда душа и знаетъ, что видитъ не тѣла, а подобія тѣлъ, или, считая ихъ, какъ менѣе опытная, за самыя тѣла, чувствуетъ, что видитъ ихъ не тѣломъ, а духомъ, однако находится далеко не въ томъ состояніи, въ какомъ она присутствуетъ въ своемъ тѣлѣ; отсюда, и слѣпые знаютъ, что бодрствуютъ, когда мысленныя подобія тѣлъ ясно отличаютъ отъ тѣлъ, которыхъ не могутъ видѣть.

Глава XXI.

Видѣнія подобныя тѣлеснымъ, въ которыя восхищается душа, не отличной природы.

А если душа, при совершенно здоровомъ тѣлѣ и не усыпленныхъ чувствахъ, восхищается въ видѣнія нѣкоторымъ сокровеннымъ духовнымъ дѣйствіемъ, то этотъ способъ отличенъ отъ предыдущаго отнюдъ не потому, что отлична и самая причина видѣній, такъ какъ и въ причинахъ со стороны тѣла существуетъ, конечно, различіе и иногда до противоположности. Такъ, френетики имѣютъ разстроенные пути ощущенія въ головѣ скорѣе въ бодрственномъ состояніи, такъ что видятъ такія вещи, какія видятъ спящіе, вниманіе которыхъ во снѣ отвлечено отъ ощущенія бодрствованія и обращено въ созерцанію сновидѣній. Отсюда, хотя первое происходитъ въ бодрственномъ состояніи, а послѣднее въ сонномъ, однако то, что видятъ тѣ и другіе, принадлежитъ не другому роду, а той же природѣ духа, отъ котораго или въ которомъ получаются подобія тѣлъ. Такимъ

292

образомъ, хотя причина отвлеченнаго вниманія и отлична въ томъ случаѣ, когда въ здоровомъ тѣлѣ бодрствующаго душа восхищается какою-нибудь сокровенною духовною силою такъ, что вмѣсто тѣлъ видитъ отпечатлѣвшіяся въ духѣ подобія тѣлесныхъ предметовъ, однако природа видѣній одна и та же. И нельзя сказать, что, когда причина [видѣній] заключается въ тѣлѣ, тогда душа безъ всякаго предощущенія будущаго производитъ образы тѣлъ изъ себя самой, какъ обыкновенно производитъ ихъ при мышленіи; а когда восхищается въ эти видѣнія духомъ, они открываются свыше, ибо Писаніе ясно говоритъ: излію отъ духа моего на всяку плоть и старцы ваши сонія узрятъ и юнота ваша видѣнія узрятъ (Іоил. II, 28), приписывая и то и другое божественному дѣйствію, и Ангелъ Господень явился Іосифу во снѣ, говоря: не убойся пріяти Маріамъ жены твоея, а также: поими отроча и… бѣжи во Египетъ (Мѳ. I, 20 и II, 13).

Глава XXII.

Какимъ образомъ происходятъ видѣнія, изъ коихъ по сокровенному побужденію являются пророчества.

Итакъ, когда духъ человѣка восхищается въ созерцаніе образовъ добрымъ духомъ, то, думаю, эти образы что-нибудь означаютъ, а когда причина, что духъ человѣческій стремится къ ихъ созерцанію, заключается въ тѣлѣ, то не всегда, надобно думать, они что-нибудь означаютъ, а означаютъ тогда, когда внушаются указующимъ духомъ сонному ли или претерпѣвающему что-нибудь со стороны тѣла такое, что онъ отрѣшается отъ плотскихъ чувствъ. Да и людямъ бодрствующимъ, не одержимымъ никакою болѣзнью и не подверженнымъ бѣснованію, какъ намъ извѣстно, вкушаемы были нѣкоторымъ сокровеннымъ инстинктомъ такія мысли, которыя они высказывали, не только дѣлая въ этомъ случаѣ

293

нѣчто другое, какъ напр. Каіафа изрекъ пророчество (Іоан. XI, 51), хотя и не имѣлъ желанія пророчествовать, но и начиная говорить что-нибудь въ видѣ прорицанія.

Такъ, нѣкоторые юноши во время путешествія выдали себя, съ цѣлію ради шутки ввести въ обманъ, за математиковъ, хотя не имѣли ни малѣйшаго понятія о двѣнадцати знакахъ. Когда они замѣтили, что ихъ хозяинъ удивляется ихъ словамъ и подтверждаетъ ихъ, какъ чистѣйшую правду, они пошли смѣлѣе дальше. Онъ же все удивлялся имъ, подтверждая слова ихъ. Наконецъ, онъ спросилъ ихъ о здоровьи своего сына, котораго онъ ждалъ изъ долгаго отсутствія и безпокоился въ виду его неожиданнаго замедленія, не случилось-ли съ нимъ что-нибудь. Они же, не обращая вниманія, что будетъ послѣ ихъ отхода, и желая, пока присутствовали, поддержать этого человѣка въ радостномъ настроеніи, отвѣтили, готовые уже отправиться въ свой путь, что [сынъ его] здоровъ, что онъ близко и придетъ въ тотъ самый день, какъ они это говорили, ее допуская мысли, чтобы, по истеченіи этого дня, на слѣдующій день онъ вздумалъ догонять ихъ съ цѣлію уличить во лжи. Да что много говорить? Лишь только они собрались уйдти, какъ вдругъ сынъ дѣйствительно явился.

Другой юноша плясалъ предъ оркестромъ, расположившимся на такомъ мѣстѣ, гдѣ по случаю какого-то язычего праздника было много идоловъ, не духомъ какимъ-нибудь восхищенный, а представляя изступленныхъ съ потѣшнымъ передразниваніемъ знакомыхъ, около стоящихъ и зрителей. Ибо въ обычаѣ было не воспрещать, если кто-нибудь изъ юношей, послѣ совершоннаго предъ завтракомъ жертвоприношенія и при возбужденномъ состояніи фанатиковъ, хотѣлъ забавляться подобнымъ образомъ. Между тѣмъ, среди пляски, сдѣлавъ себѣ передышку, шутя и окруженный смѣющеюся толпой, онъ предсказалъ, что наступающею ночью въ ближайшемъ лѣсу будетъ умерщвленъ львомъ человѣкъ, смо-

294

трѣть на трупъ котораго съ наступленіемъ дня сбѣжится толпа, и мѣсто настоящаго празднества опустѣетъ. Такъ в случилось, хотя всѣмъ присутствующимъ по всѣмъ его движеніямъ видно было, что онъ сказалъ это шутя и не находясь въ состояніи умственнаго разстройства или изступленія; и даже самъ онъ тѣмъ болѣе дивился случившемуся, что не зналъ, въ какомъ душевномъ состояніи произнесъ свое предсказаніе.

Какимъ образомъ возникаютъ эти видѣнія въ человѣческомъ духѣ—въ немъ-ли они первоначально и образуются, или же сообщаются ему и имъ созерцаются какъ уже готовыя, благодаря какому-нибудь привмѣшенію (такъ что ангелы какъ сообщаютъ людямъ свои познанія и подобія тѣлесныхъ предметовъ, какія они напередъ по предвѣдѣнію составляютъ въ своемъ духѣ, такъ видятъ и наши мысли, конечно, не глазами, а духомъ, съ тѣмъ, впрочемъ, различіемъ, что наши мысли они знаютъ, хотя мы того и не желаемъ, а мы ихъ мысли можемъ знать въ томъ только случаѣ, когда они ихъ намъ открываютъ, потому что, думаю, они обладаютъ властью скрывать свои мысли какимъ-либо духовнымъ способомъ такъ же, какъ мы по какимъ-нибудь встрѣчающимся препятствіямъ скрываемъ свои тѣла, чтобы ихъ не видѣли чужіе глаза), и чтó въ нашемъ духѣ служитъ причиною, почему онъ иногда только созерцаетъ знаменующіе образы, но не знаетъ, имѣютъ-ли эти образы какое-нибудь значеніе, иногда же чувствуетъ, что они имѣютъ значеніе, но какое именно, не знаетъ, а иногда душа человѣческая, какъ бы въ силу болѣе полнаго откровенія, созерцаетъ въ духѣ самые эти образы, а въ умѣ—ихъ значеніе,—все это для насъ знать въ высшей степени трудно, и разобрать и объяснить, если даже и знаемъ, весьма не легко.

295

Глава XXIII.

Въ насъ существуетъ духовная природа, въ которой по многоразличнымъ причинамъ образуются подобія тѣлесныхъ предметовъ.

На то только достаточно, думаю, указать теперь, какъ на несомнѣнное, что въ насъ существуетъ нѣкая духовная природа, въ которой образуются подобія тѣлесныхъ предметовъ, когда или мы касаемся какого-нибудь тѣла тѣлеснымъ чувствомъ и сейчасъ же его образъ составляется въ духѣ и воспроизводится памятью; или мысленно представляемъ тѣла отсутствующія, но намъ уже извѣстныя, такъ что у насъ составляется нѣкоторый духовный обликъ того, чтó въ духѣ существовало еще прежде, чѣмъ мы стали мыслить о немъ; или созерцаемъ подобія такихъ тѣлъ, какихъ мы не знаемъ, но въ которыхъ однако не сомнѣваемся,—созерцаемъ не такъ, какъ они существуютъ, а какъ это кажется нашей мысли; или произвольно представляемъ другія, какія не существуютъ, или же не знаемъ, существуютъ ли; или откуда бы то ни было возникаютъ въ нашемъ духѣ различныя формы тѣлесныхъ подобій, хотя мы ничего подобнаго не дѣлали и не желали; или, готовясь что-нибудь сдѣлать тѣлеснымъ образомъ, мы дѣлаемъ распорядокъ тому, чтó имѣетъ быть въ этомъ дѣйствіи, и мысленно все это предупреждаемъ; или въ самомъ уже дѣйствіи, говоримъ-ли мы или дѣлаемъ что-нибудь, тѣлесныя движенія внутренно предваряются своими подобіями въ духѣ, ибо не было бы ни одного, даже самаго короткаго, слога, если бы онъ не былъ предусматриваемъ; или соннымъ видятся сновидѣнія, ничего-ли не означающія или что-нибудь означающія; или, при разстройствѣ и прегражденіи путей ощущенія вслѣдствіе состоянія тѣлеснаго здоровья, тѣлесные образы духа такъ переплетаются съ дѣйствительными тѣлами, что почти или совсѣмъ не могутъ быть отъ нихъ отличаемы, все равно имѣютъ-ли они значеніе или же не имѣютъ; или при какой-ни-

296

будь удручающей тѣлесной болѣзни или же скорби, преграждающей внутренніе пути, которыми направляется вниманіе души къ ощущенію внѣшнихъ предметовъ, образы этихъ предметовъ, означающіе-ли что-нибудь или же не означающіе, выступаютъ въ духѣ гораздо глубже, чѣмъ при безчувственномъ снѣ; или безъ всякой причины въ тѣлѣ, восхищаемая какимъ-нибудь духомъ и въ то же время пользуясь и тѣлесными чувствами, душа уносится въ подобныя видѣнія, примѣшивая къ нимъ и тѣлесныя видѣнія; или, наконецъ, при этомъ восхищеніи духъ въ такой степени отвлекается и отрѣшается отъ всякаго тѣлеснаго чувства, что имѣетъ дѣло съ одними только тѣлесными подобіями при помощи духовнаго зрѣнія, при чемъ не знаю, можетъ-ли быть созерцаемо что-нибудь, не имѣющее значенія.

Глава XXIV.

Раумное зрѣніе превосходитъ духовное, а духовное—тѣлесное.

Такимъ образомъ, духовная природа, въ коей отпечатлѣваются не тѣла, а тѣлесныя подобія, имѣетъ зрѣніе низшаго рода въ сравненіи съ умственнымъ или разумнымъ свѣтомъ, которымъ и предметы этого низшаго зрѣнія обсуждаются и созерцается то, чтò—не тѣла и не имѣетъ формъ подобныхъ тѣламъ, какъ напр. самъ умъ и всякая душевная добродѣтель, которой противоположны справедливо обвиняемые и осуждаемые пороки души. Ибо какимъ другимъ образомъ созерцается самъ разумъ, если не при помощи разума? Точно также [созерцаются] и любовь, радость, великодушіе, благосклонность, доброта, вѣра, обычай, воздержаніе, и прочее тому подобное, чѣмъ мы приближаемся къ Богу, а наконецъ и Самъ Богъ, изъ Котораго все и въ Которомъ все.

Итакъ, хотя въ одной и той же душѣ происходитъ зрѣніе или того, чтó ощущается при помощи тѣла, напр. Тѣлес-

297

ное небо, земля и все, что только можетъ быть на нихъ познаваемо, или того, чтó созерцается духомъ, какъ подобія тѣлъ (о чемъ нами уже сказано не мало), или того, что, будучи постигаемо умомъ, не представляетъ собою ни тѣлъ, ни ихъ подобій; однако, всѣ эти роды зрѣнія имѣютъ свой порядокъ и одинъ превосходитъ другой. Такъ, духовное зрѣніе превосходнѣе тѣлеснаго, а разумное превосходнѣе духовнаго. Тѣлеснаго не можетъ быть безъ духовнаго, ибо въ тотъ самый моментъ, когда тѣло ощущается при помощи тѣлеснаго чувства, въ душѣ получается нѣчто такое, чтó представляетъ собою не само тѣло, а его подобіе; а не будь этого, не существовало бы и самаго чувства, при помощи котораго ощущаются внѣ находящіеся предметы. Ибо ощущаетъ не тѣло, а душа при посредствѣ тѣла, которымъ она пользуется, какъ вѣстникомъ для образованія въ себѣ того, что сообщается ей совнѣ. Поэтому тѣлесное зрѣніе можетъ быть только одновременно съ духовнымъ, и отдѣляется отъ этого послѣдняго только тогда, когда чувство отвлекается отъ тѣла, чтобы видимый при посредствѣ тѣла предметъ отпечатлѣлся въ духѣ. Напротивъ, духовное зрѣніе можетъ совершаться и помимо тѣлеснаго, когда въ духѣ являются подобія отсутствующихъ предметовъ, при чемъ многія изъ нихъ или измышляются произвольно, или открываются невольно. Въ свою очередь, духовное зрѣніе нуждается для своего обсужденія въ разумномъ, разумное же въ духовномъ, какъ низшемъ, не нуждается, а потому тѣлесное зрѣніе подчинено духовному, а оба они—разумному. Отсюда, когда мы читаемъ: духовный востязуетъ убо вся, а самъ той ни отъ единаго не востязуется (1 Кор. II, 15), то эти слова должны понимать не въ смыслѣ того духа, отъ котораго отличается умъ, какъ напр. слова: помолюся духомъ, помолюся же и умомъ (1 Кор. XI, 15), но въ томъ смыслѣ, какъ сказано: „обновляйтесь духомъ ума вашего“ (Еф. 1, 23). Ибо выше мы показали, что духомъ называется и самый умъ, которымъ

298

духовный востязуетъ вся. Поэтому, мнѣ кажется, будетъ вполнѣ умѣстно думать, что духовное зрѣніе занимаетъ какъ бы посредствующее мѣсто между разумнымъ и тѣлеснымъ зрѣніемъ. Ибо то, что не тѣло, а подобно тѣлу, полагаю, умѣстно назвать среднимъ между тѣмъ, чтó представляетъ собою истинное тѣло, и тѣмъ, чтó не есть ни тѣло, ни его подобіе.

Глава XXV.

Только разумное зрѣніе не обманываетъ.

Между тѣмъ, душа бываетъ игрушкою тѣлесныхъ подобій, впрочемъ не по ихъ, а собственной винѣ, когда, за недостаткомъ разумѣнія, принимаетъ подобія за самые предметы, подобіями которыхъ они служатъ. Отсюда она впадаетъ въ обманъ при тѣлесномъ зрѣніи, когда полагаетъ, что то происходитъ въ самыхъ тѣлахъ, чтò происходитъ въ тѣлесныхъ чувствахъ, когда напр. мореплавателямъ кажется, будто на сушѣ движется то, чтó стоитъ на одномъ мѣстѣ, а смотрящимъ на небо, будто стоятъ на одномъ мѣстѣ свѣтила, которыя на самомъ дѣлѣ движутся; или когда считаетъ что-либо существующимъ такое, что подобнымъ образомъ окрашено, или подобнымъ образомъ пахнетъ, звучитъ, кажется на вкусъ и осязаніе, ибо въ этомъ случаѣ и какой-нибудь сваренный въ горшкѣ пластырь принимается за горохъ, грохотъ проѣзжающей повозки—за громъ, а если другія чувства въ расчетъ не принимаются и дѣло ограничивается однимъ только осязаніемъ, то тыква принимается за траву, извѣстную подъ названіемъ пчелиной, пища, приправленная сладковатымъ сокомъ, за приготовленную изъ меду, дешевое кольцо въ потемкахъ за золотое, хотя оно только мѣдное или серебрянное; или когда, разстроенная внезапными и неожиданными тѣлесными видѣніями, душа думаетъ, что она или видитъ во снѣ, или находится въ состояніи какого-нибудь по-

299

добнаго духовнаго видѣнія. Вотъ почему во всѣхъ тѣлесныхъ видѣніяхъ требуется свидѣтельство какъ другихъ чувствъ, такъ особенно ума, т. е. разума, чтобы находить, насколько находить можно, то, что въ этого рода предметахъ истинно. Въ духовномъ же зрѣніи, т. е. въ тѣлесныхъ подобіяхъ, которыя созерцаются духомъ, душа обманывается тогда, когда думаетъ, что созерцаемые ею образы суть самыя тѣла, или то, чтó она представляетъ себѣ по предположенію и ложной догадкѣ, относитъ и въ тѣламъ, которыя не видя предполагаетъ по догадкѣ. Но въ видѣніяхъ разумныхъ душа не ошибается, ибо или она понимаетъ, и въ такомъ случаѣ это истинно, или если оно не истинно, значитъ—она не понимаетъ; отсюда, иное для души—ошибаться въ томъ, чтó она видитъ, и иное—ошибаться потому, что не видитъ.

Глава XXVI.

Двоякое восхищеніе души—посредствомъ духовнаго зрѣнія и зрѣнія разумнаго.

Поэтому, когда душа восхищается въ видѣнія, которыя созерцаются духомъ, какъ подобія тѣлесныхъ предметовъ, такъ что отрѣшается отъ всѣхъ тѣлесныхъ чувствъ гораздо полнѣе, чѣмъ во снѣ, но меньше, чѣмъ при смерти, то будетъ дѣломъ уже божественнаго внушенія и вспомоществованія, если она знаетъ, что видитъ духомъ не тѣла, а видѣнія подобныя тѣламъ, подобно тому, какъ сонные раньше пробужденія знаютъ, что видятъ именно во снѣ. А если она созерцаетъ еще и будущее, и притомъ вполнѣ зная, что это—именно будущее, образы котораго созерцаются ею, какъ настоящіе,—зная при посредствѣ-ли самаго человѣческаго, свыше вспомоществуемаго, разума, или же по чьему-либо, сообщаемому во время самыхъ видѣній, изъясненію, какъ подобныя изъясненія дѣлались Іоанну въ Апокалипсисѣ (I, 10); въ такомъ случаѣ это будетъ уже великое откровеніе, хотя

300

тотъ, кому дѣлаются подобныя откровенія, быть можетъ, и ее знаетъ, вышелъ-ли онъ изъ тѣла, или же находится еще въ тѣлѣ, а видитъ все это отрѣшеннымъ отъ чувствъ духомъ, ибо восхищенный можетъ не знать этого, если о томъ не будетъ ему сообщено.

Но если душа, какъ она восхищена отъ тѣлесныхъ чувствъ настолько, что находится въ области тѣлесныхъ подобій, созерцаемыхъ духомъ, восхищается подобнымъ образомъ и отъ этихъ подобій, такъ что переносится въ ту какъ бы страну разумныхъ и разумопостижимыхъ предметовъ, въ которой истина созерцается безъ всякихъ тѣлесныхъ подобій и не затемняется никакимъ туманомъ ложныхъ мнѣній: въ такомъ случаѣ уже не трудны и не тяжелы добродѣтели душевныя, ибо тамъ нѣтъ ни пожеланій, которыя бы обуздывались при помощи умѣренности, ни несчастій, которыя бы переносились при помощи мужества, ни непотребствъ, которыя бы наказывались при помощи правосудія, ни неудачъ, которыя бы отклонялись при помощи благоразумія. Тамъ существуетъ единственная добродѣтель—любить то, что видишь, и высшее блаженство—обладать тѣмъ, чтó любишь. Тамъ блаженная жизнь пьется изъ самаго ея источника, которымъ орошаются нѣкоторыя стороны и здѣшней человѣческой жизни, чтобы люди въ испытаніяхъ вѣка сего жили умѣренно, мужественно, правосудно и благоразумно. Ибо для полученія награды тамъ, гдѣ будетъ покой и неизреченное видѣніе истины, и предпринимается здѣсь трудъ и воздержанія отъ удовольствій, и перенесенія несчастій, и вспоможенія не имущимъ, и удержанія заблуждающихся. Тамъ зрится слава Господня не чрезъ тѣлесное зрѣніе, какъ она была видима на Синаѣ (Исх. XIX, 18), или чрезъ духовное, какъ видѣлъ ее Исаія (Иса. I, 1), или Іоаннъ (Апок. I, 10), но явѣ и не гаданіемъ, насколько она можетъ быть воспринимаема умомъ человѣческимъ, по благодати Бога, пріемлющаго говорить усты ко устомъ съ тѣмъ, кого Онъ сдѣлаетъ достойнымъ та-

301

кого собесѣдованія,—усты ее тѣлесныя, а умственныя, какъ, думаю, надобно понимать написанное о Моисеѣ.

Глава XXVII.

Какимъ родомъ зрѣнія Богъ видимъ былъ Моисеемъ.

Ибо, какъ читаемъ въ книгѣ Исходъ (XIX, 18 и XXXIII, 9), Моисей пожелалъ видѣть Бога, не такъ, конечно, какъ видѣлъ Его на горѣ, и ее такъ, какъ видѣлъ въ скиніи, но въ самой Его сущности, безъ всякаго посредства тѣлесной твари, которая представляется чувствамъ смертной плоти, и не при посредствѣ образовавшихся въ духѣ тѣлесныхъ подобій, а подъ Его видомъ, насколько можетъ Его воспринять разумная тварь, отрѣшившись отъ всякаго тѣлеснаго чувства и отъ всякаго знаменующаго гаданія духа. Ибо написано такъ: аще обрѣтохъ благодать предъ Тобою, яви ми Тебе Самого, да вижу Тя (Исх. XXXIII, 12), хотя нѣсколько выше говорится, что Господь глагола къ Моисею лицемъ къ лицу, якоже аще бы кто возглаголалъ къ своему другу (ст. 11). Слѣдовательно, Моисей чувствовалъ, чтò онъ видѣлъ, и желалъ того, чего еще не видѣлъ. Ибо и нѣсколько ниже, когда Богъ сказалъ Моисею: обрѣлъ еси благодать предо Мною и вѣмъ тя паче всѣхъ (ст. 17), Моисей отвѣчаетъ Богу: покажи ми славу Твою (ст. 17). И получилъ отъ Господа знаменательный (о которомъ теперь было бы долго разсуждать) отвѣтъ, когда Богъ сказалъ ему: не возможеши видѣти лица Моего, не бо узритъ человѣкъ лице Мое и живъ будетъ (ст. 20). И потомъ прибавилъ и сказалъ: се мѣсто у Мене на камене. Егда же прейдетъ слава Моя и положу тя въ разсѣлинѣ камене и покрыю рукою Моею надъ тобою, дондеже мимоиду. И отъиму руку Мою и тогда узриши задняя Моя: лице же Мое не явится тебѣ (ст. 21—23). Однако, дальше Писаніе не говоритъ, чтобы такъ

302

и произошло тѣлеснымъ образомъ; а отсюда достаточно доказывается, что это сказано въ значеніи Церкви. Ибо она—мѣсто у Господа, такъ какъ Церковь—храмъ Его и создана на камнѣ, да и все остальное, тогда сказанное, соотвѣтствуетъ такому именно пониманію. Но, съ другой стороны, если бы Моисей не удостоился видѣть желанной имъ славы Господней, то въ книгѣ Числъ Богъ не сказалъ бы Аарону и Маріамѣ, брату и сестрѣ его: послушайте словесъ Моихъ: аще будетъ въ васъ пророкъ Господеви, въ видѣніи ему познаюся и во снѣ возглаюлю ему. Не тако якоже рабъ Мой Моисей, во всемъ дому Моемъ вѣренъ есть: усты ко устомъ возглалю ему явѣ и не гаданіемъ, и славу Господню видѣ (XII, 6—8). Это надобно понимать уже не по тѣлесной субстанціи, которая представляется плотскимъ чувствамъ, ибо чрезъ тѣлесную тварь, конечно, говорилъ Богъ съ Моисеемъ лицемъ къ лицу, дружественно, и тогда, когда Моисей сказалъ ему: покажи мнѣ Тебе Самого; такъ же точно, т. е. при посредствѣ тѣлесной, тѣлеснымъ чувствамъ доступной, твари говорилъ Онъ и въ настоящемъ случаѣ съ тѣми, которыхъ укорялъ и предъ которыми восхвалялъ заслуги Моисея. Поэтому, несравненно таинственнѣе и явственнѣе говоритъ Онъ неизреченнымъ глаголаніемъ въ томъ Своемъ видѣ, въ которомъ никто не можетъ Его видѣть и остаться живымъ въ своей настоящей жизни (которою живутъ люди смертнымъ образомъ въ своихъ тѣлесныхъ чувствахъ), если только онъ нѣкоторымъ образомъ не умираетъ отъ сей жизни, совершенно-ли выходя изъ тѣла, или же отрѣшаясь отъ тѣлесныхъ чувствъ такъ, что, какъ говоритъ Апостолъ, уже не знаетъ, въ тѣлѣ-ли или внѣ тѣла находится, когда бываетъ восхищенъ и перенесенъ въ подобное видѣніе.

303

Глава XXVIII.

Третье небо и рай, о которыхъ говоритъ Апостолъ, могутъ быть понимаемы о третьемъ родѣ зрѣнія.

Поэтому, если Апостолъ третьимъ небомъ назвалъ тотъ третій родъ зрѣнія, который превосходнѣе не только тѣлеснаго зрѣнія, какимъ ощущаются тѣла при посредствѣ тѣлесныхъ чувствъ, но и всякаго духовнаго зрѣнія, какимъ созерцаются тѣлесныя подобія при посредствѣ духа, а не ума; то этимъ родомъ зрѣнія созерцается слава Божія, для лицезрѣнія которой очищаются сердца, какъ написано: блажени чистіи сердцемъ, яко тіи Бога узрятъ (Мѳ. V, 8),—созерцается не подъ какимъ-нибудь, тѣлесно или духовно представляемымъ, знакомъ, яко зерцаломъ въ гаданіи, но лицемъ къ лицу (2 Кор. V, 7), или, какъ написано о Моисеѣ, усты ко устомъ, т. е. подъ тѣмъ видомъ, въ какомъ такъ или иначе существуетъ Богъ, какъ бы мало ни способенъ былъ постигать Его нашъ разумъ, отличный отъ Него даже и въ томъ случаѣ, когда очищенъ отъ всякой земной скверны и отрѣшенъ отъ всякаго тѣла и тѣлеснаго подобія, ибо пока вѣрою ходимъ, а не видѣніемъ, мы находимся въ дальнемъ отъ Него странствованіи, даже когда живемъ здѣсь и праведно. Почему же не думать намъ, что великому Апостолу, учителю языковъ, восхищенному въ такое чрезвычайное видѣніе, Богъ хотѣлъ показать ту жизнь, въ которой мы будемъ жить вѣчно послѣ сей жизни? Почему не назвать ее раемъ, въ замѣну того, въ которомъ жилъ тѣлесно Адамъ среди тѣнистыхъ и плодовитыхъ деревьевъ? Ибо и Церковь, которая собираетъ насъ въ лоно своей любви, называется раемъ съ плодомъ яблочнымъ (Пѣсн. Пѣсн. IV, 13). Но такъ названа она иносказательно, какъ бы тѣмъ раемъ, въ которомъ Адамъ находился въ собственномъ смыслѣ, подъ образомъ будущаго предуказана была Церковь, хотя, быть можетъ, при

304

болѣе внимательномъ обсужденіи откроется, что раемъ, въ коемъ тѣлесно находился Адамъ, предуказана была и жизнь святыхъ, которая проводится ими теперь въ Церкви, и жизнь, которая послѣ настоящей будетъ въ будущемъ. Такъ, Іерусалимъ, который въ переводѣ значитъ „видѣніе мира“ и въ то же время представляетъ собою городъ, означаетъ и Іерусалимъ вѣчный—наше отечество на небесахъ, вмѣстѣ-ли съ тѣми, которые спасены надеждою и съ терпѣніемъ ожидаютъ, надѣясь на то, чего не видятъ (Рим. VIII, 24, 25), въ смыслѣ коихъ многа чада пустыя паче нежели имущія мужа (Гал. IV, 27), или же чрезъ Церковь многоразличной премудрости Божіей (Еф. IV, 10) вмѣстѣ съ святыми Ангелами, съ которыми послѣ настоящаго странствованія предстоитъ созерцать ее безъ труда и конца.

Глава XXIX.

Существуютъ-ли въ духовномъ и разумномъ зрѣніи многія степени, какъ существуютъ многія небеса.

Но если третье небо, куда былъ восхищенъ Апостолъ, принять въ такомъ смыслѣ, что выше него существуетъ, какъ думаютъ, четвертое и даже еще нѣсколько небесъ, въ числѣ коихъ третье занимаетъ низшее мѣсто (одни насчитываютъ ихъ семь, другіе восемь, третьи девять, а нѣкоторые даже десять, утверждая съ другой стороны, что и въ томъ небѣ, которое называется твердью, существуютъ послѣдовательно многія, а потому умозаключаютъ или полагаютъ, что всѣ они тѣлесны, о какомъ умозаключеніи или мнѣніи ихъ было бы долго разсуждать въ настоящемъ случаѣ): то возможно, что кто-нибудь станетъ настаивать или, пожалуй, доказывать, что существуетъ много степеней и въ духовномъ и разумномъ родѣ зрѣнія, и притомъ степеней различныхъ, смотря по большей или меньшей ясности откровеній. Но какъ бы каждый ни принималъ и ни представлялъ себѣ этотъ

305

предметъ, одинъ такъ, другой иначе, я, кромѣ указанныхъ трехъ родовъ зрѣнія—тѣломъ, духомъ и умомъ, доселѣ и не знаю, и не могу говорить. Признаюсь, не знаю и того, сколько существуетъ различій въ каждомъ изъ этихъ родовъ, такъ чтобы въ каждомъ изъ нихъ, взятомъ въ отдѣльности, одно постепенно было выше другого.

Глава XXX.

Въ духовномъ зрѣніи одни видѣнія какъ бы божественныя, а другія человѣческія.

По какъ въ тѣлесномъ свѣтѣ есть небо, которое мы видимъ выше земли, съ котораго блещутъ свѣтила и звѣзды, представляющія собою тѣла гораздо лучшія земныхъ, такъ и въ духовномъ родѣ зрѣнія, въ коемъ созерцаются подобія тѣлъ при помощи безтѣлеснаго и свойственнаго имъ свѣта, бываютъ нѣкоторыя чрезвычайныя и поистинѣ божественныя видѣнія, которыя удивительнымъ образомъ открываютъ Ангелы, дѣлая-ли свои собственныя видѣнія нашими путемъ какого-либо мощнаго, для нихъ удобнаго, привмѣшенія или соединенія, или же какимъ-нибудь неизвѣстнымъ образомъ умѣя образовать въ нашемъ духѣ ваше собственное видѣніе,—трудно понять и еще труднѣе выразить словами. Бываютъ и обыкновенныя, человѣческія видѣнія, которыя или возникаютъ многоразличнымъ образомъ изъ нашего духа, или же какимъ-нибудь образомъ возбуждаются въ духѣ со стороны тѣла. Ибо люди не только въ бодрственномъ состояніи обращаютъ вниманіе своей мысли на тѣлесныя подобія, но и въ сонномъ состояніи грезятъ о томъ, чего недостаетъ имъ; своими дѣлами они занимаются, движимые душевнымъ желаніемъ, а если засыпаютъ голодными и жаждущими, упорно грезятъ о яствахъ и питіяхъ. Все это въ сравненіи съ ангельскими откровеніями, полагаю, надобно разсматривать такъ, какъ если бы въ видимой природѣ мы стали сравнивать земныя тѣла съ небесными.

306

Глава XXXI.

Въ разумномъ зрѣніи—одно, чтò созерцается въ душѣ, а другое—свѣтъ, которымъ оно созерцается.—Свѣтъ души—Богъ.

Такъ точно и въ разумномъ родѣ зрѣнія одно—то, чтò созерцается въ душѣ, какъ напр. добродѣтели съ противоположными имъ пороками, останутся-ли онѣ и на будущее время, какъ напр. благочестіе, или же только полезны въ настоящей жизни, а потомъ ихъ не будетъ, какъ напр. вѣра, при помощи которой мы вѣримъ тому, чего еще не видимъ, надежда, при помощи которой мы съ терпѣніемъ надѣемся на будущее, и самое терпѣніе, при помощи котораго мы переносимъ несчастія, доколѣ ее приходимъ туда, куда хотимъ. Этихъ и подобныхъ имъ добродѣтелей, весьма необходимыхъ въ настоящей жизни по нуждамъ совершаемаго нами странствованія, не будетъ въ будущей жизни, для полученія которой онѣ необходимы, и однако онѣ созерцаются разумнымъ образомъ, ибо не суть ни тѣла, ни подобные тѣламъ образы. Иное же—самый свѣтъ, которымъ освѣщается душа, чтобы все, разумно мыслимое, она могла созерцать въ себѣ-ли, или въ немъ: то—уже Самъ Богъ, а эта—хотя и разумная, созданная по образу Его, но все же тварь, которая, когда стремится созерцать этотъ свѣтъ, борется съ своей слабостью и тѣмъ меньше успѣваетъ. Отсюда, впрочемъ, и все разумѣетъ она такъ, какъ можетъ. Поэтому, когда она восхищается къ созерцанію того свѣта, и, отрѣшившись отъ тѣлесныхъ чувствъ, живѣе уносится къ этому видѣнію, конечно, не чрезъ пространственныя разстоянія, а своимъ особеннымъ образомъ, то даже и тамъ, на верху всего, если видитъ наконецъ то, при помощи чего все видитъ, она видитъ такъ, какъ сама въ себѣ разумѣетъ.

Глава XXXII.

Куда уносится душа, разлучившись отъ тѣла.

Если теперь спросятъ меня, въ тѣлесныя-ли какія-нибудь мѣста переносится душа, когда она выходитъ изъ тѣла,

306

или въ безтѣлесныя, но подобныя тѣлеснымъ, или даже и не сюда, а туда, чтó превосходнѣе и тѣлъ и тѣлесныхъ подобій, то я вкратцѣ отвѣчу такъ, что въ тѣлесныя мѣста она или переносится только съ какимъ-либо тѣломъ, или же не переносится. А имѣетъ-ли она какое-нибудь тѣло, когда выходитъ изъ своего тѣла, это пусть доказываетъ, кто можетъ, а я такъ не думаю: я считаю ее духовною, а не тѣлесною. Въ духовныя же мѣста она переносится смотря по заслугамъ, т. е. или въ подобныя тѣлеснымъ мѣста наказанія, на какія часто ссылаются люди, которые были восхищаемы отъ тѣлесныхъ чувствъ и, оставаясь подобными мертвымъ, видѣли адскія наказанія, такъ какъ и они имѣли на себѣ подобіе своего тѣла, благодаря которому могли переноситься въ тѣ мѣста и подобіями чувствъ испытывать мученія. А я не вижу основанія, почему бы душа, имѣя подобіе своего тѣла, когда тѣло ея лежитъ безъ чувствъ, хотя и не совершенно мертво, между тѣмъ какъ сама видитъ вещи, о какихъ разсказываютъ люди, находившіеся въ состояніи подобнаго восхищенія, не имѣла этого подобія тогда, когда въ минуту совершенной смерти выходитъ совсѣмъ изъ тѣла. Итакъ, она переносится или въ эти мѣста мученій, или въ подобныя же тѣлеснымъ мѣста покоя и радостей.

Между тѣмъ, не вѣрно будетъ назвать ни эти наказанія, ни этотъ покой и радость ложными: они ложны тогда, когда, по ошибочному мнѣнію, принимаются за нѣчто другое. Такъ, Петръ ошибался не только тогда, когда видѣлъ сосудъ и принималъ его содержимое не за подобія тѣлъ, а за самыя тѣла, но и тогда, когда, освобожденный Ангеломъ отъ оковъ, онъ шелъ за нимъ тѣлеснымъ образомъ и, поставленный лицемъ къ лицу съ тѣлесными формами, многое видѣніе зрѣти. Ибо какъ въ сосудѣ находились духовные, подобные тѣламъ, образы, такъ и тѣлесное изведеніе освобожденнаго отъ оковъ по причинѣ чуда было подобно духовному. Но душа его ошибалась только потому, что принимала то и

308

другое за нѣчто иное. Отсюда, хотя то, чтó души, разлучившись отъ тѣлъ, испытываютъ хорошаго или дурного, не тѣлесно, а подобно тѣлесному, такъ какъ и сами души представляются самимъ себѣ подобными своимъ тѣламъ, однако и радость эта и это томленіе истинны, происходя отъ духовной субстанціи. Такъ и въ снахъ дѣло весьма не безразличное, видимъ-ли мы себя въ радостномъ, или тягостномъ состояніи. Нѣкоторые жалѣютъ, что просыпаются на такихъ вещахъ, которыхъ они желали, и, наоборотъ, напуганные и потрясенные ужасами и муками, проснувшись, боятся заснуть, чтобы не привидѣлись имъ снова тѣ же самые страхи. А само собою понятно, что адскіе ужасы гораздо разительнѣе, а потому и чувствуются они гораздо сильнѣе. И дѣйствительно, люди, которые находились въ отрѣшеніи отъ тѣлесныхъ чувствъ, хотя и не такомъ, какое бываетъ при дѣйствительной смерти, однако болѣе глубокомъ, чѣмъ во снѣ, разсказываютъ, что видѣли вещи болѣе разительныя, чѣмъ какія видятся во снѣ. Итакъ, адъ существуетъ несомнѣнно, но сущность его, думаю, не тѣлесная, а духовная.

Глава XXXIII.

Вопросъ объ адѣ.—Душа безтѣлесна.—Лоно Авраама.

Не слѣдуетъ слушать и тѣхъ, которые утверждаютъ, будто адъ имѣетъ мѣсто въ настоящей жизни, и нѣтъ его послѣ смерти. Пусть такіе представляютъ его себѣ такъ, какъ толкуютъ его поэтическія измышленія,—мы не должны отступать отъ авторитета божественныхъ Писаній, которымъ только и надобно вѣрить относительно этого предмета. Впрочемъ, мы могли бы показать, что и ихъ мудрецы нисколько не сомнѣвались относительно сущности ада, который принимаетъ души умершихъ послѣ этой жизни. Между тѣмъ, умѣстно спросить, почему говорятъ, что адъ находится подъ землей, если онъ не представляетъ собою тѣлеснаго мѣста,

309

или почему онъ называется преисподней, если нѣтъ его подъ землей. Смѣю сознаться, что не только думаю, а и положительно знаю, что душа безтѣлесна; однако, если кто можетъ отрицать, что душа имѣетъ подобіе тѣла и всѣхъ тѣлесныхъ чувствъ, то можетъ отрицать и то, что душа во снѣ видитъ, или ходитъ, или сидитъ, или туда и сюда движется и переносится посредствомъ хожденія или летанія, чего не можетъ происходить безъ нѣкотораго подобія тѣла. А если это подобіе она носитъ на себѣ и въ адѣ, то и онъ не тѣлесенъ, а подобенъ тѣлу, а равно и сама она, мнѣ кажется, находится не въ тѣлесныхъ, а подобныхъ тѣлеснымъ мѣстахъ, въ покоѣ-ли, или скорбяхъ.

Сознаюсь, впрочемъ, я еще не встрѣтилъ случая, чтобы мѣсто, гдѣ почіютъ души праведниковъ, называлось адомъ. Правда, и душа Христа сходила до самыхъ тѣхъ мѣстъ, въ которыхъ грѣшники претерпѣваютъ муки (Дѣян. II, 24), чтобы освободить отъ этихъ мукъ тѣхъ, спасти которыхъ, какъ мы вѣруемъ, судилъ Онъ по Своей, сокрытой для насъ, правдѣ. Но я не знаю, какъ иначе понимать изреченіе: Егоже Богъ воскреси, разрѣшивъ болѣзни смертныя, якоже не бяше мощно держиму быти Ему отъ нея, если не такъ, что Онъ властію, по которой Господь есть, Емуже всяко колѣно поклонится небесныхъ, земныхъ и преисподнихъ (Фил. II, 10), разрѣшилъ скорби нѣкоторыхъ въ адѣ, но Самъ по сей же власти не могъ подлежать этимъ скорбямъ. Этимъ скорбямъ не подлежали также Авраамъ и оный на лонѣ его, т. е. въ тайнѣ его покоя, бѣднякъ, между покоемъ которыхъ и адскими муками, какъ читаемъ, пропасть велика утвердися (Лук. XVI, 23), и не сказано, чтобы они были въ адѣ. Бысть же, говоритъ, умрети нищему и несену быти Ангелы на лоно Авраамле, умре же и богатый и погребоша его. И во адѣ возведъ очи свои, сый въ мукахъ, и проч. Отсюда видно, что упоминаніе объ адѣ сдѣлано въ приложеніи не къ покою нищаго, а къ наказанію богатаго.

310

Даже и слова, сказанныя Іаковомъ сыновьямъ: сведете старость мою съ печалію во адъ (Быт. XLV, 30) сказаны имъ, мнѣ кажется, скорѣе изъ боязни, какъ бы не впасть ему въ такую чрезмѣрную печаль, чтобы отойти не въ покой блаженныхъ, а въ муки грѣшныхъ. Ибо печаль представляетъ собою не малое зло для души, если и Апостолъ съ такою великою заботливостью опасался за нѣкоего, да не многою скорбію пожренъ будетъ (2 Кор. II, 7). Но, какъ замѣчено выше, я еще не нашелъ, доселѣ еще ищу, но не встрѣчаю случая, чтобы каноническое Писаніе употребило гдѣ-нибудь слово адъ въ добрую сторону; не знаю, слыхалъ-ли кто-нибудь, чтобы лоно Авраамово и тотъ покой, куда отнесенъ былъ Ангелами нищій, надобно было принимать не въ добрую сторону, а потому не понимаю, какъ можно думать, что этотъ покой находится въ адѣ.

Глава XXXIV.

О раѣ и третьемъ небѣ, куда былъ восхищенъ Павелъ.

Но въ то время, какъ мы это ищемъ и пока найдемъ или не найдемъ, длиннота настоящей книги требуетъ отъ насъ, чтобы мы когда-нибудь ее закончили. Поэтому, такъ какъ мы завели рѣчь о раѣ по поводу словъ Апостола, что онъ знаетъ человѣка, восхищеннаго до третьяго неба, но не знаетъ, въ тѣлѣ-ли или внѣ тѣла восхищеннаго, и такъ какъ человѣкъ тотъ восхищенъ былъ въ рай и слышалъ тамъ неизреченны глаголы, ихже не лѣть есть человѣкомъ глаголати, то мы не утверждаемъ съ дерзостью, находится-ли рай на третьемъ небѣ, или же человѣкъ тотъ восхищенъ былъ на третье небо, а оттуда уже потомъ въ рай. Ибо если раемъ называется въ собственномъ смыслѣ тѣнистое мѣсто, а въ переносномъ и всякая духовная страна, гдѣ душа благополучна, то раемъ будетъ не только великое, безспорно высоко-прекрасное, третье небо, чтó бы оно ни было такое, но

311

и нѣкоторая въ самомъ человѣкѣ радость, проистекающая отъ чистой совѣсти. Отсюда и Церковь святыхъ, умѣренно, праведно и благочестиво живущихъ, правильно называется раемъ, исполненнымъ благословеній и чистыхъ удовольствій (Сир. XL, 28), ибо и въ самыхъ скорбяхъ она прославляется терпѣніемъ, радуясь наипаче тому, что по множеству болѣзней въ сердцѣ ея утѣшенія Божіи веселятъ душу ея (Пс. 93, 19). Не тѣмъ-ли больше можно назвать раемъ послѣ сей жизни лоно Авраамово, гдѣ нѣтъ уже никакихъ испытаній и гдѣ наступаетъ покой послѣ всѣхъ скорбей настоящей жизни? Есть тамъ и свой особенный свѣтъ, свѣтъ великій, который богачъ тотъ хотя и изъ тьмы ада и, конечно, издали, такъ какъ его отдѣляла отъ этого свѣта великая пропасть, однако видѣлъ настолько, чтобы разглядѣть нищаго.

Если все это такъ, то потому, какъ думаютъ, адъ находится подъ землей, что такъ именно представляется онъ нашему духу по указанію подобій тѣлесныхъ вещей: души умершихъ, достойныя ада, грѣшили плотскою любовью, а потому, руководясь подобіемъ тѣлесному, онѣ представляютъ и адъ тѣмъ же, чтó обычно самой мертвой плоти, т. е. нисхожденіемъ подъ землю. Затѣмъ, по-латыни преисподняя (inferri) называется отъ того, чтó находится внизу (infra); отсюда, какъ по отношенію къ тѣламъ, если держаться порядка ихъ тяжести, ниже лежатъ тѣ, которыя тяжелѣе, такъ и по отношенію въ духу ниже тѣ, которые наиболѣе удручены печалію. Поэтому и на греческомъ языкѣ слово, которымъ называется адъ (ἀώδης), происходить, какъ утверждаютъ, отъ того, что не имѣетъ ничего пріятнаго. Однако, Спаситель нашъ, за насъ умершій, не возгнушался посѣтить и эту область вещей, дабы освободить отсюда тѣхъ, которые, какъ Онъ не могъ не знать, должны были быть спасены по божественному и сокровенному правосудію. Поэтому, душѣ разбойника, которому Имъ было сказано: днесь будеши со Мною въ раю (Лук. XXIII, 43), Онъ предугото-

312

вилъ не адъ конечно, гдѣ происходятъ наказанія грѣшниковъ, а или покой на лонѣ Авраама, ибо Христосъ—всюду, такъ какъ Онъ—сама Премудрость Божія, проницающая сквозѣ всяческая ради своея чистоты (Прем. VII, 24), или рай на третьемъ-ли небѣ, или гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, куда послѣ третьяго неба былъ восхищенъ Апостолъ, если, впрочемъ, это—не одно и то же, только различными именами называемое, мѣсто, гдѣ находятся души блаженныхъ.

Итакъ, если подъ первымъ небомъ разумѣть все то тѣлесное, что только находится выше воды и земли, а подъ вторымъ то, что созерцается духомъ въ тѣлесномъ подобіи, какъ и то небо, откуда спускалась въ Петру въ экстазѣ корзина полная животныхъ, наконецъ подъ третьимъ то, чтó зрится умомъ настолько сосредоточеннымъ и углубленнымъ, отрѣшеннымъ и очищеннымъ отъ всѣхъ тѣлесныхъ чувствъ, что все тамъ сущее, самую субстанцію Божію и Слово Божіе, Которымъ сотворено все (Іоан. I, 3), въ любви Духа Святаго онъ можетъ неизреченнымъ образомъ видѣть и слышать: то не неприлично думать, что сюда именно и былъ восхищенъ Апостолъ и здѣсь находится и рай наилучшій изъ всѣхъ и, если такъ можно выразиться, рай раевъ. Ибо если добродѣтельной душѣ радость открывается во всякой доброй твари, то чтó можетъ быть для нея выше той радости, которая заключается въ Словѣ Божіемъ, Которымъ сотворено все?

Глава XXXV.

Почему для полнаго блаженства души необходимо воскресеніе тѣлъ.

А если кого интересуетъ вопросъ, какая надобность для умершихъ принимать на себя свои тѣла въ воскресеніи, если для нихъ возможно высшее блаженство и безъ тѣлъ, то хотя вопросъ этотъ по своей трудности и не можетъ быть раскрытъ полнымъ образомъ въ настоящей рѣчи, однако ни

313

въ какомъ случаѣ не слѣдуетъ сомнѣваться, что умъ человѣка, отрѣшенный отъ плотскихъ чувствъ и послѣ смерти сложившій съ себя самую плоть, даже перешедши и за черту подобій тѣлесному, не можетъ видѣть непреложную Субстанцію такъ, какъ видятъ ее святые Ангелы, по иной-ли болѣе сокровенной причинѣ, или потому, что ему присуще нѣкоторое естественное желаніе управлять тѣломъ, каковое желаніе до извѣстной степени мѣшаетъ ему съ полнымъ напряженіемъ проходить къ высшему небу, доколѣ не соединенъ онъ съ тѣломъ, управленіе коимъ даетъ удовлетвореніе этому желанію. Но если это тѣло таково, что управлять имъ трудно и тяжело, какъ наше настоящее тѣло, которое, получая свое бытіе отъ преступнаго начала, повреждается и бременитъ душу, то тѣмъ болѣе умъ отвращается отъ созерцанія этого неба: необходимо, потому, отрѣшиться ему отъ чувствъ плоти, чтобы получить указаніе, какъ можетъ достигать онъ зрѣнія неба. Вотъ почему, когда умъ вашъ получитъ тѣло не душевное, а вслѣдствіе будущаго измѣненія духовное, то, ставши равнымъ съ Ангелами, онъ достигнетъ полнаго равновѣсія своей природы, повинуясь и повелѣвая, оживляясь и оживляя, съ такою неизреченною легкостью, что для него будетъ славою то, что раньше было бременемъ.

Глава XXXVI.

Въ такомъ видѣ останутся три рода зрѣнія.

Ибо и тогда останутся, безъ сомнѣнія, тѣ же три рода зрѣнія, но они будутъ показывать одно вмѣсто другого безъ всякой ошибки и въ тѣлесныхъ и въ духовныхъ видѣніяхъ, а тѣмъ болѣе въ видѣніяхъ разумныхъ, которыя будутъ настолько ясны и очевидны, что въ настоящее время съ гораздо меньшею очевидностью представляются намъ самыя, под-

314

лежащія нашимъ тѣлеснымъ чувствамъ, тѣлесныя формы, которымъ многіе преданы такъ, что ихъ только и считаютъ существующими, а все, чтó не таково, совершенно не существующимъ. Мудрецы же стоятъ къ тѣлеснымъ видѣніямъ въ такомъ отношеніи, что хотя и считаютъ ихъ болѣе очевидными, однако болѣе увѣрены въ томъ, чтò такъ или иначе мысленно представляютъ себѣ дальше тѣлесной формы и тѣлеснаго подобія, хотя, впрочемъ, не могутъ созерцать этого умомъ такъ, какъ созерцаютъ тѣ тѣлеснымъ чувствомъ. Между тѣмъ, святые Ангелы завѣдуютъ судомъ и управленіемъ въ области тѣлеснаго, и не склоняются къ ней, какъ къ болѣе очевидной, а представляютъ въ своемъ умѣ ея знаменующія подобія и, такъ сказать, дотрогиваются до нихъ съ такою властью, что могутъ сообщать ихъ въ откровеніи даже и человѣческому духу; наконецъ, и непреложную субстанцію Творца созерцаютъ такъ, что лицезрѣніе Ея и любовь къ Ней предпочитаютъ всему, сообразно съ Ней судятъ о всемъ, къ Ней направляются въ своей дѣятельности и изъ Ней почерпаютъ все, чтó ни дѣлаютъ. Словомъ, у Апостола, хотя и восхищеннаго отъ тѣлесныхъ чувствъ на третье небо и въ рай, для полнаго и совершеннаго познанія вещей, которое присуще Ангеламъ, то именно и оказалось недостаткомъ, что онъ не зналъ, въ тѣлѣ ли онъ былъ, или внѣ тѣла. Этого недостатка, конечно, уже не будетъ, когда, по полученіи тѣлъ въ воскресеніи мертвыхъ, тлѣнное сіе облечется въ нетлѣніе и мертвенное сіе облечется въ безсмертіе (1 Кор. XV, 53). Тогда все будетъ очевидно безъ всякой ошибки, безъ всякаго незнанія, тѣлесное, духовное и разумное будетъ разграничено по своимъ порядкамъ въ чистой природѣ и совершенномъ блаженствѣ.

Глава XXXVII.

Мнѣніе нѣкоторыхъ о третьемъ небѣ.

Знаю, что нѣкоторые, которые славятся своими, до насъ бывшими въ каѳолической вѣрѣ, занятіями священнымъ Писаніемъ,

315

изъясняли слова Апостола о третьемъ небѣ такъ, что въ этомъ де случаѣ разумѣются различія тѣлеснаго, душевнаго и духовнаго человѣка и что Апостолъ восхищенъ былъ къ соединенному съ преимущественною очевидностью созерцанію порядка безтѣлесныхъ предметовъ, каковой порядокъ и въ настоящей жизни духовные люди предпочитаютъ всѣмъ другимъ и желаютъ имъ наслаждаться. Но въ первой половинѣ настоящей книги я достаточно показалъ, почему предпочелъ названія „духовный“ и „разумный“, которыя они, можетъ быть, назвали бы „душевнымъ“ и „духовнымъ“, такъ что я далъ только другія названія тѣмъ же самымъ предметамъ.—Если мы по мѣрѣ силъ обсудили этотъ предметъ правильно, то или читатель подтвердитъ насъ, если онъ духовный, или же при помощи Духа Святаго воспользуется чѣмъ-нибудь изъ этого чтенія, чтобы быть духовнымъ. На этомъ мы и закончимъ совсѣмъ настоящее свое, въ двѣнадцати томахъ заключающееся, сочиненіе.

Страница сгенерирована за 0.12 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

Августин, блж. О книге Бытия буквально

Электронная версия книги любезно предоставлена протоиереем Николаем Диваковым.

Глава I.

Глава II.

Глава III.

Глава IV.

Глава V.

Глава VI.

Глава VII.

Глава VIII и IX.

Глава X.

Глава XI.

Глава XII.

Глава XIII.

Глава XIV.

Глава XV.

Глава XVI.

Книга первая.

Глава I.

Глава II.

Глава III.

Глава IV.

Глава V.

Глава VI.

Глава VII.

Глава VIII.

Глава IX.

Глава X.

Глава XI.

Глава XII.

Глава XIII.

Глава XIV.

Глава XV.

Глава XVI.

Глава XVII.

Глава XVIII.

Глава XIX.

Глава XX.

Глава XXI.

Блаженнаго Августина, епископа иппонійскаго, О книгѣ Бытія, буквально.

Книга вторая.

Глава I.

Глава II.

Глава III.

Глава IV.

Глава X.

Глава VI.

Глава VII.

Глава VIII.

Глава IX.

Глава X.

Глава XI.

Глава XII.

Глава XIII.

Глава XIV.

Глава XV.

Глава XVI.

Глава XVII.

Глава XVIII.

Книга третья.

Глава 1.

Глава II.

Глава III.

Глава IV.

Глава V.

Глава VI.

Глава VII.

Глава VIII.

Глава IX.

Глава X.

Глава XI.

Глава XII.

Глава XIII.

Глава XIV.

Глава XV.

Глава XVI.

Глава XVII.

Глава XVIII.

Глава XIX.

Глава XX.

Блаженнаго Августина,
епископа иппонійскаго,
О книгѣ Бытія, буквально.