ПОЧЕМУ еще и сегодня арианский кризис способен привлечь наше внимание? Да хотя бы потому, что в тот исторический период существование христианства оказалось поставленным под угрозу, и, стало быть, история арианского кризиса является частью истории становления нашей Церкви. Следовательно, боровшихся в ту эпоху людей вполне можно рассматривать как своего рода мучеников. Арианский кризис интересен и тем, что тогда еще не было разделения между Востоком и Западом, а их отношения отличались большой сложностью. Единство между двумя «царствами» поддерживалось с большим трудом. Уже ясно просматриваются те факторы, что впоследствии приведут к разделению Церквей; так же ясно видны причины, объясняющие, почему в ту эпоху Отцы Церкви прилагали столь много усилий ради удержания единства Церкви и столь много размышляли над той истиной, что единство может быть только вселенским, ибо в противном случае его вообще не существует. И, наконец, не менее интересно то обстоятельство, что в пылу сражения еще не все было полностью ясно и для самой Церкви. Конечно, мы рассматриваем все эти события как бы через призму времени, и Никейский Символ веры кажется нам само собой разумеющимся. В действительности же это совершенно не так. Факты не столь ясны, ибо политические проблемы и события той эпохи чрезвычайно тесно переплетены с религиозными: император вмешивался в дела Церкви, как если бы он был епископом. Имеется множество Соборов, которые противоречат друг другу, и очень трудно установить, какой из них обладает большим значением. Уже есть Папа; к нему обращаются за помощью, но по ходу кризиса он отрекается от

своих прежних слов. В такой ситуации поистине трудно установить, в чем выражается единство Церкви. А в гуще всех этих событий находится человек совершенно исключительный - борющийся Афанасий. Не будем упрощать историю — в это время были и другие борцы, сражавшиеся за Церковь, люди, подобные Иларию Пиктавийскому и Осию Кордовскому. Но Афанасий выделяется среди всех. Он предстает перед нами как самый сильный и самый великий. Перед тем как говорить о деятельности Афанасия, следует хотя бы немного рассказать о его жизни, ибо все, что он написал, было связано с определенными обстоятельствами — он либо защищался, либо вел полемику. Деятельность Афанасия целиком зависела от событий и условий его собственного существования.

Еще до избрания Афанасия Александрийская Церковь сталкивалась с большими трудностями. И не Афанасий создал их. Дело в том, что в Александрийской Церкви существовало в то время два течения, с которыми было трудно справиться. Первое — это движение мелетиан (по имени епископа Мелетия); око возникло во время гонений на Церковь при Петре Александрийском. Надо сказать, что всякий раз, когда начинались гонения на Церковь, христиане как бы делились на две партии: одни соглашались примириться с отступниками, другие отказывались. Замечательно то, что Церковь всегда стояла за прощение. Так же и Афанасий постоянно будет являть себя человеком милости. Те, кто не желал примириться с отступниками, были в той или иной степени схизматиками; они образовали свою Церковь, которую сами называли Церковью мучеников. Второе движение - это нарождающееся арианство. Сам Арий, в прошлом александрийский священник, был осужден Патриархом Александром еще в 318 г., т. е. до того, как Афанасия избрали епископом. Тогда Арий уехал в Палестину, где был принят Патриархом Никомедийским Евсевием. В то время Никомедия была резиденцией римских императоров, так что в этом споре тесно переплелись политические и религиозные проблемы. Евсевий, епископ Никомецийский, созывает Собор и приказывает Александру принять ариан в церковное общение. В ответ Александр составляет письмо, которое направляет семидесяти епископам и в котором объясняет, почему он отказывается подчиниться Собору. Это письмо было послано также папе Сильвестру. Стоит отметить, что подобными же приемами будет пользоваться в ходе спора и сам Афанасий, - он будет действовать так же, как его предшественник Александр. К счастью, в это время император Константин победил Лициния и вошел в Никомедию. Константин послал Осия Кордовского выяснить причины беспорядков в Александрии. Осий Кордовский был человеком прямой веры, подлинно православным христианином. Он отправился в Египет, в Александрию, где убедился в том, что

Арий, действительно, посеял беспорядки. Отныне до конца своей жиэни Осий будет во всем поддерживать Афанасия. В тот момент Осий Кордовский понял, что положение очень тревожное, и стал просить созыва Собора, который и состоялся в 325 г. в Никее.

В это время Афанасий еще не был епископом. Никейский Собор осуждает арианскую ересь и в то же время разбирает вопросы, связанные с мелетианами и их Церковью мучеников. 8 июня 328 г. Афанасий был избран преемником только что умершего Патриарха Александра. Деятельность Афанасия началась при очень неблагоприятных обстоятельствах. Само его избрание оспаривалось по причинам для нас сегодня не вполне ясным: исторические свидетельства на этот счет крайне противоречивы. Враги Афанасия утверждают, что при его избрании присутствовало лишь семь епископов; в письме же епископов Египта, оповещающем Египетскую Церковь об избрании Афанасия Патриархом Александрийским, говорится, что при этом были все епископы и что весь народ одобрил это избрание. Так или иначе, сторонники Евсевия, т. е. люди, собравшиеся при императорском дворе вокруг Евсевия Никомидийского, поддерживая Ария, немедленно начинают интриговать против Афанасия. Сам Арий, заручившись поддержкой Евсевия, находит опору у сестры императора Константина Елены. Таким образом, возникает целая придворная партия, состоящая из противников Афанасия. В 330 г. сторонники Евсевия, в свою очередь, созывают Собор, чтобы избрать епископом Антиохии некоего Евстафия. В ту эпоху любое сборище называли собором. Этот Собор выносит благоприятное для ариан решение и осуждает епископов-сторонников Никейского Собора, а некоторых из них отправляет в ссылку. Затем, поскольку сторонники Евсевия не смогли добраться до самого Афанасия, в борьбу включаются мелетиане, принадлежащие к Церкви мучеников. Они также начинают «военные действия» против Афанасия и, желая скомпрометировать его, выдвигают против него несколько обвинений. В частности, Афанасия обвиняют в том, что в 331 г. он якобы разбил священный сосуд, принадлежавший некоему священнику. История эта чрезвычайно запутанная. Защищаясь, Афанасий постоянно утверждал, что человек этот не был священником, а он, Афанасий, если что и разбивал, то не священный сосуд. По-видимому, какой-то акт насилия, действительно, имел место, но Афанасий не считал священником человека, о котором шла речь, поскольку тот принадлежал к партии мелетиан, в то время пребывавших вне Церкви. Во всяком случае, Афанасий сумел оправдаться перед императором Константином и вернулся в Александрию, имея при себе императорское письмо. Поскольку первая попытка провалилась, выдумали другую историю: Афанасия стали обвинять в том, что он якобы убил какого-то священника по имени Арсений.

Константин приказал начать расследование. Понимая, что в любом случае результаты будут подделаны, Афанасий решает провести свое собственное, параллельное, расследование. И действительно, он находит священника Арсения (все это время скрывавшегося в одном из монастырей) живым и невредимым. Мелетиан пытались предупредить о том, что Афанасий нашел Арсения, но не успели сделать этого вовремя. В результате при императорском дворе, что называется, «заварилась каша»: мелетиане обвиняют Афанасия в убийстве священника, а священник этот вдруг находится и г. д. В конце концов был созван Собор (что всегда делалось в трудных случаях). На Соборе, проходившем в Кесарии (резиденции епископа Евсевия Кесарийского, который в общем был сторонником ариан), собрались преимущественно епископы-ариане, и, естественно, их влияние преобладало. Афанасий понимал, что объективности от Собора ждать нечего; поэтому он отказался присутствовать на нем. В 335 г. был созван второй Собор. Он состоял из епископов, назначенных самим императором Константином, но опять же по указке епископов-ариан, сторонников Евсевия. Вновь были выдвинуты старые обвинения против Афанасия: он-де разбил священный сосуд, чуть ли не убил Арсения и т. д. Афанасий требует нового расследования, в Египет посылают комиссию, но она целиком состоит из врагов Афанасия. Члены этой комиссии хотели слушать дело при закрытых дверях, что давало им возможность утверждать что угодно о ком угодно. Они отказывались разговаривать с епископами-сторонниками Афанасия и т. д. Тогда Афанасий решил поговорить прямо с Константином. Для этого он покинул Собор и отправился к императору. Но как только он уехал, Собор тут же низложил его. Афанасий был сослан в Германию, в Трир. Это было его первое изгнание. Оно вызвало бурные волнения в Александрии, ибо народ был очень недоволен всем этим. 22 мая 335 г. Константин умер. В ту эпоху каждый раз, когда умирал император, объявлялось нечто вроде всеобщей амнистии. Изгнанные епископы спокойно возвратились на свои места... и все началось заново.

Итак, Афанасий вновь занял свое место Патриарха Александрийского. Но он не стал требовать нового рассмотрения своего дела. Однако это противоречило соборным правилам, ибо, если низложенный епископ желал вернуться на свое место, нужно было провести новое судебное разбирательство. Афанасий не просил второго суда, так как слишком хорошо знал своих врагов и результат подобного суда был известен ему заранее. Через некоторое время сторонники Евсевия — т. е. ариане — низложили Афанасия при помощи постоянного Антиохийского Синода. Афанасий не падает духом и собирает в Египте свой Собор. Все египетские епископы подписали письмо, в котором Афанасий изложил свою позицию. Вот вкратце ее суть:

Собора, который осудил Афанасия, как бы не существовало, поскольку там были представлены исключительно его враги; результаты же расследования, проведенного по его делу, были сфабрикованы, а его самого осудили заочно и не дали возможности защищаться. Следовательно, Собор был недействительным, и поэтому нет необходимости созывать второй Собор, раз первого как бы не существовало. Тем не менее появился императорский декрет о назначении на александрийскую кафедру другого епископа — т. е. император действовал так, как если бы Афанасий был действительно низложен. Преемника Афанасия звали Григорий Лаодикийский. Его прибытие в Александрию вызвало большие беспорядки. Имелись даже убитые (такое, впрочем, случалось и раньше). Афанасий бежит в Рим, чтобы просить у Папы окончательного решения своего дела. И тогда в 341 г. в Риме был созван Собор, который полностью оправдал Афанасия. К сожалению, на Западе недостаточно разбирались в том, что происходило на Востоке, и, реабилитируя Афанасия, реабилитировали также Маркелла Анкирского, чье богословское учение было более чем сомнительным. Это только подлило масла в огонь, потому что сторонники Евсевия стали сравнивать Афанасия с Маркеллом Аккирским и доказывать, что если Маркелл еретик, то и Афанасий, следовательно, тоже. Так как на этот раз Собор состоялся в Риме, решили, что он не был Вселенским, поскольку на нем собрались лишь латиняне. Поэтому попытались провести Собор, на котором должны были присутствовать не только западные, но и восточные епископы. Такой Собор созвали в 342 г. в Сардике (нынешняя София). Сразу же возникли разногласия, так как восточные иерархи не хотели, чтобы на Соборе присутствовали низложенные епископы; деятели же Западной Церкви считали, что эти епископы низложены незаконно и поэтому имеют полное право присутствовать. Достичь согласия не удалось, и ночью восточные епископы покинули Собор. Оставшиеся на Соборе западные епископы оправдали Афанасия, но, поскольку Собор не был Вселенским, проблема так и осталась нерешенной. «К счастью», в это время умер Григорий Александрийский, ранее назначенный на место Афанасия. И так как другого подходящего кандидата не нашлось, Афанасий смог спокойно вернуться в свою родную Александрию. После 350 г. ситуация несколько изменилась, потому что у власти остался лишь один император. До этого их было два: один правил в западной, другой — в восточной части империи. Итак, начиная с 350 г. империей правит Констанций. Этот император был полуарианином. Констанций горел ненавистью к Афанасию, ибо тот, во-первых, не признавал арианства, во-вторых, как Патриарх Александрийский, держал в своих руках всю пшеницу в стране. Иначе говоря, Афанасий обладал и земной властью, что, конечно, очень

мешало императору. Отношения между императором и Афанасием были очень напряженными. В это время у папы Либерия возникла малоудачная идея созвать Собор, чтобы раз и навсегда разрешить арианскую проблему. Собор состоялся в 355 г. в Милане, и на нем все обернулось против Афанасия, потому что восточные иерархи добились его осуждения и силой заставили почти всех присутствовавших на Соборе епископов подписаться под этим осуждением. Лишь трое не согласились, предпочтя изгнание, и двое из них так и умерли в ссылке. «По всей обитаемой земле», как выражались в ту эпоху, были разосланы эмиссары, которым было поручено собирать подписи епископов под осуждением Афанасия. Иларий Пиктавийский отказался дать подпись и был сослан. Эмиссары явились за подписью и к папе Либерию, но он отказался. Тогда ночью в Рим вошли войска, Папу взяли в плен и переправили в Милан, где в то время находился император. Затем Папу перевезли во Фракию. В те годы папа Либерий был уже очень дряхлым. Во Фракии его подвергли истязаниям, и в конце концов он, обессилев, подписался под осуждением Афанасия. Епископ Осий Кордовский, в свою очередь, отказался осудить Афанасия и был сослан. Самого Афанасия приговаривают к изгнанию, а его храм в Александрии занимают войска. То там, то здесь вспыхивает бунт. Для того чтобы избежать кровопролития, Афанасий решает бежать. Он уходит в пустыню к отшельникам. 24 февраля 357 г. на его место назначают другого епископа по имени Георгий. Однако этого Георгия возненавидели с такой силой, что, спасаясь от городской черни, он был вынужден покинуть Александрию. (Возненавидели его, в частности, за то, что он захватил монополию на похоронные дела.) Итак, Афанасий удалился в пустыню, и казалось, что сражение окончательно проиграно. Не забудем, что от него отреклись почти все, включая Папу, а те немногие епископы, которые поддержали его, находились в изгнании, следовательно, были низложены и, по крайней мере теоретически, не могли более считаться епископами. Господами положения были ариане, но они разделились на «экстремистов» и «умеренных». Поскольку между арианами возник раскол, попытались, в очередной раз, созвать Вселенский Собор. Для этого было выбрано два города: один (Римини) — для западных епископов, а другой (Селевкия) — для восточных. Собравшиеся в Римини западные епископы оказались неподатливыми. К тому же они не очень ясно понимали сущность споров. Поэтому противники Афанасия пошли на обман, заставив их поверить, что епископы, собравшиеся в Селевкии, уже осудили Афанасия. Собравшиеся в Римини западные епископы решили, что они находятся слишком далеко от места событий и, может быть, не очень хорошо понимают сущность происходящего. Поэтому они подписались под осуждением Афанасия. Затем те, кто

получил эту подпись, отправились в Селевкию и объявили собравшимся там епископам: «Видите, в Римини Афанасия осудили». В результате была получена подпись и восточных епископов. Положение казалось совершенно безысходным. Афанасий в это время по-прежнему находился в ссылке. Но в это время Юлиан, вошедший в историю под именем Юлиана Отступника, поднял бунт и захватил власть. Власть изменилась, следовательно, все епископы могли спокойно вернуться на свои места, и все началось заново. 21 февраля 362 г. Афанасий возвращается в Александрию. Затем происходит еще множество других событий, хотя и не таких ярких. Еще два раза Афанасий был сослан. Первый раз сослал его Юлиан Отступник, раздраженный тем, что в руках Афанасия была сосредоточена слишком большая власть. Второй раз Афанасия отправил в ссылку наследник Юлиана Отступника император Валент. Валент был арианином чистой воды. Но затем у него возникли осложнения с Западом, он столкнулся с политическими затруднениями и, для того чтобы справиться с ними, сам вызвал Афанасия из ссылки. Отныне Афанасия больше уже никогда не трогали. 2 мая 373 г. он спокойно умер в своей постели. (Это обстоятельство с некоторой скорбью отмечается в его житии.)

Вот краткое описание жизни Афанасия, которая в действительности протекала куда более бурно. Можно отметить несколько важных моментов, в частности то упорство, с каким Афанасий постоянно избегал создания каких-либо группировок. Принимая во внимание дух того времени, это поистине удивительно. Афанасий всегда стремился исходить из единомыслия, единодушия Церкви, он обращался ко всей Церкви, а не к какой-либо одной партии или группировке. Самое важное для него - целостность общения в Церкви. Второй чрезвычайно существенный момент — Афанасий не дал Церкви превратиться в некое имперское учреждение, и в этом его важнейшая заслуга. Не забудем, что арианские епископы были придворными епископами, Афанасий же боролся против вмешательства императорской власти в церковные дела. И третий важнейший момент — в своей борьбе Афанасий вынужден был опираться на Запад, и это во многом повлияло на отношения между Римом и Восточной Церковью, повлияло не только в положительном, но и в отрицательном смысле, поскольку деятели Восточной Церкви рассматривали поддержку Афанасия Западом как вмешательство в свои внутренние дела. И, наконец, необходимо отметить, что, борясь за единство Церкви, Афанасий трудился не только на пастырском и догматическом, но также и на монашеском поприще. Когда во время своей второй ссылки он на шесть пет удалился к отшельникам в пустыню, он и там не оставался пассивным. Среди отшельников также имелись расхождения и опасность раскола. Афанасию удалось исправить эти нестроения в монашеской

жизни. Во всем этом есть нечто общее, а именно - при всех обстоятельствах Афанасий неизменно придерживался единства Церкви. Несмотря на приписываемый ему неуживчивый характер, он был человеком единства.

Теперь поговорим о тех ориентирах, которые Афанасий старался не упускать из виду, участвуя во всех этих спорах и Соборах, часто противоречивших друг другу. Надо сказать, что в ту эпоху каждый Собор составлял собственный Символ веры. Всем известен Символ веры, выработанный на Соборе в Никее, но имеются также и другие.

Каковы, по Афанасию, богословские основы Церкви, почему может быть лишь одна Церковь? Как и все Отцы Церкви той эпохи, Афанасий исходит в своих размышлениях из понятия греха. Афанасий полагает, что из-за греха человек потерял дар жизни. И сам человек не в состоянии восполнить этой утраты, не в состоянии посредством одного лишь раскаяния вернуть дар жизни; сделать это может только Бог. Следовательно, Божественный Глагол пришел на землю, чтобы обновить человека, ибо именно, Им, Глаголом, все было сотворено вначале. Значит, лишь Божественный Глагол может обновить человека, впавшего в грех. Но, говорит Афанасий — в его трудах есть очень яркие страницы, посвященные этой теме, - теперь, после грехопадения, речь идет уже не о сотворении, не о приведении к бытию чего-то несуществующего, т. е. не об акте, который был бы для Бога относительно легким, но о необходимости исцелить нечто уже существующее, а это куда труднее. Именно ради исцеления человека Христос должен был взять на Себя погибающее творение. Христос воплощается ради нашего спасения. Но при этом необходимейшим условием этого спасения является именно Его Божество. Ибо, если бы Христос не был Богом, пришедшим в образе человека, человек оставался бы под властью греха. Следовательно, необходимо непосредственное Божественное вмешательство, реальное вторжение Бога в человеческое бытие, дабы уловить человека, вытащить его из бездны греха и исцелить. С другой стороны, Христос - Сын Божий, но Его Сыновство иное по сравнению с нашим. И это различие очень важно. Мы сыны Божии по причастию, а Христос - Сын Божий по природе. Именно Он, и не кто иной, — Сын Бога. А значит, у Него с Богом совершенно особое единство, какого у нас никогда не будет. Мы навсегда останемся лишь сотворенными существами. Христос пребывает внутри Троицы, и образ такого пребывания для нас навеки недоступен. Христос — Бог, и Он единственный Сын. Именно поэтому Он, Сын, может даровать нам Свое сыновнее достоинство. А если бы Он не был Богом, Сыном, то Он не мог бы передать нам этот дар. Мы же всегда суть те, кто получает этот дар, кто становится причастным этому дару. Но мы никогда не станем теми, кто приносит этот дар. Следовательно, Сын находится

в совершенно особом положении: Он Тот, Кто придает нашему бытию некое Божественное качество, Тот, Кто превращает нас в сынов Божиих. Но, с другой стороны, мы не в состоянии иметь доступ к тому единству, какое существует между Сыном и Отцом, ибо это единство — единство Троицы. Но мы достигаем единства благодаря тому человеческому телу, которое воспринял Христос. Это наш образ становления единым. Христос понес нас всех, и только таким образом мы можем достичь единства с Богом. Но все же мы, люди, — сотворенные существа. И мы способны достигать единства лишь с тем, что нам подобно. Следовательно, мы не можем иметь единства с Богом в силу различия, которое существует между природой Бога и нашей, такое единство невозможно. Но мы можем достичь единства с нашими братьями, это возможно, поскольку наши братья подобны нам. Так что здесь вполне можно говорить о единстве, которое способно возникнуть между людьми. И только так мы можем притязать на единство с Богом, поскольку мы не в состоянии соединиться с Ним непосредственно, прямо. Но мы можем достичь единства между собой, и это созидающее единство несет на себе непосредственный отпечаток единства Бога. Следовательно, достигая единства между собой, мы тем самым входим в Тринитарное Единство. Благодаря нашему единству между людьми начинает образовываться подобие единства Отца и Сына. Следовательно, то наиболее существенное, что определяет единство Церкви, — это Воплощение, присутствие Христа в нас. Будучи в единстве со Своим Отцом, Христос, вместе с тем, присутствует в нас, приобщая нас к этому единству, иными словами, собирая нас всех вместе.

Здесь мы не стали рассматривать критерии, касающиеся определения Церкви, ибо они по своему характеру догматические. Нам важнее было говорить о критериях самого Афанасия, критериях, которые помогли ему, так сказать, разобраться во всех тех спорах, в которых ему пришлось участвовать. И в этом смысле интерес представляет прежде всего отношение Афанасия к Пике некому Собору. Почему он считал этот Собор важнее других, столь многочисленных в ту эпоху, Соборов? Только ли из-за того, что на этом Соборе он одержал победу, или есть и другие причины? Вот первый вопрос. Второй вопрос связан с тем, что споры продолжались и после Никей- ского Собора. Почему? И далее: чего опасался Афанасий? Почему он не считал нормальным метание от одного Собора к другому? Третье: почему Никейский Собор можно рассматривать как своего рода пробный камень веры? Каково отношение к нему Афанасия? Разве Афанасий говорит нам: «Необходимо верить в Никею и это довлеет»? А может быть, имеются какие-то более тонкие оттенки в его отношении к Никейскому Символу веры? И, наконец, четвертое: как самому

Афанасию удалось соединить свою веру с Никейским Символом веры? Ведь, как и все мы, Афанасий был человеком, и он тоже должен был углублять свою веру. Одно дело верить в двадцать лет и совершенно другое — в пятьдесят. Мы знаем, что Никейский Собор всегда был для Афанасия основной точкой отсчета. Но было ли его отношение к Никейскому Собору неизменным на протяжении всей его жизни или подвергалось каким-то изменениям?

Почему именно Никейский Собор? Для Афанасия главным критерием оценки Никейского Собора служит вера Церкви, ибо вера Церкви едина и постоянно сопрягается с согласием и миром. Между тем большинство Соборов той эпохи проходило под знаком «партийной» борьбы. В Никее же никто ни с кем не боролся, и никакие войска туда не вторгались, чего нельзя сказать обо всех других Соборах. В Никее царило относительное согласие, а в конце Собора была достигнута относительная гармония. С точки зрения Афанасия, все это имеет огромное значение. Приведем несколько примеров. Во-первых, послание к африканским епископам, в котором Афанасий говорит о Соборе: «И желая, чтобы у всех соблюдался союз мира и все во Вселенской Церкви одно и то же говорили и мудрствовали, предлагаем это не как учащие, но как напоминающие. Предлагаем же не мы одни, пишущие это, но и все епископы Египта и Ливии, в числе почти девяноста, потому что все одно мудрствуем» (1). В послании, посвященном Никейским соборным постановлениям, Афанасий пишет: «Поелику упорно стояли они (ариане. — Прим, ред.) в своем нечестии и покушались богоборствоватъ, то хотя предлагаемое ими исполнено было злочестия, однако же собравшиеся епископы (которых было более или менее трехсот) кротко и человеколюбиво потребовали у них представить основание и благочестные доказательства на то, что они предлагали. Поелику же, едва начав говорить, подвергались осуждению и начинали препираться между собою, то, видя великую несостоятельность своей ереси, оставались они безмолвными и молчанием своим сознавались, что стыдятся своего зловерия; а потому епископы, осудив наконец придуманные ими речения, вопреки им, в настоящем виде изложили здравую и церковную веру. И это изложение подписано было всеми — и Евсевиевы приверженцы подписались к тем речениям, на которые ныне делают они возражения» (2). В этих словах отразилась забота Афанасия о согласии между всеми епископами. Никейский Собор являет собой пример такого согласия. С другой стороны, это единство должно утвердиться не только между всеми присутствующими в данный момент епископами, но и повсюду, так как Никейский Собор - Вселенский и кафолический.

Вселенский — потому что на нем был полностью представлен епископат всей Церкви, кафолический — потому что выразил веру

всех христиан, а не только епископов. Афанасий пользуется именно этими двумя словами. Он напоминает - и для него это имеет огромное значение, — что сторонники Евсевия, ставшие после Собора его (Афанасия) врагами, подписались под Никейским Символом веры. Они все были согласны с Никейским Собором. И лишь очень немногие из них отказались подписаться под решениями этого Собора. Таким образом, даже враги Афанасия одобрили Никейский Собор. Следовательно, Никейский Собор есть символ Согласия, чего нельзя сказать ни о каком другом Соборе той эпохи. И Афанасий противопоставляет Никейскому Собору, например, тот случай, когда Вселенский Собор пытались провести в двух разных городах — Римини и Селевкии. Афанасий показывает, что там так и не было достигнуто никакого согласия.

Единство должно проявляться в пространстве, но — что еще важнее или, по крайней мере, столь же важно — единство должно проявляться и во времени. Так что вполне возможно опираться не только на Символ веры, данный в определенный момент, но также и на все то, что было сказано святыми всех времен, пусть они и жили в разные эпохи. «Святыми» в древности называли членов христианской общины. Следовательно, Афанасий желает согласия, единомыслия не только епископов «всей обитаемой земли», но также и всех христиан всех времен. Почему он желает этого? Потому что Бог один — это неизменный аргумент Афанасия. Разногласий не может быть, так как все опираются на одного и того же Бога. Разногласий не должно быть, ибо Бог один и един. И в конечном счете норма — это вера Церкви и Предание Отцов. Говоря о Никейском Соборе, Афанасий постоянно подчеркивает это. Никейский Собор находится в согласии с верой и Преданием. К кому восходит эго Предание? Прямо к Адаму. У Афанасия есть целый трактат, посвященный постановлениям Никейского Собора; в этом трактате он прямо говорит: «Чему учил Моисей, то соблюдал Авраам, а что соблюдал Авраам, то знали Ной и Енох, различая чистое и нечистое и благоугождая Богу. И Авель стал мучеником, зная, чему научен был от Адама, тогда как Адам научен Господом, Который «однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею» (Евр. 9.26) и сказал: заповедь не новую даю вам, но древнюю, которую слышали сначала» (3).

Следовательно, существует единство между замыслом Божиим о мире и Его учением в мире. Необходимо, чтобы связь была совершенной. Поэтому Афанасий часто говорит, что вера существовала всегда и постоянно проявлялась на протяжении всех времен. Этому Афанасий придает очень большое значение. И показывал он это очень умело. Существовал Символ веры, который начинался словами: «Сегодня мы установили такую веру...» Афанасий возражает:

«Было бы нелепым и смешным, если бы христиане, словно вдруг проснувшись, начали бы стараться понять, как следует верить во Христа». Совершенно необходимо, чтобы вера никогда не прерывалась. Вера не начинает проявляться с какого-то определенного момента и не исходит от какого-то определенного человека. Нельзя говорить о Символе веры, который исходил бы от Ария или вообще от кого бы то ни было. Символ веры исходит от Церкви, а не от одного человека, кем бы он ни был.

Афанасий часто и настойчиво повторяет, что Никейский Собор не принес ничего нового, — именно поэтому он и представляет собой некую норму. На этом Соборе была выражена вековая вера Церкви. Еще раз процитируем послание к африканским епископам: «Епископы же написали так, не сами изобретши выражения сии, но имея на то свидетельство от Отцов. Ибо древние епископы, почти эа сто тридцать лет жившие, епископ великого Рима и епископ нашего города, письменно осуждали утверждающих, что Сын — тварь и не единосущен Отцу. Это знал и Евсевий, бывший епископом Кесарийским, прежде согласный с арианской ересью, а впоследствии подписавшийся на Никейском Соборе. Пиша к своим, подтверждал он, что из древних известны некоторые ученые и знаменитые епископы и писатели, о Божестве Отца и Сына употреблявшие речение единосущный» (4). Афанасий говорит, что «Никейский Собор выделяется среди других Соборов своим полным благочестием». И мы полагаем, что прилагательное «полное» употребляется здесь в его точном смысле, т. е. эту фразу следует понимать так, что на Никейском Соборе проявилась полнота веры Церкви. Поистине, Никейский Собор явил полно и целостно веру всей Церкви.

Теперь обратимся ко второму критерию. Этот критерий связан с причиной созыва Собора. И тут опять возникает проблема спора и согласия. Афанасий утверждает, что для созыва Собора в Никее существовали подлинные причины. Во-первых, у Церкви возникли трудности, связанные, с одной стороны, с учением Ария, а с другой — с мелетианами и их так называемой Церковью мучеников. Во-вторых, необходимо было установить дату празднования Пасхи, что также представляло собой серьезную проблему. Таким образом, для созыва Собора имелись нормальные и объективные причины. Но зато потом уже не было никаких оснований для созыва следующего Собора, ибо в Никее были разрешены все спорные вопросы, а новых с тех пор не возникало. Все последующие Вселенские и Поместные Соборы без конца занимались одним и тем же. Афанасий считал, что созывать новый Собор имеет смысл лишь тогда, когда появляется какая-то новая проблема. Он говорил, что Никейского Собора достаточно, поскольку никаких новых ересей не возникло. Вот те причины,

по которым Афанасий придерживался именно Никейского Собора. Мы видим, что причины эти отнюдь не личные. Афанасий держался Никейского Собора не потому, что победил на нем. Правда, Афанасий констатирует, что распри продолжались и после Никеи. Почему? Прежде всего, Афанасия поражает то спокойствие и доброжелательство, с каким епископы Никейского Собора противостояли духу раздора, принесенному арианами. Для него это спокойствие и доброжелательство имеют огромный духовный смысл. Вспомним, что Афанасий несколько лет прожил среди пустынножителей и что внутренняя умиротворенность является одним из важнейших критериев подлинной духовности. Афанасий постоянно пользуется этим мерилом. Например, он повествует о том самообладании, с каким держался на Никейском Соборе Осий Кордовский. В своих рассуждениях он сохранял полное хладнокровие, как, впрочем, и другие епископы. Между тем участники других Соборов не только запускали друг другу в головы чем попало, но и прибегали к военному вмешательству. То, что ариане — участники Соборов часто угрожали вызвать войска, доказывает лишь, что в них, арканах, сидел дух раздора. Ибо что же это за аргумент? И второе, на Никейском Соборе ариан не только порицали, но и осудили. Следовательно, они должны были представить доказательства своей невиновности, защищаться, т. е. отвечать на том же уровне. Их обвинили в ереси, стало быть, они должны были доказать свое православие. Но они этого не сделали и под разными предлогами постоянно уклонялись от этого. Почему раздоры продолжались и после Никеи? Ответ: из-за присущего арианам духа раздора. И этот дух действовал не только против Афанасия. Сами же ариане разделились между собой. Значит, дух раздора был глубоко укоренен в них: они раскололись на экстремистов и умеренных, боролись друг с другом. К тому же они бесконечно меняли мнения и созывали Соборы, чтобы воевать с решениями предыдущих, своих же собственных, Соборов. Вначале они боролись с Никейским Собором, затем - с Тирским. Так что все их Соборы противоречат друг другу. А это доказывает шаткость арианского учения.

С другой стороны, было бы упрощением делить людей на добрых и злых. И Афанасий хорошо понимал, что споры, продолжавшиеся и после Никейского Собора, вызваны не только арианами. Противниками Никейского Собора были также люди, которые говорили: «Решения Никейского Собора неясны, они двусмысленны. В конечном счете уже в этих решениях можно усмотреть ростки ересей. С помощью формулировок Никейского Собора можно скрыть не вполне православные позиции». Так что были люди, которые продолжали спорить, так сказать, из лучших побуждений, ибо они сомневались в православии Никейского Собора. Но здесь Афанасий проявлял

несокрушимую твердость, ибо усматривал в таком отношении к Никейскому Собору большую опасность. Он решительно заявлял, что никто не имеет права по мелочам придираться к соборным формулировкам, — слышать это от самого Афанасия весьма удивительно. Афанасий говорил, что в Никее был дан достаточно ясный ответ, но отсюда не следует, что этот ответ был абсолютно ясным. Вера никогда не дает абсолютно ясного, рационального объяснения. Нельзя заниматься бесконечными придирками, ибо это может привести к полному исчезновению самой веры. В одном из своих посланий ариане обвиняют Афанасия, утверждая, что это «его уста хорошо глаголят». Они желали сказать этим, что, произнося слова Никейского Собора, Афанасий в душе лукавит и злобствует, т. е. что, хоть сами слова и правильные, за ними может скрываться нечто неправильное. На это император ответил, что если Афанасий говорит и учит правильно, то это довлеет, ибо человек слышит лишь слова; если же, произнося их, Афанасий и кривит душой, то увидеть это может только Бог. Такого же мнения придерживается и сам Афанасий. Необходимо, чтобы суждение было достаточно ясным, но существует предел, после которого уже никто не имеет права судить людей. Чем яснее слово, тем лучше. Но если при этом в душе человек лукавит и злобствует, то не нам судить об этом. И Афанасий применяет этот принцип не только к самому себе, но также и к тем, кто оспаривал решения Никейского Собора; Афанасий призывает их не заходить слишком далеко. Такой подход часто толкуют как диктаторский: мол, Никейского Собора достаточно, мол, решения Никейского Собора — некое правило. А в действительности в этом проявился либерализм Афанасия. Если люди пришли к согласию, то зачем их бесконечно преследовать, пытаясь выведать, что они думают на самом деле. Афанасий говорит: «Пусть они прекратят свои бесконечные словесные распри и перестанут следить друг за другом». Итак, существует предел, после которого необходимо прекращать всякие споры. Великая заслуга Афанасия в том, что он понял, с одной стороны, необходимость ясных критериев веры, а с другой — необходимость в определенный момент прекращать спор. Именно благодаря этим двум истинам кардинал Ньюман смог перейти из англиканства в католицизм. Еще будучи англиканином, он изучал труды Афанасия Великого, и эти две открытые Афанасием истины окончательно убедили его. Он смог понять и то, что отсутствие ясных критериев приводит к нескончаемым разделениям, и то, что бесконечные придирки способны привести к полному исчезновению самой Церкви.

Почему Никейский Собор стал пробным камнем веры? Каким должно быть наше отношение к нему? И, прежде всего, почему Отцам пришлось воспользоваться тем, изначально языческим, словом, по

поводу которого сразу же возникли споры (мы имеем в виду понятие «единосущный Отцу»)? Да хотя бы потому, что выражение «Сын Бога» в известной степени двусмысленно. Ведь мы, люди, также сыны Бога. А ариане настаивали именно на том, что Христос - почти такой же Сын Божий, как и мы, люди. Следовательно, говорить лишь о том, что Христос есть Сын Бога, было недостаточно. Так что Отцам Церкви, для того чтобы более ясно выразить свою веру, пришлось воспользоваться словом «единосущный». Такого слова нет в Священном Писании. С этим никто не спорит. Но Афанасий снова и снова повторяет, что слово это не новое, что им уже пользовались и, стало быть, можно пользоваться опять.

Однако любое слово, в том числе и слово «единосущный», можно интерпретировать по-разному. Но тогда в чем заключается самое важное? Самое важное в следующем: по своему смыслу слово или выражение должно отвечать вере Церкви, а можно ли найти его в Священном Писании или нет, не так уж важно.

Итак, Афанасий не цепляется за букву, а Никейскому Собору придает столь большое значение потому, что слово, прозвучавшее на этом Соборе, — по его мнению, самое ясное и соответствует вере Церкви. Поэтому правильный подход не в том, чтобы априори отбрасывать данное выражение как таковое, но прежде всего в том, чтобы прийти к согласию относительно смысла, который придается данному выражению. Именно это и говорит Афанасий противникам Никейского Собора: «Не торопитесь говорить априори, что слова «единосущный» нет в Писании, но потрудитесь понять, что хотят сказать этим словом». И только после этого можно начинать дискуссию. Некоторые пользовались выражением, почти совпадающим по смыслу со словом «единосущный», но не полностью тождественным ему. Афанасий говорит по этому поводу: «Не упрекайте априори людей за то, что они пользуются другим словом, не отталкивайте априори их от себя, но постарайтесь узнать, что именно они вкладывают в это слово». Прежде всего необходимо договориться о смысле того или иного слова или выражения, и только после этого можно приступать к обсуждению. Нужно установить, имеют ли противники Никейского Собора те же представления, ту же веру, что Никейский Собор. Для этого с ними необходимо поговорить. Например, формулировки Римского Поместного Собора, на первый взгляд, противоречат формулировкам Никейского Собора, а по существу эти Соборы пребывают в согласии друг с другом. Таким образом, не слово определяет конечное согласие. Но Афанасий идет куда дальше. Он утверждает, что если тот или иной Собор православен, то он имеет законное право употреблять любое выражение, какое сочтет нужным. Далее, Афанасий, постоянно опирающийся на церковное Предание, цитирует, например,

Игнатия Антиохийского, который говорил, что Сын одновременно рожден н нерожден. Афанасий цитировал и другого автора, который утверждал, что Сын рожден и что никак нельзя говорить о нем как о нерожденном. Если цепляться за букву, то можно сказать, что эти Отцы Церкви утверждают вещи совершенно противоположные, несовместимые друг с другом. Но вдумываясь во все это, начинаешь понимать, что Отцы Церкви придают отдельным словам тот или иной смысл для того, чтобы иметь возможность говорить с тем или иным человеком. Так что необходимо все это исследовать и понять, поскольку без этого плодотворный диалог невозможен.

Как же, в конце концов, следует относиться к Никейскому Собору, какими критериями пользоваться? Любая оценка Никейского Собора должна быть основана на том, что Афанасий называет «благим разумением». Он заимствует это выражение у апостола Павла, и оно означает «разумение, соответствующее полной вере всей Церкви». Следовательно, сторонники Никеи правы постольку, поскольку они, защищая Никею, опираются на полную веру всей Церкви. Что же касается их противников, то нужно потребовать от них доказательств того, что их представления соответствуют полной вере всей Церкви. Ведь, в конце концов, они могут пользоваться и какими-то иными словами, но при этом иметь то же «благое разумение». Во всех спорах — как христиан с христианами, так и христиан с еретиками — библейские речения предпочитали другим, Афанасий говорит об этом совершенно определенно. Но именно нечестие ариан заставило Отцов найти более ясные слова. Они хотели подобрать выражения, которые было бы труднее оспорить, чем, например, «Сын Божий», - это выражение, хоть и взято из Библии, как раз допускает возможность оспаривания. Афанасий постоянно указывает на ясность и точность формулировок Никейского Собора: если их следует предпочитать другим, то именно потому, что они самые ясные. Но что имеет в виду Афанасий, когда говорит о ясности и точности формулировок Никейского Собора?

Для того чтобы понять их смысл, совершенно необходимо сопоставить произнесенные на Никейском Соборе анафемы с данным на том же Соборе Символом веры. Афанасий постоянно отмечает, что то или иное выражение выбирается в зависимости от того, к кому обращаются, и так поступают всегда. Следовательно, невозможно понять тот или иной Собор, не принимая во внимание произнесенных на нем анафем, ибо посредством анафем Церковь говорит нам: «Мы пользуемся именно этим словом, потому что другое может вызвать затруднения. Мы используем именно это слово для того, чтобы выражение стало более ясным». О людях, которые сыграли в Никее второстепенную роль и не стали ярыми сторонниками Собора,

но с которыми все же необходимо было считаться, Афанасий говорит: «Не требуйте от них большего, чем анафематствование ересей. Не требуйте от них согласия со словом «единосущный», если это слово их коробит, но зато потребуйте от них полного согласия с анафемами, поскольку в них — анафемах — заключена вся сущность вопросов, о которых шла речь на Соборе». Сам же Афанасий держался Никеи, поскольку понимал, что споры относительно подобия, полного подобия или единосущности Отца и Сына вызваны смутностью представлений об Их отношениях. А эта неясность, в свою очередь, отразилась на представлениях о Божестве Сына: Бог ли Он, Бог целиком или только отчасти и т. д. Но Афанасий понимал также, что компромисс здесь невозможен, что должно признать одно из двух: или Христос был Богом, или Он сотворен, и всякие колебания между этими двумя представлениями исключаются. В этом великая заслуга Афанасия. (Необходимо войти во все тонкости греческой философии, чтобы увидеть, сколько здесь могло бы быть разнообразных компромиссов.) Великая заслуга Афанасия также и в другом: он понял, что если Церковь не сделает решающего выбора между двумя представлениями о Христе — Бог Он или сотворенное существо, — то ей угрожает опасность полностью исчезнуть. Формулировка Никеи самая ясная, ибо Никея по-настоящему заставляет сделать выбор между двумя понятиями о Христе. Но в конечном счете формулировка остается лишь формулировкой, и Афанасий принимает ее для того, чтобы утвердить веру Церкви. Эта вера Церкви — первое и главнейшее для него. Но согласия в вере невозможно достигнуть, не приняв формулу, которая лучше всех остальных выражает эту веру. И, как говорит Афанасий, если у человека правая вера и чистая совесть, то в конце концов он не может не согласиться с формулировкой Никейского Собора — разумеется, при условии ее правильного понимания. Этот аргумент Афанасий использовал и против своих противников; прежде всего он задавал им вопрос об их вере, а затем говорил: «Но раз у вас такая вера, вы не можете не видеть, что самые ясные слова для ее выражения — это именно слова Никейского Собора».

Как самому Афанасию удалось соединить Никею со своей собственной верой? Проблема заключалась в следующем: «Сын единосущный Отцу» — означает ли это, что у Него (Сына) та же природа, что и у Отца, и что в то же время каждый обладает собственной природой? Или же что у них одна природа и второй, иной, нет? Вначале Афанасий считал, что у Сына та же природа, что и у Отца. Однако сама по себе эта формулировка еще не указывает на единство Отца и Сына. Она указывает лишь на Божество Сына: подобно Отцу, Сын — Бог. Постепенно Афанасий начинает понимать, что этого недостаточно и что необходимо идти гораздо дальше. Вначале он прибавлял к слову

«единосущный» другие слова, как, например, «единство», «тождественность», и говорил: «Сын единосущен Отцу; Сын образует единство с Богом и тождественен Богу».

Затем он постепенно отказывается от слов «единство» и «тождественность», и в конце концов слово «единосущность» стало означать для него «тождественность Отца и Сына». Следовательно, «той же природы» означает, что Сын — Бог, а также что Он образует единство с Отцом. Афанасий постоянно употребляет одно и то же слово, но по мере возникновения тех или иных проблем придает ему все более глубокий смысл.

Коротко подытожим все сказанное. Прежде всего отметим ум этого человека, сумевшего понять всю опасность бесконечных словопрений, а также осознать необходимость выработки ясных критериев и невозможность компромиссного решения, неизбежность выбора между двумя представлениями о Христе, — человека, не убоявшегося настойчиво призвать к такому выбору. Афанасий не только богослов, четко трактующий некую проблему, но одновременно и пастырь. Поняв всю неотложность, всю очевидность проблемы, он решительно призвал к выбору и ради этого вступил в борьбу. Афанасий рассматривал Никейский Собор как своего рода благой соблазн для ума. Он говорил, что не следует отступать перед Крестом Христовым — камнем преткновения для человека. Отметим все же, что критерии Афанасия не есть плод его умственных, а тем более словесных усилий. Критерии Афанасия коренятся в его вере, и он держался Никеи постольку, поскольку Никея явила полноту веры Церкви. И наконец, стоит отметить, что во всех этих спорах Афанасий действовал поистине как человек Церкви, ибо он постоянно опирался на Предание, на все Предание в целом. А сама вера Афанасия, по мере того как углублялось его понимание слова «единосущный», также углублялась внутри веры Церкви. Углублялась его понимание всех этих вопросов, но не менялось его отношение к Никее. И в конце своего пути он сознавал, что Никейский Собор сказал много больше того, что он, Афанасий, мог понять вначале.

Теперь мы рассмотрим два историко-полемических труда Афанасия Великого и постараемся вникнуть в его размышления о Писании. Это поможет нам раскрыть вечные критерии Афанасия, что в свою очередь осветит перед нами его внутреннюю жизнь. У Афанасия есть четыре историко-полемических труда: «Защитительное слово против ариан», «Защитительное слово перед императором Констанцием», «Защитительное слово о бегстве», в котором Афанасий оправдывает свое бегство в пустыню в тот момент, когда его храм был захвачен войсками, и, наконец, «Послание к монахам, повсюду пребывающим, о том, что сделано арканами при Констанции (история ариан)».

Во всех этих сочинениях Афанасий излагает перипетии своей борьбы с арианами. Эти труды были написаны почти одновременно: два, очевидно, в 357 г., а два других — в 358. Часто говорят, что Афанасий не любил раскрывать душу перед людьми, но это верно лишь отчасти. Вот, например, обращение Афанасия к императору Констанцию (перед которым ариане оклеветали Афанасия, ссылаясь при этом на его, Афанасия, якобы подлинное письмо) : «Чрезвычайность этого доноса изумляет меня и приводит в великое недоумение. И поверь, боголюбивейший царь, — неоднократно рассуждая сам с собою, не верил я, чтобы мог кто дойти до такого безумия и солгать что-либо подобное. Поелику же и это разглашаемо было арианами и они хвастались, что приложили и список с письма, то еще более изумился я и, проводя ночи без сна, входил в состязание с обвинителями, как бы они были передо мною, — то внезапно испускал сильный вопль, то немедленно, слезно вздыхая, молил Бога благосклонным для себя найти слух твой» (5).

В «Защитительном слове о бегстве» Афанасий говорит, что это бегство было горше самой смерти. Он описывает все невзгоды, постигшие его в то время.

Одного из епископов Египта, Серапиона, Афанасий благодарит за полученное от него послание, ибо в своем одиночестве нуждается в дружбе. И наконец, в «Защитительном слове против ариан» он благодарит своих египетских прихожан, говоря, что он жаждал, а они своими письмами напоили его. Значит, он придавал большое значение письмам, которые получал в изгнании. Стало быть, Афанасий мог раскрывать свою душу, говорить о своих переживаниях и затруднениях. По своему жанру все историко-полемические сочинения Афанасия близки друг другу. Это повествования о событиях его жизни, построенные, разумеется, таким образом, чтобы перед всеми раскрылась его правота. «Слово перед Констанцием» и «Слово о бегстве», поскольку это письма, адресованные определенным лицам, несколько отличаются от других трудов Афанасия. Но в общем все эти тексты похожи друг на друга. Тем не менее, мы видим, как по-разному Афанасий использует Библию. Именно на это мы теперь и обратим внимание. С одной стороны, Афанасий использует Библию, преследуя полемические или канонические цели, т. е. он ссылается на Библию, чтобы доказать свою правоту и заблуждения других. Но он пользуется Библией также и в чисто духовных целях, и такой духовный подход к Библии постепенно начинает играть все большую и большую роль в жизни Афанасия. Где корни этого изменения? Я постоянно задаю этот вопрос Афанасию. Откуда черпал он уверенность в своей правоте? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы рассмотрим лишь два сочинения Афанасия, но уже и этого будет достаточно. Речь идет

о «Защитительном слове против ариан» и об «Истории ариан». Эти труды очень интересны, так как об одних и тех же событиях они повествуют несколько по-разному, что дает нам возможность проследить внутреннюю эволюцию автора. В первом сочинении, «Защитительном слове против ариан», Афанасий использует Библию прежде всего в полемических целях. В этом Отцы Церкви были очень сильны. Например, по словам Афанасия, враги обвиняют его в том, в чем он не виновен. Защищаясь, он говорит: «Они не страшатся Писания» — и прибавляет далее: «Лжесвидетель не останется ненаказанным» (Притч. 19.5). Затем мы находим у него фразу: «Клевещущие уста убивают душу» (Прем. 1.11), а также: «Это о них нужно со скорбью говорить вслед за Иеремией: «Не оплакивайте того, кто уже мертв» (см. Иер 22.10). А вот и другой пример полемического использования Библии. Епископу Евсевию казалось, что величие Церкви определяется ее богатствами. Афанасий возражает, приводя слова Иисуса из Евангелия от Матфея (см. Мф 18.20): «Когда двое или трое собираются во имя Мое, то тем самым они еще не образуют императорский двор». Или же, говоря о тех, кто пытался ввести арианство, Афанасий проводит параллель между их поведением и поведением евреев, которые во время суда над Иисусом выбрали вместо Иисуса Варавву.

Изречения Писания можно использовать и по-иному — для утешения. Подобный «язык утешения» хорошо знали уже древние греки. Но Афанасий, вместо традиционных формул греческой мудрости, пользуется прежде всего словами Писания. Конечно, такое использование Библии еще достаточно поверхностно. Вот несколько примеров. Обращаясь к перенесшим многие гонения и призывая их поддерживать истинную веру Церкви, Афанасий добавляет: «Претерпевший до конца спасется» (Мф. 10.22). Другой пример, относящийся к моменту, когда Афанасий должен был возвратиться в Александрию: «Вы были стадом овец без пастыря, но теперь истинный пастырь грядет к вам» (см. Мф. 9.36; Ин 10). Все это слова утешения.

Существует и иной способ использования Писания - как источника права, как некоего кодекса или свода определенных установлений. Возьмем, например, ст. 10.15 из Второго послания к Коринфянам. Там говорится о том, что апостол, проповедуя Евангелие, не должен вторгаться в чужую область. С помощью этого стиха Афанасий доказывает, что Евсевий вмешивается в апостолические дела других. Афанасий использует также ст. 7.27 Первого послания к Коринфянам: «Соединен ли ты с женою? Не ищи развода». Афанасий прибавляет к этому, что епископы, покидая свою Церковь, тем самым порывают с Папой. Далее, ст. 5.13 того же послания: «Находящихся вне, тех будет судить Бог. Но вы из своей среды да извергните развращенного». Афанасий приводит эти слова, доказывая, что египетские епископы должны

требовать, чтобы евсевиане — сторонники ариан были отлучены от Церкви. Все это своего рода практические указания относительно того, как следует поступать в том или ином случае: необходимо всегда руководствоваться Писанием. «Но если бы даже мы или ангел небесный стал благовествовать не то, что мы благовествовали, да будет анафема» (Гал. 1.8). Или: «Что общего у света с тьмою?» (см. 2 Кор 6.14-15). На эти стихи опирается Церковь, когда бывает вынуждена прибегнуть к отлучению (анафеме). И Афанасий требует, чтобы никто не нарушал соответствующих правил Никейского Собора. А вот и другие примеры: «Не вступай поспешно в тяжбу» (Притч. 25.8), «Лжесвидетель не останется ненаказанным» (Притч. 19.5). Оба эти стиха Афанасий цитирует, говоря о поведении египтян во время следствия, которое проводилось по уже известному нам делу об убийстве Афанасием какого-то священника. Афанасий ссылается также на слова ап. Павла (Деян. 25.16): «Я отвечал им, что у римлян нет обыкновения выдавать какого-нибудь человека на смерть, прежде нежели обвиняемый будет иметь обвинителя... и получит свободу защищаться против обвинения». Далее Афанасий цитирует ст. 24.19, где Павел, обращаясь к правителю, говорит об «асийских иудеях», «которым надлежало бы предстать пред тобой и обвинять меня, если что имеют против меня». Павел утверждает, что его судили неправильно. Защищаясь, Афанасий ссылается на этот текст, чтобы доказать, что Собор, который осудил его, действовал не по правилам, поскольку он, Афанасий, отсутствовал, а свидетели не были выслушаны. Так что и в этом случае Афанасий использует Писание в качестве источника права, в качестве некоего нравственного мерила.

Итак, в этот период своей жизни Афанасий уже прибегает к Писанию как к своего рода духовному мерилу. Но он делает это еще несколько поверхностно. Например, в Евангелии от Матфея говорится, что не надо соблазнять малых сих (см. Мф. 18.6). По мнению Афанасия, евсевиане не соблюдают этого правила, стало быть, их поведение не соответствует Евангелию. В Евангелии говорится, что не следует своим поведением огорчать Духа Святого. И Афанасий считает, что евсевиане своими делами огорчают Духа Святого. Перекликаются с Писанием (Мф. 25.35) слова Афанасия: «Афанасий жаждал, и вы своими письмами напоили его». Здесь подход к Писанию более глубокий, потому что в данной цитате уже содержится мысль (подробно развитая Афанасием в дальнейшем) о том, что поведение христианина должно соответствовать поведению Христа. Афанасий считает, что поступок египтян соответствует тому, что делал сам Христос. Здесь уже наблюдаются некоторые элементы подлинно духовного рассмотрения Библии. Но в целом подход Афанасия к Библии был в ту эпоху еще достаточно поверхностным.

Как Афанасий строит свою защиту в «Слове против ариан»? Здесь его аргументация основывается на чисто человеческих, т. е. языческих по своему характеру, умозаключениях. Желая сказать людям, что они нарушают какие-то правила, он не опирается на Писание, а рассуждает чисто по-человечески: существуют определенные права и нормы поведения, любой судебный процесс должен вестись на основе принятых законов. В частности, Афанасий говорит, что нельзя без конца возвращаться к тому, относительно чего уже был вынесен приговор, ибо в противном случае можно оказаться в плену дурной бесконечности. Это один из принципов античного права, или, иными словами, нечто из области чисто человеческих, т. е. языческих, законов. Ведя сражение против Евсевия, Афанасий напоминает о том, что тот был избран епископом незаконно. И опять-таки это ни в коей мере не новозаветный подход. А вот, например, как Афанасий защищается от обвинений в том, что он якобы разбил священный сосуд: «Местом, где, как говорят, разбита чаша, была не церковь; обитатель места был не пресвитер; день... был не воскресный. Итак, если не было там церкви, не было священнодействующего и день не требовал священнодействия, то какая же и где разбита таинственная чаша? Конечно, чаш много и в домах, и среди рынка, и кто разбивает их, нимало не нечествует; таинственная же чаша, за которую, если произвольно будет разбита, покусившийся на это делается виновным в нечестии, должна находиться только у одних законных предстоятелей Церкви». Несколькими строками ниже Афанасий повторяет: «... вовсе не было там чаши. Ибо могла ли она быть, когда и место было не в храме Господнем и не находилось там служителя церкви, даже и не время было тайнодействию? Таков этот наделавший много о себе шуму Исхир, который не рукоположен Церковью, и, когда Александр принимал пресвитеров, поставленных Мелетием, к ним не сопричислен, а потому и там не был поставлен» (6).

Свою аргументацию Афанасий основывает также и на правилах Никейского Собора. Эти правила либо соблюдают, либо нарушают. Таким образом, Афанасий прав, но именно с точки зрения чисто человеческого, а значит языческого, права. Афанасий постоянно защищается с помощью именно такой аргументации. Но все же у него присутствуют и чисто христианские, новозаветные элементы. Это критерии, которыми постоянно пользуются все монахи: радость, покой, доверие или же, наоборот, печаль и уныние. Например, в «Слове против ариан» можно найти место, где Афанасий упоминает о том, что он говорил твердо и уверенно, т. е. сохранял при этом полный внутренний покой и свободу. Это как раз один из тех критериев, которые доказывают, что с христианской точки зрения человек прав.

Теперь перейдем к «Истории ариан». Она написана приблизительно год спустя после «Слова против ариан». Стиль изложения резко изменился, однако повествование ведется о тех же самых событиях. Сразу же бросается в глаза, что здесь присутствуют некоторые из прежних тем. Например, Афанасий по-прежнему пользуется такими критериями, как радость и покой; это состояние он противопоставляет внутреннему непокою, смуте. И действительно, все это — постоянные темы размышлений христианина. Афанасий обвиняет ариан в дурном поведении. Почему? Потому что они не выполнили евангельской заповеди: «Продавайте имения ваши и давайте милостыню» (Лк. 12.33). Очень интересная цитата. Ведь мы знаем, что в это время Афанасий обосновался в пустыне, а благодаря этим словам осознал свое призвание Антоний Великий — он услышал их и раздал все свое имущество. Таким образом, видно, что теперь Афанасий мыслит совершенно иначе, чем раньше. Ариане не раздали своего имущества. Это означает, что они не похожи на Антония. Следовательно, их духовное состояние весьма сомнительно. Существует и другая тема, которую Афанасий развивает в этом труде. Христианство есть дело не насилия, но убеждения. Афанасий цитирует ст. 16.24 Евангелия от Матфея: «Если кто хочет... следуй за мной». Такова деликатность Христа, Который никогда никого ни к чему не принуждал. Афанасий приводит также ст. 5.2 Песни Песней: «Отвори мне дверь». По убеждению Афанасия, истина желает, чтобы перед ней отворили дверь, и не стремится войти, так сказать, посредством взлома. Но именно как взломщики поступили солдаты, силой ворвавшиеся в церковь, где служил Афанасий. Затем Афанасий цитирует ст. 26.9 Первой книги Царств: «Но Давид сказал Авессе: не убивай его (Саула)».

Порой, цитируя Писание, Афанасий дает волю своему чувству иронии. Это чувство не покидало его всю жизнь. Например, он говорит, что обратился к императору, ибо тот не может лгать, поскольку, как известно, ложь «не послужит ко благу» (Сир 7.13-14). Конечно, Афанасий иронизирует, так как прекрасно знает, что император очень даже способен лгать.

С помощью Писания Афанасий обосновывает и право, т. е. свою теорию разделения властей. Согласно этой теории, император должен заниматься своими земными делами; ему не следует вмешиваться в дела Церкви. Ведь сказано: «Отдай кесарю кесарево» (Мф. 22.21). Афанасий приводит и ст. 4.22 «Послания к Филиппийцам», доказывая, что, хотя Павел и имел друзей среди придворных кесаря, все же он никогда не обращался к ним за советами. Так что можно иметь друзей среди придворных кесаря, но не стоит прибегать к их советам в духовных вопросах.

Однако в «Истории ариан» есть нечто совершенно новое. Хотя в ней рассказывается в общем все о тех же событиях, сами эти события рассматриваются в свете великих исторических гонений на Церковь, в свете Священной истории. Афанасий напоминает о Моисее, фараоне, Сауле, Давиде, Иезавели, оклеветавшей Навуфея, у которого отняли принадлежавший ему виноградник, об Илии и Ахаве и, конечно, об Иисусе, стоявшем перед Пилатом. Тема эта занимает все более важное место в размышлениях Афанасия. И все эти цитаты свидетельствуют о том, что постепенно Афанасий начинает свой крестный путь. Собрание всех этих цитат представляет собой весьма впечатляющее зрелище. Прежде всего Афанасий сталкивается с Констанцием, который настроен к нему очень враждебно. Афанасий говорит об императоре, что тот подобен фараону: «Он (Констанций) сожалеет о том, на что сам дал согласие». Затем Афанасий цитирует ст. 14.5 Исхода: «И обратилось сердце фараона и приближенных его против народа». Афанасий предостерегает Констанция, говоря, что друзья императора не смогут обелить его и что, в конце концов, он напрасно опирается на своих союзников и не доверяет Афанасию. Афанасий цитирует ст. 19.15 Евангелия от Иоанна: «Твои друзья в конце концов скажут: «Нет у нас царя...». Но Афанасий идет и дальше. Сравнивая свое положение с положением Иисуса во время суда, он вспоминает слова: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин 19.11). Афанасий приводит их, чтобы напомнить Констанцию о том, что и ему, Констанцию, власть дана свыше и что он, Констанций, подобен Пилату и находится в положении Пилата. Афанасий говорит Констанцию, что тот должен быть осторожен, потому что ему придется сделать выбор и он, подобно Пилату, рискует сделать неправильный выбор. После этого Афанасий напоминает Констанцию, что папа Либерии собирается созвать в Риме Собор, дабы выяснить кто прав — Афанасий или ариане. Афанасий призывает Констанция быть осторожнее, ибо, созывая Собор, Либерий лишь идет по стопам Иисуса, Который, перед тем как действовать, всегда просил людей, чтобы они исповедали свою веру. И Либерий действительно следует за Иисусом, так как он созывает Собор для того, чтобы наконец утвердилось согласие в вере, ибо все остальное зависит именно от этого. Затем Афанасий вспоминает евангельский рассказ о евнухе и Филиппе (Деян. 8.27-39) и говорит, что евнух, по крайней мере, поверил Филиппу, но евнухи Констанция (ибо император был окружен евнухами) не потерпят, чтобы Либерий исповедал свою веру. Здесь перед нами нечто чрезвычайно существенное, решающее по своему характеру. Мы видим, что Афанасий подходит к Писанию совершенно иначе, чем раньше, ибо пользуется им прежде всего для того, чтобы предупредить о грядущих опасностях, а не для того, чтобы

наказать своих врагов, после того как события уже совершились. Это свидетельствует о том, что отныне Афанасий стремится следовать духу Библии, стараясь предупредить людей о той неблаговидной роли, какую им придется сыграть впоследствии. Дальнейшие события подтвердили правоту Афанасия, обоснованность его предупреждений.

Когда Афанасию пришлось бежать, а его церковь захватили солдаты, некий диакон был подвергнут бичеванию. При этом он славил Господа, произнося слова Исаии: «Я предал хребет мой бьющим и ланиты мои поражающим» (Ис 50.6). Отныне Афанасий созерцает каждого человека как бы через призму Библии. Говоря об этом диаконе, Афанасий приводит слова из Евангелия от Матфея: «Они плевали Ему в лицо» (Мф 26.67) и «После бичевания он предал Его на распятие» (см. Мф. 27.26). «Он» - это, конечно, Констанций. Афанасий продолжает: «Удел христиан подвергаться бичеванию, удел же Пилата - бичевать их». Афанасий вспоминает об Осии Кордовском, защищавшем его и попавшем за это в ссылку. Афанасий говорит, что в судьбе Осия воплотились слова о муже, построившем дом свой на камне (см. Мф. 7.24). Осий же, отправляясь в ссылку, процитировал ст. 27.4 Евангелия от Матфея, сказав, что он скорее согласен быть изгнанным, нежели пролить кровь невинных. Между тем Мф. 27.4 — это слова Иуды: «Согрешил я, предав кровь невинную». Стало быть, Осий отказался стать Иудой. Осия оклеветали, и в конце концов он повторил путь Даниила, который, будучи оклеветан Дарием, в свою очередь, последовал по стопам Навуфея. В конечном счете Осий уподобился Иисусу, представшему перед Иродом. Говоря о своем собственном положении, Афанасий приводит две библейских цитаты, которые свидетельствуют о состоянии его духа, и уже сам выбор этих цитат не может не вызвать волнения в сердце читателя. Первая цитата - ст. 19.3-4 из Третьей книги Царств. Всеми покинутый, Илия просит у Бога смерти. Вторая цитата - из Евангелия от Матфея, ст. 26.56. Афанасий уподобился Иисусу, которого покинули все его ученики. Не забудем, что даже папа Либерии отрекся от Афанасия и подписался под его осуждением. Так что для Афанасия оставалось лишь одно: как говорит Исаия, «сокрыться в своих покоях и молиться» (см. Ис. 26.20). И он бежит в пустыню. Теперь Афанасий рассматривает события своей жизни поистине в свете Библии. Афанасий говорит, что он не один и что страдания - удел всех Христин, Очень многие из них проявили великое мужество — подобно, например, пророку Илии, когда он предстал перед Ахавом. И вообще все святые, жившие до Афанасия, прошли тем же путем, столкнулись с подобными же трудностями и восприняли их так же. Что до ариан, то это гонители святых, и таких гонителей немало можно найти в Библии — Иезавель, иудеи и так далее... Ахав же, похитивший виноградник у оклеветанного

Иезавелью Навуфея, - это, несомненно, Констанций. Афанасий много размышляет о тех епископах, которые были изгнаны за то, что отказались подписаться под его осуждением. И здесь он вспоминает, как Саул замыслил предать смерти тех священников, которые скрыли от него бегство Давида (см. 1 Цар. 21-22). Но в наши дни, говорит Афанасий, случались события и похуже, ибо если Ахав иногда испытывал страх перед пророком Илией (см. 3 Цар. 21.20), то Констанций никого не боится. А иногда, продолжает Афанасий, события происходят точно таким же образом, как в Библии. Фараон ожесточился против народа Божьего (см. Исх. 9.35), и Констанций следует по его стопам. Затем Афанасий приводит те места из Евангелий, где повествуется о суде над Иисусом (Ик 18.40 и Мф 27.24). Афанасий доказывает, что Констанций гораздо хуже Пилата, потому что, получив, как и Пилат, власть свыше, он употребляет ее для достижения низменных целей. В заключение Афанасий говорит: «Если правитель слушает ложные речи, то и все служащие у него нечестивы» (Прит. 29.12). В этой связи вспомним о несправедливом следствии, проведенном в Египте. Наконец, Афанасий даже не боится отождествить Констанция с Антихристом. Говоря о положении Церкви в ту эпоху, Афанасий создает образ, наводящий ужас. Картина получается совершенно апокалиптическая. Народ Божий готовится к мученичеству и со стоном произносит: «Не замедли, Господи, избави меня от рук нечестивых; враги мои, как хамелеоны, бесконечно меняют свой облик» (см. Иоиль 2.17; Пс. 31 /30/.2.15) - «Они наслаждение предпочитают истине» (см. Ис. 22. 13; 1 Кор 15.32 и др.). Епископы, напротив, живут не для себя, но для Христа (см. 2 Кор 5.15). Прочие же хотят удалить Афанасия и открыть арианам доступ в Церковь. Епископы предпочли страдание и изгнание и не захотели осудить Афанасия, ибо они знают, что уделом предателей будет бесчестие, а те, кто исповедует истину, наследуют Царство Небесное. Афанасий цитирует ап. Павла, напоминая, что те, кто, подобно Иосифу, Даниилу, Павлу и т. д., «претерпит страдание, те будут увенчаны и им уготована великая радость на небесах». Они жаждут исповеднического венца. Подобно Исайе, сказавшему: «От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места» (Ис. 1.6), Афанасий говорит: «Нет ничего святого у еретиков». Нужно бежать от ереси и даже отказываться слушать еретические речи, ибо они суть «псиная блевотина». Необходимо последовать совету Исаии: «Сокройся в покоях твоих» (см. Ис. 26.20; Пс. 54/53/ и др.) Так что для Афанасия Писание служит мерилом всей жизни. Почему? Потому что его цель — все более и более уподобляться святым. Все они были гонимы, и Афанасий стремится следовать по их стопам.

В заключение приведем два отрывка из «Защитительного слова о бегстве», которые показывают постепенный духовный рост Афанасия.

Сначала текст, в котором Афанасий говорит об уподоблении святым: «А это сколько показывает, что и прежнее их бегство было не по боязни, столько свидетельствует, что и настоящее дело их не маловажно, но проповедует о некоей великой доблести их мужества. Не по слабости духа удалялись они, но тогда-то с наибольшим напряжением и совершали подвиг; и бегая, не подвергались осуждению, не были обвиняемы в боязни людьми, подобными этим нынешним укорителям, но тем паче ублажал их Господь, Который говорит: «Блаженны гонимые правды ради» (Мф. 5.10). И не бесполезен был для них такой подвиг, потому что, как изрекла Премудрость, яко «золото в горниле», «Бог испытал их и нашел их достойными Его» (Прем. 3.5-6). И они наипаче сияли тогда, как искры, спасаемые от их гонителей, избавляемые от злоумышлении и чрез это сохраненные для научения народов; почему бегство их и укрытие от раздражительности ищущих было по смотрению Господню. Ибо тогда именно были они столько боголюбивы и представили наилучшее свидетельство и доблестей.

Патриарх Иаков во время бегства сподобился многих Божественных видений и даже, пребывая сам в покое, имел защитником своим Господа, Который то постыжает Лавана, то удерживает Исава. И после этого соделался Иаков отцом Иуды, от которого воссиял Господь по плоти и преподал благословения патриархам. И боголюбивый Моисей, когда был в бегстве, тогда узрел великое видение и, спасшись от гонителей, послан пророком во Египет; став служителем стольких знамений и Закона, был вождем многочисленного народа в пустыне. И Давид гонимый поучал: «Излилось из сердца моего слово благое» (Пс. 45/44/.1) и «Грядет Бог наш, и не в безмолвии» (Пс. 50/49/.3) — и тем паче возмогал, говоря: «На врагов моих смотрело око мое» (Пс. 54/53/.9), и еще: «На Бога уповаю, не боюсь, что сотворит мне человек» (Пс. 56/55/ 5). Убегая и скрываясь в пещеру от лица Саулова, сказал он: «Он пошлет с небес и спасет меня; посрамит ищущего поглотить меня; пошлет Бог милость Свою и истину Свою» (Пс. 57/56/.4), и таким образом, спасенный по Божию смотрению, как после сам сделался царем, так и приял обетование, что от семени его воссияет Господь наш. И великий Илия, удаляясь на гору Кармил, призвал Бога и вдруг истребил четыреста и более Вааловых пророков; и, когда посланы были против него два пятидесятиначаль- ника и с ними сто воинов, — сказав: «Пусть сойдет огонь с неба» (4 Цар. 1.10), наказал огнем, а сам был соблюден, чтобы помазать вместо себя Елисея и для сынов пророческих послужить образцом подвижничества. И блаженный Павел — пиша: «Каковые гонения я перенес, и от всех избавил меня Господь» (2 Тим. 3.11) и избавит, - тем паче превозмогал и говорил: «Но все сие преодолеваем силою

Возлюбившего нас». Ибо ничто «не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 8.37-39). И тогда-то восхищен он был и введен в рай, где слышал «неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор 12.4). Для того был тогда сохранен, чтобы «от Иерусалима даже до Иллирика исполнить благовествование» (Рим 15.19).

Посему не порицания достойно и не бесполезно бегство святых. Если бы не уклонялись они от гонителей, то как бы Господь воссиял от семени Давидова? Или как иные стали бы благовествовать слово истины? Для того и гонители искали святых, чтобы не было поучающего. И иудеи повелевали апостолам не учить; но они для того и терпели все, чтобы проповедано было Евангелие. Таким образом подвизаясь, не в праздности проводили время бегства и, гонимые, не забывали о пользе других, но, как служители благого слова, не скупились преподавать оное всем, даже и в бегстве проповедывали Евангелие, предвещали ухищрения злоумышляющих и ограждали верных увещаниями. Так, блаженный Павел, научившись опытно, предвещал, что «все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим. 3.12). Но, хотя скорби непрестанны, «от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает» (Рим 5,3-5). И пророк Исаия, при ожидаемом бедствии, напоминал и взывал: «Пойди, народ мой, войди в покои твои и запри за собой двери твои, укройся на мгновение, доколе не пройдет гнев» (Ис. 26.20). И Екклесиаст — зная злоумышления на благочестивых и говоря: «Если ты увидишь в какой области притеснение бедному и нарушение суда и правды, то не удивляйся этому, потому что над высоким наблюдает высший, а над ним еще высший» (Екк. 5.7), — имел отцом своим Давида, который опытно знал гяжесть гонений и ограждает страждущих этими словами: «Мужайтесь, и да укрепляется сердце ваше, все надеющиеся на Господа» (Пс. 31/30/.25); и претерпевающим гонения говорит: не человек, но сам Господь поможет им и избавит их, «ибо они на Него уповают» (Пс. 36/35/-40). И я сам «твердо уповал на Господа, и Он приклонился ко мне и услышал вопль мой. Извлек меня из страшного рва, из тинистого болота» (Пс. 40/39/.2,3). Этим доказывает, что бегство святых полезно и не бесплодно для людей, хотя и не такого мнения ариане» (7).

А теперь другой текст, в котором говорится об уподоблении Христу.

«А как это написано, то, по указанию Писания, святые знали, что время измерено каждому. Но никто не знает конца этого времени; доказательством этому служит Давидово слово: «Умаление дней моих возвести мне» (Пс 102/101/.24), ибо просил сделать ему известным, чего не знал он. Потому богатый, думая прожить еще

долгое время, услышал: «Безумный, в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12.20). И Екклесиаст, дерзая Духом Святым, произносит решительный приговор и говорит: «Человек не знает своего времени» (Екк. 9.12). Потому и патриарх Исаак сказал сыну своему Исаву: «Вот я состарился; не знаю дня смерти моей» (Быт. 27.2).

Посему и Господь, как Бог и Отчее Слово, ведая, какое время отмерено Им всякому, и зная, какое время сам Он определил на страдание телу Своему, — потому что нас ради стал человеком, — до наступления этого времени и Сам, подобно нам, скрывался, когда Его искали, убегал, когда Его гнали, и, уклоняясь от козней, «прошед посреди них, удалился» (Лк. 4.30). А когда Сам привел к окончанию определенное Им время, в которое восхотел пострадать за всех телесно, тогда провозглашает об этом Отцу, говоря: «Отче, пришел час: прославь Сына Твоего» (Ин 17.1); не стал уже укрываться от ищущих, но Сам восхотел, чтобы взяли Его. Ибо сказано: «Иисус... вышел и сказал им: кого ищете?» И, когда ответили: Иисуса Назорея, сказал им: Я Тот, Кого вы ищете (Ин. 18.4-5), и сделал это не однажды, но двукратно, и тогда уже отвели Его к Пилату. Как не позволил взять Себя, пока не пришло время, так не стал укрываться по наступлении времени, ноСам Себя предал злоумышляющим, чтобы всякому показать, что и жизнь и смерть человеческая зависит от вышнего суда, и без воли Отца нашего, сущего на небесах, не могут ни волос человеческий сделаться белым или черным, ни воробей впасть когда-либо в сеть» (8).

Теперь мы знаем, как сам Афанасий оценивал свою жизнь. Мы видели, что сочинения Афанасия, о которых здесь говорилось, по своему стилю довольно резко отличаются друг от друга. Это объясняется тем, что Афанасий некоторое время жил в пустыне, среди отшельников. Здесь он пересмотрел всю свою жизнь, углубляясь в библейские повествования о Страстях Господних, о Давиде, о пророке Илии и Моисее. И мы видим, что Афанасий, этот неутомимый борец, испытывал иногда чувство печали и изнеможения. Но мы видим также, что, оказавшись почти в полном одиночестве, он вступил на путь уподобления Христу и прошел этот крестный путь до конца. И это доказывает, что он сделал правильный выбор и что жизнь его была исполнена праведности.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Послание епископов египетских и ливийских (в числе девяноста) и блаженного Афанасия к досточестнейшим епископам африканским, против ариан. В кн,: Творения... Афанасия Великого, архиепископа Александрийского. Изд. 2, испр. и дополн. Ч. 3. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1903, стр. 288.

2. Афанасий Великий. Послание о том, что Собор Никейский, усмотрев коварство Евсевиевых приверженцев, определение свое против ариаыской ереси изложил приличным образом и благочестно. Там же. Ч. 1. 1902, стр. 402.

3. Там же, стр. 404.

4. Послание епископов египетских и ливийских... Там же. Ч. 3. 1903, стр. 283.

5. Защитительное слово Афанасия пред царем Констанцием. Там же. Ч. 2. 1902, стр. 46.

6. Афанасий Великий. Защитительное слово против ариан. Там же. Ч. 1. 1902, стр. 302-303.

7. Защитительное слово, в котором Афанасий оправдывает бегство свое во время гонения, произведенного дуком Сирианом. Там же. Ч. 2. 1902, стр. 91-94.

8. Там же, стр. 87-88.

Страница сгенерирована за 0.22 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово