Поиск авторов по алфавиту

Автор:Федотов Георгий Петрович

Федотов Г.П. Н. А. Клепинин. Святой и благоверный великий князь Александр Невский

 

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

 

 

ГЕОРГИЙ ПЕТРОВИЧ ФЕДОТОВ

 

Н. А. КЛЕПИНИН. «СВЯТОЙ И БЛАГОВЕРНЫЙ

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ»

 

Жития святых, издаваемые YMCA-PRESS, могут заинтересовать не только православного читателя. Посвященные, главным образом, русским святым, они являются памятниками русской культуры и в то же время вехами русского самосознания. Составленные в разном стиле людьми разных направлений православ­ной мысли, они представляют опыты обновления агио­графического канона новыми научными и литератур­ными средствами. Попытки эти не одинаково удачны, но всегда интересны. Наиболее значительны, хотя и пререкаемы, художественно — психологическая интер­претация жития св. Сергия Радонежского и богослов­ская св. Серафима Саровского (авторы: Б. Зайцев и В. Н. Ильин). Книга Н. А. Клепинина, как это естест­венно, по самой ее теме, представляет опыт интерпре­тации исторической.

Момент «опыта», т. е. искомого и спорного, заключен в задании органического слияния истории и агиографии. Конечно, можно совершенно отрицать право агиографии на существование, и тогда придется сказать, что книга Клепинина — талантливый истори­ческий очерк, испорченный церковной тенденцией. Таково, вероятно, и будет мнение многих читателей. Но в таком случае, будучи последовательным, надо отрицать и всякую оценочную, философски-углублен­ную биографию. Биография подвижников духа не может не быть усмотрением и истолкованием их духовно­го опыта, — и такое истолкование не для всех убеди­тельно. Однако всякое иное обескровливает и обезду­шивает самую тему, топит ее в случайном и внешнем.

Особенность агиографии святого князя в том, что героем ее является не человек «духовный» в специ­фическом смысле слова — т.е. не человек созерцатель­ного, молитвенного подвига, а политический деятель. Как политика, Александра Невского судит история, и суд ее должен быть вполне независим от личной свя­тости князя. Канонизация св. Александра не канонизи­рует политики Невского героя. Но, при чрезвычайной скудости наших сведений о личности св. Александра, агиограф стоит перед очень трудной задачей. Цер-

546

 

 

ковью несомненно освящено общественное, национальное слу­жение князя, не только его личное благочестие. Но как отделить вечную идею этого служения от случайной и исторически всегда спорной ее реализации? — В этом вся трудность исторической агиографии.

Скажем сейчас же, что формально и стилистиче­ски эта задача разрешена автором блестяще. Он на­шел ту благородную и мужественную простоту языка, которая с одинаковой естественностью облекает и этические заметки летописей и историко-культурную конструкцию автора. Особенно удается ему простое повествование — самое трудное для современного ис­торика. Вне всякой стилизации, достигнуто такое при­ближение к духу летописного рассказа, которое часто стирает грани между историком XIII и XX века. Одна­ко, современные историко-культурные конструкции вмещаются в ту же словесную оправу, не срываясь в примитивизм. Секрет этого стиля в его сдержанности при высокой внутренней напряженности: minimum’ом словесных средств достигается большая изобразитель­ность. Чуть не целые страницы летописного текста вливаются в современную речь, которая может закончиться и славянским акафистом, нисколько не шокируя читателя.

В эту художественную форму автор влил очень богатое историческое содержание. История в книге Н. А. Клепинина решительно преобладает над житием, как, впрочем, и в древней «Повести» ХIII века. Боль­шое «Введение» ставит читателя лицом к лицу с ис­ториософской — как теперь любят выражаться — проблемой великорусского государства. Отдельные главы ярко рисуют культурно-исторические типы — Киевской Руси, Суздаля, Новгорода, Ханского двора. Летописно-повествовательное изложение не сглажи­вает четких контуров рисунка. Для многих читателей впервые становится осязательно-живым образ Суздаль­ского города, да и ханской ставки в Каракоруме. Но вот эти-то общие построения автора и вызывают, прежде всего, на критические замечания.

Исторические построения молодого историка отра­жают влияние В. О. Ключевского и евразийцев. Со­ловьеву-Ключевскому принадлежит схема крестьянско­го («сермяжного» у Н. А. К.) Суздаля, которая в на­стоящее время подлежит пересмотру. Проф. А. Е. Пресняков в своей вышедшей в 1918 году большой работе «Образование Великорусского государства» (к сожалению, оставшейся недоступной нашему автору) подчеркивает древность северных городов, важность Волжского торгового пути, значение местного боярства и аристократических элементов культуры. Последние открытия в области иконописи (работы Грабаря) указывают тоже на «аристократический», изыскан­ный характер суздальского письма, в полной гармонии с известными памятниками суздальского зодчества. В свете этих новых наблюдений схема «сермяжного» Суздаля, столь подкупающая в изложении Н. А. Кле­пинина, становится проблематичной.

Наука еще не сказала последнего слова (да и первых слов еще не сказала) об исторической концепция евразийства. В книге Н. А. Клепинина эта кон­цепция играет роль настоящего стержня. Уже с

547

 

 

первых страниц ее заслуга св. Александра связывается с мо­ментом «соприкосновения Руси с татарским всемирным царством» (стр. 7). «Наследию Византии и Киева» противополагается «наследие Чингисхана» (стр. 16). Следуя уже установившейся традиции, автор утверж­дает: «Вхождение Северной Руси в татарское царство приобщило ее к мировой истории. Оно открыло Суздалю те горизонты, которых у нас не было» (стр. 15). Любопытно сопоставить с этим ныне распро­страненным, но голословным утверждением замечание самого автора (стр. 121), что «для летописца, оставав­шегося на Руси, и далекий азиатский путь, и ханская ставка, со всей ее жизнью, оставались далекими и неве­домыми» (Ср. наблюдение Преснякова о резком ухуд­шении условий поволжской торговли после монголь­ского завоевания: стр. 18-19).

Попытка (довольно естественная) сделать из Алек­сандра Невского евразийского героя принадлежит, как известно, проф. Г. В. Вернадскому (IV «Евраз. Времен­ник»). Н. А. Клепинин находит в себе достаточно беспристрастия для признания, что «Св. Александр был несомненным врагом татар», что подчинение его менее всего объясняется признанием полезности для России татарской власти или преклонением перед та­тарами». Восточная политика его диктовалась лишь «трезвым учетом сил», именно потому — и это пони­мание отличает книгу Клепинина от вульгарной евра­зийской доктрины — она получает трагический харак­тер.

И, однако, читатель не может отделаться от впечатления, что «Житие» Н. А. Клепинина, в сущности, посвящено двум героям. За фигурой Александра на первом плане встает сумрачный образ Чингисхана, легендами которого автор считает нужным прорезать русско-житийную тему Александра Невского. Три раза, без особой нужды, пышные описания ханской ставки перебивают летопись северных битв. Читатель с интере­сом следит за этой новой темой, хотя религиозно она не может не вносить диссонансов. Легенды о юности Чингисхана — в сущности, тоже агиография, хотя и языческая. Автор нисколько не желает этизировать своего второго героя. Но пафос силы, даже в свирепости («пирамиды черепов»), имеет для него своеобразную музыкальность.

Если тема Чингисхана в «Житии» св. Александра отзывается агиографическим безвкусием, то историк, с другой стороны, в праве упрекнуть автора в чрезмер­ной приверженности агиографическим схемам. Совре­менный агиограф не может быть чуждым историче­ской критике. Автор нигде не обнаруживает следов знакомства с классическим трудом Ключевского («Русские жития»). Это пренебрежение к критике жестоко мстит за себя. Автор постоянно говорит о «Житии» св. Александра, как о каком-то едином, опре­деленном памятнике — притом обладающим для автора церковным авторитетом. Но известно, что древ­няя «Повесть» об Александре (XIII в.) не имеет обыч­ных черт «Жития». Позднейшие же жития, начиная с 16 века («Макариевские») не являются ни историче­ским источником, ни даже каналом предания. Поль­зуясь ими — по-

548

 

 

видимому, в современном Четьи-минейном переложении — автор отмечает, что св. Алек­сандр «еще мальчиком был серьезен, не любил игр и предпочитал им Священное Писание» (стр. 37): в дан­ном случае мы имеем типичный литературный штамп, из которого нельзя делать, как хочет автор, никаких характерологических выводов.

Где « Житие » сыграло особенно злую шутку с ис­ториком, так это в рассказе о первой поездке Алексан­дра в Орду. Все в этом рассказе — колебания князя, благословение митр. Кирилла и напутствие последнего, отказ Александра пройти через огонь и слова его Хану — все списано в XVI веке из древнего сказания о мученичестве св. Михаила Черниговского. Мы ничего не знаем о том, как вел себя в Орде Александр. Прошел ли он сквозь костры, как все русские князья (кроме од­ного св. Михаила), не видя, подобно им, в этом обряде ничего языческого, освободил ли Батый, после казни Михаила, Невского героя от этого унижения, — из всех возможностей наименее вероятной представляется та, которую рисует непонятная снисходительность Батыя в ответ на отказ русского князя в повиновении. Четыре раза (кажется) Н. А. Клепинин возвращается к благословению митр. Кирилла, пользуясь случаем для оценки его церковной деятельности, — не подозре­вал, что имя Кирилла просто заместило Иоанна, ду­ховника Михайлова.

По счастью, обычно древняя «Повесть» и летопи­си являются более надежным руководителем автора. Нельзя не заметить, что в спорных случаях, когда Н. А. Клепинин вынужден выбирать между гипотезами современных историков, он в примечаниях к своей работе выдает такую установку, которая, будучи про­ведена последовательно, сделала бы, вообще, невозмож­ной научную историографию. Вот образчик: «Если возникает противоречие между рассказом жития и ис­торическим исследованием, то оно, в конечном итоге, разрешается верою или неверием, принимающими или отвергающими большую достоверность жития, чем изыскание человеческого ума» (стр. 195). По-видимо­му, автор считает «житие» за откровение Божествен­ное, наравне со Св. Писанием. Ему чрезвычайно не нравится «рационалистический подход» в истории (стр. 195 и 199), который он тут же квалифицирует, как «беспристрастный». К счастью, автор не делает всех выводов из этих чудовищных предпосылок. В кон­це концов, они могут свидетельствовать не столько об антинаучном «подходе» его ума, сколько о неиску­шенности в вопросах исторической критики. Пожелаем молодому историку поскорее ознакомиться с методом исторических исследований. Что он обладает историче­ским талантом, необходимым для больших построений, особым и редким даром усмотрения общего в конкрет­ном, который составляет природу истинного историка, об этом его книга свидетельствует с полной несомнен­ностью.

549

 


Страница сгенерирована за 0.07 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.