Публикуемые ниже письма относятся к важнейшему моменту в истории Русской Церкви послереволюционного периода. В день Благовещенья (25 марта / 7 апреля 1925 г.) скончался в московском Донском монастыре бесспорный глава Церкви и исповедник веры святейший патриарх Тихон. Как известно, созыв Собора для избрания преемника не был разрешен властями. Церковь возглавил в качестве местоблюстителя Крутицкий митрополит Петр (Полянский), согласно завещанию покойного патриарха. Такое завещание само по себе не имело бы канонической силы, но его содержание было утверждено подписями шестидесяти епископов (12 апреля 1925 г.), принявшими во внимание то, что Собор 1917-1918 гг. в конфиденциальной резолюции дал патриарху право, ввиду обстоятельств, назначать вместо себя временных местоблюстителей.

Печатаемые ниже письма двух известных иерархов, оказавшихся за границей после окончания гражданской войны, показывают, насколько противоречивы, но весьма характерны для своего времени были реакции т. наз. «карловчан» на события в России. Письма обращены к князю Григорию Николаевичу Трубецкому (1873-1929), жившему тогда в Кламаре около Парижа или в Баден-Бадене в Германии, бывшему дипломату, братья которого, Сергей и Евгений, были известными профессорами Московского университета. Сам Григорий Николаевич был членом Собора 1917-18 и хорошо знал внутреннюю жизнь Церкви. Письма печатаются в хронологическом порядке.

Первые четыре написаны архиепископом Кишиневским и Хотинским Анастасием (Грибановским) (1873-1965). Территория его Бессарабской епархии была присоединена к Румынии в 1918 г., но архиепископ не нашел для себя возможным покинуть юрисдикцию Русской Церкви (хотя Румынская Православная Церковь предлагала ему остаться с паствой см. митр. Евлогий, Путь моей жизни,

219

стр. 342). Вплоть до второй мировой войны он все же пользовался титулом «Кишиневский». В 1923 г., когда было написано первое его письмо Трубецкому, архиепископ Анастасий жил в Константинополе и управлял русскими приходами в Турции, откуда не все русские люди, эвакуированные из Крыма, еще успели выехать. Его управление беженцами получило санкцию (со значительными ограничениями) от местной Вселенской Патриархии еще в 1920 г., когда выехавшее «Высшее церковное управление на Юге России», возглавляемое митрополитом Антонием, находилось в Константинополе. Впоследствии архиепископ Анастасий долго жил в Иерусалиме, возглавляя там Русскую миссию, оттуда он пишет Г. Н. Трубецкому остальные письма. После смерти митрополита Антония он занял место председателя «Заграничного Синода» в Сремских Карловцах (1936) в сане митрополита, в который был возведен, кажется, патриархом сербским Варнавой, считавшим (справедливо), что «зарубежные» русские иерархи находились у него «в гостях». В течение войны, оказавшись в Германии в качестве единственного оставшегося члена бывшего Карловацкого Синода (большинство других членов присоединилось к Московской Патриархии), восстановил Синод вместе с другими архиереями, выехавшими из оккупированных областей Советского Союза. До конца жизни (он скончался в Нью-Йорке в 1965 г.) и несмотря на узко карловацкие взгляды, господствовавшие в его окружении, митрополит Анастасий сохранял умеренность и свободу духа, которые выражаются уже и в его письмах Г. Н. Трубецкому. Чувство единства Церкви «на глубине» никогда его не оставляло, хотя официальная позиция «Зарубежной Церкви» фактически становилась уже при нем все более нетерпимой и изоляция ее от общения не только с другими юрисдикциями, но и с православным миром стала совершившимся фактом. Например, владыка Анастасий до конца успешно сопротивлялся совершению «канонизации» святых одной лишь своей «юрисдикцией» и считал, что законное прославление святых и мучеников может быть осуществлено только всей объединенной и свободной Русской Церковью.

Пятое публикуемое ниже письмо исходит из-под пера митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого) (18631936). Тон и содержание письма показывают, что «крайние» течения у «карловчан» могут — увы, законно — ссылаться на его авторитет. В печатаемом ниже письме эта «крайность» доходит до обвинения даже покойного священномученика митрополита

220

Петроградского Вениамина (Казанского), расстрелянного в 1922 г., в симпатии к большевизму, а митрополита Евлогия — в получении жалованья «от евреев». Правда, митрополит Антоний далеко не был последовательным во всем, как можно видеть и из множества его всегда импульсивных и часто блестящих высказываний по многим вопросам, а также из его личного примирения со своим учеником и близким другом митрополитом Евлогием в 1936 г., за несколько месяцев до смерти.

Митрополит Антоний был одним из немногих представителей дореволюционного русского епископата, выходцев не из «духовной», а из дворянской среды. (Другими примерами епископов из дворян были патриарх Алексий Симанский и митрополит Ленинградский Серафим Чичагов). При выборах патриарха на Соборе 1917-18 гг. он получил наибольшее число голосов, хотя выбранным оказался — по жребию, то есть прямо благодатию Божией — митрополит Московский Тихон. Ставши ректором Академии в возрасте 27 лет, а затем епископом (1897), владыка Антоний быстро приобрел передовое и влиятельное место в Русской Церкви своими учеными трудами, проповедью и, особенно, талантливым и обаятельным отношением к церковной молодежи, из которой, под его влиянием, вышло множество т. наз. «ученых» монахов кандидатов в епископы. В общественных вопросах Антоний придерживался очень «правых» взглядов, защищая самодержавие, но и тут его позиция была особенной: он стоял за независимость Церкви и восстановление патриаршества, что, конечно, мало соответствовало официальной линии обер-прокурора К. П. Победоносцева. Но «правизна» вл. Антония не распространялась на его богословские взгляды. Его известное эмоционально-психологическое истолкование догмата Искупления, восходяшее скорее к протестантскому пиэтизму, чем к православной патристике, подвергалось церковной критике.

Основной вопрос, стоящий перед церковным сознанием Русской Церкви послереволюционных лет, был следующим: как сохранить Церковь именно как Церковь?

В православии мистическое существо и полнота Церкви является в ее таинственной жизни, особенно в Евхаристии, этом Таинстве Царства и Таинстве нового единства народа Божия во Христе. Это Таинство совершается в Церкви, возглавляемой епископом, который объединяет народ Божий и сам, обязательно, находится

221

в единстве с епископатом всей вселенской Церкви. Для конкретного обеспечения этого местного и вселенского единства, необходимого для «правильной» Евхаристии, каноническое предание установило церковные области, в которых все епископы объединены вокруг «первого» из них, ничего не совершают без его ведома (так же, как и он не действует вопреки их соборной воле). Епископы возносят его имя за богослужением, а он возносит имена всех других предстоятелей местных церквей. На практике в Православии такие «области» называются «автокефальными» церквами. Одна из них — национальная Русская Церковь, возглавлявшаяся, до его кончины в 1925 г., патриархом Тихоном.

Как было сохранить эту Церковь, активно преследуемую тоталитарной атеистической властью в России, среди гражданской войны, политической борьбы партий и сторон? Уже в 1919 г. своим посланием от 25 сентября патриарх Тихон занял позицию «аполитичности», призывая верующих признавать настоящие власти — при наличии разделения Церкви и государства, — повинуясь им во всем том, что не противилось христианской совести.

Скоро после этого, поскольку общение с церковным центром в Москве стало невозможным для епархий, находящихся в занятых белыми областях, патриарх издал указ (20 ноября 1920 г.), разрешающий епархиальным архиереям областей, отделенных от центра фронтом, создавать временные Управления для решения местных дел и хиротоний новых епископов. Все решения этих управлений Указ рассматривал как «временные», требующие подтверждения патриархом и его Синодом при восстановлении связей с Москвой. На основании этого указа было создано в Новороссийске Высшее Церковное Управление на юге России, переехавшее скоро в Константинополь, где оно получило новый статут решением Вселенского патриарха, а затем выехавшее в Сремские Карловцы (1921) и переименовавшееся в «Высшее Церковное Управление за границей». Поскольку составлявшие его епископы покинули свои епархии, буква патриаршего указа на них уже, формально, не распространялась. Тем не менее Управление, находившееся сперва в Константинополе, а потом в гостях у Сербской Церкви, de facto признавалось и патриархом Тихоном, как только по окончании гражданской войны наладилась связь с Москвой. Так, Управление, еще будучи в Константинополе, назначило архиепископа Волынского Евлогия (Георгиевского) управляющим русскими церквами в Западной Европе. Указом №423 от 8 апреля 1921 г. назначение

222

было формально подтверждено патриаршим Синодом в Москве. Заграничное Управление ясно признавало себя подответственным патриарху. Патриаршим указом от 17 / 30 января 1922 г. без всякого сношения с Заграничным Управлением архиепископ Евлогий получил сан митрополита.

События, прямо относящиеся к содержанию публикуемых писем, следующие:

1. В ноябре 1921 г. Карловацкое Управление созвало «Всезаграничный Церковный Собор». Представительство на Соборе было не только представительством епархий или приходов, но и политических организаций, включая тридцать голосов членов т. наз. «Высшего Монархического Совета». Собрание проголосовало — при личной поддержке митрополита Антония (о чем он говорит в письме к Трубецкому) — резолюцию о восстановлении в России самодержавной власти Дома Романовых. От голосования резолюции как архиепископ Евлогий, так и архиепископ Анастасий воздержались. Как видно из его писем, архиепископ Анастасий считал (и продолжал считать в 1925 г., в отличие от митрополита Антония), что резолюция принесла большой вред Церкви в России, отождествляя Православие с самодержавием и давая удобный предлог властям для осуществления и так проектируемой ликвидации Патриархии.

2. Постановлением Священного Синода и Высшего Церковного Совета, по представлению патриарха Тихона, Высшее Церковное Управление за границей было закрыто (указ №349, 22/5 мая 1922), и каноническое управление всеми заграничными церквами было передано лично митрополиту Евлогию. Карловацкие иерархи указ признали, и митрополит Антоний даже решил уйти на Афон. Но сам митрополит Евлогий испугался своих новых полномочий и написал митрополиту Антонию, что, по его мнению, указ был издан «несомненно под давлением большевиков». Свою нерешительность много способствовавшую всей эмигрантской смуте — он в своих «Воспоминаниях» признал большой ошибкой. Между митрополитом Евлогием и «карловчанами» был достигнут компромисс. «Высшее Церковное Управление за границей» было упразднено, согласно патриаршему указу, но полное единоличное руководство приходами митрополит Евлогий на себя не взял, а сохранил за собой непосредственно только главную их часть (согласно прежнему

223

своему назначению патриархом) — Западную Европу, где сосредоточились тогда (особенно в Париже, Праге и Берлине) основные массы эмигрантов. Координация же управления всеми зарубежными церквами должна была осуществляться «соборно» через вновь установленный Архиерейский Синод. На первом заседании председательствовал митрополит Евлогий, но сразу же передал председательство «старшему» митрополиту Антонию. При создании Синода было все же оговорено, что заседания действительны лишь в присутствии митрополита Евлогия как единственного (вместе с митрополитом Платоном Американским, также назначенным непосредственно патриархом) вполне уполномоченного патриархом канонического епархиального архиерея.

В своих письмах Г. Н. Трубецкому архиепископ Анастасий вполне признает и полномочия митрополита Евлогия, и его умеренность в практическом применении тяжелого для карловчан патриаршего указа 1922 г.

3. Как известно, в связи со своим арестом (6 мая 1922 г.) и возникновением обновленчества, патриарх Тихон в течение последних трех лет своей жизни сделал несколько решительных шагов с надеждой установить modus vivendi с советским правительством, о скором крушении которого уже не приходилось думать. По освобождении от ареста он выразил сожаление о своих прежних антисоветских выступлениях (послание 18 июня 1923 г.), а перед самой его смертью было опубликовано его Завещание, где патриарх призывал к прекращению «антиправительственной деятельности», к «искренности» в отношении к советской власти, а также осуждал и Карловацкий собор, и всякие проявления «монархизма».

Как за границей, так и в России было высказано сомнение в подлинности завещания. Но подлинность была подтверждена местоблюстителем Петром, который, по имеющимся сведениям, принимал активное участие в самом составлении текста завещания. В своих письмах к Г. Н. Трубецкому архиепископ Анастасий не только знает о подлинности завещания, но высказывает мнение, что оно соответствует настроению и самого патриарха, и окружающих его лиц. Действительно, за эту «податливость» (или реалистическую мудрость?) патриарха его критиковали еще при его жизни — не только правая эмигрантская пресса, но и группы в России (т. наз. «даниловцы», т. е. группа архиереев, живших тогда в московском Даниловском монастыре, — ср. Л. Регельсон, Трагедия Русской Церкви, стр. 340). Дело шло уже тогда к разделениям,

224

которые возникнут в связи с декларацией о «лояльности» митрополита Сергия в 1927 г., содержание которой — по существу — мало чем отличалось от высказываний, в последние месяцы жизни, самого патриарха.

4. Хотя карловацкие круги признали митрополита Петра патриаршим местоблюстителем (в ноябре 1925 г., за месяц до ареста митрополита), Карловацкий Синод начал решительно действовать как самостоятельный орган высшей церковной власти. Была сделана попытка провозгласить митрополита Антония заместителем патриарха для всей Русской Церкви, а митрополитам Евлогию и Платону выдавались указы об управлении и границах их епархий. Оба митрополита приехали в Карловцы на архиерейский собор в июне-июле 1926 г. Оба были готовы сотрудничать с карловацким центром как центром координации и соборности. Но вскоре оба покинули заседания, отвергнув претензии Синода на власть над собой. Вопрос был принципиальный: где законный центр церковного единства в Карловцах или в Патриархии.

Огромное большинство русских заграничных приходов состояли в 1926 г. в областях митрополитов Евлогия и Платона. Карловацкий Собор прибег к вполне незаконным прещениям (без суда) над обоими митрополитами и их клиром; прервал с ними молитвенное общение и начал кампанию против якобы «жидо-масонских» пособий митрополиту Евлогию и «еретических» взглядов профессоров Богословского Института единственного высшего богословского учреждения русского зарубежья, открытого митрополитом Евлогием в Париже.

Тон и содержание письма митрополита Антония к Г. Н. Трубецкому отражает это карловацкое настроение и составляет разительный контраст с письмами архиепископа Анастасия, где, особенно в отношении личности о. Сергия Булгакова (в 1923 г.) и Сергиевской Академии (в 1925 г.), проявляется в высшей степени положительный взгляд.

Основной трагедией зарубежного раскола 1926 г. было само разделение, и вина за это, несомненно, лежит на тех, кто так легко поддался самому духу разделения. Несомненно то, что на эмигрантах лежала духовная ответственность сохранять внутреннюю свободу Церкви, которая все более ограничивалась в советских условиях. Сами митрополиты Евлогий и Платон, так энергично боровшиеся

225

за единство с Матерью-Церковью в течение двадцатых годов, принуждены будут отделиться от Москвы в 1931 г., когда оттуда поступит абсурдное требование от всего духовенства письменных заявлений о лояльности советской власти. (Такие заявления были немыслимы для политических эмигрантов и юридически невозможны для граждан западных стран).

Какое-то «размежевание» становилось все более необходимым уже в двадцатых годах. Но все дело было в вопросе: как осуществить это размежевание церковно, без раскола, без нарушения молитвенного общения, без откола от Вселенского Православия? Дальнейшая история показала, что такой путь был хотя и трудным, но возможным. Думаю, что этот путь не только был верен в двадцатых и тридцатых годах, но остается верным путем и для будущего.

Оригиналы печатаемых ниже писем архиепископа Анастасия и митрополита Антония находятся в личном архиве С. Г. Трубецкого, а в будущем будут храниться в Архиве Автокефальной Православной Церкви в Америке.

Подстрочные примечания составлены редакцией.

Прот. Иоанн Мейендорф

226

ПИСЬМА МИТР. АНАСТАСИЯ К Г. Н. ТРУБЕЦКОМУ

10/23 апр., Келия

Глубокочтимый князь Григорий Николаевич!

Христос Воскресе!

Вы, конечно, очень удивитесь, если узнаете, что послал Вам свое пасхальное приветствие из-под Чанака-Кале, вокруг которого так недавно еще вращались вопросы войны и мира: здесь тоже есть часть моей паствы в мире рабочих дружин, служащих у англичан в этом укрепленном ими и до сих пор зорко охраняемом районе.

Я приехал навестить своих рассеянных овец и помочь им устроить свою церковную жизнь.

О. С. Н. Булгаков сегодня должен был выехать из Константинополя, напрасно прождавши здесь своего сына. Впрочем, и жена его едва успела оправиться от болезни ноги, которая тоже препятствовала им выехать ранее. Мы долго говорили с ним о будущем издании. Будучи согласны издавна (не только в этом пункте) почти во всем, мы расходимся только во взгляде на католический вопрос. ¹ Я нахожу, что сейчас трактовать о соединении церквей в смысле и направлении В. С. Соловьева крайне опасно (я беру только фактическую сторону вопроса и не касаюсь принципиальной, которая также требует самого серьезного внимания к себе): это значит сразу восстановить против себя всю зарубежную и коренную Русь, совершенно единодушную в отношении к католичеству, как известной системе отношений ко всему остальному христианскому и особенно к нашему православному миру. Сергей Николаевич подходит к этому большому вопросу с академической точки зрения, но теперь не такое время и не такая обстановка, чтобы мы могли обсуждать этот предмет с отвлеченных научных высот: слишком близко он соприкасается с жизненными интересами момента; и простое благоразумие требует или совсем не касаться его, или подходить к нему прежде всего с реальной стороны. Я не думаю, однако, чтобы затруднения в этом пункте могли бы удерживать нас от осуществления самой идеи, столь давно лелеемой нами. Какое неисчерпаемое богатство другого материала,

227

самого живого и жизненного и чрезвычайно важного и глубокого по содержанию! Мы живем среди такой напряженной борьбы идей и культурных течений, что только отмечать их значит уже оказывать большую услугу не только для теперешних, но и грядущих поколений. Именно находясь в рассеянии и соприкасаясь почти со всем столь глубоко потрясенным миром, мы можем быть эклектиками в лучшем смысле этого слова и подняться на вершину того вселенского православия и истинного всечеловечесгва, которые предрекал для России Достоевский. Современники, как известно, не ценят величия событий, в которых они участвуют. Обратите внимание хотя бы на последнее воззвание архиеп. Кентерберийского, подписанное и католическим архиепископом в Англии и даже великим раввином! Разве это не есть новое историческое значение нашего страшного и вместе чрезвычайно интересного времени — времени глубоких потрясений и великих свершений.

Было бы грешно и стыдно проходить безмолвно мимо таких явлений, не осветив их и не введя их в сознание русских людей, слишком подавленных сменой впечатлений и потому часто не в меру равнодушных к ним. Предстоящее наше совещание в Карловнах, на котором надеюсь встретиться с Вами, облегчит нам, конечно, разрешение этой задачи.

Очень грустно только одно, что Карловны получили роковое значение и приобретут себе навсегда негативную память в истории после суда над св. Патриархом. ²

Засим простите и да хранит Вас Воскресший Господь! Не поставьте мне в вину, что так поздно отвечаю Вам; на будущее время надеюсь иметь больше досугов и потому быть исправнее в переписке.

С глубоким уважением.

Ваш усердный слуга

Арх. Анастасий

Завтра надеюсь возвратиться в Царьград.

228

24 мая 1925, Иерусалим

Глубокочтимый князь Григорий Николаевич!

Приближающийся день Пятидесятницы невольно возвращает мою мысль в Кламар, в Вашу «скитскую’’ церковку, приютившуюся под сению векового парка. Там снова соберется в этот праздник Ваш приход, рассеянный в окрестностях Парижа, и Церковь будет призывать на молящихся «языкоогнеобразную» — Духа благодать, как мы призывали ее в нашей соборной молитве в минувшем году.

После нового великого испытания, потрясшего сердца верующих, мы особенно нуждаемся в благодатной помощи Духа, чтобы не уподобиться овцам рассеянным после поражения их Пастыря. ³ Уже теперь мы видим грозные признаки приближающейся новой опасности.

Местоблюститель Патриаршего Престола — человек близко известный нам по своему прошлому не имеет и малой доли того авторитета и тем менее ореола исповедничества, каким обладал наш почивший святейший Отец. Тем не менее мы готовы оказать ему полное послушание, если он не потребует от нас чего-либо противного канонам и нашей архиерейской совести. К сожалению, я не уверен в этом, ибо он слишком спешит протянуть руку общения и дружбы Советской власти. Своего участия в опубликовании «завещания» патриарха Тихона он не только не отрицает, но даже ставит себе этот акт едва ли не в заслугу. Этот столь пререкаемый ныне документ служит для нас новым источником тяжелых искушений.

Я только недавно прочитал его в полном виде и, увы! пришел к заключению, которого не хочу скрывать от Вас: он, несомненно, подлинник, как бы мало мы не хотели признать его таковым.

Отсюда начинается для нас новая духовная трагедия; сознание, что Святый Патриарх ушел от нас, осудив наши взгляды и нашу церковную работу, конечно, не может не действовать на нас угнетающе.

Вы спросите, быть может, на чем основана моя уверенность в подлинности «завещания» или точнее «послания» Патриарха?

229

На внутренней его логике, вполне отвечающей направлению мысли и действий Св. Патриарха в последние годы.

Схема послания ясна и последовательна: никаких уступок в области веры и канонов, но подчинение не за страх, а за совесть Советской власти, как попущенной волей Божией — и естественно вытекающее отсюда осуждение всей контрреволюции. То, что прежде давалось в виде разъяснений или распоряжений по отдельным конкретным случаям, теперь определилось в систему постоянных церковно-государственных отношений.

Цель новой политики, указанная в самом послании, состоит в том, чтобы приобрести некоторые льготы для Церкви (открытие богословских школ, миссионерских журналов и проч.) и через это увеличить ее силы и средства в борьбе с церковными отщепенцами. Все послание проникнуто искренним желанием блага Церкви — и потому, конечно, оно не могло выйти от большевиков.

Выражение, что патриаршее слово и совесть не могут быть связаны никакою властью на земле придает ему даже оттенок некоторого величия, напоминающего язык достойнейших представителей Церкви. Я не знаю, как принято послание церковными кругами в России: быть может, там оно отражает общее настроение, определить которое отсюда очень трудно. Но нам усвоить эту точку зрения не только трудно, но даже пока невозможно, ибо это было бы равносильно нашему самоотрицанию и осуждению всего, что мы делали и к чему мы стремились до сих пор. Кроме того, столь решительная перемена взглядов на большевистскую власть создала бы для нас ложное положение пред лицом других церквей и государств, приютивших нас именно как неприемлющих кровавого и безбожного коммунизма. Теперь, когда последний обнажил лицо свое пред всем миром и за это подвергается повсюду справедливым преследованиям, эта перемена ориентации была бы почти безумием, ибо это явно было бы во вред не только беженцам, но прежде всего России — той национальной России, остатки которой многие еще склонны видеть в нас и наших единомышленниках, оставшихся на Родине. Я боюсь, что если во главе Русской Церкви останется митрополит Крутицкий Петр, то временный разрыв заграничной Русской Церкви с нашим Церковным Управлением в России станет тяжелой неизбежностью. Между тем мы, к прискорбию, остаемся недостаточно еще согласованными между собой; напротив, потеряв «Удерживающего», мы можем распасться на

230

несколько «автокефалий», что будет новым соблазном для верующих и источником новых бедствий для Церкви.

Правда, история Церкви свидетельствует, что Православие оставалось нерушимым и тогда, когда, по-видимому, совершенно распадалась церковно-административная организация Церкви, но надо думать не только о крепких, но и о слабых духом, которые могут не выдержать этого нового испытания.

Так опасно положение обезглавленной Церкви, не напрасно оно называется ее «вдовством». Пастырско-исповеднический авторитет почившего Патриарха остается для всей его паствы непререкаемым: никто из нас не вправе судить его, хотя он с нашей точки зрения и мог впадать в ошибки в области церковной политики, т. е. в сфере внешних отношений Церкви, где не затрагиваются прямо вопросы веры и церковной дисциплины.

Теперь у нас нет этого живого символа единства Русской Церкви, и нам остается возложить все свое упование на Небесного Пастыреначальника, Который не оставит нас «сир».

Само собой понятно, что отсутствие полномочного канонического Представителя Русской Церкви колеблет наше положение и здесь, в Палестине, где английские власти взяли наше имущество под свое «управление». Я не имею права пока жаловаться и сетовать на нашего «администратора», который искренне заботится о наших приходах, но сегодняшний день не всегда ручается за завтрашний.

На днях мы имели большое духовное утешение — дождаться наконец освящения нашей Хевронской (у Дуба Мамврийского) церкви, совершенного патриархом Дамианом. Присутствовали представители всех находящихся здесь церквей, кроме католиков.

Как процветает Ваш новый приход и Академия, где, повидимому, принимает столь ценнейшее участие владыка Вениамин? Мои усердные приветствия графу, княгине и всей Вашей семье, а также С. Н. Глебовой, В. Н. Лермонтовой и Осоргину. Божие благословение да будет над Вами.

Душевнопреданный

Арх. Анастасий

P. S. Верховный комиссар Палестины сэр Г. Самуэль окончил свой пятилетний (по контракту) срок: его заменяет Ф. Плюмер, на которого все возлагают большие надежды.

231

PP. S. На пути из Лондона и Парижа в Иерусалим я посетил Рим. Д’Эрбини⁴ тщательно следил везде — особенно в Риме — за мною и посвятил в одном из Ватиканских журналов специальную статью о моей поездке в Англию, направленную против англичан, и поразившую меня своею осведомленностью.

Он не только знает все, что я говорил или делал, но почти читает мои мысли. Если каждый иезуит может развивать такую же энергию, то что же могут сделать они все в совокупности! Сами палы бессильны были упразднить этот орден, тогда как последний неоднократно устранял неугодных ему Первосвященников.

Замечательно, что Д’Эрбини сам прислал мне свою статью, на которую я готовлю ответ.

Арх. Анастасий

28. 6/11. 7. 1925, Иерусалим

Досточтимый князь Григорий Николаевич!

Вопрос, затронутый Вами в связи с моим письмом, так деликатен, что его можно обсуждать только в доверительной обстановке. Есть в нем такие стороны, которые нельзя доверять даже письму, и я мог высказаться пред Вами с полной откровенностью только в устной беседе.

Возвращаясь к «завещанию», я должен сказать, что оно только по недоразумению называется этим именем: это «послание» к пастве, рассчитанное на полное выздоровление и возвращение к исполнению своих обычных обязанностей святейшего Патриарха.

У меня есть целый ряд достоверных сведений из Москвы, свидетельствующих о том, что курс церковной политики в последние годы вполне совпадает с точкой зрения, изложенной в послании. Те тяжкие недоумения, которые возникают при этом, и которые Вы так хорошо сформулировали в Вашем письме, доказывают только существование глубокого психологического разделения

232

между нами, доходящее до того, что мы перестаем понимать друг друга.

Кажущаяся безысходность положения ввиду укрепления большевизма по необходимости заставила их приспособляться к обстановке: стоит сделать только один шаг в этом направлении, чтобы за ним незаметно последовал другой и третий, а за практикой следует и теория, ее оправдывающая. Внутренние противоречия последней видны нам, но не тем, кто создали ее для успокоения своей совести.

Я не смею никого осуждать, ибо не уверен, что не поступил бы хуже, если бы оказался в таком горниле испытаний, но, конечно, не могу считать для себя и нравственно обязательным то, что не мирится с моею совестью. Очень опасаюсь, что преемники Св. Отца пойдут дальше, чем хотел он, и разрыв будет объявлен прежде всего с их, а не с нашей стороны. Что касается нас, то мы должны, конечно, исчерпать все средства и все свое долготерпение, чтобы сохранить нерушимым наше единение с канонической Церковью в России, но Вы сами изволите знать, что бывает такое положение, когда мы обязаны сказать поп possumus и по необходимости начать самостоятельно устраивать свою церковную жизнь. Наконец, в России просто может начаться церковная анархия. В предвидении такого исхода дел мы и должны серьезно подумать об организации нашего церковного строя за границей.

Все попытки ввести наши внутренние церковные отношения за границей в определенную систему и придать им более или менее стройный и законченный вид до сих пор не увенчались, к сожалению, успехом. Порядок, который предносится Вами, как лучший из возможных, т. е чтобы каждая епархия жила за границей самостоятельной жизнью, не представляется для меня таковым. 1) Это разделение не пройдет безболезненно и расколет на части не только заграничную иерархию, но и паству: отчасти это наблюдается уже в настоящее время, когда у нас образовалась своя «восточная» и своя «западная» Церковь. 2) Разъединение создаст известную деморализацию в наших рядах и ослабит нас одинаково и пред лицом Православной России, и пред другими православными и христианскими церквами, пред которыми мы должны иметь единство представительства. Моя поездка по Востоку и Западу (особенно в Англии) убедила меня, как чутко там относятся к нашим внутренним разногласиям — особенно в церковных вопросах. До сих пор у нас был, по крайней мере, видимый символ

233

нашего православного единства — это Святейший Патриарх: в нем мы все сходились, как лучи в центре, хотя бы на перифериях мы и расходились между собой.

С уходом его — мы можем превратиться в саморазделившееся царство, которое не устоит пред натиском врагов. Я не сторонник той крайней и опасной меры, которую Вы так остроумно называете «церковной кирилловщиной». Мы не можем никому в России вменить в обязанность повиноваться избранному нами заместителю Патриарха:⁵ этот вопрос обсуждался уже на прошлогоднем епископском соборе и единогласно решен в отрицательном смысле. Но отсюда, однако, не следует, что мы не должны стремиться создать единую церковную организацию для заграницы, дабы сплотить церковные ряды и предупредить опасность борьбы за власть, что бывает всегда, когда усиливается центробежное «автокефалистическое» течение. Вот мысли, которыми я хотел бы поделиться с Вами теперь; если Бог судит нам свидеться в скором времени, я дополнил бы их более конкретными доказательствами, от которых я должен воздержаться в письме. Вероятно, этого большого вопроса коснется и Ваше епархиальное собрание, и от того направления, какое оно даст церковной жизни в Западном округе, будет в значительной степени зависеть последующее течение нашей заграничной церковной жизни вообще.

Кажется, в Париже будет созван, наконец, давно уже преднамеченный и столь благовременный теперь патриотический съезд, который также должен будет затронуть наш церковный вопрос, ибо последний стоит теперь в центре всей жизни. Дай Бог, чтобы это было во благо Церкви. Мой усердный привет всей Вашей семье. Господь да благословит Вас.

Душевно преданный Вам

Арх. Анастасий

234

4/17 авг. 1925

Досточтимый и дорогой князь Григорий Николаевич!

Простите за замедление в ответе на Ваше последнее письмо: время от времени мне приходится выезжать из Иерусалима для посещения наших миссийских владений, рассеянных по всей Палестине, и тогда за мною невольно накопляются неуплаченные долги по переписке. Мои поездки почти всегда приурочены к местным праздникам, и тогда они получают двойной интерес и смысл.

Так, день прор. Илии — 20 июля мы праздновали в нашей церкви на горе Кармил, где в этот день бывает большой народный праздник со всеми характерными для востока особенностями. Завтра — накануне Преображения Господня выезжаю на Фавор, чтобы оттуда посетить наше чудное место в Магдале на берегу Тивериадского моря.

Каждый раз скорблю о том, что здесь так мало русских паломников — особенно из учащейся молодежи, для которой палестинские впечатления остались бы неизгладимыми на всю жизнь. Возвращаюсь, однако, к предмету нашей прежней беседы. Кажется, Вы не вполне уяснили себе мою мысль о необходимости удержать не только внутреннюю нравственную связь, но выраженное во внешних формах каноническое единство заграничных русских церквей: я не предлагаю ничего нового под этой формулой, но хотел бы сохранить уже существующий порядок наших иерархических отношений, установленных на последних двух епископских соборах в Карловцах.

Самое дорогое для меня в этом строе это соборное начало, на котором он утверждается в своей последней основе.

Вопрос о единстве представительства также имеет очень важное значение, особенно для сношений с Православным Востоком, на который теперь обращен взор всей верующей России и даже самих живоцерковников. Здесь я должен сказать с полным беспристрастием, что имя владыки Антония есть единственный авторитет, с которым здесь серьезно считаются.

Читали ли Вы его последнее «скорбное» послание к Константину VI? ⁶ Кто из нас решился бы выступить против Вселенского

235

Престола с такой силой дерзновения? При обострившейся теперь вновь борьбе с “живцами» нам придется постоянно апеллировать к древним апостольским кафедрам, а для них после кончины Свят. Патриарха нет такого органа Русской Церкви, которому они могли бы доверять безусловно, ибо митрополита Петра здесь никто не знает и самые его канонические полномочия нельзя еще назвать вполне признанными со стороны других Патриархов. Кто же будет осведомлять их о положении Православия в России и предстательствовать пред ними за страждущую Русскую Церковь? Конечно, для этого не нужно облекать митрополита Антония какими-либо новыми полномочиями: достаточно тех, какие он имеет уже теперь, как председатель Синода и как старейший и авторитетнейший иерарх из всех, находящихся за границей.

Ваши опасения, связаться с его принадлежностью к монархистам, имеют больше значения для нас, русских, чем для Православного Востока, ибо здесь все видят в восстановлении царской власти единственный залог возрождения России.

Конечно, ни в каком случае нельзя догматизировать от имени Церкви ту или другую форму правления, но владыка Антоний едва ли дойдет при всех своих симпатиях к монархизму до таких крайностей, особенно после уроков Карловацкого Собора. Во всяком случае, он не решится утверждать это как учение Церкви; ⁷ если же паче чаяния случилось бы что-нибудь подобное, то соборный голос всех епископов снова восстановит истину. Опыт наших предыдущих собраний уже показал, что наш председатель подчинялся соборным решениям даже тогда, когда внутренне не был вполне согласен с ними.

Усиливаться же провести полную аполитичность иерархов там, где они не выступают как официальные представители Церкви, едва ли необходимо и даже едва ли целесообразно в наше время, ибо это, с одной стороны, противоречит заветам нашей истории, а с другой незаметно может привести их к тому, к чему путем недолгой эволюции пришли «живоцерковники», т. е. к полному примирению и даже к союзу с советской властью. Известно, что они также начали с защиты принципа «аполитичности Церкви и духовенства».

Чистый аполитизм возможен только в аспекте вечности. В условиях реальной земной жизни он почти недостижим.

Что касается канонических полномочий, полученных владыкой Евлогием от Святейшего Патриарха, то они ясны только и

236

даже несомненны относительно западно-европейских церквей. Попытка толковать их расширительно встречает очень серьезные возражения со стороны остальных епископов, и владыка Евлогий проявил не только бескорыстие, но и большую мудрость в том, что не стал распространять своих претензий на единоличное управление всей Зарубежной Церковью.

Вот мысли, которыми я хотел на этот раз поделиться с Вами в ответ на высказанные Вами положения.

Да благословит Господь Вас и всю Вашу семью, которую душевно приветствую.

Глубокопочитающий Вас и преданный

Арх. Анастасий

ПИСЬМО МИТР. АНТОНИЯ К КН. Г. Н. ТРУБЕЦКОМУ

8. 11. 1926

Глубокоуважаемый Князь Григорий Николаевич!

Свой ответ я начну с уверения [неразб.] что я не сомневаюсь в бескорыстии и благородстве руководящих Вашими строками убеждений, но и в совершенной их ошибочности. Вы ссылаетесь, не называя лиц, на заявления в моск. тюрьмах Вл. Кирилла, Вл. Феодора. ⁸ Но разве действительность не оправдала их опасения, высказанные еще в 1922 г.? Патр. Тихона не смели трогать, пока он смело противостоял большевикам, а когда он «несомненно под давлением большевиков» (слова из письма ко мне вл. Евлогия в ноябре 1922 г.) закрыл в угоду им Высшее Церк. Управление за границей, они посадили его под арест, от коего он был освобожден по моему настоянию к Английскому Примасу, о чем последний писал мне. ⁹ Точно также не смели трогать митр. Петра, пока он не разослал послания с призывом (как и † патр. Тихон) повиноваться сов. власти: «Петр исполнил свою работу» и т. д. Слава Богу! Новые живоцерковцы, угодные Советам, оградили себя от всяких

237

обвинений в (заведомо ложных) обвинений законной иерархии в сношениях с эмигрантской церковью, в чем (кстати сказать) были виновны отнюдь не Карловцы, а всецело Париж, настаивавший пред патр. Тихоном и митр. Петром об упразднении заграничного Синода и т. д. Слава Богу, из Москвы им не отвечали на бумаге, а словесно выражали сетования на такие претензии, в коих я конечно не виню митр. Евлогия, а тех, под властью коих он состоит, получая от них жалование, тогда как они по тем же условиям состояли под властью евреев, о чем пришла в Синод коллективная жалоба из Парижа со многими подписями в. авторитетных людей, каковые подписи удивляли своею неожиданностью откликов [?]

Когда я их добром просил на Карлов. Соборе 1921 г. ответить на мое возражение о невмешательстве в политику, убеждая слушателей в том, что призыв народа к восстановлению династии есть не политика, а церковность, ибо всякий другой проект устройства государства будет противоцерковный, как и политика Временного Правительства 1917 г., с ярко враждебным отношением к Церкви, то никто ни слова мне не ответил, а еще более настойчивый мой вызов в газете и в книжке “Деяния Всезар. Церк. Собора 1921 г.». Этот ответ, всем тогда известный, не вызвал никакого возражения. Сказано в Библии: «пес не пошевелил на тебя языком своим». ¹⁰ Ответ этот замолчали и забаллотировали, как и большую часть всего, что я писывал с 1904 г.: ответить было нечего. Таков обычный прием наших кадетов и вообще всех русских нигилистов и их пособников.

Утверждаю, что большевики, невзирая ни на что, будут истолковывать мое участие в Заруб. Съезде¹¹ как вмешательство Церкви в политику, и поэтому воздерживаться от участия значит постыдно пасовать там, где это совершенно бесполезно, ибо они обвиняли в политике и присуждали к смертной казни † митр. Вениамина, который открыто выражал свою симпатию большевикам еще на моск. соборе.

До получения Вашего письма я колебался ехать на съезд в Париж, о чем говорил вслух. Но узнав, что единственным русским иерархом там окажется раскольничий епископ Иннокентий (правда, мой уважаемый приятель), значило бы отдавать на посмеяние нашу Св. Церковь, главное — ее заграничную иерархию. Не монархического направления иерархи, а «кадеты» и «народные монархисты»

238

в дух. сане, вот кто определяет свои отношения к религии, к Церкви с чисто политической, партийной точки зрения, и сваливают вину с больной головы на здоровую. Судить о них строго не буду, ибо 1) «чей хлеб кушаешь, того и слушаешь», и 2) из-за их спины легко рассмотреть их руководителей, типа карамазовского Ракитина.

Я не требую и не прошу, чтобы письмо это Вы хранили в безусловном секрете, но надеюсь, что, со свойственным Вашему воспитанию тактом, Вы не скажете никому ничего такого, что еще более расстроит давно испорченные отношения в этой жизни с этими иерархами, а мне поверьте, что лично для себя я ничего не ищу, ни прежде, ни теперь, когда мне 63 года, а до 70 я и дожить не надеюсь, а возможно, что умру в этом или в след, году, что и препятствовало мне собираться за границу, в опасении там умереть без должного покаяния, во время съезда или вскоре после него.

Вы наверное читали мое слово 20 фев. 1905 в Исаакиевском соборе. ¹² Что же? Разве не исполнились с буквальной точностью все мои предсказания, которые я высказал не с мистическим самообольщающим [ неразб. ], но по внушению благоразумия. Я верю в то, что Вы о себе писали мне сюда. Поверьте и мне в том же: я убежден, что все положения Карлов, собора 1922 г. имеют чисто церковную почву, и воздержаться от них было бы постыдным компромиссом. Помню, Вы же сами назвали мне одного иерарха из моих учеников: «преосвящ. Компромисс».

Пишу Вам из Хопова, куда прибыл вчера для пострижения вероятной преемницы м. Екатерины, быв. послушницы Зинаиды, а с сегодняшнего дня монахини Павлы (Клюевой, вдовы генерала). М. Нина уже 5 месяцев лежит в Панчевском госпитале и не встанет, хотя доктора говорят, что жизнь ее можно еще протянуть.

Писал я статью в защиту Евразийства, которую “Новое Время» не пожелало печатать, боясь раздразнить гусей, а от Н. С-ча¹³ так и не получил ни строчки, хотя посылал ему № “Военного Вестника»: я к нему всей душой, а он ко мне «всем тем» местом, откуда выходит то, что определил один ростовский член Купеческой Управы братушек, как Вы нам так типично рассказывали в вагоне железной дороги. Впрочем, я нисколько не сомневаюсь, что он остался таким же [ неразб. ] как и прежде. Что касается съезда, то я тоже мало доброго от него ожидаю, ибо более активные его [ неразб. ] заинтересованы не благом России, а тем,

239

что их самих ожидает в случае восстановления монархии: они не надеются, при таком условии, войти в Керенско-Львовское Министерство и потому борятся против монархии, а следов, и против России. Вы не принадлежите к их числу, но вокруг Вас бывшие Львенки и Керенские, а к Вам, князь, я отношусь с искренней симпатией, как благочестивому христианину, что для меня самое важное.

Преданный душевно,

Митрополит Антоний

P. S. Завтра пошлю Вам названную книжку, см. стр. 124-137.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. О. Сергий Булгаков, действительно, в Крыму еще и будучи в Константинополе, увлекался идеей церковного единства с католичеством, (см. его Автобиографические записки, а также «Из дневника», Вестник РХД, №129 и 130).

2. Имеется в виду постановление Карловацкого собора ноября 1922 г. о восстановлении в России самодержавной монархии Дома Романовых. Это постановление, сделанное как бы от лица всей Русской Церкви, послужило обвинением против патриарха. Ср. ниже совсем другое отношение к этому постановлению со стороны митрополита Антония (Храповицкого).

3. Имеется в виду кончина патриарха Тихона 25 марта/7 апреля 1925 г.

4. Епископ М. d’Herbigny известный иезуит, автор нескольких книг о русской церкви революционного периода. Сам d’Herbigny ездил в Россию и общался там с церковными кругами, включая обновленцев. В начале двадцатых годов он был вдохновителем политики Ватикана в отношении России и основателем Понтификального Восточного Института в Риме.

5. В 1925 г. в Карловцах обсуждался вопрос о провозглашении митрополита Антония «заместителем патриарха».

6. Послание касалось признания обновленческого Синода Константинопольской Патриархией.

7. Увы, именно такое утверждение митрополит Антоний и высказывает в письме Г. Н. Трубецкому!

240

8. Митрополит Казанский Кирилл (Смирнов, 1863-1941?) и архиепископ Феодор (Поздеевский, 1876-ок. 1949?) выражали несогласие с попытками патр. Тихона добиться modus vivendi с новым строем, в частности с его решением скоро отмененным — включить главаря обновленцев, прот. В. Красницкого, в Высший Церковный Совет. (См. Л. Регельсон, Трагедия Русской Церкви, стр. 359-61). Митрополит Кирилл был первым кандидатом в местоблюстители, согласно тогда еще тайному назначению патриарха. Архиепископ Феодор, последний ректор Московской Духовной Академии, был настоятелем Даниловского монастыря в Москве. Как митрополит Кирилл, так и архиепископ Феодор стали в оппозицию митрополиту Сергию после «Декларации» 1927 г. Оба скончались уже в 40-х годах. По имеющимся сведениям, оба находились перед смертью в общении с патриархией, но не занимали официального положения в Церкви, находясь, вероятно, в ссылке.

9. Патриарх Тихон был освобожден от домашнего ареста в 1923 г. под влиянием общего возмущения международного общественного мнения и протестов западных правительств. Этому возмущению, несомненно, содействовала и переписка митр. Антония с архиеп. Кентерберийским, хотя вряд ли была главной причиной освобождения патриарха.

10. Исх. 11,7.

11. Имеется в виду т. наз. Зарубежный Съезд, созванный в Париже в 1926 г., в отеле Majestic, под председательством П. Б. Струве. Митр. Евлогий, как местный архиерей, ограничился служением молебна при открытии, несмотря на уговоры митр. Антония участвовать в самих заседаниях. (Митр. Евлогий, Путь моей жизни, стр. 610).

12. См. Антоний, архиеп., Полное собрание сочинений, т. 1. СПб, 1911, стр. 135-143. В «Слове» архиеп. Антоний призывал к преданности самодержавной власти. «В случае ее колебания, пророчествовал он, [русский народ] будет несчастнейшим из народов, порабощенный уже не прежним суровым помещикам, но врагам всех священных ему и дорогих ему устоев его тысячелетней жизни..., которые отнимут у него возможность изучать в школах Закон Божий, а кончат тем, что будут разрушать святые храмы и извергать мощи Угодников Божиих, собирая их в анатомические театры» (стр. 143).

13. Князь Николай Сергеевич Трубецкой, племянник Григория Николаевича и участник группы евразийцев, впоследствии знаменитый ученый лингвист.

241

Страница сгенерирована за 0.2 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com