Рубрики

В настоящее время в библиотеке размещено
13776 работ.

 

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

 

 

 ИЗ НЕИЗДАННОГО

Все прозаические и поэтические произведения Л. П, Карсавина печатаемые ниже были написаны им в концентрационном лагере в Абезе между 1949 и 1952 г.

Л. П. КАРСАВИН

 

ТЕРЦИНЫ

 

Ты смертию Своей Себя познал,

Себя и оконечив, Бесконечный.

Так Ты меня из ничего воззвал,

Чтоб жил в Тебе Твоей я смертью вечной.

Исполнилась Твоя Судьба: во мне

Весь Ты воскрес, и жизнию я встречной

Сгораю весь в Божественном огне.

Плирома, совершенство Ты всегда.

Своя возможность я — живет в зерне

Могучий дуб. В незримой кручи льда,

Тепла, движенья, жизни вожделея,

Искрясь на солнце, падает вода...

Бессилен я. Но немощью своею

— Ее один Ты превозмочь не в силах —

Тебя я, всемогущего, сильнее.

Ты можешь все, гниющие в могилах

Тела единым словом воскресить,

И кровь вскипит в их обновленных жилах.

В Себе Ты смог меня усовершить.

Но дорога Тебе моя свобода;

А я боюсь бессмертной смертью жить

Как солнечного нетопырь восхода.

Нелепое мое свершив желанье

Без полной смерти жить себе в угоду,

Своим мое Ты сделал прозябанье

Несбыточных стремлений сонм гнетущий,

Ты — не смерть, но вечное страданье. —

Геенной стал Эден, Твой сад цветущий,

Где феникс пел, бродил единорог,

Где, затаясь в глуби дремотной пущи,

Змий кольца вил, вещая перстным рок...

Но не было еще земного рая.

В себе вместить я Божества не мог.

305

 

 

И я живу, вполне не умирая,

И в умирании не становлюся всем.

Уже ли, мной безжалостно играя,

Блаженен Ты бесстрастным бытием?

И тщетны все мои мольбы и пени?

Иль Ты ослеп, или оглох, иль нем?

Не видит солнце брошенной им тени;

Мы ж видим в тени только солнца свет.

Так, может быть, и наших всех мучений

Нет в Боге? — Их тогда и вовсе нет,

А есть они! Горит моя измена:

Уклончивый на Твой призыв ответ.

Твоя лишь жизнь полна. И в ней премена

Не ворожит небытной пустоты.

Она кипит. А жизнь моя — как пена

У проводимой смертию черты.

Ущербна эта жизнь. И не отрада

Утехи шумной лживой суеты.

Мы все живем в объятьях душных Ада.

В ночи ж ползут, колебля тишину,

К нам щупальцы встревоженного гада.

Лишь воплощает Ад мою вину.

Без адских мук ее и быть не может.

Себя я в них, ее в себе кляну. —

Жжет огнь меня и червь голодный гложет

Любовь ли эту муку уничтожит?

 

* * *

Одно — Любовь и вечной Смерти мука.

Любя, Ты сжался в точку. А она,

Как говорит и точная наука —

Идея, мысль, небытию равна.

Разверзлась бездна тьмы, которой тоже

Быть не могло, пока Любви волна

306

 

 

Не излилась в без-óбразное ложе,

Пока собой не озарил

Зиждительный, всецелый свет Твой, Боже.

Безмерно мир, меня Ты возлюбил

Еще не сущего — Любовь всесильна.

Но ведь Тебе, свободному, не мил

Ленивым раб, с улыбкою умильной,

С душом предателя, лукавый льстец,

Довольный милостью Твоей обильной.

Свободного Ты звал и ждал, Творец,

И равного Тебе во всем. Свободный —

Так мыслил Ты, Божественный Хитрец, —

Возникнуть может только в тьме бесплодной,

Чтобы в ответ на творческий Твой клик

Тобою (стать как Сын Единородный.

Из бездны звал меня Ты. Я возник

И ринулся к Тебе. Так был прекрасен

Страданием Любви Твой светлый лик;

И взор Твой так торжественен и ясен.

Но ужас смертный влек меня назад

И — Твой призыв звучал во мне напрасен.

В Твоих страданий чаше капля — Ад.

Страдаешь мукой Ты всего живого.

Огнем сжигаем, на дыбе разъят,

В слезах ребенка Ты, в агонии больного.

Навек распятое я видел тело

Отцом Своим оставленного Бога.

Тобою быть? — Душа оцепенела

Пред мукой смертной. Все ж она упорно

К Тебе стремилась... мыслию несмелой.

Едва сиял ей свет Твой животворный.

Она сжималась в тьме своей исходной

Почти недвижна, косности покорна,

307

 

 

Землею став безвидной и холодной.

Как очи Божьи, звезды молча звали

Ее к себе из бездны той безродной.

И, чародейственной полна печали,

Влекла луна. И солнце озаряло

Твоих путей возвышенные дали.

И всё она Твой образ вспоминала

И первый свой порыв, томясь тягучей

Тоскою без конца и без начала.

Медлительно ползли по небу тучи,

Весь окоём зловеще застилая.

Раскаянье пронзало болью жгучей;

И, волосы седые развевая,

Те тучи горько плакали. Под ними

Не воронов испуганные стаи,

Носились бесы, крыльями своими

Шумя, как ветер, хохоча злорадно,

Когда, блеснув, Твое скрывалось Имя.

Но глуму их душа внимала жадно,

В сомненьи утвердив свое безволье. —

Светил ли день творения отрадный

Над скудной, жалкою земной юдолью?

И образ Твой, на миг лишь осиянный.

Не создан ли невыносимой болью?

Покой не тьма ли вечная желанный?

Унынием рожденная Нирвана

Небытия ль покой иль Несказанный?

Не так же ли горé сквозь мглу тумана

Мир ангелов мне зрится наднебесный

И слышится ликующих осанна?

Ведь горний мир, бескровный, бестелесный,

Не плод ли он того ж самообмана,

Что Будды, сына Майи, Хинаяна?

308

 

 

В сомнении коснею у порога

Небытия (— начала и конца). —

Нет без меня познанья, нет и Бога:

Без Твари быть не может и Творца,

Как быть не может твари совершенной

Без Твоего тернового венца.

Но нет меня без этой жизни бренной,

Без адских мук, без неба и земли,

Без разделенной злобою вселенной,

Без мерзких гадов и ничтожной тли.

Твоя Любовь меня усовершила

В себе. Но разве мы с Тобой могли

Забыть, не бывши сделать то, что было?

Свободно я приять не восхотел

Всего, что мне Любовь Твоя сулила. —

Низринул Ты взнесенный мной предел:

Обоживши меня, мою геену

Моим же бытием преодолел.

И, тлену рабствуя, противлюсь тлену,

И нехотя хочу Тобою стать,

Изменчивый, кляну свою измену.

В Тебе мой грех — одно страданье: ждать.

Не захочу ли я, Твое творенье,

Всего себя в других Тебе отдать.

Восполнил Ты и тварного хотенья

Неполноту. — Ты любишь и могуч.

Мое раскаянье — Богоявленье;

Вина моя — Любви победный луч.

Так, высохшее поле оживляя,

Из просиянных солнцем черных туч

Дождь падает, как радуга блистая.

Минувший я (уже не „я", но „он")

Бессмертьем умиранья изживаю

309

 

 

Личину тьмы — незыблемый закон,

Чтобы от этой жизни и позора

Тобою был чрез Смерть я воскрешен.

Умолкла Божья дщерь святая Тора.

Еще она торжественно царит

В холодном свете звездного убора

Над миром вожделений и обид.

Покорны ей без-умная Природа

И весь людей звереобразных вид.

Но нас над ними вознесла Свобода.

Явил ее позднее Божий Сын,

Чем началось движенье небосвода.

Но Он с Отцом Своим и Бог один,

И в вечности, объемлющей все время,

Всевременен Их творческий почин.

А с Ними мы, Богорожденных племя,

Себя, как мир, сознательно творим,

Закона ветхого свергая бремя.

Себя творю я. И каким иным

Путем свободный мог быть сотворен я

И вместе с Богом стать Христом одним?

Через вину и Смерть Тобой рожденный,

Я в светлый мир Твой претворяю тьму;

И никому в созданий бездне сонной

Не подчинен Тобой и ничему.

Несокрушима ль власть законов мира,

Иль данность, непонятная уму,

Власть им себе творимого кумира?

Закон — Твоих созданий стройный лад,

В них только и живой. Так струны лиры

Единою мелодией звучат.

Но немощию тварного познанья

Закон в недвижный знак закона сжат.

310

 

 

Не точка ли начало мирозданья? —

Тот знак невидный, точка, — Дао, путь

Не бытие, а бытия исканье.

Не в горнем царстве духов мира суть,

Но в нас она, во всех явленьях Сына,

Препобеждающих Нирваной Смерти жуть.

Творенья Человек всего причина.

В нем всею тварью стало Божество.

Он тварного распределяет чина

По времени и месту вещество.

В нем на земле как личность осознало

Себя на миг единый естество.

Но в миге том с концом сошлось начало.

Незрим, неведом перстный нам Адам,

И нет его. Лишь тусклое зерцало

Преданий лик не бывший кажет нам.

Небесного Адама жизни жаждой

Томимся мы в познаньи мысли каждой.

Твое познание и мысль и воля

И дело их — весь мир Тобой творимый.

Иная тварного познанья доля. —

Твой светлый мир к себе необоримо

Влечет, во всем таясь, всегда желанный,

Как сыну блудному приют родимый.

В тоске к нему стремлюся неустанно,

Но... только мыслью, немощной мечтою.

И он горе предносится, туманный,

Покоящий нездешней красотою.

Но в мире горнем не находят взоры

Ни жертвы крестной, ни любви. Он тою

Блажен мнимой жизнью без раздора,

Без перемен, без личного сознанья,

Который ангелов бесплотных хоры

311

 

 

Отображают наши упованья...

Нет! На земле Бог жив во всякой твари,

Через земное жив вполне страданье.

Вины сознанье —Божий свет; и в каре

Бог сострадает с нами. В этой жизни —

Чудесном, вечно новом Божьем даре —

Не о гадательной души отчизне

Мы думаем, но душу нашу злую

Мы отвергаем с горькой укоризной,

Не тело, не Природу, всякую живую

В своем неистощимом обновленьи.

И мыслью в ней, во всем, что есть, живу я,

Причаствую из ничего творенью,

Но — только мыслию, в ночи бессветной

Безволье превращающей в сомненье

 

* * *

Чрез совершенную едины Смерть

Движенье и покой, земля и твердь.

 

* * *

С Тобой в Тебе из точки неприметной,

Небытной точки, в мрак небытия

Стихиею могучей, беззаветно,

Ликуя и лучась, извергся я.

Я в Боге, как вселенная, возник,

И Божия, и столько же моя.

То был рождения в твореньи миг,

Собравшая себя в том миге вечность,

Где Бог меня и Бога я постиг

Как Жизнь-чрез-Смерть, покоя быстротечность

Подвигнувшись, предстала постижима

Конечностию наша бесконечность.

312

 

 

Стремительным полетом серафима

Неслись мои лучи, пронзая мрак.

И каждый претворял меня в палимый

Любовью новый творчества очаг.

Как Феникс я из пепла воскресал.

И были твердь, земля и всякий злак

И всякий зверь; и агнца я терзал;

И кровь моя сочилася из раны

(В луче моем алея, как коралл)

Птенцов питающего пеликана.

Все было мною, тварями я всеми

В круговороте этой жизни пьяной.

И было сразу дерево и семя.

Ведь во мгновеньи было все любом

Мгновенья все рождающее время.

Пространство, мир деля своим мечом,

Круговоротом тем увлечено,

Слилося в средоточии одном

И было всюду и нигде оно.

Несовершенному, в одном прошедшем

Познать мое ж мне творчество дано

В свою всевременность меня возведшим.

Как прошлое, как мертвость постигаю

И то, что будет, я воззреньем вещим.

Мудрейшему из мудрецов Китая

Приснилось раз, что он как мотылёк

Пьёт сладкий сок цветов, в саду порхая.

Проснувшися, мудрец решить не мог:

Ему ли снился быстролетный сон

Иль мотылька уснувшего умок

Воображает, будто он,

Мохнатый мотылек, живет как славный

Философ и китайцами почтен.

313

 

 

Мгновенье времени всему соравно.

В мгновенья настоящего бегущем

Чрез множество свое единство явно.

Тот миг живет прошедшим и грядущим

В единстве их (не в точке отвлеченной,

Не в мертвом знаке, карою лишь сущем)

В глуби его, от взгляда утаенной

Застлавшею ее всего борьбою,

Мир совершенен, с Богом срастворенный,

Свободу сочетающий с Судьбою.

Я как тот мир стихиен, но свободен:

Границ нигде не вижу пред собою;

Мой беспределен путь, как путь Господень.

Я раскрываюся в себе самом,

Я всякому творению исподень

И весь живу и умираю в нем.

Оно же все всегда везде во мне.

Так все и я, а мною все во всем.

Яснеет это в своенравном сне,

Предметов всех смывающем границы,

Рекой текущей от волны к волне.

Во сне я сам, и я, и зверь, и птица,

И ветер, и волна... Нужны ль примеры

Того, как миру всеединство снится,

Крылами застилаемо Химеры?

Оно, делясь, себя и единит.

Во множестве порядок свой и мера,

Обманчивый являющие вид

Законов-знаков, мысленных обид.

 

* * *

В тебе, с Тобой единый, без помех,

Единства нашего не отделяя

От множества, закон в его я всех

314

 

 

Явленьях как себя осуществляю.

Но, от Тебя, Единый, и далек,

Всем миром стал, разъединив себя я.

В его я всякой части одинок,

Не узнаю себя в частях иных,

В иных существах. Непонятный рок

Порабощающий встречаю в них,

Непостижимую закона данность,

В которой шум движения утих,

Как всеединой воли несказанность.

Подъемлет волны всех моих желаний

Покоя нерушимого желанность.

Сжимаюся в мучительном исканьи

Блаженной неизменности своей,

Ни смерти недоступной, ни страданью.

Но нет ее! И — словно мир теней

Плывет, скользит существ иных черёд.

В жилище смерти милую Орфей

Бродя, стеная ищет и зовет.

На миг один, как гаснущее пламя,

Тень ожила пред ним, замедлив лёт,

И — ловит мрак он хладными руками.

Там ищем „душу" мы, гонясь за тенью

Которой нет, ни в нас нет, ни над нами.

Живем движеньем, но предел движенью

Поставить тщимся и — себя сжимаем

В небытной точке вместо расширенья.

Мы тешимся „жилищем духов“, раем,

Не видя солнца ясного восхода.

Но где тот рай, когда себя теряем?

Неся свои бушующие воды,

Всех поглощает жизни нас поток.

Но гибель та — рождение Свободы:

315

 

 

Свободой в ней становится наш рок.

Превозмогаю смертью я своей,

Как Ты, живой всецелой Смертью Бог,

Себя и мир, и — тысячи огней

Из мрака, из небытной точки той

Стремятся сновидения быстрей.

Как светлый мир я воскресаю Твой

Не только прежний я, жилец острожный,

Не тень моя, не призрак неживой.

Не только этот мир мой, непреложный

В своей закономерности унылой,

В своих стремленьях хищный и ничтожный

Я восстаю из тьмы Твоею силой

Не рабствуя мечтать — всецело жить

И все, что будет, может быть и было

До полноты Твоей осуществить.

Страдаю я неполноты виною.

(Иначе не могло бы мира быть

Ущербного). Одето пеленою

Неведенья мое же совершенство.

Но я живу и жизнию иною,

Сгорающей в огне Богоприемства,

Как свет Твой, вечной мука быть должна

В неизреченной радости блаженства.

Да будет мысль Твоя воплощена

В едином мире смертию моею.

Вдали мне полнота Твоя видна,

Тот мир, обетованный Моисею.

Лишь смертной жертвой тварь Тебе сродна:

Лишь в ней она Тобою рождена.

 

* * *

Свирепствует убийственный Раздор.

Но, жизнь губя, Смерть жизнь иную сеет

И свой чертит таинственный узор,

316

 

 

Да будет все во всем, чтоб в Сыне

Явил Отца творений стройный хор.

Но только „будет" мир таким. А „ныне" —

Особностью своей храня себя,

Тварь хочет каждая в своей личине

Всем миром быть, иную тварь губя,

Стремясь ее особность одолеть.

Несовершенный, часть Твою любя.

Могу ли совершенно умереть?

 

* * *

Влечет, грозя, Судьба. То песня Шивы,

Бессловная магическая речь,

И пляс его, и рук его извивы,

Подобные движеньям жутким змей.

Все гибнет, все иною смертью живо

Кружась кольцом мерцающих огней.

Дурная бесконечность умиранья,

Взаимоистребленье тварей в ней,

Ни жизнь — ни смерть, но вечное страданье

(Земная смерть, мучительный надрыв,

Не обрывает нити прозябанья).

Таков мой рок. В ответ на Твой призыв

Его своей я волею свободной

Уже признал, с Твоею волей слив.

Терзает агнца лев голодный,

Но агнцем смерти пройдена черта,

Всецелой Смерти, жертвы сверхприродной:

Дабы иная тварь была сыта,

Себя он отдал ей без сожаленья.

Так жизнь Тебе твореньем отняти,

Так мир Твоим оправдан воплощеньем;

317

 

 

Так всем становится, хоть не вполне

Несовершенно всякое творенье.

Томишься вечно Ты Себя вовне,

Нисшел во Ад и умереть не в силе,

Пока Твоей Плиромы свет во мне

Не воссиял, творя, пока в могиле

Гебя воскресшего я не воззвал

И смертию всецелой не познал.

318

Правообладателям