Конь Роман Михайлович К вопросу о современных тенденциях в русском сектоведении

Доклад на Втором миссионерском съезде Русской Православной Церкви. Москва, 1999.

Почти десятилетие в России существуют политические условия, благоприятствующие деятельности религиозных организаций. С одной стороны, это способствует осуществлению миссии Русской Православной Церкви. Однако этими же обстоятельствами пользуются многочисленные религиозные группы для проповеди своих учений. Уже накоплен определенный опыт противостояния сектам, где обращают на себя внимание не известная ранее православному богословию доктрина о тоталитарных сектах как новом религиозном явлении и новая терминология. Этим двум вопросам посвящен мой доклад.

Из всех сект, появившихся в России с начала 1990-х годов, некоторые представители антисектантского движения выделили особую категорию — тоталитарных сект, или деструктивных культов. В нее вошли: иеговисты, мормоны, сайентологи, мунисты, кришнаиты, аумовцы, Семья, или Дети Божии, виссарионовцы, богородичники, Белое Братство и другие. К тоталитарным отнесены практически все секты, за исключением, пожалуй, лишь баптистов и пятидесятников. Сторонники новой теории утверждают, что деструктивные секты представляют собою совершенно уникальное явление во всемирной истории религиозных движений, появившееся в середине XX века, или в другом варианте на протяжении XX столетия, явление, с которым Церковь за всю двухтысячелетнюю историю якобы не встречалась. Отсюда они делают вывод о невозможности использовать святоотеческий опыт противостояния ересям в работе с тоталитарными сектами.

Однако часть сект этой категории возникла еще в XIX веке. Сам этот факт уже свидетельствует о схематичности и неисторичности тоталитарной теории. Во-вторых, отказ от анализа деятельности этих сект с позиций святоотеческого богословия порождает сомнение в церковной пользе антикультовой доктрины, поскольку Православная Церковь живет Преданием и принимает все новое, соотнося его с правилом веры или каноном истины, сформулированным святыми отцами еще во II веке.

Чтобы определить, в самом ли деле Церковь соприкоснулась с новым явлением, а также — чем обусловлен феномен новизны, рассмотрим основные положения религиозных воззрений тоталитарных сект. С целью краткости при изложении материала перечислю идеи, встречающиеся в учениях сектантов.

В онтологии это учение о едином начале, являющимся причиной и источником всего бытия. В воззрениях о Боге — учение о Нем как безличном Существе, или Монаде. В представлениях о Христе сектанты придерживаются или иудаистских воззрений, или учат о Нем как одном из проявлений Божества. Антропологические идеи сектантов включают в себя, например, учения о предсуществовании душ и их переселении из тела в тело, некоторые из них отвергают двусоставность природы человека, бессмертие души, вечность адских мучений. В сотериологии они могут придерживаться учения о спасении через овладение знанием и раскрытие внутренних сил человека. Многие разделяют крайний юридический взгляд на спасение. Некоторые учат о продолжении Откровения Божия в мире и непосредственном, вне Церкви, спасительном действии Святого Духа.

Стремясь убедить людей в истинности своих взглядов, часть сектантов строит свою проповедь на критике православной веры в Святую Троицу, Богочеловечество Христа и Церковь как посредницу в спасении. Другие используют для этого теорию эволюционного развития некой всемирной религии. Согласно такому взгляду, они представляют себя как одну из ступеней или завершение этого процесса. Иные утверждают, что Истина одна, но в зависимости от места и условий ее проявления она выражается в формах, наиболее приемлемых для людей разных культур. Таким образом, ничего нового сектанты не предлагают (все новые учения повторяют давно известные и осужденные Церковью идеи) и стремятся к тому, чего добивались все еретики, желая либо подменить собою Православие, либо ассимилировать христианство.

В России сотни тысяч людей пошли вслед за миссионерами, проповедующими названные религиозные идеи. В сложившейся ситуации не все оказались готовыми ответить на вопрос о причинах стремительного развития сект, о мотивах ухода людей из семьи, оставления ими учебы, работы, прекращения контактов с друзьями и родственниками. При этом вокруг сект стала складываться парадоксальная ситуация: Церковь и общество на протяжении десятилетия говорят о вреде сект и деструктивном их влиянии на человека и общество, а люди, тем не менее, продолжают уходить в секты, жестко контролирующие их поведение и жизнь в целом.

В поисках решения этой проблемы стало формироваться мнение об использовании сектантами особых психотехнологий для обращения и удержания людей. Распространению этого взгляда способствовала деятельность Белого Братства, основатель и руководитель которого, Кривоногов, работал в советское время в закрытых лабораториях по исследованию нетрадиционных форм воздействия на человека.

Но, пожалуй, самым решающим в России в принятии этой теории, претендующей на объяснение природы новых сект и их успеха, стало проникшее вместе с ними с Запада учение антикультистов о «промывании мозгов», или «контролировании сознания» членов сект. Закреплению этого понимания способствовало заимствование опыта западных, в основном протестантских, антисектантских центров в противостоянии сектам. Считалось, что западные христиане первыми столкнулись с этой проблемой и располагают эффективными методами противодействия сектантству. В России появились антисектантские брошюры с изложением западного понимания природы новых еретических групп, выдаваемого, однако, за православное учение. Под воздействием названных факторов все активно действующие секты стали именовать «деструктивными культами», или «тоталитарными сектами».

Этот взгляд на природу сект нашел себе приверженцев, в том числе и в богословской науке — сектоведении. В одном из самых распространенных определений прямо говорится: «тоталитарными сектами, или деструктивными культами, называются секты, нарушающие права своих членов и наносящие им вред путем использования определенной методики, называющейся „контролирование сознания“»[1].

Православные сторонники теории тоталитарных сект считают, что она имеет право на существование, ибо «в XX веке у них появилось нечто новое; систематическое использование психологических наработок, направленных на подавление воли человека и контролирование его мыслей, чувств и поведения» при вербовке новых членов и удержании их в секте посредством конфессиональной анонимности, обмана, гипноза, кодирования и других средств[2].

Таким образом, принадлежность к тоталитарным сектам определяется по двум критериям: времени возникновения и наличию нарушения прав человека.

Рассмотрим на нескольких примерах, насколько реально построенная антикультистами модель тоталитарной секты описывает их природу.

Первым признаком «тоталитарной секты» считается наличие лидера, далее идут авторитарная структура, направленная на захват власти, обманные методы обращения и эзотерический разрыв.

На основании первого свойства делается вывод, что «никакой связи с Богом … помимо лидера в секте нет и быть не может»[3]. Однако практически во всех сектах обращение к «своему» Богу является средоточием религиозной жизни. Лидеры же, занимая очень важное место, ни в коем случае не подменяют собой Бога, хотя в сознании

верующих их почитание приближается к почитанию Бога. Так, кришнаиты учат, что гуру следует оказывать такое же почтение, как и Богу, более того, кришнаиты рассматривают учителя «как практически равного Богу», но никогда не утверждают, что гуру является Богом[4], а те из гуру, которые говорят, что равны Богу, являются, по мнению кришнаитов, мошенниками[5]. Вместе с тем, институт гуру был известен задолго до XX века.

Далее, в ряду признаков тоталитарной секты — эзотерический разрыв. Однако принцип эзотерического разрыва не нов. Различные уровни посвящения были известны уже в I веке у гностиков: они делили людей на плотских, душевных и духовных. В манихействе с IV века и в богомильстве существовало разделение между совершенными и простыми членами секты и, соответственно, между высшими тайнами и общими истинами[6]. Таким образом, и эта практика не имеет никакой новизны в истории христианства.

Следующим признаком сектантского тоталитаризма является наличие организационной структуры, стремящейся к власти, и умение использовать слабости демократических государств. Из истории Византии известно много примеров попыток еретиков захватить власть в государстве и весьма искусного пользования недостатками политической системы. В связи со стремлением еретиков силой утвердить свое учение еще в IV веке святитель Афанасий Великий (293–373), возглавлявший борьбу Восточной Церкви с арианством и трижды изгоняемый еретиками со своей кафедры, говорил: «признанием истинной религии является то, что она никого не принуждает, как поступал и сам Христос. Преследования за веру есть изобретение сатаны»[7].

Не являют никакой новизны и способы обращения, пропаганды и методы удержания адептов в новых сектах, такие как конфессиональная анонимность, обман, гипноз, кодирование и другие средства. Они повторяют уже известные из религиозной истории прошлых веков формы деятельности еретиков. Один из показательных примеров — использование сектой «Семья», или «Дети Бога», религиозной проституции для завлечения новых членов в секту и ведение ими безнравственного образа жизни. По свидетельству св. Епифания Кипрского, жившего в IV веке (315–403), этот способ был в ходу в гностических сектах, пытавшихся завлечь его самого в секту, используя как приманку красоту и сладострастие женщин[8].

Конфессиональная анонимность сектантов также не является отличительной особенностью современных еретиков. Примеров из истории Церкви множество. Апокрифы, книги еретиков, надписанные именами святых, так называемые подлоги (например, Аполлинариевы подлоги), использование церковной символики — всё это обычная практика еретиков.

Что же касается способов воздействия, обращения и удержания в секте посредством гипноза и другими методами изменения сознания, надо отметить, что и это было известно и применялось задолго до XX столетия. «История гипноза является столь же древней, как и история колдовства, магии и медицины, к методам которых относится и гипноз. Его научное изучение началось в конце XVIII века, когда Франц Месмер, венский врач, начал применять гипноз в лечении своих пациентов», а в середине XIX века английский врач Джеймс Брейд изучил этот феномен и ввел в употребление термины «гипноз» и «гипнотизация»[9].

Кроме уже перечисленных признаков, новым в тоталитарных сектах объявляется также якобы невиданный ранее синкретизм и экклетизм их доктрин, вызванный глобализацией распространения религиозных идей. Однако большего синкретизма, чем наблюдался в гностическом движении, в современных сектах не найти, это известный факт. Более того, можно утверждать, что секты пытаются копировать гностические системы. Например, сами сайентологи отмечают влияние гносиса на становление их доктрины. Имеются свидетельства о влиянии идей гностицизма и на мормонов, не говоря уже о теософии и антропософии. Тоталитаризм нельзя рассматривать как следствие глобального распространения религиозных идей, ибо многие религии (к примеру, две мировые — христианство и ислам) стремятся к глобализации.

Отличительной особенностью тоталитарных сект считают также их приспособленность к массовой культуре и сращенность с международным бизнесом, СМИ и спецслужбами некоторых государств.

Что касается культурологической составляющей, то сама постановка вопроса некорректна. Не культура создает религию, а примитивная религиозность порождает такую культуру. Секты не приспосабливаются под массовую культуру, но их представления о духовной жизни соответствуют запросам людей этой культуры. Кроме того, любая религиозная организация пытается в пределах допустимого максимально использовать все средства, способствующие ее миссии. Поэтому формы деятельности сект изменяются под влиянием новых исторических, культурных и национальных условий.

Сотрудничество со спецслужбами религиозных организаций не является типично сектантской особенностью, к тому же оно имело место и до XX века. Несколько лет назад с Украины были высланы два католических священника, занимавшиеся на территории Западной Украины нелегальным сбором информации. В 1872 году мадам Блаватская в Одессе предлагала свои услуги III Отделу в качестве международного агента, но в этом ей было отказано[10].

В то же время секты, именуемые деструктивными, существовали еще в дохристианскую эпоху. Сатанизм с его человеческими жертвоприношениями уходит своими корнями в глубь веков. Изуверская секта хлыстов существовала в России с середины XVII века.

Таким образом, перечисленные признаки проявлялись задолго до XX столетия, следовательно, так называемые тоталитарные секты не представляют собой нового явления в христианстве.

В середине 1990-х сторонники теории тоталитарных сект утверждали, что «тоталитарность сект определяется не их верованиями, а их методами деятельности», то есть они рассматривали религиозную практику и методы обращения в отрыве от учения сект. В 1998 году антикультисты под влиянием критики скорректировали свою позицию. Они поняли, что в православной стране такое мнение является спорным и перестали отрицать связь преступлений сектантов с их учением. Но сразу же оговорились, что такая полемика с сектантством для общества не убедительна и необходимо ее вести с позиции «светских историков религии», которая, по их мнению, сводится к изложению преступной истории каждой секты[11].

Такая постановка вопроса настолько сужает задачи сектоведения, что практически оно перестает быть богословской наукой. Поэтому вполне естественно, что представители антисектантского движения в России главную опасность новых сект видят не в антицерковных учениях, стремящихся ниспровергнуть Домостроительство Христово, но в их социальных доктринах и нарушении ими так называемых прав человека. Антикультисты, таким образом, переносят акцент в полемике с сектантами с богословских аргументов, обличающих их взгляды, к психологическим и даже медицинским, где предполагается, что эти группы «промыли мозги» своим адептам и нарушают их права.

При таком подходе антикультисты уходят от анализа религиозных мотивов совершаемых сектантами поступков, прививая слушателю представление о них как неких мафиозных структурах, скованных «железной дисциплиной и беспрекословным повиновением своему руководству». Такая позиция только укрепляет веру сектантов в свою правоту, поскольку они видят, что их критики искажают представление об их учении и жизни.

Чем не занимаются сторонники антикультовых теорий, так это сопоставлением своего мнения со святоотеческим опытом в противостоянии сектам. Они бездоказательно полагают, что «мы почти ничего не можем найти у святых Отцов, так как с этими проблемами им не приходилось сталкиваться». Более того, они считают, что в некоторых случаях (например, в полемике с иеговистами) бесполезно приводить святоотеческие аргументы, так как святоотеческие писания не являются для сектантов авторитетом и иеговистов нельзя считать христианами. Однако такое отношение антикультистов к святоотеческому наследию свидетельствует об их начетничестве, пренебрежении к этой сокровищнице церковного опыта. Действительно, у Отцов нет конкретных «аптечных» рецептов на все случаи жизни, ибо такое невозможно предусмотреть, но они дают нам правильный подход, методологию решения проблем. Древние Отцы не сталкивались с электронными средствами передачи информации, но они постигли законы внутренней жизни человека и возможные последствия различных воздействий на нее. Новые способы передачи информации — это лишь средства ее доставки к человеку, но человеческая личность по своей природе осталась прежней.

Кроме того, известные православные ересиологи сознательно не уделяли много внимания вопросам, привлекающим антикультистов. Св. Ипполит Римский старался «обращать преимущественное внимание не на внешнюю вульгарную мифологическую сторону, а на внутреннюю философскую и ... свои сведения о различных сектах большей частью основывает не на слухах, не на свидетельствах лиц, обратившихся от ереси к церкви, а главным образом на сочинениях самих еретиков»[12]. Другой авторитетный ересиолог — блаженный Феодорит, епископ Киррский, чей труд «Еретические басни» признан одним из лучших в своей области, — «старательно избегает всего, что отзывается фабулой (сейчас бы сказали публицистикой. — Прим. авт.) или непристойностью»[13]. По свидетельству известного русского богослова профессора Н. Глубоковского, сам блаженный Феодорит видел в этом одно из главных достоинств своего труда[14]. Киррский святитель пытался показать, каков путь, ведущий к Царству Небесному, и каковы стези еретиков, приводящие к погибели. Поэтому в большинстве случаев он стремится излагать учение еретических школ, чья самобытность определялась их «теоретическими принципами, богословско-философскими воззрениями, но не обрядовою практикою». Это убеждение, — по мнению профессора Н. Глубоковского, — избавило Киррского пастыря от публицистичности, отличающей некоторых ересиологов. Не желая касаться поведения еретиков, он, таким образом, хотел «дать не только объективно-точное описание ересей, но вместе с этим единственно то, что по преимуществу достойно научного внимания»[15].

Наконец, следует сказать еще об одном важном недостатке антикультовой теории. Блаженный Феодорит первоисточник ереси и причину ее дальнейшего распространения видел в дьяволе, который «избравши людей, достойных его энергии, надев на них — в виде личины — наименование христиан и как бы медом помазавши края чаши, (через них) преподнес людям гибельное лекарство лжи»[16]. Эта мысль абсолютно верна смыслу Евангелия, ее же мы встречаем и в трудах других святых Отцов. Антикультисты же причиной возникновения секты считают ее лидера, стремление к власти, обогащению и тому подобное, а ее распространение объясняют психотехнологиями и другими методами (в этом-то и заключается коварство сатаны — в стремлении скрыть подлинный источник ереси). Это лишний раз говорит о небогословском подходе к проблеме сектоведения. Новая терминология и противосектантская методология не касаются существа учения секты, являющегося ее сердцевиной, и избегают его религиозной оценки с позиций Предания Церкви.

Теория «промывки мозгов» вызывает беспокойство не только у православных, но и у определенной части американских протестантов, где возникло как большинство современных сект, так и антикультовое движение. По их мнению, она несет в себе большую угрозу их миссии, поскольку обращение в евангелическую веру представляет собою классический пример «промывки мозгов»[17].

Таким образом, если критерием сектантства, по святоотеческому учению, является несоответствие какого-либо учения преданию Истины, вере Церкви, то для антикультистов критерием являются права человека (точнее, их нарушение). Это принципиальное расхождение, и обусловлено оно современным западным мышлением, сформировавшимся под влиянием двух факторов: протестантизма и возрождения язычества.

Известно, что на Западе с XVIII века, с эпохи Просвещения, идет процесс движения вспять от ценностей христианства к языческой этике и языческому миросозерцанию, ставящему человека в центре вселенной и рассматривающему этого падшего человека мерой всех вещей. В результате права человека провозглашены в качестве мировоззренческого стандарта и поставлены выше христианских ценностей. Торжество идей языческого происхождения закреплено во «Всеобщей Декларации прав человека» в 1948 году[18].

Учитывая дату принятия Декларации, становится понятным, почему сторонники антикультовой теории просто декларируют, что тоталитарные секты появились во второй половине XX века, не приводя убедительных богословских аргументов, а подменяя их ссылкой на технические достижения деградирующей к язычеству цивилизации.

Появлению антикультистской теории способствовали и разные течения в протестантизме. Одно из них, ричлианство, признаком сектантства считало аскетизм. Противоположную точку зрения высказал в начале XX века пионер современной социологии религии протестантский профессор теологии Эрнст Трёльч. Он предложил отказаться от догматических критериев при классификации религиозных групп.

Еще одним фактором можно считать минимизацию понятия ереси. Об этой опасной тенденции давно говорят православные участники межконфессиональных встреч[19].

Антикультистская теория, помимо несоответствия святоотеческому богословию, не согласуется и с пастырско-миссионерскими задачами. Она допускает возможность существования категории якобы дозволенных сект. Другой ее недостаток заключается в положении о том, что секты могут переходить из категории тоталитарных в «нормальные», «не вредные» или вообще со временем могут приобрести название «церковь». Основанием служит относительность границ того, что мы подразумеваем под правами человека. Права человека — это не абсолютная, но изменчивая величина, ибо непостоянен сам человек, и представление о его правах может быть пересмотрено. Теоретически нельзя отрицать и того, что при определенных обстоятельствах Церковь может лишиться своего статуса.

Но в любом случае практически остается без внимания вероучение сект, то есть то, что, собственно, делает их сектами. Тоталитарная доктрина не ставит перед собой цели показать, где истина, а где заблуждение. Поэтому основанная на ее принципах методология вывода людей из сект неприемлема для Церкви, ибо переводит вопрос в медицинскую плоскость (говоря об «излечивании» от сект).

Итак, тоталитарная теория сектантства, ее критерии в отношении сектантства не согласуются с Преданием Церкви. Если признать право на ее существование, то она должна относиться к социологии религии, а не к богословию.

Другим важным вопросом в современном сектоведении является терминологическая проблема.

Терминологическая проблема в русском сектоведении появилась не в 90-е годы нашего века, а еще в начале XX столетия. Российские миссионеры, обобщив опыт противостояния сектам, в том числе и новым тогда для России — баптистов, евангелистов и адвентистов, пришли к заключению, что используемая ими в трудах по изучению сект терминология не согласуется с Преданием Церкви, тогда как церковная практика (например, Определения Синода, чин приема сектантов в Церковь) ему соответствовала. Существовавшие к тому времени определения секты не давали возможности классифицировать учения сект по святоотеческим критериям и различать их между собою. Складывалась противоречивая ситуация. С одной стороны, все ученые признавали еретичность сектантского учения, но с другой — используемая терминология не давала возможности отождествлять их с ересями. Тогда российские миссионеры критически подошли к применявшемуся ими понятию «секта» и пересмотрели его содержание. Новые формулировки «секты» по значению стали близки понятию «ереси». Таким образом, в сектоведении был избран верный путь, через приведение критерия и определения понятия «секта» в соответствие с Преданием. Сторонники современных тенденций в сектоведении, оказавшись в аналогичной ситуации, поступили наоборот. Вместо обращения к Преданию они решили заимствовать с Запада новую теорию, а чтобы оправдать отличие их учения от святоотеческого богословия, они объявили, что имеют дело с новой религиозной реальностью, ранее не известной Церкви.

Несмотря на преобладающее в XIX — начале XX века употребление в богословской литературе, даже применительно к ересям первых веков христианства, термина «секта», он не использовался в переводе на русский язык текста Священного Писания и творений восточныхересиологов (например, в переводе «Панария» святителя Епифания Кипрского). Термина «секта» нет и в Пространном Христианском Катехизисе Православной Восточной Кафолической Церкви. (Последнее замечание весьма существенно, поскольку при жизни святителя Филарета (Дроздова) термин «секта» уже вошел в русское богословие). Исследовавшие данный вопрос миссионеры-полемисты ссылались на этот факт как свидетельство понятийной неопределенности термина «секта» в современной им литературе по изучению антицерковных движений в России.

Другим весьма важным обстоятельством, способствовавшим критическому отношению к употреблению слова «секта», являлось отсутствие этого термина в богословии восточных Отцов и в канонических правилах — в частности, в известном послании святителя Василия Великого Амфилохию.

В определениях Святейшего Синода Православной Греко-Российской Церкви термин «секта» употреблялся наряду с термином «ересь». Так, в Определениях от 31 мая 1735 года о деятельности сект хлыстов и от 4 декабря 1908 года — об иоаннитах, те и другие именовались ересями[20]. В Определении Синода от 20–23 февраля 1901 года за № 557 об отлучении графа Льва Толстого не используется термин «ересь», но сам его текст не дает повода думать иначе.

В указах императора по мерам против сект также не наблюдается единообразия в терминологии. В предписании от 1801 года относительно духоборов их учение именуется ересью[21]. Но в указе о веротерпимости от 17 апреля 1905 года, подготовленном при участии митрополита Санкт-Петербургского Антония, к подобным группам применяется термин «секта». Однако следует учитывать, что это были правовые, а не канонические документы.

Известный исследователь сект профессор протоиерей Т. И. Буткевич считал, что «слово „секта“ было перенесено нашими южно-русскими богословами, получившими свое образование в католических школах»[22]. По мнению других ученых, термин был заимствован из Германии[23]. Мне представляется, что в данном случае обе точки зрения дополняют друг друга. Термин «секта», вероятнее всего, был заимствован из католических школ, но его закреплению в русском богословии содействовало сильное влияние протестантской теологии и исторической науки. Так, еще в начале XIX века в российских духовных школах преподавание велось на латыни и по книгам протестантских и католических богословов[24]. А первые конспекты лекций для духовных школ на русском языке, появившиеся в начале XIX века, были переводами или перифразами западных авторов. Примерно так же поступают современные российские антикультисты, которые пишут книги по западным источникам.

С обретением большей самостоятельности от западного влияния стали предприниматься попытки сопоставить учение о сектах со святоотеческим подходом к ересям.

Процесс осмысления сектантства и стремления к освобождению от западного влияния породил с десяток формулировок определения «секты». Общий их недостаток состоял в том, что часто наряду с богословскими критериями использовались медицинские, психологические, культурологические и даже политические[25].

Однако начавшаяся работа была прервана германской войной, затем революцией и последующими событиями.

Итак, до середины XVIII века в русской богословской литературе и церковных канонических памятниках для наименования лжеучений — стригольников, жидовствующих, Башкина[26], Феодосия Косого[27], латинян[28], лютеран и кальвинистов[29], хлыстов и других, искажавших веру Церкви, — употреблялся только термин «ересь». С конца XVIII века, с начала процесса западного влияния, в русском богословии появляется термин «секта», получивший широкое распространение в XIX и XX веках.

В начале XX века русскими богословами-полемистами был поднят вопрос, не потерявший своей насущности по сей день, — о приемлемости использования в русском православном богословии западной терминологии. Однако по обстоятельствам времени его изучение не было доведено до завершения.

В 1990-е годы, когда Россия переживает очередную волну сектантской активности, терминологический вопрос вновь становится актуальным. Особое беспокойство вызывает тот факт, что сторонники этого взгляда даже не предприняли попытки изучить ранее накопленный в Русской Православной Церкви опыт противостояния сектам, не попытались сопоставить свое учение со святоотеческим. Более того, некоторые из них отмежевываются от наследия святых Отцов, большинство из которых посвятили свою жизнь отстаиванию православной веры. Это тем более удивительно, что даже на родине антикультистского движения в США среди части протестантов появляются призывы отойти от антикультовой терминологии и, в качестве альтернативной, использовать термин «ересь».

Таким образом, тоталитарные секты не представляют собою нового религиозного явления в отношении учения и практики. Они повторяют ранее известные идеи, лишь преломленные в новом культурном пласте цивилизации. То, что теперь называют новыми религиозными движениями или тоталитарными сектами, является очередной в истории волной религиозного подъема.

Тоталитарная теория появилась в России вследствие прямого заимствования с Запада. В результате, сектоведение и наше богословие вновь оказались под угрозой западного влияния. Распространение этого учения не способствует успеху православной миссии, потому что полемика с антицерковными ересями зачастую ведется не в сотериологическом контексте. Нередко серьезная дискуссия по вероучительным вопросам подменяется обсуждением психологического и психиатрического воздействия сектантов на людей при их обращении и удержании в секте, а также последствий для психического здоровья ушедших из нее. Не отрицая важности для православных миссионеров и священнослужителей владения данной информацией и привлечения внимания общественности, государственных властей к этим сторонам деятельности сект, следует указать, что главной для Церкви является все же проповедь спасения, совершенного Христом, приобщение уверовавших к Богу как Источнику вечной жизни и ограждение учения Церкви от всевозможных искажений.

Что же касается используемой в сектоведении терминологии, то она нуждается в приведении к святоотеческой. Поскольку сектантское учение представляет альтернативу Православию, то чтобы уберечь православных по вере и происхождению, но невоцерковленных людей, в силу разных причин, Церковь обязана дать оценку этим идеям на своем богословском языке и именовать такого рода учение — ересью.

Такой подход к еретическим учениям избавит нас от неплодотворных дискуссий о принадлежности религиозных групп к мировым религиям или культурам, от деления сект на «тоталитарные» и «не вредные», псевдохристианские, восточные, псевдонаучные, оккультные и т.п. Кроме того, использование святоотеческой терминологии позволит классифицировать заблуждения в соответствии с чинами приема в Церковь.

Труды Нижегородской Духовной семинарии. Сборник работ преподавателей и студентов. Выпуск 6. 2008.