Размышление над одним текстом

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

РАЗМЫШЛЕНИЕ НАД ОДНИМ ТЕКСТОМ *)

«Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе?»

Иоанн 21,22.

Уже было замечено (Хомяковым), что Евангелие от Иоанна имеет как бы два окончания: в главе 20-й и в главе 21-й. В 20-й главе последние слова звучат так, что кажется несомненным желание Евангелиста именно здесь и окончить книгу своего благовествования. «Много сотворил Иисус и других чудес, о которых не написано в книге сей. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (20-30,31).

Так может звучать только окончание большого богословского аккорда, начало которого в первой главе: «В Нем была жизнь... верующим во имя Его» (1-4,12). Казалось бы, что Иоаннов благовест о Боге, ставшем человеком, о Вечности, соизволившей уместиться в немощном человеческом теле, окончен. Но промышлением Божиим написана и 21-я глава. В ней открывается нам о воссстановлении в апостольстве Петра, и в ней же дано откровение о дальнейшей судьбе Петра и Иоанна. Дав это откровение, Евангелист и заканчивает все Евангелие, причем для этого окончания почти повторяет смысл окончания, уже данного в главе 20-й: «Многое и другое сотворил Иисус»... (Там было: Много сотворил Иисус и других чудес»...). Это повторение только подчеркивает особое назначение всей 21-й главы.

О судьбе Апостола Иоанна Христос говорит Петру так: «Если Я хочу, чтобы он (Иоанн) пребыл, пока приду, что тебе? ты иди за Мною» (21-22). Попытку разумения этих слов, может быть, надо начинать с «что тебе». Каждый из нас должен идти за Христом независимо от судьбы кого бы то ни было другого, независимо от судьбы даже такого великого Апостола, как Иоанн, независимо даже от конечных судеб Церкви. Наша забота о других и о Церкви должна раствориться в нашем доверии к всеобъемлющей заботе Божией. Как говорили Отцы, надо жить так, как если бы кроме меня и Бога не было на земле никого. Но ан-

(1) Рукопись неизвестного автора, полученная из Сов. России.

31

тиномичность христианства познается и здесь. Из миллионов отдельных духовных жизней образуется вселенская Церковь — святое единство спасаемого человечества, — и ее общая великая жизнь обратным эхом звучит в пустыне каждой отдельной души, чудодейственно делая ее малой и блаженной церковью. Вот почему к каждой жизни, а не только ко всей Церкви, относятся слова одной молитвы: «процвела есть пустыня, яко крин, Господи, языческая неплодящая церковь, пришествием Твоим». И вот почему откровение о судьбе одного из верховных апостолов не может не быть для нас значительным.

«Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду»... Что Господь говорит здесь («пока приду») о Своем втором пришествии, это совершенно очевидно. И тогда возникает вопрос: почему Ему было угодно для ответа Петру избрать именно эту необычную форму, вместо такой, которая никогда бы не вызвала последующее смущение и толки учеников: «и пронеслось слово сие в братии, что ученик сей не умрет». Почему Господь не сказал: «пока он будет нужен Церкви», или «дольше тебя», или «много лет», или еще как-нибудь? Он сказал: «пока приду», а в Евангелии не может быть случайности.

«Если Я хочу»... Не сказал: «если бы Я захотел»... Слова даны не как маловероятное предположение сослагательного наклонения, с частичкой «бы», а как возможность направления воли Христовой.

«Если Я хочу» повторено тут же еще раз: отвергнув ошибочное предположение, что Апостол вообще никогда не умрет, или, точнее, — отвергнув предположение, что Христос сказал об этом его неумирании, Евангелие вторично и буквально повторяет: «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду»... Этими словами о судьбе Иоанна и заканчивается, по существу, Евангелие от Иоанна, и, тем самым, все благовествование четырех Евангелистов.

Необходимо вспомнить отношение Слова Божия к смерти. Смерть есть общий закон: «земля еси и в землю отыдеши». Но и этот закон может как-то видоизменяться. О людях в момент второго пришествия Апостол пишет: «мертвые во Христе воскреснут прежде. Потом мы, оставшиеся в живых (перед этим уже было в стихе 15: «мы живущие, оставшиеся»), вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу». (I Фес. 4-16,17). И еще в другом месте и при этом еще более ясно; «не все умрем, но все изменимся» (I Кор. 15-52). Очевидно, для вхождения в будущую

32

жизнь тогда — при конце этого мира — будет достаточно какого-то «изменения», огненного крещения в смерти не индивидуальной, а в смерти всей мировой истории. Но если в свете Слова Божия для нас не должен быть невероятным факт избегания даже самой смерти, то почему нам так невероятна возможность особого долголетия? И если некоторые ветхозаветные праведники — Ной, Мафусаил и другие —жили почти тысячелетие, то почему необычная длительность жизни невозможна в Церкви Новозаветной?

Мысль о том, что «Апостол Церкви» Иоанн, хотя и умрет («не сказал, что не умрет», 21-23), но все еще жив, по особому промышлению Божию о Церкви, отразилось прежде всего в его житии.

Мы не обязаны принимать на веру каждую деталь жития святых, особенно первых, более отдаленных веков Церкви, так как среди этих житий несомненно есть много той сказочной и совсем ненужной для веры настойчивой чудесности, с которой боролся св. Дмитрий Ростовский.

«Род сей знамения ищет».,.. Достаточно прочесть одну из немногих уцелевших подлинных мученических записей первых веков, например, св. Дионисия Александрийского, чтобы благочестивое приукрашение чудесами мученических житий позднейшими авторами сделалось бы явным и, надо сказать, неблагочестивым. Правда о Церкви всегда и нужнее и светлее всякого героического преукрашения. Но в житии Апостола единственно необычным фактом является отсутствие описания смерти и замена его описанием погребения Апостола еще живого, «самопогребением», по выражению св. Епифания Кипрского. Самопогребение живого Апостола дополнено указанием, что никто и после погребения не видел в земле его тела, несмотря на попытку увидеть: могила, открытая после погребения, оказалась пуста. Что это? — отголоски того, что «пронеслось слово сие в братии, что ученик тот не умрес», или же запись подлинного факта? На вторую возможность указывают богослужебные тексты.

В стихирах на «Господи воззвах» службы Апостола 8 мая мы читаем: «Апостолов верховного, духовного воина, вселенную Богу покорившего, приидите вернии, ублажим Иоанна приснопамятного, от земли восстающего и земли неотступающего, но жива суща и ждущего страшного владычнего второго пришествия». «Восстание от земли» — так, очевидно, называется здесь факт исчезно-

33

вения из могилы тела человека, «жива суща» и «земли неотступающего». Здесь дана и цель этого «восстания» — чтобы со всей на земле Церковью «ждать страшное владычнее второе пришествие». Слова «жива суща», а также слова из службы 26 сентября «не умер — преставился» (светилен) трудно толковать иносказательно, в смысле «неумирания в Боге» или «вечной жизни в Нем», в связи с контекстом жития.

Еще более определенно о факте продолжения жизни Апостола говорится в «слове на неделю мясопустную», относимом к св. Ипполиту Римскому: «Перваго Его (Христова) пришествия Иоанна Крестителя имеяше Предтечу, второго же Его, в нем же хочет приити со славою, Еноха, Илию и Иоанна Богослова явити хощет... и зверь, восходяй от бездны, сотворит с ними брань, сиречь с Енохом, Илиею и Иоанном и победит их» («Сборник, сие есть собрание слов нравоучительных и торжественных»). Можно приводить доводы за или против того, что это слово действительно принадлежит св. Ипполиту, но нельзя никак сомневаться в том, что в течение столетий оно было в недрах Церкви, читаемое с церковного амвона.

«Чашу мою будете пить, и крещением Моим будете креститься» — сказал Господь двум братьям: Иакову и Иоанну. Именно мученическая смерть воспринимается обычно как причастие к Чаше Христовой. О мученической смерти Иакова мы знаем из Деяний. Но где насильственная смерть апостола Иоанна? Была ли она или еще только будет «от зверя, выходящего из бездны»?

«И взял я книжку из руки Ангела и съел ее, и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем. И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих» (Ап. 10-10, 11). Когда, после написания Откровения, «опять пророчествовал» Апостол, или когда ему еще раз предстоит пророчествовать?

Если Апостол еще не умер, то его незримое пребывание в земной Церкви может сделаться зримым или явным в тот последний период ее жизни, когда ей в исключительной степени будет нужна именно апостольская святость и власть.

Вживаясь в Евангельское раскрытие облика Апостола, мы чувствуем, что именно в его душевных качествах может особенно нуждаться Церковь. Эти качества условно можно свести к трем: к мужеству, зрению и любви.

Церковь есть стояние у Креста. Много мужества души нуж-

34

но иметь всякому человеку, чтобы не уйти от этого страшного, хоть и блаженного стояния. Но сколько же мужества надо было иметь, чтобы стоять у Креста Голгофского, в Иерусалиме, в тот час, когда текущая кровь Христова, созидая Церковь, вызывала в то же время всю ненависть враждебного мира и видимого и невидимого? Ведь страшна не смерть, а ненависть смерти, тем более та, которая бушевала тогда на Голгофе. И вот, из всех Апостолов только один Иоанн показан нам стоящим у Креста до последней минуты. Но духовное мужество только тогда ценно, когда оно соединено с духовным зрением, знанием, различением духовного мира, его ведением, когда оно основано не на экзальтации, а на трезвенности зоркого духа. Именно таким и дает нам Апостола Евангелие. На Тивериадском озере, после воскресения, ученики не смогли узнать стоящего на берегу Христа. «Тогда ученик, которого любил Иисус, говорит Петру: это Господь» (Ин. 21-7).

Духовное зрение есть познание Бога, Богословие, и Иоанн имеет как бы второе личное имя — «Богослов». Именно он «брат наш и соучастник в печали и в царстве и в терпении Иисуса Христа» (Ап. 1-9). Он, зритель тайн Божиих, увидел воочию на острове Патмос промышление Божие о мире и Церкви. Символ его — всевидящий и всемогущий орел. При этом, мы знаем, что ему было дано познавать или видеть не только свет, но и тьму. «Он, припадши к груди Иисуса, сказал Ему: Господи, кто это? (кто предаст Тебя?). Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту» (Ин. 13-23,26).

Что особенно важно для Церкви, Апостол увидел не вообще зло или тьму, а тьму еще внешне не отлученную от света, находящуюся формально еще как бы в единстве со светом. Иуда сидел как бы равноправно на Тайной вечери и даже уже после его ухода с нее на предательство, прочие Апостолы ничего не подозревали и думали, что он пошел купить что-нибудь к празднику, или раздавать нищим. Знаменательно, что в 20-м стихе последней главы Евангелия эти слова: «Господи! кто предаст Тебя?» повторяются еще раз и именно для духовной характеристики Апостола Иоанна: «Петр видит ученика, ...который на вечере сказал: «Господи! кто предаст Тебя». И после этого в следующих стихах (в 21-м и 22-м) мы и находим разговор Господа с Петром о судьбе Иоанна: «если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду».

Очевидно, в последние времена ложное христианство и лож-

35

ная церковность будут так сильны, что различать тьму от света, Церковь от не Церкви, можно будет только «припадши к груди Иисуса», в неусыпающем подвиге любви.

Но о ком же из других Апостолов сказано, что он «Апостол Любви»? И не учит ли нас Слово Божие и отцы, что только любовь рождает знание, духовное зрение, как она же рождает и неумирающее мужество души. Только любовь сильнее смерти, и только она есть «совокупность совершенства», так необходимого для водительства Церкви.

Но одно дело благодатное водительство Церкви и другое — создание иерархического культа, характерного для ложной церковности. Ученики Христовы установили в Церкви священную власть епископов не для пышных титулов и полуязыческих церемоний, не для превозношения, и не для того, чтобы мы забыли слова: «не называйтесь учителями, ибо один у вас учитель Христос, все же вы братья» (Мтф. 23-8), а для благодатного руководства и упорядочения церковной жизни. Цель проста и осуществление ее совершалось в первые века просто, пока «уклонение от простоты во Христе» не повело церковный корабль в обмирщение. Если в VI веке Григорий Двоеслов, священный папа Римский, отказываясь от титула «Вселенский», с возмущением говорил: «да удалятся слова, надмевающие тщеславие и оскорбительные для любви», то дальнейшая история Церкви пошла по другому пути.

Но ведь одно только предположение возможности пребывания на земле, где-то в недрах Церкви, еще не умиравшего Апостола, того самого, кто, не имея никаких титулов, был с Христом на горе Преображения и на Тайной вечери, — сметает всякий соблазн ложного иерархического пафоса. В свете этого предположения непонятны и мучительно досадны все споры о первенстве Рима над Византией, или наоборот, в свете его все становится на свое место, делается простым, настоящим и первохристиански-серьезным. Истинная епископская власть везде там, где она неотрывна от истинной апостольской святости. Если же, наоборот, мы совершенно отвергнем это предположение, то останемся лицом к лицу с одним страшным и знаменательным фактом: чем «святее» титулы и пышнее иерархическая внешность церковной истории, тем все меньше на Апостольских престолах людей Апостольского зрения, мужества и любви, первохристианской святости и веры, тем все больше среди духовенства людей равнодушных к вере или просто неверующих. Недаром уже во II веке преп. Симеон Новый Бого-

36

слов говорил: «ищем и берем на себя достоинство Апостольское, не имея благодати Апостолов и не видя в себе плодов благодати Святого Духа».

В одной книжке «о последних событиях, имеющих совершиться в конце мира», изданной в прошлом столетии Оптиной пустынью, вместе с напоминанием обетования Христа о непобедимости Церкви — Невесты Христовой, было сказано так: «Церковь падшая и мир падший, ложное христианство и антихристианство, —таковы два явления, которыми окончится история греха». Рядом с Церковью — Невестой Христовой, существует в истории под общими церковными сводами ее темный двойник. И вот, чем глуше и темней будет становиться церковная жизнь («Когда придет Сын Человеческий, найдет ли Он веру на земле»), тем все сильнее будет в Церкви ожидание явного руководства, слышимых слов того Апостола, который, как он сам о себе сказал, «слышал и видел своими очами Слово жизни, рассматривал Его и осязал своими руками» (I Ин. 1).

Может быть, только такие непорочные руки смогут в те времена «умножения беззакония» и последнего смятения управить корабль Церкви. Может быть, во время последней Голгофы Церкви снова прозвучат с Креста слова Учителя: «Се Мати твоя», и апостол снова, как тогда в Иерусалиме, явно и зримо «возьмет ее к себе», явно примет на себя окормление и хранение Церкви.

Жезл есть символ власти. «И дана — пишет о себе Апостол — мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань, и измерь храм Божий и жертвенник и покланяющихся в нем» (Ап. 11 1). И это будет вторая и последняя апостольская эпоха Церкви. Ей, аминь.

37