Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь сегодня и новый патриарх.

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Д. ПОСПЕЛОВСКИЙ

РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ СЕГОДНЯ
И НОВЫЙ ПАТРИАРХ

Автор нижеследующей статьи провел три месяца в СССР весной и ранним летом 1990 г., сначала в качестве лектора Московской и Ленинградской духовных академий по истории РПЦ в XX в., а потом в качестве гостя Академии наук СССР в рамках программы научного обмена между Канадой и СССР. За это время он побывал в Москве, Ленинграде, Минске. Ровно. Воронеже, равно как в ряде монастырей, в т. ч.: Оптина пустынь, Троице-Сергиева лавра и Валаамский монастырь на Ладожском озере. Было много продолжительных бесед с церковными людьми, от патриарха тогда еще митрополита Алексия до приходских священников, монахов и семинаристов, не говоря уж о мирянах — церковной интеллигенции всех возрастов и профессий. Поскольку никто автора не уполномочивал упоминать имена и приводить точные цитаты, статья является обобщением собственных наблюдений и упомянутых бесед с теми лицами, которым у автора есть основания доверять или чьи слова находили подтверждение в устах других лиц или в материалах документального характера.

10 июня 1990 г. был избран 15-ый патриарх Московский и всея Руси, 61—летний Алексий II, митрополит Ленинградский, Таллинский и Новгородский.

Это, несомненно, самое важное событие в судьбах Русской Православной Церкви не только этого года, но и по-

211

следнего десятилетия, когда покойный патриарх Пимен фактически был уже не у дел, Церковью управляли его именем временщики, окружавшие патриарха, а временщиками в значительной степени управляла небезызвестная “контора“, нередко посредством шантажа. Избранием нового патриарха Церковь снова приобрела управление, и поэтому так важно выяснить, кто же этот новый земной ее верховный правитель, что можно ожидать от него.

И вопрос этот не “частное дело“ Церкви, т. к . Церковь сегодня больше не закрытое, отрезанное от советского общества учреждение, судьбы которой, мол, не имеют отношения к обществу в целом. Попадая в Советский Союз с секуляризованного Запада, поражаешься, как часто тема Церкви встречается в средствах массовой информации; духовная музыка — в концертах; тема христианства, его нравственно—спасительная роль для общества и человека — в театрах и кино; религиозное искусство — на выставках. Как сказал один деятельный молодой священник, восстанавливающий храм из руин и меньше чем в три месяца собравший вокруг себя тесную молодежную православную общину (в значительной степени из безотцовщины, детей алкоголиков и падших матерей): “Коммунисты грабили Церковь и уничтожали христиан, а когда народ, доведенный коммунистами до полного морального одичания, стал неуправляемым, они обращаются к Церкви, ожидая, что, раздавленная, обескровленная и деморализованная ими, Церковь сможет вернуть народу нравственность, сделать его снова трудоспособным и производительным, честным. Если это Церкви удастся с Божьей помощью, то коммунисты снова ударят по ней и постараются выжать все соки в свою пользу“.

И действительно, все, от политических партий (в том числе и коммунистической), средств массовой информации и учебных заведений до простых граждан, — уповают теперь на Церковь как на источник нравственности, трезвости, трудолюбия, гражданской ответственности и милосердия.

Оправдает ли Церковь эти надежды? Не слишком ли много чудес ожидается от нее после 70 лет жесточайших

212

преследований и выкачивания из нее всех соков, в том числе и материальных, через грабительские размеры налогов и разных добровольно-принудительных поборов? От Церкви, паралич которой затянулся на целых первых пять лет “перестройки“?

Придет ли через Церковь чудо морального оздоровления и спасения России — ответ на этот вопрос лежит в области чудесного. Правда, само выживание и нынешнее возрождение Церкви, или во всяком случае веры, уже чудо. Чудо, что на выставке художественных работ 10—12—летних школьников больше всего картин оказалось религиозно—церковного содержания. Чудо, что опросы общественного мнения показали огромный рост доверия населения к Церкви за период с 1989 по 90-ый год (в этом году доверие к Церкви как общественному институту — 64% против 5% в пользу КПСС!). Чудо, что если два—три года назад примерно 19% населения страны заявляли себя верующими православными христианами, в апреле 1990 г. их оказалось 33%.* Рост и прыжки слишком стремительные, чтобы быть прочными и стойкими. И вот этого рода динамика, сохранение доверия общества к Церкви как морально-духовному руководителю общества, будет в большой степени зависеть от личности нового патриарха, от того, что и как он сумеет сделать и насколько лично будет примером для Церкви.

Что же представляет собой патриарх Алексий II как личность и церковный руководитель? Деятельное, активное духовенство в России — а это значит, относящееся весьма критически к высшему епископату и во всяком случае прошлой политике Патриархии — подчеркивает, что, характеризуя нового патриарха, надо учитывать, что это доперестроечный архиерей, ставший епископом в годы хрущевских гонений, когда снова, как в тридцатые годы, стоял вопрос о сохранении хотя бы костяка Церкви любой ценой, чтобы донести его до лучших времен. А за-

* См.: С. Н. Павлов О современном состоянии РПЦ, “Социологические исследования“, № 4, 1987; и “Кестон ньюз сервис“ №№ 352 и 353 (14 и 28 июня 1990).

213

тем его деятельность развивалась в эпоху застоя, когда личность, возглавлявшая Церковь, патриарх Пимен, была по своей бездеятельности, серости и безвольности вполне подстать личности, возглавлявшей государство и партию. Да и коррупция, окружавшая Пимена, была подстать брежневской. А храмы по-прежнему, хотя и не в тех масштабах, что при Хрущеве, продолжали закрывать и при Брежневе, и при Черненко. Что же в этих условиях мог делать митрополит Алексий Таллинский и Эстонский, управляющий делами Патриархии? Почти ничего. Хотя: он не только спас Пюхтицкий женский монастырь в Эстонии от закрытия, но обеспечил в нем такие условия, способствовал подбору таких кадров, что монастырь стал в духовно—нравственном и экономическом отношении образцовым во всем Советском Союзе, и самым многолюдным (на сегодня около 170 монахинь и послушниц), и молодым по среднему возрасту насельниц, и интеллигентным с очень высоким процентом насельниц с высшим образованием. Это уже было немалым достижением для тех лет. Да и сегодня этот монастырь служит “рассадником“ для некоторых новооткрывающихся женских монастырей: игумении и их первые помощницы в новооткрытых Иоанновском монастыре в Ленинграде и женском монастыре под Новгородом были взращены в Пюхтице. Немало он потрудился и для упорядочения и стабилизации Эстонской епархии, где в первые послевоенные десятилетия резко сокращалось число православных эстонцев, т. к. православие отождествлялось с русскостью, т. е. в глазах эстонцев — с оккупантами. Митрополит Алексий, уроженец Эстонии, владеющий эстонским, как родным языком, человек германско—балтийского происхождения, воспринимается эстонцами как свой, пользуется в Эстонии большой популярностью.

Платить за это “доперестроечному“ архиерею приходилось активностью во всяких советах и фондах мира, пропагандными выступлениями за границей. Но те же, кто подчеркивают его “доперестроечность“, признают, что Алексий II — лучший из всех кандидатов, выдвинутых и собором епископов, и общим поместным собором.

214

Так в России, в церковных кругах. Но не так в зарубежье, где отзывы в эмигрантской печати оказались настороженными, скорее даже отрицательными, в писаниях не только эмигрантских авторов (например, о. Виктор Потапов в “Русской мысли“ 3 авг.), но и диссидентских из России (напр., свящ. Георгий Эдельштейн, там же, 8 июня, который еще до избрания патриарха разносит всех возможных кандидатов, а митр. Алексию навешивает ярлык “матерого стукача“, опираясь на пресловутые записи зампредом Совета по делам религий Плехановым бесед с тогда еще архиепископом Алексием в 1968 г.). Тексты эти были на Западе с конца 70-х годов,* вместе с пресловутым отчетом Фурова о состоянии Церкви и епископата, где он относит и (тогда еще митрополита) Пимена, и Алексия к наиболее лояльным епископам (по отношению к советской власти), но общественность обратила на них внимание только после опубликования их в 13-м номере “Гласности“.

О чем же говорят эти, якобы уличающие патриарха в обыкновенном стукачестве, документы? О том, что и митрополит Никодим, и архиепископ Алексий, и митр. Пимен (будущий патриарх) вынуждены были являться периодически в Совет по делам религий на “беседы“. Должны были это делать и все остальные члены Синода, а также все деятели Церкви после поездок за рубеж или встреч с иностранцами. Как сказал пишущему эти строки один из самых выдающихся и смелых пастырей РПЦ: “Все мы пишем отчеты. Вопрос в том, что мы включаем в них, а о чем умалчиваем и как преподносим“. Митрополит Никодим прямо сказал в свое время мне: “Вот вернусь в Союз и сразу же расскажу о нашем разговоре Куроедову. Ему надо знать, за что и как нас критикуют на Западе, а мы этим путем и для Церкви кое-чего добиваемся, указывая ему, что если на Церковь будут слишком жать в СССР, кредит доверия к ней падает на Западе, а это не должно быть в интересах сов. власти“. Так вот всем, кто

* См. ссылки на них в моей книге “The Russian Church under the Soviet regim“ (Крествуд, Н.-Й.: изд. Св. Владимирской дух. академии,

215

вешает ярлык стукача на патриарха Алексия II, очень рекомендую внимательно изучить архив Совета по делам Русской Церкви за 1943—65 гг., открытый теперь для ученых в Центральном госархиве Октябрьской революции в Москве, что удалось сделать пишущему эти строки. Там вы найдете точно такие же “беседы“ или “доносы“ митрополита Николая Крутицкого (Ярушевича) и патриарха Алексия I (Симанского) друг на друга. Но есть и еще одна общая черта в этих записях “бесед“: ни в беседах архиеп. Алексия 1967-68 гг., ни в “беседах“ с патриархом Алексием или митроп. Николаем нет политического доноса. Так, разговоры о деловых и пастырских качествах друг друга, желательности, с т. зр. Церкви, чтобы тот или иной архипастырь, священник или преподаватель духовных школ занимал те или иные посты и пр.

Кстати, как подчеркивает Валентин Никитин в своей отличной и правдивой статье (“Новый патриарх — новые проблемы“, “Р. M.“ 29 июня),* в архивах дореволюционного Оберпрокурора Синода найдутся не только записи бесед с членами Синода, но прямые донесения епископов—членов Синода Оберпрокурору. Это печальная дань закрепощения Церкви государством, будь то монархическим или коммунистическим.

Возникает, однако, вопрос, почему на Запад попали лишь записи бесед с архиеп. Алексием и митр. Пименом, а в “Гласности“ за декабрь 1987 г. оказались только плехановские записи бесед с архиепископом Алексием? В России существует вполне правдоподобное мнение, что документы эти были подброшены диссидентам в 1987 г. теми, кто не хотел избрания митрополита Алексия в патриархи, чтобы скомпрометировать его, представив дело так, что он служил чуть ли не профессиональным доносчиком. А ведь такого рода компромат можно было пустить в самиздат и на любого другого члена Синода. Известно, что наряду с этим распускались слухи об Алексии, что он еврейского происхождения, с одной

* Другим исключением из преобладающего отрицательного тона является отличная и подлинно церковная статья о. Дмитрия Константинова “Церковь высказывается“, “Р. M.“ 3 августа.

216

стороны, а с другой, что только великоросс может быть патриархом, а Алексий — немец, да еще с родственниками за рубежом.

Но давайте взглянем на эти пресловутые беседы митр. Алексия в Совете по существу. О чем в них идет речь? Обсуждаются кандидатуры на руководящие посты в Церкви в предвидении скорой кончины патриарха Алексия. Архиеп. Алексий выдвигает кандидатуру митр. Никодима на пост митр. Крутицкого вместо Пимена, указывая на слабости последнего: замкнут, грубоват, слабоволен, “епархией почти не управляет, самостоятельности не проявляет“. Главное качество Пимена, что он хорошо, вдохновенно служит, и это приносит ему определенную популярность в верующем народе. Никодима он выдвигает как волевого, умного, самостоятельного и деятельного архипастыря. Приветствует желание Никодима убрать Пимена из Синода, чтобы у Никодима не было конкуренции, когда умрет патриарх. Иными словами, Алексий прочит самого выдающегося архиерея своего времени в патриархи. Это свидетельствует о его озабоченности судьбами Церкви, а не о каком-то злостном стукачестве!* Мог ли он предположить тогда, что его соображения только убедят “органы“ в том, что патриархом быть именно Пимену, а не Никодиму? Известно, что накануне Собора 1971 г. КГБ вызывало архиереев и требовало от них (запугивая) голосовать за Пимена, а, явившись к Никодиму на дачу, чин ГБ категорически потребовал от него не выставлять своей кандидатуры в патриархи!

И еще: читая тот же отчет Фурова (зампреда Совета по делам религий, см. “Вестник РХД“ № 130), мы легко обнаруживаем грубые ошибки, а то и прямую ложь, но когда хотим опорочить архиерея РПЦ, в данном случае патриарха Алексия II, готовы совершенно некритически,

* Другой вопрос: допустимо ли брать себе как бы в союзники чиновников из СДР, обсуждая с ними кандидатов в патриархи, но, к сожалению, эта традиция в Русской Церкви восходит к Иосифу Волоцкому; а что касается патриарших кандидатур, то их весьма решительно и авторитарно выдвигали еще византийские императоры, а потом и московские цари.

217

на веру принять каждое слово и утверждение того же Фурова или его предшественника Плеханова, согласиться с их оценками.

Да, патриарх Алексий — личность “доперестроечная“. Путь его архиерейства до недавнего прошлого отличался осторожностью, двойственностью, как и всех его собратий той эпохи. Но далеко не у всех у них есть те заслуги перед спасением и сохранением русского монашества и перед малым православным стадом, ему вверенным, о которых мы говорили выше. Потенциал его, однако, развернулся на Ленинградской кафедре, которую он занял после смерти митрополита Антония в 1986 г., почти развалившего ее. За три года управления Ленинградской и Новгородской епархиями, первая выросла на 41 церковь (с примерно 80), а вторая на 30 (с 26); возвращены Церкви Валаамский мужской монастырь, Иоанновский женский в Петербурге, создана женская обитель в одном из монастырей Новгорода, удвоена площадь, занимаемая Ленинградскими духовными академией и семинарией, при последней создалось и развилось в большое и очень активное движение Братство милосердия, началось духовно—пастырское регулярное окормление тюрем, приютов, уголовных колоний и пр., равно как и Ленинградского университета и Ленсовета (часовни, богослужения, катехизаторство). Дальнейшие планы митрополита Алексия включали создание большого церковного издательства в Ленинграде, с собственной типографией, для духовного обслуживания малых народов севера и востока на родных языках, создание при Иоанновском женском монастыре школы православных сестер милосердия. Речь шла о возвращении Церкви еще нескольких монастырей, в т. ч. Тихвинского, Коновицкого, Петропавловского в Петергофе и Александро—Невской лавры в Петербурге.

Патриарх Алексий — сторонник расширения самостоятельности епархий, создания автономных митрополичьих округов, в соответствии с решениями Собора 1917—18 гг., активизации и автономизации приходов. Иными словами, соборного начала во всей структуре и жизни Церкви, что и отразилось в его первом интрони-

218

зационном соборном послании, которое делает упор на активизацию мирян, дело милосердия и просвещения, издательскую деятельность, необходимость независимости Церкви от государства и закрепление за ней статуса полноправного юридического лица, удовлетворение национально—духовных чаяний каждого народа, входящего в состав Православной Церкви на территории СССР. Мало кто знает, что еще пять лет назад митрополит Алексий предлагал в Синоде предоставить Украинской православной Церкви автономию или даже автокефалию, против чего решительно возражал митрополит Филарет Киевский (Денисенко), пользовавшийся полной поддержкой Щербицского и его мафии.

Теперь совершенно ясно, что если бы эти предложения были приняты 5 лет назад, то сегодня не было бы автокефалического раскола на Украине, да и возрождение Унии не носило бы такого массового и бурного (нередко с насилиями) характера в Западной Украине, где православие (во всяком случае до возникновения автокефального раскола архиеп. Иоанна Бондарчука) отождествлялось с “москалями“, а последние с коммунистической диктатурой.

Будучи митрополитом Ленинградским, Алексий сумел воспользоваться и своим председательством в Фонде мира, и депутатством на Съезде народных депутатов СССР. Указав Фонду мира на многолетние богатые взносы Церкви, он потребовал и получил сумму в несколько миллионов на восстановление монастырей и храмов Северо-Запада. Опираясь на свое депутатство, он добился получения подвижного и строительного транспорта у армии на очень льготных условиях, финансовой ссуды и части строительных материалов от Новгородского химкомбината на восстановление женской обители, открытия дополнительных храмов в Новгороде, в чем ему местные власти отказывали, пока он не стал депутатом.

Не правы оказались в своих предсказаниях ни Нежный (в “Московских новостях“), ни священник Эдельштейн (в “Русской мысли“): выборы патриарха на этот раз были подлинными и вполне демократичными, а не внутренним сговором между Синодом и ГБ; и совсем не все

219

равно, кого выберут, как утверждал Эделынтейн. Как говорят верующие ленинградцы (совсем не раболепствующие перед церковноначалием), митрополит Алексий за три года сделал больше для епархии, чем другой сделает за тридцать лет. И прощание паствы с архипастырем, которое наблюдал пишущий эти строки, было подлинно трогательным и искренним.

Но есть и мистическая сторона в выборе патриарха Алексия. Один из трех самых почитаемых старцев сегодняшней России, архимандрит Кирилл, духовник монашеской братии Троице-Сергиевой лавры, предсказал еще год назад, что патриархом быть Алексию. А когда это свершилось, он возликовал и поблагодарил Бога. А это человек святой жизни, ничем себя не запятнавший, в горячих своих проповедях осуждающий атеизм и антицерковные действия местных властей.

Новый патриарх взошел на свой высокий пост в тревожный момент междувластия, двоевластия и безвластия в стране, в момент распада империи по всем почти габаритам, в момент завихрения и смущения умов и сердец, когда так легко свернуть людей на любой путь.

И вот в момент, когда РПЦ, наконец, только-только встает на собственные ноги, начинает говорить собственным, церковным голосом, а не по подсказке СДР; когда открываются тысячи храмов и сотни воскресных школ и катехизаторских центров, десятки монастырей, новые семинарии и епархиальные училища, необходимые для создания новых кадров духовенства для растущей Церкви; когда под бременем этого роста, требующего колоссальных духовных и материальных средств и затрат, когда, как никогда в прошлом, необходимо церковное единство и помощь зарубежья, когда следует забыть и простить прошлое и всем верующим объединить общие усилия, Русская Зарубежная Церковь (“Синодальная“ или “Карловацкая“, как она широко известна в России по географическому месту ее первичного зарождения в 1921 г.) решает перенести 65—летний зарубежный раскол на территорию России. “Послание архиерейского Собора Русской Православной Церкви за границей“ от 16 мая,

220

полное исторических неточностей и прямой неправды, напечатано в “Русской мысли“ лишь 3-го августа, и то с сокращениями. В Россию оно завезено было гораздо раньше, и пишущему эти строки привелось прочитать его полностью. В частности, в тексте, напечатанном в “P. М.“, стыдливо опускаются строки, в которых говорится, что Зарубежники не только будут создавать свои епархии и приходы в России, но принимать в свои ряды клириков РПЦ только через покаяние. Иными словами, священник в России, взявший на себя крест служения в условиях полного бесправия Церкви и духовенства, подвергавшийся и еще подвергающийся гонениям и притеснениям за свое служение, приводящий еженедельно по несколько десятков людей из неверия в Церковь, должен за все это каяться перед эмигрантским архиереем, пользующимся всеми благами жизни на Западе и являющимся фактически наследником архиереев, покинувших свою паству в 1920-м или 1944 году!* В этом их заслуга и превосходство перед духовенством Православной Церкви в России? И авторы — весь епископат “Карловацкой Церкви“ во главе с митрополитом Виталием — еще смеют утверждать, что этим актом они не сеют раскола, сваливая всю вину на митрополита Сергия, его Послание о лояльности 1927 г., “забывая“, что зарубежный раскол состоялся на год раньше, в 1926 г., когда “Карловцы“ наложили “прещение“ (запрет служить) на митрополита Евлогия и Платона за то, что оба митрополита отказывались признать над собой власть Карловацкого синода, справедливо считая источником своих прерогатив Патриарха Тихона (т. е. Московскую патриархию), назначившего их соответственно на Парижскую и Нью-Йоркскую кафедру. Трижды патриарх Тихон требовал роспуска Карловацкого церковного управления, которое этим распоряжениям не подчинилось, а теперь в вышеупомянутом послании выдает себя за верных заветам патриарха Тихона. Послание (как принято теперь в среде многих диссидентов, не знающих церковной истории) все вины сваливает на Сергиевскую декларацию лояльности, в то время как она была простой совокупностью всех заявлений на эту тему патриарха Тихона,

221

во всяком случае между 1922 и 1925 гг. (включая и отрицание мучеников за веру, о чем патриарх Тихон однажды заявил западным журналистам в интервью). Поэтому нельзя называть себя последовательным тихоновцем, предавая “анафеме“ митрополита Сергия. Единственные новшества в декларации Сергия и его дальнейших действиях были требование к эмигрантскому духовенству дать подписку лояльности советской власти и слова о том, что радости родины (не Советского Союза, как это часто утверждается, ибо митр. Сергий пользуется женским родом, относящимся к Родине!) являются радостями Русской Православной Церкви и печали ее — печалями Церкви.

Но помимо исторических и фактических ошибок, послание Заграничного Синода грешит горделивым самовозношением: “обращаются к нам священники ... из России с просьбой . . . дать им благодать“. Иными словами, благодать является монополией Карловацкой церковной группировки; ее лишены пастыри в России и иноки, поднимающие храмы и монастыри из руин, возвращающие Бога русскому народу!

Но кто же к Зарубежному Синоду обращается за этой самой “благодатью“? Явно, что в проекции этой антиканонической возможностью юрисдикционного выбора будут пользоваться священники, конфликтующие со своими архиереями, т. е. вклинение Зарубежной Церкви будет иметь те же последствия, что Обновленческий раскол 20—X годов: недостойные пастыри смогут шантажировать епископов, а пользоваться этим будет “третий лишний“, как и в 20-х гг. Из достоверного источника известно, что один из руководителей Совета по делам религий заявил несколько месяцев назад: “Мы не допустим единства Православной Церкви в СССР в новых условиях“. ло->

Пока что перешли к “Карловчанам“, кажется, четыре духовных лица в Омской епархии, где конфликт с местным архиереем действительно очень сложный. Но в нашумевшем случае с архимандритом Валентином рука

* Как правильно сказал один клирик Московской патриархии: “Нам всем надо каяться, но не перед эмигрантами!“

222

“третьего лишнего“ видна без всякого сомнения.* Дело в том, что архимандрит Валентин, настоятель суздальской Цареконстантиновской церкви, около 20 лет занимавший пост официального представителя Московской патриархии** по приему иностранных делегаций в Суздале, имел такую сильную руку в ГБ, что управы над ним не имели не только правящие епископы Владимирские, но и Патриархия. Ничего не могла она сделать, когда в 1974 г. священник Валентин отдал гражданским властям большой Казанский собор в Суздале, взяв взамен две крохотных церквушки — Цареконстантиновскую и Скорбященскую. Вместо оказания какого-либо сопротивления, Валентин даже награждает членов двадцатки, отдавшей властям собор “на поругание“, как говорится в официальном заявлении Московской патриархии об этом. Затем им затрачиваются колоссальные суммы, якобы на восстановление и украшение вновь полученных указанных церквушек, для чего он устраивает сбор по епархии и получает из епархиальных сумм кредит с фантастическими сметами, например 100.000 р. на ограду церковную. В 1977 г. он непосредственно участвует в закрытии “величественного Св. Георгиевского храма в с. Березники и разграблении его имущества, якобы для украшения храма в Суздале“. Когда председатель местного сельисполкома Р. Канискина пытается предотвратить это разграбление, священник Валентин грозит ей исключением из КПСС!***

В России о. Валентина верующие, никакого отношения к церковной политике не имеющие, называют “человеком с погонами“, т. е. имеющим офицерский чин в

* Правда, не исключено, что и оставление Феодосия на Омской кафедре в прошлом году Синодом произошло не без давления той же руки.

** Т. е., на самом деле, уполномоченного КГБ, т. к. функции ведения постоянных официальных контактов с иностранцами, особенно в “годы застоя“, были подчинены непосредственно КГБ.

*** Парадокс: член КПСС пытается спасти церковь, а священник, над которым у Патриархии нет управы, закрывает. Как сообщается в заявлении Патриархии, иконы, награбленные в закрытом храме, в суздальских церквах не обнаружены. Георгиевский храм снова действует, но внутри ободран и изуродован!

223

КГБ. Вот такого “пастыря“ приобрел митрополит Виталий, очевидно для придания еще большего блеска белоснежной чистоте риз такой “непримиримой“ ни к каким политическим компромиссам “Зарубежной Церкви“. Ведь как все выглядело принципиально: Владимирский архиерей потребовал у архимандрита Валентина отчета о его встрече с английской делегацией. И вот, видите ли, такой кристально чистый пастырь — он отказывается доносить и за это страдает. Разыгрывается комедия “преследования принципиального и свободолюбивого“ пастыря “тираном“-епископом. Легковерные диссиденты (равно как и 700 прихожан) становятся на его сторону. Ленинградское “5-е колесо“ посвящает целую программу “гонимому“. И он обращается к Зарубежному Синоду. Не знаю, с покаянием или без оного, но Синод, не разобравшись, поймался на очередной чекистский Трест или Внутреннюю линию. А для ГБ зародыши раскола и здесь, и на Украине теперь есть. Можно ими манипулировать, шантажировать и ослаблять Церковь.

В своем Послании Зарубежный Синод, как всегда, манипулирует полумифической Катакомбной церковью; и ему невдомек, что в разгар хрущевских гонений, когда руководство Московской патриархии опасалось, что наступают последние дни открытой Церкви, митрополиты Никодим (Ротов) и Иоанн (Вендланд), а может быть и другие архиереи Московской патриархии, рукополагали тайных священников, как при патриархе Тихоне. Священники открытой Церкви теперь жалуются, что при нынешней катастрофической нехватке священников в связи с открытием 4—х тысяч православных храмов за последние два с половиной года, знакомые их “катакомбники“, рукоположенные упомянутыми архиереями, вместо того, чтобы пополнить собою кадры священников, которые в открытых приходах буквально валятся с ног от перегруженности, предпочитают оставаться в “подполье“ с маленькими общинками в 10—15 человек, а то и меньше, — привыкли.

Правда, нашелся некий епископ Лазарь в “катакомбах“, не признающий Московской патриархии и при-

224

нятый в общение с Зарубежным синодом. Но смотрите: катакомбник, не зарегистрированный властями, явный их противник, без всяких проблем получает визу на собор Зарубежного Синода в Джорданвилль, на “сборище белогвардейской реакции“, как еще совсем недавно об этом писала бы советская печать. Беспрепятственно, не подвергаясь обыску, епископ Лазарь возвращается в СССР с целым чемоданом антиминсов. Столь же легко получает визу в СССР карловацкий епископ Германский Марк, который приезжает, чтобы рукоположить диакона в Суздале. Нужно быть очень наивным, чтобы не видеть здесь руки ГБ, которая хочет раскола в Церкви, чтобы не допустить ее независимости. В двадцатых годах раскол устраивался под знаменем христианского социализма. Теперь на эту удочку в России никто не поймается. Другое дело — раскол справа, под монархическими знаменами. При нынешних правых и монархических настроениях в России и идеализации белой эмиграции, на эту удочку могут клюнуть многие. А тут у ГБ—ЧК—ГПУ опыт большой, достаточно почитать “Три столицы“ Шульгина, чтоб в этом убедиться.

Вот еще характерный эпизод. В комиссиях Верховных советов СССР и РСФСР идут теперь, дебаты относительно окончательной редакции Закона о свободе совести, наконец — при участии представителей главных конфессий СССР. Нынешний вариант Закона предусматривает предоставление статуса юридического лица приходским общинам (“двадцаткам“), монастырям и другим церковным организациям, но не Церкви в целом как иерархической организации. Он же дает право частного или в воскресных церковных школах преподавания основ вероучения, но не на территории государственных школ. Церковь добивается права преподавания в школах. Кстати, тут Православную Церковь поддерживает представитель иудаизма, московский раввин Шаевич.

Главным противником обоих прав Церкви является Розенбаум из Института Государства и Права, автор одного из вариантов Закона о Свободе совести. В Верховном Совете СССР представителю РПЦ удалось одержать

225

победу по обоим пунктам. Тогда Розенбаум перенес свое сопротивление в Верховный Совет РСФСР, где неожиданно получил поддержку со стороны священника — депутата РСФСР — Полосина, побывавшего в Джорданвилле и заявившего, что он не то уже перешел или собирается переходить в Зарубежный Синод. Стратегия Полосина ясна: если Церковь как целое получит статус юридического лица, то она будет иметь государством признаваемое право контроля над деятельностью своих священников, будь то в качестве преподавателей Закона Божьего или членов парламентских формирований.

В заключение следует сказать, что воздействие Послания Зарубежного синода на консервативную православную общественность, именно на те круги, которые были очень положительно расположены по отношению к этому Синоду, совершенно противоположно тому, на которое надеялись составители Послания. Когда я читал лекции по истории РПЦ в Московской духовной академии в конце апреля 90—го года, мне постоянно приходилось иметь дело с апологетами “карловацких“ позиций. Такими апологетами были некоторые монахи, преподаватели и даже студенты МДА/МДС. Все перевернулось после Послания. Священники, которые откровенно причисляли себя к сочувствующим “Карловчанам“, решительные анти-сергиане, резко повернулись против Зарубежного синода: “Это уже открытый раскол, сатанинская гордыня, уход карловчан из вселенского Православия в схизму“, — говорили они. Та же реакция в православном братстве “Радонеж“, братстве монархической направленности, очень критически относящемся к политике и священноначалию Московской патриархии, проявлявшем большие симпатии к зарубежникам до 16—го мая. “Радонеж“ — организация очень деятельная — с 1-го сентября начинает работать в Москве первая православная гимназия, созданная “Радонежем“ и узаконенная Моссоветом; кроме того, у “Радонежа“ четыре воскресных школы в Москве; братство финансирует восстановление нескольких церквей, льет и продает церковные колокола, создает свою типографию для

226

издания религиозной и религиозно—педагогической литературы и т. д. Это одно из самых значительных объединений активной православной интеллигенции, имеющей выход и в телевидение, и на радио. Буквально за сутки Зарубежный синод превратил эту влиятельную группу из своих потенциальных друзей в противников. И так повсюду.

Вероятно, однако, что какую-то часть диссидентов новый церковный раскол может привлечь. Это еще одна иллюзия максимализма, веры, что в больном, доведенном до внутреннего распада обществе может быть идеальная, абсолютно здоровая Церковь. Но, как в свое время писал покойный священник Сергий Желудков, в больном обществе не может быть абсолютно здоровой Церкви. Она только может быть здоровее, чем окружающая среда. И так оно и есть. Стоит только посетить восстанавливаемые монастыри, например Оптину или Валаам, поднимающиеся из руин церкви, и сразу почувствуешь, что попадаешь из социалистического ада почти в рай, но только “почти“. Однако, именно там, в этих храмах и молодых зарождающихся церковных общинах идет духовное возрождение, а не в церковно—политических и партийных расколах и дроблениях, в которых так глубоко погрязли многие диссиденты, не заметившие, что уже не та погода и что появились возможности подлинного христианского делания, а не только критики.

И тем не менее, можно понять недоверие к епископату Московской патриархии, нежелание того же Полосина, чтобы у иерархии были права назначать и снимать преподавателей закона Божьего в школах, разрешать или запрещать священникам баллотироваться в парламентские учреждения. При нынешних кадрах всегда останется сомнение: мотивируются ли действия и решения епископа его совестью или он действует по подсказке ГБ? Поэтому, для восстановления доверия новому патриарху необходимо принять по крайней мере следующие меры:

Во-первых, провести подлинный акт публичного покаяния. Частично этот акт уже содержится в Послании последнего Собора (8. 7. 90) в следующих словах: “нам необходимо критически осмыслить свое прошлое . . . осудить

227

в себе то . . . что происходило от нашей слабости и несовершенства . . . “Но этого недостаточно. Надо, чтобы было так, как с архиереями, возвращавшимися из Обновленчества при патриархе Тихоне: публичное покаяние перед народом в храме, начиная с патриарха: “Да, мы вынуждены были делать то-то и то-то, простите нас, братья и сестры...“

Во-вторых, должна быть произведена чистка через настоящие церковные суды с исключением из рядов духовенства и церковных деятелей лиц, наиболее запятнавших себя нравственно, нравственно—политически и духовно.

В—третьих, должна быть восстановлена подлинная соборность с выборностью кандидатов в священники и епископы верующим народом.

И наконец, только через подлинные соборы можно надеяться на возможность пресечь зарождающиеся расколы. Собраться на общий собор украинским автокефалистам, РПЦ, остаткам ИПЦ (с местными нео-карловчанами), как когда-то собирались в первые века, без помпы, но и без сроков закрытия, и по-братски обсудить все разногласия, урегулировать каноническую сторону украинской автокефалии и признать ее, как признали автокефалию грузинскую.

Такими и подобными мерами установится взаимное доверие в Церкви, наступит оздоровление внутреннее, без которого Церковь вряд ли сможет до конца выполнить миссию оздоровления вверенного ей Богом народа.

228