Педагогика Климента была направлена на то, чтобы сформировать "разумного" человека - это был первый шаг в направлении формирования "гностика", который был бы совершенным христианином.
Тем временем Церковь, имевшая менее интеллектуалистическую направленность, действовала в направлении изменения общественной морали.

Подобно большинству язычников, принявших христианство, большинство апологетов было обращено евангельской проповедью на примерах аскетической морали мучеников.

Апостольские отцы, стремясь создать гармоничную организацию общины, стремились также создать крепкую мораль у её членов, сформировать из каждой личности подлинного христианина. Ещё. до того как Лукиан придал теме подлинно драматический характер, которая к тому? же была хорошо известна из художественной литературы, "Дидахе" и позднее псевдо-Варнава создали образ христианина, нового Геркулеса, призывая его избрать путь, отмеченный Десятью заповедями и христианскими представлениями морали.

Развивая и популяризируя этико-религиозную концепцию, уже принятую дохристианскими богословами, Платон рассматривал использование собственных достоинств как путь к Богу.

Сенатский мученик Апполоний представил своеобразный каталог достоинств проконсулу Переннию: "Иисус учил нас не поддаваться гневу, усмирять алчность, проявлять умеренность к удовольствиям, совместно владеть всеми нашими богатствами, сохранять дружбу, не стремиться отомстить тем, кто причинял нам вред и т.д." Такую мораль проповедовал Учитель Христос.

Широко известный писатель Ерма пытался обрисовать генеалогию достоинств, от веры в Бога до любви к ближним: "Из веры рождается умеренность, от умеренности - простота, от простоты - невинность, от невинности - целомудренность, от целомудренности - знание, от знания - дисциплина я милосердие " /Ерм, Пастырь, III. 8,7/.

В противовес сторонникам идолопоклонства христианские учителя настаивали на том, что Богу не следует приносить в жертву двуногих и четырёхногих живых существ. Ему следует приносить в жертву достоинства и милосердие.

Широко распространённое обвинение христиан в кровосмешении затрагивало самые благородные и высокоморальные чувства обвинённых. Церковные писатели отвечали на это, указывая на безупречное поведение своих собратьев, и они рисовали своим противникам эмоциональную картину целомудренной жизни отдельных христиан и общин - причём последние являлись неисчерпаемым кладезем добра, которое распространялось на каждого даже в ответ на зло.

Иногда и самих апологетов восхищало полное изменение морали у вновь обращенных. В действительности это являлось признаком, наиболее сильно отличавшим христианство от окружавшего его мира. Поведение этих людей выделяло их и было молчаливым упрёком многим членам языческого общества, которое зачастую стремилось мстить им за это.

Ориген писал, что когда-то люди бежали в храм, а теперь бегут в Церковь. Раньше они проливали кровь, а теперь стремятся освобождать других, когда-то стремились уничтожать ближних, а теперь делятся с ними своими богатствами. Когда человек обращался в христианство, он полностью изменял свой образ жизни. Иногда это приводило к конфликтам в семьях, где отец мог лишать сына наследства., а хозяин - ссылать раба на галеры. Люди предпочитали наносить вред самим себе, чем терпеть в доме предмет своей ненависти. Бывало говорили: "Такой-то очень хороший человек, какой стыд, что он является христианином". Перед ними никогда не возникал вопрос о том, что этот человек именно потому и был хорошим, что был христианином." так писал Тертуллиан.

Афинагор ссылался на поцелуи, которыми обменивались христиане независимо от пола и которые являлись знаком милосердия и братства. Но когда не хватало умеренности и веры, то нечистые мысли могли появляться у людей даже за богослужениями. Клименту Александрийскому пришлось жаловаться на то, что "зачастую в храмах раздавались поцелуи, которые не содержали в себе никакого благоволения по отношению к тем братьям или сестрам, которых целовали". Христиане называли друг друга братьями и сестрами, но на эротическом языке римлян брат и сестра были равнозначны любовникам. Правда состоит в том, что древним действительно было трудно осознать идею всеобщего братства, в частности потому, что большинство из них не разделяло концепцию всеобщего сыновства в Боге, идею о том, что все мы - дети одного Бога. Лукиан говорил об этом как о забавном парадоксе: "Первый законодатель вложи? в их головы убеждение относительно того, что они все являются братьями... и ничто не кажется им более трудным или болезненным". Действительно, христиане отличались от язычников своей любовью друг к другу, в то время как язычники отличались взаимной ненавистью. Так писал Тертуллиан.

Но христианская любовь была целомудренной любовью друг к другу. Когда язычник Цецилий охарактеризовал эту любовь как стремление овладеть ближним, Октавий резко ответил, что эта злостная ложь была вызвана ненавистью со стороны людей, которые могли считать себя братьями лишь по отцеубийству. В Церкви соблюдалась строжайшая дисциплина, нарушители моральных законов подвергались наказаниям, от них требовалось полное раскаяние и искупление, наиболее крупные нарушители отлучались от Церкви - к ним относились убийцы, прелюбодеи и отступники. Считалось, что они нарушили клятву, данную при крещении. Даже в третьем веке последние не могли быть полностью восстановлены в общине после покаяния, и когда папа Каллист на смертном одре позволил всем смертным грешникам возвратиться в лоно Церкви, он навлек на себя резкую критику со стороны Тертуллиана и Ипполита.

Таким образом во втором и третьем веках христианство стремилось к созданию гармоничного общества, не взирая на расовые, кастовые и прочие интересы.

Девственность

Христианские наставления, писания и молитвы учили, что чистота и скромность должны быть основными факторами в жизни. Мужчины и женщины, принадлежавшие к различным классам общества, обязаны были вести целомудренный образ жизни.
Целомудренность достигала аскетического совершенства в девстве, которое явно считалось самым благородным состоянием при соблюдении морали. В благодарном восхищении она облекалась в идеальную красоту, поскольку представляла собою выступление против эротики, в которой погрязало окружающее общество. Некоторые даже доходили до экстремальных проявлений и оскопляли сам себя, превратно толкуя евангельские слова: "Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так, и есть скопцы, которые оскоплены от людей, есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит" /Мф., 19: 12/.

В Александрии, культурном и праздном граде, торговом и рыночном центре один из христиан обратился с прошением к губернатору Феликсу позволить ему оскопить себя, и когда он не получил такого разрежения, то продолжал сохранять целомудрие. Об этом писал Истин. Позднее великий Ориген оскопил сам себя "для Царства Небесного", за что им глубоко восхищались его современники. Но впоследствии он признал своё заблуждение, суть которого была определена его учителем Климентом: "Подлинным скопцом является не тот, кто не может поддаваться похоти, а тот, кто противостоит ей". К наиболее славным святым причисляется скопец Мелитон в послании, направленном Поликратом от имени азиатских епископов папе Виктору /См.Евсевий. У, 28,5/.

Церковь никогда не санкционировала подобных крайностей, которые вместе с аскетическо-эротическими обычаями и инстинктами азиатских религий стремились в неё проникнуть. Она проповедовала сдержанность, т.е. развитие воли, а не оскопление или уничтожение тела. поскольку "мы - дети не похоти, а воли" /Климент Александрийский, Стромата, III, 7/. Во втором веке было уже достаточно легко найти христиан, мужчин и женщин, которые жили без вступления в брак, надеясь на более тесное единение с Богом. И если девство и целибат приближают к Нему, то даже мысли о нечистых желаниях отдаляют от Него" /Афинагор, XXXIII/. Девство и целибат воплощают собою юность, чьё благоухание не улетучивается даже с приближением старости. Мужчины и женщины должны посвящать этому свою жизнь, но только по доброй воле.

Апологеты воспевали цветение девственности в христианском обществе, противопоставляя её похоти, господствующей в языческом обществе, даже при наличии храмов, в которых девственные весталки посвящали себя богине Весте.

Христиане уделяли столь большое внимание целомудрию, что наиболее ненавистное наказание, которое языческие судьи могли наложить на них - это было отправление их в бордель и обречение на связь с мужчиной, а не на растерзание львом.
Об этом писали Тертуллиан, Ипполит и др. Для тех, кто не был готов к сохранению девственности, Церковь предлагала брак с чистой душой. С церковной точки зрения, целомудрие было прекрасным, равно как и брак и материнство.
Но нам также известно, что немало супружеских пар в определённый момент принимали решение посвятить себя целомудрию и жить вместе подобно брату и сестре. В частности, именно таким образом жил Ерм, по его собственным словам. Поскольку они считали, что девственность могла быть равнозначной мистическому союзу с другим человеком на духовной основе.

Отцы начали соревноваться друг с другом в восхвалении девственности, в которой они видели наиболее ценное проявление преданности Богу и наиболее действенный пример для других членов общества. Тертуллиан восхвалял девственниц как сестёр Христовых, и, по его мнению, все апостолы, кроме св. Петра, были девственниками. Ориген высоко ставил девственников и девствениц, ставя их на второе место после мучеников.
Тертуллиан написал в Карфагене трактат о долге девственниц носить вуаль. В катакомбах св. Прискиллы в Риме мы находим рисунок с очень трогательной сценой вручения вуали одной из девственниц, посвятивших себя Богу.

Брак

На второе место после девства Ориген ставит сдержанность. Мы знаем, что в то время было немало супружеских пар, которые могли соперничать с девственицами в практическом целомудрии. Маркион писал, что настоящие христиане не женятся, а если они женаты, то разводятся со своими жёнами. По мнению Тертуллиана-монтаниста, брак представляет собою своего рода
законное прелюбодеяние, которое может рассматриваться лишь как неизбежное зло.

Православные христианские писатели, которые не принимали ни дуализма маркионитов, ни пессимизма монтанистов, провозглашали вместо этого святость брака. Философ Климент Александрийский понимал, что это учение отличалось от учения таких греческих Философов, как Демокрит и Эпикур, которые отрицали брак из-за всех тех неприятностей, с которыми он бывает сопряжён, как стоики, которые рассматривали его лишь как возможность продления рода и нечто совершенно безразличное, но они понимали, что он находится в соответствии с идеями Меандра и Мисония и др. По мнению александрийца, "брак несомненно должен иметь место для страны, для потомства и для совершенствования мира, поскольку это зависит от нас"/Стромага/.
Энкратиты поддерживали осуждение брака посредством некоторых цитат из Писания или из явно апокалипсических текстов, таких как "Евангелие от египтян". Климент опровергал их цитатами из того же самого апокрифа, отрицал положение о том, что продление рода является грехом и что родительство является отвлечением от святых деяний. "Я заметил,- писал
он,- что многие из тех, которые отказывались от брака, далеко не следовали святой мудрости, они впадали в мизантропию". Конечно, грешить можно было и в браке, однако зло содержится не в браке самом по себе, а в этической нерациональности тех, кто впадает в грех.

Христианин должен помнить. Что Бог видит его даже в темноте ночи, в спальне. Темнота не закрывает нас, поскольку внутри нас мерцает свет.

Брак является святым сам по себе, следует уважать природные акты, совершаемые в браке. Ложной скромностью является утверждение о том, что брачный акт является греховным или нечистым. К греху приводит страсть, в разумных же пределах осуществление брачных отношений освящается Богом.

Брак оставался абсолютно моногамным. Иустин в своём споре с Трифоном взывал к своим иудейским слушателям следовать Богу, а не слепым раввинам, которые позволяли им иметь по четыре-пять жён. При новом законе муж имеет только одну жену, а жена - одного мужа. Значение принципа моногамии подтверждал также и Афинагор. Тертуллиан считал, что мерой нашего желания должно быть стремление к продлению рода.

Такой брак существует между одной женщиной и одним мужчиной. Некоторые гностические секты имели общих жён. Однако Церковь, поощряя совместное владение имуществом, не терпит многоженства.

В начале века епископ Игнатий заявил, что любой, кто опорочит свою семью неверностью, утратит все обетованное Богом, памятуя предупреждение апостола Павла. Церковь уже в то время имела достаточно законодательных средств для того, чтобы контролировать праведность брачной жизни, принятие которой было проявлением как религиозного, так и общественного сознания.

Церковная практика в этом вопросе была направлена на то, чтобы установить брак как религиозный акт и перевести его законы из естественных в божественные, выходящие за рамки гражданского законодательства, которое неизбежно было изменяющимся и недостаточным. Христиане находились под впечатлением той обрядности, которая окружала брак, и постепенно они начали сознавать жизненную необходимость союза, подчиняющегося неизменному закону Евангелия, в свете которого обычные беспокойства в отношении измены, расторжения брака, его длительности утрачивали свой смысл, поскольку Бог соединял венчающихся неразрывными узами.

На практике справедливым считался брак, который создавался в соответствии с требованиями общественной жизни: это был брак двух верующих, которые знакомились и развивали свои отношения под бдительным оком своих родственников, которые молились за них, союз которых устанавливался и благословлялся Церковью на земле, а, следовательно, и Богом на небесах. Так считал Тертуллиан. Церковь была им матерью, а их старшие выступали в качестве отца. В нехристианском обществе счастливые браки также зачастую организовывались родителями и заключались при их согласии.
Тертуллиан лелеял такой идеал брака с самых первых лет своего обращения в христианство. Будучи молодым он написал небольшую статью /к настоящему времени утерянную/ о брачной жизни /"Де ангвистиис нуптиарум"/ в соответствии со взглядами св. Иеронима. Высказанные им в статье мысли не помешали ему, однако, жениться и принять христианство, хотя вследствие своего всё более пессимистического взгляда на жизнь, эти взгляды развивались всё далее в его последующих работах. Он адресовал один из этих трактатов своей жене. Он назывался "Ад уксорем" и предназначался для поучения относительно её поведения в случае, если она станет вдовой. В этом трактате он повторялсвою мысль относительно того, что девственность является высочайшим уровнем в браке, подчёркивая, что брак - это состояние, к которому следует проявлять терпимость и ничего более.

Короче говоря, муж и жена образуют миниатюрную Церковь, общину, выполняющую свои естественные обязанности, в частности молитву, в строжайшем целомудрии и в рамках христианского законодательства.

Неразумное стремление мужчин и женщин наслаждаться венцами, как если бы они были язычниками, не может быть разумно объяснено. Подлинным венцом для женщины является её муж, для мужчины" - это брак, а для обоих - это дети, которых "божественный венчатель собирает, подобно цветам на лугу".
Венцом для старцев являются их внуки, а славой для тетей является их отец. Славой для всех является Начальник мира, в Котором все семьи создают единую семью, а венцом Церкви также является Христос, вокруг Которого сосредотачивается каждая личность и каждая община.
Но в подобной идеальной картине совместной жизни могут быть и изъяны, причём моралисты начинают рассматривать различные примеры и выискивать то, что не соответствует церковной практике.

Для Ерма, например, принятие обратно в дом прелюбодействовавшей жены, которая раскаялась, не значит, что её грех покрывается и поощряется, а то, что её призывают изменить свою жизнь.

Развод даже не упоминается у Ерма в "Пастыре"", потому что он был бы абсурдным среди христиан. Но в то время среди язычников он считался "плодом брака", причём был настолько частым явлением, что даже преобладал над прелюбодеянием.

Вторые браки

Равняя Церковь относилась к второму браку неблагоприятно. Некоторые рассматривали его как своего рода прелюбодеяние, "почётное прелюбодеяние", по словам Афинагора. Он считал, что брак сохраняет свою силу даже после кончины одного из супругов, поэтому "кто бы ни освобождал себя от первой жены, даже если она умерла, он является скрытым прелюбодеем, нарушающим волю Божию, поскольку Бог создал одного мужчину и только одну женщину а это лицо нарушает единство плоти, установленное для продолжения рода" /Афинагор, XXXIII . Адама и Еву можно рассматривать в качестве примера: один мужчина и одна женщина. Затем иудеи отошли от этого, но Христос восстановил первоначальное единство брака таким, каким оно вышло из-под руки Создателя. /Тертуллиан, "Ад уксорем"1,2/.

Церковь продолжала благославлять только мужчину и женщину в первом браке. То, что Афинагор считал скрытым прелюбодеянием, превратилось в своего рода двоеженство у монтаниста Тертуллиана, который с большим сарказмом рисовал положение мужа, осажденного двумя жёнами - одной живой и одной мёртвой, причём такому мужу приходится молиться за обеих, а также встать перед Господом с двумя жёнами одновременно!

"Супруг или супруга умирают по воле Божией, так же и брак прекращается по воле Божией. Почему же мы осмеливаемся восстанавливать то, что Бог уничтожил?"- вопрошал Тертуллиан.

Подобные идеи относились к излишнему и, по-видимому, неразумному аскетизму, но они были в полном соответствии со строгостью монтанистов, которые категорически отвергали вторые браки. Действительно, поскольку они ставили перед верующими только выбор между целибатом и разводом, они отвергали и второй брак.

Климент Александрийский также считал вторые браки греховными, хотя, как правило, он всегда принимал во внимание человеческие слабости и обычаи, что заставляло его проявлять терпимость в отношении вторых браков как, по-видимому, неизбежного зла /Стромата, III, 12/.

Для карфагенского священника во всех проявлениях сексуальных взаимоотношений сдержанность была правилом, причём осуществляться она могла тремя способами: сохранением девственности, добровольным целомудрием вступившей в брак пары, и вдовством после первого брака /"Де экзорт, каст." 1 и II/.
Ориген соглашался с ним, призывая женщин "сохранять благодать девственности. Если же они не могут, но затем потеряют своего супруга, то пусть они остаются вдовами". И пусть они поклянутся в этом ещё при жизни своего мужа.
Так Тертуллиан увещевал свою супругу не выходить замуж если он умрёт первым, и делал это он не из ревности, а стремясь сохранить её собственные интересы. Поскольку женщина выходит замуж второй раз только из любострастия или тщеславия. Христианской вдове пристало посвятить себя Богу, став Его супругой, всегда молодой и прекрасной для Него /"Ад уксорем", 1,4/. Во многих отношениях она стоит выше девственницы, поскольку она своим поведением приобретает достоинства, которые иные приобретают по благодати.

Картина тех трудностей, с которыми могла бы столкнуться жена-христианка, имеющая мужа-язычника, была настолько безотрадной, что даже позволила Тертуллиану прибегнуть к преувеличениям: он объяснял нежелание Церкви соглашаться на смешанные браки, поскольку, по его мнению, языческий мир сатаны никогда не может примириться с христианским миром Божиим. Святой предмет никогда не может соединиться с тем, что оказывается проклятым. Женщина не может служить двум хозяевам, она не может служить Богу как христианка и язычнику как его супруга. И было вполне ясно, что "христианин или христианка, вступающие в брак с язычницей или язычником виновны и должны быть изгнаны из общины братьев" /"Ад уксорем", 11,3/.

Вследствие такого недвусмысленного и определённого осуждения брака с некрещёными многим женщинам представлялось невозможным найти себе мужа, занимающего равное или более высокое социальное положение, поскольку Церковь изобиловала бедными людьми. Тертуллиан разрешал эту трудность посредством строгой христианской логики: женщина, выходящая замуж за собрата по вере, который беднее её, делает большое приобретение, поскольку беднякам принадлежит Царство Небесное, и он может обогатить её своими достоинствами. Став равным ей на земле, он сделает её равною себе на небе. И она будет получать в святости то, что многие другие матроны получают в сластолюбии и алчности, отдаваясь рабам или свободным слугам.

Если же вместо этого, преследуя корыстные интересы, она выйдет замуж за язычника, то она обречёт себя на ежедневную борьбу между собственными религиозными чаяниями и жизнью в обществе, которому она не принадлежит. Если она) поместит над кроватью крест, то это вызовет подозрения в колдовстве и т.д. Перед лицом столь большого числа трудностей эта женщина в конечном счёте или начнёт противостоять своему мужу, которого она обязана слушаться, или она потеряет свою веру и христианское благочестие, приспосабливаясь к образу жизни своего мужа, вследствие чего она окажется потерянной для Церкви.

Такая дифференциация между христианской и нехристианской половинами семьи неизбежно породит горечь и подозрения.

Женщина и её роль в обществе

Споры относительно благочестия и целомудрия затрагивали христианскую концепцию относительно взаимоотношений между полами. По этому вопросу христианская твёрдость никогда не ослаблялась, она лишь ещё более укреплялась в борьбе с необузданной аморальностью окружающего мира.

женщина приобретала огромное уважение вследствие своей чистоты. Такие женщины-мученицы, как благородная Перпетуя, рабыня Бландина, а также Фелицита, Симфороза, Меркурия, Дионисия и многие другие, в значительной степени превзошли своих собратьев-мужчин. Женщины уже занимали весьма почётное место в списке мучеников как бесстрашные воительницы Христовы, которые воплотили в себе примеры Деборы и Иудифи. Ориген писал: "Нередко мы видели собственными глазами страдания женщин и девиц, находившихся в самой поре цветения, когда живой интерес к жизни добавлялся к слабости прекрасного пола".

Женщина с её достоинствами и бессмертной душой является святой, смотреть на неё с бесчестными мыслями уже представляет собою акт прелюбодеяния, как считал Афинагор. Церковь воспитывает её, полностью сознавая её воздействие на моральный климат в обществе.

Среди причин, по которым Тертуллиан осуждал второй брак, находится трудность для женщины-христианки осуществлять благотворительную деятельность, такую как посещение больных и бедных, оказание гостеприимства паломникам, утешение заключённых и т.д.

Новая женщина уже не является слугой страсти, она является наиболее тактичной, утешающей и желанной служительницей общества. Она больше не несёт своё очарование в бордель или на сомнительные сборища, она с очаровательной улыбкой излучает мягкий свет материнской заботы, который проникает в тюремные камеры или трущобы, утешает страждущих и забытых. Как считал Климент, характер таких женщин Формировался в трудной школе, закалявшей их и придававшей им силы для осуществления "мужских задач".

Клименту вторил Поликарп: "Воспитывайте своих женщин, чтобы они сохраняли твёрдость в любви и целомудрии, в милосердии по отношению к другим, воспитывали своих детей в любви к Богу.

Подобным принципам обучали в Риме, Смирне, Карфагене и других богатых городах, которые были переполнены как бродягами, так и утончёнными и элегантными куртизанками, посвящавшими свою жизнь Великой Богине, Изиде, Адонису и Благой Богине, которым были особенно дороги их собственная красота и денежный кошелёк. Овидий сатирически замечал, что единствен- ной благочестивой женщиной в Риме была та, за которой никто не ухаживал, а мужья закрывали на всё глаза.

Эпиктет писал, что когда девушке исполняется 14 лет, мужчины уже называют её матроной, и с этого времени она озабочена лишь тем, чтобы ублажать их, тогда как её наоборот следовало бы обучать тому, что величайшими достоинствами являются скромность и благочестие. Христианство требует этого от каждой жены, независимо от того является ли она дамой, девицей или вдовой.

Церковь не наделяет женщину никакими священническими функциями, несмотря на то, что во втором веке мы всё ещё сталкиваемся с пророчицами. Монтанисты, с другой стороны, помимо того, что они признавали женщин-пророчиц и правительниц, также позволяли им совершать таинства. До вступления в монтанисты Тертуллиан не верил в то, что женщина может совершать даже таинство крещения. Он считал, что место женщины в доме, где она должна осуществлять смиренные обязанности служения и оказания помощи другим. Поэтому она должна скромно одеваться, сознавая необходимость жертвенности, для которой она предназначена, вследствие падения, совершенного Евой, что явилось причиной падения всего человечества.

Строгий аскетизм Тертуллиана привёл его к такой интерпретации роли женщины в обществе, поскольку он рассматривал её в свете проклятия, наложенного на Еву, которая была обречена рожать детей в муках и подчиняться своему мужу.

Женщина, верная Христу, должна отказываться от попыток доставлять удовольствие. Для неё достаточно того, чтобы делать это собственному мужу, лелеять для него свою красоту, которой является красота ума, а не тела, красота образа жизни.
Естественно все эти ограничения распространялись также и на мужчин, многие из которых отличались легкомыслием и фривольностью и стремились угождать всем женщинам, красили волосы, использовали помаду, ухаживали за своей кожей, подобно женщинам.

Несмотря на то, что достоинствами благочестивой женщины были скромность и благочестие, имелось значительное число женщин-христианок, которые обладали неутолимым желанием добиваться красивой фигуры, стремились носить золотые и серебряные украшения и красивые одежды, использовали косметику, красили волосы, кожу с тем, чтобы соблазнять мужчин и вести продажный образ жизни.

Христианин или христианка должны быть скромными в одежде и в мыслях, должны одеваться с достоинством, которое порождается сознанием.

После 206 года карфагенский пастырь интересовался одеяниями девиц, в частности им был написан трактат "Де виргинибус велаядис". Как представляется, он писал на эту тему и по-гречески. Он хотел, чтобы девушки-христианки носили вуаль. Это вошло в обычай во многих Церквах Востока и Греции, а также в некоторых Церквах Запада. Этот обычай был также распространён среди замужних женщин Карфагена. Некоторые девушки этой общины надевали вуаль на улице, но снимали её в храме или же вовсе не носили её. Для поддержания единой дисциплины во всей Церкви, а также на основании упомянутых выше моральных причин пуританский монтанист хотел, чтобы все девицы носили вуаль.
Они не должны были показывать мужчинам свои лица, поскольку это могло вызвать в них греховные чувства. Святой мужчина, созерцающий девственницу, устыжается, а святая девственница устыжается, замечая смотрящего на неё мужчину.

За всеми этими аскетическими рассуждениями скрывалось глубочайшее чувство уважения к женщине вообще.

Отношение женщины к мужчине

В соответствии с греческой мыслью царством мужчины был "град", мир, а царством женщины - гинекей, или сераль, а взаимоотношения между ними строились на принципе: "Управляй женщиной". /Эта надпись была сделана на стене мелитопольского гимназиума: "Гюнайкос архе"/. В соответствии с христианскими воззрениями, как мужчина, так и женщина выполняют равные обязанности по отношению к добродетели, с этической точки зрения, они также являются равными, причём это шло в разрез с господствовавшим тогда мнением о подчинённом положении женщины. Климент Александрийский писал: " И у тех, и у других единый Бог, единый наставник и единая Церковь, для них существует одно и то же смирение, таже пища, тот же брак, они одинаково дышат, видят, слышат, надеются, любят и т.д. Поскольку для них одинаковы благодать и спасение, одинаковыми должны быть и их любовь и воспитание. Поскольку только в земной жизни отличается женщина от мужчины" /"Педагогус",1,4/.

Таким образом христианская педагогика восстанавливала в религии равенстов, созданное в природе. Христианство приводит к единству в вере, а этика соответствует этому единству в природе, таким образом как в естественном, так и в сверхъестественном порядке очищаются как мужчина, так и женщина, причём они превращаются в "философов". Следовательно внешние или социальные условия не могут ни в малейшей степени ограничивать достоинство или духовные обязательства каждой отдельной личности, даже перед угрозой возможного мученичества.
Подобное достоинство наделяет женщину внутренней красотой, не требующей никаких искусственных средств. "Подлинная красота - это справедливость, умеренность, сила и страх Божий", говорилось в"Педагогусе" /11,12,111,1/.

Подобного рода женщина представляла собою существенный фактор в размеренном ведении домашнего хозяйства. Она не говорит манерно, искусственно изменяя свой голос, она не бросает вокруг себя призывных взглядов. Именно эти приёмы высмеивались александрийцем с сарказмом, подобным автору комедий Анакреону. В храме /как и повсюду, поскольку Господь присутствует везде/ женщины должна скромно одеваться, не обнажая
никаких частей своего тела, даже шею, она должна быть чиста телом и духом, подобно супруге Энея, которая сохраняла свою скромность и чистоту даже во время пожара Трои. Если женщина не замужем, то она думает только о Боге. Если она замужем, то она делит свою жизнь между Богом и мужем. добрый Ерм настолько высоко оценивал благочестивую жену, что считал, что греха можно избежать только посредством её образа в памяти /"Пастырь".1У, 1/. В ней живёт благодать Сусанны, которая не была красавицей и умащала свою кожу и лицо косметическими средствами / но она была красива своею верою, благочестием и святостью /Ипполит, "Ин Сусаннам", У, 30/.
В ней также сохраняется супружеская верность Сары и жён древних патриархов.

Бесстыдная и алчная женщина, по мнению автора "Евангелия Двенадцати Апостолов", несла полную ответственность за то, что Христос оказался преданным. Действиетельно, как предполагается, Иуда был увлечён женщиной, подобно тому, как Адам был совращен Евой.

Апостольские отцы не переставали подчёркивать необходимость благочестия и смирения в благочестии, особенно для женщин, которые чаще поддаются соблазну и уступают. В своих полемических писаниях апологеты сравнивали женщину-христианку, благочестивую, трезвую и прилежную, с женщиной-язычницей, алчной и испорченной. Конечно, в пылу полемики сгущались краски. Однако, содержалась глубочайшая истина в словах Татиана, о том, что христиане почитают девственниц, вдов, и благочестивых матерей, а язычники прежде всего приветствовали наложниц и женщин, преданных греху.

Греческие художники обессмертили женщин-поэтесс, стихи которых горели необузданной чувственностью: Лизип изваял статую Нраксиллы, а Силан - статую Сафо, "безумной эротической гетеры, которая воспевала своё собственное сластолюбие". Они представляли собою прелестные образцы женского поведения, иронически замечали апологеты. Однако следует помнить, что наряду с подобного рода женщинами, стоическое учение формировало строгих жён и матерей, которые сохраняли свою твёрдость, независимосгь и бесстрашие в то время, когда прелюбодеяние было общепринятой практикой. В семьях трудящихся как в городской, так и в сельско и местности было ещё достаточно женщин, верных традиционной естественной морали.

Так или иначе строгие принципы христианского учения восстанавливали институт семьи, центром которого в достаточно большом числе случаев была женщина.

Продолжение рода, аборты, новорожденные
Естественной целью брака является не удовлетворение сладострастия, а рождение детей. Таким образом брак имеет основу, которую можно считать юридически основательной с точки зрения церковных "законов", регулирующих брак. Определяющим фактором в браке является не удовольствие и даже не "аффектус мариталис" римского права, а дети, даже в отвлечении от церковных норм. И это положение первоначально лежало в основе также и римского права.

Подобный принцип, делавший родителей соучастниками в процессе творения, подобно пылающему мечу врубался в ограниченное мышление языческих городов во втором и третьем веках. В этом обществе наиболее благополучные граждане оскоплялись из-за себялюбия, а неимущие пытались подражать им. Траян и Адриан не имели законных детей. Семья, в которой было пять детей, рассматривались в качестве образцовой для всей империи. И если бы не христианская реакция, то империя начала бы испытывать резкое уменьшение населения.

Рождение ребёнка в семье рассматривалось христианами, как первое достижение брачного союза. Рождение детей не рассматривалось как самоцель, а как средство создания кандидатов на вечное блаженство.

Это учение в корне отличалось от того, чему учили освобожденный раб Энклопий и его собратья в "Сатириконе".
Когда они потерпели кораблекрушение у побережья Кротоны, один из селян сказал им, что для того, чтобы хорошо прожить в этом городе, они должны уметь обманывать и лгать, они также не должны иметь детей, поскольку иначе их никуда не будут приглашать. Язычество во все века, подобно жителям города Кротоны, рассматривало детей как обузу. Христианство же рассматривало их как должное пополнение членов Церкви и общества, как обращение душ к Богу.

Климент Александрийский учил, что "брак - это первый законный союз мужчины и женщины для рождения законных детей".
Он осуждал ересь Карпократа огносигельно того, что мужчины должны иметь общих жён, а также и ересь маркионитов, которые, веря в грешность природы, воздерживались от браков и рождения детей, хотя одновременно не воздерживались от пищи и воздуха, которые были сотворены тем же Создателем. Маркиониты считали, что брак представляет собою прелюбодеяние, поскольку Господь не был женат. Но они забывали о том, что у Христа была невеста - Его Церковь - и что Он не был обычным человеком, нуждающимся в помощнице. "Отсюда даже благочестие не может быть добрым, если оно осуществляется не из любви к Богу" /Стромата, 111,6/.

Вопреки Маркиону и Валентину, которые были гностиками,и вопреки Кассиану, который был докетом, Климент защищал продолжение рода как нечто положительное, противопоставляя ложному и бесплодному аскетизму пример Господа, Который вошёл в мир через рождение, и Пресвятой Девы, которая зачала Его.
Он изыскивал горы цитат из Писания, свидетельствовавших о неестественности и антисоциальности учений о ненависти к плоти - той плоти, через которую воплотился Сам Господь и которую Он Сам исцелял от множества недугов. Такие взгляды александрийца вступали в противоречие с катастрофическими, а теперь и еретическими, взглядами карфагенца, основанными на ожидании близкого конца света. Тертуллиан считал, что если прекратятся рождения, то это ускорит уничтожение сатанинского мира и идолопоклоннического государства.

Александриец проявлял последовательность и даже критиковал своего возлюбленного Платона, некоторые взгляды которого, как представлялось ему, не поощряли продление рода. Он также критиковал за это некоторых поэтов.

Естественно, цель брака, именно вследствие того что она состояла в продолжении рода, не должна была заменяться любострастием, которое противоречит разуму и природе.

Минуций писал о преступления язычников против детей: "Я вижу, что вы бросаете новорожденных диким зверям и птицам или отделываетесь от них путём удушения, имеются женщины, которые медицинскими средствами уничтожают действие семени, что означает детоубийство ещё не родившихся" /Октавий, ХХХ, 2/. В предыдущих работах этой серии /"Социальное послание Христа",гл. У11 и "Социальное послание апостолов",гл. У111/ упоминалось о том, что в древние времена делались аборты, а новорожденные сбрасывались вниз со скал, чтобы избавиться от
них, как от обузы. Христианство немедленно объявило аборт грехом - убийством. Христиан обвиняли в людоедстве, а они доказывали абсурдность такого обвинения, свидетельствуя о том, что их моральные устои не позволяют им даже присутствовать при казни человека, а также совершать аборты.

Языческие обвинения были основаны на неправильной и злостной интерпритации евхаристии, за которой, по их мнению, съедались невинные.

Тертуллиан осуждал практику передачи детей в более богатые семьи из-за опасности того, что они могут стать "материалом для кровосмешения" /"Ад наг.",1,16/. Совершая это преступление, язычники подражали своим божествам - и в этом состоял ещё один аргумент апологетов. "Сагурн немедленно поедал своих детей. А в некоторых частях Африки родители действительно посвящали своих детей Сатурну" /Минуциус, Окт.,XXX, 1/.
Могло случиться, что эти несчастные родители через какое-то число лет могли совершить кровосмешение со своими сыновьями и дочерьми, даже не догадываясь об этом. Апологет Минуций описывал эту вовсе не искусственно придуманную опасность, осуждая практику кровосмешения среди христиан, которую его соотечественник Фронтон принимал, не задумываясь. Отцы Церкви резко выступами против убийственного эгоизма родителей, разрушавшего семью, однако только лишь при Диоклетиане продажа собственных детей была запрещена законодательным путём. Детей нельзя стало ни убивать, не отдавать, а надлежало воспитывать в ответственности родителей перед Богом. И это положение было записано первым в ряду известных христианских предписаний: "Не пренебрегай своими сыном или дочерью, но воспитывай их с детства в страхе Божием" /"Дидахе",1У, 9/. Ерм в "Пастыре" /1,3,1/ писал, что отец не должен ослаблять внимания к своей семье за заботами земного мира.
Что же касается молодёжи, то они по Поликарпу /Поликарп, У, 3/, должны проявлять повиновение, прилежание и благочестие. Ещё одним преступлением против детей, распространённым в те времена, было мужеложство. Во втором веке, несмотря на закон Скантиния, оно достигло официального апофеоза в любви императора Адриана к апполононоподобному Антиною. Император устанавливал его изображения, посвятил ему город и издал декрет, по которому ему следовало поклоняться как божеству.
Практика этого противоестественного зла была, по-видимому, широко распространившейся, и апологеты единодушно порицали его в самых резких выражениях, ""мужеложество, запрещенное варварами, всячески культивируется римлянами",- писал Татиан. Иустин писал, что в некоторых случаях мальчики специально воспитывались для этой цели. Они служили в качестве источника дохода для частных лиц и налогов для государства.

Бардезан, описывая обычаи различных народов, приписывает мужеложство германцам, у которых "прекрасные юноши служили в качестве жён мужчинам, которые даже женились на них" /"Либер легум регионум",ХХАУ/.

Климент Александрийский учил, что христиане должны относиться к юношам, как к своим детям и глядеть на них отцовскими глазами.

"Горе, тебе, о Рим"- восклицала неизвестная сивилла, - "позор на твою голову, поскольку ты породил отраву и измену, позорные отношения с мальчиками, о нечистый град земли Латинской!" /Сибил.,У, 164-167/.
И подобно псевдо-Варнаве, который сравнивал совратителей мальчиков с гиенами, христианские авторы с той же силой осуждали эту практику. Так осуществлялась христианская деятельность по исцелению недугов общества единым фронтом и была направлена против самых укромных уголков, в которых коренилось зло. Она уподоблялась потоку чистой воды, очищавшему авгиевы конюшни.

Страница сгенерирована за 0.05 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com