Потенциальная угроза, которую представляли христиане для враждебного им государства, вновь была упомянута Тертуллианом в " 212 году, когда он писал проконсулу-преследователю в Африке Скапуле относительно того, что христиане составляют большинство населения, вследствие чего убивать их было равнозначно истреблению всего населения Карфагена.

Сириец Бардесан, перечислив значительное разнообразие законов у различных народов, писал, что "новое поколение христиан, созданное Христом повсюду, отвергает законы и обычаи, несовместимые с Евангелием, причём где бы они ни находились, законы данной местности не отвращают их от требований Евангелия"Между тем то обстоятельство, что они составляли совершенное общество в Церкви, ни в коей мере не избавляло их от римских законов и законодательных положений. )Мы знаем, например, что существовали различные законы о браке, а семья считалась ячейкой государства. Что же касается спорных вопросов, то христиане предпочитали обращаться к своему епископу, а не к претору. Когда полчища готов вторглись в Поят и Вифинию и причинили населению этих городов огромный ущерб, Григорий Тавматург, великий евангелизатор этого региона, всячески добивался восстановления именно тех законов, которые существовали до вторжения. В этом случае каноническая власть Церкви использовалась для регулирования социально-экономических вопросов. Причём восстановление старого законодательства представлялось для населения ни чем иным, как чудом. Конечно, епископ также ежедневно занимался также и вопросами религиозной дисциплины.
Церковь принимала законы, опираясь на авторитет своего Главы Иисуса Христа, Который, создав новый народ Божий, выступил в качестве законодателя. Церковное законодательство существовало наряду с государственным и частным законодательством, но фактически оно стояло над ними, или, как говорили в те времена - над законом кесаря возвышается закон Христов, который человекне имеет права нарушать даже под пытками.
Человеческое законодательство как государственное, так и частное не могло сосуществовать в христианском сознании до опреде-лённого момента, причём это приводило к стремлению, чтобы оба сосуществовали в своей полноте. Однако закон Христов требовал отказа от идолопоклонства, а также от вмешательства в свободу личности, что фактически являлось нарушением закона. Однако, часто за исполнение этого требования приходилось платить кровью, поскольку приходилось игнорировать древние институты, преодолевать территориальные границы и пре-небрегать традициями и обычаями.

С языческой точки зрения, христиане являлись людьми без отечества, у которых не было национального предводителя и законодателя. Цельс рассматривал их в качестве дезертиров, покинувших иудейский народ, равно как и закон Израиля. Однако, христиане возражали на это, утверждая, что у них есть глава, царь, законодатель, создатель нового народа. Церкви, которую Он наделил законодательной властью. И поскольку христиане являлось солдатами, они обязаны были подчиняться своему генералу - Христу.
Закон Христов стоял превыше всего, был абсолютным, первостепенным, находящимся выше государственного или семейного права, он мог потребовать принесения себя и своих детей в жертву, как было с Авраамом и с мучениками /а для них Христос не был убит/.

Свобода христиан и позитивное законодательство.
Закон Христов был установлен для блага человека. По этому закону человек, который до этого был рабом, вновь возвращает себе свободу. Следовательно существовавшее законодательство, рассматривавшее человека как раба греха, ограничивает его действия, ставит их в более или менее жёсткие рамки, а закон Христов, который является новым законом, стоит выше, поскольку он ломает все преграды и объединяет все народы в единый народ, живущий на единой земле.

Рабский характер языческого законодательства проявлялся восновном в идолопоклонстве, ведь древние относили его происхождение к богам. Подчиняя идею божества различным образам и обрядам, они тем самым принимали и законодательство, которое было столь тесно связано с их религией. Христианская религия, свободная от демонов, активных "энергии" политеизма, была таким образом свободна от фальши и от недостатков законодательства, созданного в атмосфере, наполненной неправдой. Даже с чисто юридической точки зрения христианство возвеличивало человеческое достоинство, которое ранее распростиралось ниц перед мифологией.

Идолопоклонство язычников совершалось через их священников, Философов и более всего через поэтов, которые, подобно Орфею, развращали человеческие души песнями, уничтожавшими "эту прекрасную свободу человека под небесами", чтобы поработить его мифами и диавольскими обольщениями, как писал Климент Александрийский.

Церковь являлась хранительницей Христова закона, и она поддерживала его для Христа в абсолютной целостности, используя его в полной мере через посредство епископов, как основных своих руководителей, а также пресвитеров. "Дидахе" рассматривается как вступление к кодификации христианского законодательства. Следовательно Церковь воспитывала в своих членах не только общественное сознание, но также и предлагала новую концепцию государства: она ограничивала политическую власть посредством принятия собственного законодательства как закона Божия, который стоит превыше всего, даже превыше законов государства, если последние являются нерелигиозными или аморальными. Когда, например,
Тертуллиан призывал к ликвидаций антихристианского ""институтума"", это был чрезвычайно смелый призыв в свете гражданской морали предков, для которых законы, однажды принятые, представлялись священными, установленные свыше. Закон легко обойти, но его очень трудно отменить. Кодекс Юстиниана представлял собою собрание законов многовековой давности. Тертуллиан осмеливался предлагать революционную мораль, а именно, заключавшуюся в том, что справедливость законов определяется гражданской сознательностью тех людей, для которых они принимаются. 3 такой атмосфере всё возрастающий имперский абсолютизм приводил к том, что император, считавший себя божеством, одновременно считал себя и источником законодательства, он определял справедливость законодательных актов, поскольку он являлся источником моральных стандартов.
С другой стороны, христианство ставило правителя в положение человека, который также должен придерживаться положений морали, естественного и сверхъестественного хода вещей - иными словами, закона, проповедуемого Церковью. В результате - а это был революционный результат - христианин не должен подчиняться закону, который противоречит его совести, Фактически он не должен был исполнять требование обожествления императора, что умаляло Христа Еретики шли ещё дальше и отказывались от призыва на военную службу, а также от принятия лавровых венков за храбрость. Без такого конфликта не было бы мученичества. Апостол Павел призывал христиан подчиняться властям, но не для того, чтобы избежать мученичества, а для того, чтобы воодушевить их на достойное поведение даже перед лицом тех, кто не является христианами, но признаёт справедливость и Божий суд.

Это значило, что Божий суд стоит превыше всяких мирских властей. Поскольку нет понятия божественности государства, то не может быть и понятия божественности закона. Для опенки этичности законодательства государство должно принимать критическое сотрудни-чество со стороны граждан, для которых принимаются законы.
Иными словами, закон имеет двух авторов - одного, который командует, и другого, который подчиняется, и он не может быть непогрешимым.

Поскольку государство не предоставляло своим гражданам права контролировать законодательство, граждане-христиане сами предоставяли себе это право, если законы были направлены против них.
И для этого они использовали все доступные им средства, кроме насилия и отказа от веры. Когда же законы были справедливыми, христиане поддерживали их всей душой. И здесь не могло быть никаких уступок. Свидетельством этомуявлялись решительные отказы апостолов принимать решения Синедриона.

Относительно евангельских призывов отказаться от отца, матери и братьев и следовать благовестию Христову для получения вечного спасения, Климент Александрийский писал, что под "матерью" аллегорически понимается родина, а под "отцом" - законодательство государства.

Образцовые граждане древности стремились посредством своей преданности называться "друзьями кесаря". Образцовый гражданин новой эпохи придерживался мнения, что его действия не должны вызывать конфликта между его поступками и его совестью, поскольку именно через совесть осуществляется оценка законов по их религиозным и моральным принципам. Поэтому он критиковал законодательство, а по необходимости и отвергал его, например, законодательство, допускающее проституцию, которое, в конечном счёте, противоречило даже таким древнегреческим законодателям, как Солон, а также и римскому праву.

Это не значит, что христиане стремились свести к минимуму роль законодательства. Законодатель уподобляется хирургу, который, даже когда режет и жжёт и даёт горькие лекарства, прежде всего печётся о здоровье пациента, а не проявляет ненависть по отношению к нему.

В противоположность утверждению платоников /Горгий, Критон/ и стоиков относительно того, что отдельная личность должна проявлять абсолютное подчинение государственным законам, а также в противоположность утверждению Протагора относительно того, что правильный закон должен рассматриваться в качестве источника справедливости, Ориген возвращался к старой дискуссии о происхождении государства и устанавливал преимущество естественного закона перед" законом, принятым людьми. Таким образом, он вносил реальный вклад в движение, которое набирало силу в то время, направленное на установление полного соответствия между государственным законодательством и естественным законом.
Цельс возражал, основываясь на политическою этике античности, и повторял, что справедливость состоит в подчинений государственным институтам, каковы бы они ни были. Поэтому - спорил Ориген - скифы и индийцы, которые поедают своих друзей и родственников в соответствии с местными обычаями, не совершают несправедливости! И он давал ответ на основе различий между естественным законом и положительным законом. "В самом начале было два закона: закон природы, установленный Богом, и другой - написанный для государств. Когда принятый людьми закон вступает в противоречие с законом, данный Богом, то гражданам пристало пользоваться именно законом Божиим, а не удаляться от него в сторону чуждых законов...".

Посредством стоических рассуждений Ориген определял Философское выражение этих различий, природа которого была достаточно четко и прочно закреплена в христианском сознании во втором реке, несмотря на все те трудности, с которыми ей приходилось сталки-ваться, когда она вступала в противоречие с государственными уложениями, причём эти трудности намеренно принимались христианами. Иустин, даже несмотря на всё своё смирение и примирительные тенденции, тем не менее выступал в качестве бунтовщика, поскольку он всячески стремился убедить других, включая власти и противников христианства в том, что они должны отказаться от своих взглядов, короче говоря, отступить, поскольку христианство не может ни в малейшей степени отступить от своей позиции.
другие должны были пойти на уступки, а христианству нечего было уступать, оно также не могло пожертвоать в пользу государства своей моралью и своим вероучением. Но ведь любой, кто не подчиняется законам, считается бунтовщиком, а .любой, кто стремится к изменению существующего порядка, к замене его новым, является опасным реформатором, революционером. Зачастую и сам Иустин понимал это и высказывал по этому поводу 'мысли, сверкавшие тут и там подобно молниям в его сочинениях. Где бы его линия рассуж-дения, невзирая на его огику и его чувства, невзирая на чистоту его помыслов, ни сталкивалась с языческой концепцией и юридической системой, он взрывался: "В конце концов, вы можете убить нас, но это нас не беспокоит. Только вам будет хуже от того, что бы не слушаете нас и убиваете нас." Это было необычное обвинение, причём весьма оскорбительное, с точки зрения его противников. Когда он писал о запрете под страхом смерти читать книги пророков и распространять новую веру, его язык был весьма ясен: "Вы действительно можете подавлять нас, но мы всё равно будем читать и проповедовать то же самое. И если это вам неприятно слышать, то всё равно вы не можете сделать ничего большего, кроме как убить нас!"

"Вы не можете сделать ничего большего, кроме как убить нас! " Слабое утешение для римских правителей, которые помимо всего другого были также и философами.

Позиция Иустина не преувеличивалась, если сравнивать её с позицией других исповедников веры. Мелитон, который пытался не упрекать справедливого Марка Аврелия по поводу его антихристианского законодательства, писал однако в одной из работ, - что оно не могло использоваться даже против враждебных варваров.
В конечном счете, когда римское право вступило в конфликт с христианским
правом, христиане отвергали его и отрицали вообще его право называться правом. Это имплицитно прослеживается в грудах Тертуллиана и более ярко выражено в прозаических произведениях одного из учеников Оригена, Григория Понтийского, который затем стал епископом и получил прозвище Тавматург. В своём панегирике в адрес своего учителя Григорий, который занимался изучением латинского языка и римского права, характеризует законы империй как "восхитительные", поскольку они "мудры, хорошо взвеены, разнообразны, короче говоря наиболее эллинистичны, да к тому же ещё и написаны на латинском языке, прекрасном и величественном языке, отражающем славу империи." И эти высказывания находились на рубеже той территории, за которую не могло проникать римское сознание.

Во втором веке позиция Мелитона представлялась наиболее уступчивой. Другие, оказавшись лицом к лицу с властями, занимали часто позицию решительного отказа. Мы можем видеть, что даже Октавий потерял спокойствие при виде мученика, оскорбляющего своего судью. Он вступил на суд как солдат против врага, как свободный человек против тирана. Даже, если он и потерпел поражение, он всё равно оказался победителем и заслужил лавровый венок в воинстве Христовом. И это не просто красивые слова. От апостола Павла до Климента и Оригена они наполнялись действительным каждодневным опытом. Деяния лионских мучеников были хорошим примером этому.

Частично ошибочными и аморальными могли быть не только положительные законы, с точки зрения христиан, все существовавшее тогда законодательство было неполноценным, а во многих случаях и бездейственным. Мы уже отмечали аргументы Иустина и Тертуллиана относительно недостаточности юридических санкций в том случае, если преступник мог укрыться от преследователей или бежать. Эта недостаточность объяснялась мирской сущностью государства, которое управлялось людьми и, следовательно, было подвержено ошибкам. Но кроме этого существовал и высший закон, который уже не допускал никаких лазеек, от которого нельзя было никуда уйти - это нравственный закон христиан.

Пользуясь такой аргументацией, апологеты утверждали, что христианский вклад в нормальное функционирование государства являлся и значительным и положительным. Но государство никак не могло воспринять логику такого утверждения, несмотря на конкретные примеры положительного поведения граждан-христиан, вследствие того принципа, на котором оно было основано и этические нормы которого оно соблюдало, придерживаясь старой концепции борьбы против разделения между старой религией и политикой, моралью и системой правления, которая лежала в основе государственного аппарата, деля пополам власть и значение.

Подобные рассуждения уменьшали власть государства. А нам следует помнить, что учение отцов Церкви, в котором трактовалось учение Христа, повторённое апостолом Павлом, неоднократно сталкивалось с пантеизмом государства, поскольку в нём определялась форма правления, которая, с одной стороны, способствовала бы взаимоотношению с гражданами, а с другой - с Церковью, причём выражалось стремление к достижению достаточной степени полноты. Над стандартной, загнивающей формой общественного сознания античности, которая лежала распростёртой в поклонений языческому государству, поднимался голос индивидуального сознания, шедший от сердца новой личности. И он выражал наиболее решительное требование религиозного сознания - продолжать жить в обстановке общественного порядка, совмещенного с духовной автономией.
И это требование казалось столь смелым, что несмотря на то, что оно неоднократно повторялось на протяжений веков, оно вряд ли находило полное осуществление даже в условиях самого либерального правления. Голос спокойного апологета из Рима преисполнялся энтузиазма и возвышенности, когда он напоминал одинокую Фигуру мученика, стоявшего лицом к лицу с орудиями смерти, в бесстрашном стремлении защитить свою свободу и совесть. "Что за чудное зрелище открывается перед Господом, когда христиане претерпевают страдания, когда они готовятся к борьбе против угроз, наказаний, пыток, когда он смеется над возможностью
смерти и ужасом палача, когда он утверждает свою собственную индивидуальную свободу против царей и князей, подчиняясь только Богу, Которому он принадлежит, и как победитель восстаёт против судьи, произнесшего ему смертный приговор!"

Разве это не восхитительные заявления. Мученичество – это упорство даже перед лицом смерти и пыток - становится "утверждением свободы", "основой жизни и веры, крепостью спасения и залогом свободы и чести" перед всемогущим государством. Это объявление войны за независимость. Мы уже видели, с какой радостью Луций принял смертный приговор от префекта Урбиция, поскольку он освобождал его от власти несправедливых законов. Короче говоря, только кровь мучеников могла искупить духов- ное сознание, противопоставленное политическому рабству.

Принимая такую точку зрения, новый человек как гражданин признавал своё подчинение государству, а как христианин он провозглашал свою независимость. В духовной сфере как суверен, так и его подданные были людьми, т.е. равными, и могли подчиняться только Богу. Короче говоря, социальная, нравственная и религиозная автономия христианства, объединённого в экклесию, разбивала социальную, юридическую и религиозную совокупность античного государства, на основе которой полагалось социальное бытие. И лишь естественно, что это должно было приводить к волнениям, наказаниям, конфликтам со стороны реакционного
старого порядка, стремившегося к поддержанию равновесия. Тертуллиан как-то писал: "Не божества привели к величию Рима, а его политическая экспансия сослужила добрую службу римским божествам." И это было исторически справедливо. Поклонение Юпитеру, а позднее кесарю, осуществлялось всюду, куда бы ни пришли римские легионы. И африканец продолжал: "Скорее подобная экспансия осуществлялась при помощи богохульных актов, подобно разрушению городов, храмов, образов, убийству граждан, среди них я священников, грабежам, включавшим в себя также и церковное имущество" С присущей ему краткостью, которая предусматривает использование антитез, он писал, что римляне "или распространялись посредством причинения вреда религии, или причиняли ей вред посредством своего распространения".

И такую политическую систему, которая существовала в ущерб христианам, последний призывал к религиозному миру и признанию свободы богослужения. Все апологеты вместе с Тертуллианом настаивали на том, что следовало соблюдать религиозную свободу. Их кредо былоболее благородным, более чистым и единственно истинным из всех существовавших тогда учений. Если же язычники, однако, предпочитали продолжать верить в свои сказки, то они могли продолжать" это делать. Но они не должны были принуждать к этому христиан.
Они не должны были повторить ошибку, допущенную в отношении Сократа,
который просил только того, чтобы ему было разрешено исповедовать собственного демона. Поскольку со стороны христиан нельзя было обнаружить никаких преступлений в отношении общества', им нужно было предоставить соответствующие права в рамках своей общины, Если же кто-либо из них должен был предстать перед судом и быть признанным виновным, "то ему должно было последовать наказание за его вину, а не за то, что он христианин." Если христиане исповедуют учение, которое не согласуется с другими, то пусть это само по себе не считается преступлением. Даже среди философов существуют серьёзные расхрождения." А если некоторые аспекты нашего учения согласовывались с учениями ваших знаменитых поэтов и Философов и если мы выдвигаем другие, которые благороднее и богоугоднее - и мы можем это доказать - то почему же нас так несправедливо ненавидят другие?"

Но даже для таких абсолютных догматов христианства, как воплощение, воскресение, непорочное зачатие можно было найти параллели /или же диавольские имитации/ в древнегреческих мифах. Тогда почему же пыткам должны были подвергаться только христиане, тогда как египтянах было позволено поклоняться луковицам в огородах, мышам, котам и крокодилам? В каждой провинций, в каждом городе имеются собственные божества, причём поклоняться разрешается каждому божеству, за исключением истинного Бога. Отрицать религиозную свободу и считать её преступлением - это и есть преступление против религии. И здесь таким образом мы переворачиваем с ног на голову основное обвинение: тот является атеистом, кто запрещает поклоняться истинному Богу в соответствии с убеждениями людей, вследствие чего римское государство следовало считать атеистическим.
Тертуллиан в "Апологетике" писал: "Пусть один поклоняется Богу, другой - Юпитеру, пусть один воссылает свои мольбы к небесам, а другой к "ара фидеи", пусть один за молитвой считает облака, если ему это угодно, а другой - солнечные лучи на своём потолке.... Никому ненужно неохотное поклонение, даже человеку."
Я Иустин добавлял: "Если некоторые учения представляются вам разумными, уважайте их, если они представляются несерьёзными, отвергайте их как таковые, только не осуждайте за них невинных людей, не приговаривайте их к смерти, подобно своим врагам".
Короче говоря, нет никаких оснований для существования особого закона против христиан, они делают жизни при тех же законах,.которые распространяются и на всех других людей. Все апологеты стремились подчёркивать эту мысль.

В 212-213 годах, когда строгость монтанистского учения приводила Тертуллиана к обострению, а не сглаживанию своих точек зрения, он повторял свои прежние мысли: ".{"Каждый человек обладает естественным правом восхищаться теми, кому он более всего верит... В функции религии не входят навязывание себя кому-либо,ибо человек свободен принимать что-либо без навязывания". Если государство приняло бы этот принцип естественного права, рассуждал Тертуллиан, то уже не было бы никаких причин для того, чтобы выступать против христиан, которые не являются .чьими-либо врагами, по крайнем мере, врагами римского императора.

Даже мягкий Октавий, определяя свободу совести и христианскую революцию в этом плане, становился неуступчивым, резким, почти грубым. Отказываясь в какой-либо форме принимать участиев принесении жертв идолам, он призывал к подлинной свободе, "ибо свободный человек /а по закону Слова свободными являются все, включая женщин и рабов/, даже если тиран угрожает ему смертью, даже если он может быть заточен в тюрьму, никогда не откажется от предмета своего поклонения, от Бога, чем бы ему это ни грозило".

Требования апологетов были основаны на трёх моментах: отказе от обвинений против христиан, доказательстве разумности и законности своей веры, свободе совести. Прежде всего они требовали свободы совести, которая была неизвестна государству, и это было хотя и вполне обоснованное, но печальное требование. Терпимость, к которой они стремились и которую они получили лить после принятия миланского эдикта, не являлась языческим агностицизмом или безразличием по отношению к различным божествам и верованиям.
Она исходила из того, что христианство является подлинной религией, а другие - ложными. Однако, даже у нетерпимого Тертуллиана можно найти ясное утверждение о том, что принадлежность специфической вере является свободным актом доброй воли, что насилие - противоположно религии, которая является выражением любви к Богу и людям.

Пределы гражданского повиновения

Что касается религиозного значения обвинения в атеизме, христианская апологетика, являясь одновременно выражением и церковного учения и религиозной практики, не могла уступать ни на йоту, напротив её твёрдость возрастала по мере оказываемого ей сопротивления, поскольку христиане не только отказывались поклоняться римским идолам, среди них и божеству-кесарю, но и рассматривали национальные божества как пустые звуки, воплощения демонов, претендовавших на божественность. Поскольку эти божества таковыми не являлись, подлинными атеистами были именно язычники. Но что могло значить то обстоятельство, что Аристид, Иустин, Афинагор, Тертуллиан, Климент Александрийский, Ориген и Мелитон не жалели усилий, чтобы доказать строгую мораль, патриотизм и
невиновность христиан, если все обвинения и подозрения группировались вокруг отказа христиан поклоняться божеству кесаря, славословить и признавать римских богов? Ведь христианам было достаточно бросить лишь крупицу славословия или сказать, что ониболее не веруют во Христа, чтобы мгновенно отпали все обвинения. "Единственное обвинение, которое вы выдвигаете против нас, состоит в том, что мы не поклоняемся вашим богам",- писал Иустин. Но если Юпитер, Марс и Венера были фантасмагориями, то кесарьи римское государство были реальностями, и поклонение им требовалось как проявление и доказательство патриотизма.

Когда Татиан заявлял, что он готов платить налоги, служить и подчиняться императору, но не боготворить его, поскольку "человека следует почитать как человека, а боготворить следует лишь Бога, когда мученики, а среди них были и мученицы, открыто бросали в лицо своим судьям: "Мы отдаём Кесарю кесарево, но боготворим только Бога", и когда Тертуллиан неустанно повторял, что христиане боятся Бога, а не проконсула, то все они, отрицая божественность государства и не веря в его квази-всемогущество, в глазах властей представлялись подлинными бунтовщиками. Ни один из отцов того периода не выражал ни малейшего сомнения в том, что христиане как подданные должны подчиняться государственным властям, но они объясняли и разъясняли то обстоятельство что это подчинение распространяется лишь до тех пределов, до каких позволяют мораль и совесть.

Когда судьи предлагали мученикам вожделенный титул "друга кесаря", они понимали, что это предложение было лестным даже и для христиан, особенно выходцев из зажиточных семей, к каким принадлежал, например, Александр, пятый сын Фелицита. Однако эта имперская честь могла быть получена только ценою христианского бесчестья, и верующие, как обычно, отвечали, что они предпочитают оставаться "слугами Христовыми". Таким образом ответственность за конфликт лежала на тех, кто противопоставлял Христа кесарю.

В сфере политики апостольские и послеапостольские отцы сле-довали по стопам евангелистов и апостолов. Что касается политика, считал Климент Александрийский, мы следуем предписанию Христа: "Оставьте кесарю кесарево, а Богу - Богово".

Что касается прав кесаря, они всегда утверждали, что его . власть, как и всякая другая власть, исходит от Бога. Кесарь является кесарем, поскольку это угодно Богу, поэтому Бог стоит превыше кесаря. Бог поставляет кесаря, а не наоборот, как в политеизме. В самом начале римляне и греки, да и не только они одни, признавали, что власть исходит от Бога. Однако, поскольку политеизм был лишён Откровения и авторитетного выражения воли Божией, произошло так, что правительство легко узурпировалобожественность.

Ориген считал, что даже власть, "которая преследует верующих и борется с верой", изначально исходит от Бога, но в процессе своего развития и использования она становится извращённой и выступающей против своего собственного источника, т.е. против Бога. "Посему противящийся власти противится Божию установлению,а противящиеся сами навлекут на себя осуждение" /Рим.,13: 2/- писал апостол Павел. Но, по мнению Оригена, апостол имел в виду не такую власть, которая преследует веру, и в отношении которойследует скорее применять заповедь о повиновении Богу, а не человеку.

Епископ Антиохийский Феофил, хотя он воплощал в себе дисциплинированного и безупречного гражданина, также не ставил гражданственность выше, чем совесть. "Я почитаю императора,"-заявлял он Автолику, который поддерживал тоталитарные устремления языческого государства, "но я не боготворю его, однако я молюсь за него. Я могу боготворить лишь единого истинного Бога, Которым поставлен на власть суверен. Почему же не следует боготворить императора? Потому что его положение достойно уважения, а не боготворения,
он - не Бог, а человек, которого Бог избрал для осуществления справедливости, а не для принятия славословий." Это представляется чётким определением доброго гражданстваи уроком для христианской политики, в соответствии с которой новая концепция власти уравновешивается практическим поведением добрых верующих граждан. Государство же, подобно Автолику, не принимало этого. Подчинение, молитвы, налоги - всего этого было недостаточно, требовалось ещё и поклонение, иными словами, полное подчинение государству также и собственной совести.

Таким образом не возникало основы для взаимопонимания. Спор оказался замкнутым в порочном круге. Круг должен был быть разорван, и христианская настойчивость преуспела в этом посредством Константинова меча. Константин принадлежал к таким государственным деятелям, которые понимали требования нового времени, новое сознание. Но сколько же мученической крови оказалось пролитой до этого!

Подобное драматическое столкновение между гражданским и религиозным сознанием в определённой степени ощущалось также я языческими философами, поскольку им также вменялась вина в том, что они жили в соответствии с разумом, отмежёвываясь от тирании общепринятых предрассудков. Наиболее известным из них был Сократ, и он также был заключён в тюрьму по обвинению в "святотатстве и заговоре", как писал Иустин, "что было таким же обвинением, какие выдвигаются и против нас". Даже такие решительные антиэллинисты, как Татиан, делали исключение в пользу Сократа. Христиане Палестины сразу же увидели в Сократе пример, достойный подражания. Они сравнивали с ним Перегрина Протея, который был заточен в тюрьму за веру. И это было тем более весомо, что это был князь философов, противопоставленный в качестве примера князьям, которые были философами. Но они были философами-стоиками, иначеговоря, они была язычниками, и что касалось их, то с религиозной точки зрения, божества могли быть чьей-то выдумкой, но с политической точки зрения, они являлись символом государства я должны были быть почитаемыми.

Страница сгенерирована за 0.46 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com