Ориген писал: "Римский сенат, сменявшие друг друга императоры, армия, народ, даже сами родственники христиан - все объединялись для того, чтобы уничтожить их". Прекращение имперских преследований во втором веке позволяло Церкви развиваться так интенсивно, что она уже была в состоянии противостоять всем тем бурям и грозам, которые разразились над нею в третьем веке. И затем Ориген, сын мученика, заключает: "С самого начала все люди вовсём мире выступили против распространения слова Христова - суверены, военачальники, все государственные чиновники, градоначальники, а также военнослужащие и население. Однако, это было слово Божие, и потому ему нельзя было преградить путь, оно лишь окрепло в борьбе с препятствиями". И Тертуллиан использовал впечатляющую метафору: кровь мучеников была христианским посевом. Чем больше правители стремились нанести ущерб христианам, тем сильнее и многочисленнее становились последние.

В конце первого века Нерва возобновил политические ссылки, включая и ссылки христиан. Эта мера была принята как реакция против действий Домициана, Но даже при Антонинах христианство не могло возлагать надежды на мирную жизнь. Они были строгими охранителями государственной машины, сторонниками консервативного сената, и в их глазах деятельность христиан была подрывной. Опять начались преследования, однако характер нового режима накладывал на эти преследования определённые рамки, законодательство против христиан использовалось с достаточной умеренностью и в соответствий с процедурой без помощи доносчиков из толпы. Это хорошо отражено в письмах, которыми обменялись в 112 году Плиний, легат в Вифинии и Траян. Плиний, толком не понимая, в чём именно заключаются преступления христиан, но зная только, что они совершают преступления, приговорил нескольких христиан к смерти, причём среди них были две диакониссы-рабыни. Он подверг их пыткам, не сломив их духа, что свидетельствовало о силе характера благодаря вере. Траян ответил, что христиан следует наказывать, у него в этом не было никаких сомнений, как и у Плиния. Однако следовало подчиняться закону, не обвинять бездоказательно в принадлежности к христианству и не допускать анонимных обвинений. Такая умеренность диктовалась политическими соображениями, с учётом необходимости поддержания порядка и спокойствия.

Также и при Адриане имели место спорадические преследования. Утверждается, что именно в его правление была сожжена рабыня Мария /или Ариадна/, вера которой была обнаружена по тому обстоятельству, что она постилась во время семейного торжества. И случаи такого рода не были редкими. Мария не приняла участия в торжестве, поскольку этот день приходился на день поста для христиан, я она заявила своей хозяйке, что та может распоряжаться её телом, но не её душой. Суд, мышление которого было полностью языческим, задал ей вопрос: "Если ты рабыня, то почему же ты не исповедуешь религию своей госпожи? '
Однако в рескрипте Муцию Фундану, проконсулу в Азии, Адриан настаивал
на том, что в случае обвинений против христиан, необходимо соблюдать юридическую процедуру в полном объёме, не использовать показаний доносчиков и не обращать внимания на настроение толпы. Доносчиков следует строго предупреждать, что в тех случаях, когда их доносы окажутся неправильными, они будут подвергаться наказанию более строгому, чем то, которое ожидало бы обвиняемого. Слабый христианин мог публично отказаться от своей веры, и его отказ должен был быть достаточным обстоятельством для полного снятия с него вины. В рескрипте смягчалась участь подсудимых христиан, и именно поэтому Иустин ссылался на него, цитируя его в конце своей "Апологетики", как и Мелитон, который писал из Азии. Возможно именно поэтому неизвестный христианский поэт того времени включил в свой сборник "Пророчества Сивиллы" хвалу в адрес Адриана.

Преемник Адриана Антоний Пий следовал по тому же пути. Он запретил насильственные действия толпы, но разрешил приговаривать христиан к смерти. Доказательство этого служат апологии, обращенные к нему христианскими писателями.

Преследования усилились при Марке Аврелии. Он был строгим логиком, и поскольку было установлено, что христианство представляет угрозу для государства, и был принят соответствующий закон, постольку это влекло за собою неизбежные последствия.
Возможно, в его мышлении нашло своё выражение тягостное чувство личного одиночества. Квады и маркоманы /варварские племена, прим. переводчика/ за пределами страны, поведение собственного сына, волнения в связи с тяжёлым экономическим положением, сознание того, что добрые старые времена для Рима проходят всё это способствовало тому, что к его сдержанности и спокойствию прибавлялось чувство скорби. Будучи стойком, он находился во власти фатализма. Чтобы избежать неприятных ощущений, он погружался в размышления и предрассудки, возраждая древние языческие обряды. Это сумеречное состояние суверена накладывало свой отпечаток и на жизнь Церкви, поскольку, подобно Эпиктету, он не понимал ни её сути, ни её моральной силы, а неописуемое
мужество христиан перед лицом смерти представлялось ему лишь театральной позой. После его смерти все иллюзии относительно возможности примирения с империей стали ещё слабее. Христиане никогда не восставали против государства, никогда, но всё чётче и яснее становилось понимание этического конфликта между ними и империей, что ещё более отчуждало их от неё.

Среди жертв того времени в Риме была благородная дама по имени Фелицита и семь её сыновей, Иустин - философ, приговорённый к смерти также философом, Юнием Рустиком, римским префектом, от имени философа-императора - а также ряд учеников и соработников этого христианского учителя, а также лионские мученики.

В 180 году в Африке понесли мучения первые жертвы – мученики мадавры и Сциллии, а в Риме был казнён христианский "сенатор" Аполлоний. При Коммоде происходили нерегулярные преследования. Он не был консервативным правителем, преданным сенату, каким был его отец. Он мог игнорировать с абсолютным безразличием даже законодательство, принятое против христиан, особенно потому что он находился под сильным влиянием Марции, своей "богобоязненной" наложницы, склонной к христианству, а также многочисленных христиан-чиновников, таких как Карпофор, Проксенет и Гиацинт. Именно последнему, который был священником, Марция доверила миссию отправиться на Сардинию и освободить христиан, приговорённых к каторге в шахтах в период правления Марка Аврелия. С посланием Коммода и списком приговорённых, который был составлен папой Виктором – первым известным нам папой, приближённым ко двору в качестве предстоя теля Церкви, Гиацинт отправился на Сардинию и освободил среди прочих также и будущего папу Каллиста, даже несмотря на то, что его имя не было включено в список. Это были первые шаги к установлению модуса вивенди.

Когда Септим Север принялся за реорганизацию государства, преследования возобновились с новой силой, в 200 году был принят эдикт, запрещавший прозелитизм во стороны как иудеев, так и христиан. С этого времени, поскольку слишком значительно возрастала численность христиан, преследования в основном были направлены против их руководителей. Так в Александрии бы закрыт Дидаскалейон, центр обращения в христианство образованных людей. Это произошло в 202 году. В том же году претерпели мученичество Фелицита и Перпетуя вместе со своими ученицами. Одновременно с христианством, которое с энтузиазмом имитировалось императрицей Юлией Домной, а также вопреки ему развивался религиозный синкретизм со своим сонмом различных божеств /демонов, младших божеств/, подчинённых богу-солнцу. Эта религия называлась божественной монархией и означала существование одного божества на небесах и одного императора на земле, причём император был живым образом или воплощением единого божества. Синкретизму для распространения новой религии был нужен пророк, и он был найден в ходе ретроспекного процесса в лице некоего Аполлония Тианского, который жил в первом веке. Филострат создал вокруг этой личности ореол легендарных чудес, так что он выглядел как своего рода двойник Иисуса Христа, глашатай синкретического благовестия, реформатор древних культов, защитник философской религии, одухотворённой аскетизмом, пронизанным предрассудками.
Неоплатоники Порфирий и Иамблик приписывали такие же достоинства Пифагору. Всё это было свидетельством воздействия христианского учения как в высокопоставленной, так и в низкой среде, вынуждавшего противников выдвигать теории, которые развивались бы параллельно христианству. Нумений уже делал попытку достичь всеобщего примирения.

Синкретизм был извращён, когда Гелиогабал в возрасте 13 лет был назначая верховным священником в храме Эль-Габал в Эмесе и пытался совместить поклонение богу-солнцу с непристойными обрядами, характер которых мог ещё лишний раз убедить христиан в их несовместимости с режимом, который выражал себя столь извращённо и враждебно. Однако, синкретизм получил дальнейшее развитие при Александре Севере /222-234/, мягком и религиозном правителе, который в своём личном храме поклонялся одновременно Аврааму и Орфею, Христу и Аполлону Тианскому.
Он однако был более благорасположен к христианству, а его мать Маммея поддерживала дружеские отношения с Оригеном и Ипполитом, двумя гениями христианского мира того времени. Ориген также поддерживал дружеские отношения с императором Филиппом и его супругой Отацилией Северой, оба они были родом из Аравии и оба, по слухам, были христиане.

После убийства Александра, его вспыльчивый и враждебный преемник Максимин издал специальный эдикт против руководителей христианской общины, а многие храмы были сожжены. В Риме папа Понтиан и анти-папа Ипполит были сосланы в Сардинию, где, как представляется, они примирились друг с другом, прежде чем умереть за веру.

За пределами Римской империи дела обстояли совершенно также, поскольку и там существовала концепция обожествленного государства. Сапор 1 преследовал христиан в Персии за пренебрежение государственными законами, такую же политику проводили и его последователи.

Обвинения против христиан

Все апологеты того времени единодушно отмечали, что все дела, возбуждаемые против христиан, основывались только на их принадлежности к общине, и они ставили под сомнение законность обвинений, направленных только против названия. Они объясняли, что само это слово не является ни дурным, ни хорошим.И действительно греческое написание слова "хрестианос" заключало в себе доброту, мягкость и полезность.

Для толпы же это название ассоциировалось с различного сорта преступлениями, которые в основном сводились к трём:

1. Празднества, сопровождающиеся людоедством.

2. Эдиповы узы /кровосмешение/

3. Атеизм.

Причём судебные органы не обращали большого внимания на первые два, а третье имело значение, поскольку оно влекло за собою политические последствия.

Итак, отбросив первые два обвинения как неестественные, абсурдные и бездоказательные, апологеты прямо переходили к существу вопроса. Они хороша знали, что в законодательстве принадлежность к христианству влекла за собою двойное преступление: /1/ безрелигиозность, /2/оскорбление величества, т.е. одновременно и религиозное и государственное преступления. Второе представлялось значительно более серьёзным, чем первое, о чём Тертуллиан очень хорошо знал. И действительно, можно было считать, что первое "преступление против государственной религии и особенно против римской религии" содержалось во втором, поскольку император был также и предстоятелем государственной религии. И так оно и было. 3 этом и состояла суть обвинения, более того, в этом и состояло "всё дело".
Следовательно, это были такие люди, которых действительно следовало поставить вне закона.

Более чем через столетие подобное обвинение не только не было снято, но оно стало ещё более определённым и влекло за собою более жестокие наказания. Христиане оскорбляли Римское государство, они были не римлянами, а врагами римлян, врагами римских правителей.

Для консервативных, склонных к бюрократии, просвещённых язычников христианство представлялось таинственной и губительной силой. Сна содержала в себе угрозу политической, религиозной и моральной революции. Она представляла собою движение ниспровержения, подготавливаемое отчаянной толпой оборванцев, которая посягала 'на традиции, привилегий и законодательство, пыталась? навязывать варварские обычаи и жестокое беззаконие, позволявшее даже детоубийство и людоедство.
Как небо, так и земля находилась под угрозой этого катаклизма, :в результате которого должны быть диаметрально изменены все общественные отношения, попрошайки и рабы должны придтк власти, отобрав её у достойных. И эта опасность была более ощутимой со стороны варваров, поскольку она созревала на груди у империи, в её городах и семьях, в самом императорском дворе на Палатине.

Такое серьезное обвинение весьма огорчало апологетов, поскольку это означено, что христианство ставится вне закона империи и что Церковь лишается возможности существовать, а также потому что такие обвинения оскорбительно лишали Церковь её патриотизма, лишали членов Церкви возможности быть добрыми гражданами, причём высокая мораль христианства подвергалась опорочиванию. И это возникало вследствие отказа христиан от поклонения имперским божествам, особенно образам кесаря в Риме, от участия в празденствах священных для кесаря, от украшения своих домов лаврами и фонарями, от проведения пиршеств на улице, от посещения стадионов, цирков и ипподромов. Это было таакже вследствие их политической "инерции", их нежелания принимать участие в административной деятельности, в то время как, с другой стороны, они собирались на тайные встречи, образовывали нелегальные объединения, в которых, по крайней мере, как утверждалось, они совершали преступления, связанные с кровосмешением и людоедством.

Национальные чувства в древние времена выражались в общей молитве государственным божествам, но христиане не признавало римскую религию, поэтому /с языческой точки зрения/ они не были римлянами.

На Сицилии семь мужчин и пять женщин были приговорены к смерти проконсулом Азии именно за то, что они отказались "вновь придерживаться римских обычаев". В смертном приговоре говорилось: "Поскольку Сперат, Нарталл, Циттин, Доната, Вестия и Секунда признались, что они живут по христианским обычаям, а когда им было предложено "вновь придерживаться римских обычаев, они отвергли это предложение с упрямством, мы приговариваем их к смерти." Здесь мы видим иллюстрацию
столкновения между христианским и римским образом жизни, причём христианское становится синонимом анти-римского.

Неблагодарными гражданами считались те "палестинцы", которые отвергали римские божества, о чём единодушно свидетельствуют исторические источники, в соответствии с которыми эти божества и были творцами римского величия. В этом смысле Тертуллиан первым отметил, что общественное мнение было склонно обвинять христиан во всех общественных бедствиях. Если Тибр выходил из берегов, а Нил не становился полноводным, если долго не было дождей, если происходило землетрясение, если из-за рубежей в империю проникали голод иди эпидемии, то толпа неизменно кричала: "бросьте христиан в клетку со львами!" Это делалось с такой же отчаянной бездумностью, с какой миланцы, умиравшие от чумы, кричали: "Убейте отравителей!". А в третьем веке любой такой крик приводил к многочисленным убийствам.

Здесь опять-таки привлекалось чувство патриотизма. Были такие, которые утверждали, что не божества были творцами римского величия, что его захваты носили не столько военный, сколько религиозный характер в том смысле, что они благ ославлялись богами также и завоёванных народов, так что в то время как евлезиане поклонялись Церере, фригийцы - Кибеле, эпидавриане - Эскулапию, сирийцы - Астарте я т.д., то римляне поклоняются им всем. Отсюда, "их военные действия были проявлением религиозного поклонения", по словам Минуция. Таким образом, выступая против христианства, скептики и атеисты начинали философствовать относительно священной природы империи, и они становились религиозными из-за ненависти к христианской вере.

Религия - помощник государства.

Из этого политико-религиозного монизма Цельс выдвинул для христиан дилемму, которая казалась типичной для дохристианской духовной мысли и чувств.

"Одно из двух: или они отказываются приносить соответствующие жертвы и почитать стоящие над ними власти, и тогда им не следует разрешать существовать, иметь жён, продолжать свой род, не следует оставлять от них даже следа, или же они предпочитают пользоваться благами жизни, и в этом случае они должны уважать тех, кто предоставляет им такие возможности, они должны исполнять соответствующие обязанности, поскольку было бы несправедливо, если бы они пользовались всем, ничего не отдавая взамен".

На эту дилемму христиане отвечали, что для них не мыслимо никакое решение, выходящее за рамки религии и морали. Однако власть имущие ставили перед ними эту дилемму, тогда как только Бог побуждал их брать себе жён, если они не могли вместить чего-то большего /ср. Матф., 19: 12/, т.е. абсолютной чистоты.
А женившись, они должны были посвящать все свои заботы воспитанию детей, а не убийству себе подобных. Христаниские обязанности не препятствуют им бороться с подчинением демонам, которые витают над землёю, поэтому христиане должны, как солдаты, выступать против скопища диаволов, плетущих заговоры против них.

Выступая против Цельса, Ориген подобным образом обосновывал право христиан на жизнь. Цельс от имени языческого государства требовал от христиан самоуничтожения, если они не были согласны вести языческий образ жизни, а Ориген от имени христиан устранял эту дилемму и предлагал противоположную: или ваш закон не вступает в противоречие с законом Божиим и мы подчиняемся ему, или он вступает в такое противоречие, и мы отвергаем его.
Он оправдывает и защищает свободу чад Божиих, которые, получив жизнь от Бога, не могут признать, что она получена ими от государства.

Цельс, который фактически обожествлял государство, был логичен, требуя, чтобы христиане служили ему, включал и богослужения, или в противном случае уничтожили сами себя. Он не видел никакого другого пути. Христиане же, с другой стороны, не поклонялись идолам и не уничтожали сами себя, поскольку жизнь вообще не зависят от идолов /а, следовательно, и от государства/, а от одного верховного Существа, Которым и является Бог. Отделив государство от языческой религии и отбросив идолов в преисподнюю, они требовали себе те правы, которые существовали ещё до возникновения государства, права твари Вождей. Конфликт возникал потому, что государство, которое было жадным /и следовательно отождествлялось с маммоной/ узурпировало божественные права в интересах городских божеств, и становилось таким образом диавольским.

Если жизнь исходит от Того, Кто сотворил её, и если бракосочетание, рождением и воспитание детей являются качествами, дарованными Творцом Своей твари, то государство не может вмешиваться в такие вопросы. Если же оно это делает, то выступает против Бога, что и является подлинным атеизмом, против которого столь ревностно выступал Цельс. Тертуллиан ограничивал свои 'соображения касательно обвинений вопросами религиозной и моральной автономии, которую требовали христиане. Прежде всего он ставит под сомнение этичность закона против христиан. Прежде всего, по его мнению, закон не может запрещать что-либо, что не является дурным, тогда как христианство выдвигает наиболее высокую мораль и придерживается высочайшего патриотизма, которые стоят вне упрёков и подозрений. И действительно, христиане возносят молитвы за императоров, их чиновников, градоначальников, за благорастворение воздухов, за мир и благоволение.

Церковь в Карфагене, очевидно, молилась за правителей наравне со всеми другими Церквами, особенно с римской Церковью. Последняя за своими торжественными богослужениями свидетельствовала о гражданской преданности, выполняя заветы апостолов, и отвергала ложные обвинения в свой адрес словами из своих священных книг: "Слушай и исполняй все слова сии, которые заповедую тебе, дабы хорошо было тебе и детям твоим после тебя вовек, если будешь делать доброе иугодное пред очами Господа, Бога твоего" /Втор., 12: 28/. Эти слова упоминались также и к ясной и краткой молитве, которая была составлена в первом веке, когда преследования едва утихли. Ведь христиане считали своим долгом платить
добром за зло, и, конечно, это служило на пользу христианам - духовные власти были об этом хорошо осведомлены - когда светские власти проводили свою политику в мире и справедливости в соответствии с законом Божиим, который не являлся тем законом, которым руководствовалось обожествленное государство. Христиане, руководствуясь своей универсальной точкой зрения, не отделяли себя от римского государства, подобно считавшим себя исключительными иудеям. Они платили свои налоги вполне исправно, как добрые граждане. По словам Иустина: "мы старались всегда первыми заплатить наши налоги и платежа, этому учил нас Христос". Мученик Сперат рассуждал таким же образом, беседуя с проконсулом Сатурнином: "Я не виновен в кражах.
Если я получал прибыль, я платил налоги, потому что я почитав нашего Господа, Царя царей и Владыку всех людей". Даже Татиан, который принадлежал к меньшинству, выступавшему против политического режима и против языческого национализма, заявлял, что он вполне готов платить все налоги; налагаемые императором /а мы бы теперь сказали государством/. Таким образом, в этом и заключалось наиболее конкретное к
наиболее достойное выражение их доброго гражданства. В то время было слишком много таких, которые стремились увильнуть от выполнения своего гражданского долга, поскольку он был столь высоким, что зачастую порождал бунты. Однако христиане, которых ложно обвиняли в отказе от уплаты храмовых в государственных налогов, на самом деле соперничали друг с другом в точности выплат я не выступали с бесчестными высказываниями, воздерживаясь одновременно с этим от участия в играх и прочих религиозных и гражданских празднованиях. Христиане понимали своё гражданство не как пассивное, оно заключалось в активном служении, способствовавшем функционированию государства. Христиане, как объяснял Иустин, являются наиболее ценными соработниками и союзниками государственных властей в поддержании порядка, поскольку они убеждены в том, что как нарушители, так и достойные люди не смогут избежать суда Божия. "И если бы все люди признали эту истину, никто не избрал бы кратковременного периода греха... Ибо сознают делатели зла, что они могут избежать вашего суда не потому, что ваши.
законы недостаточны, а потому что вы люди. Но если бы они знали, что им не уйти от суда Божия, не только в их действиях, но и в их мыслях, то они, как вы должны согласиться, оставались бы во все времена порядочными людьми" Другими словами, христианство формирует наилучших граждан. Теоретически, если бы все люди были христианами, то не было бы людей, творящих злые дела, и не нужны были бы органы принуждения. Идеальное государство должно было бы состоять из христиан. Платон же считал, что оно должно состоять из философов. Но разве христиан нельзя считать подлинными Философами?

К теоретическому выводу Иустина Тертуллиан добавлял практические примеры. Он указывал на переполненные тюрьмы, но заключённые в них являются язычниками. И только христиане оказываются невиновными, поскольку они руководствуются глубокими этическими ценностями. Для них представляется не только благородным, но совершенно необходимым воздерживаться от совершения преступлений. Этому способствуют все христианские заповеди. И в соответствии с этим, государство, которое уничтожает своих лучших граждан, вредит самому себе. В определённом смысле оно совершает самоубийство.

Патернализм и деспотизм

Тертуллиан, как обычно отвергая обвинения, писал, что враги государства несомненно существуют, но к ним относятся сами язычники. Среди римлян имеется большое число заговорщиков, но это римляне /заключает он иронически/, а следовательно - не христиане. Большое противодействие по отношению к доброму правлению исходит от толпы, которая, прибегая к бунтам и демонстрациям, нарушает плавный ход событий.

Христиане проявляют столь незначительный интерес к общественным и государственным делам, что их часто обвиняют в инертности. По мнению Тертуллиана, для подозрительного тоталитарного правительства такое безразличие должно рассматриваться скорее в качестве достоинства, чем недостатка, поскольку оно полностью исключает участие в заговорах против императора или, по крайней мере, против проводимой им политики. Не христиан следует винить в общественных волнениях. Напротив, именно христиане своими молитвами отвращают окончательную катастрофу, видя перспективу полного обращения империи в христианство. Империю ведёт вперёд Божественное провидение, лишь поэтому она свята, но это совершенно не совпадает с языческим пониманием термина.
Императоры помазываются на руководство своими странами и народами Богом, и лишь поэтому их власть священна, но это совершенно отлично от учения защитников деспотизма и навязанной им бюрократии. Вовсе не отрицая авторитет суверена, апологет постоянно подчёркивал наличие разницы между существовавшим в то время устройством империи и установлением и жизнью Церкви, которая считает, что вся власть исходит от Бога, защищая этим и римского кесаря, как её носителя. "Император избирается нашим Господом, а не вашим Юпитером, именно поэтому можно говорить, что кесарь является скорее нашим, чем вашим". Вполне очевидно, что такие настроения не являлись антиримскими. Они были направленылишь против идолопоклонства. И если бы Коммод был в состоянии понять эту разницу, то молодые силы христианства были бы впрыснуты в государственный организм на 130 лет раньше. Но такой принцип, как представлялось ему, умалял значение власти /а с деспотической точки зрения, это так и было/. Если кесарь получал свою власть от Бога, то это значило, что он сам не являлся божеством.

Кесарь от Бога - это значило, что он не был кесарем-божеством. И если у него и было какое-либо высшее достоинство, то оно было даровано ему Богом, а он, следовательно, сам по себе был таким же простым человеком, как и все остальные. Для политического богословия того времени подобные заявления казались революционными и богохульными.

"Что же плохое заключается в том, чтобы говорить господь кесарь?"- вопрошал мировой судья Ирод и его отец Никита престарелого Поликарпа. Но Поликарп считал такой титул неправильным, поскольку единственный Господь, которого он признавал, был Тот, Которому но служил все свои 66 лет. Суверен не должен быть деспотом, и, в свою очередь, гражданин не должен быть рабом.

В период правления Домициана Дион Хризостом, который первым в империи разработал эллинистическо-ориентальную теорию монархии, основанную на милости Божией, обитал в ссылке, проповедуя свое киникотоическое учение о получении властителем власти от Бога. Согласно этой теории, тирану такая власть Богом не ниспосылается, поэтому властитель должен быть не деспотом, но отцом и благодетелем своих подданных, которым должно быть разрешено сохранять свою свободу. Он излагал эти взгляды в присутствии Траяна. Вполне может быть, что с ними был знаком и Тертуллиан, равно как и Климент Александрийский, который учил, что "граждане испытывают к добрым правителям страх, соединённый с почитанием...а к жестоким хозяевам - страх, соединённый с ненавистью? Этим подразумевалось, что существует различие между подданными и рабами, а также между суверенами и хозяевами. Во власти суверена он признавал "божественную форму, развивающуюся по воле Бога и Сына Его", т.е. Логоса /Разума/. Однако те суверены, которые не следовали этой божественной и рациональной форме" /рациональной, поскольку она исходит от Разума/"могут следовать второй форме, которая основывается на душе и её свойствах... или третьей, которая направлена только напобеду над врагами и на их уничтожение, подобно тому, как действовали персы в Греции... или на четвёртой форме, наихудшей из всех, основанной только на страстях. Её придерживался Сарданапал и другие, которые стремились только возможно полнее удовлетворять свои вожделения." "Добрым главой государства является тот, кто управляет в соответствии с законом и понимает, как следует управлять своими подданными, которые принадлежат ему по своей доброй воле", т.е. тот, кто сознаёт рамки своих действий, ограничиваемые законом и сознательным повиновением подданных, и действует "подобно Господу, принимающему лишь тех, кто верует в Него и чрез Него" по своей доброй воле /Стромата, 1,24/.

Тертуллиан мог разработать аналогичные идеи об авторитете, основанные на Новом Завете и на принципах христианской этики в свете своего собственного римского гражданства.

Он также признавал для правителя титул отца. "Однако, как же тот, кто является отцом нации, может быть одновременно и её хозяином? Но, конечно, приятнее титул любви, чем титул подчинения: главы семей также именуются отцами, а не хозяевами". /Апологетика, 34: 2/. Титул хозяина предусматривает, чтов семье установлены отношения рабского повиновения и что онаскорее напоминает собою застенок, чем семью. Но для старых времён такая патерналистическая концепция власти была наиболее гуманной и желательной.

"Христиане не считают себя врагами кого-либо, тем более главыгосударства. Зная, что последний помазан Богом, они считаютсебя обязанными возлюбить его, выражать ему уважение и почитание, желать ему процветания на благо всей римской империи, поскольку империя будет жить так же долго, как будет существовать мир."

Этими словами Тертуллиан противоречил некоторым своим собственным чувствам, в частности, выраженным в его работе "Де корона милипис", в которой он писал, что существует неослабевающий конфликт между Христом и кесарем. Но интересно отметить, что, обращаясь к властям, даже в качестве монтаниста, как он делал в своих писаниях 212-213 годов, он неизменно повторял принципы, которые только и могли быть подтверждены Церковью. Он не только указывал на различие между Богом и кесарем, но и выводил на этого обязанность кесаря и обязанности по отношению к кесарю, поскольку он являлся помазанником Божиим. Тертуллиан шёл и еще дальше. Как добрый римлянин, он вместе с Горацием характеризовал империю как вечную. И только провозгласив своё гражданское сознание перед властями, он переходил к тому, чтобы напомнить им об ограничениях, накладываемых на политическую власть: "Мы потому почитаем императора и нам потому разрешается почитать его, что он занимает второе место после Бога..." /Ад скапулям/. Император таким образом признавался величайшим из людей, но не божеством, а вторым после Бога. Но в глазах римлянина лишить императора божественного поклонения было равнозначно тому, чтобы лишить его власти. Тертуллиан, вовлекшись в учение монтанистов, остановился на этом самом месте.
Бегство от преследований

Можно начать отмечать и другие расхождения во мнениях в христианском отношении к государству, причём наиболее важными следует считать побеги от преследований, а также от военной службы.

Когда возникала опасность преследований, большинство христиан по возможности скрывалось. Они поступали также, как поступал и Христос, спасаясь от обоих Иродов. Кроме того, ведь и Он сам говорил апостолам:"Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой" /Мф, 10: 23/. Поликарп и Киприан бежали несмотряна то, что были епископами, Климент Александрийский не только бежал, подобно своему ученику Оригену, но также и доказывал целесообразность побега, если таковой спасает для Церкви её преданных сыновей и освобождает преследователей от дополнительных грехов. Делая такие заявления, он, как казалось, не советовал демонстрировать страх смерти или преуменьшать героическую красоту мученичества, но он по возможности не хотел, чтобы христиане хотя бы косвенно принимали участие в том, что рассматривалось в качестве узаконенного убийства. Он решительно осуждал рвение таких фанатиков /принадлежавших, как правило, к наиболее строгим сектам/, которые добровольно объявлялись и провоцировали власти на своё преследование, с тем чтобы обрести славу мученичества с нередким риском к отступничеству под воздействием пыток. Они были подобны тем глупцам, которые раздразнивают диких зверей, не получая от этого ни славы, ни удовольствия.
Возможно, Марк Аврелий думал именно о них, когда он писал, что мученики ведут себя подобно актёрам в театре. Ориген также советовал тем, кто не был уверен в своих собственных силах, бежать с тем, чтобы не давать примера страха и трусо- сти для других.

Собственные аскетические тенденции Тертуллиана, равно как и ужесточение преследований в Африке, привели его к экстремистским взглядам, которые были противоположны взглядам александрийцев, что заставило его в конце концов взяться за перо и написать трактат на тему о побегах. Некоторое время тому назад он также придерживался точки зрения, что не целесообразно подвергать себя смерти, лучше, по его мнению, было бежать, чем отказываться от веры под пытками. Однако позднее его полностью захватили монтанистские воззрения относительно ожидания пришествия Параклета /Заступника/, и он стремился всячески ускорить пришествиецарства Духа Святого. Открыто противореча своим собственным ранее высказанным словам, он заявлял, что христианин не имеет права бежать. Это утверждение было основано на странном детерминистическом принципе, а именно, что преследование, как и всё прочее, идёт от Бога, вследствие чего пытаться избежать его значило пытаться избегать Бога. Иустин, Афинагор и сам Тертуллиан говорили, что это исходило от диавола. А теперь Тертуллиан-монтанист писал, что диавол представлял собою только орудие героического совершенства в смерти, равно как и Иуда был орудием искупления. И совет, данный Христом апостолам, был ограничен только тем самым случаем, временем и местом /Иудеей/. Христос Сам шёл на распятие, хотя Он вполне мог избежать его, также как и апостол Павел сам пришёл, чтобы встретиться со своими преследователями в Синедрионе, хотя он вполне мог этого избежать.
Христианин, будучи солдатом на службе у своего генерала – Христа будучи вооружённым апостолами, не бежит слыша трубный глас преследований, а бросается в наступление. Он не должен испытывать страха, ведь в .любом случае, какие бы муки не пришлось выносить его телу, Параклет помогает ему. "Как можешь бояться ты, христианин, если тебя самого должны бояться все ангелы, поскольку у тебя на судьбе написано судить их? Нельзя бояться диавола, если ты подучил власть над ними? Кого же должна бояться вся вселенная, если в тебе происходит осуждение мира? И если не должны бежать миряне, то ещё менее это допустимо для духовенства, для предстоятелей Церквей, для "диаконов, священников и епископов", поскольку когда бежит руководитель, то рассеивается его паства. Ещё более осуждалось стремление к уступкам. На самом деле, бежать было всё же лучше, чем предавать веру перед лицом доносчика, солдата или "вора-чиновника"/"Фурункуле президэ", "Де фуга/.
На основании совершенно определённой позиций, высказываемой Тертуллианом, можно было придти к выводу относительно того, что он бып ближе к той характеристике закона, которую давал Платон, чем другие православные писатели. Однако, напротив, его позиция вдохновлялась исключительно его религиозными воззрениями и основывалась на его глубочайшем презрении по отношению к римским властям, которые преследовали христиан и рассматривались в качестве орудия сатаны, являвшегося прямым противником христианства.

Имеется совершенно мало сведений относительно вопроса, который, правда, нас здесь непосредственно не затрагивает, относительно того, каким образом Тертуллиану, высказывавшему подобные взгляды, удалось остаться безнаказанным в то время, когда ни одно лицо, деятельность которого могла считаться подрывной, не оставался за пределами внимания властей. Конечно, он мог быть окружен, как заяц во время охоты. А заяц, как известно, ставятся своими ногами.

Христианская реакция на закон о преследованиях
В соответствии со взглядами Тертуллиана на законность принимаемых актов закон, направленный против христиан, никогда не мог быть принят. Более того, если он всё же оказался принятым вследствие невежества, ошибки или козней диавола, то он должен был быть отменён, поскольку долгом справедливных людей является отмена несправедливого законодательства в случае, если таковое появилось, поскольку на все претензии христиан власти отвечали ссылкой на то, что закон есть закон /дура лекс, сед лекс/, Тертуллиан пытался вернуться в прошлое к источникам и показать, что закон ставится под сомнение, если он воспринимается как противоправный, он оказывается аморальным и, следовательно, под-лежит отмене. Разве уже не было отменено долговое законодательство?
Разве многие из принятых когда-то законов не оказались отмененными? Всё нероновское законодательство было отменено вследствие ненависти, которая испытывалась к его автору. Наш законник повторяет не только христианские идеи, но также и философские учения греческих мыслителей, в которых содержалась мысль о необходимости соответствия между юридическим и этическим порядком. Он осуждает "институтум неронианум", направленный против христиан, причём по самому тому факту, что его оппоненты отказывались вступать в такую дискуссию он выводил, что закон был несправедливым в своей основе, доказательством этому служило, по его мнению, то, что справедливые правители /первые Антонины/ не преследовали христиан. Это утверждалось в запале полемики и не всегда соответствовало действительности, хотя при Нероне и Домициане - худших кесарях – преследования осуществлялись более интенсивно, чем при других.

Для консерваторов, подобных Цельсу, подобного рода дискуссия свидетельствовали лишь об отсутствии субординации. Для них было более приемлемо утверждение о том, что граждане данной страны должны жить в соответствии с законодательством данной страны, каково бы оно ни было. Христиане не представляли собою отдельного народа, поэтому они были еще более неправы, стремясь отказываться от повиновения законам своей страны.

Помимо всего этого в античной мысли законодательство порождалось религией, вследствие чего оно также представлялось священным. Выступать против него было равнозначно тому, чтобы выступать против божеств данного государства, а следовательно против его самых священных институтов.

Против такого статического понимания законов Ориген выдвигал концепцию динамизма разума, который побуждал некоторых Философов выступать против учреждений своей страны, когда, по их мнению, они подпадали под действие предрассудков, иными словами, когда затемнялся свет разума.

Законодательство против христиан не имело под собою никакой основы, поскольку обвинение их в неверности государству было ложным. Оно было ложным не только в плане повседневной жизни христиан, но также и в плане их учения.

Иустин проводил тщательное различие между мирскими царствами и вечным царством иного мира, принадлежащего Христу. И он писал, что поскольку надежды христиан были направлены не в сегодняшний день, то они не проявляли никакого интереса по отношению к преследователям, поскольку рано или поздно они должны были исчезнуть, даже императоры. Это было последнее прибежище, мученичество, поэтому всемогущество государства разбивалось о него, лишь поняв своё полнейшее бессилие. И в этой борьбе со свободными душами власти терпели поражение. И с присущей ему проницательностью Тертуллиан видел в этом предпосылки для распространения христианства."...Мы возрастаем в числе всякий раз, как получаем от вас удар: капли нашей крови - это христианский посев...В процессе этого конфликта между божественным и человеческим, когда вы осуждаете нас. Господь отпускает наши грехи".
Сила христиан

Это был торжествующий вопль силы и одновременно с тем и вызов, последний весомый аргумент после того, как другие многочисленные аргументы тщетно разбивались о скалу юриспруденции и логики. Это был вопль свободы.

Когда префект Урбиций приговорил к смерти мученика Птолемия, некий Луций обратился к нему из толпы:"На каком основании ты сделал это? Этот человек не был прелюбодеем или продажным, не был вором или убийцей, он абсолютно ни в чём не был виновен, он только исповедовал Христа, и за это ты осудил его? Ты судишь,Урбиций, не как благочестивый император я философ - сын кесаря - и его сенат поручили тебе судить!"

Здесь заключена иллюзия, которую питали многие христиане во втором веке относительно того, что императоры, будучи философами и сторонниками разума, не могли выступать против христиан, являвшихся образцовыми гражданами. Они доводили до излишества свою добрую гражданственность. Однако, когда Луций был приговорён к смерти только за принадлежность к христианам, он мог следующим образом закончить свою мысль: если у человека была необходимость жить в столь несправедливом обществе, то было бы лучше умереть за) более справедливое общество. И вследствие этого он поблагодарил префекта за предоставление ему свободыот недостойных хозяев и отправление его в небесное царство Отца и Сына. Царь небесный утешит за всё, чем обидели его цари земные.

Апологеты выражали весьма резким языком чёткую убеждённость раннехристианского сознания. Героизм оказывался школой для всех. К нему можно было подойти лишь после определённого периода тренировки. А те, кто уступал под пытками, были незакалёнными солдатами, и при первой же возможности другие христиане вновь принимались за воспитание их в духе готовности к мученичеству, как например, было с теми, кто не выдержал пыток в Лионе. В послании к Диогнету мы находим упоминание о том, что мученичество не уменьшало, а наоборот увеличивало ряды христиан.
Иустин объяснял иудеям, которые также при первой же возможности преследовали христиан, каким образом могла расти Церковь, чьи ряды уменьшались в десятки раз - она была схожа с виноградом, у которого обрезают побеги.

Сознание этих обстоятельств приводило к независимости духа перед .лицом вооружённых угроз, оно укрепляло власть первой по отношению к немощи последних. Единственное, что может действительно причинить вред - это моральная вина.

3 конце концов если бы христиане стремились к получению какой-либо мирской власти, они не были бы столь наивными, чтобы исповедовать свою душу государственным чиновникам, однако их численность и высокая дисциплина представляют собою прямую угрозу государству, поскольку обладают возможностью навязывать свою волю силой. Во втором веке они превратились фактически в наиболее компактную и многочисленную группу население империй, причём они были представлены даже на Палатине и в армии.Мы знаем о том сдержанном, но настоятельном предупрежде-нии, которое делал Тертуллиан, возможно, допуская некоторую степень преувеличения: "Только одна ночь с несколькими небольшими факелами была бы достаточно для нас, чтобы отомстить сполна своим противником, если бы мы хотели платить злом за зло...
Разве вы думаете, что мавры или маркоманы и пафийцы, равно каки любая другая нация, какова бы ни была её численность, если она населяет одну страну, могла бы превзойти людей, которые населяют весь мир? Мы населяем всё, что принадлежит вам: города, острова, крепости, мы присутствуем в советах, дворцах, сенате, форумах, мы не оставили вам ничего кроме ваших храмов...Однако теперь вы имеете меньше врагов вследствие многочисленности христиан, поскольку почти всё население ваших городов состоит и христиан, однако вы предпочитаете считать их врагами". С политической точки зрения этот аргумент представлялся сильным. Большое число христиан могло представлять опасность. И прежде чем спровоцировать её, императорам следовало серьёзно подумать. Тертуллиан украсил свои замечания указаниями на многочисленные достоинства христиан в глазах государства, поскольку они представляли собою элемент порядка на фоне дезорганизующих элементов и подлинных врагов.

Трудно было осуществить всеобщее разделение, но христиане никогда об этом и не думали. Автор послания к Диогнету и сам Тертуллиан, равно как и апостол Павел, стремились к тому, чтобы христиане не выделяли себя по социальным признакам, поскольку прозелитизм должен был осуществляться в различных слоях язычников.

Страница сгенерирована за 0.04 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com