13776 работ.
A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z Без автора
Автор:Франк Семён Людвигович
Франк С.Л. Новая русская философская система. Журнал "Путь" №9
В последнем, имеющим в ближайшее время появиться, издании «История новейшей философии» (в составе известного учебника «История Философии» Ибервега), в которое нам удалось заглянуть до его выхода в свет, в главе о русской философии говорится, что Россия перестала существовать, как культурное государство, и что поэтому философское творчество в ней прекратилось. Это суждение редактора нового издания учебника Ибервега, Проф. Oesterreich-a не только глубоко оскорбительно для нашего национального сознания, но, конечно, и по существу совершенно неверно. С таким же примерно правом можно было бы утверждать, что с концом государственной самостоятельности древней Греции прекратилась греческая философия, и на этом основании игнорировать или исключать из состава греческой философии грандиозное явление александрийской философии, которая творилась греческим духом в «рассеянии», в пределах римской империи. И русская философская мысль, как известно, жива в русском рассеянии, не собирается погибать, и есть все основания верить, что ее традиции переживут крушение России, как «культурного государства»; об этом не мешало бы знать немецким обозревателям современной философии. Но вот, из недр самой советской России до нас дошли вышедшие там труды московского философа А.Ф. Лосева, свидетельствующие о том, что и там, несмотря на ужасающее давление казенного марксистского материализма, философское творчество еще не замерло и что плоды его — хотя вероятно и с величайшими трудностями — могут даже появляться в свет. А.Ф. Лосев издал (в «издании автора») сразу три обширных ученых исследования: «Философия имени», «Античный космос и современная наука» и «Диалектика художественных форм» (все в текущем 1927 году. Последняя книга до нас не дошла, и нам были доступны только первые две). Центральной работой является среди них, очевидно, «Философия имени», в которой изложена собственная философская система автора. Будучи первоначально, очевидно, последователем феноменологии Гусерля, он, опираясь на диалектические построения Платонова «Парменида» — и на дальнейшую их разработку у Плотина и Прокла, преобразует феноменологию в универсальную «Диалектику», которая для него совпадает с философией вообще и которую он резко противопоставляет господствующей «метафизике»(разумея под последней, очевидно, по Гегелевскому образцу, «рассудочную метафизику», и включая в нее же не только «метафизику» в обычном смысле слова, но и даже не только материализм, но и позитивизм и критицизм). Вообще влияние духа Гегеля в этом построении чрезвычайно велико, хотя автор нигде не поминает Гегеля и умышленно старается связать свои идеи только с принципами античной диалектики. Многие страницы «философии имени», в которых категории диалектически порождают друг друга, поразительно напоминают Гегеля, — да и по трудности, сложности, но вместе с тем и тонкости работы абстрактной мысли после «Феноменологии духа» Гегеля едва ли найдется много примеров философских построений, подобных системе Лосева. Иногда даже искушенный в философии читатель вынужден в досаде прекратить чтение, переставая понимать автора. Достаточно указать, что анализ природы «имени» или «слова» приводит у автора к расчленению в нем 67 категории, объемлющих всю систему бытия.
89
В этой громоздкости понятий и соответствующей громоздкости языка, местами для анализа тончайших смысловых различий действительно нужной, местами же и излишней, чувствуется какой-то задор отвлеченной философской мысли, который в наш век презрения к чистой мысли, философского огрубения и опрощения, охотно прощаешь автору, в особенности тому, что за ней ощущаешь веяние истинно творческого философского пафоса, иногда достигающего высокого подъема и в самом литературном стиле книги. Здесь нет возможности разбирать саму систему автора. Кратко и популярно резюмируя его почти бесконечно сложное и абстрактное построение, можно сказать, что для автора имя, будучи как бы местом встречи между «смыслом» человеческой мысли и имманентным «смыслом» самого предметного бытия, есть в своем последнем завершении, выражение самого существо бытия. Все в мире, включая и мертвую природу, есть «смысл», и потому философия природы и философия духа объединяются в философии «имени», как самообнаружении смысла. Имя в своем завершении есть «идея», улавливающая и выражающая «эйдос» существо предмета. Последнюю полноту и глубину имя обретает, когда оно объемлет и сокровенный «апофатический» слой бытия; тогда оно раскрывается, как «миф», который есть не вымысел, а напротив, последняя полнота, самораскрытиe и самопознание реальности. Философия имени совпадает, таким образом, с диалектикой самопознания бытия и, тем самым, с самой философией, ибо «имя», понятное онтологически, есть высшая вершина бытия, достигаемая его имманентным самораскрытием.
Книга Лосева имеет явные точки соприкосновения с идеями Флоренского о «магии слова» и, очевидно, вышла из того же круга идей. Автор не делает последних конкретных выводов из своего построения, но они напрашиваются сами собой. Из всего контекста ясно, что для автора его идеи имеют не только отвлеченно-теоретическое значение, но и складываются в конкретно-жизненное миропонимание, в центре которого стоит идея света истины, как живого сущего начала.
Вторая книга автора «Античный космос и современная наука» тесно связана с первой и есть, собственно, дальнейшая ученая разработка одного отдела первой книги, именно диалектики бытия. Заглавие книги не вполне соответствует ее содержанию. О «современной науке» в ней почти ничего не говорится, и даже тема «античный комос» производна в отношении основной темы, которая есть именно античная диалектика Платона, Плотина и в особенности Прокла; привлечена также и литература христианского платонизма (в особенности Дионисий Ареопагит). Автор опирается на огромную и подлинную эрудицию, он обнаруживает себя едва ли не лучшим русским знатоком античной философии. Притом эрудиция эта — не внешняя, а служит целиком внутреннему, предметному усвоению и раскрытию идей античного миpocoзepцания.
В обеих книгах есть отдельные досадные места, в которых автор как будто платит дань господствующему «духу времени»; но эти места органически ничуть не связаны со всем остальным содержанием его идей. На них нет надобности останавливаться; «дань» это есть очевидно дань невольная.
Своими книгами автор несомненно сразу выдвинулся в ряд первых русских философов и — повторяем еще раз — засвидетельствовал, что и внутри России жив дух истинного философского творчества, пафос чистой мысли, направленной на абсолютное — пафос, который сам есть в свою очередь свидетельство духовной жизни, духовного горения.
С. Фрaнк.
90
Страница сгенерирована за 0.03 секунд !
© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.