За последнее время в печати появилось несколько интересных изданий, посвященных изучению духовной жизни молодежи в разных странах миpa. Сегодня эта молодежь еще учится, еще только готовится к жизни, но скоро она вступит в жизнь и будет ее строить так, как этого будут требовать ее идеи и верования. Не один интерес к молодежи заставляет нас ближе присмотреться к внутреннему миpy ее, но и сознание ответственности нашей перед ней и за нее. Мы вместе с ней прожили и пережили все это время, начиная с 1914 г., мы вместе с ней были захвачены событиями, переделавшими мир, и мы хорошо знаем все исключительное и сложное влияние этих событий на понимание миpa и жизни. Но мы, старшее поколение, были захвачены ими тогда, когда наш духовный мир уже сложился и окреп, и если все же грандиозные исторические события потрясли нас до глубины и многому нас научили, то во сколько же глубже, сильнее и неотразимее должно быть влияние этих событий на молодые души, только вступившие тогда в сознательную жизнь? Не на наши плечи, а на плечи молодежи ложится вся тяжесть современной эпохи, ибо в их душе кристаллизуется и оформляется то, что принесли жизни эти годы.

Самое трудное здесь — установить факты, создать из них общую картину, правильно их распределить при этом. Все же кое-какие факты накопляются, и я хотел бы остановить внимание читателя на некоторых чертах духовного типа современной молодежи. Есть очень серьезные данные утверждать, что основные черты современной молодежи одинаковы во всем мире сейчас. Страны, не захваченные войной в прямом смысле слова, все же не избежали ее влияния, — и не только потому, что во время войны весь мир был экономически и политически потрясен, но и потому, что духовные и социально-психические отношения всюду слагались под знаком войны. Конечно, не следует забывать о различиях, которые здесь обнаруживаются: достаточно указать на чрезвычайное несходство в духовной жизни после войны в странах побежденных и странах победительницах. И все же тем важнее отметить те общие сдвиги, которые можно констатировать решительно во всем мире. Самая эта всеобщность и одинаковость в духовном типе совре-

менной молодежи тоже есть некий огромный факт. Великая война не только обнаружила, но и углубила и закрепила взаимозависимость всего миpa, — и это с одной стороны нивелирует, приводит к единому уровню разные страны, а с другой стороны она ведет и к усилению взаимного влияния, открывает простор для раскрытия своеобразия отдельных народов и стран. Человечество все полнее и шире выступает в своем реальном единстве, как субъект всемирно исторического процесса, не зачеркивая национальных и исторических миров, а устанавливая их взаимообщение. Духовные течения, по-видимому, замкнутые в пределах определенной национальной и исторической группы, странным образом отзываются в других частях миpa, — как пример приведу фашизм. Духовная однородность и возросшая взаимозависимость с особенной силой проявляется в христианском мире, в котором с небывалой силой оживились стремления, если не к соединению, то к сближению. Этот факт, сказавшийся даже в католическом мире, есть один из самых значительных фактов послевоенной эпохи, пока еще не развернувшийся перед нами во всем своем объеме и смысле, но чрезвычайно характерный уже и ныне. И в этом тоже отношении ярче всего и глубже всего несет на себе печать эпохи молодежь.

Материалы, которыми я располагаю в настоящее время, как раз относятся к христианским народам, захватывая среди нехристианских народов те слои, которые живут верой во Христа. Эти материалы относятся преимущественно к протестантской молодежи в разных странах, но сюда достаточно включена православная молодежь, а кое-где и католическая.

Среди материалов, которые имеются у меня, я должен на первом месте поставить два отчета мирового комитета УМСА, специально изданные к большому международному съезду УМСА в Гельсингфорсе в августе 1926 года. Первый из них, посвященный обзору деятельности различных национальных УМСА в период от 1913 по 1926 г. рисует очень яркую и интересную картину тех общих перемен, которые всюду произошли в течение этого времени. Деятельность различных УМСА и особенно американского УМСА, разбросавшего свою роботу чуть ли не во всем миpe, выступает во всей значительности того духовно воспитательного дела, которое ведут УМСА в разных странах. Второй отчет представляет сводку огромного материала, полученного мировым комитетом УМСА по специальной анкете, разосланной во все страны миpa, где есть организации УМСА. Я не располагаю сейчас никаким другим материалом в международном масштабе, но передо мной находится еще несколько изданий, посвященных изучению специально американской молодежи. Отмечу прежде всего брошюру, изданную к годичному религиозному съезду

американской молодежи в Мильвони (близ Чикаго) зимой 1926 г.; эта брошюра носит название «StudentsandtheReligionoftoday» — в ней особенно ценна для нас статья BruceCurre («WhereAmericanstudentsareandwhy». (Близко сюда подходит не во всем интересная, но все же дающая кое-что небольшая книга популярного американского психолога и педагога G. Сое («What ails our youth» N. York. 1925). Чрезвычайно интересна для нас и книга знаменитого детского судьи Линдсея под заглавием «Восстание современной молодежи» («Revolt of Modern Youth» N. York. 1925) К сожалению, я не располагаю сейчас всем материалом, относящимся к немецкому Jugendbewegung, однако кое-что характерное есть у меня.

Я не имею в виду точно излагать и анализировать весь этот материал, равным образом не ставлю себе задачи критической оценки перечисленных выше изданий. Прибавлю лишь, что мне привелось быть в августе 1926 г. в Гельсингфорсе на международном съезде УМСА и зимой 1926 г. на съезде американской молодежи в Мильвоне. Мои личные впечатления и некоторые беседы дали мне тоже очень много для понимания молодого поколения разных народов, a вместе с тем дали возможность ближе ознакомиться с деятельностью УМСА в разных странах. После известного решения Карловацкого Собора (летом 1925 года) я был особенно рад возможности непосредственно соприкоснуться с работой УМСА, чтобы уяснить себе sinta ira e studio ее дух и направление. Присмотревшись ближе к работе УМСА в международном масштабе, я еще более чем раньше проникся уважением к огромной духовно-воспитательной ее деятельности. Не разделяя всех особенностей работы ее, я все же должен подчеркнуть огромные заслуги УМСА в деле сближения молодежи разных стран. Для судеб христианства это имеет ныне, и еще больше должно иметь в будущем, исключительное значение.

***

Остановлюсь только на самом характерном и практически важном. В сущности, всякое молодое поколение несет в себе что-то «неожиданное». Антагонизм «отцов» и «детей», будучи вечным и неотменимым далеко не одинаков по своему содержанию, по тому, на чем обнаруживается расхождение двух поколений. Поэтому ссылка на естественность и законность этого расхождения вовсе не устраняет вопроса о том, в чем же обнаруживается различие двух поколений.

Линия, по которой резче всего проходит ныне антагонизм двух поколений, ведет нас в внутренний мир души. Современная молодежь гораздо цельнее предыдущих поколений, и она эту новую цельность охраняет в себе и любит и противопоставляет ее двойственности и надломленности «отцов». Цельность в современной мо-

лодежи слаба и недостаточна, она нуждается в поддержке и питании — и ее инстинктивно бережет новое поколение, как бы боясь ее растерять и не умея творчески ее использовать. Эта цельность уже есть в душе, она есть дар эпохи, ее творческая тема, но пока она проявляется больше в критике, чем в положительном раскрытии своем. Как самый характерный и ценный росток этой новой цельности должны мы отметить правдивость в современной молодежи. Пожалуй, это сама характерная в ней черта, ее faculte maitresse, не везде одинаковая по своему психическому контексту, не везде настойчивая и яркая. Правдивость, открытое признание фактов, как они есть, отвращение ко всякому самообману, ко всякой риторике и словесным декорациям, трезвое и мужественное обнажение своих подлинных стремлений — явление сложное по своим проявлениям. Но корни этой правдивости, конечно лежат в том, что в самой душе уже нет столь типичной и частой раздвоенности, что душа стала более целостной. Часто это покупается огрубением и элементаризацией души, отвращением ко всякой утонченности, презрением ко всему «отвлеченному». Правдивость есть симптом цельности, но она связана с другой и характерной чертой эпохи — с реализмом, с трезвым чутьем действительности. Цельность и правдивость могут соединяться с романтическим строем души, а современная молодежь чрезвычайно реалистична и даже практична и расчетлива. Поэтому правдивость, отвращение ко лжи, к риторике сложны по своим проявлениям. Здесь вы имеете дело с самыми глубокими устремлениями нашего времени, с его мечтой о целостной, религиозной культуре, с его острой и радикальной критикой современности, — но здесь же, в этой же «правдивости» лежат корни упрощенного и даже грубого отношения ко многому, чего просто не вмещает молодежь, чего она не хочет ни чтить, ни даже изучать просто потому, что это выше ее уровня. Сама жизнь наша огрубела, растеряла многие ценные стороны и так часто является аморальной; и в нашем молодом поколении часто проступают те же черты грубости духовной.

Но все же главное здесь — это ненависть ко всей той массе условной лжи, которая пропитала наши жизненные отношения, ко всякому лицемерному прикрыванию подлинных стремлений высокими идеями, в которые никто реально не верит. Отвергают традиции — не только в молодой запальчивости, но и с глубоким отвращением к лицемерной защите тех идеалов, которыми никто никогда не думал руководиться в жизни. С особенной силой и какой-то мучительной остротой это выступает в отношении молодежи к проблеме пола. Читая книгу Линдсея «Revolt of our youth» сначала с ужасом констатируешь небывалый рост аморализма, распущенности, — но потом одолевает раздумье о причинах этого и невольно начинаешь понимать основную мысль книги Линдсея, что, как ни тя-

жела картина современного распада нравов, но еще было бы хуже, если бы мы вздумали это скрывать и лицемерно утверждать, что все благополучно. Современная молодежь распущена, часто нарушает требования морали, но она это переживает трагически. Вся книга Линдсея есть как бы вопль молодежи запутавшейся, замученной всеми противоречиями современности, которая возбуждает с небывалой остротой силы пола и оставляет каждого справляться с этими возбуждениями. Современные танцы, к которым чувствуют отвращение все здоровые и мало-мальски эстетически чуткие люди, все же сохраняют свою власть — и молодежь не в силах сбросить ядовитого влияния их. Не раз было справедливо отмечено, что рост городской жизни, напряженность, быстрота этой жизни бьют по нервам с небывалой силой и создают чрезвычайное возбуждение, которое отражается и в сокровенной сфере пола. Чтобы духовно устоять, нужно много тратить сил на преодоление этих возбуждений. Наша молодежь инстинктивно ищет этого в спорте, — и надо отнестись с полной серьезностью к этой чрезвычайно типичной и характерной черте молодежи. Есть в этом много здорового, восстанавливающего верное отношение к телу, — но есть и что-то болезненное в увлечении спортом. Спорт поглощает не только естественную потребность дать телу свободу в проявлениях, — но в спорте как бы убегают от чего-то другого, «спасаются» в спорте. В анкете, собранной УМСА, есть интересное замечание представителей японской молодежи, что «создание спортивных организаций больше всего может содействовать сближению народов между собой». Парадоксальность положения вещей заключается в том, что в приведенных словах действительно есть доля правды. На почве спорта впервые после войны стали возможны встречи враждовавших стран... Ничем нельзя так привлечь нашу молодежь, как созданием спортивных организаций, — спорт часто становится формой активности, поглощающей другие ее формы. Потребность бескорыстной радости, удовлетворявшаяся раньше в увлечениях театром, музыкой, ныне нашла себе выход в этом увлечении спортом. На почве близорукого практицизма, о котором будем дальше говорить, увлечение спортом, как это ни странно с первого взгляда, выступает как светлое, творческое начало, питающее лучшие силы и благородные стремления. Это есть факт, который знают все и который убедительно документирован в цитируемых мною материалах. Спорт вообще не есть ныне «подробность», что-то «между прочим», неважная и второстепенная сторона жизни; напомню о том, что все замечательное немецкое «юношеское движение» (Jugendbewegung) восходит своими корнями к союзам полуспортивного характера, объединяя... туристические группы молодежи. Широкое распространение спорта в послевоенную эпоху связано не только с культом физической жизни,

тоже очень характерным, но отвечает потребности в простом, осязаемом и общедоступном наслаждении. Спорт огрубляет, но еще больше он сам есть продукт огрубения, этого обращения к элементарной и упрощенной активности. Современная молодежь ни за что не уступит спорта, не откажется от него, — по разным причинам; под знаком спорта, физической жизни, выступает молодежь, и есть в этом кроме огрубения, и глубокая сторона, есть симптом цельности.

Я упомянул о тяжести проблемы пола для современной молодежи: она создается больше всего экономическими трудностями, делающими почти невозможными ранние браки. В одной из книг, мною цитируемых, приведены любопытные данные по Финляндии, несомненно типичные и для других стран. В возрасте от 20 до 30 лет из четырех мужчин только один женат (25 проц.), в возрасте от 30-40 двое (50 проц.). Таким образом, до 40 лет половина мужчин не имеет нормальной семейной жизни. Это, конечно, ведет к чрезвычайному падению нравов.

Современной молодежи много помог бы идеал аскезы, — но не просто правила чистой аскезы, а именно идеал аскезы, в который верили бы, который любили бы. Идеализм является силой огромной «биологической» ценности, как на это не раз указывали врачи. Современная молодежь в сущности тоже очень аскетична — но «по неволе», а не по добровольному преклонению перед идеалом Слабость энтузиастических движений, частое отсутствие воодушевляющей веры, есть главная болезнь современной молодежи, которая сама от этого страдает, жадно бросается на все в поисках того, что могло бы ее воодушевить, и так редко находит это духовное питание в религиозной жизни, единственно способной утолить духовный голод. Современная молодежь часто поэтому производит впечатление духовно анемичной, духовно бескрылой. Велико бремя, легшее на плечи современной молодежи, и если она не справляется с этим бременем и склоняется под тяжестью его, то самая острота духовных исканий, духовный голод гораздо ныне сильнее, чем когда бы то ни было.

Мы говорили о том, какое место у современной молодежи занял спорт. Подойдем с другой стороны к духовному миpy молодежи — к ее борьбе за существование: здесь тоже одна из причин духовного огрубения.

То, что мы назвали выше правдивостью современной молодежи, ее отвращением ко всяким словесным прикрытиям подлинной жизни, выступает в ее экономическом поведении как суровая, тоже грубая, но всегда трезвая практичность. Современная молодежь стала очень практичной, расчетливой. В интересной статье, посвященной американскому студенчеству, но дающей картину более общего значения, Brace Curry не щадит красок в изображении современного практицизма молодежи, зараженной духом— «buisiness», духом «индустриальной философии»

ставящей на первом месте успех, все переводящей на доллары. Если в Америке имеются особые причины для этого (особенно усилившиеся после войны), то в других странах тоже мы имеем расцвет практического материализма. Автор отчета УМСА с горечью замечает, что даже в современных социально идеалистических течениях слышатся в глубине их те же нотки материализма, жажды материального обеспечения и сосредоточения всех усилий на материальной стороне жизни. Молодежь наших дней, как отмечает сводка данных анкеты, очень определенно ставит вопросы экономического устроения на первый план. Раньше молодежи гораздо больше была свойственна «богемная» психология, легкомысленное, беззаботное отношение к своей будущей деятельности, теперь же мы видим очень трезвое и чисто практическое сосредоточение именно на вопросе экономического устроения. Как в бурю нельзя не думать о том, чтобы укрыться в надежном убежище, так и в эпоху страшнейших экономических и социальных потрясений, молодежь, вопреки естественной тяге юности к беззаботности, заботливо ищет возможности экономически защитить себя. Это реализм, это трезвый учет того, что жить стало трудно, — и это есть та же правдивость, то же смелое и откровенное признание действительности как она есть. И здесь ненавидит молодежь риторику и словесные декорации; она скорее уходит в другую крайность, в «ранний цинизм», как это называет Brace Curry. Если жизнь так жестока, как она есть, так не нужно никаких прикрас, нужно прямо и честно сказать, что все борются за свое существование и что к этой борьбе нужно готовиться. И здесь характерно, что на этом «раннем цинизме» лежит печать глубокого трагизма: не добровольно, считаясь с суровой жизнью, покоряется молодежь закону века сего. Это сказывается в различных исканиях, о которых речь будет ниже. Иерархии ценностей сама молодежь установить не может; отвести должное место экономической проблеме и духовно отстоять себя еще не по силам молодежи, и в этом таится огромная опасность нашего времени. Духовная неустроенность молодежи быть может не больше, а даже меньше духовной неустроенности всего нашего времени, ибо в мужественном констатировании фактического первенства над всем экономического вопроса дан уже первый шаг к действительному освобождению от ядовитого дыхания современности. Практически материализм родился не в наши дни — и, если молодежь нашего времени, с ее отвращением к лицемерию и риторике, прямой даже цинично обнаруживает этот материализм то не нам судить ее. «Правдивость» может стать началом духовного исцеления, ибо путь к правде лежит лишь через правдивость.

Я хотел бы тут же коснуться большого материала, собранного в сводке анкетных данных, под общим заглавием «конфликты совести у современной христианской молодежи». В

немецкой анкете есть одно любопытное замечание, мимо которого нельзя пройти: здесь говорится о том, что «христианином гораздо легче быть, занимая положения, которые не несут с собой никакой ответственности». Это замечание ставит принципиальный и основной для нашего времени вопрос о перестройке всей нашей культуры на началах христианства. Объективно наша современная культура настолько пронизана антихристианскими течениями, настолько глубоко отошла от заветов Христа, что выходит, что лишь в безответственных положениях еще возможно остаться христианином... Молодежь не закрывает глаза, не убаюкивает себя риторикой и сентиментальными вздохами, она обнажает жизнь грубо и резко — и это оттого, что она чувствует смутно, а порой и более ярко всю трагику современности. Я боюсь преувеличивать, но мне кажется, что предыдущие поколения давали тип героя драмы или даже мелодрамы, а в современной молодежи созревает тип героя трагедии. Это есть свидетельство большой духовной силы, выражение огромного духовного сдвига, принесенного тем, что на весь мир легла печать трагедии. Это не заслуга молодежи, это просто ее путь.

«Конфликты совести» в современной христианской молодежи могут быть обобщены в такой форме: христианский идеал высок и неосуществим; то же, что присуще современной жизни, составляет ее суть, отвратительно и ужасно. Молодежь часто отвергает требования морали — но это совсем не значит, что в душе исчезло сознание идеала. Вся тяжесть, нависшая над современной жизнью в этом направлении, создается тем, что и раньше жизнь была далека от морали, только об этом молчали, лицемерно утверждая идентичность закона жизни и закона правды. Новое поколение сурово и беспощадно срывает все маски; если нельзя жить иначе, чем все, то не нужно и обмана. В остроте и резкости такой постановки действительно есть много трагического мужества. Не угасло сознание идеала, но невозможна стала ложь и лицемерие... Конечно, не многие совмещают в своем сознании трагический дуализм: все идут его дорогой, все глядят в перспективу его, но для ясного сознания трагичности положения не хватает часто сил, а полярность духовного и чувственного, идеального и реального чувствуется лишь в глубине души, а на ее поверхности выступает безоглядная, жуткая самоотдача потоку жизни. В этом вся опасность современности: стоя под знаком резкой и обнаженной противоставленности христианского идеала и реальной нашей действительности, не имея сил осуществить в жизни идеал, молодежь отодвигает его за эту его неосуществимость и мучительно отдается потоку жизни. Отсюда чрезвычайная острота и резкость в критике современности у нашей молодежи, решительное отвержение традиции и всякого авторитета. Эти черты вообще присущи молодежи, но в наше время они приобрели

особенно острый характер. «Идти вперед, заявляет молодежь в Канаде, это значит выставить новые программы и искать новых путей». Это очень типичные слова, верно передающие решительное нежелание молодежи посчитаться с старым строем жизни. В старом строе были только прекрасные слова и не было ничего прекрасного в действительности: вот основное обвинение, предъявляемое молодежью. А прекрасных слов не нужно: нужна, глубоко нужна реальность прекрасная, и отвратительна и невыносима всякая риторика. Оттого молодежь не слушает никаких «слов» и бравируя делает открыто то, что раньше делали тайно... Очень любопытно, что во многих местах молодежь, в резкой критике современности, обнажая ее неправду идет под знаменем крайнего социально политического радикализма. Мне пришлось быть свидетелем огромного успеха некоторых демагогических речей в этом духе — в американской молодежи. Она жадно слушала обличения неправды современного строя — и, насколько могу судить, эта жажда обличений восходит к тоске об идеале. В России когда-то был тип «кающегося дворянина», а сейчас всюду и особенно, конечно, в Америке, выступает тип «кающегося буржуа». Не следует думать, что здесь замешана «пропаганда». Самая пропаганда, где она имеет место, падает на подготовленную почву. Требования радикальной перестройки экономических, социальных и политических отношений в соответствии с идеалами христианства раздаются ныне всюду. На фоне общих сетований о том, что жизнь наша не вмещает христианства, этот радикализм, непримиримый и острый, приобретает тоже трагический оттенок, свидетельствуя о том, как глубоко и сильно живет в христианском человечестве любовь к заветам Христа. Чем острее сознание несовместимости жизни и христианства, тем непобедимее встает жажда сохранить идеал ценной самой острой и беспощадной критики жизни. Трагический дуализм жизни и идеала всегда был, но еще так недавно от него убегали, прикрывая лицемерно противоречия и диссонансы. Вся духовная атмосфера Просвещенства, с его дешевым оптимизмом и поверхностным пониманием жизни и истории, была отравлена лицемерием, убеганием от действительности, была заполнена риторикой и патетическим самовосхвалением. Кризис Просвещенства, начавшейся так давно, а в наше время несомненно ставший очень острым, покоится, среди других своих основ, на реализме, на честной и мужественной правдивости, на трезвом сознании всей разнородности действительности и идеала. Только при углубленном осознании всей жуткой неустроенности нашей можно по-настоящему подойти к вопросу о воплощении правды в жизни: путь целостной психологии, путь творческой целостности предполагает ясное сознание нашей неустроенности. Ницше и Достоевский ярче всего выразили в своем творчестве

эту сопряженность исканий творческой целостности с трезвым чувством внутренней неустроенности. Но то, что носили в себе эти титаны духа, ныне имеет молодежь — имеет без всяких усилий, а как итог пережитого, как трагическую задачу, возложенную историей. Для нас, православных, проблема целостной культуры близка и дорога по ее внутреннему созвучию с основным началом Православия, как органического сочетания свободы и любви через Церковь. Но в протестантизме, с его глубоким (основным для него) догматическим убеждением в разнородности натурального и благодатного бытия — возврат к идеалу целостной культуры знаменует глубокий догматический перелом. Спасение, по основному убеждению всего протестантизма, ни в какой мере не зависит от наших «дел», от нашей активности. Как рабы Божии, должны мы честно и постоянно трудиться, но этим мы не приближаемся к Царству Божию: вся система культуры не есть путь к Царству Божию. В этом и проявился «исторический спиритуализм» протестантизма: история сама по себе лишена религиозного смысла — отсюда выпадение онтологии предания, отвержение учения о видимой церкви, движение к Евангелию мимо всей истории, которая духовно просто равна нулю и которую даже не нужно преодолевать, чтобы найти себя во Христе. Никогда еще с такой ясностью не обнажалась догматическая трагичность протестантизма, как в наши дни. Бартианство (Barth, Gogarten ж др.) есть некий вопль, трагический взрыв старо протестантского спиритуализма, который не хочет себя обманывать, открыто признается в несоединимости Божьего и человеческого, отвергает идею христианской культуры. В христианской молодежи, насколько можно судить по итогам анкеты, звучат те же мотивы, но только акцент делается на другом месте. Несоединенность жизни и идеала не превращается в нечто неизменное, а является лишь трезвым констатированием факта, против которого, однако, христианская молодежь протестует со всей силой, требуя христианской жизни. Этот мотив христианизации жизни знаменует глубочайшую трещину в протестантизме. Не только православная молодежь, но и протестантская молодежь выдвигает идеал перестройки всей жизни в духе христианства, идеал целостной культуры и целостной личности. Все и всюду говорит: религия, которая не проявляется в делах, есть неполная и недостаточная религия, путь к Богу лежит через участие в жизни миpa сего и задача наша заключается в христианизации всех жизненных отношений.

Так глубока и значительна та духовная тема, которая определяет собой творческие устремления христианской молодежи всюду. Самый факт доминирования именно этой темы о создании христианской культуры есть огромное историческое событие, есть некая увертюра к «музыке будущего», к тому истори-

ческому перелому, в котором так нуждается христианское человечество. Но если от самой темы перейти к характеристике того «капитала», которым располагает наша молодежь, то мы будем до крайности поражены решительным несоответствием значительности задачи и ничтожности сил. Налицо есть лишь одно — некий élan mystique, некое ясновидениe идеала и очарованность им. Но нет налицо ни понимания смысла той самой темы, о которой горят сердца, нет еще и творческих шагов в сторону влекущей к себе мечты. Перед нашим поколением серьезно выступает опасность христианской маниловщины, в которую может разрешиться все трагическое напряжение эпохи, — и это тем более надо отметить, что рядом с суровым обличением риторики недавнего времени у молодежи возникает своя новая риторика, некий отвлеченный, утопический идеализм. Молодежь сильна в отвержении старого, но слаба в созидании нового...

Еще знакомясь с немецким юношеским движением, я обратил внимание на две существенные черты этого замечательного явления XX века: с одной стороны духовные запросы немецкой молодежи, по существу, имели религиозный характер, были направлены на воссоздание в себе и вне себя целостной, одушевленной религиозным идеалом, жизни,— а с другой стороны вся почти немецкая молодежь*) оказалась религиозно беспомощной и бессильной. Отрываясь от религиозной традиции и стремясь к религиозному творчеству, она обнаружила такое убожество и, скажем, прямо невежество, что, конечно, ничего своими силами достигнуть не могла.

Материалы нашей анкеты обнимают более квалифицированную молодежь, входящую в состав христианского студенческого движения или близкую к нему, но картина убожества и невежества, к сожалению, выступает лишь с большей яркостью. Вдумываясь в эту картину, нельзя не поразиться страшному одичанию, все более захватывающему христианские народы, — и, часто кажется, что прежде, чем идти с проповедью христианства к языческим народам, надо идти с проповедью его в самую гущу христианских народов. Не забудем, что анкета характеризует все же избранную, если угодно, лучшую молодежь из университетов и старших классов гимназий.

Прежде всего обращает на себя внимание настойчивое подчеркивание того, что принадлежность к какой-либо христианской церкви вовсе не означает еще наличности веры во Христа. Это просто констатируется как факт — реальности которого не станем и мы отрицать: смысл же этого факта, к сожалению, имеющего место и среди

________________________

*) Кроме католиков (см. об этом этюд Ofligli. Jugendbewegung und katholische Geist. Об этой книге я упоминал в рецензии в «Пути»).

православных, заключается в неусвоении мистической стороны в Церкви и восприятии ее, как чисто человеческого и исторического явления. Но не только Церковь остается часто непонятой в своем мистическом существе, но и отношение к Христу обнаруживает те же черты. Христос — Учитель, Христос в своей любви к людям и в своем безграничном милосердии к грешникам — вот что знают и любят в Нем, а Христос — Сын Божий, Христос — Спаситель и Искупитель остается чужим и непонятным. Все суждения о христианстве у молодежи относятся не к учению веры, — а к тому, как проявляется оно в жизни: центр тяжести лежит для них на практической стороне христианства. Это с чрезвычайной ясностью обнаруживается в суждениях молодежи о Христе; наша книга дает обильный материал по этому вопросу. Прежде всего, как верно отмечает составитель отчета (стр. 83), молодежь сплошь и рядом стремится представить в личности Христа свои собственные идеалы, совсем не думая о том, чтобы, наоборот, идти за Христом. Это отношение к Христу часто поражает своей наивностью и упрощенностью, от него веет таким одичанием и огрубением! Вот образчики суждения о Христе, взятые из разных стран (здесь приводим ответы на вопрос о том, каким был Христос в юности). «Христос был идеальный товарищ», «такой же, как мы, только умнее», «Его не наказывали в школе», «Он любил удовольствия, когда кончал свою работу», «был хороший спортсмен», «был здоровый, сильный и свежий юноша», «не имел никаких особенных свойств», «вероятно, любил играть на рояле», «любил овец и заботился о них»... Так представляет себе молодежь Христа в Его юности, словно не зная того, что это был Сын Божий, пришедший искупить и спасти мир. Сосредоточивая свое внимание на чисто человеческой стороне Христа (причем тут многие даже резко критикуют Христа за Его любовь к грешникам, «недружелюбное отношение к Матери», за Его «презрение к богатым»), молодежь почти нигде не говорит о Христе-Спасителе. В Нем хотят видеть вождя и руководителя в жизни, но не Спасителя, любят в Нем обличителя фарисеев (голос из Швеции), силу воли Его (голос из Англии). Составитель отчета задает вопрос, сам отвечая на него: «неужели прежний образ Сладчайшего Иисуса так быстро исчезает и заменяется иным, более реальным, более близким к жизни образом»? Образ Спасителя несомненно потускнел в широких слоях христианской молодежи... Английская анкета подчеркивает, что для подростков на первом месте стоит отношение Христа к людям, а не Его отношения к Богу... Если мы обратимся к характеристике того, какие препятствия стоят на пути к вере в Христа (об этом тоже находим обильный материал в книге), то прежде всего обращает на себя внимание поразительное сходство

ответов всюду. На первом месте среди препятствий к вере стоят чудеса. Воскресение Христа, это чудо из чудес, в котором заключена вся «благая весть», особенно трудно принять, равно как и учение о том, что Христос был Сын Божий: «учение это не соответствует нашей эпохе», пишет какой-то мудрец из подростков. Не менее трудно для молодежи следовать Христу. «Требования Христа, читаем в одном ответе, непроводимы в жизнь. Его предписания идут против природы, Он не допускает никакого греха. Мы должны умереть, если захотим действительно пойти за ним». В другом месте пишут: «этика Иисуса строга и идеалы так высоки, что они неосуществимы.» «Христианство не может быть воплощено в жизни.» «Смиpeниe Христа, любовь к врагам, равнодушие к миpy — все это требовало бы, чтобы мы совсем отказались от радостей жизни, нам пришлось бы искоренить гордость, любовь к миpy». «Требования цивилизации современного общества и современного нехристианского направления жизни не позволяют идти за Христом». Приведем несколько критических замечаний о христианстве, исходящих от нехристианской молодежи (анкета дает и этот материал для Японии, Китая и Индии). В глазах нехристианских народов христианство расценивается не по его идеалам, а по тому, как мы его воплощаем в жизнь. «Христианство является одним из средств порабощения Китая», «оно служит империализму» всегда связано с политикой», «оно не лучше других религий», «христианские принципы непроводимы в жизнь, потому христиане и являются всегда лицемерами», «они во имя Иисуса творят обыкновенно зло», «христиане во многом хуже нехристиан», «в них много исповеданий и нет единства». Справедливо замечает автор книги, что о нас судят «по нашим плодам..» Не входя в обсуждение всех приведенных замечаний, подчеркнем лишь основной факт несоответствия жизни христиан их идеалам. Дело идет не только о наших грехах, я думаю, но и том, что мы даже не видим греха там, где он есть, что мы сами прикрываем именем Христа дела совсем нехристианские. То, что звучит в приведенных выше замечаниях христианской молодежи имеет тот же смысл: христианство и в ее глазах стало декоративными, риторическим, оно в своей сущности не жизненно, поэтому остается либо лицемерить, либо открыто признать нежизненность христианства. Наше время уже не хочет никаких христианских декораций никакой «словесности», оно ставит вопрос о реальности и силе христианства. Когда-то Л. Толстой с чрезвычайной силой поставил в своей «Исповеди» вопрос о том, что для нас заповеди Христа стали «идеалами», чем-то отдаленным, неосуществимым и только издали светящим нам. В истории европейской культуры это была точка знаменательнейшего поворота к религиозной морали, отказа от

«свободной», безрелигиозной морали и возврата к «теономии»*). Наше молодое поколение носит в себе ту же проблему — конечно, не умея ее выразить с достаточной глубиной, но переживая со всей силой трагический момент в истории христианства. Жизнь христианских народов давно уже определялась «свободной» моралью, оторвавшейся от религии: нечего удивляться, что весь ход истории был таков, что проведение в жизнь христианства стало доступно лишь в удалении от миpa. Перед христианским миром стоит ныне грандиозная задача к перестройке всех жизненных отношений — и особенно социально-экономических, в духе Евангелия. Но, чтобы поставить эту задачу с полной определенностью и ясностью, необходимо совершенно освободиться от ядовитого дыхания риторики, завладевшей христианством**), от лицемерного самоуспокоения и нежелания видеть всю трагичность положения. Правдивость, которая кажется мне самой существенной и творческой чертой современной молодежи, и дает ей силу духовную, чтобы поставить основной вопрос современности — о цельной религиозной культуре. Горе лишь в том, что, болея этим вопросом, наша молодежь так духовно скудна, так религиозно одичала. Одним из самых ярких проявлений этого служит ослабление, а порой и исчезновение чувства греха. Это чувство предваряет психологически обращение ко Христу, оно сопровождает нас на всем пути к Нему, — а, между тем, давно уже в христианском общество замечается элементарный натурализм, признание всего «естественного» добрым, понижение духовной чуткости и выпадение чувства греха. Наша молодежь здесь только следует за своими отцами... Очень любопытные в этом отношении строки находим мы в анкете из Канады: «Ветхий Завет, читаем здесь, говорил о болезни, как грехе, а в наши дни принято самый грех рассматривать как болезнь. Многие наши современники открыто перестали видеть в грехе оскорбление Бога; грех толкуется ныне, как болезнь, спасение, как здоровье, Евангелие — как лекарство для миpa, Христос — как великий врач. Поэтому теперь говорят мало об искуплении, но часто выдвигают психотерапию, исследуют не грехи свои, а «комплексы.»*) В анкете из Шотландии решительно говорится: «мы потеряли сознание греха, потому что забыли, что значит Бог, что значит жизнь и смерть Сына Божия».

Хотелось бы еще охарактеризовать отношение христианской молодежи к Церкви. У значительной части молодежи это отношение имеет равнодушный или враждебный характер; для догматического кризиса протестантизма (суть которого может быть истолкована, как

______________________

*) См. мою статью «Автономия и Теономия» (Путь)

**) «Самая опасная сторона в христианстве XIX века, писал Розанов, это то, что оно начинает быть риторическим».

*) Здесь имеется в виду учение Фрейда.

поворот отношения к Церкви) весь этот материал очень характерен, но и православная, и католическая молодежь порой, тоже страдает указанными чертами. В Швейцарии говорят о «равнодушии», не лишенном, впрочем, уважения»: «молодежь, пожалуй, готова была бы в случае нужды защищать Церковь — при равнодушии к ней.»*) «Отношение Церкви к войне и социальным бедам таково, что оно заставляет массы держаться вдали от нее». «У нас много церквей, а нужна единая Церковь». «Церкви страждут под бременем традиций, накопившихся за века, — они должны вернуться к историческому Иисусу». «Церковь нуждается в основательной реорганизации, сейчас же она не производит никакого впечатления на молодое поколение: службы церковные скучны, молитвы стереотипны и монотонны, проповеди обыкновенно находятся ниже уровня наших дней». Из Испании пишут: «здесь не столько оппозиция Церкви, сколько насмешка над ней»; из Румынии пишут о совершенном равнодушии к Церкви; из Англии пишут о том, что перед церквами стоят огромные и серьезные задачи и что Церковь поэтому нуждается «в новой жизни».

Критике подвергается Церковь — главным образом в лице ее служителей. Из Шотландии пишут: «то, что стоит за поверхностной антипатией к религии, сплошь и рядом есть просто личное отталкивание от какого-либо из служителей Церкви; в отчуждении от Церкви молодежи сплошь и рядом виновата сама Церковь». Автор книги отмечает с большой силой, что «теперь уже прошли времена, когда священнослужители могли, в силу одного своего сана, рассчитывать на уважение». Священнослужители ныне должны и лично импонировать молодежи, должны сами идти к ней — научиться быть необходимыми и полезными ей. Молодежь нуждается в духовных вождях и руководителях, она ищет их, но сама не пойдет к церковнослужителям, скорее убегает от них.

Молодежь перестает молиться, даже не теряя веры, а иногда и не хочет даже помощи Божьей, гордо заявляя (как один из юношей в анкете): «я не жду ничего от молитвы, я сам хочу быть твердым и сильным, мне не нужно ничьей помощи». «Современный человек стыдится молиться»... Религиозное оскудение и измельчание ставят перед всем христианским обществом огромный вопрос воспитания религиозной жизни в молодежи. Только должны мы помнить, что нельзя рассчитывать на серьезное значение, всех воспитательных мер, пока сама жизнь развивается в сторону языческую и безбожную. Та огромная духовно воспитательная работа, какую ведут в мире УМСА, союз христианских девушек и Всемирная студенческая христианская

_________________

*) В одном из русских кружков нам привелось слышать такое суждение: «если дело идет о защите Православной Церкви, я отдам свои силы на это, но если вы говорите о Боге, то я должен заявить, что в Бога я не веpyю и Его реальности не признаю».

федерация — имеет лишь предварительное значение, пробуждая религиозное сознание и привлекая молодежь к питанию Словом Божиим. Но для серьезного и исторически продуктивного воздействия на молодежь нужен возврат к жизни, построенной на религиозных началах. В системе современной культуры должны образоваться точки, в которых должна появиться новая жизнь, новые отношения — и вокруг этих точек будут группироваться все живые силы. Внутри современной культуры должны выделиться островки христианской культуры — в смысле возврата к церковной целостной жизни, соединяющей свободу и верность Церкви, творческий дух и здоровый традиционализм. Молодежь наша не гениальна, но гениальна ее тема, и дай Бог ей силу донести эту тему до своих зрелых лет. Из отдельных уголков должна начаться новая жизнь, побеждая своим очарованием косность и равнодушие. Нам, православным, это движение, происходящее ныне во всем христианском мире, особенно дорого и близко потому, что новая религиозная культура может быть построена только на началах Православия. Приблизилось время, когда мир может напитаться духовно лишь у Православия — и не только для своей внутренней жизни, но для своей исторической жизни. Христианская молодежь во всем мире ставит проблему, которая ныне может быть решена лишь на почве Православия — с его органическим сочетанием свободы и строгой церковности, космизма и аскетической традиции, соборности и творческой силы.

Основной вопрос нашей эпохи есть вопрос христианской культуры, построения жизни на началах христианства без отрицания того, что дала нам история. Нужно найти сочетание свободной пытливости человеческого ума и пребывания в Церкви, обращенности к миpy и жизни в Боге, участия в исторической жизни и верности заветам Евангелия. Христианство должно быть «реальным», сохраняя все свое мистическое содержание. Отношение к миpy должно быть свободно и от теократического замысла о насильственном движении его к Царству Божию, и от равнодушного «нейтралитета» к жизни миpa. Христианский мир должен найти сочетание любви к миpy и деятельного участия в нем с свободой — и этот путь есть путь освящения жизни через молитвы и благословение Церкви, не стремящейся к внешней власти в мире, но преображающей наши сердца. Эту тайну об «освящении» жизни сохранило и пронесло через века Православие, и ныне пришел час явить это миpy не в одной идее, но и в живой реальности.

В. В. ЗЕНЬКОВСКИЙ.

Страница сгенерирована за 0.03 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com