Извольская Е.А. Новейшие течения католической социальной мысли во Франции. Журнал "Путь" №60

Основные пункты католической социальной доктрины, получившие за последнее время широкое распространение, как и послания покойного папы Пия XI против тоталитарных идео­логий «современного язычества», достаточно известны читате­лю, чтобы не нуждаться в новом изложении.

Менее известны, быть может, специальные развития и кон­кретный приложения, которые католическая социальная доктри­на получила за истекшие годы. Это развитие особенно интересно во Франции, где многочисленные «экипы» религиозных мысли­телей, социологов, экономистов и общественных деятелей выполнили огромную работу.

Может быть самым значительным из недавних дости­жений — это именно факт конкретизации религиозных исканий на социальном поприще. До сих пор, неверующие или инако верующие часто ссылались на то, что дух социальных энциклик и посланий, как бы он ни был преисполнен доб­рыми намерениями, остается духом отвлеченным, не применимым к жизни. Христиане могут справедливо считать себя «техниками личного спасения»*), но им нет места в великом споре классов и народов. Быть может, эта критика в некотором смысле и подействовала на религиозно настроен­ные круги французской интеллигенции. Оставив временно в стороне метафизические споры и соображения отвлеченной со­циальной этики, они обратились к изучению конкретных вопросов: что представляет из себя Франция, французский народ в своей совокупности? какова национальная почва, на ко­торой можно строить «новый порядок»? Что представляют из себя тоталитарные доктрины, — марксизм, национал-социализм, и связанный с ними «динамические» учения, и что можно им противопоставить?

*) Это выражение принадлежит известному французскому критику Alain.

57

На первый вопрос: что такое Франция? — представители католической социальной мысли ответили: Франция — это демо­кратия, т. е. общество, воспитанное на принципах духовной свободы и защиты человеческой личности. Именно теперь, в борьбе с тоталитарными идеологами, церковь сама встала на защиту этих ценностей. Вот почему в начале года кардинал Вердье, архиепископ Парижский, заявил на своем до­кладе, что ныне «церковь и Франция вместе отстаивают самые высокие принципы морального наследия человечества, я хочу сказать: достоинство человеческой личности и святое право сво­боды... Церковь, великие демократии, Франция и ее империя, яв­ляются сегодня в мире защитниками христианского порядка».

Можно говорить о некоей «демократизации социальной ка­толической доктрины или, точнее выражаясь, о ее попытке «интегрировать» традицию французского демократического гума­низма, даже когда последний протекал вне церковной жизни и вел с ней долголетнюю политическую тяжбу. Но эта ин­теграция не значит полное приятие конструкции так называе­мой формальной демократии, а лишь стремление выделить из нее все те подлинные ценности, которые она сумела сохранить и которые совпадают с христианским социальным миросозерцанием.

Подлинная демократия, пишет далее Маритен, основана не на «отвлеченной», «безличной» свободе, а на «свободах»; на «свободах конкретных и положительных». И такая демо­кратия, не должна быть управляема только одной категорией граждан (плутократией или политиканами), считающей другие категории несовершеннолетними». Необходимо создание новой, разновидной и равноправной «трудовой аристократии».

* * *

Католическая религиозная мысль не со вчерашнего дня ищет новых христианизированных демократических путей, то,чтоЖак Маритен называет демократией тео-центрической в противоположность демократии антропо-центрической: новая демократия, писал Маритен еще в 1936 году в своем «интегральном гуманизме» *), не соответствует «ни псевдо-либеральной концепции наших дней, ни сакральному идеалу сред­невековья».

*) Jaques Maritain: “L’Humanisme Integral”, ed. Fernand Aubier.

58

О демократии в ее новом, христианизированном, преображенном аспекте очень интересно пишут молодые католические профессора Этьен Борн и Жан Лакруа в недавно вышедшем сборнике: «OptionssurDemain» *). Борн признает положительный принцип демократии в том, что она заменила первобытное анархическое общество, основанное «на силе и хитрости», обществом разумным, основанным на «договорных отношениях», свободно обсуждаемых и свободно заключенных». С этой точки зрения Руссо не ошибался, он выразил «гениальную мысль, что договор превращает чело­веческое стадо, объединенное инстинктом, в общество лю­дей, объединенное разумом». Но Руссо не довёл своей мысли до конца и его социальный договор, не принявший во внима­ние требований подлинной духовной свободы, создал не равно­правное общество, а общество живущее все еще под знаком насилия - в котором большинство заменило единоличного тирана и государство остается всесильным над человеком.

Демократия руссоистского типа, со временем вылившаяся в так называемую формальную демократию, есть не что иное, как демократия без Бога. Она также является демократией без социальной правды, она слишком тесно связана с экономическим либерализмом: «свобода либерализма, это, пишет Борн, свобода без договора, закон джунглей... Мы знаем, где спасение: в первоначальном договоре, который объединяет рабочих внутри единой синдикальной ассоциации».

Борн особенно подчеркивает, что для того, чтобы иметь возможность жить и побеждать, демократия должна быть «за­ново продумана», «repensée», она должна быть заново раскре­пощена при помощи социальной акции, и это раскрепощение рас­полагаете двумя мощными орудиями; это — свободный синди­кализм и коллективный договор.

В то же время автор относится с явным недоверием и опаской к корпоративному строю, этой панацее реакционных кругов.

«По мере того, пишет Борн, как иностранные опыты подтверждают наши справедливые опасения априори, корпоратизм, в котором материальная тяжесть душит свободный и гибкий дух договора, делается чем то весьма отдаленным от правильного демократического французского разрешения проб­лемы. Можно даже спросить себя не родственно ли корпоратив­ное извращение — извращению марксистскому?

*) Blound et Gay: Collection “La Nouvelle Journee». 1939.

59

* * *

Об извращениях корпоратизма пишет в том же сбор­нике и Марк Шерер, деятель католического движения моло­дежи. После горького фашистского опыта слово «корпоратизм» является весьма сомнительным и полным соблазна: «если кор­поратизм, пишет Шерер, должен служить косвенным средством для спасения капитализма, находящегося под угро­зой, и для привлечения рабочего класса к этому делу невозможного спасения, то мы — против корпоратизма. Ибо такой корпоратизм не что иное, как «тайная форма государственного коммунизма и верный способ удушения рабочего класса». Нельзя смешивать, утверждает Шерер, этот огосударствлен­ный синдикализм с подливной профессиональной организа­цией; последняя основана (и тут Шерер повторяете букваль­но слова Борна) на свободном синдикализме и на коллективных договорах, а также на участии рабочих в управлении предприятий.

О вопросах демократии пишет и Жан Лакруа в вышеуказанном сборнике. Он восстает и против индивидуализ­ма формальной демократии, и против тоталитарного режима, ибо и в том и в другом порядке человек изолирован, одинок, лишен подлинного общения с другими людьми. Современные псевдо-демократии руссоистского типа основаны на безличном большинстве, они суть арифмократии. Против это­го безличного лишенного (живого тела, общества восстают ныне целые народы. Коммунисты и национал-социалисты пра­вильно чувствуют острую тягу к общению, которому они при­лагать форму «товарищества», «соратничества»; это — миф коммунистической революционной ячейки и гитлеровских ударных отрядов. Но миф остается мифом, товарищество не может заменить подлинного братства, тем более, если жи­вет под тяжким игом единой партии; оно создает лишь внешние узы, но не скрепляет души людей. Цель новой де­мократии — это создать подлинное братство, скрепить людей духовными узами, основать живую человеческую общину.

Для Лакруа эта община должна вдохновляться идеей пер­сонализма, персоналистической демократии, которую он противопоставляет нынешней плуто-демократии, финансовому фео­дализму. Персонализм, для которого основной принцип человеческого общества заключается в ценностях каждой че­ловеческой личности и свободы каждого должен раскрепо­стить общество от злых сил экономического либерализма и политического произвола. Одни лишь персоналисты, пишет

60

он, могут предпринять критику тоталитарных режимов «с чистой совестью».

В деле восстановления ценностей человеческой личности христианство должно и может сыграть решающую роль. Ко­нечно, дело не в создании какого либо нового теократического строя. Именно Франция преодолела клерикализм во всех его формах, и навряд ли в ней может возродиться какая-либо христианская, католическаяполитика. Но, как в свое времяписал Жак Маритен, христиане призваны участвовать в создании нового строя не в качестве политиков, а в качестве христиан. И Лакруа отмечает в заключение, что: «Даже если тоталитарный дух восторжествует над всеми трудностями, он столкнется с последним препятствием, с христианской верой».

* * *

Марк Шерер, которого мы уже выше цитировали, связы­вает преображение демократии с подлинной профессиональной организацией. Он признаете, что религиозное социальное сознание, не отказываясь от необходимости глубоких структурных| реформ трудового общества, проявляет крайнюю робкость в реализации этих реформ. Он объясняет эту робкость и нерешительность тем «моральным отвращением», которое внушает марксизм социальным реформаторам: религиозного типа. Последние нередко боятся, что ополчившись против существующих экономических форм, они попадут «в ад марксистского материализма». Однако, тут происхо­дит явное смешение. Маркс предпринял научно правильное социологическое описание капитализма, и можно даже добавить, что до сих пор никто, кроме Маркса, не приступал к это­му описанию.Его наблюдения остаются верными и во многих случаях неоспоримыми. Зато можно и должно оспаривать его философское объяснение описываемых им процессов. Можно и должно заменить его лозунги другими лозунгами.

Главным орудием воинствующего марксизма является идея о неизбежности борьбы классов. Шерер противопостав­ляет этому принципу — идею возможности и необходимости замирения классов. Он не верит в фатум классовой борь­бы. Нужны, однако, не сомнительного качества паллиативы, а добросовестное изучение социальной структуры данной страны и создание справедливого классового статута.

Идея торжествующего над всеми другими классами про­летариата так же ложна, как идея правящего капиталистического класса. В новом обществе нет, выражаясь словами

61

Маритена, ни «совершеннолетних», ни «несовершеннолетних», а есть лишь равноправные служители общему делу. Ге­гемония финансовой буржуазии душит человеческую личность ровно столько же, сколько гегемония тоталитарных идолов.

* * *

Проблема классов в современном мире и в частности во Франции, весьма подробно и разносторонне обсуждалась на съезде так называемой «Semaine Sociale Catholique», соб­равшемся в июле месяце в Бордо.

В пространном докладе, Эжен Дютуа, председатель съезда, изложил и проанализировал современную классовую структуру общества. Его установка очень близка к установке Шерера и сводится к признанию этой классовой структуры, как существующего социологического факта, но не как явления фатально ведущего к братоубийственной войне.

«Автор «Коммунистического Манифеста» и «Капита­ла», говорил Дютуа, начертал картину мировой истории и осветил при ее помощи общество своего времени. Его диалектика стремится показать, что все, что случилось по­сле индустриальной революции, есть лишь продление этой вековой драмы (т. е. борьбы классов. Е. И.). Таким образом он внедрил в большое количество человеческих сознаний то, что можно назвать динамической идеей (une idée-force)... Факты значительно помогли пропаган­де марксизма: мы говорим о существовании пролетариата, который находился под игом безнадежного засилья, выполнял бесконечный труд, получал заработную плату без гарантий и жил, как в вооруженном лагере сре­ди стабилизованного общества».

Итак, добавляет докладчик, марксистская динамическая схема насыщена идеей, что пролетариат призван в конце концов победить это слишком благополучное общество и должен быть мобилизован в целях этой победы. Дух беспощадной борьбы глубоко проник в сознание классовых вож­дей, не только вождей пролетарских, но и вождей буржуазных, не только в сознание марксистское, но и антимарксист­ское. Можно сказать, что все нынешнее поколение социологов, будь они даже весьма далеки от марксизма, глубоко впитало в себя принцип фатальности, трагической неизбежности клас­совой войны и, в связи с ней обреченности современного об­щества.

62

Однако, отмечает Дютуа, «признать неизбежность, фа­тальность классовой борьбы, это значить для человека, для гражданина и для христианина отказаться от всякой личной ответственности перед лицом социального зла».

Докладчик подчеркивает, что идея борьбы классов уже потому научно неправильна, что предполагает существование лишь двух вооруженных друг против друга классов — пролетариата и капиталистов; тогда как в действительности, в наше время существует гораздо более сложная и разновид­ная классовая расслойка: пролетариат, капиталисты, крестьян­ство, средние классы, к которым, поскольку дело касается Франции, необходимо прибавить особое своеобразное и богато одаренное сословие артизанов.

Все эти классы обладают личными характерными чертами и живут своей обособленной, духовно и профессионально ав­тономной жизнью. Но в то же время они участвуют в общей жизни страны, являются органами общего национального тела и тем самым вовсе не обречены на братоубийственную рас­прю, а на братское сотрудничество. Каждый класс выполняет свою функцию при данных экономических и политических условияхи при существовании известных гарантий, т. е. при справедливой профессиональной организации.

В каждом классе образуется элита, защищающая его специальные интересы и воплощающая его дух, бытовой склад, традиции и трудовые навыки. Класс — это в то же время среда, некое бытовое и духовное целое. Приверженность рабочего к классу, это приверженность к некоего рода боль­шой профессиональной семье, и эту приверженность нужно не искоренять, деклассируя рабочего, а наоборот, воспитывать, преображая, христианизируя классовое сознание, переключая его с вооруженной борьбы на мирное строительство.

Но класс не есть замкнутая каста, укрепленный лагерь, каким представлял его себе Маркс. Классы — и это особен­но наблюдается во Франции — остаются открытыми; человек может переходить из одного класса в другой, и все классы призваны, каждый со своей определенной функцией, служить общим гражданским и национальным интересам,

Наконец, существуешь так называемая вне-классовая элита: ученые, судьи, художники, профессора и духовенство, назначение которых обслуживать одновременно все классы.

Мы привели главные пункты доклада Дютуа, т. к. он не только совпадает с конечными заключениями съезда, но и с

63

общим духом нынешней социальной католической деятельно­сти во Франции. Как мы указали в начале статьи, эта деятель­ность все более демократизируется, можно сказать пролетари­зируется, проникает в глубь народа, не видя в нем социо­логическую абстракцию, а живое тело, одаренное духом.

Ибо, как пишет Маритен, «духовная реинтеграция рабочих масс в церковь Христову» является «первейшим условием спасения цивилизации». А для того, чтобы достигнуть этой реинтеграции, «нужно идти в эти массы не с угрозой и насилием, но с любовью, я говорю с любовью, которая силь­нее смерти... Для того, чтобы народ жил с Христом, хри­стиане должны жить с народом» *).

Елена Извольская.

*) Jacques Maritain, “Questions de Conscience”, Desclée de Brouwer 1938.

64