Лосский Н.О. Трансцендентально-феноменологический идеализм Гуссерля. Журнал "Путь" №60

Подобно Декарту, Гуссерль хочет положить в основу своей философии суждения, истинность которых не может быть подвергнута ни малейшему сомнению, но он идет в своем методическом сомнении гораздо дальше Декарта. Что­бы понять сущность его метода, познакомимся с основами его учения о суждении. В суждении следует различать следующие стороны: и физическое выражение путем, напр. произнесенных слов; 2. интенциональный психический акт обсуждения, направленный 3. на предмет и 4. имеющий в виду его опре­деленный состав (Sachverhalt), мысль о котором составляет значение или смысл суждения.

Резко отличаются друг от друга следующее два вида суждений. Акт суждения может быть только мнением (Meinen, Vermeinen). «В таком случае суждение, т. е. то, что в суждении положено, есть предмет и его состав, только презюмируемый или такой, на который мы нацеливаемся (chose visé)». Иной характер имеют суждения, в которых достигается очевидность. «В очевидности предмет или его состав не только подлежит прицелу отдаленно и неадекват­но; он присутствует сам, так что судящий субъект имеет его в сознании имманентном. Суждение, которое ограни­чивается презумпцией, если оно переходить в сознании к со­ответствующей ему очевидности, сообразуется с самими предметами и их составом. Этот переход имеет специаль­ный характер. Благодаря ему простая интенция (Meinung), пустая, «наполняется» и «осуществляется» (Erfüllung); это — «синтез точного соответствия интенции и коррелятивной оче­видности, очевидная интуиция, что эта интенция бывшая «уда­ленною от вещи» (= неадекватною, sachfern, точна» *).

Мнящие интенции Гуссерль называет также сигнитивными. В «Logische Untersuchungen» он говорить, что они в себе «пусты» и «нуждаются в полноте». «При переходе от сигнитивной интенции к соответствующему наглядному пред­ставлению (Auschanung), мы переживаем не только простое усиление, как при переходе от бледного образа или простого

*) Husserl, Méditation cartésiennes, 1931, стр. 9

37

эскиза к полно-жизненной картине. Скорее у сигнитивного представления отсутствует какая бы то ни было полнота, впер­вые интуитивная интенция подводит к нему полноту ипутемотожествления вносить ее в него» (I. изд., 2. т., VI, § 21, стр. 548). Где посредством идеально совершенного восприятия до­стигнуто окончательное «выполнение», там установлено под­линное adaecquatio rei et intellectus: предметное, действи­тельно налично или дано точно таким, каким оно было интендировно» (VI, § 37, стр. 590). Где есть в сознании такая данность предмета, там, достигается очевидность и установлена истина. «Если кто либо переживает очевидность А, то очевид­но, что никто другой неможет переживать абсурдность того же А; в самом деле, очевидность А означает, что А не только мнится, но и подлинно дано точно, как такое, каким оно мнит­ся, оно в строжайшем смысле слова само присутствует» (§ 39, стр. 599). В) позднейшем своем произведении, в «Ideenzueinerreinen PhënomenologieundphënomenologischenPhilosophie» 1913 Гуссерль употребляет то (же выражение, к какому прибегаю я в своей гносеологии, именно говорит, что в интуиции предмет присутству­ет самолично, «в оригинале».

Уже в «Логических исследованиях» Гуссерль говорить о степенях очевидности (§ 38, стр. 593) и дает пример воз­можной неполноты очевидности, примерь, делающий мысль его вполне понятною: он указывает на восприятие коробки толь­ко «с передней стороны», причем задняя сторона лишь мнит­ся, но наглядно не дана (§ 15, стр. 528). В дальнейших сочинениях Гуссерль вводить все большее количество ступеней очевидности и таким образом, согласно замечанию Фольварта, производит расшатывание понятия очевидности *).

Остановимся здесь лишь на понятии аподиктической оче­видности. Ее Гуссерль находить там, где достоверность очевидных предметов и состава их «обнаруживается в то же время при критическом размышлении, как абсолютная непо­нятность не существования их, и потому заранее исключает всякое сомнение, как лишенное смысла. Мало того, очевид­ность этой критической рефлексии сама в свою очередь аподиктична» (Med.cert., 13). Начинать философию Гуссерль хочет такими аподиктическими и притом «первоначальными истинами, которые могут и должны поддерживать все здание универсальной науки», т. е. философии. Это должны быть «оче-

*) H. Folwart, Kant, Husserl, Heidegger, стр. 66.

38

видности, которые в самихсебе носят печать приоритета в том смысле, что они познаваемы, как предшествующие всем остальным возможным очевидностям» (М. с., 12).

На первый взгляд кажется, что существование мира есть первая аподиктическая очевидность: вся деятельность нашей повседневной жизни и все науки считают существование мира несомненным. В действительности, этой несомненности нет: «вся совокупность опыта, единство которого мы можем охватить, может оказаться простою видимостью и быть толь­ко связным, сном» (15). Для философа, мыслящего радикаль­но, мир есть просто «феномен, заявляющий притязание на су­ществование. Это относится также и к существованию всех других я, поскольку они суть часть окружающего мира, тем более, что собственно, мы не имеем более права говорить во множественном числе. Другие люди и животные суть для ме­ня данные опыта только вследствие чувственного опыта, который я имею относительно их тел; но я не могу пользоваться его авторитетом, так как, ценность его поставлена под вопрос». Коротко говоря, «весь окружающий меня конкретный мир есть для меня отныне не мир существующий, а только фе­номен существования» (16). Этот феномен, поскольку он — мой, не есть чистое небытие. Поток переживаний, восприятий, воспоминаний, ожиданий и т. п. продолжается, но «я не со­вершаю более актов экзистенциальной веры естественного опыта» (17), я «ставлю в скобки», «выключаю» суждения о существовании или не существовании предметов опыта. Это воздержание от экзистенциальных суждений Гуссерль называет греческим термином ἐποκήа также термином транс­цендентально-феноменологическая редукция (18).

Воздержание от суждения о существовании распространя­ется не только на предметы внешнего опыта, но и на область моего внутреннего опыта — мое человеческое я, мое тело и мои душевные состояния, принадлежащие к определенному от­резку пространственно-временной природы. Таким образом, для философа-феноменолога моя психическая субъективность, как и внешний мир, теряет значение реальности, теряет зна­чение бытия *).

После этого воздержания остается в качестве необходимого условия всех сознаваемых предметов я, очищенное от человеческих свойств, я трансцендентальное; это уже не че-

*) Husserl. Nachwort zu meinen «Ideen zu einer reiner Phënomenologie und phënomenologischen Philosophie». Jahrbuch für Philosophie und phënomen. Forschung. XI. B., 1930, стр. 555.

39

ловеческая, а «чистая субъективность», «трансцендентальная субъективность», «мир сознания чисто как таковой», «чистые феномены» (Nachwort, 555; М. с., 16сс.).

Трансцендентальное я есть «я как абсолютно в себе и для себя сущее, до всякого мирового бытия, впервые в нем получающего значение бытия» (Nachwort, 556; М. с., 22).

Трансцендентальная субъективность есть царство типичных структур чистого сознания, из которых самая общая есть: ego — cogito — cogitatum (я — сознаю — сознава­емое, М. с. 43). Исследование этих типичных структур есть задача трансцендентальной теории знания или феноменологии (44, 69). Это — наука априорная: она строится не путем индуктивных или дедуктивных умозаключений, а путем анали­за единичного случая и непосредственного усмотрения сущно­сти (эйдоса) его структуры (58 сс.). Такое усмотрение есть Wesensschau. Прежде всего это наследование должно уста­новить конституцию типов интенциональности, присущих восприятию, непосредственной памяти, воспоминанию, символиче­скому обозначению и т. п. (43). Предметы этих интенций имеют формальные логические определения, напр. «единичный, индивидуальный, множественность, целое, отношение», строение которых должно быть установлено тем же методом непо­средственного созерцания их сущности. Совокупность этих знаний есть конститутивная формальная теория объекта вооб­ще (44). Далее возникает задача, выработать конститутивные трансцендентальные теории материальных онтологических оп­ределений. «Они относятся, напр., к пространственным объектам вообще», «к психофизическим существам», напр., людям, «наконец, к объективному миру вообще, как миру возможного сознания, и трансцендентально, как миру, консти­туирующемуся в качестве объекта сознания в трансцендентальном я (ego). Все это, конечно, при строго сохраняемой установке трансцендентальногоepoche» (45).

Предмет внешнего мира, даже и данный в очевидном восприятий, напр., коробка, всегда дан, односторонне: «этот вид очевидности всегда заключает в себе горизонт антиципаций еще не выполненных, но требующих выполнения». Мы стоим для одного и того же объекта перед возможностью «бесконечного множества очевидностей». Правда, «всегда мо­жет оказаться, что экзистенциальная вера, одушевляющая антиципацию, не подтвердится»; «однако, внешний опыт, что ка­сается его объектов и всех объективных реальностей, есть по существу единственная инстанция подтверждающего оправ-

40

дв тоймере, конечно, поскольку опыте, протекая пассив­но или активно, имеетеформу согласного синтеза. Следова­тельно, бытие мира необходимо «трансцендентно» сознанию да­же в подлинной очевидности и необходимо остается в ней трансцендентным. Но этим нисколько не изменяется тот факт, что всякая трансцендентность конституируется един­ственнов жизни сознания, как неразрывно связанная с этой жизнью, и что эта жизнь сознания, взятая в данном частном случае, как сознание мира, носит в себе самой единство смы­сла, конституирующего этот «мир», а также и единство «это­го реально существующего мира» (52 е.). «Реальный объект, принадлежащий к миру, и тем более сам мир есть бесконеч­ная идея, относящаяся к бесконечности согласных друг с другом опытов»; «эта идея коррелятивна идее совершенной эмпирической очевидности, т. е. полному синтезу возможных опытов» (53). Ясно, что Гуссерль говорит здесь, как это ни парадоксально о трансцендентности, имманентной сознанию, по­добно той, о которой говорите Коген, реформируя понятие «вещи в себе» Канта.

Итак, реальный мир «по самому своему существу имеет характер относительности к трансцендентальной субъективности (wesensmässige Relativität hat auf die transzendentale Subjektivität) и только «трансцендентальная субъективность имеет бытийственный смысл абсолютного бытия», «denSeinssinndesabsolutenSeins» (Nachwort, 562).

Относительность объектов состоит в том, что они «су­ществуют только для нас и суть то, что они суть, только как объекты действительного или возможного сознания» (М. с. 55). Наоборот,«я существую для себя самого; яесть для се­бя самого с постоянною очевидностью и, следовательно, консти­туирует самого себя постоянно, как существующего». Транс­цендентальное я есть тожественный полюс «переживаемых состояний» (55 е.). «Это центральное я не есть полюс: пустого тожества»: «при всяком акте, который оно осуществляете, и который имеете новый объективный смысл, я приобретает новое постоянное свойство», новый habitus; я есть тожествен­ный субстрат этих habitus'ов (56 е.). «От я, как тожественного полюса и субстрата habitus'ов, мы отличаем я, взя­тое в его конкретной полноте (которое мы будем обозначать лейбницевским термином монада), присоединяя кя — по­люсу то, без чего я не могло бы существовать конкретно», именно «поток его интенциональной жизни и объектов, имеемых ею в виду» (57).

41

Каково отношение этого психофизического я отдельного че­ловека к трансцендентальному я? Трансцендентальное я «конституирует все, что когда либо может быть объективным для меня». С помощью соответствующих конститутивных синтезов это я осуществляет «апперцепцию я (в обычном смысле человеческой личности, находящейся в целом конституированного мира), которая превращает меня в одно из существ мира» (83).

Не все сознаваемое индивидуальным я есть его принадлеж­ность; деревья, реки, моря не суть состояния человеческого я. Но трансцендентальному я принадлежат все: внутри своих принадлежностейи посредством них трансцендентальное я конституирует объективный мир, как совокупность бытия, чуждого для данного индивидуального я, и прежде всего кон­ституирует бытие других индивидуальных я, других монад (84).

Каким образом я узнаю об этих других: я? Чужое я не может быть дано мне в опыте в подлиннике (91); в восприятии другой человек дан мне только, как тело. «С точки зрения примордиальной редукцииэто означает, что в области перцепции моей примордиальной природы являетсяте­ло, которое в качестве примордиального не может быть чем либо иным,чем определяющим элементом меня самого (трансцендентная имманентность)». Сходство этого тела с моим телом служить основанием и мотивом, чтобы «по аналогии понимать его, как другой организм», т. е. как дру­гое я. Это не умозаключение по аналогии, а своего рода «ассимилирующая апперцепция» (93). Говоря об этом виде ап­перцепции, Гуссерль употребляет термин Липпса —Einfühlung (вчувствование, 101). Я синтезирую чужое тело с пси­хическими состояниями, аналогичными моим душевным состояниям, и эта апперцепция подтверждается изменяющимся, но всегда согласованным, связным поведением его. Следовательно, «с феноменологической точки зрения, другое я есть модификация моего я», «другая монада констатируется в моей монаде» (97) путем апперцепции по аналогии. Тело другого я, данное мне в моем опыте, принадлежите другому я и составляет тожественное содержание моего опыта и опыта дру­гой монады с тою однако разницею, что я воспринимаю его, как находящееся «там», а другое я воспринимаетего, какнаходящееся «здесь».Точно так же и все другие предметы внешнего опыта, вся природа, которую воспринимает и нако­торую действует посредством своего тела другое я, естьта

42

же самая природа, что и данная, в моем опыте: она представляет собою область интерсубъективности, общности (communauté) для множества монад (102-109).

Понятием интерсубъективности Гуссерль очень дорожит. Он говорит, что его система есть трансцендентальный идеализм, отличный от психологистического идеализма именно благодаря учению о трансцендентальной интерсубъективности, т.е. существенной соотнесенности объективного мира, имею­щего значимость для меня, с другими я, имеющими значимость для меня» (К. 559 с.). В самом деле, в связи с своим учением об интерсубъективности Гуссерль может утверж­дать, что данные внешнего опыта не суть психические состояния индивидуальных я. Однако, поскольку и эти данный консти­туируются трансцендентальным я, весь познаваемый мир ока­зывается у него предметом психологии, правда, не индивиду­альной, а трансцендентальной.

Трансцендентально-феноменологическая теория знания, давая ответ на вопрос о смысле и происхождении таких понятий, как «мир, природа, пространство, время, животное, человек, душа, организм» и т. п., есть «тем самым подлинная уни­версальная онтология (М. с. 132). По мнению Гуссерля, благо­даря редукции, она разработана им абсолютно беспредпосылочно (N., 569).

Гуссерль уверен, что, применив методическое сомнение в более радикальной форме, чем Декарт, именно воздер­живаясь от суждений о существовании не только внешнего мира, но и своего я, как психофизического существа, он открыл следующие аподиктически достоверный, очевидные исти­ны: и существование трансцедентального я; 2. конституирование в трансцендентальном я всех предметов познаваемого мира, как объектов сознания, т. е. зависимость всего познава­емого мира от сознания; 3. трансцендентальную субъективность, как бытие абсолютное, т. е. независимое ни от чего. Защи­щать эти учения Гуссерль, согласно установленным им самим гносеологическим требованиям, имеет право лишь в том случае, если, наблюдая сознание, мы имеем в очевидном восприятии и составные элементы сознания и отношения зависимости между ними.

Произведем анализ каких либо случаев сознания и знания с целью проверить, найдется ли в них, кроме индивидуального я, трансцендентальное я и конституирование предме­тов (деревьев, рек, морей и т. п.) этим я. Произведя эту критическую проверку, я стою на одной платформе с Гуссер-

43

лем, именно утверждаю, что истина достигается лишь там, где есть очевидность, т. е. тогда, когда в сознании наличествует обсуждаемый предмет в оригинале и объективный состав суждения есть самосвидетельство предмета осебе.Подвергнем наблюдению следующие два случая познающего сознания: 1. сделав удачный ход в шахматной игре, я ра­дуюсь с оттенком победоносного ликования и знаю об этом; 2. я воспринимаю падение с горы каменной глыбы, с треском разрушающей по пути деревянный забор. Что имеется в сознании в этих случаях? Во-первых, интенциональные субъективные акты сознания, внимания, различения, прослеживания связей, припоминания и т. п. Во-вторых, объективная сторона сознания и знания, т. е. предметы, на которые направлены интенциональные акты, предметы вместе с их свойствами и связя­ми: познающее я, радующееся с оттенком ликования; я, вос­принимающее падение каменной глыбы и разрушение ею забо­ра. Эти предметы наличествуют в сознании в подлиннике вместе со своим строением, они самосвидетедьствуют о себе с очевидностью. В этих наблюдаемых мною познаваниях имеются, во-первых, теоретические интенциональные акты и, во-вторых, предметы, на которые они направлены — радость и падение каменной глыбы. У этих предметов есть свое оче­видно наличное строение: радость принадлежит моему я и за­висит от него, как его эмоциональное проявление; разруше­ние забора зависит от давления падающей глыбы. Посмотрим теперь, какова связь интенциональных актов, принадлежащих моему индивидуальному я, с предметами, на которые они на­правлены. Мое сознание, внимание, акты различения, и т. п., на­правленные на радость, на падение каменной глыбы, очевидно не «конституируют» эти предметы; самый характер «направ­ленности» этих актов на предметы свидетельствует, что предметы должны уже предлежать пред моим я для того, чтобы я мог направить на них свои акты сознания, внимания, различения и т. п. Даже такие предметы, как моя радость, ко­гда я различаю, что ей присущ оттенок ликования, предле­жат, как нечто готовое, моим интенциональным актам осо­знания, внимания, различения, направленным на них. Отсюда ясно, что такие события могут происходить во мне без созна­ния и знания о них: я могу не знать, что пережитая мною ра­дость имеет оттенок ликования; мало того, занятый ожиданием шахматного хода противника, я могу совсем не совершить акта осознания своей радости и переживать ее только подсозна­тельно. Итак, моя радость не зависит от интенциональных

44

актов, направленных на нее для осознания и опознания ее но совершенно очевидно, что она зависит от моего я, как мое эмоциональное проявление, несколько иное строение имеет со­став сознания в случае, когда предметом наблюдения слу­жить каменная глыба: все наблюдаемое содержание этого пред­мета не только не зависит от моих интенциональных актов, но я вообще не могу подметить никакой зависимости его от моего я: каменная глыба и ее мощное падение наличествуютв моем сознании, как нечто «данное мне», чуждое моему я, «не мое».

Теоретическая интенциональность именно и есть совокуп­ность таких актов, как осознание, внимание, различение и т. п., которые не конституируют предметов, а только направ­лены на уже наличный предмет и служат лишь для того, что­бы предмет стал сознанным или даже познанным так, как он существует независимо от этих актов. Английский ре­алистG. Е. Moore хорошо, назвал интенциональные акты «прозрачными»: сквозь них, как сквозь прозрачную среду, предмет виден без искажения его. Совсем другой смысл имеют слова интенциональность и интенциональный акт у Гуссерля. Ученик Гуссерля Л. Ландгребе говорит, что, согла­сно заявлению самого Гуссерля, он «собственно заимствовал от Брентано только слово интенциональность, тогда как на деле он имел в виду с самого начала нечто иное»*).

Интенциональность понимается Гуссерлем, как «интендирование, идущее от неподлинного к подлинному представлению, т. е. как стремление, направленное на некое деяние (Leistung), именно на созидание (Herstellung) настоящего представления» (285). Интенциональные акты, по Гуссерлю, суть синтезы, производимые сознанием. Каждой «предметной структуре соответствуют душевные деяния, в которых пред­мет, как сущее с такою то структурою приходит к само­данности, конституируется (292).

Многие последователи Гуссерля геттингенской школы, го­ворит Ландгребе, усмотрели в этом учении об интенциональности утрату реалистического «поворота к объекту» и нашли в нем обращение Гуссерля к неокантианскому идеа­лизму (301). Произведенный мною анализ познающего сознания имел именно целью показать, что в познающем сознании с очевидностью наличествуют интенциональные акты, как

*)L. Landgrebe. Husserls Phënomenologe und die Motive zu ihrer Umbildung. Revue Internationale de Philosophie. 15. I. 1939, стр. 284.

45

направленности на данные предметы и вовсе нельзя найти интенциональных актов, как синтетических деятельностей, впервые созидающих предмет. Когда я и лицо, сидящее против меня, наблюдаем поворачиваемую мною коробку и видим все различный стороны ее как принадлежащие одному и тому же предмету, это строение коробки, наблюдаемое к то­му же мною и соседом в различной последовательности, оче­видно, «дается» нам из предмета, а не производится моим и его «сознанием.

Гуссерль может возразить, что мой анализ и мои наблю­дения вовсе не опровергают его: он тоже признает, что дан­ные внешнего опыта суть нечто чуждое индивидуальному я, которое является только наблюдателем их; но он утвержда­ет, что эти предметы конституируются трансцендентальным я, они суть феномены, зависимые от трансцендентальной субъективности. Проверим поэтому, каким способом Гус­серль установил, что существует трансцендентальное я и как он представляет себе отношение между трансценден­тальным я и множеством монад, т. е. индивидуальныхя.

Путь, которым Гуссерль надеется дойти до трансцендентального я, очень прост: в своем человеческом я он от­влекается от всех тех свойств его и процессов, которые придают ему определенное место в пространственном мире, — от имени, места рождения, тела, определенных чувств и т. д. Я, очищенное от всех этих частностей, есть транс­цендентальное я (Nachwort, 555).

Отношение (между трансцендентальным я и множеством индивидуальных я Гуссерль представляет себе следующим образом. Разработанная феноменология дает, по его мнению, знание о трансцендентальном я не как о пустом бессодержательном полюсе переживаний, а как о носителе всех эйдетических типов: структур, конституируемых им. Таким образом, феноменологические анализы, говорить Гус­серль, «открывают структуру универсального эйдоса трансцендентального я, который обнимет все возможные варианты моего эмпирического я н, следовательно, самоэто я, как чи­стую возможность (М. с. 60 е.). Отсюда ясно, что Гуссерль представляет себе отношение между трансцендентальным я и индивидуальным я по аналогии с отношением между общим понятием о пространственно временном процессе (напр., движение) или типе бытия (напр., лошадность) и единичным случаем, подходящим под него. Такое общее по­нятие есть то, что можно назвать отвлеченно-идеальным быти-

46

ем. Дойти от него до представления о единичном случае можно путем прибавления ряда определенностей, из которых каждая есть тоже отвлеченно идеальное бытие, но совокупность которых выражает, содержание единичного случая. Напр., движение — колебательное движение — колебательное движение такого то маятника в течение такой то секунды; или лошадность — лошадность битюга — лошадность битюга, родившегося от такой то кобылы в такой то день. Само собою ра­зумеется даже в таком простом факте, как колебание ма­ятника в такую то секунду, содержание этого процесса бесконечно сложно и исчерпать его человеческий ум не в силах. Но принципиально оно выразимо в отвлеченных понятиях. Поэтому представление о каждом таком единичном слу­чае может быть включено в систему подчиненных друг другу отвлеченных понятий. Философ, признающий существо­вание отвлеченно-идеального бытия в метафизическом смысле, может сказать, что все единичные случаи движения суть ва­рианты идеи движения, реализуемые в пространстве и времени, сообразно этойидее.

В иную область, имеющую иное строение, вступаем мы, когда говорим о конкретных индивидуальных существах. Этими словами я называю всякий предмет, являющейся источником и носителем действий: этот человек, напр., Сократ, эта лошадь, напр., Цариф (лошадь, (служившая для психологических опытов), этот электрон. Где есть действия, там естьдеятель. Деятель и действия его имеют глубоко отлич­ное друг от друга строение. Всякое действие, напр. ударь копытом Царифа, имеет временную или пространственно-вре­меннуюформу, следовательно,состоит из бесконечного множества отрезков, находящихся вне друг друга во времени и в пространстве. Поэтому, быть единым действием,в котором все части соотнесены друг с другом, оно может не иначе,как благодаря тому, что деятель, производящийего,есть существо, сверхвременное и сверхпространственное, фор­мирующее свои действия согласно принципам времени и про­странства, но само стоящее выше этих форм. Далее, все дей­ствия, т. е. временное и пространственно-временные процессы, имеют характер качественной и количественнойопределен­ности, т. е. подчинены онтологическим и логическим законам тожества, противоречия и исключенного третьего*). По­этому все определенное или составляет область логического,

*   Об этих законах см. мою «Логику» §§ 27-36.

47

рациональногоили, будучи субрациональным (напр., чувствен­ные качества), все же подчинено рациональным формам тоже­ства, противоречия и исключенного третьего. Всякая определен­ность (звук, цвет и т.п.) замкнута в себе и пассивна, т. е. неспособна творить что либо новое: она естьпродукт дея­тельности, самнеспособный действовать. Правда, определен­ности могут с головокружительною быстротой сменять друг друга, напр., освещение предметов костром постоян­но меняется,бег Царифа состоит из непрерывной смены положений в пространстве, но не цвета производят другие цвета, не положения в пространстве творят новые положения: источник этих перемен заключается не в самих этих действиях, а в творящих их деятелях — электронах костра, Царифе.

Если все действия суть определенности и всякая опреде­ленность пассивна, то это значить, что деятель, творецдей­ствий, есть существо, стоящее выше определенностей, т. е. вы­ше подчиненности законам тожества, противоречия и исклю­ченного третьего деятель, как носитель творческой силы, должен быть сверхкачественным, т. е. металогическим, сверхрациональным.

Деятель имеет металогический характер, как источник творческой активности, но он неразрывно связан с множеством рациональных определенностей, во-первых, как носи­тель своих пространственно-временных проявлений, во-вторых, как носитель вырабатываемого им эмпирического характера, т. е. усвоенных им типов действия (человечность, лошадность, ландышевость, кислородность, электронность и т. п.), и, в-третьих, как обладающий некоторыми первозданными опре­деленными свойствами, напр. сверхвременностыо, сверхпространственностью. Чтобы отметить эти своеобразный черты деятелей, я называю их субстанциальными деятелями (Лейбниц называет их монадами).

Мировой процесс есть следствие активности не одного, а множества субстанциальных деятелей. Это ясно уже из то­го, что многие проявления различных существ направлены сполна или отчасти друг против друга, взаимно стесняя и нередко враждебно противодействуя друг другу.

Так как деятели, будучи металогическими, не подчинены закону тожества, то, сравнивая их друг с другом, нельзя отвлечь от них тожественный аспект, дающий право на обоб­щение в смысле субординационной связи, т. е. на восхождение к такому общему понятно, которое было бы понятием Дея-

48

теля вообще, так что все единичные деятели были бы вариан­тами его, получающимися путем присоединения частных определенностей. Такие субординационные обобщения возможны только в области определенностей, напр., в рассмотренном раньше примере единичных случаев движения, как вариантов идеи Движения вообще. Здесь же, говоря о деятелях, как металогических существах, мы в каждом из них имеем дело с индивидуумом, т. е. с чем-то таким, что не может быть экземпляром рода или вида. Каждый деятель есть индивидуум в том смысле, что он есть нечто своеобраз­ное, единственное в мире. Каждый деятель есть индивидуум также и в том смысле, что он абсолютно неделим и притом, будучи сверхвременным, вечен.