Бердяев Н.А. Существует ли в православии свобода мысли и совести? (В защиту Георгия Федотова) Журнал "Путь" №59

«Вы стали маленькими и будете все меньше: это
сделало Ваше учение о смирении и послушании».

Перефраза из «Also sprach Zarathustra» Ницше.

Н. Б.

Наступают времена, когда нужно прекратить двусмыс­ленность и недоговоренность и дать прямой и ясный ответ, признает ли Православная Церковь свободу мысли исове­сти? Справедливы ли со стороны православных постоянный обвинения католиков, что у них нет свободы, обвинения, основанные на предположении, что у самих православных эта свобода есть. И ставится еще другой вопрос: связано ли Православие с определенной политической системой, напр. с монархизмом, национализмом, сословным строем, по моде сегодняшнего дня с фашизмом или оно допускает различные точки зрения? Может ли православный, оставаясь профессором православной духовной школы, быть демократом социалистом, быть защитником свободы, социальной справед­ливости, достоинства человека? Вопрос этот очень остро

*) Автор берет исключительно на себя ответственность за эту статью. Эта ответственность не распространяется ни на «Путь» в целом, ни на отдельных сотрудников «Пути».

Редакция.

46

ставится тягостным случаем с Г. П. Федотовым. По пред­ложению митрополита, профессора Богословского института предъявили Г. П. Федотову ультиматум: или уйти из профессоров Богословского института или перестать писать ста­тьи на политические темы в «Новой России» и других органах «левого» уклона. Решение это было вынесено людьми, которые статей Г. П. Федотова не читали и руководствовались исключительно извращающими смысл цитатами одной газетки, представляющей самый дурной образец желтой прессы. Я не буду останавливаться на анализе этой неприглядной истории, свидетельствующей о поразительном отсутствии мужества и рабьих чувствах, которые, увы, очень традиционны. Меня интересует принципиальный вопрос. Речь шла не о статьях на богословские темы, а о статьях политических. Обвинение бы­ло в том, что статьи «левые» и что автор не может быть причислен к «национально мыслящим». Признается недопустимым для профессора Богословского института заниматься политикой. Но это неправда. Профессорами Богословского ин­ститута разрешается сколько угодно заниматься политикой, но исключительно «правой» политикой. Никто не предложил бы профессору Богословского института выйти из состава профессуры, если бы он написал статью в защиту монархи­ческой реставрации и крайней национальной политики. Один из профессоров даже возглавлял правую националистиче­скую организацию. Церковь в эмиграции в лице своей иерархии постоянно совершала политические акты демонстративными молебнами, панихидами и проповедями, Этим оно наносило тяжелые раны церкви внутри России. Церковь не совершила великого акта разрыва своей связи со старым режимом, не очи­стилась. Нет, запреть заниматься политикой относиться ис­ключительно к «левой» политике. Г. П. Федотов — христианский демократ и гуманист, защитник свободы человека. Он терпеть не может коммунизма. Он также несомненный русский патриот, что более достойно, чем быть «национально мыслящим». Он совсем не держится крайних взглядов. Оказывается, что защита христианской демократии и свободы человека недопустима для профессора Богословского институ­та. Православный профессор должен даже быть защитником Франко, который предал свое отечество иностранцам и утопил народ свой в крови. Совершенно ясно, что осуждение Г. П. Федотова профессурой Богословского института было именно политическим, актом, актом глубоко компрометирующим это учреждение, бросая на него тень реакционности.

47

От Г. П. Федотова требуют, чтобы он был «национально мыслящим», хотя его менее всего можно заподозрить в со­чувствии интернационализму.Нет ничего отвратительнее са­мого выражения «национально мыслящий». Мы знаем, что зна­чить быть «национально мыслящим»: на практике это значить быть бесчеловечным, корыстолюбивым, насильником, ненавистником, провокатором войны и часто войны против собственного народа. Мир погибает сейчас от национализма, он захлебнется в крови от «национально мыслящих». Цер­ковь должна была бы осудить национализм, как ересь жиз­ни, и католическая церковь к чести своей близка к этому осуждению. Национализм есть язычество внутри христианства, разгулявшиеся инстинкты крови и расы. Христиане, которые не предают Христа и Евангелия (большая часть христиан предает), не имеют права быть «национально мыслящими», они обязаны быть «универсально-мыслящими», быть согласными с евангельской моралью и уж во всяком случае с моралью че­ловеческой. Да и у современных «национально мыслящих», ничего национального нет, они совсем не дорожат нацио­нальной культурой, напр., русские «национально мыслящие» со­всем не дорожат традициями русской литературы, немецкие «национально мыслящие» не дорожать традициями немецкой философии. О русских «национально мыслящих» в эмиграции лучше и не говорить, они с большой легкостью отдают Россию ее смертельному врагу Гитлеру. Ген. Франко тоже считают «национально мыслящими», хотя он вел истребительную войну против своего народа при помощи итальянцев и нёмцев. Стыдно произносить слова «национально мыслящий», «национальная политика», до того низкие вещи за этим скрыты. Есть только один критерий христианского отношения к поли­тике — человечность, т. е. свобода, справедливость, милосер­дие, достоинство личности. Коммунизм подлежит христианско­му суду не за то, за что его судят «правые» и «национально мыслящие», а за отрицание человечности и свободы, за отсут­ствие милосердия и за жестокость. «Национально мыслящие» са­ми охотно уничтожили бы всякую свободу, нисколько не счи­тались бы с достоинством человека и наверное проявляли бы не меньшую жестокость. Уродливые проявления русской комму­нистической революции есть прежде всего вина «правых» и «национально мыслящих» старого режима.

Есть еще одно обвинение против Г. П. Федотова: он ин­теллигент. По-видимому то, что он «не национально мыслящий» и с «левым» уклоном, объясняется его природой интелли-

48

гента. Обскурантская реакция против революции превратила слово интеллигент и интеллигенция в ругательные. Особенно невежественная часть молодежи, которая не знает ни смысла, ни истории употребляемой терминологии, не сомневается в том, что очень плохо быть «интеллигентом». Но пора прекратить это безобразие. Что противополагается «интеллигенции»? Преж­де всего органические сословия: дворянство, духовенство, ку­печество, мещанство и еще чиновничество. Русская интелли­генция имела не мало недостатков и в свое время я не раз ее критиковал, когда это еще не означало бить лежачего. Но со­словия эти защищали свои корыстные интересы, погружены бы­ли в ограниченный быт, отличались рабьей покорностью перед сильными мира сего. Интеллигенция же по своему искала правды и справедливости, боролась за достоинство человека, за свободу народа, не охраняла никаких классовых интересов и возвышалась над классовой ограниченностью. Правда, из русского дворянства XIX века вышли люди, поражающие своим бескорыстием, преодолевающие предрассудки и инте­ресы своего класса, участники освободительного движения. Из дворянства вышли и творцы великой русской литературы. Но тогда они превращались в интеллигентов и сливались с интеллигенцией, в которой были выходцы из разных классов. Я более имею оснований гордиться тем, что я «интелли­гент», т. е. искал истины и правды, чем своим дворянским происхождением. Когда говорят, что православный должен быть «национально мыслящим» и не должен быть «интелли­гентом», то всегда хотят охранить то старое язычество, которое вошло в православие, с которым оно срослось и от которого не хочет очиститься. Люди такой формации могут быть очень «православными», но они очень мало христиане. Они даже считают Евангелие баптистской книгой. Они не любят христианства и считают его опасным для своих инстинктов и эмоций. Бытовое православие и есть язычество внутри христи­анства.

Это язычество, давно утерявшее свою древнюю поэзию, за­щищается, как старая традиция, и оно именно противополага­ется гуманизму. В христианском смысле эта традиция не очень древняя, она во всяком случае не восходить до истоков христианского откровения, до первохристианства, до периода греческой патристики. Но в языческом смысле она очень древняя, она восходить к племенным культам, к культам домашнего очага, даже к тотемизму первобытных кланов. Любые предрассудки, любые бытовые привычки защищаются,

49

как священная традиция. Но нет никаких оснований утверж­дать, что всякая традиция хороша. Традиция может быть изме­ной совершенной в прошлом, конформизмом с самым дурным человеческим, рабством прошлого Евангелие совсём не традиционно, оно направлено против традиционализма, оно революционно.

В истории сакрализовали всякую мерзость под, напором «царства Кесаря», под корыстными социальными влияниями. Рабство, крепостное право, введенное в катехизис Филаре­та, деспотическая форма государства, отсталость научного знания — все было священной традицией. Нет таких форм раб­ства, деспотизма и обскурантизма, которые не были бы освя­щены традицией. Нет ничего ужаснее тех выводов, кото­рые были сделаны в историческом православии из идеи смирения и послушания. Во имя смирения требовали послушания злу и неправде. Это превратилось в школу угодничества. Фор­мировались рабьи души, лишенные всякого мужества, дрожащие перед силой и властью этого мира. Гражданское мужество и чув­ство чести были несовместимы с такого рода пониманием сми­рения и послушания. Отсюда и подхалимство в советской России. Русское духовенство, иерархи церкви всегда трепетали перед государственной властью, приспособлялись к ней и соглаша­лись подчинить ей церковь. Это осталось и сейчас, когда нет уже, слава Богу, лживого «православного государства». И сей­час люди церкви трепещут перед правой эмиграцией, разы­грывающей роль государственной власти, и подчиняются ее велениям в вопросах церковной политики, вместо того, что­бы учить ее христианству. Это мы видим в истории с Г. П. Федотовым, делающей ему большую честь. Такие выдающие­ся люди, как отец Сергий Булгаков, являются жертвой го­сподствующей атмосферы. С горечью нужно признать, что официальное православие оказывается самой обскурантской и самой инертной формой христианства. Было только два исклю­чения — греческая патристика и русская религиозная мысль XIX века и начала XX века. Из греческой патристики, из Оригена, Св. Григория Назианзина, Св. Григория Нисского, Св. Иоанна Златоуста и др. можно собрать цитаты, которые послу­жили бы отличным поводом для исключения из профессуры Богословского института. Так напр., Св. Иоанн Златоуст был настоящим коммунистом своего времени, представителем константинопольского пролетариата. Несчастная же рус­ская религиозная мысль официально не признавалась, обвиня­лась в неправославности и сейчасболеечем когда бы то ни

50

было отлучается. Но только в русской религиозной мысли, у Хомякова, Достоевского, Вл. Соловьева, мыслителей XX века, была свобода совести и мысли. Ее никогда не было и нет в официальном православии, в официальной церковности. Такие люди, как Нил Сорский или Св. Тихон Задонский были исключением. Западные же христиане, склонные к экумениз­му, более всего интересуется именно русской религиозной мыслью, часто смешивая это течете русской мысли с официаль­ной церковностью, не зная нашей внутренней борьбы. На этой почве происходить иногда настоящая мистификация. «Правые» православные все ждут «кесаря», который будет их защи­щать и будет им покровительствовать, истребляя мечем их врагов. Это ожидание губить православие. Ждут «кеса­ря» не во имя царства Божьего, а во имя царства Кесаря, ко­торому давно поклонились вместо Бога. Пусть успокоятся, же­ланный «кесарь» может явиться, если христианские духовные силы не будут этому противиться, но он будет предшественником антихриста. Тогда пожалеют о свободолюбивых демократиях. Ложное, рабье учение о грехе, ложное по­нимание смиренья и послушанья и приведу к, окончатель­ному царству зла, к торжеству антихристова  духа в мире.

Мы больше всего нуждаемся в бесстрашной правдивости, в окончательном низвержении условной лжи, в которой гниет официальная церковность, гниет и мир. Нужно правду сказать. В авторитетном католичестве больше свободы, чем в православии, которое на словах продолжает почи­тать Христа своим единственным главою. Приведу примерь. Жак Маритен, самый выдающийся католический мыслитель Франции, профессорInstitut Catholique, защищает христианскую демократию, христианский гуманизм, достоинство и свободу человеческой личности, обличает антихристианскую ложь ан­тисемитизма, особенно горячо обличает генерала Франко, прикрывающегося католичеством, он говорить и пишет по­чти тоже, что Г. П. Федотов, и его никто не трогает, ему не предлагают покинуть высшую католическую школу Франции. А что говорил папа Пий XI? Он защищая свободу духа, до­стоинство человеческой личности, обличал диктатуры, обличал расизм и антисемитизм, защищал мир народов. В зарубежном православии его мысли вероятно признали бы не­совместимыми с положением профессора высшей богослов­ской школы. Слишком ясно, что Православие в эмиграции хотят превратить в послушное орудие реакционной политики, при том политики изменяющей русскому народу. Пусть от-

51

крыто скажут, признает ли Православие свободу личной со­вести, которой у нас так хвастали перед католиками?

В действительности, совесть перенесена на коллективы, совсем как в коммунизме, и на отвратительные мракобесно-реакционные коллективы и на их желтую прессу. Но ника­кая коллегия не смеет посягать на священные права человека, на свободу человека. Свобода реально, существует у нас лишь в «модернизме», лишь в течении, стремившемся к ре­форме, начиная с Хомякова, и к несчастью задавленном течением реакционным официальной церковности, казенного православия. Пора правду сказать на площадях, ничего не скрывая и не замазывая, правду бестактную. Православие нуждается в реформе и без реформы оно начнет разлагаться и выделять трупные яды. То, что называют «истинным», «ортодоксальным» православием, и есть это разложение, омертвение. Реформа совсем не означает реформы типа лютеранского или кальвинистического, она будет иной. Но свободу духа, свободу совести, свободу мысли она будет защищать более, чем Лютер и Кальвин, которые защищали ее недо­статочно и непоследовательно. Реформа начнет с признания верховенства личной совести, не поддающейся отчуждению и экстериоризации, т. е. свободы духа и независимости духовной жизни от влияния «царства кесаря». Соборность не имеет ни­какого смысла, если она не заключает в себе свободы духа и личной совести. Без свободы соборность есть внешний авто­ритарный коллективизм.

Сейчас повсюду вмире происходит разделение христи­анства и это разделение необходимо углублять. Происходит катастрофическим путем очищение христианства от тех исторических наслоений, которые ничего общего не имеют с истоками христианства и привнесены социальными интереса­ми царства кесаря. Это есть одухотворение христианства, оно делается более внутренним и искренним, более связанным с заветами Христа и более творческим. Наступает конец «бытового», т. е. языческого христианства, происходит разрыв с языческими традициями в христианстве, с ложной сакрализацией исторических тел, происхождение которых должно быть объяснено социологически. Кончается царство условно-риторического декламационного христианства. Но перед своим концом оно может еще сделать много безобразий, много злобы еще может проявить. Христиане нового типа, нового чувства жизни, творческие христиане всех вероисповеданий перекликаются между собою и между ними больше близости,

52

чем внутри каждого вероисповедания. Они должны соеди­няться.

Христианство очищенное, освобожденное от плена, кото­рое нельзя уже будет заподозрить в защите классовых интересов и социальных несправедливостей, поставлено перед новой социальной действительностью и должно дать творческий ответь на социальные проблемы наших дней. Прежде всего, христиане должны отказаться от дурной и двусмысленной привычки отвечать не на тот вопрос, который им задают. Когда вас спрашивают, как вы относитесь к данному кон­фликту рабочих с капиталистами или к коллективным контрактам, то не подобает отвечать: «Мы верим в бессмертие души», или «мы верим в богочеловечество Христа». Подобает дать конкретный ответ именно на поставленный вопрос. Эти ответы не  впопад всегда производили впечатление защиты какой либо несправедливости. Ближе всего к христианской правде стоять такие течения, как коммюнаторный персонализм группы «Espirit», как религиозный социализм Рогаца, Андрэ Филиппа и др. В политике Л. Блума я вижу больше христианской человечности, чем, у «правых», кото­рые все время призывают к убийству и насилиям. Но вот, что представляется мне самым существенным. Пора прекра­тить разговоры о словах и начать разговоры о реальностях. «Правый» и «левый» — условные знаки и слова эти в, нашу эпоху теряют реальный смысла. Важно определить, какие ре­альности скрыты: за словами и знаками. Требуют, чтобы пра­вославные были «правыми», видят в этом существенный признак «православности». Что за этим практически реально скрыто? Реально, за «правыми» скрыто — политический аморализм, отрицание свободы и достоинства человека, культ гру­бой силы, практика насилия в отношениях между людьми и народами, издевательства над евангельской моралью в со­циальной жизни. Я не вижу у «правых» благородных движе­ний души, они всегда защищают деспотическую власть, нацио­нальную вражду и войну, капиталистов и банкиров против рабочих, несправедливые привилегии, жестокие наказания, насилие над совестью и удушение свободной мысли. «Правые» легко делаются изменниками своей родины и своему народу. Романтики консерватизма, люди идеи, составляют ничтожную группу, которая не имеет никакого практического значения, главенствуют реалистические дельцы. «Левость» тоже часто бывает лживой, корыстной и декламационной. Из того, что есть «левые», изменяющие свободе и человечности, напр. коммуни-

53

сты, никак не следует, что свобода и человечность дурные принципы. «Правые» никакой ненависти не испытывают ко «лжи» коммунизма,бесчеловечию и насилию, им это даже нра­вится и вызывает зависть. Они ненавидят «правду» коммуниз­ма, принципы бесклассового братского общества, не знающего эксплуатации человека человеком, идеал мира между народа­ми. Христианство может стоять лишь за политику, которая признает верховную ценность человеческой личности, ее свободу и достоинство и братскую организацию социальной жизни, и бу­дешь против идолопоклонства перед государством, националь­ностью, внешней церковностью и нечеловеческими коллективны­ми общностями, обычно прикрывающими реальные интересы господствующих классов. Очищенное христианство должно вернуть моральному началу жизни его достоинство против моды православного аморализма, против лже-мистического и лже-сакраментального аморализма, стоящего не выше, а ниже морали человечности. Верховный принцип достоинства чело­века разрушается ложной и безнравственной теорией послушания, допускающей такие неприглядный истории, как история с Богословским институтом. При этом нужно сказать, что уровень профессуры Богословского института довольно высо­кий и значительная часть профессоров не может быть назва­на обскурантами. Но их заела традиционная среда. Мы приходим к тому заключению, что было быошибкой защищать право христианина исповедоватькакие угодно политические идеи. Христианин не имеет права держаться политического направления, попирающего свободу и человечность, противоположного евангельскому духу любви, милосердия и братства людей. Христиане должны образовать союз борьбы за свободу человека.

Николай Бердяев.

54