Ветхий Завет играл в творчестве Достоевского несомненно слабейшую роль, чем Новый; все же он имел не только фразеологическое значение в жизни и творчестве писателя. Первой, повлиявшей на Достоевского в религиозном смысле книгой, была книгаИова; она потрясла его сердце, зажгла религиозным огнем фантазию и распалила воображение. Ребенком представлял, он себе все богатство Иова, его стада верблюдов, его праведность и несчастие. «Был муж в земле Ун, говорить Зосима - Достоевский, праведный и благочестивый» и «предал Бог Своего праведника, столь им любимого диаволу и поразил диавол детей его, и скот его, и разметал богатства его»... Писатель описывает, как чувствовал в юности «тогда удивление, и смятение и радость. И верблюды то так тогда мое воображение заняли, и сатана, который так с Богом говорить, и Боль, отдавший раба Своего на погибель, и раб Его, восклицающий: «Буди имя Твое благословенно, несмотря на то, что казнишь меня».

И в зрелом возрасте еще более трогала писателя книга о многострадальном Иове, да и не одна она. Достоевский уже в молодые годы проявляет интерес к Библии. Будучи в тюрьме, он просит брата Михаила прислать ему «библию — оба завета», он желает сличать для точности смысла церковно-славянский и французский переводы. И в остроге, покуда не украли у него книгу, художник имел возможность читать и просматривать свою собственную библию. Некоторые намеки и ряд цитат (см. ниже) указывают на то, что Библия, т. е. Ветхий Завет, была предметом постоянного внимания писателя. Кроме мудрости многих изречений и боговдохновенной сущности учения о Боге и мире, думается, три

стороны Библии останавливали на себе внимание писателя: отношение прав человека к власти Бога (книга Иова), Славословие Бога (Псалтирь) и сюжетно-дидактическая сторона (кн. Бытия, Эсфирь, Ионы и т. д.).

Библия, и в частности, Ветхий Завет Боговдохновенны. Эту мысль по своему, и как то совсем особенно выражает художник в «Дневнике Писателя» (1876, III), говоря об английской «церкви атеистов», где читается и лобзается «святая книга». «Зачем же они целуют Библию, благоговейно выслушивают чтение ее и плачут над нею? А затем, что отвергнув Бога, они поклонились «Человечеству»... А что было человечеству дороже этой святой книги в продолжении стольких веков? Они преклоняются теперь перед нею за любовь ее к человечеству и за любовь к ней человечества. Она благодетельствовала ему столько веков, она как солнце светила ему, изливала на него силу и жизнь». Достоевский сопоставляет далее «церковь атеистов» со словами Версилова из его «исповеди» о мирном, любезном характере конца эпохи безбожия перед завершением всего земного пути человечества. Сходство здесь в обожании и любви к предмету былой веры. Но сам-то писатель убежден, что Библия есть вечная книга, книга книг, источник силы и жизни. В мире нет чистого атеизма, нет настоящего равнодушия к Библии, к вере, а есть у глубоких людей период медленного духовного угасания, как только утеряна вера — источник жизни. Для Достоевского характерно и полное исключение из человечества его даже более многочисленной нехристианской части-------------- она как бы не существует. Но прежде всего в мыслях писателя о человечестве и его историческом пути нас останавливает подчеркнуто выявленная тенденция религиозного толкования всех проблем. Человек создан Богом «по образу и подобию Своему», этому учению библейскому вполне следует и верить Ф. Достоевский. Как Бог создавал человека? В течение ряда веков, в длительном процессе эволюционного развития земных существ, произведя его от животного или свободно создав новую сущность? Всего этого мы, говорить писатель, незнаем; Дарвиновские теории и других, ему подобных, эволюционистов, пока только лишь гениальные гипотезы. А главное не меняют сущности проблемы; эволюционное развитие, толчок, первопричина и т. д. есть Бог. «В Библии вовсе не объяснено, как Бог лепил его из глины, взял от земли», замечает, в 1876 г. Достоевский о библейском учении о создании человека в свете новых теорий. Главнаямысль писателя подчеркнута им не раз: как бы ни создался человек, он —

творение Божие, в него вложена Божественная частица, бессмертное духовное начало, высшее, неистребляемое смертью Я — носитель света сознания. Бог сотворил человека и «вдунул в него дыхание жизни*) говорит писатель, вспоминая Книгу Бытия и хотя «грехами человек может обратиться опять в скота», но и это — проявление той же его духовной, свободной природы, свободной в добре и во зле.

Первый опыт символического и вместе с тем историко-философского значения свободы, наблюдается с первых шагов сознательной жизни человека. Стремление познать и Добро и Зло, стать «яко Бози» **) приводит к грехопадению людей. Все взрослые люди несут в себе грех прародителей и сами «дуть их же путем, говорить Достоевский устами Ивана Карамазова. Утопия, попытка разумом и только человеческими силами низвести царствие Божие на землю, отразилось в повествовании Библии о столпотворении Вавилонском. Люди стремились достичь неба с земли, создать город и башню, которая касалась бы самого неба ***); они желали достичь божественного с помощью земного и были наказаны смешением языков. Намеки на такое понимание рассеяны в творчестве Достоевского и видимо на Вавилонское столпотворение намекалось в упоминаемой им «Бесах» «поэме» Степана Трофимовича. Всякая попытка «устроиться на земле», «отвергнув Бога», кончается трагически, ибо не может человечество порвать с «источником жизни и силы».

Осмысление Библии давало Достоевскому опору для суждений о социализме, о католицизме, об утопии «земного рая» без Бога. Бог вложил частицу Себя в человека и только в «уподоблении Богу», приближении к Нему через Христа цель человечества и его земного бытия, учил художник. Но кроме вопросов о происхождении и цели жизни, Библия и ее толкование отразились и на проблемах праведности, греха, воздаяния и смысла страданий человека.

Люди в жизни истинного проникнутого духом христианства, общества не имели бы права осуждать и наказывать осуждением грех, проступок человека. Людям не дано от Бога право осуждения, но сила любовного прощения. К этому вопросу не раз возвращается писатель и интереснее всего эта проблема ставится и разрешается в «Дневнике Писателя». Достоевский говорить: «Анна Каренина» Л. Толстого — факт особого значения», роман одного из «наших учи-

*) Кн. Быт. гл. II, 7, ср. там же, гл. I, 26-27.

**) Кн. Быт. Ш, 5. — Цит. Иваном Карамазовыми без ссылки на Библию.

***) Быт. XI, 4, сл.

телей». Это произведение, которое «может отвечать за нас Европе»; по его мнению, эта книга составляет уже наше национальное «новое слово». Почему же так? Потому, что в «Анне Карениной» проведен взгляд на виновность и преступность человеческую». Во взгляде на виновность и преступление Л. Толстого, Достоевский усматривает глубокое своеобразие. В отличие от рационалистического взгляда Европы, где преступление карается юридически и мечтается, что уничтожение бедности и организация труда спасут человечество от преступления, ибо преступление есть уклонение от нормальности и норм закона, Толстой смотрит на дело иначе. Он не согласен с «лекарями социалистами», он усматривает глубинность, вкорененность в основу мирового строения существующих проявлений Зла. Толстой, по убеждению Достоевского указывает на извечность существования Зла и греховности в душе человеческой, на особые законы, законы жизни духа. Художник по своему толкует знаменитый эпиграф: «Мне отмщение и Аз воздам» *) обозначает, что только Бог имеет право отмщения, ибо «Ему одному лишь известна вся тайна мира сего и окончательная судьба человека». Пусть помнит человек, что и он грешен и погрешим, подвержен ошибке и сам судья должен памятовать, что истинный единственно верный путь, есть путь Милосердия и Любви... и может быть и «он воскликнет в страхе и недоумении: «нет, не всегда мне отмщение и не всегда аз воздам», замечает писатель.

Если мы обратимся к библейскому тексту, то прочтем упомянутый стих дважды: один раз, в Ветхом **) и один раз в Новом Завете ***). В обоих случаях легко обнаружить, что сам по себе взятый смысл стиха «Мне отмщение и Аз воздам» и прилегающих к нему стихов ни в Ветхом, ни в Новом Заветах не дают права для толкования их в духе Достоевского тем более, что и перевод на церковно-славянский яз. не вполне точен. Как увидим ниже, Достоевский примыкает в манере толкования смысла Св. Писания к духу символического толкования, типичным создателем которого в древности был Ориген.

В истории толкования и подхода к Библии в литературах богословско-специальной, философской и беллетристической мы наблюдаем в основе две школы, два течения: первое пытается отыскать буквальныйсмысл, восстановить первоначальный точный тексты, а второе ищет скрытого сим-

*) Анна Каренина, ч. I.

**) Втор. XXXII, 35-36.

***) Посл, к Евреям, X, 30, сл.

вола, «стремится к духу Писания». Достоевский всецело примыкает к второму направленно. В Библии ясно говорится об отмщении Бога за грехи, явно стоять слова угрозы карой за нарушение завета. Достоевский делает попытку сделать ударение на слове Аз. Толстой понимает текст Библии в духе Ветхого Завета, в формах закона Моисеева. Если ты нарушаешь закон Божественный, если идешь по пути удовлетворения демона страсти, то получишь воздаяние по делам своим. Достоевский, восставший против учения Л. Толстого о непротивлении Злу силой, всемерно старается истолковать по своему, м. б., по евангельски новозаветному, текст Библии, эпиграфы и сам смысл романа. Он учить: не мстите и не бросайте камнем в грешницу, ибо и вы грешны (черновик к «Неточке Незвановой»), предоставьте мщение Богу («Анна Каренина»)... Когда Господь будет судить народ Свой: то над рабами Своими умилосердится; потому что Он увидит,что рука их ослабела, и не стало ни раба, ни свободного... Я умерщвляю и оживляю, поражаю и Я исцеляю; и никто не избавит от руки Моей» *).

Другую сторону отношения уже не человека к человеку, а Бога и человека затрагиваешь писатель в толковании Книги Иова. Эта книга волновала его всегда как то особенно. Сам — «многострадальный Иов русской глубокоскорбной и страждущей литературы», он искал опоры, утешения и оправдания в книге о жизни, муках и радости благочестивого мужа из «земли Ун». Много раз задумывался художник над причиной, смыслом и значением человеческого страдания, но особенно затрагивали его, конечно, страдания детей и праведных, ибо и те и другие суть страдальцы невинные, или невиновные. Вопрос, «почему страдают добрые и благоденствуют злые» был назван в новое время Г. Гейне «проклятым вопросом». Попытка решить этот вопрос сделана Достоевским подробнее всего в «Братьях Карамазовых» в опыте толкования книги Иова. Не случайно, что его (при чтении книги Иова еще в эпоху писания «Подростка») так раздражали «подлейшие примечания переводчика»; и в то же время Достоевский говорит, что благодаря чтению Библии он был тогда «почти счастлив». Во взгляде художника на книгу Иова. прежде всего следует подчеркнуть попытку ее своеобразной стилизации. Все строфы отчаянных жалоб Иова друзьям, все вопли к Богу изнемогающего под бременем мук и страданий человеческого Я забыты, хотя с историко-литературной точки зрения в словах Иова, порой, звучат ноты

*) Втор. XXXII, 36, 39.

не только протеста, но даже и некоторого бунта. Все это словно прошло мимо чуткого уха Достоевского Иов cделан абсолютно покорным воле Божией, безропотно, величаво смиренным. Это первое, на что следует обратить внимание. Второй особенностью толкования Достоевского служить его учение о тайне в мире и о «мимоидущем лике земном», касающемся вечности. Два основные вопроса, во-первых, как мог Бог ради «превозношения» пред Сатаной дать своего праведника в руки диавола, и, во-вторых, как можно находить утешение и оправдание Божией воли в новых детях, когда невинно погибли все прежние, находят у Достоевского объяснение в тайне. Писатель утверждает, что «прежнее горе» великою тайною силой, действующей в мире, обращается после в радость. Иов в скорби о прежних детях и в веселии от новых находил своеобразную высшую радость бытия, радость мимоидущего в соприкосновении с Вечным. Нет скорби смертной, тому, кто пребывает в духовной связи с Богом. Здесь писатель своеобразно подчеркивает свою постоянную идею об обесценении жизни без Бога. Для неверующего нет утешения не только в вере в потустороннюю жизнь, нет, одиночество его глубже и полнее. Неверующий не соприкасается Богу, не благодарить его смиренно за несчастие и за радость, У него нет утехи в благочестивом раздумии и сердечном, умиленном восхвалении Бога. Неверующий одинок; несчастие смерти не оправдано, механично (случайно, невознаградимо; время поглощает и его близких и его самого неотвратимо, неизменно и без остатка. Только верующий помнит, что наряду с «мимоидущим ликом земным» есть еще лик иной, вечный, просветленный и благодарит за него Господа своего. Временное течет, ибо течет наша жизнь во времени, но само по себе «время не существует», ибо оно «отношения небытия к бытию», по словам Достоевского а вечная жизнь коренится в Боге. В вере в «его надо искать опору, в любви к Нему прочное утешение, в близости, в стремлении к Нему — светлую, неиспорченную радость хваления, славословия, ибо приближаться к Богу, значит его славословить, источником славословия для него была книга Псалмов, которая служила утехой ему и в годы изгнания. Кто уверовал в Бога, кто чувствует Его любовь, тот надеется обетованиями, прощает грешников; тот чает прихода того времени, когда «перекуют мечи свои на сошникии копья свои на серпы» *), тот не с тайным осуждениеми недоверием,

*) Кн. прор. Исайи, II, 4.

как Иван Карамазов, а с восторгом повторяешь слова книги пророка Исайи: «и волк будет жить вместе с агнцем, и леопард будет лежать вместе с козленком и тельцом, лев и вол будут вместе и малое дитя поведешь их»**). Примирение всех возможно лишь в Боге и через Любовь. Ветхий Завет об этом пророчествовал. Новый открыл тайну в любви, указал путь. Так думал и учил Достоевский.

_____

Кроме общего, хотя и краткого описания связей творчества и идеологии писателя с библейским текстом, следует отметить способ пользования цитатами из Библии и степень знания Достоевским библейского текста. Несколько примеров покажут нам с достаточной ясностью весьма хорошее знание писателем Библии. Основой для такого рода суждения служат, как это ни странно, ошибки Достоевского. Писатель не открывал книгу, не писал свои цитаты, глядя в печатный текст, а делал их по памяти; ошибки, путаница в стихах и т. п. являются лучшими свидетелями этого.

В «Братьях Карамазовых» старец Зосима делает особое перечисление лучшей христианско-духовной литературы из Ветхого Завета мы найдем тут кн. Бытия, Эсфирь, Иова и Ионы. Зосима советует читать народу об Иосифе Прекрасном, особенно, там, как его братья продали купцам, а «отцу сказали, что зверь растерзал его сына, показав окровавленную одежду его». Это не совсем точно. В Библии читаем такие стихи: «и взяли одежду Иосифа, и закололи козла, и вымарали одежду кровью; и послали разноцветную одежду, и принесли к отцу своему, и сказали: мы это нашли; узнавай, сына ли твоего это одежда, или нет. Он узнал ее (т. е. Иаков) и сказал: это одежда сына моего; хищный зверь сел его; верно, растерзан Иосиф» *). Как видно, словаозвере и все объяснение делает сам Иаков, а не братья Иосифа. В том же духе и «ошибка» в следующих словах Зосимы «Прочти им об Аврааме и Сарре, об Исааке и Ревекке, о том, как Исаак пошел к Лавану и боролся во сне с Господом и сказал: «Страшно место сие», и поразишь благочестивый ум простолюдина». В действительности дело обстояло иначе: в XXVIII гл. кн. Бытия говорится о том, как Исаак посылаешь Иакова к Лавану; по пути в Харран он, ночуя на поле, видит во сне лестницу, ангелов и Бо-

**) XI, 7.

*) Быт. XXXVII, 31-33.

га; после следуют слова: «и пробудился Иаков от, сна своего, и сказал: точно, Господь присутствует на этом месте, а я не знал! и убоялся, и сказал: как, страшно это место» **). Борется же Иаков, с Богом много позже, уже убежав от Лавана и даже после примирения с ним, а именно перед встречей с братом Исавом. Иаков в тревоге и волнении перед встречей с братом один ложится спать: «и остался Иаков один и боролся некто с ним, до появления зари; и увидев, что не одолевает его, коснулся сустава бедра его; и вывихнулся сустав бедра Иакова, когда он боролся с ним. И сказал: отпусти меня; потому что взошла заря. Иаков сказал: не отпущу тебя, пока ты не благословишь меня... и нарек Иаков имя месту Пенуел; потому что, говорил он, я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя» *). Как ясно из контекста здесь нет робости в сердце Иакова, да и Некто говорить ему: «... Не Иаков будет называться имя твое, но Израиль; потому что ты боролся с Богом и с людьми и одолел» **). Вероятнее всего, здесь Достоевский перепутал тексты потому, что ему казалось естественнее сказать «страшно место сие», после того, как вывихнута нога и Иаков целую ночь боролся с таинственным противником, чем после мирного прекрасного сна. Такого же типа неточности и в описании устами Зосимы приезда братьев Иосифа в Египет, где в духе Достоевского но не в стиле Библии, Иосиф (как бы) говорит своим братьям: «Люблю вас и любя мучаю». Достоевский, кроме того, ускоряет события, соединяет эпизоды и то, что случается в кн. Бытия далеко не сразу, сливается у писателя в одно. Так события главы XLIII, 29 сл. и гл. XLV, 1 сл. образуют в пересказе Зосимы одно целое, хотя в Библии их разделяет целая глава. — В дальнейшем пересказе своем Достоевский упоминает о событиях и некоторых других глав ***) и с особенной любовью подчеркивает, пророчество об Иисусе Христе в словах Иакова о колене Иудине ****).

Это не случайно, и характерно, — художник тянулся всегда от Ветхого Завета к Новому, к своему идеалу Богочеловека, преображенного человека. Эта тяга видна и во всем учении его и в упомянутой мелочи.

Р. Плетнев.

**) Быт. XXVIII, 16, сл.. – Церк. слов.: «Страшно место сие».

*) Быт. XXXII, 25, сл.

**) Там же, XXXII, 27.

***) Быт. гл. XLVI; XLVIII; XLIX, 22-27.

****) Быт. XLIX, 8-12.

Страница сгенерирована за 0.01 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово