В № 3 «Пути» помещена интересная полемика Г.Петрова и Н.А.Бердяева по вопросу о монархии. Г.Петров обосновывает религиозный характер монархического начала. Н.А.Бердяев оспаривает эту точку зрения и попутно обрушивается на монархистов. Вопрос этот настолько значителен с общей принципиальной и нашей русской точки зрения, и взгляды, высказанные Н.А.Бердяевым, содержат такое решительное осуждение монархизма, что с своей стороны, как убежденный русский монархист, я не считаю возможным обойти их молчанием. Спокойное и объективное отношение к этому вопросу может помочь устранение недоразумений и неправильных оценок. Я не берусь сказать ничего нового по этому вопросу, но был бы счастлив, если бы удалось хотя бы показать неосновательность некоторых предубеждений против монархии и монархизма в России.

Первое обоснование религиозного характера монархии находится в Библии, в рассказе об установлении царства в Израиле. Почин установления царства исходил от старейшин народа, которые обратились по этому делу к пророку Самуилу, видя в нем посредника перед Богом. Самуил предупредил народ о тяготах, которые на него лягут и об ответственности, которую он на себя примет, если будет настаивать на исполнении своего желания. Но, когда старейшины заявили, что эти трудности не останавливают их, Самуил, по повелению Божию, помазал на царство Саула и Господь открыл пророку про Саула, «Он спасет народ Мой от руки Филистимлян, ибо я призрел на Народ Мой, так как вопль его достиг до Меня» (I Книга Царств, IX, 16).

В этом рассказе Библии нельзя не отметить двух моментов: I) народ просит об установления царства и сознательно принимает на себя тяготы и сопряженную с этим ответственность; 2) при таких условиях просьба народа признается заслуживающей внимание. Царская власть не навязывается народу свыше, но получает благословление Божие, когда принимается народом с полным сознанием вытекающих отсюда обязанностей. При этом царская власть получает характер священного служения и носитель ее становится помазанником Божиим. «Воля народа» становится моментом подчиненным объясняющим историческое происхождение форм правления, но не источником ее санкции: царь посвящается на свое служение Божьими служителями, он царствует Божией милостью, а не волею народа. В этом существенное различие народоправства и монархии. В народоправстве содержание, форма и санкция власти имеют один общий источник - волю народа, причем критерием ее является соотношение сил или воля большинства. В монархии санкция власти религиозная. В порядке долженствования, монарх - выразитель совести народа в исторической преемственности его развития; царская власть является живым звеном между прошлыми и будущими поколениями, возвышаясь над преходящими страстями, партиями и классами. Вот почему особа царя - помазанника Божия окружена ореолом в глазах народа. Добровольно принятые им конституция и законодательство сохраняют для Монарха так же, как для народа характер священного обязательства, но никакие внешние нормы не могут исчерпать органической

172

и моральной природы царского служения и ответственности монарха перед Богом. Конечно, могут быть недостойные носители власти, никакой священный сан не обеспечивает от греха, но мы различаем идею царского служения и личность ее носителя.

Из этого видно, почему во все времена Церковь не безразлично относилась к форме правления и оказывала предпочтение той, которая связывает власть идеей религиозного помазания. Это не значит, конечно, что монархия является единственной допустимой формой правления. Это было бы неправильно прежде всего с политической точки зрения. Признавая монархическую форму наилучшей, или единственно желательной для России, можно держаться совершенно иной оценки в применении, скажем, к Америке. Что касается Церкви, область ее - вечное, безусловное «царство не от миpa сего», тогда как формы правления преходящи. Здесь грань между Церковью и государством. В нормальных условиях их отношения определяются благословением Церкви и стремлением государства усвоить эти высшие начала справедливости и милосердия. Так слагались отношения Церкви и государства в древний период нашей истории,*) и лучшие страницы нашего недавнего прошлого отмечены печатью такого же отношения. Все великие реформы, начиная от Ярославовой правды и кончая освобождением крестьян были проведены под благотворным воздействием христианского идеала, хранителем которого была Церковь. Большинство наших войн, вплоть до последней мировой войны освящались религиозной идеей, защиты единоверцев и единоплеменников. В важные исторические минуты ответственных решений общий порыв объединял Царя и народ. Это настроение наблюдалось и в последнюю войну, пока разложение не нарушило морального и религиозного равновесия народной души. Все эхо есть не идеализация, а признание основных фактов прошлого. Но в жизни народа, как и отдельного человека героические моменты перемешаются серыми буднями, в которые всего труднее сохранять нравственный идеал нерушимым. Лучшие русские люди и наиболее пламенные патриоты, Хомяков, Аксаков, Достоевский и другие беспощадно бичевали эти грехи и призывали власть и народ к покаянию.

В своем ответе монархисту Н.А.Бердяев не хочет считаться с тем, что дала монархия России. Он закрывает глаза на величайшие ее политические и государственные заслуги, на то создание великого государства, которое было делом поколений Московских князей, царей и императоров, и в этом обнаруживает крайнюю односторонность. Что в этом деле политический элемент неразрывно связан с церковной и религиозной идеей, об этом свидетельствуют отношения целого ряда святых к князьям и монархам, не говоря об указанных выше практических достижениях и реформах. Беспристрастное изучение истории России не может этого не подтвердить: да были грехи и падения, но для оценки прошлого еще важнее положительные достижения и доказательства не прекращавшегося никогда влияния православной веры на направление государственной жизни.

Я не знаю, что понимает Н.А.Бердяев под «признанием церковно-догматического значения за самодержавной монархией». Оно представляется ему «самой настоящей ересью, за которую мы терпим жестокую кару». Из этих слов можно заключить, что подобное признание входило в учение нашей Церкви. Такое утверждение обычно в руках иностранцев, недостаточно знакомых с существом дела, но оно странно звучит в устах русского религиозного писателя. Ведь не можем же все мы терпеть «жестокую кару» за мнения отдельных писателей. Если б это было иначе, то я хочу надеяться, что и сам Н.А. был бы осторожнее в своих суждениях, хотя бы из сострадания к своим ближним.

Автор проповедует аполитизм, а на самом деле впадает в политику, которая диктуется не доводами разума, а настроениями. О монархии и монархистах он говорить не иначе, как с чувством раздражения. По его мнению люди «право-монархического направления» «обычно более любят насилие во имя» своего понимания добра и легче относятся к пролитию крови и убийству человека, чем большая часть других на-

____________________

*) См. проф. Ключевский: «Содействие Церкви успехам русского гражданского права и порядка» (Очерки и речи», 2-й сборник статей, Петроград, 1918, стр. 88-114).

173

правлений, если не считать коммунистов, которые всех превзошли в практике насилий и убийств». Все эти обвинения были в свое время трафаретами в устах оппозиционной интеллигенции. От Н.А. Бердяева, столь часто призывающего к пересмотру трафаретов, можно было ожидать более беспристрастных оценок. Еврейские погромы считались всегда делом рук правых, но Н.А.Бердяев достаточно присмотревшийся к советской действительности, мог, казалось бы, внести поправки в такие суждения и признать, что печальные явления, о которых он говорит, имеют, к сожалению, гораздо более глубокие бытовые и социальные корни. Кроме наблюдения над русской действительностью можно вынести некоторые поучения из окружающей нас здесь за рубежом обстановки. От кого исходит ненависть к христианским вероисповеданиям, здесь во Франции –от правых или от левых? Переходя к вопросу о более легком отношении к убийствам и пролитию крови у монархистов, чем у других партий, более чем странно забвение системы террора, практиковавшегося нашими революционерами и анархистами. Здесь опять сказывается пережиток старой интеллигентской закваски в оценках, и снова не помогают аналогии, которые можно почерпнуть из европейской истории. Ведь «великая» французская революция и якобинский террор при всем желании не могут быть приписаны правым.

Обобщения и оценки Н.А. носят явно спешный характер. Что сказать, напр., о таком утверждении: «у нас никогда не было вполне независимого, идейного, общественного монархизма». Что же сделает Н.А. с славянофилами, Хомяковым, Самариными, братьями Аксаковыми, Достоевским, Константин. Леонтьевым западником Чичериным, Владимиром Соловьевым и сонмом других писателей, что он сделает, наконец, с Пушкиным, Тютчевым, Глинкою? Что же все эти люди не были представителями «независимого идейного, общественного монархизма»?

Весьма сходные замечания вызывают суждения Н.А.Бердяева о православной Церкви в царское время. Автор и здесь повторяется, старые оценки, и ссылки на авторитет Аксакова и Достоевского не меняют дела. В свое время в их утверждениях было много горькой истины и самые преувеличения были уместны, когда приходилось будить совесть и бороться с казенной опекой Церкви. Тогда нужна была смелость, чтобы все это высказывать вслух и настоящая ревность к положению Церкви. Теперь для этого нужна... неосторожность, ибо такие суждения только на руку врагам Церкви. Если бы Аксаков и Достоевский дожили до наших дней, то они, конечно не решились бы утверждать, что «старый дореволюционный строй очень напоминает живая церковь».

Недостаточная осторожность - это то, что я позволю себе поставить в упрек Н.А.Бердяеву в пользовании термином «буржуа» в статье «О духовной буржуазности». Если он имеет в виду только понятие духовного мещанства, то об отрицательном отношении к такому явлению не пришлось бы спорить, но в таком случае стоит ли ломиться в открытую дверь? Самая настойчивость осуждений «буржуа», которому автор приписывает всевозможные преступления, создает впечатление, что дело не так просто, и что речь идет не всегда только о «духовном», но иногда и подлинном буржуа, т. е. об определенном экономическом классе. Его аргументами мог бы вполне воспользоваться живоцерковный собор, в свое время провозгласивший «капитализм смертным грехом? а борьбу с ним священной для христиан». В таком утверждении есть смешение двух планов и двух царств, против чего Н.А.Бердяев не раз восставал. Чтобы не быть голословным, приведу следующие выдержки: «Праведность буржуа никогда не превосходит праведности книжников и фарисеев». «Это буржуа любит творить милостыню... в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди». «Буржуа хочет приобрести весь миp» и т. д. Все это говорит Н.А.Бердяев. Правда он оговаривается, что «буржуазность определяется не экономическим положением, но духовным отношением к этому положению. Поэтому в каждом классе она может быть духовно преодолена», однако тут же автор добавляет: «С уровнем буржуа считается история, когда создает государство, право, хозяйство, обычаи и нравы, идол научности». Не ясно ли, что начав о духовной буржуазности, автор сбивается на понятие буржуазии, как определенного эконо-

174

мического класса, с которым действительно считается история?

Если такая сбивчивость возможна у писателя, то что требовать от малообразованных читателей, и не может ли она служить на пользу людям злонамеренным. На эти мысли меня навела старая газетная вырезка, сохранившая, однако всю свежесть. Дело происходит не теперь, когда мы читаем статьи Н.А.Бердяева, а три года тому назад в с. Честоветке, Изюмского у. Харьковской губ. Священник живоцерковник председательствует в собрании, где обсуждается «чистка святых».

— Сергия Радонежского оставляете в святых, - спрашивает батюшка.

— Исключить, долой. Благословлял царей на кровопролитные бойни.

— Иосифа Белгородского.

— Вон, помещик. Сын полковника».

Собрание выносит резолюцию: «Исключить из числа святых всех так называемых праведников буржуазного происхождения». (Посл. Нов. 1923, 14 февр.) Да не посетует на нас Н.А. за эту выдержку, имеющую целью только подчеркнуть насколько необходима величайшая осторожность в формулировании оценок, во избежание добросовестных недоразумений и недобросовестного использования неясных или неточных выражений.

Если откинуть их, то, конечно, все-таки останется почва для идейного расхождения и спора. Taкиe споры неизбежны, даже между людьми, близкими по многим другим существенным вопросам. Их нечего бояться, когда в основе их лежит исключительно стремление приблизиться к уяснению истины.

Кн. Григорий Трубецкой.

175

Страница сгенерирована за 0.03 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com