Ваша статья «Религия и социализм», помещенная в кн. 37 журнала «Совр. Записки», будит ряд мыслей, которыми я хотел бы поделиться с Вами, а также и со всеми, для кого решение вопросов, связанных с отношениями церкви и государства, не заключается в фразе: «религия опиум для народа, средство для его эксплуатации».

Скажу откровенно: мне кажется, что Вы не достигли цели в своем стремлении снять ряд противоречий, предвзятостей и просто вопиющих несправедливостей, которыми полны все современные попытки, как теоретического, так и практического решения данного вопроса, взятого в широкой плоскости общественно-политических отношений. Больше того, благодаря Вашему положению религиозно настроенного социалиста и искреннему желанию найти наиболее объективное и равно приемлемое для всех и верующих, и неверующих решение данного вопроса, мы обязаны тому, что именно в Вашем изложении очень ярко и выпукло обрисовались все те глубокие и непримиримые противоречия, которые лежат в основе проблемы отношений церкви и государства в ее современном оформлении.

Основное принципиальное положение, являющееся исход-

___________________

*) Редакция печатает интересное по своей проблематике письмо Н. Сарафанова в порядке дискуссионном. Редакция.

ным пунктом при решении данной проблемы, заключается в требовании полной свободы духовной деятельности человека, в самом широком смысле этого слова. Причем «религиозная свобода», говоря Вашими словами, «есть лишь частный вид общей свободы совести, свободы мнения». Спорить, доказывать справедливость и практическую целесообразность такого требования значило бы ломиться в открытую дверь, настолько оно ясно для каждого искренне и честно мыслящего человека. Но вся эта ясность и убедительность сразу же пропадает, когда мы переходим к другому, основному же, положению, которое почитается вытекающим логически из первого и которое Вы формулируете в следующей, Вами подчеркнутой фразе: «мы стоим за последовательно проведенное и полное отделение государства от церкви и за отделение церкви от государства.» (стр.416).

Начну с чисто формального возражения, которое само напрашивается при чтении вышеуказанного тезиса, и которое на мой взгляд имеет громадное значение, как для постановки, так и для решения настоящей проблемы.

Признавая всю очевидную законность требования свободы в делах совести: считая бесспорным право человека на свободное мнение, на свободу во всем том, что касается духовной стороны человеческой сущности, все же странно слышать речи об отделении церкви от государства, если конечно под церковью разуметь вообще всякий духовный союз, всякое объединение на основе общего миросозерцания, а не только какой-либо частный вид этих союзов и понятию «государство» в свою очередь не придавать какого-либо специфического или совершенно нового значения.

Возникает вполне естественный и законный вопрос: возможно ли вообще говорить об отделении церкви от государства и государства от церкви? Не кроется ли здесь глубокое и богатое нежелательными последствиями недоразумение?

Что это именно так, что такая формулировка проблемы основана на каком-то странном недоразумении, мы легко убеждаемся при первой и самой поверхностной попытке анализа понятий церкви и государства, и становимся перед абсолютной невозможностью отделить их друг от друга.

Противополагая государство церкви, как союз светский союзу духовному, мы имеем дело не с двумя объективно данными различными и отдельными существами, а всего лишь с формальным, чисто субъективным разделением деятельностей одного и того же человеческого обще-

ства: вполне подобное тому, как в индивидуальной человеческой личности мы разделяем духовную ее сторону от физической, которые нигде не даны и не могут быть даны в раздельности. Если не мыслим индивидуальный человеческий организм с одним телом без духа или с одним духом без тела, то столь же мало возможен и социальный живой и деятельный организм с одною физическою, лишенною всего духовного, деятельностью или, наоборот, проявляющий одну духовную деятельность не воплощаемую ни во что материальное.

Социальное общество, построенное исключительно на связи физической, объединенное только материальным интересом вне какой бы то ни было духовной связи, будет не живой социальный организм, а машина — механическое соединение бездушных марионеток. Равным образом и общество, связанное только одною духовною связью, лишенное возможности воплотить эту духовную связь в плане физическом, будет лишено реальности, не будет иметь никакого значения и смысла в действительной жизни.

Таким образом, если под понятием «государство» разуметь живое органически связанное социальное целое: связанное одновременно и внешне местом, временем и общим практическим интересом, и внутренне общим духовным устремлением, то становится более чем очевидно, что не только не может быть речи об отделении от такого государства церкви, духовного единства граждан, но невозможно и простое противоположение их друг к другу, не лишая в то же время это государство самой необходимой и самой прочной внутренней духовной связи, не умерщвляя его.

Единственное и логически и практически возможное противоположение вытекающее из формального разделения духовных и материальных интересов и деятельностей, заключается в формальном же противоположении внутри государства общества светского, преследующего материальные интересы и цели, обществу духовному — церкви (в широком смысле этого слова), ставящему своей целью интересы исключительно духовные. Союз духовный — церковь и союз светский — гражданское общество (светское) всегда находятся и будут находится в государстве, необходимо заключающем в самом себе и то и другое, две различные функции одного и того же целого, как две неизбежные связи, которые вяжут различно, но не различное.

Государство, построенное исключительно на связи ма-

териальной, лишенное духовного единения, так же мало мыслимо, как и государство, построенное исключительно на одной духовной связи, при полном отсутствии общности интересов материальных.

Учитывая все сказанное и оставаясь в пределах логики и здравого смысла, нельзя не признать, что при решении данной проблемы не может быть и речи об отделении церкви от государства, а можно и должно говорить лишь о разделении в пределах государства духовного и светского водительства, т. е. говоря точнее, об отделении церкви не от государства, а всего лишь только от гражданской государственной власти, требуя от последней полного невмешательства в духовную жизнь граждан и предоставляя ей полное право вязать и решать во всем том, что относится к области материальных интересов, нужд и связей этих граждан государства. Только такое разделение способно гарантировать подлинную свободу совести, свободу мнений и сделать невозможными те опасные и тяжкие перегибы, которые столь хорошо могут быть иллюстрированы целым рядом примеров из жизни современных демократических и т. н. секуляризованных государств.

Защищая это столь ясное, на мой взгляд, положение все же возможно встретиться со следующим возражением. Защитники проблемы в ее современном оформлении могут сказать, что светская государственная власть не может ограничить свою деятельность областью исключительно материальных интересов и задач, лишить себя идейного содержания, а потому и всякого духовного авторитета в глазах граждан государства.

Что государственная светская власть не может отказаться от руководства духовной стороной деятельности граждан, не может предоставить им свободы в этой области, это каждый может хорошо видеть на примере современных секуляризованных государств. Но тем не менее светская государственная власть должна это сделать, если только под словом «духовный» не разуметь исключительно религиозных устремлений и если она искренне, а не на словах только исповедует ею же провозглашаемый принцип духовной свободы, свободы совести. В противном случае светская государственная власть, естественно заинтересованная в возможно большем единстве и целости государственного образования и сталкиваясь с фактической пестротой духовных устремлений граждан, с наличием внутри государства различных и по своему существу антагонистичных миросозер-

цаний, — эта государственная власть столь же естественно и неизбежно будет стремиться к объединению граждан на основе своего собственного мировоззрения, пользуясь для этой цели всей, имеющейся в ее распоряжении силой государственного принуждения.

Законность и практическая целесообразность неприятного для светской государственной власти требования абсолютного невмешательства во все то, что связано с духовной стороной деятельности человека, требования полного и искреннего равнодушия к духовному облику граждан, отстранения от всего того, что выходит за пределы чисто материальных интересов, становится еще более ясной и несомненной в свете следующего объективного факта.

Современное государство, очерченное точными и ясными физическими границами, более или менее прочно связанное сознанием общности материальных интересов его частей, как индивидуальных так и социальных, в отношении духовных устремлений далеко не представляет идеального союза, объединенного в одно органическое целое единым и общим для всех миросозерцанием, а являет собою весьма непрочное и вынужденное сожительство весьма различных миросозерцательных объединений. Эти миросозерцательные объединения, иначе говоря, церкви, духовные союзы все тех же граждан, признавая единое руководство в области гражданских утилитарных отношений и интересов, т. е., общую всем им светскую государственную власть, в тоже время, естественно лишены возможности принять такое же единое, общее для всех, духовное водительство — духовную власть.

Светская государственная власть, явившаяся результатом наличия общности весьма сложных материальных интересов и целей, сильная и авторитетная при исполнении единой воли граждан государства, может успешно действовать только там, где это единство есть налицо, т.е., в области материального интереса, но в то же время ей неоткуда получить полномочия для действий в той области, в которой фактически не существует никакого единства и где поэтому не может быть и речи о единой воле, т. е., в области духовного делания.

Единый пастырь может быть лишь там, где есть единство паствы, где есть единство интересов, стремлений и целей.

Вот почему всякая попытка современной государственной власти руководить и законодательствовать в области духовной деятельности граждан, какими бы высокими принципами она ни воодушевлялась

в силу ее прирожденной однобокости всегда приводит и будет приводить к насилию, преследованию одних и покровительству другим, к полному попранию ею же самою возвещаемого принципа свободы в делах духа.

Вот почему и находится в полном согласии с объективными условиями современной социальной жизни требование от государственной власти ее светскости, ее полного и искреннего отказа от всякого вмешательства в духовную жизнь граждан государства, заменив собою по существу невыполнимое и логически абсурдное требование светского государства, которое будет таким каково оно есть и существование которого невозможно без единовременного наличия как материальной (физической), так равно и духовной связей.

Наивно было бы думать, что сторонники «отделения церкви от государства», случайно допустив терминологическую неточность, на самом деле стремятся лишь к формальному их разделению, т. е., к отделению церкви от государственной власти в целях ограждения духовной свободы граждан государства, что повторяю, вполне логично и естественно вытекает из признания принципа свободы в делах совести. Но в том то и дело, что отмеченное смешение понятий далеко не случайно и не так уж невинно, как это может показаться на первый взгляд. Благодаря такой произвольной игре понятиями «государство» и «государственная власть» достигается возможность там, где нужно отожествлять последнюю с первым и защищать частные интересы случайной группы временных властителей (ибо власть меняется, а государство остается) под видом общегосударственных.

Не говоря уже о том, что отожествляя самое себя с государством, государственная власть тем самым превращается из слуги государства и исполнителя его воли в самодержавного владыку, которому уже ничто не может быть противопоставлено, как нечто высшее, такое отожествление в свою очередь дает широкую возможность прикрываясь знаменем борьбы за свободу, за право человека иметь свое собственное мнение, использовать всю силу государственного аппарата для борьбы с неугодными власти духовными союзами граждан, исповедующими положительные религии, а в частности и главным образом для борьбы против христианской церкви.

Союзы полноправных граждан, объединенные религиозным миросозерцанием, к которым, кстати сказать, всюду принадлежит подавляющее большинство граждан

государства, во имя «свободы и равенства» путем целого ряда правовых ограничений медленно, но верно превращаются в союзы теней, в союзы бесплотных духов, лишенных всякой связи с землей, а потому и всякого значения в реальной жизни, — в жизни своего государства.

Эта глубокая внутренняя ложь современной установки данной проблемы в конечном счете не может не приводить в сторону прямо противоположную тем лозунгам, которые красуются на знаменах т. н. передовой современной демократии, т.е., к полному и последовательному нарушению принципа свободы совести, к насильственному господству одной определенной церкви воинствующего атеизма, к утверждению в новых формах средневекового государства, когда духовное и гражданское руководство были сосредоточены в одних руках.

Ярким примером такого возврата к средневековью может служить советская Россия: причем это явление далеко не «страшный срыв русских марксистов», a вполне естественное и логически закономерное завершение в корне порочной и неискренней идеи отделения церкви от государства, с таким воодушевлением до сего дня исповедуемой на всем широком демократическом фронте.

Справедливость всего сказанного выше и полное отсутствие в развиваемом мною взгляде и тени какого бы то ни было преувеличения или предвзятости становятся бесспорными для каждого при первом ознакомлении хотя бы с программой австрийских социал-демократов, которая — как Вы утверждаете — «взятая сама по себе отдельно от предпосланного ей теоретического обоснования и сопровождающих ее официозных комментариев, с нашей точки зрения вполне приемлема» (подч. Вами, стр. 421) и которая в тоже время, с моей точки зрения, прекрасно показывает, куда направлено острие «меча» этих «борцов за свободу».

В первых трех строчках приводимого Вами отрывка программы вполне ясно и определенно говорится: «Все миросозерцательные учения (религии, философские и научные доктрины всякого рода) пользуются равноправием перед законом» (подч. Вами, стр. 421).

Что можно на это возразить? Под таким ясным и недвусмысленным заявлением свободно подпишется каждый искренний сторонник духовной свободы человека. Но если мы поверим в честность этих слов, если мы будем думать, что столь определенное заявление может обязывать к чему-либо авторов программы, мы глубоко ошибемся и окажемся весьма наивными. Ибо всего лишь на продолжении

тринадцати последующих строк, без всяких комментариев, путем грубой передержки только что объявленное равноправие всех религий, философских и научных доктрин совершенно упраздняется, как будто о нем не было и речи и утверждается полное бесправие, полный и явный произвол.

Дальше говорится: «Все миросозерцательные объединения являются частноправовыми союзами. Они управляют своими делами и назначают своих должностных лиц сами, без содействия государства. Они сами оплачивают расходы по управлению и по отправлению культа, по преподаванию миросозерцания (религиозному обучению), по подготовке и содержанию духовенства и преподавателей религиозных (?) предметов. Помощь для всех этих целей из государственных средств недопустима» (подч. мною).

Разрешите спросить: во имя какой справедливости и на основании какой логики, при помощи маленького взятого в скобки разъяснения из всех «равноправных» миросозерцаний избирается только одно религиозное и против его одного направляются все столь тяжкие правовые ограничения? Почему только один преподаватель религиозного миросозерцания лишается права на помощь из государственных средств? Почему, например, русский юноша будет знакомиться с миросозерцанием Дарвина, Руссо, Гегеля, Канта, Маркса и др. в государственных школах и за государственный счет, а для знакомства с миросозерцанием своего родного народа, основной его массы, должен будет искать места в кустах или под забором, приобретая пособия из «маминых» средств?

Во имя какой высокой правды только для религиозного союза даже в том случае, если он объединяет собою подавляющее большинство граждан государства, государственная власть, обладая всеми ресурсами страны, не только не проявит, но и лишена права проявить малейшую тень заботливости?

Смысл этой, помещенной в скобки, маленькой оговорки слишком прозрачен. Не будь ее, запрещение оказывать помощь из государственных средств духовным нуждам граждан, согласно с естественными законами логики, должно было бы распространяться на все миросозерцательные объединения. Из школьных программ пришлось бы тогда исключить все, что не имеет прямого отношения к преподаванию чисто практических знаний, а из «системы универ-

ситетской школы» оказалось бы изъятой не только теология, как это значится в разбираемой программе, но и вообще всякая философия, вплоть до философии «святого» Маркса. Преподавание в государственных школах современной социологии, как несомненно миросозерцательной доктрины, стало бы недопустимым, a все т. н. историко-философские факультеты пришлось бы свести к роли краткого курса необходимого для усвоения сухого перечня исторических событий и литературных памятников, так как все, что свыше сего, есть уже философия, есть уже преподавание миросозерцания. Таким образом весь запас самых ценных достижений человеческого духа был бы принужден искать себе приюта в частных школах, создаваемых на добровольные приношения членов частноправовых миросозерцательных объединений. Что же касается средств государственных, то таковые очевидно расходовались бы властью исключительно на преподавание арифметики и чистописания в низших и математики, физики, химии, механики и учения о подшипниках в средних и высших школах.

На самом деле этого, конечно, нет и быть не может. Духовная связь и миросозерцательные объединения есть необходимое условие жизни всякого общества, всякого социального организма, а в том числе и государства. Духовные объединения не могут быть вынесены за пределы государства — отделены от него. Это место свято и не может быть пусто. Отказ от одного миросозерцания сейчас же требует признания другого. Составители Линцской программы прекрасно это понимают и знают, куда приведет логически последовательное и искреннее раскрытие лозунга — «отделение церкви от государства», чем грозит возложение на частное попечение всех без исключения духовных нужд граждан всякого духовного творчества, а потому и выделяют из всех «равноправных» миросозерцательных учений лишь неугодные, т. е., учения религиозные: направляя всю мощь государственных средств исключительно на поддержку и обеспечение преподавателей и проповедников угодных власти миросозерцаний вроде марксизма, дарвинизма и т. п.

Ясно, что при таком положении уже не может быть и речи о «последовательном и полном» разделении церкви и государства. Заманчивые лозунги о свободе совести остаются на бумаге, a взамен всего этого с циничной откровенностью осуществляется последовательное и полное слияние духовной и светской власти. Вопреки словесным уверениям вся полнота государственной гражданской

власти, со всем ее аппаратом принуждения сосредотачивается в руках людей одного ясно выраженного мировоззрения — в руках служителей одного определенного культа. Говоря иначе, под новой вывеской воссоздается старый тип средневекового конфессионального государства с тою только разницею, что в данном случае гражданская власть находится в подчинении у церкви, объединяющей собою самое ничтожное меньшинство граждан государства.

Круг замыкается, и если еще не горят костры новой инквизиции, то недалеко уже время, когда в большинстве т. н. передовых, демократических и просвещенных государств во имя свободы совести союзы «полноправных» граждан, исповедующих положительные религии, будут лишены не только права входа в государственные учебно-воспитательные учреждения, как это широко практикуется сейчас, но в целях еще большего «равенства» всех миросозерцаний перед законом, им будет строжайше запрещено пользоваться и такими государственными учреждениями, как почта, телеграф, пути сообщения и т. д. Здесь будущая просвещенная гражданская власть может пойти гораздо дальше, чем в деле воспитания молодых поколений и свободно предоставить религиозным общинам полное право оборудовать для своих религиозных нужд и на свои средства и почту, и телеграф, и железные дороги. И тогда уж несомненно воцарится дух свободы, равенства и братской любви и прочно ляжет в основание всей сложности социальных отношений «счастливого» человеческого общества.

Предвижу Ваше возражение, что все это не может относится к Вам — автору ст. «Религия и социализм». Вам хорошо известно, что и те жалкие слова о свободе и равенстве всех миросозерцаний, которые еще сохранены в Линцской программе, по авторитетному разъяснению ее комментаторов О. Бауера есть просто «тактический прием» (?), чтобы обмануть «широкие слои промышленного пролетариата, сохраняющие традиционную преданность религии и церкви» (примеч. на стр. 423) и воспользоваться на выборах их голосами для прихода к власти. Я пропускаю Ваши слова, где Вы говорите: «Охотно признаем, что практическая часть Линцской программы, взятая сама по себе, отдельно от предпосланного ей теоретического обоснования и сопровождающих ее официозных комментариев, с нашей точки зрения вполне приемлема» и верю в Ваше искреннее желание найти наиболее справедливое решение проблемы, обеспечив незыблемость основного принципа: права человека на свободное от всякого принуждения духовное развитие.

И тем не менее нужно признать, что сила внутренней лжи современной постановки такова, что заставляет и Вас безнадежно запутываться в неизбывных логических противоречиях —одновременно утверждать и отрицать, отбирать левой рукой то, что минуту назад дала правая.

Признавая незыблемым принцип свободы совести, утверждая, что «религиозная свобода лишь частный вид этой общей свободы совести, свободы мнения», что «всякое правовое государство основано на уважении к этим началам» и наконец, что «правовое государство не имеет никакой собственной доктрины религиозной или метафизической (стр. 416 и 417). Вы после всего этого находите возможным (на стр. 438) заявить: «государство не может, конечно, оставаться равнодушным к тому, как складывается духовный облик будущих его граждан», впадая, таким образом, в очевидное и нестерпимое логическое противоречие.

Если мы будем искренни, то мы должны признать, что логика и здравый смысл требуют чего-либо одного: или государство действительно не имеетникакой собственной общеобязательной доктрины, никакого общего миросозерцания, но тогда оно должно оставаться равнодушным к духовному облику своих граждан, как настоящих, так равно и всяких будущих, или же государство не может оставаться равнодушным, но тогда оно очевидно имеет свою определенную доктрину, свое обязательное для граждан миросозерцание и все слова о свободе совести, свободе мнения есть пустая, лишенная всякого содержания и смысла фраза.

Все эти противоречия были бы невозможны, во всяком случае они с большею наглядностью выявили бы насильнический характер подобной «защиты свободы», если основное положение интересующей нас проблемы формулировать не как требование об отделении церкви от государства, а как требование об отделении церкви (всякой как верующих, так и неверующих) от государственной власти, которое будет заключаться в обязанности этой последней не вмешиваться в духовную жизнь граждан государства и оставатьсяравнодушной к тому, как складывается духовный облик граждан, как настоящих, так и всяких будущих, предоставив заботу о сем семье и свободным, опирающимся исключительно на силу духовного авторитета духовным союзам, т. е. церквам.

В таком виде это требование законно, разумно, воистину демократично и целесообразно. Ибо если мы только оставим

государственной светской власти право на неравнодушие к духовному облику граждан и т. п. всякая власть безразлично, будь то единоличная или соборная, монархическая или республиканская — не может не иметь своего определенного миросозерцания, то она и воспользуется этим предоставленным ей правом для утверждения в государстве господства своего миросозерцания, используя для сей цели весь арсенал имеющихся у нее в распоряжении принудительных мер.

Заканчивая свои возражения, я хочу сказать еще несколько слов о том весьма популярном в современной демократии противоположении т. н. научного материализма и связанного с ним атеизма, как определенного миросозерцания, миросозерцанию религиозному и в частности — христианскому.

Противополагая одно другому, современная демократия рекомендует первое, как наиболее свободное, ничем внутри себя не связанное, как одно из самых высоких проявлений свободного человеческого духа. Религиозное же (христианское) миросозерцание обычно рисуется, как идеальный образец внутренней связанности, где свобода человеческого духа подавляется авторитетом мертвого, неподвижного догматизма. Исходя из такого взгляда и христианская церковь, как общественный союз, мыслится союзом рабов или людей с определенно выраженной рабской психологией, как покорное и бессознательное стадо, загнанное в чужую ему и стеснительную загородку. Прямой противоположностью этому союзу рабов в современном сознании является «новая церковь» атеистов — безбожников, свободный союз свободомыслящих, лишенный всякого принуждения, не связанный никаким верховным догматом.

Нужно признать, что и здесь, в этом казалось бы неуязвимом своем пункте, современная демократия также мало права, как и во всем остальном. Сопоставляя эти два духовные союза и анализируя элементы их внутренней связи, мы легко убеждаемся, что уж если искать свободы в узах, то именно христианская церковь имеет все основания назваться свободнейшим из человеческих обществ. Обществом, где первобытная анархия и раздробленность человеческих единиц преодолевается и превращается в свою антитезу: в единство при помощи связи идеально чистой от всякой тени какого бы то ни было принуждения не только физического, но также и духовного.

Все христианское миросозерцание, все основные его догматы построены на верности, т. е. на свободном, абсолютно ничем не вынужденном признании истин-

ности этих догм и вытекающего из них миросозерцания. Христианское миросозерцание свободно предлагает себя каждому, ничего не доказывая и следовательно, ничего не опровергая. Всякое знание с его принудительным характером решительно исключено из основ этого миросозерцания: ибо все истины знания находятся в прямом противоречии со свободой — они принуждаютнас признавать себя за таковых. Мы не можем свободно признать или не признать истину гласящую, что 2x2 - 4, но мы обязаны, мы вынуждены к тому всею силою логики и вещей.

Чтобы войти членом в христианскую церковь нужно свободно уверовать в истину, которая никем и ничем не может быть доказана, в подтверждение которой не может быть приведено никакого даже самого логического доказательства. Разум человеческий, который по слову апостола Павла — есть мерзость перед Господом, именно в силу его системы принудительных доказательств, решительно отвергается, как основа этого свободнейшего из человеческих союзов.

Разум с его детерминизмом, с его законами тожества и противоречия, причины и следствия, не может войти туда, где в основу положена безграничная свобода веры и любви, не могущих знать никакой логики и не подчиненных обязательным для разума —закону достаточного основания. Желать помощи разума в делах веры, прибегать к его содействию для укрепления церкви свободного союза верующих и любящих равноценно тому, как если бы мы в делах нашей земной любви и любовного доверия прибегали к помощи постового полицейского. Отсутствие разумных доводов, подтверждающих основные догматы христианства не недостаток, как это принято обычно думать, а качество, необходимое условие и залог внутренней свободы христианской церкви.

Поэтому всякое стремление, направленное к отысканию доказательств истин веры помощию логики и разума, всякая попытка заменить свободу веры принуждением знания, должен быть рассматриваем как противное самой сущности христианства, как абсолютное непонимание значения и смысла свободной Христовой церкви.

Полную противоположность церкви верующих в отношении ее внутренней свободы представляет собою церковь т. н. «свободомыслящих» с ее материализмом и атеизмом в качестве объединяющего миросозерцания. Это миросозерцание с первых же шагов стремится быть научным или, когда это не удается, то хотя бы наукообразным. В каче-

честве основы допускается лишь то, что может быть доказано помощью логики и здравого смысла т. е., то, что по самому своему существу является принудительным и не может быть свободно принятым или отвергнутым. Всякий несогласный с данным мировоззрением не только предается анафеме (отлучению), что вполне естественно и понятно, ибо нельзя войти в духовное объединение (церковь) отвергая то, что создает это объединение, но и объявляется дураком, безумным, лишенным здравого смысла и вообще никуда не годным человеком. При этом конечно или упускается из вида, или замалчивается, что все человеческое знание, все логически и разумно доказуемое, в конечном счете покоится на постулатах, которые берутся на веру, как непосредственно ощущаемое и которые ни логикой, ни разумом доказаны быть не могут. Что даже такая точная и щепетильная в смысле доказуемости своих истин наука, как геометрия Евклида, даже и она все свои доказательства строит исходя из ничем не доказанных, принятых на веру аксиом, относительное, а не абсолютное значение которых, ныне после работ Лобачевского стало несомненным для каждого.

Может ли быть свобода в духовном союзе, где этот дух вяжется обязательными тяжелыми, как кандалы каторжника, земными узами? Какая может быть речь о подлинной свободе духа там, где сравнительно ничтожное поле возможной для него (духа) деятельности ограждено нерушимой для разума стеной материальных законов тожества и противоречия причины и следствия: где все подчинено, все детерминизировано до последней крайности.

Если дух в своих исканиях подчинен разуму и логике, если его деятельность ограничена законом тожества и противоречия и т. д., то это уже не свободный дух, который дышит где хочет, а обычная материальная сила — энергия, назначение которой вертеть любую машину лишь бы она была построена в согласии с законами физики и механики.

Равным образом и союз людей, объединенных принудительными истинами знания, уже не свободный духовный союз, а своего рода повинность, общество, куда вход обязателен, а выход невозможен.

Следовательно истинная и подлинная свобода духовного союза людей возможна лишь там, где нет и не может быть никакого знания: где единственной связью между людьми является свободная неподчиненная разуму и логике вера, которая ничего не доказывает, ничего и не опровергает: где заповедью служат слова Евангелия: «Кто скажет брату

своему: рака (пустой человек) подлежит синедриону, а кто скажет: безумный, подлежит геенне огненной», (Мат. 5. 22): где последний ставится на место первого и где нищему духом обещано блаженство, где нет ни мудрых, ни глупых, как в союзах «знающих», a где равно доступная всем вера делает всех равными.

Из всего сказанного мы вправе заключить, что церковь верующих, если она и отступает от своих глубочайших основ абсолютной внутренней свободы, такая церковь не нуждается и не может искать поддержки своего высокого духовного авторитета, покоящегося на свободном абсолютно ничем не вынужденном признании, ни в чем постороннем — ни в помощи физической силы светской государственной власти, ни в содействии разума с его довольно наивной системой принудительных выводов из необоснованных, принятых на веру посылок.

Всякая же иная церковь, всякий иной духовный союз людей, объединенных общим миросозерцанием, в основе которого лежит не чистая вера, a знание будучи, по самой своей сущности несвободным, не неся в себе духовного авторитета, вытекающего только из свободного признания, лишенный нравственных начал, ибо где есть необходимость (пусть даже только логическая), там не может быть и речи о нравственности, такой союз всегда должен будет искать посторонней, внешней самому себе поддержки с одной стороны у науки, а с другой — у светской власти, у ее аппарата физического принуждения. Совершенно забывая, что и авторитет науки и физическая сила светской власти, будучи весьма полезными при постройке мостов, дорог, при прокладке усовершенствованной канализации и т. п. «строительства», никак непригодны для целей духовного единения общества, для претворения хаоса его раздробленности в гармонию живого и сущего духовного единства.

Вот почему люди, принадлежащие к церкви атеистов — безбожников, люди положившие во главу угла своего союза не веру, a знание, приходя к власти и находясь в полном согласии со своею идеологией, не могут не идти прямой дорогой к насилию, к подавлению всякой свободы человеческого духа, что мы и можем наблюдать на целом ряде примеров из жизни современных «свободных» и якобы секуляризованных, а на самом деле чисто конфессиональных государств. Все эти государства рано или поздно в своем естественном развитии должны будут придти к тому, к чему пришел русский большевизм, т. е., к полному отрицанию самой воз-

можности иного, нежели свое, миросозерцания, к беспощадному и дикому подавлению всякого инакомыслия, всякого свободного суждения.

На этом я и закончу. Тема конечно слишком широка, чтобы ее можно было исчерпать в кратком письме. Но я думаю, что сказанного все же будет достаточно чтобы понять, что свобода совести это одно, a запрещение религиозного воспитания в государственных школах — совершенно другое: что «неравнодушие» к духовному облику граждан хотя бы только будущих указывает на стремление светской власти навязать государству свое миросозерцание, быть не только сборщиком податей, строителем дороги, военачальником и т. п., но и стать духовным пастырем народа. Мытарь в роли духовного наставника, духовный вождь, опирающийся на палку полицейского — это было бы только смешно, если бы не было так близко к современной действительности

Николай Сарафанов.

Константинополь.

Страница сгенерирована за 0.01 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com