Зандер Л.А. "О Достоевском" сборник статей под редакцией А. Л. Бема. Журнал "Путь" №25

«О Достоевском» сборник статей под редакцией A.Л. Бема. Прага. 1929 стр.164 — х)

Литература о Достоевском огромна. И тем не менее научное его изучение только начинается. Поэтому в тех специальных областях, которые до сих пор почти не были затронуты общими обзорами его творчества, каждый день делаются открытия, проливающие на него совершенно новый свет. С этой точки зрения нельзя не приветствовать книгу А.Л. Бема, являющуюся результатом трудов руководимого им семинара по изучению Достоевского (при Русском Народном Университете в Праге) и рассматривающую такие моменты его творчества, мимо которых исследователи обыкновенно проходили — совершенно их не замечая.

Несмотря на то, что книга составлена из отдельных статей, не связанных одной общей мыслью (в нее вошли только некоторые, немногие из рефератов, прочитанных в семинаре за время его четырехлетнего существования) — некоторый общий дух в ней можно уловить: это — стремление раскрыть внутренние, символически означенные, моменты мысли Достоевского и притом преимущественно на основании анализа разных его произведений. Таковы статьи Д. Чижевского, Н. Осипова и А. Бема.

Первая из них, озаглавленная «К проблеме двойника» (из книги о формализме в этике) видит в «неудавшейся» повести «Двойник» не только эскиз всего учения Д. о личности и смысле жизни человека, но и основные черты для построения философии конкретного персонализма — в противовес абстрактному этическому рационализму.

Проблема «двойника», гениально описанная Достоевским с точки зрения психологии и психиатрии, на самом деле имеет у него этико-онтологический смысл. Двойничество есть результат разложения личности, не укорененной в абсолютном, опирающемся только на голый факт своего существования и вследствие этого не имеющей «своего места» в мире, теряющей себя. Таким образом, двойничество яв-

127

ляется не только болезнью души, но диагнозом целой духовной установки, самоопровержением определенной этической и антропологической системы. Это именно и придает ему столь большое значение, что тема двойника возвращается почти во всех произведениях Д. Мы находим ее и в Бесах, и в Подростке, и в Братьях Карамазовых. Д. последовательно анализирует двойничество с точки зрения психологии, социологии, этики и религии. Для этого он экспериментирует над людьми разных степеней одаренности (серость Голдкина, тонкость Версилова, сила Ставрогина, ум Ивана Карамазова) и показывает, что в этическом действовании существенным и неустранимым моментом является сам его конкретный субъект, а не только образ действования, оценкой которого обычно ограничиваются отвлеченные этические системы. Этим, по мнению автора, все учение переносится на совершенно новую почву, ибо формально логические схемы должны быть заменены конкретными живыми людьми. В современной философии эта реформа соответствует позиции M. Шелера (против Канта). В религиозном же отношении мы необходимо должны пойти дальше и указать на то, что онтологически-персоналистическое понимание человека постулирует аскетическую этику в качестве пути и агиографию в качестве достижения. Здесь, однако, останавливается и сам Достоевский, ибо основы аскетической мысли у него только намечены, а конкретные образы святости не могут считаться верными с точки зрения как агиологии (возражения на Зосиму со стороны К. Леонтьева), так и агиографии (отношение к Зосиме Оптинских старцев).

Статья Д. Чижевского представляет собой чрезвычайный интерес, ибо читает в творениях Д. те «идеи», которыми он сознательно и бессознательно жил и относительно которых всю жизнь боялся, что «их не поймут».

Прекрасным дополнением темы о Двойнике является очерк H.Е. Осипова, давшего его психиатрическую оценку на основании методов психоанализа. Читая эти «заметки» психиатра, получаешь впечатление, что у автора вместо глаз — микроскопы; ибо каждое слово повести раскрывается для него столь многими смыслами, что обычный на первый взгляд текст превращается в богатейшую психологическую документировку — как в отношении героя повести, так и ее автора. Специфической особенностью метода H.Е. Осипова является то, что остроумие и тонкость психоаналитического метода не остаются у него висящими в воздухе, но связываются с некоторыми метафизическими построениями (правда недостаточно ясно выраженными), берущими свое начало

128

в русской философской традиции. (В трудах Пр. С. Булгакова, С.Л. Франка, Н.О. Лосского).

Большая статья А.Л. Беме «Драматизация бреда» посвящена другому мало исследованному раннему произведению Д. — «Хозяйке». В тонком анализе этой хаотической на первый взгляд повести, автор показывает, что в основе ее лежат исследования той же проблемы подлинной реальности личности, жизненности и конкретности человеческого я, могущего потерять себя в порывах собственного воображения, вытесняющего действительность и постепенно становящегося на ее место. Хозяйка — это своеобразный трактат о взаимоотношениях «небыли и были», о реализации явлений внутреннего мира вовне, о «драматизации бреда», которые в острой форме носит характер психического заболевания в более умеренных степенях свидетельствует о творческом характере воображения, о спонтанности фантазирующей функции души. Это положение проливает совершенно новый свет на психологию творчества (в данном случае — по схеме: Катерина — Ордынов — Достоевский), которое часто является проецированием вовне бредовых видений автора, посредством которого он освобождается от их фантазирующего влияния. Биографические факты соотв. эпохи жизни Д. — не только вполне подтверждают эти мысли, но сами становятся понятными в их свете. Таким образом устанавливается неразрывность тройственной цепи отношений: жизни автора (реальной и воображаемой), фабулы повествования (фактически происходящего в повести) и восприятия действительности героями, — теми фантазмами, которые частью возникают под влиянием действительности, а частью врываются в нее как реальные творческие силы. —

Статья В.В. Зеньковского «Гоголь и Достоевский» посвящена тем же проблемам психологии подсознательного и его власти над человеческой жизнью. Две темы, общие Д. и Гоголю, привлекли внимание автора: «подполье» (раскрывающееся у Д. как моральный хаос в отличие от Гоголя, который видел в нем безудержность душевных сил, освобожденных очарованием красоты); и значение эстетических переживаний, которые в творчествах обоих писателей далеко выходят за пределы психологии и становятся в ряд основных мироустрояющих и миропреображающих сил (возрождение Чичикова и «красота спасет мир») —

И.И. Лапшин в статьях «Как сложилась легенда о Вел. Инкв.» и «Образование типа Крафта в Подростке» делает ряд сопоставлений, которые поражают как сво-

129

им содержанием (почти полная идентичность мысли в случаях, где вряд ли можно говорить о заимствованиях и влияниях), так и выбором материала — совершенно неожиданного и малоизвестного. С мыслями Д. текстуально сходятся: стихотворные пародии на католическое духовенство XIII в., О. Конт, Д. Штраус, Монтэн, Р. Вагнер... Сопоставления И.И. Лапшина очень интересны в качестве констатирования фактов (ничего не доказывающих); совокупность же их создает впечатление некоторой тенденции в понимании самого Достоевского. Вера в Бога как основной онтологический факт духовной жизни человека оказывается с этой точки зрения не только неосуществленной, но вряд ли даже вообще возможной. И эта мысль приписывается Д., который готов был «пожертвовать истиной, чтобы остаться со Христом»...

Блестяще написанная статья С.В. Завадского «Новое определение драмы в свете романов Достоевского» опрокидывает обычные определения теории словесности и устанавливает новые классификационные формы литературных произведений. Автор делит их на «обращенные к читателю и обращенные к слушателю». Роман пишется для отсутствующих (читателей); драма (в обычном смысле) — для присутствующих (созерцающих и слушающих). Но это нисколько не связано с содержанием литературного произведения, которое может быть подлинной трагедией, изложенной в форме романа. В этом отношении Д. заставляет нас пересмотреть установленные литературные формы и признать, что жизнь искусства — глубже, значительнее и интереснее, чем его теория.

Р. Плетнев в статье «Земля» анализирует чрезвычайно важное для Д. понятие «почвы», разносторонне раскрывающееся в его религии (Богородица — мать сыра земля), этике (Раскольников согрешил перед землей, осквернил ее) и социологии (точка зрения почвенничества). По мнению автора, — в кусках земли завязана основа экстатического мироощущения, коренящегося в любви к земле и рвущегося к родному ей небу. Интереснейшая тема — требующая дальнейшей разработки, которая по-видимому частично входит в замысел автора в его работе «Природа в творчестве Д.», одною из глав которой является данная статья.

Сказанного достаточно, чтобы сделать излишней оценку книги А.Л. Бема. Богатство тем, новизна точек зрения, глубина разработки говорят сами за себя и ставят эту книгу в число значительных исследований о Д. — в особенности в отношении примененных в ней методов. Можно пожелать

130

только одного: чтобы издание это разошлось как можно скорее, ибо с этим связана возможность появления в свет II тома этого интереснейшего сборника.

Л. Зандер.

_________