«Бывшим братиям нашим ныне же не ведаем, как и назвать вас, понеже в ум наш не вмещается сотворенная вами, ни слухи наши, никогда же таковых не прияша, ни в летописях видехом, каковая невместимое человеческому уму содеяшася вами.»

(Из грамоты Св. Патриаpxa Гермогена).

Русская Церковь, несмотря на многосторонний свой рост в XVIII и XIX столетиях, обладала в это время целым рядом внутренних недостатков. К числу таких недостатков прежде всего должна быть отнесена утрата ею канонического возглавления. Петровская реформа уничтожила в русской Церкви патриаршую власть из боязни, что патриарх может явиться как бы «вторым государем, самодержцу равносильным или больше его». Таким образом, основным руководящим мотивом церковной реформы Петра Великого был мотив политический, не вытекавший из потребностей самой церковной организации. Петр Великий не был, однако, инициатором внесения политики в эту область. Инициатива в этом отношении принадлежала Патриарху Никону. Попытка патриарха Никона была еще хорошо памятна во времена Петра Великого, так как имела место всего только при его отце. Пат-

риарх Никон открыто претендовал не только на руководящую роль в государстве, но и на первенство церковной власти перед государевой, называя царскую власть луною, заимствующую свой свет от солнца архиерейской власти. Известно, что эта точка зрения не получила опоры в церковно-правовом сознании восточных церквей. Однако, нет никакого сомнения что патриарх Никон поставил этот роковой не столько церковный, сколько политический вопрос. Ни царь Алексей Михайлович, ни его ближайший преемник не имели возможности разрешить этот вопрос в сторону исключительного преобладания государственной власти над церковною. Когда же верховная власть окрепла, а носителем ее стал человек, знакомый с протестантскими взглядами на этот вопрос, он и разрубил этот гордиев узел внутренней политики, Московского государства в интересах государственной власти. Подводя все отрасли государственного управления под один коллегиальный фасад, Петр Великий создал для управления церковными делами Духовный Коллегиум или Синод. Это сразу устраняло вопрос о самостоятельном значении церковной власти. Синод, с самого начала своего существования, делается учреждением государственным по делам духовным и мечтает иметь в духовных делах такую власть какую Сенат имел в мирских. Последующее время было свидетелем того, как Синод был сведен на положение второстепенного учреждения даже среди государственных установлений Империи: Синод получал указы из того же Сената, Верховного Тайного Совета и Кабинета Министров. Так постановка патриархом Никоном политического вопроса, чуждого сознанию большинства русского общества, привела в конце концов к умалению самой духовной власти, даже в делах церковных. Пройдя через целый ряд изменений, Синод, в конце концов, стал на степень учреждения духовного ведомства, которое находилось в заведывании обер-прокурора Синода, занявшего в государственном строе положение «главноуправляющего» этим ведомством. Сам обер-прокурор из органа государственного надзора за Синодом превратился в ответственного перед верховной властью руководителя этого ведомства. Являясь, по закону, защитником и хранителем догматов, блюстителем правоверия и всякого порядка в церкви, государь был как бы главою церкви. Поэтому законодательная, административная и судебная власть в церкви принадлежали, по закону, государю. С его утверждения издавались законы, учреждения и положения, касавшиеся церкви. Им назначались епископы; ему же принадлежал и окончательный суд над иерархами. Синод, т. е. его присутствие, не имели никакого са-

мостоятельного значения еще и потому, что верховная власть назначала, как постоянных членов Синода, так и вызывала их из епархий для временного присутствия. В это время, опираясь на положение обер-прокурора в состав высших должностных лиц Империи, Синод приобрел огромную принудительную власть не только над подчиненными ему учреждениями и лицами, но и над светскими учреждениями, так как все решения Синода приводились в исполнение обер-прокурором. Благодаря этому сама собой воспитывалась мысль о подчинении не церковной власти и ее духовному авторитету, а органу, приводившему в исполнение решения высшего церковного учреждения. В силу продолжительности действия такого порядка эта мысль укоренилась в сознании русского общества. Это обстоятельство не могло не иметь печальных последствий в то время, когда за церковной властью не стало уже более влиятельного представителя государственной власти. Преодолеть этот коренной дефект было делом нелегким для церковного общества, особенно в то время, когда, после революции, церковно-правовые основания власти обер-прокурора в значительной степени ослабли. Необходимо было найти новый источник церковной власти. Таким источником и стал Московский Поместный Собор 1917-18 г. г., восстановивший каноническое возглавление церкви и создавший новые органы церковного управления. Восстановив патриаршую власть и создав Священный Синод и Высший Церковный Совет, Поместный Собор вдохнул новые творческие силы в церковное общество и создал не только более соответствующую каноническим началам церковную власть, но и более приспособленную для данного исторического момента. В этом, безусловно, огромное значение деятельности Собора 1917-18 г. г.

Собор между прочим вручил высшим церковным учреждениям, то есть соединенному собранию Священного Синода и Высшего Церковного Совета не только судебно-административную власть, но и предоставил им некоторые законодательные функции, хотя бы в форме разрешения вопросов, «порожденных неполнотою церковного законодательства». Таким образом в случае перерыва длительности Собора или невозможности созыва нового, неотложный нужды церкви могли быть разрешены совместно высшими церковными установлениями.

Последующие обстоятельства выдвинули вопрос о еще большем сужении церковно-правительственного круга. И тогда особым постановлением высших церковных учреждений в ноябре 1920 года было предписано местным церковным властям: «В случае, если Священный Синод и Высший Церковный Совет по каким-либо причинам прекратят свою

церковно-административную деятельность, епархиальные архиереи за руководящими по службе указаниями и за разрешением дел по правилам восходящим к высшему церковному управлению, обращаются непосредственно к Святейшему Патриарху или тому лицу или учреждению, которое будет Святейшим Патриархом для этого указано». Концентрация власти в руках Святейшего Патриарха в переживаемый момент церковной жизни оказалась необыкновенно целесообразной, придавший всей организации известное единство.

Поместный Московский Собор дал русской церкви каноническое возглавление, создал скелет церковно-правительственного аппарата, наполнить содержанием этот остов, приспособить его к потребностям церковной жизни, а самую церковную жизнь ввести в эти формы было делом нелегким, которое требовало продолжительной повседневной работы. На этом пути перед церковной властью стоял целый ряд препятствий: 1) русская церковь в лице своих руководителей не была подготовлена к самостоятельному существованию или, вернее, за два предшествующих столетия отвыкла от всякой самодеятельности; 2) падение власти обер-прокурора и умаление за два столетия авторитета церковной власти способны были питать внутри самой церковной организации анархические стремления; 3) перерождение церковкой организации и сознания церковного общества совпали с великими потрясениями в сфере социально-политических отношений, что не могло не отразиться и на самой церкви. Я бы сказал, что вновь избранному Патриарху и созданным органам церковного управления предстояла более сложная и трудная работа, чем самому Поместному Собору, создавшему новый строй русской церкви. Исключительная личность первого, по восстановлении, Патриарха поставила церковную власть на необыкновенную высоту в сознании церковного общества. Благодаря этому очень скоро произошла замена внешне-принудительной обер-прокурорской власти высшим авторитетом носителя самой церковной власти.

Русское Общество в 1918, 1919 и 1920 г. г. представляло собою взбаламученное море. Волны этого моря с разных сторон плескали на корабль русской церкви, но он оказался достаточно сильным, чтобы преодолеть натиск разбушевавшейся стихии, в значительной степени, благодаря реорганизации церковного управления и мудрому руководству со стороны носителя церковной власти. Новые условия церковной и государ-

ственно-общественной жизни поставили новые задачи перед церковной властью и церковным обществом. Даже иерархи не сразу смогли понять эти новые условия. Клирики восставали на своих архипастырей. Общая расхлябанность достигла в первое время того, что псаломщики в некоторых епархиях потребовали и себе прав, прежде всего суда равных, т. е. «представителей их сословия». Это вызывало необходимость вмешательства со стороны высших церковных органов для поддержания авторитета иерархов на местах. Бесчисленные конфликты между священнослужителями и прихожанами ставили невероятно трудные задачи для местной церковной власти. В этих взаимных столкновениях клира и мирян все были виноваты. Разумная и благожелательная церковная власть и в этом отношении преодолела есть трудности и к 1920 году в центре и на местах в церковных организациях водворился порядок и даже получилась какая-то внутренняя спайка.

Церковь за эти годы понесла персонально в силу общих политических условий, тягчайшие жертвы, но церковная организация, как таковая, без сомнения окрепла. Св. Патриарх Тихон в 1919 году обратился к церковному обществу с призывом о «невнесении политики в церковь». Церковная власть поняла, что вне этого условия бесплодными будут все организационные усилия, да и само течение церковной жизни будет находиться под постоянным ударом. Имевшие место до этого политические выступления церковных деятелей с этого момента совершенно прекращаются. Это требование Патриарха с замечательной последовательностью было выполнено всем церковным обществом. Иерархия и клир вообще отошли от политики, отдавши все силы церковному служению, которое в это время требовало крайнего напряжения. Миряне как-то добровольно размежевались без всякого сговора: политики отошли от церковно-общественной работы, церковники перестали быть активными в политике.

Многие из заключенных епископов в 1920 году вернулись в свои епархии. Местная церковная жизнь стала устраиваться. Рос и креп авторитет церковной власти. Созданные Поместным Собором органы, как центральные, так и местные, начали действовать вполне нормально, и между ними установились взаимоотношения, предусмотренные последним церковным законодательством.

Нельзя не отметить и общерелигиозного подъема в массах. Храмы наполнялись молящимися, при этом среди молящихся не было того преобладания женского пола, которое замечалось до революции. Исповедь получила особое значение, стала разви-

ваться и эпитимийная практика. При этом, сами верующие требовали этого и, с замечательным послушанием, выполняли все, чему их подвергали их духовные руководители. Исключительные церковные праздники привлекали колоссальное количество народа. Церковная жизнь к 1920 году восстановилась полностью, а может быть даже превзошла старую, дореволюционную. Вне всякого сомнения, что внутренний рост церковного сознания верующего русского общества достиг такой высоты, равной которой не было за последние два столетия русской церковной жизни. Церковная власть в церковном обществе, которое в значительной степени она церковно воспитала, встала на недосягаемую высоту. Если Собор 1917-18 г. г. дал форму и внешность новой церковной организации, то внутреннее содержание было создано дружными усилиями Патриарха, высших церковных органов, иерархов и всего русского церковного общества.

Небо и в это время, однако, не было безоблачным, но раскаты грома слышались где-то вдали и сзади, и казалось, что наступило время в церковной жизни, когда при едином пастыре создалось и единство стада. В конце 1921 года удар по русской церкви неожиданно был нанесен с другой стороны, чем с какой его привыкли ожидать. Поэтому, он, на первых порах, вызвал известную растерянность, но сомнений в последствиях этого удара не было ни у кого из лиц, стоявших в то время, хоть сколько-нибудь в курсе церковных событий.

II.

В 1918-19 г. г. в России кипела жестокая междоусобная война. Страна была разделена фронтами на несколько частей. В двух из них, на юге России и в Сибири, были попытки организовать высшие, чем епархиальные, церковные органы для согласования управления несколькими епархиями, оказавшимися недосягаемыми непосредственному управлению Святейшего патриарха. Сибирское управление более или менее безболезненно прекратило свое существование. Временное Церковное Управление, возникшее на юге России, оказалось трагическим в судьбах самой Русской Православной Церкви. Возникло это управление в городе Ставрополе Кавказском в мае 1919 года. Вначале в ведении этого Управления оказалось значительное количество епархий. Но к исходу первой четверти 1920 года в руках белых остался только Крымский полуостров, который в иерархическом отношении был подчинен местному епархиальному епископу, возглавившему в силу своего канонического

положения и Крымское Церковное Управление. В этом случае, организация Крымского Управления совпала с теми указаниями, которые были даны высшей церковной властью в ноябрьском указе 1920 года. С уходом белых из Крыма члены Управления, за исключением местного епархиального архиерея, эвакуировались в Константинополь. Еще в период деятельности Ставропольского Управления, «жизнь понемногу, как говорит автор Записки Подготовительной Комиссии, вовлекла Управление в сотрудничество с русскими людьми, боровшимися с советской властью». Ввиду этого с сокращением территории, занятой белыми армиями, многие из епархии оказались вне сферы влияния Южного Управления и своих епархиальных архиереев, покинувших пределы своих церковных областей. В это самое время эти епархии вошли в сферу управления Св. Патриарха, и тогда уже совершенно стало очевидным какой огромный вред был нанесен этим епархиям отходом их архипастырей, не решившихся разделить общей участи со своими паствами.

Органы высшей церковной власти еще гораздо раньше отхода белых армий предвидели весь вред вовлечения церковных учреждений в политическую борьбу. Мудрая предусмотрительность Св.Патриарха Тихона еще в 1918 году заставила его самого проводить в жизнь ту точку зрения, что участие церкви в политической борьбе вредно для нее. Когда целый ряд епархий оказался под управлением Патриарха, но без епископов, с епархиальными органами, находившимися в совершенно хаотическом состоянии, тогда Св. Патриарх, в сентябре 1919 года, обратился с известным посланием, призывая пастырей и паству воздержаться от внесения политики в Церковь. Пока политические выступления представителей церкви наносили ей ущерб только на местах, дело оказывалось, хотя и небезболезненным, но все же поправимым.

После эвакуации Крыма в Константинополе оказались четверо епископов из числа членов Ставропольского и Крымского Церковных Управлений. Двое членов Крымского Управления, мирянин и клирик, не задерживаясь в Константинополе, проследовали дальше. Четверо епископов кооптировали еще одного епископа, и таким образом создали в Константинополе Епископский Синод. Вскоре, однако, двое из епископов также покинули Константинополь. Здесь же было выработано «Положение о Высшем Русском Церковном Управлении за границей». Выработанное положение было представлено во Вселенскую Патриархию и было ею утверждено с некоторым изменением. Высшее Церковное Управление в Константинополе возникло вне зависимости от предшество-

вавших ему Церковных Управлений Юга России; по крайней мере, никаким актом эта преемственность не была засвидетельствована. Обстоятельства возникновения Управления в Константинополе заставляют считать его вновь возникшим и на иных основаниях. Поэтому утверждения автора предисловия к деяниям Карловацкого Собора 1921 года едва ли правильны, что Заграничное Церковное Управление является правопреемником Церковного Управления, возникшего на Юго-Востоке Poccии. Не вполне точным, на наш взгляд, является и другое его утверждение, что это Управление признано Московским Патриархом. Ссылка на патриарший указ от 8 апреля 1921 года №424 мало доказательна: означенный указ Св. Патриарха Тихона касался частного вопроса об утверждении Архиепископа Евлогия управляющим приходами в Западной Европе. Самое постановление Церковного Управления об этом состоялось еще тогда, когда Управление находилось в России. Патриарший же указ был вызван запросом Финляндского Архиепископа Серафима, сделанным им по поводу сомнений протоиерея о. Якова Смирнова относительно указанного назначения Архиепископа Евлогия. Дело в том, что Высшее Церковное Управление Юга России не имело никакого отношения к русским западно-европейским церквам, так как эти церкви состояли в каноническом подчинении Петроградскому Митрополиту, который и сам не имел никакого отношения к Высшему Церковному Управлению Юга России, и не передал ему власти над этими церквами. Поэтому, совершенно естественны были сомнения о. протоиерея Смирнова. По-видимому, эти сомнения разделял тогда и архиепископ Серафим, который решился обратиться по этому поводу к Св. Патриарху. Во избежание возможной церковной смуты или замешательства, а также ввиду затруднительности для Петроградского Митрополита управлять этими церквами при создавшихся условиях, высшие всероссийские церковные органы согласились на такую меру, как временную. Таким образом, Митрополит Евлогий, тогда еще Архиепископ, получил в управление эти церкви от всероссийской церковной власти, хотя самый вопрос о подчинении ему этих церквей был поставлен Церковным Управлением Юга Poccии. Все это показывает, что, как преемственность Заграничного Церковного Управления от Церковных Управлений Юга, так и признание его со стороны Св. Патриарха Тихона являются далеко не безусловными. По крайней мере, Св. Патриарх, в своем послании 1923 года, открыто заявил, что Заграничное Церковное Управление возникло помимо него, лишь с благословения Константинопольского Патриарха.

Недостаточность церковно-правовых полномочий и сомни-

тельность преемственности его от Церковных Управлений Юга Poccии на первых же порах заставили церковных деятелей в Константинополе обратиться за поддержкой во Вселенскую Патриархию. Местоблюститель Патриаршего Константинопольского Престола 2-го декабря 1920 года ответил на имя Митрополита Антония: «что в целях управления множества и в целях более действительного предохранения и укрепления их, Ваше Высокопреосвященство и прочие архиереи составили бы под высшим покровительством Патриархии Временное Церковное Управление, обязанное наблюдать и руководить церковной жизнью, как находящихся заграницей в неправославных странах русских общин, так и русских воинов и беженцев, пребывающих в странах православных». При этом самое Положение о Церковном Управлении было признано Патриархией с ограничениями. Ограничение это состояло в том, что церковно-судебные вопросы были изъяты из ведения Заграничного Церковного Управления и сохранены за Патриархией. Итак, Константинопольская Патриархия дала согласие на деятельность не существовашему органу, а вновь возникшему, а в выработанном статуте сделала изменения. Отсюда ясно, что Патриархия смотрела на возникшее в Константинополе Церковное Управление, как на зависимое от нее учреждение, что и выражено в словах: «под высшим покровительством Патриархии». Канонически эта точка зрения Патриархии опиралась на известное понимание ею правила 28 IV Вселенского Собора, якобы предоставляющего Константинопольскому Вселенскому Патриарху юрисдикцию над православными во всех варварских странах. Pyccкиe епископы, обратившиеся с таким ходатайством к Константинопольской патриархии и признавшие соответствующий акт ее, естественно, как бы соглашались с ее пониманием указанного канона. Однако, с этим пониманием дела не могла согласиться всероссийская церковная власть, которая в течение столетия уже имела свои учреждения в Зап. Европе, Америке и Азии. В начале 1921 года Всероссийская Церковная власть заявила себя компетентной в делах русских общин за границей и издала указ, которым предписывалось «считать православные русские церкви в Зап. Европе находящимися в управлении Архиепископа Евлогия», и в последующем продолжала считать Архиепископа Евлогия и русские западно-европейские церкви находящимися в подчинении Русскому Патриаршему Престолу, а не Константинопольскому. Впрочем вскоре отошло от первоначальной точки зрения и Заграничное Церковное Управление, а, именно с того момента, когда перебралось из Константинополя в Сербию. Во всяком случае в начале оно искало какого-то учредительного акта от

Вселенской Патриархии, и получило его. Стеснительной зависимостью от Константинопольской Патриархии, по-видимому, и объясняются поиски нового места для пребывания Заграничного Церковного Управления. Итак, отправным пунктом, деятельности Заграничного Церковного Управления следует считать акт Константинопольской Патриархии от 2 декабря 1920 года, а не преемственностъ его от церковных управлений Юга Poccии, которая, с правовой точки зрения, вызывает большие сомнения. Признание Заграничного Церковного Управления со стороны Св.Патриарха Тихона было весьма условным. Последующие события показали, что Карловацкие деятели готовы зачислять в свой актив решительно все, что в какой-либо степени можно истолковать в смысле признания Заграничного Церковного Управления. Когда же последовал определенный указ о закрытии этого Управления, тогда к прямым велениям церковной власти они оказались недостаточно восприимчивыми.

Независимо от вопроса о преемственности власти, сорганизовавшееся Церковное Управление могло получить если не правовое, то большое практическое значение, основываясь не столько на формальном, сколько на моральном моменте. Западная Европа была наводнена беженцами из России, православными по вере, и нуждавшимися в духовном руководстве. Первые шаги этого Управления, как будто, даже давали надежду, что оно сумеет сделать нечто для удовлетворения духовных нужд беженства. Этим было бы оправдано и самое существование Управления. Под влиянием обращения со стороны верующих создается целый план объединения, урегулирования и оживления церковной деятельности. Для предварительной разработки этих вопросов организуются две комиссии: Подготовительная и Просветительная. Первая должна заняться более общими вопросами, касающимися созыва Общецерковного Собрания, а вторая — вопросами, относящимися к области церковного просвещения. Было решено собрать сначала местные церковные собрания в Константинополе и других местах, с тем, чтобы потом организовать уже общецерковное собрание. Все эти собрания должны состоять из епископов, клириков и мирян. Начало было положено правильное, но в это церковное русло скоро вторгнулись иные тенденции, и источник церковной работы замутился, и вместо чистого, принял вид грязного, взбаламученного безответственным политиканством. Местом деятельности Общецерковного Собрания стал город Сремские Карловцы в Сербии, а не Константинополь. Поэтому, авторы «Записки Подготовительной Комиссии» замечают «ин есть сеяй, а ин есть жняй». Нужно сказать что те иные, которые приступили к жатве, уже в посеянное в Константинополе

успели и сами нечто всеятъ, и потому пожали, кажется, в большом изобилии плевелы.

Мы уже говорили, что, оставаясь в Константинополе, Заграничное Церковное Управление может быть не совсем добровольно находилось во власти Вселенской Патриархии. Переехав в Сербию, оно приобрело большую самостоятельность, так как уже не искало от местной церковной власти никакого учредительного акта, испросив лишь благословение на пребывание в Cepбии и продолжение деятельности уже существующего учреждения. Это, в значительной степени развязывало руки деятелям Заграничного Церковного Управления.

Общецерковное Заграничное Собрание было открыто в городе Сремски Карловцы 20 ноября (н. ст.) 1921 года Митрополитом Антонием как председателем Заграничного Церковного Управления. Он же председательствовал и на самом Церковном Собрании.

Одним из основных вопросов, касающихся всякого собрания, является вопрос о его составе. В этом отношении прежде всего нужно отметить отсутствие единого принципа пополнения этого собрания. Здесь мы встречаем лиц, участвовавших «по положению», «по выбору», основанному также на разных принципах, и просто «по приглашению». Члены Собрания, независимо от способа проникновения в Собрание имели право решающего голоса. Это обстоятельство существенно ослабляло значение решений, принятых большинством голосов такого собрания, где выбор и подбор имели почти одинаковое значение при формировании его.

Из 14 почетных членов собрания, приглашенных Заграничным Церковным Управлением, прибыло только 5 человек; в числе неприбывших был и сам Сербский Патриарх; из числа прибывших трое были сербы: председатель комиссии по устройству беженцев, градоначальник города Сремски Карловцы и Протопресвитер местного Кафедрального собора и трое русских; в том числе: бывший русский посланник в Сербии, В.Н. Штрандман, и правительственный уполномоченный по делам беженцев в Сербии С.Н. Палеолог. Таким образом, прибыли представители беженских учреждений, а из местных сербских властей: — градоначальник и протопресвитер.

По положению членами собрания являлись и члены Заграничного Церковного Управления. Из 6 членов его прибыло на собрание четверо: все в епископском сане. Почему то право присутствия, «по положению» было предоставлено и секретарям Церковного Управления, из которых явился один — г. Е.И. Махараблидзе. Очевидно, секретариат Заграничного Церков-

ного Управления, в представлении церковных деятелей, заменил собою синодальную обер-прокуратуру старого времени. Прибыли также и трое управляющих русскими общинами в разных странах: все в епископском сане. Из шести остальных епископов-беженцев прибыло четверо. Из 18 членов Всероссийского Поместного Собора, находившихся заграницей, явилось всего 9 человек: из них 2 в священном сане и 7 мирян. Таким образом, группа «по положению» была представлена а) епископами — 11 чел., б) пресвитерами — 2 чел., в) мирянами — 8 чел.; а всего 21 человек.

Затем следует группа выборных членов собрания: из Константинопольского округа: — 1 священник и 3 мирян; двое выборных не прибыли; из Болгарии прибыли: 3 мирян и 1 выборный не прибыл; из Греции прибыли 3: 1 священник и два мирянина; из Сербии—5 мирян; из Германии—2 священник а и З мирянина; из Чехословакии:1 священник и 1 мирянин; из Франции — 2 священника к 3 мирянина; из Испании — 1 мирянин, из Англии — 1 священник, из Италии — 1 священник и 1 мирянин; из Швейцарии — 1 священник и 2 мирянина; от военных церквей и штаба армии: 7 священников и 7 мирян; итого, по выбору, членов Собрания было: — священников 17, а мирян 28, всего 45 человек.

Следующую группу «по приглашению» составили 28 человек, из них священников 3 и мирян 25 человек. Кроме того, монашествующее духовенство было представлено одним архимандритом. Сверх того приняли участие в Церковном Собрании по приглашению 2 сербских епископа.

Таким образом, составилась значительная группа лиц, участвовавших на собрании по приглашению: почти 30 проц. Столь значительное число приглашенных, якобы могущих быть полезными для Собрания, однако не связанных с церковными общинами, было фактором, угрожающим строго церковному течению дел на Собрании. Само собою разумеется, что, при скудости в силах, местные церковные общины нуждались в знающих представителях, и, конечно, использовали все наличные и полезные силы в смысле представительства. Выборные члены собрания составляли едва 45 проц. общего числа членов. На собрание явились только беженские представители из стран Зап. Европы. Поэтому, все Собрание носило беженский характер, по составу своего представительства.

Организация церковного управления, созданная Карловацким собранием, оказалась нежизнеспособной: полностью никогда не была осуществлена, и отмерла, отчасти по велению высшей всероссийской церковной власти, не просуществовав и одного года. Независимо от этого роспуска, органы Загранич-

ного Церковного Управления были совершенно не приспособлены к условиям беженской действительности. В период Ставропольского Церковного Управления, объединившего значительное число епархий, церковные органы были более простыми по своему составу, чем Заграничное Церковное Управление. В таких громоздких учреждениях не было и нужды, а материально они совершенно не были по силам беженским церковным общинам, которые прислали своих представителей на организационное собрание. Нежизненность, а отсюда и недейственность и жизненная незначимость всей положительной работы этого собрания была очевидна сама по себе. Нужно сказать, что немного требовалось и усилий, чтобы создать этот осколок с Высшего Всероссийского Церковного Управления. И все это делалось якобы в соответствии с постановлениями Всероссийского Поместного Собора, которым, конечно, не были предусмотрены подобного рода учреждения. Ясно, что эта было простым подражанием, а не исполнением соборных постановлений. Действительные потребности сосредоточившегося в Зап. Европе беженства вполне могли быть удовлетворены церковной организацией, соответствующей епархиальным организациям. Наличность в беженстве значительного числа епископов не могла сама по себе служить основанием для организации соответствующего числа церковных управлений, подобных епархиальным. Это было просто невозможно. Средний путь, который выбрало Заграничное Церковное Управление, организовав каких-то пять округов для управления беженскими общинами в Сербии, Греции, Константинополе, Болгарии и, наконец, в других странах Западной Европы, было решением половинчатым, так как не устраивало всех епископов-беженцев, а церковные возможности и потребности беженства значительно превышало. Если до войны всеми русскими западно-европейскими церквами, в том числе и балканскими, управлял один викарий, или даже просто Петроградская епархия, то даже при наплыве беженцев вполне достаточно было создать одно управление вроде епархиального. Епископы, не занявшие церковно-правительственного положения, легко могли быть устроены в отдельных приходах. Несколько епископских округов были нужны только для того, чтобы оправдать существование самого Заграничного Церковного Управления. В многосложности органов церковного управления, созданных Карловацким Собранием, и заключался недостаток его организационной работы. В лучшем случае все эти учреждения были лишены действительно повседневной работы и фактически церковно распыляли само беженство. ЭтогораспылениянемоглопредотвратитьЗаграничноеЦерковноеУправление:

действительность же была еще болee суровой, чем можно была это ожидать. Зачатки этой печальной действительности уже заключались в деятельности самого Карловацкого Собрания.

При самом открытии собрания оказалась довольно компактная группа, которая решила испробовать свои силы на одном частном случае. В качестве действительного члена, как член Всероссийского Церковного Собора, на собрание прибыл М. В. Родзянко. На первом же заседании 22 ноября, открытом Митрополитом Антонием, после пения молитвы «Днесь Благодать Святаго Духа нас собра», тотчас за всякого рода приветствиями и оглашением списка членов собрания, А.Ф. Трепов сделал возражение против внесения в список членов Церковного Собрания М.В. Родзянко. На это ничего другого не нашелся ответить председатель собрания, как указать, что это заявление несвоевременно, предполагая, очевидно, что принципиально оно возможно. В заседании 23 ноября, т. е. на следующий день, председатель огласил заявление М.В. Родзянко, что он «в виду нарастающего недовольства среди членов Церковного Собрания его присутствием среди них, из глубокого уважения к Владыке председателю и святости Церковного собрания, отказывается от присутствия в Церковном Собрании и выбывает из числа членов его». Еп. Вениамин, по-видимому, возбужденный этим фактом, заявил, что он желает сделать сообщение в связи с заявлением М.В. Родзянко. Тотчас поднялся граф Апраксин и заявил, что в таком случае и он оставляет за собою право слова. Ясно, что это все могло закончиться на самых же первых порах деятельности Собрания скандалом. Также нет никакого сомнения в том, что нарастающее возбуждение среди членов группы Трепова и гр. Апраксина исходило не из церковных настроений, а политических тенденций, которые стали таким образом движущей силой Собрания с первого момента его открытия. М.В. Родзянко был выбран в члены Поместного Собора после революции и участвовал в его деятельности. После этого политически М.В. Родзянко нигде не выступал. Маневр был необходим для пробы, а М.В. Родзянко стал лишь жертвой этого маневра. Нужно признать что маневр удался при попустительстве председательствовавшего, не нашедшего в себе достаточно силы для ограждения достоинства самого Собрания. Тактически группа выиграла, но морально, и Собрание и группа сильно проиграли от этого инцидента и уже, конечно, не «Благодать Святаго Духа» подвигнула группа на подобное выступление. Но это было только пробой.

Настоящее моральное насилие над членами собрания было произведено в одном из Отделов и на общем заседании

30 ноября, когда собрание окончательно было увлечено на путь политиканства. Этот путь, всегда недопустимый для церковного собрания, при данных условиях, когда большинство церковного общества и сама церковная власть не только не присутствовала на этом собрании, но даже не знали о нем, становился преступным. Незначительное и притом безответственное меньшинство решилось принять политическую резолюцию, которая не могла пройти безболезненно, как для всероссийской церковной власти, так и вообще для всей Церкви в России.

Прежде чем перейти к существу этого вопроса, я должен вернуться несколько назад. Мне кажется уместным сейчас вспомнить, как сами инициаторы Церковного Собрания представляли себе задачу его. В указе Заграничного Церковного Управления на имя Севастопольского епископа, Вениамина, совершенно определенно говорится, что Собрание это созывается для «объединения, урегулирования и оживления церковной деятельности», Авторы записки Подготовительной Комиссии видят задачи момента в создании церковной организации для беженцев. Правда, их творческий порыв превосходил и тогда уже их церковно-правовое положение, они говорили даже о возможности появления новых канонов в связи с беженством. Основными вопросами, подлежащими решению Церковного Собрания, должны быть, по мнению комиссии: просветительный, благотворительный, заботы о монашестве, о строении русской души на подобии того, как строится душа русского народа на родине, чтобы не отстать от остального русского церковного общества; и все это должно разрешить церковное собрание, по условиям реальной действительности собираемое всего на несколько дней. Нужно ли говорить о беспредельности и непосильности этих задач для работы собрания. «Положение о созыве Заграничного Собрания Российских церквей» было утверждено Заграничным Церковным Управлением 25 июля 1921 г., когда оно находилось уже в Сербии. В этом Положении цели собрания определяются еще в духе Подготовительной Комиссии. Положение определенно подчеркивает, что Собрание признает над собою годную во всех отношениях архипастырскую власть Патриарха Московского, а в четвертом пункте этого Положения говорится, что все постановления Собрания поступают на утверждение Патриарха и только в нужных случаях приводятся в исполнение до утверждения и как временная мера. Казалось, все обстоит благополучно, но это было в самом начале работ Заграничного Церковного Управления после его переезда в Карловцы. Чем ближе ко времени собрания, тем все более и более появлялись зловещие признаки. НаказдляСобраниябылвыработанзначительнопозднее, иоргани-

заторы собрания в нем заявили гораздо большие претензии, чем то было предусмотрено самим Положением. В пункте 7 этого Наказа говорится об организации особого седьмого Отдела Собрания, который должен заняться вопросом о духовном возрождении России. (Наказ утвержден Заграничным Церковным Управлением 19 ноября 1921 г.). Авторы записки Подготовительной Комиссии свидетельствовали о развитии церковной и вообще духовной жизни в России на началах истинной соборности, а Заграничное Церковное Управление в Карловцах собиралось духовно возрождать Россию. Как бы ни была тяжела жизнь в России в это время, там осталась оплавляющая часть церковного общества и подлинная высшая церковная власть. На скорбном пути труда и подвига, которым жила церковь внутри России, она возрождалась сама темпом совершенно недоступным церковно прозябавшему в это время беженству. Царствиe Божие «нудится», по слову Св. Писания, и в России оно действительно нудилось; и «нужницы» восхитили его в большей степени, чем беженцы. Люди, не испытавшие этого скорбного пути, не могут даже и понять ту очистительную силу, которую имеет страдание. Духовное возрождение нужно для всех, а в это время оно в большей степени было нужно для беженства. Духовное возрождение даже беженства не создашь на церковном собрании: для этого нужны внутренние силы с повседневным действием и глубокое духовное устремление, которое также не приходит со стороны. Если духовное возрождение беженства не могло быть делом, доступным для Собрания, то духовное возрождение России — задача совершенно утопическая для него. Что может быть более гибельным, если слепой повезет прозревшего. Этого в действительности и быть не может, но такую нереальную задачу поставило для Собрания Заграничное Церковное Управление, и тем с очевидностью показало, что время прозрения и для самого Заграничного Церковного Управления еще не наступило. Как будто в общем ходе событий намечалось даже обратное движение. Не желание «учиться», а претензии «учить» отдаляли духовных руководителей беженства этого времени от их собственного возрождения. Этим учительством и желанием говорить от лица Русской Церкви в Собрание были брошены семена внутреннего разложения, но пагубные следствия такой эволюции вполне выяснились тогда, когда вместе с этими семенами гордыни были обильно посеяны и плевелы политиканства.

Постановка политического вопроса на решение Общего Церковного Собрания была подсказана не заботой о чем-либо духовном возрождении, а политическим настроением некоторых групп, захвативших в свое русло Заграничное Церков-

ное Управление, уже ко времени издания Наказа, т. е. к 9 ноября 1921 года. В Еженедельнике Высшего Монархического Совета от 23 октября (№11) уже читаем, что «Церковное (местное) Собрание в Королевстве Сербов, Хорватов, Словенцев по докладу Отдела по духовному возрождению России вынесло следующую резолюцию: Усматриваем единственные верные пути в Возрождении нашей несчастной родины: .... 2) в непререкаемом признании авторитета в деле устроения и направления государственной жизни первого сына Св. Православной Церкви, законного и наследственного Царя, как помазанника Божия и носителя верховной власти в государстве». (стр. 5). Таким образом, местное церковное собрание в К.С.Х.С. предрешило еще до издания наказа Общему Церковному Собранию постановку этого вопроса на его обсуждение. Это же местное собрание подсказало организацию и особого отдела, «о духовном возрождении России». Очевидно, что вдохновители собрания в К.С.Х.С. захватили в свои руки Заграничное Церковное Управление раньше начала работ общего Церковного Собрания. Захватив Церковное Управление, они оказались господами положения и на Общем Церковном Собрании.

Обратимся теперь к изложению того, как обсуждался на Церковном Собрании вопрос о духовном возрождении России. Для предварительного обсуждения этого вопроса был создан, как мы знаем, особый отдел. Председателем этого отдела был избран Архиепископ Анастасий. Работа отдела нам известна только их тех речей, которые были сказаны на общем собрании членами этого отдела. На собрании от отдела выступали: председатель — Архиепископ Анастасий, епископ Вениамин и Марков 2-ой. Первый говорил об общем положении, создавшемся в отделе, последние были представителями двух точек зрения, примирить которые не удалось отделу. Из речи Архиепископа Анастасия совершенно ясно, что линия разделения в отделе прошла по вопросу об уместности или неуместности принятия резолюции, в которой бы заключалась политическая тенденция. Архиепископ Анастасий это изобразил в виде борьбы, которая происходила в душе пастырей, полагавших, что «устроение града земного не должно мешать устроению града небесного». При этом архиепископ Анастасий свидетельствовал, что вопрос о восстановлении монархии в России сразу же встал во всей остроте перед членами отдела. Сразу же некоторых, по преимуществу священнослужителей, этот вопрос напугал. Им казалось, говорит архиепископ Анастасий, что церковное собрание совсем не должно касаться этого предмета. Определенно было заявлено, что церковные соборы на Руси в прошлом не касались этих воп-

росов. Было указано также, что ответственность за подобные решения «в большей или меньшей степени ляжет на общего Святейшего Отца и духовного вождя Патриарха Тихона». Архиепископ Анастасий отмечает и тот факт, что многие из возражавших против постановки такого вопроса, принципиально были единодушны со сторонниками принятия подобной резолюции и возражали, лишь боясь поколебать авторитет церкви, около которой объединился сейчас русский народ. Итак, точка зрения противников внесения политических вопросов на обсуждение церковного собрания была достаточно определенно формулирована; однако большинство оказало моральное давление на возражавших и добилось внесения в той или другой форме резолюции по этому вопросу. Против такого морального насилия устоял только один из членов Собрания, — профессор А.Н. Яницкий, подавший мотивированный отказ от дальнейшего участия в работах Собрания. Председатель Собрания не нашел для себя обязательным даже огласить это заявление, просто сообщив о заявлении профессора А.Н. Яницкого, что он просит не считать его более членом Собрания. Остальные члены отдела, испытав на себе всю тяжесть давления организованного большинства, пошли на довольно скользкий путь компромисса, тем более ненужного, что, в существе дела, ничего реального в этом компромиссе и не было. Безупречная позиция невнесения политических вопросов на суждение церковного собрания была сдана. Предложенный отделом текст обращения «к чадам, в рассеянии сущим», даже с упоминанием о восстановлении монархии, не удовлетворил политиканствующее большинство не потому, что он был недостаточно определенным, а потому, что этому большинству нужно было вне собрания поднять авторитет своей группы. Проект послания был принят большинством 58 голосов против 31. Таким образом, в отделе принимало участие 89 человек, т.е. весь наличный состав Собрания. После обсуждения этого вопроса на общем собрании, расхождение обнаружилось еще явственнее. Группа в 34 человека подала особую мотивированную записку и воздержалась от голосования.

В состав этой группы вошли: 6 епископов, в том числе и сербский епископ Максимилиан, единственный из сербов, принимавший участие в работах Собрания; 14 священников и 14 мирян. После этого послание было принято единогласно. Нельзя упустить из вида, что компромиссная точка зрения была выдвинута из желания сохранить единство Собрания, и все же раскол произошел, напрасно представители меньшинств доказывали, что внесение политических вопросов вредно для самого Собрания и для русской Церкви в целом. Политиканствующая группа, почувствовав силу, не нужда-

лась более в компромиссе и настояла на своей точке зрения. Только тогда, довольно поздно, меньшинство обратилось к средству, единственно доступному в подобных условиях. Элементы насилия были совершенно ясны. Решение вопроса о восстановлении монархии в России ни в какой степени не входило в задачи Собрания, как они формулированы в п. п. 1-3 «Положения» о самом Собрании. В общем собрании этот вопрос проходил так, что меньшинство (в 34 голоса), подав особое мнение, воздержалось от голосования. В поданном этой группой заявлении сказано, что оно воздерживается от голосования в виду того, что «постановка вопроса о монархии с упоминанием при том и династии носит политический характер и обсуждению Собрания не подлежит». Председатель Собрания заявил, однако, что он считает этот вопрос церковным, так как он моральный. Послание было принято 51 голосом, в том числе за послание голосовали: 6 епископов, 7 священников и 38 мирян. Таким образом, голоса епископов разделились пополам; из священников за послание голосовала только одна треть, а две трети воздержались; из мирян воздержалось 14 человек и голосовало за Послание 38, в том числе 14 человек, принимавших участие в Собрании «по приглашению». Ясно, что послание прошло голосами мирян. Церковное собрание раскололось. Настоящее на своем большинство руководилось не церковными интересами беженства, в противном случае сохранение единства было дороже эфемерной победы в 17 голосов по столь кардинальному вопросу. В общем собрании при обсуждении этого вопроса участвовало всего 85 человек, тогда как в отделе принимало участие 89. При этом большинство в общем собрании потеряло 7 голосов, а меньшинство приобрело 3-4 голоса. Отсюда ясна тенденция сдвига в пользу аполитичности Церковного Собрания, созванного для объединения и урегулирования и оживления церковной деятельности. На самом же деле это собрание разделило даже самих участников собрания; урегулировать ничего не смогло, так как в текущую церковную жизнь ничего не внесло; хотя само собрание и оживилось, но не церковной работой, а политическими страстями, внесенными определенной группой. Заметим, между прочим, что лица, создавшие и активно выступавшие в инциденте с г. Родзянко, все голосовали за послание. Самое место послания, возбудившее такое страстное к нему отношение, читается следующим образом: «Да вернет (Господь Бог) на Всероссийский престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного царя из Дома Романовых». По словам этого же самого послания на Руси остался один светоч: Церковь Православная. Этопосланиесталовеличай-

шим испытанием для этого светоча и оторвало от него часть членов, незначительную по сравнению с массой верных, но все же значительно бóльшую, чем все беженцы вместе. Таким образом результаты деятельности церковного собрания, поскольку они выразились в принятии этого послания, были вредными для беженской церковной среды, а для Матери-Церкви прямо стали трагическими. Едва ли на протяжении всей церковной истории можно указать другое подобное злополучное явление. Чего же собственно достигла политиканствующая группа? Достижения ее были, конечно, не церковными, а политическими, и даже не политическими, а узко партийными. Опираясь на настроение усталых, отчаявшихся в исходе борьбы беженских масс, политиканствующая группа, до сих пор игравшая второстепенную роль в политических и вооруженных столкновениях, в момент, когда борьба казалась более или менее законченной, открыла новый фронт против советской власти — церковный, и этим стремилась привлечь к себе беженцев. Вновь открытый фронт был тем удобен для руководителей, что он не требовал никаких жертв с их стороны. Об русской церкви в этот момент менее всего думали политиканствующие. Оказалось, к сожалению, что также мало думали о русской церкви и руководители Собрания из числа зарубежных иерархов.

После этого большинство Собрания стало действовать, как группа, внутри самого Собрания и привело в Церковный Совет всех членов из своей среды. Это было занятием политиканствующей группы постоянных позиций на Заграничном Церковном Управлении.

Но этим еще не была исчерпана вся политиканствующая сторона деятельности Собрания. Церковное собрание, подталкиваемое теми же лицами, незаметно, а отчасти и несознательно, шло к настоящему церковному перевороту. В конце самых работ Собрания, на заседании 1 декабря, Митрополит Антоний, указав «в кратком слове на значение настоящего собрания, как говорится в протоколе этого заседания, — предлагает, согласно данному уже Его Святейшеством Святейшим Патриархом Сербским Димитрием настоящему Церковному Собранию наименовании и в виду ходатайства многих членов его, именовать это Собрание Собором». Предложение это было принято единогласно. Я нарочно привел эту выписку целиком, чтобы показать, как просто изложен, хотя в довольно запутанной форме, происшедший церковный переворот в протоколе самого собрания. Меньшинство, подавленное большинством, может быть не подозревало, что принятие такой резолюции означало церковный переворот. ЗаграничноеЦерковноеУправ-

ление дало настоящему церковному съезду название Церковного Собрания, желая, очевидно, подчеркнуть его церковную неполноправность, и, во всяком случае, неравнозначимость с Собором, как органом церковной власти, (см. п. 3. Положения). Многие лица, добивавшиеся перемены названия, добивались этого не с целью простого изменения термина, что не имело никакого значения. Наоборот, они считали, что наименование «Собором» сразу выводит это Собрание на большую дорогу церковкой жизни: постановления же, получившие название соборных, приобретали иное значение, или вернее их можно было иначе трактовать; самые же послания от имени Собора звучали более авторитетно, а послания, как мы видели, были приняты в духе определенной группы, ей или ее политическими устремлениями были продиктованы. Таким образом, церковный переворот, совершенный политиканствующей группой, имел целью возвысить значение принятых решений, а, следовательно, еще больше укрепить позицию руководителей Собрания.

Но и этим не были исчерпаны все антицерковные выступления Карловацкого Собрания. Собрание поручило Заграничному Церковному Управлению выработать обращение к Генуэзской конференции о недопущении на эту конференцию представителей советской власти. Обращение было выработано и, за подписью митрополита Антония, отправлено, куда следует. Как средство политической борьбы оно было неуместным для церкви. «Лучше — говорится, между прочим, в этом обращении — помогите честным русским гражданам. Дайте им оружие в руки, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевиков». Теперь хорошо известно, что это обращение не имело никаких реальных результатов в деле борьбы с советской властью, но для Русской Церкви, вместе с посланием, оно сыграло роль молота и наковальни. Этим, можно сказать, исчерпывается деятельность Карловацкого Собрания 1921 года, которое стало не только исходным моментом зарубежного церковного разделения, но и перекинуло церковную смуту вовнутрь России.

___________________

История, говорят, повторяется. Поэтому, вероятно, деятели Карловацкого Собрания пытались искать в нашем прошлом прецедентов для оправдания своих политических выступлений. Архиепископ Анастасий прямо указал, что «в нас заговорили заветы древних строителей Русской Земли, Святителей Петра и Алексия и преподобного Сергия Радонежского; перед нами особенно ярко предстал образ адаманта православия, Святителя Гермогена, и побудил нас именно,

как церковный орган, сказать свое слово о необходимости восстановления царской власти, в России (Деяния Собора, стр. 121). Полномочный секретарь Карловацкого Церковного Управления, Е.И. Махараблидзе, также поддержал эту историческую справку и писал во введении к Деяниям Собора: «Здесь в этом вопросе на церковном собрании заговорил великий дух древних святителей и строителей Российского Государства» (Деяния Собора стр. 5). Нельзя сказать, чтоб параллели были скромными, особенно в том случае, когда они делались самими участниками этого Собрания. Теперь, когда результаты деятельности Карловацкого Собрания в достаточной степени выяснились, можно смело сказать, что они были совершенно противоположны тем, какие имела деятельность строителей Русского Государства. Да и пути, которыми шли древние святители и карловацкие деятели, были совершенно различны. Строители Русского Государства находились в среде своего народа, делили суровую действительность своего времени со своей паствой. Они прежде всего занимались внутренним строением русского народа, вызывали к деятельности его созидательные силы и совсем не писали крикливых посланий. До нас дошли послания Святителей Петра и Алексия; и когда сравнишь эти послания с посланиями карловацкими, ясна будет огромная разница не только между этими посланиями, но и всем уклоном настроения их авторов. Святитель Гермоген оставался на своем посту до самой мученической кончины, и, если возвышал свой голос в делах государственных, то он к этому был подвигнут своим положением в государстве, которого он не покинул. А последствия своих выступлений не сваливал на головы других, сам принял весь удар на себя. Полное несходство общеполитических условий того и нашего времени еще менее дает права в какой-либо степени сравнивать подвиги строителей русской земли и ее великих святителей с карловацкими выступлениями.

В русской истории может быть трудно найти другие столь безответственные выступления как выступления Церковного Собрания в Карловцах. По общему результату их всего скорее можно было бы сравнивать с выступлением Патриарха Никона. Как тогда политические выступления стали причиной крушения канонического возглавления Русской Церкви, так и теперь карловацкие выступления подвергли всю церковную организацию величайшим испытаниям. И в данном случае, однако, параллели не идут далее этого. Патриарх Никон был законным представителем Церкви в ее целом. Он мог делать верные или ошибочные шаги, но он на это имел право. Карловацкие иерархи никакого права не имели выступать

от лица Церкви. Патриарх Никон принял удар за свои выступления прежде всего на себя лично; заграничное Церковное Управление вызвало удары на чужую голову. Карловацкие деятели, на примере патриарха Никона, должны были понять, что постановка политических вопросов от лица Церкви есть обоюдоострая вещь. Если они этого не учли, то тем большую моральную ответственность они взяли на себя.

В церковной среде в России выступления Карловацкого Собрания сразу получили совершенно определенную оценку, и притом совершенно одинаковую со стороны всех церковных деятелей. Первые неясные сведения о постановлениях Карловацкого Собрания стали поступать с самого начала 1922 года. Св. Патриарх и высшие Церковные органы, понимая всю тяжесть ответственности, какую возлагали на церковную организацию эти выступления, уволили беженцев-архиереев с их кафедр, с тем, чтобы 1) дать этим епархиям новых полноправных руководителей, а 2) чтобы лишить карловацких епископов и тени церковно-правительственной власти, и этим побудить их быть осторожнее в будущем. Послания и постановления Карловацкого Собрания прежде всего, конечно, стали известны гражданской власти, и уже в январе месяце Св. Патриарх и некоторые иерархи были допрошены по существу вопросов, затронутых в «послании к чадам, в рассеянии сущим». В марте месяце были получены номера «Нового Времени», в которых были напечатаны как названное послание, так и обращение к Генуэзской Конференции. По поводу этих актов произошел письменный обмен мнений между Св. Патриархом и наиболее видными иерархами. Все отзывы преосвященных об указанных актах были совершенно отрицательного характера. В этот же раз некоторыми владыками был поставлен вопрос о необходимости принятия решительных мер против Заграничного Церковного Управления с привлечением к судебной ответственности карловацких иерархов. Эти вопросы были поставлены Св. Патриархом на решение соединенного собрания Св. Синода и Высшего Церковного Совета. Соединенное собрание признало, что ни послание, ни обращение Карловацкого Собора не выражают голоса Русской Церкви, и вынесло категорическое постановление о закрытии Заграничного Церковного Управления, подтвердив, что управление всеми заграничными церквами в Зап. Европе поручается Митрополиту Евлогию. Вопрос о личной ответственности иерархов в судебном порядке требовал некоторых условий, которых в этот момент не было налицо. Поэтому, было решено этот вопрос отложить. О состоявшихся решениях посланы были указы Митрополитам: Евлогию и Антонию.

Карловацкие выступления 1921 года представляли собою первый случай присвоения себе группой русских иерархов высшей церковной власти. Поэтому этот момент и следует считать началом русской церковной смуты последнего времени. До этого имели место, как мы видели, только ничтожная попытка со стороны лишенного сана епископа Владимира Путяты и выступления «самосвятов». Карловацкие выступления были противоцерковны, так как канонически и карловацкие иерархи были обязаны послушанием своему главе, Московскому Патриарху. Об этом определенно было сказано в постановлениях последнего Поместного Собора. В стадии первоначальных подготовительных работ это признавалось и самими карловацкими деятелями: в положении о Церковном Собрании определенно было сказано, что Собрание во всех отношениях признает над собою полную власть Патриарха Московского. Самая форма послания к верующим, в какую облекли свои политические выступления карловацкие деятели, предвосхищали права главы русских епископов, Св. Патриарха, которому одному только было предоставлено право обращаться с посланиями к пастве. Заявление от имени церкви об отношении ее к тем или иным событиям, без сомнения, требовало авторитета высшей церковной власти. 34-ое правило Апостольское и 9-ое правило Антиохийского Собора совершенно ясно говорят, что епископы не могут предпринимать ничего важного помимо своего митрополита или патриарха, а сфера деятельности епископов ограничивается только пределами их собственных епархий. Нужно ли говорить, что вопросы, затронутые Карловацким Собранием 1921 года, касались всей русской Церкви ее целом и ни в какой мере не могли почитаться вопросами, связанными с епархиями беженских епископов, которых они притом же и не имели. Отсюда ясно, какую страшную ответственность взяли на себя епископы, участвовавшие на Карловацком Собрании и поддерживавшие его решения. Авторитет единодушного выступления со стороны епископов против политических резолюций был бы вполне достаточным для того, чтобы удержать все Собрание от подобного рода актов. Как же могло произойти то, что заграничные епископы в значительном числе пошли против церковных правил и допустили решение вопросов, требовавших авторитета Св. Патриарха? Это может быть объяснено только отсталостью церковного сознания значительного числа зарубежных архиереев, до сих пор еще нуждавшихся в наличности церковной власти, способной на внешнее принуждение. Такой властью, как мы видели, была в XIX веке, власть обер-прокурора Синода. С уничтожением этой власти психика иерархов возвратилась к положению XVIII столетия, когда даже

церковные установления не слушались Св. Синода. Последующий рост авторитета церковной власти, в лице Св. Патриарха Тихона, епископов-беженцев, утративших общение с Патриархом еще в 1918 году, не затронула. Ясно, что в данном случае мы имеем дело с отсталостью церковного сознания. Поэтому к деятелям этого Собрания, и прежде всего, конечно, к иерархам приложимы слова послания Св. Патриарха Гермогена, направленные им к «бывшим братиям», для которых этот великий святитель не находил уже другого более подходящего названия, потому что, как он писал: «в ум наш не вмещается сделанное вами, и слух наш никогда ничего подобного не воспринимал, и в летописях не встречали подобного тому, что невместимое для человеческого ума совершено вами».

И. Стратонов.

Берлин. 10 мая 1928 г.

100

Страница сгенерирована за 0.02 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино