Отличительной чертой всякой русской «оппозиции» была критика действий и событий не с точки зрения их конкретной целесообразности для данного момента, а с точки зрения их сходства или противоречия с отвлеченными лозунгами критикующей партии.

«Оппозиция» никогда не находила нужным считаться с реальной обстановкой и диктуемыми ею реальными требованиями. Глубокой сложности подлинной жизни она всегда противопоставляла голую элементарность той или иной «программы»,— созданной «вне времени и пространства», и не усилиями широкой и независимой мысли, а специальной «поливкой» в парнике партийной идеологии.

Казалось бы, русская революция в обоих ее фазисах — февральском и октябрьском — должна была бы опытным путем потрезвить сознание всех русских людей, в том числе и русской эмигрант, подведя это сознание в упор к живой жизни.

Но, к сожалению, такого протрезвления не случилось. Русская эмиграция не только не утратила в значительной своей части вкуса к абстрактным разрешениям конкретных вопросов, но, оторванная от своего народа, оказавшаяся «без руля и без ветрил», она с особенным увлечением ударилась в область безответственной критики русского настоящего и безответственных химерических планировок русского будущего.

Объектом такой критики с самого начала русской революции стала Русская Церковь.

Величайшая духовная сила — Она единственная устояла в Poccии среди всеобщего разрушения. Устояла на крови, там пролитой, на подвиге, там совершаемом.

Естественно, что чающие воскресения России устремили свой взгляд отсюда именно к Русской Церкви. Но не всегда в

этом взгляде светилась благодарная любовь и благоговейное смирение.

Истинное и искреннее отношение к Церкви, как к «Телу Христову» и вечно пребывающему «Царству не от миpa сего» встречаются далеко не у всех русских эмигрантов, почитающих себя православными. Желание возлагать на Церковь «бремена неудобоносимые», навязывать ей действия и цели, не согласные с духом Христова учения, — очень характерно для эмигрантской церковной, вернее говоря псевдо-церковной мысли. С самого начала революции, эмиграция, устранившись от непосредственного участия в русской жизни и непосредственного делания в церковном строительстве, тем не менее, считала себя в праве требовать от высшей иерархии церковной там, в России, выполнения определенных политических заданий.

«Церковь должна была использовать свой авторитет в русском народе для ниспровержения советской власти» — так говорило и мыслило зарубежное большинство, причем некоторые его группы к этому военному приказу из эмигрантского — «главного штаба» прибавляли еще другое —

«и для восстановления власти монархической».

Не поняв внутренней сущности и глубокого смысла первых шагов Патриаршей церковной власти в первый период русской смуты, эмиграция истолковала их по-своему — как проявление политического протеста со стороны Церкви и стала ожидать дальнейшего — политической же борьбы с правительством советов. Но почивший Патриарх, к великому разочарованию эмиграции, не только не принял на себя возглавления контр-революции, но как был с самого начала, так и остался до конца лишь духовным вождем верующего народа, Первосвятителем Русской Церкви и в качестве такового отказал даже в тайном благословении своем братоубийственной гражданской войне.

Преемники Святейшего Тихона продолжали его дело и заботу об укреплении Церкви, о предоставлении Ей возможности широко совершать христианское служение в стране, правительство которой поставило своей прямой задачей борьбу с религией и стремилось всеми силами истребить Имя Божие из памяти и из сердца всего народа.

Не отваживаясь убивать, морить в тюрьмах и в ссылке открыто за веру, советская власть прикрывала свои преследования Церкви политическими обвинениями. Слова «контрреволюция» и «белогвардейщина», были главным ее козырем в войне против высшей иерархии, рядового духовенства и всех приходско-церковных организаций. Такаятактикаприкрытия

была необходима для правительства С.С.С.Р., ибо официально в советской конституции «свобода культов» утверждалась законом. Управляющий ныне Русскою Церковью Митрополит Сергий почел необходимым для блага церковного разрушить советское прикрытие. Заявлением полнейшей своей лояльности от лица Патриаршей Церкви перед властью Советов, заместитель Патриаршего Местоблюстителя отныне поставил вопрос так, что всякое гонение против Церкви должно быть формулировано прямо и открыто, как гонение на веру.

Этот акт Митрополита Сергия, в сущности совершенно последовательно вытекающий из всех предшествующих действий Патриаршей Церкви, акт совершенно неизбежный и необходимый для того, чтобы Церковь как-то могла совершать свое служение, был воспринят огромным большинством русской эмиграции, как измена Митрополита Сергия и России и даже Православию.

В качестве подкрепления своих обвинений против Митрополита, «обличители» его вытряхнули весь свой запас неуместных исторических параллелей, которыми еще при жизни Святейшего Тихона пытались колоть и уязвлять Патриаршую Церковь недовольные Ею рьяные политики.

Из нашего далекого церковного прошлого обычно выхватываются три момента. «Приемля всуе» имена русских святых, обличители противопоставляют современным руководителям Русской Церкви преподобного Сергия Радонежского, Св. Филиппа Митрополита Московского и Св. Гермогена, Патриарха Московского.

«Преподобный Cepгий и Патриарх Гермоген в свое время призывали и благословляли народ на борьбу с врагами, а нынешние иерархи выражают свою покорность заклятым врагам России.

«Св. Филипп, — говорят дальше нынешние судьи церковные — обличал в беззакониях даже законного православного Царя, а митрополит Cергий антихристовой власти советов не только не обличает, но расписывается в своем полном ей подчинении.

«Патриарх Тихон, правда, на первых порах обличал большевиков, а потом замолк и пошел на уступки, которые и привели к нынешнему неслыханному для Церкви позору».

Таков смысл многообразных и разнообразных «исторически обоснованных» эмигрантских обвинений, без всякого колебания возводимых на величайшую святыню и духовную основу России.

Обвинения эти, таким образом, содержат два пункта: «позорное бездействие» и «позорное молчание».

Издали от России так легко строятся и так неотразимо принимаются следующие положения:

«Сначала надо громить и обличать слуг сатаны, а затем поднять против них весь народ».

«Если же поднять народ не сразу удастся, то обличать надо настойчиво и непрерывно».

Попытаемся по существу разобрать указанные обвинения, с одной стороны восстановив в памяти последовательный ход событий русской революции в связи с деяниями Церкви, с другой приоткрыв и бегло перелистав несколько страниц русской церковной истории до святых Сергия, Филиппа и Гермогена.

Прежде коснемся обязанностей Церкви, как обличительницы греха.

Почему и как Св. Филипп обличает Царя?

Иоанн Грозный был царь православный и строго держался не только догматов Церкви, но и всего внешнего церковного устава.

Проф. Федотов в прекрасной книге своей «Святой Филипп Митрополит Московский» — справедливо указывает на то, что Святитель укорял Царя не в отступлении от догматов, а в отступлении от правды Христовой, что Св. митрополит был мучеником не за веру, а за правду.

Исповедуя догматы Православия и жестоко попирая заповеди Евангелия, Иоанн вызывал гнев святителя противоречием между верою и делами.

Какой православный иерарх и как может подражать примеру св. Филиппа, когда он стоит лицом к лицу с властью, отрицающей и Церковь, и Христа и все законы любви и нравственности не только христианские, но элементарно человеческие?

Советское правительство имеет свою веру и свое учение, в основе которых лежит острая воинствующая ненависть против христианства. За нарушение «догматов» этой веры, построенной по Марксу и Ленину, советская оппозиция по своему и обличала Сталина и его группу, указывала на противоречие между заповедями коммунизма и сталинской политикой. Но ни почивший Патриарх Тихон, ни Митрополит Сергий обличать безбожных властителей никак уже не могли. Тут вопрос не в отсутствии смелости, а в полном отсутствии каких-либо общих понятий, общих начал морали, просто общего языка.

Митрополит Филипп мог говорить Грозному об ответе его перед Царем царей, о загробной жизни, только потому, что царь верил и в загробную жизнь и в страшный суд.

И не только митрополит Сергий лишен всякой возможно-

сти взывать к совести коммунистического правительства, но предшественники Филиппа на митрополичьей кафедре, святые, как и он, митрополиты Петр и Алексий, при сношениях с хозяевами тогдашней Руси монголами, не пытались читать сарайским ханам христианских нравоучений*), хотя языческое учение монголов принципиально относилось с полной терпимостью и даже уважением ко всякой религии.

То, что могло быть доступно сознанию плохого христианина Грозного, оказалось бы чуждым уму и сердцу самого лучшего из язычников.

На этом основании же уместности и неуместности зиждется и вся последовательная линия действий Патриарха Тихона, кажущаяся непоследовательной его близоруким критикам.

Эмигрантская логика никак не может примирить и согласовать первых посланий Святейшего Тихона с его дальнейшими действиями, например, с осуждением Карловацкого собора, превратившегося из церковного совещания в политический съезд.

Да, Патриарх, в первых своих обращениях обличал и бунт, и грабеж, и убийства — одним словом все насилия и преступления революции и обличал их настолько строго, что отлучил от свв. таинств и церковного общения всех, поправших христианские и человеческие законы.

Но к кому были обращены грозные послания Первосвятителя? Не надо забывать, что в ту пору бесчинствовал и насильничал сам народ, в огромном большинстве своем. Угар революции вскружил голову даже некоторым представителям церковного клира. Пишущему эти строки пришлось в качестве члена первого Московского Епархиального съезда наблюдать таких делегатов от приходов и благочиний, которых один московский священник справедливо назвал «социал-псаломщиками» и «социал-дьяконами». К сожалению попадались и — «социал-священники», призывавшие к «республиканскому равенству» в церкви, не стеснявшиеся превращать амвон церковный в трибуну политической агитации.

Вот ко всем этим взбаламученным массам и обращал почивший Патриарх свое обличительное слово и им, а не главарям большевизма, угрожал он церковной анафемой.

Как перед Митрополитом Филиппом был согрешивший православный царь, так перед Патриархом был согрешивший

_____________________

*) Правда, свв. Митрополиты Петр и Алексий вели в орде прения с магометанскими богословами, но и православные епископы нашего времени безбоязненно выступали в качестве горячих проповедников Христа, на антирелигиозных советских диспутах, причем, конечно, всякий раз подвергали себя опасности жестоких преследований.

православный народ, на грехах которого и утвердилась советская власть, не имевшая в ту пору иной базы и иной силы.

Когда же власть эта известным образом государственно укрепилась и попущением всенародной вины стала русским правительством, поработившим себе все население России, народ русский в значительной степени опомнился, частично даже покаялся, но уже не смог сбросить с себя советского ярма, как не смогли в XIII веке, покоренные ордой удельные князья победить и прогнать Батыя.

Не надо забывать о том, что в первый период революции народные низы были враждебно настроены не только по отношению к «буржуям», но и по отношению к Церкви. «Красная гвардия» расстреливала святыню Кремля. Русскими руками были изувечены и купол Успенского собора и Чудов монастырь и Собор Двенадцати Апостолов и обновившаяся через несколько месяцев спустя икона святителя Николая на Никольских воротах.

21 января 1918 года во время незабываемого для его участников крестного хода в защиту православия, когда одна часть народа шла с пением пасхального тропаря на Красную площадь, другая часть этого же народа улюлюкала на встречу иконам и хоругвям из переулков, а вожатые трамваев, не снимая шапок, нарочно вгоняли вагоны в толпу молящихся, чтобы устраивать давку.

Но не прошло и трех с половиной месяцев, как настроение у большинства резко изменилось.

9 мая того же 1918 года на Красную площадь шел второй крестный ход гораздо болee многочисленный. Шли не только из Москвы, но и из сел, иногда дальних: шли с заводов рабочие. Многие фабрики в тот день прекратили работу, трамваи остановились: все спешили поклониться чуду святителя Николая. Ни насмешек, ни кощунственных выкриков не было слышно.

Летом 1918 года состоялся торжественный приезд в Петербург Святейшего Тихона. Патриарх прибыл под охраной рабочих, в отдельном вагоне, данном властью по их требованию.

В то время власть еще кое в чем считалась с «пролетариатом».

Но когда республика «рабочих и крестьян» окончательно превратилась в тюремный каземат для тех и для других, тот же Петербург лишь слезной молитвой и коленопреклонением провожал на суд своего Архипастыря, священномученика Митрополита Вениамина...

100

Народ не смел высказывать громко своих протестов и желаний. «Народ безмолвствовал».

Голодный, холодный, раздетый, истребляемый болезнями, доведенный до людоедства, он был охвачен таким ужасом, что ему и на мысль не приходила возможность освобождения. Шли на смерть и в тюрьму иерархи, священники, монахи, миряне.

И параллельно этому голгофскому шествию, двигались хороводы сатаны: первомайские и иные процессии, выбрасывавшие свои лозунги и свои эмблемы. Развевались большевистские флаги, с каждым годом более нарядные и пышные, пестрели нагло отвратительные кощунственные плакаты. За селедку, за полфунта хлеба, за щепотку соли или горсть крупы шли на половину по найму, а больше по принуждению «демонстранты». Хмурые, испитые лица, понурые головы... Обессилившие ноги в рваной обуви послушно шагали по мостовой. Казалось, что огромную партию осужденных ведут на расправу...

Была зловеща и трагична эта покорность отчаяния, бессилия, и вместе тупого равнодушия ко всему на свете.

Так ходили из года в год. Порабощались привычке подчинения. А на развалинах оскверненной России родились и подрастали дети, которым, как червям, суждено было копошиться в смрадном навозе коммунизма.

Все вспышки бунта против Советской власти были подавлены. Белые армии ушли, покинув русскую территорию.

Когда с первой булкой «нэпа», с первой охапкой дров в замерзшей печи, население как будто начало несколько оправляться от первых страшных лет революции, надежды на скорое освобождение уже не оставалось и следа.

Начался период советского ига, подобный периоду монгольскому. Под игом, приспособляясь к нему, как каторжник приспособляется к ручным и ножным кандалам, Россия стала строить новый быт — советский.

Точно после нашествия орды «народ переписан и обложен данью».

Судьба наложила свою тяжелую руку на Poccию. Наступил суд Божий, и, как несколько веков назад, народу поднесена чаша муки и рабства, лишь еще более горькая и ядовитая. Историк русской Церкви, Архиепископ Филарет Черниговский так говорит «о владычестве монголов и о путях русского Православия». «Не время было сопротивляться. Хотя Русская Церковь и подвергалась, таким образом, власти врагов имени Христова, но судьба ее была чудная — купина горела, но роса небесной любви прохлаждала ее».

Именно с периодом монгольского владычества больше

101

всего есть оснований сопоставлять теперешний плен России, а не с кратковременной сравнительно Смутой и засильем поляков в Москве, когда св. Гермоген Патриарх, спасая Русскую Церковь от власти поляков-католиков, а русский престол от царя-иноверца, поднимал народные силы на освобождение Москвы.

К концу Смутного времени национальное сознание достаточно пробудилось в народе, была возможность для сплочения и организации русских сил, способных свергнуть врага.

Точно так же и в конце монгольского периода, когда Московское княжество и политически и экономически ощутило и сознало свой приоритет среди других уделов, и орда разделилась и ослабела, явилась почва для создания обороны против монголов; почувствовалась воля к борьбе и победе. В тот момент, т. е. в 1380 году, Церковь в лице Преподобного Сергия благословив московского князя на выступление против татар, укрепила эту волю своим высшим авторитетом.

Церковь указала, что срок настал, что полнота времен исполнилась. В данном случав прозорливость святого игумена Троицкой обители не восставала против истории и судьбы русского народа, а мудро определила наступление исторического срока, предугадала назревший поворот в русской национальной судьбе.

Произвольная параллель между нашей эпохой и концом XIV-го века совершенно как бы устраняет и вычеркивает из нашего прошлого весь предшествовавший 1380 году период. Создается такое впечатление как будто Русская Церковь почти за полтора столетия владычества татар или совсем бездействовала или татарское иго длилось очень недолго и активным велением одного русского подвижника было уничтожено.

При этом совершенно забывают, что Куликовская битва происходила за одиннадцать лет до кончины преподобного Сергия, уже на закате его земной жизни, и до 1380 года ни сам Сергий, ни другие русские святые никого из князей против владычества Орды не ополчали.

Незнакомство с русской церковной историей и склонность к необоснованным сравнительным оценкам прошлого и настоящего распространили у нас еще и такой взгляд, что преподобный Сергий в ряду других русских святых является в свою эпоху (как позднее Св. Гермоген) единственным национальным героем, выступившим на защиту государства и его независимости. Существует уверенность, что Церковь как таковая при монголах пользовалась таким привилегированным положением, что она не несла на себе самой никакой

102

тяготы и могла совершенно беспрепятственно совершать свое служение.

Ханские ярлыки, дававшиеся русским Митрополитам и все перечисленные в них на бумаге льготы, и преимущества, которыми Церковь «жаловалась» от «царей ордынских» однако не должны вводить нас в заблуждение. Проф. Е. Голубинский в своей «Истории Русской Церкви» указывает на то, что «если митрополиты были вынуждены просить у ханов охранных грамот, то из этого очевидно следует, что притеснения и обиды со стороны чиновников (монгольских), не только имели место, а и были болee или менее значительны. Но думать, чтобы ханские ярлыки могли положить конец притеснениям и обидам, конечно, было бы напрасно: высшая власть строго грозно приказывает, а чиновники не обращают на приказы никакого внимания».

Но злоупотребления татарских властей на местах, совершавшиеся так сказать в обычном порядке, не могли причинять Церкви таких катастрофических бед, какие наносились ей вспомогательными татарскими войсками в тех случаях, когда наши удельные князья, ссорясь друг с другом, обращались к ханам за вооруженным подкреплением.

«Монголы» говорит Е. Голубинский «по своей натуре были дикие хищники и... пользуясь случаем, обыкновенно предавались страшному грабежу, не разбирая владений ни друга, ни врага, и только стараясь как можно болee расширить районы своих опустошений. В этих частных набегах татар, которые по своим ужасам разве только мало уступали первоначальному общему нашествию и которые по обширности опустошаемых территорий иногда достигали его самого, не было пощады ни церквам, ни монастырям с их утварью и святыней, ни священникам, ни монахам».*)

Apxиеп. Филарет пишет: «от дикого завоевателя нельзя ожидать покоя побежденному; у него религия — произвол его... У дикого властителя страсти, как у зверя, люты и безотчетны. От сих то страстей Монгола особенно страдала Церковь русская: «И кресты честные и пелены пограбиша и у всех церквей двери высекоша». (Соф. Врем.).

Грабежи, пожары, убийства, сопровождавшиеся пытками, насилиями и издевательством, ознаменовали первое нашествие татар при покорении Руси. Периодически они повторялись. Церковь не могла не жить под страхом постоянной внешней угрозы. Но это только одна сторона ужасов монгольского ига для Православия. Была и другая. Татарский произвол, сметая

_____________________

*) Голубинский. «История Русской Церкви». Том II, полов. I. «Поражение Руси монголами».

103

с лица земли храмы, уничтожая драгоценные, с трудом восстанавливаемые рукописные книги, которые были почти единственным источником просвещения, производил в народных массах колоссальное духовное опустошение. Дикая орда разлагающе влияла на Русь не только примером и внедрением нехристианских понятий и навыков: рабство, подчинение игу само по себе искажало нравственный облик русских людей.. Между тем возможности Церкви в смысле духовно-нравственного влияния на народ парализовались целым рядом причин, особенно в первый период монгольского владычества. Книжное просвещение, которое было сосредоточено в Церкви и только что начало распространяться в первые два века после крещения Руси, заглохло почти совсем. Не сразу и с трудом можно было созывать церковные соборы. «Не раз обозревая епархии, Митрополит видел много беспорядков в жизни клира и народа, много отступлений от церковного благочиния» — говорит о времени Митрополита Кирилла (1243-1280) архиепископ Филарет. «Обычаи, противные вере христианской оставались в народе без исправления, паствы редко были обозреваемы пастырями».

Насколько глубоко и болезненно чувствовала и сознавала Церковь в те времена все размеры катастрофы , постигшей православный русский народ, видно хотя бы из соборного послания пяти епископов, съехавшихся в 1247 году во Владимире под председательством митрополита Кирилла:

«Какую пользу получили мы, пренебрегшие божественные правила? Не рассеял ли нас Бог по лицу всей земли? Не взяты ли были наши города? Не пали ли сильные наши от остроты меча. Не отведены ли в плен дети наши? Не запустели ли святые церкви? Не томят ли нас каждый день безбожные и нечестивые люди? И все это постигло нас за то, что не храним мы правил св. отец наших».

«Мы, оставшиеся, не порабощены ли горьким рабством от иноплеменников. Вот уже сорок лет продолжаются томление и мука. Мы и хлеба не можем есть в сладость. Воздыхание и печаль сушат кости наши» — приводит apxиeп. Филарет слова современника, епископа Серапиона. А вот и другой вопль отчаяния, указываемый тем же автором в его «Истории Русской Церкви»: «Они» — говорит очевидец монгольского владычества, «губят душу, изнуряют тело невероятными мучениями».

Не только в первые десятилетия Монгольского ига, но и много позднее, когда Церковь получила от орды своего рода «конституцию», а отдельные митрополиты иногда даже пользовались благоволением у ханов и их близких, зависимость рус-

104

ского народа от татар, несмотря на вкоренившуюся к ней привычку, сознавалась лучшими иерархами нашей Церкви как бедствие, попущенное Богом. Они не могли не желать этому бедствию конца, но не считали возможным до времени вступать с поработителями в неравную борьбу.

Едва ли для православных русских людей того времени, в том числе и для епископов Церкви, близкое личное общение с татарами могло быть приятно. Едва ли воздавание почестей язычникам — «царям ордынским» не заставляло страдать внутренно и митрополитов и князей, ездивших на поклон в Орду и принимавших «из поганых рук» ярлыки на утверждение как светской, так и церковной власти. И тем не менее, мы видим, что целость Церкви и права князей добываются у монголов русскими святителями не только при помощи подарков, но и ценой полной уважительной покорности перед «неверными». Мало того: в 1265 году Митрополит Кирилл в самой Орде основал особую кафедру Сарайскую. Православный епископ таким образом поселяется и живет в самом лагере своих врагов, недавние зверства которых еще не изгладились из памяти русского народа. Но архиепископ Филарет не усматривает в этом обстоятельстве унижения Церкви, постыдной ее капитуляции перед утеснителями Руси. В его глазах дело сарайского епископа особенно высокое по своему христианскому значению: «Сарайскому Пастырю» — пишет он, — «прежде всего надлежало быть наставником и утешителем скорбных детей страждущей Церкви русской».

Св. Митрополит Петр едет на поклон в орду при воцарении там нового хана: митр. Феогност в 1343 году при поездке туда добивается благоволения влиятельной ханши Тайдулы, дабы, как говорит проф. Е. Голубинский, «рекомендовать ей перед своею смертью своего будущего преемника, т.е. будущего Митрополита Алексия. Св. Алексий приобретает со стороны Тайдулы исключительное уважение, особенно после совершенной им осенью 1357 г. специальной поездки к больной ханше, которая по его молитве получила чудесное исцеление. Св. Алексий пользуется своим влиянием в Орде, дабы в 1362 г. добыть ярлык на великое княжение своему московскому князю, малолетнему Димитрию Ивановичу. Политическая деятельность Митрополита Алексия исключительна по своему значению. Будучи опекуном и воспитателем князя московского, он фактически стоит во главе управления и делает все, чтобы утвердить наследственные права князей московских на великокняжеский престол, который с 1362 г. окончательно переносится из Владимира в Москву. Для

105

«собирания Руси» под властью Москвы св. Алексий, обладавший выдающимися талантами государственного человека, потрудился чрезвычайно много и успешно. Между прочим, исполняя поручение Митр. Алексия преподобный Сергий ходил в Нижний звать непокорного князя Бориса в Москву и когда тот не послушался и не пошел, преподобный затворил в Нижнем все церкви, т е. наложил на город церковное запрещение и отлучение.

Св. Алексий ясно видел, как раздирается Русь от усобиц и возвышением Москвы и подготовкой единодержавия хотел положить этому конец. Но мудрый святитель, которому суждено было послужить не только Церкви, но оказать и неоценимые услуги созданию будущего Московского государства, не подымал своего князя против Орды. Св. Алексий лишь неустанно подготовлял основы для будущей русской независимости. Деяние преп. Сергия, благословившего князя Димитрия Ивановича идти на Куликово поле, было, таким образом, как бы завершением трудов и забот великого святителя. Победа Куликовской битвы была одержана всего два года спустя после кончины св. Алексия, когда московский митрополичий престол никем законно замещен не был, и святой игумен Троицкой лавры, почитаемый и князем, и народом, являл в своем лице высший духовный авторитет Русской церкви.

Не робость удерживала св. Алексия и его предшественников от мысли свергнуть татарское иго. Они не хотели бесполезно пролитой крови своего народа и сугубых утеснений его со стороны слишком сильного врага.

Св. кн. Михаил Тверской, своею жизнью заплатил за ограждение своих подданных от мести хана. Зная заранее, что в орде по доносу его ждет жестокая расправа, он не захотел уклониться от поездки туда: «Это вызовет беды на народ мой, а я должен беречь его» — сказал князь своим сыновьям, предложившим поехать вместо него в Орду.

Св. князь Михаил Черниговский и боярин его Феодор замучены были в той же Орде не за непочтительность лично к хану, а за отказ исполнения известных языческих обрядов, которые требовались от них для оказания уважения религии Монголов. Характерен ответ св. князя: «Царю готов я кланяться: ему поручил Бог славную власть над земными царствами, но чему здесь кланяются — не могу кланяться. Готов пролить кровь за Христа моего; не хочу быть христианином по имени, а поступать по-язычески».

В этих словах резко проведена грань между «Кесаревым» и «Божиим», и кровью мучеников она запечатлелась как заповедь, неизменная и для наших дней.

106

Через несколько веков новое иго (еще более страшное, ибо оно пришло не извне, а изнутри — из бездны народного греха) легло на русский народ. На этот раз новая «орда», уже не языческая и принципиально терпимая к чужой вере, а орда, ненавидящая самое имя Божие, завладела Россией и начала гонение против Церкви.

Подверглась преследованиям не только сама Церковь в лице всех ее служителей, от высшей иерархии до младших клириков, но началось жестокое и упорное истребление всех основ христианской культуры в многомиллионном русском народе.

Бесполезными попытками политической борьбы, если бы таковые были предприняты Церковью, вызвано было бы лишь новое зверское кровопролитие и была бы силой уничтожена та церковная организация, которая держалась и продолжает держаться при советском строе лишь помощью Божьей благодати и ценою великого подвига православного русского духовенства.

И вот мы видим, что в тот момент, когда народ, буйно хозяйничавший в России в первые годы революции, окончательно потерял всякое влияние на свое «народное правительство», Русская Церковь громко заявляет о распределении «Кесарева» и «Божия».

Семь лет назад Митрополит Агафангел, восприявший временную власть от заключенного в тюрьму Патриарха, в своем тайном послании к пастве писал приблизительно следующее: «Я не призываю вас к противлению гражданской власти. Все, что она потребует от вас, непротивного вашей христианской совести, исполняйте. Имущество потребует — отдайте. Но блюдите чистоту веры и не изменяйте истинной Церкви, а с отступниками ее, живоцерковцами и другими, им подобными, в общение не вступайте».

За распространение этого послания высокопреосвященного Агафангела много православных, особенно молодежи, попали в тюрьму и ссылку. Советская власть не желала обнародования этого акта потому, что в то время она пыталась, путем обмана, уверить народ в «отречении» Патриарха» (что было даже объявлено в газетах) и в передаче им власти некоему еп. Леониду, который был в действительности подставным лицом со стороны живоцерковцев и большевиков.

Целью послания Митр. Агафангела было заявить, что Патриаршая Церковь и в узах своих жива и действенна. Но этим временный Заместитель Святейшего Тихона не ограничился и уже тогда ясно определил дальнейший путь Церкви: отказ от политической борьбы и отдание всех сил даже до смерти борьбе за чистоту веры.

107

Послание это, кажется, было мало известно за рубежом. Да и едва ли эмиграция, особенно в то время, была способна его понять и оценить. Церковь предвидела длительность Советского ига, звала к духовному подвигу укрепления и насаждения веры, а эмиграция продолжала относиться к русской катастрофе, как к случайной и скоро устранимой беде.

Эмиграция не замечала и не оценивала внутреннего влияния большевизма на народ. Она не могла усвоить того, что все силы Церкви должны устремиться в глубину, в те недра народной души, где революция, разрушая навыки и традиции прежнего бытового благочестия, сеет ядовитые плевелы звериной религии материализма.

Всякую борьбу, всякий подвиг со стороны Церкви эмиграция мыслила лишь как политический заговор, призыв к восстанию, к свержению внешнего владычества советов. Делу духовного очищения народа, пробуждения в нем лучших человеческих свойств — делу, для которого так много потрудились при татарах и св. Алексий и преподобный Сергий — беженское сознание не придавало почти никакого значения.

Всенародная благоговейная любовь к почившему Патриарху Тихону в глазах эмиграции была огромным шансом для поднятия бунта против Советов. Но он своим этим преимуществом «не сумел воспользоваться». А когда угроза суда и казни на один момент нависла над головой Святейшего, некоторые круги эмиграции, не причастные ни умом, ни сердцем к великому делу Церкви и личному подвигу Первосвятителя, страшно сказать, — тайно желали, чтобы казнь совершилась, ибо они надеялись, что после такого удара волна народного негодования сметет советские твердыни.

Можно смело утверждать, что ни одному верующему человеку там в России, из числа наиболее исстрадавшихся под советским ярмом, не могла даже на секунду мелькнуть эта мысль, которая ядовитой гадюкой проползла по головам некоторых «патриотов» в эмиграции.

Когда же Церковь, вместо политического заговора и бунта, попыталась в лице Митрополита Сергия и Патриаршего Синода вплотную подойти к вопросу о легализации и для этого выразила ту же готовность «поклониться хану», которую в свое время изъявил и св. князь-исповедник Михаил Черниговский, то «национально-мыслящие» круги русского зарубежья на все голоса закричали от негодования, призывая свою церковную власть порвать всякую каноническую связь с «отступником».

108

Достаточно доказано документальными данными*), что выступление Митрополита Сергия не является его единоличным шагом, что уже сравнительно давно Патриаршая Церковь стремилась и стремится установить более или менее нормальные взаимоотношения с правительством Советов и снять с себя необоснованное обвинение в какой-либо политической деятельности и агитации.

В лице Митрополита Сергия Русская Церковь в данном случае, подобно древним нашим святителям обратилась к власти неверных за получением необходимого «ярлыка».

Если мы верим, что в истинной Церкви присутствует Дух Святой, то мы должны верить и тому, что Церковь своим соборным разумом глубже и правильнее оценивает события, нежели оцениваем их мы, что она мудро определяет смысл известных исторических эпох и выносит нужные решения.

При монголах, по вине самих русских, раздиралось тело Poccии. Разделяемая распрями князей тогдашняя Русь могла исчезнуть как национальная величина, а духовно стать добычей мусульман, после принятия татарами Ислама.

При власти Советов наибольшая опасность угрожает народной душе.

В первом случае русские святители старались собрать воедино разрозненные части тогдашней Руси.

Во втором случае, в наше время, Церковь борется за целость и укрепление веры, за спасение народной души, ибо без Православия немыслима самая идея России. Без Православия Россия умрет, прекратится подлинное ее бытие, хотя бы и продолжало существовать на русской территории какое-то государство.

Нам скажут, что коммунистический режим развращает народ, что Россия духовно искажается.

Это несомненно. Но и при монголах развращался народ. Руководители тогдашней Русской Церкви это видели и сознавали. Они видели, как из страха и корысти некоторые князья, угодничая перед ханами, предают друг друга, как высшие и низшие приучаются к обману, жестокости, хитрости, как изменяется прежний характер русского человека.

Неистовства Грозного и его времени, неограниченный произвол власти и раболепство подданных, доносы, казни, утонченные пытки — явились прямым наследием татарщины. «Благочестивый Царь всея Руси» в лице московских владык XI и XVI вв., как не похож он был на истинно благочестивых князей до монгольского периода. Широко «просвещенное

_______________________

*) См. статью И. Стратонова. «Документы Всероссийской Патриаршей Церкви последнего времени». «Путь» № 9. Янв. 1928.

109

благородство истинных христианских государей, сменилось слепым и безумным обожествлением ничем не ограниченного царского произвола.

Татарщина исказила облик древней домонгольской Руси во всех отношениях, исказила до неузнаваемости.

Спрашивается, почему же так поздно тогда пришло избавление? Почему после первого нашествия Батыя немедленно не воспрянул русский народ, благословляемый святителями и предводительствуемый князьями?

Да, вероятно, по тому же самому высшему предопределению, по которому гражданская война во время русской революции окончилась поражением белых.

Пути Господни неисповедимы. Исторические факты могут нам объяснить лишь внешние причины наших неудач, как несколько веков назад, так и теперь, но внутренний смысл обоих, наложенных на русский народ испытаний, скрыт в тайных велениях Промысла.

Оценивая прошлое и вдумываясь в настоящее, мы прежде всего должны помнить, что, при неизменяемости своих догматических и канонических основ, при постоянном стремлении к вечной правде Царствия Божия, Церковь земная в разные исторические эпохи по отношению к народам и государствам, (а не к отдельным христианским душам) может изменять характер своего служения. При св. Владимире, по призыву светской власти, она приносит Евангельский свет языческому народу и при содействии власти ведет проповедь во вновь обращенной стране. При первых князьях московских она помогает созданию мощного государства, как бы приготовляет сосуд для хранения Православной веры. Позднее же, когда государство своей силой начинает давить на Церковь, она по мере возможности пытается ограждать «Божие» от «Кесарева». Государство может называться христианским и высшая власть в нем именовать себя православной, но это не мешает власти порабощать Церковь своему произволу вплоть до того, что, напр., при императрице Анне Иоанновне замучивается несколько епископов, отстаивающих независимость Церкви, а при просвещенной Екатерине II подвергается жестокой расправе за такую же вину еп. Арсений Мацевич. В наше время на долю Церкви по отношению к русскому народу выпадает жребий такого же служения, как в наиболее тягостные моменты татарского ига.

Если велик преподобный Сергий в своем призыве к освобождению от Монголов, то можно ли умалить и тех пастырей и архипастырей, которые, не чая скорого освобождения, не менее мужественно призывали народ к несению тяж-

110

кого креста, которые поддерживали свет веры в порабощенной язычниками пастве своей и, не щадя себя, с великими трудностями служили и учительствовали в разоренной стране.

Пламенная вера и любовь Христова были их опорой. Они не отвращались брезгливо от жестокости, грубости, от нравственного падения своих пасомых. Они твердо помнили завет Божественного Учителя о том, что «не здоровые имеют нужду во враче, но больные» и сознавали, что прежде всего им надлежит быть «наставниками и утешителями скорбных детей страждущей Церкви Русской».

В великом смирении перед испытанием Божиим наши святители Монгольского периода, ради спасения Церкви, кланялись «царям ордынским». И не упрекал их за это народ. Святыми лампадами они озаряли тьму русского национального позора и неисчислимых страданий народных.

Такой лампадой сиял и преподобный Сергий, главной заслугой которого перед родиной было не столько самое напутствие московского князя на Куликовскую битву, сколько духовное собирание Руси.

Духовному собиранию русского народа служил св. Алексий Митрополит и его наиболее выдающиеся предшественники. В нашу трагическую эпоху ломки и разрушения старой России, этому же величайшему делу отдал всё, силы свои почивший Патриарх Тихон и его помощники; ныне служит этому Митрополит Сергий в качестве временно управляющего Всероссийской Церковью иерарха.

Силою исторической необходимости Митрополит Сергий поставлен лицом к лицу перед тем правительством, которому, вольно или невольно, в течение десяти лет подчиняется русский народ. Церковь не может по своей инициативе ниспровергать один политический строй и заменять его другим, точно также не может она уходить в подполье, ибо она не политическая партия, а вселенское Установление. Она — Тело Христово. Больше того: засвидетельствовав свою лояльность власти, она легче и ближе подойдет к тем элементам населения С.С.С.Р., которые эту власть политически приемлют, но, вместе с тем, не отворачиваются злобно от христианства, а, быть может, скорее тянутся к нему усталыми и опустошенными душами.

Сила православной Церкви в России зиждется отнюдь не на политическом ее противоположении советскому строю, а на духовном противоположении идеалов и заповедей христианства грубо материалистической догматике марксизма и коммунизма.

Патриаршая же Церковь, подчинившись правительству

111

С.С.С.Р., от этих идеалов и заповедей ни в чем не отступила. Она твердо стоит на том самом основании, которое указал Апостол Павел, призывая к борьбе не против «плоти и крови» а «против духов злобы поднебесной».

«Ибо мы, хотя во плоти, не по плоти воинствуем».

«Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы» (Коринф. 11-ое посл. Глава 10, 3-4).

Желая воинствовать по плоти, мы забываем, что страшна вовсе не форма советского государственного строя сама по себе, а страшен опустошающий антихристов дух материализма. Формы советского строя постепенно меняются; несомненно, будут изменяться и дальше; наконец строй этот, может, внезапно исчезнув, замениться каким угодно другим. Церковь никак не может быть при этом озабочена реорганизацией внешней торговли, возвращением права частной собственности и тому подобными вопросами, ибо ее главная цель и забота— бережение народной души. Ей важно и нужно духовно собрать Россию и духовно ее освободить во Христе, а вовсе не устанавливать демократическую республику, конституционную или самодержавную монархию.

Если бы почивший Патриарх, после установления власти Советов, покинул бы свою всероссийскую паству, то он поступил бы как «наемник», который «не радит об овцах». Святейший Тихон был воистину «пастырь добрый», который «душу свою полагает за овцы». Не изменил своему долгу и Митрополит Сергий, одинаково смиренно принявший и тюремное заключение и «ярлык» из рук неверных.

Руководители современной нам Русской Патриаршей Церкви несут послушание, подобное послушанию епископов сарайских, которые совершали свое служение в самом стане Монголов. Но их жребий несравнимо более тяжек, ибо проповедники религии коммунизма не отличаются веротерпимостью язычников-татар, а всеми силами, всеми способами яростно и безумно воинствуют против Христа. Трудность личного подвига высших русских иерархов усугубляется еще сознанием их ответственности перед Богом за весь русский народ, за целостность Всероссийской Церкви.

«Наставники и утешители скорбных детей страждущей Церкви Русской», они впереди всех нас несут тягчайший из всех крестов когда-либо ниспосланных России по воле Промысла, и наш долг благоговейно склониться перед ними, а не искушать Бога дерзким ропотом на его избранников.

М. Курдюмов.

112

Страница сгенерирована за 0.03 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com