Ученые креационисты отвечают своим критикам

Часть IV

    Глава 11; «Креационизм и пробелы в данных раскопок» (с. 194-218), написана Лори Годфри. Так как в этой книге окаменелости уже обсуждались, и не раз, мы лишь очень кратко прокомментируем эту главу. Очевидно, что никакие доказательства не смогут поколебать религиозную веру Годфри в эволюцию. На с. 200 она пишет: «Неожиданное появление различных порядков млекопитающих ни в коей мере не опровергает идею эволюции». На с. 207 она доводит до нашего сведения, что выделение видов в окаменелостях часто скрыто». Таким образом, Годфри хочется верить, что не только переходные формы между видами, но даже переходные формы, ведущие к основным группам организмов, таким, как 32 порядка млекопитающих, могут как-то «спрятаться» среди окаменелостей (другими словами, способны оставаться невидимыми, несмотря на 150 лет усердных поисков палеонтологов).

    На с. 199 Годфри утверждает, что происхождение летучих мышей загадочно, и признает, что древнейшая из известных летучих мышей, Icaronycteris index [66], чудесно летает. Далее Годфри заявляет:

«...сделанный на основе неонтологических данных вывод о том, что летучая мышь произошла от какого-то примитивного млекопитающего eutherian (или плацентарного), подтверждается строением зубов ископаемой летучей мыши».

    Во-первых, если найдены только зубы, как можно точно доказать, что это зубы именно летучей мыши? Во-вторых, как Крэкрафт хватался за соломинку, пытаясь объяснить происхождение перьев из чешуи рептилий, так и Годфри занимается тем же, располагая лишь зубами для доказательства происхождения летучих мышей от каких-то нелетавших млекопитающих. Факт остается фактом: самая древняя летучая мышь, которой предположительно около 50 млн. лет, была на 100% летучей мышью, идентичной современным, и даже имела сложнейшие эхолокационные органы, как и современные летучие мыши[67].

    На с. 201 Годфри пишет:

«В данных раскопок отражены переходы двух уровней. Во-первых, есть мутации на уровне видов. Это те периоды, которые ожидал найти в окаменелостях молодой Дарвин. Они редки, но они есть. Во-вторых, это промежуточные звенья между группами высших уровней таксономической иерархии: семействами, порядками, классами, видами. Эти останки изобилуют в находках палеонтологов...»

    Это заявление уже опровергнуто нами в главе 5, но было бы уместно еще раз противопоставить словам Годфри заявление ее коллег-эволюционистов. Джордж Гейлорд Симпсон пишет:

«Пробелы между известными нам видами спорадичны и часто малы. Пробелы между известными порядками, классами и типами систематичны и почти всегда велики»[68].

    Элдредж заявил:

«...существуют всевозможные пробелы — отсутствие постепенных переходов и "переходных форм" — не только между видами, но и между более крупными группами — скажем, между семействами плотоядных или порядками млекопитающих. фактически, чем выше ряд иерархии Линнея, который мы рассматриваем, тем меньше переходных форм»[69].

    Гольдшмидт утверждает:

«Когда появляется новый тип, класс или порядок, следует быстрое, взрывное (с точки зрения геологического времени) выделение практически всех семейств или порядков, которые появляются вдруг и без заметных переходов»[70].

    Годфри отмечает, что переходные формы на высших уровнях — между семействами, прядками, классами, типами — имеются в изобилии. Гольдшмидт пишет, что на уровнях типов, классов, порядков и далее, включая каждое семейство, группы возникают внезапно и без переходов. Симпсон подчеркивает, что на высших уровнях — порядки, классы и типы — пробелы регулярны и почти всегда велики. Элдредж считает, что чем выше мы «взбираемся» по иерархии Линнея, тем меньше переходных форм. Или Годфри не читает труды коллег, или она сознательно игнорирует их, чтобы создать свою особую сказку.

    На с. 203 Годфри уверяет, что заявления ученых-креационистов об отсутствии переходных форм между основными типами, такими, как акулы и киты, бессмысленны. Она пишет:

«Между "типами", как их называет Моррис, масса промежуточных форм, как ископаемых, так и современных. Например, между акулой и китом мы находим костных рыб, амфибий, рептилий, млекопитающих-рептилий и некоторых млекопитающих».

    На следующей странице она заявляет: «Общим предком акулы и кита была примитивная рыба»! Такими аргументами ничего не докажешь. Приверженцы преобразованной кладистики размещают этих существ в таком же порядке, что и Годфри, но утверждают, что между этой процедурой и эволюцией нет связи, а Битти считает, что их таксономическая система антагонистична теории эволюции. Мы не должны позволять Годфри запутать нас терминами «промежуточные» и «переходные формы». Эволюционист может верить в то, что человекообразная обезьяна — промежуточное звено между обезьяной и человеком, но это ни в коей мере не промежуточное звено — как Земля не является промежуточной формой между Марсом и Венерой хоть и занимает положение между этими планетами.

    На с. 201 и 202 Годфри обсуждает происхождение покрытосеменных (цветущих растений). Она ссылается (с. 202) на издание 1978 г. моей книги «Эволюция: раскопки говорят нет!», утверждая, что мое толкование проблемы покрытосеменных неверно и полно недоговорок и лжи. Как я уже указывал в главе 4, в этой книге я нигде не писал о происхождении покрытосеменных! Слов «покрытосеменные» или «цветущие растения» в ней вообще нет. Эти обвинения Годфри неверны и лживы.

    Единственная попытка (если ее можно так называть) Годфри разрешить громадную проблему происхождения сложных беспозвоночных ограничивается следующим заявлением:

«Мы обнаружили в докембрийских скалах источники знаменитого кембрийского взрыва многоклеточной жизни (см. Клауд, 1977, Валентайн, 1977 и Валентайн, в наборе)».

    Статья Клауда, которую упоминает Годфри, вышла в «Хьюмэнист»[71], органе Американского гуманистического общества, и не является научной публикацией. Клауд не приводит никаких доказательств того, кем были эволюционные предки кембрийских беспозвоночных, он лишь упоминает об обнаружении ископаемых бактерий и одноклеточных водорослей (микроскопических одноклеточных организмов) в докембрииских скалах. Как сказано в главе 5, защищая свою позицию, Годфри зря прибегла к помощи Валентайна, потому что именно Валентайн в изданной Годфри книге писал о происхождении сложных беспозвоночных, обнаруженных в кембрийских скалах:

«Окаменелости не очень-то помогут нам найти пути происхождения типа или классов беспозвоночных. Каждый тип, впервые появляясь в ископаемых останках, уже имеет характерное для него строение тела — по крайней мере, таковы данные раскопок на настоящий момент. Ни один тип не связан с другими через останки промежуточных типов. В самом деле, ни один из классов беспозвоночных не может быть связан с другим через ряд промежуточных форм»[72].

    Это заявление Валентайна показывает, что слова Годфри о происхождении кембрийских беспозвоночных — чистейший блеф, а ведь она редактировала книгу Валентайна! Это показывает, насколько можно верить заявлениям Годфри, упомянутым выше, об изобилии переходных форм на высшем уровне (порядки, классы, типы). Заметьте: Валентайн настаивает на том, что переходных форм ни между какими-либо классами и типами беспозвоночных нет, — ни единой! Нет, несмотря на то, пишет Валентайн, что среди кембрийских находок около 300 разных типов беспозвоночных с разнообразным строением, так что существовала бы масса возможностей обнаружить переходные формы на этом уровне, если бы они вообще были — но ни одна никогда не была найдена. Как и в случае с Крэкрафтом, сама Годфри, а не обвиняемые ею креационисты, виновата в обмане и искажении фактов.

    В заключительном разделе своей главы Годфри обсуждает понятие «прерывистого равновесия» и «подающего надежды монстра» Гольдшмидта. Так как мы тщательно рассмотрели идею «монстра» в главе 5, а идея прерывистого равновесия описана и рассмотрена в моей книге «Эволюция: Опровержение окаменелостей» [73], на этом мы закончим обсуждение главы Годфри. Как вам стало понятно из этой главы и вообще из моей книги, Годфри коварно атакует креационистов, обвиняя их во всяческих грехах, но это она виновата в небрежном, поверхностном отношении и к эволюционистской, и к креационной литературе, что влечет за собой искажение текста и заведомый обман.

    Стивен Д.Шаферсман — автор главы 12, «Окаменелости, стратиграфия и эволюция: рассмотрение аргументов креационистов» (с. 219-244). Шаферсман имеет степень доктора геологических наук Университета Райе; когда вышла обсуждаемая книга, он работал геологом-исследователем в нефтяной промышленности. Этот убежденный антикреационист активно способствует замалчиванию ученых-креационистов и других критиков теории эволюции. Чтобы знать, из чего исходит Шаферсман и почему он столь злобен, нападая на креационистов, достаточно прочесть заключительную часть его главы (с. 243). Он пишет, что происходит от обезьяноподобного существа, боящегося стихийной, неприветливой Вселенной и изумляющегося ей, единого с природой и одновременно отчужденного от нее, участвует в эволюционном пути человека, готовый ко встрече лицом к лицу с жизнью и Вселенной, бессмысленность которых он принимает, и с надеждой взирает на свое невежество. Как атеисту Шаферсману остается лишь верить в слепую, случайную эволюцию. С другой стороны, он обвиняет креационистов — «истинных верующих» — в самолюбовании и некорректности: они, по его словам, считают себя созданными по образу Божиему и ведут себя соответственно.

    Однако достаточно прочесть главу Шаферсмана, чтобы увидеть, насколько некорректен этот человек, обрушивающий на креационистов всякого рода наглые обвинения; в особенности не любит он Генри Морриса, президента ИКИ, и причина этой неприязни — комментарии Морриса к обращению эволюционистов с биостратиграфическими данными. Шаферсман тут же утрачивает всякую способность объективно рассматривать данные, касающиеся происхождения мира. В полной гармонии со своей философией и верованиями, во втором предложении главы он говорит об эволюции как о проверенном научном факте. На с. 228 он заявляет, что биологи принимают эволюцию

«...потому, что спонтанная генерация сложных организмов произойти не могла, а эволюция — единственная материалистическая альтернатива» [курсив наш].

    Конечно, затем он добавляет, что доказательства эволюции очевидны, но важнейшая причина, по которой Шаферсман ее принимает, — это тот факт, что эволюция — единственная доступная нам материалистическая теория, и это подтверждает он сам.

    Шаферсман открывает нам и еще один важный факт, относящийся к теории эволюции и взглядам эволюционистов, — этот факт становится мощным оружием в руках креационистов, пытающихся добиться признания сотворения в качестве альтернативы эволюции. Дейвид Киттс, профессор геологии Университета Оклахомы, заявил (его цитирует Генри Моррис, позже мы остановимся на этом подробнее): «Для большинства биологов важнейшей причиной принятия гипотезы эволюции стало принятие какой-либо включенной в нее теории»[74]. Отвечая на слова Киттса, Шаферсман пишет:

«В этой цитате Киттс выдает свое незнание отдельных аспектов философии и, науки. Во-первых, биологи принимают эволюцию не из-за принятия какой-то включенной в нее теории, но потому, что спонтанная генерация сложных организмов не могла произойти, а эволюция — единственная материалистическая альтернатива. Они принимают эволюцию и потому, что свидетельства в ее пользу очень весомы; признание этого акта не требует признания какой-нибудь особой теории или процесса (см. Гоулд, 1981)».

    Обратите внимание, что говорит Шаферсман: принятие эволюции не требует принятия какой-либо особой теории или процесса — и в поддержку он цитирует Стивена Джея Гоулда[75]. Основная причина, по которой эволюционисты всегда относят к науке эволюцию и исключают из нее креационизм, состоит в том, что мы, очевидно, никогда не сможем узнать, в результате какого процесса Бог сотворил мир. Однако при этом Шаферсман и Гоулд, главные защитники теории эволюции в США, заявляют, что нет необходимости понимать процесс эволюции или какую-либо связанную с ним теорию для того, чтобы принять эволюцию. Таким образом, эволюционисты считают, что креационизм не следует принимать во внимание при объяснении происхождения жизни, потому что механизм сотворения креационистам неизвестен, но эволюция — это наука, хотя механизм ее также неизвестен. Эволюционисты могут ответить, что механизм эволюции по меньшей мере познаваем, хоть они еще и не знают его. Но откуда они знают, что он познаваем? Они в это верят.

    На с. 233, ссылаясь на книгу Генри Морриса «Научный креационизм», Шаферсман пишет[76]:

«Он заявляет, например, что креационизм предсказывает первый и второй законы термодинамики, постоянство законов природы, разумность человека, пробелы в окаменелостях и т.д. Конечно же, эти "предсказания" — либо очевидные явления, либо доступные среднему ученому вещи. Этого креационизм не мог предсказывать, потому что связь этих явлений с "Творцом" (или другими сверхъестественными явлениями) не может быть доказана».

    Во-первых, следует указать на несомненность того, что пробелы в окаменелостях — это, определенно, предсказание креационизма. Идея сотворения была сформулирована задолго до того, как родился Дарвин, и имела массу последователей в научном мире и вне его до того, как толпы геологов и палеонтологов отправились искать «недостающие звенья». В то время, разумеется, пробелы в окаменелостях не были столь очевидным фактом.

    Кроме того, как уже было отмечено, когда речь шла о главе Раупа, Рауп признал, что креационисты, опираясь на модель сотворения, сделали много разумных предсказаний и теперь ищут им подтверждения. Вспомним, что пишет Рауп (с. 150):

«...креационисты могли бы удовлетвориться представлением и, возможно, объяснением библейского текста, оставив все как есть, не упоминая о наблюдениях над историей Земли. Но это неправильный подход. Они же, напротив, заявляют, что рассказ из Библии принят ими как гипотеза, а истинность ее докажут геологические, палеонтологические и прочие данные.

Было опубликовано несколько списков креационных предсказаний (например, Гиш, 1978, с. 50-51). Изучение и проверка этих предсказаний включает довольно проработанные, а иногда и поразительно четко организованные исследования».

    Далее (с. 159) Рауп пишет:

«По-моему, немногие аргументы, используемые креационистами, "научны" в том смысле, что они пользуются основными методами проверки гипотез, обычно считаемыми научными».

    Мы видим, что, говоря об этом вопросе, Шаферсман и Рауп в корне несогласны друг с другом. Шаферсманом руководят предвзятость и гнев на креационистов, в то время как отношение Раупа намного спокойнее и разумнее.

    На с. 234 Шаферсман заявляет:

«Окаменелости — не основное доказательство эволюции. Это миф, и я надеюсь, что его популяризировали не палеонтологи».

    Похожие заявления делали и некоторые другие эволюционисты. Они, как и Шаферсман, понимают, что в некоторых из важнейших своих аспектов данные раскопок могут лишь смутить эволюциониста, и поэтому стараются принизить их значение. Как уже отмечалось в этой книге, Пьер Поль Грассе, самый выдающийся зоолог Франции, не согласен с тем, что окаменелости не важны как свидетельство эволюции. Он пишет:

«Натуралистам следует помнить, что процесс эволюции проявляется лишь через ископаемые формы. Таким образом, знание палеонтологии обязательно; только палеонтолог может дать нам доказательства эволюции и раскрыть ее течение, ее механизм. Ни исследование современных существ, ни воображение, ни теории не могут заменить палеонтологических данных. Биолог или натурфилософ, игнорирующий их, может лишь тонуть в комментариях и строить гипотезы»[77].

    Карл Данбар, выдающийся геолог, заявляет:

«Окаменелости представляют собой единственное историческое, документальное свидетельство того, что жизнь развивалась от простых форм к более и более сложным»[78].

    Шаферсману не нравится, что его слова о незначительности окаменелостей как доказательства можно легко опровергнуть, процитировав столь видного геолога; в особенности же ему не нравится, что цитату Данбара использовал Моррис в своей книге «Научный креационизм». Поэтому Шаферсман обвиняет Морриса в неправильном толковании слов Данбара и искажении цитаты. Последнее обвинение — явная ложь, потому что Моррис приводит слова Данбара точно. Он ничего не опустил, не добавил, не переставил. Шаферсман мог обвинить Морриса разве что в том, что он смягчил высказывание Данбара, опустив слова, предшествующие цитате: «Хотя сравнительное изучение живущих растений и животных, может, и являет нам побочные убедительные свидетельства...» Как бы то ни было, Моррис точно цитирует Данбара и передает контекст его высказывания, чтобы показать, что Данбар согласен с ним: если эволюция имела место, окаменелости могут представлять собой единственное историческое, документалуюе свидетельство этого. Все остальное — гипотетические построения, существующие лишь в воображении.

    Моррис приводит также изречение Дж.А.Керкута, эволюциониста, в 1960 г. написавшего книгу, подорвавшую догматизм теории. Керкут утверждает: «...окаменелости — это основное фактическое доказательство эволюции»[79]. Конечно, Шаферсману не нравится это заявление, поэтому он заявляет, что Керкут ошибался.

    Шаферсман упоминает многие цитаты, приведенные Моррисом в «Научном креационизме», — заявления, поддерживающие мысль Морриса о том, что биостратиграфия в значительной мере зависит от принятия эволюции и включает в себя существенную долю недоказуемого. Чтобы опровергнуть Морриса, использующего эти подтверждающие его идеи заявления, Шаферсман обвиняет его в цитировании вне контекста, в искажении цитат, обмане, нелогичных и ненаучных заявлениях. Другая часто используемая им тактика — это попытка разрушить авторитет тех, кого цитирует Моррис, хотя среди них — его друзья-эволюционисты.

    На с. 225 Шаферсман цитирует Гарета Нельсона, а точнее — одну из его статей, напечатанных Институтом креационных исследований[80]. Нельсон говорит:

«Предположение о том, что ископаемые или недавно существовавшие виды или более крупные таксономические группы, какими бы примитивными они ни казались, являются предками современных видов или групп, научно неоправданно, потому что наука никогда не может просто строить предположения, она обязана доказать их и несет за это ответственность. Бремя каждого из нас — обязанность доказать разумность любой гипотезы, которую мы сооружаем; имейте в виду, что сегодня живых "предков" уже нет, что они, всего вероятнее, вымерли десятки или сотни миллионов лет назад, и даже их останки для нас недоступны»[81].

    Затем Шаферсман приводит еще одно заявление Морриса. Моррис пишет: «Итак, что касается ископаемых, нет возможности доказать научную ценность любого предполагаемого эволюционного филогенеза». Шаферсман атакует Морриса, заявляя, что это неправда и Моррис якобы говорит о том, чего не имел в виду Нельсон. Во-первых, из статьи Морриса совершенно ясно, что он выражает свое личное мнение, а не мнение Нельсона. Далее, как было подробно описано ранее, при рассмотрении главы, являющейся вкладом Крэкрафта в общее дело, вполне очевидно, что Моррис точно цитирует слова Нельсона. Нельсон — один из тех приверженцев преобразованной кдадистики, которых Битти обвинил в подрыве теории эволюции и чей подход к кладистике был объявлен не совместимым с теорией эволюции.

    На с. 222 Шаферсман цитирует также слова Дж.Э.О'Рурка [82], высказывания которого Моррис использовал для подтверждения мысли о том, что биостратиграфия в значительной мере зависит от точности индексации окаменелостей и подхода к ней. Хотя Шаферсман признает, что статья 0'Рурка была напечатана в престижном геологическом журнале и что ни один геолог ее не раскритиковал, он заклеймил ее как полную фактических ошибок и ошибочных представлений. На с. 226-227 Шаферсман повторяет еще одно заявление 0'Рурка [83], цитируемое Моррисом [84] в поддержку мысли последнего о том, что геологи виновны в бесплодных попытках датирования окаменелостей по породе и пород по окаменелостям. И вновь Шаферсман заявляет, что суждение 0'Рурка ошибочно.

    Как мы уже отмечали, Шаферсман не сделал исключения и для взглядов Дейвида Киттса, коллеги-эволюциониста, поддерживающего убеждение Морриса в том, что временная расстановка биологических событий (биостратиграфия), используемая эволюционистами, заключает в себе предпосылку эволюции, и рассуждения, таким образом, движутся по замкнутому кругу. Киттс утверждает:

«Опасность бесплодных усилий все еще актуальна. Для большинства биологов основной причиной принятия гипотез эволюции является принятие какой-либо входящей в нее теории. Это еще одна сложность. Временное "размещение" биологических событий отдельных участков может повлечь за собой сопоставление с палеонтологией, обязательной предпосылкой которой является неповторимость органических событий в геологической истории. Существуют разные способы оправдания этого предположения, но почти для всех современных палеонтологов оно заключается в принятии гипотезы эволюции»[85].

    Сначала, для того чтобы снизить научный авторитет Киттса, Шаферсман говорит о нем как о «философе Киттсе» (с. 227). Хотя в последние годы Киттс и интересовался научной философией, он прежде всего является профессором геологии Университета Оклахомы и получил научную степень за исследования в области палеонтологии позвоночных под руководством Джорджа Гейлорда Симпсона, одного из первых палеонтологов-эволюционистов страны. Киттс — добросовестный ученый, в достаточной мере опытный и информированный для того, чтобы высказываться на обсуждаемую нами тему, он не нуждается в защите и во многом превосходит Шаферсмана. Затем Шаферсман (с. 228) обвиняет Киттса в незнании отдельных аспектов философии и науки, в принятии «креационного мифа о необходимости принятия эволюции для проведения стратиграфии», в ошибочности мнения о том, что принятие эволюции оправдывает идею неповторимости органических событий и, наконец, в том, что заявление Киттса о «необходимости» неповторимости органических событий для проведения биостратиграфии ложно.

    На с. 229 Шаферсман обвиняет Морриса в утаивании или искажении истинного значения цитат ряда привлекаемых Моррисом авторов. Один из них говорит о возможности попасть в замкнутый круг аргументов (Эджер); другой — о вреде бесплодных, идущих по кругу рассуждений окаменелостей, если потом с помощью окаменелостей доказывают ее истинность (Уэст); некоторые утверждают, что основная трудность в обращении с предполагаемыми цепочками предков- — потомков для выражения филогенеза — в биостратиграфических данных, которые часто используются, вкупе с морфологией, для изначальной оценки отношений, что снова ведет к замкнутому кругу (Шеффер, Хечт и Элдредж).

    На с. 234 Шаферсман отмечает, что Моррис цитирует Берри [86], «известного биостратиграфа, очевидно, верящего в то, что биостратиграфия основана на эволюционном развитии организмов». Фактически, как пишет Шаферсман, подзаголовок книги Берри — «Рост шкалы доисторического времени, основанный на органической эволюции». Шаферсман все время пытается заставить нас поверить, что Моррис чего-то не понял, что-то исказил, извратил, сознательно преподнес нам обманные сведения; что эти авторы имели в виду совсем другое. Но аргументы самого Шаферсмана изобилуют неточностями и обманом. Это он искажает изречения своих коллег-эволюционистов, пытаясь вложить в их уста что-нибудь противоречащее тому, что подумает читатель. Шаферсман пользуется таким подходом на всем протяжении главы; это его modus operandi.

    Заслуживают комментария еще два заявления Шаферсмана. На с. 241 он пишет: «... кладистический анализ сегодня доказывает, что он в большей степени, чем окаменелости, может служить свидетельством в пользу эволюционных связей». Это поистине ошеломляющее заявление, потому что разве возможен кладистический анализ без использования ископаемых останков? Если мы не будем обращать внимания на окаменелости, анализ сведется к рассмотрению ныне живущих организмов. Какое глупое заявление! Кроме того, деятели преобразованной кладистики не согласны с тем, что кладистические анализы могут быть использованы для установления эволюционных связей. Они хотят освободить кладистику от теории эволюции.

    На с. 227 Шаферсман вспоминает, как Моррис в Хьюстоне якобы «принижал» биостратиграфов, работающих в нефтяной промышленности, потому что их наука «совершенно бесполезна для определения местонахождения нефти» (успехи составляют 10%, то есть 90% скважин оказываются пустыми). Это привело Шаферсмана в ярость, он назвал Морриса невеждой, не знающим основных причин, по которым большинство скважин оказывается пустыми. Шаферсман утверждает также, что от принятия биостратиграфами теории эволюции ничего не зависит, потому что при работе они ею никогда не пользуются. А сколько раз нас, креационистов, ученые, профессора и неспециалисты просили объяснить, как могут тысячи геологов, работающих в нефтяных компаниях, искать нефть с помощью теории эволюции, если эта теория ошибочна? По крайней мере, мы знаем теперь, как отвечать на вопрос: будем цитировать Шаферсмана.

    Шаферсман внес бы полезный вклад в противостояние эволюционизма и креационизма, если бы ограничился тщательным и объективным анализом двух интерпретаций биостратиграфии и разумно защищал свою точку зрения, а не нападал на креационистов (в основном на Генри Морриса), причем злобно и коварно. Такие нападки могут оказаться полезными при обращении к широкой аудитории, но, нанося личное оскорбление креационистам, подрывают доверие к их авторам.

    Глава 13, «Люди 6о времени и пространстве» (с. 245-282), написана К.Лорингом Брейсом. Брейс — профессор антропологии, куратор по физической антропологии Антропологического музея при Университете Мичигана и автор нескольких книг об эволюции человека. Он стойко противостоит креационизму. Очевидно, он принимает неодарвинистский взгляд на эволюцию, так как пишет (с. 271) о малой вариативности внутри человеческой популяции:

«Биологи называют такого рода изменения "микроэволюцией". Хотя период времени, по истечении которого проявляются микроэволюционные изменения, недостаточен для трансформации в другой "тип", или "макроэволюции", которую креационисты отказываются считать эволюционным процессом, кроме времени больше ничего не требуется. Как уже было сказано, "макроэволюция — это не что иное, как микроэволюция на более длинном промежутке времени"» (Александер,1978, с. 101).

    Он утверждает, что ни один креационист ни разу не удостоил вниманием имеющиеся в нашем распоряжении окаменелости и не изучал их. Правда это или нет, но креационисты имеют специальную подготовку для занятий наукой; они умеют читать и могут понять то, что пишут о доступных нам окаменелостях физики-антропологи. Они приучены скептически относиться к заявлениям и возражениям, которые делают антропологи по поводу останков, и тщательно изучать их, а не верить расхожим учебникам, некритически принимая все, что говорят о так называемых свидетельствах эволюции человека. Креационисты больше верят тем физикам-антропологам, которые, как Чарлз Окснард, неустанно применяют лучшие анатомические методы, анализируя материал раскопок, чем тем, кто, как Доналд Йохансон и Тим Уайт, рассматривают останки «на глаз» и создают потом, по определению лорда Цукермана, «мир анатомии». Кроме того, «посторонние люди», неверующие, часто оказываются лучшими судьями, чем приверженцы идеи, обладающие престижем, славой, состоянием и могуществом, способные заработать на экстравагантных и непроверенных заявлениях, как сделали «покровители человека из Пилтдауна».

    Выбор публикаций креационистов, которые Брейс приводит как содержащие новейшие идеи о сотворении, странен и весьма спорен. Например, говоря об анализе австралопитеков эволюционистами, он пишет (с. 251-252):

«Сравните с бесцеремонным подходом креационистов: они руководствуются сведениями из вторых рук, тем, что кто-то из них услышал или прочел, они не знакомы с образцами видов — и утверждают: "эти существа — человекообразные обезьяны" (Гиш, 1974, с. 16)».

    Судя по сноске, он ссылается на мою брошюру «Вам уже сделали промывание мозгов?» и мою лекцию, прочитанную в Калифорнийском университете, Дэвис, в 1972 г. Почему Брейс цитирует эту маленькую брошюру без библиографии и лекцию, прочитанную одиннадцать лет назад, а не снабженную ссылками книгу «Эволюция: останки говорят нет!», опубликованную в 1979 г. и доступную Брейсу, так как он ее цитирует (с. 268)? Как Брейс мог узнать из этой книги, а также из моей книги 1985 г. «Эволюция: данные раскопок опровергают», труды таких авторитетов, как Чарлз Окснард, значительно укрепили меня в мысли, что австралопитеки не были ни промежуточным звеном между обезьяной и человеком, ни предками человека. Кроме того, все антропологи, в том числе и Брейс, пишущие книги по антропологии, почти полностью зависят от вторичных источников информации, поскольку не имеют времени или возможности объездить весь мир, чтобы близко познакомиться с образцами. Да в этом и нет необходимости, если можно прочитать статьи (информация из вторых рук), опубликованные коллегами, которые хорошо знакомы с останками.

    На с. 246 Брейс пишет:

«Люди, человекообразные обезьяны, просто обезьяны, лори, лемуры и долгопяты отнесены Линнеем к порядку приматов (Кларк, 1950; Симоне, 1972). Вначале классификация была основана лишь на анатомическом сходстве. Линней, добросовестный креационист, толковал эти сходства как проявление плана Бога. Почти через сто лет, после того, как Дарвин научил ученых рассматривать мир в перспективе времени и адаптации, было осознано, что сходство членов групп классификации обусловлено общим происхождением» (Симпсон, 1953, 1961).

    И в этом случае принятие теории эволюции не вытекает из данных, но накладывается на них, и данные представляются как доказательства теории — это опять замкнутый круг.

    На с. 246 Брейс заявляет:

«Спектр ныне живущих приматов варьируется от наиболее совершенных и аберрантных видов Homo sapiens'a, до просимийских форм, которые так слабо отличаются от насекомоядных неприматов, что ученые целый век спорили о правильности их классификации (Лакетт, 1980). Но важна не правильность определения их точного места, но то, что они находятся в положении промежуточного звена между двумя порядками, подсказывая нам, как приматы могли "ответвиться от ствола млекопитающих"».

    Это заявление Брейса показывает, что он сам виноват в том, в чем обвинял креационистов, — в небрежном отношении к теме, в использовании вторичных данных и в знании образцов только по книгам. Кроме того, те вторичные источники, к которым он обращается, к сожалению, устарели, и сегодня многие из его коллег-эволюционистов отвергли их. Эволюционисты с утомляющим упорством повторяют догму из учебников: приматы произошли от насекомоядных, а точнее, от тупайи.

    Впервые эта мысль была высказана в работе Уилфреда Легро Кларка, известного британского антрополога, в 1920-х годах. Легро Кларк исследовал азиатскую тупайю, Тирага, и считал, что открыл характеристики тупайи, доказывающие ее родство с приматами. А.Дж.Келсо, физик-антрополог, утверждает:

«Переход от насекомоядных к приматам не зафиксирован в окаменелостях. Основа предположения об их родстве коренится во влиянии ныне живущих форм»[87].

    Келсо, подобно Брейсу и другим антропологам, преклонялся перед авторитетом Легро Кларка и верил в непогрешимость его вывода о близком родстве приматов и тупайи и происхождении первых от последних. Обратите, пожалуйста, внимание: Келсо признает, что никаких данных раскопок, подтверждающих это, нет. Предполагаемая эволюция приматов из тупайи основана только на их современном сходстве. Брейс принимает это как бесспорную истину — основываясь лишь на том, что слышал, на информации не из первых рук, причем из давно устаревших источников.

    Еще в 1966 г. К-Б.Дж.Кэмпбелл напечатал в «Сайенс» статью, опровергающую идею родства приматов и тупайи. Он пишет:

«Я попробовал указать, что большая часть недавних исследований, посвященная доказательству близкого родства тупайи и приматов, неверна... Нет сомнения: идея включить тупайю в морфологическую цепочку "тупайя — лемур — долгопят — обезьяна — человек" в качестве самого примитивного примата выглядит привлекательно. Именно из-за этой внешней привлекательности ее и приняли»[88].

    Принятие идеи из-за ее внешней привлекательности — это, вероятно, и есть то, что Брейс называет «бесцеремонным подходом». Более поздние исследования подтвердили выводы Кэмпбелла. В статье 1982 г. (это раньше, чем была написана глава Брейса) Р.Д.Мартин опубликовал результаты исследования материнского поведения тупайи, которые он сравнил с поведением приматов. Он пришел к выводу, что они ведут себя совершенно по-разному. Матери-приматы очень заботятся о своих малышах. Матери-тупайи, напротив, посещают их раз в 48 часов, нянчат минут десять и опять уходят на 48 часов. Кроме того, содержание жира в молоке тупайи — 25%, а в молоке приматов обычно 1—3%. Мартин заявляет:

«Вопреки некоторым выводам, тупайи не являются предками человека, их материнские инстинкты во многом отличаются от инстинктов приматов... Другие исследователи расширили круг сравнения, включив в него плацентарных и даже сумчатых млекопитающих, и нашли в них и другие черты, которые приматы разделяли с тупайей. ...Конечный вывод таков: тупайи не являются родственниками приматов»[89].

    Мартин сообщает, что теперь многие авторитетные ученые выделяют тупайю в отдельный порядок, Scandentia. Эти споры показывают, что ученым не только позволительно, но иногда и необходимо пользоваться вторичными источниками, доверяясь тем, кто непосредственно занимался исследованиями. Они свидетельствуют также о том, что ученые, в особенности когда речь идет о происхождении организмов, часто ошибаются, приходя к неверным выводам из-за внешней привлекательности идей. Непростительно Брейсу бездумно повторять старые, дискредитированные понятия, послужившие основой эволюционистских предрассудков, и в то же время обвинять креационистов в бесцеремонном подходе к данным и доверии к вторичным источникам. Наконец, недавние исследования показали, что в сегодняшнем мире нет доказательств связи приматов с любыми другими существами, а, как писал Келсо, в мире прошлого, в окаменелостях, таких доказательств тоже нет. Еще один из множества громадных пробелов, показывающих, что группы организмов отделены друг от друга и различны; ископаемые дают представление скорее о прерывистости, чем о континууме, требуемом теорией эволюции.

    На с. 247 Брейс воспроизводит диаграмму, взятую из публикации Джинджерика [90] и показывающую постепенную эволюцию Notharctus из Pelу cod us. Все данные этой диаграммы касаются поперечного сечения крайнего нижнего коренного зуба этих существ. В любом случае, данные, сведенные к одному аспекту строения одного-единственного зуба, слишком ограничены, чтобы делать обобщающие выводы, при этом площадь сечения коренного зуба скорее уменьшается, чем продолжает расти. Из-за скудости свидетельств эволюционисты вынуждены придавать большое значение этим данным, которые куда менее важны, чем природная вариативность в рамках одного вида.

    На с. 247 Брейс пишет о появлении обезьян. Он ничего не говорит о громадном разрыве между просимийскими (к современным просимийским относятся лемуры, лори и долгопяты) и обезьянами. Это, конечно, потому, что заполнить этот разрыв нечем[91]. Он ссылается на Aegyptopithecus xeuxis как на древнюю обезьяну, о которой нам больше всего известно и описывает некоторые характеристики этого создания, говоря, что A. xeuxis имел строение тела, характерное для обезьян. Брейс пишет, что расположение клыков в ряду коренных зубов не такое, как у современных обезьян, но совпадает со строением челюсти современных человекообразных обезьян и человека, поэтому эту обезьяну можно назвать «зубастой». Он продолжает: «Все свидетельствует о том, что мы нашли представителя обезьяноподобных, из которого развились современные человекообразные обезьяны и человек».

    Кое-что в этой схеме кажется странным. Существо, которое предположительно является древнейшей ископаемой обезьяной, не связано ни одним звеном со своими гипотетическими предками — просимийскими, и, тем не менее, оно считается самой древней обезьяной, обладающей общими чертами с человеком, то есть якобы уже находящейся на этом пути развития.

    На с. 249 Брейс упоминает о непрекращающихся дебатах на тему о том, принадлежат ли Ramapithecus и Sivapithecus к разным или к одному роду, и затем заявляет:

«Какое бы решение ни было наконец принято, большинству антропологов приятно думать, что виды, составляющие эту группу, являются великолепными представителями форм, которые были предками как современных человекообразных обезьян, так и человека».

    Идея о том, что Ramapithecus и Sivapithecus (или какой-то гибрид того и другого) могли быть предками современных человекообразных обезьян и человека, была очень популярна среди ведущих палеоантропологов лет десять назад. И снова Брейс, используя вторичные источники, явно не попадает в ногу со временем. Эти ранние выводы были сделаны на основе изучения разрозненного материала, нескольких зубов и фрагментов челюсти, после чего и была выдвинута идея о родстве этих существ с человеком. Недавние исследования Дейвида Пилбома [92] и Алана Уокера и Ричарда Лики [93] достоверно установили, что Ramapithecus — Sivapithecus — это обезьяны. Пилбом, прежде один из самых ревностных сторонников идеи родства этих существ и человека, заявил, что их надо лишить статуса человекообразных (принадлежащих к линии, ведущей к человеку)[94]. Уокер и Лики сообщают, что останки Sivapithecus, возрастом предположительно в 17 млн. лет, обнаруживают несомненное сходство с современным орангутаном. Уокер даже заявил:

«Возможно, то, что я скажу, и ересь, но орангутанов можно назвать "живыми ископаемыми"»[95].

    Находки эволюционистов в этой области, к сожалению, немногочисленны. Два других вида, заменивших Ramapithecus — Sivapithecus в качестве предполагаемых предков человека, назывались Dryopithecus и Oreopitbecus. Но на деле разные исследователи одновременно называли ореопитека то обезьяной, то человекообразным существом, то даже свиньей! [96] Таким образом, это Брейс и его коллеги-эволюционисты заслуживают критики, потому что их эволюционные сценарии часто бывают устаревшими и противоречат известным сведениям.

    На с. 249-256 Брейс дает стандартное, как в учебнике, описание австралопитеков — «Люси» Йохансона и ее «собратьев». Эволюционисты- палеонтологи пришли к согласию: они решили, что Australopitbecus является предком человека. Считается, что эти создания, ростом не более 4 футов (1,21 м) и по сути обезьяноподобные выше шеи, тем не менее, ходили, как люди, и поэтому находились на пути к человеческому облику. Однако идея эта не раз подвергалась критике со стороны лучших специалистов этой области. В их числе лорд Цукерман (профессор Солли Цукерман был удостоен пэрства в знак признания его выдающихся заслуг ученого) и доктор Чарлз Окснард, ныне профессор анатомии и биологии человека в Западноавстралийском университете, Перт. При изучении останков эти ученые используют самые сложные методы анатомического анализа[97]. В сотрудничестве с четырьмя учеными лорд Цукерман четырнадцать лет исследовал останки астралопитеков. После многолетних экспериментов он заявил, что не уверен, можно ли относить австралопитека к семейству человека, Hominidae, а не к роду человекообразных обезьян:

«Но лично я до сих пор в этом не уверен. Почти всегда, когда я пытался проверить анатомические черты австралопитека, на которых основан его статус, у меня ничего не получалось»[98].

    Окснард описывает множество морфологических характеристик, судя по которым австралопитеки скорее обезьяноподобны, чем человекоподобны. Это означает, что они были более приспособлены к обитанию на деревьях, хотя и обладали некоторыми навыками ходьбы на двух ногах (конечно, и современные обезьяны иногда ходят на двух ногах; гиббон, например, обычно идет на задних конечностях, когда ненадолго слезает на землю). Окснард не сомневается, что астралопитеки были уникальными существами, но они не были промежуточной стадией между обезьяной и человеком и не были предками человека или современной обезьяны. Он пишет:

«Приведенная выше информация о различных фрагментах останков австралопитеков из Олдувая и Стеркфонтейна показывает, что при сравнении со строением человека и африканских человекообразных обезьян каждый фрагмент оказался отличным от соответствующей части тела людей и обезьян; останки уникальным образом отличаются от останков других гуманоидов. Термин "уникальность" я использую именно в этом смысле. (Окснард, 1979). Эта уникальность позволяет утверждать, что эти останки не являются останками предков ни человека, ни обезьяны»[99].

    Далее он пишет:

«Результаты морфометрического изучения австралопитеков таковьс можно сказать, что разные австралопитеки гораздо ближе друг к Другу, чем к какому-либо конкретному виду ныне живущих приматов. Они отличаются от любой из живущих форм больше, чем люди и человекообразные обезьяны, обитающие на Земле. Некоторые из их сходных черт с живыми формами говорят о древесной сфере обитания»[100].

    Некоторые эволюционисты заявляют, что выводы Цукермана и Окснарда не могут относиться к «Люси» Йохансона и ее собратьям (названным Йохансоном Australopithecus afarensis), потому что они никогда не изучали материал Йохансона. Однако останки, изучаемые Цукерманом и Окснардом, предположительно, на 1 — 2 млн. лет младше «Люси», так что в любом случае они должны быть более развитыми и более «современными», чем «Люси». Кроме того, в приложении к своему труду, озаглавленному «Причины сомнения? Новые подтверждения!», Окснард описывает последние исследования разными учеными останков Australopithecus afarensis Йохансона, которые подтвердили выводы Окснарда, основанные на изучении последним останков других австралопитеков.

    Брейс даже не упоминает Цукермана, Окснарда и других ученых, чьи работы об австралопитеке противоречат тому, во что он упорно продолжает верить. Креационисты предвидят победу Цукермана, Окснарда и других ученых, придерживающихся похожих взглядов, а Australopithecus, еще одному претенденту на звание предка человека, уготована та же судьба, что и «человеку из Пилтдауна» (гибрид), «небраскскому человеку» (свиной зуб), неандертальцу (Homo sapiens), Dryopithecus, Oreopithecus и Sivapitbecus-Ramapithecus (все — обезьяны, не родственные человеку).

    Еще один интересный момент обсуждения Брейсом австралопитеков — очевидные противоречия в описании их зубов. О «Люси», существе, которое Доналд Йохансон определил как непосредственного предка человека, Брейс пишет (с. 253-254):

«Строение зубов также изобличает обезьяноподобные черты, так что, если судить по черепу, лицу и зубам, эксперт справедливо решил бы, что существо это ничем не отличается от ископаемой человекообразной обезьяны».

    Однако на с. 253 Брейс помещает рисунок, изображающий «небо раннего австралопитека, AL 200, из Хадара в низменности Афар, Эфиопия». Это фрагмент останков Australopithecus afarensis, одного из «соплеменников» «Люси». Брейс заявляет: «Это превосходное промежуточное звено между обезьяноподобным и человеческим состоянием». Как же можно называть «превосходным промежуточным звеном между обезьяноподобным и человеческим состоянием», как говорит Брейс, существо, зубы (а также череп и лицо) которого не отличимы от черт ископаемой обезьяны?

    Брейс считает неверным (с. 266) предположение Морриса о том, что цивилизация родилась вместе с современным человеком, заявляя:

«Постепенное развитие сельского хозяйства с конца плейстоцена, 10 тысяч лет назад, неоднократно было доказано».

    Однако как указывает Моррис, существенно то, что одомашнивание как растений, так и животных, по-видимому, везде произошло одновременно[101]. Он цитирует Хэлбека:

«Грубо говоря, доступные нам сведения позволяют считать, что начало цивилизации, приручение животных и уровень интенсивного собирательства были достигнуты на Ближнем Востоке около 9000 г. до Р.Х.» [102]

    Кэмбел и Брэйдвуд утверждают:

«На основании статистики того, что было найдено в Шанидарской пещере, недалеко от Цави Чеми Шанедар, известно, что овца была приручена около 9000 г. до Р.Х., то есть гораздо раньше собаки или козы»[103].

    Дайсон сообщает:

«Самые старые из изготовленных металлических предметов — медные бусы, найденные в Северном Ираке и датируемые 9-м тысячелетием до Р.Х.»[104]

    На с. 264-266 Брейс сообщает нам:

«Археологические сведения показывают, что охота и собирательство распространились еще до начала среднего плейстоцена три четверти миллиона лет тому назад. Этот порядок оставался сравнительно неизменным вплоть до начала ледникового периода около 100.000 лет назад».

    Итак, нас убеждают в том, что почти 650.000 лет в технологии и цивилизации человечества не наблюдалось, по сути, никакого прогресса. Потом вдруг в Европе и других местах неожиданно появились неандертальцы, с полноценными статусом Homo sapiens'a (Брейс, с. 254) — средняя вместимость их черепной коробки — 1600 см3, даже больше, чем у современного человека (в среднем 1450 см3). Если принять теорию эволюции, то неандертальцы еще до появления в Европе во всем блеске своего развития должны были и за 100.000 лет до этого иметь достаточно большую вместимость черепной коробки. Вопрос тогда в том, где же были наши развитые предки-гуманоиды целый миллион лет? Почему физическая и культурная эволюция так долго «стояла на месте»? Если Homo sapiens появился 150.000 лет тому назад или даже раньше, почему он изобрел сельское хозяйство и приручил животных лишь недавно и так внезапно? (Если мы говорим об эволюционной временной шкале, термин «внезапно» вполне уместен).

    На с. 261-263 Брейс пишет:

«Изменения черепно-лицевой анатомии, наблюдаемые при переходе от Australopitbecus к Homo, можно объяснить действием естественного отбора, сопровождавшего такой переход (Брейс, 1979а, 1979в).

Именно эти обстоятельства могли привести к заметному увеличению объема мозга. Разумеется, другие аспекты анатомии гуманоидов сами по себе мало что могли дать предполагаемому охотнику. Хождение на двух ногах развивается медленно, потому что двуногому примату было бы трудно охотится, когда часто требовалось перегнать жертву. Существо, чьи клыки были не длиннее резцов, догнав свою жертву, не могло как следует уКусить ее. Единственное, что ему оставалось, — учитывать сезонные, видовые и индивидуальные особенности различных животных, чтобы планировать охоту из засады с помощью оружия и орудий труда. Это могло вызвать сравнительно быстрое развитие органа, с помощью которого осуществлялось это планирование, то есть мозга, и не случайно размер мозга найденных скелетов гуманоида вдвое увеличился именно в тот период, когда "большая игра" охоты стала важной, существенной частью деятельности гуманоида».

    Итак, мы узнаем, что хождение на двух ногах само по себе не несет преимуществ в борьбе за выживание. На помощь приходит естественный отбор, и объем мозга в нужный момент увеличивается вдвое, так как сила мозга помогает двуногому существу изготовлять орудия труда и оружие и охотиться из засады. Это еще одна история из серии «Так уж вышло», или, как называет это Китчер, «стратегия разрешения проблем». Однако слова самого Брейса показывают, что все это — сказка и очевидная ложь. На с. 252 он говорит, что австралопитеки жили 3,5 млн. лет назад и, без сомнения, ходили на двух ногах (с. 253). На с. 261 Брейс утверждает:

«Если бы у наземного двуногого были крупные, как клыки, зубы, ему не нужны были бы орудия для обороны. Однако останки показывают, что наше двуногое существо не моложе 4,5 млн. лет, и, хотя уже тогда ходило на двух ногах, есть причины подозревать, что его адаптация к такому положению потребовала еще по меньшей мере полмиллиона лет. Но каменные орудия труда появились 2 млн. лет тому назад, не раньше».

    Итак, Брейс утверждает, что, пока не увеличился мозг и не возникли умственные способности, необходимые для изготовления оружия и использования хитрости для обмана жертвы, хождение на двух ногах не имело никаких преимуществ для выживания (и даже, пожалуй, было опасным). Но мы узнаем, что люди ходили на двух ногах уже за 2 млн. лет до того, как были изобретены орудия труда, и, что в течение значительного промежутка времени существенного роста мозга не наблюдалось. Как же эти бедные, невежественные создания выжили в течение этих 2 млн. лет, пока наконец не додумались до использования оружия и орудий труда? Почему естественный отбор превратил их в медленно передвигающихся двуногих, без преимуществ, без умственных способностей, необходимых для изготовления орудий труда? Единственное предположение, которое может выдвинуть Брейс, — это то, что в течение 2 млн. лет двуногие пользовались орудиями из недолговечного материала, такими как заостренные деревянные колья! И Брейс еще обвиняет креационистов в «бесцеремонном подходе» к фактам!

    Брейс, как и все эволюционисты, придает большое эволюционное значение вариациям размеров и характеристик зубов. Не забывайте, что он проследил гипотетическую эволюцию Notharctus из Pelycodus через рост поперечного сечения крайнего нижнего коренного зуба. Однако на с. 273 он пишет:

«Если обратить внимание на различия зубов разных популяций современного Homo sapiens, мы заметим, что вариативность не ограничивается случайными индивидуальными особенностями. У аборигенов Австралии, например, размер зубов сохранился постоянным со времен плейстоцена...»

    Итак, ныне живущие австралийские аборигены, по Брейсу, имеют зубы тех же размеров, что и гуманоиды плейстоцена миллион лет назад, — то есть по строению зубов останкам такого дикаря дали бы миллион лет. Оказывается, к выводам о возрасте, основанным только на строении зубов (а практически вся предполагаемая эволюция приматов и даже всех млекопитающих основана на строении зубов) следует относиться более чем скептически!

    Очевидно, что во многом из того, о чем пишет Брейс, можно серьезно усомниться; и сомневались в этом даже представители эволюционистского лагеря. Его яростные нападки на креационистов и толкование ими данных, связанных с происхождением человека, неоправданны. Ему следовало бы навести порядок в своих делах, а не критиковать других, или, хотя бы, не опираться на устаревшие источники. В завершение дискуссии напомним, что спор о промежуточном звене между обезьяной и человеком вообще не имеет смысла, — ведь уже установлено, что предков нет ни у сложных беспозвоночных, ни у позвоночных (рыб), — очевидно, и человек их не имеет. Кроме того, лорд Цукерман, один из крупнейших специалистов в области анатомии и палеоантропологии, убежденный креационист, человек, всю жизнь посвятивший исследованиям в этой области, заявил:

«...ни один ученый не смог логично объяснить возникновение человека, если не говорить о его божественном сотворении, потому что непонятно, как мог он развиться из обезьяноподобного существа за очень короткий — с геологической точки зрения — промежуток времени, не оставив никаких ископаемых следов промежуточных звеньев»[105].

    Брейс утверждает, что располагает массой доказательств эволюции человека из обезьяноподобного существа, это «...огромное количество сведений, которые очень хорошо вписываются в рамки эволюции и не могут быть истолкованы иначе» (с. 246). Лорд Цукерман, напротив, убежден, что ископаемых следов перехода нет — ни единого. Креационисты согласны с лордом Цукерманом, которого Брейс не посмеет обвинить в «бесцеремонном подходе» и незнании материала.

    Глава 14 «Эволюция библейской науки» (с. 283-299) написана Робертом Дж. Шэйдволдом, писателем, интересующимся проблемами науки. Особый объект его внимания — сторонники мнения о том, что Земля — плоская (эта идея имеет совсем немного последователей, и, разумеется, Серьезные ученые ее не поддерживают); кроме того, он является экспертом по «вымиранию общества» — интересуются этим всего несколько человек, в том числе Шэйдволд. Шэйдволд — антикреационист, что вполне отвечает атеистической и агностической философии. Он начинает с заявления о том, что «ученые Библии вели войну с традиционной наукой, иногда защищая свои аргументы огнем и мечом». Он не рассказывает, когда и где это имело место и кто были те «ученые Библии». Верьте на слово, если хотите. Далее он признает, что столь кровавые методы, к счастью, остались в прошлом (с. 298), но заявляет, что и теперь ученые-креационисты насаждают свою доктрину силой, через закон. Это последнее заявление — чистый бред, потому что это теория эволюции насаждается законом как единственное объяснение происхождения жизни, а научные доказательства сотворения отвергаются. Это креационистов преследовали бы огнем и мечом, если бы эволюционисты посмели.

    Чтобы настроить читателя против креационистов, Шэйдволд приравнивает их к сторонникам идеи плоской Земли, геоцентристам и прочим псевдоученым. Он говорит, что современные креационисты шагают под знаменами науки и устраивают шумиху вокруг этого понятия, но на самом деле предлагают сложную псевдонауку, называемую научным креационизмом (с. 284). Нет сомнений, что самому Шэйдволду не ведомо, что такое научные убеждения. В списке авторов сборника не упоминается о научных степенях Шэйдволда, хотя предполагается, что у него есть какой-нибудь диплом по философии, или филологии, или еще какой-то. Его задача — забросать грязью креационистов и тех, кто верит в Библию. Большая часть главы посвящена Обществу плоской земли — Он проводит параллели между этим обществом и креационистами.

    Он утверждает, будто в Библии говорится, что Земля — плоская (с. 270, 293). Это очевидная ложь. Библия упоминает о круге Земли (Ис. 40:22). Из любой точки космоса видно, что Земля — шар, как и должно быть. Библия, таким образом, точна в определении, а Шэйдволд просто ее не читал.

    На с. 297 Шэйдволд заявляет, что современные ученые-креационисты похожи на сторонников плоской земли в Британии в прошлом веке, — «группа опытных лекторов колесит по стране, выступая в церквях, перед религиозными собраниями и везде, где они могут собрать толпу». Заявление Шэйдволда заведомо ложно. Он следил за движением креационистов практически с самого начала. Он, без сомнения, регулярно получает ежемесячный журнал «Эктс энд фэктс», публикуемый Институтом креационных исследований, где перечисляются выступления членов его научного совета (теперь нас девять, но каждый имеет докторскую степень в своей области науки) и содержатся отчеты об их лекциях и дебатах. Он не может не знать, что эти ученые (и многие другие креационисты тоже) читают лекции в крупнейших колледжах, университетах и научных институтах практически во всех штатах США, в каждой из канадских провинций и по меньшей мере в 25 странах мира. Шэйдволд сознательно не упоминает об этих лекциях, семинарах и дебатах, пытаясь убедить читателя в том, что деятельность креационистов ограничивается церквями и религиозными организациями. Ничто не может быть дальше от истины!

    На с. 297 Шэйдволд упоминает о дебатах с участием членов ИКИ (многие другие ученые-креационисты тоже в них участвовали и добивались превосходных результатов). Он заявляет, что эти дебаты — подражание Джону Хэмпдену, защитнику плоской земли XIX века. Разумеется, никто из креационистов никогда и не слышал о Джоне Хэмпдене и его дебатах. Шэйдволд признает, что креационисты выиграли большую часть споров, потому что все время повторяли: «Бедняги эволюционисты, вынужденные спорить с опытным креационистом, часто похожи на невооруженных людей, атакующих крепость». Это точно! Они невооружены, потому что не могут научно доказать эволюцию, но борются с крепостью мощных свидетельств в пользу сотворения! Здесь мнения Шэйдволда и креационистов совпали.

    Заключительная глава, глава 15, «Справедливо ли давать креационистам равные возможности?» (с. 301-316), написана Фредериком Эдвордсом. Его основное занятие — философия. Это администратор Американского гуманистического общества, основной атеистической организации США. Он любит участвовать в дебатах с креационистами и выступать с лекциями против креационизма везде, где можно собрать аудиторию.

    Эдвордс добросовестно, тщательно и без искажений описывает разные подсхемы креационизма: недавнее сотворение, теорию дня — эры, теорию разрыва, прогрессивное сотворение. Он утверждает, что христианство — не единственная религия, приписывающая божественным силам роль в сотворении живых организмов. Это верно, потому что христиане принимают все иудейские писания. Кроме того, в сотворение, описанное в книге Бытия, верят не только ортодоксальные иудеи, но и мусульмане. Как часто указывали креационисты, научные доказательства в пользу сотворения подтверждают представление о всемогущем, всезнающем Творце, вдохнувшем жизнь во Вселенную и ее обитателей; эта идея не ограничивается иудейско-христианским текстом Бытия. Эдвордс прибавляет, что и кришнаиты отвергают эволюцию и проповедуют сотворение, хотя и придерживаются взгляда о циклической Вселенной. Так что заявление эволюционистов о том, что креационизм отражает христианскую догму, лишено оснований.

    Отвергая заявления креационистов о том, что академическая свобода и свобода совести, якобы гарантированные в нашем демократическом обществе, предполагают изучение в школах научных доказательств и сотворения, и эволюции, Эдвордс прибегает к тактике Шэйдволда, сравнивая креационизм с астрологией, защитой идей плоской земли и могущества пирамид, «Христианской наукой» исцеления от болезней Мэри Бейкер-Эдди (с. 308). Поэтому, считает он, если наряду с доказательствами эволюции мы будем представлять и доказательства сотворения, надо разрешить и обучение астрологии, теории плоской земли и т.п.! На с. 311 он добавляет к этому списку теософов, розенкрейцеров и Эриха фон Даникена!

    На с. 313 Эдвордс утверждает, что признание теории эволюции гуманистами не превращает ее в гуманизм. Креационист может тут же возразить, что и принятие догматиками креационизма не делает последний догмой. Но практически все авторы сборника, в том числе и Эдвордс, утверждают, что научный креационизм — не что иное, как христианская догма, вторгшаяся в науку.

    Он пишет (с. 314):

«...Креационисты борются не за справедливость, а за то, чтобы учить своей религии в публичных школах, не платя налогов».

    Это неправда, и Эдвордс хорошо это знает. Креационисты не устают повторять, что они хотят учить в школах лишь научным доказательствам сотворения (наряду с доказательствами эволюции), не ссылаясь на Бытие или другие книги Библии. Законы, принятые в Арканзасе и Луизиане, вполне ясны: никакой религиозной литературы, только научные свидетельства. Мы же имеем сегодня только de facto санкционированную государством гуманистическую религию, эволюция — ее основная догма, изучаемая в школе и прикрытая псевдонаучной мантией.

    На с. 313 Эдвордс заявляет: «Самое простое решение, если студенту не нравится эволюция, это, не привлекая внимания, удалить его из класса». Это вообще не решение, потому что студенты лишены права услышать доказательства сотворения. Кроме того, это решение, против которого выступают Американская гуманистическая ассоциация, Союз гражданских свобод и все их коллеги-гуманисты, не разрешающие, однако, читать Библию и молиться в публичных школах.

    Эдвордс полагает, что большинство гумайистов и эволюционистов не будут возражать против преподавания креационизма в школе, если ограничить его рамками курса сравнительной религии. Креационисты же считают, что, если так подходить к вопросу, в рамки курса сравнительной религии лучше заключить теорию эволюции.