Ученые креационисты отвечают своим критикам

5. Атака и контратака: окаменелости

    Споры, касающиеся окаменелостей, справедливо занимают важнейшее место в разногласиях креационистов и эволюционистов. Это единственное прямое свидетельство об истории жизни на нашей планете. Конечно, ни один человек не видел, как образовался тот или иной организм, чьи останки мы обнаруживаем, поэтому научные выводы о его происхождении — это, в лучшем случае, догадки, основанные на случайных свидетельствах.

    В слоях окаменелостей заключены останки миллиардов беспозвоночных, многих миллиардов ископаемых рыб, миллионов амфибий, рептилий и млекопитающих. Останки некоторых других существ — человека, например — очень редки. В музеях естественной истории хранятся останки более 250.000 видов, представленные десятками миллионов внесенных в каталог образцов. Эти находки принадлежат разным геологическим периодам. Таким образом, наследие раскопок невероятно богато. Ссылка на «бедность материала раскопок» не состоятельна. Если, как думают эволюционисты, несколько миллионов видов постепенно развивались в течение сотен миллионов лет, процесс прошел через большое количество промежуточных стадий и многие переходные виды рождались бы и умирали на протяжении многих миллиардов лет — не меньше! Если теория эволюции истинна, тогда по меньшей мере десятки тысяч из четверти миллиона чудесных экспонатов бесспорно были бы переходными формами. Это должно быть так, даже если мы будем придерживаться идеи о «поддерживании равновесия» в эволюции. Тогда никто бы не спорил с эволюционистами, не было бы ни ИКИ, ни ученых-креационистов вообще. Если же, напротив, истинно сотворение, картина, представленная результатами раскопок, должна резко отличаться от той, которую предполагает эволюция. На основании креационизма следует ожидать резкого возникновения уже сформированных основных видов растений и животных — сотворенных видов, без переходных или промежуточных форм, предполагающих их постепенное развитие из общего предка. Различия между высшими категориями, родами, классами, порядками и семействами должны быть стойкими и значительными.

    И свидетельства раскопок говорят о правоте креационистов. Фактически, в этом нет никаких сомнений! Креационизм побеждает, ничего для этого не делая! Дарвин знал об этом и признавал, что данные раскопок — один из самых сильных аргументов против его теории. Палеонтологи усердно искали предсказанные переходные формы, но и сегодня, через сто тридцать лет после Дарвина, «недостающих звеньев» по-прежнему недостает. Факт этот зафиксирован как креационистами[1], так и не креационистами, противниками дарвинизма[2].

    Сегодняшние эволюционисты разрешают эту проблему разными способами. Некоторые из них не считают важной роль окаменелостей в конфликте сотворение/эволюция. Так, британский зоолог Марк Ридли заявляет:

«...постепенное изменение ископаемых видов никогда не будет доказательством эволюции. В главе "Происхождения видов", посвященной раскопкам, Дарвин показал, что эти данные не позволяют сделать выбор между творением и эволюцией, потому что в них много пробелов. Это справедливо и сегодня... В любом случае, ни один эволюционист, будь он сторонником постепенных изменений или скачка, не будет использовать окаменелости как довод против креационистов и в поддержку теории эволюции»[3].

    Это совершенно невероятное заявление. Ридли прибегает к словам Дарвина о бедности находок палеонтологов. Однако в наши дни геологи считают, что музеи так перегружены разными останками, что эта попытка эволюционистов списать все трудности на нехватку материала просто смешна[4].

    Т.Н. Джордж утверждает, например:

«Больше нет смысла жаловаться на бедность материала раскопок. Число найденных останков огромно, мы обнаруживаем их больше, чем можем исследовать»,[5]

    Когда в США, стране с населением 260 млн. человек, проводятся опросы общественного мнения, опрашивают не менее 2.000 человек, чтобы иметь более или менее точные результаты. Конечно, даже если бы общее число видов, когда-либо живших на земле, составляло 25 миллионов, 250.000 образцов составляли бы один процент. А один процент взрослого населения США составил бы 1,5 миллиона!

    Чем доказывает Ридли то, что результаты раскопок свидетельствуют в пользу эволюции? Он утверждает:

«Итак, что свидетельствует об эволюции видов? Обычно приводится три вида свидетельств, и среди них нет "свидетельства окаменелостей", так что о нем не следует думать критикам. Эти три свидетельства: наблюдаемая нами эволюция видов, биогеография и иерархическая структура таксономии».

    Как мы увидим, этим же доказательствам придает значение большинство эволюционистов. Позже мы подробно опровергнем все эти доводы. Сейчас достаточно сказать, что все свидетельства по трем этим пунктам можно истолковать и в креационном ключе, и, если это самые сильные доказательства теории эволюции, дела ее, видно, в самом деле плохи.

    Как мы упомянули в предыдущей главе, Пьер-Поль Грассе опроверг утверждение Ридли об относительной незначительности данных окаменелостей. Грассе утверждает:

«Натуралисты должны помнить, что процесс эволюции раскрывается только через ископаемые останки. Таким образом, знание палеонтологии обязательно. Только палеонтология может дать сведения об эволюции и раскрыть ее ход и механизмы. Ни исследование нынешнего состояния дел, ни воображение, ни теории не могут заменить палеонтологических данных. Игнорируя их, биологи способны лишь предполагать и строить гипотезы»[6].

    Таким образом, Грассе дает понять, что только останки потенциально могут служить доказательством эволюции. Сэр Гэвин де Бир, английский биолог-эволюционист, сказал:

«Последнее слово о правдоподобности и ходе эволюции скажут палеонтологи...»[7]

    Как я уже говорил в предыдущей главе, Гленистер и Витчке писали:

«Результаты палеонтологических находок позволяют сделать выбор между сотворением и эволюцией — двумя схемами происхождения земли и всех форм жизни на ней»[8].

    Можно процитировать подобные заявления многих эволюционистов. Однако, судя по словам Ридли, любой эволюционист, пытающийся защитить свою теорию от креационистов на основе окаменелостей, вообще не эволюционист!

    В исследованиях останков есть два пробела, столь больших и бесспорных, что все последующие обсуждения значения окаменелостей становятся поверхностными. Существует два огромных разрыва: между микроскопическими, одноклеточными организмами и сложными, многоклеточными беспозвоночными и между этими беспозвоночными и рыбами. В научной литературе появляется много сообщений об обнаружении ископаемой бактерии и одноклеточной водоросли в скале, которой, предположительно, 3,8 млрд. лет. Палеонтологи обычно принимают эти сведения как ценные и бесспорные. В скале так называемого кембрийского периода, которая начала формироваться, по мнению эволюционистов, около 600 млн. лет назад и предположительно была образована через 80 млн. лет, были найдены окаменелые останки очень сложных беспозвоночных: губок, улиток, ракушек, брахиоподов, медуз, червей, трилобитов, морских лилий, морских огурцов и т.д. Подобных находок миллиарды! Предположительно, все эти сложные беспозвоночные развились из одноклеточных организмов.

    Породы, располагающиеся под кембрийскими, называют докембрийскими. Некоторые из них в толщину достигают тысяч футов и еще никем не потревожены — прекрасное место для сохранения окаменелостей. Если возможно найти останки микроскопической одноклеточной мягкотелой водоросли или бактерии, то, конечно же, возможно найти и останки переходных форм между этими организмами и сложными беспозвоночными. Ведь за миллиарды лет миллиарды таких форм должны были рождаться и умирать — не очень-то быстро могли эволюционизировать такие сложные организмы. Мировые музеи ломились бы от останков переходных форм. Но на самом деле пока не найдено ни одной подобной окаменелости. С самого начала медуза была медузой, губка — губкой, а улитки — улитками. Более того, не было обнаружено ни единого образца, свидетельствующего о родстве, скажем, улиток и ракушек, губок и медуз или крабов и трилобитов, хотя предполагается, что все беспозвоночные произошли от общего предка.

    Некоторое время эволюционисты полагали, что фауна Эдиакарана, обнаруженная в Австралии, но теперь известная во всем мире, содержала животных, которые, хоть и были уже очень сложными по строению, непосредственно предшествовали многим животным кембрийского периода. Некоторые из эдиакаранских существ были распределены по тем же категориям, что и кембрийские медузы, черви и кораллы. Однако, по словам Адольфа Зейлахера, немецкого палеонтолога, эдиакаранские существа в основе своей отличны от кембрийских, и поэтому не могут являться их предками. Он считает, что все эдиакаранские животные вымерли, не оставив после себя способного эволюционировать потомства[9]. Таким образом, «кембрийский взрыв», как его обычно называют, остается для эволюционистов неразрешенной загадкой.

    Очень интересно понаблюдать, как обращаются эволюционисты с таким огромным противоречием теории эволюции. Попытка объяснить эту проблему, сделанная Найлзом Элдреджем, палеонтологом Американского музея естественной истории, специализирующимся по беспозвоночным, не только интересна, но и забавна. В своей антикреационной книге [10], обсуждая вопрос фауны Эдиакарана (теперь сведенной с пьедестала благодаря открытиям Зейлахера), Элдредж пишет:

«Произошло нечто вроде взрыва. Около 600 млн. лет назад начался довольно внезапный, продолжавшийся 10 — 15 млн. лет процесс, в результате которого на земле появились самые древние экземпляры представителей основных видов животных, населяющих землю и моря теперь. Об этом протяженном "событии" говорят окаменелости: они графически зафиксировали, что по всему миру толстые слои пород, относящиеся примерно к одному периоду, переполнены осадочными породами со множеством окаменевших беспозвоночных и раковин, трилобитов (вымерший предок краба и насекомых), брахиоподов, моллюсков. Все типичные формы ракушек, живущих сейчас в океане, возникли в своей примитивной, прототипической форме, в морях, 600 млн. лет назад.

Креационисты придали большое значение этому внезапному развитию многочисленных и разнообразных организмов там, где незадолго до этого ничего не было...

В самом деле, внезапное появление разнообразных, хорошо сохранившихся останков, которые геологи обычно относят к раннему кембрийскому периоду (древнейшему разделу палеозоя), представляет собой замечательную загадку для ума»[11].

    Элдредж предлагает несколько возможных решений проблемы. Одно из предположений — повышение уровня содержания кислорода в атмосфере до критической точки, в результате чего уровень кислорода в воде стал достаточен для поддержания разнообразных форм животной жизни[12]. Он допускает, что породам с высоким содержанием окиси железа (высшая степень окисления железа) не более и не менее, чем 2 млрд. лет, указывая на сравнительно высокое содержание кислорода в атмосфере. Если, в масштабах эволюционного времени, кислород изобиловал в атмосфере 2 млрд. лет назад, а кембрийский взрыв произошел не ранее, чем 600 млн. лет назад (1,4 млрд. лет спустя), кажется понятным, что внезапное появление всех этих сложных беспозвоночных не имеет ничего общего с содержанием кислорода в атмосфере.

    Основной довод Элдреджа — то, что эволюция не обязательно идет медленно и постепенно: некоторые эпизоды ее пути проходят очень быстро — с геологической точки зрения[13]. Таким образом, в кембрийскую эпоху по той или иной причине произошел эволюционный взрыв: внезапно возникло множество сложных, многоклеточных организмов, многие — с твердыми панцирями, раковинами и т. п. Эти изменения произошли так быстро (пожалуй, в какие-то 15 — 20 млн. лет), что промежуточные стадии не успели окаменеть.

    Эта идея эволюционного взрыва не нова, в прошлом она уже использовалась для объяснения отсутствия переходных форм[14]. Но это утверждение опять же голословно. Во-первых, каково единственное свидетельство в пользу постулата быстрой эволюции? Отсутствие переходных форм! Так эволюционисты, вроде Элдреджа, Симпсона и других стараются отобрать у ученых-креационистов то, что последние считают лучшим доводом в пользу сотворения, — то есть отсутствие переходных форм — и использовать это в поддержку эволюционистской схемы.

    То, что было названо ранее основой эволюции, — а именно, наличие переходных форм — найти вряд ли возможно, поэтому, вместо того, чтобы признать, что свидетельства раскопок говорят о ложности их теории, эволюционисты выдвигают противоположную схему: отсутствие переходных форм. Более того, генетика решительно против идеи о быстром взрыве эволюции. Фактически, эволюционисты утверждают, что причина, по которой мы никогда не наблюдали никаких по-настоящему важных эволюционных изменений за все время человеческих исследований, — медленное течение эволюции. На самом деле генетический аппарат ящерицы, например, целиком посвящен порождению других ящериц; и идея существования процессов, способных преодолеть эту генетическую заданность и превратить ящерицу в другое существо, не оставляя промежуточных форм, противоречит данным науки. Еще более невероятно предположение, что произошло с целым рядом сложных организмов. Наконец, даже если 15 млн. — короткий промежуток времени для эволюционистов, это достаточный срок для того, чтобы окаменелости остались в изобилии.

    Далее в своей книге, которую мы уже цитировали, Элдредж предлагает самую невероятную идею для объяснения обширного кембрийского взрыва. Он заявляет:

«Мы не нашли большого количества останков промежуточных форм раннекембрийской эры, потому что промежуточные формы должны были быть мягкотелыми, а мягкотелые организмы не окаменевают»[15].

    Трудно поверить, чтобы такой ученый, как Элдредж, мог сделать подобное заявление. Какими бы ни были эволюционные предшественники кембрийских животных, они были сложны по строению. Одноклеточный организм не может внезапно развиться в большое количество разнообразных и сложных беспозвоночных, не пройдя через длинный ряд промежуточных стадий все возрастающей сложности. Разумеется, если палеонтологам удается находить многочисленные останки микроскопических, одноклеточных, мягкотелых бактерий и водорослей, в чем Элдредж не сомневается, тогда, конечно, им без труда удалось бы найти и окаменелости всех форм, промежуточных между этими микроскопическими организмами и сложными беспозвоночными кембрийского периода. Более того, кроме известных находок одноклеточных бактерий и водорослей, в научной литературе сообщается о многочисленных найденных останках мягкотелых многоклеточных существ, типа медуз или червей. В частности, организмы эдиакаранской фауны, о которых узнали все пять континентов, были мягкотелыми.

    Еще более невероятно предположение Элдреджа о том, что все промежуточные формы, ведущие к созданию существ, внезапно появившихся полностью сформировавшимися в кембрийских горах, были мягкотелыми. Как ранее описывает Элдредж, среди кембрийских организмов был целый ряд беспозвоночных, обладающих раковинами, — существ с известковыми частями тела. Если, как утверждает Элдредж, все промежуточные формы были мягкотелыми, получается, что у большого числа организмов панцири и раковины неожиданно выросли прямо из мягких тканей. Это просто невозможно. Анатомия, физиология, сам образ жизни беспозвоночного с раковиной целиком зависит от наличия этой раковины. Таким образом, анатомия мягкотелых существ очень отличается от анатомии существ с панцирями и раковинами. Если беспозвоночные с твердыми органами образовались из мягкотелых, изменения должны были быть постепенными, со множеством переходных стадий, позволяющих постепенно наращивать раковину и изменяющих образ жизни этих существ. Это постепенное наращивание раковины многими организмами непременно оставило бы след в окаменелостях. Тысячи останков таких промежуточных видов переполняли бы музеи. Но ни одного экземпляра не было обнаружено.

    Эволюционисты полагают, что все многочисленные беспозвоночные в кембрийских породах произошли от общих предков, но, конечно, не найдено останков ни одной из промежуточных форм, подтверждающих это положение. Эти существа должны были бы рождаться и умирать миллиардами, но ни одного из них нет в палеонтологических коллекциях. Обширные пробелы, ничем не заполненные, разделяют такие создания, как медузы, губки, черви, морские огурцы, трилобиты, брахиоподы и другие.

    Это ставит эволюционистов перед тем, что Симпсон называет основной тайной истории жизни. В своей рецензии[16] на недавнюю книгу о происхождении основных групп беспозвоночных[17] Руннегар уверяет:

«Как это и ожидалось, палеонтологи сосредоточились на раскопках окаменело- стей и дали таким образом много информации о древней истории разнообразных групп беспозвоночных, но они мало сообщают об их происхождении».

    Элдредж допускает, что «исследования кембрийского эволюционного взрыва покрыты тайной»[18]. Но, справедливо спрашивают ученые-креационисты: какое лучшее свидетельство в пользу сотворения могли бы дать породы, как не это внезапное возникновение разнообразных сложных созданий без какого бы то ни было следа их предков? Мы видим с самого начала, на основе эволюционистской схемы, что свидетельства окаменелостей противоречат предсказаниям эволюционистов, но прекрасно согласуются с идеями креационизма.

    Джордж Гейлорд Симпсон, один из ведущих палеонтологов мира, всю жизнь сражался с неразрешимой проблемой, так и не найдя разгадки: отсутствие предков кембрийских животных он назвал «самой большой тайной истории жизни»[19].

    В истории жизни отсутствуют следы каких-либо переходных форм, которые необходимы теории эволюции. Фактически, переходных форм между высшими категориями почти никогда не наблюдается, как и предполагает креационная модель.

    Лори Годфри, профессор антропологии Массачусетского университета, одна из ведущих антикреационистов, в главе «Креационизм и пробелы в результатах раскопок» изданной ею антикреапионной книги просто-напросто игнорирует огромнейший пробел между одноклеточными организмами и сложными беспозвоночными. «Мы нашли в докембрийских породах источники знаменитого кембрийского взрыва форм многоклеточной жизни», — вот и все, что она говорит по этому поводу[20]. Обратите внимание: она утверждает, что были найдены лишь источники кембрийского взрыва, а не действительные предки из прекембрийской эпохи. Одной из публикаций, процитированных ею в поддержку своего заявления, была статья Валентайна. В другую свою книгу, опубликованную два года спустя, Годфри включила главу Валентайна «Эволюция сложных организмов». Валентайн уделяет значительное внимание проблемам происхождения сложных кембрийских беспозвоночных. Он справедливо заявляет:

«Данные раскопок не очень могут нам помочь в поисках пути возникновения классов растений или беспозвоночных. Каждый вид представлен в окаменелостях уже обладающим при первом же появлении всеми нынешними характеристиками строения, причем ни один вид не связан с другими останками промежуточных видов. Ни один из классов беспозвоночных не может быть связан с другим посредством ряда промежуточных звеньев»[21].

    Валентайн подсчитал, что в это время появились триста основных типов растений, что составляет не менее пятидесяти видов.

    Далее (с. 268) Валентайн описывает тесную связь строения мягких тканей брахиопода и его раковины. Он пишет:

«Итак, мы не можем представить себе, чтобы брахиоподы долгое время сущест- вовали, не оставляя минерализованных скелетов; когда первые скелеты брахио- подов появляются в окаменелостях, мы становимся свидетелями зарождения брахиоподов на земле настолько точно, насколько позволяют нам приблизиться по времени исследования».

    Единственный вывод Валентайна поддерживают и некоторые другие эволюционисты. Он уверяет, что, вероятнее всего, для развития брахиоподов понадобилось лишь 5 млн. лет. Во-первых, это достаточный срок, чтобы остались окаменелости, не уступающие по богатству окаменелостям эпох плиоцена и плейстоцена, равнозначным, если сравнивать их в масштабе эволюции. Более того, сам Валентайн указывает, что, таким образом, для возникновения качественно новой формы жизни потребовалось меньше времени, чем для возникновения отдельных видов. Было бы слишком самонадеянно предполагать, что эволюция, полностью зависящая от случайных, неожиданных генетических ошибок, могла бы так быстро произвести на свет абсолютно новую, уникальную форму жизни, превосходно скоординировав каждый этап ее развития и выработав россыпь из пятидесяти видов и трехсот подвидов, которые появились в кембрийскую эпоху уже полностью сформированными.

    Итак, мы видим, что Валентайн ничем не помогает нам в разгадке величайшей тайны теории эволюции. Фактически, он делает предельно ясным, что палеонтологам не удалось обнаружить предшественников ни одного из кембрийских беспозвоночных и что это касается не только видов, но и классов. Обращение Годфри к авторитету Валентайна в своей книге 1983 г., развенчивающей эту монументальную проблему, было чистым блефом — она знала, что лишь немногие из ее читателей будут проверять, что на самом деле писал об этом Валентайн.

    Китчер в своей антикреационной книге[22] посвятил пятнадцать страниц (с. 106-120) опровержению креационных доводов, основанных на данных окаменелостей, в особенности — материала моей книги 1979 г. «Эволюция? Раскопки говорят: нет!»[23] В этой части книги Китчер подробно рассматривает креационную критику предполагаемых переходов от рыбы к амфибии, от рептилии к млекопитающему, от рептилии к птице. Однако он не говорит ни единого слова о неразрешимой тайне кембрийского взрыва, якобы свидетельствующего в пользу эволюции. Фактически, слова «кембрийский» в его книге нет. Может быть, это даже позволяет отнестись к нему с большим доверием: лучше умалчивать о проблеме, чем блефовать, пытаясь объяснить ее, как сделала Годфри. Однако то, чего нет в книге Китчера об окаменелостях, убедительнее, чем то, о чем он написал.

    Футуяма посвящает этой проблеме короткий параграф в своей антикреационной книге. Он пишет:

«Окаменелые останки животных почти не встречаются до начала кембрийского периода (580 — 600 млн. лет назад), а в течение следующих 50 млн. лет все виды животных запечатлевают свое строение в геологических пластах. На первый взгляд кажется, что все крупные группы существ возникли за очень короткий промежуток времени, но это заблуждение; докембрийские скалы, которым 700 млн. лет, дают нам превосходную картину фауны, а прекрасно сохранившиеся кембрийские породы Британской Колумбии показывают, что существовало множество разнообразных животных, не имевших скелета. Очень вероятно, что "быстрое" развитие разных животных в кембрийский период было вызвано быстрым ростом твердых частей тела у групп, уже давно образовавшихся»[24].

    Под ссылкой на докембрийскую фауну, которой 700 млн. лет, подразумевается эдиакаранская фауна, уже упоминавшаяся в этой главе. Заметим, что Футуяма ничего не пишет о возможном существовании переходных форм, ведущим к кембрийским беспозвоночным. Его единственное предположение — существование мягкотелых существ, которые превратились потом в кембрийские организмы с твердыми частями тела. Мы уже критиковали это предположение, ранее высказанное Элдреджем: его нельзя воспринимать всерьез. Более того: несущественно, появились ли все кембрийские существа одновременно или одно за другим. Каждое из них появилось полностью сформированным, и ни одно не может считаться предком другого — это видят и сами эволюционисты.

    В антикреационной по сути книге «Эволюция против Сотворения: полемика в общественном образовании» (22 главы написаны антикреационистами, а 4 — креационистами) лишь двое противников креационизма хотя бы упоминают о кембрийском взрыве сложных беспозвоночных. Один из них, философ Фред Эдвордс, использует по сути тот же аргумент, что и Футу яма, вслед за ним игнорируя тот факт, что не обнаружено ни одного предшественника сложных беспозвоночных[25]. Престон Клауд, заслуженный профессор в области биогеологии и изучения окружающей среды Калифорнийского университета, Санта-Барбара, тоже упоминает об этой проблеме:

«В креационном шутливо-научном комиксе "Вам уже промыли мозги?" Д.Т.Гиш утверждает, что миллиарды сложных организмов: брахиоподов, трилобитов, червей, кораллов, медуз и т.д. — просто внезапно возникли в геологических пластах кембрийского периода. Ему можно простить это ошибочное заявление, потому что отчасти оно вызвано неверным прочтением источников, в том числе и моих собственных трудов. Но он ошибается. С 1954 г. во многих скалах, которым более 2 млрд. лет, было найдено множество примитивных микроорганизмов. Теперь у нас есть свидетельства того, что некоторые многоклеточные существа возникли около 680 млн. лет назад, примерно за 80 млн. лет до раковин кембрийского периода, и что высшие формы развивались соответственно до, во время и после кембрийской эры»[26].

    Одно из главных стремлений Клауда-исследователя — найти предшественников из докембрийских времен. Биогеологу, усердно искавшему возможных предков кембрийских беспозвоночных, непростительно так явно избегать истины. Во-первых, почему он говорит о моем небольшом памфлете «Вам уже промыли мозги?», а не об авторитетной книге: «Эволюция? Раскопки говорят нет!», снабженной многочисленными сносками, в том числе и на публикацию Клауда, подтверждающую то, от чего он, кажется, отказывается? Книга, разумеется, известна Клауду, потому что он сослался на нее в статье (с. 141), правда, там дата издания ошибочно указана как 1937. Более того, он доходит до смешного, называя памфлет «креационным шутливо-научным комиксом». Памфлет написан в серьезном тоне и вполне консервативно иллюстрирован, вовсе не в стиле комиксов.

    Я прочел публикацию Клауда внимательно, а не небрежно, как он утверждает. В книге «Эволюция? Раскопки говорят нет!» я писал:

«В 1973 г. Престон Клауд, геолог-эволюционист, высказал мнение, что пока никаких следов многоклеточных форм жизни в докембрийских скалах обнаружено не было»[27].

    Это почти прямая цитата из статьи Клауда. Он всегда очень скептически относился к сообщениям об обнаружении докембрийских окаменелостей и разоблачил ошибочность некоторых из этих сообщений. Его процитированное нами высказывание относится ко времени, когда он, должно быть, верил, что среди этих сообщений есть и заслуживающие внимания. Кроме того, Клауд знает, что докембрийские микроорганизмы не имеют никакого отношения к тайне происхождения кембрийских беспозвоночных, но упоминает о них, как часто делают эволюционисты, чтобы дезориентировать многих доверчивых читателей, которые поверят в то, что эти микроорганизмы были прямыми предшественниками кембрийских существ.

    Упоминаемый Клаудом «ряд разных многоклеточных животных форм жизни, развившийся около 680 млн. лет назад», — конечно же, эдиакаранская фауна, о которой мы уже говорили. Клауд знал, что эти организмы появились уже очень сложно организованными и никак не могли быть переходным звеном, связывающим одноклеточные микроорганизмы и сложных беспозвоночных; как показали последние исследования, они явно не являлись предками кембрийских беспозвоночных. Кроме того, он заявил, что еще не установлено, к кембрийскому или докембрийскому периоду относится эдиакаранская фауна. В конце концов, мы уже говорили, не имеет значения, возникли ли все кембрийские беспозвоночные одновременно или в разное время в результате эволюционных преобразований, потому что где и когда бы они ни возникли, они с самого начала были полностью сформированными и не имели никаких переходных форм. Это не только противоречит теории эволюции, но и никак с ней не согласуется.

    Гленистер и Витчке включили в свою антикреационную книгу, изданную Д. Б. Уилсоном, главу под названием «Докембрийские окаменелости»[28]. Они утверждают:

«Видимые невооруженным глазом животные впервые появились в позднем протерозое (Эдиакаран) — периоде, начавшемся около 650 млн. лет назад, а группы окаменевших раковин принадлежат к кембрийской эпохе — около 560 млн. лет назад. Преобразование вендийских организмов на протяжении среднего ордовикского периода было быстрым, предположительно из-за взаимного влияния разных биологических или экологических факторов и распространения в ранее необитаемой среде».

    Обратите внимание: они с легкостью проскальзывают мимо огромного пробела между микроорганизмами и кембрийскими беспозвоночными. Неискушенный читатель может подумать, что тут вообще нет никаких проблем. Всякий раз, когда эволюционисты хотят умолчать о пробеле в данных раскопок, они заявляют, что эволюция шла «быстро».

    Пробел между одноклеточными, микроскопическими организмами и сложными беспозвоночными огромен и неустраним. Исследования же были столь тщательными, усердными и длительными, что, если бы останки имелись, они бы были уже найдены. В окаменелостях внезапно возникает большое количество очень разнообразных беспозвоночных со сложным строением. Каждое из существ появляется уже полностью сформированным. Интересующий нас временной промежуток предположительно длился сотни миллионов лет. За такой обширный период, необходимый для эволюции сложных беспозвоночных, число рожденных и умерших переходных форм достигло бы многих миллиардов. Если бы эволюция имела место, музеи были бы завалены останками переходных стадий. Но ни одна из них не была обнаружена! Одно из обязательных требований теории эволюции — непрерывность: в развитии цепи живых организмов с момента зарождения жизни до возникновения человека не должно быть разрывов. История жизни, с эволюционистской точки зрения, непрерывна, но вместо этого мы уже в самом начале имеем огромнейший разрыв. Этот разрыв, без сомнения, свидетельствует о том, что эволюции не было. Это мощное доказательство в пользу сотворения, и его нельзя опровергнуть. Дальнейшее обсуждение окаменелостей ни к чему не приведет. Зачем погонять мертвую лошадь?

    Данные раскопок только лишний раз подтверждают факт сотворения, о чем говорит возникновение сложных беспозвоночных, не имеющих предков. Фактически, в данных раскопок есть и еще один огромный пробел, без тени сомнения убеждающий нас в том, что эволюция никогда не имела места. Это промежуток между беспозвоночными и позвоночными — пробел, о котором тоже много спорят. По словам эволюционистов, первыми позвоночными были рыбы. Преобразование беспозвоночного в рыбу должно произвести настоящую революцию в его строении. Простое, мягкотелое существо, такое, как червь или медуза, или создание с мягкой внутренней частью и твердой раковиной или известковым панцирем превращается в рыбу с твердым скелетом и мягким телом. Такая эволюция должна бы была занять десятки миллионов лет — многие миллиарды останков переходных форм для витрин музеев. Но ни одна из переходных форм не была найдена!

    При переходе от беспозвоночных к позвоночным животные предположительно прошли через стадию простых хордовых. Окаменелости, однако, не дают нам никаких свидетельств этого. Так, Оммени заявляет:

«Как возникло первое хордовое, какие стадии развития оно прошло, прежде чем произвело на свет похожих на рыб существ, мы не знаем. Между кембрийским периодом, когда, вероятно, начался этот процесс, и ордовикским периодом, к которому относятся первые окаменелости животных, обладающих качествами настоящих рыб, существует пробел почти в 100 млн. лет, который мы ничем не можем заполнить»[29].

    Ихтиолог Эррол Уайт, в обращении к Лондонскому обществу Линнея по изучению рыб, дышащих жабрами, сказал:

(«Какое бы мнение ни считалось авторитетным, я должен сказать, что рыбы, известные мне, происходят совершенно определенно из ничего...[30]

    В ходе обсуждения теорий о происхождении рыб Джералд Тодд заявил:

«Все три вида костных рыб появляются в окаменелостях примерно в одно и то же время. Они уже значительно отличались друг от друга морфологией и были покрыты чешуей. Как они возникли? Как покрылись чешуей? Почему нет и следа предшествующих или переходных форм?»[31]

    Действительно, почему нет промежуточных форм, ведущих к трем основным видам костных рыб? Почему все рыбы, как утверждает Уайт, возникают из ничего?

    И опять разрыв данных раскопок, бесспорный пробел огромных размеров разрушает псевдонаучное понятие эволюции. Я тщательно изучил ряд наиболее известных антикреационных книг, но не нашел там ни единого упоминания о происхождении рыб. Это можно сказать о ранней книге Годфри[32], ее же более поздней книге[33], книге, изданной Зеттербергом[34], книге Китчера[35], книге, изданной Уилсоном[36]. Футуяма на с. 74 своей работы[24] и Элдредж на с. 49 своей работы[11] вкратце упоминают о рыбах, но не говорят ни слова об огромном разрыве между рыбами и беспозвоночными, никак не пытаясь объяснить изначальное появление полностью сформировавшихся рыб. Эти антикреационисты скрыли глубокий временной разрыв в истории жизни облаком умалчивания. Они даже не попытались придумать объяснение, типа «так вышло», как это нередко случается, а просто проигнорировали проблему. Она слишком смущает эволюционистов, чтобы вообще упоминать о ней в полемике с креационистами.

    Эволюционисты избрали разумную тактику борьбы с креационистами в спорах перед аудиторией и публикациях. В публичных дебатах они редко отвечают на вопросы креационистов об огромных временных пробелах между микроорганизмами и сложными беспозвоночными, между сложными беспозвоночными и рыбами, а в публикациях они, как говорилось выше, или просто игнорируют эти проблемы или рассказывают сказки, в которые сами не верят. Зато много времени уделяется обсуждению некоторых данных, якобы доказывающих существование переходных форм. Чаще всего надежды эволюционистов связаны с археоптериксом, птицей, которая, по словам эволюционистов, была промежуточным звеном между рептилиями и птицами, с так называемой «млекопитающей рептилией», предположительно, свидетелем перехода от рептилии к млекопитающему, и с несколькими промежуточными звеньями между обезьяной и человеком, вроде австралопитека или Homo erectus; гораздо реже речь идет об ископаемых лошадях.

    Хотя раньше «эволюция лошадей» была обычно одним из любимых примеров эволюционистов, теперь о ней упоминается все реже. Эволюционисты почти не используют этот пример в публичных дебатах и в серьезных антикреационных книгах. О происхождении лошадей не пишут ни Элдредж, ни Китчер, ничего нет об этом в изданиях Зеттерберга, Д.Б.Уилсона или Годфри. Футуяма, напротив, очень подробно рассматривает вопрос в своей статье, с. 85-94[25]. Она содержит многочисленные ошибки и неверные выводы. Например, Футуяма заявляет, что Phenacodus являлся «близким родственником» Hyracotherium (обычно определяемого эволюционистами как первая лошадь) и что «различия между Phenacodus и Hyracotherium — это, фактически, межвидовые различия». Джордж Гейлорд Симпсон, однако, писал, что нигде в мире нет и следа останков, которые «заполнили бы существенньта пробел между Hyracotherium и его предполагаемым предком кондилартром»[37]. Без сомнения, этот «существенный пробел» значительнее, чем различия между видами.

    Футуяма описывает более или менее гладкий процесс эволюции лошадей, от Hyracotherium до современной лошади, хотя далее (с. 90) заявляет:

«История лошади, однако, очень сложна; это вовсе не тот плавный процесс от Hyracotherium до современной лошади, который описан в учебниках биологии».

    Помня о том, что эволюционисты используют такие слова, как «внезапный, резкий» и «быстрый», по отношению к эволюционным переходам, когда нельзя найти ни одной переходной формы, мы с интересом прочтем рассказ Бердселла об эволюции лошади. Он пишет:

Эволюция конечностей шла скорее резко и скачками, чем плавно. Переход от копыта маленького Eohippus [Hyracotb'erium] к более крупному Miohippus с тройными копытами был так внезапен, что его следов не сохранилось в окаменелостях, а потом очень быстро исчезла подушечка 'и два боковых "пальца" стали практически бесполезными. Наконец, в плиоцене возникла тенденция к появлению современной непарнокопытной лошади в результате быстрой потери боковых участков копыта»[38].

    Далее он еще раз говорит о том, что эволюция не была постепенной, но проходила быстрыми скачками. Прочитав Бердселла, вы увидите, что он описывает эволюцию лошадей совсем не так, как Футуяма.

    На рис. 17 (с. 91) Футуяма иллюстрирует свое описание того, что он назвал «Эволюцией передних конечностей у представителей семейства лошадиных». Он указывает на общую линию эволюции, ведущую от «пятипалых» кондилартров Phenacodus через Eohippus [Hyracotherium] к Miohippus, Parabippus и Pliohippus, и, наконец, к современной лошади Equus. Он заявляет, что в Южной Америке "псевдолошади", Diadiaphorus и Thoatherium, подвергаются параллельным эволюционным изменениям»; рисунок 17 содержит и линии, ведущие от Phenacodus к «трехпалому» Diadiaphorus и к Thoatherium с нераздвоенным копытом. Все это целиком и полностью — ошибка, даже если принять теорию эволюции. Я описал это в разделе о лошадях в книге «Эволюция: вызов, бросаемый окаменелостями»[39], останки Diadiaphorus и Thoatherium одновременно появляются в миоценских скалах, что отнюдь не свидетельствует о переходе от тройного копыта к нераздвоенному. У Diadiaphorus боковые «пальцы» уменьшены, а третья разновидность, Macrauchenia, обладает полноценным «трехчастным» копытом. Macrauchenia, однако, была последней формой 6 соответствии со шкалой бремени, которую эволюционисты применяют к плиоценовым скалам. Плиоцен — предполагаемая геологическая эпоха, следующая за миоценом. Фактически, считается, что Thoatherium с нераздвоенными копытами вымер до того, как «трехпалый» Macrauchenia появился на свет. Другими словами, последовательность развития в Южной Америке идет в ином направлении по сравнению с Северной Америкой: от лошади с нераздвоенным копытом — к трехпалой, а в Северной Америке, считается, было наоборот. Иллюстрация, используемая Футуямой (его рис. 17), показывает, однако, что в обоих случаях развитие шло по линии превращения лошади с тройными копытами в лошадь с цельными копытами. Очевидно, эволюционисту было бы трудно объяснить, почему в Северной Америке эволюция превратила лошадь с тройными копытами в лошадь с нераздвоенными копытами, а В Южной Америке произошел обратный процесс.

    В главе 3 обсуждаются комментарии Раупа, Гольдшмидта и Ренсберджера по поводу окаменелых останков лошадей. В своих статьях Гольдшмидт и Ренсберджер в основном подчеркивали факт отсутствия переходных форм. Надо, наконец, понять, что ни цепочка, предложенная Футуямой, ни какая-либо другая не может показать филогенез или генеалогическое древо лошадей. Ископаемые лошади были обнаружены в разных частях планеты, останки очень разбросаны, и, даже принимая геологическую временную шкалу, принятую эволюционистами, эти лошади не появляются в последовательности, определенной учеными. Вряд ли правильно предполагать, что лошадь Б — промежуточное звено между А и В, если лошадь Б найдена только в Северной Америке, а А и В — только в Европе, или если лошади Б и В жили в одно время. Так называемое «фамильное древо» лошадей составлено из неравных частей. Тот факт, что в прошлом существовали разные виды «лошадей» и что некоторые из них вымерли, очевиден, но положение об их общем предке — фикция, часть мифа об эволюции.

    В большей части антикреационных книг найдут обширные разделы об археоптериксе, млекопитающих рептилиях и происхождении человека. Выше, обсуждая лошадей, мы уже позволили себе вступить в спор с эволюционистами по поводу так называемых переходных форм — спор абсолютно бесполезный, так как часть их замысла — дымовая завеса, которая могла бы скрыть полное отсутствие предков беспозвоночных и позвоночных (рыб). Поэтому читатель вместо детального опровержения заявлений эволюционистов об этих переходных формах видит дискуссии из креационистских книг [примечание 1] и некреационистских, но антидарвинистских книг [примечание 2], о которых шла речь ранее в этой главе.

    Надо заметить, что все последние исследования археоптерикса показали, что он был больше похож на птицу, чем на рептилию. Недавнее обнаружение ископаемых птиц в Техасе добавило доказательств креационной стороне. Санкар Чэттерджи и его коллеги из Университета Тэч в Техасе нашли останки двух птиц размером с ворону возле Поста, Техас[40]. Они были найдены в массиве Дакум, их предположительный возраст — 225 млн. лет. Оказалось, что ископаемые птицы на 75 млн. лет старше археоптерикса. Эволюционисты, конечно, ожидали, что эти птицы, которые на 75 млн. лет старше археоптерикса, будут ближе к рептилиям, чем к археоптериксу. Но все как раз наоборот! Птица, обнаруженная Чэттерджи (ее назвали Protoavis, или «прародитель птицы»), имеет, например, неподвижную грудную кость, череп, такой же как у современных птиц, и полые кости, в добавление по всем птицеобразным чертам, свойственным археоптериксу. Ученые определили, что протоавис жил 225 млн. лет назад, когда предположительно появились первые динозавры, что разрушает популярную идею о том, что птицы развились из динозавров. В любом случае, вместо того, чтобы поискать останки существа, более близкого к своим земноводным предкам, эволюционисты извлекли на свет еще более похожее на птиц, чем археоптерикс, существо, предположительно, на 75 млн. лет его моложе. И все это для славы прародителя археоптерикса!

    И еще одна недавняя находка произвела совсем не тот эффект, какого ждали эволюционисты: это открытие останков Homo habilis. Останки были найдены в Олдувай Гордж в Танзании Доналдом Йохансоном и его коллегами[41]. Останки этого существа были впервые описаны Лики, Тобиасом и Непером[42]. Хотя оно очень похоже на австралопитека, Лики и его коллеги настаивали на его большей близости к человеку. Сегодня большинство антропологов отвергает эту идею и считает, что Н. habilis был разновидностью австралопитека, возможно, немного более «продвинутой». Н.habilis Йохансона (определенный как ОГ62, то есть Олдувайский гуманоид-62) предположительно жил 1,8 млн. лет назад, то есть почти на 2 млн. лет позже, чем Australopithecus afarensis («Люси»), живший 3,8 млн. лет назад. Если ОГ62 действительно был более развит, чем австралопитеки, и был на 2 млн. лет моложе «Люси» и ее собратьев (Australopithecus afarensis), значит, по сравнению с «Люси», ОГ62 должен бы располагать большим количеством черт, сближающим его с человеком.

    Считается, что существо ОГ62 — взрослая женщина, немногим выше 3 футов (около метра) ростом. Было найдено достаточно костей, чтобы понять, какой длины были руки этих существ — длинные и мощные, практически ниже колен, как у обезьян. Более того, в строении задней части черепа «Люси» и ОГ62 не отмечалось существенных различий. У всех этих существ, и австралопитеков, и H. babilis, были длинные изогнутые пальцы на руках и ногах. Как вы думаете, для чего им были нужны длинные сильные руки и ноги с изогнутыми пальцами? Конечно же, чтобы лазать по деревьям, а не затем, чтобы ходить по земле, как это делают люди! Эти находки, без сомнения, подкрепили выводы лорда Цукермана и Чарлза Окснарда (оба эволюционисты) о том, что австралопитеки и Homo habilis не ходили прямо по земле, как люди, и потому не являются промежуточной стадией между обезьяной и человеком[43].

    Как и в случае с ископаемой птицей Чэттерджи, обнаружение останков ОГ62 не оправдало ожиданий эволюционистов, тогда как позиции ученых-креационистов упрочились. Несмотря на 2 млн. лет, разделяющих «Люси» и ОГ62 Homo babilis, никаких изменений, никакого прогресса, приближающего к человеческому строению, не произошло. Напротив, заметен противоположный эффект, так как руки этого существа — мощные и вытянутые, обезьяно-, а не человекоподобные. «Люси» со своими собратьями — австралопитеками и Homo habilis — выпадают из общего древа развития человека и вполне могут оставаться на своих деревьях, как это свойственно обезьянам.

    Поиски ископаемых предков человека стали трудным путем для эволюционистов, путем, усеянным неудачами и промахами; достаточно вспомнить сфабрикованного ими Пилтдаунского человека, их зуб свиньи («Человек из Небраски»), их орангутана (Ramapithecus) и неандертальцы (теперь возведенного до статуса полноценного человека, Homo sapiens); на опровержение некоторых из этих мифов понадобилось почти сто лет. Может быть, потребуется еще столетие для того, чтобы поместить «Люси» и прочих австралопитеков в ту же категорию ошибок, но недавние исследования явно ведут к этому. Мысли эволюционистов по этому поводу вообще не слишком отличаются от моих. Так, например, известный эволюционист Дерек Эджер, британский геолог и ярый антикреационист, утверждает:

«Интересно, что почти все версии эволюционистов, которые я учил в студенческие годы, от Ostrea/Grypbea Трумэна до Raphrentis Leianowi Каррутера, теперь признаны несостоятельными. Мои собственные двадцатилетние поиски эволюционных связей между мезозойскими брахиоподами окончились полным разочарованием»[44].

    Результаты раскопок — мощное свидетельство в пользу сотворения, и каждое новое открытие укрепляет позиции креационизма и создает дополнительные трудности для теории эволюции. Теория эволюции мертва, она умерла тогда, когда стало ясно: два огромных временных пробела — между одноклеточными организмами и сложными беспозвоночными и между беспозвоночными и рыбами — ничем не заполнить. Полная неудача интенсивных поисков тысяч палеонтологов в течение более 125 лет, без сомнения, показывает нам, что так необходимые эволюционистам переходные формы никогда не существовали. Тот факт, что пробелы между высшими группами, такими как семейства, порядки, классы и ряды, систематичны и почти всегда велики, служит лишь еще одним подтверждением правоты креационистов.

    Завершая эту главу, было бы интересно рассмотреть, как разные эволюционисты противоречат друг другу и даже самим себе, пытаясь обойти молчанием не устраивающие их данные раскопок. Стивен Джей Гоулд в своей антикреационной статье 1981 г. пишет:

«Переходных форм обычно не наблюдается на уровне видов, но между крупными разделами они встречаются в изобилии[45].

    Это прямо противоречит заявлению Джорджа Гейлорда Симпсона, который пишет:

«Пробелы между известными нам видами спорадичны и часто малы. Пробелы Между известными нам порядками, классами и отрядами систематичны и почти всегда велики»[46].

    Вряд ли два заявления могут быть более противоречивы, чем эти фразы Гоулда и Симпсона.

    Кто же из них ближе к истине? Ответ на это дает сам Гоулд. В статье 1977г., написанной им совместно с Найлзом Элдреджем, сказано:

«На высшем уровне эволюционных переходов между основными морфологическими схемами всегда были проблемы с постепенным развитием, несмотря на то, что оно остается "официальной" позицией большинства западных эволюционистов. Гладкие переходы между "Bauplane" практически невозможно создать, даже в результате продуманнейшего эксперимента: этому нет доказательств и в данных раскопок (забавные "мозаичные смеси" вроде археоптерикса не в счет)»[47].

    Итак, они утверждают, что на высших уровнях с постепенностью переходов всегда были проблемы. «Bauplan» (во множественном числе «Bauplane») — немецкое слово, обозначающее основную морфологическую схему. Последняя тень сомнения по поводу того, что они понимали под «высшим уровнем» или «основной морфологической схемой», отпадает, когда приводится пример — археоптерикс. Многие эволюционисты писали, что археоптерикс — промежуточная форма между рептилиями и птицами. Рептилии относятся к классу рептилий (Reptilia), а птицы — к классу птиц (Aves). Класс — высший уровень классификации, следующий после отряда. Высшие уровни — это семейства, порядки, классы и отряды. Низшие уровни — это виды и типы. Итак, Гоулд утверждает, что на высших уровнях с постепенным развитием всегда были проблемы — не на низших, а на высших уровнях.

    Обратите внимание: Гоулд и Элдредж допускают, что на высших уровнях никто не может даже представить, как выглядел бы ряд плавных переходов. Почему? Ведь эволюция произвела на свет миллионы видов с разными морфологическими основами строения, посредством промежуточных форм; так, морские беспозвоночные стали рыбами, у рыб появились ноги, чешуя стала перьями, плавники — крыльями; череп обезьяны стал черепом человека и т.д. Почему же эволюционисты не могут представить себе, как выглядели промежуточные формы? Может быть, Гоулд и Элдредж попробовали бы это представить? Например, они могли бы попробовать вообразить, как могли выглядеть жизнеспособные существа, промежуточные между сухопутными животными и китом.

    Наверное, они предположили бы, что некое четвероногое, обросшее шерстью млекопитающее, возможно, напоминающее свинью, корову или буйвола (или какого-нибудь хищника) кидалось в воду в поисках пищи. Разве нельзя различить сквозь покровы времени, как хвост превращается в рыбий, задние ноги постепенно исчезают, передние становятся плавниками, ноздри перемещаются в верхнюю часть головы, кожа превращается в толстую китовую шкуру, — вот лишь несколько необходимых преобразований. Возможно, Гоулд и Элдредж действительно попытались представить себе, как выглядели эти промежуточные существа на своем пути от сухопутного животного к киту, и обнаружили, что сделать это невозможно.

    Далее: кажется, что Гоулд и Элдредж специально исключают археоптерикса из ряда промежуточных форм. Эта «странная помесь», говорят они, «не в счет». Но до сих пор археоптерикс приводится учеными как пример переходной формы! Можно заметить, что Гоудд не упомянул об этой «птице», перечисляя примеры предполагаемых переходных форм в двух недавних публикациях в «Дискавер»[48]. Он привел в пример лишь млекопитающих рептилий и предполагаемые промежуточные формы между обезьянами и человеком.

    В любом случае, заявление Гоулда об отсутствии переходных форм на видовом уровне и об изобилии их между высшими группами (семействами, порядками, классами и разрядами) противоречит не только словам Симпсона, но и заявлению самого Гоулда, сделанному несколькими годами ранее. Гоулд, очевидно, считает нужным делать противоречивые заявления, пытаясь найти поддержку своей продуманной и уравновешенной модели эволюции, — именно так поступили они с Элдреджем в статье 1977 г. в «Палеобиологии»[49], словно забыв о тех временах, когда Гоулд защищал эволюцию от креационизма в статье 1981 г. в «Дискавер»[50]. Наконец, кажется ясным, что это между высшими группами — семействами, порядками, классами и разрядами — нет систематических переходных форм.

    Другой случай, когда Гоулд сам себе противоречит, — это толкование им эволюционной схемы Ричарда Гольдшмидта, схемы «монстра, подающего надежды». Я уже объяснял эту схему: Гольдшмидт считает, что эволюция шла большими скачками, что все новые разряды, классы, порядки и семейства, а в большинстве случаев также типы и виды, образовались внезапно. Эти скачки, по его мнению, были вызваны макромутацией, коренным образом изменявшей основную морфологическую структуру организма, или «Bauplan», так что на свет внезапно появлялось совершенно новое существо. В 1977 г. Гоулд опубликовал на страницах «Нэйчурэл Хистори» статью «Возвращение подающих надежду монстров»[51]. В этой статье, напомнив об «официальном отторжении и осмеянии», которое обрушили на Гольдшмидта его коллеги-эволюционисты из-за «подающего надежды монстра», Гоулд пишет:

«Однако я предвижу, что в ближайшие десять лет Гольдшмидт возьмет реванш в области эволюционной биологии».

    Среди причин этого указываются результаты раскопок. Например, Гоулд пишет:

«Результаты раскопок с их резкими переходами не дают никаких доказательств плавного перехода... Все палеонтологи знают, что найдено неизмеримо мало останков промежуточных форм, переходы между основными группами по сути внезапны».

    Опять же Гоулд утверждает, что между данными группами переходных форм по сути нет. Именно на этом настаивал Гольдшмидт, ибо, как мы помним из предыдущей главы, он утверждал, что:

«Когда появляется новый разряд, класс или порядок, за этим следуют быстрые взрывные (с точки зрения геологического времени) преобразования, так что практически все известные нам порядки или семьи появляются внезапно и без каких-либо заметных переходных форм»[52].

    Гоулд приводит и другой аргумент против постепенных изменений и в поддержку положения Годьдшмидта. Он пишет:

«Хоть у нас и нет прямых доказательств гладкого течения эволюции, можем ли мы изобрести разумную последовательность промежуточных форм, чтобы это были жизнеспособные, хорошо функционирующие организмы, стоящие между предками и потомками? Какова возможная польза несовершенных зачаточных стадий полезных структур? Чем хороши половина челюсти или неразвитое крыло?»[53]

    И в самом деле, какая польза от половины челюсти или неразвитого крыла? В этом вопросе нет ничего поразительного, так как креационисты задавали его со времен Дарвина. Поразительно лишь то, что теперь такой убежденный антикреационист, как Гоулд, задает этот вопрос! Креационисты также задавали подобные вопросы, чтобы указать на невозможность эволюции и необходимость сотворения. Идея сотворения, однако, была неприемлема для Гольдшмидта, как и для Гоулда, поэтому, не в силах представить, что полчелюсти или неразвитое крыло могут иметь какую-нибудь ценность, они должны были предположить, что эволюция шла от отсутствия крыльев к их наличию и от отсутствия челюстей — к челюстям.

    В своей статье Гоулд не говорит прямо о принятии им теории Гольдшмидта, но он и не опровергает ее. Если читать статью Гоулда непредвзято, остается впечатление, что он от всей души поддерживает теорию Гольдшмидта. Поэтому, тщательно рассмотрев идеи Гольдшмидта и Гоулда в моей книге «Эволюция: раскопки говорят нет!», я написал:

«По Гольдшмидту, а теперь, видно, и по Гоулду, рептилия снесла яйцо, из которого вылупилась первая птица, в перьях и со всем прочим. Как, спрашивается, абсолютно новые структуры, такие как перья, возникли вдруг из-за маленьких отклонений в сроках развития? Перо — поразительно сложная структура, в которой многие элементы замечательным образом приспособлены для совместного функционирования, так что перо наилучшим образом выполняет свою функцию. Само его существование свидетельствует о сознательном замысле. Совершенно невероятно было бы думать, что перо, глаз или почка, не говоря уже о целом растении или животном, могли образоваться от животного, не обладавшего такими органами, в результате небольших вариаций в сроках развития»[54].

    Я предположил, что, судя по Гоулду, именно в это верят эволюционисты. Затем я процитировал одну из заключительных фраз Гоулда:

«В самом деле, если не прибегнуть к идее внезапных изменений в результате небольших отклонений в развитии, я не знаю, как вообще могли произойти основные эволюционные переходы. Лишь немногие структуры имеют большую сопротивляемость к коренным изменениям, чем хорошо дифференцированные и высоко специфичные сложные взрослые особи "высших" групп животных. Как можно превратить, например, комара в совсем другое насекомое? Но переходы одной крупной группы в другую должны были случаться в истории жизни».

    Мое изложение отношения Гоулда к теории Гольдшмидта, по-видимому, смутило Гоулда, потому что он с жаром принялся обвинять меня (как и Лутера Сандерленда, который тоже сослался на принятие Гоулдом положения «монстра, подающего надежды») в искажении теории Гольдшмидта и выставлении ее в карикатурном виде. Гоулд пишет:

«В своей знаменитой книге 1940 г. Гольдшмидт уверяет, что новые группы могут возникнуть сразу посредством крупных мутаций. Он называет внезапно преобразовавшиеся существа "монстрами, подающими надежды". (Меня привлекают некоторые аспекты этой теории в ее неискаженном виде, но в целом теория Гольдшмидта до сих пор не сбалансирована и не разработана)... Дуэйн Гиш пишет: "По Гольдшмидту, а теперь, видимо, и по Гоулду, рептилия снесла яйцо, ... из которого вылупилась первая птица — с перьями и всем прочим". Над умственными способностями эволюциониста, который верит в такую чепуху, вполне можно посмеяться...»[55]

    Я написал редактору «Дискавер», попросив опубликовать статью, содержащую критику статьи Гоулда. Он отказал, но пообещал напечатать письмо к редактору на одну страничку. (Почти все научные и квазинаучные издания отказываются печатать статьи ученых, которые ставят под вопрос «факт» эволюции или предлагают верить идее сотворения, а потом эти же эволюционисты упрекают ученых-креапионистов в том, что они не печатаются в научных журналах!) В письме к редактору, помимо прочих замечаний, я написал:

«Гоулд критикует нас с Сандерлендом за то, что мы связали его имя со схемой "монстра, подающего надежды", по которой из яйца рептилии появилась птица. Он пишет, что умственные способности любого эволюциониста, верящего в такую чепуху, можно осмеять. Давайте же посмотрим, что на самом деле говорит Гольдшмидт. В "Материальной основе эволюции" Гольдшмидт утверждает: "Достаточно сослаться на Шиндевольфа (1936), наиболее крупного из известных мне исследователей. На примерах найденных останков он показывает, что самые важные эволюционные переходы происходили отдельными большими скачками... Он показывает, что отсутствующие связи палеонтологических находок искать не стоит, потому что их никогда не существовало: первая птица вылупилась из яйца рептилии". По собственному свидетельству Гоулда, Гольдшмидт, герой Гоулда на все следующее десятилетие, с интеллектуальной точки зрения смешон»[56].