Итак, я напомню, дорогие друзья, что вчера мы с вами говорили как бы о доисторических путях искания Бога, о том, что с глубочайшей древности человек пытался найти какие-то свои пути к возвращению в потерянный рай, но точно понять, как он искал, мы не можем, потому что нет главного памятника. Главным памятником духовной культуры является, конечно же, слово - слово произнесенное и слово написанное. Представьте себе на минуту, что от христианства (не дай, конечно же, Бог, чтобы это произошло на самом деле) не останется ни слов, ни книг. Тогда мы с большим трудом и в очень маленьком объеме сможем восстановить, как верили христиане. Вот в таком же положении находятся ученые, изучающие религии далекого прошлого. Но примерно 5 тыс. лет назад человек научился писать, человек освоил письмо, и это помогло нам взглянуть не только на то, как он верил и чем он жил, но и взглянуть на то, чему верили его предки, пока они не владели письменностью. Ведь понятно, что религия, в общем-то, очень консервативная форма культуры. Посмотрите, как много в нашей христианской традиции того, что уходит корнями в Византию, в первые века, а то и вообще в ветхозаветные элементы богослужения, ну, скажем, чтение или пение псалмов. Мы целые тысячелетия привязываем сейчас к сегодняшнему богослужению Церкви, и тот человек, который не просто стоит в храме и молится, но еще и знает историю молитвы, историю богослужения, ощущает как буквально вся история, вся культура веков сконцентрировалась в сегодняшнем религиозном действии. Таким же образом и, наверное, даже еще в большей степени (потому что наше время - это время довольно быстрых изменений) человек был традиционен тогда, когда он научился писать, и поэтому, читая первые письменные тексты, мы можем понять, во что верили люди за тысячелетия до того, как письмо появилось на свет. Следовательно, мы в какой-то степени можем понять, правильны ли были наши реконструкции той религиозной жизни, в которой жил доисторический человек.

Но прежде чем мы начнем наш разговор о вере ранней истории, на минуточку остановимся и посмотрим: а почему возникло письмо? Что заставило человека писать? На самом деле ответ на этот вопрос не прост. Это ведь не просто так получилось. Что же могло заставить писать? Самые ранние письменные формы очень короткие (они восходят ко второй половине IY тысячелетия до Р.Х., это приблизительно граница третьей и четвертой четверти IY тысячелетия). Это личные имена. Эти личные имена в Египте и Месопотамии писали на табличках, которые помещали в могилу умерших, т.е. это личные имена умерших. Их помещали не так, как сейчас у нас пишут на надгробье, чтобы другие люди знали; их помещали в могилы, где никто их никогда не прочтет. Но это было то имя, которым, по всей видимости, умерший должен был быть вызван к вечной жизни. Вы помните, как в Апокалипсисе говорится о том, что каждому спасшемуся будет дано новое имя на белом камне, которое никто не знает. Ведь имя - это очень важная часть личности. Мы, называя вещь, как бы вызываем ее из небытия к бытию, и поэтому для человека древности было очень важно, чтобы имя звучало. Те из нас, кто ходит в церковь, кто оставляет поминальные записки, знают, как важно, когда священник во время проскомидии вынимает частички за умерших, произнося при этом их имена.

Но мы же все знаем, что мы не вечны, дети наши не вечны, пройдет время, и забудутся имена. И вот древний человек, чтобы имя не забылось, стал выписывать звуки имени, и с этого времени появилось письмо. Несколько позже ему будет дано утилитарное употребление, скажем, в храмах стали указывать, куда и в каком количестве приносить жертвы в храмах, но когда мы сталкиваемся с первыми развернутыми текстами, то это опять же религиозные тексты и тексты заупокойные.

Первые развернутые тексты, которые дошли до нас в совершенно точной временной датировке, и мы не можем сомневаться в том, когда они были написаны, это так называемые египетские "Тексты Пирамид". Они писались в пирамидах царей 5-й и 6-й династий Древнего царства, это где-то 2400-2200 гг. до Р.Х. Эти тексты, если их собрать, образуют большую книгу. Они высекались в камне навечно. До этого гробницы не имели надписей, и тут эти надписи появились. Главные надписи писались в камере, где лежало тело умершего царя. Эта камера, после того как вносили гроб с телом царя, полностью замуровывалась, в нее нельзя было войти. Тем не менее, она была покрыта вечными надписями, выбитыми в камне. Не забудем, что слово иероглиф означает в переводе — “священное начертание”. “Глифос” - это выбитый, это черта, т.е. то, что выбито в камне, отсюда происходит слово иероглиф. Теперь же ученые смогли прочесть эти надписи. Они переведены на многие языки мира, и сейчас в Москве делается их первый перевод на русский язык. Я должен вам сказать, что это тексты потрясающей силы. Конечно, в них надо войти, они писались для другой культуры, и сразу их так легко не возьмешь, но ведь сразу человек неверующий и Евангелие не прочтет. Обычно, когда так, от нечего делать, берут Евангелие, ломаются на первой главе - родословии Иисуса, когда идут имена, имена и имена, становится скучно, и Евангелие закрывается. Вот там вхождение в текст еще сложнее.

Но что мы видим в этих египетских текстах? Если суммировать, то в этих текстах говорится о победе над смертью и о телесном воскресении умершего человека. Ну, собственно, я по памяти приведу один отрывок текста на русском языке в переводе, который сейчас делается. Имя того царя, в гробнице которого сделан этот текст, - Тэтти. И вот так звучит этот текст: “Охо, Охо! Восстань, о Тэтти, собери кости свои, прими плоть твою, отряхни прах с членов твоих, прими питие твое, которое не прокисло и хлеб твой не испорченный плесенью. Встань, Тэтти! Взойди на Небо! Открыты для тебя врата Неба! Ты встал у дверей, закрытых для грешников. Врата открываются тебе! Привратник выходит к тебе. Ведет он тебя к Отцу твоему. Встречает тебя Отец твой, обнимает тебя, ласкает тебя, ставит тебя впереди всех воскресших, звезд негибнущих. Восстань, о Тэтти! Ты не подвержен смерти”. Вот это один из многих сотен текстов, которые включены в корпус "Текстов Пирамид". Конечно, не все тексты столь поэтичны. Некоторые из них содержат в себе служебные, ритуальные формулы, но суть их ясна. И суть их связана вот с чем. Суть их связана с ритуалами, в узком смысле этого слова.

Мы часто употребляем слово ритуал. И, тем не менее, мы иногда не отдаем себе отчет, в чем смысл слова "ритуал". Слово ритуал в нашем произношении восходит к древнему индоевропейскому корню “рита”. “Рита” - это ритм. Что такое "рита"? Это порядок мира, это строй мира, это установленный порядок бытия, сотворенного Богом. Человек понимал, что он вышел из этого порядка, что он разорвал установленный закон, ему надо вернуться в него. Как вернуться? Мы не знаем, какие приемы использовал человек в доисторическое время, совсем давно, мы о них можем только догадываться. Кое-что с трудом можно найти и в этих текстах, как полузабытое, но когда-то использовавшееся. Но когда человек эти тексты писал, он был одержим вот какой идеей: он должен, хотя бы на время, совершив определенные обряды очищения, стать вновь таким, каким он был до грехопадения. И тогда, в этом состоянии чистоты, хотя бы временной, он может молиться Богу, он может смотреть на Бога, он может ожидать, что если он умрет в этом состоянии, то достигнет соединения с Богом.

Суть ритуала заключалась в том, что человек воспроизводил те действия, которые были в мире богов, причем действия, связанные с победой над злом. Вы знаете, конечно, Библейскую историю грехопадения. Тогда человек поддался соблазну врага рода человеческого. И вот сутью ритуала было как бы проигрывание этой сцены, но наоборот, чтобы человек в ней отказывался следовать врагу рода человеческого, и напротив, побеждал его, причем не человек, а некоторое богоподобное существо. И вот в Древнем Египте такой моделью для победы над злом, служил миф о первом человеке, первом земнородном, которого именовали Озирис. Это получеловек, полубог, потому, что его отцом была Земля. У египтян все изменилось, у них мужским началом становится Земля, а женским началом становится Небо, и это не случайно. Итак, отцом Озириса является Геб - Земля, а матерью является Нут - Небо. Его, если угодно, предком, в некотором роде тоже отцом является сам Бог-Творец. Это существо - Озирис, является первым царем мира. Как первый царь мира, он, конечно же, хорошо правит всей Вселенной, но вызывает зависть у своего брата. И злобный брат с помощью различных ухищрений, в конечном счете, убивает его. На первый взгляд кажется, что зло восторжествовало. Но остается вдова умершего, одновременно жена и сестра его Изида. Она не только оплакивает своего погибшего мужа, но с помощью определенных магических средств, какой-то силы, на мгновение оживляет его и оказывается способной зачать от него, уже умершего, сына. Рождается сын от умершего Озириса, и этот сын потом в схватке побеждает убийцу и оживляет своего умершего отца. Он дает ему жизнь. Причем схватка очень жестокая, и этому злобному брату Озириса во время схватки удается вырвать глаз у сына Озириса, Гора. Но этот глаз потом дается умершему отцу, и с помощью этого глаза он оживает. Здесь речь идет о каких-то образах, причем очень не простых. Специалисты по Египту много спорят по этому поводу, и нам сейчас нет возможности вдаваться в какие-то тонкости и подробности этого спора. Но важно то, что любой умерший считался Озирисом. И любой умерший, вкушая жертву, которая была символическим глазом его сына Гора, получал вечную жизнь, получал воскресение, причем воскресение телесное.

Египетская мумия - это образ как раз телесного воскресения умершего. Египтяне мумифицировали своих умерших, как бы желая показать: твое тело хранится в неприкосновенности. Кроме мумификации тел они делали статуи умерших с очень точным портретным сходством, и эти заупокойные статуи, кстати говоря, послужили началом современного скульптурного портрета. Делали такие статуи и ставили их внутри гробницы в замурованных камерах не для того, чтобы на них смотрели удивленные прохожие, а чтобы они были той моделью, по которой когда-нибудь в будущем восстановится тело.

Изучая книгу текстов Пирамид, мы совершенно ясно видим, что древние египтяне верили в телесное воскресение умерших. И еще очень важную вещь мы начинаем понимать, читая эту книгу. Мы понимаем, откуда возникла идея царской власти. Идея царской власти возникает тоже из этого принципа - ритуала. Дело в том, что любой человек, чтобы достичь какой-то земной цели (не говоря уже о целях высших, небесных) такой как богатство, здоровье, рождение наследника, совершал ритуальные действия, т.е., он на время входил в мир богов, совершая очищение, или просил специального жреца совершить это ритуальное действие; он был заказчиком ритуала. Он входил в мир богов, он там побеждал зло, которое мешает реализации всего доброго, и после этого доброе происходило в этом мире. Но древний человек понял, что должно быть какое-то земное существо, которое постоянно находится в состоянии ритуальной чистоты, в состоянии ритуального действия, которое является как бы богом на земле, т.е. символическим отражением Бога на земле. И этим существом, находящимся постоянно в состоянии ритуальной чистоты, явился царь, т.е. появился институт царской власти. Ранее его не было. Царская власть возникает именно как религиозная функция, и такой она собственно остается до последнего времени. Как бы не упрощались царские ритуалы, даже современные монархи Европы сохраняют определенные священные функции, потому что когда-то в незапамятной древности царская власть возникает как чисто религиозное действо. Нас иногда смущает то, что в древности большинство царей не управляли в нашем смысле слова: всегда был первый министр, визирь, который занимался хозяйственными, административными делами, а царь был вроде бы был и не причем. Мы это иногда объясняем тем, что царей удалось оттеснить. Ничего подобного! Царь и не должен был заниматься административными делами. Главной задачей царя являлось религиозное действо. В Египте царь являлся единственным посредником между Богом и людьми, и все жрецы были его представителями, а политические функции выполняли министры. Но поскольку политика является тоже частью общей жизни, ну, если угодно, в некотором роде священнодействием, то, конечно же, царь активно участвовал в политической жизни, но именно в плане религиозного действа, а не чисто мирской деятельности.

Итак, все раннее государство, оказывается, направлено на идею спасения. Мы сейчас иногда, когда смотрим на картинки египетских пирамид, вслед за древними греками думаем: какие ужасные деспоты были эти египетские цари, как они жестоко заставляли свой народ строить себе такие невероятные, колоссальные гробницы. И только потом с удивлением узнаем, что никто не заставлял строить такие гробницы. Конечно, работа была организована, но это не был подневольный, рабский труд: люди строили гробницу вовсе не потому, что хотели угодить царю, они хотели угодить себе. Оказывается, что, являясь ритуальным богом, по представлениям древних, царь в себе, в своей плоти, спасал своих верных подданных. Те, кто были верны царю, как бы воплощенному ритуальному божеству, вместе с ним шли в вечность. Царь являлся спасителем своих людей. Что это означает? Это означает то, что в природе царя древние видели соединение двух начал: чисто человеческого, подобного всем остальным людям, и божественного, и поэтому надеялись, что царь как бы перебрасывает собой мост из этого мира в мир вечности. Поэтому-то египтяне именовали царя богом; подобно Богу, царь именовался “нэчер” - “чистый Бог”. Именно поэтому гробница царя была как бы орудием спасения всего народа. И именно поэтому египетский царь раздавал своим верным подданным (в первую очередь министрам, близким ему людям, кого он знал, но также и любому отличившемуся египтянину) в виде отличия не звезду героя Древнего Египта, а элементы погребального ритуала: гроб, саркофаг и т.д. За счет государства строили гробницу, причем рядом с собственной царской гробницей, и этот дар считался самым дорогим. Почему так было? Потому что не так важно получить звезду на шею, а намного важнее получить уверение в том, что ты будешь с царем в вечности, И между тем тексты пирамид ясно говорят о том, что царь спасает верных своих, как член плоти своей, т.е. он их спасает, как часть своей плоти.

Когда мы сейчас читаем Евангелие, мы иногда не понимаем или принимаем за красивый эпитет, когда Иисуса именуют Царем. Когда Нафанаил воскликнул: “О, Равви, Ты Царь Израилев!”, мы это понимаем, как просто красивую фигурную речь. Однако для древнего иудея, как и для любого древнего восточного человека, понятие царь было вовсе не просто элементом риторического подъема фразы, как для нас. Для них царь был спасителем. Другое дело, что евреи не верили в то, что земной царь может спасти. Но весь Восток верил. И когда в псалме Давида говорится о "Не надейтесь на людей и князя человеческие, в них же несть спасения", то Давид ясно указывал, что вокруг него другие народы надеются на это. Конечно, с нашей с вами сегодняшней точки зрения это была ошибка, но ошибка характерная. Дело в том, что древние ошибались не существенно, а, если угодно, во временном смысле. Для них каждый их правитель был их спасителем. Но на самом деле их правитель был лишь образом, отблеском того Спасителя, который должен был придти, того истинного Царя, Царство Которого не от мира сего. Это не то, что хитрый фараон использовал это в своих идеологических целях. Конечно, люди всякие есть. Наверное, и цари всякие были: были хитрые, коварные, гадкие, а были очень достойные. Но важен факт: люди, когда уповали на то, что через царя они получат спасение, тем самым фактически ожидали грядущего Мессию, обманываясь во временах и сроках. Таков был путь Египта. И царь, надо вам сказать, приносил жертвы за всех умерших египтян. Конечно, не сам приносил, от его имени приносила огромная армия жрецов. Но была погребальная формула: приносит царь жертву за такого-то человека. На самом деле царь этого человека и в глаза никогда не видел и имени его не знал, но каким-то определенным способом, символически, этот простолюдин и царь связывались жертвой. Это показывает, что египтяне верили в царя как спасителя. В титул любого царя входило имя Гора, сына Озириса, и понятно почему. Как Гор - сын Озириса, оживил своего отца, также царь оживляет любого умершего, дает ему вечную жизнь. Вот это - основное в религии Египта. Если огромную религию Египта свести к одному зерну, то это зерно заключено именно в даровании вечной жизни.

Но перед нами теперь встает еще один вопрос, опять же связанный с древними народами. Нас всех учили в школе, что тот же Египет, та же Месопотамия, были странами, где была масса богов. Надо вам сказать, что первое сомнение в многобожии этих народов зарождается, когда начинаем изучать современную Индию, потому что в некотором роде современная Индия очень похожа на Древний Египет. На первый взгляд там тоже масса богов, сотни статуй, имен, изображений, часто совершенно шокирующих, и народ действительно поклоняется сотням богов. Но как только вы спросите современного образованного индийца, действительно верующего индуиста, или прочтете какой-нибудь серьезный индийский текст, даже трехтысячелетней давности, то вы узнаете, что все эти боги - это не что иное, как проявления энергии единого Бога Творца и более ничего. Другое дело, что эти энергии персонифицируются, что для нас непривычно. Но если бы мы, скажем, благость Бога, Его силу, Его мудрость стали бы персонифицировать, то получили бы тот же пантеон. Но нигде: ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в Индии - боги никогда не находятся в таких отношениях конфликта, как в Древней Греции. Это не какая-то мифологическая игра. Это именно проявление единой силы в ее многообразии. О Греции мы поговорим чуть позже. Дело в том, что наши представления о многобожии сформировались под влиянием той греческой религии, которую донес до нас Гомер и Гесиод. Но это своеобразная религия, она непохожа на другие религии Древнего Мира.

Что же касается Египта, то до нас дошло довольно много текстов о единобожии, например, знаменитый Лейбницкий папирус, где прямо говорится, что есть один Бог-Творец, Который "из ничего сотворил мир, сотворил его". Когда этот текст был открыт, ученые были потрясены. А дело в том, что в Британском музее довольно долго, со времен походов Наполеона в Египет, лежал огромный камень из черного гранита. Этот огромный гранитный камень использовался современными египетскими крестьянами в качестве мельничного жернова для водяной мельницы, но такой был крепкий гранит, что на нем без труда ученые прочли древнеегипетские иероглифы. Явно, что этот камень когда-то имел лучшее предназначение. Только в 1901 г. английский ученый Брэстед смог прочесть текст.

К сожалению, то, что было ближе к отверстию, через которое был продет жернов, стерлось совсем, но по краям текст сохранился полностью и читается довольно легко. Это знаменитый теперь среди египтологов “Мемфисский богословский трактат”. Он был сделан в VII веке до Р.Х., но язык и все, что связано с этим текстом, ясно говорит нам о том, что это текст, созданный две с половиной тысячи лет назад, просто переписанный несколько раз. Ну, предположим, если сейчас кто-нибудь возьмет Библию современного типографского издания, он же не будет думать, что Библия написана тогда, когда напечатана эта книга. Совершенно ясно, что это перепечатка, даже перевод на новый язык того, что давным-давно было написано в Древней Иудее, если это Ветхий Завет. Вот приблизительно такая же история этого камня. Когда Брэстед перевел этот текст и впервые опубликовал его в немецком египтологическом журнале, весь ученый мир был потрясен. В этом тексте говорилось о том, что “Бог-Творец замыслил все в сердце, произнес своим языком, и все стало, и все появилось на свет”. "Мы, - писал Брэстед - раньше думали, что это греческая философия ввела понятие Логоса - творящего Слова". Надо сказать, что понятие Логоса, как творящего Слова до Евангелия в греческой послеплатоновской философии - это довольно обычный образ. Оказалось, что греки не обманывали, когда говорили, что они всему научились у египтян. Все это действительно было в египетском тексте, за много тысяч лет до греков это было уже произнесено. Итак, оказывается, что о величайшей истине о творении мира из ничего Словом (“замыслил в сердце и произнес языком”) египтяне уже знали, а возможно об этом знали задолго до египтян, но только впервые это было написано здесь.

Итак, мы понимаем, что если исследовать эти древнейшие письменные тексты (а древнейшая письменность - это Египет и Месопотамия), то мы увидим, что человек, написавший их, был бесконечно мудр. Он иначе мыслил, чем мы. Его богословие было иным - это было богословие образа, а не богословие формулы. Наше богословие формулы появилось в результате знакомства Отцов Церкви с греческой классической философией и с диалектическим методом.

Но, тем не менее, у древних было глубочайшее знание. Другое дело, и самая, быть может, главная ошибка древности была не в том, что они были многобожниками: они не были многобожниками, они верили в Единого Бога-Творца, они также верили в воскресение, победу над смертью. Ошибка была в том, что они переносили на конкретного ритуального бога-человека то, что должно было случиться когда-то в будущем. Но, может быть, они и знали, что это должно будет случиться когда-то в будущем, и понимали, что этот ритуальный богочеловек (реальный египетский или шумерский царь) - лишь символ, но символ эпифанический, т. е. не просто изображение, но одновременно и какая-то предреализация того, что должно быть в будущем. В любом случае мы можем сказать, что древний человек жил напряженной идеей спасения. Если в Египте была традиция: царя Гора, спасающего своего умершего отца Озириса, то иная модель была в Месопотамии. Это модель, которая в последующем очень смущала и греческих писателей, и языческих и ранних христианских авторов.

Дело в том, что в Месопотамии появилась идея так называемого священного брака (“иерогамос” - священный брак). В чем был его смысл? Дело в том, что главной ритуальной моделью в Месопотамии был миф об Иннане и Думузи. Иннана - это царица Неба, это божественное существо, дочь, как ее называли, и одновременно супруга, высшего Небесного Бога (т.е. это явно какая-то женская энергия). Итак, Иннана вступает в брак с земным человеком Думузи. В результате этого брака происходит так, что Иннана приводит к тому, что Думузи не умирает полностью, что он как бы часть времени проводит в подземном мире, а потом он часть времени проводит в мире богов, т. е. смерть, которая владеет человеком всецело, разрушена. И почему разрушена? Потому, что Думузи реальный муж Иннаны, и поскольку муж и жена становятся одной плотью, они передают друг другу свои качества. Помните библейское высказывние: “И оставит человек отца и мать свою и прилепится к жене, и будут двое одна плоть”. Итак, Думузи получает божественные качества, потому, что он становится мужем божественного существа.

Эта логика приводит к тому, что в Месопотамии царь каждого города ежегодно в новогодний праздник (а новогодний праздник, это праздник возобновления бытия, каждый год это все бытие как бы кончается и потом возобновляется вновь) вступает в священный брак с верховной жрицей Иннаны, которая символизирует собой саму богиню. Не надо думать, что в этом браке был какой-то там эротический, сексуальный момент. Царь имел гарем, и ему соединяться с какой-то другой женщиной раз в год особого интереса не было. Это было чисто религиозное действо. Но брак был соединением природ: человеческая и божественная природы соединялись в этом браке. И царь, как человек, соединяясь в браке со жрицей, как богиней, тем самым соединял весь народ, весь свой город. Он был посредником между миром богов и миром людей, но иным, чем в Египте.

Вот эти две формы, каждая из которых является своеобразной, сохранились на протяжении многих веков. Однако где-то на грани II и Ш тысячелетий эти ритуальные культуры переживают глубочайший кризис. Происходит нечто подобное современным революциям. Такая революция в Египте дошла до нас в известном тексте - “Речение Ипуэра”. Этот текст переведен на русский язык академиком Карастовцевым, и те, кто хочет, могут его прочесть, хотя кое-где академик увлекся красотами смысла и перевел не очень точно, но в целом текст переведен хорошо. Это ужасная гражданская революция, это страшная катастрофа, которую пережил Египет. Историки прекрасно ее знают. Она читается и в памятниках. Примерно на протяжении 300 лет была эпоха безвременья, так что мы с вами можем быть оптимистами. Это была эпоха, когда были уничтожены царские гробницы, сожжены мумии царей, разграблены и уничтожены храмы. Жрец Ипуэр, очевидец этих событий, восклицает: “Тайны страны умерших раскрыты. Те, кто обладали властью стали ничем; те, кто были ничем, стали обладать всем. Жизнь повернулась подобно гончарному кругу”. Здесь академик Карастовцев перевел не совсем точно, и этот перевод вошел в школьные учебники: “И жизнь перевернулась подобно гончарному кругу”. Но гончарный круг, как известно, не переворачивается, а поворачивается. Итак, жизнь повернулась полностью. Но потом произошла стабилизация.

А в чем причина революции? Да, в Месопотамии было нечто похожее, но поскольку там это была не чисто гражданская катастрофа, а одновременно было и нашествие варваров, то в какой-то степени можно списать этот факт на внешнюю катастрофу, что всегда проще. Но в Египте - это типичная гражданская война, гражданская катастрофа.

В чем же причина? Любая, надо вам сказать, гражданская катастрофа такого масштаба происходит не просто из-за борьбы за власть. Когда поднимается вся масса народа, всегда в этом есть какая-то духовная причина. И эта духовная причина была и в Египте. Мы можем только догадываться, потому что никто из тогдашних людей не проанализировал это глубоко и мировоззренчески. Жрец Ипуэр скорее описал это событие, и, как сторонник традиционного хода вещей, ужаснулся им. Еще такое же описание событий дошло до нас в пророчестве Нефертити. Это тоже интересный текст, касающийся той же эпохи. Но, исходя из большой суммы данных, можно реконструировать следующую духовную картину.

Вера в то, что царь спасает, оказалась поколебленной. Царь оказался обычным человеком, слабым существом, которое не дает надежды на спасение. Во многом это было и с этикой. Даже в речения Ипуэра по поводу царя есть обличение, что для Египта совершенно не свойственно: “Ты, - говорит он, - правитель, в твоих руках сила, власть и мудрость, а ты все это упустил. Ты оставил страну на разграбление. Ты не сохранил единство страны, ты сам не сохранил того порядка в себе, который мог быть сохранен в стране”.
Оказывается, ритуальный бог-царь должен был постоянно в себе воспроизводить правильные ритуальные формы. Вы знаете, что для монарха до последнего времени сохраняется так называемый царский ритуал. Ну, я думаю, что даже любому из вас, встретившись случайно, скажем, с английской королевой, не придет в голову подойти к ней и сказать: "Ну, как там поживаешь, здорово" или пожать ей руку. Будет какое-то естественное благоговение перед королем. Как вы помните, когда в Австралии однажды встречали королеву Елизавету Вторую, премьер-министр Австралии ее чуть приобнял за талию, чтобы просто где-то поддержать, когда она оступилась (такой, знаете, чисто инстинктивный

жест), и ему после этого пришлось подавать в отставку. Есть вещи, которые нельзя делать даже с современным совершенно секуляризованным монархом. И точно также в древности монарх весь был скован ритуальными ограничениями. Он во всем должен воспроизводить все как бы божественное, он должен был быть чужд всякому земному. А человек, имеющий колоссальную власть, очень слаб, он все-таки очень человек. И это, по-видимому, привело к кризису веры в то, что царь спасает. Именно это вызвало крах древнеегипетской монархии, потом монархия восстановилась, и формально вся титулатура осталась, но внутренне уже никто не верил серьезно в то, что царь является спасителем. Это ушло, осталась только форма. И после этого навсегда прекратили строить пирамиды, строили намного более скромные гробницы. Народ уже нельзя было поднять на эти гигантские дела.

В мире намечается как бы новое видение, не ритуальное спасение, не спасение через уподобление какому-то действию в мире богов, образом которого является царь, а нечто иное. Сначала это появляется в Египте, в Месопотамии, позднее распространяется на периферию культурного мира и захватывает почти все страны.

Это время перехода - транзиции - занимает почти все второе тысячелетие. Это был непростой процесс. Суть его состояла в следующем. Дело в том, что человек обнаруживает в себе нечто божественное, некую божественную частицу. Может быть, это знание было и раньше. Но, безусловно, оно связано с углубленной молитвой. Опыт молитвы всегда, в любой культуре, в любой традиции, открывает в человеке некую божественную искру. Она всегда есть. И человек начинает понимать, что вот все громоздкие формы, все огромные государственные формы, созданные для спасения, вроде бы и не очень нужны, что основа спасения находится в глубине сердца, что сутью спасения является не верность царю, а верность Богу, Творцу, а царь это просто правитель, не более того. С этой мыслью входит в историю еврейский народ. Но одновременно эта мысль глубоко поражает культуры Южной Азии. Египет и Месопотамия, как страны очень древние, с устоявшимися цивилизациями, тоже пережили этот кризис. Появился ряд интереснейших скептических текстов, где люди как бы выражают сомнение в вечной жизни вообще. Что касается Египта, то я всегда вспоминаю такой замечательный текст: это заупокойная стела жены верховного жреца города Мемфиса. Женщина умерла довольно молодой, 34 лет, и она оставила (это в Египте было принято) речь, которую она сказала перед смертью. Возможно, это был подлинный текст, возможно, некоторая стилизация, этого мы ни когда не узнаем. Но этот текст удивителен: “О, мой муж, супруг, друг! Ешь, пей, наслаждайся жизнью, радуйся всему. Ведь страна мрака, в которую я ушла, - это страна без возврата. В ней нет счастья, в ней нет радости”. Кажется, вначале полный пессимизм, и вы не забудьте, что она жена верховного жреца, не абы кто, и это честный текст, видимо, так действительно переживали тогда многие. Однако вдруг, вслед за этим, в этом же тексте удивительный прорыв надежды: “...поверни лицо мое к северному ветру (а в Египте северный ветер со стороны Средиземного моря всегда приносил прохладу и дождь в отличие от иссушающих пустынных ветров), дай мне вздохнуть эту свежесть жизни. Может быть, я еще воскресну...”. Это было время глубочайшего скепсиса, глубочайшего сомнения. Я это рассказываю потому, что, наверное, человечество никогда не шло гладкой дорогой, оно всегда оступалось, сомневалось, мучилось, вставало и шло дальше.

Еще один замечательный текст из Египта, это так называемое 125-е речение “Книги Мертвых”. "Книга Мертвых" появилась где-то через 1000 лет после "Текстов Пирамид" и прочно вошла в народную традицию. Тексты "Книги Мертвых" записывались на папирусе и вкладывались в те ткани, которыми пеленали мертвые тела. Эти тексты дошли до нас в огромном количестве благодаря тому, что сухой климат Египта сохраняет папирус, так же, собственно говоря, как и тела умерших. И вот в 125-й главе "Книги Мертвых", которая была найдена на нескольких телах, мы встречаем очень интересный текст. Умерший, естественно, оказывается в ином мире после смерти. И он говорит: “Как здесь темно, как здесь беспросветно. Здесь нет ни хлеба, ни пития и нет здесь утех любви". В ответ на это Верховный Бог ему говорит: “Я даровал тебе вечность вместо хлеба и пития, вечную радость вместо утех любви, покойся в мире”. Этот текст тоже конфликт, но конфликт разрешенный. И мы понимаем, что все второе тысячелетие продолжается вот эта борьба - борьба двух начал. Надо сказать, что для Египта это борьба кончается только христианизацией страны. Во II в. после Р.Х. первой из всех стран мира Египет становится целиком христианским. Языческой остается только греческая Александрия. А обычные феллахи Египта, обычные земледельцы, видимо, малообразованные, а то и вовсе необразованные люди, становятся ядром и центром египетского монашества. Конечно, без многотысячелетней подготовки души, без тех запросов, которые формировала дохристианская религиозная традиция с ее скепсисом, сомнениями и находками, такой быстрой христианизации быть не могло. Пришел истинный Царь - Тот, Кого ждали в Египте на протяжении тысячелетий, Тот, Кто действительно побеждает смерть. Пришел Тот, Кто есть действительный посредник, и народ узнал своего Царя. И Египет перешел в христианство.

А вот в Южной Азии процесс пошел по другому пути. Там тоже в глубочайшей древности была вера в личное воскресение, телесное воскресение, хотя царской власти там не было, но было упование на то, что, участвуя в ритуале, человек как бы воспроизводит ту победу над смертью, которую осуществил когда-то Бог. Речь идет о Ведах - древнейшем уровне индийской религии. Вы знаете, что Веды - это тексты, вернее, суммы гимнов, которые на протяжении многих тысячелетий устно передавались из поколения в поколение. Веды вообще было запрещено записывать, поскольку священный текст нельзя было предавать мертвой букве. И чтобы эти Веды сохранялись, была, собственно говоря, разработана целая социальная структура древнеарийского общества, к которому в некотором роде генетически принадлежим и мы с вами - русские. Потому что русский народ, вообще, как и народы славянские, - это один из народов индоевропейской семьи языков.

Примерно около 5 тыс. лет назад происходит какой-то непонятный этнический процесс, в результате которого арийские племена начинают быстро распространяться на просторах Евразии. Одни пошли в Западную Европу и достигли Атлантического океана, и современное государство Ирландия, на родном своем кельтском языке - называется "эйрэ" - это не что иное, как "страна ариев", "эйрэ" - арии. Другие пошли на юг, и греческий мир - Греция и Малая Азия - тоже были завоеваны ариями. А третьи пошли на Восток: одни ушли в Иран, и в Иране образовалась страна Иран (Арьян-Шахр - "страна ариев"), а другие пошли еще дальше на юго-восток и, перейдя Инд, вышли к южным предгорьям Гималаев (современный Пенджаб). Они завоевали и покорили древние доарийские государства Инда, - государства, которые были открыты только в XX веке, и принесли на просторы Инда древнюю ведическую религию. Ну, я не буду вам рассказывать о том, как было организовано ведийское общество, но оно все было удивительным образом все приспособлено для передачи Вед. Те из вас, кто занимались историей, знают, что в римском обществе было такое понятие “триба” - это три группы, соединенные вместе. Вот отсюда, кстати говоря, английское слово трайболизм - это первобытнообщинный строй. Слово "триба" не однозначно пониманию слова "племя". Наше слово "племя" - это те люди, которые произошли от одного предка, которые все вышли как бы из одной утробы, из одного чрева, в конечном счете. А “триба” как раз предполагает наличие трех различных групп, каждая из которых родственно не соединена с другой, но они живут совместно, выполняя одну определенную задачу. Триба состоит из группы священников, из группы воинов, из группы землевладельцев и простых домохозяек.

Священники есть главные хранители традиций племени, традиций трибы. Именно священники должны были заучивать корпус Вед и передавать его из поколения в поколение. Другие сословия тоже их учили, но не в полном объеме. Корпус Вед составляет немалый объем. Немного отвлечемся. Выясним, что такое Веда? Слово “Веда” - это наше слово "ведать". "Ведать" - значит знать, но не знать в нашем обычном смысле слова, что человек знает, например, английский язык, математику, Ведать, изведать - значит соединиться с объектом знания, стать с ним единым целым. Ведать - значит получить священное единство с тем, что ты изучил. Отсюда наши слова “ведун”, “колдун”. Они тоже происходят из этих же корней. Веда - это очень высокий уровень соединения с объектом познания, чуть ли не брачное единство с ним. Итак, корпус Вед состоит из 4-х памятников. Сейчас на русский язык завершается полный перевод наиболее крупной и наиболее известной Веды, это Ригведа. Ригведа - “Веда песен”, занимает три тома. Поскольку Вед четыре, то томов должно быть 12. Поскольку Веды с самого начала использовались с комментариями, то в итоге количество томов расползается до большой библиотеки. Арии не писали вообще, у них не было письменности, все запоминалось наизусть, причем запоминалось так, что когда впервые Веды были записаны, а записаны они были после рождества Христова, то записанные в разных концах Индии, они не отличались даже запятыми, т.е. была абсолютно адекватная передача огромного корпуса текстов. Понятно, чтобы такой текст передавать, необходимо было подчинить этому все задачи жизни. Если мегалитическая культура вся ориентировалась на строительство заупокойных памятников, то не меньшее усилие наши предки употребляли на то, чтобы сохранить определенные гимны, которые по их глубокому убеждению были даром Бога - "шрути", т. е. “услышанное”, то, что было услышано какими-то древними мудрецами от самого Бога. Представьте себе, что такое выучить одну Библию наизусть. А тут по объему текста во много раз больше Библии. Для того чтобы это выучить, ученичество для священников продолжалось с 7 лет до 21 года. Все это время мальчики, а потом юноши должны были находиться в доме учителя и учить эти тексты наизусть с его слов и при этом учить их употребление. Ну, что же это были за удивительные тексты, которые требовали такого к себе отношения, ради которых собственно и существовало общество? "Общество существует благодаря Ведам, мир существует благодаря Ведам", - говорили древние индо-арии. Что за такие удивительные тексты? Когда мы сейчас найдем и начнем читать русский перевод Ригведы, нас это очень разочарует. Мы увидим, что это какие-то не очень понятные события в мире богов, на которые намекает и о которых очень редко говорит прямо древний поэт. "Ну, стоило ли ради этого огород городить?" - спросим мы. Ну, конечно, если это тексты только для того, чтобы удивить, порадовать или успокоить душу, не стоило. Но, если эти тексты связаны с последней победой над врагом, т. е. смертью, то какова та цена, которую жалко заплатить за победу над смертью? Такой цены нет.

Как же помогали эти древние тексты победить смерть? Опять же мы встречаемся с тем же самым ритуалом, но без царского элемента. Возьмем классический гимн. Это 32-й гимн 1-й мандалы (первого круга Ригведы), гимн, в котором описывается, как Индра побеждает чудовище Вритру. Индра — это один из тех существ, которые древние индийцы называли “агити” - “беспредельный”, так они наименовали богов. Они беспредельны, они все есть энергия единого |Бога, которого именуют Аджа - "нерожденный". Наше слово генезис (отсюда и генетика, ген) - это поздние греческие реплики индоевропейского слова “джа” - "рождаться", "появляться". А - отрицательная частица, в результате "Аджа" - "нерожденный". Так именовали в глубочайшей древности Творца Мира, Бога-Творца, в Индии. Все боги, все "агити", все беспредельные - это проявление энергии Творца, не более того. Но каждый из них имеет как бы личный образ и действует, если угодно, автономно от остальных, и в то же время они никогда не вступают в конфликтные отношения друг с другом, как, скажем, греческие боги. Итак, Индра (а слово “Индра” опять же индоевропейского происхождения и является однокоренным словом с нашим словом "ядреный", т.е. крепкий, здоровый) - это образ силы, Он вступает в бой с чудовищем, имя которого Вритра (Вритра, на санскрите - это преграда, плотина). Это чудовище лежит и не пускает воды человеческие в небесный мир, а воды небесные не пускает в мир человеческий. Это чудовище как бы легло таким средостением между миром богов и миром людей. Что это такое? Это чудовище описывают в виде змея. Хотя, конечно же, вы понимаете, что образ змея - это поэтический образ; на самом деле это некоторое метафизическое понятие. Итак, Индра сражается с Вритрой и убивает его, и после этого воды человеческие начинают свободно течь в Небо, т. е. умершие могут восходить на Небо, а Божественная Благодать может нисходить в мир. Главный эпитет Индры - Вритра-хан, т.е. убийца Вритры.

Теперь посмотрим, как этот гимн превращается в ритуальную форму. Каждый жрец, читая этот гимн, одновременно держит в уме то, что сделал Индра, чтобы освободить людей и уничтожить преграду, и совершает определенные, четко фиксированные действия, которые символически изображают действия Индры по убийству Вритры. Таким образом, зло, которое мешает человеку соединяться с миром богов, уничтожается на время совершения ритуала. И поэтому та цель, то желание, которое имеет заказчик ритуала, реализуется. Это могут быть земные вещи, это может быть победа над смертью и возможность войти в вечность.

Древние индийцы, судя по тому, что они хоронили своих умерших после их кремации в курганах, а также судя по целому ряду заупокойных гимнов, которые дошли до нас в Ведах, верили в то, что умершие после того, как они победят смерть, войдут в мир вечности, в запредельную даль, как именовали мир божественной вечности древние арии - Варах-Параватах — "запредельная даль". И вот этот скепсис, который поразил Египет и Месопотамию, коснулся и индийских племен, только несколько позже, где-то на грани 1200 года до Р.Х. Но если Египет и Месопотамия как-то переболели этим, и, в общем-то, не пленились отбрасыванием ритуала настолько, чтобы вместе с ним отбросить идею телесного воскресения и идею уникальности жизни, то с Индией все было иначе. Былая периферия человечества становится центром новой совокупности религиозных идей. Эти религиозные идеи рождаются в кругу, как мы сказали бы, монашествующих.

Дело в том, что в Индии к разделению общества на три группы - на трибы, потом, когда они пришли в Индию, добавилась четвертая, четвертая каста. Каста - это европейское слово, португальское, сами индийцы именуют их варной цвета. Четвертая варна, которой раньше не было, - это шудры, это слуги. Вот шудрам запрещалось изучать Веды, а трем высшим кастам разрешалось. Кроме этого учения о 4-х кастах, в Индии существовало учение о 4-х так называемых ашрамах (отсюда наше слово храм), т.е. о четырех этапах жизни человека. Каждый человек должен был проходить в своей жизни 4 этапа в отношениях с божественным миром. Первый этап - это ученичество от 7 лет до 21 года у священников, когда ученик давал обет полного послушания учителю и полного полового воздержания, полного целомудрия. Второй этап - это этап домохозяина. В 21 год он, уже всему наученный, возвращался в свою деревню от учителя. К этому времени родители подыскивали ему невесту, он женился и начинал жизнь домохозяина. Человек продолжает совершать обряды, ритуалы, но он рождает детей, работает. Этот период продолжается примерно где-то лет 60, причем делится на два этапа. Первый этап, лет до 40, - это время рождения детей и, если угодно, чисто домашней и хозяйственной деятельности, а время от 40 до 60 лет - это продолжение супружеской жизни, после этого могут рождаться еще дети, но главное внимание уделяется уже на общественные дела. Таким образом, от 40 до 60 лет человек должен занимается делами своей деревни, быть в составе деревенских старост. Ну, а если он человек из более известной семьи, он может идти на более высокий уровень управленческой структуры. Но примерно в 60 лет все это кончается (здесь четких сроков нет, считается, что он должен увидеть сына своего сына - внука, уже выросшего, уже пришедшего из ученичества). После этого этому достойному господину полагается передать огонь домашнего очага, на котором совершаются жертвоприношения, старшему сыну, а самому уйти в лесной монастырь. Глупо и не нужно всю жизнь жить в деревне, в какой-то момент надо оставить хозяйство и заниматься в основном молитвой. И можно уйти со своей, понятно, немолодой женой и жить вместе в этом лесном монастыре рядом с такими же домиками других лесных монахов. Это третье состояние - состояние лесного монашества, общинного монашества. Эти лесные монахи разводят свои огороды и, в основном, являются учителями для подрастающих будущих священников. Однако это еще не конец. Далеко не всем, но тем, кто чувствует в себе еще большее стремление к духовному росту, можно совершить последний шаг - можно стать бродячим одиноким отшельником или, как говорят в Индии, санъяси. Такой человек отказывается и от дома, и от своей супруги, и от сообщества отшельников. Он дает обет вечно быть в пути, нигде не жить больше трех дней, никогда не произносить ни одного слова кроме слова молитвы, т. е. только беседа с Богом, никаких бесед с людьми; только своим духовным детям можно давать наставления, но ничего, никогда не просить и, естественно, не производить никакой пищи. Такой странствующий монах идет молча с чашей для подаяния из деревни в деревню: что ему кладут в чашу, то он и ест. Этот обычай существует до сих пор, и многие индийские министры и государственные секретари заканчивают свою жизнь бродячими монахами на дороге. Начинается совершенно нормальная форма завершения человеческого существования. Причем желательно, когда все положено (а кладут в блюдо, понятно, разное: кто положит сладкую рисовую кашу, кто острый, наперченный, овощ), все это вместе положить в одну чашу, выйти за пределы деревни, смешать с речной водой в один ком и запихнуть в рот, чтобы не получить никакого удовлетворения от еды. Вот это принципы санъясы. Многие министры так заканчивали свою жизнь, и это считалось нормальным.

Но почему я здесь об этом рассказываю? Дело в том, что как раз в лесных монастырях Индии, среди не санъяси, а вот этих “ванапрастха” - лесных отшельников появляется новое учение. Это учение отчасти мы встречаем в других культурах, но здесь оно достигает очень большей силы. Оно заключается в том, что на самом деле Веды - это чепуха, что Веды учат внешним действиям, внешним ритуалам, а на самом деле Бог всегда внутри человека. Человеческий дух ("Атман") тождественен “Аджа” - Богу-Творцу, которого к этому времени начинают именовать “Брахман”, т.е. Атман равен Брахман, тождественен Брахману - “ты еси То”, на санскрите - “та твам Аси”. Чувствуете похожесть славянского языка и санскрита? Брахман и Атман тождественны. Какой из этого делается вывод? Из этого сделается следующий вывод, что весь этот мир - это иллюзия; весь этот мир - это лишь прельщение. Причем не только внешний мир, но само твое тело, сами твои чувства, сама твоя самость - это все иллюзия. Это все только мешает, это все только привязывает человека к этому земному миру. Как говорится в одном индийском тексте, надо “разрубить узлы”, надо освободиться.

Тексты, в которых рассказывается об этом новом учении (они, кстати, тоже переведены на русский язык) - это Упанишады. Слово Упанишады происходит от индийских, санскритских корней - “упанисад”, что значит “сидение у”, имеется в виду у ног учителя. Так сидит ученик у ног учителя: учитель сидит на низкой скамейке, ученик на циновке рядом с его ногами и задает ему вопросы. Все Упанишады - это всегда диалог, диалог учителя и ученика. В действительности это могут быть самые разные диалоги. Это может быть действительно диалог учителя и ученика, это может быть диалог царя и подданного, это может быть диалог Бога и человека и, наконец, диалог мужа и жены, сына и отца. Некоторые Упанишады достигают большого художественного совершенства.

Сутью упанишадистского учения является та истина, что человек должен, отбросив свою личность, соединиться с Брахманом, с Аджа, с Абсолютным Божественным бытием, но ценой отказа от себя: не только от своего тела, но и от своей личности. Это прекрасно выражено в тексте, который вошел в одну из самых древних Упанишад — в Брихадараньяху Упанишаду - “Лесную Упанишаду”. В этом тексте рассказывается, что был такой мудрец Яджнавалке. Он довольно часто фигурирует в Индии, даже есть книга Яджнавалке. У него было две жены Майтрейя и Катьяянь. С Майтрейей можно было говорить о Брахмане, т.е. о Боге, с Катьяянь можно было говорить о том, о чем можно говорить с обычной женщиной. И вот наступил момент, когда Яджнавалке решил стать лесным отшельником - бонопрастхом. Он не берет с собой своих жен, он решил жить отдельно, в связи с этим он решил разделить между ними свое имущество, а имущество, видимо, было немаленьким.

И вот он обращается к Майтрейе и говорит: “Госпожа, я решил оставить это состояние и перейти к иному, и хочу разделить свое имение между тобой и Катьяянь”. И Майтрейя спрашивает: “Скажи мне, господин, если я получу богатство, стану ли я бессмертной?"

-Нет, Майтрейя, ты станешь подобна тем, кто имеет богатство, но нельзя достичь бессмертия с помощью богатства.

- Так зачем же мне то, что не делает меня бессмертной? Нет, господин, ты мне лучше расскажи о том, что дает вечность.

- Ты и раньше мне была особенно дорога, госпожа, а теперь стала еще дороже. Послушай же о бессмертном и вечном. Не ради мужа дорог муж, но ради Атмана. Все остальное также: не ради сыновей дороги сыновья, не ради Вед дороги Веды, а ради Атмана дороги Веды, и надо забыть, все надо отбросить, только ценить одно - Атман, только Дух - это единственная ценность. Это единственное, что спасает. Все остальное ценно постольку, поскольку оно принимается через Атмана. Нет ощущения Духа, все остальное без духа можно отбросить без оглядки.

Он дает целый ряд примеров, очень ярких, очень наглядных и завершает свой диалог так: “Итак, дорогая, только об Атмане надо думать, только Атмана надо сознавать, только Атман надо любить, только к Атману надо стремиться. Нет после смерти сознания”. И вот тут-то бедная Майтрейя развела руками: она была такой приличной, ведически образованной женщиной, очень благочестивой. Конечно, она надеялась пойти в эту беспредельную даль Парах Параватах и считала, что муж объяснит ей, как это сделать лучше, и тут он говорит, что нет после смерти сознания.

- Ты меня смутил, господин, своими словами.

- Воистину, я не говорю ничего смущающего, Майтрейя. Ведь когда есть двое, то один сознает другого, то один ощущает другого, то один вкушает другого, то один познает другого. Но когда все для тебя стало Атманом, то что и как ты сможешь сознавать, то что и как ты сможешь обонять, то что и как ты сможешь любить, ведь ты же с Ним стала одно целое.

Действительно, слово сознание на самом деле предполагает наличие двух, Слова содружество, сожительство всегда предполагают наличие двух, которые существуют вместе. Сознание, это когда ты сознаешь Бога, и Бог сознает тебя, когда между Богом и человеком идет определенный диалог, т.е. диалог — это беседа двоих. А когда Атман тождественен Брахману, когда он соединяется с ним, то о каком сознании может идти речь? Это скорее напоминает то, как капля воды, падая в море, сливается с океаном. Где потом найдешь эту каплю воды? Она и океан - это одно целое, потому что эта капля и была взята из этого океана. Это любимый индийский образ для объяснения того феномена, о котором я веду речь. Итак, "Нет после смерти сознания", - объясняет Яджнавалке и после этого уходит в лес. Что из этого следует?

Следствие из этого колоссальное. Дело в том, что если человек есть лишь иллюзия, а единственная реальность - это Дух, тождественный божественному Духу, то перед человеком открываются несколько путей, и о них говорится в той же "Лесной Упанишаде" впервые в истории человечества. В этом тексте мы впервые узнаем о том, чем сейчас живет Южная Азия и чем сейчас болеет наше Отечество. Это теория переселения душ, теория перевоплощения. Об этом, правда, рассказывается в ином диалоге, но в той же книге "Лесной Упанишаде".

О чем идет речь? Дело в том, что если человек есть лишь божественная сущность, то он может, отбросив все земное (все связи, все привязанности), соединиться с Брахманом. Брахман есть абсолютное, бестелесное и полное Божественное бытие. Соответственно и человеку необходимо стать столь же абсолютным, столь же не привязанным ни к чему: ни телесно, ни душевно, и тогда он сможет с ним соединиться. Поэтому те, как говорится в этом втором тексте, кто чтут в лесу веру как сущее, те достигают соединения с Брахманом. А если не чтут, если они не знают этого, что тогда? А тогда они временно попадают в небесный мир, в этот “Парах параватах”, но он оказывается не вечным божественным бытием, а лишь некоторым таким “домом отдыха” для заслуживших честной работой хорошее пребывание на Небе, но лишь временно. Пройдут какие-то временные периоды; добрые дела, которыми завоевано Небо, исчерпаются, потому что все, что можно исчислить количественно, все это приходит к концу, и ты опять окажешься на этой земле, и жизнь будет повторяться вновь и вновь, до тех пор, пока ты не будешь чтить только Брахман. И ученик спрашивает: "А что же будет для тех, кто не делал ни того, ни другого? Такие же чудаки тоже есть". "Они, - говорит учитель, - возвратятся после смерти кусающимися тварями, гнусными насекомыми, всякими прочими животными".

И логика этого учения понятна. Если тело есть элемент личности человека, как верили древние египтяне, то тогда понятно, без тела человека нет. И если мы мечтаем о том, чтобы человек был в вечности, необходимо воскресение во плоти, это ясно. А если мы считаем, что тело лишь иллюзия, лишь помеха, привязывающая нас к иллюзорному бытию и страданию, то понятно, что надо отбросить тело. Но понятно также, что если ты при этом отбрасывании тела не достигаешь Абсолюта, то входишь в новое тело, и все повторяется раз за разом. Эта идея, впервые появившаяся в Индии где-то около 12 в. до Р.Х., становится пленительной для всей Южно-Азиатской цивилизации. Она оказывается не только частью религиозных идей, она становится, если угодно, частью естественных представлений Южной Азии. Какие бы религии не появлялись впредь в Южной Азии, они все будут нести на себе отпечаток этого убеждения в перерождение душ. И если для европейца переселение душ - это что-то симпатичное, если он - не христианин, потому что пожил один раз, потом можно пожить еще раз, то для индийца - это ужасно, потому что он-то прекрасно знает, что жизнь - это страдание. Мы тоже об этом знаем, но как-то до конца в это не верим и думаем, что жизнь у нас не очень получилась, ну, может быть, в следующий раз получится, а индиец твердо знает, что не получится. И поэтому, то, что мы называем учением о перерождении, индиец называет иначе - учением о возвращающейся смерти. Вы чувствуете, что оптимизма здесь намного меньше. И поэтому единственный выход - выйти за пределы этого безумного бессмысленного кольца. Для индийца в сущности ад - это не что-то там под землей находящееся, а сама эта жизнь. И надо избавиться от этого ада жизни, выйти из этого круга в вечность Брахмана.

На самом деле все не так просто. Дело в том, что реальный человеческий опыт говорил индийцу, что человеческий дух не хочет полностью исчезать в Божественном. Ему хочется сохранить какое-то личностное начало. Но тогда надо признать, что Атман - это не чистая божественная частица, что в ней есть какой-то элемент человеческого. Тогда нарушается чистота конструкции.

До настоящего времени в Индии существуют несколько индуистских школ. Одна из них говорит о том, что человек полностью растворяется в Брахмане и нет после смерти сознания. Наиболее четко и глубоко эта мысль высказана в так называемой школе “Адвайта-Веданта”, т.е. абсолютный монизм, абсолютное единство. Их точка зрения: есть Бог и больше ничего иного. Другая школа, которая именуется “Вшпишита-Адвайта” (не полный монизм, относительный монизм), говорит о том, что личность человека после смерти и существует, и не существует. И человек вечно пребывает в Боге, но не сливается с Ним полностью. Вторая традиция связана с идеей Божественной любви. В Индии это учение получает большое развитие, на санскрите это “Бхакти” - “Божественная любовь”. Суть его заключается в том, что любовь делает из двух одно, но при этом каждый не перестает быть личностью. Муж с женой, если они любят друг друга, становятся одним целым, но при этом понятно, что это все-таки два человека, две личности. Вот так и человек с Богом. Их полная и бесконечная любовь человека к Богу делает его одним целым с Брахманом, но при этом личность сохраняется.

Сторонником второй точки зрения является очень интересный и глубокий индийский мистик Рамануджа, который жил в ХП в. после Р.Х. Его последователями являются сотни и сотни тысяч современных индийцев. Сторонником первой точки зрения является другой индийский мистик, живший в УШ в. Это знаменитый Шанкара, последователи которого тоже очень распространены. Но вся эта индуистская мистика связана с одним вопросом. Дело в том, что когда мы чего-то желаем, мы соединяем себя с объектом желания. Но поскольку объект желания всегда иллюзорен, то мы не должны ничего желать, потому что если мы с чем-то себя соединяем, что на самом деле иллюзорно, то понятно, что мы себя не соединяем с Богом. Ну, скажем, когда человек желает, положим, богатства, он соединяет себя с богатством, а не с Богом, и поэтому Атман снова перерождается в этом мире, не соединяется с Брахманом. Когда человек желает спасения, бессмертия, “Парах Параватах”, то он соединяет себя с небом, но временно, и опять оказывается на земле. И тут возникает самое страшное искушение. А когда человек себя соединяет с Брахманом, когда он ощущает, что “ты еси То”, “та твам Аси”, может быть, он тоже не достигает цели. "Как так?" - спросим мы. А вот как.

Индийские богословы были, так сказать, не лыком шиты и не лаптем щи хлебали, они, в общем-то, разбирались в таких вещах. Бог без образен, Брахман не имеет никакого образа. Когда даже мы называем имя, когда мы имеем какое-то наименование цели, мы всегда бьем мимо цели, если речь идет о Боге-Творце. И, соответственно, мы соединяем себя не с Брахманом, а с некоторыми иллюзиями нашего сознания. А что делать? И вот эта самая мысль поразила того человека, который явился основателем буддизма. Это северо-индийский принц Сидхартха-Гаутама. Кстати говоря, и главными творцами Упанишад и основоположниками буддизма и других религиозных течений Индии, появившихся где-то за 5 - 6 вв. до Р.Х., были в основном не священники, не брахманы, а люди из царского и воинского сословия, которые в этой системе триб обозначались именем “кшатрии” (от слова кшатра - “власть”). Именно эти люди, видимо, менее связанные ритуальными предписаниями и в то же время достаточно образованные, могли свободно искать истину. И вот, Сидхартха Гаутама ушел из дома, отказавшись от царского престола, бросив молодую жену и новорожденного ребенка, двадцати девяти лет. Он сначала уходит к учителю, который его учит упанишадическому знанию, когда Атман тождественен Брахману. Он учится у него несколько лет, но в итоге разочаровывается и уходит от него. Потом он вместе с несколькими монахами практикует крайнее умерщвление плоти. Если в первом случае надо было осознать тождество Атмана и Брахмана (это путь знаний), то во втором случае это был путь дела, путь действия. Надо было реально отказаться от всех желаний, практически не есть, не пить и полностью тело свое износить, чтобы освободить дух. Сидхартха Гаутама, конечно же, и тут был первым. Он был человеком ревностным. Но в итоге, потеряв как-то от голода сознание, он понял, что трудился зря, что этот путь не спасает. Тогда он удаляется от этих монахов, под их веселый смех, что он, мол, слабак, не выдержал, сломался, и после нескольких лет бродяжничества по дорогам Индии дает обет, что не сойдет с места до тех пор, пока не познает истину, даже если умрет.

И истина ему открывается. Но какая истина? Ему открывается истина, что нам вообще не надо стремиться ни к какой положительной цели, т.е. понятие Бога мы выносим за скобки, Он может существовать и может не существовать. Главное, что жизнь здесь - это страдание. И надо подумать не о том, куда уйти из жизни, а о том, как уйти из жизни. Для нас с вами этот вопрос кажется очень простым. Ну, если тебе так надоело жить, а вечность тебя не интересует, то возьми, застрелись, и дело с концом. Но для индийца это не такой простой выход. Ты застрелишься и снова переродишься, да еще в таком неприглядном виде, что потом тебе придется страдать в два раза больше. Самоубийство - не выход для любого человека южно-азиатской традиции, верующего и неверующего. А что же тогда делать? Как тогда быть? И вот тут-то появляется учение буддизма.

Сутью учения буддизма является приучение человека к тому, что ему не за что удержаться в жизни, что вся жизнь - это страдание, что вся жизнь - это совершенно нереальный поток, в котором совершенно бессмысленно пытаться утвердиться. Жизнь непостоянна, она постоянно разрушается, меняется, как калейдоскоп в детской трубочке. И наконец самое последнее и самое сложное для понимания неиндийца, это то, что нет души, нет души у человека и нет души у мира, т.е. то, что на языке раннего буддизма напали называется “анатга” — бездушность. Человеку надо понять, что его как бы уже нет, есть лишь совокупность элементов. Так же как любят говорить буддисты: "Что такое колесница? Есть обод, есть дышло, есть спицы, а колесница - это просто набор этих элементов. Разберешь элементы - и нет колесницы, соберешь элементы - есть колесница". Соответственно, и человек - это набор элементов, ну, там называют 21 элемент или 13 элементов называют разные школы, это набор элементов, а человека нет; и только когда ты обманываешься и ошибочно думаешь, что ты есть, ты будешь снова перерождаться. А вот когда ты не обманываешься и понимаешь, осознаешь до глубины души, что тебя как бы и нет, то ты достигаешь угасания. Вот это угасание на санскрите называется - нирвана. Нирвана - это угасание. Означает ли, что Будда был атеистом? Нет! Будда - это слово означает "просветленный", это уважительное прозвище, а личное имя Сидхартха Гаутама. Означает ли это, что это учение есть атеизм? Нет.

Один раз с Буддой произошла следующая история. Один из его учеников, брахман по имени Малунке, подумал: "Почему это Будда не рассказывает нам о том, есть Бог или нет Бога, существует подвижник после смерти или не существует, вечен этот мир или не вечен? Не нравится мне все это, пойду и спрошу Учителя. Если он мне скажет, буду у него учиться, а если опять будет увиливать, уйду". И он направляется к Гаутаме как-то вечером и говорит ему: "Почему ты нам не рассказываешь об этих вопросах? Если скажешь, объяснишь, буду у тебя учиться, а если не объяснишь - не буду". И Будда говорит: "Слушай, Малунке, разве я тебе обещал рассказывать о том, вечен мир или не вечен?

-Нет, не обещал.

-Или, может быть, ты говорил, что будешь у меня учиться, если я тебе это расскажу самого начала?

- Нет, этого я не просил, это сейчас мне пришло в голову.

- А вот послушай - говорит Будда. - Представь себе, что какой-то человек ранен отравленной стрелой, вокруг него собрались друзья и родственники и говорят: "Сейчас мы позовем тебе врача", а этот человек отвечает: "Нет, подождите звать врача. Вы мне сначала скажите, какой человек поразил меня стрелой: он был черный, белый, желтый. Скажите, из чего он поразил меня отравленной стрелой: из лука или из самострела. Скажите, какой была стрела: с таким наконечником или с другим. Да и, скажите, какого врача вы хотите мне вызвать". Пока это все ему будут объяснять, он уже умрет от яда. Так же и я. Я могу вам все это рассказать, но вы все 100 раз умрете, пока я буду это рассказывать. Это не нужно, это излишне, это бесполезное знание. А что надо знать? Надо знать, что мир есть страдание, что жизнь есть страдание, что мир непостоянен, и надо знать, что есть путь прекращения страдания. Это тот путь, которому я вас учу. А знать: вечен ли мир или не вечен, есть Бог или нет Бога, это лишнее знание, оно только мешает вам выйти из мира.

Странная позиция для нас с вами. Но надо сказать, что на этой позиции строится одна из величайших восточных религий, которая по числу своих сторонников не многим меньше, чем христианство. Это буддизм. Буддизм, оказывается чисто отрицательной репликой индуизма, в которой не ставится положительной цели вообще, а ставится цель только отрицательная - ухода из мира. Это не значит, что положительной цели нет, просто о ней не следует думать, потому что любая мысль о положительной цели тебя соединяет с сущностями более низкими, чем эта цель. Таков Буддизм. И вот, в Индии верующие это в основном индуисты сейчас, а в странах окружающих Индию - буддисты.

И надо вам сказать, что христианская проповедь среди этих народов бесконечно затруднена. Не потому, что они не хотят принять, ну, там, убьют тебя, нет, ничего подобного: индуисты очень добродушные, в целом, люди и, как древние афиняне, с удовольствием говорят обо всем божественном, но при этом вы их никак не убедите, что Христос нужен. Вы говорите, что Христос пришел спасти. "Он же Спаситель плоти", - говорит Апостол Павел. "А зачем же - говорят индийцы, - нам плоть спасать? От нее надо избавиться побыстрее, отбросить ее. Если мы будем спасать плоть, то мы соединимся с ней; зачем нам соединяться? Нам не нужно соединяться с плотью, нам не нужно соединяться с этим миром. Вы учите о грехопадении, в чем тут грехопадение? Человек вообще существует в иллюзии, и надо отбросить иллюзию и соединиться с реальностью". "Вы согласны, что реален один Бог?" - спрашивает индуист христианина. Христианин говорит: "Да, абсолютной реальностью является, конечно же, только Творец, потому, что творение уже вызвано Им, и эта реальность как бы вторичного порядка". "Ну, так зачем же нам останавливаться на реальности вторичного порядка, мы сразу пойдем к реальности первого порядка, пойдем непосредственно к Богу, к Творцу, к Брахману. Зачем нам все остальное?" - отвечает индуист. И диалог, как правило, прекращается. Вот почему-то так произошло в мире, и это тайна, которую на самом деле нелегко раскрыть: огромный континент, где живет большое количество людей, вовсе не страдающих от недостатка благочестия, мыслит спасение совсем не так. Но есть еще и другая часть континента со своеобразной религией - это Дальний Восток.

На Дальнем Востоке издревле существовало, сколь мы можем точно реконструировать, тоже представление о телесном воскресении умерших. В общем, когда-то, видимо, в Ш тысячелетии представления были одни и те же по всему миру. Но этот великий кризис, который прошел по миру во П и в начале I тысячелетия, на Дальнем Востоке отлился в учения, связанные с именами нескольких древних китайских мудрецов. Наиболее известные из них - это Конфуций и Лао-Цзы. Что послужило их основой?

Для религий западного мира, для религий Египта, Месопотамии характерна уникальность человеческой личности. Эта особенность человека никогда не ставилась под вопрос, как не ставился под вопрос и тот факт, что человек должен спастись, преодолеть смерть. Это было как-то само собой очевидно. Если в религии Южной Азии появилось представление о том, что человек должен освободиться, в конечном счете, от самого себя и от мира, то для Восточной Азии доминирующей идеей оказывается идея того, что весь мир является отпечатком Абсолютного Божественного Бытия. Весь мир, по этим представлениям, является отпечатком Неба, или точнее, того, что выше Неба, а то, что находится выше Неба, именуется в китайской традиции Путь или Дао. Но это не тот путь, о котором сказал Спаситель: "Аз есмь истина, путь и жизнь", т.е. если ты идешь через Меня, ты спасешься. Это иной путь, это путь всех вещей - в этом смысле слова употребляется слово Дао. Дао - это путь всех вещей, т.е. то, что определяет пути всех вещей, то, что определяет само бытие.
Для китайца, который, как вы знаете, до сих пор любит употреблять печати вместо подписи на личных бумагах, образ печати и отпечатка ясно соединяется с образом Творца и творения. Творение - это отпечаток Дао, отпечаток Творца. Но, естественно, опять же, мы имеем дело, конечно же, с

символическим образом, потому что Дао бестелесно, безвидно и отпечататься в виде елок, гор, морей не может. Дао - это определенный порядок, строй мира. Человек в этом порядке занимает свое место, и это отнюдь не главное место, человек — лишь один из элементов мира. Как сказал китайский мыслитель, последователь Лао-Цзы, Чжоан-Цзы: "Человек — не более кончика волоска на лошадиной шкуре", т.е. представление о человеке довольно скромное. Китаец вовсе не поет гимн человеку, как поет западная традиция, например, песня Гильгамеша, египетские гимны, я уже не говорю об иудаизме. Здесь же отношение к человеку очень скромное, но вот что важно: дело в том, что эта частичка - человек - имеет автономную волю. Вот это китайцы знают не хуже всех остальных: весь остальной мир, как отпечаток, так и остался, а человек свободен. Человек - это особая частица, а коли это свободная волевая частица, то она может находиться в этом отпечатке мира, а может выходить из него и ломать весь узор, и чем дальше выходит, тем больше ломает.

Все это было бы не так плохо, но то, что выходит из узора приводит к гибели самого человека, потому что божественный строй - это жизнь, это вечность, а выход из божественного строя - это гибель, это смерть. Понятно, человеку хочется остаться в строе мира. Как это сделать? И вот тут два главных учения предлагают два разных пути. Если угодно, это два метода. Они не враждебны друг другу. Они как бы равноуровневые. Здесь необходимо немного отвлечься и сказать, что китайцы социальные существа по своей природе в отличие от индийцев. Вообще, это на самом деле очень интересно. Посмотрите: за всю историю Индии в этой огромной и древней культуре, которая все-таки довольно рано освоила письменность, нет ни единой цельной исторической хроники, только эпос - "Махабхарата" и "Рамаяна" или религиозные тексты, потом уже появляется секулярная или полусекулярная литература типа драм и т.д. Но историей индийцы не увлекаются. Вообще изучать историю этой иллюзии - какая глупость, зачем? Китаец же думает так: какая же это иллюзия - это отпечаток Божественного. Это бесконечно ценно для него, и поэтому китайский историограф регулярно с глубочайшей древности делает записи дат, событий и людей. Китайскую историю мы знаем по годам досконально, а индийскую знаем очень приблизительно, очень плохо. Китаец любит этот мир, любит его плоть: не потому, что она сама по себе хороша, как ее любят наши современные люди, а потому, что это отпечаток Божественного, отпечаток Дао. И поскольку китаец очень любит эту плоть и социален, то ему, естественно, очень часто совсем не хочется выходить из этого мира. А мир весь пошел вразнос, потому что его песчинки ведут себя совершенно безобразно. И что же предлагается?

Конфуций предлагает свое учение. Это учение о ритуале, учение о том, как в обществе восстановить правильный строй, как в обществе восстановить гармонию. Это, если угодно, социально-политическая этика, и наши современные исследователи (я имею в виду, не обязательно российских, а наших европейских исследователей) очень часто обманываются и говорят, что это чисто политическое учение. Ничего подобного. Конфуций говорит, что его целью было признание воли Неба. Он прямо пишет об этом в своем крупнейшем сочинении - это книга Лунь-Юй, которая тоже издана на русском языке. Самое главное - познать волю Неба и понять, как надо организовать общество. Он, бедный Конфуций, ходит от одного правителя к другому и пытается ему доказать, что надо следовать воле Неба, и тогда он готов, как хороший министр, все правильно организовать. Ну, естественно, все правители гонят его. Это понятно. После того, как он умирает, его учение просто запрещают, его последователей уничтожают, они становятся мучениками. Но проходит лет 200 - 300, и конфуцианское учение становится общепризнанным в Китае и является таковым до конца китайской нормальной государственности, которая прекратилась, как вы помните в 1949 году, когда коммунисты победили в Китае.

Итак, задача Конфуция - создать ритм социального мира, поэтому его две главные идеи - это идея ритуала, когда все должно быть очень четко по-китайски, это Ли. Ли - это ритуал, т.е. все должно быть четко организовано, все религиозные действия должны быть правильно выверены, а также отношения отдельных людей друг к другу. Все строится на 5 отношениях: родителей и детей, мужа и жены, царя и подданных, старших братьев и младших братьев, и, наконец, отношения друзей. Все эти отношения должны быть четко определены и построены по четким правилам, тогда в обществе будет главенствовать Дао. Но, чтобы общество не распалось, одновременно должно быть нечто соединяющее его, и это соединяющее образно именуется музыкой. Поэтому Конфуций любил говорить, что общество строится на музыке и ритуале: ритуал разделяет, музыка соединяет. Это, конечно же, не музыка в нашем понимании, а то, что мы называем музыкой сфер, т.е. это тот Божественный ритм, который в наиболее доступных для нас формах проявляется в совершенном звуке, т.е. в музыке, которая соединяет большие совокупности людей воедино.

Но подход конфуциан все же смущал многих китайцев. Многие прекрасно видели, что, как это общество не совершенствуй, оно совершенным не становится. И поэтому единственным способом они видели полный уход из мира, полный выход из него, чтобы соединиться с неповрежденной природой, с абсолютно совершенным Божественным миром там, где он еще сохранился. Такие люди становятся отшельниками, они уходят в глухие горы, леса, какие-то самые красивые уголки Поднебесной, чтобы там, сосредоточившись на единстве с Дао, достичь этой полноты. И китайцы уверены, что такие люди вообще не умирают, они становятся живыми бессмертными. Они настолько входят в этот ритм мира, что живут вечно, постепенно начинают питаться воздухом и небесной росой.

Соединение с этим прекрасным миром создает обычай любования неповрежденной природой. Это вы все прекрасно знаете, достаточно посмотреть на прекрасные китайские картины. Эти картины — не что иное, как иконы, это иконы Дао. Поскольку Дао не видел никто никогда, а природа - это его отпечаток, значит, смотря на отпечаток, мы восходим к самому первообразу. Таков принцип китайской иконы. Поэтому, когда мы смотрим на прекрасные полотна каких-то современных китайских живописцев, мы должны помнить, что это религиозное изображение, а не просто изыск пейзажной живописи. Точно также японский сад камней, точно также средневековые китайские башни любования природой. В наиболее красивых местах строили специальные павильоны, куда люди поднимались, чтобы наслаждаться дивным окружающим пейзажем.

Особенно китайцы любили сочетание воды и гор, и это тоже не случайно. Конфуций считал, что идеалом человека должно быть человеколюбие, гуманизм, как не совсем удачно переводят это на русский язык. Это то, что по-китайски называется Жень - человек. Так вот, Конфуций говорит, что человеколюбивый (т.е. идеальный конфуцианец) любит горы, а совершенно мудрый (т.е. последователь Лао-Цзы, аскет) любит воду. Когда я это впервые встретил, я не понял, что это означает. Лишь через некоторое время я понял это и понял причину сочетания воды и гор на китайских картинах. Дело в том, что в китайской поэзии Дао, т.е. божественное бытие, часто связывается с океаном. Это море, это бесконечная вода. Почему? Потому что вода аморфна, вода не имеет формы, вода текуча и, тем не менее, вода - это жизнь, вода - это все.

В одном древнем китайском тексте говорится, что когда вода набегает на берег, она оставляет на нем песчаный след. Ну, помните, волны, отпечатки волн на берегу. Итак, мир подобен отпечатку Дао, как и песок на берегу: полоса этого песка подобна отпечатку волны. Так что же такое горы? Горы - это отпечаток Дао, это земная реальность, воспроизводящая Божественную, поэтому человеколюбивый - это тот, кто любит этот мир в лучшем смысле этого слова, тот, кто любит социальную гармонию мира, тот любит горы, а тот, кто любит само Дао, тот любит воду. В этом раскрытие этого красивого образа.

Итак, для китайской традиции, что характерно? Вера в бессмертие, глубокая убежденность в том, что бессмертие может быть телесным, но может быть без воскресения, но оно телесно; вера в то, что этот мир не иллюзия, а бесценная реальность, бесценное Божественное творение, и в то же время очень малоуважительное отношение к человеку. Человек - это только кончик волоска на лошадиной шкуре мира. Хотя он имеет особую свободную волю, он не есть мерило всех вещей, которым является человек для Запада и которым являлся Божественный Дух для религий.

Мы видим три религиозных видения, которые к моменту пришествия Спасителя застыли в своей различности.

Одно говорило о воскресении, говорило о том, что человек телесно воскреснет и о том, что мир создан для человека .В одном древнем египетском тексте прямо говорится об этом. Там дано поучение царю, которое было написано в эпоху первого переходного периода, т. е. в эпоху этой революционной смуты. В нем отец-царь учит своего сына: “Заботься о людях - пастве Бога. Для них создал Он небо и землю, для них поразил Он животное, обитающее в водах, для них создал Он царя", т.е. все создано для людей, и для них существует царь, а не люди для царя.

С другой стороны, Южная Азия, где этот мир отбрасывается, как ненужный, и в человеке, в сущности, вычленяется только его богоподобие, но зато дается надежда на полное слияние с Богом.

И третий вариант - китайский вариант, где глубже, чем где-либо переживается благо творения самого по себе и благо творения, не зависящее от человека. Эта точка зрения такова: не для человека создан мир, он сам по себе создан и прекрасен сам по себе; только ты его, человече, не порти, а войди с ним в один ритм, и тогда ты спасешься, а мир и без тебя существует прекрасно, и ты ему только мешаешь своим своеволием. Эти три видения как бы создают ту стереосистему, в которой раздается проповедь Христа. Но об этом мы будем говорить с вами завтра, а сейчас я с удовольствием отвечу на ваши вопросы.

Вопрос: Как вы лично обрели веру? Знаете ли вы санскрит? Читали ли вы "Брахма Самхиту"?

Ответ : Так, что я вам могу сказать? Ну, во-первых, ответим на то, что проще. Санскрит я не знаю, т.е. я его не изучал специально и читаю я в основном в переводах, хотя этимологические изыскания приходится проводить постоянно. Теперь, что касается "Брахма Самхиты". "Брахма Самхиту" я не читал.

Теперь, что касается первого вопроса. Я обрел веру лет двадцати пяти от роду после того, как я долго, в общем-то, искал ее. Я родился в семье нерелигиозной и, пожалуй, какую-то религиозность, впрочем, очень далекую от настоящего христианства, мне могла передать только моя няня, в некотором роде Арина Родиовна. Однако вера, религиозные ощущения были со мной, ну, буквально, с самого начала. Я помню, как я ребенком ужасался идее своей конечности, своей смертности так, что спать не мог по ночам. Мне было страшно оттого, что меня не будет. Как это может быть? Вот все это будет: мир будет, солнце будет, а меня не будет. Потом, где-то, когда мне было лет 8 или 9, я с некоторым ужасом переживал идею адских мук. Ну, опять же, через мою няню мне передано было это знание. А потом я получил от своей пожилой тетушки ее Новый Завет на русском языке, который ей подарили, когда она еще училась в Петербурге в одной из хороших гимназий до революции. Она его передала мне. Я его храню до сих пор. Тогда я начал его читать и (мне было тогда лет 12 - 14) мало что понял, хотя там все совершенно понятно, как теперь кажется, но текст был закрыт для меня. Но я выучил почему-то на русском языке на память молитву “Отче наш” и взял за правило ее читать вечером в кровати, не имея при этом никакой глубокой религиозной интенции. Я это делал какое-то время, и потом лет в 16, наверное, прекратил. Но я вот сейчас в глубине души чувствую, что это имело большое значение для моей жизни.

А потом прошло много самых разных событий, и когда мне было около 25 лет, одним прекрасным вечером... Я к тому времени был кандидатом наук, гуманитарием, специалистом по современной истории Востока. В то время я имел некоторый материальный достаток и жил по тогдашним советским условия совсем неплохо, ни в чем не испытывал большой нужды и даже малой какой-то потребности. Жил хорошо. Я, в общем-то, так получилось, был рожден в достаточно привилегированной семье высшего московского чиновничества, поэтому во многом не испытывал недостатков. И вот в какой-то момент, имея жену, дочь, квартиру, кандидатскую диссертацию - все, в общем, что можно было и желать для жизни, я сбесился с жиру, т.е. я вдруг понял, что все это абсолютно не нужно, что это все ничто. Зачем это все нужно, если все это кончается ничем? Более того, я по-настоящему увлекся наукой и с удовольствием работал, как научный исследователь (мне было страшно интересно работать, я писал тогда вторую свою книгу). И вдруг я ясно понял, что в книге (не по цензурным соображениям, хотя и по ним тоже, но самое главное потому, что вообще очень много в душе есть невыразимого) я выражу себя процентов на 5-10, а все остальное я не скажу ни жене, ни другу, ни в книге - никому, как и каждый, наверное, из вас. Это все умрет вместе со мной и уйдет в небытие. Так зачем все это? И потом, я также понял, что есть некоторое нравственное измерение жизни, что безнравственная жизнь - это плохо, но почему плохо? Если и праведник, и грешник, если нравственный и безнравственный равно уходят в пустоту, в небытие, то не все ли равно, как жить? Вот эти три мысли в какой-то момент меня озарили, и хотя это мысли элементарные, они заставили меня чисто умозрительно, чисто философски понять, что если нет цели жизни, вынесенной за пределы этой жизни, то тогда у жизни вообще нет цели. Кроме того, я понял одну простую вещь. Ненадолго отвлечемся, Я поясню это примером. Каждый, наверное, из нас живет совокупностью частных целей: скажем, сегодня мы ставим себе задачу пойти в кино, мы ставим задачу написать книгу, мы ставим задачу разбогатеть, мы ставим задачу скопить денег и поехать на юг отдохнуть и тысячу других задач, больших и маленьких. Но если все эти задачи реализуются только после того, как подготовка к ним исполнена, то когда реализуется вся жизнь?

Получается, что совокупность частных задач ведет в никуда. Такого быть просто не может. И я ясно тогда понял, что должна быть некая абсолютная цель, вынесенная за пределы этой жизни, цель, для которой вся эта жизнь является подготовкой, так же как накопление денег является подготовкой для поездки на юг летом. А коль так, то у этой цели нашей жизни должен быть какой-то оценочный смысл - почему? Ну, если все здесь плохое или хорошее кончается смертью, то должно быть нечто такое, где хорошее и плохое, наконец, себя как бы реализует, себя проявляет, следовательно, есть нечто реализующее между добром и злом, и, следовательно, есть то, что люди называют Богом. Вот с этими чисто философскими идеями я весной был послан в колхоз на сельскохозяйственные работы. Как все премудро бывает в этой жизни! Дело в том, что туда, естественно, поехала целая группа людей из моего института востоковедения, но я, как большой сибарит, почел возможным денек сэкономить и поехал на день позже других. И когда я вошел в комнату, где должен был жить, то увидел некоего достойного господина моих нынешних лет, который в рабочее время сидел на койке и читал псалмы Давида. Это был один из крупнейших наших индологов: человек, который сделал полный адекватный перевод на русский язык и опубликовал его в известной книге “Бхагавад-Гита” в традиции научной критики”; человек, который в это время работал над переводом Рамануджи на "Бхагаваду Пурану". Это был Всеволод Сергеевич Семенцов, который с этого времени стал моим ближайшим другом, глубоко верующий христианин и в то же время один из умнейших и интеллектуальнейших людей России конца 70-х годов, к сожалению, безвременно ушедший в лучший мир. Этот человек, в общем-то, стал беседовать со мной, и в результате бесед, споров, как-то очень быстро, я понял то, что я расскажу вам на следующей лекции - уникальность смысла христианского пути. Ну, а дальше все пошло по наезженной дороге: духовник, церковь, катакомбные наши встречи, молитвы, венчание при закрытых дверях. Я развелся, жена меня бросила после этого, поэтому был через некоторое время следующий брак, венчание при закрытых дверях церкви, изгнание из института за религиозные убеждения, но все это было потом. Начало, как всегда, было очень хорошим... Ну, простите, был такой вопрос, я так не стал бы рассказывать о себе.

Вопрос: Очень интересные лекции, спасибо. Есть ли у вас печатные работы на эти темы?

Ответ: Я вам могу сказать так. Вообще-то основной моей научной темой являлась долгое время не история религий. Историей религий я занялся в 1988 году вплотную, как профессиональным делом, когда мне уже в начале перестройки предложили читать курс по истории религий в Московской Духовной Академии. До этого я занимался скорее теорией власти в восточной философии и восточных религиозных системах. Это касалось, конечно, и религиоведения, но как бы одним боком. Я этими вопросами продолжаю заниматься до сих пор. Что касается истории религий, то я за это время написал несколько научных статей. Из них более или менее популярными, т. е. теми, которые может прочесть, не соскучившись, человек, не искушенный в этой области, являются следующие. Это “Эсхатологическая уникальность христианства”, которая была написана и опубликована в журнале “Континент”. Я не помню точно номер, но если мне не изменяет память, она вышла в 1994 году в одном из 4-х номеров “Континента”, я не помню точно в каком. Вторая статья является тоже достаточно доступной, это "Победа над последним врагом", т.е. над смертью. Эта статья вышла в первом номере “Богословского вестника” - нового журнала, который стал издаваться, как орган Московской Духовной Академии, по-моему, в 1993 году. Но он, по-моему, зачах на втором номере. Потом в таком весьма специфическом журнале, как “Московский психотерапевтический журнал” (но на самом деле, там собралась такая хорошая компания) вышла моя статья “Апология смерти”, по-моему, это тоже в 1994 году первый номер. Но вас ни в малой степени не должно огорчать, что статей мало, поскольку я сейчас работаю над фундаментальной работой “История религий” и свой курс лекций решил превратить вот в такое многотомное издание. Первый том “Религии доисторические и внеисторические” уже сдан в печать, это где-то около 20 печатных листов. Над вторым томом “Религии Древнего Переднего Востока”, я работаю в настоящее время, и если вы будете молиться, чтобы я не умер в ближайшее время, то я надеюсь работу довести до конца. Сейчас я ее считаю работой своей жизни. Если я сделаю ее, то буду считать, что социальный смысл моего существования на земле исполнен. Ну, не знаю, если буду жив, может быть, еще что-нибудь напишу. Это большая и нелегкая работа, если учесть, что довольно много лекций и научной работы в других сферах, и статей, и публицистики и всего прочего. Кроме того, мне сейчас предложили издать в серии “Лики творчества” мои статьи, разбросанные в разных журналах, и я хочу это сделать, так что, может быть, в ближайшем будущем, может быть, через год, появится том статей вашего покорного слуги. Это то, что касается публикаций.

Что касается христианства, я ведь не являюсь специалистом в области христианства. Я являюсь специалистом, как раз по нехристианским религиям, т.е. мой курс “История религии”, который я читаю в духовных учебных заведениях, это все кроме христианства, потому что христианство читают специально. Понимаете меня, да? Вот, но, конечно же, в этих вопросах, я постоянно касаюсь и христианства, т. е., христианство и другие религии - вот принцип, по которому строятся основные мои работы.

Вопрос: Почему Православие называет религию Египта и Индии языческими?

Ответ: О, что касается язычества, это вообще интересная тема. На самом деле большинство из нас почему-то думает, что язычество - это политеизм, т.е. многобожие. Однако это совершенно неверно. Если вы посмотрите греческий текст Нового Завета, то увидите, что когда говорят о язычнике или язычниках, то по-гречески это звучит “та этли” — “этли”, т. е. народы. Языческая религия - это религия народов, племен, а не религия интернациональная, если угодно, не христианство и не религия Ветхозаветного Израиля, которая являлась как бы началом будущей религии вселенской. Религия языческая - это не богословское определение, не особенность богословия какого-то язычества, а языческая религия - это религия народа, в отличие от религии интернациональной, которой является христианство. В этом смысле, кстати говоря, христианство в ни малой степени ни является русской национальной религией. Когда говорят: “Мы христиане или православные, потому что мы русские”, то это глубочайшая, если угодно, даже догматическая ошибка, потому что мы тогда христианство делаем языческой религией, мы делаем его религией нашего русского народа. Ничего подобного. Национальной религией Руси является русский поганизм, русское язычество, которое существовало до Владимир а и какое-то время после этого оставалось. В христианстве же, как вы помните: “Нет ни эллина, ни иудея, ни скифа, ни римлянина, ни раба, ни свободного, но все одно - во Христе”. Христианство интернационально, оно обращается к тому, что поверх национального, а индуизм - это религия индийцев. Наши братья-кришнаиты, которые являются русскими людьми, становятся последователями Свами Брапхупады - основателя кришнаизма, они принимают Агни Повиду, т. е. они становятся индуистами, индийцами, через посвящение. И в этом смысле индуизм есть язычество, но не потому, что он учит многобожию, а потому что оно есть религия индийца.

Буддизм язычеством не является вообще ни с какой точки зрения. И когда его называют язычеством, это просто ошибка. Буддизм, точно такая же религия, как христианство, это формально интернациональная религия. И Будда ее создавал, как религию всех народов.

Что касается Египетской религии, то понятно, что это язычество, потому что это религия египетского народа. Но язычество и многобожие - это совершенно разные вещи. Должен вам сказать, я, к сожалению, обо всем говорить не могу, чтобы вообще понять многобожие как религию, как веру во многих богов, среди которых нет единого Бога-Творца, которому все остальные боги или подчинены, как служебные духи или являются Его энергией, таких религий просто нет. Есть религии, где верят в многочисленных духов и Бога-Творца задвигают подальше в угол, и о Нем почти забывают. Да, такие религии есть. Это религии современных неписьменных народов. Вот, наши самоеды, ненцы, адыгеи, ульчи, орочи, готтентоты, аборигены Австралии, индейцы Северной и Южной Америки, если они не обратились в христианство, являются в этом смысле демонистами, т.е. они живут в мире духов, забыв о Боге-Творце, хотя в глубине души помнят, что Такой есть, но Он давно устал, отошел от дел мира и ими не занимается. А религии народов, где верят в Бога-Творца и молятся Ему, это всегда религии, в конечном счете, монотеистические, потому что всегда есть единый Бог-Творец и у жителей Месопотамии, и у египтян, и у индийцев. А что касается буддизма, я уже вам сказал, там проблема более сложная.

Страница сгенерирована за 0.05 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com