Несколько лет тому назад мне довелось беседовать с представителем «большинства» французской социалистической партии. «Каковы новые идеи», спросил я, «во французском социализме со времени войны?». Мой собеседник был явно шокирован. «Новые идеи?» переспросил он с негодующим изумлением. «Никаких новых идей у нас нет. Подумать только, новые идеи!». Так ответил мне Гранвалле, член С. А. Р. 1, а в будущем — автор обвинительного акта против исключенного «меньшинства».

«Простите меня… за то, что я подумал, что у вас в голове есть идеи»…

Но Гранвалле вряд ли читал Чехова.

Когда, два года тому назад, я писал в № 1 «Нового Града» о французском социализме, о расколе не думал никто. Резко сталкивались два течения, но борьба не была еще ожесточенно-безысходной, «меньшинство» еще не было охвачено той великой тревогой, которая позднее создала в нем повышенное чувство ответственности за судьбу Франции — и не ее одной.

Правда, и тогда вожди его указывали, что мир вступил из эпохи органической в эру революционную, что нужны новые организующие идеи и смелые преобразования, что безрассудно оставаться на высотах окаменелой ортодоксии…

Все это так, но отсутствовало ощущение непосредственной опасности, «времен и сроков». Франция еще не стала «последней траншеей свободы», и гибель не грозила, казалось, основным ценностям европейской культуры.

Если прежде «меньшинство» стремилось к государственному и социальному творчеству большого размаха, для осуществления своих идеалов, то теперь на очереди драматическое «состязание на скорость»: если не совершить нужных преобразований, не утолить новых потребностей, это будет сделано вражескими руками.

¹) CommissionAdministrativePermanente. Соответствует, во французской социалистической партии, Центральному Комитету.

Поднять массовое народное движение, объединяющее рабочих, крестьян и средние классы; преобразовать устаревший аппарат власти и всю государственную машину; удовлетворить повсеместную потребность в управляемом хозяйстве; открыть перед молодежью широкие пути борьбы и творчества; устранить таким образом опасность фашизма, спасти свободу и демократию под знаком порядка и авторитета, в рамках нации — ибо иного пути не дано — вот, по мнению бывшего «меньшинства», историческая задача французского социализма.

Напомню историю происшедшего раскола.

Выборы 1932 года дали победу радикалам и социалистам, дружно поддержавшим друг друга на перебаллотировках и совместно обязавшимся перед избирателями. Страна ожидала сотрудничества левых партий для проведения мероприятий, обещанных на выборах. Но для «большинства» французской социалистической партии то; что делается и говорится на выборах, совсем не похоже на то, что пишется и возглашается в партийной печати, на партийных съездах. На выборах, как и в муниципальной работе и, по большей части, в парламентской, приходится снисходить к требованиям жизни. За то в партийных инстанциях берет реванш застывшая догма. Это и естественно, если, по выражению Де Мана «теория претерпевает практику вместо того, чтобы животворить ее».

Парламентская тактика партии, выражавшаяся в поддержке левых, радикальных министерств, представляла собой, в сущности, неустойчивый компромисс: по мнению «большинства», партия ангажировала себя чересчур; по мнению «меньшинства» — недостаточно. Само «большинство» было неоднородно: часть его мечтала о положении безответственной «классовой» оппозиции, в соответствии с марксистской ортодоксией; левое же крыло помышляло о революции, которую учинит объединившийся рабочий класс, когда Москва «образумится» и «поймет». Можно было бы насчитать немало оттенков, от почти реформиста Венсен-Ориоля до почти коммуниста Ж. Пивера; через разъеденного анализом бездейственного схоластика Леона Блюма; через Поля Фора, с потрясающей активностью отклоняющего партию от активности действенной; через неукротимого Жиромского, столь «громокипящего» против «меньшинства», что остатков ярости хватает разве только на радикалов.

Имелось ли в виду приводить в исполнение старые марксистские формулы или нет, но вся чисто партийная жизнь и работа проходили под знаком их.

И для борьбы с коммунистами, и для соглашения с ними требовалось показать свою не меньшую «левизну». Партия росла в численности, но односторонне: левое крыло все увеличивалось. Дух злобного сектантства все более овладевал ею. Прежняя парламентская так-

тика казалась все менее допустимой. Все менее удовлетворяла она и «меньшинство», по причинам противоположным.

По мере развития европейских событий и обострения бюджетного кризиса, жоресисты все острее сознавали недостаточность условной поддержки министерств, неотложность образования, совместно с радикалами, сильного правительства для проведения широкой, смелой программы. «Большинство» же (бывшее в меньшинстве в парламентской группе), нисколько не чувствовало грозности положения и стремилось вернуться к довоенной тактике.

В 1924 году, при министерстве Эррио, парламентская группа голосовала за бюджет при одобрении почти всей партии. Когда же, в январе с. г., группа голосовала за 12-ю бюджетную долю, был созван партийный съезд в Авиньоне, в апреле месяце, для осуждения группы: при буржуазном строе социалисты обязаны всегда, из принципа, голосовать против «классового» бюджета. Так было постановлено за 25 лет до войны, при основании 2-го Интернационала, и помнят об этом во всем мире одни лишь французские гедисты.

В Авиньоне впервые некоторые вожди большинства заговорили о необходимости раскола — к искреннему негодованию меньшинства и особенно вождя его, Реноделя. Компромиссная резолюция (типа т. н. «nègre-blanc») разрешала голосовать за бюджет лишь в случае, если правые, с целью свалить левое министерство, голосуют против. Запрещены были и систематическая поддержка министерств и систематическая оппозиция. Запрещена была постоянная связь с другими фракциями путем «делегаций левых».

В мае месяце рассматривался бюджет. Многие пожелания группы были включены в него. Правые собирались голосовать против. Недопустимо было свергать третье министерство в течение года. Парламентская группа решила голосовать за бюджет. С. А. Р. немедленно поставила группе на вид, что та нарушает Авиньонскую резолюцию. Группа тем не менее за бюджет голосовала. (Исключая 29 левых). С. A. P., усматривая тяжкое нарушение партийной дисциплины, передала дело на рассмотрение съезда, который должен был собраться в Париже, в июле. В партийных организациях парламентская группа и все «меньшинство» нещадно травились, смешивались с грязью. «Попюлэр» окончательно стал органом господствующей фракции. У Реноделя отнято было право помещать в нем по временам свои передовицы.

Участники съезда, по установившемуся дурному обычаю, приехали с обязательными наказами. Не могли изменить решения съезда ни декларация большинства парламентской группы, ни речи представителей ее (особенно докладчика группы, М. Деа), доказывавших, что нет иного пути, когда надо спасать и финансы страны, и демократи-

ческий строй ее. Однако, лишь пятая часть съезда поддержала группу. Четверть высказалась за «сожаление» (Венсен-Ориоль); большинство — за «порицание» (коалиция «левого центра» — Л. Блюм, Поль Фор; с «левой» — Жиромский, Пивер).

Но значение съезда вышло далеко за пределы тактических и дисциплинарных споров. В самый разгар его, несколько неожиданно, оформился идеологически и программно т. н. «нео-социализм». Монтаньон, Марке и Деа в своих трех импровизациях раздвинули рамки прений, дав драматическую очную ставку молодой действенности со старческим доктринерством.

До чего характерны слова Блюма: «Мне кажется, что мы вступаем как бы в новые планетные системы, среди которых мы не имеем иного компаса кроме марксистской доктрины… Не нам брать на себя руководство движениями, переходными между капитализмом и социализмом, хотя бы нам из-за этого суждено было страдать долгие годы. Мы должны остаться верны своим, постоянным взглядам». Негодующая реплика Деа: «Думаете ли вы, что эта диалектика истории утешит социалистов, которых мучат гитлеровцы?». И ответ Блюма: «Я надеюсь логически на осуществление социализма». — «Логическая надежда» — путем замыкания истории в единую обветшавшую формулу.

Во время речи Марке Л. Блюм произнес свою пресловутую фразу: «Я в ужасе», а затем, в десятках статей «Попюлера» обвинял трех ораторов в фашизме. Но когда «фашист» Деа окончил свою речь, четыре пятых потрясенного съезда, вскочив с мест, устроили ему нескончаемую овацию, а итальянские социалисты-эмигранты Модильяни и Ненни, знающие толк в фашизме, кинулись обнимать Деа, со слезами на глазах.

Перед закрытием съезда Ренодель огласил декларацию, перенося разногласия на суд общественного мнения. «В кризисе капитализма и социализма мы представляем действенную волю для спасения демократии от беспорядка, народов от хаоса и человечества от войны, и мы уверены, что республиканское и социалистическое мнение страны — с нами».

Первое обращение к «мнению страны» состоялось в Ангулеме, по приглашению социалистической федерации департамента Шаранты. Взгляды, изложенные на Парижском съезде, были повторены и развиты. Самый успех собрания побудил С. А. Р. к крайним мерам — ораторы были преданы суду Национального Совета Партии, назначенного на ноябрь месяц, в Париже. У «меньшинства» отнималась свобода не только действий, но и высказываний.

Как нарочно, лишь за несколько дней до Ангулема на Парижской Конференции 2-го Интернационала выяснилось, что по всем обсуждавшимся вопросам французские делегаты, принадлежавшие к

«меньшинству», были в полном согласии с пленумом, а сторонники «большинства» либо голосовали против, либо воздерживались. Марке, выяснявший в своей речи свою позицию во французской партии, удостоился оваций конференции и поздравлений председателя — Вандервельде.

Ноябрьскому совету партии пришлось судить не только ангулемских ораторов, но и 28 депутатов, голосовавших 23 октября за министерство Даладье в момент его паденья.

В проект бюджетного равновесия, на котором пало министерство, включены были: контроль над производством оружия, обещание нефтяной монополии, национальное оборудование с 40-часовой рабочей неделей, гарантия против понижения заработной платы. Все эти меры похоронены были падением кабинета. Ясно было, что от последующих кабинетов можно ожидать гораздо меньшего, что правительственные кризисы могут привести к гораздо более правому министерству, если не к краху режима. Но все это превысил налог в 120 фр. с государственных служащих.

Под давлением чиновничьих синдикатов и партийных верхов парламентская группа решила, незначительным большинством, голосовать против правительства. Создалось своеобразное положение. С.G.Т.,¹⁾ формально нейтральная, давно уже не скрывала своих симпатий к «меньшинству», вследствие конструктивной, положительной тактики последнего. Но на этот раз по частному вопросу «меньшинство» резко разошлось с синдикатами, найдя в себе мужество поставить выше — интересы страны, да и длительные интересы тех же государственных служащих.

Партийное же большинство, соединяющее революционные фразы с деловым оппортунизмом, пошло по линии наименьшего сопротивления. Надо добавить, что среди вождей его имеется тайное, стыдливое тяготение к инфляции. Этим объясняется многое в их поведении.

Почти все члены группы подчинились фракционной дисциплине. Лишь 28 депутатов, во главе с Реноделем, голосовали за правительство и 9 воздержались. По мере приближения дня «суда» депутаты — сторонники «меньшинства» все более призадумывались. Привязанность к партии, непонимание трагизма положения страны, личные интересы — все это уменьшало число готовых идти до конца. Если под декларацией, опубликованной перед Парижским съездом, стояло 79 подписей, то декларацию-протест на решение съезда подписали только 55, а ноябрьскому совету партии предстояло судить только 37 (28 плюс 9).

Посредничество Вандервельде и Адлера, председателя и секре-

¹) Confédération Genérale du Travail.

таря Интернационала, принятое Реноделем, отвергнуто было С.А.Р. Обязательные мандаты предрешали исход дела. «Подсудимые» не явились на заседание.

Съезд отверг предложение Грумбаха об обращении к Интернационалу.

Семеро Авиньонских ораторов были исключены («поставили себя вне партии») громадным большинством. Депутатам, погрешившим против дисциплины, «объявлено последнее предупреждение». От всех депутатов и сенаторов — членов партии, потребовано письменное возобновление обязательства подчиняться ее решениям, Грядущие пути партии указаны Полем Фором и Жиромским: «революционное действие» и «автономная классовая политика в парламенте». И если одновременно исключена из партии кучка большевизмов (не за стремление к союзу с коммунистами, а за преждевременное, своевольное соединение с ними), то не следует обольщаться. По словам П. Фора, «когда завтра мы будем искать новых форм единства с коммунистами, если Москва этого захочет, все должно быть сделано на исключительно революционной почве».

В скромном зале на другом конце Парижа, «подсудимые» ждали, с несколькими сотнями своих сторонников, предрешенного приговора. Многие и многие единомышленники не отделили своей судьбы от судьбы исключаемых. Отпадения от старой партии множились по всей стране. 32 депутата (из 130) и 7 сенаторов (из 16) немедленно примкнули к новой партии, основанной в ночь на 6-ое ноября. Свыше 30 депутатов, во главе с Фроссаром, послали С. А Р. своего рода ультиматум, подчеркивая свою верность идеям «меньшинства» (единение левых партий, участие в правительстве), требуя созыва партийного съезда до нового года, для определения тактики партии, угрожая, в случае согласия съезда с П. Фором и Жиромским, уходом из партии, но соглашаясь временно соблюдать партийную дисциплину. Отсюда название «ожидальщики» (les ettentistes), полученное этой группой, затеявшей двойную игру и нарушившей моральное обязательство по отношению к своим единомышленникам.

С. А. Р. ограничилась выражением своего удовлетворения по поводу «временного согласия».

* * *

Посмотрим теперь, каков же духовный облик Социалистической Партии Франции (Союза Жана Жореса)?

Будущие вожди ее познакомили Францию со своими взглядами в нескольких громких выступлениях. Речи Монтаньона, Марке, Деа на Парижском съезде 15—17 июля 1933 года в сущности и оформили т. н. нео-социализм, зародившийся в лоне традиционного жоресизма.

Одна из существенных традиций Жореса — неприязнь к окостенелой ортодоксии, тесная и живая связь теории с действительностью, мужественная, переоценка всего, оказавшегося ложным или отжившим. Именно в среде жоресистов могло возникнуть смелое, новаторское движение, заклейменное гедистами, как «фашистское». Обвинение и неискреннее, и абсурдное.

Один из видных членов новой партии, М. Боннафу, резонно доказывает, что новые политические и социальные искания не имеет обязательной связи ни с одним политическим течением, но кристаллизуются вокруг того, которое берет на себя их осуществление. Фашизм побеждает, когда противники его творчески бессильны.

Новое течение, возникнув в среде жоресистов, не исчерпывается ее наследием. В Социалистической Партии Франции можно различить два оттенка: традиционный и новаторский. Представители первого не так остро чувствуют катастрофичность положения. Они скорее склонны к обороне, к соглашению всей левой Франции для защиты привычными парламентскими способами демократической государственности. Новаторы же считают основной задачей — поднять всенародное движение для смелых, коренных преобразований. Правда, первые не отказываются следовать за вторыми (жоресизму вообще свойственен внутренний динамизм» вкус к творчеству большого стиля). Но позиция «ожидающих» объясняется, в первую очередь, именно принадлежностью их к первому оттенку.

Выступление трех вождей — новаторов на Парижском съезде не было заранее подготовлено. Три импровизации, три попытки объяснить свои чаяния, свою тревогу… Как видно будет, они сошлись в наиболее существенном.

Монтаньон глубоко чувствует поступь нового мира, сменяющего старый на наших глазах. Замкнутость в ветхих формулах для него невыносима. От ощущения нового духа, веющего во всех областях жизни; его проникновение в нужды нашего времени, его новаторство, смелое, но практичное. Рассудительность инженера (его профессия) и пылкость общественного деятеля, депутата, одного из любимцев «доброго народа города Парижа».

В словах А. Марке — мэра Бордо, создателя блестящего городского хозяйства и третьей по силе социалистической федерации Франции — тревожная вдумчивость строителя-организатора, глубоко переживающего ответственность свою и друзей, за судьбу своего народа и зовущего на путь суровой действенности. Он неустанно повторяет со сдержанной силой свои излюбленные мысли, но создается впечатлена не однообразия, а будящего, мужественно-значительного зова.

Марсель Деа (как и Монтаньон, депутат Парижа), соединяет первостепенный ум теоретика-идеолога с неукротимой энергией бойца-

руководителя, сочетает анализ действительности с замыслом претворения ее. В нем задатки народного трибуна и незаурядного государственного деятеля.

Каковы же их взгляды?

Новый мир ищет себя, говорит Монтаньон. Кризис социализма лишь частность кризиса общего. Раз у социалистов не хватает мужества обновить свою доктрину, — новые, юные партии их уничтожают. Кризис переживают и парламентаризм, и демократия, так как государство оказалось слабо перед новыми задачами, вытекающими из кризиса хозяйственного. На смену либеральному хозяйству рождается коллективное, социальное. Поиски нового равновесия вызывают замешательство. Трудовые классы ждут от государства властной инициативы для уменьшения страданий, для восстановления равновесия. При бессилии его они восстают против режима, против парламента. Повсюду — тяга к сильному государству, к корпоративному устройству. Так рождается фашизм. И Муссолини и Гитлер частично заимствуют идеи и программу французского синдикализма, оставшиеся без применения во Франции.

Громадна в этих движениях роль средних классов, столь ценных по личному составу, столь революционных ныне по настроениям.

Молодежь ищет пути к надежде. У социалистов она не сидит динамизма, который увлек бы ее. Старое ее не притягивает. Если социалисты не поймут ее запросов, то найдутся другие, и она пойдет за ними. За другими, с их немедленной надеждой, могут пойти и рабочие, деморализованные безработицей. Никогда еще не было так сильна социалистическая идея. Но только к социализму открылся второй путь, путь фашистский. Такова опасность. Но Монтаньон намечает и способы борьбы и победы.

Необходимо обновить парламентаризм, ¹⁾ преобразовать государство, сделав его способным руководить хозяйством. Социалисты должны возглавить движение за создание современного государства, Они же должны подготовить контролируемое хозяйство, а в рамках его — синдикализацию индустрий.

Средним классам — реформы, ожидаемые ими: кредит торговый, ремесленный, страховой; синдикальная организация закупок, распределения.

А для молодежи — действенность, неустанная борьба на всех поприщах. Вместо холодных, тщетных формул — широкого размаха

¹) См. план реформы в книге Монтаньона, «GrandeuretServitudeSocialistes», 1929 г. Предполагается выделить большинство министерств, как «технические», из состава политического кабинета — с тем, чтобы их не затрагивал вотум парламента.

строительство, в духе конструктивных планов Сен-Симона и Прудона. Молодежь хочет творить историю. Монтаиьон предуказывает объединение рабочих, средних классов и молодежи в порыве творческого энтузиазма.

А. Марке ставит вопрос в упор. В борьбе за социализм участвовали в рядах партии два поколения. Третье идет им на смену. По признанию самого П. Фора, баррикадная революция отжила свой век. А повседневная борьба в стране и парламенте дает лишь малые результаты (1914 г.: 104 депутата, 100 000 членов партии; 19321 г.: 130 депутатов, 120 000 членов партии).

Невозможно отдавать жизнь за завоевание 30 депутатских мест.

Молодежь ждет победы и готова биться за нее. Задача в том, чтобы многоразличные страдания, тревоги, отчаяние нашли исход в объединении вокруг партии, а не вокруг некоего вождя. Среди общего беспорядка, замешательства, несвязности, социализм должен стать островком порядка, полюсом авторитета. Если при общем развале социалисты провозгласят волю к устроению, к порядку, то средние классы примкнут к ним, к пролетариату.

Нельзя усиливать развал, усугублять финансовые затруднения бесплодной парламентской оппозицией. Если, во второй раз за 10 лет, левые приведут к банкротству, покончено будет с демократией, с республиканским режимом.

Вместе с порядком и авторитетом Марке включает в свой девиз и нацию. В нашу эпоху народы замыкаются в свои национальные рамки. Французские социалисты, бессознательно следуя этому движению, все менее защищают специально-пролетарские интересы, ведя, в интересах нации, обще-демократическую политику. Но нельзя плыть по течению, от случая к случаю. Надо попытаться организовать хозяйственную жизнь в национальных границах, защищая трудовые классы и сохраняя на будущее возможность международной регулировки.

Международное единение на началах свободы и справедливости, как его постулировал 19-ый век, может осуществиться путем соглашения сильных правительств, сменивших одряхлевшую буржуазию и разрешивших внутренние проблемы, созданные кризисом.

На конференции Интернационала Марке укажет также, что идею национальную следует противопоставить идее расовой.

Спасение демократии в искании истины, в провозглашении ее для создания большого движения, которое принесет должные изменения и создаст новый порядок. Действие сильнее слова, а волевая решимость притягательнее риторики. Если не будет этого действия, то люди, пришедшие в отчаяние, обратятся к другим.

Марке мог бы повторить слова Лютера: «Здесь я стою и не могу

иначе». Не может потому, что тактика, вменяемая ему в вину, лишь вывод из всех указанных предпосылок.

Марсель Деа, как помнят читатели «Нового Града», еще два года тому назад дал схему последовательных, глубоких социальных преобразований, сообща проводимых пролетариатом и средними классами. Теперь положение последних внушает ему глубокую тревогу. Пролетаризация вызвала в них сложное душевное состояние: стремление сохранить свой прежний социальный уровень, соединенное с готовностью к мятежу, даже к революции.

Обострение кризиса, затяжная борьба одинаково мощных сил — буржуазии и пролетариата — обессиливают государство и, с ростом анархии, вызывают тягу к порядку и волну антипарламентаризма. И тогда средние классы, найдя свой идеал в фашизме, выступают во имя восстановления государства и возрождения нации, вовлекая в свое движение круги и буржуазии и пролетариата.

Все это развертывается под знаком национализма, в соответствии с «расцепкой» (décrochage), происходящей в международном хозяйстве и самозамыканием в национальных рамках. «Расцепка» имеет и более глубокое значение — сами идеалы и духовные ценности начинают терять свою универсальность.

Кризису международного капитализма сопутствует и кризис международного социализма. Фашизм же обращается против обоих: он враждебен и «анти-национальному» рабочему движению плутократии, стремясь к замкнутому корпоративному хозяйству. Социалистическая армия, придя на поле битвы, не находит ни обычного противника, ни прежних лозунгов и знамен. Социалистические идеи и лозунги частично присвоены врагом. Неудивительны слабость и замешательство социалистических партий.

Заградить дорогу фашизму возможно лишь устранив его причины. А левые французские социалисты совершают прямо обратное, видя спасение в рабочем единстве, т. е. в соглашении с коммунистами. Для этой цели подчеркивается пролетарский характер социалистического движения, выдвигается идея диктатуры, проявляется враждебность к национальной обороне. Таким образом готовится тройной разрыв: со средними классами, с демократией, с нацией. Правильная же политика — в укреплении этой тройной связи.

Так как капитализм вызывает к себе враждебность средних классов, то вполне естественно призвать их, вместе с рабочими, к широкому антикапиталистическому единению.

Духом демократии проникнуто и рабочее движение, и идеалы его.

И, наконец, характер нашего кризиса требует некоторого пере-

несения тактических и стратегических задач из международного плана в национальный. ¹⁾

Критикуя позицию Л. Блюма, призывающего к терпению, к отказу от действенности, Деа подчеркивает свою враждебность фаталистическому пониманию истории, диалектическому истолкованию ее, модному в 19-ом веке. Наш долг — пытаться лепить свою судьбу, направить историю по своему пути.

Вот основные положения, составляющие фонд новой партии.

Представляют интерес и взгляды М. Боннафу, который станет, вероятно, одним из видных идеологов ее. В своих комментариях к июльским речам, отвечая на упрек Блюма в «отречении от разума» (чрезмерная эмпиричность идеалов «нео-социалистов»), Боннафу подчеркивает, что воззрения Блюма вытекают из «одряхлевшей метафизики». Объяснение истории и обоснование идеала единой, всеобъемлющей формулой — не отвечают запросам нынешней молодежи. Поэтому «нео-социалисты» говорят о задачах истории, которые по плечу одному поколению. Отсюда же их напряженная действенность.

По образному сравнению Боннафу, Блюму нравится, стоя на берегу, искусно руководить лодкой, в которой сидят другие. «Те же, кого вы называете нео-социалистами…, чтобы править судном, предпочитают сесть и грести».

И там, где Блюм, в ответ Монтаньону, пренебрежительно говорит о молодых людях, которых «мода привела к нам, мода и уведет», Боннафу видит бесчисленные тысячи ищущих источников надежды и источников существования. «Мода» — опрокидывающая империи и меняющая лицо Европы…

И Боннафу, всматриваясь в побуждения наших современников, находит характерную черту в жажде «служения», жажде помощи коллективного сознания, которое хотят видеть могущественным; «служения» — под защитой порядка, ²⁾ ясного и сильного. Основная проблема — проблема порядка. Все мыслители первой трети прошлого века, достойные внимания, того же мнения. И Боннафу добавляет: «Они были правы, но на сто лет опередили историю». Историческими причинами объясняет он мнимое противоречие между демократией и порядком, социализмом и авторитетом. Для спасения основных свобод надо строить во имя порядка: «Свобода постигается, как функция по-

¹) В этом пункте взгляды Деа изменились. В «Perspectives Socialistes» он придавал главное значение взаимоотношениям с международным «нео-капитализмом».

²) Надо иметь в виду, что слово «ordre» исполнено гораздо большей значительности и ценности, чем наше слово «порядок», имеющее скорее поверхностный смысл.

рядка, на который она опирается». Боннафу не хочет, чтобы, по немецкому примеру, социалистам пришлось выбирать между постыдной капитуляций или изгнанием.

Надо добавить, что в своем истолковании понятия свободы он скорее одинок. Но мнения его интересны уже в виду его положения в новой партии. Так первый манифест был составлен на основании двух проектов: Деа 1) и Боннафу.

С манифестом этим обратилась к стране в конце ноября, перед созывом съезда, Организационная Комиссия партии, формулируя основные положения, которые вытекают из июльских речей.

«Мы не хотим, гласит манифест, чтобы социализм довольствовался пророчествами на тысячелетний срок, а в настоящем — застыл в мертвых формулах». Указав на кризис, хозяйственный и духовный, на банкротство идеологии 19-го века (либерализм, авторитарный консерватизм, мессианистический, окостеневший социализм), манифест призывает к борьбе за демократический порядок и авторитет, за антикапиталистическое освобождение, за национальную демократию. «Именно потому, что мы страстно преданы демократии, мы хотим сильного государства».

Предуказывая объединение метрополии с колониальной империй в одно великое хозяйственное целое, манифест знаменательно провозглашает: «Необходимо завершение, примирение нации с самой собой, о котором говорил Жан Жорес. Перед лицом советизма, фашизма, гитлеризма Франция может и должна найти формулу этого примирения. И тогда она снова сможет выполнять в анархическом, жестоком мире функции руководства и примера».

«Воинствующая демократия»… защитит дорогие ценности свободной культуры, вольного суждения, всестороннего гуманизма». «Хозяйственный порядок, благодаря порядку и авторитету политическому, обеспечит свободу духа». И манифест зовет Францию, под страхом грядущих катастроф, к делу общественного спасения.

Первый съезд, собравшийся 5-го декабря, четко оформил цели партии, и заложил основы ее организации в связи с проникающим ее новым духом, боевым и творческим одновременно. Принятый единодушно устав ставит непосредственной целью партии, по пути к социализму, создание общественного порядка, при котором нация контролирует капиталистическое производство и обмен, опираясь на широко развернутый синдикализм. Свой приход к власти партия мыслит на путях демократического большинства, благодаря единению пролетариата, крестьянства и средних классов.

¹) Деа — генеральный секретарь партии. Председатель парламентской группы — Ренодель. Боннафу — второй секретарь.

Партийная жизнь строится на началах неустанной действенности. Преодолеваются бюрократизм и рутина старой партии. Запрещаются императивные мандаты. Партийные организации на местах («группы Жана Жореса») создают дружины действия и дружины технические (équipes d’action et équipes techniques).

Назначение первых — организация порядка и защиты партийных манифестаций и исполнение организационных поручений.

Задача вторых — деятельность во всех экономических и социальных кругах и информирование партии в областях хозяйственной, технической, политической.

В этих, казалось бы, деталях организации заложена, думается мне, будущая сила партии, и сказывается ее созвучность эпохе.

В принятом обращении к стране приведены к единству два оттенка мысли новой партии. Съезд заверяет, что партия сделает в парламенте все возможное для восстановления финансов и создания устойчивого правительства. Но, неуверенная в преодолении парламентской рутины, она будет бороться в стране за создание мощного движения, что, быть может, окажет «счастливое влияние» на парламент. Но и это может оказаться недостаточным. Остается главное: создав партийную организацию применительно к длительному, действительному отправлению власти, объединить народ вокруг себя, получить от него мандат на власть и, сломив все препятствия, исполнить народное поручение, перестроив Францию государственно и хозяйственно.

Таковы замыслы партии, существующей менее двух месяцев. Пока мы наблюдаем быстрый рост ее в стране и в частности начавшийся приток молодежи. Первые «дружины действия» с немалой гордостью и радостью обслуживали съезд. Со всех концов Франции приходят вести об уходе из старой партии испытанных работников. Велик наплыв и новых членов, а также многих, отошедших от партии из-за ее доктринерства и нетерпимости. Помимо самого раскола, партийная общественность глубоко потрясена исключением Реноделя, друга и ученика Жореса, старого вождя большой моральной высоты и авторитета. «Остаться с Реноделем» — становится долгом совести и уход из партии (которую жоресисты любезно называют «архео-социалистической» или «нео-большевистской») может развернуться с еще большей силой по этой причине, в добавление к притягательной силе новых идей.

Осуществит ли партия Жана Жореса задачи, к которым ее «побуждает» неумолимая необходимость и вдохновляет благородная социалистическая традиция и высокая человеческая надежда»? Ближайшие месяцы покажут, станет ли, может ли она стать центром всенародного единения. У нее есть немаловажные шансы: воля к победе, соединение бескорыстного идеализма с жестоковатой, действенной

властностью; осознание необходимых преобразований, чувство темпа эпохи в борьбе и творчестве.

Коренные хозяйственные преобразования, вызываются, быть может, впервые не максималистским утопизмом, а хозяйственной необходимостью.

Новые, смелые формулы сплавляются с традициями революционной Франции, близкими сердцу среднего француза (достоинство личности, права народа).

Отказ от старой теории классовой борьбы, противоречившей лучшим традициям французского социализма, смыкает нацию в общем порыве, изолируя лишь финансовых и индустриальных магнатов. Полновесное, животворное понятие — народ снова приходит на смену класса. Как раз на этот пункт устремлена «правоверная» критика. И надо подчеркнуть со всей ясностью, что для новой партии речь идет не о каком-либо деловом соглашении пролетариата со средними классами, а о внутреннем преодолении разделения, об органическом всенародном единстве. Европейский опыт показал, что при столкновении с движением всенародным, движение классовое страдает неизлечимым «комплексом недостаточности».

Даже Марксу, было не чуждо смутное сознание этого: в его утопической концепции победоносный пролетариат «конституирует себя, как нацию».

И если единство, к которому зовет новая партия, создается на путях борьбы за духовный рост и благосостояние личности и общества, то здесь — не отход от социализма, а высшее торжество его. Перед страной, и в мире хозяйственном и в мире идейном, ставятся задачи, достойные французского народа, как раз в то время, когда Франция подобна насыщенному раствору перед моментом кристаллизации.

Но имеются и слабые стороны.

Идеологически партия еще не вполне нашла себя. Если запросы молодежи во многом почувствованы верно, то грозит, кажется мне, одно недоразумение. Молодежь не имеет «цельного мировоззрения», она эмпирична, она не мыслит «sub specie aeternitatis». Отсюда вывод, который делает Боннафу: наш идеал — краткосрочен, наша уверенность — временная. (Да не заподозрят Боннафу в «подлаживании»: он лишь счастлив тем, что его душевный строй совпадает с таковым же молодежи). Между тем русский, итальянский и немецкий примеры показывают, что молодежь как раз ищет «абсолютного», хотя, к сожалению, удовлетворяет свою жажду обожествляя весьма относительное. Одной конкретностью целей ее не завоевать, если эта конкретность не будет обнаружением большой объективной ценности. В той же мере, в какой она остается в чисто «утилитарной» сфере, она не имеет вкуса ни к какой общественной борьбе.

В этом отношении могут оказаться плодотворными, если не будут отодвинуты на задний план, мысли об исторической задаче Франции, о духовных ценностях, ею воплощаемых, «примирении ее с самой собой». Все это — в нерасторжимой связи с пафосом социального преобразования.

Но победа может прийти лишь при должных качествах вождей, которые могут проявиться лишь на деле: прошлое не гарантирует одаренности для действий в иной обстановке, иными методами.

Возможно, разумеется, что французский народ, вообще не склонный к организации, не выйдет из состояния неоформленного недовольства и, следовательно, Союз Жана Жореса не будет достаточно силен к моменту, когда внутренняя или внешняя беда бросит нацию, в порыве отчаяния и гнева, совсем в другую сторону. Возможно также, что идеал новой партии просто «не дойдет до сердца» народа.

Но чем сильнее опасность культурно-государственного срыва, с тем большим сочувствием смотрим мы на смелую попытку спасти в ней, и в Европе, человеческую личность с дорогими нам духовными ценностями.

Должно нас привлекать и отношение партии Жореса к большевизму. Следует помнить, что одна из причин раскола — тяготение старой партии к союзу с коммунистами.

Еще одно замечание: неправильно было бы критиковать новую партию, механически выхватывая отдельные пункты. Похвалить ее стремление к сильной власти и к социальным преобразованиям и осудить одновременно ее демократизм, значит не понять цельности ее программы. Точно так же, отнестись одобрительно к ее политической тактике и откинуть ее социальные планы, как «утопические», значило бы не уловить основных нужд нашего времени; не уловить «raison d’etre» партии, по примеру 30 «ожидающих» депутатов.

В ближайшие месяцы Социалистическая Партия Франции (Союз Жана Жореса) в борьбе познает свои силы. В борьбе определится, быть ли лишней новой партии или же быть новой Франции.

Сергей Жаба

Страница сгенерирована за 0.02 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com