Поиск авторов по алфавиту

Автор:Степун Фёдор Августович

Степун Ф.А. Путь творческой революции. Журнал "Новый Град" №1

В Аргентине паровозы топят пшеницей. Канада спускает хлеб в море. Бразилия уничтожает часть кофейного урожая а в Нью-Йорке, Лондоне и Берлине люди ежедневно лишают себя жизни с голоду.

Переутомленные рабочие всего мира ведут напряженную борьбу за сокращение рабочего дня. И все же имеющие пока ра­боту предпочитают на свой счет содержать 30 миллионов без­работных, чем, уступив им часть работы, сократить свой ра­бочей день.

Социал-демократическая партия Германии все время зани­мает командный высоты власти, но все же и поныне 93,6% неимущего населения Германии владеет 40% народного досто­яния, а 0,15% богатеев— 26%.

Немногочисленные защитники классической политической экономии время от времени пытаются успокоить Европу при­вычными соображениями о том, что в буржуазно-капитали­стическом мире есть в сущности все необходимое для процве­тания человечества: громадные капиталы, усовершенствованный орудия производства, обилие рабочих рук. Но этим последы­шам рационалистически-оптимистического преосвященства уже мало кто верит. Всем наиболее чутким людям послевоенной Европы ясно, что элементы благополучия налицо, но нет самого главного: — «предустановленной гармонии» между этими элементами.

Нецелесообразное распределение капитала между от­дельными европейскими странами порождает сплошные по­литические и экономические крахи: финансовая солидность и по­литическая несговорчивость французского капитала растит на­правленное против Франции национал-социалистическое движе­те в Германии, а экономическая слабость Германии заставляет немецкий финансовый капитал заниматься легкомысленной спе­куляцией, что ведет к банковым крахам, бьющим, к сожалению, далеко не только по банкирам.

8

 

 

Орудия производства усовершенствуются, — особенно да­леко ушла в этом отношении Германия; но доведенная до кон­ца механическая рационализация оборачивается на наших гла­зах полной экономической иррациональностью. Производствен­ная мощь европейских фабрик сейчас настолько превышает по­купательную способность мирового рынка, что половина фаб­рик и половина машин на фабриках бездействует. Совращен­ный же рабочий штат должен вырабатывать, кроме доходов для капиталистов и заработка для себя, еще и суммы, необходимый для уплаты процентов на капиталы, затраченные на постановку бездействующих машин. В результате всего — невозможность занять избыток рабочих рук, который не только от отчаяния, но и от безделья переходят к работе на революцию.

Пред лицом столь очевидного экономически-финансового хаоса в разных странах и классах Европы все чаще и чаще раз­даются требования перехода к плановому хозяйству. Это ис­конно социалистическое требование в искаженном виде реали­зуется ныне всею трестированною и картелизированною про­мышленностью, давно отказавшейся от принципа свободной конкуренции, с азартом защищается реакционно-радикальными элементами Европы — в особенности национал-социалистами, — но выдвигается также и более умеренными, собственно говоря, буржуазно-демократическими политиками. Так PierreCot, на­пример, пишет: «Необходимо создание пяти- или десятилетнего плана общеевропейского хозяйствования. Необходим отказ от принципа либерального хозяйствования, осужденного фактами. Необходимо установление порядка вместо беспорядка, ясности вместо иллюзий, дисциплины вместо анархии».

Защита планового хозяйства наталкивается, однако, в Ев­ропе на весьма сложный вопрос о субъекте хозяйствования. В качестве такового с самых разных сторон все настойчивее и настойчивее выдвигается государственная власть. (Нарождение некоего нового этатизма является бесспорно одною из самых характерных черт формирующегося сознания послевоенной Ев­ропы). Но тут сразу же обнаруживается дальнейший этап об­щеевропейского кризиса: тот факт, что парламентарная демо­кратия, благодаря своей идейно-психологической связи с духом либерально-капиталистического индивидуализма, является поли-

9

 

 

­тическою формою наименее приспособленною к взращению сильной государственности. И на самом деле, нельзя не видеть, что роль государственной власти в парламентских демокра­тиях в гораздо большей степени сводится к роли зеленого сто­ла, за которым борются за преобладание эконмические и по­литические силы страны, чем к роли волевых центров, способных на творческое водительство народов. 1)

Так кризис капитализма сливается в Европе с кризисом демократии. Отсюда безусловный рост симпатий к фашистски-социалистическим теориям и настроениям, а тем самым и рост популярности Советской России.

____________

 

Конечно, большевицкоехозяйство всех кормит впроголодь, но все жепроизводственно-технический успех Советской России не подлежит ни малейшему сомнению. Согласно данным «Института по исследованию мировой хозяйственной конъюнктуры» в Киле, внешнеторговый оборот всего мира упал за по­следние три года со 100 на 70, оборот же Советской России поднялся со 100 на 150. Эти цифры, правильность которых можно было бы подкрепить десятками других, являются пре­дупреждающим сигналом для всех тех, кто все еще строит новое отрицание большевиков на том основании, что у них, фан­тазеров, ничего не выходит. Это весьма скользкий путь, ко­торый завтра может привести к совершенно неожиданным ре­зультатам: к полной капитуляции перед большевизмом.

Если бы у большевиков действительно ничего не выходи­ло, а во всем анти большевицком мире все обстояло бы как нель­зя лучше, то не о чем было бы и беспокоиться. Но в том то и дело, что ничего подобного утверждать не приходится. За 13 лет своего властвования большевикииз печального недоразумения русской жизни выросли в грозную мировую силу.

Чем же объясняется столь очевидный успех их, как мно­гим вначале казалось, совершенно безнадежного дела?

1) Образ заимствован из:Heinz Freyer. Revolution von rechts. Eugen Diederichs. Jena.

10

 

 

Последнею причиною того всестороннегокризиса, которыйразъедает ныне капиталистический мир, является принципиаль­ная несовместимость иррациональной глубины человеческой ду­ши с рационалистическим сознанием этого мира. Мрачность и сложность нашей эпохи объясняется прежде всего розовостью и упрощенностью положенных в ее основу гуманистически-про­свещенских идей. Лишь превратив Бога в разум и человека ь доброе и безгрешное от природы существо, можно было дойти до парадоксальной веры в то, что индивидуалистическая за­щита каждым членом общества своих личных интересов должна обернуться гармонической жизнью всего общества. Только этою легкомысленно-оптимистическою верою объясняется основная идея буржуазно-капиталистического мира — идея свободной конкуренции, глубоко чуждая и даже враждебная всякому со­циальному началу, как таковому. Славянофилы, и в особенно­сти Ив. Киреевский, вполне правильно усматривали в рациона­лизме безрелигиозной мысли и в социальном атомизме основные черты и основный опасности грядущего XIX века.

На первый взгляд возможно, как будто, возражение, что XIX век не только век либерально-буржуазного рационализма, но и век социализма и социальной политики. При ближайшем рассмотрении это возражение однако отпадает. Рожденный в недрах буржуазно-капиталистического индивидуализма, запад­ный социализм оказался пораженным глубоким сходством со своим противником. Как и либерально-капиталистический, так и социалистический мир Запада верит не в Бога, а в науку, не в свободнее творчество истории, а в неизбежность прогресса, не в исконно греховную человеческую душу, а в изначально безгрешную человеческую природу. Идею свободной конку­ренции социализм, правда, отрицает, но в реальную духовную солидарность человечества он верит не крепче, чем капита­лизм. Доказательство: — догмат классовой борьбы, до кото­рой буржуазная практика додумалась задолго до социалисти­ческой теории. Нельзя, конечно, забывать, что классовая борь­ба оправдывается в социализме верою, что в конечном счете она ведет к гармонии внеклассового общества. Но, ведь, и буржуазно-либеральный индивидуализм оправдывал и оправдыва­ет идею свободной конкуренции тем, что борьба всех против

11

 

 

каждого и каждого против всех есть прямой путь к социально- экономическому миру всего человечества.

Степень малообоснованного оптимизма остается в обоих случаях одна и та же.

Никакого внутреннего, духовно-опытного преодоления буржуазно-индивидуалистического духа в западноевропейском со­циализме искать, таким образом, не приходится. Яблоко неда­леко упало от дерева. 1) И этою близостью объясняется тот факт, почему громадное усиление социалистического влияния в послевоенной Европе не привело ни к каким решающим из­менениям в культурно-политической жизни европейского чело­вечества.

В своей борьбе против буржуазно-капиталистического мира, западноевропейский социализм отказался от своей главной ставки, от ставки на иррациональную, духовно-творческую глу­бину человека. Благодаря этому отказу он не стал тем, чем по своей же собственной теории, должен был стать: — антите­зисом капитализма. Реальное преображение социальной сферы на Западе бесконечно затруднено тем, что западно-европейский социализм в самом главном консервативен, что его концепция человека ничем не отличается от либерально-буржуазной.

Но не сумев опереться в своей революционной проповеди и в своем социально-политическом творчестве да преданную ка­питалистическим миром живую тайну человека, его религиоз­ную глубину, западный социализм не посмел и окончательно от нее отречься, не посмел превратить человека в мертвый материал своих отвлеченных замыслов о безбожном «царствии Божьем»... на земле. Этим унаследованным от либерализма ува­жением «прав человека и гражданина» и объясняется «поло­винчатость» западного демократического социализма.

_________________

То, чего не осилил западноевропейский социализм, оказа­лось вполне по силам большевизму. Колумбово яйцо больше­визма — радикальная отмена человека с большой буквы. Своею смелою и страстною волею к радикальному переустройству

1)Ср. Ф. Степун. Мысли о России. Совр. Зап. № 35. Стр. 338-340.

12

 

 

жизни, большевизм прекрасно учел невыгодность двойственного, западноевропейского отношения к человеку. Послушно приняв позитивистически-материалистическое неверие в религиоз­ную природу человека, он решительно додумал это положение до конца и пришел к полному отрицанию свободы. Расторгну­тая в Европе связь между религиозной истиной и политической свободой была им снова восстановлена. Правда, — с обратным знаком, но зато н в полной мере: никаких богов, следовательно и никаких свобод. В этом радикальном разрешении основного метафизического вопроса — громадная сила большевизма.

Если либеральная буржуазия, а за ней и европейский со­циализм отказались от легенды, что душа человека — это дыхание Божие, то большевизм всерьез поверил, что никакой ду­ши у человека нет, а потому в сущности нет и самого чело­века. Есть только пролетарий, душа которого конденсирован­ный пар в котле, и буржуй — душа которого отработанный пар котла. Этою окончательною отменою человека, разреша­ющей большевизму строить счастье человечества, ни в какой мере и степени не считаясь с несчастьем каждого отдельного человека, и объясняется безусловный успех его в прямом (те­оретическом), а не только в переносном (этическом) смысле бесчеловечного дела.

__________________

Известно, что всякое «доведение до конца» неизбежно по­рождает нечто новое. Та сила, которая свойственна всякой по­следовательности, объясняется однако не тем, что старое дово­дится до абсурда, а тем, что в этой абсурдности оно само се­бя отменяет в пользу нового. Есть такое новое (конечно, лишь относительно новое) и в большевизме. Оно заключается не в том, что он насаждает в России последнее слово западной ци­вилизации, а в том, что он насаждает его с такою верою, ко­торой на Западе давно уже нет.

Новым началом большевизма является, таким образом,не­что весьма старое — вера, двигающая горами. В том, что пред­метом этой веры является атеистически-рационалистическая уто­пия западнического коммунизма и состоит гордиев узел боль-

13

 

 

­шевизма, Лениным лишь заново затянутый, захлестнутыйжезадолго донего.

Элементарно лубочную и новоявленную идеологию Р. К. П. надо строго отличать от сложного, древнего и типично-русского явления большевизма. 1) Характеристики этого большевизма в нескольких словах не осилишь. Главное же, что нужно по­нять, это то, что он является последним словом трагического пересечения только еще восходившей к своей собственной культуре русской религиозности с только что порвавшей со своими религиозными корнями западноевропейской культурой. Культурное бессилие русской религиозности слилось в нем во­едино с безрелигиозностью западноевропейской культуры. В результате случилось религиозное утверждение западноевро­пейской атеистической цивилизации, т.-е. тот типичный, и в точном смысле этого слова сатанинский антитеизм, который является невидимою для самих большевиков осью всего их дела.

_______________

Из всего сказанного следует, что позиция буржуазно-капиталистического мира в качестве платформы для борьбы с боль­шевизмом должна быть признана непригодною. Большевизм есть прямое порождение капитализма. Бороться же с каким бы то ни было явлением путем усиления порождающих его причин — абсурд.

Напряженнейшая сейчас борьба между буржуазно-капита­листическим и коммунистическим играми по существу безвы­ходна: это борьба сиамских близнецов. Кто победит в послед­нем счете, безразлично, так как связанный с трупом победи­тель неизбежно умрет в результате победы. Всем, не являю­щимся апологетами ни чистого капитализма, ни стопроцентного большевизма эту двойную смерть можно только приветствовать Практически она означала бы спуск западно-европейского капи­тализма на тормозах к принципам социалистического планового хозяйства и постепенный поворот Советского Союза к полити­ческой демократии. Такое развитое вещей было бы победой де- ----

1) Ср. Ф. Степун. «Мысли о России». «Совр. Зап.», книга XXX.

14

 

 

мократического социализма и означало бы бесспорно времен­ную отсрочку окончательная заката общих капитализму, со­циализму и коммунизму духовных основ культуры.

Отрицать всякую возможность такого, с точки зрения бли­жайших, практических задач мироустроения, безусловно жела­тельного развития вещей, было бы чрезмерным пессимизмом. Но чрезмерным оптимизмом было бы, с другой стороны, обратное утверждение, что мир сейчас ничего не жаждет, кроме как сращения Лиги Наций со Вторым Интернационалом.

Проблема двуединой трагедии, поставленная современному человечеству — «империалистской бойни» и «пролетарской ре­волюции» — гораздо глубже. В конце концов, она сводится к вопросу: возможно ли устроение человечества на земле вне признания человека за сверхприродное, духовное существо, или иначе: возможно ли принципиально безрелигиозное разрешение культурно-политических и социально-экономических вопросов жизни. Люди, услышавшие в громе войн и революций этот во­прос и ответившие на него отрицательно (положительный от­вет для имеющих уши, чтобы слышать, — невозможен) при­надлежат к перекликающемуся сейчас стану тех новых рево­люционеров духа, которые одни только смогут подойти крешению тягчайшего кризиса, в котором мучается мир.Все же, что в громах войн и революций, пронесшихся над землей, не услышали скорбного молчания неба, принадлежат к той огром­ной армии вчерашних людей, которые, как бы страстно они о завтрашнем дне между собою ни спорили, завтрашнего дня не завоюют.

Конечно, в утверждении религиозного начала, как основы культуры и жизни, ничего небывало нового нет. Но дело вовсе и не в новом, как таковом, а в творческом обновлении вечных форм нашей всебе самой запутавшейся жизни. Обновление же это невозможно иначе, как через возвращение к религиозным истокам мира и через новое от них возвращение в жизнь.

Верность этого, на первый взгляд, как будто бы столь далекого от практической жизни положения, косвенным обра­зом доказывается деловитейшими речами деловитейших людей Европы. Финансовые короли, промышленные магнаты и прави­тельственные мужи изо дня в день хором твердят о том, что

15

 

 

никакое социально-политическое устроение Европы не осущест­вимо без всеобщего и взаимного доверия. Мысль эта, вне всякого сомнения, верна; сомневаться в искренности ее защитников так­же, не приходится. И все же из нее, к сожалению, решительно ничего не следует, кроме того, что шансы на скорое устроение Европы невелики. Невелики потому, что требование доверия вне веры, требование доверия в качестве починочного материала для трещащего по всем швам мирового хозяйства, является не­оспоримым доказательством того, что требующие доверия не имеют ни малейшего представления о природе того, чего им в сущности не достает, а потому и ни малейшего шанса обре­сти недостающее им. Мало верить в доверие, необходимо, что­бы доверие верило в веру, а вера верила в Бога. Только так замыкается круг чувств, способных к духовному осиливанию жизненных реальностей. В незамыкаемости этого крута — скры­тый очаг всех социальных и политических болезней буржуазно-капиталистической культуры Запада. Та борьба всех против всех, против которой на словах протестуют церкви и госу­дарства, банкиры и промышленники, фашисты и коммунисты, либералы и социалисты, немцы и французы оттого и не пре­кращается, что идеологии всех борющихся сторон уже давно утратили всякую духовно-опытную связь с соответствующими идеями, что всюду царит никем почти не сознаваемая метафи­зическая инфляция.

И действительно, если современному капитализму предло­жить к уплате выданные им векселя свободы, то окажется, что ему платить нечем, кроме как требованием освобождения ка­питала от тарифной политики профсоюзов.

Не сможет платить по своим патриотическим векселям и национал-фашизм: основной капитал немецких национал-социалистов состоит не из любви к родине, а из триединой ненависти к «французам, марксистам и жидам». Лучше, но не принципи­ально лучше, обстоит дело и в социалистическом лагере, где борьба за социалистическую идею весьма часто подменяется безыдейною борьбой за улучшение пролетарского положения в капиталистическоммире.

Перечисление этих подмен можно было бы продол­жать без конца, но, быть может, важнее указание на

16

 

 

то, что лежащая в их основе духовно-метафизическая инфляция оборачивается совершенно чудовищным лицемерием. Так «сталь­ные короли» Германии, продающие сталь заграницу по ценам, составляющим около 2/з внутренне-рыночной цены, 1) ис­кренно возмущаются советским демпингом. Также возмуща­ются вывозом русской целлюлозы американские целлюлозники (протестуют против применения подневольного труда на лесозаготовочных работах); но тем же вывозом, к сожалению, совершенно не возмущаются писчебумажники, для ко­торых дешевая русская целлюлоза означает весьма ощутитель­ное повышение дохода. Патриотическая Германия, все время стра­стно защищавшая восточную, т.-е, советскую ориентацию внеш­ней политики, ныне страстно возмущена французским заигрыванием с большевиками; причем она возмущена, конечно, не тем, что Франция старается как можно лучше устроить свои де­ла, — это естественно, — а тем, что она поддержкой коммунизма разлагает европейскую культуру.

Ясно, что при таком состоянии сознания всякое взаимное доверие предельно затруднено. Без него же невозможен тот сговор враждующих между собою европейских сил, который один мог бы оказать реальное сопротивление наступающему большевизму.

Положение, в которое таким образом попадают борцы за новую Россию, бесконечно трудно. На буржуазном Западе, а потому и в среде его русских защитников — фиктивное един­ство добра и бытия (добро прикидывается существующим); в большевицкой России — реальное единство небытия и зла (зло, под знаком добра, открыто творит свое разрушение), Опора на фиктивное добро в борьбе против реального зла — очевидно, бессмысленна. Ясно, выхода или вообще нет, или он заклю­чается, как уже было сказано, в возврате к религиозным осно­вам жизни. Это положение не означает ни требования теократии (хотя бы и свободной), ни того оцерковления жизни, о котором сейчас так много говорят в религиозно-философских кругах русской эмиграции. Его смысл, по крайней мере, его на­чальный смысл гораздо скромнее. Духрелигиозностиестьпреж-

1) Ср. Ferdinand Fried.Das Ende des Kapitalismus. Eugen Diederichs Verlag. Jena.

17

 

 

де всего дух целостности, соборности, любви, встречности и мира. Религиозное утверждение всякой идеи неизбежно повертывает ее потому лицом к другим идеям; безрелигиозное раз­рывает ее связь с другими идеями; противорелигиозное превра­щает ее в их гонительницу и гасительницу.

Все мучающие современность тяготы и болезни связаны в последнем счете с тем, что основные идеи европейской культуры — христианская идеи абсолютной истины, гуманисти­чески-просвещенская идея политической свободы и социали­стическая идея социально-экономической справедливости — не только не утверждают своего  существенного единства, но упорно ведут озлобленную борьбу между собою. Положение это является тяжелым наследием девятнадцатого века, для которого характерно и безразличие христианства к вопросам творче­ства и свободы и острая вражда политического свободолюбия к социалистическому стремлению практической (социально-эко­номической) реализации свободы.

В результате — безрелигиозная культура, утверждающая свободу лишь в образе хищнического капитализма и справед­ливость в образе социальной революции.

Выход из этого положения — в органическом, творческом сращении всех трех идей. Только такое сращение способно из­бавить мир от того, единого в своих основах, безумствующего в мире буржуазно-большевицкого духа, который, неизвестно почему, именуется духом научно-технической трезвости и ре­алистической политики. Какая трезвость, когда у всех от кро­вавых испарений голова кругом идет, и какая реалистичность, когда у 30 миллионов людей нет возможности заработать на­сущный кусок хлеба! России, впервые доведшей до конца атеистически-материалистические основы буржуазной культуры, на­чисто отменившей идеи свободы и личности, предстоит и пер­вой выйтина новый дуть духовного, культурного и социального творчества.

В предчувствии и ожидании такой возможности необходим сговор и объединение всех тех живых русских сил, которым ясен подлинный смысл переживаемого человечеством кризиса. О том, на чем объединяться — спорить не приходится. Раз выход — в сращении тех идей, взаимная вражда которых является глав-

18

 

 

­ною причиною всех мук н преступлений нашей эпохи, то ясно, что объединение людей возможно только на задаче объединения этих идей, т.-е. на защите духоверческого свободолюбивого социализма.

Задача эта покажется практически бессмысленной и теоре­тически утопической всем чистопородным клерикалам, либе­ралам и марксистам. Но это не важно. Пафос чистопородности не только расовой, но и культурнической, представляет собою ныне глубоко реакционную силу. Сейчас слово не за обособ­лением, а за воссоединением, не за рутинным делячеством, а за творческим делом не за старыми, а за новыми людьми. Этот новый круг должен составиться из тех христиан и вообще из тех верующих в дух людей, которых денно и нощно жжет со­весть за то положение, в которое попал мир, — из тех либера­лов и демократов, которые перед Вавилонской башней европей­ской цивилизации и мирового хозяйства поняли, что дело не толь­ко в свободе мнений и собраний, но прежде всего в освобожда­ющей истине и соборном сознан) и, и тех социалистов, которые напримере России всем своим существом ощутили, к чему ве­дет настоянный на материализме и классовой борьбе социализм, глухой к свободе и истине. Перед центростремительными уси­лиями этих ныне еще разрозненных сил встает великая задача интуитивно разгадать и творчески закрепить рождающейся ны­не в Советской России образ нового человека. Успешное разрешение этой задачи невозможно без пробуждения в нас про­зорливой любви к родине, не только в ее прошлом и вечном, но и в ее настоящемоблике, без пробуждения подлинного патриотизма.

Но одного историософского замысла о судьбе будущей России мало. Необходимо его преломление в политической и социально-экономической идеологии. В дальнейшем же, конечно, как программное, так и организационное закрепление этой иде­ологии. Таковы этапы единственно возможной творческой борь­бы против большевизма. При этом надо, как огня, опасаться всяких подделок. Надо твердо помнить, что большевизм наиз­нанку отнюдь не антибольшевизм, что фашистский национализм, развязно гримирующий сложное, скорбное, но еще смутное лицо подымающейся против большевиков России то под Чин-

19

 

 

гиз-Хана, то под Гитлера, а то и просто под взбунтовавшегося большевика, не подлинный патриотизм. Главное же, надо пом­нить, что брезжущий ныне в сознании многих русских людей христианский путь, идущий от церкви к религиозной обществен­ности, бесконечно долог и труден. Поставить крест над Петров­ским периодом русской истории, перечеркнуть крест на крест в своем националистическом сознании реальность Третьего Интернационала не трудно, но с подвигом тяжелого труда «ад осу­ществлением религиозной общественности все это не имеет ни­чего общего.

Как ни тяжело жить в сознании тяготеющего над Россией большевицкого гнета, нельзя забывать, что вести борьбу с боль­шевизмом на большевистский лад и в большевицких темпах нам нельзя. Стоящая перед нами задача гораздо сложнее той, что стояла в свое время перед радикальной русской интеллигенцией. Ее миссия заключалась в организации разрушения, наша — в взращении творчества.

Федор Степун.

20


Страница сгенерирована за 0.07 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.