Глава 9. Русская православная церковь за границей

После второй мировой войны за рубежом наблюдается проявление определенной лояльности как по отношению к советскому режиму, так и к Московскому патриархату. Великая победа (а также использование в советской армии элементов дореволюционной формы и введение офицерских званий) казалась проявлением русского национального возрождения и покоряла подчас самых правых консерваторов, у которых воинские традиции романтического патриотизма возобладали над политической оценкой советской марксистской системы. Решающим было и появление делегаций епископов из России. Тысячи русских эмигрантов во Франции, Китае, Маньчжурии и других странах вступали в "Общество советских патриотов", получали советские паспорта и добивались возвращения на родину. Но было разрешено вернуться лишь небольшой горстке, поскольку они были полезнее для Москвы на Западе, где вели просоветскую работу среди эмигрантов и способствовали дальнейшим церковным разногласиям и расколу, умножая и укрепляя приходы и епархии Московского патриархата.

Из первого состава Карловацкого синода войну пережили только два митрополита в Европе — Анастасий и Серафим. Трое других епископов умерли в эвакуации (из Белграда сначала в Карловы Вары в Западной Чехословакии, а затем в Мюнхен). Что касается Гермогена, то он создал марионеточную Хорватскую православную церковь при фашистском режиме усташей в Загребе и был позднее казнен югославскими партизанами И.-Б. Тито. Архиепископ Иоанн (Шаховской) так оценивал действия Гермогена: "Удар для Православной церкви Сербии, сильно пострадавшей во время войны. И это после того, как сербская церковь великодушно приняла под свое покровительство епископов Карловацкого синода" ¹. В Китае даже стойкий "карловацкий" архиепископ Иоанн (Максимович) Шанхайский долгое время колебался, причем при отсутствии прямой угрозы советских войск или насильственного возвращения на родину, и даже "некоторое время убеждал свою паству принять московское управление" ². Что касается четырех других карловацких епископов в Маньчжурии и Китае (включая архиепископа Димитрия, отца будущего правящего митрополита новокарловацкого "Синода за границей" Филарета), все они 26 июля 1945 г. обратились в Московский патриархат с просьбой принять их вновь под свою юрисдикцию. Больше того, по случаю "советской победы

219

над Японией" в сентябре 1945 г. они направили поздравительную телеграмму Сталину: "Да благословит и укрепят Вас Господь, дорогой Иосиф Виссарионович, на дальнейшие труды на благо нашей Родины и даст Вам сил и здоровья на многие и многие лета!"

На это Сталин ответил: "Прошу передать православному русскому духовенству и верующим города Харбина мои привет и благодарность за заботу о детях и о семьях Красной Армии" ³. В Европе также даже самые правые из "карловчан", как архиепископ Серафим (в Болгарии) и митрополит Серафим (Лукьянов) в Париже, перешли в Московский патриархат, подобно тому, как это сделал еще до войны их предшественник Вениамин (Федченков), первым выступивший за создание всезарубежного эмигрантского управления церкви за границей. "Синод за границей", воссозданный в Мюнхене, уцелел лишь благодаря громадному притоку новых эмигрантов из СССР после войны. Епископы белорусской и украинской автономных церквей военного времени присоединились к митрополитам Анастасию (Грибановскому) и Серафиму (Ладе), составив новый епископский синод в Мюнхене в 1946 г. Но тяжелейший урон евлогиевской церкви в Париже причинил сам митрополит Евлогий ⁴.

Совершенно иным было положение в Америке. Через пять лет после окончания войны Соединенные Штаты также стали местом пребывания карловацко-мюнхенского синода, противопоставившего себя местной Русской православной греко-кафолической (миссионерской) церкви Америки, обосновавшейся здесь с конца XVIII в. Однако эти вопросы требуют отдельного разговора, пока же вернемся к делам эмигрантской церкви, как мы их оставили в 1927 г.

Церковь за границей с 30-х гг. до настоящего времени

Пути митрополита Евлогия и Карловацкого синода разошлись в январе 1927 г., когда карловацкие епископы "низложили" Евлогия и запретили евхаристическое общение с ним под предлогом, что он якобы учинил раскол, демонстративно покинув архиерейский собор в 1926 г. Этот акт был реакцией митрополита Евлогия на попытку карловчан отлучить от него германское благочиние и превратить в отдельную епархию епископа Тихона, которого Евлогий под давлением Карловацкого синода был вынужден в свое время утвердить викарным епископом. Евлогий утверждал, что, поскольку на Западную Европу он был назначен патриархом Тихоном, а не Карловацким синодом, последний не имеет права вмешиваться в дела его епархии и его участие в синоде является чисто добровольным, "на равных", а не актом подчинения синоду ⁵.

Каноническое разрешение этого вопроса было получено от Вселенского патриарха, к которому Евлогий обратился как к вы-

220

сшему судье в споре с другими православными епископами: "Акт Вашего отлучения; так же как и всякое другое деяние так называемого епископского синода за границей, не имеет канонического обоснования, потому что такового не имеет и самое существование данного самозванного собрания как органа управления". Решение Константинопольского патриарха было поддержано патриархом Александрийским, Греческой церковью, а также правящими епископами Литвы, Латвии и Финляндии ⁶.

Настоящее постановление Вселенского патриарха могло послужить одной из причин второго обращения Евлогия в Константинополь в конце 1930 г. Евлогий находил каноническое оправдание своих действий, позволяя любому епископу обращаться к чужеземному патриарху за разрешением спора с ним самим. Однако знаток канонического права Сергей Троицкий указывает, что в правиле 17 четвертого Вселенского собора упоминается о возможности обращения к постороннему патриарху за разрешением недоразумений лишь по согласию обеих тяжущихся сторон. Так что, строго говоря, односторонние действия и Евлогия, и Константинополя были неканоничны.

Иерархическое подчинение западноевропейской епархии Евлогия Константинополю было расценено карловчанами как "продажа себя грекам". Не без оснований указывали они, что сама каноническая последовательность Вселенского патриархата была весьма подозрительной. Так, некогда Константинополь незаконно вмешался в конфликт Святейшего патриарха Тихона с обновленцами и неканонически признал обновленцев как Русскую православную церковь, за чем последовало церковно-административное преследование в 1923—1924 гг. архиепископа Анастасия, имевшего в то время резиденцию в Константинополе, за то, что он поминал за литургией Святейшего патриарха Тихона и в своих проповедях обличал большевиков ⁷. Таковы были поступки патриарха Григория VII, уповавшего на поддержку Советами его шаткого положения в Турции после греко-турецкой войны. В 1927 г., как мы уже упоминали, патриарх Василий III признал Сергия и возглавляемый им Синод в качестве Русской церкви, но, подобно своему преемнику Фотию II, продолжал также братское общение и с обновленцами. Двуличность политики Вселенского патриархата стала главной причиной отказа Сергия от участия в просиноде, т. е. в предварительных заседаниях по подготовке православного Вселенского собора, намечавшихся первоначально на июнь 1932 г., для участия в которых были приглашены и патриаршая и обновленческая русские церкви. По примеру России от участия в просиноде отказались также румыны, сербы, киприоты и афинская церковь — так что провалился весь замысел собора 8. Неканоничность действий самого Константинопольского Вселенского патриархата сделала обращение Евлогия также уязвимым с точки зрения каноничности. Впрочем, сомнительным было и создание Константинополем в 1920 г. самостоятельного протокарловацкого Высшего

221

церковного управления русских эмигрантов; однако, этот вопрос карловчане старались обходить 9.

Сами члены Карловацкого синода, и в особенности митрополит Антоний, мало уделяли внимания собственным запрещениям. Свидетельством этого является частное письмо престарелого митрополита Евлогию с приглашением приехать в Белград и уладить недоразумения "даже при нынешних обстоятельствах", т. е. признавая как статускво подчинение Евлогия Константинополю. Затем последовала телеграмма архимандрита Виталия с приглашением на его епископскую хиротонию в Белграде; такую же официальную телеграмму направил Евлогию Антоний. "Странное противоречие, — замечает Евлогий, — карловчане запретили меня в служении, а теперь приглашают на церковные торжества". Дальше приводятся некоторые обстоятельства его последовавшего за тем визита. Одряхлевший Антоний был приветлив и дружелюбен. Два иерарха прочли друг над другом разрешительные молитвы. Вечером они обсуждали предстоящее совместное служение литургии, но вмешался синод: "Это будет решать синод". Совместное служение было на время отложено, хотя в монархической газете за подписью графа Граббе, секретаря Синода, появилось официальное заявление о скором снятии с Евлогия запрещения.

Евлогий был приглашен на августовское заседание Синода 1934 г., но ответил отказом, заявив, что не может явиться просителем о снятии запрещения, поскольку таковое было незаконным и должно быть снято по инициативе самого Синода. Евлогию следовало подумать об этом раньше, до разрешительных молитв, поскольку, строго говоря, произнесение этих молитв означало признание обоими иерархами своей вины отступничества перед Церковью. Также и все служение церквей, находившихся под рукой епископов-апостатов Антония и Евлогия, следовало признать недействительным. Так что и разрешения греха обоим следовало искать не друг у друга, а у высших церковных авторитетов — митрополита Сергия или собрания русских епископов ¹⁰. Толкуя каноническое право несколько расширительно, оба митрополита могли бы обратиться за разрешением греха к патриарху Сербии на том основании, что они физически находятся на территории Сербской церкви. Ничего подобного не было сделано. Больше того, последовавшее снятие Синодом запрещения было обставлено как дело всемилостивого прощения Евлогия якобы по личной его просьбе к Антонию и ради блага Церкви, чего на самом деле не было. Немедленно и решительно опроверг Евлогий в прессе и в своих проповедях достоверность такой формулировки, подчеркивая, что и самое запрещение было от начала незаконным ¹¹.

В ответ карловацкие епископы снова заговорили о том, что Евлогий "продался" Константинополю, и, оказываясь на территории его епархии, намеренно не замечали епископов и священников Евлогия ¹².

222

В письмах к Антонию митрополит Евлогий скорбел по поводу происшедшего, в ответ на это Антоний пригласил Евлогия и Феофила Североамериканского на примирительный собор епископов-эмигрантов в ноябре 1935 г. под председательством Варнавы, патриарха Сербии. Евлогий поставил условием, что он останется под юрисдикцией Константинополя, а вся Церковь за границей будет разделена на четыре независимые митрополии с полным самоуправлением: Балканская с архиепископом Анастасием, Западноевропейская — с Евлогием, Китайская и Дальневосточная — с архиепископом Димитрием Хайларским и Американская — с митрополитом Феофилом.

На соборе Евлогию был представлен вполне готовый проект "Временного положения", который усиливал власть центра в Синоде (т. е. карловацкого центра), предоставляя ему право назначать правящих епископов в "автономные" районы через голову местной администрации. В то же время значительно расширялась власть епископов на местах. Несомненно, вся эта затея была направлена на ограничение прав таких "ненадежных" митрополитов, как Евлогий и Феофил. Оказавшись один против всех (Феофил присоединился к большинству, а Анастасий обещал выполнять решения Синода), Евлогий нехотя подписал документы, оговорив право себе и своей митрополии оставаться под юрисдикцией Константинополя, впрочем, сотрудничая с Карловацким синодом. Он также потребовал утверждения "Положения" Вселенским патриархом и собственным епархиальным собранием. По настоянию Евлогия были приняты и другие поправки: 1) сослужение священства всех областей эмиграции; 2) осуждение всякой недружественной деятельности священников одной епархии против своих братьев в других епархиях, будь то в печати, речах или проповедях; 3) запрещение открывать приходы карловацкой ориентации на территориях епархии самого Евлогия и Феофила (и наоборот); 4) запрещение утверждать переход священника из одной епархии в другую неканоническим путем.

Епархиальное собрание Евлогия в июне 1936 г. после внимательного изучения "Положения" пришло к выводу, что оно лишает епархию (или, точнее, Западную Европу) всякой автономии. "Положение" не было утверждено. Карловчане вновь обвинили Евлогия в разжигании раскольнических настроений. Одновременно были предприняты усилия с целью лишить Евлогия остававшихся у него приходов в Германии. Однако в силу стечения обстоятельств пришлось заместить епископа Тихона епископом Серафимом (немцем по рождению), о котором Евлогий отзывался как о порядочном, но слабом человеке. Эта активность прекратилась, когда 25 февраля 1938 г. Гитлер издал указ о передаче православной церковной собственности под контроль и управление германского министерства религиозных культов. Последнее передало управление карловчанам. Оно осуществлялось при участии гестапо, которое заставляло священников переходить к карловчанам. Таким образом, к 1938 г. у митрополита Евлогия

223

в Германии оставалось лишь три прихода: в Берлине, Дрездене и Восточной Пруссии ¹³.

Любопытен Следующий документ, присланный автору этой книги архиепископом Иоанном Сан-Францисским (Шаховским) 29 июня 1986 г. Это "беседа" чиновника нацистского министерства церковных дел Гаугга с (тогда еще) архимандритом Иоанном 22 апреля 1948 г., записанная по памяти присутствовавшим при "беседе" И. Ф. Васильевым, скрепленная подписью отца Иоанна — "Верно и точно" — и хранившаяся в архивах Западно-Европейского экзархата. Вот отрывки "беседы": Гаугг пытается заставить архимандрита Иоанна перейти в карловацкую юрисдикцию.

Гаугг: ... мы двух церквей не хотим иметь и не допустим. Мы признали Карловацкий синод... и только из этого факта можно исходить и с ним считаться.

Отец Иоанн: С епископом Серафимом у меня хорошие отношения, и с ним возможно литургическое общение... Но... при отсутствии объединения архипастырей я не считаю для себя возможным самовольно вступать в карловацкую юрисдикцию.

Гаугг настаивает и угрожает: Мы не хотим непременно в отношении Вас применить полицейские меры теперь, но к тому идет. Государство должно провести свой закон в жизнь.

Отец Иоанн: Я вполне отдаю себе в этом отчет... но не могу под давлением этого обстоятельства изменить свою основную точку зрения... канонической невозможности... переходить в другую юрисдикцию самовольно... С епископом Серафимом всегда есть возможность сослужения... (поддержания) модус вивенди.

Гаугг: Нас не интересует литургическое сослужение, и не о модус вивенди идет речь, но о включении в карловацкую юрисдикцию. Правительство... заботится о Православной церкви, построен прекрасный храм.

Отец Иоанн: Мы в России имели много великолепных храмов, но Господь все их взял у нас и попустил уничтожить, ибо мы внутренно не заслужили их пред Богом. И теперь только внутреннее единение в Христовой любви может быть названо единением, а не внешнее.

Гаугг: Государство интересует только одно... Православная церковь должна быть одна и именно Карловацкого синода..."

К этому документу, присланному мне покойным владыкой за три года до его смерти, приложено письмо, в котором он пишет, что юридически все отобранные у евлогиевцев храмы в Западной Германии можно было бы вернуть после войны через суды, поскольку отбирало их насильно ГЕСТАПО, "но при всеобщем разгроме немцев было немилосердно с ними судиться". Тем временем Карловацкий синод аннулировал "Временное положение" в связи с отказом митрополита Евлогия; однако было аннулировано также и запрещение открывать, соперничающие карловацкие приходы, после чего открылась, карловацкая епархия на территории собственной епархии Евлогия в Ницце с епископской кафедрой в Каннах.

224

Здесь следует сказать несколько слов о деятельности митрополита Сергия в Московской патриархии. В 1931 г. митрополит Сергий в письме к Вселенскому патриарху оспаривал каноничность присоединения запрещенных епископа и клириков (т. е. митрополита Евлогия и евлогиевцев) под юрисдикцию Константинополя. Патриарх Фотий отвечал в духе обычных притязаний Вселенского патриархата на территории, находящейся за пределами автокефальных православных церквей* ¹⁴.

Патриарх, впрочем, миролюбиво заверял Сергия, что подобное положение является временным, лишь "до воссоединения Русской православной церкви и будущего Вселенского православного собора" и предлагал митрополиту Елевферию Литовскому воздержаться "от вмешательства в дела других епископатов". Сергий выразил свое несогласие с такой позицией. В октябре 1931 г. он вновь обращается к патриарху Фотию и разъясняет, что антисоветская политическая деятельность эмигрантского духовенства наносит вред Церкви в СССР, в связи с чем он и просил воздерживаться хотя бы от нападок на советское правительство. Поскольку же от Евлогия не было получено никакого ответа, последовало отлучение сергианским синодом Евлогия и его духовенства. Это решение должно было быть утверждено архиерейским собором.

Одновременно Сергий обменивается посланиями с Сербским патриархом Варнавой, не одобрявшим подчинение Евлогия Константинополю как неканоническое. Предметом переписки двух иерархов становится на этот раз судьба Карловацкого синода. По мнению Сергия, Карловацкий синод был совершенно неканоничен и в особенности не мог выступать как глава и представитель всей Русской православной церкви за пределами СССР, в связи с чем Сергий просил Варнаву быть посредником. Вновь напоминал он в письме о своем требовании лояльности со стороны зарубежной русской церкви, причем решение проблемы эмиграции представлялось Сергию лишь как возвращение под юрисдикцию Московской патриархии или переход в Сербскую патриархию. Варнава склонялся к последнему варианту и раскрывал собственный план превращения Карловацкого синода в автономный административный церковный орган русской эмиграции в рамках Сербского патриархата. Он заявил, что постановление Сергия (июль 1927 г.), освобождающее из-под его юрисдикции тех священников, которые отказались бы подписать Декларацию лояльности, оправдывает аналогичное постановление Сербской церкви. Сергий, однако, придерживался того взгляда, что карловацкие епископы могли бы войти в Сербскую церковь лишь индивидуально, с последующим распределением их по епархиям и приходам в рамках Сербской церковной

___________________________________

*См. уже цитировавшееся 28-е правило четвертого Вселенского собора (в Халкидоне), действие которого для современного Запада подвергается, впрочем, сомнению его преподобием профессором Иоанном Мейендорфом.

225

структуры, а не в качестве самостоятельной организации с экстерриториальными правами. По присоединении к местной православной церкви эмигрантским епископам следовало бы вернуть русское по происхождению церковное имущество Московской патриархии или ее официальному представителю в Западной Европе митрополиту Елевферию. В своем ответе Варнава упрекает Сергия за то, что тот противоречит собственному высказанному ранее совету карловчанам в уже цитировавшемся частном письме к ним от 1926 г. ¹⁵

Это обвинение, впрочем, верно лишь отчасти, поскольку в упомянутом письме Сергий предлагал эмигрантам создавать местные территориальные церковные организации в неправославных странах, а в православных (среди которых специально выделена Сербия) лучшим решением ему представлялось присоединение к местной православной церкви. Так что, строго говоря, противоречия здесь нет.

Имея в виду давление Советов на Церковь, особенно примечателен примирительный тон письма митрополита Сергия, настаивавшего на том, что, хотя Московский патриархат и осуждает карловацкую схизму с 1922 г., он, тем не менее, не установил никаких ограничений для разрешения этой проблемы. Прошло одиннадцать лет; это почти предел, пишет Сергий. Вполне недвусмысленно намекает он, что политизация Карловацкого синода нанесла большой ущерб Церкви в России, и настаивает на том, что его призыв к лояльности требовал от эмигрантского духовенства лишь одного: воздерживаться от участия в политических акциях. Таким образом, духовенство получало даже большую свободу для пастырской и духовной деятельности, предоставив политику мирянам, на которых требование Сергия никак не распространялось. Давление властей особенно заметно в том, что Сергий выставляет как главную реальную причину, почему карловчане должны прекратить свое существование как независимая и автономная экстерриториальная организация, — их открыто провозглашаемую и действенную враждебность советскому правительству и Церкви в России.

Не найдя общего языка с Варнавой, митрополит Сергий и его Синод постановили 22 июня 1934 г., что все епископы карловацкой церкви, будучи в запрещении, подлежат церковному суду. И это спустя шесть лет после постановления Сергия от 9 мая 1928 г. (№ 104) о немедленном роспуске карловацкой организации. Столь большой разрыв между временем принятия постановления и наказанием за его неисполнение свидетельствует об отсутствии у Сергия желания доводить это дело до конца и о его сопротивлении нажиму властей. Характерно, что угроза церковного суда над карловчанами, не была осуществлена и впоследствии.

В августе 1938 г. Карловацкий синод приступил к новому сомнительному деянию: была созвана конференция духовенства и мирян, названная "Второй всеэмигрантский собор". Однако Западноевропейский экзархат Евлогия не был там представлен,

226

и это притом, что Франция являлась главным центром русской эмиграции и научной жизни русского православия за границей. Сомнительность этого собрания просматривается и в другом. Поскольку митрополит Антоний умер, "собор" был созван Анастасием, называвшим себя митрополитом, хотя белый клобук был водружен на его главу патриархом Варнавой частным порядком в 1935 г. в условиях, когда Карловацкий синод провозглашал свою независимость от Сербской церкви. Более того, подобные акты требуют решения синодов, а не единоличного решения патриарха ¹⁶.

"Собор" обвинил Евлогия в том, что он "провоцирует разделение церкви", "продался" Константинополю и "действует неканонично". Однако единственно, в чем можно было обвинить Евлогия, так это в колебаниях и непоследовательности позиции Евлогия по отношению к карловчанам: сначала деятельное участие в выработке первоначального статуса их организации и его принятие, а затем — отказ от него под влиянием конференции духовенства и мирян его епархии ¹⁷.

Среди других вопросов, рассмотренных на "соборе", интересным представляется подробный анализ отношений Польского государства с Православной церковью и гонений в Польше на православие. В отчете ясно просматривается характерный для карловчан архиконсервативный русский национализм: так, "собор" осудил употребление польского языка и "украинизацию" православия в Польше и признал законной в ней русскую культуру как основу православия ¹⁸.

"Собор" критиковал Евлогия также за сопротивление, которое он оказал ликвидации своих приходов в Германии, признавал только одну церковную власть в Германии, каковой должна быть, конечно, власть, "признанная законной государством", а именно нацистским государством ¹⁹.

В документах "собора" содержится вызывающий удивление неистовый антисемитский доклад, обвиняющий "мировое еврейство в разложении христианского мира посредством распространения наркотиков". Больше того, в разгар нападок Гитлера на евреев (и на христианство) доклад обвиняет римско-католическую церковь в восстановлении отношений с иудаизмом и порицает католическую церковь Германии за то, что она пытается защитить евреев от Гитлера и протестует против антисемитизма ²⁰.

Характерным представителем этого крыла экстремистов — с течением времени и с растущей самоизоляцией Синода возобладавшем в нем — явился Н. Тальберг, член Высшего совета монархистов, ставший после второй мировой войны профессором единственной семинарии Синода в Джорданвилле (Нью-Йорк), и один из его виднейших идеологов. В своих выступлениях в печати с 1927 по 60-е гг. он критиковал патриарха Тихона за попытки примирения с большевиками, а "евлогиевцев" объявлял "масонскими агентами" ²¹.

227

По завершении работы "собор" выступил с обращением к русским людям в СССР, в котором была дана трезвая оценка коммунистической идеологии, тех эмоций, который возбудил в мире некогда Коммунистический манифест, и позднейшего всеобщего разочарования осуществлением идей Манифеста. В обращении проводилась мысль о том, что на протяжении истории только христианство имело смелость проповедовать невозможность достичь в этом несовершенном мире полного равенства, поэтому осуществление подобных социальных утопий становится карикатурно уродливым. В документе идеализируется прошлое царской России, а Николай II и его семья признаются мучениками. В отличие, впрочем, от "собора" 1921 г., второй "собор" не призвал к прямому восстановлению монархии в России, а лишь к созданию здорового, сильного и единого Русского государства ²².

Послевоенный эмигрантский синод: от Мюнхена до Нью-Йорка

Мы уже говорили о судьбе Карловацкого синода во время войны, теперь же обратимся к самым заметным событиям в его послевоенном существовании.

10 августа 1945 г. патриарх Алексий выступил с обращением "К архипастырям и священству так называемого "карловацкого направления", призывая их вернуться в лоно его Церкви. Он повторял прежние упреки Сергия, но не требовал больше декларации лояльности по отношению к советскому государству ²³.

Митрополит вновь восстановленного Карловацкого синода Анастасий отвечал традиционными для карловчан аргументами. В его послании говорилось: "Чтобы услужить правительству... епископы не постыдились провозгласить ложь, будто в России никогда не было религиозных преследований, и, таким образом, богохульно посрамили множество русских мучеников, которых они открыто называли политическими преступниками" ²⁴.

Примечательно, что ответ был адресован не Московской патриархии, а "русскому православному народу". В этом документе, однако, Анастасий еще признает патриарха Алексия как "нового представителя Русской церкви". Семнадцать лет спустя эмигрантский Синод станет уверять свою паству, что Московская патриархия не имеет ничего общего с Русской церковью, так как она всего лишь "маленькая группа священства, узаконенная в своем существовании... и являющаяся игрушкой в руках коммунистов... (поэтому) мы призываем вас избегать связей с клириками, порабощенными коммунистами... Они принадлежат тому миру, который прямо противоположен нашему... и мы не хотим никаких взаимопроникновений... и никакого влияния с их стороны... Вам не следует посещать церкви Московского патриархата" ²⁵.

Это послание характерно вообще для поведения карловчан, которые тесно связали себя с эмигрантской политикой и оказались в упадке. Всякая эмиграция обречена изжить себя в первом

228

поколении, поскольку следующие поколения ассимилируются. По мере же того как эмиграция истощается физически и все больше теряет связь с родиной, неизбежно растет неуверенность. Тем же недугом страдала и карловацкая церковь, связавшая себя с эмиграцией, ее политическими амбициями и идеалами. Постепенно возрастал ее страх перед внешним миром, стремление, проклиная, спрятаться от него. Таким образом, карловацкая церковь, насчитывавшая в послевоенной Германии более 200 священников и около 20 епископов, открывавшая церкви, школы, библиотеки, учебные группы и семинары, служившая среди 200 тыс. перемещенных лиц, выступавшая против их насильственной репатриации, к началу 60-х гг. превратилась в организацию, страшившуюся всех и нападавшую на всех, кто был с ней не согласен. Она осудила Всемирный совет церквей* за секуляризм, однако, вместо того чтобы подобно другим поместным православным церквам войти в него с целью оказания на него своего влияния, она самоизолировалась и осудила вошедшие в совет православные церкви ²⁶.

Карловацкий синод снова осудил Московскую патриархию, причем некоторые аргументы, оспаривавшие каноничность ее структуры, выглядели состоятельными. Достаточно вспомнить собственные ранние заверения митрополита Сергия о том, что его полномочия заместителя местоблюстителя аннулируются со смертью местоблюстителя, а между тем после смерти митрополита Петра Сергий остался на своем месте. "Синодалы" объявили соборы 1943, 1945 и 1971 гг. недействительными, ссылаясь на нарушение постановлений Московского собора 1917—1918 гг., предоставлявших право любому члену собора выдвигать кандидата в патриархи и проводить выборы тайным голосованием, и на то, что согласно канонам только больший по численности и представительности собор мог изменить постановления меньшего ²⁷.

Такова была официальная точка зрения Карловацкого синода, которая, как мы увидим далее, не была даже ясно воспроизведена вновь на главнейшем его послевоенном конгрессе — третьем соборе в 1974 г. Очевидно, что "новокарловчане" призадумались над обоснованностью подобного пуризма, имея в виду собственную более чем сомнительную каноничность, а также тот факт, что и вся структура управления Русской православной церкви с 1721 по 1917 г. могла считаться неканоничной из-за отмены Петром Великим патриаршества и введения административного церковного управления.

________________________

* Всемирный совет церквей (ВСЦ) — руководящий орган экуменического движения, созданный в 1948 г. несколькими протестантскими движениями, которые рассчитывали путем сравнительного изучения вероисповедных различий между церквами и кооперирования в области практической деятельности и создать единое христианское объединение. Членами ВСЦ стали 300 религиозных объединений из 100 стран мира, в том числе и некоторые православные церкви, в частности Русская православная церковь.

229

Но каково бы ни было отношение Карловацкого синода к Московской патриархии, выдвинутое им требование к пастве избегать всяких контактов с клириками и мирянами Московской патриархии свидетельствовало о слабости его позиций, внутреннем страхе — и даже о неуверенности в своей состоятельности. Более того, запрещением всякого литургического общения и совместного служения с православными церквами, вступавшими в литургическое общение с Московской патриархией, Карловацкий синод изолировал себя и во всей православной ойкумене.

Однако вернемся к изложению событий в их хронологической последовательности. Начнем с Парижа.

Церковь митрополита Евлогия понесла тяжелые потери от нацизма во время войны. Как мы знаем, все началось с изъятия немецким гестапо германских приходов его епархии в пользу карловчан в Германии. Во время войны значительная часть паствы митрополита Евлогия принимала активное участие во французском движении Сопротивления, среди них Оболенская (Мать Мария), Борис Вильде и многие другие. Мать Мария и священник Клепинин возглавляли подпольную организацию по спасению евреев, за что и поплатились жизнью в гитлеровских концлагерях. Напомним, что в отличие от этой линии действий на втором Карловацком соборе в 1938 г. осуждалась римско-католическая церковь за ее выступления против антисемитской политики Гитлера.

Отношения между духовенством митрополита Евлогия и нацистскими оккупантами были, мягко говоря, натянутыми. Многие священники находились в тюрьмах и концлагерях, в том числе архиепископ Брюссельский Александр (Немоловский) и будущий архиепископ Монреальский Сильвестр. Самого митрополита Евлогия не раз допрашивали в гестапо. Кроме того, в Париже пребывал карловацкий митрополит Серафим, тесно сотрудничавший с оккупантами и публично клеймивший "евлогиевцев".

Победа Красной Армии вызвала взрыв патриотизма среди русской эмиграции Франции, как, впрочем, и Америки. Волна от него не прошла и мимо престарелого митрополита Евлогия, особенное впечатление на которого произвели известия об открытии церквей и восстановлении погонов у советских офицеров. Укреплению этих настроений Евлогия способствовал его иподиакон Рощин, участник французского Сопротивления и активист движения советских патриотов. Избрание патриарха в России митрополит посчитал восстановлением нормальной церковной жизни в СССР, так что не оставалось причин для дальнейшего пребывания в составе Константинопольской патриархии, переход к которой официально был оформлен как временный. Теперь Евлогий хотел вернуться в родную Церковь и даже умереть на родине. Рощин выступил посредником между ним и советским послом Богомоловым. 20 ноября 1944 г. митрополит Евлогий был тайно принят в советском посольстве. Богомолов обещал митрополиту, что он будет приглашен на Собор по избранию

230

нового патриарха в январе—феврале 1945 г. Евлогий с волнением готовился к поездке на родину, но приглашение от патриарха Алексия, датированное 20 декабря 1944 г., было вручено митрополиту только 5 февраля, после окончания Собора ²⁸. Богомолов убедил Рощина, что приглашение кто-то саботировал и посольство получило его только на днях.

Делегация на Собор от Американской митрополии, которая в это время тоже вела переговоры о воссоединении с Московской патриархией, была задержана в Сибири под предлогом плохой погоды и доставлена в Москву по окончании Собора.

Письмо патриарха Алексия приглашало митрополита Евлогия под его омофор без каких-либо условий покаяния, из чего следовало, что Сергиевские прощения были вынужденным политическим актом и не имели церковного значения.

В августе 1945 г. в Париж прибыл митрополит Николай Крутицкий. Он сослужил с митрополитом Евлогием и затем выступил на епархиальном собрании 29 августа. Николай нарисовал весьма радужную картину возрождения и независимости РПЦ в СССР и призывал присоединиться к патриархии. Согласно стенографической записи, Евлогий растрогался. Он просился умереть на родине и одергивал профессоров В. В. Зеньковского и А. В. Карташева и тех своих священнослужителей, которые по-прежнему не доверяли советской власти и предупреждали, что "переход под Москву" невозможен без, во-первых, согласия Вселенского патриарха, а во-вторых, без гарантии со стороны Москвы, что "Парижская церковь" останется самоуправляющимся экзархатом с прежними правами и той полной свободой, какой она пользовалась в качестве экзархата Вселенской патриархии. Все это митрополит Николай обещал; а в том, что касалось Константинопольской патриархии, дезинформировал собрание, будто уже получено согласие последней на возвращение Парижского экзархата в лоно РПЦ ²⁹.

Однако митрополит Евлогий посчитал себя экзархом двух патриархов до выяснения вопроса с Константинополем и возносил за литургией молитвы за обоих, приказав всем храмам своей епархии продолжать возносить молитвы по-прежнему за Вселенского патриарха. Иными словами, юридически перехода епархии и экзархата под юрисдикцию Московской патриархии не было.

В августе 1946 г. митрополит Евлогий скончался. На его похороны приехал митрополит Ленинградский Григорий, который 14 августа вручил архиепископу Владимиру — старшему по чину из архиереев парижского экзархата после Евлогия — решение Московской патриархии о назначении экзархом того самого карловацкого митрополита Серафима, который всячески преследовал Парижское духовенство во время гитлеровской оккупации. Архиепископ Владимир отказался принять это решение, поскольку Константинопольский патриарх к тому времени еще не дал экзархату канонического отпуска, и, следовательно, его

231

начальство — Константинополь, а не Москва. Деятели экзархата восприняли назначение Серафима как свидетельство пренебрежения Московского патриархата к свободе Парижского экзархата; и на следующем епархиальном съезде 16-—20 октября 1946 г., самом широком по представительству с 1931 г., фактически единогласно решили оставаться под юрисдикцией Константинопольской патриархии. Впрочем, 6 приходов было утрачено, частично в пользу Москвы, частично в пользу карловчан ³⁰.

На этот раз Московская патриархия действовала осмотрительнее и более сообразно канонам, чем при митрополите Сергии. Вместо прещения духовенство Парижского экзархата, равно как карловацкой ориентации и Американской митрополии, объявлялось просто исключенным из состава клира РПЦ, а их постановления и соборы объявлялись не имеющими канонического значения ³¹.

Указ этот прошел за рубежом почти незамеченным. А митрополит Владимир с согласия епархиального собрания предпринял еще одну попытку объединения русского церковного зарубежья. Вступив в переговоры с митрополитом Анастасием, он предлагал подчинить свой экзархат Зарубежному Синоду при условии вхождения Синода в лоно Вселенского патриархата. Митрополит Анастасий отказался. Это, как пишет профессор протоиерей Алексей Князев ³², с одной стороны, могло положить конец подвешенному, неканоническому существованию Зарубежного Синода и воссоединить его с соборной полнотой вселенского православия; с другой стороны, значительно увеличить "в Православной церкви удельный вес русского православного зарубежья". Количественно немногочисленная "евлогиевская" церковь, благодаря Свято-Сергиевскому богословскому институту и традиционному скоплению русских интеллектуалов в Париже, являлась своеобразным мозговым центром православия в инославном мире. Зарубежный синод из-за вечного своего национализма и политизации не только не создал какой-либо серьезной богословской школы и не сделал никакого богословского вклада, но и растерял то, что имел в лице таких видных архипастырей, как митрополиты Антоний и Анастасий. Если бы Зарубежный синод принял предложение митрополита Владимира, он, возможно, избежал бы того сектантского обособления, в которое уходил все глубже и глубже. Да и Вселенская патриархия считалась бы больше с объединенной русской церковной единицей и не предложила бы — как это сделал патриарх Афинагор в 1965 г. — Парижскому экзархату самостоятельно решать дела со своей Матерью-Церковью (в ответ на что экзархат провозгласил себя временно-автономной Церковью Франции с видами на превращение в конечном итоге в поместную Французскую православную церковь). После смерти патриарха Афинагора и интронизации Димитрия Парижская епархия была в 1971 г. снова принята под Вселенский омофор, но уже не в качестве экзархата, а просто как русская епархия, которая по-прежнему пользуется полной внут-

232

ренней свободой и постепенно превращается действительно в Церковь французского православия, не забывая, однако, своих российских корней, чему свидетельства: ИМКА-пресс, радио "Голос православия" и другая духовная помощь Русской православной церкви из Франции.

Очевидно, назревала необходимость решить вопрос о поместной церкви — не только во Франции, но во всей Западной Европе, — причем была большая вероятность, что остальные поместные православные церкви согласятся на автономию под юрисдикцией Вселенского патриархата. Константинополь политически был для них менее опасен и гораздо более нейтрален, чем могущественная Москва.

Вновь созданному после войны эмигрантскому Синоду был нанесен тяжелый удар, когда Русская православная церковь Америки прекратила свое ассоциированное членство в нем. Американский вопрос следует рассмотреть отдельно; здесь же достаточно сказать, что затем Православная церковь Америки, более известная как "митрополия", начинает переговоры с Московской патриархией с целью восстановления своего ей подчинения. Одновременно митрополит Северной Америки Феофил предложил, митрополиту Анастасию, чтобы эмигрантский Синод в Европе также вновь признал духовное руководство Московской патриархии (как, по крайней мере теоретически, это было в 30-е гг.). Однако психологический настрой находящихся в странах Европы масс перемещенных лиц и проправительственная политика Московской патриархии делали это невозможным.

Тем временем множество перемещенных лиц отправляются за океан, в США. Эти люди, настроенные карловчанами еще в лагерях против Московской патриархии ³³, патриотически ориентированные на Россию, часто не могли приспособиться к жизни ассимилировавшихся и ориентированных на Америку приходов митрополии, которые к тому же в основном симпатизировали Русской патриаршей церкви и испытывали определенный восторг перед русской победой во второй мировой войне. Просоветские чувства были широко распространены в Америке в 40-х и даже в начале 50-х гг. Все это привело к открытию новыми эмигрантами из Германии синодальных церквей в Америке и Канаде. Переезд же самого эмигрантского Синода в 1950 г. из Мюнхена в Америку привел просто к каноническому абсурду: две отдельные церковные администрации, происходящие из одного русского источника, имели своих правящих митрополитов на территории одной и той же страны. При этом "хозяева", т. е. митрополия, были настроены более дружественно к новоприбывшим, чем те — к "хозяевам" ³⁴.

Между тем эмигрантский Синод, все более замыкаясь в некоем добровольно созданном им самим гетто, совершенно оставляет соблюдение канонов. Возведя вопрос о приверженности юлианскому календарю в ранг предмета богословского спора, Синод вторгается даже на территории юрисдикции других

233

церквей, в частности, незаконно посвящая "старокалендаристов" в рамках параллельной Греческой церкви в самой Греции. В 1965 г. он канонизировал Иоанна Кронштадтского (умер в 1909 г.), знаменитого русского священника, широко известного своей святой жизнью, многочисленными исцелениями и другими чудотворениями ³⁵. По традиции православной церкви только поместная церковь может канонизировать святых, которые жили и почили на ее территории. Так что таковым актом эмигрантский Синод, имевший резиденцию в Нью-Йорке, присвоил себе права Русской поместной церкви в полном пренебрежении к Церкви патриаршей. Позднее таким же образом были канонизированы эмигрантским Синодом Ксения Петербуржская, а также Николай II и его семья.

Умонастроения жителей "башни из слоновой кости" выявил Карловацкий собор епископов в 1971 г. На своем собрании в августе — сентябре они объявили незаконной автокефалию митрополии от 1970 г. (ставшей после этого Православной церковью в Америке), поскольку она была дарована митрополии Московской патриархией, не имеющей якобы благодати как выросшая из "неканонического Синода" Сергия. Запрещалось всякое общение с Православной церковью в Америке, поскольку она находилась в общении с Московской патриархией. Из этого следовало, что эмигрантский Синод прекращал всякое экклесиастическое и литургическое общение с православным миром вообще. Далее Карловацкий собор постановлял, что все западные христиане должны быть признаны еретиками и могут быть приняты в эмигрантскую церковь только посредством нового крещения. Впрочем, принималась одна богословски сомнительная оговорка, позволявшая самим священникам по собственному усмотрению делать исключения для отдельных людей. Карловацкий собор, наконец, призвал заканчивать всякие эмигрантские встречи и конференции пением "Боже, царя храни" в качестве русского национального гимна (и это в отсутствие царя как такового) и призывал к созданию специальной комиссии по канонизации Николая II и его семьи и всех новомучеников, пострадавших от коммунистов ³⁶.

Важнейшим событием послевоенной жизни новокарловацкого синода был Третий собор епископов, духовенства и мирян, прошедший в сентябре 1974 г. в монастыре Св. Троицы в Джорданвилле (Нью-Йорк). Патриарх Пимен направил приветствие собору, однако оно не было ни прочитано, ни опубликовано в органе Синода "Православная Русь". Между тем приветствие было замечательно своей сдержанностью и умеренностью тона. В послании недвусмысленно было заявлено, что от эмигрантской Русской православной церкви не требуется отказаться от лояльности по отношению к странам, где теперь живут ее чада, как не нужно и заявления о лояльности СССР. Речь идет лишь о том, чтобы они вновь вошли в православную ойкумену, признав Православную церковь России как духовно законную церковь, а так-

234

же о том, чтобы клирикам и мирянам эмигрантской церкви было разрешено общение с клириками Московской патриархии, как и с клириками любой другой законной православной церкви. Патриарх заверял карловчан в том, что "Русская православная церковь ничего не имеет против своих чад, порвавших с ней... Без всякой гордости, однако, она почитает своим долгом напомнить тем из своих чад, которые вооружились на нее, что они вступили на дорогу духовных опасностей... вражды и ненависти, которые истребляют духовную благодать... Возлюбленные братья и сестры, чада Церкви, мы молим Бога, Благодатного и Всемилостивого, чтобы Он внушил всем не отвергать этого призыва к миру и любви..." ³⁷.

Орган Синода опубликовал гневную отповедь тогдашнего главы Карловацкой церкви митрополита Филарета. Филарет признавал, что "настоящее послание отличается от прежних только тем, что не содержит абсурдных призывов к выражению лояльности Советскому правительству". Но разве "только" подходящее здесь слово? Разве не в этом состояла, по крайней мере, официальная причина разрыва карловчан с администрацией Сергия в 1927 г.? Так что с отменой этого требования для карловчан не оставалось больше причин отказываться от совместного служения и от признания законности Московской патриархии ³⁸. Казалось, что митрополит Филарет на тридцать лет отстал от своего времени: ни разу за послевоенное время Московская патриархия не потребовала от эмигрантов декларации лояльности Советам. Покойный митрополит Николай недвусмысленно говорил об этом в 1956 г.: "Требование митрополита Сергия 1927 года от священников русской эмиграции дать письменные заверения своей лояльности Советской власти носило временный характер и было продиктовано обстоятельствами того времени, когда патриарший синод стремился к нормализации отношений между Русской православной церковью и государством в новых исторических условиях... это требование давно уже потеряло свою силу" ³⁹.

По заявлению митрополита Филарета, эмигрантский Синод не питал вражды к православным братьям и сестрам в СССР и твердо стоит лишь на одном, что "свободная часть Русской православной церкви... никогда не признавала и не признает... иерархов, контролируемых врагами Церкви... в качестве законной церковной власти России". И как единственное оправдание он напоминает о заявлении патриарха Пимена в Женеве (во время его визита в управление Всемирного совета церквей 17 сентября 1973 г.), будто в СССР никогда не было ни социальной несправедливости, ни притеснений. Филарет также призывал и дальше разоблачать тиранический характер советской политической системы, "превосходно отраженный в книгах Солженицына", и никогда "не вставать в одну упряжку с неверными" ⁴⁰.

Кажется, что здесь Филарет не попал в цель: в воззвании патриарха ясно сказано, что от эмигрантов не ждут совпадения социальных и политических взглядов с православными христианами,

235

живущими на родине. Больше того, от них не требуется даже административно присоединиться к Московской патриархии (в чем послание Пимена резко отличается, например, от послания Алексия 1945 г.), но лишь признать экклесиастическую ее законность — признать ее как Церковь и возобновить с ней общение ⁴¹. Карловацкий собор также показал, что ссылки на Солженицына как причину бойкота Московской патриархии были несостоятельны. В письме собору (в ответ на приглашение присутствовать на его заседаниях) Солженицын заявил, что, несмотря на несогласие с политическими декларациями некоторых епископов Московской патриархии, он остается ее духовным сыном и более был счастлив там, чем в эмиграции, где он видит церковь, раздираемую конфликтами. Солженицын осуждает "линию угодничества, начатую митрополитом Сергием" и утверждает, что Церковь спасена волей Божией и войной с Гитлером, а не уступками митрополита Сергия. Он согласен с карловчанами и в том, что нет оснований открывать Московской патриархии приходы и епархии в свободном мире. "Как это? — задает он вопрос. — Из сочувствия к узникам, вместо того чтобы сбивать с них цепи, надевать такие же и на себя?"

Но только по этим двум пунктам сходятся пути Солженицына и карловчан. Дальше они резко расходятся, и Солженицын оказывается богословски более сведущим, чем карловацкий епископат. Он решительно отрицает тезис о безблагодатности Русской православной церкви. "Нынешняя Церковь в нашей стране — плененная, угнетенная, подавленная, но отнюдь не падшая!" — пишет Солженицын и, предупреждая против фантазий о какой-то катакомбной церкви как "всероссийском явлении", призывает солидаризироваться с существующей открытой Церковью, а не "с таинственной, безгрешной, но и бестелесной катакомбной". Благодать Церкви, пишет он, сохраняется вне зависимости от греховности ее иерархов. "Если бы грехи иерархов перекладывались на верующих, то не была бы вечна и непобедима Христова Церковь, а всецело зависела бы от случайностей характеров и поведений". И другие карловацкие иллюзии он обливает таким же отрезвляющим ледяным душем. Он обвиняет русскую историческую Церковь в 300-летнем грехе раскола, нежелания покаяться в грехе гонений на староверов, в раболепном подчинении царской власти, так что революция 1917 г. явилась следствием глубокого духовного кризиса и роста безверия в народе, и патриарху Тихону — перед памятью и всеми действиями которого Солженицын преклоняется — досталась не только борьба с богоборческой властью и обновленцами, но и тяжелейшее наследие дореволюционного прошлого. В ответ на карловацкие претензии, что только они обладают чистотой веры, Солженицын пишет: судьбы страны решаются "в митрополии, а не в диаспорах"

— и предупреждает "отдельных заносчивых мечтателей от ожидания, что освобожденный православный мир рухнет оземь и будет просить иерархию Зарубежной церкви прийти и возглавить

236

себя". Пророчески предостерегая карловчан против постановлений 15—16 мая 1990 г. о создании параллельных епархий и приходов своей юрисдикции в России и требований, чтобы московское духовенство каялось перед ними — заграничными иерархами, — Солженицын продолжает: "Не человеческими весами взвесить кто кого должен тут оказаться достоин по силе страданий, по силе раскаяния и по силе веры своей". Упоминая свое Великопостное письмо патриарху Пимену, 1972 г., с осуждением патриархии за молчание о гонениях и о моральном одичании народа без духовного окормления, Солженицын говорит, что, хотя он не отказывается ни от одного там произнесенного слова, теперь, "пересеча границу, я утерял право повторить". Это явный упрек эмигрантскому Синоду, позволяющему себе из-за рубежа произносить суд над Церковью в России.

Стойкостью веры и непримиримостью Россию карловчанам не удивить. Чем же может Зарубежная церковь помочь церковно-освободительным процессам в России? — спрашивает Солженицын и отвечает: слиянием всех ветвей русского православного зарубежья, примером единства, чтобы помочь преодолеть разобщение на родине. Не может, пишет он, быть оправдания "несогласию свободных зарубежных русских православных Церквей друг с другом".

Становясь — осознанно или неосознанно — на точку зрения В. В. Болотова: канонично то, что служит благу Церкви, — Солженицын указывает, что в беспрецедентных катастрофах XX в. никто не мог следовать букве канонов. "Но ни в подчинении безбожным силам, ни в сотрудничестве с ними... никто не обвинит ни Церковь, происшедшую от митрополита Евлогия, ни Американскую митрополию. ...И вместе с тем ни одну из спорящих трех Церквей нельзя признать божественно безошибочной во всем объеме ее деятельности". Солженицын пишет, что в Советском Союзе как православный христианин он чувствовал себя гораздо лучше, чем на Западе с его межъюрисдикционными церковными расколами; и призывает все три церкви покончить с этими разногласиями, духовно воссоединиться ⁴².

В ответе тогдашнего предстоятеля эмигрантского Синода, покойного митрополита Филарета, Солженицыну, составленном управлявшим делами Синода протопресвитером Георгием Граббе ⁴³, вся вина за расколы взваливается на митрополита Евлогия и Американскую митрополию и подтасовываются факты, например, о том, что раскол карловчан с митрополитом Евлогием был вызван согласием последнего дать присягу лояльности и оставаться под омофором митрополита Сергия, в то время как прещения на митрополитов Евлогия и Платона были наложены Карловацким синодом соответственно в январе и мае 1927 г., а вопрос о лояльности возник только осенью того же года. Послание осуждает Православную церковь Америки и "евлогиевцев" за якобы измену русскости в своем стремлении стать поместными миссионерскими церквами. При этом замалчивается,

237

что точно такой же процесс американизации и ассимиляции идет в рядах паствы и духовенства эмигрантского Синода, хотя и несколько медленнее, поскольку основные его кадры попали за рубеж на 25, а то и на 75 лет позже, чем у остальных двух юрисдикции. Вопрос ставится в послании так, будто быть православным американцем грех и будто такое состояние исключает возможность помогать родине предков и ее духовному возрождению. Совершенно замалчиваются: и роль издательства ИМКА-пресс; и богословско-духовный вклад профессуры Свято-Сергиевской и Свято-Владимирской духовных академий; и многолетние религиозные радиопередачи в Россию отца Александра Шмемана, архиепископа Иоанна (Шаховского), отца Кирилла Фотиева; и колоссальный вклад в русское и вселенское православие таких мыслителей, как Семен Франк, Бердяев, Николай и Владимир Лосские, Карсавин, Флоровский, Вышеславцев, Федотов, Мейендорф, Шмеман, Карташев, Зеньковский — никто из них не / принадлежал к карловацкой юрисдикции, которая, увлекшись политикой и национализмом, дальше полемической публицистики не пошла.

На этом же уровне полемической публицистики остались и резолюции и послания Третьего карловацкого собора. "Послание Православному Русскому Народу на Родине" цитирует ту часть письма Солженицына, которая выгодна эмигрантскому Синоду, — осуждение митрополита Сергия, включая и ошибочное солженицынское противопоставление митрополита Петра митрополиту Сергию, и письмо Солженицына патриарху Пимену, замалчивая его слова, что из-за границы ни он, ни кто-либо другой не имеет морального права критиковать, равно как и всю остальную прямую и косвенную критику эмигрантского Синода в письме Солженицына Карловацкому собору. Послание подтасовывает факты, противопоставляя епископа Илариона (Троицкого) митрополиту Сергию, в то время как епископ Иларион резко осуждал отколовшихся и поддерживал Сергия.

Единственное, в чем, под влиянием реалий и вестей из России, а особенно под влиянием письма Солженицына, была изменена установка Карловацкого синода, так это в признании им того, что, во-первых, катакомбная церковь в подлинном смысле этого выражения очень незначительна и священников у нее крайне мало; а во-вторых, что понятие "катакомбы" тут было расширено до включения всех пастырей в России, которые крестят, венчают и отпевают тайно, без регистрации, и занимаются катехизацией, запрещенной тогда законом, т. с. большинства православных священников России. С этим совсем логически не вяжется отрицание благодати за Московской патриархией, ибо если она безблагодатна, то как же могут быть благодатны ее таинства, хотя бы совершаемые и достойными священниками? Ведь если благодатность таинств зависит только от личности священника, то Церкви как благодатной соборности вообще не существует и на ее место встает некая индивидуалистическая ересь,

238

ничего общего с православным учением не имеющая ⁴⁴. А с другой стороны, если благодатные таинства "достойных" священников и их полуподпольное пастырство признается в советских условиях духовным подвигом, то почему же они при переходе в Карловацкую юрисдикцию должны приносить присягу или покаяние следующего содержания:

Я, нижеподписавшийся бывший клирик Московской патриархии, рукоположенный... (таким-то епископом, там-то и тогда-то)... прошу о принятии меня в состав клира Русской православной церкви за границей.

Искренно сожалею о своем пребывании в клире Московской патриархии, находящейся в союзе с богоборческой властью.

Отметаю все беззаконные действия Московского священноначалия в связи с поддержкой им богоборческой власти и обещаю впредь быть верным и послушным законному священноначалию Русской зарубежной церкви ⁴⁵.

В послании собора упоминается дело отца Дмитрия Дудко и нескольких других священников и мирян патриаршей Церкви, которых предстояло как-то вписать в общую картину осуждения Московской патриархии (и отказом совместного с ней служения), с одной стороны, и безусловным одобрением некоторых членов этой патриархии, с другой стороны ⁴⁶. Двусмысленность этого положения породила, например, следующий факт: настоятель карловацкого собора в Лондоне (Англия) отказался причащать детей, крещенных в Москве не кем иным, как отцом Дмитрием Дудко, на том основании, что никакое таинство, совершенное клириком Московской патриархии, не может быть признано действительным, — аргумент вполне в духе официальной позиции Карловацкого синода. Отец Дмитрий Дудко потребовал наложить дисциплинарное взыскание на этого священника. Однако митрополит Филарет, к которому обратился отец Дмитрий Дудко, ничего подобного не сделал. Между тем пресса Карловацкого синода продолжала восхвалять твердость позиции отца Дудко, делавшего рискованные политические заявления в Москве, включая небезопасные высказывания о священно-мученичестве Николая II. Однако тот же отец Дмитрий Дудко в письме к Филарету высказывал сожаление о расколе в эмигрантской церкви и заверил его, что "катакомбная церковь" практически прекратила свое существование, так что единственной церковью в России остается патриаршая Церковь, заслуживающая более милостивого к себе отношения. Однако заявления отца Дудко относительно того, что поведение священников и иерархов слишком трусливо и что Церковь должна обратиться к более независимой и активной проповеднической деятельности, потеряли свою силу в начале 80-х гг., когда он был выпущен после трехмесячного заключения и выступил по телевидению с обещанием "хорошего поведения в будущем"⁴⁷. Происшедшее еще раз подтвердило, что дорога, избранная Московской патриархией, по которой шло большинство клира

239

и иерархов, была в сложившихся обстоятельствах единственно реалистической. Так это или нет — другой вопрос, но подобный вывод логически следовал из заявления отца Дмитрия Дудко, если считать авторитетной позицию этого священника, попытавшегося расширить церковную деятельность за пределы собственно литургического цикла. Именно карловчане подняли отца Дудко до высоты непререкаемого авторитета, так что, рассуждая логически (поскольку общеизвестно, что отец Дудко не подвергался пыткам), карловчане теперь должны были примириться с Московской патриархией или, по крайней мере, продемонстрировать большую к ней терпимость.

Но ни обращение Солженицына, ни поучительный случай с Дудко ничему карловчан не научили, чему свидетельство — постановления Зарубежного синода 15—16 мая 1990 г. об открытии приходов и епархий Зарубежного синода в России с вышеприведенным текстом покаяния. В чем же священнослужители Московской патриархии должны каяться перед эмигрантами? В том, что они не покинули свою паству, бежав на благополучный и безопасный Запад? В том, что они обращают ко Христу сотни тысяч и миллионы, что зарубежному духовенству и не снится?

Надо, однако, признать своеобразную логику в постановлении Зарубежного синода 1990 г., как бы абсурдно ни выглядело появление приходов Русской зарубежной церкви внутри России. Дело в том, что единственное оправдание существования отдельной и самостоятельной Русской зарубежной церкви — в непризнании подлинности и благодатности РПЦ. Признай она РПЦ подлинной Церковью, в тот же момент ее юрисдикция перестала бы существовать и она должна была бы либо войти в состав РПЦ, либо присоединиться к местным православным церквам — Православной церкви в Америке, Русскому экзархату Вселенского патриархата в Западной Европе и т. д., т. е. отказаться от самодовлеющей власти.