Глава 2. Церковь и революция. Продолжение

Это послание опровергает также ходячее определение патриарха Тихона как оппортуниста-перестройщика. Ведь оно было составлено в момент апогея наступления войск генерала Деникина, которые находились уже между Курском и Тулой, и в Москве ожидали их прихода со дня на день. Именно этот момент избрал патриарх, чтобы сделать принципиальное заявление о позиции Церкви: "несть власти, аще не от Бога", с одной стороны, а с другой — "Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительно историческое значение" ⁴⁴.

Фактически патриарх и Собор только дважды выступили с непосредственной критикой действий советского правительства. Во-первых, это послание, осуждающее Брестский мир как измену. Но, как известно, даже в ленинском ЦК большинство сначала голосовало против этого мира. Так что в связи с посланием от 18 марта н.ст. патриарха Тихона можно обвинить в антиправительственной позиции в той же степени, что Бухарина и Троцкого, например. И, во-вторых, это послание Совету Народных Комиссаров в связи с первой годовщиной Октябрьской революции, в котором он призывает советскую власть прекратить красный террор, упрекает в невыполнении тех обещаний, с которыми

55

большевики пришли к власти. Это был обращенный непосредственно к власти, а не призывающий кого-либо восстать против власти, ответ Церкви на террор. Это было проявление патриархом старинного права патриархов "печаловаться перед государем", акт, подобный митрополиту Филиппу по отношению к Ивану Грозному. И тут мы видим принципиальность и последовательность действий патриарха Тихона, а не злобный антисоветизм.

О послании патриарха Тихона от 8 октября 1919 г., запрещавшего духовенству становиться на сторону белых и публично их поддерживать, князь Трубецкой пишет: "Я помню, как нас, стоявших тогда близко к Добровольческой армии, огорчило это послание Патриарха, но впоследствии я не мог не преклониться перед его мудрой сдержанностью: всюду, где епископы и священники служили молебны по поводу победоносного продвижения Добровольческой армии, духовенство принуждено было... спешно покидать свою паству к великому ущербу для церковного дела..."

Вот из этого-то духовенства и возник впоследствии карловацкий раскол; его составили люди, которые не поняли и не разделили установок патриарха и его церковного правления в России, а потому не поверили и в его дальнейшие запреты эмигрантскому духовенству заниматься непосредственно политикой, не поверили в их искренность, в последовательность основной политики Церкви эпохи гражданской войны. Поэтому "карловчане" не подчинились дальнейшим распоряжениям патриарха, утверждая, что они подложны, и этим учинили раскол, продолжающийся по сей день.

Однако не все решения Собора говорят о том полном понимании бесповоротности событий, происходивших в государстве, которое отражено в только что рассмотренных постановлениях и воззваниях, особенно в послании патриарха от 8 октября н.ст.

Так, 15 (28) ноября 1917 г. с докладом о положении Церкви в государстве выступил будущий священник, а тогда профессор С. Булгаков. Настаивая на разделении властей, Булгаков, тем не менее, говорил не об отделении Церкви от государства, а скорее об увеличении дистанции между ними. Церковь, как он подчеркивал, должна оставаться в гуще национальной жизни, пропитывать государство духом христианства. Гражданская, как и всякая другая, власть должна воспринимать саму себя как христианское служение, иначе "государственность превратится в царство зверя". Собор единогласно принял тезисы этого доклада, по которому "Православная церковь в России должна быть в союзе с государством, но под условием своего свободного внутреннего самоопределения". На основании этого доклада 2 (15) декабря 1917 г. было принято совершенно нереальное в условиях советской действительности и ленинской политики определение "О правовом положении Православной Российской Церкви". Оно говорит о Православной церкви, как о первенствующей в Российском государстве, пользующейся всеми правами юридического лица;

56

главой государства, а также министрами исповеданий и просвещения должны быть лица православного исповедания; о признании церковных школ всех ступеней и их дипломов наравне с государственными об обязательности; преподавания Закона Божьего в государственных школах для детей православных родителей; об освобождении духовенства от воинской повинности. Церковь должна обладать неотъемлемым правом владения имуществом и получать дотации от государства на определенные ее нужды ⁴⁵.

Несколько нереальным было и определение "О монашестве" от 31 августа (13 сентября) 1918 г., поскольку оно утверждало, что все монастырское имущество и недвижимость являются собственностью монастырей и всей Российской православной церкви, как таковой. Наряду с этим определение, принятое одним днем раньше, — "Об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания" — было прямым ответом, как на уже опубликованные советские декреты, так и на возрастающие гонения и выпады против Церкви. В определении говорилось о недопустимости каких бы то ни было насильственных действий в отношении представителей власти; вместе с тем в том случае, если Церковь отобрана, приходам предлагалось не самораспускаться и отказываться от клира, а продолжать церковную жизнь в любых иных возможных формах, включая домашнее богослужение. Определение, таким образом, как бы заранее готовило верующих к так называемому катакомбному существованию и катакомбному выживанию Церкви, как ей и пришлось существовать в страшные 30-е гг., в ближайший последующий период, а затем снова в 60-х гг.*.

Под конец на Соборе были приняты два решения экстраординарного характера, учитывавшие угрозу дальнейшего обострения отношений с новым режимом. Во-первых, предусматривалось, что, если власти так или иначе сделают невозможными созыв очередного Собора или постоянную работу Синода, вся полнота административной власти в Церкви переходит к патриарху. Во-вторых, патриарха просили — на случай его кончины или невозможности по любым иным причинам осуществлять возглавление Церкви (и если Советы в любой из этих ситуаций воспрепятствуют созыву Собора) — составить формальное волеизъявление с поименованием трех лиц — возможных местоблюстителей патриаршего престола ⁴⁶.

_________________

* Первые указания на грядущие испытания содержались уже в представленном Собору докладе, составленном комиссией во главе с епископом Камчатским Нестором, о состоянии церквей и монастырей Кремля после штурма его отрядами красногвардейцев: "В первые же часы, как в Кремле установился красный контроль, началось осквернение церквей и стрельба по иконам..." Все это и в сравнение не шло с ущербом, нанесенным собственно штурмом. Доклад был опубликован Патриархией тиражом в десять тысяч экземпляров, но большая часть тиража была уничтожена большевиками. Второе издание было опубликовано в Токио в 1920 г. (См.: Ковалевский П. Церковь в СССР за сорок лет / Русская Мысль. 1957. 7 ноября. № 6. Текст постановления см. в Собрании определений... 4: 28—30.)

57

Было бы неправильным представлять дело так, будто Собор со временем двигался в сторону достижения некоей монолитности. Мы уже говорили о правых и левых силах на Соборе, а также о сравнительном радикализме приходского духовенства и консерватизме епископата. В этой области, как указывает Карташев, за время, прошедшее с марта по август 1917 г., произошли значительные сдвиги в среде духовенства и преданных Церкви мирян, снявшие конфликтность. Этому содействовали, во-первых, епархиальные съезды духовенства и мирян, которые отстранили наиболее реакционных или запятнавших себя связями с Распутиным епископов и выбрали на их место лиц, пользовавшихся доверием, уважением и любовью мирян и рядовых священников. Затем в Москве в конце мая происходил съезд духовенства и мирян, на который съехалось 1,2 тыс. человек. За 10 дней он подготовил основные темы для предстоящего Собора, который затем разрабатывал Предсоборный совет из 60 человек: выдающихся богословов из епископата, иереев, мирян и профессуры. Надо сказать, что инициатива Московского съезда исходила от левых прогрессивных союзов духовенства. Этот съезд "провозгласил идеал народоправства в политике, передачу земель земледельцам... социальную справедливость... свободу совести и культа. Но... съезд отверг идею отделения Церкви от государства и [постановил], чтобы Православная церковь осталась на положении "первенствующей", чтобы Церкви получали от государства правовую и материальную поддержку, чтобы Закон Божий был обязателен в школах и чтобы в руках Православной церкви остались руководимые ею народные школы"*. Таким образом, выступление С. Булгакова и вышеуказанное определение не были голосом "реакционного" епископата, а именно соборным голосом Церкви — таковы были настроения и представления того времени ⁴⁷.

Что было действительно новым на Соборе, непривычным для "людей, воспитанных 200-летней синодальной системой, — это отказ Церкви от западного клерикализма, вовлечение мирян в церковный актив. Мы уже говорили о ряде реформ такого рода, принятых Собором, но реформы реформами, а настроения, мышление — своим чередом. Так, опубликование 30 августа (н. ст.) инструкции о порядке проведения в жизнь декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" Наркомата юстиции, которая окончательно лишила духовенство всех прав по управлению церковным имуществом и объявила "двадцатки"** мирян

_________________________________

* Отобрание и национализация церковно-приходских школ и епархиальных училищ (но не семинарий и прочих чисто духовных школ) Временным правительством было единственным серьезным конфликтом между ним и Церковью.

**О "двадцатках" в инструкции сказано: "Необходимое число местных жителей, получающих в пользование богослужебное имущество, определяется местным Советом Рабочих и Крестьянских Депутатов, но не может быть менее 20 человек".

58

единственно правомочным органом на получение от государства аренду культовых зданий и прочего церковного имущества, "вызвало бурю на Соборе. Духовенство, особенно епископат, заволновалось, что передача всех прав мирянам приведет к проникновению в церковные общины атеистов, проходимцев, случайных элементов и оппортунистов, которые будут разлагать Церковь изнутри*. Эти опасения отражали характерные черты клерикалистского недоверия к мирянам. И их рассеял мудрый митрополит Сергий (Страгородский), только что вернувшийся из поездки в свою Владимирскую епархию. Обвинив братьев-епископов в том, что "мы всегда приходим через пять минут после ухода поезда", Сергий указывал, что в условиях богоборческой власти и разворачивающихся кровавых гонений только совершенно преданные Церкви миряне согласятся пойти на подвиг взятия храма на свою ответственность у государства. Члены "двадцаток", говорил он, будут первыми, на которых власть обрушит свои гонения. Он призвал епископов вместо бесконечных словопрений на Соборе отправиться на епархии и заняться выработкой местных инструкций по применению новых законов. Жизнь не ждет. Тянуть нельзя. "Вчера я служил в соборе, — говорил митрополит Сергий, — и настоятельно призывал прихожан не медлить, подавать заявления и брать храмы на свою ответственность... дело в том, чтобы в трудные для Церкви минуты ее храмы и имущество взять на поруки" ⁴⁸.

И выступление митрополита Сергия побеждает, успокаивает Собор. Немалое влияние оказало и выступление профессора Карташева в ответ на сетования епископата и многих иереев на пассивность мирян, на то, что они не выступают массой в борьбе за Церковь, не противостоят атаке воинствующего атеизма. Карташев говорит, что к бою призывать нельзя, так как полагаться можно только на свои силы, на силы православного народа, который в прямой бой не вступит. Но когда власти начнут нападать на конкретные приходы, тут церковный народ каждого такого прихода встанет грудью на защиту его. "Если иноверные агенты власти и неверующие войдут в храм в шапках, войдут в алтарь, будут руками трогать престол, священные сосуды", тут народ встанет и будет готов умереть за свои святыни. Как мы знаем, эти слова окажутся пророческими, особенно во время акции по изъятию церковных ценностей в 1922 г. ⁴⁹. А теперь взглянем, в каком направлении развивались государственные мероприятия в отношении Церкви после закрытия Собора, на протяжении гражданской войны и военного коммунизма. Во-первых, следует упомянуть два противоречащих друг другу постановления. В первом из них — от декабря 1918 г.

__________________

*Как мы теперь знаем, эта угроза стала реальностью только после 1961 г., когда власти заставили Церковь принять новые уставные положения, лишившие священника всех административных функций внутри прихода и фактически подменивших "двадцатку" местным Советам, предоставив последним право отставлять старост, выбранных прихожанами, и ставить на их место своих людей.

59

— указывалось на недопустимость какого-либо произвола при закрытии богослужебных зданий и осуществления различных акций в отношении духовенства, второе — от марта 1919 г.

— открывало собой кампанию по "ликвидации мощей", вслед за чем в августе 1920 г. последовало еще одно распоряжение, предписывавшее перейти к "полной ликвидации культа мощей и мумифицированных трупов" с передачей их государственным музеям. Попытки верующих и духовенства оказать сопротивление окончились лишь новыми арестами, судами и высылками тысяч людей в лагеря и под надзор.

На Церковь обрушивались все новые и новые запреты, ограничения, регламентации — по самым различным сторонам церковной жизни, вплоть до отправления богослужения, в ходе которого были объявлены допустимыми лишь те проповеди, что посвящались "сугубо религиозным темам"; поскольку рамки этого ограничения не были оговорены, открывался простор для любого произвола в отношении духовенства. Местным властям было разрешено закрывать храмы и прекращать деятельность религиозных обществ в них, если эти здания потребуются для "иных целей", а затем — и вовсе распускать религиозные объединения, если их члены будут замечены в "политической неблагонадежности и антисоветской деятельности".

Иными словами, никакие меры примирения со стороны Церкви не встречали соответствующих ответных акций государства, которое только меняло тактику борьбы против религии, но не сущность.

Православие и другие конфессии в России

Размышляя об этих первых годах большевистской диктатуры, глава русского христианско-евангелического движения* Иван Проханов говорит, что они были отмечены небывалыми преследованиями греко-православного духовенства и Церкви. Не подлежит сомнению, что главной и первоочередной задачей режима, но уничтожение именно национальной Церкви — духовной основы жизни народа.

Чтобы облегчить себе эту задачу, власти, помимо прочего, стремились заручиться чем-то вроде союза с другими конфессиями или хотя бы обеспечить нейтралитет с их стороны. Действовала установка на разделение верующих по политическому признаку, по их отношению к новой политической системе, — и свое выражение эта установка, в частности, находила в том, что в пропаганде на все лады повторялась одна тема — идея о том, что новое государство ведет борьбу не против религии, как

____________________

* Имеется в виду Всероссийский союз евангельских христиан, которым Иван Степанович Проханов (1869—1935) руководил с 1908 по 1928 г., когда он уехал из СССР.

60

таковой, а против социальных элементов, пользовавшихся привилегиями при старом режиме и уже в силу этого склонных к контрреволюционной деятельности. Внешним образом политика эта подтверждалась тем, что ряду национально-конфессиональных групп при новом режиме были даны даже некоторые политические привилегии. Так, например, в 1918 г. был создан Комиссариат по делам мусульманских народностей, руководителем которого стал мулла Hyp Вахитов. Другая национально-конфессиональная группа — евреи — пользовалась существенно важным преимуществом особого представительства в ВКП(б) — в качестве так называемой "еврейской секции". Разумеется, секция эта представляла евреев как национальность, а не как конфессию; более того, среди ее программных задач была и задача борьбы с иудаизмом, секуляризации еврейской культуры и образования. И все же даже при этом сама ситуация несла в себе некое чисто практическое преимущество для иудаизма: если православные храмы, равно как и молитвенные дома других конфессий, могли закрывать и партийные, и советские, и комсомольские организации всех уровней, то вопрос о закрытии синагоги решался исключительно еврейской секцией местной партийной организации, состоявшей, понятно, лишь из евреев.

Некоторые конфессии пытались обратить сложившуюся ситуацию себе на пользу. Так, евангелисты и католики (как римского, так и греческого обряда) на первых порах приветствовали декрет об отделении церкви от государства. Римско-католическая церковь в России была довольно богата — католики, однако, полагали, что национализации будет подвергнута лишь собственность Православной церкви как Церкви в прошлом государственной. Но в 1923 г. режим повел организованное наступление и на католицизм — и к концу 20-х гг., не располагая такой социальной базой в стране, какую имело православие, католическая Церковь, за исключением горстки приходов в наиболее крупных городах, в сущности, прекратила свое существование ⁵⁰. Евангелистов и некоторые другие секты власти терпели несколько дольше, возможно, из тех чисто идеологических соображений, что их духовенство в основном формировалось из социальных низов (притом что многие из них на самом-то деле вышли из богатых купеческих родов) и что в их доктринах как-никак присутствовала идея социального и экономического равенства. В 1919 г. крестьяне-евангелисты с поощрения властей стали создавать первые колхозы — по уставу, написанному Прохановым. В то время как все обращения патриарха Тихона, а затем местоблюстителя патриаршего престола Сергия за дозволением открыть православные семинарии и наладить регулярный выпуск церковной литературы оставались без ответа, протестанты выпускали сразу несколько периодических изданий, располагали своими учебными заведениями и вплоть до 1928 г. регулярно проводили съезды, конференции и т.п.

61