Глава 13. Русская православная церковь: 1965—1982 гг.

Важным событием в жизни Церкви в послехрущевскую эпоху стала смена патриарха: в 1970 г. в возрасте 92 лет умер патриарх Алексий и на Поместном соборе, проходившем с 30 мая по 2 июня 1971 г., следующим патриархом — был избран митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен (Извеков)*. Впервые после революции правящий патриарх не назвал своего преемника. В этом смысле избрание Пимена было первым каноническим со времени избрания патриарха Тихона в 1917 г.

Хотя после падения Хрущева прямые преследования Церкви прекратились, тем не менее, в последние пять лет жизни патриарха Алексия ни он, ни Синод не прилагали особых усилий, чтобы отвоевать закрытые приходы, семинарии и монастыри. В 1967 г. митрополит Пимен в конфиденциальном разговоре в Совете по делам религий сказал, что престарелый патриарх находится под сильным влиянием своего личного секретаря Даниила Остапова — сына бывшего крепостного Симанских (аристократических родителей Алексия), — преданного домоправителя будущего патриарха еще со времени его студенчества. Как считал Пимен, Остапов вмешивался в управление Церковью, в назначения и т.д. Пимен характеризовал его как грубого, высокомерного и нечистоплотного человека, контролировавшего всех посетителей патриарха и постоянно при нем присутствовавшего. "Так что теперь с ним невозможно поговорить наедине"**.

Надеялись, что воцарившаяся в центре летаргия прекратится со смертью патриарха и созывом собора, который, как ждали, не

___________________________________________

* Пимен (Извеков Сергей Михайлович, 1910—1990) родился в г. Богородске Московской губ. в семье рабочего. В 1925 г. в московском Сретенском монастыре принял монашеский постриг. В 1932 г. рукоположен в сан иеромонаха. В 1957 г. рукоположен во епископа Балтского и вскоре назначен епископом Дмитровским, викарием Московской епархии. С 1960 г. — управляющий делами Московской патриархии в сане архиепископа Тульского. В 1963 г. становится митрополитом Крутицким и Коломенским. В 1971 г. избран патриархом Московским и всея Руси. Скончался в Москве, погребен в Троице-Сергиевой лавре.

** Цитируется А. Плехановым во внутреннем докладе о посещении Пименом Совета 21 февраля 1967 г. С. 4—5. Говорят, Алексий был настолько привязан к Остапову, что, когда последний был после войны арестован (как полагают, по доносу окружения патриарха, желавшего избавиться от влияния Остапова), патриарх позвонил Сталину и пригрозил немедленно оставить патриарший престол, если Остапов не будет освобожден. Сталин согласился (!). В 1973 г. Остапова, которому тогда уже было за 80, снова арестовали по обвинению в коррупции. На этот раз академик Андрей Сахаров начал кампанию писем в защиту старика и добился его освобождения ¹.

331

будет простой формальностью. Подготовительная комиссия получала множество писем и петиций с требованием пересмотра постановлений по Церкви от 1961 г. и повышения авторитета приходских священников. Наиболее известное заявление было подано тогдашним архиепископом Иркутским Вениамином (Новицким), который даже представил полностью переработанный проект постановления об управлении приходами, отличавшийся от навязанного Церкви в 1961 г. в следующих пунктах: 1) "...приходское духовенство имеет право входить в "двадцатку" и подписывать соглашения. Они могут избираться в приходские советы и его исполнительные комитеты; 2) "исполнительный орган приходской общины отчитывается в своей деятельности перед общим собранием прихода и священником", подразумевается, что священник возглавляет такие собрания, поскольку 3) он отвечает за "духовное руководство прихожан" и 4) "исполнительный орган не вмешивается" в духовную и литургическую деятельность священника и может жаловаться в этой связи только своему епископу, наконец, 5) прием на службу и увольнение исполнительным органом должны быть согласованы с настоятелем ².

Отец Глеб Якунин направил в комиссию прошение о восстановлении в сане. Этому письму предшествовало другое, адресованное тогдашнему местоблюстителю Пимену. Пимен же ответил, что поскольку запретил в служении о. Глеба Якунина покойный патриарх, то только патриарх может его и восстановить; поэтому напрасно обращаться к собору, поскольку запрещение исходит не от собора. Пимен напомнил Якунину, что он и его соратник Эшлиман будут восстановлены в сане после покаяния в соответствии с постановлением патриарха от 1966 г. На это Якунин ответил, что ему не в чем каяться, а так как запрещение было не каноническим, а административным, оно и должно быть снято административным путем ³.

Одно из наиболее противоречивых посланий в адрес комиссии ставило под сомнение богословскую безупречность таких представлений митрополита Никодима, как экуменизм, социальное христианство и апология социализма, которые авторам послания (молодой священник Николай Гайнов и три мирянина: Регельсон, Феликс Карелин и Виктор Капитанчук) представлялись ересью. Послание стало сенсацией* и обсуждалось собором.

__________________________________________

* Помимо Никодима авторы послания критиковали также о. Виталия Борового с его теорией революционного христианства и христианской общественной деятельности ⁴. Среди других обращений к собору одно, подписанное молодым московским священником Георгием Петуховым, иеродиаконом Варсонофием (Хайбулиным) и неким мирянином, рассматривало советское преследование религии как одно из проявлений материалистического антихристианского наступления Запада — и то, и другое развязано "силами широкого сионизма и сатанизма". В конструктивной части послания авторы требовали вновь открыть церкви, семинарии и монастыри, обеспечить право преподавать Закон Божий желающим (детям и взрослым), а также предоставить христианам в СССР широкие права проповедовать христианство, что одно может спасти страну от морального разложения.

332

В одном отношении Поместный собор был похож на другие проходившие чисто формальные конференции, сессии, съезды в СССР: на открытых сессиях собора не происходило ничего, кроме единогласного принятия заранее подготовленных решений. Однако было бы ошибкой умалять значение собора или полагать, что единогласное открытое избрание патриархом единственного кандидата было всего лишь формальностью ⁵.

Прежде всего, перед открытием собора советское правительство попыталось до некоторой степени выявить церковное общественное мнение раньше, чем объявлять о своем выборе епископам. По-видимому, первоначально правительство имело в виду трех кандидатов: митрополита Никодима Ленинградского, Пимена Крутицкого и Иосифа (Чернова) Алма-атинского и Казахстанского. Никодим, как кажется (и как это видно из цитированного выше послания собору), представлялся слишком противоречивой фигурой для того, чтобы иметь непререкаемый авторитет в церковной среде. По одному надежному свидетельству, он первоначально был очень серьезным претендентом, но после переговоров (очевидно, с Советом по делам религий) решил отказаться от роли претендента на патриарший престол. Никодим не подозревал, что он тяжело болен, и надеялся достичь большего для Церкви, оставаясь главой Отдела внешних сношений, а также занимаясь воспитанием новых кадров высокообразованного духовенства в семинариях и академии своей епархии, предоставив в основном церемониальный пост менее противоречивому Пимену. И в самом деле, рукоположение большинства новых епископов в 60—70-е гг. было совершено Никодимом, причем большинство из рукоположенных окончили Ленинградские духовные школы*. Семидесятилетний Иосиф отклонил предложение казахстанского совета по делам религий баллотироваться на пост патриарха на том основании, что он слишком стар и имеет только начальное образование. "Я не хочу,— заявил Иосиф,— чтобы меня критиковали на Синоде за невежество и принуждали соглашаться с чужим мнением только потому, что они — богословы, а я необразован и обязан им подчиняться". Этот епископ провел около двадцати лет в советских тюрьмах и лагерях, из них одиннадцать за то, что был правящим епископом в Ростове-на-Дону при оккупантах, хотя с ними у него были постоянные неприятности, поскольку он сохранял верность Московскому митрополиту Сергию и открыто возносил за него молитвы даже тогда, когда тот стал патриархом и осудил всех епископов-коллаборационистов. До последних дней своей жизни Иосиф был исключительно популярен среди верующих

________________________________

* Таково было наше предположение, однако теперь, от осведомленных представителей московского духовенства и лиц, стоявших весьма близко к Совету по делам религий, стало известно, что накануне собора на дачу митрополита Никодима явились старшие чины КГБ и решительно предложили ему не выставлять своей кандидатуры на пост патриарха.

333

и демонстрировал большую независимость в управлении своей громадной епархией, отстраняя недостойных и поддерживая популярных священников. Около двух тысяч московских верующих и духовенства, как говорят, обратились к нему с просьбой согласиться стать кандидатом в патриархи (под страхом ответить на Страшном суде за свой отказ), но все было бесполезно*.

Биографическая записка Совета о Пимене, которому шел тогда 61-й год, полна противоречий. В ней говорилось, что в 30-е гг. Пимен провел три года в советских тюрьмах, затем два года работал санитарным инструктором в Узбекистане, очевидно отбывая ссылку, и три года прослужил в советской армии во время Отечественной войны, дослужившись до майора. Затем, по-видимому, он снова оказался в заключении в 1944—1945 гг., а в 1946 г. вернулся к монашеству и священству. Очевидная нелепость состоит в утверждении, будто последний срок Пимен получил за дезертирство, как говорится в документе, и был освобожден в 1945 г. по амнистии. На самом же деле известно, что за дезертирство в военное время, тем более старшего офицера, полагалось одно наказание — расстрел ⁷. Вызывает недоумение, что эта фантастическая история могла появиться и остаться без исправления в документе для служебного пользования. По сведениям, сообщенным автору Левитиным, Пимен служил в политотделе советской армии и дослужился до майора, пока, наконец, не обнаружили, кто он такой на самом деле. Скандал, изгнание из армии и последующее заключение были вызваны именно тем фактом, что монах и священник смог стать советским политическим офицером. Сам Пимен в разное время давал противоречивые сведения о своем прошлом в автобиографиях, которые вынужден был составлять, т. е. пытался скрыть какие-то факты своей жизни от властей.

В отчете Совета в конце 1963 — начале 1964 г. сообщается, что Пимен отклоняет все контакты с ним. В то же время есть свидетельство о том, что на следующий день после доклада архиепископа Таллинского и Эстонского Алексия, 20 февраля 1967 г., Пимен "посетил Совет по собственной инициативе", заверил в лояльности, беседовал о внутренней жизни и взаимоотношениях в патриархии и выразил готовность к дальнейшему сотрудничеству ⁸. Архиепископ Алексий, по-видимому имея в виду поиски кандидата на патриаршее место, характеризовал Пимена как человека, не имеющего таланта администратора. В то же время он отмечал, что Пимен замечательно служил и паства любила его за молитвенный дух. Думается, именно такое мнение о сочетании достоинств священника с отсутствием личных качеств лидера, а также наличие "темных пятен" в биографии сделали его в глазах властей подходящим претендентом на патриаршество. Осторожное отношение властей к подбору кандидата, приемлемого для верующих, можно продемонстрировать рассказом одного русского монаха, весьма негативно настроенного по отношению к режиму. Он сообщил автору: "Мы выбрали

334

Пимена за его благочестие и искреннюю религиозность, а не за интеллектуальные или руководительские таланты". Иными словами, избрание Пимена воспринималось им как будто были подлинные выборы.

Собор, как мы уже говорили, проходил в традиционной советской манере показного единодушия по форме и процедуре. Да и как могли власти допустить настоящую демократию на церковном соборе, если ее не было в государственной и партийной системах? Однако, по утверждению участника собора, архиепископа Брюссельского Василия, единогласные решения собора подготовил предшествовавший ему архиерейский собор, на котором все же были и дискуссии, и споры. На нем присутствовали только архиереи, и решения принимались относительно свободно.

Некоторые епископы (в основном западные, но не только они) настаивали на тайном голосовании, говоря, что только таким образом новоизбранный патриарх получит необходимый авторитет и доверие. Однако большинство русских епископов считали, что в данных обстоятельствах единственной подходящей кандидатурой среди епископов, которым перевалило за 50 лет, был Пимен, а русские люди не примут более молодого патриарха. Открытое голосование, по их мнению, обеспечит большую уверенность людей в единодушии церковного руководства. Такое мнение не соответствовало действительности, поскольку первоначально большинство епископов (в особенности, членов Синода) были настроены против Пимена, среди них бытовало мнение, что он является доверенным лицом Совета по делам религий.

Предметом продолжительной дискуссии на соборе епископов было постановление 1961 г., возможность и потребность его изменения. Ведущие епископы, однако, заявили, что хотя постановление далеко не идеально и некоторые его положения противоречат церковным канонам, но оно благодаря "мудрости священников и мирян" не принесло такого зла, которого опасались. Больше того, оно находится в согласии с государственными законами о религии 1929 г., так что государство не допустит никаких поправок, расценив последние как действия, "враждебные государству". Василий был удивлен, что епископы (включая Вениамина (Новицкого), о которых было известно, что они настроены критически к постановлению 1961 г., оставались безучастными во время дебатов. Вениамин позднее доверительно сообщил Василию, что он вместе с другими авторами меморандума о поправках к постановлению 1961 г. были введены в заблуждение подготовительной комиссией, где им заявили, что дебатов по данному вопросу не будет, поскольку постановление соответствует государственному законодательству и не может быть изменено. Об отношении властей к этому делу свидетельствует высказывание заместителя Куроедова Макарцева: "Тому, кто попытается сопротивляться постановлениям о приходах, мы

335

переломаем ноги". На вопрос же, почему Вениамин не вступил в дискуссию, когда увидел, что она началась, семидесятилетний архиепископ ответил: "Я провел двенадцать лет в лагере на Колыме. Теперь я в том возрасте, когда я уже не в силах повторить это. Простите меня!" Вениамин тем не менее прибавил, что ситуация в приходах подчас катастрофическая из-за практически беспредельного владычества мирских исполкомов над духовенством и самими приходами. На последней встрече (архиепископ Вениамин умер в 1975 г.), спустя два года после собора, он пожаловался Василию, что ситуация в приходах "становится хуже и хуже... [гражданские власти] во все вмешиваются и назначают своих людей на все посты" ⁹. Так что искреннее утверждение этого высокопреосвященного и опытного епископа-исповедника отличалось от оптимистических заверений, которые давали Василию другие епископы на архиерейском соборе.

Другими вопросами, обсуждавшимися на соборе епископов, были вопрос об участии Московской патриархии в кампании борьбы за мир, а также необходимость новых мер против карловацкого раскола. По первому вопросу были высказаны критические замечания относительно "политической окраски" роли патриархии в кампании борьбы за мир ¹⁰. Относительно карловчан митрополит Антоний (Блюм) из Англии с большим воодушевлением призывал к умеренности на соборе, чем и обусловил важные изменения в окончательных документах собора сравнительно с первоначальными воинственными нападками митрополита Никодима на карловчан ¹¹, удержав, таким образом, собор от планировавшегося осуждения новокарловацкого синода. Собор, как никогда, близко подходил к открытому выражению разногласий.

Одним из важнейших решений подготовительного собора епископов, принятого, как говорят, по инициативе Никодима, было снятие всех когда-либо имевших место отлучений со староверов. Единодушие по данному вопросу на обоих соборах, без сомнения, было искренним.

Архиепископ Василий подчеркивал, что решение иметь лишь одного официального кандидата в патриархи и проводить открытое голосование было оговорено как исключительно относящееся к данному собору и никоим образом не создавало ограничительного прецедента для будущих соборов. Предполагалось, что на тот момент участники собора не имели других возможностей, но они надеялись на лучшие времена, когда в Церкви восстановится настоящая соборность.

Положение Церкви при Брежневе

Первая публикация Положения о Совете по делам религий в 1966 г. и поправок к государственному законодательству о религиозных объединениях в 1975 г. продемонстрировала, что брежневский режим намеревался продолжать жесткое давление на Церковь, хотя и предполагалось осуществлять его в более циви-

336

лизованных формах. Проявлением такого намерения и была публикация законов взамен секретных инструкций. Положение о Совете превращало этот орган из органа связи между Церковью и государством, как это предположительно формулировалось Сталиным, в орган... контроля над Московской патриархией, что становится ясно из следующих извлечений из статей:

3. Совет по делам религий...

б) осуществляет контроль за соблюдением законодательства о культах религиозными организациями и служителями культов...;

е) проверяет правильность применения центральными и местными организациями, а также должностными лицами законодательства о культах...;

4. Совет по делам религий имеет право:

а) принимать решения... о регистрации и снятии с регистрации религиозных объединений, об открытии и закрытии молитвенных зданий и домов;

б) проверять деятельность религиозных организаций в части соблюдения ими советского законодательства о культах и давать обязательные предписания об устранении его нарушений ¹².

Для Церкви, без сомнения, было важно получить наконец официальные прерогативы, функции и обязанности Совета. Однако поправки и дополнения к законодательству о религиозных организациях 1962—1975 гг. передавали многие функции контроля над религиозными структурами из местных Советов в Совет по делам религий, что очень осложнило верующим борьбу за свои права. Прежде всего, если Советы лишали регистрации и закрывали религиозную общину, последняя могла обращаться за помощью в иной орган СДРПЦ (с 1965 г. — СДР), орган — посредник между Церковью и государством, который, по крайней мере технически, мог считаться нейтральным. Теперь же приходилось обращаться именно к тому учреждению, которое преследовало и подавляло.

Когда в 1975 г. стали известны поправки к законодательству о религиозных организациях, приравнявшие законы к прерогативам СДР, выявился их негативный аспект: они сделали процедуру открытия нового молитвенного дома бюрократически гораздо более трудной. До того религиозная организация должна была обращаться в местный Совет, где в течение одного месяца давали или разрешение, или письменный отказ (ст. 7). Отныне же религиозная организация не могла даже начать хлопотать перед местным Советом, покуда она не получит разрешение на регистрацию из Совета по делам религий (ст. 4). Новая ст. 7 не ограничивала местный Совет временем для ответа, причем он и не мог принять окончательного решения, но должен был лишь направить прошение в вышестоящие государственные органы, которые, в свою очередь, в течение месяца "дают свои рекомендации СДР". Окончательное решение остается за СДР, который опять-таки не ограничен никаким сроком. Формально,

337

ст. 37 и 44 предоставляли религиозным организациям право на обжалование решения. Такое право не предусмотрено в законодательстве 1975 г. Теперь только СДР имеет право закрыть церковь, в этот же орган религиозная организация может обращаться с жалобой. Неизменным осталось право государства удалять отдельных лиц из исполнительного органа религиозной организации, не изменились и прежние ограничения церковной деятельности. В новых указаниях запрещался даже сбор добровольных пожертвований на церковь среди прихожан вне церковных стен, а также предписывалось получать "специальное разрешение районных или городских Советов для проведения службы вне церкви и... в домах верующих".

Некоторые позитивные сдвиги в законодательстве ограничивались тем, что Церковь до некоторой степени приближалась к положению юридического лица, а также отменялись правила выбора делегатов на религиозные съезды. Как указывает Вальтер Саватский, специалист по религиозному законодательству коммунистических стран, "процедура избрания делегатов отныне определяется каноническими правилами религиозных организаций, хотя закон и предусматривает, что участники должны быть людьми доброй воли". Что же касается эволюции в направлении приобретения прав юридического лица, то новые ст. 3 и 20 опускали фразу о том, что религиозные организации не имеют статуса юридического лица, причем специально оговаривалось, что они имеют право приобретать церковные сосуды, предметы культа, средства транспорта; арендовать, строить и покупать здания для своих нужд в соответствии с установленной законной процедурой. Этим изменениям предшествовало письмо 1945 г. тогдашнего главы СДРПЦ патриарху Алексию (упомянуто в гл. 7), предоставлявшее религиозным организациям некоторые права приобретения собственности, которые теперь в пересмотренной ст. 3 подтверждались и распространялись, в том числе и на приходы ¹³. Парадокс состоял в том, что Церковь и отдельные приходы получали право владеть домами, кроме церковных зданий — сами церковные здания оставались собственностью государства, предоставляемой в пользование религиозным организациям. Логика этого ограничения совершенно ясна: предотвратить широкомасштабное открытие церквей и сохранить за государством право закрывать и конфисковывать церкви в любое время.

Как мы увидим дальше, о. Глеб Якунин оценивал абсолютно негативно направленность законодательства 1976 г. на централизацию. Однако, по общему мнению русского духовенства, на практике (с распадом партийной дисциплины, основанной на принципе централизма, и пропорциональным ростом самоуправства местных партийных боссов) действительное положение Церкви было различным в разных епархиях и зависело от личности местного епископа и даже приходского священника, с одной стороны, и от местных партийных органов и уполномоченных СДР и личных их отношений с духовенством, с другой стороны.

338

Так что, как кажется, и пессимистическая оценка ситуации покойным архиепископом Вениамином, и более оптимистические заверения архиерейского собора оказались верными.

И диссиденты, и клирики Московской патриархии жаловались на покорность епископов и их склонность извинять собственную бездеятельность ссылками "на волю Божью". Однако в тех же источниках упоминаются, помимо пассивных, такие епископы, которые вели скрытую борьбу за права Церкви или поучавших мирян, как им отстаивать свои храмы или просить открыть новые. Это говорилось лишь об умерших или широко известных иерархах, которым молва не могла повредить. По закону епископы и священники не имели права на такие действия, не говоря уж об инициативе по созданию двадцаток, благотворительности или работе с молодежью. Инициатива могла исходить только от мирян. Тем не менее, например, покойный митрополит Никодим Ленинградский занимался всеми этими видами деятельности. Он инструктировал мирян, как создавать двадцатки и как бороться за открытие церквей. Он охотно принимал молодежь, жаждущую веры, щедро помогал нуждающимся, в особенности семинаристам и их семьям, и просто верующим.

После того как епископ был рукоположен и назначен на епархию, он по совету патриарха наносил первый визит на месте уполномоченному СДР и делал ему ценные подарки. Вся его будущая деятельность и возможность послужить Церкви зависят почти исключительно от отношений с уполномоченным: от того, сможет ли он деликатно, осторожно, но и щедро подкупить его. При хороших отношениях епархия будет процветать, откроются новые приходы, могут быть назначены хорошие священники, причем уполномоченный будет докладывать наверх прямо противоположное: что церкви закрываются, атеистическая работа проводится успешно, епископ сотрудничает и не противится деятельности Совета и атеистов. Соответственно отрицательные характеристики епископов не всегда означают, что данный епископ — ярый защитник Церкви (хотя обычно в этом есть зерно правды), они могут просто отражать конфликт уполномоченного с епископом, отказ последнего вознаграждать и благодарить уполномоченного или недостаточную тонкость и скромность в деле его подкупа.

По подсчетам самой патриархии, в 1972 г. в СССР было 6350 официально зарегистрированных церквей и 6180 официально зарегистрированных служащих православных священников. По нашему мнению, с тех пор из-за быстрого сокращения сельского населения и практической невозможности открыть церковь в быстрорастущих городах в 70-е гг. могло наблюдаться дальнейшее небольшое сокращение количества действующих церквей. Число же священников со второй половины 70-х гг. неуклонно растет. В 1979 г. всего было рукоположено по крайней мере 276 священников, но возможно и значительно больше. Затем количество

339

рукоположений продолжает расти. При подсчете мы воспользовались приведенными в таблице сведениями, предоставленными служителями русской Церкви.

Священнические хиротонии в 1979 г.

Ленинградская семинария и академия — 76

Московская семинария и академия — 100 (приблизительно)

Одесская семинария – 50

с домашним образованием — 50 (не менее)

Всего — 276 (не менее)

Согласно одному диссидентскому источнику в том же году около 200 человек со светским высшим образованием (среди которых было много крещеных евреев) были рукоположены в священники без окончания семинарии ¹⁴. Если это верно, то графу "с домашним образованием" следует увеличить до 250, а общее число рукоположений — до 426. Хорошо информированный русский клирик высказал мнение, что 200 (с домашним образованием) и 200 — с семинарским — реальные цифры. По русским источникам, новым священникам около тридцати лет (семинаристы — моложе, а с домашним образованием — старше). Другими словами, если принять это число за постоянное, то за одно поколение священников общее их количество должно было возрасти где-то до 10 —11 тыс. или удвоиться по сравнению с 1972 г. Все источники утверждают, что число рукоположений, количество студентов и кандидатов в семинариях и академиях продолжало расти.

Несмотря на то, что режим Брежнева, Андропова и Черненко не разрешал даже открыть пять семинарий, закрытых при Хрущеве, он все же со скрипом разрешил осуществить несколько построек на территории существовавших трех семинарий. В Ленинграде в 1977 г. во дворе семинарии-академии Церкви были возвращены два здания для студенческого общежития. Таким образом, все здание семинарии-академии могло использоваться исключительно под классы. Это позволило удвоить прием, а также открыть курсы регентов и чтецов при академии. Эти трехлетние курсы, которые посещали в основном девушки, разрослись с 16 человек в 1978 г. до более 70 — в 1981 г. ¹⁵, а в настоящее время их посещает более ста человек. Кроме того, архиепископ Кирилл, ректор Ленинградских духовных школ, получил, наконец, разрешение занять все громадное здание семинарии-академии при условии, что за счет Церкви где-то в другом месте Ленинграда будет построено здание для студентов светского вуза, занимавшего половину семинарского здания. Эта постройка, требовавшая 3 млн. руб., позволила бы ленинградским богословским школам еще удвоить количество учащихся. На самом деле учреждение, занимавшее почти половину здания, съехало в новое помещение лишь в 1988 г., после чего Ленинградские духовные школы

340

наконец смогли расширить свою площадь. Московские (Загорские) богословские школы смогли практически удвоить свои помещения, прибегнув к уловке: администрация добилась у государства разрешения на значительные перестройки старых зданий, но, когда леса были сняты, оказалось, что к старому зданию пристроено новое. Гражданские власти выразили протест: монастырь является историческим заповедником, где нельзя возводить новые здания. Однако постепенно буря утихла, а у семинарии оказались дополнительные помещения ¹⁶.

Позднее широко распространяется перестройка с расширением подсобных церковных помещений. Попытки же получить разрешение на строительство новой церкви или открытие старой практически никогда не бывали успешными. Например, в г. Горьком (теперь Нижний Новгород) с населением в 1,5 млн. человек до 1989 г. было только три действующие маленькие церкви, и в течение пятнадцати лет верующие обращались с просьбами во все государственные инстанции об открытии дополнительных церквей (некоторые прошения собирали до 1,7 тыс. подписей), ни одно из них не было удовлетворено. Чиновники советовали просителям организовывать из своей среды двадцатки и адресовать свои прошения соответствующим районным властям. В 1978 г. было организовано пять таких групп в пяти районах города, но они ничего не смогли добиться ¹⁷. Только в 1989—1990 гг. верующим, наконец, удалось получить два больших собора в центре города. Много прошений приходило и с Камчатки, где на огромном полуострове не осталось ни одной действующей церкви, однако верующие продолжали стучаться в глухие двери ¹⁸. После 10 лет безуспешных хлопот православная община лишь в 1985 г. получила, наконец, регистрацию в Петропавловске-Камчатском; там началось строительство храма, а в 1990 г. новый горсовет выделил площадь в центре города еще и на строительство собора ¹⁹.

Даже в послехрущевскую эпоху происходили случаи насильственного, вандалистского, грубого закрытия церквей. Однако за исключением взрыва церкви Св. Троицы в Ленинграде 15 ноября 1966 г. и двух церквей в окрестностях Минска остальные известные случаи закрытия или разрушения церквей имели место в маленьких, провинциальных городках и сельских районах ²⁰. Как верно подметил один русский священник, это были изолированные вспышки "хрущевизма" у местных уполномоченных СДР, интеллектуально не поспевавших за своим временем. Общее же направление в отношениях между государством и церковью тем не менее стало иным. По крайней мере, с конца 60-х гг. было вновь открыто или построено несколько крошечных церквушек. В своем докладе на международной конференции, организованной Московской патриархией в мае 1978 г. по случаю шестидесятилетия восстановления патриаршества, в котором патриарх Пимен описывал историю и жизнь Русской православной церкви после революции, он

341

объявил, что "за последние несколько месяцев" в СССР открылись семь приходов и было построено четыре церкви ²¹.

Небезынтересно, что из этих одиннадцати церквей только три находились в Европейской части России, а остальные — на Дальнем Востоке, в Сибири, Средней Азии, причем все в относительной близости от китайской границы. Конечно, там особенно не хватало храмов, однако трудно объяснить только этим тот факт, что совершенно неожиданно за считанные месяцы здесь были открыты несколько церквей, тем более что дальше на север, на Камчатке не было ни одной церкви, а в огромной Якутии — только три. Разгадка, по-моему, кроется в близости Китая, в мусульманско-националистическом возрождении Средней Азии и в необходимости оживить русский патриотизм, который, по крайней мере в народе, всегда шел рука об руку с религиозным национальным самосознанием.

Просматривая Журнал Московской патриархии за три года, прошедших после доклада патриарха, можно найти сообщения еще о 10 церквах или вновь открытых, или построенных ²², о второй церкви в Волгограде и Пятигорске, нижнем храме в соборе Новосибирска, новой церкви в епархиальном центре Минска и двух действующих церквах в дополнение к одной ранее существовавшей в Суздале, старинном православном центре. На самом деле, однако, таких случаев было, очевидно, больше: за недостатком места и по некоторым другим причинам журнал не сообщал обо всех подобных событиях. Например, не сообщалось об открытии первой православной церкви в Комсомольске-на-Амуре. В этом случае церковь была построена по предложению советских органов, чтобы остановить неконтролируемый рост экстремистских сект в городе ²³. Недостаточность сведений журнала можно обнаружить, например, в следующем случае: он сообщает в 1979 г. о 70 рукоположениях в священники, в то время как, по нашим подсчетам, их было значительно больше.

Как бы то ни было, но количество вновь открываемых церквей было все же совершенно недостаточно, если сравнить его с ростом воцерковленного православного народа, связанного, с одной стороны, с миграцией сельского населения в город, но также и с общим религиозным возрождением. Гораздо чаще, чем строительство новых церквей или открытие некогда конфискованных, происходило расширение церковных помещений под предлогом ремонта и перестройки, а также строительство отдельных довольно обширных крестильных храмов. Об этих последних нередко сообщал Журнал Московской патриархии, в то же время факт расширения церковных помещений косвенно отражается в бесчисленных сообщениях об освящении алтарей в церквах после "значительного ремонта" ²⁴. Художники-диссиденты из эмигрантов, из которых многие — иконописцы, сообщают о росписи многих перестроенных и значительно расширенных церквей повсюду в СССР: от Сибири до Центральной России ²⁵.

Однако, возвращаясь к вопросу о семинариях, следует упомянуть третью, Одесскую семинарию. Ей также в 1976 г. было дано

342

разрешение о пристройке, вдвое увеличивавшей учебные и спальные помещения. Так что количество студентов (120 — в 1974 г.) возросло до 260 к 1980 г.

Всего же в 1977 г. на дневном отделении в семинариях и академиях обучалось 788 человек, а заочно — 814. К 1981 г. это количество возрастает до 1000—1100 заочников и более 900 на дневном отделении ²⁶. В кругах духовенства общепризнан тот факт, что обучение в семинариях и академиях происходило под неусыпным присмотром Совета СДР, неуклонно отсеивавшего так называемых "религиозных фанатиков", сопровождалось внедрением агентов КГБ в среду учащихся. Все это, а также общая атмосфера лояльности и покорности государству со стороны не только администрации, но и некоторых профессоров приводило к тому, что выпускались менее ревностные священники, чем те, которые готовились к своему служению вне стен этих учреждений под руководством какого-нибудь епископа или священника ²⁷. Государственные "послабления", позволившие семинариям более чем вдвое расширить прием учащихся, были, по-видимому, вызваны желанием ограничить число рукополагаемых помимо установленной системы обучения, поскольку в таком случае епископ предоставлял местному уполномоченному СДР список рукополагаемых буквально накануне рукоположения. Уполномоченный, таким образом, часто не имел возможности "как следует" проверить кандидатуры, в особенности если рукополагаемый был человек приезжий ²⁸. Одно из обвинений Фурова против архиепископа Курского и Белгородского Хризостома состояло в том, что последний часто рукополагал приезжавших из других районов, на которых подчас был серьезный компромат ²⁹. Это беспокойство Совета по делам религий свидетельствует о росте числа желающих вступить на путь церковного служения, что в свою очередь свидетельствует о процессе религиозного возрождения советской молодежи.

Как бы то ни было, если цифра в 200 рукоположений в год людей, не прошедших семинарского обучения, верна, то властям следовало открыть больше семинарий, чтобы обезопасить себя от "неприрученного" священства. Очевидно, что наличествовавшие помещения нельзя было расширять бесконечно. Семинарии и прочие духовные учебные заведения начали вновь открываться только с 1988 г. после соответствующего Определения Священного синода от 30 ноября 1988 г. ³⁰ Эта непоследовательность в поведении властей, как кажется, указывала на то, что они не могли положиться на свои кадры, а также на церковное обучение и административный персонал на периферии. Власти побоялись введения богословского обучения в других городах, помимо тех трех, где за последние 35 лет контроль и надзор были более надежными с советской точки зрения. Об этом отчасти свидетельствует и следующее заявление Фурова: "Патриарший Синод находится под контролем Совета по делам религий. Избрание и распределение его постоянных членов — полностью в руках Совета; кандидаты на переизбрание в Синод также согласуются

343

с ответственными работниками. Патриарх Пимен и постоянные члены Синода согласовывают с руководством Совета все вопросы повестки дня, как и сами постановления Священного синода". Даже если здесь и нет преувеличения, то на этом все-таки полный контроль и кончался, как следует даже из самого отчета. Во-первых, упомянутые 57 епископов разделены Фуровым на три категории: 1) семнадцать епископов (восемь — молодых, девять — довоенного поколения*) "словом и делом подтверждают не только свою лояльность, но и патриотическую преданность социалистическому обществу"; 2) 23 епископа (из которых только семь принадлежат довоенному поколению) "лояльны государству... соблюдают законодательство по религиозным вопросам, однако в своей повседневной административной и идеологической деятельности стремятся активизировать духовенство и приходы, проповедуют усиление роли Церкви в личной, семейной и общественной жизни... отбирают молодых людей и энтузиастов православия для рукоположения в священники"; 3) 17 епископов (десять из них — из "молодых") "стараются обойти законодательство о культах. Некоторые из них — религиозные консерваторы, другие способны искажать (в своих отчетах) положение дел в епархиях и свои отношения с представителями власти**; некоторые пытаются подкупить и опорочить уполномоченных Совета и местных советских деятелей". Отчет любопытен и своей нелогичностью, и своей непоследовательностью. Зачем бы епископу стремиться опорочить уполномоченного, после того как он его подкупил? Одно другое исключает.

Интересно отметить, что вторую и третью категории составляли в основном епископы после сталинского поколения, а также выходцы с территорий, включенных в состав СССР накануне и после второй мировой войны, т. е. люди, не знавшие ужасов сталинского террора. Из приведенных фактов следует, что Церковь планировала бороться за независимость, поставляя на ведущие позиции епископов после сталинского поколения. Другой примечательный факт — это то, что среди епископов первой группы, т. е. самых лояльных, упоминаются патриарх Пимен и Иосиф Казахстанский. Первый, как мы видели, подвергался своего рода шантажу, последний же был известен как ревностный и усердный к Церкви епископ, и уж никак не может быть помещен в первую категорию. Скорее всего хорошие отношения с казахским уполномоченным СДРПЦ, о которых Иосиф упомянул в беседе с архиепископом Василием ³¹, стали причиной включения этого епископа в категорию "самых лояльных".

_________________________________

* Довоенным поколением мы считаем тех, кто родился до революции и пережил в Советском Союзе 30-е гг. В основном они прошли тюрьмы и ссылки. Под "молодыми" подразумеваются не только те, кто являлся молодым по возрасту, но и другие, жившие вне СССР до войны и не знавшие ужасов сталинских тюрем и лагерей 40—50-х гг.

** Из этого можно предположить, что, по терминологии Фурова, '"консервативные" — честные, а "фальсификаторы" — не консервативны.

344

На примере епископа (теперь архиепископа) Хризостома Курского и Белгородского, на которого в особенности обрушивается отчет, мы также видим, что решающим моментом были отношения с уполномоченным СДР. Епископ, которому в 1975 г. было 40 лет, обвиняется в чрезмерной независимости от уполномоченного и в плохих с ним отношениях. По неофициальным церковным источникам, этот молодой епископ был человеком горячим, непосредственным и деятельным. В епархию он прибыл как заместитель главы церковного Отдела внешних сношений, что, по-видимому, давало ему ощущение независимости от местных уполномоченных, так что, наверное, он пренебрег обычными "подарками". "Преступление" же его заключалось в том, что, обнаружив по прибытии в епархию 60 церквей из 175 недействующими (по причине отсутствия священников), он предпринял "решительные действия по оживлению религиозной жизни". В разговоре с представителем Совета в Москве он сказал: "Я не хочу, чтобы люди называли меня атеистом или чекистом, как о нас часто говорят. Я хочу быть чистым как епископ и в глазах верующих, и в глазах иностранцев... Я не хожу с призывами к верующим требовать открытия новых церквей. Это они приходят ко мне". Он жаловался, что в 1975 г. местный уполномоченный пытался запретить крещение младенцев по будним дням — указание, отвергнутое епископом как незаконное, — а также на то, что его как горячо верующего постоянно оскорбляют атеисты. Впрочем, последнее мало беспокоило Хризостома, поскольку "таковы были времена".

В отчете Совета говорится, что он деятельно искал священников для недействующих приходов и в течение первого года назначил по крайней мере 22 новых иерея. В одной из проповедей епископ осмелился высмеять отрицание атеистами Бога на том основании, что космонавты его не видели. Все важнейшие постулаты, заявил Хризостом, основаны на вере: религиозные люди верят в глубине души, что Бог существует. Атеисты верят ученым, что вселенная бесконечна. За эту проповедь он получил от уполномоченного выговор, а слухи пошли, будто бы он нападал на советскую систему и правительство.

На самом деле молодой епископ очень хорошо зарекомендовал себя даже в контактах с иностранцами. Во время визита в США он откровенно признал, что существуют немалые трения между советским атеистическим государством и Церковью: так, множество молодых людей хотели бы посвятить свою жизнь Церкви, но существующие семинарии могут принять лишь четверть желающих. Так что он сам за шесть лет своего епископского служения рукоположил 120 новых священников без формального богословского образования и к 1980 г. ни одна из его 175 церквей не оставалась без священника. Он признавал, что в СССР закрываются церкви, но отнюдь не самой Церковью и не верующими (как это часто утверждается государственными чиновниками и даже иногда некоторыми епископами) якобы из-за недостатка верующих или в ответ на их требования. По

345

предположению Хризостома, в СССР в то время было около 30—40 млн. активных членов Православной церкви. О собственной епархии он заметил, что количество прихожан оставалось постоянным, причем в последние годы прибавилось молодежи ³². Русские церковные источники добавляют, что к 1981 г. у него было более 200 священников на 175 приходов в обеих епархиях, что он их воспитывал и позволял свободно переходить в любую другую епархию, заявляя, что ему неважно, где они служат, лишь бы они служили Русской православной церкви.

Независимость поведения стоила епископу поста в Отделе внешних сношений, которого он лишился в 1981 г. Однако Хризостом был не единственным, кто беспокоил Совет. Последний вообще был обеспокоен "деятельностью некоторых молодых правящих епископов, которые выполняли некоторые поручения за границей (очевидно, удовлетворительно с точки зрения Совета), но дома демонстрировали религиозный пыл, несмотря на инструкции СДР и местных Советов". В добавление к уже упомянутым епископам, которые не удовлетворяют Совет, Фуров называет также архиепископа Николая, тогда Владимирского и Суздальского, позднее Нижегородского, епископа Михаила, тогда Астраханского, ныне покойного Палладия, тогда Житомирского, покойного Алексия Кубанского, покойного митрополита Николая Львовского, Иосифа Ростовского, который характеризуется как "фанатичный и хитрый монах", епископа Боголепа, тогда Николаевского. Последний в 1975 г. лишил сана аморального священника, который, очевидно, работал на Совет, и Церковь была вынуждена временно отправить его на покой ³³. Позднее он был поставлен в отдаленную Кировскую епархию. Русские клирики подтверждают, что большинство молодых епископов исключительно преданы Церкви.

В отчете Совета отмечается большое неудовольствие епископов и священников поправками 1962 г. к Положению о Церкви: "Епископ Пимен Саратовский в частной беседе критиковал реформу 1961 г., говоря, что она была навязана Церкви государством, что она направлена против интересов Церкви и подводит священников не только материально, но и морально, и в правовом отношении в подчинение приходским старостам". "Прегрешения" же архиепископа Николая, тогда Владимирского и Суздальского, состояли в том, что именно благодаря его "исключительно высокой религиозной активности" "всего лишь несколько лет назад" он был переведен из Ростова-на-Дону по требованию местных органов Совета. Теперь, говорится в отчете, самое время перевести его куда-нибудь еще. И в 1976 г. его переводят в Калужскую епархию за поддержку протестов верующих во Владимире в связи с временным закрытием Успенского собора XII в. для реставрации фресок. Верующие боялись, что церковь к ним больше никогда не вернется, как это часто случалось с церквами и монастырями, включая Киево-Печерскую лавру ³⁴. По-видимому, архиепископ Николай разделял эти опасения, хотя деньги на реставрацию поступили по большей части от Церкви. В данном случае, однако, дело обернулось иначе: собор вернули для

346

регулярных служб в 1979 г. по завершении обширного ремонта и реставрации ³⁵. Но случилось бы это, если бы не шум, поднятый верующими?

Другим "нехорошим человеком" был архиепископ Михаил (Мудьюгин) Астраханский, находившийся в длительном конфликте с государством. Он получил два высших образования: по иностранным языкам и инженера-металлурга. Затем в течение нескольких лет преподавал в Ленинградском технологическом институте. С помощью митрополита Никодима поступил на заочное отделение семинарии. По окончании ее оставляет преподавание, постригается в монахи и рукополагается во священники, что вызвало большой шум в ленинградской прессе. Чтобы на время всех успокоить, Никодим переводит его в Вологду. Когда же страсти улеглись, Никодим возвращает Михаила в Ленинград, рукополагает в епископы и назначает ректором Ленинградской духовной академии, где он читал курс по советской конституции, превратив его в курс сравнительного изучения современного антирелигиозного законодательства в коммунистических странах. В конце 60-х годов был переведен в Астрахань, где по-прежнему оставался независимым, придерживался "экстремистских убеждений, что пришло время изменить конституцию, предоставив религиозным организациям более широкие права, которые бы уравняли их с другими организациями в отношении избирательного права, предоставив им право выдвигать своих кандидатов на выборах в советские органы всех уровней" (из местной характеристики). Говорят, что епископ открыто возмущался законодательством 1961 г. и не только пытался ограничить власть уполномоченного, но и давал резкий отпор приходским советам.

Мы видим таким образом, что некоторые епископы активно пытались изменить положение Церкви в советском обществе, повторяя попытки, предпринятые в 30-е годы, когда многие клирики интерпретировали положения конституции 1936 г. как предоставляющие Церкви право "общественной организации" ³⁶. Больше того, лояльные политические установки и заявления русских епископов, в особенности во время пребывания за границей, могли быть той ценой, которую они решили заплатить за возможность послужить своей Церкви дома. Самой поразительной иллюстрацией этого было поведение покойного митрополита Никодима, который наряду со своей большой активностью в поддержке советской внешней политики на международных конференциях религиозных деятелей и неоднократно повторенными заявлениями, будто в СССР не преследуется религия, тем не менее, был отнесен Фуровым ко второй категории епископов, как человек, безусловно, верный Христу и Церкви. В доказательство Фуров приводит следующие "криминальные" положения из лекций Никодима:

1. Иисус — Един, и никто превыше Его.

2. Старайтесь как можно чаще собираться вместе для Евхаристии и прославления Бога... (так) разрушается власть сатаны и его дела.

347

3. Единение во Христе собирает воедино не только земную, но и небесную Церковь.

4. Главная задача Церкви — освящение людей внутри нее. Но она должна заниматься и теми, кто вне.

5. Апостол Павел писал: "...если он перестанет искать Божьего благословения и станет служить людям, тогда он перестанет быть Божьим слугой".

Фурову не понравилось такое обращение к Божественному и духовному. Он также порицал и патриарха Пимена за то, что тот осмелился вставить в свою речь, где выражалась гражданская лояльность советской общественной системе, несколько критических замечаний в адрес Всемирного совета церквей, который сводит христианство к "одним социальным вопросам". Патриарх Пимен напомнил своей зарубежной аудитории, что существо христианства - состоит в "свидетельстве о Христе в современном мире". По поводу Никодима Фуров замечает, что, распространяя подобные (вышеприведенные) идеи, он уводит молодежь от социальных вопросов современности ко Христу и христоцентризму ³⁷. Никодим также преподавал историю Церкви в советский период, и Фурова беспокоило, что эти воззрения епископ передает советским учащимся.

В докладе Фурова упоминаются и некоторые другие "заблуждающиеся" епископы и священники. Однако как же он представляет себе "идеального клирика"? Для начала в докладе рассказывается о той работе, которую проводит Совет и уполномоченные ради формирования нужного типа епископа. "За последние несколько лет мы выработали ясную и разумную систему политического воспитания епископата и через епископат — священников". Позитивным результатом такого воспитания является, например, лояльное письмо патриарха Пимена Косыгину (приводится в докладе) и — что особенно дорого и важно для Фурова, — равнодушие некоторых епископов к Церкви, службе, проповеди и другим истинно пастырским обязанностям. Нескольких епископов, преимущественно старшего поколения, включая Палладия Орловского, Серафима Крутицкого и Иону (все они были смещены после появления этого отчета), как, впрочем, и патриарха, Фуров хвалит за эти "качества" и за то, что они не ездят по епархиям. Палладия, кроме того, одобряет за исключительно большие отчисления в Фонд мира, т. е. за произвольную передачу государству сотен тысяч рублей, сложившихся из добровольных пожертвований на Церковь мирян. Причем все это — помимо исключительно высоких налогов, взимаемых государством с доходов Церкви и духовенства, каковые имеют своим источником все те же добровольные пожертвования паствы. Это, по мнению Фурова, верно и справедливо, а архиепископа Иосифа Ростовского Фуров порицает за то, что тот помимо полного содержания получает жалования 100 руб. в месяц и 300 руб. — на расходы*.

______________________________________

* Очень умеренное жалованье 100 руб. сравнительно с 300 руб. на расходы объясняется стремлением избежать налога.

348

Покойный митрополит Серафим Крутицкий, налагавший дисциплинарные взыскания на священников по первому требованию Совета, получил одобрение за добросовестное сотрудничество с Советом. В отчете приведен сокращенный вариант послания Серафима главам приходов от 13 декабря 1974 г. Бросается в глаза сходство между посланием Серафима и изложенными в докладе жалобами Фурова на священников (которые совпадают с более ранними жалобами других чиновников Совета). В отчетах Совета упоминаются конкретные случаи нарушения священниками законодательства 1961 г. и других советских указов по таким вопросам, как управление приходом (когда некоторые священники подчиняли себе исполнительные органы и контролировали полностью приходские дела, включая финансовые, в своих интересах); критика в проповедях не только атеизма как доктрины, но и некоторых других сторон общественных и личных отношений в СССР; крещение взрослых и детей без регистрации в документах прихода, т. е. без того, чтобы подставлять крестившихся под преследования со стороны государства; участие в благотворительных акциях и помощи самым нуждающимся прихожанам; посещение старых и больных на дому для их причащения или совершения соборования; наложение на некоторых верующих церковных дисциплинарных взысканий (как временное отлучение от причастия); сослужение с другими священниками не в своей церкви без разрешения епископа. Все перечисленное, что в нормальной церковной жизни является обычным делом, правом и даже обязанностью священника, как мы уже видели, запрещалось советским законом. Как только об этом докладывали Серафиму, похваляется Фуров, последний циркуляром строго запрещал подобную деятельность (настаивая, между прочим, на том, что проповеди должны быть сугубо богословскими, без всякой политики, хотя сам часто в своих проповедях восхвалял советское правительство и его миротворческую деятельность). Местным протоиереям вменялась дополнительная полицейская обязанность — следить за строжайшим выполнением епископского циркуляра.

Имеется самиздатовский комментарий о. Глеба Якунина, показывающий, что Серафим исполнял все предписания Совета, не трудясь даже проверить достоверность фактов. Например, три священника были обвинены в том, что превысили власть и злоупотребляли приходскими фондами. В действительности же один священник потратил 5 тыс. руб. собственных денег на необходимейший ремонт церкви. Приход, благодарный своему священнику, обратился с официальным письмом, снимающим с него всякие обвинения в злоупотреблениях. Тем не менее, о. Николай Афонский был отправлен "за штат". Преступление другого священника состояло в том, что он поддерживал борьбу своего прихода с высокомерным и вороватым уполномоченным СДР, навязанным гражданскими властями. Под давлением прихожан Совет был вынужден согласиться на удаление этого уполномоченного и его замену человеком, которого выбрали сами прихожане, — в отместку власти облыжно обвинили священника

349

в растрате. В результате священник о. Александр Коробейников оказался в больнице с нервным расстройством. В другом случае приходской священник был уволен вместе со всем приходским советом только за то, что они осмелились построить хорошую металлическую ограду, а разрешение имели лишь на деревянный забор. Председатель местного Совета пришел в ярость от того, что самой красивой в колхозе станет церковная ограда. Эта история наглядно демонстрирует нам широту прав прихода: приход не имел права построить даже ограду за свои деньги и на своей территории без специального разрешения, причем отдельное разрешение требовалось на материал и стиль постройки!

Комментируя этот эпизод, о. Глеб Якунин подчеркивает, что хуже всего было то, что митрополит Серафим принял слова уполномоченного за чистую монету и поверил ему, а не своим священникам и приходским администраторам. Другая трагическая сторона этого дела состоит в том, что Церковь в СССР лишена права на церковный суд. В этих условиях клирики и миряне, служащие в Церкви, остаются полностью во власти произвольных приказов, определений и декретов епископов, что особенно невыносимо в случаях, когда епископ оказывался боязливым и нерешительным, как покойный Серафим. В этом случае произвол даже не был его собственным произволом, но он служил проводником политики тех, чьи цели абсолютно противоположны целям Церкви ³⁸.

Впрочем, одно обвинение даже Серафим не осмеливался предъявить своим священникам — это практика тайной благотворительности. Отвержение милосердия настолько противоречило бы основам христианства, что, несмотря на всю свою подчиненность ³⁹, даже слабый, но все же религиозно искренний митрополит не мог это поставить в упрек священнослужителям. Возможно, и Совет не решился обвинять в этом священников перед епископами по тем же причинам.

Что же касается внутренних отчетов Совета, то они полны сведений об этой тайной благотворительности, в которой участвовали и священники, и епископы, вперемежку с рассказами о коррупции священников, как бы предлагая относить эти явления к одному разряду. Сравнение отчетов Совета обнаруживает вопиющие противоречия, что вызывает подозрение относительно надежности приводимых данных. Так, например, если в отчете 1976 г. Фуров хвалит митрополита Орловского Палладия за его благонадежность и прохладное отношение к пастырским обязанностям, то в отчете 1968 г. епархиальная администрация Палладия выделена наряду еще с несколькими как проводящая благотворительные акции в широком масштабе. В отчете 1970 г. тот же Палладий упоминается как епископ, занятый поиском преданных Церкви людей и рукополагающий их вне семинарий, причем приводятся его слова: "Для духовенства важно не формальное образование, а преданность Церкви" ⁴⁰. Среди других "преступлений" благотворительности упоминаются бесплатные обеды в воскресенья и праздники для сотен неимущих паломников, прихо-

350

дящих в церковь издалека; финансовая поддержка девяти беднейших членов одного прихода, составившая в целом 350 руб. за год, и сокращение взносов в Фонд мира в одном крымском приходе из-за оказания помощи нуждающимся прихожанам.

В документах Совета отразилось широкое недовольство священников, епископов и мирян Постановлением 1961 г. — и это в противовес общей тенденции изображать разногласия между мирянами и священниками в приходах по вопросам административного и финансового контроля как всеобщие ⁴¹. Если бы такая ситуация действительно имела место, миряне не были бы заодно с "корыстными попами" в отношении нового положения приходского священника после 1961 г.

Несмотря на все запрещения, церкви продолжали проводить специальные службы для школьников в начале учебного года ⁴². Совет был обеспокоен также и тем, что в беднейших приходах члены церковного комитета, чтец, хор, уборщицы и другие подсобные приходские рабочие трудились бесплатно ⁴³. Очевидно, что для Совета предпочтительнее было бы представлять всякий труд в церкви как вызванный материальной заинтересованностью. Постоянным объектом внимания Совета и частой причиной государственных преследований оставались нерегистрируемые крещения, венчания, соборования и другие требы, включая и совершаемые в домах верующих. Далеко не всегда, хотя и часто, эти частные требы и даже литургия тайно совершались в домах священниками, лишенными регистрации. Впрочем, и в отчетах о подобных случаях также отмечается непоследовательность. Например, говорится, что такой-то священник был лишен регистрации за "лень и пьянство". Однако за первый год после отставки он совершил 97 тайных крещений в той же самой деревне ⁴⁴. Несомненно, что, будь он наказан за упомянутые пороки, он бы не пользовался такой большой популярностью и доверием своих бывших прихожан, что составляет обязательное условие нелегального священнодействия. В заключение один из отчетов Совета предостерегает против самодовольства, против того, чтобы считать "православие прирученным и пребывающим безобидным". В отчете приводятся пространные выдержки из речи патриарха Алексия в защиту Церкви в 1960 г.; она названа "воинственной речью... которую используют западные пропагандисты и наиболее фанатичные и активные круги внутри страны" ⁴⁵.

Хотя общий тираж Журнала Московской патриархии составлял в 1970 г. всего лишь 15 тыс. экз., в отчете указывается, что сам журнал и его статьи оказывают опасное религиозное влияние на население. Насколько же бессильны должны быть миллионы и миллионы официальных антирелигиозных публикаций, чтобы один журнал с ничтожным тиражом стал угрозой для официальной идеологии! Хорошее хоровое пение, говорится в отчете, также привлекает людей в Церковь. В то время по стране было предположительно 40 914 постоянных певцов церковных хоров, из которых 23 тыс. вообще не получали никакого жалованья ⁴⁶.

351