В биографии владыки Никодима прослеживаются явные параллели, касающиеся фактов его собственной жизни и общего состояния церковных дел. В 1929 году, в год его рождения, на Церковь обрушились удары такой чудовищной силы, что она едва-едва сумела выстоять. Когда спустя двадцать лет иеромонах Никодим получил в управление свой первый приход, Русская Церковь вновь подверглась атаке властей, которых раздражала чрезмерная, как они полагали, активность духовенства. Временная полоса уступок, сделанных Русской Церкви в военное лихолетье и в первые послевоенные годы, закончилась. Строго отмеренные и тщательно продуманные, они в принципе не могли быть долговечными. Церкви противостояла все та же система, которая в главном по-прежнему оставалась идеологически нетерпимой и враждебно настроенной к религии. Изменить что-либо кардинально не представлялось возможным в силу объективных причин. Материализм и атеизм безоговорочно господствовали и не оставляли шансов иным воззрениям. У руля государства находились люди, приведшие Россию в октябре 1917 года к революции. Взращенные на марксистско-ленинском антирелигиозном учении, они не желали расставаться с его догмами, отказываться от его постулатов. Сохранить чистоту революционной теории, верность ее идеалам, казалось им жизненно важным условием становления и воспитания нового человеческого сообщества, получившего название «советский народ».

Потепление в государственно-церковных отношениях явилось отчасти знаком благодарности за проявленный ве-
рующими патриотизм в годы Великой Отечественной войны; стало частью общего плана советского руководства по использованию Московского Патриархата в международой политике; объяснялось заботами по восстановлению народного хозяйства, на фоне которых религия становилась «делом десятым»; наконец, оно было результатом переменчивых настроений «вождя народов», который когда хотел - миловал, когда хотел - наказывал.

Воспользовавшись передышкой, Церковь стала набирать силу. На это обратили внимание. Этой активности не могли не заметить, ее, как выяснилось скоро, не смогли и простить. С чего вдруг разрешенными стали межсельские крестные ходы? Их обязательно следует отменить. Точно так же стоит ограничить поездки архиереев в период сельскохозяйственных работ, нечего народ баламутить. Безусловно, должны быть запрещены всякие молебны на полях во время уборочной. Нельзя допускать случаев проведения вне соборов концертов духовной музыки. Обязательно следует прекратить практику открытия новых культовых учреждений, сократить число духовных семинарий. Церковники наконец должны понять, что их место находится внутри храма и только. Всякая социальная деятельность духовенства должна быть свернута. Его удел богослужение, все остальное будет ограничено, вытеснено, а в перспективе и запрещено полностью. Примерно таковы были решения идеологических аппаратов всех рангов и уровней. Очень скоро Церковь ощутила на себе действие новых властных инициатив.

Только-только в январе 1949 года верующие Саратова отпраздновали Крещение, как в «Правде» появилась разгромная статья «Саратовская купель». Досталось всем: от епархиального архиерея до местных партийцев. С начала пятидесятых годов по настоянию Совета по делам Русской Православной Церкви (с 1965 года - Совет по делам религий при Совете

Министров СССР) пострижение в монашество разрешалось исключительно с ведома самого Патриарха. Учащихся духовных школ, не имевших сана, стали призывать в армию. Власти вновь открыли «охоту» на священнослужителей. В седьмой раз в лагерь отправили шестидесятипятилетнего, измученного болезнями архиепископа Мануила (Лемешевского). Вернувшегося из эмиграции митрополита Нестора (Анисимова) приговорили к десяти годам лишения свободы. В Москве арестовали инспектора духовной академии архимандрита Вениамина (Милова). В 1951 году осудили священника московского храма Рождества Христова Иоанна Крестьянкина - очень популярного среди прихожан пастыря. Отец Иоанн во время службы назвал Александра Невского благоверным князем, что было расценено как пропаганда монархизма. Случаи преследования священнослужителей множились. Очередное наступление на православие началось. Как раз в это время в Церкви появился новый священнослужитель - иеромонах Никодим.

Он был зачислен в штат Ярославской епархии - естественный и хорошо понятный поступок архиепископа Димитрия, заботившегося о своем постриженике. Взявшись опекать молодого батюшку, владыка, вместе с тем, не собирался баловать новичка. Желая приобщить его к самостоятельности, он для начала направил отца Никодима на приход в село Давыдово Толбухинского района. Селом его можно было назвать лишь с большой натяжкой, придерживаясь терминологии существовавшего тогда административнотерриториального деления. На самом деле это была захудалая деревушка с кладбищенской церковью. Вспоминая первый приход сына, Елизавета Михайловна Ротова сказала: «Я очень благодарна сыну за то, что с самого начала не знала этого места». Такое угнетающее впечатление произвело на нее Давыдово.

Отец Никодим поселился в доме одной старушки из прихожанок, в тесной, пасмурной комнатке с более чем скромной обстановкой. Другой на его месте, возможно, и запаниковал бы, а он ничего, был доволен - началось его первое самостоятельное послушание, которое молоденький батюшка намеревался выполнить со всем тщанием. В праздник Рождества Христова отец Никодим впервые в своей священнической практике обратился к пастве со словами проповеди. По стечению обстоятельств его «дебют» состоялся в церкви, носившей название Христорождественской.

Деревенская жизнь, тем более в такой глухомани, как Давыдово, была лишена даже малейшего намека на комфорт. Батюшке приходилось носить воду из колодца, колоть дрова, топить печь, словом, заниматься вполне земными вещами, мало-помалу обустраивая свой быт. Ему, конечно, помогали, но многого просить он не мог - прихожанами его церкви были в основном старики, хлебнувшие горя классовой борьбы, коллективизации, войны, растерявшие своих родственников и детей. По долгу службы отец Никодим исходил всю округу. «Приходят в церковь и просят причастить умирающую бабушку, - вспоминал он, - а деревня километров в пятнадцати. Беру запасные дары, епитрахиль и отправляюсь в путь. На дворе распутица, приходится месить грязь по дороге. Бреду и не знаю, вернусь ли обратно к вечеру».

Сельским батюшкой отец Никодим пробыл недолго. Уже в марте 1950 года владыка Димитрий перевел его в Переславль-Залесский вторым священником Покровской церкви. Через пять месяцев последовало новое назначение, на этот раз в древний Углич.

В течение столетий Углич являл собой тихий городок с размеренным образом жизни его немногочисленных обитателей. Редко когда город становился конечным пунктом назначения, чаще всего через него проезжали не задерживаясь,
на пути куда-то еще. Лишь однажды Углич заявил о себе, да так, что произошедшее в нем едва не погубило Российское государство. В 1591 году здесь убили малолетнего царевича Дмитрия - младшего сына Ивана Грозного. Убийц схватили и растерзали горожане, тем самым невольно оборвав ниточку, ведущую к организаторам преступления. Царевич Дмитрий, являясь законным наследником престола, в случае смерти своего старшего брата Федора Иоанновича должен был занять царский трон. В народе рассудили, что убийство было выгодно Борису Годунову, ставшему при Федоре Иоанновиче фактическим правителем России. Слух этот быстро разнесся по всей стране. Страшное подозрение в детоубийстве преследовало царя Бориса до конца жизни, а так и оставшаяся нераскрытой тайна гибели царевича самым пагубным образом отразилась на ближайшем будущем огромного государства. Началось Смутное время, объявились Лжедмитрии, один из которых Григорий Отрепьев был настолько убедителен, что его признали царем. Затем наступил период Семибоярщины, польской интервенции, принесшей стране угрозу «окатоличивания». И тогда свое авторитетное слово сказала Русская Православная Церковь. На защиту веры и государственности встал Патриарх Гермоген, призвавший соотечественников к сопротивлению, ставший духовным руководителем ополчения Минина и Пожарского. А царевича Дмитрия Церковь канонизировала, став именовать его святым Димитрием, Угличским страстотерпцем.

Многое в Угличе напоминает о нем: Тронная палата княжеского дворца (Дворец царевича Димитрия), церковь святого Димитрия (церковь Димитрия на крови). Как раз настоятелем этой церкви и стал отец Никодим. Одновременно он был назначен благочинным приходов Угличского округа. Юного священника верующие приняли, мягко говоря, недружелюбно. Причина? О ней поведал отец Авель, вспоми-
ная собственный угличский период служения: «Горожане не с радостью меня встретили. Потому что для них это было что-то такое, вроде ереси. Они привыкли считать, что Углич царский город, там царевич Димитрий жил, там он был убит. И поэтому туда священников посылали только заслуженных. Вот он послужит в каком-нибудь селе, потом где-нибудь в провинциальном городке, а потом маститый и заслуженный - в Углич. А тут приехал мальчишка. Я несколько месяцев там прожил. Владыка Димитрий оттуда меня перевел, а в Углич послал отца Никодима. А он еще моложе меня, на два года. Вот только у него борода, а я в том возрасте был, лицо, ну как у ребеночка. Верующие выговаривали владыке, мол, разлюбили вы наш город, совсем юнцов присылаете. На что архиепископ отвечал: «А у меня больше нет стариков-то, они все вымерли». Только так и усмирил недовольных».

Потекли чередой дни. Осень уступила место холодной зиме, та в свою очередь весне, будни сменялись церковными праздниками. Особенно тщательно отец Никодим готовился к проповедям - много читал, делал выписки, запоминал, расставлял акценты, стараясь донести до паствы главную мысль в слове Божьем. Будучи благочинным, он часто инспектировал приходы вверенного ему округа. Здесь он много и с удовольствием служил вместе с приходскими священниками, которые были значительно старше его самого. Именно в Угличе стали формироваться основы будущего, «никодимовского», богослужения, построенного на неукоснительном соблюдении церковной уставности и регулярности, торжественности и неторопливости, ясности и доступности для верующих.

В Угличе отца Никодима навестила мать, с которой он не виделся около года. Все это время Елизавета Михайловна приучала себя к мысли о том, что прошлое не вернуть, надо смириться и продолжать жить. Отрадой ее истосковавшего-
ся сердца стал маленький внук Георгий - сын дочери. На него она переключила все свое внимание, ему отдавала большую часть своих сил и дум. Георгий Иванович на просьбу жены поехать вместе ответил решительным отказом. Он все еще не мог свыкнуться с ролью отца монаха. За его спиной нередко сплетничали сослуживцы и знакомые, обсуждая, осуждая, а то и просто осмеивая поступок Бориса. Все эти разговоры и пересуды задевали самолюбивого Георгия Ивановича. Ну разве такой судьбы он хотел единственному сыну?

Ночной поезд, в котором ехала Елизавета Михайловна, мерно стучал колесами. Вагон ритмично раскачивался из стороны в сторону, усыпляя утомленных от дневных хлопот пассажиров. Елизавета Михайловна тоже силилась уснуть, но сон никак не приходил. Еще несколько часов, и она увидит Борю. «Каким он стал? Наверняка изменился, все-таки борода, усы, да и церковная одежда, которую так непривычно увидеть на собственном сыне», - думала Елизавета Михайловна сквозь легкую дрему. Совсем близко от нее сидели три немолодые женщины. Они вели неторопливый разговор, сначала делились впечатлениями от поездки в Рязань, потом перешли к домашним делам. Их беседа иногда отвлекала Елизавету Михайловну от тягостных раздумий. Внезапно она насторожилась: в разговоре мелькнуло что-то знакомое. Прислушавшись, она поняла, что попутчицы из Углича, и они говорили об отце Никодиме. Хороший, мол, батюшка, чуткий, участливый, хотя и молодой, но всегда строгий и серьезный. Лестно отзывались о его хозяйственной жилке, рачительности, с которой он относится к своему храму. «Всегда что-то ремонтирует, украшает, а деревьев вон сколько насадил!» - говорила одна. «И служит хорошо», - подхватила другая. Едва дышавшая Елизавета Михайловна сидела молча, не шелохнувшись, опасаясь выдать переполнявшие ее чувства.

Ранним утром поезд прибыл в Углич. Прямо со станции Елизавета Михайловна направилась в церковь святого Димитрия. Только вошла, услышала Борин голос: «Благословен Бог наш...» К горлу моментально подкатил комок, на глазах проступили слезы, стало трудно дышать. Пристроившись в уголке, она осталась незамеченной, не хотела смущать батюшку. Всю службу проплакала. В первый раз она увидела сына в полном церковном облачении, во всем величии. Боря выходил из алтаря с крестом, перед которым присутствовавшие в храме люди почтительно опустились на колени. Эта картина потрясла Елизавету Михайловну. Ее родной, любимый сын нес Животворящий Спасительный Крест, нес на радость и в утешение людям. От осознания этого ей внезапно стало легче, она вдруг почувствовала, что тоска, державшая ее столько лет, отступила. В один миг она поняла, что мучила себя напрасно, что долгое время была преградой на пути сына к Церкви, в которую он так стремился, и в которой стал по-настоящему счастлив.

Между тем, отец Никодим вынашивал планы учебы в духовной семинарии. Образование было необходимо ему не только из формальных соображений (хотя и это важно), сколько из потребностей его жадного до новизны ума. Сам хорошо организованный, он с остротой чувствовал надобность в систематизации богословских знаний, их упорядочении, осознании внутренней логики тех или иных религиозных событий, понимании их причинно-следственных связей. Готовясь к экзаменам, отец Никодим каждую свободную минуту штудировал Ветхий и Новый Заветы. Поскольку богословскими книгами и научными сочинениями он не располагал, приходилось готовиться по дореволюционным изданиям журнала «Русский паломник». Их подшивку отец Никодим позаимствовал у кого-то из прихожан, кое-что ему давал почитать владыка Димитрий. Но все же нехватка религиозной литературы ощущалась остро.

Нужно было выбрать семинарию. В начале пятидесятых годов их было всего восемь - в Киеве, Одессе, Луцке, Минске, Ставрополе, Саратове, Ленинграде и Москве. По понятным причинам более всего подходила Москва, до нее из Ярославля, что называется, рукой подать. Но выбор все же пришелся на северную столицу, поскольку только при Ленинградских духовных школах существовал заочный сектор обучения. По совету владыки Димитрия, совпадавшему с его собственным настроением, отец Никодим хотел совмещать пастырскую практику с учебой по заочной форме. Служить и учиться одновременно очень непросто, это он отчетливо понимал. Зато, рассуждал он далее, учеба станет более осмысленной, полученные знания не покажутся отвлеченными, оторванными от реальности. Их можно будет точнее соотнести с повседневной жизнью провинциального прихода, его паствы, да и со своей собственной. Осенью 1950 года после успешной сдачи вступительных экзаменов иеромонаха Никодима зачислили сразу в третий класс семинарии.

* * *

Ленинградские духовные школы, как впрочем и Московские, объединяли в себе семинарию и академию. Они были открыты только в 1946 году, когда появилась возможность возобновления духовного образования в Советском Союзе, прерванного насильственным образом еще в двадцатых годах. По поручению Патриарха Алексия I решением этой задачи - сложной, крупной и стратегически важной для Церкви - занялся митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков), весьма влиятельный, энергичный несмотря на свои семьдесят пять лет иерарх. Особенно ценным было то, что владыка Григорий досконально знал образовательную проблематику во всех ее многогранных проявлениях. Он был ректором Петрозаводской духовной семинарии в
дореволюционное время, в начале двадцатых годов возглавлял Богословский институт. В 1925 году организовал Высшие богословские курсы, которые по истечении трех лет тоже оказались под запретом.

Под руководством митрополита была разработана система духовного образования, следовавшая в основном практическому опыту организации и функционирования церковных учебных заведений дооктябрьского периода. Главным образом это касалось двух новых академий - Московской и Ленинградской, которые по учебным планам, программам и продолжительности обучения соответствовали академии старого образца. Что касается семинарии, так сказать, «советского» типа, то она, по мнению митрополита Григория, не должна ставить целью дать воспитанникам полное среднее образование (прежняя семинария совмещала общеобразовательную и богословско-пастырскую подготовку). При этом митрополит Григорий исходил из реальности: большая часть абитуриентов приходила в семинарию с аттестатом зрелости. Еще одно обстоятельство отличало новую семинарию. Ранее духовные школы являлись сословными, так как в них по семейной традиции учились в основном дети священников, не всегда готовые по своему внутреннему настрою к церковному служению. Как выразился Патриарх Алексий I, «такие подневольные питомцы учебных заведений вносили дух, чуждый церковности, дух мирской, снижали тон его церковного настроения». Семинария нового поколения должна была привлечь тех, кто осознанно выбирает путь служения Богу. Трудная задача, учитывая назойливо-агрессивную атеистическую пропаганду и репрессии против духовенства. Но, как говорится, нет худа без добра. В Церковь шли те, кто действительно горел желанием служить, не боялся преследований, твердо связывал с религией свое будущее. Сама жизнь отсекала от Церкви людей посторонних и случайных.

С трепетом в сердце отец Никодим появился в академических аудиториях. Его пленила сама атмосфера учебного заведения, дух науки, витавший под его сводами. Этому в значительной степени способствовал ректор Ленинградских духовных школ епископ Лужский Симеон (Бычков) - человек старой церковной закваски, много испытавший на своем веку. Опытный наставник, способный администратор, он управлял твердой рукой. Епископ пришел в академию не как чужой для нее человек, а как бывший ее воспитанник, любящий ее и благодарный ей. Здесь еще до революции он защитил кандидатскую диссертацию, занимался научной работой, публиковал труды. В силу принадлежности к преподавательской корпорации он был связан со многими деятелями богословской науки, часть которых вовлек в учебный и воспитательный процесс.

Штат преподавателей был небольшой - всего 18 человек. Некоторых своих учителей отец Никодим запомнил на всю жизнь. Он, к примеру, любил повторять выражение профессора Сергея Алексеевича Купресова: «Учитесь хорошо, трудитесь, любите Церковь, она мать ваша, позаботьтесь о ней!» В его адрес митрополит Никодим лестно высказался в магистерской диссертации, назвав профессора талантливым богословом и блестящим педагогом. Человеком глубокой эрудиции и строгой требовательности был профессор Лев Николаевич Парийский, преподававший патрологию и практическое руководство для пастырей. Большой популярностью пользовались лекции профессора литургики Николая Дмитриевича Успенского, протоиерея Иоанна Козлова - великолепного знатока старообрядчества, который во многом потворствовал интересу отца Никодима к этому феномену русской религиозной жизни.

Преподавал в академии и профессор протоиерей Александр Осипов, ставший открытым ренегатом в конце 1959
года. Читая различные дисциплины, он имел репутацию блестящего экзегета (толкователя) Ветхого Завета. Впрочем, как пишет C.JI. Фирсов, исследовавший «анатомию» осигювско го предательства, наблюдательные слушатели замечали рационализм протоиерея, стремление все объяснить с точки зрения «разума», уделяя минимальное внимание феномену «чудесного». Когда в 1956 году отец Никодим стал диссертантом академии, профессор Осипов был назначен его научным консультантом. Никто и подумать не мог, что такой яркий, заметный ученый-богослов, поучая студентов, одновременно информировал органы о «вреде» заочного сектора Ленинградской академии, констатируя в письменных отчетах, что «пропагандистская роль сектора растет с каждым днем». Заочное отделение действительно стремительно развивалось. В 1952 году число его учащихся перевалило за двести человек. Власти ревниво следили за успехами школы и, чтобы не повторять собственных «ошибок», запретили наметившееся уже было открытие аналогичного сектора в Москве. Во внимание при этом принимались «рекомендации» профессора Осипова.

Что особенно нравилось отцу Никодиму, так это свободная, доброжелательная атмосфера, царившая в академии. Преподаватели не только поощряли, но и сами инициировали дискуссии по вопросам богословской науки, практиковали посещение музеев, выставок, концертов духовной музыки. Такая обстановка раскрепощала и сплачивала студентов, формировала у них широту взглядов, смелость и глубину мышления, культивировала дух науки, воспитывала стремление к учебе, словом, все то, что так ценно в любом образовательном учреждении. Студенты-заочники были самые разные: совсем юные и довольно пожилые, бывшие фронтовики и труженики тыла, не имевшие никакой подготовки и окончившие полный курс высшего образования в светских
вузах. Часть студенчества, подобно отцу Никодиму, имела духовные звания. Все они гордились своей академической школой, а академия гордилась ими, ведь выпускниками этого периода стали многие маститые иерархи. В июне 1953 года в четвертом выпуске академию окончил иерей Алексей Ридигер будущий Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.

Иеромонах Никодим с удовольствием постигал книжную премудрость. Ему одинаково интересны были богословие (догматическое, нравственное, сравнительное) и иностранные языки (английский, греческий, еврейский, латинский), каноническое право и церковный устав. Особую страсть он питал к литургике, гомилетике, ну и, конечно, к любимой им истории - общецерковной и Русской Церкви. Во все он старательно вникал, стремился разобраться, усвоить и соотнести с практикой. Первоначально он изумлял преподавателей знанием наизусть больших фрагментов богослужебных текстов, молитв и песнопений. Однажды на экзамене по общей истории Церкви он уточнил у преподавателя: «А как вы хотите, чтобы я рассказал, кратко или полно?» Заинтересованный профессор пожелал услышать развернутое изложение. Отец Никодим подробнейшим образом поведал о сути вопроса, сыпал цитатами, в полной мере убедив экзаменатора в отличной подготовке. Уже по итогам первой сессии результаты учебы иеромонаха Никодима были отмечены отличными оценками по всем сданным предметам. Так было в течение всего обучения, хотя отец Никодим откровенно признавался, что заочная учеба, неотрывная от повседневных пастырских и административных забот, создавала немало проблем. Но он справился: и семинарию, и академию окончил по первому разряду, обратив на себя внимание недюжинными умственными способностями. Академический совет утвердил ему тему курсового сочинения «Святой отец Иоанн Златоуст как экзегет Ветхого Завета». В выборе темы в боль-
шей степени сказался научный интерес профессора-консультанта А.Осипова, увлеченно занимавшегося ветхозаветными интерпретациями.

Владыка Димитрий зорко следил за своим воспитанником. Не подавая виду, в душе радовался его рвению и успехам. Через два года угличского послушания архиепископ возвратил иеромонаха Никодима в Ярославль на должность секретаря епархиального управления. Вскоре к ней прибавились обязанности ключаря, а затем и настоятеля кафедрального собора. Обычно отец Никодим был занят с утра и до глубокого вечера. Сразу после утренней службы он скорым шагом, почти бегом направлялся в канцелярию - деревянный двухэтажный дом, где вплоть до вечерней Литургии занимался епархиальными делами. А они были самыми разнообразными: от ведения личных дел священников до общения с представителями советских и партийных органов, а более всего с местным уполномоченным по делам Церкви. Много внимания приходилось уделять подготовке кандидатов в священники, общению с ярославскими протоиреями - людьми, как правило, много старше его самого и сложными по характеру.

Поначалу они ревниво встретили молодого назначенца, безоговорочно считали его протеже владыки Димитрия. Понадобилось немало усилий и учтивости, чтобы поладить с ними. В особенности много претерпел отец Никодим от одного священника, человека грубого и ревнивого к успехам молодого выдвиженца. Бывший обновленец, покаявшийся и вернувшийся после войны в лоно Московского Патриархата, протоиерей открыто завидовал отцу Никодиму. Владыка впоследствии рассказывал: «Наорет на меня «оборотень», обхамит. Стою у жертвенника, совершаю проскомидию, слезы текут...» В общем, в Ярославле было все: и радости, и огорчения. Его привилегией на должности секретаря епархии
были командировки в Москву, в Патриархию. Нечастые, но периодически случавшиеся. Исполнительного, дисциплинированного, аккуратного в работе отца Никодима приметили и здесь. Подкупали сочетание в нем молодости и житейской опытности, человеческой надежности и духовной зрелости.

В облике отца Никодима теперь мало что напоминало прежнего Бориса Ротова. Вместо короткой прически появились длинные, ниже плеч волосы, расчесанные на прямой пробор. Он отрастил окладистую, внушительных размеров бороду. Почти не снимал монашеского одеяния, по Ярославлю ходил в черной рясе и клобуке. Это было необычно для того времени и обстановки, в целом агрессивной к духовенству. Выходя из храма, священники старались не выделяться из толпы, скрывали длинные волосы, подбирая их под головные уборы, переодевались в «цивильное». Как правило, к таким ухищрениям прибегали представители духовенства старшего поколения, натерпевшиеся от неприкрытых гонений в двадцатые-тридцатые годы. Религиозная молодежь, появившаяся в Церкви после войны, напротив, открыто демонстрировала свою принадлежность к духовной касте. Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, будучи подростком, встретил как-то на ярославских улицах молодых монахов Никодима и Авеля, которые не таясь и ничуть не стесняясь шли в священнической одежде, вызывая у прохожих состояние, близкое к ступору. Желание быть похожим на них только ускорило приход юного Володи Пояркова (гражданское имя митрополита Ювеналия) в Церковь.

В эти годы отец Никодим начал заметно полнеть. Некогда худющий молодой человек стал довольно крупным, дородным мужчиной. Он не смущался своей полноты и в шутку говорил даже, что она придает ему солидность. Правда, вскоре выяснилось, что полнота эта не была здоровой. Врачи обнаружили у отца Никодима ранний диабет, который,
то обостряясь, то затухая, преследовал его до конца жизни. В острые периоды болезнь давала о себе знать недомоганием и слабостью. «Проснусь часа в три утра, жажду чувствую, сил нет. А надо служить Литургию - пить нельзя. Подставлю уста к водопроводному крану, освежусь, не глотая воду. Терплю дальше, до конца службы», - признавался много позже митрополит Никодим. Возможно, диабет, изнурительный режим работы, постоянная нервозность обстановки и спровоцировали в дальнейшем сердечные недуги владыки.

В период «ярославского» служения отец Никодим оформил свое монашеское имя в качестве гражданского. После небольших проволочек власти удовлетворили его просьбу. Ему выдали новый паспорт, в графе «фамилия, имя, отчество» появилась запись: «Никодим Георгиевич Ротов». Прежнего Бориса для «мира» больше не существовало. С тех пор даже родные стали звать его Никодимом, все, кроме Георгия Ивановича, который продолжал обращаться к сыну по имени, данному при рождении. Этот символический по форме поступок отца Никодима по сути означал невозможность его возврата к прежней жизни, полное растворение в Церкви Христовой.

Летом 1954 года на Ярославской кафедре наступила череда епископских перемещений. Владыка Димитрий, к тому времени частенько болевший, ушел на покой. Он не утратил своего былого влияния, к нему, как и прежде, шли посоветоваться, обращались за помощью. Его тихий старческий голос с характерным, волжским «окающим» выговором успокаивал, внушал доверие. Архиерей никогда не отпускал знакомого без маленького подарка или какой-либо памятной вещицы. Сам не располагая большими средствами, старался поддержать близкого человека, как он говорил, «копеечкой». Владыка не оставлял своих учеников, не раз собирал их у себя дома для задушевной беседы. Как-то перед их уходом, он
вдруг внимательно посмотрел на отца Никодима и сказал: «Знаю, впереди у тебя тяжелое послушание, причем настолько, что тебе и молиться будет некогда». Потом обернулся к отцу Авелю: «А ты молись за Никодима». Учитывая, кем впоследствии стали его воспитанники, слова эти оказались пророческими. Откуда владыке было знать, что ждет его любимцев?

Владыку Димитрия сменил архиепископ Борис (Вик). В Ярославль он приехал из Западной Европы, где в течение трех лет исполнял обязанности Патриаршего Экзарха. Человек громадного роста, с крупными чертами лица, огромной гривой черных как смоль волос, рассыпающихся по богатырским плечам, с длинной бородой, подстриженной особым образом надвое, он производил сильное впечатление. Впрочем, Ярославским архиереем владыка Борис пробыл всего три месяца. В октябре 1954 года Священный Синод назначил его Патриаршим Экзархом Северной и Южной Америки.

Следующим управляющим Ярославской епархией стал епископ Исайя (Ковалев). Он был родом из этих мест, вырос в Угличе, окончил Рыбинское речное училище, долгие годы работал на речном транспорте. В 1946 году на теплоходе капитана Ковалева путешествовал по Волге Патриарх Алексий I. Они познакомились, разговорились. Увидев капитанскую каюту, Святейший ахнул: она вся была увешана иконами. Капитан оказался крещеным, верующим, да к тому же неженатым. Потом они встречались в Москве, шестидесятичетырехлетний капитан принял предложение Патриарха стать монахом. Церковное служение епископа Исайи проходило исключительно в Ярославской епархии, а потому он великолепно знал отца Никодима. Несмотря на почти пятидесятилетнюю разницу в возрасте, они начинали свой духовный путь вместе, почти в одно и то же время. Епископ высоко отзывался об отце Никодиме: «Прекрасно одаренный во всех
отношениях служитель Церкви. Работоспособный, энергичный, дисциплинированный, с большими административными задатками. Прекрасно справляется с обязанностями настоятеля храма и секретаря епархиального управления. В нравственном отношении ведет себя безукоризненно».

Осенью 1955 года иеромонаха Никодима вызвали в Москву: он поступал в распоряжение Патриархии. Известие о переводе вызвало у него противоречивые чувства. С одной стороны, это было движение вперед, хотя он не был уверен, что задержится в столице надолго, ведь его брали в Патриархию пока без назначения на конкретную должность. С другой стороны, тяжело было расставаться с местом, где проходило его первое послушание. В древней, весьма уважаемой в Московском Патриархате Ярославской епархии он сформировался как истинный человек Церкви. Здесь его вера стала непоколебимой, жизненный путь, посвященный Богу, - бесповоротным. Здесь же был выработан особый стиль его службы - чинный и величественный, одновременно спокойный и естественный, без тени вычурности и самолюбования. В провинциальных храмах он приобрел большой проповеднический опыт и довольно преуспел в этом крайне непростом деле. Бесценной для него явилась административная и дипломатическая школа владыки Димитрия. Отнюдь не случайно тот вел отца Никодима по всем ступеням служебной лестницы: от приходского батюшки, благочинного, настоятеля собора до епархиального секретаря. В конечном счете, когда он стал архиереем, для него не существовало «секретов» служения, осуществляемого на низовом уровне церковной организации. Наконец, здесь, в глубинке, ему открылись подлинные истоки уважения к Церкви - она сближала человека с Богом, присутствовала в человеческой жизни с первого и до последнего дня или же, как сказал митрополит Вениамин (Федченков), «...Церковь встречает младенца, венчает его
молодого, отпевает состарившегося, везде с ним, и в радости и в горе».

Была одна причина, томившая отца Никодима. Отъезд в Москву означал расставание с владыкой Димитрием, ставшим ему настоящим духовным отцом, заботливым и понимающим наставником. Владыка многому его научил, но главное - заложил в нем высокий духовный настрой, который уже никогда не покидал отца Никодима. В прощальной (отпускной) грамоте архиепископ написал ему: «Хотя «грядущие годы таятся во мгле», хочется уповательно верить, что Господь все же не оставит тебя, Своего любимца, ведь ты одарен Господом богато!» Вот эту Божью искру, одаренность от Бога проницательный владыка Димитрий отметил первым. Это потом определяющими в оценках личности митрополита Никодима станут слова «избранник Божий», но, чтобы понять это в годы его молодости, действительно нужно было быть провидцем.

Больше они никогда не виделись. В апреле 1956 года владыка слег, перед кончиной принял схиму с именем Лазарь.

Таким он и вошел в историю Русской Православной Церкви - архиепископ Димитрий (схиархиепископ Лазарь). В день смерти своего благодетеля отец Никодим находился за тысячи километров от Ярославля. Он был направлен в Иерусалим, в Русскую духовную миссию.

Страница сгенерирована за 0.06 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com