Собор епископов благоучреждает дела своей Церкви:
рассуждает о правилах благочестия,
разрешает церковные прекословия,
избирает и поставляет епископа...
(An. 37).

Служебный календарь митрополита впечатлял тем, что в нем просто не было свободного места. Причудливые маршруты его передвижений по миру удивляли даже видавших виды дипломатов и политических деятелей. Он мог побывать в Европе, затем отправиться в Эфиопию, а оттуда вылететь на переговоры в Японию. И все это в течение короткого отрезка времени. Отнюдь не случайно Чрезвычайный и Полномочный посол Советского Союза Ю. Карлов отметил в своих воспоминаниях, что всего за два-три года деятельности митрополита Никодима на посту председателя Отдела внешних церковных сношений он сумел прорвать изоляцию Русской Церкви. Колоссальная загруженность и сверхэнергичный темп жизни владыки поражали воображение.

Вот хроника крупных событий только одного 1968 года, инициатором и непосредственным участником которых стал митрополит. В марте-апреле он проводил III Всехристианский мирный конгресс в Праге, в мае-июне принимал высоких гостей, прибывших в Москву на празднование пятидесятилетнего юбилея восстановления патриаршества в Русской Церкви. В середине июня владыка находился в Швейцарии, в Шамбези на IV Всеправославном совещании, меньше чем через месяц - в Упсале (Швеция), на четвертой по счету ассамблее Всемирного Совета Церквей. Участвуя в крупнейших церковно-политических акциях, владыка ведь не просто «отбывал номер» в качестве почетного гостя. Везде он выступал докладчиком, дебатировал в прениях, готовил проекты резолюций, отвечал на вопросы, общался с разными аудиториями, в том числе не самыми дружественными Русской Церкви. В октябре новый визит, на этот раз в Финляндию - на празднование Финской Православной Церковью столетия со дня освящения Успенского кафедрального собора в Хельсинки. За три неполных дня владыка участвовал в многочасовом торжественном богослужении, посетил Никольскую и Покровскую православные общины, выступил с докладом в государственном университете Хельсинки по случаю двадцатилетия Союза православных студентов, служил в храме Во имя равноапостольных князя Владимира и Марии Магдалины в городе Ханко. В конце ноября Священный Синод рассмотрел и благословил употребление в храмах Московской Патриархии написанных владыкой Никодимом службы Всем святым, просиявшим в пределах Ярославской епархии, и тропаря святителю Ювеналию, патриарху Иерусалимскому. В декабре владыка участвовал в Московском совещании глав и представителей Церквей и религиозных объединений в СССР, под занавес года встретился в Софии со Святейшим Патриархом Болгарским Кириллом. И все это не считая вороха текущих дел.

Таким же насыщенным стал следующий год. А затем пришла пора года 1970 - во многом переломного в жизни владыки. Он начался с череды приятных событий. В феврале Церковь поздравляла Патриарха Алексия I с двадцать пятой годовщиной его первосвятительского служения. 10 апреля Священный Синод по инициативе митрополита Никодима, изрядно потрудившегося на этой ниве, провозгласил автокефалию Православной Церкви в Америке и автономию Православной Японской Церкви. 12 апреля владыку удосто- или права ношения двух панагий, что явилось признанием его заслуг перед Русской Церковью. Еще через три дня Ученый совет Московской духовной академии по результатам успешной защиты диссертации присвоил ему степень магистра богословия. А вот 17 апреля Русскую Православную Церковь сотрясло горе - скончался Святейший Патриарх Алексий I. Ему последнее время нездоровилось, но по мере сил он продолжал работать. Буквально за двадцать минут до смерти Предстоятель принял посетителя, как оказалось, последнего. Его смерть нельзя было назвать внезапной, даже не из-за перенесенной болезни сердца, просто Патриарх состарился ему шел девяносто третий год. Завидный возраст для человека, пережившего ужас двух мировых войн, бойню гражданской, хаос трех русских революций, испытание ссылкой в дикие казахские степи. Святейший видел взлеты и падения Русской Церкви, застал ее синодальной, дважды явился свидетелем восстановления патриаршества, в 1917 и 1943 годах, относительно благополучно пережил труднейший период межпатриаршества. Видимо, Бог хранил его для особых свершений. За свою долгую жизнь в Церкви Алексий I поставил несколько рекордов. В монашеском звании пребыл шестьдесят восемь лет, в течение пятидесяти семи лет носил епископский сан.

Сергей Симанский, так звали Святейшего при рождении, принадлежал к старинному роду псковского дворянства. Его отец Владимир Андреевич, юрист по образованию, долгое время состоял при канцелярии Святейшего Правительствующего Синода. Связанный обещанием, данным отцу, Сергей окончил юридический факультет Московского университета, стал правоведом. Но еще раньше, под влиянием родителей он приобщился к вере. Это было совсем нетрудно, в религиозной семье Симанских духовному воспитанию детей придавалось первостепенное значение. В их гостеприимном доме за богословскими беседами часто проводили время многие представители ученого духовенства и церковной иерархии, с которыми общительный Владимир Андреевич поддерживал тесное знакомство. Отвергнув на корню юридическую практику, Сергей поступил в Московскую духовную академию, где в 1902 году принял постриг с именем Алексий. Он жаждал стать монахом едва переступив академический порог, но начальство тактично посоветовало молодому человеку выждать время, дабы испытать себя. Хорошо потрудившись на ниве церковного просвещения в должности ректора Тульской, а затем Новгородской семинарии, архимандрит Алексий в 1913 году стал епископом.

В послереволюционный период владыка, попавший в мясорубку антицерковных репрессий, был выслан в Казахстан. Ссылка приучила его к осторожности в высказываниях, сдержанности в публичных оценках. По возвращении в Москву он примкнул к Местоблюстителю Патриаршего престола митрополиту Сергию, безоговорочно поддерживая того в борьбе с расколами, захлестнувшими Церковь. В 1933 году владыка, пребывавший в звании митрополита, возглавил Ленинградскую кафедру. Старшинство чести сделало его вторым человеком в Московском Патриархате, не было у него и реальных конкурентов (вместе с ним на свободе осталось всего четыре архиерея). После смерти Патриарха Сергия митрополит Алексий без каких-либо осложнений был избран Поместным Собором главой Русской Православной Церкви.

Невысокого роста, хрупкого телосложения, с аристократической выправкой, безупречной дикцией, привитой с малолетства, Патриарх Алексий располагал к почтительному отношению. Современник писал о нем: «Лик библейский, на нем не улыбка, а как бы сияние. Вообще вся личность производит чарующее впечатление». Но не все были столь великодушны, недруги язвительно звали Святейшего: «Дедушка Алеша». Первую половину патриаршего срока Алексий I лучился спокойствием - Церковь находилась на подъеме. Хрущевские гонения изрядно потрепали Предстоятелю нервы, он даже порывался уйти в отставку. В период относительного благополучия Патриарх опирался в основном на епископов, рукоположенных им в годы войны. Далеко не молодые люди, они к началу шестидесятых совсем одряхлели. Действенного сопротивления властям архиереи старшего поколения оказать не могли. Тогда-то Алексий I привлек к ответственной работе многообещающую церковную молодежь. Так на руководящих должностях появились и владыка Никодим, и епископ Таллинский Алексий (будущий Патриарх), который в 1964 году перешел из Отдела внешних церковных сношений в Управление делами Московской Патриархии. В этом смысле усилия Патриарха Алексия I и митрополита Никодима по обновлению епископских кадров разнились только масштабами. Первый отметился единичными эпизодами, второй придал процессу системный характер.

У них были ровные, без всплесков отношения. Митрополит чтил Патриарха, никогда не преступал дозволенной служебной субординацией черты, Святейший в свою очередь всецело доверял владыке Никодиму. Не связанный по рукам и ногам излишней, а от того раздражающей опекой многоопытного начальника над молодым подчиненным, митрополит Ленинградский с легкостью вошел во вкус самостоятельной работы. К середине шестидесятых годов он приобрел исключительное влияние в Русской Церкви, распространявшееся и на ее внешнюю деятельность, в которой он безраздельно доминировал, и на ее внутреннюю жизнь, где позиции владыки окрепли настолько, что он стал, по сути, последней инстанцией в решении разнообразных вопросов. Зная о пробивной силе митрополита, находчивости и гибко- сти его ума, ходатаи шли не к Патриарху или в Синод, а прямиком к председателю Отдела внешних церковных сношений. Он, к примеру, здорово выручил епископа Николая (Кутепова), не на шутку конфликтовавшего с уполномоченным в Ростове-на-Дону. Хамоватый, да к тому же крепко пьющий уполномоченный доводил архиерея до белого каления нападками по каждому пустяку. Владыка - человек заслуженный, бывший военный летчик, потерявший стопы обеих ног (редкий, если не исключительный случай, чтобы инвалид стал епископом - Церковь этого не одобряет), спуску грубияну не давал. Герой войны и тыловик сошлись в противоборстве. Владыка просил Патриарха перевести его «от греха подальше» на любую другую кафедру, но все бесполезно. И тогда отчаявшийся архиерей в приватном порядке обратился за помощью к митрополиту Никодиму. Если бы тот отказал, проситель вряд ли бы обиделся, строго говоря, это была не его компетенция. Но владыка Никодим откликнулся на просьбу и быстро нашел способ перевести епископа Николая в Калугу. Случай этот не был эпизодом, митрополит помогал многим людям, спасал, защищал, отстаивал их, а потому заслужил репутацию архиерея, который фактически управлял Церковью в те годы.

Итак, Патриарх Алексий I скончался. Он оставил короткое завещание, в котором простил всех, с кем имел несогласие, и попросил прощения у тех, кого обидел сам: «Расставаясь с этой временной жизнью и отходя в жизнь вечную, в которую глубоко верую, я ни на кого не имею обиды или недоброжелательства, а если кого-либо обидел, прошу меня простить и покрыть молитвою о душе моей». Никаких указаний относительно своего возможного преемника Святейший не оставил, да их и не могло быть в принципе. Это не в церковных правилах. Избрание Патриарха - исключительная прерогатива специально созываемого органа - Помест- ного Собора. В автокефальных Православных Церквах он олицетворяет собой высшую власть в сфере вероучения, церковного управления и церковного суда, именуемую в общепринятых юридических терминах законодательной, исполнительной (административной) и судебной властью. Особый статус Поместного Собора, что немаловажно, находит отражение и в его составе, включающем епископов, клириков и мирян. Важность присутствия мирян, пояснял митрополит Никодим, проистекает из необходимости, чтобы все соборные решения были по существу своему не только епископскими, но и всецерковными.

В повестке дня будущего Собора, помимо избрания Патриарха, значилось еще несколько тем, требующих гласного, коллективного обсуждения, но предстоящие выборы затмили собой все без остатка. К патриаршеству, как особому явлению православной жизни, важному церковному институту, символу духовной власти проснулся небывалый интерес, сродни тому, что был накануне Собора 1917-1918 годов. Вспоминали слова архиепископа Илариона (Троицкого), «великого Илариона», как его называли в Церкви: «Поместный Собор Церкви Российской от Бога данной ему властью поставит снова Московского Патриарха на его законное неотъемлемое место». Вопрос о церковном лидере заботил не только верующих, он занимал и широкую общественность; и пусть это внимание оставалось в большей степени поверхностным, обывательским, оно было весьма показательным. Многолетняя атеистическая пропаганда все же не истребила у людей интереса к церковной жизни.

За происходящим зорко следила власть. В лице председателя Куроедова и подчиненного ему аппарата она активно, хотя и негласно, включилась в процесс подготовки выборов. За Куроедовым, понятное дело, стояли люди рангом существенно выше.

Вопрос о дате проведения Собора представлялся сначала самым легким. Здесь все было ясно. По Положению об управлении Русской Православной Церковью выборы Патриарха должны были быть проведены не позднее шести месяцев после смерти его предшественника. Иначе говоря, в октябре 1970 года (максимально) имя нового Предстоятеля должно было стать известным всему миру. Этого, однако, не произошло. Священный Синод назначил Собор на 30 мая 1971 года, что вызвало всеобщее недоумение, с чего вдруг такая длительная отсрочка? Ответов, разъясняющих ситуацию, никто не давал. В церковных кругах возникли разного рода предположения, казавшиеся одним - нелепым вымыслом, другим вполне правдоподобными объяснениями. Говорили, например, что Патриархии следует выдержать траур по почившему Алексию I, но отчего так долго, оставалось непонятно. Поясняли, что 1970 год - юбилейный, «ленинский» (в СССР широко отмечалось столетие со дня рождения вождя революции), и власти не имеют ни малейшего желания смешивать это «великое» событие с шумихой вокруг избрания нового духовного лидера православных. Осведомленные люди с большой осторожностью, совсем нелишней в то время, давали понять, что Церковь никогда не пошла бы на нарушение установленных выборных сроков, если бы не давление Совета по делам религий. Затяжной тайм-аут возник по одной лишь причине - власти искали подходящего претендента. Искали, сообразуясь с собственными представлениями о фигуре Патриарха. Он должен быть сговорчивым, покладистым и, главное, без четких ориентиров развития Церкви. Конечно, этот кандидат должен пользоваться у верующих хотя бы минимальным авторитетом, пусть скромной, но все же известностью. Найти такого человека с ходу не удалось.

Куроедов в глубокой задумчивости перелистывал церковный календарь с портретами епископов, ломая голову над тем, кто их них отвечает необходимым требованиям. Один излишне самостоятелен, второй малоопытен, третий непопулярен даже в пределах собственной епархии, не говоря уже о Церкви в целом. Второй по старшинству хиротонии в русском епископате - митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф (Чернов) стар, семьдесят семь лет, это слишком. К тому же владыка Иосиф - человек твердых взглядов, исповедник, архипастырь святой жизни, он двадцать пять лет провел в советских лагерях. С таким едва ли сработаешься. Архиепископов Вениамина (Новицкого) и Иова (Кресовича) тоже не назовешь друзьями Советской власти. Как будто подходит архиепископ Минский Антоний - мягкий, слабохарактерный, но все же какой-то подозрительный, может быть, даже монархист по убеждениям. Постоянные члены Синода - митрополиты Никодим, Алексий и Филарет Киевский (Денисенко) - одногодки, слишком молоды, им чуть больше сорока. Самый яркий из них, как впрочем и во всей Церкви, Никодим - деятельный, трудолюбивый, с большими планами, что называется, ума палата, но чересчур независимый, с ним всегда будут проблемы. В Синоде еще есть митрополит Пимен, ему шестьдесят один год, он патриарший Местоблюститель, имеет вес в Церкви. Сторонится, правда, административной работы, но, возможно, это к лучшему. Куроедов не знал, в пользу кого сделать выбор. В конце концов он остановился на кандидатуре митрополита Орловского и Брянского Палладия (Шерстенникова). «Самый нейтральный человек, - мысленно подытожил Куроедов, - но к нему надо как следует присмотреться». Так возникла необходимость потянуть время с избранием нового Патриарха.

Владыка Палладий был в летах, возглавлял небольшую кафедру и выделялся тем, что являлся в Русской Церкви старейшим по хиротонии епископом. Он два года как стал митрополитом, только что отметил сорокалетие архиерейского служения, в связи с чем удостоился права ношения двух панагий. В его биографии с точки зрения властей существовал только один изъян - митрополит Палладий был из числа репрессированных. «Но с кем не бывает», - философски заметил Куроедов и доложил о владыке политическому руководству страны. Кандидатура митрополита Палладия была одобрена. Оттяжка с выборами, между тем, сыграла с ним злую шутку. В заграничной командировке, случившейся в предвыборный период, он, охмелевший от свободы и хлебосольства принимающей стороны, много откровенничал о годах, проведенных в лагере. «Об этом стало известно в Москве, писал архиепископ Брюссельский Василий, - и кандидатура митрополита была сразу и окончательно отброшена».

Куроедов вновь погрузился в размышления. Остались две реальные кандидатуры - митрополиты Пимен и Никодим. Их уже выдвигают епархиальные съезды духовенства и мирян. Но кто из них предпочтительнее власти? На стороне Пимена два безусловных преимущества - возраст, формально более приличествующий Патриарху Московскому и всея Руси, и отсутствие всяких претензий на самостоятельность. С ним будет спокойнее, сюрпризов он точно не преподнесет. Куце заполненный листок с достоинствами митрополита Пимена Куроедов отложил в сторону. Когда он взялся перечислять преимущества владыки Никодима, ему понадобился сначала второй, затем третий лист бумаги, которые председатель Совета торопливо заполнял, боясь пропустить главное. Щедро одаренный природным умом и сильным характером, митрополит Никодим показал себя дальновидным политиком и тонким дипломатом. Вывел Русскую Церковь из изоляции, за десять лет во главе церковной дипломатии приобрел широкие связи в мире. Хорошо известен на православном Востоке и католическом Западе. Властный и энергичный иерарх, великолепный администратор, он поднял

Ленинградскую и Новгородскую епархию. Очень требовательный, вышколил своих подчиненных, превратил Отдел внешних церковных сношений в наиболее сильное синодальное учреждение. Невероятно мобильному и трудолюбивому митрополиту под силу мероприятия любой сложности. В сущности, он в одиночку тащит Пражское мирное движение. А как он оживил православный мир! Совещания поместных Церквей вошли в систему, которая, несмотря на все трудности, работает. Инициативный, успешный, владыка концептуально мыслит и умеет добиваться поставленных целей. Прозорливый, видит перспективу, окружил себя достаточно большой и уже влиятельной группой сподвижников и учеников, в которой собрал молодых, действительно талантливых людей. Но... молод. Всего сорок один год! Какой диссонанс в случае избрания возникнет между ним и находящимся в преклонном возрасте политическим руководством СССР. Нет, это невозможно, решил Куроедов. Таким образом, достоинства митрополита Никодима превратились в недостатки, более того, это были опасные проявления харизматической личности владыки. Слишком умен и независим, такой патриарх нам не нужен, подвел черту Куроедов. Свое решение он хотел как-то довести до митрополита Никодима, с тем чтобы тот не выставлял свою кандидатуру.

«Власти боялись влияния митрополита Никодима,объясняет Патриарх Кирилл, - вынуждены были считаться с его авторитетом. Об этом почему-то умалчивают те, кто ставит в вину покойному владыке его ориентацию не на противостояние, но на диалог «с царством кесаря». Однако мыто помним, что епархиальным архиереям давались прямые указания и инструкции: ни в коем случае не голосовать за митрополита Никодима во время избрания Патриарха. Это можно назвать доказательством от противного: если кандидатура митрополита Никодима была неприемлема для го- нителей веры, значит, его труды были угодны Богу и хороши для Церкви».

На переговоры Куроедов отправил своего заместителя Макарцева, который приехал к митрополиту в загородный дом в Серебряном Бору. Разговор вышел напряженным, нервным. Из-за плотно закрытых дверей кабинета то и дело раздавались громкие возгласы. Потом голоса стихли. Макарцев, не попрощавшись, уехал. ...Владыка сидел за рабочим столом в глубокой задумчивости. Грубое вмешательство этих людей его возмущало. Он столько лет незаслуженно носит приклеенный завистниками ярлык ставленника властей. Интересно, что же они скажут сейчас, когда ему четко дали понять, что эту власть он нисколько не устраивает?

Владыка старался рассуждать беспристрастно. Был ли он на самом деле недостоин звания Патриарха? Он все делал с бесконечным усердием, работал так, что другие об этом и не помышляли. Митрополит Пимен, ставший в это горячее время патриаршим Местоблюстителем, неосторожно поделился с архиепископом Брюссельским Василием: «До сих пор я жил как на курорте, а сейчас так много дел, о которых я раньше и не подозревал». Мог ли такое сказать о себе владыка Никодим, для которого каждый новый день был боем за Церковь?.. Обстоятельства, однако, оказались сильнее него, и с этим нужно было примириться, в конце концов, на все воля Божья. В тот же вечер он принял решение не выставлять свою кандидатуру и поддержать митрополита Пимена, в пользу которого склонялись власти. Всякое несогласие могло ослабить Церковь, возможно, даже привести к расколу, ну и, конечно, стать удобным поводом для новых притеснений. Человек огромной выдержки, владыка не стал ни с кем объясняться, он переживал в себе.

Церковно-общественное мнение, между тем, будоражили промежуточные результаты епархиальных съездов, кото- рые в большинстве своем склонились на сторону митрополитов Пимена и Никодима. Называлось также имя АлмаАтинского владыки Иосифа. Уполномоченный по Казахстану, по видимости из каких-то местечковых соображений, предложил митрополиту помощь республиканских властей, но владыка решительно отказался: «Мне вашей поддержки не надо!» Он вообще решил не баллотироваться. В итоге все внимание сфокусировалось на двух самых известных претендентах, вокруг которых и шли споры. Владыку Никодима считали современным, динамичным и более открытым к церковным нуждам. Единодушно признавали его недюжинный ум и способности, сходились во мнении, что все-таки владыка более сильная и деятельная личность, чем его соперник. Митрополита Пимена больше ценили за то, что он монах старой школы, носитель монастырских традиций (в течение нескольких лет служил наместником Псково-Печерского монастыря и Троице-Сергиевой Лавры).

Выборы вновь всколыхнули извечную тему о том, каким должен быть Патриарх. Только ли сосредоточенным в себе молитвенником, уединенным старцем-мудрецом или же компетентным руководителем, находящимся в гуще событий, не гнушающимся рутинной работы. Иначе говоря, какой тип Патриарха предпочтительнее Церкви: духовного вождя или многоопытного администратора. Кандидатов противопоставляли именно по этим основаниям (продолжают это делать и в наше время). Владыка Никодим органично сочетал оба эти качества. Однако было заметно, что есть какое-то недовольство владыкой в правительственных сферах. «Зашатался Никодим!» - злорадно подхватили недоброжелатели. Они ставили ему в упрек общение с католиками, которое якобы далеко зашло, что совсем не в интересах властей и пугает их (после отстранения Хрущева новое руководство СССР изменило отношение к Ватикану). У части верующих были смущения относительно возраста владыки: «Чересчур молод, как-то несолидно. Патриарх - это ведь отец».

Церковные круги Москвы разошлись в симпатиях. Зато Ленинград и Новгород целиком были на стороне митрополита Никодима. «Митрополит Пимен, - комментирует ситуацию владыка Герман (Тимофеев), - конечно, хороший был человек, он любим был московскими верующими, на всех производил впечатление, адекватное своему положению. Но он не был так изобретателен, и не так опасен власти. А владыка Никодим возьмет да и придумает что-нибудь, а потом ломай голову, как эту задумку осуществить, или похоронить. Митрополит (а затем и Патриарх) Пимен не придумывал ничего. Он просто шел по течению. Он был очень традиционный архиерей, из рамок обычных дел не выходил. Стратегом не был, осмыслить планы на будущие десятилетия не был способен».

Все ждали развязки. Борьбы, однако, не вышло. Еще до Поместного Собора и предварявшего его двумя днями ранее Архиерейского совещания митрополит Никодим дал понять, что не намерен участвовать в выборах. Трудное решение для сильной натуры и мощного самобытного ума, блеск которого владыка никогда не гасил с тем, чтобы понравиться другим. Оставался один реальный претендент - митрополит Пимен. Ему весьма кстати помогла навязанная извне Церкви процедура патриаршего избрания. Предполагалось провести выдвижение (на совещании архиереев) и открытое голосование (на Соборе) всего лишь по одной кандидатуре. Открытая подача голосов ставила делегатов под полный контроль, что в свою очередь гарантировало единодушное избрание нового Патриарха. Власти не хотели демонстрировать миру, что выборные процедуры в Русской Церкви в принципе могут быть демократичнее аналогичных советских институтов. Кандидат должен быть один. Он же и должен быть избран. Данная формула не давала тогда сбоев на выборах депутатов всех уровней, она же должна была обеспечить нужный результат при избрании Предстоятеля Русской Православной Церкви.

В марте 1971 года по кафедрам разошлось информационное письмо митрополита Таллинского Алексия: «В Предсоборную комиссию обратились многие епархиальные преосвященные с предложением выдвинуть только одного кандидата на пост Предстоятеля нашей Церкви в лице патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященного митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена. Все обращающиеся с этой просьбой твердо уверены, что он, как ближайший сподвижник в бозе почившего Святейшего Патриарха Алексия, будет достойным преемником и продолжателем его деятельности на Первосвятительском престоле». Несколько слов в письме было сказано в защиту открытого голосования со ссылкой на опыт и практику Поместного Собора 1945 года. Все равно, получилось как-то прямолинейно и не очень убедительно. Январский Собор 1945 года проходил в условиях войны. 1971 год, слава Богу, был мирным. Прямой аналогии событий не было, а потому письмо вызвало негативную реакцию группы архиереев, впрочем, весьма сдержанную по форме. Недовольные владыки не высказывались публично, за исключением, может быть, одного человека - архиепископа Брюссельского Василия. Получив корреспонденцию из Москвы, владыка Василий, пребывавший в возбужденном состоянии от творимой, по его мнению, несправедливости, написал энергичный протест, но не в адрес митрополита Алексия, а на имя митрополита Никодима. Знал ведь, у кого действенные рычаги власти и неоспоримое влияние. «Только тайное голосование может обеспечить подлинную свободу выборов. Только тайное волеизъявление может придать выборам неоспоримый характер», - писал рассер- женный архиепископ. Об этом же он сказал и на Архиерейском совещании: «Выборы Патриарха носят персональный характер, а в персональных вопросах тайное голосование обязательно для обеспечения свободы волеизъявления. Если Патриарх будет выбран открытым голосованием, это даст врагам нашей Церкви повод оспаривать свободу выборов». Забегая вперед, следует признать, что никто не ставил под сомнение законность вновь избранного Патриарха. Владыке Василию хорошо парировал митрополит Никодим: «У вас на Западе, что бы мы ни сделали, всегда будут нас осуждать».

Поместный Собор открылся воскресным утром 30 мая 1971 года торжественным богослужением. Историческая значимость момента, высокое духовное напряжение, присутствие нескольких десятков архиереев Русской Церкви, многочисленных именитых гостей придали Литургии, состоявшейся в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры, праздничный характер. Собралось много верующих, но к началу службы милиция из соображений безопасности оттеснила большинство людей за ворота Лавры. Ожидался приезд президента Кипра архиепископа Макариоса, ему, как главе государства, официальные власти СССР демонстрировали особое расположение. Гостями Собора стали: Патриарх Александрийский Николай VI, Католикос-Патриарх Грузии Ефрем II, Патриарх Румынский Юстиниан, Верховный Патриарх-Католикос всех армян Вазген I. В Москву приехали главы и представители поместных Православных Церквей из Сербии, Болгарии, Чехословакии, Польши, Финляндии и Японии. Константинопольский Патриархат делегировал митрополита Германского Иакова. Католическую Церковь представлял кардинал Йоханнес Виллебрандс, Всемирный Совет Церквей - генеральный секретарь Юджин Блейк. Христианская Мирная Конференция, Конференция Европейских Церквей, Всеафриканская Конференция Церквей направили сво- их лидеров. От Советского правительства на форуме присутствовал Куроедов. Собор вышел представительным по количеству непосредственных участников (75 архиереев, 85 клириков и 78 мирян) и по составу приглашенных гостей.

Митрополит Никодим находился в эпицентре соборных деяний. Он провел массу протокольных мероприятий и неформальных встреч, председательствовал на заседаниях и выступал с докладами, фактически руководил Собором, как из президиума, так и кулуарно. В повестке дня значилось несколько крупных вопросов, подготовленных владыкой и подчиненным ему Отделом внешних церковных сношений.

Владыке хотелось показать отцам Собора пеструю панораму экуменической жизни, современные тенденции ее развития. Полагая вдобавок, что десятилетний опыт сотрудничества Московского Патриархата с различными экуменическими структурами нуждается в соборном обсуждении и критическом осмыслении, владыка сделал развернутое сообщение по теме «Экуменическая деятельность Русской Православной Церкви». Доклад произвел настолько сильное впечатление, что даже архиепископ Брюссельский Василий откликнулся редкой похвалой: «В нем было удивительное сочетание содержательности, глубины и объективности суждений, зрелости мысли и стойкости в православии». Реальность, выражаемая понятием «экуменизм», подчеркнул митрополит Никодим, есть соединение твердости в православии с терпимостью и любвеобильным отношением к инославным. Удивительно, но даже самые сложные и многозначные категории в устах владыки звучали с обескураживающей ясностью. В докладе он вновь предстал перед церковным миром крупным религиозным мыслителем, глубоким ученым, обращающимся к фундаментальным темам богословской науки. Заостряя внимание участников Собора на широко известном в христианском учении постулате о возможности объединения христиан на почве древней неразделенной Церкви, владыка дал блестящий анализ его содержания.

Действительно, что стоит за этим объединением и на какой основе оно допустимо? Под этим постулатом, по сути верным, но не очень-то определенным с научной точки зрения, по мнению владыки, таятся догматы и каноны, составляющие неприкосновенное наследие Православной Церкви, воспринятое от Древней Церкви. Одновременно это и различия во взглядах на предметы, относящиеся к области веры и церковного устройства, допустимые внутри самого православия. Его содержание образуют также вопросы икономии (принцип решения церковных вопросов с позиции снисхождения, практической пользы, удобства) инославным Церквам, желающим достичь единства веры с Православной Церковью при сохранении законного плюрализма взглядов. Также это вопросы, где икономия является абсолютно немыслимой. Наконец, объединительная идея предполагает допустимость полного общения в Таинствах с такими Церквами, которые примут все, что входит в неприкосновенное наследие от Древней Церкви, и не будут настаивать на особенностях, с которыми Православная Церковь не сможет никогда примириться. «Ответы на эти вопросы, - отметил митрополит, - должны быть даны не в общей форме и не на каком-нибудь частном примере, а точно, обстоятельно и строго научно. Разумеется, что для этого потребуются годы вдумчивой и напряженной работы. Без серьезного изучения данных вопросов не может быть речи о плодотворном богословском диалоге ни с англиканством, ни тем более с протестантскими Церквами. Если, конечно, иметь в виду диалог, направленный не просто на укрепление дружественных отношений, но с самого начала устремленный на достижение в будущем... единства веры». Тема христианского единства оставалась для владыки излюбленной до конца его дней, но, что характерно, он подходил к ее решению не просто как церковный популяризатор, пропагандист, коих всегда было много, а с позиций серьезно увлеченного данной проблематикой богослова.

Доклад содержал глубокий обзор отношений Русской Церкви с Ватиканом, старокатоликами, протестантами, древними восточными нехалкидонскими Церквами (Армянской, Коптской, Эфиопской, Сиро-Яковитской, Малабарской) и Всемирным Советом Церквей.

В контексте взаимоотношений с Римско-Католической Церковью владыка вновь обратился к анализу постановления Священного Синода Русской Православной Церкви от 16 декабря 1969 года, касающегося отдельных случаев причащения католиков при наступлении крайней в этом необходимости. Поскольку постановление вызвало немало смущений в церковной среде, идущих в первую очередь от незнания, митрополит Никодим изыскивал дополнительные аргументы, главным образом в виде исторических прецедентов, подтверждающих оправданность такого шага. В частности, он напомнил о решении Константинопольского Патриарха, вменившего в обязанность греческим православным священникам совершать таинства для армян там, где у них не имелось церквей и священнослужителей. Постановление 1969 года муссировалось не только в обывательской среде, незнакомой с тонкостями церковной истории, оно также вызвало споры и среди архиереев, часть которых сомневалась не столько в правильности самого решения, сколько в необходимости придания ему документальной формы. Тот же митрополит Пимен говорил: «Не надо было совсем это решение принимать. Где была необходимость в этом, католиков и так допускали к причастию. Так и нужно было оставить. А теперь происходят неприятности». Хотя постоянный член Священного Синода, сам голосовавший за это поста- новление, должен был, по всей видимости, признать, что состоявшееся решение всего лишь носило рекомендательный характер, подразумевая отдельные случаи пастырской практики.

Часть доклада, посвященная отношениям с экуменическими структурами, намеренно была в сдержанно-критическом тоне. Владыка с сожалением признал, что русским участникам Конференции Европейских Церквей приходится сталкиваться с непониманием, равнодушием, предвзятостью и недоброжелательностью, первопричина которых виделась ему в идеологическом противоборстве двух социальных систем, захватившем, к сожалению, и религиозную сферу. Трудности в работе с Всемирным Советом Церквей находились, по мнению митрополита Никодима, в научно-богословской плоскости: «За последние годы интерес к проблеме вероисповедного единства в экуменических кругах несколько ослабел... можно услышать и такого рода высказывания, будто межконфессиональные различия - это простой «архаизм«, который уже никого не интересует». Такой поход, подчеркнул митрополит, отвергается Русской Церковью. Для нее священная задача постепенного приближения вероисповедного единства разделенных христиан остается приоритетной. При этом ее решение должно исходить из неприкосновенности основ православной веры. Финал, достойный русского иерарха. Хорошая отповедь злопыхателям, обвиняющим владыку Никодима в измене православию.

Для верного и горячего последователя заповеди о христианском единстве, каким был митрополит Никодим, совершенно недопустимыми оставались отношения Русской Церкви со старообрядцами. Занимаясь практическим воплощением данной заповеди, так сказать, в мировом масштабе, владыка переживал по поводу разделения православных в собственной стране. Всегда видевший далеко, он умел про- зревать и близкое. В сущности, объединительная идея была первой и главной причиной, по которой святитель инициировал рассмотрение Поместным Собором вопроса о пересмотре отношений с русскими староверами. Со стороны Русской Церкви нужен был шаг навстречу старообрядцам, и шаг твердый. Вторая причина была связана с личными впечатлениями, вынесенными еще с детства. В послевоенной Рязани он подружился с людьми, принадлежащими к старообрядческой Церкви. Потом уже в Ярославле он продолжал общаться с ними. Его интересовало старообрядчество само по себе, как феномен русской религиозной жизни, сохранивший древнее предание нашей Церкви. Митрополиту импонировал иной стереотип поведения староверов, их верность своим многовековым традициям, трудолюбие, образ мыслей и серьезное отношение к жизни. Прежде ново- и старообрядческая стороны потратили много усилий на то, чтобы доказать неправоту друг друга. Владыке хотелось примирить враждующих, сблизить их, насколько это было возможно в современных ему условиях.

Корни раздора уходили в глубину веков. Причиной вражды между обеими Церквами стали клятвы Большого Московского Собора 1667 года, осудившие староверов. Возложенная Собором анафема, с горечью констатировал митрополит Никодим, стала роковой, окончательное разделение Русской Православной Церкви свершилось. Клятвенные запреты оставались главным препятствием на пути к возможному сближению конфликтующих между собой единоверцев.

В ходе работы Поместного Собора владыка выступил с большим докладом, озаглавленным им без всяких экивоков: «Об отмене клятв на старые обряды». Содержащий подробную историческую справку, доклад представлял собой интереснейшее изложение сути старообрядческого раскола, его причин и трагических последствий. «Возможна ли отмена этих клятв вообще? И если да, кто правомочен решить этот вопрос, чтобы он был приемлем и для старообрядцев?» спрашивал владыка Никодим. В конце его выступления соборяне услышали ответы на эти вопросы.

Поводом к возникновению старообрядческого движения, а затем уже и раскола послужили реформы Патриарха Никона по исправлению русских богослужебных книг и церковных обрядов. Они предпринимались им в целях достижения единообразия между русской и греческой церковно-богослужебной практикой. Стремясь к росту и расширению власти Руси, и царь Алексей Михайлович, и Патриарх Никон ориентировались на вселенское (греческое) православие, по отношению к которому и православие русских, и православие сербов и других были не более чем допустимыми вариациями. «Именно в установлении вселенского характера русского православия, - делал вывод Лев Гумилев, - состоит историческая заслуга Патриарха Никона». Но, будучи человеком властолюбивым и тщеславным, Патриарх взял курс на крутую и поспешную ломку русской церковной обрядности. «Патриарх, - говорил владыка Никодим, - исходил из ошибочного взгляда, что существующие у нас с греками «разности» растлевают нашу веру, а потому искренне полагал, что его нововведения есть очищение православия от ересей и погрешений». Утверждая это, владыка прибег к мнению авторитетного дореволюционного ученого, профессора Евгения Голубинского, известного в научных церковных кругах своей бескомпромиссностью.

В канун Великого поста 1653 года Патриарх Никон разослал духовенству распоряжение, предписывающее при чтении молитвы преподобного Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего» класть 4 великих (вместо 16) и 12 поясных поклонов, а также совершать крестное знамение тремя (ра- нее двумя) первыми перстами. Это единоличное решение Патриарха вызвало возмущение простого люда и группы влиятельных духовных лиц, в числе которых был протопоп Аввакум. Исправляя собственную ошибку, Никон в дальнейшем проведении реформ опирался на коллективное мнение специально созванных им церковных Соборов 1654-1656 годов.

Такова фабула этой трагической истории. Мученическая смерть протопопа Аввакума на костре окончательно перессорила никониан и старообрядцев. «Трезвомыслящие церковные люди обеих сторон, - говорил докладчик, - понимали всю пагубность и никчемность взаимных раздоров и глубоко сожалели о разделении русских православных христиан». Попытки примириться на определенных условиях предпринимались и ранее, но они не имели успеха из-за наложенных проклятий. Владыка Никодим напомнил, что только в XX столетии таких попыток было две. Первая имела место на Поместном Соборе 1917-1918 годов, готового вынести определение об отмене клятв, и только отвлечение Собора в сторону иных вопросов помешало превратить этот проект в соборное постановление.

В 1929 году вопрос о снятии клятв обсуждался на заседании Священного Синода под председательством митрополита Нижегородского Сергия (будущего Патриарха). Суть этого синодального постановления, получившего большой резонанс, состояла в следующем. Чтимые старообрядцами богослужебные книги признавались православными; обряды староверов - спасительными; двуперстие, слагаемое в образ Пресвятой Троицы и двух естеств в Господе Иисусе Христе, - обрядом, употреблявшимся в Церкви прежнего времени. Порицания по адресу староверов, где бы они не содержались и кем бы не изрекались, Священный Синод отверг окончательно и бесповоротно. Таким образом, все ре- шилось еще в 1929 году. Дело упиралось, однако, в формально-юридический аспект проблемы. Клятвы должен был отменить орган, равносильный по статусу Собору 1667 года, то есть Поместный Собор Русской Православной Церкви. Это и предлагал сделать митрополит Никодим. «Пусть отмена этих клятв, исторически ставших средоточием вражды и разделения русских православных людей, - подчеркнуто громко говорил святитель, - послужит в дальнейшем более тесному соединению и общению старообрядцев и новообрядцев в духе любви Христовой». После этих слов делегаты Собора голосовали единодушно, но кто знает, состоялось бы такое решение вообще, если бы не инициатива митрополита Никодима? Находятся, впрочем, люди до сего дня, упрекающие владыку в попустительстве староверам, заигрывании с ними, и как результат, в вероотступничестве. Случай с отменой клятв как раз показывает, что критики митрополита Никодима не знают ни истории вопроса, ни мотивов церковных решений, ни обстоятельств, в каких они принимались. И такие люди, говорил Патриарх Алексий II, являя «ревность не по разуму», берутся судить о служении и деятельности митрополита Никодима.

Из общего пакета соборных документов следует вычленить решения о предоставлении автокефалии Православной Церкви в Америке и автономии Православной Церкви в Японии. То был блестящий дипломатический ход митрополита Никодима, который он годом раньше, хотя и не без труда, провел через Священный Синод. Православная митрополия в США, как тогда ее называли, исторически выросла из маленькой миссии Русской Православной Церкви, основанной еще в 1794 году на далекой и холодной Аляске. После Октябрьской революции, непризнанной русскими православными кругами в Америке, руководители митрополии вопреки планам Московского Патриархата провозгласили в односторон- нем порядке самостоятельность. В ответ Москва признала новую самоуправляющуюся Церковь раскольническим объединением и разорвала с ней отношения. В шестидесятые годы новые лидеры митрополии пытались решить вопрос о ее статусе, как с Русской Церковью, так и с Константинопольским Патриархатом, но понимания нигде не нашли. Патриарх Афинагор сказал им примерно следующее: «Вы - русские, так что обращайтесь к Русской Церкви, поскольку никто, кроме нее, не может решить вашу проблему». Вместе с тем, когда в 1969 году владыка Никодим фактически все подготовил для положительного решения этого вопроса, константинопольские иерархи неожиданно для всех заявили, что Москва не имеет права даровать автокефалию русским в Америке. Изворотливые греки прикрывались ссылками на древние правила, суть которых, как всегда, свелась к каноническому превосходству Вселенского Патриарха.

Таким образом, давая согласие на автокефалию митрополии, владыка открыто пошел на конфликт с Константинопольской Церковью. Он ведь преследовал в первую очередь интересы Русской Церкви, которая создала из некогда враждебной Москве эмигрантской группы дочернюю автокефальную Православную Церковь. К тому же на североамериканском континенте. Поместный Собор одобрил синодальное постановление, признав таким образом акт автокефалии. А греки даже на Соборе выражали несогласие. Они всячески избегали общения с представителями американской митрополии, вплоть до того, что отказывались от совместного с ними богослужения. Как только митрополит Никодим не уговаривал их, греки продолжали упорствовать. «Ну, смотрите, - решительно сказал им владыка, - если из-за вас не состоится общеправославное богослужение при интронизации Патриарха, это будет иметь самые серьезные последствия для отношений между нашими Церквами и вообще для православного единства». Такими словами не разбрасываются, а потому Православная Церковь в Америке хранит благодарность митрополиту Никодиму и сегодня.

Наконец, настала пора главного соборного действия избрание нового Патриарха. В принципе, каждый соборянин сохранял за собой право свободно голосовать за любого кандидата, ведь Архиерейское совещание несколькими днями ранее формально не утвердило митрополита Пимена единым претендентом. Но это как бы подразумевалось, вопрос считался не подлежащим сомнению, практически решенным еще на стадии подготовки Собора, тем более что архиереи в выступлениях на совещании высказывали патриаршему Местоблюстителю свое одобрение. Голосование, хотя и открытое, заняло около сорока минут. Выступления начались с младших по хиротонии. Для облегчения выборной процедуры каждому архиерею выдавался листок бумаги с напечатанной на нем формулой голосования: «Я, клир и паства (далее указывалось наименование епархии) избираем Патриархом Московским и всея Руси (следовало имя претендента)». Архиереи поднимались со своего места и вслух произносили эти торжественные слова. Когда очередь дошла до постоянных членов Священного Синода, владыка Никодим обратился к митрополиту Таллинскому Алексию (будущему Патриарху) с вопросом, кого он избирает. В свою очередь митрополит Алексий спросил об этом же владыку Никодима. Оба назвали имя митрополита Пимена. Оставался только он сам. Спрашивать, за кого он будет голосовать, было некорректно (вот где, в частности, проявились недостатки открытого голосования). Находчивый митрополит Никодим молниеносно отреагировал: «Еще не проголосовала Московская епархия. От ее имени должен был выступить ее правящий в междупатриаршестве архиерей митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен. Но поскольку он единогласно выбран Патри- архом, предлагаю освободить его от голосования и предоставить слово первому викарию его епархии, епископу Волоколамскому Питириму». Предложение было принято, и владыка Питирим (Нечаев) по обычной формуле высказался за митрополита Пимена. Голосование закончилось. Владыка Никодим из президиума Собора провозгласил: «Едиными устами и единым сердцем весь епископат, от лица клира и паствы, назвал имя митрополита Пимена нашим избранником на патриарший престол. Наше единогласие, наше единодушие свидетельствует о братской любви, связующей всех нас». Потом, согласно церковной традиции, он спросил нареченного Патриарха, принимает ли тот свое избрание. На что митрополит Пимен с подобающими моменту выразительными паузами ответил: «Избрание меня Освященным Собором Русской Православной Церкви Патриархом Московским и всея Руси приемлю, благодарю и ничтоже вопреки глаголю!» Это случилось 2 июня 1971 года.

Избранный Патриарх Пимен (Сергей Михайлович Извеков) родился в 1910 году. Он, как и митрополит Никодим, рано принял монашество, но епископом стал почти в пятидесятилетнем возрасте (сначала викарным, временно управляющим несколькими епархиями в Средней и Южной России). В течение двух лет был предшественником владыки Никодима на Ленинградской кафедре, затем стал митрополитом Крутицким и Коломенским. На личность владыки Пимена серьезный отпечаток наложило его долгое монастырское прошлое. Он был наместником Троице-Сергиевой Лавры, где принял монашеский постриг еще семнадцатилетним юношей. Управлял он и Псковско-Печерским монастырем, известным своим строгим уставом. Архиепископ Киприан (Зернов), характеризуя владыку, называл его «церковником до мозга костей». Так оно и было. Большой молитвенник, благочестивый монах, он, однако, несколько гнушался текущей работы. Не самым лучшим образом проявил себя в должности управляющего делами Патриархии, тяготился нескончаемым многообразием административных обязанностей и будучи на первосвятительском престоле. Патриарх Алексий II, вспоминая то время, признавал, что это порождало осложнения с епархиальными архиереями, не всегда находившими у Святейшего Пимена ту действенную поддержку, на которую они надеялись, обращаясь в Патриархию; способствовало усилению влияния Совета по делам религий, зачастую вызывало интриги и фаворитизм. Церковные дела в период правления Патриарха Пимена шли ни шатко ни валко, что вообще-то соответствовало времени «брежневского» застоя.

В отличие от доступного и общительного митрополита Никодима, Патриарх Пимен слыл человеком замкнутым, даже скрытным. Если владыка Никодим горячился, гневался под давлением обстоятельств, как говорят, по ситуации, то несколько грубоватый нрав Патриарха в большей степени проистекал из его человеческой натуры. Первый при всем традиционализме православного русского архиерея всегда оставался щедрым на новые идеи, второй был откровенно скуповат на свежие мысли. Ничего новый Патриарх не мог противопоставить митрополиту Никодиму в части деловитости, скорости и широты мышления, исключительной интеллектуальной одаренности. Активной деятельности церковного управленца Святейший предпочитал созерцательность и уединение. Все это в конечном итоге негативно сказывалось на общем состоянии церковных дел. Но что случилось, то случилось. Слава Богу, что сегодня наступили другие времена, и Русская Православная Церковь самостоятельно, без нажима извне избрала Первоиерархом самого достойного своего служителя.

Интронизация Патриарха Пимена состоялась на следующий день после его избрания - 3 июня 1971 года. Митропо- литы Филарет и Алексий преподнесли новоизбранному Патриарху куколь и икону Владимирской Божией Матери. Владыка Никодим вручил патриарший жезл. О чем он думал в ту минуту? Может быть, о том, как несправедливо устроена жизнь? Вряд ли. Как истинный человек Церкви, владыка глубоко верил в промысел Божий, предопределенность земных событий. Возможно, он переживал в тот момент? Едва ли, его видели пребывающим в обычном рабочем состоянии предельно сосредоточенным и собранным, как всегда энергичным и целеустремленным. Все, начиная от делегатов до гостей, отметили, что митрополит Никодим безоговорочно доминировал на Соборе, оставив в аутсайдерах других постоянных членов Синода и правящих епархиальных архиереев. Равных ему тогда в Русской Церкви просто не было. В те соборные дни родилась фраза, ставшая широко известной в Патриархии: «Ну вот, избрали Пимена, а править попрежнему будет Никодим». Внешне владыка оставался невозмутимым, он пережил вынужденное неучастие в выборах еще задолго до начала работы Поместного Собора. Пережил, но, видимо, не без последствий для здоровья.

Страница сгенерирована за 0.3 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com