3 августа 1963 года решением Священного Синода тридцатитрехлетнего архиепископа Никодима возвели в митрополичий сан. Днем позже Синод поручил ему управление Минской и Белорусской епархией. Легкий на подъем, владыка собирался недолго, поспешая в путь. По давней церковной традиции, установленной специально для митрополитов Поместным Собором 1666-1667 годов, владыке теперь полагалось носить белый клобук. Белый цвет митрополичьего головного убора означает особенную чистоту помыслов его обладателя, бриллиантовый крест на клобуке - высокое духовное совершенство и твердость в деле проповеди Христовой.

Три минувших года ярославского служения стали для него по-настоящему светлыми и радостными, потому что прошли на хорошо знакомой ему по монашеской юности земле, среди людей, многие из которых давно стали друзьями или просто добрыми знакомыми. Одновременно эти годы были очень насыщены событиями и, главное, ответственными, так как здешнее архиерейство ко многому обязывает любого назначенного сюда епископа. Ведь Ярославская и Ростовская кафедра наряду с Черниговской и Нежинской епархией древнейшие в Русской Православной Церкви. Основанные в 991 году, они старше Новгородской и Волынской епархий (обе 992 года) и даже Киевской митрополии (998 год). Одно только это обстоятельство служило хорошим стимулом для каждого нового преосвященного, побуждало его соответствовать высокому званию архиерея старейшей церковной кафедры в России. Назвать Ярославскую епархию провинциаль- ной не поворачивался язык. В количественном и качественном отношениях она могла конкурировать с любой из наиболее крупных административно-территориальных единиц Московского Патриархата. Даже в шестидесятые, богоборческие годы здесь насчитывалось 137 приходов, больше чем, к примеру, в Ленинградской митрополии. После Октябрьской революции в Ярославле сконцентрировались достаточно большие церковные силы, собранные на Волге, увы, не по собственной воле. Здесь укрылись многие представители столичного духовенства, спасаясь от большевистского террора. Они-то и дали кафедре в достатке видных, прекрасно образованных священнослужителей, среди которых были и красноречивые проповедники, и многоопытные духовные наставники.

Несмотря на большую занятость в Отделе внешних церковных сношений, владыка Никодим часто посещал свою епархию. Обычно, закончив рабочую неделю в Москве, он на машине добирался до Ярославля. В воскресенье служил Литургию, а затем до глубокого вечера занимался епархиальными делами. Ближе к ночи возвращался в Москву, чтобы в понедельник приступить к делам в ОВЦС. Всегда старался проводить первую неделю Великого Поста у себя в епархии, где каждый день принимал участие в богослужении. Он сроднился со своей паствой, полюбил ее всей душой, стал ей заступником, радетелем духовных интересов и полноты церковной жизни. Прощаясь с прихожанами в Феодоровском кафедральном соборе, владыка обратился к ним с трогательными словами, подходящими грустному моменту расставания: «Скорблю, дорогие и возлюбленные чада, о том, что физически не буду там, где оставляю душу свою и сердце, где прошли самые лучшие и светлые дни моего служения Богу и людям, безраздельной верности Святой Христовой Церкви. Я обращаю свой молитвенный взор к первой моей общине в селе Давыдово, где ведомы стали мне первые пастырские радости и огорчения, с душевным теплом я прощаюсь с Переславлем-Залесским, где я вместе с прихожанами встретил свою первую священническую Пасху, с сердечным трепетом думаю о древнем Угличе, где в период моего пастырского делания я мог дерзновенно дать ответ Пастыреначальнику Иисусу. Прощай, моя паства славной земли Ярославской и Ростовской, ревностно служащая Богу и Церкви Его Святой. Вы же, любезные моему сердцу братья и сестры, имейте в сердце своем взаимную чистую любовь и ревность о спасении».

В Церкви говорят, что первая архиерейская кафедра, все равно что невеста, с которой Господь венчает правящего епископа. До конца дней своих митрополит Никодим любил и дорожил Ярославской епархией.

Своему преемнику по кафедре - архиепископу Леониду (Полякову) владыка, кроме всего прочего, завещал оберегать икону Нерукотворного Спаса, находящуюся в Воскресенском храме города Тутаева. На эту икону, написанную преподобным Дионисием Глушицким, учеником преподобного Сергия Радонежского, много раз покушались местные уполномоченные. Огромных размеров, почерневшая от времени святыня, считалась чудотворной, верующий народ поклонялся ей, валом валил в Тутаев, чтобы приложиться к иконе. Владыка Никодим под различными предлогами не позволял вывозить ее на хранение в областной краеведческий музей или в Троице-Сергиеву Лавру, чего, собственно, и требовали власти. Он ссылался то на весеннюю распутицу, то на занесенные снегом дороги, то на отсутствие надежного транспорта. А однажды, когда уполномоченный был особенно нетерпелив, владыка привез в Ярославль, а оттуда и в Тутаев американскую делегацию во главе с генеральным секретарем Всемирного Совета Церквей доктором Блейком. Восхищенные службой владыки, дотошные американцы много фотографировали, подробно записывали его рассказ о храме и, конечно, о древней иконе Спаса. Дома они издали небольших размеров книжицу о своем путешествии и переслали ее владыке Никодиму. Тот поручил сделать перевод брошюры на русский язык, а затем вручил ее уполномоченному, совершенно сбитому с толку таким вниманием иностранцев к тутаевским достопримечательностям. Как вспоминает протоиерей Павел Красноцветов, в то время секретарь Ярославского епархиального управления, чиновничьи «заботы» об иконе на этом закончились. Люди, близко знавшие владыку, помнят не одну такую историю, когда он каким-либо хитроумным вывертом обезоруживал оппонентов. А тутаевскую икону Нерукотворного Спаса ярославские архиереи отстояли. Она до сих пор находится на прежнем месте и помогает людям своей исцеляющей чудотворной силой.

В Минске владыка пробыл совсем недолго, уже 9 октября 1963 года Священный Синод постановил ему быть митрополитом Ленинградским и Ладожским. С этой, второй по значимости в Московском Патриархате епархией, оказалась связана вся последующая жизнь святителя. У него, правда, была альтернатива. Святейший Патриарх Алексий I предложил ему . на выбор сразу две кафедры - Московскую (Крутицкую и Коломенскую) или Ленинградскую. Стать митрополитом Крутицким и Коломенским формально значило быть вторым человеком в Русской Православной Церкви. Куда уж больше! В пользу столицы указывало еще одно обстоятельство, очень важное для перегруженного многими обязанностями человека, каким являлся митрополит Никодим. Большую часть рабочего времени он проводил в Москве, в Отделе внешних церковных сношений, и согласись владыка стать Крутицким и Коломенским, его поняли бы все. Но митрополит все же выбрал Ленинградскую епархию. Там под угрозой ликвидации находились духовные школы. Владыка был уверен, что сумеет спасти их. Пусть архиерейство в Ленинграде обрекает его на частые, фактически еженедельные переезды из Москвы в северную столицу и обратно, пусть дорога занимает его драгоценное время, отнимает часть сил и здоровья, несмотря на все это, он твердо вознамерился отстоять богословскую науку в городе на Неве. Когда Святейший Патриарх Алексий выслушал аргументы молодого иерарха, он только и вымолвил: «Благослови Вас Господь!»

Ленинградская кафедра нуждалась в серьезной встряске. После смерти в 1955 году почитаемого здесь митрополита Григория, епархия постепенно пришла в упадок. Закрывались храмы, угасала церковная жизнь, слабела дисциплина, росло давление властей, не встречавших должного отпора, словом, кафедра перестала быть образцом, соответствовать статусу второй по положению в Русской Православной Церкви. Поправить дела не сумели здешние архиереи, сменившие покойного митрополита Григория. Всего их было четверо: митрополиты Елевферий (Воронцов), Питирим (Свиридов), Гурий (Егоров) и Пимен (Извеков). Все довольно пожилого возраста (пожалуй, только кроме последнего), слабого здоровья, они еще и часто сменялись, что явилось результатом острого кадрового дефицита, существовавшего в те годы в Церкви. Достаточно сказать, что митрополиты Питирим и Гурий пребывали на кафедре всего по году. Не успев толком вникнуть в дела, владыки просили Патриарха отпустить их из промозглого Ленинграда в епархии с более благоприятным климатом. К тому же, правящим архиереям противостоял жесткий оппонент - ленинградский уполномоченный Григорий Жаринов, человек твердых антицерковных взглядов, гроза всех питерских батюшек. Сладить с ним было очень непросто, архиереи старались по возможности уклониться от встречи с этим деспотичным чиновником.

Таким образом, Ленинградская митрополия за относительно короткое время растеряла былое преимущество, утратила прежнее значение. Какой-то период еще можно было тешить себя былой славой, рассказами о великих иерархах дореволюционного поставления, гордиться историей, но жизнь требовала твердого и деятельного руководства, властной руки и дерзкого ума нового архиерея. Им как раз и стал владыка Никодим.

В конце октября молодой митрополит прибыл в Ленинград. Он обратился к своей новой пастве с посланием: «Сегодня, когда, повинуясь воле нашего священноначалия, я вступаю на этот великий архиерейский престол, у меня потребность сердца приветствовать вас возвещением Мира Христова и любви Его, с которым прихожу к вам». Прозвучали приветственные слова, мелькнули дежурные улыбки новых подчиненных, но на душе владыки Никодима было неспокойно. Он, в сущности провинциал по происхождению, возглавил столичную кафедру, прихожане которой славились на всю страну как люди высокой культуры, в том числе и религиозной. Завоевать доверие таких верующих очень непросто. Вновь всплыли предубеждения, хорошо знакомые ему еще при назначении на должность председателя «иностранного» Отдела. В Ленинграде, избалованном вниманием высших церковных властей, вообще-то привыкли к маститым, заслуженным иерархам. Старость правящего архиерея считалась здесь бесспорным достоинством, его седины, изборожденное глубокими морщинами лицо, воспринимались как нечто должное, вроде своеобразной красоты, наложенной временем. Что касается нового назначенца, то он в глазах ленинградцев был очень и очень молод. Можно ли доверять архипастырю с такими замечательно живыми глазами и порывистому в движениях? К тому же за владыкой Никодимом по пятам ходила сомнительная слава человека, рано сделавшего карьеру, ставленника властей, преследующего не столько церковные интересы, сколько выгоды государства. Разговоры на эту тему прихожане открыто вели в храмах после службы, дома на кухнях, живо обсуждая все мыслимые и немыслимые недостатки присланного из Москвы архиерея.

Переполошились и местные священники. С одной стороны, они устали от бесконечных епископских замен. Не успев привыкнуть к одному иерарху, духовенству нужно было знакомиться с другим, как-то под него подстраиваться, узнавать его привычки и улавливать настроения. Это утомляло и раздражало. Хотелось стабильности, прочности, раз и навсегда заведенного порядка. С другой стороны, питерское священство было наслышано о крутом нраве митрополита Никодима, его строгости и даже некоторой горячности. Все приготовились к худшему. «Этот точно наломает дров», вынесло свой поспешный вердикт духовенство. К слову сказать, многие из священников были в сомнениях относительно истинной роли архиерея в церковно-общественной жизни. «Он человек Церкви или же околоцерковный человек?» - этим вопросом часто задавались тогда в Ленинграде. В таких условиях владыке Никодиму приходилось начинать сызнова: доказывать свою состоятельность, свидетельствовать, в первую очередь делами, о верности православию.

В управлении кафедрой митрополит руководствовался двумя главными правилами. Он никогда не критиковал своих предшественников, не говорил о них плохо. Еще он считал, что при вступлении в новую должность не следует торопиться с нововведениями. Важно вникнуть в суть происходящего, приглядеться к людям, заслужить их уважение. Учитывая энергию владыки, его сообразительность, способность быстро принимать решения, много времени для уяснения ситуации в новой епархии ему не требовалось.

Он выработал план мероприятий, включающий задачи минимум, решаемые быстро, и задачи максимум, требующие времени, усилий и терпения. Следовало влить свежие силы в ряды духовенства, пополнить его новыми кадрами, заместить существующие вакансии и тем самым отвести беду от приходов, намеченных гражданскими властями к ликвидации, подтянуть богослужебную дисциплину, поднять уровень церковного пения, а самое главное, спасти духовные школы. Владыка с головой ушел в работу, плоды которой скоро стали достоянием всей церковной общественности.

Первое действие митрополита произвело ошеломляющее впечатление на духовенство. В епархии отменялась набившая оскомину цензура на проповеди, та самая, инициированная в чиновничьих кабинетах Совета по делам Русской Православной Церкви, строго контролируемая центральными и местными властями и так унижавшая православное священство. «Что-то непохоже на действия ставленника властей», - признавались даже самые откровенные недоброжелатели владыки. Затем митрополит добился, казалось, невозможного - разрешения звонить в колокола в храмах епархии. Колокольный звон в Ленинграде - цитадели трех революций, оплоте социалистических завоеваний?! Рассказывают, Жаринов долго упирался, владыка в свою очередь исчерпал весь арсенал аргументов. Переговоры зашли в тупик. Видя, что ничего не выходит, митрополит тяжело вздохнул, смущенно улыбнулся и признался уполномоченному, он, дескать, человек тщеславный, а потому ему приятно, когда, подъезжая к храму, его встречает малиновый звон колоколов. И Жаринов уступил. Видимо, ему показалось, что вместо железной воли митрополит Никодим проявил обычную человеческую слабость. Владыка же смеялся, рассказывая эту историю, но это был горький смех.

Успехи владыки немало разозлили ленинградские власти. На Пасху 1965 года они решили проучить митрополита, пытаясь сорвать Крестный ход. Почему? Да потому, что состоявшаяся годом раньше пасхальная служба произвела на горожан очень сильное впечатление. Торжественная, с привлечением большого количества священнослужителей, учащейся молодежи из семинарии и академии, она крепко засела в памяти ленинградских верующих. На этот раз власти устроили владыке Никодиму самую настоящую обструкцию. Никольский собор окружила подвыпившая молодежь, которая преградила путь митрополичьему автомобилю. Владыка, хранивший выдержку, приказал водителю не останавливаться. Толпа расступилась, но в ограде собора кольцо хулиганов вновь сомкнулось. Машину стали раскачивать из стороны в сторону и в пьяной злобе даже приподняли на руках. «Как только колеса коснутся земли, - приказал митрополит шоферу, - газуй». Решительные действия заставили молодых людей расступиться, владыка сумел-таки попасть в храм.

Близилось время Крестного хода. За стенами собора бушевала толпа: крики, брань, улюлюканье. Что делать? Кто-то из окружения попытался отговорить митрополита выходить на улицу во избежание худшего. После некоторого раздумья владыка двинулся к дверям храма, увлекая за собой духовенство. Перед ним предстала совершенно дикая картина. Толпа хулиганов раскачивалась, в воздухе висели ругань, свист, раздавались угрозы. Священников толкали, оскорбляли, выхватывали из колонны, которая с невероятным трудом обогнула собор. На следующий день владыка заявил решительный протест уполномоченному Жаринову. Тот сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. Мы не можем контролировать действия молодежи, таков был смысл сказанного. Митрополит все понял, ему устроили показательный урок, намеренно грубо дали понять, чтобы не высовывался, держал себя скромно, в принятых рамках, примерно, как его предшественники по кафедре.

Что бы сделал любой архиерей того времени? Скорее всего, смирился и принял навязанные правила игры. Но не таков был митрополит Никодим. На следующий год он применил оригинальное и уже апробированное им средство пригласил на пасхальные празднества иностранцев - делегацию Финской Лютеранской Церкви во главе с архиепископом Марти Симаеки. При этом митрополит имел в виду, что Лютеранская Церковь в Финляндии по своему статусу государственная, глава Церкви входит в пятерку высших государственных лиц, к тому же Советский Союз обхаживал финское руководство. Возможны ли провокации в таких условиях? Ответ очевиден, нет. Расчет владыки оправдался полностью: пасхальное богослужение 1966 года прошло торжественно и спокойно. Этому приему, связанному с вовлечением в дела Русской Церкви зарубежных партнеров, владыка научил и своего заместителя по Отделу внешних церковных сношений митрополита Таллинского и Эстонского Алексия (будущего Патриарха). Тот сумел точно таким же образом отстоять православный Пюхтицкий монастырь в Эстонии. Только в роли спасителей на этот раз выступила группа видных деятелей из Евангелической Церкви ГДР. Все это примеры эффективности и полезности внешней деятельности Русской Церкви, помогавшие ей выжить в то время.

Впрочем, случались неудачи и посерьезнее, чем сорванный Крестный ход. Владыка ведь был не всесилен. Митрополит не сумел отстоять храм в поселке Котлы, который снесли в 1963 году, когда он только что принял епархию в управление. Еще больше митрополит переживал за церковь во имя Святой Троицы, снесенную в 1967 году из-за массовой застройки Ленинграда новым жильем (церковь находилась на месте будущей транспортной магистрали). Не сумев спасти здание, владыке удалось сохранить церковную утварь разрушенного храма, а главное, приходскую общи- ну. Он приказал перенести имущество в восстановленный собор в честь Александра Невского, открытия которого он добился у городских властей взамен церкви Святой Троицы.

Параллельно владыка задался целью создать хор ленинградского духовенства. Первоначально им двигало желание собрать вокруг себя одаренных клириков ради красивого пения в наиболее крупных соборах города: Троицком, Никольском, Князь-Владимирском и Спасо-Преображенском. Владыка объединил обладавших хорошими баритонами и мощными басами священников и диаконов в одну большую группу, которая впоследствии стала называться хором Ленинградской митрополии. Созданный усилиями и энтузиазмом владыки хор намного лет пережил его, в 1988 году хористы участвовали в праздновании 1000-летия Крещения Руси, выступая на сцене Мариинского театра. А один из главных участников того знаменитого «никодимовского» хора - архидиакон Андрей Мазур до сих пор участвует в службах Святейшего Патриарха Московского и всея Руси.

Митрополит властной рукой наводил порядок. Не знающий покоя, он заставил шевелиться всех, начиная от рядовых диаконов и заканчивая своими заместителями - викариями. На него порой обижались, но ленинградское духовенство приняло владыку безоговорочно. Возможно, священнослужителей что-то еще и смущало, но жгучий вопрос о том, является ли владыка человеком Церкви, отпал сам собой. Нового архиерея полюбили верующие. Они стали оказывать ему знаки внимания. Однажды на перроне вокзала он услышал за спиной сказанное кем-то из прохожих: «Это наш митрополит!» Если бы эти слова произнесли в храме, владыка не обратил бы на них внимания. Но об этом эпизоде он рассказывал с большим удовольствием, по-детски радуясь тому, что его узнают, видимо, к нему привыкли и считают своим.

* * *

В плане оживления религиозной жизни во вверенной епархии, владыка Никодим первое место отводил богослужениям, которые любил до самозабвенья. Даже самые отъявленные враги митрополита знают, что он был великий молитвенник, впрочем, они-то как раз замалчивают эту сторону его деятельности. Что касается приверженцев владыки из числа священнослужителей и мирян, то те в один голос восхищаются (иначе не назовешь) его богослужебной практикой. Свидетельств тому предостаточно, их анализ позволяет судить о богослужениях митрополита Никодима. Идущие от сердца владыки, проистекающие из его высокой духовности, они строились на следующих основаниях.

Он неуклонно следовал благочестивым традициям церковного прошлого. По рассказам старожилов, владыка восторгался великолепными службами митрополита Новгородского Арсения (Стадницкого) - выдающегося церковного деятеля, одного из трех официальных кандидатов на Патриарший престол в 1917 году, Святейшего Патриарха Алексия I, а также своего учителя - архиепископа Ярославского и Ростовского Димитрия. Владыка не то что подражал им, он скорее унаследовал от них желание служить красиво и торжественно. Будучи человеком новой формации, «свежей кровью» Московского Патриархата, митрополит Никодим вместе с тем охотно использовал богатый богослужебный опыт архиереев старшего поколения. Он, к примеру, сохранил все ценное, сложившееся на ленинградской кафедре при владыке Григории. Протоиерей Борис Глебов вспоминал, как митрополит Никодим вскоре по приезде спросил его: «Скажите, как будем служить то-то и то-то» - «Как благословите, владыка». На удивление митрополит отреагировал жестко: «Как благословите! Я вот приехал из Ярославля, другой приедет из Казани, третий из Рязани, а четвертый еще отку- да-нибудь. Мы тут так наблагословляем, что от вас ничего не останется. Вы мне скажите, как было при владыке Григории, так и нужно оставить!» Впитавший в себя православные традиции, митрополит Никодим высоко чтил церковную преемственность.

Пышность, величавость, торжественность и чинность вот, пожалуй, наиболее точные слова, характеризующие внешнюю сторону литургических действий владыки Никодима. Службы вообще, а архиерейские в особенности, считал он, должны выражать церковное благолепие, красоту и благочестие. Дорогие облачения священнослужителей, четкость и слаженность их движений, внутренняя собранность, прекрасное пение хора, красивое убранство храма неизменно составляли антураж богослужений святителя, всегда оказывали сильное эмоционально-духовное воздействие на прихожан. О владыке даже в те времена воинствующего атеизма говорили, что он представляет в своем богослужении Церковь не забитую и униженную, а торжествующую, уверенную в своей силе и правоте. Это злило ленинградские власти, выводило их из себя, ведь прежние питерские архиереи были и уступчивее, и служили как-то иначе, скромнее, что ли. А тут! Митрополит Алма-Атинский Иосиф (Чернов), находившийся у владыки Никодима в гостях и побывавший на его службе, не смог удержаться от восхищения: «Да, так служить позволяют не всем». В принципе служить красиво и торжественно мог бы любой архиерей, но далеко не у всех хватало на это смелости. Так что вырвавшаяся из уст митрополита Иосифа реплика носила характер похвалы старшего собрата, благодарного признания весьма авторитетного в Русской Православной Церкви архипастыря. В величавости богослужений владыки Никодима не было ничего ни от помпезности столичного митрополита, ни от заносчивости высокого должностного лица. А что было в действительности, так это тре- петное переживание богослужебного чина, искреннее, основанное на глубочайшей вере обращение к Богу, истовая молитва и литургическая красота. По общему мнению знавших митрополита людей, мир его богослужений - уникальный мир, которым он жил с первого и до последнего дня своей монашеской жизни.

Стиль службы самого митрополита Никодима - степенный, лишенный всякого самолюбования и очень естественный. Стремительный и энергичный в движениях в повседневной обстановке, владыка неузнаваемо преображался в моменты богослужений. Никакой суеты и поспешности, только глубокая сосредоточенность, целеустремленная обращенность к Богу, бронзовая чеканность произносимых слов, ясное понимание своего архиерейского достоинства и ответственности. «Никодимовский молитвенный настрой» - до сих пор называют это состояние владыки его ученики. Вдохновляющий, захватывающий, отличающийся мощной духовной энергетикой, этот настрой, по словам самого митрополита, служил «внутреннему устроению душ, верных Богу». Владыка спокойно выходил из алтаря, медленно шел, молитвы произносил размеренно и громко. Клал глубокие поклоны, крестом осенял плавно, широким жестом на три стороны. Когда поминал во время «Херувимской», не торопился, имена произносил не механически, а с большим чувством. Видно было, что для него это не пустая формальность. Службы митрополита продолжались долго, некоторые из них, например всенощное бдение накануне праздника святого Александра Невского, длилось более шести часов. Несмотря на это, в храме от начала и до конца службы всегда сохранялось приподнятое настроение. Владыка, сам обладавший огромным духовным ресурсом, умел поддерживать праздничную атмосферу, или, по выражению протоиерея Василия Стойкова, «мог созидать ощущение особой радости».

«Я всегда стремился к усилению литургической жизни не только потому, что это имеет значение для удовлетворения внутренних духовных запросов, но и потому, что это способствует осуществлению и внешней миссии Церкви - провозглашению Евангелия», - объяснял свою любовь к частым богослужениям святитель. В сущности, этой главной цели он и следовал, а внешние атрибуты службы носили хотя и важный, но все же подчиненный характер. «Это было его методом, - пишет митрополит Ювеналий, - которым он с настоящим совершенством пользовался для достижения большего понимания содержания богослужения, призванного раскрывать Вечные Истины». В условиях, когда церковная деятельность искусственно ограничивалась стенами храма и не имела даже малейшего выхода наружу, «в свет», именно богослужение, по мнению владыки Никодима, должно было приобрести характер миссии, стать способом (по существу единственным) распространения вероучения и религиозных знаний.

За каждым богослужением владыка Никодим проповедовал слово Божие, руководствуясь не столько каноническими требованиями (произнесение проповеди - пастырский долг), сколько душевной потребностью. «Горе мне, если не благовествую!» - часто повторял он назидательные слова апостола Павла, обращенные ко всем служителям Церкви. Повторял себе, повторял ленинградскому духовенству на епархиальных собраниях, в личных встречах, архиерейских посланиях, в торжественные моменты священнических рукоположений и епископских хиротоний. Сам владыка за пятнадцать лет питерского архиерейства произнес сотни проповедей, большинство из которых остались незаписанными, а потому, к сожалению, оказались безвозвратно утраченными. Дело в том, что митрополит крайне редко заранее готовился к проповеди, составлял ее текст, выправлял запи- си. У него на это просто не было времени. Обладая великолепной богословской эрудицией, феноменальной памятью, он говорил большей частью экспромтом, цитируя наизусть творения святых отцов, приводя по памяти житийные сюжеты. Выступал легко, без запинок и подглядываний в шпаргалку. Всегда заботился о языке проповеди, полагая, что «глаголы вечной жизни» должны быть доступными даже малоопытному верующему. В дни больших церковных праздников митрополит не упускал случая обратиться к пастве с приветственными посланиями. Они, как правило, были длинными и посвящались конкретной теме. Послания рассылались по всем храмам епархии и там зачитывались прихожанам. Интересно, что владыка никогда не готовил их загодя, он специально оттягивал момент составления обращения на предпраздничный день, а иной раз заканчивал его уже под колокольный звон церквей. Делал он это сознательно, желая окунуться в атмосферу праздника, прочувствовать ее, проникнуться духовными переживаниями, с тем чтобы потом переложить их на бумагу. Заряжаясь праздничным настроением, он посредством слова передавал радость другим людям.

Митрополит считал своим архиерейским долгом помогать верующим активно и осознанно участвовать в богослужении. Данной цели содействовали различные приемы и средства, в том числе его стремление сделать молитву более понятной: «Православная Российская Церковь, - говорил он, - не должна лишать людей чтения слова Божия на языке современном, вразумительном, ибо такое лишение было бы несообразно с учением святых отцов, с духом Восточно-Кафолической Церкви и духовным благом православного народа». Человек творческого склада, он в течение долгого времени работал над Великим каноном преподобного Андрея Критского, занимаясь сличением переводов текста канона на греческом, славянском и русском языках. Сохраняя привычное сочетание слов славянского текста, владыка старался заменить непонятные выражения более ясными. Он сам читал канон по исправленному тексту, но не считал эту работу завершенной, предполагая продолжить ее дальнейшим сопоставлением славянского и русского переводов с греческим оригиналом. Нет нужды говорить, что это была сложная, кропотливая работа, присущая больше солидному ученомубогослову, нежели правящему архиерею, у которого и без того огромное количество забот. А митрополит Никодим предавался научным изысканиям с большим удовольствием, выкраивая для них свободное время.

Редкий, удивительно цельный и масштабный человек! Он поощрял также чтение некоторых фрагментов Священного Писания не на церковнославянском, а на современном русском языке, но при этом никогда не форсировал события. Руководствуясь мудростью и тактом опытного пастыря, владыка не настаивал на чтении таких фрагментов во всех храмах своей епархии. Поначалу оно имело место в крестовой церкви, затем в храме духовной академии, а потом и в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры, настоятелем которого он сам являлся. Прекрасно зная мнение противников языковых экспериментов в Церкви, владыка не благословил тогда широкое распространение подобных начинаний. Административный, начальственный нажим в таких делах он не признавал, полагая, что новшество должно быть принято всеми добровольно, только тогда оно имеет право на жизнь. Перемены в Церкви, говорил митрополит Никодим, должны осуществляться «благоговейной рукой». Такой подход стал определяющим в его деятельности. Практикуя целесообразное новаторство, митрополит оставался в большей степени традиционалистом, бережно хранящим церковное наследие. Желая апробировать что-то но- вое, он очень взвешенно, в малых дозах вводил его в церковный организм, проверяя реакцию, прислушиваясь к поведению православного сообщества.

Во время службы митрополит имел обыкновение садиться в стасидию - специальное приготовленное место, но располагалось оно не как обычно в алтаре, а в основной части храма, где и находятся прихожане. Весь процесс богослужения, все достоинства и недостатки службы владыка воспринимал глазами людей. Идею активного, деятельного священнослужителя, находящегося в народной гуще, митрополит Никодим, таким образом, воплощал уже непосредственно в храме, во время богослужения. Он вообще воспринимал его как своеобразное учебное пособие по христианству. Владыка утверждал: чтобы знать православное богословие, нужно внимательно вслушиваться, вчитываться в тексты, внимать церковной службе и постигать ее смысл. Все, что находится в церковных учебниках, есть и в наших православных службах. Хотите, к примеру, познакомиться с учением о Боговоплощении, возьмите и перечитайте службу Рождества Христова, советовал он.

Другим действием владыки Никодима стало внедрение в богослужебную практику Литургии апостола Иакова - брата Господня, первого епископа Иерусалима. Очень древняя и не менее известная, чем Литургии святителей Василия Великого и Иоанна Златоуста, она со временем была вытеснена из употребления после установления окончательного господства Константинопольского богослужебного устава. Первоначально замысел митрополита не поняли ни духовенство, ни миряне. Более того, введение новой службы восприняли с холодком, как чуждое православию заимствование. Опять заговорили о каком-то влиянии извне, о чем-то еще в подобном духе. Даже многие богословы позабыли о назначении литургического чина святого Иакова, который служит- ся специально, когда Церковь переживает кризис, испытывает трудности или гонения. В молитвах, читаемых во время этого богослужения, как раз испрашивается дарование Церкви мира и единства, согласия и благоденствия. Таким образом, возобновляя Литургию апостола Иакова, митрополит Никодим недвусмысленно проводил параллель между раннехристианскими и советскими временами, общим местом которых были жестокие преследования верующих, катакомбы, горячие молитвы о спасении Церкви.

В дни памяти апостола Иакова (5 ноября по старому стилю и на второй день после Рождества Христова) владыка, как инициатор новшества, служил лично. Что характерно, ему импонировала апостольская простота Литургии святителя Иакова. Архиерей служит без митры и панагии, в его руках только епископский жезл. Нет необходимости в дикирии и трикирии. Священники предстают в иерейских облачениях без камилавок и крестов. Отличительной стороной данной службы, достигаемой за счет литургических действий духовенства, является близость всех ее участников друг к другу, что позволяет людям осознавать себя настоящей общиной, в которой архиерей, клир и народ составляют единое целое.

В Ленинграде возродилось былое великолепие архиерейских служб, по которым люди с большим духовным опытом и долгим стажем религиозной жизни откровенно истосковались. Изменения связывались с новым владыкой, ведь это при нем все замечательным образом преобразилось. «Исчезла суетливость, некая неряшливость богослужений, - вспоминает Святейший Патриарх Кирилл, - диаконы, которых я знал и раньше, даже передвигались по храму как-то иначе. Священнослужители были удивительно подтянуты и собраны, значительно лучше пел всегда отличавшийся хорошим пением хор Никольского собора, и в центре этого благолепия был митрополит Никодим». Его службы стали собирать огромное количество людей, храмы, где он служил, заполнялись до отказа. На Рождество, Пасху, в праздник святого благоверного князя Александра Невского в Троицком соборе собиралось до тринадцати тысяч молящихся! Присутствие такой огромной массы людей само по себе создавало атмосферу суеты, толкотни, неразберихи, усугубляющейся страшной духотой. Создавалось впечатление, пишут очевидцы, что в толпе было спрессовано все разом: и скорби, и надежды в ожидании чуда. Но вот появлялся митрополит Никодим, начиналась служба, и все житейское, земное забывалось, уступало место небесной красоте богослужения. «Душа, если прибегнуть к избитому штампу, воспаряла, - делится своими ощущениями профессор архимандрит Ианнуарий, - можно выразиться иначе: душа как бы умирала и оживала в некоей торжественно-трагической и в то же время в блаженной атмосфере запредельности».

Митрополит Никодим служил часто, а в отдельные периоды церковного года - ежедневно. Это происходило накануне праздника Рождества Христова, на первой седмице Великого Поста, на Страстной неделе, а также на Пасхальной седмице. Владыка одинаково обожал службы в кафедральных храмах и в маленьких приходских церквах своей епархии, в которые наведывался в дни храмовых торжеств или по воскресеньям. Он служил везде, даже в местах, где, казалось бы, и служить невозможно. В Новгороде, на празднике в честь иконы Божией Матери «Знамение», после торжественной церковной службы владыка приходил в городской музей (святыня находилась там) и совершал краткий архиерейский молебен. Когда об этом узнали в городском отделе культуры, музей в этот день стали закрывать под каким-либо предлогом.

Владыка явился первым иерархом Русской Православной Церкви, отслужившим Литургию на Валааме и Соловках, после того как власти в конце 60-х годов разрешили свобод- ное посещение островов. Он загорелся желанием непременно побывать здесь. На острова стали ходить пассажирские теплоходы, перевозившие с большой земли экскурсантов, интересовавшихся историей русского Севера. В этом смысле Валаам и Соловки были настоящим кладезем древностей. Чего стоил только Валаамский Спасо-Преображенский монастырь, основанный еще в начале XIV века греческими монахами Сергием и Германом. Какое же разочарование охватывало любителей старины, среди которых было немало людей религиозных, когда вместо величественных монастырских строений они заставали заброшенный, удручающего вида приют для инвалидов Великой Отечественной войны, разместившийся на территории обители. Изувеченные фронтовики, запустение так негативно воздействовали на туристов, что многие торопились убраться отсюда. Верующие надеялись получить здесь духовный заряд, а уезжали, напротив, морально раздавленными.

О том чтобы служить здесь, не могло быть и речи. На митрополита и сопровождавших его иподиаконов с любопытством поглядывали высыпавшие на улицу больные и медперсонал. В поисках подходящего места священнослужители забрели на монастырское кладбище. Здесь, в давно пустующей и оскверненной хулиганами часовне, митрополит Никодим, не спеша, с каким-то особым чувством и настроением и совершил службу. Для него это был очень важный символический акт, полный глубокой веры в скорейшее возрождение древней православной обители.

На Соловках, где с 1923 по 1939 годы располагались лагерь и тюрьма особого назначения, владыка служил в месте совершения казней репрессированных, среди которых было много священнослужителей. Один из местных жителей провел митрополита во внутреннее помещение Соловецкого монастыря. У стены, изрешеченной пулями, владыка совер- шил молебен. «Эти Литургии, совершенные после долгого перерыва, в еще закрытых монастырях, - вспоминает их участник Патриарх Кирилл, - были не только свидетельством горячей веры покойного владыки Никодима, но и выражением его надежды на силу Божию, способную возродить наш народ в ответ на подвиг мучеников и исповедников, в ответ на молитву и труды тех, кто сохранил верность Господу и Его Святой Церкви».

Служил владыка и за границей, находясь в длительных командировках. Он не мог долго обходиться без причащения, поэтому всегда брал с собой в поездку богослужебную утварь. Когда митрополит болел и не мог вставать, он совершал Литургию на переносном престоле (до сих пор хранимом владыкой Ювеналием в алтаре Успенского собора Новодевичьего монастыря). Когда силы возвращались к нему, он молился за Литургией, совершаемой в крестовой церкви, пел вместе с другими и обязательно причащался. «Когда я служу, я отдыхаю», - частенько говорил он, и действительно, окружающие замечали, что богослужение дает святителю силу, бодрость, способствует его выздоровлению. Словом, владыка в прямом смысле жил богослужением, по выражению митрополита Минского и Слуцкого, Патриаршего Экзарха всея Беларуси Филарета (Вахромеева), «питался этим кислородом вечности». Может быть, оттого и давал ему Господь силы вставать и приниматься за работу после очередного инфаркта. Ведь великое множество людей умирает, не перенеся и первого сердечного приступа, а митрополит оправился после пяти. Шестой стал фатальным.

* * *

Владыка приехал в Ленинград с благородной и одновременно непростой миссией - защитить родные ему семинарию и академию, недавним выпускником которых он был сам. За восемь прошедших после его выпуска лет он совершил головокружительный скачок вверх, а вот его alma mater, к большому сожалению, утратила динамику. Слухи о том, что Ленинградские духовные школы упразднят, ходили давно, с каждым днем они только усиливались, обрастая все новыми деталями отвратительного по своей сути замысла. Наконец настал момент, когда власти, не утруждая себя какой-либо аргументацией, отобрали у школ часть помещений. Через месяц-другой они запретили горожанам посещать академический храм, носивший имя святого Иоанна Богослова, привлекающий верующих красивым богослужением и замечательным пением хора. Мрачные прогнозы, к сожалению, сбывались, почти все сходились во мнении, что духовным учебным заведениям Ленинграда недолго осталось. Правящие ленинградские архиереи, сколько могли, сопротивлялись, но сил и выдумки предпринять нечто решительное, оригинальное у них не хватало. Все это были проблемы, так сказать, внешнего порядка, проистекающие из общего неблагополучного состояния церковно-государственных отношений. Церковь целенаправленно лишали возможности подготовки новых кадров, сознательно уничтожали ее научную и учебную базу. Москва и Ленинград к началу 60-х годов оставались последними оплотами академической религиозной науки, все остальные учебные заведения Патриархии (кроме Одесской .семинарии) к этому времени вынужденно закрылись. Запрещение Ленинградских духовных школ грозило церковному просвещению непоправимым ущербом.

Состояние самих школ было также далеким от идеального. В значительной степени уменьшился приток абитуриентов, и если старшие курсы академии, набора еще пятидесятых годов, были полнокровными, то младшие курсы оставались крайне малочисленными. В еще большей мере это касалось семинарии, классы которой еле-еле насчитывали по семь-десять человек. В выпускных классах кипела жизнь, проходили оживленные дискуссии, царил культ науки, младшие в большинстве своем были вялыми и неинтересными. Дали знать о себе препятствия и ограничения, творимые властями. Учебные планы перестали обновляться, образовательный процесс закостенел, семинаристы и студенты испытывали острый недостаток учебной литературы, условия их быта оставляли желать лучшего. Преподаватели пребывали в смятении: чувство неопределенности порождало тревогу, туманные перспективы отвлекали от занятий, творческая деятельность затихла. Положение усугубляла частая смена правящих архиереев. Они попросту не успевали вникать в положение школ, интересоваться их делами, а между тем, архипастырская забота и участие были бы совсем не лишними. При митрополите Гурии власти и вовсе выдворили епархию с территории Александро-Невской Лавры, что еще больше отдалило учебные заведения от епархиального руководства. В итоге, академическое начальство и преподавательская корпорация, студенчество и семинаристы оказались предоставленными сами себе. Школы потеряли темп, они начали сдавать прежние позиции, завоеванные трудами незабвенного митрополита Григория. Дальше так продолжаться не могло. Деятельный владыка Никодим жаждал перемен, причем не косметических, а кардинальных.

Нельзя сказать, что митрополит приехал в Ленинград с уже готовым рецептом спасения школ, но кредо церковного образования он сформулировал для себя еще на пути к новому месту службы. Духовная школа с присущими ей высоким призванием и ответственными задачами должна воспитывать высокообразованных, благочестивых пастырей, преданных православию и верных своему Отечеству. Благая цель нуждалась, однако, в приложении немалых сил, административных и организационных средствах воплощения.

И здесь-то владыка Никодим показал себя настоящим энтузиастом, неистощимым на выдумку новатором. Желая быть поближе к школам, он поселился в здании академии. Владыка стал постоянно встречаться с профессорами и преподавателями, знакомясь поближе, напитывая их своими смелыми планами, а заодно и кипучей энергией. Он сразу же дал понять, что школа будет находиться под его неусыпным контролем. Главным критерием отношения к педагогическому ремеслу отныне станут полная самоотдача и максимальная ответственность преподавателей. Шаблон должен уступить место творчеству, рутина - новым, нетрафаретным подходам к учебному и воспитательному процессу. Митрополит ввел в практику коллективное обсуждение возникавших вопросов, часто за чашкой чая, охотно позволял спорить, высказывать несогласие с его собственным мнением. Он ценил точку зрения других, принимал во внимание соображения собеседников, но результат разговора всегда формулировал сам, завершая дискуссию короткой фразой: «Прошу тишины, говорит кафедра».

Владыка без всяких раздумий стал участвовать в заседаниях Совета академии, посещать лекции и семинары, тщательно просматривать классные журналы, учебные планы, которые не просто утверждал, но и выражал одобрение, делал замечания, вносил предложения, просил при необходимости разъяснений. Академическое руководство хваталось за голову: лишенное в последние годы внимания архипастырей, оно никак не ожидало столь решительных шагов нового архиерея, его непритворной заботы и опеки. Стремясь растормошить преподавателей, владыка начал контролировать их профессиональную подготовку, настаивал на систематическом обновлении лекционного материала. Он стал требовать, чтобы они учились сами, следили за новинками богословской литературы, знали хотя бы один из иностранных языков (с этой целью в академии специально открылись курсы английского). Пользуясь своим положением главы Отдела внешних церковных сношений, владыка Никодим привозил из заграничных командировок горы непереведенной религиозной литературы. Иностранный язык служил средством ознакомления с нею, позволял преподавателям быть в курсе последних научных веяний и разработок. Митрополит придавал большое значение тому, чтобы ленинградские ученыебиблеисты познакомились с новейшими воззрениями на перевод Библии, вроде концепции профессора Юджина Найды. Владыка заказывал для рабочего пользования переводы книг таких знаменитых богословов XX столетия, как Карл Ранер и Эдмунд Шлинк. В конечном итоге, митрополиту Никодиму хотелось, чтобы русские богословы знали, о чем размышляют религиозные деятели других конфессий.

В поле зрения митрополита всегда находились научные изыскания академии. Мало того, что он стал завсегдатаем заседаний Ученого совета, владыка лично инициировал многие научные исследования по актуальным вопросам современного богословия, святоотеческого наследия, создал академическую группу по изучению истории и проблемам славянских и русских библейских переводов. Его живо интересовали темы студенческих курсовых сочинений и магистерских диссертаций, перспективные планы их подготовки и защиты. Митрополит постоянно настаивал, чтобы научные разработки были близкими к жизни, которая, как он говорил, «удерживает умозрение от удаления в бесполезную для дела спасения область отвлеченных рассуждений», охватывали вопросы, которыми ему приходилось заниматься в текущей деятельности. В результате он ощутимо сблизил теорию с практикой, соединил религиозное учение с повседневностью.

Владыке важно было иметь церковный ответ, православную позицию по самым разным темам современности. Он энергично работал в данном направлении в рамках синодальной Комиссии по вопросам христианского единства, Всеправославных совещаний, и, конечно, любимых им духовных школ. Его руководящие указания, мысли, сформулированные в выступлениях перед академической общественностью, облекались потом в развернутые программы научно-богословской деятельности Ленинградской духовной академии, находили выражение в опубликованных учебных пособиях и монографиях. В центре внимания педагогического коллектива школ оказались кардинальные вопросы богословия: Священное Писание и Священное Предание, вера и знание, религиозная философия, экуменизм, методология преподавания гомилетики, нравственного богословия, канонического права, церковной истории и других дисциплин.

Владыка частенько привозил из-за границы известных на весь мир гостей: ученых-патрологов, историков, специалистов в области догматики и литургики. Одно время в академии работал профессор Михаил Арранц. Отец Михаил - католик, преподавал православным студентам литургику, причем на довольно хорошем русском языке. Владыка смело пошел на этот эксперимент. По словам архимандрита Августина, несмотря на возможные упреки, митрополит считал, что литургика являет собой «нейтральную территорию», где нет места спорам о примате папы римского, филиокве и т.д. Кроме того, профессор Арранц был известен как блестящий знаток византийского богослужения, автор нескольких удачных книг, изданных в разных странах: «Как молились Богу древние византийцы», «История развития Божественной литургии» и др. Академию в разные годы посещали главы поместных Православных Церквей, видные представители других религиозных конфессий из Европы, США, стран Ближнего Востока и Африки. Почти с каждым из них владыка Никодим устраивал встречи преподавателей и студентов, проходившие в обстановке конструктивного диалога, научных дебатов и дружеской полемики. В то время в Ленинграде одна за другой организовывались богословские конференции, консультации, собеседования, заметно активизировавшие отечественную богословскую мысль, а заодно сделавшие Ленинградскую духовную академию передовым центром религиозной науки в СССР. Одновременно академия приобрела солидный вес в ученом мире. С ней, нехотя, через силу, стали считаться власти. Вопрос о ликвидации духовных школ сначала отодвинулся на неопределенное время, а после одного блестящего решения владыки Никодима (о чем речь пойдет ниже) позабылся вовсе.

Как никто другой, митрополит многое сделал, чтобы наши профессора получили возможность выезжать за рубеж, причем это касалось ученых не только Ленинградских школ, но и Московской духовной академии. Никакой ревности и предубеждений к ним владыка не испытывал, он не был местечковым патриотом, противопоставлявшим ленинградскую и московскую богословские школы. Одних ученых владыка брал с собой в очередную командировку, других посылал на научные симпозиумы, третьих включал в состав представительных и исполнительных подразделений Всемирного Совета Церквей, Христианской мирной конференции, рабочих органов по подготовке Всеправославных совещаний. В просветительских целях митрополит организовывал паломнические поездки ректора и преподавателей академии в Святую Землю и на Гору Афон. Откровенно говоря, с такой заботой правящего архиерея преподавательская корпорация никогда не сталкивалась. Это было так удивительно, так ново и одновременно так дорого, что всем стало понятно: у Ленинградских школ появился и высокий покровитель, и любящий духовный отец.

В научной среде владыка пользовался большим авторитетом не только как организатор духовного просвещения, но и как ученый-богослов, знаток древних библейских текстов, церковной истории, обладатель богатейших знаний из всех областей агиологии (науки о житиях святых) Древней, Византийской и Русской Церквей. Его образованность, эрудиция потрясали. Во время защиты одной докторской диссертации члены Ученого совета затеяли нешуточный спор вокруг не совсем ясного вопроса. Видя, что дискуссия заходит в тупик, владыка неожиданно для всех процитировал наизусть на древнееврейском языке применительно к предмету спора большой фрагмент из текста Ветхого Завета. Изумленные спорщики моментально прекратили полемику, даже не столько из-за значимости приведенной владыкой ссылки, сколько из-за безошибочности произнесенной им цитаты, уникальности его памяти. Надо ли еще говорить о том, что владыка был популярен в ученом мире. И это несмотря на то, что он был много моложе большинства профессоров!

Ответственный и переживающий за дело, митрополит Никодим считал своим долгом пробудить в молодых людях искреннее желание служить Церкви, поднять их на защиту церковных интересов. «Кто придет нам на смену, в чьих руках через пару десятков лет окажутся епископские жезлы?» - этим вопросом владыка задавался часто. Научить быть верным Церкви, преданным ее идеалам должна была в том числе и учеба в духовных школах. Семинария вместе с академией образно являли собой пример тонкого фильтра, пропускающего наверх церковной иерархии самых лучших своих питомцев. Воспитать их, поддержать словом и делом, проверить, поручив ответственное задание, затем выдвинуть на ответственный участок служения - все это были этапы кадровой селекционной работы, тщательно проводимой митрополитом Никодимом в подчиненных ему духовных школах.

Святитель всегда присутствовал на вступительных экзаменах при приеме в семинарию и академию. Когда в августе 1978 года ему пришлось срочно выехать в Рим в длительную командировку (как оказалось, последнюю), он очень сожалел, что не сможет принять личное участие в отборе абитуриентов. Данному правилу он неукоснительно следовал в течение пятнадцати лет, с того момента, как стал ленинградским архиереем. Владыка собеседовал практически с каждым кандидатом на поступление, присматривался к новичкам, выявлял, насколько они по личным качествам соответствуют высокому служению, которого ищут. После беседы (иногда нескольких) святитель кого-то направлял на учебу, комуто поручал прислуживать за архиерейским богослужением, а некоторым рекомендовал поискать себя на другом поприще. Он был разборчив, умел быстро оценить человека, понять его жизненное призвание. Можно было быть уверенным, что зачисленный семинарист или студент вплоть до самого выпуска будет под неослабным контролем владыки.

Неоднократно в течение учебного года он проводил беседы с учащимися, чтобы определить их общее развитие, понять внутренний мир, почувствовать духовное настроение. Посещая уроки или экзамены, митрополит старался уяснить не только объем усвоенного студентами материала, но и их способность самостоятельно мыслить и ориентироваться в богословской проблематике. Студенты, по его твердому убеждению, должны были быть в курсе современной жизни, знать о достижениях научной мысли, поэтому он всегда рекомендовал Ученому совету при рассмотрении планов культурнопросветительских мероприятий включать в них темы из разных областей науки и культуры. По указанию владыки много времени в школах отводилось богослужебной практике: чтению молитв, постановке церковного пения (был организован регентский класс, выпускающий квалифицированных руководителей церковных хоров), совершению чина Воздвижения Креста, иных богослужебных последований, приоб- ретению проповеднического опыта, навыков совершения исповеди и причащения Святых Тайн. «Помните, - говорил митрополит Никодим, обращаясь к студентам, - если вы действительно любите храм Божий и хотите, чтобы все в нем совершалось «благопристойно и чинно», то вы должны полюбить все, что приготовляет общую церковную молитву, включая и спевки, и предварительную тщательную личную подготовку к тому, что вам надлежит прочесть за богослужением вслух всем молящимся».

Пристально наблюдая за внешней стороной обучения (лекциями и семинарами, экзаменами и курсовыми сочинениями), владыка внушал учащимся мысль о том, что богословие не может быть результатом только формального изучения слова Божия. Оно должно восприниматься сердцем, душой человека для его духовного роста и созидания. Владыка поощрял самообразование, изучение литературных трудов, имеющих непреходящее церковное значение. В процессе учебы в ход шли самые различные формы и методы подготовки современных богословов - эрудированных, культурных, свободно ориентирующихся в вопросах религиозной науки и общественной жизни. Многое в дело воспитания пастырей митрополит Никодим привнес из личного опыта, собственных наблюдений и интересов. Будучи настоящим патриотом, любителем и знатоком русской истории, ценителем исторического прошлого, богатого культурного наследия народа, святитель всегда обращал внимание на эту сторону деятельности православного священника: «Любите Родину вашу, любите ваш народ, вашу родную землю, землю ваших отцов и дедов. Имейте тот патриотизм, который свойствен был всегда всей Полноте нашей Русской Православной Церкви».

Поистине огромное значение митрополит Никодим придавал духовной стороне жизни воспитанников школ. Он не раз высказывался по этому чрезвычайно важному вопросу, но наиболее полно изложил свои соображения в речи, посвященной 30-летию Ленинградской духовной академии. По степени значимости, характеру приведенных доводов, зрелости мысли данное выступление можно смело приравнять к числу программных, а по стилю изложения отнести его к лучшим образцам церковно-эпистолярного жанра. По форме это не обращение начальника к подчиненным, это скорее призыв отца к своим чадам, напутствие старшего товарища молодым собратьям.

С какого момента, задавался вопросом владыка, человек вступает на поприще служения Церкви? Может быть, со времени учебы в семинарии, студенчества в духовной академии? А может быть, на приходе, столкнувшись с заботами многообразной приходской жизни? Некоторые учащиеся именно так и думают. Служение Богу, по их представлению, начинается где-то очень далеко за академическими стенами. Как результат, такие семинаристы и студенты считают, что могут позволить себе и рассеянную жизнь, и беззаботность в деле приобретения знаний, и недисциплинированность или прохладное отношение к молитве, и безответственность в исполнении обязанностей по участию в богослужении. «Жизнь, к сожалению, показывает, - подчеркнул митрополит Никодим, - что выпускник духовной школы, не позаботившийся о стяжании ни благочестивой настроенности, ни трудолюбия, ни честного отношения к своим обязанностям, оказывается на приходе в лучшем случае заурядным исполнителем треб, в худшем - предметом справедливых нареканий, распространителем соблазна».

Какими же профессиональными и личными качествами, по мнению владыки, должен обладать православный пастырь?

Прежде всего, он должен быть убежденным христианином, верным последователем Господа, ревностным побор- ником православной веры и подвижником благочестия. Тот, кто решается быть священнослужителем, продолжал митрополит, должен бояться тяжкой нравственной болезни, называемой в Церкви «привыканием к алтарю». Человек, растерявший чувство благоговения, с которым он когда-то впервые входил в святой алтарь, вряд ли сможет быть достойным священником или диаконом, особенно в условиях, когда приходское служение требует огромного напряжения духовных и физических сил.

Пастырь, наставлял владыка, должен быть радетелем интересов паствы, участь которой окажется печальной, если священник небрежно выполняет свои дела. Холодом веет от его личности, не воодушевляет его служение, остается бездейственной проповедь, и никакие личные его достоинства не могут восполнить тот нравственный вред, который он причиняет своим пасомым, производя среди них соблазн своим безразличием к делу.

Своим достойным поведением вне храма пастырь может многое сделать для утверждения в людях добрых навыков и искоренения злых. Он всегда должен помнить апостольские увещания - как зеницу ока беречь чистоту своего сердца, помыслов и уст.

Жизнь пастыря, с точки зрения владыки Никодима, должна украшаться и гражданскими добродетелями: честностью, доброжелательностью, безукоризненностью в исполнении существующих законов. Пастырь должен быть верным сыном своего народа, всегда готовым разделить его судьбу, исполнить свой патриотический долг.

В семейной жизни пастырь обязан сделать все, что в его силах, чтобы создать крепкую, спаянную узами любви христианскую семью - домашнюю церковь, способную явить окружающим чистоту и красоту отношений, освященных высокими нормами нравственности.

Отдельные наставления митрополит Никодим адресовал монашествующим. «Монах больше, чем его семейный собрат, имеет возможности трудиться на ниве Христовой, отдавая всего себя и все свои способности и силы осуществлению своего призвания». Он сам являл пример такого монаха.

Как строгое внушение прозвучали следующие слова владыки: «Пока вы еще находитесь в школе, подумайте о силе вашего призвания, об искренности и твердости ваших намерений. Проверьте себя, взвесьте свою готовность понести на себе святое бремя ответственного пастырского служения». Одновременно поражает, с каким тактом, вниманием и отеческой заботой митрополит Никодим напутствует своих питомцев: «Знаю, дорогие мои, что большинство из вас, а скорее и все вы, уже задумывались серьезно над трудностью и ответственностью ожидающего вас служения и, несмотря на эту трудность и ответственность, все же избрали этот благословенный путь подвига. Но в сознании своего архипастырского долга я еще раз счел себя обязанным предупредить вас о том, сколь обдуманно нужно отнестись к вступлению на этот путь».

Владыка знал почти всех семинаристов и студентов академии по именам, был в курсе их домашних дел, часто общался с родителями своих подопечных, приближал к себе наиболее способных и энергичных, увещевал ленивых: «Не понимаю вашего нежелания учиться, ведь это так интересно». Владыка Никодим, по словам митрополита Волгоградского и Камыишнското Германа (Тимофеева), действительно пестовал личности, щадил человеческую индивидуальность, хранил юность своих питомцев, брал на себя самые трудные организационные дела и никогда не снимал с себя ответственность за происходящее. Как только он возвращался в Ленинград, все в академии приходило в движение, жизнь вспыхивала с новой силой. Голос владыки гремел в учебных аудито- риях, у дверей его кабинета выстраивалась очередь из посетителей, и все, от ректора до студентов, облегченно вздыхали - вернулся их защитник, теперь их никто не тронет и не обидит, они вновь «за каменной стеной». В актовом зале обязательно организовывались встречи студентов с владыкой, который всегда доходчиво и интересно рассказывал о заграничной поездке, давал массу нужной и полезной информации, приводил тонкие наблюдения социального, этнографического и даже бытового характера, зачастую приправленные добрым юмором, искрометной шуткой. Как пишет архиепископ Можайский Григорий (Чирков), зал нередко заходился от хохота, а заразительнее всех смеялся сам рассказчик. Почти всегда святитель что-то привозил студентам в подарок: из Иерусалима - памятные иконки и нательные крестики, из Европы - экземпляры Нового Завета - великие редкости в Советском Союзе. С возвращением владыки тотчас возобновлялись учрежденные им же вечера вопросовответов, предоставлявшие возможность свободного обмена мнениями по разнообразным темам церковной жизни. В центре этих вечеров всегда находился митрополит Никодим - красноречивый, остроумный, полный жизни, пышущий молодым задором. Это была по-настоящему добрая, светлая и неповторимая атмосфера Ленинградских духовных школ, созданная колоссальными усилиями владыки. О ней до сих пор с большой теплотой вспоминают выпускники академии тех незабываемых лет.

Митрополит бился за каждого студента, в особенности за тех, кто приходил в академию со значком выпускника светского вуза. Таких власти не подпускали к Церкви на пушечный выстрел. Уполномоченный Жаринов, располагая правом утверждения списка абитуриентов, кроил его по своему усмотрению: безжалостно изгонял перспективных и подающих надежды и, напротив, благоволил плохо подготовлен- ным, малограмотным, а то и просто душевно больным. Порой к владыке приходили молодые люди за советом: поступать в семинарию по окончанию школы или же сначала окончить институт, а уж потом стать на путь церковного служения. Если кандидат вызывал доверие, владыка рекомендовал ему не раздумывая подавать документы в семинарию. Когда намеком, а иногда и прямо митрополит говорил о трудностях зачисления дипломированных специалистов в церковные учебные заведения. Именно такой совет получил Володя Гундяев (будущий Святейший Патриарх Кирилл). Юноша подумывал об учебе в университете, но прежде чем принять решение, хотел услышать мнение опытного человека. Им-то и стал митрополит Никодим. Выслушав посетителя, владыка ответил: «Знаешь, Володя, в Советском Союзе ученых так много (юноша планировал учиться на физмате), что если их поставить друг за другом, то цепочка протянется от Ленинграда до Москвы, а вот священников не хватает. Кроме того, неизвестно, удастся ли нам помочь тебе после окончания высшего учебного заведения». Совет был с благодарностью принят, и судьба будущего Патриарха решилась в тот же день.

Власти открыто противодействовали поступлению молодых людей в духовные школы. К делу подключались комсомольские и партийные органы, милиция, в обязательном порядке военкомат. Администрацию школ предостерегали от «ошибки», уговаривали родителей не попустительствовать «глупостям» своих чад, не идти у них на поводу. Кое-кто не выдерживал такого прессинга. Но тот, кто готов был идти до конца, всегда мог рассчитывать на поддержку владыки. «Вот здесь была неоценима помощь митрополита Никодима, пишет профессор протоиерей Владимир Сорокин, - его авторитет, настойчивость действовали неотразимо. Он умел убедить и настоять на своем. Это была настоящая борьба за права верующих, права человека, кадры Церкви». Каких трудов ему стоило отстоять семинариста Анатолия Елецких (ныне архиепископ Тульчинский и Брацлавский Ионафан) сына заведующего отделом кадров ЦК компартии Украины, один Бог знает. Не раз и не два владыке приходилось защищать своих питомцев не только от Жаринова, но и от их родителей, разгневанных уходом сыновей в Церковь. От семинариста Олега Галинского (в настоящее время архиепископ Берлинский и Германский Феофан) отказались родит
Страница сгенерирована за 0.06 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com